Бесплатный фрагмент - Золушка

Сказка ложь, да в ней намёк: поводом к написанию книги послужил реальный случай, но, несмотря на это, всё происходящее в ней — вымысел, а совпадения случайны. Образ полицейского Александра Алексеевича Кириллова основан на книге реального оперуполномоченного Кириллова А. А. «Пятое октября».

ЧАСТЬ 1

Глава 1

⠀

Екатерина Андреевна быстро накинула шерстяной платок и вышла во двор. В деревне стояла глубокая ночь. В открытой калитке виднелся маленький силуэт ребёнка. Девочка стояла и плакала навзрыд: «Мама! Мама! Ты где?!»

— Милая, что случилось? — нежно сказала хозяйка дома.

— Мама сказала подождать её на остановке и пропала. Где моя мама?

Екатерина Андреевна округлила глаза.

— И ты пришла через всё поле сюда?

— Да. Я замёрзла, бабушка.

Екатерина Андреевна обомлела. Малышке на вид было всего лет пять. Что за чудовище способно бросить ребёнка на верную смерть зимой? Может, с женщиной что-то случилось?

— Коля! Коля! — крикнула хозяйка мужу.

Николай Степанович, как и всё в это время в Снеговии, вовсю готовился к Новому году и с аппетитом поедал мандарины, уставившись в голубой экран телевизора. Он только недавно удобно устроился в кресле, закинув ноги на невысокий стульчик, и совсем не горел желанием выходить на мороз. Крик жены его только выбесил.

— Чё она орёт с улицы?! Я не слышу нифига, — забубнил он под нос, вставая с насиженного места.

Поднявшись, он потёр поясницу и сунул по очереди ноги в тапки из овечьей шерсти. Дед медленно зашаркал по полу в сторону двери, как та вдруг с силой распахнулась. На пороге появились заплаканный ребёнок и Екатерина Андреевна с не менее расстроенным лицом.

— Кажется, она потерялась, Коля. Надо вызывать полицию.

---

                         ***

Телефонный звонок разорвал тишину спальни. Капитан Александр Алексеевич Кириллов готовился ко сну. Это был мужчина лет сорока пяти с усталым, но проницательным взглядом серо-голубых глаз.

— Товарищ капитан, — прозвучал в трубке виноватый голос, — понимаю, пара дней до Нового года. Ночь. Но там у границы, в деревне Бережки, пенсионерам на порог пришла девочка. И никто в районе не сообщал о пропаже ребёнка. Похоже, что-то случилось. Приедете?

Алексеич сделал глубокий вдох, уже привычно подавляя всплеск раздражения. Ехать из Ангелово до Бережков примерно час. К тому же пропавшие дети — это всегда головная боль, длинная цепь утомительных проверок, бессонных ночей и неопределённого исхода. Но отказывать он не мог. Это был его долг.

— Адрес. Все детали, — коротко бросил капитан, записывая информацию в блокнот, всегда лежащий рядом с телефоном.

Он отложил трубку, чувствуя, как в голове уже строятся первые версии событий. Возможно, мать похитили? Или просто девочка ушла погулять и заблудилась? Нужно быть готовым ко всему.

Полицейский встал. Нащупал в полутьме стул, взял с него брюки, вышел в коридор и включил свет, чтобы одеться. Он надеялся не разбудить Иру. Жена, конечно же, была не в восторге от ночных вызовов.

— Опять? — послышался за спиной голос жены.

Кириллов обернулся и тихо сказал:

— Ты меня напугала.

— Опять уезжаешь, — сказала Ира.

Голос её был полон усталости и скрытой горькой иронии. Она уже привыкла к этим неожиданным сборам, хотя лицо её всё равно выражало некое разочарование. Волнение за мужа оставило след не только на их семейной жизни.

— Ребёнок потерялся в деревне у границы, — спокойно ответил Кириллов, надевая куртку. Он не хотел разводить дополнительные разговоры. Время шло на счёт.

— Сколько ещё мы будем так жить? — спросила Ирина, её голос с каждым словом становился всё более резким.

— Не знаю. Видимо, пока нужна людям помощь, будем так жить.

Конечно же, он понимал её чувства, но сейчас у него не было времени на длительные объяснения.

Алексеич поцеловал жену и вышел из квартиры. Он ещё не знал, что задержится на работе значительно дольше, чем планировал.

                         ***

— Как хорошо, что вы так быстро приехали, — сказал Николай Степанович, протягивая руку капитану. — Она там, в доме. Мы напоили малышку чаем.

— Что-то рассказала про себя?

— Даже имени своего не назвала, — ответил дед.

Дверь скрипнула, впуская капитана Кириллова в тесноту маленького деревянного дома. Запах прелых досок и старой мебели смешивался с приторно-сладким ароматом стряпни. Зимой в этом доме он казался особенно тяжёлым в застоявшемся воздухе. Пол скрипел под тяжёлыми ботинками. Комната была слабо освещена лампой, а по стенам плясали длинные тени. Холод пробирал до костей, несмотря на растопленную печь.

Девочка сидела за низким, почти детским, столом с облупившейся краской. Она пила чай из треснутой кружки спокойно, сосредоточенно и только изредка кусала нижнюю губу. Её пальцы, тонкие и бледные, сжимали чашку с необычайной силой. Увидев полицейского, она не испугалась. Наоборот, её лицо озарила широкая искренняя улыбка.

— Дядя полицейский! Ура! Вы нашли маму? — воскликнула она, её глаза заблестели. Голос был удивительно спокойный, без намёка на испуг или слёзы. Не совсем детский, слишком взрослый для её лет, немного скупой на эмоции.

Кириллов невольно улыбнулся в ответ. Эта уверенность в том, что полиция нашла её мать, заставила насторожиться.

— Пока нет, — ответил он мягко, садясь напротив. — Но мы её уже ищем. Расскажешь, что случилось?

Он внимательно рассматривал девочку. В немного помятом, но явно дорогом костюме. Необычайно спокойная. С большими выразительными глазами цвета моря, в которых скрывалась удивительная для её возраста глубина.

— Как тебя зовут? — спросил Кириллов.

— Не знаю.

— Ну как это? У всех есть имя. Как тебя мама называет?

— Сёстры и мама зовут меня Золушка.

— Как в сказке?

— Какой сказке? — с недоумением спросила девочка.

Капитан удивлённо посмотрел на пенсионеров, которые всё это время сидели рядом и внимательно следили за происходящим.

— А вы что скажете? — обратился капитан Кириллов к хозяевам дома.

Свет падал на их лица, выделяя глубокие морщины и следы прожитых лет. В тишине дома слышно было, как тикают старые часы, отсчитывая медленное течение времени.

Екатерина Андреевна и Николай Степанович заговорили одновременно, перебивая друг друга, их голоса переплетались, как сухие ветки в зимнем лесу. Кириллов терпеливо ждал, пока они закончат свой рассказ, стараясь уловить каждую деталь.

— Видимо, она прошла через поле с остановки. Наш дом крайний. Увидела свет, — наконец заключила бабушка. Она погладила девочку по голове, её жест был нежным и заботливым.

— Это так? — обратился Кириллов к Золушке.

Он пытался найти в её глазах хотя бы какую-то эмоцию, но там была только безмятежность.

— Да, мама сказала мне выйти из машины и подождать её там. Но прошло время, и я испугалась. Пошла за помощью, — ответила девочка ровным голосом без следов паники или страха.

— Что ты помнишь последнее? Мама не сказала, куда едет? — спросил Кириллов.

— Нет. Мы проехали границу. Она сказала выйти. Я вышла. Я послушная, — ответила девочка, её губы сжались в тоненькую линию.

— Вы приехали на машине?

— Да.

— Знаешь марку и цвет?

— Sani. Синяя.

Кириллов молчал некоторое время, переваривая услышанное.

— Ты не напугана?

— Чем?

— Тем, что мама ушла. Такое раньше бывало?

— Да, мама часто уходила, но всегда возвращалась.

Кириллов, стараясь не показывать удивление, взял телефон и набрал в участок. Он чувствовал, что это дело будет ещё сложнее, чем он предполагал.

— Поднимай видеонаблюдение на границе. Посмотрите, кто проходил за последние пять часов. Нас интересует женщина с детьми на синих «санях».

---

Затем капитан глотнул чай. Боль от кипятка, которая разлилась по горлу, немного взбодрила.

— Что ещё ты помнишь, Золушка? Расскажи о своей семье.

— Что именно? Мама ходит на работу. Всё хорошо.

— Не обижают тебя?

— Нет.

— А папа где?

— Он уехал.

— Куда?

— Не знаю. Я его никогда не видела.

— А сёстры?

— Ходят в школу.

— Как зовут сестёр?

— Катя и Маша.

— Во что были одеты все?

— Мама — в чёрное пальто. У сестёр по красной куртке, под ними платья.

— Ты не знаешь, куда они могли поехать?

— Нет.

— А зачем вы переехали границу?

— Мама сказала, что едем домой.

— То есть ты не знаешь, где дом?

— Я думала, в Степи.

— Даже так. То есть вы жили не в Снеговии?

— А где это?

«Это всё очень странно», — подумал Кириллов.

В этот момент раздался звонок:

— Товарищ капитан, повезло. Очереди в пункте пропуска сегодня не было. Под описание подходит только одна машина. Дали ориентировку. Нашли на стоянке в мотеле. Едем задерживать.

— Отлично. Тогда привозите её в участок. Мы тоже туда.

Кириллов положил трубку.

— Ну что, собирайся. Нашли твою маму.

— Ура! — Девочка весело соскочила со стула и побежала к дверям обуваться.

— Можно мы тоже с вами? — спросила Екатерина Андреевна.

— В этом нет необходимости. Лучше будьте дома. Вдруг по следам девочки ещё кто-то придёт.

---

Дед кивнул. Екатерина Андреевна вздохнула. Она была уверена, что теперь всё равно не уснёт.

Кириллов с девочкой вышли в ночную зимнюю тьму. Холодный ветер ударил в лицо, принося с собой запах снега и мороза. Тёмные деревья стояли неподвижно, словно призраки. Перед капитаном скрывалась длинная дорога к правде. И Кириллов не знал, готов ли он к ней.

                         ***

В участке стояла звенящая тишина, пока Елена Афанасьева не вошла в кабинет Кириллова. Её фигура казалась хрупкой и беззащитной на фоне серых стен. Она вела за руку двух перепуганных детей, их лица были бледными, губы сжаты от страха. Все взгляды в комнате стали прикованы к ним. Пропавшая девочка увидела Елену и, вскрикнув, бросилась к ней.

— Мама! — закричала она, обнимая женщину за ноги. — Мама, где ты была?

---

Елена вздрогнула. Её лицо побледнело, глаза наполнились слезами.

«Наконец-то всё закончилось, скоро можно идти домой», — подумал Кириллов.

Но внезапно Елена переменилась.

— Я не твоя мать, ребёнок, — сказала она холодным, отстранённым голосом. — Отойди от меня.

Кириллов от удивления уронил на пол свой блокнот.

Повисла пауза. Все были шокированы.

— В таком случае, Елена, вам придётся задержаться здесь до выяснения обстоятельств, — сказал капитан, медленно поднимаясь с кресла и нащупывая в кармане ключ от комнаты для допросов.

                         ***

— Елена, может, сами всё расскажете? Кем вам приходится девочка? Она же вас явно узнала. Что произошло?

Елена сидела в камере для допроса и смотрела на свои сжатые кулаки. Отвечать на вопросы капитана она не собиралась.

— А как же её реакция, когда она вас увидела? Как же её слова? Её слёзы? — Кириллов пытался разбить её молчание.

— Где мои дети?

— В моём кабинете пьют чай. А сколько у вас детей?

Елена подняла взгляд на Кириллова. Это был взгляд человека в отчаянии.

— Двое, — сжимая губы, тихо проговорила Елена.

— А девочка? Нам искать её родителей?

— Откуда я знаю. Не верите мне — сделайте тест.

— Мы уже взяли у вас необходимые анализы. И судя по тому, что вы сами предлагаете это сделать, тест ничего не покажет. Мы оба знаем, что документов девочки в машине нет, в паспорте отметки нет. Как вы тогда прошли границу? Зачем вообще приехали? Почему она не знает своего имени? Почему считает себя Золушкой? Девочка рассказала нам, что жили вы в Степи, а значит, данных о её рождении мы тоже быстро не получим. Надеюсь только на вашу совесть. Всё же речь идёт про ребёнка. Вряд ли ей понравится встречать Новый год в интернате. Кем вам приходится девочка?

Елена отвела взгляд, чтобы скрыть слёзы. И снова замолчала.

Тем временем в соседнем кабинете Золушка пыталась добиться правды от сестёр. Старшая Катя, девочка лет десяти, сидела с гордо поднятой головой, стараясь выглядеть взрослой и невозмутимой. Средняя Маша была обеспокоена происходящим. Она постоянно одёргивала подол своего платья.

— Почему она говорит, что не знает меня? — спросила Золушка сестёр. Её голос дрожал.

Катя отвернулась к окну, сцепив руки за спиной. Маша же вздрогнула, её плечи поднялись вверх, как у испуганной птички. Она не смогла держаться долго, и слёзы потекли из её глаз.

— Нам мама запретила с тобой общаться, — наконец выпалила Маша.

— Дура, — шикнула на неё Катя и ткнула локтем в бок.

---

Золушка расплакалась. В этот момент в кабинет вернулся Александр Кириллов. Следом за ним зашла его коллега.

— Саш, ну бред какой-то, — сказала та на повышенных тонах.

Татьяна Ларина занималась экспертизой уже пятнадцать лет. Ошибки быть не могло.

— Что там, Тань?

— Тест показывает, что они не родственники.

— Действительно, бред. Девочка её явно узнала. Да и сёстры Золушку тоже. По детям не скроешь.

— И плачет эта барышня в камере не просто так.

— Чего ж она тогда всё отрицает?

— Может, с ума сошла?

— Ну, сошла не сошла, а нам её задерживать или отпускать.

— Ладно. Здесь я не советчик. — Татьяна положила заключение на стол капитана.

Алексеич посмотрел на заплаканных детей.

— Что ж делать? — спросил он себя.

---

В такие минуты единственный человек, которого он бы послушал, мирно спал.

Кириллов вышел в коридор и достал телефон.

Два гудка.

— Алло, — сонным голосом ответила жена.

— Ты что, не спишь?

— Нет. Ем салат, жду тебя. Нашли родителей?

Кириллов коротко описал картину.

— Как такое возможно?

— Вот именно, Ир. Как?

Глава 2

Екатерина Андреевна лежала в кровати рядом с мужем в хлопковой ночнушке в мелкие цветочки и заставляла себя спать. Она то вглядывалась в темноту, стараясь не думать о случившемся, то жмурилась, вспоминая, что ела на завтрак, обед и ужин, — в общем, старалась думать о чём угодно, лишь бы прогнать из головы два слова, которые, собственно, и не давали спать — «Какой ужас…» «Какой ужас», — думала Екатерина Андреевна и ёрзала в постели. Наконец пожилая женщина не выдержала и сказала вслух:

— Какой ужас, Коля…

— Что именно? — недовольно ответил Николай Степанович.

— В смысле что? Коля, ты как обычно. Девочка эта! Всё думаю, где её мать, почему она пришла именно к нам? Почему именно в нашей деревне высадило её это чудовище?

— Катя, давай спать. Капитан же сказал: нашли, разбираются.

— Господи! — вдруг заорала хозяйка. — Как я с тобой живу столько лет?! Вечно тебе нет дела.

— А тебе вечно есть дело до всего!

В итоге Екатерина Андреевна так накрутила Николая Степановича, что ему было проще встать, сменить пижаму на зимнюю куртку и ехать в метель на старой «девятке» в участок за десять километров, чем дальше слушать, какой всё-таки ужас произошёл.

«Лучше бы остались дома… — всю дорогу думал Николай Степанович. — Лучше бы остались дома…»

Мужчина даже не подозревал, что именно в этот раз дома оставаться и не стоило. И именно в этот раз Екатерина Андреевна оказалась права: девочка постучалась в их дом не просто так. И совсем скоро слово «ужас» приобретёт для этой семьи новые грани смыслов.

                         ***

Сержант, мужчина, чьи морщины напоминали линии на географической карте, проводил пенсионеров к капитану. Их шаги были тяжёлыми и медленными. Шёпотом пенсионеры говорили о девочке, о Новом годе, о возможности дать малышке хоть на время кров и тепло. Их собственный дом давно стал похож на заброшенный сарай — тихий, пыльный, хранящий лишь воспоминания. Они ведь тоже были когда-то родителями. Но потеряли дочь. Вернее, думали, что потеряли.

В кабинете капитана обстановка была скромной: кушетка, пара стульев, стол, лампа, доска для записей, полка для папок с бумагами и окно. Старшие дети сидели на кушетке. Глаза у них были огромные, вопросительные. Золушка же сидела за столом. Она казалась вырезанной из дерева — спокойная и невозмутимая, словно старый дуб среди поля.

Сержант открыл дверь перед «гостями», но они не вошли. Пожилые люди застыли в дверном проёме как вкопанные, уставившись на детей.

— Проходите, — сказал сержант.

— …

— Про-хо-ди-те, — повторил он громче.

В этот момент из кабинета донёсся тонкий детский голос.

— Привет, бабуля, — сказала старшая девочка, Катя.

Глаза сержанта стали похожи на два страусиных яйца. Он потёр их кулаками и вопросительно уставился на пенсионеров.

Екатерина Андреевна побледнела. В её сердце был нанесён точный удар.

Девочка добавила:

— Дед, а ты почему молчишь? Привет, говорю.

Казалось бы, простые слова. Но часто именно в таких простых словах кроется правда, от которой пытаешься скрыться много лет.

— Какой ужас, Катя, — промямлил Николай Степанович и рухнул на один из стульев, удачно стоящих возле входа. Видимо, он был не первый посетитель, который терял чувства на пороге этого кабинета.

Часто человеческая судьба определяется случаем, но в этот раз всё решила маленькая девочка, которая постучалась в дом в канун Нового года. Чудо ли это было? Станет ясно совсем-совсем скоро.

                         ***

Разговор с женой Алексеича прервал дежурный.

— Товарищ капитан. Там к вам пенсионеры пришли. Я проводил в кабинет. И вы будете удивлены.

— Так, Ир, целую. Надеюсь, скоро буду, — бросил Кириллов жене и повернулся к сержанту. — Чё там случилось?

— Кажется, старшие дети знают этих пенсионеров.

— Знают?

— Ну, дети назвали их бабушка и дедушка.

Кириллов не курил уже несколько месяцев, но тут его рука машинально потянулась в карман за пачкой.

— Что, чёрт возьми, здесь происходит?! — рявкнул капитан, врываясь в кабинет.

К этому моменту в его участке стало уже две рыдающие женщины: одна, запертая в камере для допроса, другая — Екатерина Андреевна — дрожащая, с платком, прижатым ко рту. Платок был единственной преградой для бури, которую эта несчастная женщина сдерживала много лет. Муж держал её за плечо, словно стараясь впитать в себя её боль.

— Могли бы и не выражаться: здесь дети сидят, — пробормотал Николай Степанович хриплым голосом.

— Могли бы сразу отвечать на вопрос, — прошипел Кириллов. Терпение у капитана, казалось, было на пределе.

Внезапно из этого потока слёз и криков вынырнула Катя.

— Это наши бабушка и дедушка. Мы не видели их много лет. Маша вообще была маленькая, когда мы уехали.

Екатерина Андреевна закивала, пытаясь что-то сказать, но наружу прорывались только всхлипы.

«Всё же хорошо, что не остались дома…» — пронеслось в голове у Николая Степановича.

— Где наша дочь? — спросил он вслух.

Кириллов громко выдохнул, словно выпустил из лёгких целый поток накопленного раздражения. Он сунул руки в карманы, словно ища там ответ на вопрос, который сам себе ещё не сформулировал.

— Пу-пу-пу-у, — пробормотал он. — Ладно. Сейчас приведу.

                         ***

— Лена, — прошептала Екатерина Андреевна.

Её дочь стояла перед ними, измождённая, во взгляде её было нечто невыразимое — смесь отчаяния, стыда и безграничной любви.

— Привет, мама. Привет, папа.

Тут напряжённую тишину кабинета буквально разорвал хор глухих и пронзительных рыданий. Только Золушка и капитан Кириллов остались невозмутимыми: ребёнок не понимал, что происходит, капитан же ощущал себя героем сериала.

— Знаете, господа, до Нового года осталось сорок восемь часов. Я хочу домой, к детям и жене, встретить праздник. Мне не до ваших семейных секретов, не до разбирательств в ваших запутанных отношениях. Если ситуация не начнёт проясняться прямо сейчас, я вызываю следователей. Будет уголовное дело, а вы, Елена, поедете «отдыхать» в камеру. Даю вам последний шанс всё рассказать.

Здесь все строго посмотрели на Алексеича. При этом в каждом взгляде читалась своя причина: Екатерина Андреевна не до конца верила в происходящее, Николай Степанович хотел поговорить с дочерью и укрыть её ото всех бед, дети хотели домой, а Елена явно стыдилась теперь своего положения ещё больше. Она захлюпала носом, сглотнула слёзы, резко вытерла ладонями лицо и на выдохе сказала:

— Ладно. С чего начать?

— С начала! — выкрикнул капитан.

Глава 3

Принято считать, что в конечном счёте мир делится два типа людей. На тех, кто аккуратно сидит на краешке дивана, не смея замарать обивку своими неуклюжими действиями и потревожить покой других, и тех, кто разваливается на диване во весь рост и оставляет повсюду крошки. Но, знаете, есть и третий тип — те, кто, словно запыленные портреты на дальней стене, молчат. Молчат так глубоко и основательно, что кажется, будто их не существует. Их голоса звучат как шёпот ветра, если вообще звучат. Они не оставляют крошек, не оставляют следов, не оставляют впечатлений.

Елена была как раз из третьего типа. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. Лена всегда молчала.

И когда в её детстве отец воспитывал кулаками мать, а потом и её, а на следующий день приходилось идти в школу в синяках. И когда одноклассники смеялись над её бедным костюмом. Лена молчала на дискотеках, где парни щипали симпатичных девчонок за зад и делали им пацанские комплименты, а её сторонились. Молчала, когда не звали на дни рождения, не приходили в гости, не разделяли ни печали, ни радости. Замуж Лена вышла по тому же принципу.

И теперь, когда полицейский просил Елену рассказать всё с самого начала, она не знала, где это самое начало. Вероятно, стоило начать с момента, когда, будучи маленькой девочкой, она впервые усвоила урок: смириться безопаснее, чем раскрыть рот и пойти против течения. Но когда именно случился этот момент?

                         ***

В деревне, где родилась Лена, были свои правила. Центром деревенской жизни всегда находилась семья Паши.

Афанасьевы. Фамилия звучала как отголосок чего-то крепкого, надёжного, уходящего корнями в самое сердце земли. Они были своего рода аристократами этой маленькой деревенской республики.

Отец Паши, Григорий Петрович, строил в округе дома под ключ. Это были не просто дома, а огромные коттеджи, виллы, где, как казалось, можно было пережить любую непогоду и за окном, и в душе. Он был мастером своего дела, человеком, который мог создать что-то весомое и прочное. Его руки, покрытые прожилками вен, рассказывали истории о каждом построенном доме, о каждой забитой свае, о каждом уложенном кирпиче.

Паша был внешне похож на отца, но с какой-то своей, едва уловимой нотой. Он всегда работал с какой-то меланхоличной сосредоточенностью, словно делал это потому, что так положено, а не по велению сердца. Высокий и молчаливый, Павел казался тенью отца, которая неотступно следовала за ним, поэтому тоже часто молчал.

Лена знала Пашу с детства. Она была красивой, но бесприданницей.

Мама Лены, Екатерина Андреевна, работала дояркой, а папа, Николай Степанович, — водителем на местной ферме. Её семья занимала более скромное место в деревенской иерархии. Они были теми, кто приносил воду, кто вспахивал поля, кто следил за скотом.

Екатерина Андреевна была женщиной с сильными руками и добрым сердцем. Она усердно работала с утра до вечера то в огороде, то в хлеву, то на кухне. Она говорила мало, но делала много. Её покрытые мозолями руки были словно продолжением земли, которую женщина, казалось, чувствовала всем телом. В её печальных глазах словно отражалась вся её жизнь, все её надежды и горести.

Николай Степанович был мужчиной немногословным и суровым. Он не разбрасывался словами, словно это были редкие драгоценности. С утра до вечера и в любую погоду работал в поле. Он словно был единым целым с землёй, и казалось, что он понимал её язык лучше, чем человеческий. Его загрубевшие от тяжёлой работы руки были сильными и надёжными, а глаза, серьёзные и сосредоточенные, будто выискивали в бескрайнем небе ответы на вопросы, которые он не задавал вслух.

Жаловаться в семье Лены было не принято. Но и менять что-либо никто не хотел. Правильным считалось надеяться и благодарить за то, что имеешь. Слов «не хочу» не существовало в принципе. Зато были слова «надо», «должны», «так положено».

Поэтому, когда Паша сделал Лене предложение, за закрытыми дверями состоялся такой диалог.

— В смысле замуж за Павлика не хочешь? Какой университет? Ты с ума сошла? — Слова Екатерины Андреевны прозвучали, словно удар хлыста.

— Мам, но мне всего семнадцать лет.

— И что? Ты хочешь с пяти утра корову доить? Мы не для такой жизни с отцом тебя растили.

Это был единственный раз, когда Лена попыталась открыть сердце, поделиться сомнениями, но мать такое поведение не приняла. Екатерина Андреевна искренне не понимала, как можно отказаться от такой судьбы: жить в достатке в городе, уехать из этого захолустья, не работать, смотреть за домом и собой. Ей казалось, что Лена, подобно молодому цветку, собирается вырваться из-под тяжёлого камня. И разве можно хотеть под этим камнем оставаться?

Папа Лены, который этот разговор слышал, тоже ничего не сказал. Он, как всегда, придя после работы, развалился в своём кресле, закинув ноги на специальный стульчик, и практически сразу задремал. Телевизора тогда в семье ещё не было. Его подарит Паша в качестве выкупа за невесту.

Но чем обернётся в итоге брак, ни Екатерина Андреевна, ни Николай Степанович, ни Паша, ни сама Лена тогда представить не могли.

                         ***

После свадьбы Лена с мужем переехали в город.

— Внукам! — довольно сказал свёкор, вручая ключи от просторной трёшки в новостройке.

И с первым поворотом замка жизнь молодой семьи действительно изменилась — в лучшую сторону. Лена стала ходить на шопинг, завела модных подруг, родила детей в модной клинике, пошла на йогу, пилатес, танцы… Она занимала себя чем угодно, лишь бы не задавать лишних вопросов Паше, а быть примерной женой, быть благодарной. Она не лезла в их семейный бизнес. По разным причинам. Но основную вы уже знаете. Жизнь была стабильной, размеренной и предсказуемой.

Но, как это часто происходит, затишье предвещает сильнейшую бурю.

                         ***

Шесть лет назад, в пятницу, в канун Нового года, Лена вместе с маленькой Машей пораньше забрала старшую Катю из сада. По дороге они зашли за продуктами, не спеша поднялись на свой этаж, неторопливо разделись, и Лена принялась греть ужин. Вдруг в квартиру стали сильно стучать.

---

Григорий Петрович забежал в гостиную не разуваясь и кинул на пол спортивную сумку со словами:

— Это всё, что есть. Забирай.

— Я не понимаю, что происходит, — растерянно сказала Лена.

— Не время задавать вопросы. Бери основное и уезжай. Пашу задержали. Он обидел серьёзных людей. Билеты на самолёт я взял. Давай, хватай детей, подвезу.

Лена сжала губы. Ей не хотелось расставаться с новым укладом, с этой квартирой, с мечтами, которые она успела построить.

Но могла ли она в тот момент возразить? Впервые в жизни взять и возразить? Не могла и ненавидела себя за это.

— Тебя там встретят друзья нашей семьи. Не волнуйся, — твёрдо сказал свёкор и вышел на улицу ожидать, пока Лена соберёт детей и спустится, чтобы сесть в машину.

Чуть позже Григорий Петрович без слов проводит невестку с внуками до терминала и бросит на прощание короткое: «Будьте осторожнее».

---

И даже на это Лена ничего не скажет, а только сильнее обнимет детей, глубже вздохнёт и мысленно проговорит себе слова отца, которые он повторял в её детстве чаще, чем следовало: «Значит, так надо».

Глава 4

Николая Степановича разбудил тычок. Показалось, будто жена отбила ему бок. Сквозь слипшиеся ресницы он увидел Екатерину Андреевну.

— Вставай, лежебока, — строго сказала она. — Дела ждут, а ты развалился, как медведь в берлоге.

Николай Степанович кряхтя сел на кровати. Екатерина Андреевна уже подошла к печке. Она присела на корточки, достала из кармана фартука сигарету, открыла заслонку, металлическими щипцами взяла уголёк и прикурила. Дым, словно метель, закружился вокруг её лица.

«Господи, — подумал Николай Степанович, — столько лет смолит, а всё дымом давится, как забулдыга. Не можешь нормально — не кури…» Он вздохнул. Не понимал дед, зачем она себя мучает. Но говорить ей об этом всё равно что пытаться развернуть корову на льду. Бесполезно переубеждать человека, который последние пятьдесят лет уверен в своей правоте.

«А чего курит-то? Беспокоится?» — промелькнуло в голове у Николая Степановича. Если жена курит, да ещё и так, значит, дело плохо. Он взглянул на неё ещё раз. Екатерина Андреевна тоже посмотрела на него. Тяжело, подозрительно. Словно не на мужа, а на какого-то провинившегося мальчишку.

— Чего уставился? — сказала она, выдыхая клубы дыма. — Собирайся, поедем.

— Куда? — изумлённо спросил Николай Степанович. — Семь утра, выходной же.

— Едем. Лена не отвечает.

— Ну, может, ещё спит. Городская ведь теперь.

— Она месяц не отвечает, Коля!

— Месяц? И что, ты только сегодня решила спохватиться?

Екатерина Андреевна затянулась и, помолчав, сказала:

— Сон плохой приснился. Будто сидит она у этой печки и плачет. «Не хочу, — говорит, — мама, не хочу». А я спрашиваю: «Что такое?» А она кричит: «Не хочу, не хочу…» Так и проснулась.

Николай Степанович не спеша стал натягивать штаны. Он терпеть не мог этих поездок, особенно в свой выходной. Выходной для человека, всю жизнь проработавшего в колхозе, — это святое. Дед пытался оттянуть момент пробуждения, но Екатерина Андреевна, словно назойливая муха, не давала ему покоя.

— Ты чего там копаешься, как жук в навозе? — буркнула она, бросая окурок в печку. — Не понимаю, почему ты таким неповоротливым стал.

Николай Степанович снова вздохнул. Он не хотел спорить, поэтому спросил мягко, насколько мог после трудовой недели.

— Кать, ну куда мы сейчас поедем? — проворчал он, медленно застёгивая пуговицы на рубашке. Каждая, казалось, весила пуд. — Воскресенье. Работать — грех. Отдохнуть бы по-человечески. Забыла, что у меня спина ноет, как у старой собаки?

Екатерина Андреевна, сложив руки на груди, прищурившись, посмотрела на него.

— Выходной, — передразнила жена. — А ты думаешь, у меня не выходной? И ничего не болит? Да я всю ночь не спала, думала, что с Леной.

— Ну не спала и не спала, — проворчал Николай Степанович, натягивая старые сапоги. — Что с ней может случиться? Звонить надо, а не бегать по чужим домам.

— Коля! — Екатерина Андреевна повысила голос, и в нём прозвучала такая тревога, что муж вздрогнул. — Говорю же, она мне месяц не писала. Ни в соцсетях, ни в мессенджере. И телефон молчит. Это на неё не похоже.

— Ну, может, занята, будто вы подружки не разлей вода. Как замуж выдала, так только по делу и звонишь. — Николай Степанович тоже начал злиться. До ссоры оставалась пара фраз. И тут Екатерина Андреевна, как маленькая девочка, подошла к мужу и заплакала. Взяв его за руку, она шёпотом проговорила:

— Ну пожалуйста. А если что случилось? Если что не так? Может, она болеет или… — Она не договорила.

Николай Степанович отвернулся, не в силах смотреть на её слёзы. Он понимал, что она права. Лена никогда не молчала так долго, всегда находила время позвонить. Что-то действительно не так.

— Ладно, — пробурчал он, сдаваясь под натиском тревоги.

                         ***

Шесть часов за рулём по разбитым дорогам, мимо заснеженных полей, что тянулись до горизонта, словно бесконечная скатерть, вымотали и без того уставшего пенсионера. По пути не проронили ни слова. Лишь въехав в город, Екатерина Андреевна оживилась.

— И как люди тут живут? — задумчиво произнесла она. — Бетон да асфальт. И везде очереди.

— Почти приехали, Кать. Надень шапку.

Машина остановилась, и Екатерина Андреевна выпрыгнула из неё. Спина гудела, ноги немели, а голова раскалывалась от долгой поездки. Из-за волнения поспать не удалось, а курить в машине было нельзя: их «старушка» отказывалась опускать окно возле пассажирского сидения.

Выйдя, женщина направилась к подъезду и позвонила в домофон. Никто не ответил.

— Никого нет, что ли? — проворчал Николай Степанович, который уже успел припарковать машину и подойти к дому.

— Сейчас ещё раз попробую.

Они звонили в домофон снова и снова, пока на первом этаже справа от подъезда из окна не высунулся по пояс голый сосед.

— Вы чего тут делаете?

— Мы к Лене из девятнадцатой. Её родители. Приехали издалека, — вежливо сказала Екатерина Андреевна.

— Она не отвечает. Решили навестить, — добавил дед.

— Так вы соседке её наберите, Нинке. — Мужчина с первого этажа исчез так же внезапно, как и появился.

Николай Степанович замёрзшими пальцами набрал на домофоне «2», «0», «трубка» и, как только соседка спросила «Кто там?», выпалил всю историю. Дверь открылась.

На лестничной площадке пенсионеров ждала Нина, молодая женщина в шёлковом халате с малышкой на руках. Девчуля уставилась на незнакомцев огромными синими, как море, глазами и увлечённо сосала соску. Словно хотела что-то спросить, но ещё не могла.

— Здравствуйте, — сказала женщина, с любопытством разглядывая их. — Лены сейчас нет дома. Извините, она не говорила, что к ней приедут родители.

— Так она и не знала, месяц трубку не берёт, — проговорил Николай Степанович, и его раздражение снова вырвалось наружу. — Вот и приехали понять, что у неё тут творится.

— Ясно, — сказала женщина, слегка смутившись. — Меня зовут Нина, я соседка. Если хотите, можете подождать её у меня. Только вот…

— Да мы уже наждались, — перебила её Екатерина Андреевна, и в голосе её прозвучало отчаяние. — Мы всю дорогу тряслись, как в телеге, а тут…

— Постойте, — мягко сказала Нина. — У меня есть запасные ключи, Лена как-то давала. Проходите в квартиру, может, записку какую оставила.

Екатерина Андреевна с Николаем Степановичем переглянулись. Запасные ключи?

Женщина отлучилась буквально на минуту, но вернулась уже без малышки.

— Вот, держите. Вы извините, у меня свои дела.

— Да, конечно, спасибо, — ответила Екатерина Андреевна и натянуто улыбнулась.

Квартира Лены встретила их тишиной и каким-то странным ощущением обыденности, что только усилило тревогу. Никаких следов спешных сборов или паники. Всё словно замерло на своих местах. На кухонном столе стояла грязная чашка, рядом лежал открытый журнал. В гостиной на полу были разбросаны игрушки. Даже кресло у окна, казалось, помнило тепло тела.

Николай Степанович, с трудом пробираясь между разбросанными деталями конструктора, оглядел комнату. На душе скребли кошки. Он не понимал, что происходит. Если Лена уехала, то почему не собрала вещи? Почему всё оставила так, будто вышла на минутку?

— Посмотри, Кать, — проворчал он. — Тут всё как будто вышли в магазин. Давай подождём.

— Ну, давай. Может, и правда занята или телефон потеряла, мало ли что.

Утром следующего дня Лена с детьми так и не появилась. Её родители, устроившиеся на диване, как и положено гостям, проснулись в привычной для них манере — рано, внезапно и суетливо.

— Ну и что делать? Не к Григорию Петровичу же идти?

— А Паше ты звонила?

— Звонила, но ты же понимаешь, он не взял трубку.

— Понимаю. Всё не может отойти от твоего выпада на свадьбе.

— Нежный, понимаешь ли.

— Это ты виновата.

— Коля, сейчас не до выяснения отношений.

— Надо ехать к Петровичу.

— Да он нас выставит.

— Ну, выставит — поедем домой.

                         ***

Дорога до дома родителей зятя заняла ещё полдня. Николай Степанович и Екатерина Андреевна ехали молча, погружённые в свои мысли. Чем ближе они подъезжали к месту назначения, тем сильнее нарастало напряжение. Они знали, что их ждёт встреча с совершенно иным миром, где они чувствовали себя чужими и неуместными.

Когда они оказались перед домом Григория Петровича, на мгновение замерли. Словно перед ними выросла крепостная стена. Это был не дом, а скорее усадьба — огромный, двухэтажный особняк с большими окнами, сверкающими на солнце. Вокруг дома простирался сад с рядами туй по периметру.

Николай Степанович, вылезая из машины, невольно оглянулся на свой старенький драндулет, который на фоне этого великолепия казался нищим родственником. Он почувствовал себя крестьянином, попавшим на бал к королю. Екатерина Андреевна, сжав губы, смотрела на дом с такой же опаской.

Они подошли к массивным воротам и неуверенно постучали. Спустя какое-то время дверь открылась, и на пороге появился Григорий Петрович.

— Ничего себе. Какими судьбами? — спросил хозяин.

— Да мы Лену ищем. Паша трубку не берёт. И дочь пропала, — откашлявшись, сказал Николай Степанович. Он протянул руку в знак приветствия, поднявшись на порог. Но Григорий Петрович жест проигнорировал.

— Я знаю, где Лена. С ней всё в порядке.

— Мы тоже хотим узнать, — вмешалась Екатерина Андреевна.

— Это всё? — Григорий Петрович на мгновение изменился в лице.

— Мы не можем до неё дозвониться, — вставил Николай Степанович, стараясь говорить уверенно, хотя чувствовал себя неловко. — И в квартиру ездили, её нет.

Григорий Петрович вздохнул.

— Да, у неё сейчас проблемы с телефоном, — сказал он, отступая в сторону. — Проходите, что уж там. Поговорим.

Николай Степанович и Екатерина Андреевна, смущаясь и переглядываясь, переступили порог.

Внутри всё было ещё роскошнее, чем снаружи: начищенный паркет, хрустальные люстры, даже картины на стенах. Пенсионеры чувствовали себя так, будто попали в музей, где боялись к чему-либо прикоснуться. Их простая одежда диссонировала со всем этим великолепием, а грубые руки хотелось без конца мыть и чистить, чтобы не испортить посуду, из которой предстояло есть.

— Вы присаживайтесь, — сказал Григорий Петрович, указывая на мягкие кресла в гостиной.

Николай Степанович и Екатерина Андреевна неуверенно опустились на краешки кресел, словно боялись их сломать.

Григорий Петрович, расположившись напротив, словно хищник, наблюдающий за добычей, не спешил начинать разговор. Он ждал, чтобы они сами раскрыли все карты. Наконец Екатерина Андреевна не выдержала напряжения. Откашлявшись и стараясь говорить уверенно, начала:

— Григорий Петрович, мы очень волнуемся за Лену. Она не выходит на связь, и мы не знаем, что с ней.

Григорий Петрович медленно кивнул, словно ожидал этих слов.

— Я уже говорил, что Лена в порядке, — ответил он, глядя на них холодными глазами. — Не стоит волноваться.

— Но почему она нам не звонит? — спросил Николай Степанович. — И почему её нет дома?

— Понимаете, ей пришлось уехать, — сказал Григорий Петрович, как будто сообщал нечто обыденное. — Были дела.

— Какие дела? — резко спросила Екатерина Андреевна. — Почему мы об этом ничего не знаем?

Григорий Петрович пожал плечами.

— Так получилось, — ответил он, стараясь казаться непринуждённым. — У неё были некоторые сложности.

— Какие сложности? — настаивал Николай Степанович. — Мы же её родители, мы имеем право знать!

Григорий Петрович посмотрел на него с презрением.

— Не нужно так горячиться, Николай Степанович, — сказал он, стараясь говорить спокойно. — Всё хорошо. Просто… так было нужно.

— Но где она? — спросила Екатерина Андреевна, чувствуя, как сердце сжимается от тревоги. — Куда она уехала?

Григорий Петрович уклонился от прямого ответа, словно пытался избежать ловушки.

— Она в безопасности, — ответил он, смотря в сторону. — Не волнуйтесь.

— Да что за тайны? Мы вам дочь доверили, а вы наши вопросы игнорируете, будто мы чужие люди какие. — Екатерина Андреевна почувствовала, как подступают слёзы.

Григорий Петрович перевел взгляд на нее, и, казалось, его глаза стали ещё холоднее.

— Это. Не. Ваше. Дело, — не сразу ответил он, отрезая каждое слово, как кусок мяса ножом. — Это для её же блага.

— Для её блага?! — воскликнул Николай Степанович. — А вы не думаете, что для её блага было бы позвонить родителям, чтобы мы не волновались?

Григорий Петрович не ответил. Он смотрел на них с таким видом, как будто они были назойливыми мухами, которых он хочет побыстрее прогнать. Он замолчал, всем своим видом показывая, что разговор окончен.

— Она в порядке, — повторил он, — и вам лучше не вмешиваться. Идите домой.

На самом деле свёкор никогда не испытывал тёплых чувств к Лене. Григорий Петрович не понимал, как его сын Паша, такой успешный и уверенный в себе мужчина, мог выбрать такую тихую и невзрачную женщину. И, если честно, в глубине души, если бы не первопричина, Григорий Петрович был бы даже рад, что всё обернулось своего рода расставанием и отъездом Лены в другую страну.

Глава 5

Взросление… Какое ироничное слово. Кажется, что оно наступает с восемнадцатилетием. Вот она, заветная цифра на торте, и вот ты уже можешь голосовать, покупать алкоголь, заключать договоры… Но никто не предупреждает, что это лишь фасад. Взрослость — это не возраст, а тот момент, когда ты остаёшься наедине со своими проблемами, и никто не спешит их за тебя решать.

После восемнадцати мир с каждым годом словно искажается. Чёрное и белое размываются в полутона, добро и зло переплетаются в причудливый, запутанный узор. Что такое любовь? Игра гормонов? Идеализация? Или же истинные чувства — лишь иллюзия? А дружба? Даже самые близкие, оказывается, способны на предательство. И как с этим быть? Оставить в сердце зияющую дыру? Или простить? Но самый главный вопрос, терзающий взрослых, и никогда не приходивший в голову детям: в чём смысл? Совсем скоро Лена попробует ответить на все эти вопросы. А пока она приземлилась в аэропорту города Яблоневый Сад, едет в чужой дом, будет обедать на чужой кухне с незнакомыми людьми, отчаянно пытаясь показаться своей.

Нас всех когда-то не предупредили родители: самое сложное — не стать взрослым, а осознать, что взрослый теперь — это ты.

                         ***

Кухня была стерильна до такой степени, что казалось, здесь никогда не готовили. Ни пятнышка, ни крошки, ни малейшего намёка на жизнь, кроме, пожалуй, стола, накрытого с нарочитой помпезностью, будто ждали королеву, а не тихую женщину с двумя маленькими девочками. Девочки напоминали двух перепуганных воробьёв. Лена смотрела на всё это с печальной отрешённостью, как смотрят на ноябрьский дождь: вроде бы ничего особенного, но внутри что-то всё равно сжимается.

Хозяин дома Руслан был похож на медведя. Густые брови, густая шевелюра, огромные плечи и ладони размером с каравай. Он сидел во главе стола. На вид ему было за сорок. На нём был дорогой спортивный костюм. В глаза бросались плетёный золотой браслет и массивная печатка с изображением клыка.

Его жена Алина сидела напротив. Если бы Лена не знала, что Алина — человек, она поклялась бы, что это фарфоровая кукла, настолько безупречной была её внешность. Она улыбнулась Лене, и это была улыбка не для неём, а как будто для зеркала, наверняка висящего где-то поблизости.

— Ну, располагайтесь, — сказал Руслан. Он отрезал себе лапу гуся, добавил гарнир и принялся за обед. Алина же ела овощной салат.

— Мама, можно мне мясо? — пропищала старшая Катя.

Лена не успела ничего сказать, как Алина вскочила со своего места и со словами «Конечно, солнышко» принялась накладывать угощения для малышки. Младшая дочь ещё не могла есть всё подряд, поэтому довольствовалась свежеиспеченным ломтиком багета.

— Откуда вы? — спросила Алина, и её голос звучал, словно мелодия. Лена понимала, что этот вопрос — не проявление интереса, а вежливая формальность, как «приятного аппетита» перед едой.

— Издалека, мы с Пашей выросли в одной деревне, её название вам ничего не скажет, — тихо ответила Лена, словно стесняясь своих слов. Лгать она не умела и не привыкла.

— А я из Тосквы, переехала, когда познакомилась с котиком. — Алина посмотрела на Руслана. В её голосе прозвучала нотка торжества, словно она выиграла какой-то негласный конкурс.

— А я спустился с гор за красоткой! — расхохотался Руслан.

Лена сдержанно улыбнулась. Ей нечего было сказать. Её жизнь всегда была тихой и неприметной, а корни её, как у старого дерева, прочно уходили в землю, где их никто не видел и не замечал.

— А чем ты там занималась? — спросила Алина, поддев вилкой крошечный кусочек салата. Она смотрела на Лену так, словно проводила ревизию её жизни, проверяя её на подлинность.

— Дома была, с детьми, — тихо ответила Лена. — Паша нас обеспечивал. Я вышла замуж в восемнадцать, поэтому учиться не пошла.

— А я вот, — снова заговорила Алина, — я вот очень много работаю. Бизнес, салоны, благотворительность. Нужно быть в форме.

Руслан кивнул Алине, и Лена поняла, что это их общий спектакль. Хозяева говорили, говорили, говорили, а она молчала. И казалось, что они говорят не с ней, а сами с собой, словно Лена — зритель на телевизионном шоу. Из рассказа было понятно, что вся семья занята организацией и работой мясного ресторана и мясного павильона на местном рынке.

— А мы сейчас… — Руслан не договорил. Он посмотрел на жену, и Алина тут же подхватила его мысль.

— Да, мы сейчас поедем отдыхать, — сказала она, и в её голосе не было и тени сомнения, лишь уверенность в собственной неотразимости. — За границу. На море. Туда, где красиво и тепло. Ты, наверное, тоже любишь путешествовать?

Лена покачала головой. Она никогда не путешествовала. Она никогда не видела моря. Она никогда не видела ничего, кроме своего тихого, скучного мира.

— Ну ничего, — произнесла Алина, одарив её своей фирменной «зеркальной» улыбкой. — Всё ещё впереди.

И Лена поняла, что здесь она никогда не станет своей. Глядя на этих людей, таких блестящих и таких пустых, она поняла, что ей не найти здесь свой дом. Лена посмотрела на детей: они уткнулись в тарелки и ничего не понимали. И, пожалуй, это было к лучшему.

Комната, которую выделили Лене, была просторной и светлой, но лишённой уюта. Она скорее напоминала номер в гостинице: всё на своём месте, всё подобрано по цвету, но ничто не дышало жизнью. Шкаф с зеркальными дверцами, кровать с высоким изголовьем, комод, на котором не было ни пылинки, — всё это создавало ощущение стерильности, словно здесь нельзя было не то что жить, а даже думать вслух. Дети тут же разбросали свои немногочисленные игрушки, и этот спонтанный беспорядок привнёс немного тепла и уюта в идеально вылизанный дом.

Вокруг двухэтажного здания не было сада, лишь терраса, где устраивали барбекю. Точно такой же дом стоял рядом — дом соседей, у соседей их соседей тоже был такой же дом. Ровно сто одинаковых домов. Жилой комплекс так и назывался «Сто райских дверей». Люди, которые там жили, гордились своей уникальностью. Хотя что в их домах было уникального? Разве что порядковый номер.

На следующий день, когда Руслан и Алина уехали по делам, Лена решила выйти из комнаты и осмотреться. Дети ещё спали, поэтому она на цыпочках прошла через спальню и осторожно прикрыла дверь. Спустившись на первый этаж по белой лестнице, начала рассматривать фотографии на стенах. Вот, например, снимок, где хозяин дома играет в гольф. «Удивительно, но он совсем не выглядит как человек, который любит гольф», — подумала Лена. Она представила, как Руслан с трудом удерживает в руках тонкую клюшку. А вот он на рыбалке. Кажется, рядом сын или брат — уж больно похож. Но сколько ему лет? На вид он ровесник Лены. Неужели такое возможно? Внезапно Лену бросило в холодный пот. Рядом со всеми семейными портретами на стене висела фотография, где Руслан, смеясь, держит в руках мёртвого волка за горло. И поодаль и её муж, ещё подросток. Глаза Руслана на снимке казались безумными, а его улыбка больше напоминала оскал.

«Странно, Паша никогда не рассказывал, что бывал на охоте. Не думала, что он способен кого-то убить… — подумала Лена. — А может, он скрывает что-то ещё?»

— Добрый день.

Лена от неожиданности аж подпрыгнула и неуверенно ответила:

— Добрый день.

В гостиную вошла пожилая дама в кофте, явно связанной своими руками. Женщина напоминала добродушную бабушку из сказки. Морщинки вокруг глаз расходились лучиками, словно солнце, согревающее всё вокруг. В её глазах было столько доброты и покоя, что Лена на мгновение забыла о мрачной фотографии на стене.

— Я здесь присматриваю за хозяйством. Меня зовут Динара.

— Очень приятно. А меня зовут Лена.

Они улыбнулись друг другу. С первых минут Лена почувствовала в этой женщине свет. Такой свет рождается в женщинах, прошедших весь путь инициации: девочка, девушка, женщина, мать, бабушка. Это не просто хронологический путь, а глубокое погружение в собственную дикую природу, подобное древним обрядам, когда девочка покидала привычный мир своего детства, чтобы столкнуться с неизведанными силами, живущими в ней самой. Инициация — это не гладкий переход, а путешествие по пересечённой местности, где хрупкость невинности сталкивается с суровостью реальности. Это момент, когда девочка, нежная и доверчивая, вынуждена лицом к лицу встретиться со своей тенью, со своими страхами и ограничениями. Она, словно волчица, должна научиться чувствовать собственный ритм, доверять своей интуиции, а не только голосам извне. Становление женщиной — это прохождение через все сезоны собственной души: весеннее пробуждение, летнюю страсть, осеннюю мудрость и зимнее молчание. И лишь пройдя через эти внутренние трансформации, через боль, сомнения и откровения, она обретает тот самый свет, который видела Лена в Динаре, — свет, рождённый из глубокого понимания собственной природы, из принятия всех её граней от самых тёмных до самых светлых. Это свет, который не гаснет со временем, а становится лишь ярче, словно пламя, закалённое ветрами жизни. Именно этот свет, эта внутренняя сила позволяют женщине стать настоящей матерью не только физически, но и духовно, способной передавать не только жизнь, но и мудрость, являясь истинным оплотом для своих близких. А затем она становится мудрой бабушкой, передавая свой свет дальше, замыкая круг поколений. Динара точно была взрослым человеком, на которого можно было опереться. И это дало Лене надежду, что в этом доме она всё-таки станет своей.

В этот момент сверху раздался детский голос:

— Мама! Машенька проснулась! На помощь!

— О, у вас есть дети? — Динара искренне обрадовалась.

— Да, мы погостим здесь немного.

— Очень хорошо. Я обожаю детей. Спускайтесь. Будем вместе готовить обед.

Динара протянула Лене руку, и та, не задумываясь, взяла её. В этом прикосновении была такая простота и теплота, что Лена почувствовала, как отступает тревога.

Пока они вместе готовили, Лена всё думала, что с её мамой? Где она? Волнуется ли папа? Где Паша? Почему в них она никогда не могла разглядеть такой же свет? Почему их отношения всегда были такими натянутыми и формальными? А между тем Динара уже поставила на стол наваристый суп и свежеиспечённый хлеб, и дети с радостным визгом налетели на еду. В воздухе витал аромат трав и свежей выпечки, создавая уютную ауру домашнего тепла.

Хозяева дома до вечера так и не вернулись. После заката Динара закончила работу и со словами «До встречи» отправилась к себе домой. Она жила далеко отсюда. Не в таком элитном районе, не в такой роскошной квартире, но зато в очень дружной семье. Её муж, пятеро детей, внуки — все были близки. И это было куда большее богатство, чем фарфоровые чашки в доме Руслана и Алины.

Динара была счастлива.

И это была первая встреча Лены с по-настоящему счастливым человеком, но это она поймёт значительно позже. Когда и сама станет взрослой. Хоть и не по собственному желанию.

Наутро Лена проснулась и занялась детьми. Когда к обеду вернулись Алина с Русланом, Лена успела заскучать до невозможности. Динара всё прибрала, всё приготовила, и Лене было совершенно нечем заняться.

Она решила поговорить с Алиной. Не то чтобы надеялась найти ответы, но, может, хоть немного уменьшить ту тяжесть, которая давила на нее от безделья. Она нашла Алину в гостиной, где та, как всегда, восседала, словно на троне, листая глянцевый журнал.

— Алина, — тихо начала Лена, — я… я не знаю, что мне делать.

Алина оторвалась от журнала и посмотрела на Лену с таким видом, будто та задала ей самый глупый вопрос на свете.

— В каком смысле? — спросила хозяйка, и в её голосе прозвучало лёгкое раздражение.

— Ну, — Лена сжала руки, — у меня нет никаких дел. Я… я просто сижу и ничего не делаю.

Алина вздохнула, словно ей приходилось проявлять снисходительность к глупости Лены.

— Ну так это же хорошо, — сказала она, растянув губы в своей дежурной улыбке. — Ты можешь отдохнуть, расслабиться.

— Но я как будто устаю, когда ничего не делаю. Может быть, тебе нужна помощь в чём-то по дому? — продолжала Лена, стараясь выразить ту пустоту, которую чувствовала.

— Ну так пойди по магазинам, а? — как нечто само собой разумеющееся, посоветовала Алина. — Съезди в центр, посиди в кафе, ну? Развейся.

Она снова уставилась в журнал, и Лена поняла, что разговор окончен.

— А дети? — спросила Лена, и её голос дрогнул.

— А я посмотрю за детьми, — ответила Алина, даже не поднимая глаз. — Ты же тоже должна отдыхать.

Лена не понимала Алину, а Алина не понимала её. Для Алины жизнь — это витрина, а для Лены — это то, что происходит внутри.

Лена надела старое пальто, которое привезла с собой, словно оно могло её защитить от чужого мира. Она посмотрела на детей, которые, как всегда, увлечённо играли на ковре. Подозвала их к себе, присела на корточки и обняла.

— Слушайтесь тётю Алину, — сказала она тихо, словно говорила не детям, а самой себе, — и будьте умницами. Я скоро вернусь.

Старшая крепко обняла мать, и Лена почувствовала, как в горле у неё застревает комок. Младшая тянула к ней ручки, и её глаза были полны той безмятежной ясности, которая так редко встречалась в этом мире.

Лена встала, проверила, не смотрит ли кто, и быстро подошла к чемодану, стоявшему в углу комнаты. Она открыла его и вытащила сумку с деньгами, которую дал ей Григорий Петрович. Деньги были тяжёлыми, и их вес давил на неё, словно они были не бумагой, а цепями. Она отсчитала небольшую пачку, достаточную, по её мнению, на один день, и положила остальное обратно в сумку. Сумку она аккуратно поставила в чемодан, а чемодан, с трудом подняв, задвинула в тот самый зеркальный шкаф, который казался огромной пастью, готовой поглотить все её тайны.

Она взяла небольшую сумку, которую привезла с собой, вышла из комнаты и направилась к выходу.

— Ну всё, я пошла, дети наверху.

— Не волнуйся. Всё будет супер. Мы будем играть и вкусно кушать. Беги.

И Лена переступила порог.

                         ***

Голова была полна мыслей о Паше, о доме, о маме и об отце, вечно ворчащем, но таком родном. Всём это было так далеко и так близко одновременно, что она чувствовала, будто её разрывает на части.

Выйдя на улицу, Лена поймала такси. Но когда машина тронулась, вдруг почувствовала, что не может ехать дальше. Она попросила таксиста остановиться и, развернувшись, пошла обратно домой. Сердце колотилось, как птица в клетке. Чужие здания, чужие люди — всё это казалось ей какой-то огромной западнёй.

Когда она вернулась, дома было тихо и спокойно. Алина играла с детьми, и все, казалось, были счастливы.

— Уже вернулась.

— Кое-что забыла! — крикнула Лена. А сама взбежала по лестнице в свою комнату, легла на кровать и зажмурилась. Перед глазами стояли то мама с сигаретой у печки, то отец с недовольным лицом, то Паша, вечно занятый своими делами. Она так по ним скучала, что казалось, будто она сейчас задохнётся от этой тоски.

                         ***

Проснувшись, Лена поняла, что не была в душе уже два дня. Она почувствовала, что ей нужно переодеться и привести себя в порядок. Она подошла к шкафу и открыла его, чтобы взять свежую одежду из чемодана. Но там не оказалось ни чемодана, ни сумки с деньгами. Исчезли, как будто их никогда и не было.

Лена закрыла дверцу шкафа, а потом снова открыла в надежде, что в следующий раз обнаружит чемодан. Она в ужасе посмотрела в зеркало. И там она увидела не себя, а какую-то чужую женщину, которая вдруг осталась совсем одна.

                         ***

Люди, как правило, не очень-то хотят знать правду о себе. Приятнее жить в иллюзиях, цепляться за привычные маски, убеждать себя в том, чего нет. Но жизнь, увы, не всегда идет по расписанию. И если тебе действительно повезло, она расколет тебя, как орех, и ты наконец увидишь, что скрывается у тебя внутри.

                         ***

Лена выбежала из комнаты и бросилась вниз, где Алина пила кофе, как будто ничего не произошло. Дети увлечённо смотрели мультики.

— Алина, — задыхаясь, спросила Лена, — где мой чемодан? Где сумка с деньгами?

Алина оторвалась от чашки и посмотрела на Лену своими большими кукольными глазами. Улыбнулась той привычной, натянутой улыбкой и медленно, как будто каждое слово было вырезано изо льда, сказала:

— Какая сумка?