Бесплатный фрагмент - Золото Колчака

Колчак — верховный правитель Российского государства

Одной из тайн, оставшихся после крушения Российской Империи, считается исчезновение золотого запаса — 1600 тонн золота. Когда началась Первая мировая война, император Николай второй приказал надежно укрыть золото и отправить его в глубь страны. До Гражданской войны оно хранилось в Казани, а 18 ноября 1918 года золотой запас захватил адмирал Колчак. После переворота он провозгласил себя «верховным правителем Российского государства». Эти деньги дали ему огромную власть. Он установил режим военной диктатуры в Сибири, на Урале и Дальнем Востоке. Сотни тон золота пошли на покупку оружия и осели в США, Англии, Франции и Японии. Часть золота украл атаман Семенов, остальная часть была найдена красноармейцами после ареста Колчака. Но мало кто знает, что была еще третья часть золотого запаса России. Ее называют сибирской. Она не найдена до сих пор, но следы ее ведут в Тюмень…

Долгое время пропавшее «русское золото» считали красивой и таинственной легендой. Но золотой запас царской России существовал и не пропал бесследно. У «легенды» появилось документальное подтверждение. Исторические записи свидетельствуют, что золото Колчака похитили по дороге в Сибирь. Тайная экспедиция, похитившая эшелон золота, перегрузила ценный груз на пароход, дальше они двигались по воде. Похитители должны были спуститься по Иртышу до Оби и отправиться к Тобольску. Но их планы нарушила суровая зима. Сильные холода застали экспедицию врасплох. Похитителям пришлось отправиться по Тоболу, а потом и по Туре, здесь золото выгрузили на берег. Клад не найден до сих пор, но недавняя находка дневника экспедиции, позволила сделать вывод, что он находится в Тюмени…

Кроме золота в похищенном эшелоне Колчака была уникальные ордена Сибирского временного правительства. Их адмирал приказал изготовить из драгоценных металлов и присоединить к золотому запасу. Они так и не были вручены. К тому времени армия Колчака была разбита, а сам адмирал пленен. После его ареста чекисты десять лет искали пропавший золотой запас. В результате поисков в Тобольске и Тюмени были найдены царские драгоценности. Но большей части золота, а также сибирских орденов за «Освобождение Сибири» и «Возрождение России» обнаружено не было. С момента исчезновения золотого эшелона и до наших дней было проведено немало поисков. Но «золота Колчака» так и не нашли.

Книга «Золото Колчака» написана по рассказам моей бабушки Шеховцовой Христины Алексеевны. Изложенные события, происходили в конце 19 и первой половине 20 века, т.е. на протяжении 70 лет (1880—1950). Для истории страны это небольшой срок. Но за это время человечество совершило удивительный рывок в развитии как науки, так и техники. СССР вывел на орбиту первый искусственный спутник Земли. Были запущены ракеты на луну и к ближайшим планетам солнечной системы. Сто лет назад общество не смело мечтать о подобных достижениях.

Появление уникальных средств связи: интернета и мобильных телефонов, предсказанных писателями-фантастами более ста лет назад, изменили общественное сознание, формы взаимодействия между людьми и темпы развития науки и техники.

Давайте посмотрим, чего же достигло человечество за этот период времени в морально — этическом направлении. Технические решения — это решения, требующие изменений только в технологиях. Они оставляют в стороне вопросы о добре и зле, о правильном и ошибочном, справедливости, счастье и здоровье. Современное состояние человеческого общества часто характеризуют как антропологическую катастрофу — уничтожение человеческого в человеке, полагая, что по сравнению с другими катастрофами (атомной, тепловой или экологической), угрожающими человечеству, антропологическая катастрофа — самая страшная) *.

Педофилия, гомосексуализм приобрели широкий размах в настоящее время, они являются признаками антропологической катастрофы.

Если в начале 20 века случаи педофилии в России были редкостью, то в 2017 году ситуация катастрофически изменилась, что видно из отчета председателя следственного комитета России Александра Бастрыкина на XV съезде детских омудсменов РФ. Он сказал следующее ** :

«Что касается результатов работы за прошлый год: следователями следственного комитета расследовано свыше 19 тысяч преступлений, совершенных в отношении несовершеннолетних. Из них 374 убийства, 1619 изнасилований, почти 5 тысяч фактов насильственных действий сексуального характера. Потерпевшими за 2017 год признано свыше 18 тысяч несовершеннолетних, из них почти 11 тысяч малолеток, 4—5 годиков и ниже».

Какова же причина этих преступлений?

С развитием капитализма родилось множество человеческих пороков, например, такой как жадность, погоня за прибылью, со стороны бизнесменов, этот порок, как инфекция, передался и другим, понижая уровень нравственности людей в целом.*

Свой вклад в быстрое падение нравов внесла и массовая культура. Распространителями новых ценностей стали продюсеры телепрограмм, магнаты киноиндустрии, рекламодатели модных товаров, и множество других влиятельных людей, вовлеченных в электронную индустрию средств массовой информации.

Массовая культура беспрепятственно диктует свои нормы, поэтому представление ребенка о добре и зле, — главных ценностях в жизни — формируется в основном под влиянием того, что он смотрит по телевизору, в кино, а в последнее время ко всему этому добавился еще Интернет и компьютерные игры. Это реальность нашего времени. Есть опасение, что она может привести к страшным последствиям. Таким образом, мы наблюдаем колоссальную деградацию нравственности в современном мире.

Источником же нравственности для человечества являются Божественные заповеди, переданные через пророков и посланников, коих было свыше 124 тысяч. Все пророки Всевышнего призывали к Единобожию, чистоте помыслов и деяний. Чем больше люди отдалялись от Божественных заповедей, тем сильнее приходили в упадок мораль и нравы, что мы наблюдаем в настоящее время***.

Так давайте же обратимся к прошлому и посмотрим, каковы были люди, описанные в повести «Золото Колчака». В то время не было компьютеров, интернета, мобильных телефонов, тем не менее, возможно, мы сможем у них чему-то поучиться.

В повести я уделяю большое внимание историческим фактам для лучшего понимания происходящих событий, поскольку большинство моих современников о них почти ничего не знает.

Источники:

* Урсул А. Д. «Морально-этические проблемы

человечества в перспективе перехода к устойчивому развитию.

Глава 1. Алексей 1. 1880 год

Таисия проснулась от резкой боли в животе. Боль отдавала в поясницу. В темноте, нащупав одежду, натянула просторный сарафан, затем тихонечко открыла дверь и вышла на улицу в теплую и звездную летнюю ночь.

Снова приступ. Боль скрутила все тело и казалась непереносимой, но она, стиснув зубы, пошла к сараю и осторожно по лестнице забралась на сеновал. Прилегла. После небольшой паузы. Удар!!

Казалось кто-то топором разрубает ее кости, нечеловеческий крик вырвался из горла. Еще удар. Опять животный крик, выходящий откуда-то из груди. Она ничего не ощущала, кроме этой все поглощающей боли.

И вот боль внезапно пропала, как будто ее вообще не было. Полный покой и только откуда-то снизу раздался слабый детский писк.

Таисия с испугом осмотрелась вокруг и прислушалась. Вроде никого. Пронесло. Она быстро перевязала пуповину и перестригла ее заранее приготовленными ножницами. Завернула ребенка в холщовую тряпку. Встала и, зажав ребенка под мышкой, стала медленно спускаться по лестнице.

— Что же делать? Как мне избавиться от него? — думала она.

Девять долгих месяцев Таисия прятала свой живот под широким сарафаном, стягивая его расписным шелковым платком, что Иван подарил ей, отправляясь служить в Маньчжурию.

И вот уже 5 лет, как он служит, а она здесь одна одинешенька без мужской ласки, а только свекор со свекровью за ней наблюдают, да наставляют, как надо жить.

И откуда только Федот взялся той теплой августовской ночью, когда она сидела на крыльце и смотрела в небо, отдыхая от тяжелой дневной работы, а по небу, оставляя огненные следы, падали звезды, и она загадывала желания.

А он так незаметно подкрался, сел рядом, положил одну руку на плечи, а другую на грудь и поцеловал ее долгим и страстным поцелуем. А потом поднял на руки и понес в сарай, на этот самый сеновал.

Таисия вся затрепетала, голова закружилась, весь мир и счастье сосредоточились в этих объятьях, и забыла она, что мужья жена, и вкусила запретный плод.

А потом Федота тоже забрали в рекруты и отправили в Маньчжурию. Правда перед отправкой сумел он повидать ее и сказать:

— Знаешь, Таисия, люблю я тебя, одна ты у меня, если что, не брошу тебя!

Обрюхатела Таисия и не знала, что делать. Осталась она один на один со своей бедой. Всей деревне на смех, если прознают.

Вот и лес рядом, а дальше быстрая речка… Под шум величественных кедров шла она медленно к реке. Устала, присела на пенек, ребенок попискивал, но она старалась на него не смотреть и не думать о нем.

Бабке Пелагее не спалось в ту ночь. Полнолуние. Луна, заглядывая в окно, светила каким-то тревожащим светом, даже это был не свет, а какой-то страшный зов.

Пелагея не могла понять, куда и зачем она ее звала. А дед Василий лежал рядом и громко храпел, наломался на поле за день и ему все нипочем.

Путаясь в длинной рубахе, она осторожно слезла с кровати, перекрестилась и вышла на крыльцо. Ей показалось, будто кто-то вдалеке кричал, но нет, все тихо. А где же Таисия? На печи ее не было, на кровати тоже.

— Вот беда-то! Куда пропала девка?

— Дед, просыпайся! Таисия исчезла! Бери фонарь, бежим искать ее! — Пелагея быстро надела поверх рубахи длинную юбку и накинула на плечи легкую шаль.

А дед, уже одетый, стоял рядом в высоких сапогах с фонарем в руках. Сказалась старая солдатская выправка.

— Говорила я тебе она на сносях, а ты не верил. Вы, мужики, ничего толком не можете рассмотреть! — причитала Пелагея.

— Дай фонарь, я быстро загляну в сарай. — Пелагея с проворством, неожиданным для ее возраста заскочила в сарай, забралась на сеновал, увидев окровавленную тряпку, быстро слезла.

— Бежим, дед, быстрее по этой дорожке, ей больше некуда деваться, как бы грех какой девку не попутал. Да потуши ты фонарь, итак все видно, звезды ярко светят и луна в полную силу.

— Давай, быстро и тихо, незаметно, чтобы не спугнуть ее.

Лес расступился перед ними, открылось поле и слышен был шум быстро текущей реки.

Впереди была видна маленькая темная фигурка женщины, держащей что-то в руках и медленно двигающейся в сторону реки.

— Давай, дед, быстрее! Не поймешь, что она задумала! Так и до беды недолго!

Уже запыхавшиеся, старики прибавили шагу. Фигурка присела на землю, видимо, решила отдохнуть. Стариков она не видела, их силуэты сливались с темным лесом, на фоне которого они были. Зато она сама хорошо просматривалась на фоне звездного неба. Отдохнув, подхватив тяжелое тельце ребенка, она направилась к крутому берегу, не зная, что делать: или ребенка кинуть в быстрый поток, который его закрутит и унесет прочь, или самой вместе с ним броситься в быструю и глубокую воду.

— И как же потом жить-то душегубкой и убийцей собственного дитя? — думала она, медленно подходя к краю обрыва, глядя с высоты вниз и, собираясь с силами, чтобы совершить отчаянный шаг. Дед Василий с необыкновенной быстротой в несколько прыжков подскочил к Таисье, схватил ее за длинную юбку и рывком вовремя отдернул от обрыва.

— Давай, девка, идем домой. Вон ребенка надо скупнуть, накормить и спать уложить. Пелагея накинула ей свою шаль на плечи и повела домой. Дед нес младенца, прижимая теплое тельце к груди.

— Вот оно счастье-то. Внук у меня, наконец, есть, а Ванька-то поди бесплодным оказался, столько лет прожили, а она не понесла от него. Кто же это тот пострел, что обрюхатил Таську? — думал дед Василий о снохе.

— Ведь все время на глазах была.

Потихоньку добрались до дому, ослабевшая Таисия еле передвигала ноги. Пелагея быстро истопила печку, нагрела воды, искупала младенца, дала Таисии чаю с медом.

Приложила младенца к ее груди, он зачмокал губами, а та, успокоенная, задремала.

Пелагея продолжала хлопотать, достала из сундука кусок ситца и начала раскраивать и шить распашонку.

— Дед, как назовем мальчонку-то?

— Давай Алексеем. У меня отец был Алексей, дюже здоровый мужик, ударом кулака плаху на дубовом столе проламывал.

— А ведь Алешеньку крестить надо. Что мы батюшке-то скажем? — продолжала Пелагея.

— Да дам я батюшке бутылку горилки, что скажем, то он и запишет. — успокоил Пелагею Василий.

— И то хорошо! А, может, Таську отправим в Маньчжурию к Ваньке, пусть повидаются. Через месяц новый обоз пойдет, с ним она и уедет.

— С ума сошел, старый! Думай, что говоришь! А кто Алешеньку будет кормить? Может, ты?

— И чего раскудахталась? Корова есть, коза есть, выкормим. Ладно, тихо. Пусть Таська поспит, а то намаялась. А Алексею надо люльку справить. Давай отдохнем маленько, а утром я этим делом займусь.

— Ладно, иди приляг, а я пока распашонки дошью. А там уж и время подойдет коров доить.

Таисия открыла глаза, через занавеску на окне пробивался лучик раннего солнца. Покой и умиротворение были в ее душе. Вместе с этим лучиком солнца, свет счастья разливался по всему ее телу. Никогда ничего подобного не испытывала она в жизни.

Маленький теплый комочек, созданной и рожденной ею, лежал около ее груди. Весь мир и счастье сконцентрировались в этом маленьком существе, она с ужасом вспоминала, что еще совсем недавно собиралась от него избавиться.

Хлопнула дверь, в избу вошел дед, держа что-то в руках.

— Ну, вот и люльку принес. Столько лет на чердаке пролежала, а цела целехонька.

Вот что значит из лиственницы сделана. Еще Ванька в ней лежал. И пружины все целы, даже не заржавели.

Он начал прилаживать ее к потолку, к специальному железному кольцу. В это время пришла Пелагея с большим бидоном парного молока, пронесла его в кухню, налила молока в большую эмалированную кружку и подала Таисии:

— На, девка, пей. Силы восстанавливай. Да и Алешеньке надо молочка побольше.

И снова ушла в кухню, где на столе стоял целый ряд крынок, прожаренных на солнце, в которые она разливала парное молоко, и тут же спускала крынки в прохладный подпол, открыв крышку в полу и спускаясь туда по лестнице.

Потом вышла в светелку.

— Ну, мать, смотри люлька уже готова. Давай делай Алексею постельку, — радостно сказал дед.

Пелагея вышла в кладовую и принесла кусок белой овчины, затем положила его на дно люльки, расправила, обрезала лишнее, сверху положила кусок старого байкового солдатского одеяла, которое Василий принес после службы в армии. Одеяло было простирано чуть ли не до белизны и прожарено на солнце.

На дно люльки она посыпала какой-то травки, мелко покрошенной и высушенной. И сказала:

— Это от вшей, а то быстро разведутся и донимать мальца начнут.

Потом снова пошла в кладовую, взяла большой березовый туесок квадратной формы, мастерски сделанный Василием, заглянула в него. Там были посолены крупные куски сала, недавно забили кабанчика, не стали дожидаться холодов.

Взяла подходящий кусок с мягкой шкуркой, срезала узкую полоску шкурки и вернулась в комнату, уложила Алексея в люльку и сунула ему в рот шкурку с тоненьким слоем сала на ней. Малыш сначала поморщился, а потом с удовольствием начал сосать шкурку.

Так шли день за днем. Таисия сидела почти целый день около люльки с ребенком и левой ногой качала люльку, если он плакал. А правая нога стояла на прялке, нажимая на педаль которой, она крутила колесо и пряла нитки из овечьей шерсти.

Впереди суровая зима и надо к ней подготовиться, связать для каждого несколько пар шерстяных носков.

Пелагея была занята огородом и домашними животными: лошадью, парой коров, десятком овец, да парой свиней.

Дед Василий присматривал за пасекой и полем с овсом и пшеницей, а светлыми летними вечерами еще умудрялся делать крынки в своей маленькой гончарной мастерской.

Пришла весточка от Ивана, которую один из демобилизованных рекрутов из соседней деревни передал. Весточку он передал на словах, поскольку никто в семье ни читать, ни писать не умел.

— Так вот, просил Иван передать своим родителям и любимой жене Таисии, что он жив, здоров. Того и желает Вам. Службу несет исправно. Получил благодарность от командования и повышение в звании. Скучает по дому и особенно по любимой жене Таисии. И просит ее приехать к нему с ближайшим обозом. С командованием все согласовал и дадут им временно отдельное жилье и паек на жену. И может она жить с ним там столько, сколько захочет. И просит он еще передать ему овчинный тулуп и новые валенки, а то зимы там суровые, а старая одежонка вся подносилась.

Дед Василий слушал письмо насупившись, сдерживая подступавшие слезы, бабка Пелагея негромко всхлипывала. А Таисия вспоминала, какой Ваня был добрый и ласковый, и как ей сейчас его не хватает.

Посадили гонца за стол и стали угощать его, по сибирскому обычаю, напоили горилкой и бутылку дали с собой, да баночку меда, рыбки сушеной, да кусок сала. Всего нагрузили чуть не целый мешок.

А время идет, не просто идет, а бежит вприпрыжку. Алешеньке уже месяц минул, второй пошел. Растет пухленький здоровенький мальчик. Улыбается, гулит во всю. Дед с бабкой не нарадуются на него.

И вот однажды прибегает дед и громко кричит:

— Бабы, слушайте, через неделю обоз из Томска уходит в Маньчжурию! Надо собирать Таисию да в Томск везти!

Глава 2. Долгая дорога по Сибири

Инесса, голубоглазая блондинка, в ярком ситцевом платье сидела на втором этаже у открытого окна, с интересом глядя вдаль. Легкий ветерок играл завитками на ее шее, слегка покачивая жемчужные бусы. Перед Инессой лежала большая красивая книга, в которую она иногда заглядывала. Книга была на французском языке, папенька ей наказал обязательно прочитать книгу, правда не сказал к какому сроку.

Июньское солнце нещадно пекло. Инессе было очень скучно, и она время от времени внимательно рассматривала военных, маршировавших вдали.

Вздохнула. Вспомнила мужа Савелия. Он обещал быть еще в мае, но до сих пор оставался в Чите. Одинокие ночи и холодная постель истомили ее. Она скучала по его жарким объятьям. Савелий был офицер и не мог распоряжаться своей судьбой

Из окна второго этажа вся улица хорошо просматривалась.

— Ах, кто это там с офицером кокетничает? — с завистью вздохнула взгрустнувшая Инесса, внимательно рассматривая высокого и стройного офицера с лихо закрученными усами и до блеска начищенными сапогами, рядом с ним стояла дама в изысканном шелковом платье от «Мур и Мерилиза», лиф и талия которого были сильно затянутыми, на голове элегантная ажурная соломенная шляпка и зонтик от солнца под цвет платью. Дама — молодая, стройная брюнетка, кокетничающая с офицером, также с завистью смотрела на шикарный, 3-х этажный дом из красного кирпича, так называемый «кирпичный стиль», на фасаде которого с помощью глазурованного кирпича и фигурной кладки были созданы причудливые орнаменты в стиле барокко. Из окна второго этажа этого дома выглядывала молодая и красивая женщина, дочь купца Кима Кухерина, одного из самых богатых в Сибири.

— Неплохо иметь богатенького папочку. Вот и мужа-дворянина купил ей. Глядишь и сама скоро из мещанки превратится в дворянку.

— Говорят, что целыми днями трендит на фортепиано и учит французский, — расстраивалась не очень удачливая Святослава, тоже дочь купца, но не столь богатого, проживающая хоть и в трех этажном, но в деревянном доме, правда украшенном искусной деревянной резьбой.

Святославе тоже хотелось стать дворянкой, она была не замужем, у ее папочки не было достаточно денег, чтобы купить ей мужа-дворянина. А ведь уже 22 года, так можно и в девках остаться.

Она продолжала кокетничать с красивым офицером явно дворянского звания. Других в офицеры не брали. Глаза у офицера блестели и видно было, что Святослава понравилась ему.

****

Вдруг по лестнице раздался громкий стук чьих-то ног, Инесса встрепенулась:

— Барыня, барыня! — дверь распахнулась и в комнату вбежала запыхавшаяся Анисья, самая преданная служанка Инессы, остановилась в дверях, поклонилась и быстро проговорила:

— Госпожа, я нашла вам кормилицу!

— Где она?

— Здесь, ждет внизу!

— Зови ее, быстро!

Анисья убежала. И вскоре вернулась с высокой и статной молодой русоволосой женщиной, опрятно одетой в длинный сарафан и ситцевую кофту. Две толстые косы которой прятались под мягкой шапочкой — повойником, его обычно носили замужние женщины. На ногах — кожаные ботиночки. Инесса внимательно осмотрела молодую женщину, ее внешность и одежда говорили об аккуратности и достатке. Большие синие глаза женщины, обрамленные соболиными бровями, внимательно и немного настороженно смотрели на Инессу.

— Ты откуда? — спросила Инесса.

— Из Сургута. — коротко ответила женщина.

— Куда путь держишь?

— В Маньчжурию, там мой муж уже 5 лет служит. Прислал весточку, что хочет меня видеть. Вот я все бросила и отправляюсь завтра с обозом к нему.

— А сколько твоему мальцу? — продолжала расспрашивать Инесса.

— Второй месяц пошел. Правда он дома остался со сватами.

— Молоко у тебя есть?

— Как нет? Заливаюсь.

— У меня муж недалеко от Маньчжурии в Чите. Ждет меня. Моему Васеньке уже четвертый месяц пошел. А у кормилицы молоко кончается, она уже начала его кашкой прикармливать.

— А мне вместе с Васенькой надо приехать. Савушка, мой муж, так велел, говорит очень скучает по сыночку. А куда в дорогу без молока? Если поедешь со мной, то назначу тебе хорошее жалование и попрошу папеньку, чтобы он твоего муженька выкупил со службы. Да и с обозом ты будешь 3—4 месяца ехать, а на нашей повозке мы за пару месяцев домчимся, а, может, Бог даст и быстрее.

Таисия низко поклонилась и сказала:

— Благодарствую, барыня, доброе у тебя сердце. Согласная я.

Начались лихорадочные сборы в дорогу, погрузили кучу вещей. Инессу с Васенькой сопровождали кормилица Таисия, служанка Аксинья, кучер Петро, его помощник и грузчик Алексей. Инесса все сборы держала под контролем.

— Петро, подорожную оплатил? Взял с собой?

— Все сделано, барыня!

— Анисья, всю одежду Васеньке собрала?

— Все, как есть, барыня! И Ваши вещи все в порядке.

— А люлечку и игрушки для Васеньки не забыла?

— Нет, нет!

В таких бесконечных опросах и сборах прошло несколько дней, казалось, взяли все, разве что птичьего молока не хватало. Путешественники закупили сахар, кофе, булки, хлеб, холодные мясные закуски и, конечно, чай — «бесценный напиток во всех частях света, а в Сибири — настоящий нектар!» Как дорожное лакомство захватили с собой «жареные сливки» (сливки, пережженные с сахаром), добавлявшиеся в чай. Выезжали на двух повозках.

И вот день отбытия наступил. Папенька, маменька и вся прислуга вышли проводить Инессу с Васенькой в далекий и трудный путь.

Но что делать? Жена должна быть при муже.

Трудно описать все мытарства, которые выпали на их пути по разбитым и пыльным сибирским дорогам, это в сухую погоду. А в дождь колеса увязали в грязи, повозки ломались и ремонтировались на ходу.

Кроме этого, рой насекомых преследовал их почти на всем пути. Постоялые дома, в которых приходилось ночевать, были полны клопов. Хорошо, что у Инессы были деньги, и они устраивались втроем в частных домах.

А еще встречались и лиходеи, которые спрятавшись за обочиной дороги, поджидали путешественников. Но напасть на столь хорошо экипированный и охраняемый кортеж они не решались.

К счастью, Таисия была здоровой и выносливой деревенской девушкой, молока у нее было достаточно для Васеньки, поэтому он легче всех переносил тяготы долгого пути.

Самое сложное было — это стирать пеленки и быстро сушить их в дороге. Но этого добра хватало, так что сушку и стирку проводили на постоялых дворах.

***

По уставу Сибирского губернатора Сперанского М. И. с 1822 года были сформированы семь казачьих полков:

— Тобольский (6 сотен);

— Сибирский татарский (первоначально сформированный в 1700 г. из мусульман (5 сот конный);

— Томский (5 сот конный);

— Енисейский (5 сот конный);

— Иркутский (5 сот конный);

— Забайкальский (5 сот конный);

— Якутский (5 сот пеший).

***

Инесса направлялась в Читу, где квартировал Забайкальский казачий полк.

На тракте, по которому они ехали, царило довольно оживлённое движение. В обе стороны шли обозы и караваны с товаром, перевозилось золото, почта, ехали чиновники, переселенцы, воинские команды. И тут в «полный рост» вставала проблема разной скорости передвижения. Встречный обоз — ещё полбеды: с грехом пополам разъедутся; но истинное мучение — обгонять обоз. При этом шум, гам, брань ямщиков.

Помимо гужевого транспорта по большому Сибирскому тракту пешком передвигались партии ссыльных.

Наконец, путешественники, добрались до Иркутска. После долгой и мучительной дороги город казался красивым и чистым.

Затем долгожданная остановка в доме купца Калашникова, друга отца Инессы.

Горячая сибирская баня. По утрам сдобные пышки с китайским чаем из ярко начищенного медного самовара в центре стола. Отсыпались на мягких перинах.

Незаметно пролетела неделя. Подошло время начинать вторую часть долгого и утомительного пути, который включал сплав на пароходе по Ангаре до Байкала, и затем по Байкалу до противоположного берега. И уже после этого на почтовых лошадях добираться до Читы, где в Забайкальском полку служил муж Инессы, Савелий.

Наконец, наступил день отплытия. Все сундуки и мешки с вещами были доставлены к пристани. Вдали показался пароход из трубы которого шел густой черный дым, а по воде, вращаясь, шлепали огромные колеса с лопастями, отгоняя поток воды за корму и, как бы извещая, о своем прибытии, он подавал громкий гудок, словно салютуя городу и его жителям.

Пассажиры размещались по местам в трёх классах. Отдельные каюты были для пассажиров первого и второго классов. Третий класс размещался прямо на палубе, среди повозок и груза.

Инесса разместилась в каюте первого класса, Васенька с Таисией в каюте второго класса, а все остальные с вещами разместились прямо на палубе третьим классом.

И вот, наконец, они увидели вдалеке водную гладь, переливавшуюся мистическим светом, окруженную со всех сторон сопками потухших вулканов и живописнейшими горами. Окружающая природа не поддавалась описанию, только там в спокойный день, несмотря на пение птиц и еле слышное дуновение ветра, женщины осознали, что такое настоящая тишина, умиротворение и спокойствие. Это был Байкал, или, как называли его, Святое море.

Сделали остановку около Лиственничной пристани, уставшие сошли с парохода, чтобы немного отдохнуть и размяться. Стоял жаркий июльский день. Пока Таисия кормила ребенка, Инесса, разувшись, вошла в воду, и тут же выскочила из нее. Вода была ледяной.

Вдруг пароход загудел, просигналив всем, чтобы возвращались на борт и путешествие продолжилось до Посольска, находящегося на восточном берегу Байкала, несколько южнее дельты реки Селенги.

Затем снова на лошадях от Посольска до Читы. Этот путь удалось преодолеть за 2 недели. Здесь, в Забайкалье, в Чите, Инесса и Таисия должны были расстаться. Но пока две уставшие и красивые женщины на повозке, запряженной тремя рысаками, подъезжали к центральному постоялому двору.

Проезжая мимо церкви, Таисия перекрестилась. Она, конечно, не знала ни замечательной истории этой церкви, ни истории города Чита, в который они въехали, ни того, что 39 лет назад в 1825 году сюда были сосланы декабристы, которые несмотря на тюремное заключение и трудности жизни не были сломлены и многое сделали для развития города Чита.

Женщины подружились за время длинной и утомительной дороги. Таисия — крепкая деревенская женщина не раз помогала Инессе выйти из трудной ситуации, а однажды, когда по узкой дороге прямо на них неслась пара почтовых лошадей, ямщик заснул, она выскочила навстречу этой повозке, сумев остановить встречную и предотвратить несчастный случай.

Наконец, разместились в номерах, приняли горячий душ, искупали Васеньку. В штаб было отправлено письмо для Савелия о том, что его жена с сыном прибыли в Читу и ждут его на постоялом дворе.

Утром счастливый Савелий, подтянутый, в военной форме, прискакал к постоялому двору на породистом рысаке, бегом вбежал на второй этаж, где квартировали Инесса со своей прислугой. Его глаза блестели счастьем, улыбка освещала мужественное лицо. Увидев Инессу, он подскочил к ней, поднял на руки и закружил по комнате.

— Дорогая, любимая, наконец-то я вижу тебя! А где Васенька?

Принесли Васеньку, пухленького и чистенького. Савелий, гордый и счастливый, взял сына на руки.

— Наконец, вся семья в сборе! Дорогая, отдыхайте пока! Завтра я вас перевезу в особняк! Я купил замечательный дом у купца Пухарева. Там тебя ждут слуги и кормилица для Васеньки.

Таисия несколько дней прожила в доме Савелия. Инесса, как и обещала, уговорила Савелия сделать все, чтобы освободить Ивана, мужа Таисии, от службы, которую он уже шестой год нес в Маньчжурии. Савелий приготовил для Ивана все бумаги и отдал их Таисии. И вот она начала долгий, двух недельный путь из Читы в Маньчжурию. Теперь поездка продолжалась в 4-х местном тарантасе, в котором можно было ехать лежа и спать по ночам…

Глава 3. Почти у цели

Историческая справка

1850 год, Иркутск, городской бал. 18 летняя красавица- блондинка танцует вальс с высоким и стройным кавалером, порхая, как бабочка. Это Катюша Ельчанинова, она закончила Институт благородных девиц в Смольном и приехала в Иркутск к дяде. Катюша — сирота. В зал вошел неприметный и невысокий мужчина с лицом, покрытым шрамами от перенесенной оспы. Увидел Катюшу и страстная любовь поразила его с первого взгляда.
Трудно было рассчитывать на взаимность, у красавицы полно претендентов на ее руку. А этот мужчина старше ее на 18 лет. Его имя Геннадий Иванович Невельский, — контр-адмирал, исследователь и покоритель Дальнего Востока, один из тех мужественных людей, благодаря которому Россия смогла противостоять наглому вторжению англо-саксов, пытавшихся завоевать эти территории. Позже удалось присоединить их к России также благодаря и Невельскому…
Но велика была сила его обаяния и сила любви, Невельскому удалось покорить сердце Катюши. В 1851 году они поженились. Катюша была преданной женой, которая везде следовала за своим мужем, отдав ему и его делу свою жизнь.
Почти весь 19 век был посвящен борьбе (как дипломатической, так и военной) между Англией, Францией, Россией, Японией и Китаем за получение Дальнего Востока, Сахалина, Камчатки и Курильских островов под свое влияние, которые уже были заселены русскими людьми..
Особенную агрессивность проявляли Англо-саксы. Так в 1854 году, когда переговоры с японцами уже были в конструктивном дипломатическом русле, они встряли в эти переговоры, сказав, что Россия «агрессор», настраивая японцев против России. 13 (25) августа 1854 г. из Сан-Франциско вышла англо-французская эскадра под командованием английского адмирала Прайса. Эскадра должна была уничтожить русские корабли на Тихом океане и захватить их главную базу Петропавловск, силы русских в Петропавловске были совсем ничтожны. Но благодаря смелости русских и остроумным приемам при защите, англо — саксы потерпели поражение и бежали. Позже из-за насмешек в американской и европейской прессе Англия и Франция на следующий год отправили к берегам Камчатки еще более мощную эскадру в составе двенадцати кораблей, на борту которых было 420 орудий. 19 мая 1855 года их эскадра вошла в Авачинскую бухту, но там не оказалось не только русских судов, но и самого Петропавловска. Петропавловск был эвакуирован, а порт перенесен в Николаевск у устья Амура.
Сам контр-адмирал Невельский прибыл в залив Де-Кастри и предложил командирам русских кораблей идти к мысу Лазарева, а там дальше на север, насколько позволят льды. Предложение это было принято единогласно. Русская эскадра, не встретив льдов, прошла мыс Лазарева и 15 мая прибыла в устье Амура.
Через несколько дней английская эскадра из шести кораблей обыскала залив Де-Кастри, но не смогла найти русских кораблей, потому что, считая Сахалин полуостровом, они не могли предположить, что русские через залив Де-Кастри обошли Сахалин и вышли к мысу Лазарева.
Именно Невельский показал ранее, что Сахалин — остров. Чтобы этот край принадлежал России, его нужно было заселить, тогда по приказу Сибирского губернатора Муравьева в Иркутской губернии была взята 51 крестьянская семья (из документа неясно, насколько сия акция была добровольна) и переселена в низовья Амура.
Так началось заселение Амурского края и заселение Дальнего Востока, которое продолжалось быстрыми темпами.
В 1858 г. был подписан Айгунский договор, по которому река Амур признавалась границей между Россией и Китаем и плавание по Амуру и Уссури позволялось только судам этих государств.

****

Муж Инессы Савелий из документов штаба знал, что полк, в котором служил Иван, муж Таисии, стоял в Благовещенске, но полк должны были перебросить в Николаевск в связи с интенсивным заселением Дальнего Востока. Переброска осуществлялась на плотах по реке Амуру, и это нужно было сделать до того, как река станет поздней осенью. Он нанял для Таисии почтовый экипаж.
В то время это был самый безопасный, самый быстрый, но самый дорогой путь передвижения, также он послал опытного казака в штаб, чтобы тот передал документы для освобождения Ивана от военной службы.
И вот настал день отъезда. Таисия нежно попрощалась с Инессой и Васенькой. Савелий был на службе. Таисии взгрустнулось. Она очень скучала по своему сыночку Алексею, а Васенька отвлекал ее от этих грустных мыслей.

Инесса отдала Таисии свои, хотя и красивые, но уже ненужные ей платья. И Таисия с большим кожаным чемоданом, подаренным ей Инессой и полным красивой одежды, которую та либо сочла старомодной, либо одежда не нравилась ей, садилась в тарантас. Кучер привязал ее чемодан на крыше тарантаса. Тарантас был почтовый, поэтому лошадей меняли без задержек на каждой станции. С ними также ехал казак Микола, который вез важный пакет в штаб. Казак был высокого роста, худощавый, немного мрачноватого вида, с лихо закрученными усами, сзади у него висело ружье, на правом боку болталась сабля, на левом-портупея с пистолетом. Защитного цвета брюки были заправлены в высокие кожаные сапоги, гимнастерка такого же цвета с погонами перепоясана кожаным ремнем и на голове меховая папаха, несмотря на теплую погоду.

Миколе также вменялось в обязанность охранять Таисию.
Почтовый кучер Стоян, высокий и крупный мужчина лет сорока с окладистой темной бородой, копной вьющихся темных волос на голове, в легкой шапке, и легком длинном плаще, защищающем его от ветра. Под плащем был кафтан зеленого английского сукна с красными обшлагами и отворотами, с медными пуговицами. На груди кучера-почтальона висела медная бляха с орлом. У него были широкие плечи и крепкие руки, отличавшие ямщиков того времени, которые могли часами держать вожжи и кнут в руках.
Стоян сидел спереди на облучке. Рядом с ним было еще одно свободное место.
Почтовый дилижанс сопровождал быстроглазый охранник Аким, невысокий и шустрый мужичок, носивший черную шляпу и алую ливрею с синими лацканами и золотыми галунами. У Акима были часы, почта должна доставляться точно по расписанию, и горн, чтобы предупреждать местных почтальонов о приближении кареты. Он был вооружен двумя пистолетами, дабы отбивать нападение разбойников.
Аким тоже сидел снаружи, в задней части кареты возле ящика с письмами. Отправлялись рано утром. Первая остановка и смена лошадей была в Нерчинске, до которого надо было ехать 100 верст, или примерно 107 километров. Даже самые быстрые почтовые лошади не могли пробежать более 13 километров в час. А если учесть всевозможные остановки, предвиденные и непредвиденные, то дай бог добраться к ночи.
Таисия в элегантном дорожном платье, плотно облегающим ее стройную фигуру, в невысоких, зашнурованных ботинках на каблучке и шляпке-таблетке, с сумкой в руках подошла к тарантасу, кучер уже сидел наверху на облучке.

— Давай, барыня, усаживайся, — сказал Стоян басом.- Пора трогаться.

— Какая я тебе барыня! — ответила Таисия, залезая в тарантас. Микола, любезно придерживая ее за локоток, помогая ей забраться..

— Раз одета как барыня, значит барыня, — повторил Стоян и, звонко щелкнув кнутом, с криком:

— Ну, пошли, родные! — резко тронул тройку лошадей. Застоявшиеся лошади быстро набрали скорость и понеслись по дороге. Топот копыт, скрип повозки и звон колокольчиков, иногда сочетаясь с пронзительными щелчками кнута и криками возницы то сердитыми, то одобрительными, сопровождали ездоков на протяжении всего пути.

Был ясный солнечный день середины августа. Рано утром и поздно вечером дни были холодные, днем теплые, иногда случались и жаркие дни. Таисия устроилась в задней части повозки, которая также задергивалась легкой шторкой и отделяла заднюю половину повозки от передней. Микола сидел в передней. Он снял ружье и саблю и поставил их рядом, снял папаху, вытащил из-под нее важное письмо, проверил, все ли на месте, затем снова положил письмо в папаху и надел ее на голову, откинулся на спинку сидения и, прикрыв глаза, слегка подремывая. Он всегда расслаблялся и копил силы в спокойной обстановке, чтобы в случае беды действовать быстро и решительно. Красавица Таисия никак не могла привыкнуть к этой барской одежде, которую Инесса буквально заставила ее надеть. 
— Как они ее носят? — думала она. — Ни бок, ни спину не почешешь, ежели они вдруг зачешутся, ни в кустики сбегать по-маленькому. А ботиночки? Что за узенькие носочки, всю ступню сдавили, а каблучки? Идешь как-будто в цирке выступаешь. Никакой опоры, никакой стати, дунь ветерок посильнее и упадешь. Нет, не по мне это.
Она взяла сумку, поставила ее рядом с собой, открыла, достала бережно свернутый синий льняной сарафан, покрытый на груди искусной вышивкой и кремовую кофту под него, тоже всю расшитую длинными зимними вечерами. Такая одежда в холод грела, а в жару охлаждала. 
— Ведь все своими руками сделано. И деляночку-то льна посадила, потом повыдергивала длинные побеги, сушила их, трепала, пряжу пряла, на станке материю ткала, на солнышке отбеливала, красочкой секретной несмываемой красила, что дед Петро делал. Только соседка Дарья помогла раскроить одежку, да разрешила ее швейной машинкой попользоваться, а то пришлось бы все в ручную шить. 
— А уж узоры рисовать и вышивать это у меня завсегда хорошо получалось, — с грустью вспоминала свою жизнь Таисия. Она задернула занавесочку и долго возилась со своим дорожным платьем пока не расстегнула все крючочки и пуговочки и не развязала все завязочки. 
— Уф, — облегченно вздохнув, сняла Таисия платье. На исподнее-белую рубаху, украшенную ришелье, она надела просторную кофту и поверх нее сарафан.

— Как хорошо-то стало! — обрадовалась она, достала мягкие кожаные черевички и надела поверх тонких шерстяных носков. Покрутила ногами, порадовалась:

— Ну, теперь можно и барыню сплясать! 
— Что же они мне с волосами — то сделали? — она потрогала копну волос, собранную на макушке, поскольку волосы были длинными, то с макушки были заплетены в несколько косичек, которые каралечками обложили по голове. 
— Вот беда еще на мою голову! — Таисия целый час расплетала эти каралечки и расчесывала волосы деревянным гребнем. Темно-русые волосы одеялом покрыли всю ее спину. Она заплела их в тугую косу и змейкой пустила ее по спине. Длинные и густые волосы Таисии были большой обузой для нее, голова уставала их носить, дома она выстригала под косой большой пучок волос, а здесь было как-то несподручно это делать. 
— Я же мужняя жена. Нельзя мне с непокрытой головой ходить, — она достала из сумки белый платок и ловко завязала его назад вокруг головы.
В своей одежде Таисия стала еще краше. Лошади бежали в нормальном темпе, колокольчик звенел, Стоян красивым басом затянул ямщицкую песню:
Вот мчится тройка удалая

Вдоль по дороге столбовой,

И колокольчик, дар Валдая,

Гудит уныло под дугой.

Ямщик лихой — он встал с полночи,

Ему взгрустнулося в тиши

И он запел про ясны очи,

Про очи девицы-души:

«Ах, очи, очи голубые!

Вы сокрушили молодца;

Зачем, о люди, люди злые,

Вы их разрознили сердца?
Бархатный голос искусно выводил слова песни, они неслись над бескрайней темной тайгой, которая простиралась до горизонта справа и слева от дороги. У Таисии из глаз катились слезы. Она думала о муже, которого не видела почти 6 лет.
Вдруг повозка внезапно остановилась. Ямщик перестал петь. Таисия выглянула из окна. Впереди дорогу преграждала идущая колонна арестантов, гремя кандалами. Арестанты шли по этапу на государственные шахты и рудники в Нерчинск.
Стоян громко крикнул:

— Дорогу почтовой карете!
Охранники на лошадях, оттеснили арестантов к краю дороги. Проезжая мимо, Таисия с любопытством и жалостью смотрела на измученные лица заключенных, среди которых были также и женщины. К вечеру благополучно добрались до Нерчинка. Место на постоялом дворе и лошади для почтовой кареты всегда готовы. Осталось проехать еще 300 верст до Кяхты, где служил муж Таисии Иван.

Глава 4. Хунхузы. Корейский младенец

Лошади бежали быстро, словно чувствовали, что скоро отдых. По бокам дороги тянулись просторы, покрытые лесами. Неимоверное количество грибов в распадках, кругом дичь непроглядная, беспросветная. Изобилие медведей, соболей, диких коз и всякой дикой всячины, которая занимается тем, что живет в тайге и закусывает друг другом. Забайкалье было великолепно.

Темнело, солнце спускалось за высокие холмы, еще 10—15 минут и будет кромешная тьма, мертвая тишина и рядом недобрая тайга, не видно ни зги. А до ближайшего острога не менее 10 километров пути. Стоян зажег фонарь и прицепил его к верху кибитки, впереди крутой поворот — ехать надо осторожно, чтобы не перевернулся тарантас. Внезапно за поворотом, далеко впереди они увидели большой отряд всадников с факелами в руках, несущихся навстречу их повозке:

— Хунхузы! — громко закричал Стоян.

Охранник Аким ловко и быстро залез на кибитку с задней стороны, затем спрыгнул на сиденье к Стояну, откуда, как настоящий артист цирка перелетел на спину правой пристяжной лошади и быстро расчехлил свои пистолеты. Одновременно казак Микола на ходу забросил свое ружье на кибитку, резво вылез через дверь, удобно уселся на крыше и громко сказал Стояну:

— Будем прорываться! Гони!

Таисия на ходу открыла дверь несущегося тарантаса и крикнула Миколе:

— Сбрасывай мой чемодан! Он тяжеленный, лошадям легче будет!

Микола с радостью сбросил не только чемодан, но и весь багаж, что был на крыше. Стоян яростно ударил хлыстом по крупам лошадей, те, словно чувствуя опасность, понеслись с невероятной скоростью, затем он быстро вытащил из-под сиденья тяжелую двустволку и погасил яркий фонарь. Свирепые хунхузы быстро скакали с пылающими факелами в крепких руках и были хорошими мишенями. И вот летящая тройка на всем ходу врезалась в отряд не меее, чем из 20 хунхузов.

— Стреляйте по ногам лошадей, — скомандовал Микола.

Таисия, сжавшись в комочек, ждала исхода ситуации и только крестилась и шептала:

— Господи помилуй! Господи помилуй!

Лошади под хунхузами падали одна за другой. Хунхузы вскакивали на ноги и пытались стрелять. А почтовая тройка уже мчалась вперед, оставляя позади отряд. А вот и острог, на пронзительный звук почтового рожка железные ворота деревянной крепости быстро поднялись и взмыленная тройка влетела в просторный двор.

— Сзади хунхузы! — крикнул Стоян. Ворота со скрипом быстро опустились. Но, изрядно помятые, хунхузы отказались от преследования. Микола ловко соскочил с кибитки, по его лицу бежали струйки горячей крови. Испуганная Таисия достала из сумки чистый платок и перевязала кровоточащую рану. Миколе повезло, пуля только оцарапала ему щеку. С остальными все было в порядке.

На следующий день 5 казаков подрядились сопровождать почтовую карету до следующего острога и охранять ее. Но хунхузы больше не встречались на их пути. День проходил за днем, ночевали в грязных придорожных постоялых дворах. Меняли лошадей рано утром, кучер седлал их, затем, выпив горячего чая со свежими шаньгами, ехали дальше по почтовому маршруту.

Вторая половина августа, становилось все прохладнее, деревья покрывались желтыми и красными листьями, птицы стаями потянулись на юг. Наконец, путешественники добрались до поселка Кяхты, стоящего на границе с Монголией. Здесь кончался Сибирский тракт и уходил в Монголию и далее в Китай, образуя, чайный путь, по которому из Китая везли чай в Сибирь. Из-за активной торговли с Китаем Кяхту в 19 веке называли «Песчаной Венецией».

В Кяхте, благодаря жизни на границе Монголии возникло тесное дружеское общение русских с монголами. Русские выезжали в Монголию по делам, на охоту и рыбную ловлю, на отдых на минеральных источниках аршанах. Соседняя, колоритная Монголия с бесконечной степью и синеющими на горизонте горами и веянием пустыни привлекала их. Положение Кяхты на границе не двух, а нескольких культур — европейской, русской, китайской, монгольской и др. — делало этот поселок богачей единственным не только в России, но, вероятно, и во всем мире культурным уголком, брошенным почти на границу пустыни Гоби. В поселке возвышался великолепный собор, купцы жили в комфортабельно обставленных апартаментах с картинами, гобеленами, прекрасными библиотеками, из окон было слышно пение, звуки рояля и скрипки, Моцарт, Бетховен, Чайковский… Кяхтинцы были народ культурный, развитой, много интеллигентнее российского купечества. Многие имели собственные библиотеки, много читали. Это и понятно: кяхтинцам приходилось сталкиваться с людьми различных общественных положений, с иностранцами, учеными, путешественниками.

Пока почтовая тройка неслась по центральной улице, застроенной богатыми домами купцов — миллионеров, Таисия не находила себе места, думая о встрече с Иваном, который служил на охране острога недалеко от Кяхты. Сердце громко билось. Только сейчас она поняла, как ей все эти годы не хватало этого сильного и немного неповоротливого, но очень доброго человека.

Наконец, Микола остановил тройку недалеко от постоялого двора, помог Таисии выбраться. Вещей у Таисии было мало, только одна большая холщевая сумка с ее вещами, все остальное, включая валенки для Ивана и его тулуп, были выкинуты во время нападения хунхузов. Микола устроил Таисию на ближайшем постоялом дворе и сам остановился там же. После этого он направился в штаб, чтобы передать бумаги, что дал ему Савелий. На первом этапе необходимо было оформить Ивану перевод в Томск. Все нужно было делать быстро до наступления холодов.

Таисия заняла комнату. Комната была из самых дешевых. В правом углу стояла старенькая железная кровать, у окна — покосившийся стол. В углу налево от входа — старенький умывальник и не очень свежее полотенце рядом на гвоздике. Микола заплатил за ее комнату за неделю вперед и сказал ей:

— Думаю, за неделю управимся.

В дверь постучали, Таисия открыла. За дверью стоял лакей невысокого роста с хитрыми глазами, небольшими, закрученными кверху усиками и напомаженными волосами:

— Вода согрелась, госпожа может принять душ, — предложит он. Таисия с наслаждением после долгой дороги мылась под душем, передохнула, потом дернула за веревочку звонка, что висела около двери, в дверь заглянул тот же лакей:

— Чего желаете?

Она попросила принести поесть. Стоимость еды была включена в стоимость номера, о чем ей сказал Микола. Лакей принес железную чашку с вареной картошкой и большим зажаренным куском говядины. И кружку крепко заваренного чая.

Поев, она разложила свои нехитрые пожитки и решила выйти погулять по необычному поселку, посмотреть на людей, поговорить с ними, может, какую небольшую работенку найти.

Таисия шла вдоль широкой центральной улицы, осматривая крупные кирпичные дома на 2, 3 этажа с большими блестящими окнами и искусной кирпичной кладкой, в конце улицы виднелось высокое здание церкви. Поселок располагался в небольшой низине и был окружен высокими холмами, кое-где поросшими лесом. Затем она вышла на площадь, по краям которой стояли красивые белые дома с колоннами. Таисия подошла поближе, одно из самых длинных зданий называлось «Гостинный двор» Кяхты. В нем останавливались перевозчики чая из Китая и в его крытых помещениях вскрывали и проверяли цыбики (тюки) чаев, прибывших из Китая, как байховых, так и кирпичных. Последние представляли толстые плитки, спрессованные из мелочи и отсевков байхового чая; они шли в большом количестве в Сибирь, где крестьяне и туземные народности (буряты, якуты, тунгусы и др.) предпочитали его байховому. После осмотра и сортировки цыбики зашивались на дворе в сырые бычачьи шкуры, шерстью внутрь, чтобы предохранить чай от подмочки на далеком пути через Сибирь.

Таисия зашла под арку и пошла под крышей здания, отделенного от улицы многочисленными арками, а с другой стороны на нее смотрели окна разнообразных магазинов с одеждой, обувью, всевозможной домашней утварью. Она прошла мимо всех этих заманчивых вещей и вышла на базарную площадь, где пахло лошадиным навозом и стояли телеги, с запряженными лошадями. На телегах лежали мешки с овощами и возчики торговали всякой всячиной, выращенной на своих огородах.

Туда — сюда сновали покупатели: женщины в длинных, пестрых юбках, повязанные платками, или шалями, некоторые были одеты в теплые телогрейки, мужчины в высоких сапогах, картузах и пиджаках.

Кто-то зазывал покупателей, то и дело слышалось:

— Картошечка рассыпчатая! Морковка — самая сладкая! Огурчики малосольные!

— Мед целительный!

Но Таисия шла дальше и дальше по направлению к церкви. Вот она вышла на другую улицу по-прежнему широкую, но застроенную деревянными домами поменьше. На окнах всех домах были наличники с деревянными ставнями, которые на ночь закрывались кованными чугунными запорами, прикрепленными с одной стороны к бревну дома, а другая часть, соединенная также чугунным кольцом с первой, как на шарнире, поворачивалась и через дырку в бревне с другой стороны окна проталкивалась внутрь дома, где жестко закреплялась, превращая дом в неприступную крепость.

Раздался колокольный звон, Таисия перекрестилась. Сияющие купола церкви становились все ближе и ближе. Внезапно на дороге прямо перед ней появилось огромное лохматое чудовище, которое вышло из-за угла, за ним второе, третье. Она прижалась к забору и закрыла от страха лицо руками.

— Что с тобой, девка? — вдруг она услышала чей-то голос. Открыв глаза, Таисия дрожащей рукой показала на чудовищ, идущих друг за другом цепочкой.

— Да это ж верблюды! На них китайцы везут чай из своей страны, — объяснил ей пожилой мужичонка в кирзовых сапогах и в косоворотке, стоявший неподалеку.

И, действительно, между тюками на верблюдах можно было рассмотреть желтокожих людей в чудной одежде, которые покачивались в такт движениям верблюдов.

— А ты чо здесь делаешь?

— Да приезжая я, вот иду в церковь. Надо бы помолиться и исповедоваться перед батюшкой в своих грехах.

— А что грехов-то много?

— Хватает

— Так садись ко мне в телегу, подвезу, я как раз в ту сторону еду.

— Степан Кузьмич меня кличут

— А я Таисия.

— Так откуда ты, Таисия?

— Я из Томска. К мужу приехала. Он вот уже шестой год в остроге служит. Обещали вольную дать. Да вот беда случилась по дороге хунхузы напали на нас и все вещи пришлось выбросить, чтобы лошадям было легче бежать.

Теперь холода надвигаются, а теплой одежды нет. Через неделю мы обратно в Томск едем, я думаю, где бы мне с недельку поработать.

— Иди в гостиный двор, там женщины на складах завсегда нужны, чай сортировать и упаковывать. А где ты сама-то остановилась?

— В номере на постоялом дворе. Что у дороги.

Степан притормозил около церкви, Таисия спрыгнула с телеги и подошла к храму, который величественно стоял на пригорке, устремляясь в небо.

Эта замечательная Воскресенская церковь строилась, как символ российской государственности и процветания кяхтинской торговли.

По отзывам современников, «по внутреннему благолепию и богатству храм этот едва ли найдет себе равных во всей Сибири»: его называли «застывшей музыкой в камне.»

Таисия перекрестилась, поцеловала серебряный крестик, что на серебряной цепочке всегда висел у нее на шее. Посмотрела вверх на купола церкви, покрытые белым железом, на колокольню, на которой звонарь, дергая колокола за веревки выводил затейливую мелодию, и по ступенькам поднялась в храм.

Скоро начнется служба, несколько монашек уже пели на клиросе, но батюшка еще не выходил. Она несколько раз перекрестилась перед иконой Божьей матери, поцеловала ее, прося заступничества, и решила придти к заутрене, чтобы исповедоваться и принять причастие.

Выпила святой воды и омыла ею лицо, вода стояла здесь же в бачке, с прикрепленной к нему кружечкой с помощью железной цепочки, затем достала из потайного кармашка платочек, в которым крепким узелком была завязана парочка пятачков, купила три самых тоненьких свечечки и поставила одну за здоровье сыночка Алексея, вторую за здоровье мужа Ивана и третью за здоровье родителей и пошла к выходу, при выходе опять перекрестилась, дала нищим по копеечке и направилась обратно на постоялый двор.

Свернув на боковую улицу и пройдя метров 200, она попала в какой-то тупик, где кучкой стояло несколько домиков, похожих на сарайчики, обложенные камнями и покрытые соломой. В стенах, выходящих на улицу, можно было видеть небольшие дыры из некоторых шел дым, стены сарайчиков были закопченные.

Таисия заглянула через невысокий забор около одного из сарайчиков и увидела, что у него окна выходят во двор, и они вместо стекол прикрыты просаленной бумагой. Это был типичный бедный корейский домик, в котором как в бедном, так и в богатом доме дым от печи шел по специальным полостям под домом, обогревая пол, и выходил на улицу через дыры в задней стене дома, поэтому в корейском доме не было ни кроватей, ни ковров, все спали на теплом полу, прикрывшись одеялами, также и в течение дня сидели на полу.

Внезапно из домика выбежала маленькая женщина, черные прямые волосы которой были собраны на макушке в пучок и завязаны шишечкой. На ней была надета длинная юбка, на плечах накидка.

Женщина была привлекательной и достаточно молодой. В руках она держала какой-то сверток, который передала Таисии. Та взяла сверток, сверток начал шевелиться и кричать, в нем был ребенок, мальчик трех или четырех месяцев.

Таисия испуганно протянула ребенка обратно кореянке. Та заговорила на ломанном русском языке:

— Возьми, возьми, пожалуйста, все равно умрет с голода. В доме еще трое постарше, а муж ушел в горы на охоту и пропал. Чем всех кормить не знаю?

— Таисия взяла ребенка, прижала его к груди, ребенок успокоился и заснул. А она побрела к постоялому двору…

*Хунхузы (краснобородые) — члены организованных банд, действовавших в Северо-Восточном Китае (Маньчжурии), а также на прилегающих территориях российского Дальнего Востока, Кореи и Монголии во 2й пол. XIX — 1й пол. ХХ вв. На территории России под хунхузами подразумевались исключительно этнические китайцы, составлявшие абсолютное большинство членов хунхузских бандитских группировок.

Глава 5. Долгожданная встреча

Таисия крепко держала ребенка, завернутого в байковое одеяльце. Ребенок почему-то не шевелился, Таисия испугалась, быстро подошла к ближайшей скамейке, положила его и осторожно развернула одеяльце. Облегченно вздохнула, все нормально, ребенок спал, но виделся очень бледным и истощенным. Нужно было быстрее дать ему немного молока.

Женщина вдруг вспомнила, что она не знает ни его имени, ни точного возраста.

— Назову-ка я его Алексеем, — подумала она.

— Пусть будет еще один Алексей.

— Алеша! — позвала она малыша, и сердце захлестнула теплая волна нежности, тоска по родному сыну, что мучила ее день и ночь, стала смягчаться и проходить. Суеверная, как и большинство женщин, она верила, что, если спасет этого ребенка от голодной смерти, то Бог простит ее прегрешение и тогда ее сын будет жив и здоров. Ребенок, услышав нежный женский голос, открыл раскосые глаза — смородинки и заулыбался, обнажив несколько зубиков.

— Наверное, ему уже месяцев шесть, — решила женщина, вспоминая малышей брата, которых она нянчила.

Вдруг лицо мальчика сморщилось и раздался громкий крик. Таисия быстро завернула Алексея и побежала к близстоящему деревянному дому, стала громко стучать чугунным кольцом, по воротам, которое было и ручкой, и запором для ворот. За воротами послышался ворчливый голос пожилой женщины:

— Опять, наверное, безмен забыл, дырявая твоя голова.

Ворота открылись, за ними стояла невысокая и полноватая женщина лет 60, вытирая руки о холщовый фартук, надетый поверх длинного ситцевого платья неопределенного цвета и повязанная темным платком, из-под которого выбивались пряди седых волос.

— О, господи! Откуда ты? — воскликнула ошеломленная женщина. Затем, осмотрев Таисию, сделала вывод, что девка из простых, но зажиточных крестьян.

— Помогите, пожалуйста, мой сын умирает от голода, надо дать ему молока! — попросила жалобно Таисия.

— Ну, что ж, проходи в избу, я только что корову подоила, — пригласила опешившая хозяйка.

Таисия зашла за женщиной в просторную избу. Та проворно налила в маленькую эмалированную кружечку молока, быстро подошла к Таисии.

— Когда последний раз кормила-то мальца?

— Не знаю, может, день, может два назад, мне его только что отдали.

— Господи, кто же тебе свое дитя отдал? Давай дадим ему несколько ложечек молока, сделаем перерыв, потом еще раз дадим…

Ребенок кричал, не переставая. Жадно выпив несколько глотков молока, он продолжал кричать с новой силой, Таисия нервно качала его. Прошло минут 15, дали еще молока, он жадно выпил, немного успокоился и так в течение часа выпил полную кружечку молока и заснул.

— Как тебя звать-то, бедолага?

— Таисия.

— А я Степанида. Извини, но больше мне некогда с вами заниматься. Скоро муж подъедет. А он у меня мужчина сурьезный. На вот, держи бутылку молока и вот здесь в мешочке манка. Сваришь мальцу кашку.

Степанида протянула Таисии литровую бутылку молока и мешочек крупы. Перекрестилась перед образами и сказала:

— Вот тебе сумка. Положи в нее молоко. Ну, давай же с богом! Авось все образуется.

А в это время Микола скакал на породистом, сером в яблоках жеребце. До острога всего 10 верст — это час, полтора езды верхом. Правда люди сказывали, что здесь волки бродят голодными стаями и одному вечером ехать опасно.

— Но десять верст невелико расстояние. Рискну, — решил Микола. Он спешил, вспомнив, как Савелий сказал ему:

— Выполнишь мое задание, будет тебе повышение по службе и прибавка к жалованью.

— Все это, конечно, хорошо, но чего он так разбивается ради крестьянки Таисии хоть и красивой? Непонятно, — размышлял Микола, не имеющий ни жены, ни детей.

Честь дворянина, слово дворянина — были пустыми звуками для него.

Микола, конечно же, подумывал о создании своей семьи, вспоминая, черноглазую Галину, что жила по соседству. Красивая, хозяйственная девка, мастерица на все руки. Но она на него совсем не обращала внимания, хотя вскружила ему голову. Но, если он получит звание прапорщика, возможно, она обратит на него внимание.

Вдохновленный этой мыслью, он мчался вперед и вперед. Вот проехал мимо зеркальной чаши огромного, окруженного деревьями озера.

Далее по сторонам дороги возвышались невысокие сопки, у подножия которых росли деревья. Начало смеркаться. Микола встревожился:

— Уже пора бы появиться острогу, но где же он? — он ничего не понимал.

По сторонам начали вспыхивать горящие угольки, Микола знал — это были волки.

Их становилось все больше и больше. Выстрелами из пистолета волков не остановишь, убьешь одного, на его место придут десять.

Несколько остановятся, чтобы сожрать убитого сородича, остальные будут гнаться за ним.

Он мчался в полной темноте, понимая, что остаться в живых у него совсем маленький шанс. Решившись использовать последнюю возможность, он со всей силы пришпорил лошадь, свернул в сторону и через кусты понесся к высокому дереву, подъезжая к нему, вскочил на седло, ухватился за ветку, подтянулся и быстро залез на дерево.

Лошадь мчалась дальше, а за ней огромная стая волков. В темноте уже ничего не было видно, только слышался визг животных и предсмертное ржание лошади. К утру от нее остались только чистые белые кости. Микола уселся на толстой ветке повыше, привязал себя к стволу дерева ремнем. Холодало, руки сводило судорогой от напряжения и холода. Внизу под деревом повизгивала большая стая волков тех, кому не хватило лошадиного мяса. Так, скорчившись на дереве, он просидел до рассвета. После рассвета волки разбежались. Вдруг неподалеку раздался выстрел из пушки.

— Так это же острог, утренняя побудка! Острог совсем рядом! — обрадовался Микола. Но слазить с дерева еще боялся. Выстрелил несколько раз в воздух из пистолета.

В это время в остроге на воротах стоял муж Таисии Иван с напарником Степаном.

— Слушай, Степка, выстрел, вот еще один, еще. Кто-то в беду попал.

— Да, верно, надо идти выручать. Зови мужиков.

Через пять минут отряд из 10 человек, вооруженных до зубов казаков, выехал из острога. А через пару часов спасенный Микола уже парился в бане, отогревая перемерзшие кости.

Микола отдал пакет начальству, и те без задержки выдали Ивану паек, вещевой мешок с одеждой, небольшую сумму денег, через три дня Микола с Иваном уже добрались с обозом до Кяхты.

— Давай, бери Таисию и через день выезжаем, — решительно сказал Микола Ивану. Иван, взволнованный предстоящей встречей с женой, едва понял, о чем говорил казак.

— Есть! — бодро отрапортовал Иван.

А в это время Таисия мирно сидела в номере и кормила Алексея манной кашей той, что дала ей Степанида. Мальчик посвежел и выглядел здоровеньким. В дверь постучали…

Она положила ребенка на кровать и открыла дверь. За дверями стоял высокий мужчина с окладистой бородой, на широких плечах болталась винтовка, белокурые волосы выбивались из-под высокого картуза. Настоящий богатырь, Илья-Муромец!

Таисия отшатнулась в испуге. Богатырь подскочил к ней, поднял ее на руки и закружил по комнате.

Наконец, она узнала Ивана, обняла его за шею, прижалась к нему, все бремя разлуки и страданий, которые она несла на своих плечах эти долгие шесть лет, разом схлынули с нее, как весенние воды, освободив душу и сердце для свободы, счастья и радости.

Он нес ее к кровати, срывая одежду. А она, еще до конца не осознавая смысла всего происходящего, понимала только одно, вот сейчас — это жизнь, а все, что было раньше, это было какое-то страшное и медленное умирание души, сердца и тела.

Вдруг громкий крик ребенка внезапно прервал эту страстную сцену. Иван от неожиданности выпустил Таисию из рук и подошел к кровати, чтобы рассмотреть кричащего младенца.

— Откуда он?

— Умирал от голода, пришлось взять.

— Так покорми же его скорей, чтоб не кричал!

Таисия продолжила кормление, ребенок наелся, успокоился и заснул. Она запеленала его и уложила в корзинку, подаренную ей барыней, проживающей по соседству.

Иван снял форму и высокий картуз, форму надо беречь, чтобы она быть всегда в чистоте и опрятности, так их учил прапорщик, и остался в исподнем: белоснежной рубахе и подштанниках, снизу подвязывающихся, тоже белоснежными тесемочками.

Да, умела стирать солдатское белье их полковая прачка Дуняша, а солдатики уж не оставались перед ней в долгу.

Иван достал из рюкзака тушенку, хлеб, копченую рыбу и чекушку водки. Накрыл стол и сказал:

— Ну, что ж, давай отмечать нашу встречу! У тебя стаканы найдутся? — спросил он, опускаясь, разгоряченным телом на дубовую скамью.

Таисия замерла и стояла ни жива, ни мертва:

— Как же сказать ему про Алешеньку, ее сыночка, дорогую кровиночку, что остался там далеко со сватами. Что делать? Эту муку неизвестности просто невозможно было больше терпеть. Уж лучше разом разрубить этот узел, пусть лучше сразу убьет, чем потом мучиться, — думала несчастная женщина и, почти теряя сознание, упала на колени перед мужем, из ее глаз ручьем лились слезы.

— Ну, где ты там? — Иван повернулся к жене и чуть не упал со скамьи, увидев Таисию всю в слезах, стоящую перед ним на коленях.

— Что случилось?

— Грешна я, грешна я, любимый! Согрешила я! У меня родился сыночек, он остался там, дома, с твоими родителями, он совсем маленький, ему 3 месяца всего! Они в нем души не чают, окрестили, как твоего сына.

Все оборвалось в душе у Ивана, и слепая злоба ревности начала свивать гнездо в его сердце. Но сибиряк-мужчина всегда стремится поднять женщину на недосягаемую высоту, и он вспомнил, что эти 6 лет он тоже не был безгрешен, сколько девок и баб он помял на сеновале. Как он может осуждать жену за единственный проступок, который дал замечательный плод — ребенка, крещенного, как его ребенка. Ведь он был пустоцветом пока.

Иван распечатал бутылку, налил полстакана, выпил залпом водку, занюхал горбушкой черного хлеба, затем вскочил с лавки, поднял Таисию с пола, высушил поцелуями ее слезы.

— Так это же счастье иметь сразу двух парней, вырастим их настоящими мужиками, — и понес ее в постель.

Рано утром их разбудил громкий стук в дверь. Это был Микола.

— Через два часа выезжаем в Томск, быстро собирайтесь! Таисия побежала в погреб — ледник, где хранила молоко для Алеши. Сварила ему кашки побольше в надежде, что она сохранится целый день, на улице-то уже прохладно. А дальше уж, как бог даст.

Набрала бутылку кипяченой воды для ребенка. Достала из шкафа большой чемодан с вещами, что отдала ей богатая барыня — соседка для ребенка. Сначала та просила отдать ей Алешеньку, но Таисия не согласилась.

— Им богатым что? Ребенок — забава, назабавляется, а потом? — думала Таисия.

Иван бегал, помогал, как мог. И вот все готово, уложились во времени. Тройка лошадей уже стояла около постоялого двора, перебирала ногами. Кучер на козлах.

Микола выскочил из кибитки и подбежал к Ивану.

— У тебя запас патронов есть?

— А как же без запаса?

— А пистолет?

— А как же без пистолета?

Микола кивнул одобрительно.

— Все, быстро грузитесь! И выезжаем. Поедем другим трактом, который напрямую ведет в Томск. Это самая короткая дорога. Думаю, что за пару недель доберемся.

Вот и начался путь в Томск. А путь домой всегда кажется короче. Что они пережили по дороге домой, дороге, по которой свободно днем и ночью гуляют медведи, по ночам охотятся волчьи стаи, бродят сбежавшие каторжники, которых в Сибири в 19 столетии насчитывалось до 800 000 человек, да еще с грудным 4—5 месячным ребенком, которому нужно добывать и готовить свежую еду, менять пеленки, не простудить, ведь уже наступали холода.

Нам это невозможно представить. Но они доехали живыми и невредимыми, потому что с ребенком и Таисией были настоящие мужики.

Глава 6. Пятнадцать лет спустя

Весна 1895 года. Уже в течение 15 лет Иван и Таисия ростят двух Алексеев: «Алексея 1» и «Алексея — корейца» — так всегда их называли за глаза, если было неясно, о каком Алексее шла речь.

Алексей 1 встал рано на рассвете. Статный, высокий, синеглазый парень в свои пятнадцать лет уже как настоящий мужик помогал отцу по хозяйству.

Вместе с отцом — Иваном он отправился запрягать лошадей, а потом они поехали пахать поле, скоро посевная. Таисия счастливыми глазами рассматривала сына, удивляясь его силе, красоте и удали.

А вот Алешенька-кореец совсем не такой: маленький, щупленький, все время мерз, сидел на печи грелся, работать в поле не любил. Зато разные вещички с удовольствием делал дома. То из бересты туесочки мастерил, затем их резными рисунками украшал, то у отца в гончарной мастерской посуду лепил, обжигал и красил, бабы аж ахали от удивления.

Повез как-то отец Алешу на ярмарку в Томск продавать овощи и его изделия захватил с собой, народ их все быстро расхватал, как горячие пирожки. А в это время Карим-бай, томский миллионер, высокий и крепкий татарин, верхом на своем белом рысаке объезжал базар, присматриваясь к товару и к людям. Заметил он Алешины изделия и спросил Ивана:

— Кто мастер?

А тот ответил:

— Мой сын.

И тут из тряпья на телеге вылез худой черноглазый пацан, похожий на татарчонка. Карим — бай удивленно посмотрел на Алексея.

— Какого он роду — племени?

— Кореец он. Из Маньчжурии

— Жаль. А я думал, он наш, мусульманин.

— Нет, мы с женой его усыновили и окрестили как православного. Сейчас он православный русский.