Бесплатный фрагмент - Зрящая по договору

Глава 1

Будучи нескладной и вечно неугомонной девчонкой, я как-то умудрилась стать носителем огромной силы. Перешедшей ко мне от бабушки, матери моего отца. Эта сила свалилась на меня как проклятие, и, разумеется, никто не дал мне инструкции, как с этим быть. Управлять? Да что там! Я не знала, что делать

с этой магией, и к чему бы я ни прикасалась, всегда обжигалась.

— Господи, боже мой! — громко, на весь дом, причитала мать, бросая взгляд в небо, как будто тот мог ей помочь. — Эта старая ведьма и после смерти меня донимает! Ненавижу её! Мама била кулаком по столу, и в её глазах полыхала та же ярость, что и в её словах. — Ты же помнишь, Улька, как она при твоём отце оскорбляла меня, унижала? Да и после его смерти тоже! Я думала: всё, кончено, отмучилась наконец-то — и я,

и она. Проводила её как положено в последний путь, по всем обычаям, а она даже из могилы ухитрилась всё испортить!

Мама кипела, когда я рассказывала ей о снах и видениях, которые приходили ко мне ночами и сбывались с пугающей точностью.

— Нет, Улька, не будет по её воле! Теперь всё будет по-моему. Я выбью из тебя эту магическую дурь, как гвоздь из стены! Одной ведьмы в жизни хватило за глаза.

Вот так начался мой личный ад. Мама была женщина суровая и терпеть разговоры о магии не могла. За любой намёк на сны или за попытку понять их, меня наказывали. Даже телевизионные передачи о сверхъестественном приводили её в ярость. Однажды она взяла меня за руку, будто я была несмышлённой, хотя мне уже было четырнадцать, и отвела в церковь. Обряд крещения, святой водой по лбу, и вперёд. «Всё. Теперь —

к богу! Заявила она» И с того дня мне пришлось проводить свои дни там, в тишине, среди холодных каменных стен, словно это могло каким-то образом очистить меня.

Я начинала бояться её. Этот страх был не тем, что ты чувствуешь перед чудовищем, которое готово наброситься из кустов, а страхом постоянным, подтачивающим нервы. Когда мама начинала ругаться, у меня закладывало уши. Голос её становился гулким, сердце прыгало, как бешеная лошадь, которую не могут остановить. Ком подступал к горлу, воздух сгущался. И чем больше я боялась, тем сильнее был её гнев.

— «Хватит, Улька, хватит прикидываться больной! Ты не больна, ты просто ленивая и упрямая» — говорила она, запирая меня в комнате.

Но что бы она ни делала, магия оставалась. Она росла во мне, не заботясь о том, что творится вокруг. Как трава, пробивающаяся сквозь камни. Мать могла запретить мне думать

о магии, говорить о ней, но не могла уничтожить её. Сила была упрямее всех её запретов и преград, как сорняк, который

не вырвать и не уничтожить.

И когда мама встретила отчима, я впервые за долгое время позволила себе чуть выдохнуть. Это было не облегчение, нет — скорее затишье перед бурей, но всё же. Под шумок я потихоньку начала помогать людям, хотя сама не верила, что это сойдёт мне с рук. Я исцеляла их, решала их проблемы, вытаскивала из беды — магией, конечно. То, что привело бы мать в ярость, для меня стало своего рода личной местью. Её угрозы всё ещё висели надо мной, как Домоклов меч, но я чувствовала, что это мой путь. Я впервые поняла, что этот дар — не проклятие, а что-то большее. Важное.

Тогда я и решила: не буду убивать в себе эту силу. Пусть хоть молнии с неба, хоть сама смерть на пораоге — я буду беречь её, развивать. Смех да и только: я тогда ещё и понятия не имела, что могла бы использовать этот дар для себя. Да и откуда мне было это знать? Я ведь тогда была всего лишь ребёнком. Дышалось легко — значит, здорова, а что там с сердцем или

с лёгкими, плевать. Моя детская болезнь куда-то отступила,

и я считала, что всё хорошо. Жила дальше. Школа закончилась,

и я поступила в Государственный историко-архивный институт.

— Место странное, как и ты сама, — сказал мой отчим, когда узнал, что я поступила.

Там я нашла не просто пыльные рукописи, а секреты. Секреты древних астрологов, их утерянные знания. Там же

я научилась строить гороскопы, так мастерски, словно делала это всю жизнь. И именно там я приоткрыла дверь к тайнам, которые ни одному учёному и не снились.

И первым клиентом, как ни странно, оказалась моя мать. Это было не по плану, не по велению судьбы, а просто так сложилось. Когда я взглянула на её ладонь, я увидела будущее — одиночество и скорую смерть. Мама, разумеется, этого не знала, да и знать не хотела. Она не приняла мой выбранный путь,

не смирилась. И в день, когда мне исполнилось восемнадцать,

её «подарком» стало то, что она выгнала меня из дома. «Не хочу тебя видеть даже на своих похоронаx», — бросила она напоследок, будто это было благословение.

Спасибо отчиму — тот оказался человеком тихим, но не лишённым сочувствия. Он, пока мама не видела, сунул мне

в карман деньги. Хватило, чтобы первое время не загнуться

с голоду, пока я не нашла себе работу после учёбы. После того, как я ушла, мама выгнала и отчима. Она осталась одна. Жизнь

в деревне без мужской руки — дело тяжёлое, но она упрямо

не сдавалась, стиснув зубы.

Я не раз пыталась вернуться, протянуть руку помощи, хотя на самом деле ссор не было — это была её битва, не моя. Каждый раз, когда я приходила, она спускала с цепи свою новую, злобную псину. Я оставляла у калитки сумки с продуктами

и подарками, как последнее подношение богине, которую нельзя задобрить. А она демонстративно выходила из дома, отшвыривала сумки на дорогу, словно мусор. Пёс лаял, а она,

не глядя на меня, заходила обратно в дом, оставляя пса на страже, не привязанного.

А потом я узнала — соседка позвонила. Мама умерла. Просила, чтобы я не приезжала на похороны. Такое было её последнее желание. Финальный штрих её неугомонной души.

— Ты прости меня, Ульяна, — говорила соседка, — но я не могла не сообщить об этом, хотя Лена, твоя мать, строго-настрого запретила звонить тебе.

Слова соседки ударили, как молот по стеклу. Что-то внутри меня треснуло, сломалось. Я вдруг ощутила себя не более чем черепком — снаружи цела, а внутри пусто. На похороны я не поехала. Не хотела нарушать мамину последнюю волю, даже если эта воля была лишь продолжением её гнева. Но после похорон я всё же отправилась на могилу. Сидя у её креста, я заговорила. Тихо, почти шёпотом. Мне почему-то казалось, что она слушает, хоть и мёртвая.

— Я знаю, мама, ты не ждала меня здесь. Знаю, ты не простила меня за то, что я выбрала свой путь, а не тот, который ты хотела навязать мне. Но я не чувствую вины за то, что сделала. Ты можешь быть недовольна сколько угодно, но я прощаю тебя. За всё. За всё, в чём ты винила меня и что я никогда не совершала. Я любила тебя, мама, и люблю до сих пор.

Положив букет на свежую землю, я вдруг заметила: у подножия креста, придавленный камнем, лежал конверт в целлофановом пакете.

Сердце сжалось.

Где-то за спиной каркнул ворон.

Я осторожно подняла его.

На конверте — маминым почерком — было написано моё имя.

Адресовано мне.

Я открыла конверт почти машинально — просто не могла иначе. В конверте была записка, короткая, как удар ножом. Неровными закарючками выведено:

«Пусть все твои мечты обернутся прахом, а каждый твой шаг ведёт тебя в беду. Пусть те, кто тебе дороги, отвернутся

от тебя, и пусть ты никогда не найдёшь покоя в этом мире. Проклинаю тебя и тот день, когда ты появилась на свет, Ульяна!»

Слова эти пылали ненавистью даже после смерти. Они лежали на бумаге, как гвозди в крышке гроба, — холодные

и безжалостные.

На ватных ногах я вышла с кладбища. Воздух будто давил на грудь, боль сжимала сердце, а в глазах темнело.

Я шла, не разбирая дороги, пока прямо передо мной

не появилась соседка — словно из воздуха

— Ульяна… ты была у матери? — её голос прозвучал тихо,

с каким-то напряжением.

Почти не дождавшись ответа, она поспешно добавила:

— Письмо видела? Это Лена просила. Я… положила его, как она велела. Прости. Я не решилась выбросить. Это ведь… её последняя воля.

— Спасибо, — выдавила я, едва шевеля губами. — Деньги на похороны вы получили? Я что-то ещё должна?

— Нет, милая, на всё хватило. И на девять дней, и на сорок хватит. Ты не переживай, я всё сделаю, как мы договаривались.

— Спасибо вам. Простите, мне пора.

Что она говорила мне вслед, я уже не слышала. Слёзы сдавливали горло, дышать было нечем. Я не помню, как добралась домой, как прошёл день. Только утром, проснувшись, я поняла: внутри меня была пустота. Пустота, как после пожара, когда от всего, что когда-то было, остаётся лишь пепел.

Мой дар умер вчера, у могилы матери.

Так Ульяна, студентка, подающая большие надежды, стала никем. Пустышкой. Обычной студенткой, ничем не отличающейся от других, без следа того магического дара, которым когда-то восхищался весь институтский деканат.

Жизнь понеслась вперёд, как это часто бывает: ни в сказке сказать, ни пером описать. Всё закружилось, закрутилось, и вот — я замужем. Родила дочь. А год назад ушла от мужа. В никуда. С ребёнком на руках и без работы. Он напоследок кричал мне:

— Вали, вали! Кому ты нужна со своим выродком?

Я, конечно, пыталась ему доказать, что ошибается. Я сильная. Я справлюсь. Но позже поняла, прав оказался он. Ничего не вышло. Работу с маленьким ребёнком найти оказалось невозможно. Мыкалась по углам, то у одной знакомой, то у другой.

В хостелах, с крохой на руках. Денег — ноль, помощи тоже. Последнее, что у меня осталось, — серьги, которые папа подарил перед смертью, и бабушкино старинное кольцо. Серьги продала почти за бесценок, а за кольцо выручили очень даже неплохую сумму. На эти деньги мы с Евой и жили почти год.

Дольше всего я жила в комнате дворника. Тётя Наташа — добрая душа — увидела нас в её дворе. Пожалела, пустила

к себе. С тех пор мы там и жили.

Вчера тётю Наташу уволили. Из-за меня, конечно. Кто-то донёс, что я жила в её каморке. И я, чует моё сердце, знаю,

кто это был.

— Прости, Ульяна, но к сыну взять тебя не могу. Сноха меня и так на дух не переносит, — тётя Наташа говорила с грустью, будто собиралась извиняться за что-то большее.

— Да что вы, тётя Наташа, вы и так сделали больше, чем могли. Ваша сноха теперь съест вас живьём, ведь вы из-за меня остались без работы.

— Ох, слов нет… Ей всё мало, — вздохнула тётя Наташа, — всю пенсию им отдаю, а теперь и сказать не знаю, что работы больше нет, только пенсия и осталась. Но ты не переживай, как-нибудь справлюсь. Скажу, когда сын дома будет, — она усмехнулась криво. — При нём она не так лютует, как без него. — Потом она посмотрела на меня с какой-то тихой тревогой. — Ты, милая, на себя-то взгляни! Может, в больницу ляжешь? Лицо у тебя такое, что смотреть страшно.

— Да какая больница, тётя Наташа? Ребёнка некуда деть.

— Ох, девонька… — Она тяжело вздохнула, от бессилия перед всем, что на нас навалилось. — Даже не знаю, как помочь тебе. Вот, возьми, что есть, — протянула деньги, свернутые

в трубочку. — Тут пять тысяч. Найди себе комнату хотя бы

на первое время.

— Спасибо, тётя Наташа, но взять не могу. Вам самой

на лекарства нужны.

— Бери, бери! Тебе нужнее. Надеюсь, сын меня не выгонит на улицу и прокормит хотя бы до пенсии. А если и нет, значит, плохо воспитала. Сама виновата.

— Тогда вы останетесь без денег! — воскликнула я, сдерживая слёзы. — Нет уж, давайте хотя бы поделим.

Тётя Наташа лишь качнула головой.

— Да ну что ты, Ульяна. Возьми всё, прошу. Мне легче будет, если буду знать, что ты с ребёнком не на улице. А я как-нибудь выкручусь, не впервой. Не переживай за меня.

Слёзы полились у меня из глаз. Слёзы от боли, усталости, страха. Но сейчас было не до них. Через час за ключами должны были приехать, и нам нужно было освободить помещение.

Вы спросите, зачем ушла от мужа?

Так вышло, что после замужества он стал мне самым близким человеком, будто создан для меня. Мы идеально подходили друг другу, как мне казалось. В голове всё складывалось так просто — идеальная семья. А потом родилась Ева. Вот с этого всё и пошло под откос. Хотя, если задуматься, начало этому было положено ещё раньше, просто я, ослеплённая любовью, ничего не замечала.

Пока я лежала в роддоме, муж ни разу не навестил нас.

Я ждала, верила, что придёт. Даже в день выписки встретил нас с Евой не он, а свекровь, Тамара Степановна. Она выгораживала его, дескать, занят он, человек важный, должность у него серьёзная. «Tы должна понять, — говорила она, — если он потеряет работу, как же мы будем жить? Тем более ты, после родов, работать вряд ли сможешь».

Но разве это оправдание? Кто скажет, что курьер по спецдоставке не может взять отгул, чтобы забрать жену с ребёнком? Даже самый строгий начальник поймёт. А тут, выходит, дело

не в работе. Просто что-то изменилось, и я, как слепая, не видела этого до последнего.

С рождением дочери муж словно слетел с катушек. Вечно чем-то недоволен, вечно на взводе. Ему подавай тишину, будто бы с ребёнком такое возможно. А Ева, как на зло, родилась беспокойной. По ночам плачет, а он — пуще её орёт, чтобы я «заткнула ей рот». Занятие, скажу я вам, бессмысленное. Я и так уже забыла, что такое нормальный сон. Днём и ночью таскаю дочь на руках, пытаюсь еще что-то сделать и по дому, а в ответ только упрёки — «Ты целыми днями ничего не делаешь, лентяйка!».

А сам? Ни разу к дочери не подошёл, ни разу не взял на руки, как будто ребенка я с больницы, заразного принесла. Всё твердил: «Маленькая ещё, вдруг сделаю ей больно. Вот подрастёт — тогда и возьму на руки». Каждый день обещал: «Завтра всё будет иначе». Но это «завтра» так и не наступало. Терпела ради дочери. В глубине души надеялась, что он образумится. А он — и не собирался меняться. Позже ещё хуже стало: Ева,

к счастью, спать по ночам начала, но муж становился всё придирчивее и злее.

Как будто не жизнь, а наваждение какое-то. Вот и ипотеку за квартиру на меня оформили — тогда я зарабатывала больше него. А квартиру он записал на себя. «Всё нормально будет», — говорил, а я, дура, и поверила. Если честно, тогда мне было

не до этих бумажных дел. Беременность протекала тяжело

и чуть не закончилась катастрофой — отслойка плаценты едва не погубило нас обоих.

Уволили меня в один из тех дней, что тянулись, как старые, протёртые сапоги по грязной дороге. Сказали, что сокращают штат, и я, больше не нужная, могу отправляться в свободное плавание. Начальник отдела кадров выдал мне эту весть с видом траурного священника, а я смотрела на него и думала: ну хоть кто-то здесь притворяется искренним. Вручил мне ведомость — три месяца зарплаты вперёд, да только этих денег хватило лишь на погашение кредита. В итоге осталась я с пустым кошельком.

Вечером, как водится, муж начал орать. «Ищи работу,

не сиди на шее, я вас кормить не собираюсь! Ни тебя, ни твоего выродка!» — кричал он, да так, что стены дрожали. А я стояла, будто громом поражённая. Как же? Это же не он говорит, не тот человек, с которым я прожила четыре года. Или это он и был, просто я не видела, не слышала, какой он на самом деле? В этот момент телефон его зазвонил, и он вышел на балкон. Я пошла

в спальню взять соску для Евы. Возвращаюсь, и через приоткрытое окно слышу — говорит он с кем-то совсем иначе. Голос нежный, как весенний ветерок. «Малыш, потерпи немного…» — доносится его сюсюканье, и сердце моё сжимается, как в тисках. «У него сын», — слышу дальше. «Не прочёл сказку перед сном…» Мальчик, оказывается, уже ходит в детский сад, значит, он старше нашей Евы.

Слова его, как кинжалы в грудь.

Оказалось, он никогда не верил, что Ева его родная дочь. Считал, что я её «нагуляла» в институте. Наш брак? Притворство, фарс. Всё, что было между нами — не более чем маска, сыгранная роль в спектакле. Я, ослеплённая любовью, не видела правды.

Воздух перестал поступать в лёгкие, грудь сдавливала боль не от слёз, а от этой новой реальности. Четыре года прожила

с человеком, а оказалось — меня просто использовали будто пешку на чужой доске. Унижаться перед ним? Нет уж. Плакать? Пусть он плачет. Я молча собрала вещи, ушла без прощания. Лишь когда закрыла за собой дверь, услышала его крик:

«Не надейся на алименты, завтра же уволюсь!» Сердце сжалось от его слов, но в голове пронеслась мысль: «Он думает, что сможет запугать меня? Я найду способ обеспечить себя и ребенка, даже если ухожу в никуда».

С этими мыслями я сделала шаг вперед, оставляя за собой не только дом, но и старую жизнь.

Глава 2

Свекровь встретила нас с привычной саркастической улыбкой и, едва сдерживая презрение, сказала:

— Напрасно ты, милая, думаешь, что нужна мне со своим ребёнком. Я с самого начала была против вашего брака. Ты, деревенская сирота, не пара моему сыну. Так что если он тебя бросил, то мне ты тем более не нужна, особенно с этим «хвостом». Твоё место — в деревне. Так и езжай туда, откуда приехала.

Спорить со свекровью, пустая трата времени. Она из тех, кому бесполезно что-то доказывать, это только себя не уважать. Я развернула коляску и молча ушла. Попробовала обойти всех знакомых, но везде получила вежливый отказ. У каждого свои дела, свои проблемы, и никто не был готов взять нас с Евой.

Мысль о возвращении в деревню первой посетила мою голову. Дом родителей, который, по сути, достался мне, мы

с мужем продали, чтобы внести залог за квартиру и взять ипотеку. В деревне, возможно, и нашлись бы такие знакомые, готовые приютить, но я уже ничего не могла предположить наверняка. Там своя жизнь, и никто не хочет лишнего груза. А ещё нужно было как-то добраться туда. В кармане всего несколько тысяч, которые должны были хватить на еду для ребёнка, пока не появится хоть какая-то работа. Заплатить за билет и остаться

ни с чем? Нет, это было слишком рискованно. А вдруг

и в деревне от меня отвернутся?

Я шла по улице, почти не осознавая, куда иду, и зашла

в один из дворов, чтобы переодеть Еву и покормить её. Хорошо, что взяла термос с кипятком, можно было развести кашу.

У меня оставались несколько баночек детского пюре, но они были холодные. Я чувствовала, как отчаяние постепенно накрывает меня. Ева уже неохотно ела такую еду, и мне нужно было срочно что-то решать.

В этот момент ко мне подошла тётя Наташа. Я и не заметила, как начала делиться с ней своей историей. Так и познакомились. Она предложила мне приют в своей каморке, маленькой комнатушке для садового инвентаря. Там стоял раскладной диванчик, на котором она иногда ночевала сама, когда сноха начинала буянить.

— Каморка моя хоть и маленькая, но чистая, вода есть, туалет тоже, — говорила тётя Наташа, ободряюще глядя на меня. — Пока найдёшь что-то, думаю, она тебя выручит. Главное, не на улице с ребёнком останешься. Прости, что не могу

к себе в дом взять: я ведь с сыном и снохой живу в однокомнатной квартире. А с такой снохой, как у меня, и врагов не надо.

Так я поселилась в этой каморке и прожила там почти год. Это был год морального и эмоционального кризиса. Работу я так и не нашла: когда на руках двухлетний ребёнок, выбора немного. Вдобавок я заболела. Болезнь, что забрала моего отца, напомнила о себе и во мне. Она пришла неожиданно, как будто выжидала, когда я буду совсем на пределе. Ни силы, ни врачи

не могли помочь. Жизнь медленно угасала. Но мне так хотелось жить, хотя бы ради дочери, и я боролась. Ходила по врачам, рылась в старинных книгах архива в поисках ответов. И нашла один ритуал. Он был опасен и даже нечестен, но обещал продлить жизнь. Я провела его, вложив всю надежду… Но ничего

не изменилось. Во всяком случае, я так думала. На первый взгляд, всё оставалось прежним, но ощущение, что что-то важное упустила, не покидало меня.

Два дня назад тёте Наташе стало плохо. Она была гипертоником, и я настояла, чтобы она прилегла, пока Ева спит.

— Я сама подмету, а вы отдохните, — твёрдо сказала я.

Раньше она всегда отвергала мою помощь, с улыбкой отвечая: — Когда мету двор, не поверишь, морально отдыхаю от всего, что наговорит мне сноха, когда нет рядом моего сына.

У меня у самой не было сил, сердце ныло с утра. Внутри копошилось ощущение беды, как будто что-то уже случилось, только я ещё не знала этого. И не ошиблась.

Как назло, именно в этот день меня увидела свекровь. Она ехидно усмехнулась и, не упустив шанса, прошипела, как та ещё гадюка.

— Ну вот, теперь всё справедливо: ты на своём месте. А то, смотрите на неё — учёная, в институты ходила,

в архивы лезла, сына моего только унижала своей учёностью.

Я ничего не ответила, просто развернулась и ушла. Но позже узнала: она добилась своего. Благодаря ей мы с Евой снова оказались на улице.

Первым делом я, конечно же, направилась в хостел. Как всегда, надеялась, что удастся найти хоть там маленький уголок. Но, увы, места не было, даже больше того, там был явный перебор гостей. Девушка на ресепшене оказалась милой и, видя моё состояние, предложила воспользоваться служебным туалетом,

а ещё протянула мне свою порцию супа, который дымился у неё на столике в крохотной комнате для персонала. Накормив дочку, мы вновь брели по пустынной улице.

Ева, трёхлетняя непоседа, на удивление спокойно спала на свежем воздухе. Сухая, сытая, закутанная в одеяльце, она дремала безмятежно, а я медленно шла по осенним улицам, чувствуя, как холод постепенно пробирается под одежду. Через какое-то время я подошла к супермаркету, где местные жители обычно оставляли свои объявления. Мне отчаянно хотелось найти хоть что-нибудь — комнатку, кровать, хоть какое-то жильё. Но все варианты были неподъёмными для меня. Всё стоило гораздо больше, чем я могла себе позволить.

Заметив через дорогу кафе с яркой вывеской, я решилась войти. Осторожно толкая впереди себя коляску со спящей Евой, подумала, что согреться мне просто необходимо. Однако в кафе меня встретили недоброжелательно — отнюдь не из-за осенней погоды.

— Женщина, у нас здесь не вокзал, — тут же бросил старший по залу, не дождавшись даже моего приветствия.

— Я знаю, — выдохнула я, стараясь держать голос твёрдым.

— Может, вам в больницу надо, а не сюда? — продолжил он, взглянув на меня с подозрением.

— Я так плохо выгляжу? — попыталась ответить с натянутой улыбкой.

— Ну, не с курорта, это точно, — буркнул он, явно не расположенный к беседам.

Стараясь держать себя в руках, я проглотила свою гордость и с чувством важности сказала:

— Пожалуйста, принесите мне чай с булочкой, — и, видя его замешательство, не стала ждать дальнейших раздумий,

а прошла в зал, усаживаясь за столик ближе к входу. Он, к счастью, не выгнал меня.

Осень хоть и была мягкой, но по вечерам холодала так, что руки зябли, даже если я всё время двигалась. Пока я ожидала заказ, мои глаза встретились с пожилой женщиной, сидевшей

в одиночестве за столиком посередине. Она наблюдала за мной с интересом, как будто пыталась прочитать всю мою историю.

Официант наконец принёс чай и булочку. Я с благодарностью смотрела на пар, поднимающийся от горячего напитка. Ева всё так же сладко спала, погружённая в своё детское спокойствие. Я наслаждалась редким моментом тишины, смакуя каждый глоток чая и ела булочку с такой жадностью, будто это было лучшее, что я когда-либо пробовала. Она напоминала мне французский круассан, и тепло, наполнявшее моё тело, возвращало немного сил. На пару минут мне стало легче.

— Добрый вечер! Позвольте к вам присоединиться? — добродушно спросила пожилая дама, та самая, которая всё это время наблюдала за мной.

— Присаживайтесь, но я скоро ухожу, — ответила я ей, стараясь сохранить в голосе лёгкую непринужденность.

— Очень жаль. Хотелось бы провести время в приятной компании, — с каким-то неподдельным сожалением произнесла она и протянула узкую ладонь с безукоризненным маникюром. — Седова Василиса Юрьевна.

— Цветкова Ульяна, — представилась я, пожимая ее руку.

— А по батюшке как вас величать? — поинтересовалась она, приподняв бровь.

— Меня можно и без отчества. Просто Ульяна. — быстро добавила я, спеша избежать лишних вопросов.

— Ну что ж, Ульяна, давайте за знакомство? — с готовностью предложила она, поднимая свой бокал. Я, сидя с чашкой чая, тоже подняла её, и мы стукнулись.

— За знакомство, — машинально повторила я.

Мы отпили по глотку, и она, насмешливо прищурившись, сказала:

— Я совершенно точно знаю, почему вы здесь с ребёнком.

Я замерла в недоумении, но быстро собрала мысли в кучу

и спросила:

— Вы экстрасенс?

— О, нет, ну что вы! — она рассмеялась, словно это было самой абсурдной идеей на свете.

— Просто догадалась по вашему чемодану и коляске

с дитём.

Я невольно улыбнулась в ответ.

— И что же вы поняли? Что не так с ними?

— Из чемодана выглядывают детские вещи, — начала она

с усмешкой. — Значит, вы собрали их на скорую руку. Если бы у вас были какие-то планы, вы бы просто не зашли в кафе

с таким багажом. А это значит, что вы либо ушли из дома, либо приехали, но вас здесь никто не ждёт.

— А как вы поняли, что меня не ждут? — с вызовом спросила я.

— Ну, если бы ждали, вас бы встретили с распростёртыми объятиями!

— В общем, вы правы, — признала я неохотно.

— Может, расскажете, что же с вами произошло? Вы больны? Только не спрашивайте, как я догадалась. У вас, милая, всё на лице написано, таких зелено-серых тонов у здоровых людей просто не бывает.

— Зачем вам это знать? Вы пришли отдыхать, а моя жизнь — не сказка, от которой люди ловят кайф.

— Ну, поскольку я здесь отдыхаю одна, то, честно говоря, мне не так уж и нравится кайф одиночества. Поэтому с удовольствием послушаю вашу «не сказку» и постараюсь помочь.

— Вы серьёзно?

Василиса Юрьевна сидела за столом с таким видом, словно была хозяйкой всего мира, который сузился до размеров этой уютной кофейни. Её руки, безмолвные и грациозные, касались бокала вина с небрежной элегантностью, присущей тем, кто привык управлять своим временем. Она почти не ела. Только мелкими глотками пила вино, и при этом как-то хитро наблюдала за мной, не давая ни единого шанса на разгадку её истинных намерений. Лишь одобрительные кивки головы, как будто передо мной не человек, а живое зеркало, которое отражает мои слова.

Что произошло дальше — трудно объяснить. Видимо, от той тихой, будто бы волшебной атмосферы или от вкусного ужина, которым она угостила меня. Я вдруг расплылась в словах, как тень в вечернем сумраке, и рассказала этой женщине всё — всю свою жизнь. О том даже, что я скоро умру. О болезне, которая сидит во мне, как злой дьявол, и постепенно убивает. Таблетки почти уже не помогают, да и кончаются, а вместе

с ними исчезает и моя надежда. Каждый день меня мучает один и тот же вопрос: что станет с моей дочерью, когда меня не станет? Отец и бабушка о ней не хотят ничего знать. Я вижу её во снах — маленькую, потерянную, одинокую в холодных стенах детского дома. И вся моя жизнь теперь держится только на этом страхе — страхе за неё.

— А разве аневризма не лечится? — спросила Василиса Юрьевна, в её голосе сквозила странная смесь настойчивого интереса и лёгкого удивления.

— Лечится, — согласилась я. — Врачи говорят, что нужно оперироваться. Потом обещают долгую жизнь, но только если заплатишь. А деньги… деньги — это та самая проблема, которую мне уже не решить. Да и времени почти не осталось.

Она едва заметно усмехнулась и поставила бокал на стол.

— Мама твоя, видимо, была беспечна, — заметила она, вообще не имея и капли жалости. — А отец? Бабушка? Почему никто не занялся тобой, когда ещё было время?

Я пожала плечами. В этом жесте было больше усталости, чем ответа.

— Отец болел, — сказала я. — Бабушка часто говорила странные вещи, касательно его болезни. Помню только обрывки. Теперь это уже не имеет значения.

Василиса Юрьевна слегка наклонилась вперёд, и её глаза блеснули, словно она уловила какой-то новый поворот сюжета.

— Расскажи мне больше о бабушке, — проговорила она, почти шёпотом, как заговорщик, приглашающий к тайному разговору. — О том дне, который ты немного вспомнила, но нас прервал официант.

Я почувствовала, как сердце забилось быстрее, но в этот момент даже не осознавала, что не вспоминаю никакого конкретного дня. В голове крутились лишь смутные образы, размытые чувства и страх. Словно тень, которая скользит по стенам воспоминаний, но не оставляет следов. Я лишь знала, что бабушка была частью чего-то важного, что ускользало от меня, как песок сквозь пальцы. И вот в этот миг, как по волшебству,

в памяти начали возникать яркие картины. Я начала вспоминать, как бабушка лечила меня своим загадочным, почти волшебным даром. Она была для меня как маяк среди бурного моря, всегда рядом, всегда готова направить меня в нужную сторону. Мы проводили много времени вместе, и её вера в чудеса становилась частью меня самой.

Она следила за моим здоровьем куда внимательнее, чем кто-либо другой. Именно она водила меня по врачам и, конечно же, частенько ругала маму за её полное безразличие. Сейчас отчётливо вспоминаю, как бабушка твердила маме: «Она у тебя сердечница, ей нужна операция». Но мама только раздражённо отмахивалась, как будто слова бабушки были чем-то несущественным. Их споры из-за этого накалялись до предела. Я, будучи ребёнком, не знала, кого мне поддерживать в этих скандалах. Мне тогда было всего шесть лет. В душе я жалела и маму,

и бабушку, но, как оказалось, бабушку любила больше.

Однажды мы с бабушкой отправились в Кривой Рог, к её подруге. Тот день был стёрт из моей памяти, но теперь всплывает, словно древняя карта, с потрескавшимися краями, но с яркими точками, обозначающими важные моменты. Мы приехали, подруга радостно встретила нас и почти сразу ушла по каким-то неотложным делам. Остались мы вдвоём, в чужом доме, осенним вечером. Всё казалось обычным, пока бабушка не зажгла большую свечу — я до сих пор помню, как её поверхность блестела переливами. Потом бабушка пошла и плотно задёрнула шторы. В квартире мгновенно стало темно, и лишь слабый, дрожащий свет от свечи бросал причудливые тени по стенам. Странно — свеча была большой, но горела, как маленький огонёк, мерцая, словно боялась светить ярче.

— Бабуль, мы что, спать ложимся? — спросила я, невинно и с лёгким детским любопытством.

Она улыбнулась своей загадочной, слегка ироничной улыбкой, конечно же моя бабушка была в курсе чего-то великого, что пока оставалось для меня недосягаемым.

— Нет, милая, — сказала она, и в её голосе прозвучала та же интонация, что у сказочников, когда они готовятся рассказать самую увлекательную историю. — Сейчас я немножко поколдую, как в твоей любимой сказке, чтобы ты выздоровела.

Я вскрикнула от радости:

— Ура! Точно как в мультике? Лети, лети, лепесток, через запад на восток…

Бабушка засмеялась тихим, тёплым смехом:

— Примерно так, но с одной разницей: у нас нет волшебного цветка. Но есть кое-что получше.

С этими словами она достала из сумки красное платье, расшитое золотыми нитями, белую ленту и своё кольцо. Помню, как я тогда удивилась, даже немного испугалась, хотя в глубине души было что-то волнующее.

— А мне не будет страшно? — спросила я, пытаясь скрыть волнение.

— Нет, моя дорогая, — ответила бабушка с той уверенностью, которая могла успокоить даже бурю. — Это вместо операции, о которой говорил доктор. Помнишь?

Я кивнула, хоть и не до конца всё понимала, но бабушке

я доверяла безоговорочно. Она накинула на меня красное платье, завязала ленту вокруг моей головы, надела кольцо на мой палец и попросила сжать кулак, чтобы оно не упало. Затем она начала тихо шептать что-то — слова были непонятны, но их ритм завораживал. Свеча мигала, её свет колебался, как будто подчиняясь бабушкиным словам.

В тот момент мне показалось, что что-то тёплое, почти волшебное, медленно разливается по моему телу. Это было как уютное одеяло, которое обнимает меня, но я не могла точно понять, что это. Я закрыла глаза, пытаясь удержать это волшебное ощущение, но когда их открыла — всё исчезло. Бабушка стояла рядом, уже сняв с меня кольцо и ленту.

— Всё закончилось, — сказала она спокойно, как будто только что прибрала на кухне после обеда.

— И это всё? — вырвалось у меня. — Но ведь я просто спала… И никакого волшебства не видела!

Бабушка чуть улыбнулась, и в этой улыбке было опять что-то загадочное, что-то, что напоминало мне её рассказы о старых легендах, когда слова скрывают больше, чем говорят.

— Нет, не всё, милая. Пообещай мне одну вещь. Никогда

не рассказывай об этом своей маме, даже если вдруг вспомнишь, что произошло сегодня. Пусть это будет наш с тобой маленький секрет.

— Секрет? — я вытаращила глаза в тот момент, и этот её простой шёпот показался мне чем-то необычайно важным.

— Да, секрет, — тихо повторила она. — Помнишь,

я рассказывала тебе ту сказку? О том, как брат предал свою сестру?

Но я не дала ей закончить. Слово «секрет» вызвало во мне настоящий всплеск адреналина.

— Ага, помню! — воскликнула я, чувствуя, как кровь стучит в висках. — Бубулечка, честно-пречестно, никогда не стану такой, как тот злой братик из сказки! Никогда не расскажу ни маме, никому другому наш секрет.

Бабушка кивнула, словно заключила со мной таинственный договор.

— Вот и договорились, милая. А когда ты вырастешь, станешь сильной девочкой, и, надеюсь, сможешь сама себя вылечить.

Я не обманула бабушку, тот день просто стёрся из моей памяти, а сегодня неожиданно всплыл. Но даже и сейчас

я не могу вспомнить — выздоровела ли я тогда или нет.

Тогда, как ребёнку, мне было важно не это. Всё, что меня волновало, — это предстоящее приключение в городе. Моя мечта была покататься на каруселях, поесть мороженого в кафе — всё то, что бабушка мне пообещала ещё дома. И тот день мы

с ней провели действительно волшебно. Я помню, как вечером мы вернулись домой, а мама, словно вся жизнь была ей

в тягость, лишь бросила:

— Нашатались? Могли бы и на пару дней там остаться.

Не успела от вас двоих даже отдохнуть.

Через неделю бабушка умерла. Её смерть была такой же внезапной, как и её жизнь — наполненной тайнами, недосказанностью и той особой энергией, которую я всегда чувствовала рядом с ней.

Я выросла. Вышла замуж. А потом, после родов, мне вдруг стало тяжело дышать. Снова этот знакомый ужас из детства — задыхалась, как тогда. Я поехала в ту самую клинику, где меня наблюдали, к тому самому врачу, к которому меня возила бабушка. Он удивился, когда увидел меня.

— Как вы ещё живы? — спросил он, будто я стояла перед ним как научный феномен. — Где вас оперировали?

Я замерла. Я не помнила ничего об операции. В голове

не было ни одного воспоминания о том, что со мной что-то делали.

Теперь, когда снова нужна повторная операция, мне просто неоткуда взять денег. В очереди на спонсорскую помощь

я последняя. Я не ожидала, что Василиса Юрьевна предложит какую-то помощь. Честно говоря, в тот момент я просто хотела выговориться.

Глава 3

Моя новая знакомая сидевшая напротив, внимательно слушала; очевидно, мои слова складывались в какой-то тайный узор, который только она могла понять. Её глаза, подёрнутые лёгкой дымкой, светились странным, почти неземным сочувствием, а в уголках губ притаилась тонкая улыбка. Когда

я закончила свой рассказ, она медленно отпила из бокала — этот её жест казался продуманным и полным невидимых смыслов.

— Вы, Ульяна, находитесь в ловушке времени, — наконец произнесла она, будто бы этот факт был давно известен и не подлежал сомнению. — Но я могу помочь вам выбраться из неё.

Меня пробрал холодок. Это звучало, мягко говоря, странно.

— Не совсем понимаю вас. И звучит как-то… — я искала правильное слово, но вместо него вырвалось: — Странно.

— Два года назад, — продолжила Василиса Юрьевна,

не замечая моего сомнения, — над этим городом пролетел метеорит. При его падении возникла серия ударных волн, которые разорвали материю времени. Это создало временную ловушку.

Я не могла сдержать смеха — ситуация стала похожа

на абсурд.

— Вы серьёзно? — спросила я, чувствуя, что старушка, выпившая уже четвертый бокал вина и теперь принявшаяся

за пятый, явно переборщила.

— Я серьёзно, — её голос оставался таким же спокойным. — Я не совсем ещё уверена, но над вашей девочкой есть аура этой ловушки, и я её чувствую.

В этот момент Ева, словно почувствовав что-то, завозилась в коляске и захныкала. Я извинилась, взяла дочь на руки

и направилась в туалет — она уже проснулась и сонным голосом пробормотала, что хочет «пи-пи». В голове всё ещё крутились слова Василисы Юрьевны — временная ловушка? Метеорит? Это было как из дешёвого фантастического романа. Но, как ни странно, её слова почему-то не покидали меня, как заноза, застрявшая где-то глубоко в сознании.

Когда я вернулась за стол, на столе уже стояла миска

с тёплой кашей. Василиса Юрьевна, как ни в чём не бывало,

с милой улыбкой предложила:

— Покорми девочку. Это я заказала овощное пюре. Ей ведь можно есть овощи?

— Спасибо, — ответила я, удивлённая её заботливостью, — но как-то очень быстро его приготовили. Я боюсь, если овощи не проварены, у неё может быть расстройство желудка.

Василиса Юрьевна махнула официанту. Тот подошёл моментально, как будто ждал этого сигнала.

— Это пюре для ребёнка. Вы уверены, что овощи хорошо проварены и не навредят малышу?

Официант сделал театральный жест рукой, которым по-видимому гарантировал безопасность блюда своей честью.

— Конечно, мадам. Мы дорожим своими клиентами и готовим на совесть, как для себя дома. У нас много семей с детьми, и овощное пюре для малышей всегда свежее. А сегодня вам повезло — пюре заказала вон та пара, и только поэтому оно оказалось готово так быстро.

Василиса Юрьевна кивнула, очевидно, ответ был для неё более чем удовлетворительным, и снова сделала глоток вина.

С каждым её движением возникало чувство, что за внешним спокойствием и благополучием скрывается что-то гораздо более глубокое, что я пока не могла постичь.

Страх вдруг ушёл, растворился, как утренний туман. Ева, уставшая за день от случайных перекусов всухомятку, теперь

с явным удовольствием ела тёплое пюре. Её щёки розовели от удовольствия, а на лице сияла та самая наивная радость, которой свойственно только детям. Она не капризничала — это было странно. Обычно моя малышка то плакала, то хмурилась, но сейчас… она улыбалась. Белые крошечные зубки блестели, и эти огромные голубые глаза сверкали, как море под солнцем. Она

то брала ложку, то снова вертела в руках тряпичную куклу —

и в этом было что-то такое приятное, естественное, чего мне давно не хватало.

Василиса Юрьевна смотрела на неё, умиляясь, но этот взгляд быстро переместился на меня. Что-то новое, почти незаметное появилось в её глазах, когда она вдруг предложила:

— Ульяна, а давай поедем ко мне? Я живу совсем рядом. Ты же говорила, что тебе некуда идти.

— Мне неудобно, — ответила я, слегка опуская глаза. — Ева бывает беспокойной, ночью часто просыпается. Боюсь, мы нарушим ваш покой.

— Покой? — она улыбнулась с каким-то едва уловимым оттенком грусти. — Моя дорогая, я так устала от покоя, что мечтаю о любом его нарушении.

Я ещё раз попыталась выразить благодарность.

— Василиса Юрьевна, спасибо вам огромное, но сегодня вы уже столько на нас потратили…

— Перестань извиняться, — перебила она меня с мягкой решимостью, которую я не ожидала услышать. — Прости, я сразу перейду на «ты». Ты думаешь, что обременишь меня? Но знаешь, мне давно не было так приятно. Я уверена, что вы обе будете мне в радость. Так что не думай и поехали!

Она снова махнула официанту, сделала какой-то заказ, оплатила и стала поторапливать меня, чтобы я не успела встать в позу и отказаться. Но, честно, я и не думала отказываться, так как за окном начинал накрапывать дождь, и, кроме как на железнодорожный вокзал, мне идти было некуда.

Василиса Юрьевна жила в доме, который хранил дыхание прошлого. Это был дом старой постройки, который называли «сталинским» — возможно, он действительно был возведён

в годы правления этого вождя. Внутри всё казалось величественным и странно далёким: широкие коридоры, высокие потолки, просторные комнаты, массивные двустворчатые двери — словно шаг в другую эпоху, где всё было больше, выше,

а воздух пропитан тяжестью воспоминаний. Современная жизнь казалась тесной по сравнению с этим размахом.

Я впервые вошла в такой дом, и первое, что бросилось

в глаза, — огромный вестибюль, где за столом сидела консьержка. В наше время это казалось чем-то редким, почти забытым. Даже Ева, обычно неугомонная, затихла у меня на руках,

с интересом глядя по сторонам. Что-то в этом доме пробуждало в ней, как и во мне, глубокую, почти инстинктивную тишину.

Мы поднялись на второй этаж и, когда вошли в квартиру, меня охватило ощущение уюта и старины. Высокие потолки, широкий коридор и просторные комнаты создавали атмосферу, словно время здесь остановилось.

— Ну, девочки мои, располагайтесь вот в этой комнате, — сказала Василиса Юрьевна, указав на дверь в конце коридора.

Василиса Юрьевна явно любит старину, и вся её квартира была полна антиквариата, который казался одновременно прекрасным и тяжёлым. В комнате, куда нас привели, стоял огромный резной шкаф, будто вырезанный по мотивам какой-то старинной сказки. Кровать была такой широкой и массивной, что казалось, будто она предназначена не для сна, а для странных ритуалов, которые унесли с собой давно ушедшие поколения.

В углу я заметила старинный секретер. На нём стояли свечи в металлических подсвечниках, рядом с ними — чернильница

и перьевая ручка, готовые к тому, чтобы кто-то сел за стол

и начал писать письмо, которое никто никогда не получит.

Я подошла ближе, задумчиво коснулась бумаги, но, ощутив лёгкое беспокойство, отошла. На другой стороне комнаты стояла тумбочка с умывальником, и на ней фарфоровый тазик с кувшином. Я улыбнулась, будто оказалась в музейной спальне, где время застыло, и ничто не напоминало о сегодняшнем дне.

Ева по-прежнему молча изучала всё вокруг, её глаза, огромные и голубые, казались особенно светлыми в полумраке этой комнаты. И вдруг я осознала, что это место, полное старины

и тишины, напоминает комнату бабушки. Словно возвратилась в далёкую, забытую часть себя. Казалось, что сейчас меня обняла моя любимая бабушка. Слёзы тихо навернулись на глаза от этого неожиданного, нежного объятия.

Василиса Юрьевна оказалась не просто гостеприимной хозяйкой, но и удивительно щедрой. Она распахнула массивный шкаф и, улыбаясь, пригласила меня выбрать любую одежду, какую пожелаю. Стыд и смущение накрыли меня, но старушка не оставляла места для колебаний. С ловкостью и решимостью она вытаскивала одно за другим: платье, деловой костюм, ночную рубашку, халат, домашний костюм — не успела я даже что-то возразить. Вещи были новыми, с этикетками, что смущало ещё больше. Как они тут оказались? Василиса Юрьевна, будто прочитав мои мысли, пояснила:

— Бери всё, что нужно, дорогая, и не стесняйся. Эти вещи — моя племянница оставила, когда пришлось срочно уехать за границу. Возвращаться она не собирается, а мне жаль было всё это выкинуть. Все эти платья просто залежались, вышли из моды.

— Да какая мода? У меня таких вещей никогда не было, — вырвалось у меня.

— Вот и прекрасно. Пусть этот шкаф станет твоим. Пользуйся всем, что найдёшь. Договорились?

— Мне очень неудобно… — промямлила я, чувствуя, как щеки заливает краска.

— Неудобно, говорят, спать на потолке, а вот отказаться от доброго предложения — значит обидеть меня, — подмигнула Василиса Юрьевна.

— Спасибо вам огромное, я не хочу вас обидеть, так что приму это с благодарностью.

— Вот и славно. Кстати, кажется, в шкафу есть и детские вещи. Поищи, может, для Евы что-нибудь найдёшь. А мне сейчас нужно отлучиться. Пользуйся всем, что нужно, не стесняйся.

Она показала, где ванна, туалет и кухня. Подойдя к последней комнате, вдруг с её лица сошло обычное спокойствие,

и взгляд стал холодным и настороженным.

— У меня есть одна просьба: никогда не входи в эту комнату. Это кабинет моего покойного мужа. Он был человеком строгим и очень дорожил своим уединением. Даже я не смела заходить, когда вздумается.

Она чуть приоткрыла дверь, и перед нами предстал аккуратный кабинет. Мы не пересекли порог. Василиса Юрьевна

с каким-то лёгким трепетом, добавила:

— Я не знаю, как здесь сохраняется такой идеальный порядок. С тех пор, как он умер, я сюда не заглядываю, словно по-прежнему жду от него разрешения.

Признаюсь, её слова слегка меня испугали, честно говоря, лучше бы она вообще ничего не говорила, ведь и без того мне и в голову бы не пришло туда заглядывать. Когда Василиса Юрьевна ушла, я поймала себя на том, что гляжу на Еву, такую довольную, такую спокойную. Взгляд тут же рассеял мой мимолётный страх, будто и не было никаких мрачных кабинетов и запретов.

Моя дочь бегала по комнатам с радостным визгом, не скрывая улыбки. Дом, казалось, обволакивал её теплом, не оставляя места для обычного детского страха перед незнакомыми местами. Глядя на неё, я ощутила лёгкость, будто кто-то убрал из воздуха тяжесть. Даже дышать стало проще. Я мысленно поблагодарила всех небесных сил за встречу с Василисой Юрьевной, такой удивительной женщиной.

В шкафу действительно обнаружились детские вещи. Пусть некоторые были великоваты, но нашлось всё необходимое: пару платьиц, трусики, майки, колготки и даже яркая пижамка.

Я быстро набрала воду в ванну и искупала дочку. Ева визжала от радости, плескалась, и я едва узнавала в этом весёлом ребёнке свою дочь. Может, действительно есть что-то в этом доме, что дарит покой и уют?

Когда я принесла ей тарелочку с кашей и кусочками яблока, она посидела немного, ковыряясь ложкой, но съела всего пару ложек и моментально уснула прямо за столом. Я пыталась её разбудить, чтобы она доела хоть чуть-чуть, но всё было бесполезно. Она спала так крепко, как никогда раньше, и мои попытки разбудить её оказались тщетными.

Пока Василиса Юрьевна не вернулась, я тоже решила погрузиться в ванну и на мгновение почувствовала такое блаженство, что чуть не заснула сама. Очнулась от хлопка двери — хозяйка вернулась. Быстро помывшись, я вышла в халате, который Василиса Юрьевна так любезно мне предложила.

— Ну как вы тут, освоились? Прошу прощения, мои девочки, немного задержалась, — старушка выглядела взволнованной, и я невольно подумала, что, возможно, её тревога была связана с опасением, что я могла что-то украсть и сбежать.

— У нас всё прекрасно. Ева уснула так крепко, заглянула

в комнату проверить — она ни разу не шевельнулась. Обычно

в чужих домах она ни на шаг от меня не отходит, а здесь так резвилась, что мне её было не догнать, — улыбнулась я.

— Значит, чувствует себя как дома. Меня это радует.

Ну что, красавица моя, пойдём, чаем тебя угощу. После ванны это будет то, что нужно. Поболтаем, а может, ты устала

и хочешь спать?

— Нет-нет, я с удовольствием попью с вами чай. Давно мне не было так спокойно, как сегодня. Даже сердце перестало давить. И спасибо вам, Василиса Юрьевна, за вашу доброту.

— Ой, да что ты, не стоит благодарить. Во-первых, мне самой теперь не так одиноко. Главное для человека, знать, что его кто-то ждёт дома. Тогда и возвращаться домой хочется.

Василиса Юрьевна заваривала чай с травами, и аромат наполнил всю кухню. Я смотрела на неё, восхищаясь тем,

с какой любовью она выполняла эту церемонию. Когда чай был готов, я попробовала его и поняла, что вкуснее этого чая в жизни не пила. Может, это и был всего лишь чай, но у него был особенный вкус, который трудно описать словами.

— Василиса Юрьевна, вы настоящая волшебница! Это невероятно вкусно, мне кажется, это самый вкусный чай в мире.

Она мило улыбнулась.

— Этот рецепт чая передавался в нашей семье из поколения в поколение. Так его заваривала моя мама, бабушка, прабабушка. Мой муж пил только мой чай. Он всегда говорил: «Зачем мне эта закрашенная водичка, когда дома есть настоящий чай?»

В гостях он предпочитал компоты, лимонады, что угодно, но только не чай. Я всегда гордилась этим, как чем-то личным, что

у меня получается лучше, чем у других.

— У вас есть дети? — спросила я, чувствуя, как тёплый напиток снимает последние остатки усталости.

Василиса Юрьевна на мгновение застыла, словно этот вопрос настиг её неожиданно. Но вместо ответа она вдруг вспомнила о пирожных в холодильнике, поспешно поднялась и занялась ими. Переспрашивать я не стала; казалось, что это была тема, которую лучше не затрагивать. Вместо этого она мягко, но уверенно взяла инициативу в свои руки, задавая вопросы один за другим. Я не обиделась, ведь, раз уж она впустила в свой дом незнакомку, то имела полное право узнать обо мне больше.

И скрывать мне было нечего. Я отвечала честно, рассказывая, что у нас с Евой нет никого, кто переживал бы или искал нас. Ни мужу, ни свекрови, никому ещё мы с Евой не были нужны.

— Не бывает такого, чтобы вы никому не были нужны, —

с теплотой возразила Василиса Юрьевна. — Например, мне вы нужны. И я очень рада, что сегодня встретила вас. Для меня это настоящий праздник.

— Для нас с Евой сегодняшний день тоже стал праздником. Спасибо вам, Василиса Юрьевна.

— Называй меня просто Василиса.

— Ой, нет, мне неудобно, я так не смогу, — смутилась я.

— Тогда зови меня тётя Василиса. А лучше — Илиса, как называл меня покойный муж. Мне будет приятно снова услышать это имя, — добавила она с лёгкой улыбкой.

— Тётя Илиса?

— Да, как мило звучит моё сокращённое имя из твоих уст. Прямо согревает душу.

— Красиво звучит, правда. Никогда бы не догадалась так его сократить.

— Муж был первым, кто назвал меня так. А до этого я была кем угодно: Василиской, Василькой, Васей, Васёной, даже Сюней. Бабушка, представляешь, звала меня Сюней. А ещё — Лиса, Васята… Но Илиса — только для мужа и теперь для тебя.

— Самое забавное — Сюня, — усмехнулась я.

— Да уж, — хихикнула она. — Была: еще и Васяня,

и Васюра.

— Всё-таки Илиса — самое красивое сокращение, так

и буду вас называть.

Мой взгляд внезапно упал на её руку, и я оцепенела. На её пальце было кольцо — точь-в-точь такое же, как то, что у меня когда-то было от бабушки, но пришлось сдать в ломбард. Чувство удивления и тревоги захватило меня.

— Откуда у вас это кольцо? — спросила я, не удержавшись. Я отчётливо помнила, что в ресторане оно не было на её руке.

— Это? — Она указала на кольцо на левой руке. — Красивое, правда? Муж подарил мне его.

— Нет, я про другое, на правой руке. У моей бабушки было точно такое же. Только я… я не смогла его сохранить, пришлось сдать его в ломбард, но…

Слова оборвались, как перерезанная струна. Меня накрыло с головой: воздух перехватило, кровь бросилась к лицу, горячая, как раскалённое железо, а под рёбрами закололо. Каждый вдох давался с трудом, перед глазами всё потемнело, и я словно проваливалась в бездонную чёрную яму. На краю сознания я уловила далёкий голос Василисы:

— Тихо, тихо, девочка моя… Дыши глубже. Нет, нет, не вставай! Я вызову скорую!

Её голос казался таким далёким. И вдруг послышался ещё один голос — незнакомый. Мужской. Звучал он так отчётливо, что можно было подумать, это просто галлюцинация. Но нет.

Я почувствовала, как он вкладывает мне в руку нечто похожее на ручку. И рычит в самое ухо, как старый тигр.

— Подписывай. Иначе твоя дочь умрёт раньше тебя.

Я стараюсь — пальцы дрожат.

И вдруг — взрыв внутри. Будто что-то лопнуло.

Сердце дёрнулось. Один раз. Второй.

Воздух сжался.

В ушах — вакуум.

Пустота.

Глава 4

Вставая утром, обычный человек привык к определённым действиям: выползти из кровати, добраться до ванной, умыться. После этого встряхнуться и пойти на кухню, чтобы приготовить чай или кофе, а может, просто выпить стакан воды. У каждого свой способ взбодриться после пробуждения. Однако мне сейчас было трудно ответить, какой вкус у моей бодрости. В этот момент никакой мудрости не хватило бы, чтобы ответить на вопрос: где я?

Я стояла посреди деревянной арены под куполом огромного шатра. Под ногами дрожали тусклые огни — будто вспыхивали прямо из пола. Воздух тянулся ледяной прохладой и тонкими нитями экзотических благовоний. Внезапно со дна арены пополз сизый туман. Он стелился по доскам, обвивая лодыжки, цепляясь за подол платья, будто живой.

Позади громоздилась странная кибитка — вроде тех, что

я видела у цыган, только эта была без колёс и без лошадей.

Вокруг гудела толпа. Люди сидели по кругу, как зрители

в цирке. Они кричали, что-то требовали, но я, как ни старалась, не могла разобрать ни слова — будто голоса сыпались сквозь толщу воды.

— Да что с тобой сегодня, Таяна? — процедил у самого уха мужской голос, заставляя меня вздрогнуть.

— Таяна? Кто это? — испуганно выдохнула я, сама не веря в свои слова.

— Ты, кто же ещё, чёрт побери! Ты не можешь так поступить! Мы уже деньги получили за представление. Отработай их сегодня, и я обещаю, дам тебе выходной, — прошипел он, как человек, привыкший получать своё любой ценой.

— Я… я не понимаю… А что мне нужно делать? — страх сковал моё горло, и слова давались с трудом.

— Отвечай на их вопросы, иначе нам не поздоровится. Сегодня даже «законники» здесь, — мужчина кивнул в их сторону, и я, обернувшись, увидела троих в чёрных мундирах. Они сидели в первом ряду, отстранённо, но их взгляды словно прожигали меня насквозь.

— Мне нужно немного времени, чтобы собраться. Я устала, — тихо сказала я, отчаянно пытаясь выиграть хоть пару минут. Я не понимала, почему боялась этих людей, но стоило мне встретить их взгляд, как страх парализовал моё тело.

— Ладно, я объявлю перерыв, — мужчина, не раздумывая, обернулся к народу и громко заявил: — Госпоже зрящей нужен перерыв в 15 минут, как и заявлено в программе.

Народ ещё громче загудел, раздались возмущённые голоса, но он, ухватив меня за руку, потащил в кибитку, не оставив времени оглянуться.

— Послушай, дорогая, — он схватил меня за плечи и пристально посмотрел, будто пытаясь разбудить. — Это наш последний шанс заработать столько денег, чтобы исчезнуть раз и навсегда. Глянь, сколько народа пришло, а ты вдруг канючишь, как ребёнок, будто впервые вышла на сцену.

— Я правда ничего не помню. И вас тоже не помню, — испуганно ответила я, глядя ему в глаза, которые ничего мне

не говорили.

— Хватит, Таяна! — его голос стал жёстким, холодным. — Я уже начинаю подозревать, что ты пользуешься провалом памяти, чтобы не работать.

— Я Ульяна, а не Таяна.

— Я знаю, кто ты, — прошипел он. — Не надо мне напоминать эту старую историю. Соберись. Наша жизнь на кону, понимаешь? Наша жизнь, о которой мы мечтали.

— Пожалуйста… Напомните мне, кто я и что мне нужно делать там, за этой кибиткой?

Он прищурился, словно пытался понять, издеваюсь ли я,

и вдруг выдохнул:

— Ты что, правда не помнишь?

— Нет, — ответила я коротко, чувствуя, как страх опять подступает.

— Ты — ведунья. Ты выходишь туда и отвечаешь на вопросы тех, кто хочет поговорить с ушедшими. Близкие им люди, понимаешь? Они верят, что могут связаться с теми, кого больше нет.

— А что здесь делают законослужители?

— Ты не шарлатанка, запомни это, — произнёс он с тяжёлым вздохом. — Ты зарабатываешь своим даром, а я организую представление. Всё честно, так что это не запрещено. Всё, что мы скопили за эти годы, я вложил в этот шатёр. Если ты сегодня провалишь выступление, мы не купим домик у леса, о котором ты так мечтала. Законники, очевидно, просто решили проверить, жульничаешь ты или нет. Такое ведь нам не впервой.

— Они что, следят за такими, как я?.. — прошептала я, чувствуя, как по спине ползёт холод.

— Люди часто жульничают, объявляя себя зрящими.

В нашем мире с таким даром, как у тебя, я уверен, никого нет. Соберись, умоляю тебя, — и он вдруг наклонился и поцеловал меня в губы.

Я не ощутила тепла его губ, но внезапно всё вспомнила. Это был Тимар Агам — мой спаситель, друг и, возможно, будущий муж. Он знал мои страхи и слабости, как никто другой.

В памяти всплыло, что когда-то я была Ульяной, а теперь — стала зрящей Таяной. В этом мире я обманом заняла чужое тело,

и здесь такое преследуется законом. Теперь я понимала, почему при виде законников меня охватывает страх. Они сверлили меня взглядом, как будто знали, кто я на самом деле. Дар, которым я пользовалась, не принадлежит мне.

— Соберись же, Таяночка, пора выходить, — мягко произнёс Тимар, прижимая меня к себе и снова целуя. Я ответила рассеянно, не ощущая никаких чувств, и тут вспомнила: глаза у хозяйки моего нового тела были цвета карамели, тёплые, как летний вечер.

Шатёр был переполнен, зрители съехались изо всех уголков. Они шумели, свистели, выкрикивали что-то в предвкушении чуда, которое должно было вот-вот произойти.

— Пора, милая! — Тимар протянул мне ажурную маску,

и я надела её, ощущая, как маска, словно древний оберег, защищает меня и придаёт уверенности. Он вышел вперёд, а я осталась в тени, наблюдая, как его голос завладевает вниманием зрителей.

— Сегодня особый вечер! — раздался его уверенный голос, и народ стих. — То, что вы увидите, — не простое развлечение. Сегодня… — он сделал паузу, и внимание зрителей напряглось. — Вы сегодня прикоснётесь к тайне. К миру теней. Поможет вам в этом моя невеста, — его голос приобрёл торжественный оттенок, усиливая интригу. — Вы сможете заглянуть туда, что скрыто от людского взора. Встречайте, госпожу Таяну!

Невеста? Тимар никогда не предлагал мне стать его женой. Ни слова, ни намёка — никогда. Но сегодня, видно, он решил произвести впечатление и заработать побольше.

Народ снова загудел, словно разбудили сонный улей. Тимар потребовал тишины, обернулся ко мне и протянул руку, заглядывая в кибитку. Сердце лихорадочно застучало. Слишком много людей, слишком много скрытых лиц, слишком много взглядов — затаённых, оценивающих. Я сглотнула ком в горле

и шагнула вперёд. Свет ударил в глаза, вынуждая зажмуриться на мгновение. В голове вспыхнуло странное воспоминание, но

я успела прогнать его, моргнула несколько раз и привыкла к свету. Мой взгляд невольно устремился к законослужителям. Тот, что сидел в центре с золотыми эполетами, смотрел на меня так, будто видел насквозь. По всему его виду сразу можно было сказать, что он у них главный. Его взгляд был полон недоверия,

а лёгкая усмешка подёргивала уголки губ.

— Задавайте свои вопросы! — громко объявил Тимар.

Я вздрогнула, когда услышала его голос, потому что

в шатре воцарилась мёртвая тишина.

— Мой муж ушёл от нас три года назад, — вдруг произнёс женский голос. Женщина протиснулась вперёд, сжимая в руке какой-то платок. — Я хотела бы спросить… — она замялась, нервно глядя на меня, словно боялась произнести свой вопрос.

В этот момент меня начали окутывать тени, густые и холодные, словно в шатре потемнело. Сердце забилось, как церковный колокол, и в тишине я уловила потусторонний шепот.

— Ваш муж не против, если вы выйдете замуж за Атли, — голос вырвался из меня сам собой, тихий, почти шёпот, но, казалось, меня услышали все. — Он говорит, что Атли — хороший мужик, ваших детей обижать не будет, можете не сомневаться, — слова лились, как вода, и я, не задумываясь, продолжила: — Ещё он велит вам не продавать лошадь старому Маару. Он вас обманывает. Лошадь здорова, Маар специально накормил её прелым сеном, чтобы вы поверили, что она скоро сдохнет,

и продали её ему за копейки.

Женщина побледнела, прикрыла рот дрожащей ладонью

и, словно наяву увидела перед собой покойного мужа, начала отступать назад, не сводя с меня ошеломлённого взгляда.

В шатре повисло молчание. Все, включая меня, наблюдали за её медленным отступлением, её потерянными глазами. Я чувствовала, как по всему телу пробегает дрожь, и оглядывалась

по сторонам, молясь, чтобы это всё быстрее закончилось.

Тихий, зловещий шёпот заставил меня снова обернуться:

— Господин Жиль… — Я повернула голову вправо, где на скамейке сидел угрюмый парень. Увидев, что я смотрю на него, он дёрнулся, содрал с головы шапку и уставился на меня с ужасом. — Ваш отец передаёт привет и предупреждает: если будете издеваться над матерью, он заберёт вас к себе.

Мужчина вскочил с места, открыл рот, чтобы возразить,

но я уже повернулась к женщине в четвёртом ряду. В её глазах стояли слёзы.

— Госпожа Фарита, ваша дочь Гурета просит отпустить её и больше не оплакивать. Портрет, который вы заговорили, сожгите. Он удерживает её здесь, не позволяя уйти в мир иной. Она устала и хочет обрести покой.

Женщина схватилась за сердце, её плечи задрожали,

и сквозь слёзы она громко выкрикнула:

— Доченька, прости меня! Всё сделаю, как ты просишь.

Я отпускаю тебя.

Сидящие впереди начали отодвигаться подальше, будто что-то холодное коснулось их спин. Вокруг меня сгущались тени, мне хотелось сбросить их, стряхнуть, но они держали меня в железных тисках. Шёпот в голове заставил меня взглянуть на законослужителей. Дрожа, я произнесла:

— Сейлор Туссен.

Немолодой, грузный законослужитель на мгновение растерялся, но затем заулыбался с лёгкой насмешкой.

— Ну, сейчас мы и узнаем, шарлатанка ты или нет. Что ты хочешь мне сообщить? У меня нет вопросов к мёртвым.

— Ваш брат Торио говорит, что вы не там ищете. Надо искать рядом.

— Что? Что ты сказала? — Он привстал, нахмурившись.

— Он говорит, ищите среди своих.

— Пусть назовёт имя! — резко выкрикнул он.

— Простите, но я не могу ответить. Время вашего брата истекло, его призвали туда, откуда он пришёл сюда.

Законослужитель повернулся к своим сослуживцам

и, кажется, одобрительно кивнул:

— Смотрите-ка, вроде не шарлатанка, — услышала я его бормотание. Толпа снова загудела.

Я пыталась уловить следующий шёпот, когда вдруг поднялся другой законослужитель, тот самый с золотыми эполетами, который с самого начала смотрел на меня с недоверием. Он высоко поднял руку, призывая народ к тишине, и все моментально замолкли.

Голос его был холодным и резким.

— Два года назад пропала моя жена. Хочу узнать, жива ли она.

Я замерла, напрягаясь, стараясь прислушаться, но вокруг стояла зловещая тишина. Ни шёпота, ни теней.

— В мире мёртвых я её не слышу и не вижу, — ответила

я тихо, чувствуя, как по телу разливается страх. Меня начал душить ужас, накатило тёмное предчувствие беды.

Главный законослужитель поймал мой взгляд, хищно улыбнулся, глядя прямо в глаза, и сел обратно, достал из кармана ручку и блокнот и начал что-то записывать. Затем он махнул Тимару, и мой жених, чуть ли не кланяясь до земли, приблизился к нему. Законослужитель сунул Тимару записку. После этого все трое мужчин поднялись с мест и медленно направились

к выходу.

Тимар вложил записку мне в руку, и в ту же секунду

я почувствовала жжение. Подняв манжету, я увидела, как сильно вздулась вена, словно под ней что-то пульсировало. На коже проявилась татуировка — ящерица, которая засверкала, переливаясь, будто живая. Я застыла, ошеломлённая. Неужели я схожу с ума? Или это просто галлюцинация?

Ещё четверть часа я отвечала на вопросы зрителей, и голос мой совсем охрип. Лица людей размывались, а я уже не понимала, кому отвечаю. Просто произносила то, что нашёптывали мне тени. Но их шёпот звучал таким оглушительным, словно они кричали в рупор, прямо в ухо. Голова раскалывалась от этого крика, сердце колотилось, как бешеное. Больше всего мне хотелось закричать: «Хватит! Отстаньте от меня все!» Мир перед глазами темнел, и я пошатнулась, едва удержавшись на ногах. Тимар подхватил меня, когда я начала терять равновесие.

Я закатила глаза от изнеможения:

— Больше не могу.

К счастью, он не стал трясти меня или бить по щекам, как это делал раньше, когда я уставала до беспамятства. Вместо этого он громко объявил:

— На сегодня хватит, господа. Если у вас остались вопросы к вашим близким, будем рады видеть вас завтра на выступлении.

В этот момент в шатёр вошла охрана законослужителей. Четверо в чёрной форме окружили меня, а главный из них, высокий и крепкий, властно заявил:

— Именем закона Цусэта вы задержаны, госпожа, до выяснения вашей личности. Вряд ли завтра ваше представление состоится.

Народ взорвался: кто-то свистел, кто-то кричал оскорбления. А тени… тени разозлились не меньше, их дыхание холодом окружило меня, зловещий шёпот доносился со всех сторон.

Я закрыла глаза, не желая видеть ни их, ни разъярённую толпу, но тут охранник слегка подтолкнул меня:

— Прошу, госпожа, не сопротивляйтесь. Лучше добровольно подчинитесь и идёмте.

Мне не позволили даже зайти в кибитку переодеться. Повели из шатра прямо в маске и сценическом костюме. Пока мы шагали по улице, я развернула записку и прочла:

«Не смей даже думать о побеге!»

Каждая буква будто оживала перед глазами, и предательский страх цепко сжимал сердце. Внутри всё подсказывало: нужно бежать, пока не поздно, но момент был упущен. Осень стояла тёплая, но вечерами подкрадывалась промозглая прохлада. Я мёрзла в тонком костюме и невольно ежилась. Хотя, если честно, не понимала, от чего меня трясло сильнее — от холода или от страха. Шлейф мёртвых теней неотступно тянулся за мной — тех, кто не успел попрощаться, не дождался связи

с родными. Теперь они шли по пятам, как будто я стала для них последним выходом… или дверью, за которой кто-то ещё мог услышать голос родного человека. И сердце сжалось под гнетом тревоги, как будто сама смерть коснулась груди.

Тимар тоже шёл следом, но охрана не подпускала его

ко мне.

— Таяна, всё будет хорошо, я уверен, это какая-то ошибка. Тебя обязательно отпустят, — негромким, но отчаянным голосом выкрикивал он мне вслед. Никогда прежде я не ощущала такой пустоты внутри. Всё закружилось, перед глазами поплыл туман, и я начала падать. Чьи-то сильные руки перехватили меня. На миг меня накрыла бездонная тьма — и мир исчез.

Очнулась уже от звука чужих голосов:

— Вам сюда нельзя!

— Послушайте, — раздражённо бросил Тимар. — Разве вы не видите, что ей плохо? Она сейчас не в состоянии отвечать

за свои действия и слова.

— Мы разберёмся, — холодно отрезал стражник.

— Ей нужен отдых. Она устала.

Я ещё не до конца пришла в себя и не понимала, куда меня вели — а вернее, несли. Дверь распахнулась. Стражник, заметив, что я очнулась, осторожно опустил меня на пол, но даже

в этом движении чувствовалась сила, и я пошатнулась.

Мы прошли по длинному узкому коридору и остановились у двери с табличкой: «Комната дознаний».

Я вздрогнула, когда дверь за мной захлопнулась, окончательно отрезая от свободы. Стражник указал на стул, протянул стакан воды и терпеливо ждал, пока я выпью, прежде чем командным тоном приказать:

— Сиди смирно.

Затем он вышел, оставив меня в одиночестве. Меня била дрожь так сильно, что зубы стучали. Через несколько минут

в комнату вошёл тот самый законник в золотых эполетах, который спрашивал о своей жене. Он стоял напротив, сверля меня взглядом, и я молилась исчезнуть, раствориться в воздухе, стать невидимой.

— Значит, ты зрящая? — холодно спросил он, шагнув вперёд и резким движением сорвал с меня маску. Его губы изогнулись в усмешке, пока он разглядывал моё лицо.

Страх накрыл, как сеть, из которой не выбраться. И тут же странные обрывки воспоминаний снова всплыли в голове. Тем временем законник властно взял меня за подбородок, заставляя поднять голову и встретить его взгляд.

— Чужая невеста, а что с твоими глазами? — усмехнулся он, изучая моё лицо с недоброй заинтересованностью.

Всё внутри меня взорвалось яростным протестом. Невыносимо хотелось, чтобы он немедленно отпустил, чтобы не смел даже прикасаться ко мне.

— Не трогайте меня! — я нервно дёрнулась, сбрасывая его руку с подбородка.

— Отвечай, — его голос стал твёрже. — Я, кажется, задал тебе вопрос.

— Не разговаривайте со мной таким тоном. С моими глазами всё в порядке, — выпалила я, стараясь подавить дрожь в голосе.

Он прищурился, и в его глазах промелькнуло что-то, похожее на узнанное, старое:

— Лиора, долго ты собираешься притворяться, что не узнаёшь меня?

Лиора. Это имя всегда мелькало в моих смутных воспоминаниях, с тех самых пор, как я оказалась в этом мире. Неужели оно принадлежит моему телу? Проклятье, вот к чему привела вся эта затея с «большим городом» и быстрыми деньгами. Теперь придётся выпутываться из дерьма, в которое влезла

с подачи Тимара. А ведь он законник. Судя по всему, сюда он пришёл не просто так — стражник назвал его мистри. Тимар рассказывал, что мистри, из рода Сиятельных, Высокого Дома,

и они обладают властью, способной претендовать даже на королевский престол.

Кажется, я влипла по-настоящему — либо сгнию в темнице, либо меня казнят за присвоение чужого тела. А Тимар? Тимар остался в стороне, а ведь это он затащил меня сюда, в этот город, где всё пошло под откос. И на миг мне показалось, что сделал он это специально.

— Отвечай, Лиора! И не смотри на меня, будто видишь впервые.

Что я должна была ответить? Я ведь не Лиора! Но внезапно в голове вспыхнуло странное воспоминание, и я, сдержанно

и холодно, ответила:

— Уйди от меня, я не хочу с тобой разговаривать.

— Разве мистрис может так разговаривать со своим мужем? — его голос опять стал ледяным, в каждом слове слышался укор.

— У меня новая жизнь, и нет места старым мужьям.

— А новеньким женихам, значит, место есть?

Неожиданно для себя я выдохнула, почти оправдываясь:

— Мы ещё не помолвлены.

— А ты и не можешь быть помолвлена, потому что ты — моя жена, ты принадлежишь мне. Или забыла? — его слова, как удар, отозвались в моей груди, но вместо страха я ощутила непроходимое упрямство.

Кажется, за сегодняшний день я натерпелась столько страха, сколько не испытывала за всю свою жизнь. Вдруг я вспомнила, что на Земле у меня уже был один такой «муж», от которого я ушла в никуда, и впускать другого в свою жизнь я точно не собиралась.

— Я принадлежу только себе. У меня новая жизнь и новое имя. Так что выдохни и забудь меня.

— Что-то в тебе не так. Там, в шатре, я видел свою Лиору — робкую, затравленную. И куда же исчез этот твой страх? Куда делась привычка опускать глаза и молчать? Кто ты? Взгляд у тебя чужой, дикий, как у хищной кошки. Почему ты исчезла? — его пристальный взгляд, как пронзающий меч,

не отпускал.

— На какой из твоих вопросов ответить? Их слишком много.

— На все.

— Я не всё помню. Я получила травму и потеряла память, — отчаянно произнесла я, но тело само напряглось: от его прикосновений становилось жутко неприятно.

Он отошёл, развернулся, и на его лице вновь появилась саркастическая усмешка.

— Если бы ты была моей женой, то знала бы, как трудно меня обмануть. Поэтому я даю тебе ещё один шанс сознаться, кто ты на самом деле, — он подошёл вплотную и произносил слова, будто удав шипел у моего лица. — Меня практически невозможно обмануть.

Я вздрогнула, внутренний голос подсказывал, что, может быть, пора признаваться. Но всё же решила сделать последнюю попытку оправдаться, надеясь, что он поверит.

— Я действительно твоя жена, но надеюсь скоро перестать быть ею.

— Держишься хорошо, браво! Только для твоего сведения, у нас разводов не бывает. Списываем это невежество на твою потерю памяти.

— Тогда кто я, по-вашему? Двойник вашей жены? А значит, мы не женаты. Так что отвяжитесь и выпустите меня отсюда! — страх прорвался в голосе, и я перешла на «вы».

— Это тело моей жены, и ты его присвоила. А знаешь ли ты, что за это тебя могут прямо сегодня казнить?

— У вас богатое воображение. А где доказательства?

Он схватил мою руку и резко отогнул манжет. В этот момент, опять неприятная дрожь пробежала по всему телу — мои мышцы сами сжались от его прикосновения.

— Вот наша брачная метка! — Он также задрал свой рукав, показывая точно такую же татуировку. Метки засияли, и по ним снова заструился покров ящерицы. — А ещё, милая, у меня редкий дар: я вижу тех, кто присваивает чужое тело. Так что выкладывай, Таяна… или как там тебя? Мистри не разводятся, но вдоветь — это всегда возможно. И не пытайся мне лгать, я всё вижу.

В этот момент моё сердце упало. Кусая губы до крови,

я лихорадочно соображала, что делать дальше. Взгляд метнулся к двери — хоть бы кто-нибудь вошёл…

Мой отчаянный взгляд не ускользнул от законника. Он усмехнулся и добавил:

— Не надейся, что тебе кто-то поможет. Никто не осмелится войти, пока я не дам распоряжение. А твой кавалер из балагана, скорее всего, уже прихватил выручку и сбежал.

— Не мечтайте. Он не такой, каким вы его представляете, — бросила я, пытаясь не выдать волнения.

— Был бы заботливым, да лучше меня, не превратил бы твою жизнь в балаган.

Глава 5

Тимар действительно многое для меня сделал. Когда я оказалась в этом теле, была на грани жизни и смерти. Тело отторгало мою душу, каждый день я чувствовала, как слабость сковывает меня, едва позволяя подняться с постели. Я постоянно проваливалась в беспамятство, ночами меня терзали кошмары, а тени не давали покоя. Я не могла есть — желудок отказывался принимать пищу и воду. Даже маленький глоток воды вызывал рвоту, и казалось, что с каждым глотком душа готова вырваться обратно в пустоту. Адаптация души в новом теле была настоящей мукой. Если бы не Тимар, я, наверное, уже давно оставила бы и этот мир. Вот и сейчас наверняка мечется у здания, не находя себе места. И даже думать не хочу, что он мог бы сбежать с вырученными деньгами.

Я собрала всю свою смелость, сжала её в кулак, заставила себя смотреть прямо законнику в глаза и решительно сказала, переходя снова на «ты»:

— Ты не можешь просто взять и перечеркнуть всю мою жизнь. У тебя нет на это права. Раз уж ты обладаешь даром охотника, способным обнаруживать тех, кто присваивает чужое тело, то должен был догадаться, что твоей жены больше нет.

И я не собираюсь становиться её копией. Можешь и дальше запугивать меня казнью, но всё равно ничего не добьёшься.

Я вот смотрю на тебя и думаю: если бы ты хотел казнить меня, уже бы сделал это. Значит, я тебе нужна, только не знаю, зачем. Поэтому, тебе лучше договориться со мной по-хорошему. А иначе, ради Бога — казни. Я уже один раз умерла, и это не так страшно, как ты думаешь. Ещё раз умереть — поверь, для меня не так уж ужасно.

Слова давались мне нелегко, сердце лихорадочно стучало,

а внутри всё дрожало от страха. Но я смотрела прямо, не отводя взгляда от его холодных, пронизывающих глаз, изо всех сил стараясь не выдать дрожь, охватившую каждую клетку моего тела.

Он не торопился с ответом, но и хватать меня за руки перестал. Спокойно, даже с какой-то ленивой невозмутимостью, произнёс:

— Составим договор. Ты мне нужна на три месяца, максимум — на полгода. После этого ты свободна. Обещаю, никаких претензий к тебе больше не будет.

— И всё?

— А что ещё ты хочешь?

— За это время, которое я, как понимаю, не смогу работать, я бы уже скопила денег на маленький домик в лесу, у реки или на холме, недалеко от городка Вэллина.

Он усмехнулся краешком губ, глядя на меня с тем же спокойным интересом, и добавил:

— Заплачу хорошо, можешь не беспокоиться. Хватит на дом в Дерри.

Дерри! Город мечты, о котором я и подумать не могла. Он был не так далеко от столицы Лемун. Я там никогда не бывала, но Тимар грезил этим местом и часто рассказывал о нём. Дерри, как он говорил, делится на две части, словно разрезанное пополам яблоко. Темп жизни в его частях был совершенно разным — будто бурное течение реки и тихая заводь. В одной половине высились громадные деловые здания — офисы, банки, отели, департаменты — всё сияло вывесками дорогих магазинов и гудело клаксонами парамобилей. Жизнь кипела, захватывала, словно осенний лист, подхваченный ветром. А на другой половине всё совершенно иначе. Узкие улочки с уютными домиками, а перед каждым домом, клумба с цветами. В обеденный час там не встретишь ни души: жители наслаждаются домашней кухней. А вечерами прогуливаются в красивых парках. В основном, дома там принадлежали людям из высшего общества. Предложение заманчивое, но и расплата наверняка окажется высокой цена, вероятно, высокая.

— И что мне нужно будет делать?

— Быть женой.

— То есть… спать с тобой?

— Этот пункт можем опустить, если хочешь.

Полгода — и у меня будет дом. Больше не придётся стоять перед толпой, дрожа от страха перед арестом. Думаю, вряд ли кто-то отказался бы от такого предложения. Тимар на моём месте не раздумывая согласился бы, а я всё же хочу сначала прочесть договор. Подумав, я решительно заявила об этом.

— Мне нужно сначала видеть договор, а уж потом я могу дать ответ.

— Что ж, поедем домой в Лемун, там и составим договор.

А по дороге ты мне расскажешь всё о себе — кто ты на самом деле? — его голос прозвучал мягко, но в глазах скользнул холодный блеск.

— Лемун? Нет уж, сначала договор, а потом поедем в Лемун, и то если я соглашусь.

Лемун — это столица Высокого двора.

— Я учту все твои пожелания, обещаю, — ответил он тоном, который звучал чуть серьёзнее обычного.

— Замечательно. Тогда сначала составим договор. Уверена, для тебя это не составит проблемы.

— В таком случае нам придётся арендовать номер в отеле и обратиться к моему юристу для подготовки надлежащего договора. Он сможет прибыть лишь через три дня.

— Но, сперва выслушай мои условия, а потом зови своего юриста.

— Хорошо, выслушаю. Но не здесь, — он осмотрелся

с едва заметной настороженностью. — Стены тоже имеют уши. Поехали.

— Мне нужно полчаса.

— Зачем?

— Просто по-человечески объясниться с моим другом.

Он прервал меня, склонив голову в насмешливой манере:

— Женихом?

— Да, с моим женихом, если тебе так нравится это слово.

— Нет, мне оно не нравится! Если ты соглашаешься на договор, у тебя не будет ни минуты, чтобы «объясняться» с кем-то ещё.

— Но я ещё не согласилась, — ответила я, всё больше убеждаясь, что с этим господином будет нелегко

— Значит, объяснишься с ним после того, как прочтёшь договор.

— В таком случае, я вообще отказываюсь что-либо с тобой заключать.

— Хорошо, тогда ты арестована.

— Что? — я почувствовала, как внутри всё похолодело.

— Ты всё правильно услышала, — ответил он с тем же ледяным спокойствием.

— Я так и знала, что о честности в сделке не идёт речи. Недаром ты такую цену предложил, — слова срывались с моих губ с горечью.

Он усмехнулся, саркастично прищурив глаза:

— Я просто не могу позволить своей законной жене разгуливать по городу с женихами. Ты за кого меня принимаешь?

— Послушай, я уже два года живу с другим…

— Ты исчезла, и я не знал, где ты. А теперь стоишь передо мной, и я должен молча смотреть, как ты любезничаешь

с другим?

— Я просто скажу ему, что, возможно, уеду.

— Хорошо, скажешь ему всё в моём присутствии. Тогда

я смогу объяснить коллегам, что ты потеряла память, а во время нашей беседы всё вспомнила.

— Ладно, согласна. Но не обещаю, что соглашусь с договором и слепо пойду за тобой.

Он открыл тяжёлую дверь и отдал распоряжение охраннику. Затем, взмахнув рукой, указал, чтобы я шла вперёд. Мы вышли на улицу, но у департамента Тимара не было. Мне стало неловко перед законником, и, словно оправдываясь, я сказала:

— Он, наверное, ждёт меня в шатре.

— Не думаю, но если тебе нужно убедиться, что я прав, готов проводить тебя и туда.

Когда мы вошли в шатёр, к нам тут же направился незнакомый толстяк с озабоченным лицом.

— Мистри, — обратился он к законнику, — по вашему приказу шатёр не закрывали, и в итоге его разграбили. Все вещи госпожи Таяны нищие растащили.

— А где господин Тимар? — тихо спросила я, чувствуя, как голос предательски дрожит.

— Он получил выручку с выступления, заказал экипаж

и сразу уехал.

— Куда? — еле выдохнула я, поражённая.

— Не могу знать, госпожа Таяна. Но мы можем компенсировать вам некоторую сумму за то, что не уберегли ваши вещи.

— Не надо ничего компенсировать, — ответил законник с насмешливой улыбкой, не дав мне договорить.

Честно говоря, мне было обидно до слёз. Даже в мыслях

не допускала, что Тимар может так поступить. А теперь я чувствовала стыд перед законником — он оказался прав. Чтобы хоть немного скрыть свою неловкость, я собрала всю свою смелость и, как могла твёрдо, сказала:

— Как это — «не надо»? У меня ничего не осталось, кроме того, что на мне надето.

Толстяк выпучил глаза и с изумлением уставился на законника, ожидая, что он ответит.

Но законник не стал ничего говорить. Он просто крепко взял меня под локоть и повёл к выходу. Холодная, неприятная дрожь снова побежала по всему телу, и меня передёрнуло от отвращения. Горло сжалось, а воздух будто застрял где-то глубоко внутри. Замечая мою реакцию, он вдруг отпустил руку,

и я, освободившись, жадно втянула воздух, как будто после долгого задержанного вдоха.

Он остановился, его голос был тихим, лишённым всяких эмоций:

— Я позабочусь, жена, о том, чтобы ты ни в чём не нуждалась, пока будешь со мной, и после тоже. Я обеспечу тебе безбедную жизнь.

— Но супружеский долг выполнять я не буду, — категорично ответила я.

Он едва заметно усмехнулся и добавил:

— У нас будут раздельные спальни. Даю слово чести: никаких интимных отношений, ну если сама не захочешь. Это тебя устроит? Поверь, ты мне нужна для другого.

— Для чего именно, можно узнать подробнее?

— Конечно, узнаешь, но не здесь и не сейчас.

Когда мы добрались до отеля, оказалось, что свободных комнат нет, за исключением одного общего номера.

— Нет, нет, и ещё раз нет! Я не согласна ночевать с тобой

в одной комнате, — выпалила я, чувствуя, как страх пробегает по спине.

— Тогда у тебя есть другой выбор — немедленно ехать

со мной в Лемун, и договор мы составим уже там.

— Какие гарантии, что ты не обманываешь?

— Даю слово чести!

— О нет, это пустое обещание не для меня.

Он выкатил глаза, его брови взметнулись вверх, и грубым, давящим голосом он заявил:

— Ты осмеливаешься не верить мне, наследнику древнего рода? Да я сию же минуту могу лишить тебя головы!

— Вот, ты сам даёшь мне повод не верить тебе. Несмотря на все обещанные тобой золотые горы, ты ведь, как наследник древнего рода, можешь просто лишить меня головы. Зачем тогда платить?

— Да уж, теперь я точно уверен: в тебе только тело моей жены, а вот её внутренностей здесь нет. Кто ты? — его взгляд был пронзительным, он явно ждал ответа.

— Я Ульяна Цветкова.

— Кто-о? — его удивление было почти комичным.

— Да, я не твоя жена Лиора и не Таяна. Убеди меня хоть чем-то, почему я должна тебе доверять?

— Я знаю наизусть всех, кто рождён на наших землях с необычными именем и фамилией. Таких людей немного. Почему твоих данных там нет?

— Может, потому что я не рождена на ваших землях.

— И с какого ты мира? — его голос стал ниже, как будто он не знал, верить ли услышанному.

— А этот мир какой? — парировала я вопросом на вопрос, глядя ему прямо в глаза. Тимар так и не объяснил, куда я попала. А расспрашивать кого-то постороннего об этом я боялась:

и без того здесь жила на птичьих правах.

— Детка, в нашей вселенной три параллельных мира, которые обязаны подчиняться нашему производному миру. Миру порядка и власти. Это мир, которым правит древний род, в том числе и наш род — мистри Волт Айпи, — произнёс он, как будто в этих словах заключался весь смысл его существования.

— Если честно, мне это ни о чём не говорит, мистри! Чуть-чуть подробнее, пожалуйста. Что значит «три параллельных мира»? Разве такое возможно?

— Ты и этого не знаешь? — в его голосе скользнула усмешка, но взгляд остался тяжёлым и настороженным.

— Ну, давай спишем это снова на мою потерю памяти, — ответила я, пытаясь сохранить уверенность в голосе, хотя внутри всё напряглось, как туго натянутая струна.

— Пойдём отсюда. Раз уж ты не хочешь оставаться в номере, значит, едем домой. И обо всём поговорим в дороге, где нас никто не услышит. Поверь, я умею держать своё слово.

— Мне трудно верить словам, которые для многих оказываются пустыми обещаниями, — скрестила руки на груди, глядя на него исподлобья, решив не давать так легко себя увести.

— Ну, тогда предложи ты, как нам поступить сейчас, — он слегка приподнял бровь, его голос был полон ожидания.

— Я ещё плохо ориентируюсь после болезни, да и в этом городе я впервые.

— Привлекать городские власти мне не хотелось бы, поэтому тебе придётся довериться мне, — ответил он, и его слова прозвучали мягче, но в глазах всё так же светилась железная твёрдость.

Он махнул рукой офицеру, стоявшему у дверей отеля,

и громко распорядился:

— Мне срочно нужно уехать, поэтому проверку в клубе

я поручаю вашему следственному департаменту. Отчёт о проверке перешлёте через секретный портал. И распорядитесь, чтобы к выходу подогнали мой парамобиль.

Офицер кивнул и тут же удалился, мгновенно исполняя приказ. Я стояла рядом, стараясь осмыслить всё услышанное

и ощущая, как внутри начинает подниматься тревога.

Мы вышли из отеля, и, увидев старинный парамобиль,

я вдруг вспомнила, какими были автомобили там, на Земле.

А может, именно с таких и началась вся наша индустрия? — мелькнула мысль. Я не всё помню из той жизни, иногда моменты неожидано всплывают в памяти, и вот такие чудеса видела когда-то в музеях.

На размышления времени не дали — законник снова взял под локоть. Меня передёрнуло от его прикосновения, а он, заметив, едва усмехнулся.

— Если согласишься на договор, то на людях тебе придётся терпеть мои ухаживания, — с улыбкой произнёс он, открывая дверцу. Я забралась в парамобиль, проигнорировав его замечание.

Внутренний вид машины немного поразил меня: место водителя вовсе не напоминало привычное кресло — это был, скорее, табурет со спинкой, лишь слегка усовершенствованный. Огромный руль и длинная ручка передач придавали этой конструкции ещё более архаичный вид. Справа стоял точно такой же табурет, а заднее сиденье и вовсе выглядело, как скамейка, рассчитанная, видимо, на двоих, а то и троих пассажиров. Зато обито всё было на удивление богато и со вкусом: кожа двух оттенков, светло-бежевый и глубокий коричневый.

Парамобиль с натужным тарахтением отъехал от отеля, распугивая птиц и редких прохожих. Машина рванулась вперёд и, гремя, свернула к площади, где я недавно выступала в шатре. Подъезжая ближе, я увидела над шатром огромную вывеску: «Палас для зрелищ». Название меня невольно рассмешило, но

я подавила улыбку, чтобы законник не заметил.

Мы ехали в молчании. Я ждала, когда он заговорит первым, но он явно рассчитывал на то, что разговор начну я. Ну что ж, пока мы ещё не покинули город, я всё-таки решила заговорить первой.

— Сударь… или как там тебя… мистри… ох, извиняюсь, забыла ваше древне-родовое имя.

— Вообще-то меня зовут Салтазар Одли Волт Айпи, — произнёс он, не скрывая снисходительной улыбки.

Мда-а уж, таких имён я ещё не слышала в своей жизни. Хотя, кто знает, может и слышала, но просто не помню.

— Я так понимаю, Волт Айпи — это фамилия, а имя значит Салтазар Одли?

— Да, — коротко ответил он.

— А можно покороче? Просто Салтазар, или…

— Или, — улыбнулся он, и лицо его как-то просветлело. Улыбка у него была красивая, и в этот миг он даже показался симпатичным. — Родные и друзья называют меня Одли, — продолжил он.

— Одли, конечно, легче запомнить, чем всё остальное, — кивнула я.

— Ты, как моя жена, обязана знать полное имя и фамилию, — сказал он наставительно.

— Значит, я Лиора Волт Айпи?

— Почти.

— Что значит почти? — нахмурилась я, ощущая подвох.

— К моей родовой фамилии ты, как жена, присоединилась со своей фамилией. Ты — Лиора Кипсель Волт Айпи, — добавил он с лёгкой усмешкой и даже гордостью.

— Надо же, моя фамилия намного красивее, чем твоя, — рассмеялась я.

— Ну вот и познакомились, Цветкова Ульяна, — в его голосе вновь появилась та нотка раздражения. — А теперь рассказывай, откуда ты появилась? Хотя, у меня есть одна догадка.

— Какая у тебя догадка? Озвучь. Если окажешься прав, тогда мне не придётся объяснять то, чего я сама не помню.

— Я думаю, ты из мира Падших.

— Почему ты так думаешь? — переспросила я, хотя понятия не имела, что это за мир, и кто такие Падшие.

— Во-первых, ты зрящая. Таким паранормальным магическим даром обладали только Падшие, и даже среди них это редкость. Зрящие — это те, кто способны видеть скрытое, предсказывать будущее или воспринимать магические потоки, недоступные обычным людям.

— Поподробнее, чтобы я могла вспомнить то, что забыла после травмы, — солгала я, стараясь говорить как можно естественнее.

— Ты серьёзно не помнишь, откуда ты? — он вглядывался в меня, словно пытаясь разглядеть в моей душе что-то ускользающее.

— Я просто хочу вспомнить то, что стёрлось в голове. Ты сказал, три параллельных мира. Как это?

Он притормозил, заглушил мотор и наклонился ко мне ближе, словно боясь, что его слова кто-то подслушает.

Всё, что я тебе сейчас скажу — это старая классификация из фолианта, официальная трактовка. Нас ей учили с детства, как аксиоме. Но поверь, далеко не все из нас с ней согласны… Он помолчал и продолжил, чуть понизив голос:

— Тонкая, но невидимая грань разделяет наши три мира, — начал он медленно. — Мир Падших, мир Теней и мир Порядка. Эти миры существуют параллельно, но подчиняются строгой иерархии.

Мир Падших — это якобы царство хаоса, безудержной власти и темных сил. Здесь правят существа, отвергнутые миром Порядка за их жажду безграничной власти и стремление к разрушению. Они обладают колоссальной силой, но лишены морали и сострадания. Это вечная битва за превосходство, где каждый готов предать ближнего ради собственного возвышения.

Мир Теней — загадочная сфера, населенная существами, чья природа ускользает от понимания. Они не принадлежат ни миру Падших, ни миру Порядка, но способны влиять на оба эти мира. Тени скрываются в темных углах реальности, наблюдая

и выжидая, готовые вмешаться в ход событий. Их мотивы неясны, а намерения непредсказуемы.

Мир Порядка — царство стабильности, законности

и контроля. Здесь правим мы, Сиятельные из Высокого Дома, наделенные властью и авторитетом, стремящиеся поддерживать гармонию и предотвращать вторжение сил хаоса. Сиятельные — это благородные семьи, обладающие магическими способностями и высоким статусом в обществе. Наш мир является производным от двух других, созданным для сдерживания влияния Падших и Теней и не позволяющий им нарушать установленный порядок. Пресекают магические отклонения и… запрещают любые связи с Падшими и Тенями. Но мой отец… он всегда считал это ошибкой, что искусственные стены между нами — дело рук тех, кому нужна власть, а не гармония.

Он отвёл взгляд и тихо добавил:

— А теперь представь, — произнёс он глухо, — что все три двери открылись. И никто не знает, кто первым в них войдёт. Вот примерно такая ситуация сейчас в наших мирах.

При его рассказе я пыталась запомнить всё, что он описывал, и мне стало вдвойне страшно от того, куда я попала, куда меня занесло и почему. Три мира… сливались в один, и если честно, я не до конца понимала, как это вообще возможно.

Всё, что он рассказывал, звучало как фантастика. И, если честно, многое ускользнуло. Для меня эти миры по-прежнему остались загадкой. Возможно, позже я начну понимать, что ими движет.… Уверена, многое ускользнуло или даже запомнилось искажённо. Я чувствовала себя первоклассницей, которую усадили на лекцию по квантовой магии — и ожидают, что всё пойму с первого раза. В голове просто не хватало места для новой реальности, так как вся информация не укладывалась в ней.

Он продолжил свой рассказ:

— Семьдесят лет назад в жестокой войне за господство победу одержал мир Порядка. Падшие были изгнаны за непреодолимую грань, но до сих пор ищут пути вернуться и восстановить своё влияние. А Тени — они по-прежнему наблюдают из своих границ, готовые вмешаться, когда запахнут перемены. В Академии Магов уже давно предсказывают нестабильность. Учёные уверены: мир изменится после смерти королевы. Магия Падших снова набирает силу. Их мир, как и мир Теней, считается вторичным, но именно там рождается всё больше хаоса. Когда-то Падшие владели даром зрящих — и благодаря этому подчинили Тени.

Он ненадолго замолчал, словно давая мне переварить эту картину. Я попыталась осмыслить, что услышала — три мира, три грани, а внутри — хрупкий баланс, который вот-вот готов рухнуть.

— Но при чём тут королева? — наконец выдавила я. — Почему от неё столько зависит?

— Потому что на ней заканчивается проклятие Черной Матери.

Я напряглась. Это имя прозвучало как из сказки.

— Кто такая эта Черная Мать?

— В войне за престол отец нынешней королевы — король Виго — смертельно ранил Черную Богиню, которую в их мире звали Чёрной Матерью. Она была источником древней силы Падших. Перед смертью она успела проклясть весь род Виго: династия завершится на единственной дочери, а после её смерти престол вернётся Падшим.

— Но ведь королева жива… — неуверенно сказала я.

— Вот именно. В этом и загадка. По всем расчётам, она должна была умереть ещё тогда, в ночь её сорокалетия. Проклятие Черной Матери всегда точное — до дня, до часа. Но она выжила. Как — никто не знает. В придворных кругах об этом ходят только догадки. Одни шепчут о древних обрядах, другие — о тайных союзах, о помощи извне. Официально — всё покрыто молчанием. Но все знают: в ту ночь кто-то помог ей. И с тех пор королева живёт — но каждый день для неё стал долгом, а не привилегией. Она понимает: та сила, что спасла её, может однажды отвернуться. Или потребовать расплату.

— И теперь она — последняя из своего рода? — уточнила я.

— Да. И она последняя, в ком течёт древняя кровь драконов.

Я замерла, пытаясь осмыслить сказанное.

— Драконов? Они что у вас тут существуют?

— Драконы… — в голосе Одли мелькнула тень уважения. — Они исчезли задолго до великой войны. По легенде, именно они когда-то правили этим миром. Исчезли, оставив после себя магическое наследие. Известно, что у короля Виго в жилах текла часть их крови — не чистая, но сильная. В сражениях он временами проявлял признаки этой силы: в пылу битвы у него появлялись когти — длинные, как у хищного зверя. Полностью в дракона он не обращался, но даже это было доказательством происхождения.

— А сейчас… сейчас у королевы есть такие признаки? —

с замиранием сердца спросила я.

— Нет. Лишь нестабильная психика и угасающая магия. Без дара она не может выбрать преемника из своей семьи. Но корона пустовать не может. Кроме её, за трон готовы биться ещё три древних рода: Волт Айпи, Герон и Турнель.

— Ага, значит ваш род среди претендентов на престол. Так, теперь ближе к делу, зачем я понадобилась?

Прошло несколько минут, но он продолжал молчать, погружённый в раздумья. Я не выдержала.

— Ну и-и-и? Я-то тебе зачем?

— Два года назад я нашел из рода Тоберон одну даму

по линии моей настоящей жены. Она доводится родной сестрой отцу Лиоры. Ее история ни в нашем, ни в каком другом доме никогда не обсуждалась и не обсуждается. Эта тема под запретом. И она единственная из Высокого Дома, на кого не пало проклятие.

— Так, погоди, на вашем роде тоже проклятие? Но ты ведь не такой старый, как королева. — Когда прокляли её род, я так понимаю, у неё уже был дар, и на тот момент ей было пять лет. Правильно?

— Правильно. Под проклятие пал мой отец, находясь рядом с Виго во время той войны. Он тогда не был женат. А дар мне достался от матери, редкий в нашем мире.

— Так, стоп, стоп. Мы уже договорились, что спать с тобой я не буду, тем более рожать тебе детей, а то есть наследников

в продолжении твоего магического дара.

— Вот мы и подошли к главному. Я не прошу тебя спать

со мной или рожать детей. Моя настоящая жена не имела дара и не могла родить. Она была пустой.

— То есть, это теперь я пустая?

— Я не знаю, кто ты, но ты в теле моей жены.

— Тем более, зачем тогда я тебе?

— Ты же не даёшь мне рассказать, всё время стоп да стоп, перебиваешь.

— Ладно, молчу. Говори, — я вздохнула.

Он повернулся ко мне и заговорил более серьёзно:

— Два с половиной года назад мне удалось выйти на след Вирсавии, женщины из рода Тоберон, — начал он. — Когда-то мой отец вмешался, чтобы спасти её от казни. Король и весь Высокий Дом были против неё. Она нарушила закон нашего мира, выйдя замуж за мужчину из рода Падших — а за это полагалась только смерть.

Он замолчал на миг, затем продолжил, уже тише:

— Иногда я думаю, сколько жизней было погублено этими устаревшими законами. Смешанные браки запрещены, будто любовь между мирами — это преступление. Словно кровь важнее жизни. Эти законы давно пора менять. Но слишком много тех, кто питается страхами, а не надеждами. Поэтому любое нарушение каралось жестоко — смертью.

Он провёл ладонью по рулю. И продолжил:

— След привёл нас в мир Бегма. Туда я отправил свою доверенную — единственного человека, кому мог поручить такое задание. Но, увы, Вирсавия уже умерла. Остались лишь её потомки… — его голос стал напряжённее. — Моей доверенной удалось найти её внучку. Она унаследовала дар своей бабки. Но, к сожалению, род Турнель тоже ведёт охоту за её наследниками.

Я смотрела на него, пытаясь осмыслить услышанное:

— А им зачем? Они что, тоже родственники?

— Затем, чтобы претендентов на престол стало меньше — это раз. Для меня богатство не имеет значения. А вот роду Турнель деньги сейчас жизненно необходимы — это два.

— Всё же… дело в кресле монарха? — я нахмурилась.

— Нет. Я не хочу быть монархом. Моё главное желание — снять проклятие Чёрной Матери. А для этого мне нужно удочерить ребёнка. Пока существует это проклятие — Высокий Дом, и весь наш мир живут на грани новой войны. Каждый пытается урвать себе больше власти. Я хочу прекратить эту гонку. Снять проклятие, восстановить равновесие, а потом, изменить саму систему отношений между мирами. Чтобы дети больше не расплачивались за чужие амбиции.

Я молчала.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать масштаб услышанного.

Я всё ещё не понимала сути и задала новый вопрос:

— Ну так удочери. Раз ты настолько влиятелен, какая проблема?

— Мне нужна именно эта девочка. Только она — из рода Тоберон-Кипсель.

Я машинально кивнула, даже не сразу обратив внимание, что он назвал фамилию «Кипсель», ту самую, что теперь носила и я.

— Ну, во-первых, моя первая проблема это ты. Ты исчезла. А по закону опекуном может стать ближайший родственник.

Я им не являюсь, это ты была родственницей Вирсавии.

— В смысле, я? — переспросила я, с ужасом осознавая,

к чему он ведёт.

— Не Ульяна Цветкова, конечно же, а Лиора, моя законная жена. А самое главное то, что недавно семья Турнель заявила

о своём желании стать опекунами девочки. Они женаты, у них уже есть дети, и сейчас у них больше шансов, чем у меня.

— И что, ты хочешь, чтобы я удочерила ребенка? Но какое я на это имею право?

— Нет, не удочерить, а стать со мной вместе её опекунами. Девочка — наследница великого рода и обладает огромным капиталом, который сам по себе мне не нужен. Но семья Турнель жаждет этих денег. Петип Турнель — азартный игрок, он

в долгах как в шелках. А Веста, его жена, сейчас лебезит перед королевой, лишь бы получить её благосклонность в опекунстве. Королева, однако, всегда благоволила твоим родителям, это

я знаю точно. Именно твой отец помог ей в одном из самых громких скандалов при дворе, когда ещё был жив король. Поэтому я думаю, что у нас есть шанс получить опекунство, если ты согласишься помочь.

— Ты сейчас серьёзно? Я понятия не имею, о каком отце ты мне рассказываешь, кто вообще были мои родители. Я ничего не знаю о твоей жене. И как ты собираешься снять проклятие

с помощью этой девочки?

— Моя доверенная уверена, что у девочки два магических дара, — его взгляд стал напряжённым. — Нам просто нужно помочь ей правильно развить их, и тогда её сила сможет разрушить любое родовое проклятие. И, не дай бог, об этом узнает королева. В таком случае она сама станет опекуном. Но пока её душа в раздрае, у нас есть шанс переиграть всех.

— А ты откуда знаешь это?

Он зовел парамобиль и мы тихо тронулись дальше в путь.

— У меня редкий дар, не забывай. Видения всё острее с каждым днём, они подсказывают, что правнучка Вирсавии — наше спасение. И ещё один факт: мой отец, пока был жив, сам нашел Вирсавию. Он сумел переселить себя в мир Бегмы, но

не хватило магии, чтобы вернуться. Там и умер.

— Соболезную. Но в договоре пропиши, что ты никаким образом не сможешь пользоваться наследством ребёнка. Всё должно достаться девочке.

— Хорошо, как скажешь. А теперь рассказывай, кто ты

на самом деле, и как украла тело моей жены?

— Мне нечего рассказывать, я почти ничего не помню, —

я тяжело вздохнула. — Зовут Ульяна Цветкова, до попадания

в ваш мир жила на Земле.

У него брови полезли вверх, он резко нажал на тормоз.

— Ты с мира Земля?

— Да, что-то не так?

— Это знак свыше, похоже, я на правильном пути, — пробормотал он, потом добавил: — Ну, продолжай.

— Помню, что была замужем, потом развелась. А дальше — темнота. Очнулась в этом теле, боль была жуткая, будто огнём жгло. Я лежала на соломенной подстилке в убогой лачуге, а рядом сидел Тимар. Он делился едой, подавал воду. В той самой лачуге он и нашёл документ на имя Таяны, отдал мне

с условием, что я помогу ему выбираться из нищеты. С тех пор мы были вместе. Я не сразу поняла, что могу видеть тени умерших. Тимар догадался об этом первым. Тогда и придумал способ заработать.

— А настоящая Таяна где? — спросил он.

— Тимар сказал, что она была хозяйкой той самой лачуги. Он немного знал её. Утонула в реке, а тело унесло течением. Родных у неё не было, да и сама лачуга — развалина, никому

не нужная. Никто ею особо и не интересовался, так что взять её имя и документы казалось отличной идеей. Но я всегда боялась, что кто-то узнает. Тимар рассказывал, что за это здесь полагается казнь.

— Запугивал? — усмехнулся он, как будто уже знал ответ.

— Да вроде нет… хотя, скорее, да. Всё время говорил

о законах этого мира. К тому же, он слышал мои сны, весь тот бред во время адаптации, который я, наверное, произносила

во сне. Кажется, он знает обо мне больше, чем я сама, —

я невольно обхватила себя руками, словно стараясь удержать под контролем расплывчатые воспоминания.

— Ну, этим он тебя и держал. Хотя… да, такой закон существует: за захват тела чужой душой действительно караются смертной казнью.

— Но знаешь… несмотря на всё это, я ему благодарна. Если бы не он, даже не представляю, что со мной было бы сейчас.

— Теперь ты под моим покровительством, и никто не посмеет причинить тебе вреда. Мы должны придумать легенду, объясняющую твоё исчезновение, — ответил он с такой уверенностью, что я на мгновение успокоилась.

— Можно сказать, что я исчезла, чтобы обрести дар. Но по дороге на меня напали, ударили по голове — вот я и потеряла память.

— Звучит неплохо. Но нужно продумать детали. Какой дар ты обрела? — Он остановился, ожидая ответа, словно ловил каждое моё слово.

— Какой… конечно, зрящая, других-то у меня нет, — ответила я, а внутри шевельнулся ледяной страх. Если правда всплывёт, что будет?

— Трудно поверить, что моя Лиора обрела такой дар…

и исчезла. Я ведь говорил: такой дар принадлежит только Падшим. Пусть никто о нём не узнает.

— Почему? — я вскинула голову.

— Ты не представляешь, что случится, если об этом узнает Высокий дом. Тебя не оставят в покое: будешь бесплатно работать на всех. По закону, тебя определят на государственную службу, будут посылать искать людей, и не дадут покоя ни днём, ни ночью. Тебе это нужно?

— Нет… я и так плохо сплю. Вокруг тени, и они не уходят. Так какой дар мне тогда обрести? — спросила я, слыша, как его голос наполняется властностью.

— Доберёмся до дома — и всё обговорим. А пока отдохни. Ты выглядишь измотанной.

Я, не споря, пересела на заднее сиденье, вытянула ноги

и положила голову на подушку, что лежала здесь же, как будто ждала меня. Видно, хозяину часто приходилось дремать в дороге, раз она всегда была под рукой.

Мне действительно требовался отдых; сил не осталось —

от слова «совсем». Но расслабиться в этой самодвижущей повозке, которую он гордо именовал парамобилем, было задачей почти непосильной. Машина летела, грохоча на неровных булыжниках, отстукивая бешеную дробь, что разносилась, казалось, на всю округу. Она пронзительным свистом распугивала бродячих котов и собак, которые, скаля зубы, шарахались прочь. Я закрыла глаза и попыталась уцепиться за единственную мысль — за то, что мне рассказывал Тимар о детях из Высокого Дома.

Глава 6

Все потомки древних родов были носителями огненной крови. Магический потенциал в них начинал пробуждаться

в подростковом возрасте. Процесс длился долго, и всегда был болезненным, а порой и неудачным. Тех, кто не раскрывал в себе ни одного дара, признавали «пустыми». Такие дети становились пятном на репутации, позором рода. Семьи их не принимали, и часто они жили как отверженные, изгои. Дикие, как мне это казалось, порядки. Как можно так отказаться от ребёнка, только потому что он не оказался «одарённым»?

Внезапно мысль вспыхнула в голове, словно дёрнул кто-то из тени:

— А если девочка, эта… что будет, если она не сумеет развить свой дар? — я не сразу поняла, что задала вопрос вслух. Но «муж» тут же ответил, не отрываясь от дороги:

— Мне всё равно, будет у неё дар или нет. Может, вообще ни один не проявится, — он на мгновение задумался, потом добавил: — Но её нельзя отдавать в руки Турнель. Там я не смогу её защитить, а идти против закона — этого мне делать нельзя.

Он замолчал, будто обдумывая что-то, но уже через секунду продолжил:

— Знаешь, может, тебе покажется странным, но девочка сама просила, чтобы я стал её опекуном. Она сказала, что хочет быть со мной, и я не смог отказать ребёнку. А ты… — он притормозил и посмотрел на меня с каким-то светом в глазах, не то решимость, не то что-то ещё, — ты не случайна оказалась здесь, тебя мне послала судьба. И от этого подарка я отказываться не намерен.

— Уж простите, мистри Одли, но что-то мне не верится. Воспитывать чужого ребенка, да ещё и бескорыстно? Переживать за её будущее и состояние, которое она унаследует, вам без надобности? Да вы прям родник благородных качеств и при этом одинок?

— Я не одинок, у меня есть жена.

— Да, но ведь её на самом деле нет и уже долгое время.

— Я ведь говорил, разводов у нас не бывает, а законно стать вдовцом нужно тело мёртвой жены.

— Хм-мм, — я замолчала, мой взгляд упал на боковое стекло парамобиля, и едва я не задохнулась от страха. Стекло подернулось рябью, и на меня выскочило нечто туманообразное, месиво. В этот же момент парамобиль налетел на голдобину,

и нас хорошо встряхнуло. Законник, наверняка, подумал, что

я вскрикнула именно от этого, и тихо извинился за такой манёвр на дороге. Туман белым шлейфом проплыл на переднее пассажирское сиденье, обретая знакомые очертания, и с обидой

в голосе спросило:

— Привет, милая. Ты чего такая дерганая? Вид у тебя словно страшное приведение увидела, — и тихо хохотнула. — Хотя блин, я и есть приведение. Как твои дела, дорогая?

Я посмотрела на законника, тот внимательно следил за дорогой. Поэтому я жестами объяснила, что говорить в данный момент не могу.

— Попроси его светлость сделать остановку, я жду тебя

за кустами по другую сторону дороги. — И исчезла тем же путём, как и появилась.

— Остановись, пожалуйста, меня укачало, я хочу немного подышать воздухом. — Обратилась я к законнику.

— Прости, я просто не увидел голдобину, немного отвлёкся. — Через пару метров он остановил парамобиль и открыл дверь, помогая мне выйти.

Где меня поджидали, я увидела сразу. И не стала юлить,

а прямо сказала, куда мне надо:

— Я за те кустики прогуляюсь. — Законник молча кивнул

и отошёл к краю дороги. Только я подошла к кустам, как оттуда вновь выплыло туманное облако.

— Меня не было пару дней, а ты словно впервые меня увидела, — с обидой произнесло знакомое приведение.

— Ты не появлялась почти два месяца, и да, ты меня напугала.

Привидение хмыкнуло.

— Ты ведь не первый день зрящая, а сейчас выглядишь так, будто я в этом мире единственная тень, которую ты повстречала на своём пути.

Зрящие, как я, могут видеть и слышать духов, но не могут призывать души без содействия их родных. И сами духи тоже не появляются. Майя оказалась исключением. Конечно, я знаю

о неупокоенных душах, застрявших в мире живых. Майя такая же попаданка с Земли, как и я. Мы с ней сразу почувствовали эту земную связь друг с другом. Как она умерла на Земле, она

не помнит. Вероятнее всего, я думаю, когда её душу переносили

в другое тело, тело умерло, и над жертвой проводился погребальный обряд. Сама же она понятия не имеет, что её держит

в мире живых. Но наверняка её тело оказалось жертвой преступления, которое так и не было раскрыто, и обряд над телом

в момент заселения новой души оказался несовместимым для ухода в иной мир.

Впервые Майю я увидела год назад. Её никто не вызывал искать среди мёртвых. Она явилась сама, неожиданно, и тихо зашептала мне на ухо, что в зале присутствует нечистый на руку законник, и вырученные деньги лучше хорошо спрятать, иначе

у вас их конфискуют как незаконный заработок. Я не верила ни глазам, ни своим ушам. Она плавала по сцене в виде туманного пятна, таская за собой длинный полупрозрачный белый шлейф. И всё время удивлённо спрашивала, то ли меня, то ли себя:

— Майя меня слышит? Майя слышит? — Кружила вокруг

и очень отвлекала; я никак не могла сконцентрироваться на других, пока не сказала:

— Уйди прочь. — И она действительно сразу исчезла.