16+
Лестница в небо

Бесплатный фрагмент - Лестница в небо

Издание второе, дополненное

Объем: 98 бумажных стр.

Формат: epub, fb2, pdfRead, mobi

Подробнее

От автора

Я написал историю, которая случилась со мной.

Это рассказ о том, что происходило в моей душе при внезапной потере дорогого и любимого мной человека, с которым я прожил вместе больше тридцати шести лет.

Все страдания, которые я испытывал, продолжались не девять дней, не сорок дней.

Сегодня, спустя два с половиной года с той страшной даты — смерти супруги, я ощущаю практически те же чувства. Конечно, у меня нет уже таких душевных болей, от которых человек может кричать, но внутри, в сердечной тишине и видимой успокоенности, живёт и уже никогда не умрёт, разве что только со мной вместе, тупая боль и тоска по любимому человеку. И я рад этой боли и этой тоске. Я радуюсь, понимая, что любовь не может умереть, любовь продолжается, и будет продолжаться на Земле и во Вселенной. Похоже, что она одна вечна в необъятном Космосе, пронизанная Божьим Светом.


Я надеюсь, моя книга поможет людям пережить тяжелые дни потери любимых. Это испытание уготовил нам новый двадцать первый век, пришедший на нашу землю с пандемией коронавируса.

Новая для людей беда уже унесла и продолжает уносить тысячи и тысячи наших любимых, родных, близких, великих, несравненных и незаменимых.

Но надо оставаться сильными, добрыми, отзывчивыми, сострадательными и любящими, ведь на земле остаёмся мы и наши дети, наши друзья, остаётся любимое дело.

Необходимо сделать всё, чтобы наше духовное и физическое воплощение продолжалось, укреплялось, развивалось, множилось и двигалось вперёд к процветанию нашей планеты, к Всеобщей Божественной любви!

Эту книгу я посвящаю моей жене Любови.

Первая часть.
Скамейка

Пролог

Столица Норвегии — город Осло, Музей Э. Мунка. Многие знакомы с шедевром экспрессиониста Эдварда Мунка — картиной «Крик». Это произведение живописи завораживает зрителя, потому, что внутренне оно крайне экспрессивно. Оно взывает к самым потаённым эмоциям человека, пробуждая страх перед душевной опустошенностью и смертью.

Я тоже представлял себя на протяжении долгого времени после смерти любимой жены этим воплощением вопля, когда боль от потери любимого человека вырывается криком из растерзанного переживаниями тела и всё физическое в этом теле превращается в страшный звук страдания и муки, звук настоящей пытки и душевного расстройства.

В картине всё идёт вразрез с принятыми нормами. Деформированное пространство, тягучее и вязкое. Прямой линией остаются только перила моста, как линия жизни, за которую шагнуть невозможно, и лишь она удерживает кричащего человека от неосторожного движения, грозящего попаданием в воронку зыбучего небытия. И главный герой картины — странное существо, вокруг которого пространство теряет форму и плавится, как воск свечи, пожираемой огнём. Сквозь это расплавленное пространство пытается прорваться еле слышный крик, из-за которого ты приходишь в смятение и, раз увидев картину, забыть её не можешь. Ведь всё, что мы видим на полотне, невероятным образом выражает самые глубинные человеческие чувства: страх, отчаяние, гнетущее одиночество, ощущение приближающейся катастрофы и собственного бессилия.

Увидев всё это в творении Эдварда Мунка, я понял, насколько близко моим душевным ощущениям это произведение живописи. Дальше мой крик от всего, что я чувствую после потери самого близкого на свете человека, превратился в слова…

Оказывается, душа может пронзительно кричать о своём страдании и боли, даже если её владелец не открывает рта…


Жители Италии говорят: есть любовь, которую они называют «аморе», а есть чувство любви, когда к человеку относишься как к самому близкому существу на свете. Итальянцы называют это чувство — «волье бене». Ничего выше этой любви –нет!

Волье Бене! Волье Бене! Волье Бене!..

1. Подготовка к операции

Александр Иванович начал собираться в поездку на могилу брата Дениса — пора проведать — ещё в начале месяца. Однако жара, стоящая в центральной полосе России этим летом, мешала отправиться в дорогу. Герою нашему было чуть-чуть за шестьдесят, и он, слава богу, успел получить свою заслуженную пенсию с учётом выслуги лет и северных надбавок до известного большинству населения страны закона президента России, касающегося пенсий по старости. Наш герой его не одобрял. Хотя найдутся, наверное, и другие граждане России, которым закон этот понравился. Не хочу спорить. Факт остаётся фактом — Александр Иванович пенсию заслужил и получил её вовремя, чему был безмерно рад.

Я повторюсь: герой наш был не молод, и кое-какие внутренние органы требовали пристального внимания, а порою и вмешательства. Пристальное внимание привело к вердикту врачей о необходимости делать операцию, о которой всё чаще и чаще думал он, переписываясь по ватсапу с мужчинами, которые встречались ему в очереди к известному урологу, работающему в одной из частных московских больниц.

Мужчины эти легко знакомились и как знатоки рассуждали о нюансах самой проблемы, ради решения которой они здесь и собрались.

Чувствовался в их разговорах в коридоре больницы большой массив накопленной информации о самой болезни, наверняка найденной или на многочисленных сайтах в Гугле и Яндексе, или в переписке с такими же, но более продвинутыми больными. Частенько мужчины получали информацию из первых медицинских рук, а может даже и на институтских медицинских скамьях, присутствующих в их биографиях. Информация эта освещала как причины появления болезни и способы борьбы с ней, в том числе и хирургические, так и проблемы, которые ждут прооперированного мужчину в реабилитационный период.

Предваряющие операцию обследования у разных узких специалистов, а также необходимость сбора определённого количества всяких человеческих жидкостей: от крови из вены до крови из пальца — не исключала и других жидкостей, известных человечеству издавна. А это требовало времени и напряжения физических, да и моральных сил.

Путешествие по городу в поликлинику и обратно нельзя было назвать комфортным. Наш герой сжимал в руке пластиковый пакет с подписанными баночками, за положением которых относительно земли он постоянно следил, хотя необходимости такой не существовало, так как современные баночки очень даже герметичны. И Александр Иванович поглядывал за ними скорее по привычке, сложившейся ещё в советское время. Вспоминается сразу шутка, гуляющая по просторам Интернета: «Пошёл сдавать кровь, а у меня не взяли. Начали задавать вопросы: — Чья кровь? Почему в ведре?»

Как-то в очереди во время ожидания приёма у доктора Александра Ивановича свела судьба с крупным, шумным дядькой в спортивном костюме, с пышными, как у Тараса Шевченко, усами. Приём всем и всегда назначался на конкретное время, так как частная клиника бардака не терпит. Однако, или по причине желания поговорить с такими же страдальцами (операция-то предстоит не простая), или по причине страха опоздать к назначенному времени и пропустить вызов к доктору, одним словом, какие бы причины ни заставляли больных приходить раньше, всегда у кабинета, куда приглашала медсестра каждого по имени-отчеству, была очередь из трёх-четырёх мужчин.

Так вот, разговор этот Александр Иванович хорошо запомнил. Усатый заговорил первый:

— У меня дружбан где–то полгода назад, здесь же, у Борис Михалыча, был прооперирован.

— Ну и как он, дружбан Ваш? — поддержал разговор Александр Иванович.

— А чё как? Вчера с ним по мобиле базарили, о том, о сём, он и рассказывает, что, как говорят французы, «пурлепти» встаёт ночью делать один раз, а бывает и до утра не просыпается. Кстати, один эротический момент мне рассказал: первый раз, с момента операции, выполнил свой супружеский долг.

— Один раз? — зачем-то уточнил Иваныч.

— Знаешь, я как-то посчитал неуместным углубляться, скока раз, и в какой позе. И в постели или на кухне. Ну, ты чё!

— Ну да! Думаю, жена и одному разу обрадуется. За мужей они переживают и, конечно, понимают, как мужику такое пройти с этими подгузниками.

— Не только с подгузниками…

— Не понял! Ё-моё! — вопросительно поднял брови Александр Иванович.

— Чё ты не понял? Готовься после операции покупать не только подгузники, но и женские прокладки…

— Это как? — глаза у нашего героя округлились.

— А вот так! — ответил усатый. — Покупаешь — и в трусы. Говорят, лучше брать «Олвейс плюс», ночные, они толстые, больше впитывают.

— Слушай, — Александр перешёл в беседе на «ты», — ну, что такое «пурлепти» по-французски, я догадался. Ты откуда узнал, ё-моё? Французский знаешь?

— Да ты шо! Знакомый полиглот научил — прыкольно звучит. И никто не знает — о чём это мы. Пурлепти, пурлегран…

— Я так понял, что второе это…

Усатый перебил:

— Правильно выстраиваешь логическую цепочку. Молодец! — усмехнулся усатый и в знак одобрения хлопнул Александра Ивановича по спине.

— Фёдор Степанович, проходите, пожалуйста, к доктору! — вышла из кабинета врача медсестра и не закрыла дверь, пока Федор Степанович не зашёл в кабинет. «Следующий — я», — подумал Александр Иванович и задумался, обогащённый новыми знаниями от усатого.


Наверное, не каждая женщина догадается, о какой мужской болезни идёт речь, ну, да и ладно: мы, мужики, прямо скажем, плоховато со своей стороны разбираемся, а скорей всего совсем не разбираемся в «женских болезнях». Единственное, что нам хорошо известно на этом направлении, как делаются дети, и в последнее время телевидение всех нас просветило на предмет женских прокладок с крылышками и без. Хотя, надо сказать, всё чаще и чаще в больших супермаркетах попадаются представители сильного пола, у которых на бумажных носителях, как по-современному надо об этом говорить, написанных женской рукой, кроме продуктов питания, которые надо приобрести, имеется строчка — прокладки Libresse. Бывает и другой бренд, известный теперь всем мужчинам, и главное — всем понятно, к чему и к какому месту это относится…

…Надо сказать, что Александр Иванович был рад, прямо скажем, небольшим очередям на приём к лечащему врачу больше, чем пустому коридору и одинокой пустой кушетке на три посадочных места, где центральное из трёх мест было заклеено крест-накрест красным скотчем и жёлтой наклейкой «1,5 метра дистанция». Радость эта была связана с тем, что его думы об этой болезни и высокопрофессиональные разговоры в ожидании приёма с продвинутыми мужиками помогали ему почувствовать, что он не один на этом фронте. Ведь рядом, если не плечом к плечу, то недалеко в «окопе», находились товарищи по несчастью, готовые в любой момент вооружить его достоверной информацией и о болезни, и о подготовке к операции. «Сольют инфу» также и о биографии главного уролога клиники, который знакомился с каждым больным перед операцией. Расскажут и о прелестях его медсестры Верочки, помогающей вести приём больных, в которую с первого приёма у врача влюблялись почти все мужчины. Помощница доктора была приветливая и внимательная ко всем больным без исключения, в придачу к тому, что была она ещё и привлекательной.


— Александр Иванович, заходите в кабинет! — его приглашали к доктору на окончательную беседу перед операцией со всеми анализами.

Борис Михайлович, в очках с дорогой оправой, с профессорской, аккуратно подстриженной бородкой, подтянутый, в чистейшем и отглаженном белом халате, сидел за большим столом с компьютером. Правая часть стола была вся заполнена большими и толстыми книгами, по видным ему корешкам Александр Иванович понял, что они все по урологии. Отдельное место занимала пачка журналов на английском языке.

…Английский в школе, где учился Саша, преподавала хорошая учительница и добрая женщина Диамара Григорьевна. Все в классе её любили и старались по английскому языку зарабатывать в дневник только «хорошо» и «отлично». Саша как–то на перемене подошёл к Диамаре Григорьевне и спросил:

— Диамара Григорьевна, а Ваше имя греческое? — ответ его несколько удивил.

— Нет, Саша, имя моё родители составили из двух слов: «диалектический» и «материализм» — получилось Диамара! Папа мой был руководителем партячейки на заводе и Маркса и Ленина очень уважал. Вот так и назвал дочь, а мама не была против. Она хотела дочери только здоровья.

— Знаете, Диамара Григорьевна, а вообще-то имя Ваше звучит, точно как из книги «Мифы древней Греции». И мне, в общем, нравится. И в Вашем имени я слышу какую-то гордость и возвышенность.

— Спасибо тебе, Сашенька. Говори чаще всем людям добрые слова, увидишь, как жизнь твоя станет лучше.

Было это в восьмом классе школы, и английский Саша знал неплохо. Но прочесть названия статей на обложках журналов да ещё мельком — этого он не смог.

Возвращаясь взглядом к профессорской бородке доктора, Александр Иванович вспомнил, что на двери висит табличка «Доктор медицинских наук». Ну конечно, он обязательно должен преподавать в приличном медицинском вузе. И несколько студенток в него почти влюблены.

— Итак, — Борис Михайлович очень внимательно прочёл все результаты обследований, результаты анализов, сроки и даты вакцинации от коронавируса.

— Александр Иванович! — обратился доктор к нему, глядя не поверх очков, а через чистейшие стёкла. — Ваши анализы и обследования говорят о том, что противопоказаний к операции, связанной с состоянием Вашей аденомы простаты, я не вижу, и это очень неплохо, батенька. Операция наша с Вами пройдёт под полным наркозом. Из Ваших ответов при обследовании я вижу, что никаких аллергических реакций на препараты, используемые при наркозе, у Вас нет, тем более что наркоз Вы уже, батенька, проходили в кардиоотделении 21-й больницы при шунтировании. Ваша операция займёт 3—4 часа. Реанимация после нашей операции не требуется, сразу после неё поедете прямо в палату. Как надо восстанавливаться, как организовывать процесс восстановления всех функций, в том числе и потенции, — тут Борис Михайлович прервался, внимательно посмотрел на больного и благожелательно продолжил, — жену Вы, батенька, предупредите, что с полгода баловать ни себя, ни её не будете точно…

— Вдовец я, — перебил Александр Иванович, так и не привыкший к этому названию мужчины, потерявшего супругу, и не употреблявший это название в своих ответах на вопросы о своей жизни.

— Извините, батенька! Значит, потенция для Вас — это не первоочередное! Смотрите только без алкоголя. Про алкоголь на год, на два, а лучше на всю оставшуюся жизнь забудьте. Кстати, о кофе на время тоже надо забыть, даже со сливками, даже с кокосовым молоком. Да, ваш врач, который будет вас вести весь послеоперационный период, всё расскажет. Единственное, что у Вас может не восстановиться, это способность к зачатию, но, если Вам это сейчас не очень актуально, пока и не будем заострять внимание на этом. И ещё. Знаете, Александр Иванович, маленькое немедицинское отступление от нашего разговора: если увидите, что немолодой человек стоит ли на остановке, идёт ли по улице, парку и вдруг бросается к дереву, углу дома, сарая помочиться — знайте, над ним нельзя смеяться, нельзя ругать, издеваться, что имеет место в нашей жизни. В восьми случаях из десяти этот человек перенёс тяжёлую урологическую операцию и у него просто недержание мочи. На его месте в любой момент может оказаться абсолютно любой мужчина! Вот так-то, батенька! Какие у Вас есть вопросы ко мне или к операционной бригаде? Прошу, говорите.

Борис Михайлович нажал несколько кнопок на клавиатуре компьютера и произнёс:

— Пишу Вас на госпитализацию на 30 августа. Пересядьте, пожалуйста, за стол к Верочке — она даст Вам перечень манипуляций, которые Вам необходимо будет выполнить до госпитализации. Учтите, Вы сутки проводите на нашей койке в палате. Мы Вас оперативно обследуем и на следующий день работаем! Всего доброго, батенька.

Александр Иванович пересел за стол медсестры. Верочка рассказала ему, когда, что и как надо сделать. Улыбнулась так, что Александр Иванович понял: всё у него будет хорошо. Потом она тихо прошептала, нагнувшись к нему через стол:

— Александр Иванович, скажите, пожалуйста, если Вам это удобно, почему на правой руке, на безымянном пальце у Вас до сих пор надето обручальное кольцо?

Александр Иванович так же тихо ответил:

— Кольцо это на этот палец надела мне жена, и только она может его с пальца снять. Я не снимаю его в память о жене.

— Извините, — тихо произнесла Вера.

Он встал и, прежде чем открыть дверь в коридор, произнёс, обращаясь и к доктору, и к Вере:

— Спасибо вам. До свидания.

И вышел, тихонько прикрыв за собою дверь. В коридоре никого не было. Он оказался крайним…

2. Поездка к могиле брата

Приближался Яблочный Спас, впереди замаячила конкретная дата операции. В общем, откладывать поездку к могиле Дениса уже не было никакой возможности без ущерба для своих дел. И Александр Иванович решился. Наметил ехать в рабочий день, почти накануне праздника. Сама дорога обычно не занимала много времени. Сначала на метро до станции «Щёлковская», а рядом с этой станцией — автовокзал «Центральный». С автовокзала часа три на междугороднем автобусе на восток, по Подмосковью, а потом по Владимирской области: всё по трассе М7. Правда, последние километров двадцать–двадцать пять до села Заречное дорога начинала портиться, кривиться в разные стороны, переставала радовать качеством уложенного при недавнем ямочном ремонте асфальта. Всё чаще водитель притормаживал перед выбоинами в дорожном полотне, но в десяти случаях из десяти — всё-таки добирался до Заречного, по пути высаживая на остановках московских пассажиров вместе с местными, возвращающимися из столицы.

Утро выдалось солнечным, небо чистейшее, без единого облачка, воздух за ночь стал прохладней, ехать должно быть достаточно комфортно. Несколько сковывала комфортность маска на лице, которую в эпоху пандемии коронавируса носили почти все люди, заботящиеся о своём здоровье и верящие в такой способ защиты от вируса. Ну, и не все граждане были готовы препираться с представителями контролирующих госорганов из-за отсутствия маски, да ещё и платить немаленький административный штраф.

Первый автобус по расписанию был в 6 утра. На него и взял билет Александр Иванович с расчётом, что успеет побывать и на могилке у Дэна, так звали Дениса все в семье, и встретиться с настоятелем храма — не запоминал он названия санов священнослужителей, где брат Денис служил последние два года перед смертью. Для всех прихожан настоятель храма был протоиереем батюшкой Сергием, а Александр Иванович знал его как Петра Павловича.

Надо же так случиться, что срочную армейскую службу проходили они в одном полку, в разведроте. Было это давно, служили они в Забайкальском военном округе, тогда ещё два года. В роте ребята особо не дружили, но перед дембелем плотно пересеклись на оформлении дембельских альбомов. Александр Иванович, в то время Саша, имевший хороший почерк, частенько получал от командира роты задания на оформление «Боевых листков» и своих Планов по боевой и политической подготовке. И на просьбу Петра Павловича, в то время Пети, помочь в оформлении дембельского альбома Саша сразу откликнулся. Альбомы у них обоих получились лучшие в роте. С тех пор после дембеля они не виделись. После армии свои гражданские профессии они осваивали в разных учебных заведениях: Александр поступил в Мурманскую мореходку, а Пётр — в Ленинградскую духовную академию.

Встретились они при первом приезде Александра Ивановича к брату Денису, сразу после его назначения послушником в Храм Апостола Михаила. Лет прошло после службы в армии много, но они, конечно, узнали друг друга и, несмотря на большую загруженность Петра Павловича, проговорили около часа в кабинете настоятеля храма, которым уже служил бывший однополчанин. С тех пор встречались они не часто, но как добрые друзья.

В последнюю их встречу после разговоров «за жизнь и за здоровье» попросил Палыч привезти ему из столицы водку «Парламент» — кому-то хотел подарить. Сам-то настоятель редко выбирался в Москву, разве что пригласят к руководству. Москву он знал плохо. Ехал туда без радости и с радостью возвращался. Водку Александр Иванович, конечно, нашёл, приобрёл, и сейчас в одной из двух сумок, с которыми ехал он к Дэну, тяжелели две подарочные коробки с водкой для Палыча. Сам Иваныч давно водку не пил по причине имеющегося букета болезней — всё в жизни-то было: и водки в жизни было выпито немало, так и хватит, однако! Вот вино сухое красное или белое он любил. Последнее время разбирался в нём, поэтому пил по чуть-чуть, но только качественные вина. Пива в Москве, в магазинах — залейся, но он выбрал бельгийское светлое. И если Евгений Григорьевич из Ростова передавал донского леща — отводил душу. Но меру свою знал чётко и пивом не злоупотреблял.

В жизни всему хватало места, в том числе и интересной истории его рода. А династия его была от Скориковых-Магаев. Младший брат его прабабки так писал о семейной родословной: «Мой предок, Тимофей Скориков, пришёл в Тунку с первыми казаками. Выйдя в отставку, он с двадцатью казаками остался в Тунке, женился на красавице тунгуске, когда ему было уже за 50. Было у него три сына и дочь. Один сын и дочь умерли, а два сына — Иван и Федот — жили долго. У Федота было 4 сына. Двоих из них на промысле соболей снегом задавило, а Ануфрий и Спиридон жили до старости. У Ануфрия детей не было, а у Спиридона один сын был — Иван».

Это и был прадед Александра Ивановича. Иван женился на бурятке и получил фамилию по прозвищу жены — Магай. У него было 8 сыновей. Трое из них уехали на Амур, двое поселились в Бичуре, а двое остались в Тунке. Те, что остались в Тунке, занимались охотой, били соболей, кабанов, белку. Егор Скориков-Магай, сын Ивана, что в Тунке остался, — это, значит, дед Александра Ивановича, имел он четырёх сыновей. У каждого из них по большой семье было. Они были первыми русскими, поселившимися в Верхнем и Нижнем Хобоке. Один из сыновей Егора и стал отцом Александра и еще трёх сыновей. Вот если посчитать сейчас всех Скориковых, то, пожалуй, более двух сотен наберётся. А идут они от одного предка — Тимофея, что с казаками сюда пришёл лет триста тому назад.

Бабка Александра Ивановича по отцу, Шелихова Марфа, из этого рода. А граф Резанов («Юнона и Авось») — зять этого Шелихова. Красивая история получилась: бабка из рода Шелиховых…

Два раза ходил Иваныч с супругой в театр «Ленком», где впервые поставили рок-оперу «Юнона и Авось» на музыку Алексея Рыбникова со стихами Андрея Вознесенского, и они оба: и он, и жена — были поражены тем, как играл графа Резанова и пел Николай Караченцев, а с ним и Елена Шанина. Часто вспоминал Александр Иванович этих замечательных артистов, великую музыку, волшебные стихи и саму постановку этого спектакля с восхищением и чувством кровной сопричастности.

В раздумьях о своей жизни наш пассажир междугороднего автобуса, километр за километром поглощающего трассу М7, скоротал час пути. А для того чтобы занять себя чем-нибудь полезным и познавательным, не достал телефон, лежащий у него в кармане, как обязательно сделали бы представители значительно более молодого поколения, а полез в сумку и достал из неё одну из двух находящихся там красивых подарочных коробок с надписью латинскими буквами –«Parlament». Надпись ему не понравилась, и, развивая своё негативное отношение к названию водки, Александр Иваныч начал думать, что, с точки зрения основ маркетинга, можно было бы подобрать, кроме водки и сигарет «Парламент», ещё ряд товаров — продовольственных и хозяйственных, без которых человек не обходится ежедневно в быту, и назвать этим именем, к примеру, соль, спички, свечки, освежитель воздуха, мыло (нет, про мыло «По Ленинским местам» он когда-то слышал — не пойдёт). Внутренний голос тут же влез в его раздумья со своей подсказкой: «Туалетная бумага!» — «Слышь! Отвали! — дал отпор внутреннему голосу Александр Иваныч. — Ты бы ещё клизму вспомнил! Змей недобитый! Ещё запишут из-за тебя в иноагенты!» — цыкнул хозяин внутренних органов, где, видимо, и обитает его внутренний голос. Тот не отвечал. «Затаился, небось, гад!» — понял Иваныч, по существу являясь владельцем этого гада. Специалистом по маркетингу за всю свою жизнь наш герой никогда не был. И что его понесло в неведомую плоскость? И что только не придёт в голову человеку, оторванному от дома и находящемуся в пути, не отягощенному временем, обязательствами и обещаниями.

…На коробке с водкой Александр Иванович нашёл название и контакты изготовителя напитка. Изготовителем оказалась фирма «Урожай», а на этикетке серебром лучился номер телефона. Хотя не очень было понятно, для каких контактов он предназначался. «Ну, точно не «секс по телефону» — это ж водка, — размышлял Иванович. — Может — «кайф по телефону»? Или «закусь по телефону»? Например, звонишь — на другом конце линии снимают трубку и нежный женский голос говорит: «Дорогой друг!..» — «В целях коренного улучшения качества обслуживания все разговоры записываются!» — нагло вставил известную всем фразу вылезший из нутра внутренний голос, на что получил от Александра Ивановича замечание:

— Заткнись, ты, только мешать умеешь!

А нежный женский голос продолжал:

— Видимо, ты хочешь выпить нашей водки, если нашёл этот телефон на её подарочной коробке. Если ты уже выпил ледяного напитка из запотевшей хрустальной рюмочки и не видишь на столе перед собой достойной закуски — закрой глаза. Теперь представь, что в твоей правой руке приятно холодит пальцы весомостью и основательностью серебряная вилочка с двумя длинными зубчиками. Вилочка сама мягко тянет твою руку в сторону хрустальной розеточки, стоящей неподалёку с горкой маринованных грибков, на влажных бочках которых, чаще кругленьких, чем не кругленьких, блестят переливы чешской хрустальной люстры, висящей под потолком.

Серебряная вилочка дотягивается до грибков, накалывает верхний и несёт его в рот, попадая куда, грибок сам ныряет в желудок, принося чудный вкус, смешивающийся с послевкусием водки «Парламент» и оставляющий не только во рту, но и в мозгах неизгладимое впечатление.

Внутренний голос мечтательно застонал! А Александр Иванович аж легонько крякнул от удовольствия: очень уж реалистичной сложилась картинка. Сидящие рядом пассажиры, кажется, его не услышали. Похоже, что большинство пассажиров дремали, а может, и спали — рейс автобуса был уж очень ранний. Да и что только не привидится в жару на удобном сидении междугороднего автобуса в укачивающем ритме колёс, непрестанно считающих с помощью одометра, оставшееся позади шоссейное полотно.

Александр Иванович начал тоже тихонечко дремать. Автобус ехал медленно через какое-то село. Людей на улицах и вдоль дороги не было видно. Только один раз унылый пейзаж неухоженной деревни был озвучен отчаянным лаем своры свободных от поводков, ошейников и окриков хозяев собак, метров сто пробежавших рядом с автобусом и яростно лаявших на его колёса, которые в принципе не сделали им ничего плохого. Хотя, с философской точки зрения, колёса ничего и хорошего не сделали для собак, но говорить об этом или думать про это было бы крайне неуместно и не разумно.

Иваныч с грустью вспомнил своего любимого пса Марселя, который жил у них с Любаней почти четырнадцать лет. Марсель был тойтерьером, маленькой, но боевой собакой, никого не боявшейся, а по уму фору дал бы некоторым представителям хомо сапиенс. Умер Марсель тихо, ночью, никого не побеспокоив, на своём месте около входной двери. Было это за полтора месяца до страшной и несправедливой смерти жены. Видимо, в воспоминаниях о Марселе наш пассажир автобуса заснул, и ему приснился неожиданный сон. Он сидел у электрического современного и красивого камина, с точностью воспроизводящего пылающий огонь, и держал в руках последнее письмо собаки. Любаша готовила на ужин так любимые мужем драники.

Александр Иванович надел очки и начал читать: «Я, Марсель Александрович, известный нашим соседям и знакомым как Марсель, чувствуя, что срок жизни, отведённый мне судьбой, подходит к концу и осознавая приближение смерти, решил оставить тебе, моему любимому хозяину, это моё письмо со словами любви и преданности. Мне нечего завещать тебе. Собаки не собирают земных богатств и не мучаются от мыслей о способах их сохранения. Я прошу тебя вспоминать меня иногда, но не скорбеть обо мне слишком долго. Я не хочу быть причиной твоих страданий после моей смерти. Помни, что благодаря любви твоей и Любочки и вашей заботе обо мне, я прожил такую замечательную, радостную и долгую жизнь, о которой только может мечтать собака. На прощанье, дорогой хозяин: когда бы вы ни пришли с Любочкой на мою могилку, скажи с лёгкостью в сердце: „Здесь покоится пёс, которого мы любили и который любил нас“. Я услышу это в своём вечном сне, и даже он не помешает моей душе благодарно и беззвучно тявкнуть»…

3. Храм Архангела Михаила

— Остановка — Храм! Заречное! Выходит кто? Заречное!.. — Александр Иванович очнулся от сказки, в которой только что был, вскочил, вскрикнул: — Я выхожу! — и на шатающихся от сна ногах устремился к выходу. Главное, он не забывал тащить с собой две сумки своих домашних приготовлений: что для могилки Дениса, что для настоятеля храма Палыча, что для себя — в дорогу, на целый день.

…Время было начало десятого, и наш москвич решил сразу сходить в храм, вход на территорию которого был метрах в пятидесяти от остановки, тем более что настоятеля он предупредил о своём приезде.

История небольшого села Заречное уходит корнями в далёкий XIV век. В центре села, на берегу чудного пруда, возвышается величественный храм Архистратига Божия Михаила. Здание было сложено из кирпича с белокаменными деталями и оштукатурено. Массивный четверик храма завершён крупным световым барабаном, покоящимся на внутренних пилонах. К храму примыкает двухъярусная колокольня. Северный и южный фасады украшены портиками. Внутри храм очень просторный и светлый, а по художественным достоинствам просто уникальный. Со святой горы Афон были привезены иконы Богоматери «Скоропослушница» и великомученика Пантелеймона. При закрытии во времена советской власти Христорождественской церкви в соседнем селе сюда была перенесена икона Богоматери «Отрада и Утешение».

…Храм Архангела Михаила действительно необыкновенный, с необыкновенной историей, в которую включены имена людей, трудами и молитвами своими созидавшими и сохранившими святыню…

В этот храм и шёл наш герой, выйдя из автобуса на остановке. Дорожка от остановки до ограды с коваными решётками на белокаменном фундаменте не занимала и десяти минут. Александр Иванович был крещён родителями в детстве и в Бога верил. Но верил не истово, слепо и фанатично, а спокойно, уважительно и уверенно, как верит в отца сын, зная, что отец рядом, что он никогда не бросит, а справедливо подскажет, протянет руку и поможет, и, если ты заслужил, простит грехи и проступки. Иваныч не держал постов, слабо знал календарь церковных праздников, но основные, конечно, помнил и отмечал. Да и молился он дома каждый день, зажигая свечу из коробочки с надписью: «Свечи для домашней молитвы» и собирая у себя на столе самые главные и любимые им иконы: Иисуса Христа, Божьей Матери «Нерушимая стена», Николая Чудотворца и великомученика Пантелеймона. Ещё очень любил Александр Иванович икону «Вера, Надежда, Любовь и мать их Софья», так как узнавал в одной из сестёр на иконе свою жену Любу, а в другой сестре — Любину единокровную сестру Веру. А всего их было родных сестёр три– как на иконе. Хотя третья их сестра была не Надежда, и отношений с ней он не поддерживал. Причины для этого были, но возвращаться к ним не хотелось даже в мыслях.

В этом проклятом високосном пандемийном 2020 году потерял он по причине коронавируса жену свою Любовь, которую страшно любил, и с которой прожили они вместе больше тридцати шести пяти лет, зимой этого года отметив агатовую свадьбу. Рана от неожиданной смерти супруги сильно кровоточила, и часто по вечерам у икон во время молитвы за упокой души жены текли и текли слёзы по лицу Александра Ивановича, остановить которые он не мог и не хотел. Только единожды он рассказал о своей тоске своему лучшему другу, с которым вместе работали за Полярным кругом на одном из предприятий министерства обороны. Саша был на предприятии главным механиком, а его друг, которого он звал Женя, — хотя был Женя старше на несколько лет и звался Евгением Григорьевичем, — главным энергетиком.

Вот какой рассказ услышал в тот раз Женя от своего друга, будучи проездом в Москве и остановившись на сутки у Александра Ивановича дома. «После смерти жены Любаши в реанимации городской больницы с диагнозом COVID-19 состояние нервной системы моей стало просто безобразным. Временами я не хотел, но кричал по-настоящему от боли из-за её смерти. Пришлось обращаться к невропатологу. Таблетки, рецепт на которые я получил у врача, я пил дисциплинированно где-то полгода, понимая, что без них, один, я с этим горем не справлюсь. К седьмому месяцу таблетки видимо начали действовать «по полной», я немного успокоился, так как понимал, что постоянные истерики, а именно так назвала мои непроизвольные крики врач, до хорошего не доведут. А попадать в дурдом, по понятным причинам, не хотелось. Женя, я каждый вечер после Любиной смерти начал молиться святым и Господу нашему Иисусу Христу за упокой души её и просить принять её в царство небесное. В мае чувства мои несколько изменились: я перестал плакать, смотря на Любины фотографии и молясь за упокой её души. Но каждую секунду, свободную от мыслей по работе или домашних дел, а частенько и параллельно с этими мыслями, я видел картинки её присутствия в тех или иных местах или обстоятельствах нашей совместной жизни, слышал её голос, видел её улыбку, узнавал её жесты, походку, движения. Знаешь, Жень, когда старца Симеона Афонского спросили: «Кто лучший в жизни учитель?», он ответил: «Страдание!» Оказывается, страдание тоже может быть учителем и лекарством. И я почувствовал, что не могу с сухими, без слёз, глазами смотреть на Любашины фотографии. Я просто хотел во время молитвы и находясь напротив её чудной фотографии на компьютере, плакать, но таблетки продолжали делать своё успокаивающее дело. И я от них отказался. И то, чего я хотел, — я добился. Теперь каждый вечер я опять плакал у икон и её фотографии. Пришло понимание слова «мазохизм». Это сладкое чувство боли и страдания по страшному поводу гибели жены. Не знаю, можно ли назвать это мазохизмом. Я его раньше представлял по-другому. Но то, что после молитв и слёз приходило на время успокоение, — это точно. Телефон, настроенный продвинутой внучкой, каждый день ровно в одиннадцать часов напоминает мне, что пора пить таблетку, — ту самую, успокоительную, и я каждый день ровно в одиннадцать часов выключаю заставку — напоминание на экране телефона — и работаю дальше, чтобы вечером со слезами встретиться с фотографией Любани и иконами святых.

Я предполагал, что мазохизм — это осознанное нанесение самому себе ран и увечий. Видимо, бывает ещё и духовный мазохизм? Нужно ли с ним бороться? Если нужно, то как? Таблетками? Идёт второй года после смерти Любы, может, через какое-то время придёт понимание, как дальше жить и на что и кого ориентироваться, кроме Бога и фотографий, запечатлевших мою жену-красавицу! Вот так, Женечка! Вот так и живу. А теперь давай за упокой души Любы выпьем вина по рюмочке».

После того как рюмочка действительно очень вкусного вина была выпита, Саня услышал от своего друга: «Знаешь, дружок, я не уверен, что слёзы помогут твоей Любаше попасть в царство небесное. Ты бы сходил в церковь, поговорил бы с батюшкой. Может, знаешь кого-то поблизости. Церквей-то в Москве немало!» Не очень-то и прислушался в тот раз к словам друга Александр, а сейчас по дороге в храм вдруг вспомнился тот разговор…


Храмовая территория была заботливо ухожена: дорожки, выложенные красивой тротуарной плиткой, чисты, на газонах цвели розы разных цветов и размеров. Украшали земельный участок и вечнозелёные можжевельник, и туя, а ещё низкорослая черёмуха, совсем низкие деревья, название которых Александр Иванович и не знал, с большими ярко-красными, сиреневыми, белыми и светло-голубыми цветами. Кроме этого, ещё множество цветущих мелких астр, садовых ромашек и петуньи радовали глаз посетителей храма и их души. Очарован околохрамовой красотой был и Иваныч.

4. Беседа с настоятелем храма

Перекрестившись на ступенях храма, поклонившись в пояс изображению Христа над двухстворчатыми входными дверями, высокими, отделанными медными ручками и петлями, горящими на солнце, Иваныч вошёл в храм. Внутри храм, показавшийся ему полутёмным после яркого, солнечного уличного света, встретил его божественной тишиной и приятной прохладой. В душу сразу проникал запах ладана и вид кружками выстроившихся горящих свечей на паникадиле, у икон Иисуса, Божьей Матери и почитаемых святых.

Войдя в храм, Александр Иванович сразу начал подниматься по широкой деревянной лестнице с великолепными резными балясинами и перилами. На втором этаже он подошёл к массивной двери с табличкой «Настоятель храма» и постучал аккуратно и не назойливо. Услышал: «Войдите!» — открыл дверь и вошёл в достаточно просторный светлый кабинет, в котором он уже не единожды был, в том числе и при жизни брата Дениса.

— Доброго дня, Петр Павлович, с автобуса сразу к тебе, ты уж извини, что беспокою!

— Здравствуй, дорогой Александр Иванович! Доехал-то нормально? — они давно в светских разговорах о жизни лично либо по телефону были на «ты».

— Лето в этом году какое жаркое! Хорошо, что автобус утренний, из Москвы в шесть выезжает — попрохладней чуть ехать было. Такую же дорогу в полдень не выдержал бы, — продолжил разговор Александр Иванович, сам всем телом отдыхая в кабинетной прохладе Палыча — работал сплит «Тошиба». Работал не резко, а мягко, не навязчиво и очень приятно. — Как ты, Палыч, с аритмией уживаешься?

— Знаешь, врачей-то у нас тут немного, да и поликлиника не богатая, впрочем, как многое в медицине нашей, но два раза в неделю приезжает из соседнего района кардиолог, хороший, внимательный и знающий. Как меня жена к нему записала, не представляю, но сама она мне не сознаётся. Но я рад — выписал мне после недельной диагностики на всяких холтерах, узи и электрокардиограммах таблеток, которые я дисциплинированно пью, а сердце дисциплинированно отвечает мне на мою заботу ровным ритмом. Бывает, конечно, по работе разволнуешься, сорвётся ритм, но добираюсь до дома, а там жена меня быстро успокоит: «Мухой — в кровать!» Телефон отключит, лекарство, стакан воды и ещё музыку включит успокаивающую, как я люблю. Дом — он лечит. Говорю — дом, а знаю, что лечит жена Варя — заботой и лаской. А ещё мне врач сказал: «Это у Вас фибриляция предсердий, Вы с этим не шутите, готовьтесь, через месяц-два посмотрю на Вас, будем думать об операции — радиочастотной абляции». Варе не говорю — что волновать-то.

— Пётр Павлович, как встречаемся мы с тобой, всё на бегу и на бегу, а Дениса хоронили — какие там разговоры! Как ты сюда попал-то, ё-моё? Кратко, крупными мазками, имея за спиной два года сержанта разведроты в танковом полку, в Забайкальском Военном округе. Дембельский альбом хранишь? — И получив ответ: «А как же!» — замолчал, ожидая рассказа Петра.

— Да попал, Саша, очень просто! Закончил Ленинградскую духовную академию, которая была образована ещё в марте 1809 года, но, что интересно, называлась в точности, как и сейчас — Санкт–Петербургская духовная академия. Учился хорошо. Нашего заведующего кафедрой забрали в Москву в Управление делами РПЦ. А он после сдачи нами экзаменов попросил направить к нему пять лучших слушателей, куда попал и я. При митрополите Алексии количество приходов увеличилось в три раза, и Синоду пришлось увеличить количество сотрудников в Управлении делами. Сначала был в отделе по взаимодействию с вооружёнными силами и силовыми структурами, потом — отдел по делам молодёжи, потом вошёл в Издательский совет уже руководителем. В декабре 2008 года Алексия не стало. В феврале 2009 пришёл Кирилл. А этим же годом, летом, мне предложили переехать из Москвы во Владимирскую область в приход храма Архангела Михаила. Вот так, с Божьей помощью, стал я настоятелем храма. Приход здесь хороший, прихожане радуют меня на проповедях, стараюсь со всеми разговаривать, объяснять, как жить, на что в жизни опираться. Мне здесь и хорошо, и комфортно. Да и Варе, жене моей, тоже здесь уютно.

— Ну, а ты как живёшь, Александр Иванович, как здоровье твоё?

Одновременно с рассказом о езде в автобусе этим утром гость достал из сумки две коробки водки «Парламент» со словами: «Просьбу твою с радостью я выполнил, Пётр Павлович, в связи, с чем сей презент тебе вручаю в торжественной обстановке». Тут оба участника диалога улыбнулись друг другу по-дружески открытыми улыбками.

— Сколько денег должен я тебе, Александр Иванович, за «Парламент»?

На что получил ответ: «Парламент» не продаётся!»

Оба рассмеялись.

— Пётр Павлович, про деньги у меня, прошу, даже не спрашивай, я же говорю — презент!

Настоятель с улыбкой ответил:

— Понял! Больше не буду! — и, посерьёзнев, сказал: — Ну, а теперь, расскажи, дорогой, молишься ли за упокой души усопшей жены своей, с которой, ты рассказывал, прожили Вы больше тридцати пяти лет вместе?

Немного успел рассказать своему собеседнику историю своей тоски по усопшей жене, но тот всё сразу понял:

Бесплатный фрагмент закончился.

Купите книгу, чтобы продолжить чтение.