Бесплатный фрагмент - Я молодец

А. Козырева, Г. Н. Калилова

«Я — Молодец»

Я — молодец! Хоть и сижу на антидепрессантах и транквилизаторах уже полгода после серии капельниц и групповых терапий в стационаре психиатрического диспансера в следствие жесткой депрессии, отсутствии сна на протяжении трех дней, нервных судорог и суицидальных мыслей.

Но зато «я — молодец», это снова и снова крутится в моей голове, пока я смотрю как мелькают станции метро, обдавая сырым спёртым воздухом, так полюбившимся мне за годы студенчества. «Я — молодец, ведь я вовремя и удачно вышла замуж за красивого и статного, надежного и перспективного мужчину, за которым как за каменной стеной, собственно не только за ним, но и с ним, зато родственники и общество одобрительно качают головой — хорошая девочка». И я всегда такой была — вовремя закончила школу с золотой медалью, параллельно закончила художественную школу, вовремя поступила на бюджет на высшее образование, чтоб родителям не стыдно и не дорого.

Всегда прилежно одета, причесана, и всегда готова подать пример как говорить, как писать, читать. Золотце. И вся моя жизнь сфокусирована вокруг того, как в очередной раз получить одобрительное поглаживание по голове — «МОЛОДЕЦ! ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА!» А я повиляю хвостом и дальше в свою колею железных принципов, условностей и недостижимых идеалов.

***

Я знала, что в этот раз мне снова предстоит нелегкий путь, и это больше даже не о шести часах дороги с пересадками, а о пути к себе, новые неизведанные тропы. Но я уже не боюсь, потому что с ней за руку это уже не кажется таким страшным, потому что, когда ты сидишь в одиночестве, закольцевавшись в собственных незрелых мыслях, и совершенно запутавшись, ты уже совсем не видишь, что правда, а что лишь плод твоего больного воображения. Именно поэтому я снова сажусь в пригородную электричку, предвкушая встречу с Галиной, и новой гранью себя.

Но пока что, ловя этот уже совсем холодный освежающий ветер из щели старого непроглядного от тысяч перенесенных дождей и вьюг окна, у меня есть время ещё раз попытаться собрать в кучу обломки этих воспоминаний и чувств, которые спрутом овили мои мысли, а по ощущениям и всю меня, и понять, что же такого важного я так и не смогла уловить в этих своих уроках?

До этого, как мне теперь казалось, я обращалась к Галине просто с пустяковыми вопросами, которые и значения-то в жизни особо никакого не имели, но, возможно, без них, без этих тонких ниточек мы бы не подняли со дна тот груз, который уже давно поселился в моей душе, и то и дело выпускал наружу понемногу свою сущность.

Начну, как мне кажется, с начала, я правда даже уже не могу отследить, было ли всегда это частью меня или действительно было какое-то начало. Но, пожалуй, расследование проще начать именно с того момента, что я была вторым ребенком в семье с двумя детьми, учась в школе, параллельно училась в художественной школе, ходила на уроки гитары раз в неделю, потом на танцы три раза в неделю, потом репетировала в группе два раза в неделю, и всегда успевала участвовать во всей самодеятельности и праздниках в школе, в школьном самоуправлении, олимпиадах, и естественно выполнять домашние задания и быть отличницей. Можно сделать два вывода — у меня всегда была куча неуёмной энергии, и что основными категориями в жизни для меня были — это «Молодец, Умница, Хорошая девочка».

И до тех пор, пока я существовала в определённой системе, для меня было всё достаточно просто, что делать, куда двигаться, всегда был ресурс — внутренний генератор. В системе есть чёткая градация, по крайней мере, мне так казалось, и я существовала именно в таких системах, где кристально ясны параметры, что ты делаешь правильно, а чего делать не стоит, в результате чего ты будешь «молодец», а что «ай-ай-ай». Но моё «выпадение» из системы, я полагаю, также не случайно. Теперь я смогла увидеть, что оно произошло, когда я чётко приняла решение расти, развиваться и выходить за заданные шаблоны.

На этом этапе все мои ориентиры начали смещаться, потихоньку съезжать с рельс все мои убеждения. И, как оказалось, я к такому повороту совершенно не была готова, сначала я просто отчаянно искала, за что бы еще зацепиться — учёба, работа, муж, семья, за что-то привычное и стабильное, но и эти вещи уже не давали мне удовлетворения, тогда я начала искать в различных техниках, книгах, как поправить своё положение, так как накатывала сначала тоска и скука ко всему, что происходит вокруг, что, к слову, для меня никогда не было свойственно, а к концу предыдущего года меня совершенно накрыла волна подавленности, бессилия и безразличия ко всему.

Но я, как правильный по всем параметрам квадратный человек незамедлительно начала порицать: «Что за лентяйство? Это просто безалаберность и нежелание ничего делать. Так нельзя! Ведь ты такая молодая, ты должна работать и при этом круглосуточно улыбаться, и радоваться. И вся апатия — это твой ленивый бред и отговорки! Расслабилась!» Но если раньше внутренние упрёки заставляли взбодриться и начать что-то делать и как-то жить, на этот раз номер не прошёл, и я натурально начала медленно, но верно катиться в депрессивное состояние, периодически хватаясь за соломинки — «Вот учёба! Просто это, наверное, не мой путь!» — «Вот работа, просто работодатель никогда не сможет понять мою тонкую натуру, а в коллективе все только и стремятся самоутвердиться за твой счёт!» — «Вот семья — а они вообще все всегда считали меня жалкой, но в тайне и осуждали, что не могу взять себя в руки, лучше с ними ничем сокровенным не делиться, это рано или поздно выйдет мне боком! Уж я-то знаю!» — Наконец я добралась и до мужа — «А зачем мне вообще отношения? Я для них не создана, никто не способен меня понять, это всё не моё, не мой человек, дом, образ жизни!» — «Я же не такая» — крутилось всё это на ежедневной основе, да с разных ракурсов в моём страшно воспалённом сознании.

И если бы это было только в голове, но мои глаза не просыхали от одновременных жалости и ненависти к себе, и всё это отразилось на моём здоровье, я уже ни дня не жила без целой гаммы чувств: апатии, беспокойства, тревоги и боли. Мой организм начал сигнализировать очень ярко о том, что так больше продолжаться не может!

При всем этом прекрасном наборе внутри, наружу от меня исходил тот же безысходный аромат претензий. Претензий ко всем и ко всему, к прошлому, настоящему и будущему, к окружающим случайным людям и, конечно же, к близким. Я как дикий волчонок металась из угла в угол, абсолютно не понимая себя.

В таком состоянии, вся трясущаяся и с безумным видом я даже дошла до психиатрической больницы, где меня спасали классическими методами. Определённо, мне стало легче, но по факту, всё это помогло мне загасить истинные чувства, успокоить боль, которая что-то пыталась донести. Я просто оказалась как рыба в глушеном состоянии, мне всё время хотелось спать, но во сне я находила спасение, ведь до обращения в больницу мои глаза могли не смыкаться несколько суток, я пыталась заглушить это состояние увлечениями и спортом, но какой-то неутомимый корень болтался в моих мыслях, и вся я была как человек без шкуры — сплошной оголённый нерв.

На этом этапе, мирно покачиваясь в электричке, в уже привычном полусонном состоянии, я перебирала всю свою годовую эпопею и пыталась уловить, что же это за корень от прополотого однажды сорняка, болтался и не давал мне увидеть объективную реальность настолько, что мне приходилось глушить себя. Я перебирала сотни своих жизненных ситуаций и отношений с людьми, и в какой-то момент заблистал вдали луч моей самой больной мозоли, наступая на которую можно было моментально получить реакцию — это моя любимая правильность, моя маленькая хорошая девочка, которая всегда всё делает, чтобы погладили по головке. Жизненные приоритеты которой сведены к критерию — главное, чтобы сказали: «вот же какая она молодец!»

***

Послышался звучный голос проводника, а это значит, у меня есть пару минут, чтобы не пропустить крошечную деревенскую станцию, где не ловит связь, и где кроме меня в этот раз даже никто не собирался выходить. Схватив рюкзак, я приземляюсь на небольшую бетонную плиту, которая здесь олицетворяет платформу. Когда моя электричка чуть отъехала, я поняла, что дальше легче не станет, ведь мой путь к станции преграждал длинный товарный поезд, но мог ли он остановить меня в данной ситуации? И перемещение под поездом между вагонами неплохо позволило размять спину и ноги, отсиженные в электричке. Следующим этапом предстояло найти моего встречающего, ведь до пункта назначения ещё минимум час по разбитой лесной дороге.

Поднявшись по ступенькам станции, между деревьев я заметила моего добродушного плюшевого высокого провожатого. Он почти ежедневно встречает гостей, для него это уже рутина, а я рада ему, как старому другу, который всегда поможет в трудную минуту. Обменявшись скромными приветствиями, но доброжелательными взглядами, загружаем мой небольшой скарб и настраиваемся на привычный путь меж моих любимых завораживающих островерхих чащоб.

***

Когда я вошла в знакомую разноцветную и разношёрстную кухню уже был глубокий вечер, а по сему работа у Галины кипела, как всегда пахло свежим деревенским ужином, кофе и сигаретным дымом, а на пороге нельзя было пройти, не поприветствовав всех младших обитателей, которые почти улыбались своими усатыми мордами и всегда благостно мурчали на поглаживания.

Негромко поздоровавшись со всеми, я села с самого краю, чтобы не мешать работе, ведь по себе знаю, как иной раз трудно уловить мысль, когда ты в заблудшем состоянии. Глядя в самый дальний угол и лишь фоновым отзвуком улавливая интонации Галины, мне внезапно пришла в память наша первая встреча и общение. Я вот также тихо и робко сидела, перебирая пальцами салфетку и думала по привычке, что я делаю не так, как я делаю не то, и что пора бы уже менять что-то в жизни. Тогда же бессильным почти беззвучным голосом я пролепетала:

— У меня ощущение полной бестолковости, вроде бы все хочу и ничего не хочу, наступил такой момент, и я не могу вообще ни с кем особо общаться, шарахаюсь от людей лишний раз, какое-то подавленное состояние…

— Что это за подавленное состояние? — мирно глядя, медитативно произнося слова, говорила Галина.

— Напряжение, которое растекается по телу, сковывает. — в этот момент я ощущала, что натурально скованна, все части тела словно каменные и даже шея с трудом поворачивается по необходимости.

— А напрягает-то кто? — слегка приподняла бровь Галина.

— Ну я напрягаю… я напрягаюсь от людей…

— Постарайся не объяснять «почему», ты на самом деле не знаешь почему, ты просто связываешь это с людьми и прочим, не факт, что это так. ТЫ думаешь, что связано с этим, но скорее всего связано с чем-то другим. Пока что ты не знаешь, что с тобой, правильно?

— Да. — и я действительно не знала, но всегда судорожно старалась найти всему объяснение.

— Тогда давай не будем делать выводы, о чем сейчас ты не можешь их сделать.

— Ладно, просто у меня вот сил нет, я что-то хочу сделать, и тут же у меня весь импульс пропадает, прибивает к месту и все.

— Давай с самого начала — как только ты хочешь что-то сделать…

— Я попытаюсь, понимаю, что снова все бестолково и снова сил нет. — даже в голосе моем не было никакой энергии.

— Все бестолково — так?

— Да.

— Ты понимаешь, что снова все бестолково и прибиваешь себя к месту, так?

— Да, так.

— Давай рассмотрим это «бестолково».

— Это бесполезно, пусто. Никакой ценности. Ничто.

— Никакой ценности в этом нет для кого? — она лукаво смотрела прямо в душу кофейно-карими глазами.

— Для меня.

— А что это вдруг? Вроде бы было твое желание, и ты решила в нем искать ценность. Для кого ценность ты стала искать?

— Скорее тогда для других. То, что это не привлечет других. — со смехом и смущенной улыбкой ответила я.

— Совершенно верно. Посмотри, бестолково для чего? Толк то какой-то от этого нужен тебе.

— Да, никто не заметит. А если заметит, то скажет, что фигня. — и даже самой стало забавно от выводов.

— И что?

— И я снова буду чувствовать себя ничтожеством. — внутри все обрывалось и падало на самое дно от таких мыслей.

— Тогда для чего это делалось? Чтобы заметили?

— Вроде бы изначально я хотела. А в итоге потом приходит желание привлечь внимание.

— Для чего нужно, чтобы люди заметили? — продолжала она допытывать спокойным уравновешенным тоном.

— Чтобы я не была ничтожеством среди людей.

— Ну и как ты не будешь ничтожеством?

— Ну я же сделала что-то хорошее…

— Минуточку, если ты сделала что-то, что имело толк для них, но совершенно бессмысленным было для тебя?

— Нет, для меня не было бессмысленным.

— Ну посмотри, что это так понадобилось — все для людей? Чтобы заметили, чтобы увидели толк. И что тогда?

— Я не буду одинока, со мной будут общаться. — отчаянно подняла я по-щенячьи тоскливые глаза.

— Это как? — Галина как детектив распутывала последовательность.

— Ну если я полезна для общества, значит, со мной можно общаться. — смех уже пробивался сквозь слезы.

— Общаться — это что-то общее!

— Ну да, разговаривать там, приходить в гости.

— А где тут будет общее?

— Ну мы будем вместе что-то делать, если я какая-то нормальная и ценная, а если я такая бестолочь, что со мной делать можно вместе?

— То есть тогда с тобой вместе делать ничего нельзя?

— Ну да…

— А если ты будешь делать для людей, то будешь делать то, что подходит для людей?

— Ну, что-то красивое, от души, и тогда это людям будет тоже к душе как-то.

— Что это так понадобилось-то я никак не пойму? — в ее голосе начинали появляться повышенные нотки.

— Чтобы они меня не бросили!

— И?

— Я не останусь одна…

— И ради этого ты готова отказаться от своих желаний?

— Мне кажется, что это мои желания.

— Как видишь, свои желания только что ты назвала бестолковыми. А толковые — это те желания, от которых будет толк, так?

— Да.

— А толк — это что значит для тебя?

— Польза для кого-то кроме меня.

— Прекрасно. И чтобы для кого-то была польза кроме тебя, ты решила, что надо что?

— Сделать что-то хорошее.

— А как это должно выглядеть?

— То, что нужно, полезно людям. Или хотя бы понравится, какую-то эмоцию вызовет.

— И какую эмоцию это должно вызвать?

— Радость, например.

— Ты решила причинять людям радость? — иронично поглядывая из-под очков спросила она.

— Наверное…

— И?

— А они только убежали! — посмеялась, сдерживая уже поток слез, я.

— А почему ты решила, что толк в жизни только в радости?

— Ну какие-то эмоции, которые воодушевляют.

— Только, да?

— Просто воодушевление — самое ценное для меня.

— И как ты видишь воодушевление?

— Подъем светлых радостных эмоций. — слегка оживилась я.

— И как это должно выглядеть?

— Допустим, когда человек смотрит на то, что я сделала, ощущает, что это приятно для него.

— Ну вот он ощущает, что это приятно для него, и ты источник этой радости, и что должно быть-то? Толк то какой в этом?

— Для меня?

— Да.

— Что он будет со мной хотеть общаться.

— Правда? А с чего вдруг он должен с тобой хотеть общаться?

— Просто у меня так. Я, когда вижу, что кто-то сделал что-то такое хорошее, мне хочется с этим человеком общаться, сблизиться.

— А все должны стать как ты?

— Мне кажется, что все хотят то же, что и я. — хоть и звучит парадоксально, но я и правда большую часть жизни так считала, что в принципе людям нравится то же, что и мне, хотят они примерно того же и прочее. В общем-то я все за всех знала и проверки даже это не требовало. Сейчас уже даже забавно вспоминать.

— А что все не прыгают от счастья, ходя по улице?

— Потому что они еще не встретили этого воодушевления! — весьма наивно предположила я.

— А что же тогда при этом они не ходят по одиночке?

— Ну потому что они в тех людях увидели это воодушевление, с которыми ходят.

— Слушай, какая душа у тебя нищая, только и знает, что радоваться. И на кладбище заодно радоваться будет?

— Нет!

— А что нет-то? Почему нет? Еще будет радоваться, когда у нее на глазах убивают людей! Что ей не порадоваться? — слегка повысив голос бурляще сказала Галина.

— Да нет, разный спектр эмоций.

— Правда? У тебя спектр эмоций свелся только к радости.

— Потому что, если ты вызываешь у людей грусть, он не хотят с тобой общаться. Когда ты рассказываешь им про свои проблемы, они не хотят с тобой общаться. Они смотрят на тебя, мол, ты неудачник, что с тобой общаться? Никто не хочет присоединяться к грустным эмоциям — затараторила, еле сдерживая слезы, я.

— Я вот никак не могу понять, почему ты решаешь за всех. Может быть, ты не хочешь? Вот сейчас только о радости кто говорит?

— Ну я…

— Тогда кто не хочет?

— Я… вот я слушаю, когда кто-то так говорит, мне тоже настолько становится плохо, что я очень сильно погружаюсь, мне кажется, что я не выдержу это все!

— А почему ты всех людей меряешь по себе? Если тебе плевать…

— Мне не плевать! — буквально оборвала я.

— Почему? Плевать! Плевать на другие проявления человека, подайте вот только воодушевление и радость! Более того, воодушевление у меня только в радости! Плевать-то кому? — вскинула в эмоциональном порыве руку Галина.

— Плевать на другие чувства?

— Да!

— Не знаю, мне кажется, они деструктивные.

— Тебе кажется? То есть все проявления души деструктивные, а конструктивная одна радость?

— Не только радость, но то, что толкает на создание чего-то. Хотя я знаю, что кого-то страдания сподвигают, но им же плохо в этот момент. — не сдавалась я.

— А что ты за них решаешь, как им? Я никак не пойму, вот ты сейчас сидишь, решаешь за всех, кому как, кому что, кто какие должен делать выводы, так?

— Да. — еле слышно пронеслось сквозь зубы.

— Но только ты не обратила внимание — единственный человек, за которого ты так ничего и не решила…

— Да, это я… — с пониманием и разочарованием посмотрела я исподлобья.

— Это ты. А что ты взялась решать за всех? То есть, ты за всех решила, кому что нужно, кто что должен испытывать. Кто с кем должен общаться.

— Может быть, немножко — еле слышно дрожащим голосом по-прежнему стараясь не плакать говорила я.

— Так?

— Ну может не за всех, но за кого-то определенно.

— Как это не за всех? Ты же заявила, что со мной вот так никто общаться не будет.

— Мне так показалось.

— Хорошо, но одна маленькая деталь, вот так не хочет общаться кто?

— Я…

— Заметь, ты, а не другие. Именно ты. Ты решила, что воодушевление — это только…

— Подъем эмоций. — упорно не сдавалась я в своем.

— Может, и подъем, но эмоции — это не только радость. Гнев тоже эмоция, и заметь, тоже идет из души.

— Да.

— Что это ты лишила права душу гневаться?

— Потому что от этого как-то… хотя иногда и поругаться бывает радостно. Не то, чтобы радостно, а иногда хочется поругаться с кем-то.

— Почему бы и нет?

— Это же плохо.

— Ты еще решила и разделить на плохо и хорошо?

— Да. — и я так и правда считала, ведь с детства преследовали сказки о героях и злодеях, о том, что есть черное и белое, и конечно же, что такое хорошо и что такое плохо, но на деле оказалось все гораздо сложнее.

— Тогда не будем больше ругаться, без проблем, пускай идет ребенок под машину себе спокойно, а мы будем смотреть с воодушевлением! — поднимая густые богатые брови, вцепилась взглядом она.

— Но мы же можем сказать ему как-то хорошо, правильно, ласково!

— Пока ты будешь ласково ему говорить, он как раз под машиной и окажется, а ты говори себе ласково. Еще не забудь ласково поговорить с человеком, который идет на тебя с ножом. — она с иронией качнула головой.

— Нет, от него нужно убежать.

— А нет, ты поговори ласково, а то убегать тоже деструктивно. Начни с ним говорить, а я посмотрю, сколько ты проговоришь. Начни говорить с человеком, который на твоих глазах убивает другого человека. Иди, конструктивно и ласково объясни, что этого не надо делать!

— Как-то логично ему объяснить. Какие-то аргументы привести.

— Он на курок нажимает, а ты объясняй. Он в это время десяток человек уложит, а ты говори, говори.

— И что с ним делать тогда? Убить его?

— Я не знаю. Гнев-то это деструктивно, так что иди объясняй!

— Ну он же тоже из-за какого-то плохого чувства пошел, если б у всех были хорошие чувства, он бы не пошел.

— То есть ваше величество вот явилось на свет, прожило тут совсем чуть-чуть, а уже знает, как правильно?

— Ну так же многие считают. — смущенно с улыбкой выдавила я.

— А скажи мне, пожалуйста, в таком состоянии как ты сидят многие?

— Не знаю, мне кажется, что многие.

— Как это состояние тебе? Нравится?

— Нет.

— А это следствие вот этих самых твоих убеждений, которые абсолютно верны, что остальные чувства деструктивны, и то, что польза, это только такое воодушевление, это тоже верно, и то, что нужно делать только то, что нравится другим, тоже верно. Абсолютно верно для того, чтобы оказаться вот в таком вот состоянии.

— Я это поняла.

— Но зачем это отстаивать?

— Да я как бы не отстаиваю, оно такое просто возникает в голове: «А как? А так ведь?». Я сама понимаю, что это меня ни к чему хорошему не ведет, но я не знаю, как тогда.

— Посмотри, как? Оглянись!

— Я понимаю, надо разные эмоции проявлять, что если ты скажешь о своих проблемах, это не значит, что тебя сразу начнут ненавидеть и считать ничтожеством, наверное…

— Посмотри, как другие –то? Тебе не кажется, что они совершенно по-разному?

— Ну да.

— Бывают разные и печальные, и веселые. Более того на одно и тоже реагируют все по-разному. Кто хочет критиковать — критикует, кто хочет обижаться, тот обижается, кто хочет радоваться — радуется, и все они это делают с воодушевлением, разве нет?

— Похоже.

— Тогда может не стоит причинять людям радость, а каждому дать именно свое. Кто как захотел, тот так и отреагировал.

— А если все только плохо будут реагировать?

— Что значит плохо?

— Будут осуждать меня. Говорить, что я никакая, ничего у меня нет.

— Это же ты сочла это осуждением. Тогда говоря так о человеке осудить его пытается кто?

— Я. — с усмешкой задумчиво произнесла я.

— Это же ты решила, что человека можно осудить, вот и осудила сама себя. Но только интересно, когда ты говоришь так о человек, какой себя ощущаешь?

— Что я такая умная, а он неумный. — я торопливо и усмешливо выдала первую же фразу.

— Очень по-умному, взяла и кучу известной субстанции насыпала вокруг себя!

— А кто-то будет самоутверждаться за мой счет!

— Это ты о ком?

— Ну, я буду самоутверждаться за чей-то счет…

— Умнее ты от этого стала? — вскинула голову она со вздохом.

— Нет. В итоге я тупее всех.

— Еще одна интересная деталь, в этом «ничего» ничего не увидел-то кто?

— Я, конечно же.

— И это логично, если всем действиям придавать одно значение, что польза — это только радость и какое-то непонятное воодушевление, то все в этом мире будет бесполезно, ничего не будет из себя представлять. Зачем понадобилось все это?

— Чтобы я не была пустым местом.

— Странно, тебе не кажется? Как ты можешь себя по-другому ощущать, если все, что для тебя представляет интерес — это пустое, бессмысленное и бесполезное. Тогда и все исходящее из тебя должно быть пустым.

— Да.

— Оказывается все, что нужно делать на свете, это то, что было бы полезно другим. Согласна на сто процентов, но почему-то ты не видишь пользы, в том, что человек раскритикует, поругает, это бесполезно что ли?

— Не бесполезно, но как бы не приятно.

— Что ты чувствуешь, когда критикуют или ругают?

— Что я унижена. — низким подавленным тоном произнесла я.

— Кто принизил значимость критики?

— Я.

— Более того, когда ты ругаешь и критикуешь, ты себя ощущаешь на фоне человека как? Возвышенно?

— Да.

— Так что опять о себе. А кто принизил значимость глупости?

— Я.

— Вот в результате и чувствуешь приниженность. Ты решила, что ум хорошо, а глупость плохо, чем же она плоха?

— То, что не можешь ничего полезного сделать для людей.

— Глупый человек ничего полезного сделать не может?

— Наверное. Он не понимает, как. Сам он не сообразит. Будет все время тупить. Проще сделать самому, чем с тупым работать, надо будет ему объяснять триста раз.

— Если ему объясняют триста раз, а он не понял, значит он не слушал! — на повышенных нотках донеслось до меня.

— Нет, бывает слушаешь и хочешь понять, но не понимаешь, у меня такое бывает!

— Естественно, у тебя это бывает. Умной-то, кто хочет казаться при этом?

— Я…

— А глупость в этом виновата или твое желание казаться умной?

— Возможно, желание казаться хорошей и умной, чтобы сказали, что я –молодец!

— Правильно, глупость же — это плохо, это же неправильно?

— Просто тупые люди бесят. — ворча, я негодовала.

— Почему?

— Потому что они ничего не понимают, им нужно объяснять триста раз!

— И ты решила, что это глупому нужно повторять?

— Да!

— А может, умному, который решил, что все знает, из-за этого ничего не слышит вокруг себя! — каждое слово уже как через трубу проникало прямо в мозг, минуя уши, так как такую громкость они уже не воспринимали.

— Нет, ну это когда что-то сложное, а простые-то вещи.

— И простые вещи!

— Да бывает…

— Может, это как раз умному хрен донесешь простые вещи, потому что он ничего не слушает, решив, что все знает? Итак, глупость — это плохо, так?

— Раздражительно.

— Ага, раздражительно. И кто на нее раздражается?

— Я.

— Великолепно, а ум — это хорошо, это правильно.

— Хотя бы какая-то сообразительность.