Бесплатный фрагмент - Звёзды в луче фонарика

ЭРВИН ТИЖЕВСКИЙ, генеральный директор Управления

по обеспечению космической безопасности

(вместо пролога)

Я с недоумением читал поданный секретарем материал. Днем раньше я узнал о каком-то невразумительном конфликте на отдаленной планете под названием Осень и дал задание секретарю собрать документы, имеющие отношение к делу. Мой помощник Адам Свифт перечитывал их следом за мной и, судя по его виду, понял он не больше моего.

— Планетарная система Осень, — просматривал материалы Свифт. — Солнце — как наше, н-да… Обжитая планета — вторая от солнца. Население — сорок одна с половиной тысяча человек, столица Мильгун… Ну и что? Они передрались друг с другом? Да и пусть себе тешатся. Разберутся, не они первые. Я пока не вижу причин для нашего вмешательства.

— Смотрите дальше.

Триксовые листы резко зашуршали в ухоженных пальцах помощника.

— А, гибнут люди… Что за дикость? Оккупация?! Как такое возможно? Хм-м… Так это же слухи, Эрвин. Ни одного документального подтверждения, одна болтовня в эфире.

— Да, одна болтовня. Информацию мы получили на уровне слухов. Надо проверить.

— А что сообщают они сами?

— Ничего. На наш запрос они ответили молчанием.

Я повернулся к модели Галактики, коснулся пульта, хотя знал Содружество, как свои пять пальцев. Загнутые звездные рукава, занявшие виртуальным объемом половину кабинета, послушно повернулись в нужную сторону. Звезда Осень находилась далеко от Солнечной системы, на периферии Содружества.

— Что им там делить? — удивлялся Свифт. — Планета как планета, ничего особенного. Население до смешного маленькое.

Корабли Управления по обеспечению космической безопасности развивают в подпространстве такую же скорость, как и военные — пять парсек в час. От Солнечной системы до Осенней девять суток ходу, не меньше. Грузопассажирский транспорт идет две недели. А в Содружестве как раз началась предвыборная кампания, и конфликт разгорелся совсем некстати.

Адам сделал резонный вывод:

— Нехорошо.

— И это все, что вы можете сказать? — осведомился я.

— Кто там к ним ближе всех, кроме нашего разбойника Матвеева? Система Очир? Планета Доржи с республикой Очир? Если не ошибаюсь, им до Осени добираться полтора суток.

— Тридцать восемь часов.

— Надо отправить им запрос. Пусть разведают, что там делается.

Я промолчал. Свифт уткнулся в отчет секретаря.

— Ах, да! Судя по слухам, Именно Очир оккупировал Осень. Это несерьезно.

— Отправим запрос на Очир. И Матвееву тоже: от Онтарии до Осени добираться трое суток. Пусть узнает, что там творится на самом деле.

— Хотите принять помощь от Матвеева?

— Ничто не мешает обратиться к нему за помощью. Ближайшие корабли Содружества находятся в районе Кардабая и в зоне влияния Куриона, а это уже пять суток в подпространстве. А на Осени, судя по слухам, гибнут люди. Кроме того, необходимо немедленно отправить туда патруль во главе с «Магелланом». Похоже, дело серьезнее, чем мы предполагаем.

Я решил, не откладывая, побеседовать с адмиралом Коломенским.

НЕДЕЛЕЙ РАНЬШЕ…

ФЕДОР ИВАНЕНКО, судовой диспетчер связи

Приятно после тесных помещений и глухих обзорных экранов в подпространстве увидеть над собой небо от горизонта до горизонта. Солнце Кардабая клонилось к закату и с непривычки казалось чересчур ярким. Капитан «Черного ферзя» отпустил часть экипажа размять ноги, пока судно грузится кардабайским товаром: мебелью, пиломатериалом, медикаментами, фруктами и много чем еще. С космодрома уже стартовали две шлюпки, еще пять принимали товар, чтобы доставить его на орбиту, где завис «Черный ферзь». На Онтарии древесина никудышная, только на растопку годится. Приходится покупать.

Мы с пилотом Прыгуновым завалили в ближайшее от космопорта кафе. Нас не смущала мысль, что самое ближнее от порта кафе — самое дорогое. Первое, что мы разглядели в полумраке — Машу Поморову, восседавшую у стойки на высоком стуле. Успела нас опередить. Рыжие волосы пламенели под приглушенным освещением, веснушчатая рука с длиннющими ногтями, раскрашенными ядовитой зеленью, цепко держала бокал. Утром ногтей еще не было. Длинные худющие ноги торчали из короткой юбчонки, как карандаши из стакана. Вокруг нее уже увивались два местных хлопца.

— Маш… — произнес было Прыгунов, но я на него шикнул и покатил прямиком к ней.

— Какая красивая девушка, — нараспев проворковал я, оттирая обширной кормой одного из хлопцев. — Давайте знакомиться. Меня зовут Федор.

Маша вскинула глаза и усмехнулась, принимая игру.

— Мария.

Второго парня я отодвинул жирным локтем. Что-то уж больно они тощие. Брали бы пример с меня: сто сорок килограммов крепкого мяса, блестящая лысина, пышные усы и пятеро детей. В мою длань влезут обе шеи местных ухажеров, да еще и место останется. Поэтому хлопцы беззвучно отвалили.

— Вы уже выбрали что-нибудь? Я все оплачу.

Прыгунов, как истый друг, демонстративно отошел в сторону. Бармен склонил голову, с интересом наблюдая за комедией.

— Да, вот эти два салата, — Мария ткнула в меню зеленым когтем. — Жаркое из свинины, вот эти два местных блюда — дук в тонном соусе и это-о-о… с длинным названием, четыре пирожных… разных… и бокал шампанского.

— И это все?! Чем вы живы-то с таким ужасным аппетитом, Машуль? А ну-ка дай-ка я…

Бармен долго принимал у меня заказ. В кафе зашло еще несколько человек из нашего экипажа, и мы с Прыгуновым и Машей присоединились к ним. Бармен понял, что его разыграли, и долго хохотал с диджеем и официантками. Я ведь сделал заказ сразу на восемь человек, и все восемь обладали здоровым аппетитом, а он решил, что мы с Машей будем кушать вдвоем.

Мы наелись, наплясались и крепко выпили, а потом отправились гулять по городу. Городишко маленький, но вполне современный, весь в огнях, небоскребах и вывесках. Наша компания распалась, а когда подошло время, мы с Машей вдвоем отправились в космопорт. Остальные куда-то сгинули, гуляя по ночным улицам.

Вышли мы с Машей из такси, миновали здание порта и побрели по стриженой траве полигона. Прожекторы на гравподушках освещали десятка полтора шлюпок и челноков и часть портофлота. В лицо задувал прохладный ветер. Над головой опрокинулось черное небо с незнакомыми созвездиями. Каждый раз новая конфигурация, где бы я ни был. Как выглядят родные созвездия с Марса, я уже забыл. Давно там не был. Семья живет на Онтарии, там и родились младшие дети.

Две луны Кардабая, две крошечные голубенькие краюшки, неуверенно светили посреди ярких звезд.

До шлюпок «Черного ферзя» мы не добрались. Нас окружили какие-то люди.

— Вали отсюда, жирный, ты нам не нужен, — посоветовал один из них.

Маша тут же вцепилась мне в руку. Черт, как не вовремя это все.

— Что вам нужно? — осторожно поинтересовался я и сунул свободную руку в карман летней куртки. Карман был пуст, но парни напряглись.

— Руку из кармана вытащи, — спокойно произнес главный. Он был мельче остальных и имел интеллигентный вид, скользкий и неприятный.

— Вытащу, когда надо будет, — почти ласково ответил я.

— Ты нам не нужен, — повторил скользкий. — Можешь идти своей дорогой. А девушку оставь.

Маша осыпала скользкого площадной бранью, на что я выразил свое удивление, но в целом с ней согласился. Банда придвинулась ближе. Что делать, а?! Что делать??? Их слишком много, и битым быть не хочется, но еще страшнее было за Марию. Хоть бы кто-нибудь подошел из наших. Как на грех, они будто сквозь землю провалились. Я мысленно проклял закон, запрещающий онтарианцам, то есть нам, носить оружие на планетах Содружества. Надо было бросить в карман хотя бы ножик… Мой любимый ножик — фирмы «Hitachi», из стали марки ZDP-189 с трехпроцентным содержанием углерода, с рукоятью из углепластика — бездарно остался у меня в каюте.

— Дуй отсюда, кабан, пока мы тебе не наваляли, — снова посоветовали из-за моей спины.

— Собственно, мы не одни, — начал было я, но меня прервал скользкий:

— Ну-ка, погодите. Вы что, самоубийцы?

Он хмыкнул и протянул к нам руки. Этот жест выглядел настолько мирным и будничным, что я сдержался от защитного выпада, чтобы не спровоцировать хулиганов. Жест скользкого был не безобидным: главарь сковал наши запястья вместе. Это было неожиданно.

— Вот теперь порядок, — удовлетворенно проговорил он.

Маша со злостью дернула скованной рукой.

— Что вам от меня надо? — процедила она.

— Вот это уже разговор, — сказал главарь. — А то сразу — мразь да подонок… В другом месте побеседуем.

Нас, жестко толкая в спины, потащили в шлюпку, только не в нашу. Мы с Машей не стали объяснять, что нам надо совсем не туда, и что наше исчезновение сорвет расписание ведущего Кардабайского космопорта. Парни взрослые, сами всё понимают.

Дорога до бандитского корабля прошла в молчании. Бандиты разглядывали Машу, ухмылялись, и у меня не исчезало подозрение, что они кое-что знают о ее способностях.

Крейсер «Пепел Марса», явно угнанный бандой из какого-то военного флота, удивил меня чистотой. Блеск и порядок на борту привели к мысли о наличии в банде дисциплины. Для нас с Машей это было и хорошо, и плохо, но больше хорошо. В кают-компании сесть не пригласили. Главарь не садился и сам, постоянно вертелся, крутил какие-то предметы в руках. Его приятель, крупный детина, лощеный и чисто выбритый, уселся на стул и закинул ногу за ногу. Мне не нравился его тяжелый немигающий взгляд. За нашими с Марией спинами пнями торчало четверо бандитов.

— Ну-с, будем знакомиться, — потер руки скользкий. — Меня зовут Степан Собакин, я владелец крейсера «Пепел Марса» и главарь банды. Да, я люблю называть вещи своими именами. Отпираться не стану — у меня именно банда. Я же не ханжа! Это мой помощник Валерий Рыжаков. Он же капитан. Офицер, теперь уже бывший. Умный, сволочь.

Мы с Машей знай себе помалкивали. Маруся молчала, потому что я осторожно наступил ей на ногу и не слезал, а я, повторяю, вешу много.

— Тебя зовут Маша Поморова, я в курсе. Ты — штурман «Стремительного». А ты…

— На вы, пожалуйста, — заметил я.

— Можно и на «вы», мне нетрудно, — покладисто согласился Собакин. — Так кто вы?

— Я Федор Семенович.

Собакин не дождался продолжения и сказал:

— Федя, значит… От тебя нам, Федя, то есть, от вас, ничего не нужно. Ты будешь охранять нас от своей подруги, и только, — он протянул беспокойную руку и звякнул нашими кандалами. — Пока ты так близко от нее, нам ничего не грозит.

— Что это значит? — удивился я.

— Ходят тут у нас кое-какие слухи. Я им не доверяю, но и рисковать не хочу.

Я невольно посмотрел на рыжую Машину макушку.

— Ты уверен, что она пожалеет своего приятеля и будет тебя слушаться? — подал голос умный сволочь Валерий Рыжаков.

Собакин обошел нас кругом.

— Уверен. Мы же потом их отпустим. Почему вы не спрашиваете, зачем вы мне понадобились?

— Потому что вы с удовольствием все расскажете сами, — ответил я.

— Вы правы, Федя. Так вот, Мария. На черном рынке время от времени всплывает уникальная древесина. Каждый ствол излучает биополе, идентичное биополю животного. Идентичное, именно так. Однако ее ценность не в биополе, а в целебных свойствах. Это дерево лечит. От стрессов, от депрессий, от бессонницы и иже с ними. Для лечения ничего и делать-то не надо, просто поставить, например, в кабинете стол из такого дерева, и все. Слыхали когда-нибудь?

— Слыхали, — неохотно подтвердила Маша.

— Может, и не лечит. В любом случае это редкий товар, подпольный и потому безумно дорогой. А нам только того и надо. Маша, ты уже поняла, что от тебя требуется?

— Пошел ты…

— Будь со мной вежливее, девушка, пригодится в недалеком будущем. Так о чем это я? Ага. Маша покажет нам дорогу к планете, на которой растут эти деревья. Правда, Федя?

Маша с досадой дернула мою руку за короткую цепь.

— Покажу, — процедила она сквозь зубы. — Но мне нужно время, чтобы ее найти. Давайте сразу договоримся, когда и на каких условиях вы нас отпустите.

— Сделаем так, — ответил Собакин. — Чтобы было удобно и нам, и вам, вы укажете нам дорогу к древесине, мы летим туда, грузим «Пепел», затем доставляем вас к ближайшему населенному миру и высаживаем в челноке. Идет?

— А почему бы не отпустить нас сразу, как только я назову координаты леса?

Собакин искренне удивился.

— Потому что вы сдадите нас с потрохами, что же тут непонятного?

И деловито скомандовал:

— А теперь — документы на стол.

— И телефоны, — любезно добавил Рыжаков.

Ну и хрен с ними, с телефонами. Мы с Машей и так общаемся, а больше в пределах связи и звонить некому. Я послушно отстегнул паутинку от мочки уха и бросил на стол. Маша сделала то же самое.

Беззащитная она, хорохорится только. А может, и не хорохорится, а искренне считает себя неуязвимой. Это она зря.

Маша попала к нам, онтарианцам, девять лет назад, и ее появление вызвало на крейсере «Боевой слон» настоящую панику. Перепугалась вся команда, и трясущийся от страха капитан бил кулаками наотмашь своих подчиненных –единичный случай на флоте Онтарии. Мне от кэпа тоже перепало, но удара кулаком я почти не помнил, зато помнил Машин тяжелый, больной, бессмысленный взгляд, меня от него, помнится, до костей пробрало.

Нам было чего испугаться. В глубоком космосе нашлась мумия девочки-подростка. Ее выловили и доставили на борт «Боевого слона». В трюм сбежалась чуть ли не вся команда поглазеть на чудо. Мы таращились и гадали, кто и за что мог убить ребенка и выбросить его с корабля в открытый космос, да еще так далеко от трасс. Неужели в космосе появилась новая секта? Близко к мумии не подходили, потому что от нее шел нестерпимый холод, но даже на расстоянии она поражала неестественной сохранностью. Она совсем не казалась иссохшей, будто девочка крепко спала.

Кто бы мог подумать, но именно так и было. Освещение замигало, а холодный истукан на полу вдруг зашевелился и пополз. От этой жути у меня кровь застыла в жилах.

Это было еще не всё. Свет погас. Через несколько секунд включилась аварийка. Обнаженное, мокрое существо за это время поднялось на четвереньки и теперь неловко ползло прямо к нам. У меня с перепугу просто ноги к палубе приросли. Шагах в пяти от нас существо сгорбилось, закашляло и стало бесцельно ползать на четвереньках, мало-помалу, однако, продвигаясь в нашу сторону. За мумией волочились длинные, мокрые, спутанные в колтун волосы. Сначала мы молча стояли и наблюдали, затем как-то дружно попятились. Существо остановилось, задрожало, подняло голову и негромко, но жутко завыло. И тогда мы увидели этот взгляд и бросились вон. Капитан с руганью стал бить людей кулаками. Я схлопотал хук в челюсть, свалился и потому успел увидеть, как Гита Рангасами побежала к спасательной шлюпке, принесла оттуда одеяло, накрыла ожившую мумию и — жуть какая! — прижала ее к себе.

Потом эту девочку все боялись и долго не могли к ней привыкнуть, и я не мог. Люди, люди, почему мы все такие разные? Может, разные как раз для того, чтобы хоть один, как Гита Рангасами, не поддался всеобщей панике и сделал то, что необходимо было сделать?

Только три человека набрались духу поддержать ее, и меня не было среди этих людей. Три человека, Гита, наш профессор Качин и сам Матвеев. Даже сейчас она немножечко другая, и Матвеев убежден, что космос над ней немного поэкспериментировал. Она была опасна для банды Собакина и, к сожалению, бандиты об этом догадывались, иначе не стали бы сковывать нас. А я против банды бессилен, даже без девочки, прикованной к моей руке.

АЛИКА ЮРЬИНА, турист

Дети дружно прильнули к иллюминатору пассажирской шлюпки. Внизу раскрыла сине-зеленые объятия волшебная Осень, рай для туристов, особенно для детей. Сверху планета волшебным образом походила на Землю. На Осени жил Женькин брат Олег, и мы решили во время отцовского отпуска съездить к нему в гости. Осень далека от Земли, поэтому Жене пришлось утрясать на работе вопрос с отпуском. Ему, как отцу троих детей, пошли навстречу, отпустили на целых два месяца.

Путешествие на пассажирском лайнере заняло тринадцать суток, но оно превратилось в отдых: лайнер баловал пассажиров бассейном, богатой фильмотекой, кафешками, солярием и салонами красоты. Дети две недели проторчали в детской комнате, и им не надоело.

Осень называют раем для туристов и детей, и в рекламе, и те, кому посчастливилось на ней отдыхать. И вот рай под нами, и мы летим в шлюпке прямо туда. Дети жадно смотрели в иллюминаторы. Росли они медленно, а выросли быстро. Старшей было уже четырнадцать, и мы с Женей подумывали, а не родить ли нам четвертого ребенка.

Шлюпка снизилась явно намеренно, чтобы планета-курорт поманила туристов потрясающими пейзажами.

— Зелени сколько! — удивился Женя. — Давненько я здесь не был, уже отвык.

— Зверей много, наверное, — предположили дети.

— Да, зверюшек много, только все они травоядные.

Шлюпка благополучно приземлилась в небольшом, уютном космопорту, где нас встретил Олег Юрьин. Я видела его только дважды в силу разделявшего нас расстояния, и оба раза на свадьбах, нашей с Женей и его с Аленкой. Братья, сильно похожие друг на друга, похлопали друг друга по спинам и потолкались. Олег усадил меня с детьми в свой флаер на задние сиденья, уселся за пульт управления, а Женя плюхнулся рядом с ним.

— Ф-фу, устал от космоса. Две недели в дороге! Что нового на Осени?

— На Осени? — рассмеялся Олег. — Что может быть нового здесь? Да ничего. Только президент меняется раз в восемь лет, остальное все по-старому.

— И кто у вас сейчас?

— Баба. Сурепова Александра Владимировна. Айсберг в юбке. Местная уроженка. Наши чинуши при ней строем ходят. А так все то же, из года в год ничего не меняется. Сбежать охота из рая, скучно! Аленка моя борща сварила и пирожков детям напекла. А какой урожай арбузов мы сняли в этом году…

Дети Олега были младше наших, но я не могла чувствовать превосходства перед Аленкой, потому что она родила уже четвертого. А мы с Женькой от них отстали!

МАРИЯ ПОМОРОВА, судовой штурман

Я велела Собакину провести нас с Иваненко в ходовую рубку. Тот нехотя согласился. А куда он денется? Пока мы не прибыли на место, он находится в моих конопатых когтистых лапах. Надо было продлить наше с Федором существование как можно дольше, и я знала, как это сделать. Не верилось, что Собакин так просто нас отпустит. Я удобно развалилась в эргономичном кресле второго пилота, которое тут же подстроилось под мое тело, и приступила к поиску уникального леса. Федор Семеныч уселся рядом на пол и с видимым наслаждением вытянул ноги.

— Включить обзорные экраны? — учтиво спросил Рыжаков. Надо же, такая красивая фамилия — и досталась негодяю! А ведь он дезертир, как пить дать. Я ответила ему презрительным молчанием и прикрыла глаза.

Мой «фонарь» охватил пространство прямо передо мной и вытянул невидимый луч к самой окраине Галактики. Ничего похожего на деревья с биополем животных я не обнаружила. Луч «фонаря» заскользил дальше, прощупывая пространство. Пока ничего. А если те деревья находятся за пределами Млечного Пути? Вообще-то нет, люди его добывают, значит, лес растет в нашей Галактике. А значит, я его найду.

Триста лет назад одна умная голова догадалась, как можно использовать подпространство. Выше пяти парсек в час суда в нем не набирали, но такая скорость в свое время оказалась настоящим прорывом. И, главное, никаких перегрузок и никаких сбоев в работе судовых гравитаторов, что так осложняло работу первых астронавтов.

«Пепел Марса» ходко шел в подпространстве. Направление явно не выбирали, лишь бы подальше от населенных миров и трасс. И не лень же будет бандитам ворочать бревнами? Хотя с таких мордоворотов станется. О, сверхновая. Обычное дело. А тут звезду дерут на части сразу две черные дыры. Скоро рванет, бедняга. Огромную газовую планету осыпает звездный дождь из метеоритов, и они исчезают на ее поверхности один за другим, вызывая сумасшедшую круговерть в атмосфере. Галактика жила своей жизнью, шум, грохот и пение которой эти слепцы вокруг меня не слышали и не ценили.

Да что они все так орут? Неужели паника? Ах, да… Собакин с яростным криком выдернул меня из кресла, но был отброшен в сторону свободной от оков ручищей Иваненко. К нам шагнули мордовороты, но Рыжаков остановил их резким окриком, как псов.

— Что хочет от нас эта свора? — поинтересовалась я у Федора.

— Ты что, сволочь, делаешь? — орал на меня Собакин.

— Вы мне мешаете, — вежливо, как договаривались, сказала я ему.

— А это что?! — он обвел рукой сложное хозяйство ходовой рубки. Я равнодушно оглядела многочисленные навигационные приборы, выборочно «убитые» мной, пока я шарила в пространстве. Луч «фонарика» не приносит людям сильного вреда, но на полной мощности он убийственный для электроники.

— А что? — невинно спросила я.

— Ты же без оборудования нас оставила, сволочь рыжая!

— Будьте со мной вежливы, пожалуйста. Пригодится в будущем.

— Куда ж теперь без навигационных приборов?! Ты смотри, ни один не уцелел! — горестно завыл Собакин. — Я еще подумал: зачем ей именно в ходовую?

Весь трясущийся, с налитым кровью лицом, он нависал надо мной со сжатыми кулаками. Распускать руки он остерегался из-за Федора.

— А я на что? — нагло ухмыльнулась я.

Собакин с шумом выдохнул воздух, а малоподвижный Рыжаков просто вытаращил глаза.

— Зачем вам навигационное оборудование, когда у вас есть я? Правда, Федор Семеныч?

— Видите ли, мы хотим вернуться обратно, — пояснил Федор. — Так что вы уж нас поберегите.

Это был последний гвоздь в гроб Собакина, который стал похож на всклокоченного мертвеца. Оглоушенный вид главаря поднял мое настроение. «Гвоздь» продержался несколько секунд, потому что Рыжаков невозмутимо изрек:

— Не дергайся, Степашка, нервы у тебя совсем никудышные. Захватим на обратном пути первое попавшееся судно, да и дело с концом.

Мы с Иваненко переглянулись. Собакин моментально обрел утерянный апломб, я даже поморгала от подобной метаморфозы. Вся эта сценка лишний раз убедила, что нас не собираются оставлять в живых.

— Значит, ты можешь вести судно без навигационных приборов, я правильно понял?

— Мог бы и догадаться, — съязвил Рыжаков.

— Замечательно, просто великолепно, — Степашка потирал руки, а потом деловито осведомился:

— Ты мой лес нашла?

— Вы мне помешали.

— Продолжайте, пожалуйста, — в тон мне ответил Собакин. Он, как в кают-компании, снова обошел нас с Иваненко кругом.

— Это ты ловко придумала — поставить нас в зависимое от себя положение. Я таких услуг не забываю.

Собакин мне мешал. Поэтому он прытко отчалил от меня с изрядной головной болью — я угостила его лучом «фонарика».

— Вот сука, а, Валера? — беззлобно пожаловался он офицеру, держа рукой отяжелевший лоб. — И что мне делать с этаким сокровищем? Я ни за что с ней не расстанусь. Буду, как змеюку, всюду таскать с собой и смотреть за ней в оба глаза, чтобы не цапнула при случае.

Рыжаков расхохотался.

— Ты ее к себе прицепи, — посоветовал он со смехом. — Считай, половина рубки всегда с собой.

Шесть человек, присутствующих кроме нас в рубке, тоже захохотали. Весело здесь, вот только шансов выжить маловато.

Собакин вздохнул и вызвал местного лекаря с лекарством от головной боли.

Луч «фонаря» скользил, обметывая громаду пространства. Если бы не Федор, на крейсере, кроме меня, никого не осталось бы в живых, в этом я была уверена.

А вот и лес… Приличный по размерам, даже очень. Фонит сильно, как бескрайнее стадо коров. Спокойствием от него веет, тишиной, миром.

Вырубить лес такой величины полностью банда Собакина может за несколько месяцев, то есть не в один прием. Бандиты в случае удачи будут возвращаться сюда снова и снова. Нет у нас с Федором ни единого шанса обрести свободу…

Я погасила «фонарик» и открыла глаза, ощущая себя ослепшей: Галактика словно бы захлопнулась за толстыми стенами крейсера. Равнодушно глянула в обзорный экран и подтянула кресло со своим туловищем к пультам. С самым небрежным видом я вывела «Пепел» из подпространства и указала Рыжакову нужное направление. Можно было и самой дать команду в пилотажную, однако пилоты подчиняются только приказам капитана.

Федор поднялся на ноги.

— Пока идем этим курсом, — буднично сказала я. — А дальше я скажу.

— Это далеко? — поинтересовался Собакин.

— Придет время — и все узнаете.

— А сейчас?

Я демонстративно повернулась к нему спиной и оказалась лицом к Рыжакову. Этот неразговорчивый офицер с умным и жестоким лицом внушал мне гораздо больше опасений, чем скользкий главарь банды.

— Что ж. Я тебя понимаю, — спокойно сказал мне в спину Собакин.

— Я провожу вас в каюту, — учтиво произнес Рыжаков. Он позволил мне прошествовать мимо, ведя за собой Иваненко на цепи наручников. Рыжаков шагал позади нас, негромко командуя направление. По пути он любезно сообщил, в котором часу на «Пепле» завтраки, обеды и ужины. Расписание не отличалось от общепринятого. Давящий взгляд бывшего офицера я ощущала на себе до самой каюты. Будь моя воля, я бы выцарапала ему глаза.

Когда мы с Федором остались одни, я постыдно заревела, потому что первый раз раз в жизни мне было так страшно. Федор Семеныч баюкал меня на своей мясистой груди, утешая:

— Эх ты, ребенок… Выберемся, нас же двое.

— В том-то и дело, что двое, — хлюпала я. — И я не ребенок, мне двадцать три уже.

— А ты не забывай, что тебя можно подстрелить, героиня ты наша.

И в самом деле, я об этом как-то не подумала.

— Не реви, что-нибудь придумаем. Куда летим, мне тоже не говори, здесь может быть спрятана видеокамера.

Я быстренько загнала слезы обратно, оторвалась от мокрой рубашки Федора и выпрямилась.

— Она обитаема, Федор Семеныч, понимаете? Что же делать?

— Кто обитаемый?

— Планета. Где лес. А мы туда бандитов тащим.

— Чш! Придумаем что-нибудь, слышишь? Эх, ребенок…

И тут я отчетливо уловила сигнал — крик о помощи, пришедший издалека, из галактики Мышки. Кто-то заблудился среди звезд. Так далеко наши корабли не летают… Я прислушалась. Такие сигналы иногда улавливали судовые приборы на «Стремительном», но сама, без приборов, я начала слышать их только лет пять назад. Каждый раз сигналы будоражили меня так, будто это я обязана была прийти на помощь.

Будто я могла помочь заблудившимся в галактике Мышки! В галактике, до которой я не могу добраться и которую не достаю своим «фонариком»!

Ответ на сигнал я уловила через несколько секунд. Значит, помощь подоспеет и без меня. Почему я уловила сигнал, идущий оттуда? Единственное, что он сообщал мне — что люди во Вселенной не одиноки. Есть еще кто-то, кто способен путешествовать между звезд. Но почему я так бурно реагирую на чужие сигналы? Инстинкт? Откуда у меня такой инстинкт? И почему я слышу только крик о помощи? И ответ? Это хорошо, что я слышу ответ. Он меня успокаивает. Иначе бы сон потеряла!

Я успокоилась, но некоторое время продолжала прислушиваться к песне Млечного Пути. Он жил своей, не зависимой от меня жизнью. Небольшая звезда в десяти световых годах отсюда непрерывно испускала мощный поток нейтрино — назревала новая. Чуть дальше расточительно извергал вещество белый гигант. Черная дыра со страшной скоростью таскала вокруг себя шлейф пыли. Всё, как обычно.

Потекли сутки за сутками. Собакин ежедневно приглашал нас, пленников, к столу в кают-компанию, мирно беседовал, удивлял обширной, но какой-то неупорядоченной эрудицией, и попутно уговаривал вступить в банду. Манил прибылями, дисциплиной, которая нам нравилась. Кроме нас, за столом обычно восседал капитан Рыжаков, первый помощник капитана и еще несколько офицеров, вероятно, самозваных. Или дезертиров. За столом всегда текли разговоры, было даже весело. Мое присутствие, как женщины, вносило в разговор понятное оживление. Собакин исподволь старался выведать у меня, куда мы, собственно, направляемся, но я отделывалась шутками. Рыжаков время от времени окатывал нас с Иваненко жестким, каким-то каменным взглядом. Он всегда был гладко выбрит и ухожен, почему-то редко улыбался, хотя обладал чувством юмора, довольно циничным. В другой обстановке я бы в него влюбилась, но здесь этот человек внушал мне настоящий страх. Нас не пытались оскорбить или унизить, а ущемляли только запретом свободно перемещаться по кораблю. От кают-компании до каюты нас всегда сопровождал конвой, состоящий из крепкого вооруженного парня. Казалось, нам ничто не угрожает, но это была только видимость.

От Кардабая до планеты с уникальным лесом пять суток ходу в подпространстве. Можно было поплутать, меняя направление, чтобы сбить бандитов с толку, но я отказалась от этой глупой мысли, потому что нас с Иваненко сильно стесняли наручники. Они натерли запястья, особенно Федору Семеновичу, проблематично было сходить в туалет, а помыться вообще не было никакой возможности. Собственно, я бы помылась, но Федор Семеныч был категорически против. Бытовые сложности злили меня невероятно, поэтому «Пепел Марса» шел в нужном направлении по прямой. А мы с Федором бездельничали в каюте и тренировали мозги в бесплодных поисках выхода.

АНДРЕЙ МАТВЕЕВ, президент Онтарии

Дверь моего кабинета всегда открыта, но без стука ко мне никто не входит. Иван Сергеевич — тоже. Когда-то я бурчал на него, что ему-то нечего стучаться, входил бы так, а потом понял — бесполезно. И отстал.

Он старше меня в два раза. Нет, в три, пожалуй. Почти в три. И все же мы дружим. Давно, двадцать лет. А подружили нас мои глаза.

На самом деле глаз у меня нет. Виной этому — пыль с астероида, мирно летевшего среди таких же, как и он, булыжников.

Звезда Тау Кита похожа на солнце и по своим характеристикам, и планетарной системой. Ее планеты в то время еще не были колонизированы, несмотря на близость к Солнечной системе — каких-то четыре парсека. Земля решила исправить недоразумение и направила туда исследовательскую экспедицию. Сейчас, двадцать лет спустя, планетарная система Тау Кита входит в состав Солнечной Федерации.

А тогда исследование района только началось. Военное ведомство отправило с экспедицией роту, в которой я служил. Вояк всегда посылают с астронавтами и учеными на исследование новых объектов в космосе. Так положено.

Пояс астероидов исследовали вместе с планетами системы.

То, что пыль с астероида попала мне в глаза, было чистой случайностью. Ученый в походной лаборатории попросил меня и моего товарища передвинуть оборудование. А чем еще нам заниматься в подобных экспедициях, кроме как двигать взад-вперед сборные стеллажи из металла и пластика для ученых крыс, а заодно уж столы и стулья? И, разумеется, мы всегда помогали исследователям при высадках на планеты и при сворачивании работ, хотя это не входило в нашу компетенцию.

Мы с товарищем играючи поставили столы, куда указывал холеный перст ученого. Не успел я разогнуться, как на штативе у одной из пробирок с громким хлопком вылетела пробка, как из бутылки шампанского, и оттуда пыхнула дисперсная, летучая пыль. Она покрыла мне глаза пленкой, от которой не сразу удалось проморгаться. Светило науки ловко собрало драгоценную пыль из воздуха специальным пылесосом, а уж потом заставило меня промыть глаза водой.

Дело было сделано. Сначала я ничего не ощущал, да и вообще забыл об этом происшествии. Только на Земле началось жжение в глазах, которое не прекращалось ни на минуту. Глаза воспалились, и мне пришлось обратиться к окулисту. Спустя несколько дней врач сообразил, что дело неладно. Жжение времени стало невыносимым, я потерял аппетит, зато приобрел бессонницу. Еще и температура поднялась. Окулист на приёме заявил, что отныне мною займется ученый с мировым именем, профессор, доктор медицинских наук, который специализируется на внеземных болезнях и эпидемиях. Тогда я задался вопросом: врачу я и словом не обмолвился об астероидной пыли, так почему же он отправил меня к этому профессору? Мне стало, мягко говоря, не по себе.

Так я познакомился с профессором Качиным. Он мне совершенно не понравился: среднего роста, тощий, с впалой грудью, он мерзко хихикал и бойко выставлял вперед крашеную треугольную бородку.

Тщедушный профессор оказался на редкость трудоспособным. Он велел мне переселиться в лабораторию при институте, которая занимала отдельное шестиэтажное здание. Боль настолько доняла меня, что я не стал отпираться, было просто не до того. Качин взялся за меня в полную силу, день и ночь не отходил от пробирок и микроскопов, и я сатанел от его рассеянного хихиканья. Он выписал образец той самой астероидной пыли. Потом я узнал, что Иван Сергеевич применил чуть ли не все свои связи, чтобы заполучить злополучную пыль, причем в рекордные сроки, да еще и немало денег заплатил из своих сбережений. Занятия со студентами он временно отменил.

Однако спасти глаза не удалось. Они гноились, в глазницах невыносимо жгло, я мучился немыслимой головной болью. Потом я стал слепнуть. Качин наложил повязку, которую менял несколько раз в сутки. Он собственноручно брал пробы, промывал мне глаза. Он никого ко мне не подпускал и все делал сам. Уж и не знаю, спал он в тот период или нет.

Сам я не спал. Для меня наступило время кошмара. Я жил своей болью и не знал, вернется ли ко мне зрение. Боль изо дня в день только усиливалась. Температура не спадала. А потом мне стало все равно, ослепну я или нет. Было только одно желание: отделаться от боли.

Зрение вернулось. Боль прошла. Во время перевязок я начал различать свет, а через пару дней и очертания предметов. Зрение постепенно улучшалось. Я уже довольно ясно различал озабоченное лицо Ивана Сергеевича.

— Я вижу, — сообщал я ему во время перевязок и счастливо улыбался. Но профессор с бараньим упорством перебинтовывал мои глаза снова и снова. Мне это не нравилось, но к моей недовольной брани Качин даже не прислушивался.

Потом случилось событие, окончательно переломившее мою жизнь на две части. Иван Сергеевич сообщил со скорбью в голосе, что у него забирают любимого пациента, то есть меня.

— Куда? Кто забирает? — удивился я.

— Твоя контора забирает, — забурчал профессор. — Они потребовали у меня отчет о твоем здоровье, будто я солдафон в строю! Теперь тобой займутся военные медики.

Новость мне не понравилась. Я не видел Ивана Сергеевича сквозь повязку, но по ожесточенному звону небьющихся пробирок догадался, что профессор крайне раздосадован, если не зол.

— Эти мясники тебя убьют, молодой человек, — бурчал Иван Сергеевич. — Я тебя лечил, а эти будут исследовать.

— Что это значит?

— Только то, что я сказал.

— Я не собираюсь попадать к ним в руки.

— Твоего согласия никто не спрашивает. Вот приказ, где тебе велено явиться в такое-то место в такое-то время.

За словами последовал резкий хлопок триксовой бумаги по столешнице. Я заерзал на стуле, шаря рукой по столу и по листам, будто мог прочитать приказ на ощупь. С повязкой на глазах я чувствовал себя беспомощным и оттого сильно нервничал. Еще и Качин подлил масла в огонь:

— Тебя забирают, как теленка на бойню. И, главное, совершенно, совершенно не считаются с моим мнением, будто я… — тут профессор злобно фыркнул, — будто я студент, проваливший экзамен! А я, между прочим…

Я разозлился.

— Снимите с меня повязку, немедленно! — приказал я.

— Рано! Глаза еще слабые.

— Что там еще можно исследовать?

— За эту пыль можно получить звание, молодой человек. Неважно какое, научное или военное. Они найдут, что исследовать. Здесь еще плясать и плясать. Мне это ни к чему, моих трудов хватило бы на десяток докторских. Мне жаль вашу жизнь, Андрей.

Старик долго еще бубнил себе под нос, привычного хихиканья слышно не было, а я чувствовал себя загнанной в угол крысой, и эта мысль — мысль, что могу стать жертвой — страшно злила.

Я решил дождаться ночи, когда никто не помешает внезапным визитом, снять повязку и посмотреть, что стало с моими глазами, а потом попытаться выбраться из лаборатории. И я ее снял. Из номера уже успели вынести телевизор. Эти умники решили, что он мне больше не понадобится. Обстановку номера давно изучили мои руки.

В мире, куда я попал, не было цветов. Отсутствовали даже черный и белый, зато я различал все оттенки желтого и коричневого. Тем не менее, видел я отлично. Так что же случилось с глазами?

Зеркала в комнате не оказалось. Не было его и в ванной, хотя оно там висело совсем недавно. Я натыкался на него, когда на ощупь шел умываться. Сопя от злости, я выглянул в коридор и позвал дежурную. Она не откликнулась. Спала, вероятно. Я в некотором замешательстве вернулся в комнату. В коридоре запоздало послышались торопливые шаги, и в номер заглянула дежурная:

— Что случилось?

— У вас есть зеркало? — спросил я.

— Конечно, есть, — ответила она, глядя сквозь меня, и достала из кармана пиджака вожделенное зеркало. — Сейчас только свет включу…

Она слепо пошарила по стене в поисках рубильника. Мне ее странное поведение очень не понравилось: я не мог понять, что означает ее пустой взгляд, и ее шарящая по стене рука. Послышался щелчок. В комнате ровным счетом ничего не изменилось, не считая лица дежурной. Оно приобрело непередаваемое выражение. Дежурная, не спуская с меня побелевших от страха глаз, выронила зеркало, испустила нечеловеческий вопль и метнулась прочь из комнаты. Вопль катился вдоль по коридору впереди и позади женщины, пока не замер в глубинах институтской лаборатории.

Ошарашенный, испуганный, я подобрал зеркало с пола. И заорал сам. И отшвырнул от себя зеркало, как змею. Потом набрался духу, заставил себя подобрать его и снова взглянуть на свое отражение, теперь уже расколотое.

Я ли это? Глаз не было. За веками без ресниц зияли темные провалы. Оттуда вместо зрачков торчало нечто похожее на присоски. Их неровные края высовывались из-за век. Присоски шевелились, и это потрясло меня больше всего.

Зеркало выпало из ослабевших пальцев. Я опустился на диван. В коридоре слышались голоса, профессор увещевал полуночников успокоиться и разойтись. Всё в порядке. Кому-то что-то приснилось, только и всего.

Сам он уже все понял. Он торопливо зашел в номер, прикрыл дверь и умоляюще протянул ко мне руки.

— Что со мной? — дрожащим голосом спросил я, обливаясь холодным потом. — Что? Что это?

Я не мог заставить себя коснуться руками того, что шевелилось на месте глаз. Происходящее казалось мне нереальным, наигранным, как в плохом спектакле. Ощутив внезапный прилив сил, я вскочил на ноги, рывком поднял Качина за грудки, поднес его лицо к своему, жестко встряхнул и рявкнул:

— Что ты со мной сделал, старая космическая зараза?!

— Я пытался спасти твои глаза, молодой человек, — строго ответил Иван Сергеевич, не отводя взгляда. — Это сделал не я.

— А кто же?!

— Это сделали вирусы. Они спали в астероидной пыли.

— Ах ты, старая крыса, провонявшаяся реактивами!

Я тряс профессором, как тряпичной куклой, его ноги безвольно колотились об мой живот.

Иван Сергеевич такого обращения с собой не стерпел.

— Прекратить панику! — громко скомандовал он. — Сейчас же поставьте меня на место!

Привычный к военной дисциплине, я повиновался приказу и поставил его на ноги.

— Вот так-то лучше. Возьми черные очки, я купил их специально для тебя, — проговорил Иван Сергеевич сорванным голосом и протянул мне небольшой футляр.

Я, дрожа, сел на диван.

— Что мне теперь делать… с этим? — я сделал неопределенный жест в сторону глаз.

— Выполнять приказ.

— Что меня ждет в военной лаборатории?

— Смерть.

— Откуда у вас такая уверенность?

— Я хорошо знаю военных коллег из секретной лаборатории. Пофамильно. И их кухню тоже. Я знаю уязвимые места твоих новых глаз. И еще знаю, что меня не станут даже слушать.

— Значит, впереди смерть, — я старался собрать волю в кулак и смириться с неизбежным. Смириться никак не удавалось, и я заорал:

— А если я ослушаюсь, меня ждет трибунал! А потом все равно смерть!

— Да, положение у тебя скверное, — глухо отозвался профессор.

— Убирайтесь ко всем чертям!

Он ушел, старчески качая головой. Я надел очки. Ни за что на свете я не явлюсь в военную лабораторию. И трибунал меня тоже не увидит. Тишайшей походкой я быстро прошел по коридорам лаборатории и спустился на лифте в вестибюль, где меня и догнал профессор. Я молча сгреб его, зажал ему рот рукой и заволок под лестницу. Я намеревался избавиться от опостылевшего больничного халата: ограбить на улице человека подходящей комплекции, угнать аэромобиль, угнать космическое судно… Угнать что угодно. Профессор подвернулся совсем не вовремя. Качин, глухо поскуливая, стал пихать мне в живот большой пакет. Я увидел, что в нем одежда, и освободил профессору рот.

— Ф-фу, ну и хватка, — шепотом пропыхтел Иван Сергеевич. — Одевайся, живо.

— Что вам от меня нужно?

— Я с тобой.

— Куда «с тобой»?

— Куда-куда! В бега, куда же еще. Видишь эту папку? Это история твоей болезни, — хихикнул он. — Здесь и носитель с файлами. Копий нет, я ничего не оставил.

От удивления я выдохнул воздух. Старый пень, что удумал?! Однако мне было не до него. Вестибюль лаборатории жил и ночью. Две пары прозрачных дверей то и дело ездили взад-вперед, пропуская сотрудников института, пол из голубого с мнимой «слезой» зергилльского камня приятно гудел от шагов. Просторные стены, отделанные зеркалами, пропускали редкие искры. Со стены напротив лестницы на меня осуждающе смотрели полусвятые лики знаменитых ученых.

Я подумал, что профессору не стоит слишком уж доверять: возможно, он собирается сдать меня военным. Я быстро одевался и размышлял, что делать с нежелательным свидетелем, старым человеком.

— Тебе без меня не обойтись, — настырно жужжал он мне в уши. — У меня рядом с лабораторией машина припаркована, у меня яхта в космопорту. У тебя есть яхта?

— Конечно, есть, — огрызнулся я.

— Ее перехватят на орбите Земли, — заявил Качин.

— А вашу не перехватят? — буркнул я в ответ, выбрал момент, когда в вестибюле никого не было, и вылез из-под лестницы.

— Кому она нужна? — захихикал Иван Сергеевич. Оправив пиджак, я спокойным шагом направился к выходу. Назойливый профессор семенил следом.

— Зачем вам это нужно?

Я позволил Качину тянуть себя к стоянке, где стояла пожилая «кляча» профессора, укоризненно глядевшая на нас круглыми фасетчатыми фарами. Еще больше автомобиль напоминал старый сундук, сработанный из качественного материала. Внутри, однако, этот мастодонт поразил неожиданной роскошью.

Я сел за пульт управления. Роскошная «кляча» двинулась в космопорт.

— Я большой собственник, — с достоинством говорил профессор. — Мой пациент — это мой пациент, и я не для того вытаскивал тебя из лап смерти, чтобы кто-то загнал тебя обратно.

Тут он захихикал:

— Продавцы в магазине весьма удивились, зачем почтенный профессор покупает одежду таких размеров, да еще среди ночи. Я сказал им, что это подарок внуку. Они хотели ее красиво упаковать, но я не согласился. Знаешь, почему? Потому что обертка слишком громко хрустит!

Я усмехнулся. Черт возьми, что же с ним делать?

— Ты не беспокойся, у меня все готово, — продолжал между тем профессор. — Я отдал распоряжение шипчандлеру, чтобы яхту бункеровали и доставили на борт продовольствие.

— Вы всерьез полагаете, что вашу яхту не перехватят?

— Никто ее не перехватит. Никому и в голову не придет, что старый чудак отправляется отнюдь не на прогулку, да еще и со своим пациентом.

Побег прошел как по маслу, единственное, мне не удалось избавиться от компаньона. Не сворачивать же ему шею, в самом деле?! Мы благополучно удрали с Земли, чтобы отсидеться на Медее. Меня объявили в федеральный розыск. Когда Иван Сергеевич впервые услышал в новостях, что я взял его в заложники и угнал яхту, он сначала возмутился, а потом долго смеялся и говорил, что не я его, а он меня выкрал с Земли. Теперь уже возмутился я. А потом решил: пусть думает, что хочет.

Не знаю, почему заслуженный профессор остался со мной, не вернулся на Землю. Он прикрывается оговоркой, будто здесь, на Онтарии, он нужнее.

Он начал удивлять меня сразу, как только мы добрались до Медеи. Я никогда не думал, что у профессора, заведующего солидной кафедрой в Международном институте, ослепленного любимой работой, может оказаться цепкая коммерческая хватка. Он умудрился перевести все свои акции на вымышленные имена, а акций у него было очень много. С ними профессор имел вес во многих промышленных и коммерческих компаниях, разбросанных по всему Содружеству. С не меньшим удивлением я узнал, что Качин держит и фармацевтические заводы, доставшиеся по наследству. Теперь ими управляют подставные лица. Я не стал вдаваться в подробности, как Ивану Сергеевичу удалось провернуть такой фокус в наше время. Хотя почему бы и нет, ведь среди погибших он не числится. Я сквозь пальцы смотрел и на то, что у Качина много знакомых во многих уголках Содружества, с которыми он (и частенько тайком от федералов) поддерживает связь: ученики, приятели, какие-то родственники. Я их не знал и до сих пор не знаю. Важно было другое: эта прибыльная сеть позволяет строить военные космические корабли — понемногу на разных планетах. Строительство контролировал я.

Профессор, обойдя все возможные законы со своими акциями и заводами, начисто потерял интерес к экономике и снова погрузился в любимое дело.

Я долго не мог понять, почему власти Медеи не отправили нас обоих обратно на Землю. Старый ученый раскололся только на Онтарии. Медеей безраздельно правила экс-жена Качина, «серый кардинал» местного правительства. Старая карга была не менее богата, чем ее бывший супруг. Ее нынешний муж, премьер Медейского государства, тоже был богат, но недостаточно для этой жадюги. Она не упустила возможности снова потрясти бывшую половину. Профессор не обанкротился только потому, что ушлая мегера не знала истинных доходов Качина. Его дивидендов хватило и на космические корабли, и на старую умную жабу. Я не стал выяснять, какая именно статья расходов тянула больше, военная или «шантажная», но когда мы, наконец, покинули Медею, казна профессора ощутимо утяжелилась.

Как бы то ни было, наша свобода того стоила.

Пять лет спустя после побега нас обоих посчитали без вести пропавшими. В тот год мы и нашли Онтарию. В то время с нами было уже четыре тысячи человек.

Иван Сергеевич стучит в дверь так, что его ни с кем не спутаешь. Еще и ждет, когда я откликнусь. Промолчу — не зайдет.

— Да, Иван Сергеевич! — крикнул я.

Профессор уселся напротив меня. Он всегда улыбается. Хотя его хитрая улыбочка нравится не всем.

— Что-нибудь узнали о Феде с Машей? — спросил он.

— Их похитила банда Собакина.

— Ай-ай! У Собакина приличная банда. Слышал, они угнали военный корабль.

— «Пепел Марса». Кардабайские армейцы опознали его даже замаскированным.

— Значит, Федя и Маша на «Пепле Марса». Почему ты никого не отправил на перехват?

— А где он теперь? Ищи ветра в поле. «Пепел» ушел в подпространство. Теперь он может появиться где угодно и когда угодно.

— Андрей, бандиты хотят что-то найти в космосе, иначе зачем им понадобилась Маша?

— Это понятно. Зачем вот им Федя понадобился — ума не приложу. Не могли его оставить, что ли?

— Может, Собакин тебя шантажировать собрался?

Я пропустил эту ерунду мимо ушей.

— Послушай, Андрей, — прищурился Иван Сергеевич, — с Машей связываться — себе дороже. А если рядом будет кто-нибудь из наших людей, она останется обычной беззащитной девочкой.

Иван Сергеевич был прав, пожалуй.

— Что молчишь, Андрей? — с тревогой спросил он.

— Их уже ищут, — отозвался я. Об исчезновении двух человек из кардабайского космопорта сообщили сами кардиане. Быстрее нас успели.

— Виноваты потому что, проворонили, — покачал головой профессор.

— Банду Собакина разыскивает Управление по обеспечению космической безопасности, — ответил я, чтобы его успокоить. — Да и мы настороже.

— Успеют, Андрей?

Я сердито ответил:

— Собакин пусть Богу молится, чтобы федералы нашли его быстрее, чем я.

Иван Сергеевич беспокойно зашевелился. Вздохнул:

— Ладно. Лишь бы с нашей девочкой ничего не случилось. И с Федей.

— Ничего с ними не случится. Нашим людям палец в рот не клади, — буркнул я как можно небрежней.

Иван Сергеевич немного успокоился и ушел. Я забарабанил пальцами по столешнице. Рецидивиста Собакина я всерьез никогда не воспринимал. Точнее, нисколько им не интересовался. Его внушительная банда, угон крейсера — головная боль УОКБ, но никак не моя.

Но теперь, когда в его руки угодили люди из моей команды — другое дело. Собакин поторопился, наживая себе такого врага, как я. Его счастье, если федералы меня опередят. Любопытно, кто управляет бандитским кораблем… Похоже, Собакин снюхался с каким-то офицером. Похоже, банда сплавилась с мятежной командой. И это плохо, очень плохо для Федора и Марии. Еще хуже то, что «Пепел Марса» может всплыть где угодно. И мы можем не успеть.

МАРИЯ ПОМОРОВА

Сидеть взаперти, даже с товарищем по несчастью, было совершенно невыносимо, я буквально изводилась, считая минуты, так что обеды в кают-компании стали для меня желанным развлечением. Собакин пропускал рюмашку-другую крепкого вина, наливал и нам с Федором Семенычем. Рыжаков подобных вольностей себе не позволял. Но в беседах охотно участвовал. Я его поддразнивала, за что Федор Семеныч разругивал меня в каюте на все корки. Нашла, мол, где и кому глазки строить! Но я чувствовала временную свою безнаказанность и продолжала в том же духе. Тигр был опасный, но… сонный. Вероятно, до времени. Вот я и дергала его за усы, хоть и страшно было. А может, потому и дергала, что страшно.

На второй день Рыжаков спросил у меня, как я попала в банду Матвеева. Разумеется, я ответила, что у нас не банда, а полноправное государство. Ну, почти полноправное. Рыжаков, однако, ждал ответа. Ему было плевать, банда мы или нет. Я сказала, что меня подобрал крейсер «Боевой слон».

— Это уже конец истории, надо полагать? — уточнил Рыжаков.

Собакин от любопытства елозил по сиденью, будто сидел на кнопках.

— Ты с начала все рассказывай, — подбодрил он меня.

Я в его сторону даже головы не повернула. Зато наткнулась на гипнотизирующий взгляд «тигра». Мне, как обычно, стало не по себе, и оттого еще больше захотелось потягать его «за усы». Приосанилась, выпятила грудь. Федор немедленно ткнул меня под столом ногой — поосторожней, мол.

Ничего нам пока не грозит, Федор Семеныч.

— Ну? — произнес Рыжаков.

— Баек давно не слушали? — спросила я ехидно. — Ладно. Когда мне было шесть, родители взяли меня на прогулку в космос. Наверное, летели к кому-то в гости, я не помню. У нас была яхта для семейных путешествий. Что-то там на судне разладилось, связь прервалась. Знаете, я родом с Зарбая, так что мы были далеко от Солнечной Федерации. Хотя какая разница… Родители мои понимали, что быстро съедят дорожные запасы и погибнут. Они попытались спасти хотя бы меня. Положили в медицинскую капсулу и погрузили в анабиоз. Капсула-то всего одна была, понимаете?

— Да-да, понимаем, — тут же откликнулся Собакин.

Я подумала, продолжать или нет. Федор невозмутимо жевал обед и больше меня не попинывал. Рыжаков выжидающе смотрел на меня. Ладно. Хотят байку — пожалуйста.

— Не знаю, сколько времени яхта болталась в космосе. Она попала в поле тяготения Планеты-Океана. Это блуждающая планета.

— Да ну? — Не поверил Собакин.

Я продолжала:

— Не только блуждающая, еще и живая.

— Еще и разумная, да? — хихикнул Собакин.

— Как вы догадались? — съязвила я. — Эта планета — целиком Океан, только не из воды, а из множества живых существ. У них коллективный разум, понимаете? Нет, вы ничего не понимаете.

— Отчего же? — обронил Рыжаков. — В космосе может быть все, что угодно.

Я обрадовалась: Рыжаков верил! Или делал вид.

— Ну, так слушайте. Мимо нее в подпространстве пролетали корабли, только редко, и никто не обращал на нее внимания. С виду она планета как планета, пусть даже блуждающая. Только она — разумная.

— Разумная планета? — откровенно рассмеялся Собакин.

Рыжаков ожег меня взглядом. Ишь ты, интересно ему!

— Да не планета, Океан разумный. То есть, не сам Океан, а сами существа. И не каждое в отдельности, а только вместе. По одному они не мыслят.

— Как муравьи? — уточнил Рыжаков.

— Не совсем, — я смеялась. — Вы ничего не понимаете!

— Объяснять не умеешь по-человечески, — беззлобно ответил тот.

Я беззаботно засмеялась и продолжила:

— Они вытащили меня из яхты, и я жила среди них, пока мне не исполнилось четырнадцать.

— В океане? — переспросил Рыжаков.

— Ну да, в Океане.

— А чем ты дышала? — теперь смеялся и он, и его улыбка стала для меня полной неожиданностью. До чего у этого негодяя приятная улыбка, надо же! Я коротко вздохнула и потупилась.

— Понятия не имею, — призналась я наконец. — Я не задумывалась. Эти существа большие. Я их не видела, только ощущала их присутствие. Они как студни, как большие медузы.

— А что было потом?

— А потом мимо пролетали корабли из флота Матвеева. Океан подманил их: стал посылать ритмические сигналы. Рентгеновские, кажется, точно не помню. «Боевой слон» клюнул, вышел из подпространства. Океан меня вытолкнул, а крейсер подобрал.

— Как бы океан тебя вытолкнул? Без скафандра, что ль, в открытый космос? — фыркнул со смехом Собакин.

Я жизнерадостно закивала.

— Нет, я слышал, что ты в космосе можешь… того… разгуливать без скафандра, вот я и перестраховался, — Собакин указал вилкой с нацепленным куском на наши с Федором наручники. — А то мало ли что.

С куска капало, и Степашка поспешно сунул его в рот.

Рыжаков посерьезнел.

— Тебе всё приснилось в анабиозе, — заявил, в конце концов, Собакин.

— Нет, не приснилось, — возразила я, но тоже смеялась. Мне было все равно, поверил он или нет. А вот Рыжаков… Да какая мне разница, в самом деле?

Океан не приснился. И вытолкнул он меня в космос без скафандра — откуда ему, скафандру, было взяться? И команда «Боевого слона» выловила меня просто из любопытства.

Меньше всего они ожидали, что я оживу. Чтобы перейти в человеческое состояние, я частично обесточила корабль и здорово напугала людей. Я вообще тогда жила инстинктами и ровным счетом ничего не понимала. Смутно помню, что было очень холодно, а мне никак не удавалось уползти от холода. И сильно болело в груди. Было больно дышать, вот! Воздух резал мне легкие и жег, словно раскаленный. Я не понимала, что за звуки слышатся вокруг, что именно мельтешит перед глазами, и я испугалась. Только позже я осознала, что звуками были забытые мною человеческие голоса. Скорее всего, я услышала истошный визг и крики изумления и ужаса. А вот что видела, совсем не помню. Наверное, потому что не осознавала увиденное.

Позже с моей персоной смирились. С «Боевого слона» меня перевели на «Тихую гавань». Мне пришлось заново учиться видеть. Я не понимала, что находится перед моим носом. Я училась смотреть на предметы и брать их руками, а Иван Сергеевич забавно умилялся, наблюдая, как я исследую предметы на ощупь. Профессор был со мной с самого начала. А еще — Гита Рангасами. Мне она сразу показалась близким человеком. Профессор потом рассказал, что Гита спасла мне жизнь, когда я ожила на «Боевом слоне». Напуганные люди хотели меня убить. Но я не помню. В то время я еще не жила с людьми. Нет, люди были рядом, но меня еще не было. Мне самой странно вспоминать. Я то ли в сознании была, то ли нет… Гита все время заставляла меня «возвращаться» в окружающий мир, а мне приходилось делать усилие, чтобы «удержаться» в нем.

Я ощущала шевеление Галактики всем своим существом и при желании могла «дотянуться» до ближайших соседних галактик. Я не могла охватить сразу все события, происходящие в Галактике, и, наверное, была похожа на человека с фонарем в затемненной комнате. Он видит предметы только в луче фонаря, а остальное только улавливает — температуру, влажность, запах, угадывает размеры комнаты и очертания находящихся там предметов. Я жила таким вот галактическим «шевелением», а Гита первое время заставляла меня «возвращаться» к людям. Мне поначалу было непросто «удерживаться» в новом для меня качестве — в человеческом обличье. Потом научилась.

Когда сознание мое полностью переместилось туда же, где находилось мое тело, возникла новая проблема: я страшно пугалась, когда Гита куда-нибудь уходила и оставляла меня. Какое-то время мы с ней были почти как одно целое. Я так воспринимала свое состояние. И даже сейчас в воспоминаниях мы с ней были как будто в одном теле.

Потом и это прошло. Память стала хорошей. Иван Сергеевич сказал, что я «полностью реабилитировалась».

А еще рядом был Андрей Матвеев. Я нечасто его видела, но каким-то образом он был рядом. Я его ощущала, даже когда он был не на «Тихой гавани», а на «Стремительном» невесть где. А еще он со мной особо не церемонился, и поэтому он был понятней для меня, чем другие люди, не считая, конечно, Гиту и Качина. Остальные сначала на меня удивлялись, но привыкли со временем.

Привыкла и я. Постепенно вспомнилось, кто я, как мое имя, всплыли в памяти кое-какие подробности из моей жизни до аварии на яхте. Я поняла, что ощущение Галактики дано только мне, и никому больше. Мои рассказы удивляли окружающих и даже отпугивали. Андрей посоветовал мне не сильно распространяться о своих ощущениях.

Все человеческие проблемы поначалу казались мелкими, незначительными. Я без особого интереса наблюдала за людьми, не совсем их понимая. Однако человеческое начало постепенно брало верх. Казалось, что я становлюсь все меньше и меньше, отделяясь от пульсации Космоса. Понемногу я начала понимать людей, к которым принадлежала как биологическая особь. Планету-Океан я стала забывать, словно сон, и теперь помнила ее очень смутно, настолько смутно, будто мне о ней рассказали.

Как только мы вернулись в каюту, Федор Семеныч взялся меня ругать:

— Доиграешься, девка, когда-нибудь, вот помяни мое слово.

— Мне не надо было ничего рассказывать? Они все равно не поверили.

Федор только отмахнулся досадливо.

— Можешь что угодно им рассказывать. Прекращай заигрывать с Рыжаковым, это добром не кончится. Он — не офицер, он бандит, для него слово «честь» ничего не значит. Мало того, здесь он неподсудный, понимаешь? Что хочу, то и ворочу! Отродясь за тобой не замечал такого.

Я даже представить себе не могу, как бы я занималась строительством глазок на «Стремительном». Однако Федор Семеныч всерьез беспокоился, и злился он по-настоящему. Ссориться с ним не хотелось, к тому же я вдруг отчетливо представила себе сонного тигра… без клетки. Тигр был не в клетке! И я пообещала Федору Семенычу, что стану вести себя так, будто вхожу в состав команды… Рыжакова. Хотя мое воображение здесь пасовало начисто.

ВАЛЕРИЙ РЫЖАКОВ, капитан крейсера «Пепел Марса»

Я понял, куда рыжая бестия повернула корабль. Удивился. Выходит, уникальное дерево растет на моей родине? Тем лучше. Степашке об этом говорить не стал. Пусть развлекается, пытаясь переиграть двух неглупых матвеевцев. Я сомневался, что дело кончится именно так, как он рассчитывает.

Попробовать переманить их на свою сторону под видом патриота своей родины и угнать у Степашки крейсер с лесом? Было бы неплохо заполучить их в свою команду.

А на хрена я им нужен, матвеевцам?!

На третий день я сам отправился конвоировать пленных с обеда. В коридоре врубил им в спины:

— До Осени осталось семьдесят девять часов. Достаточно времени, чтобы свернуть вам шеи. Довести корабль я смогу и без навигационных приборов.

Пленники замедлили шаг, и я грубо пхнул их обоих в спины, чтобы не останавливались. Впереди я видел роскошные волосы Марии. Как и в прошлый раз, я развлекался тем, что буравил ей спину взглядом. Она нервничала, фыркала, как молодая лошадка. Я не позволю Собакину ее убить. Она была так же уникальна, как и злополучный лес, если не уникальнее.

— Говори конкретно, чего тебе надобно, — буркнул связист, не оборачиваясь.

— Я хочу получить свой корабль, груженный осенним лесом. Вы мне поможете. За это я сохраню ваши жизни.

— А экипаж? А ваши друзья? — спросила из-за плеча Мария.

— Здесь у меня друзей нет. Экипаж подчиняется только мне. А банда Собакина пусть налаживает контакты с местным населением.

— С какой стати мы должны тебе доверять? — спросил Иваненко.

— Я предлагаю выход из вашего положения — незавидного, кстати. Осень — планета населенная и содержит флот. Один линкор, два эсминца, два крейсера, шесть канонерок, несколько грузовых и массу пассажирских судов. Выбор богатый, как видите. Банда может угнать любой из кораблей, и все они, разумеется, имеют исправные навигационные приборы.

— Идет, — буркнул Иваненко через губу.

Для пленных мое предложение было единственным шансом выжить. Осталось убедить Собакина не уничтожать их раньше времени. Я хотел получить Марию. Она способна отыскать в Галактике что угодно. А еще я слышал, что она умеет обходиться в космосе без скафандра. Разумеется, это байка, но, как известно, байки из пустого места не рождаются. Собакин был не столько умен, сколько хитер, об истинной ценности заложницы он пока еще не догадался. Зато догадался я. И, в отличие от Степашки, я поверил ее рассказу.

Я не торопился, выждал, пока Мария не сказала, что «Пепел» пора выводить из подпространства. Собакин разглядывал в обзорные экраны ходовой незнакомые созвездия и местное солнце — обычный желтый карлик. Потом стукнул кулаком по одному из неисправных табло.

— Ну, и куда она нас завела?

— К звезде Осень, — подсказал я.

— Осень? — переспросил Собакин, изумился, а потом радостно захохотал. — Обжитая планета! У них есть корабли, а значит, мы свалим отсюда с груженым «Пеплом» на буксире! Это везение, просто невероятное везение! Наконец мы избавимся от матвеевцев. Пора угостить их парой зарядов на прощанье.

— А не жалко? Девочку не жалко, головорез? — спросил я без особого интереса.

— Жалко. Но держать их и дальше смысла нет, а отпускать нельзя ни под каким предлогом. Можно не убивать. Можно выбросить их в лесу в паре тысяч километров от ближайшей деревни. Но пристрелить гуманнее. А ты сразу — головорез.

— Мы их не отпустим и не выбросим. И не застрелим.

— А как? Задушим? Ф-фу! Хочешь на зарядах сэкономить?

— Мы не будем их убивать.

Степашка удивился:

— А что с ними делать-то еще?

— Наши пленники — капитал, — втолковывал я. — За них можно потребовать выкуп.

— С кого? С Матвеева? Я пока еще в здравом уме. Я думал об этом. Нет.

— Чего ты боишься?

— Я боюсь Слепого. Да, я его именно боюсь. Я называю вещи своими именами. Я собираюсь жить долго и счастливо. Поэтому не хочу наживать таких врагов, как Матвеев.

— Ты уже нажил врага, украв его людей. Если ты убьешь их — ты подпишешь себе смертный приговор. Рано или поздно он узнает об этом.

Худая Степашкина рожа покрылась бурыми пятнами.

— Сволочь ты, Рыжий, но ты прав, так тебя и эдак! И что же мне теперь делать? Что ж ты раньше-то молчал?

— А зачем? У тебя своя голова на плечах.

Собакин забегал по рубке взад-вперед, заглядывая в каждый экран. Потом остановился.

— Я знаю. Я верну Слепому его людей целыми и невредимыми. Просто счастье, что я хорошо с ними обращался. А девочка ничего, а? И правда, жалко!

Степашка тут же преобразился. Я подумал, что именно сейчас, в ходовой рубке «Пепла Марса», бездарно пропадает талант, волею судеб не попавший на подмостки театра. Серьезная потеря для человечества! Нет, он не играет, у Степашки всё искренне!

— Мы не одни, — сообщил дежурный.

Я подошел к уцелевшему дисплею радара. Визуально в космосе рядом никого не было, однако радар улавливал гравитационные поля нескольких судов.

— Это что еще за клоуны? — удивился я. Собакин сунулся к дисплею радара, как будто что-то в нем понимал.

— Что там?

— Замаскированные корабли, порядка шестнадцати штук. Может, больше.

— Только этого еще не хватало. Это Осень?

— Нет, это не их корабли. Осианский флот — вон, два часа семнадцать минут. А эти похожи на доржиан. Нам до этих судов нет никакого дела. У нас своя дорога, у них своя. Что бы эта эскадра здесь ни делала, у нее свои задачи, с нами никак не связанные. Иначе бы они дали по нам залп, как только мы вышли из подпространства. Или на связь бы вышли.

— Но они наверняка нас увидели!

— Разумеется, увидели. Ну и что из того?

— Послушай, Рыжий, с чего ты взял, что это эскадра? Может, торговцы какие-нибудь?

— Глаза протри, — с издевкой ответил я и небрежно ткнул пальцем в дисплей радара.

Истеричка!

Похоже, эти клоуны сами не рады встрече с нами. Делают вид, будто их нет. Чего же тогда впадать в истерику? Я подавил желание стукнуть Степашку кулаком по голове, чтобы он угомонился.

Все получилось совсем не так, как я рассчитывал. И уж совсем не так, как хотел Собакин. «Пепел Марса» вышел на орбиту Осени под маскировкой, чтобы нас не увидели на радарах. Вокруг планеты по разным орбитам кружила вся местная эскадра. Нас не ждали, а потому не искали целенаправленно. Я ловко провел корабль по безопасной траектории. Наше появление осталось незамеченным.

Я решил захватить «Пепел» перед завершением погрузки. Древесина к этому времени будет почти вся погружена, а на борту останется минимум народу. Я оставлю на борту как можно больше своих людей и как можно меньше Степашкиных бандитов.

Собакин отправил на поверхность планеты четыре шлюпки. От причала крейсера, однако, отвалило пять. Я моментально объявил тревогу. Позвонил на пост рядом с каютой пленников, никто не ответил. Кинулся туда сам. В узком проходе столкнулся со Степашкой, который тоже был знаком с арифметикой. То, что на пятой шлюпке отчалили наши гости, было из разряда фантастики. Скорее всего, кто-то из команды поменял свои намерения. Однако проверить не мешало, и чем быстрее, тем лучше.

На месте двери в каюту мы увидели развороченный, изорванный проем с закрученными в штопор острыми краями. Дымом не пахло. Охранника на месте не оказалось. У меня от изумления ноги приросли к палубе.

— К-к-как, как такое возможно?! — поразился Собакин при виде завернутых в трубочку нанотриплезитовых косяков. — На взрыв не похоже. Да и сигнализация бы сработала… Нанотриплезит, он же это… он же крепче любой стали…

Ломать голову было некогда. Мы понеслись обратно в рубку. Шлюпка с беглецами шла отдельно от остальных, безошибочно приняв направление к Мильгуну, единственному городу на планете. Нас пока не обнаружили, маскировка защищала довольно хорошо, но стоит поднять стрельбу, и нас тут же засекут с военных кораблей на орбите. Поэтому стрелять начали со шлюпок над самой поверхностью.

С обзорных экранов я наблюдал, как подбитая шлюпка с беглецами неспешно завалилась где-то в осианских дебрях. Степашка взмахнул руками в отпускающем жесте.

— Сами виноваты, — сказал он, будто оправдывался. — Чего им на месте не сиделось? Думаешь, они выживут? Они ведь могут добраться до населенных мест и рассказать о нашем тут рейде.

На это я ответил:

— На всей планете размером с Землю всего один городишко, где проживает от силы пятнадцать тысяч, да еще вокруг разбросано несколько деревень. Когда-то деревень было восемь.

— И это всё? И где они, деревеньки-то?

— Вон они все, — я кивнул головой на экран. — В планетарных масштабах близко от нашей высадки, но пешком… сам понимаешь. А еще надо знать, в каком направлении шагать. Точней, продираться сквозь джунгли.

— Замечательно. Пусть проваливают, куда им вздумается, если они еще живы, — бодро сказал Степашка, не ведая о моих муках от желания проломить ему череп.

Мне не хотелось, чтобы они погибли. Мне необходима была эта женщина, ее способности. Я был здорово разочарован, что она уплыла из моих рук, вплоть до чувства потери.

Наши шлюпки приземлились в нужном месте. Все было спокойно. Собакин отчалил следующим рейсом. Я остался на корабле хозяином, как и положено.

Бандиты в лесу распаковали оборудование, разбили лагерь. Я без труда представлял себе, как они под нервными командами Собакина взялись осваивать тяжелую профессию лесорубов.

ФЕДОР ИВАНЕНКО

Прежде чем выбраться из горящей шлюпки, мы разрубили цепь на наручниках. Для этого Маша выпрыгнула наружу, а я остался внутри и задраил люк. Давление крышки люка составляет несколько килотонн. Цепь разрезало, как масло ножом.

Наконец мы освободились друг от друга! Я выпал из наполненной едким дымом шлюпки, и мы, кашляя, отбежали от нее подальше. Девчонка первым делом поскакала в кусты, радуясь свободе и подпрыгивая, как козленок — наконец-то без старого секача, прикованного к руке! Нас со всех сторон обступал лес, густой, перепутанный, зеленый-зеленущий. Я задрал голову. Листва наверху была густая, но солнечный свет пропускала свободно. Положение наше уж куда как поправилось, но оставалось незавидным, а я наслаждался лесным воздухом, светом, безмятежными звуками природы. Так хорошо на душе моей еще ни разу не было.

Маруся шумно выбралась из кустов.

— Чуешь, что происходит? — восторженно спросила она. — Вот здесь, — она положила ладонь себе на грудь. — Так хорошо… Это лес, это всё лес, эти деревья, — Маша дотронулась до зеленоватого ствола. — Эти деревья и правда уникальны. Бандиты собираются их рубить.

— Нет, Маша, неправильно ты сказала. Бандиты собираются вырубить лес.

— Губить такое сокровище — это же преступление, Федор Семеныч! — возмутилась Маша.

— Нам бы отсюда выбраться, — напомнил я со вздохом.

Маша уверенно вытянула руку:

— Город с той стороны, нам надо идти туда.

Я с сомнением огляделся по сторонам. Заросли казались непролазными. Помнится, уже подбитые, мы пролетели над какой-то просекой. Я предложил:

— Доберемся до просеки и пойдем по ней.

Удивительно, что мне в голову пришла хоть какая-то мысль, потому что я натурально оглупел от побега. Разница между опостылевшей запертой каютой и свободным лесом ошеломляла до дурноты. Головокружительным было и падение в горящей шлюпке.

Наш побег совершился с безумной скоростью. Маша пальцем показала Собакину, где находится лес. Она именно ткнула пальцем в обзорный экран, издеваясь над его невежеством. После этого нас снова заперли в каюте. Арап сделал свое дело, арап может умереть… Выждав три минуты, Маша искривила пространство с дверным проемом, а потом снова его расправила. Дверь деформировалась, смялась и лопнула. На ее месте образовалась роскошная дыра, как раз для меня. Я ухнул от удивления и вырвался в коридор, точно вепрь, с намерением свернуть часовому шею. Однако парень оказался шустрее меня. Я только увидел его спину. Он с невнятным воем удалялся вдоль по коридору, да так быстро, будто за ним гнался львиный прайд. Мы с Машей побежали в шлюпочный отсек, опередили десант на добрую пару минут и забрались в дальнюю шлюпку. Маша торопилась, хотела стартовать, но я придержал ее. Нас бы расстреляли с крейсера в упор. Наша задача — отдалиться от корабля на некоторое расстояние, где маскировка «Пепла» уже не действует и стрельба выдаст присутствие бандитов.

Десант занял четыре шлюпки. Суденышки задраились и отвалили от борта крейсера. Какое-то время мы держались со всей группой, а потом взяли направление к Мильгуну. Бандиты отважились на стрельбу, но уже у самой поверхности.

Теперь мы с Машей проламывались сквозь местные джунгли, не имея с собой никаких запасов, не зная, что в этом лесу съедобно, что ядовито, какое зверьё здесь водится и что ожидать за ближайшим деревом. Вдохновляло то, что Мильгун находился недалеко отсюда. Недалеко?!! Но мы же идем пешком! Даже если пойдем по просеке… Н-да… Я привык мыслить галактическими мерками, а вот если мерить человеческими шагами… За неделю дошагаем, наверное…

Видимо, в лесном воздухе и в самом деле что-то было, потому что проблемы меня не слишком беспокоили. Лес не вызывал сонливости, но он успокаивал, а заодно усыплял и бдительность. Маша тоже не высказывала никаких опасений. Тем не менее, мы насторожились, когда услышали характерный шум двигателей. Шум нарастал, и доносился он с неба.

— Не ищут ли нас бандиты? — предположила Маша с тревогой.

Я мотнул головой, и капли пота разлетелись в разные стороны.

— Мы им не нужны. За то время, пока мы доковыляем до города, они уже покинут планету.

— Но возвращаться сюда за следующей партией леса будет рискованно!

— Бандиты не думают о будущем, им лишь бы сейчас обогатиться.

— Значит, второй раз они уже не вернутся. Что ж, хоть какая-то от нас польза, — вздохнула Маша, задрав голову.

Над нами с надсадным гулом пролетела неряшливая громоздкая конструкция, похожая на косматую навозную муху.

— Вот это экспонат! — фыркнула Маруся. — Что это, Федор Семеныч?

— А фиг его знает, отродясь не видал ничего подобного. Начадил-то, ф-фу! А заправляется, похоже, биотопливом. Видала, куда полетел?

— А то ж! Аккуратно к высадке наших недавних дружбанов.

— Это может означать, моя Маруся, что местные не такие уж ротозеи. Ладно, пошли. Полетят обратно — надо подать знак, чтобы нас подобрали. Ну, все в порядке.

— Меня зовут Мария, а не Маруся, — сварливо буркнула Маша.

Да, к своему имени она относится очень ревниво.

Мы продирались сквозь заросли еще минут двадцать: я впереди, Маша за мной следом. Остановились мы не потому, что устали ломать ноги в заросших обломанных сучьях и ямах, и не потому, что я совсем запыхался, а Маша иссекла кожу ветками и жесткой травой. Мы ощутили вибрацию, как от звука низкой частоты, и слабое сотрясение почвы. Поэтому мы остановились и прислушались. Высоко над головой шумела листва, птицы пели во все горло. Вибрация нам не померещилась.

— Воюют, однако, — произнес я, пытаясь отдышаться.

— Слышу, я ж не слепая, — отозвалась девчонка. — Как ты думаешь, кто кого побьет?

— В интересах планеты это не так уж и важно. Даже если победят бандиты, им придется убираться отсюда несолоно хлебавши.

Маша весело расхохоталась.

Наконец мы, измученные борьбой с местной флорой, взмыленные и обцарапанные до крови, выбрались на просеку. В груди у меня горело огнем.

Мы сделали десятиминутный привал, потом я снова пошел впереди, а Маша за мной. После зарослей идти по колее было даже приятно, но потом стало тяжело. Солнце припекало, ветер в лесу не дул, мучительно хотелось пить. В глазах стояла темнота. Маша не жаловалась, терпела.

Мы прошагали два с половиной часа, а потом нас стал догонять шум мотора, но уже другого и не с неба. На всякий случай мы свернули с просеки и затаились в кустах.

Я радовался передышке. Честно говоря, ходить по такой жаре и духоте было совсем невмоготу.

Шум нарастал, пока не стал таким же надсадным, как у дреналета, который давеча пролетел над нашими головами. По просеке валил сельскохозяйственный трактор. На нем восседали два человека.

Эти люди были не из банды. Мы переглянулись.

— Бой? — предложила Маша. Я отмахнулся от нее, как от назойливой мухи, и мы вышли наперерез трактору.

— Р-руки! — рявкнул один из трактористов и вскинул огнестрельное ружье, похожее на музейный экспонат. Второй сделал то же самое. Ух ты! Мы послушно задрали руки. Рубашки у парней были запачканы кровью. Нет, не запачканы! Рубашки были залиты кровью так, что их цвет уже не угадывался. Потом я разглядел, что парни похожи друг на друга, как братья.

— Кто такие? — грубо спросили они.

Что им сказать? Что мы упали с неба на их грешную землю?

— Мы заблудились, — соврал я.

— На вас судовая одежда и наручники, так что зубы нам не заговаривай, — прорычал один из трактористов.

— Мы с пиратского судна, — сознался я, потихоньку опуская руки. — Мы были у них в плену, сбежали при высадке.

Парни переглянулись.

— Руки выше, — скомандовал один.

— Может, пристрелить? — предложил второй.

— Погоди, мож не врут. Руки за голову!

Парни повязали нас по всем правилам: мордами (то есть толстой мордой и конопатым лицом) на капот и так далее. Теперь мы ехали на тракторе, только со связанными за спиной руками. Было жарко, палило солнце, снизу нещадно припекала чадящая раскаленная машина, отвратно разило горячим биотопливом, и пить хотелось все сильнее. Парни молчали. Были они неопрятные, обросшие щетиной и вонючие. Запах крови перекрывал амбре немытых тел. Очень может быть, что эти люди летели на дреналете, дали бой бандитам, а теперь возвращаются обратно. Откуда только трактор, не понять.

— Дайте хоть водички попить, — попросил я.

— Молчи, кандальник.

— Дайте хотя бы девочке, люди вы или вурдалаки лесные?

Один из парней напоил Машу водой из пятилитровой бутылки. Она сосала воду, как щенок. Тракторист помедлил, а потом напоил и меня.

Есть не хотелось.

— Далеко ли до города?

— Доберемся быстро, не суетись, — буркнул тракторист. — Мы вас прямо в кутузку отвезем, нам как раз по пути.

Я покладисто угукнул.

— Кто вы такие? — подала голос Маша.

— Это кто вы такие, еще разобраться надо. Ничего, в полицейском участке разберутся.

За нами не следили слишком пристально. Трактористы были уверены, что нам со связанными руками не удастся удрать от них по зарослям. Мы и не собирались удирать. Маша изучила узел на моих руках. Мы повернулись друг к другу спинами, и Маша принялась его развязывать. Приходилось быть начеку, чтобы парни нас не застукали. Девчонка сдерживала сердитое сопение. Узел поддался нескоро. Я с наслаждением взялся за свои запястья. Освободиться бы еще от наручника!

Я не успел развязать руки Маши. Трактор свернул в заросли и остановился. Парни спрыгнули на землю и велели слезать и нам. Я быстренько спрятал руки за спиной. Мы увидели расчищенную поляну, а на ней — вертолет.

Мне опостылело бесцеремонное обращение, и я чутка придавил ближайшего парня. Его ружье планомерно перекочевало ко мне. Второй обернулся слишком поздно. Ему пришлось бросить ружье на землю и развязать Марии руки. Маша подхватила с земли оружие.

Парни помрачнели.

— Вот теперь другое дело, — с удовлетворением произнес я. — А теперь все в вертолет. Кто из вас водила? Направление полета не меняется, в кутузку — так в кутузку, я не против. А сейчас вы расскажете, кто вы такие, кто победил в стычке с бандитами и куда делись остальные ребята с вашего дреналета.

КОНСТАНТИН РУДЗЕВИЧ, начальник Управления внутренней

безопасности Осени

Я с брезгливой неприязнью разглядывал людей, минуту назад вломившихся в полицейское управление. Двоих, в окровавленных рубашках, я хорошо знал в лицо. Я, как начальник полицейской управы, знал своих подопечных. Братья Авилкины занимались фермерством в одном из поселков. За ними числилось мелкое браконьерство — обычное дело на Осени. Незнакомый мне мужчина был одет в типичную серую с синим одежду астронавтов, разодранную в клочья. Женщина щеголяла в короткой юбке из добротного материала и в изорванной вызывающей маечке. На руках у них болтались обрывки наручников. Все четверо мне не понравились.

— Беда, полковник! — кинулся вперед один из братьев и наткнулся на мой стол. На столешницу легли деревенские натруженные ладони. В нос мне ударила волна смрада, и я слегка отпрянул. — Лес рубят! Чужие! Прилетели по тихой и рубят.

— Так. Давайте-ка по порядку. Для начала сядьте.

Четыре человека шумно расселись по скрипящим стульям. Я невольно морщился от густого запаха крови.