Бесплатный фрагмент - Жнец

Жнец

Глава 1. Смерть в стиле «шеф-повар на минималках»

Каждый раз, когда я хоронил кого-то, мне хотелось спросить: «Ну как, вкусно?» Особенно этих — бомжей, алкоголиков, самоубийц. Они ведь всегда уходили с таким лицом, будто смерть — это последняя порция бесплатной похлебки в столовой для нищих. Грязная, холодная, но хавать надо — других вариантов нет.

Сегодняшний клиент лежал в картонной коробке вместо гроба. В морге Святой Марии экономили даже на мертвецах.

— Ты вообще кто? — спросил я у трупа, засовывая ему в рот сигарету. — Или что? Пьянь проклятая. Хотя… — осмотрел синие пальцы, — вены-то чистые. Значит, не наркоман. Повезло, бляха. Хотя тебе уже похуй.

Кашель сдавил горло. Выплюнул мокроту прямо на пол. Медсестра за дверью аж взвизгнула.

— Ты это… не заразу тут разноси! — крикнула сквозь стекло.

— Не бойся, — хрипло усмехнулся я. — Рак не воздушно-капельный. Только через поцелуи. Хочешь попробовать?

Дверь захлопнулась. Ну и хуй с ней. Развернул тело бомжа, чтобы вколоть формалин. И тут труп открыл глаза.

— Блять! — я отпрыгнул к стене. — Ты живой?

— Не-а, — прохрипел бомж. — Просто на том свете скучно. Верни мою сигарету, гнида, — вытаращился мертвяк и потянулся к пачке «Лакистрайка» в моем кармане.

— Ты… как?

— Через жопу, — бомж чиркнул спичкой о свой лоб. — Ты ж Жнец. Должен знать: иногда мертвые встают. Особенно если их хоронит мудак, который забывает про ритуалы.

Закурил. Дым полез из дыр в шее.

— Какой ритуал? Ты ж бомж! Тебя должны были сжечь в крематории, как пса бродячего!

— Ага, — кивнул он. — Но ты же не кремировал. Ты вколол мне формалин и хотел закопать в коробке из-под холодильника. Так что теперь я твой.

В глазах потемнело. Вот блядь… Такой поворот даже мне, с моим-то стажем, казался перебором.

— Значит, я теперь… что, твой хозяин?

— Нет, — бомж плюнул себе на грудь. Слюна зашипела. — Ты мой долг. Будешь меня кормить, поить, искать работу.

— Иди нахуй!

— Не могу. Ты же привязал меня к этому телу. — Он встал, кости хрустели, как сухари. — Кстати, зови меня Геннадий.

Кажется, я только что обзавелся живым трупом в роли иждивенца. Смерть, сука, точно надо мной ржет.

Лия лежала в палате 303. Мониторы пищали, как голодные поросята. Муж — тощий, в очках, с лицом клерка-неудачника — тыкал пальцем в мою грудь:

— Вы должны ей помочь! Она же…

— Умирает? — перебил я. — Ну так поздравляю. У нас всех одна дорога. Вопрос в том, кто успеет первым сожрать торт на финише.

Лия повернула голову. Глаза — два уголька в пепле.

— Жнец… — прошептала она. — Ты всё ещё кашляешь.

— А ты всё ещё дышишь. Несовершенство мира.

Она засмеялась. Звук — как скрип ржавых качелей.

— Бессмертный с туберкулезом. Боги постарались.

— Не богам чета, — плюхнулся на стул. — Чё надо-то?

Лия подняла руку. На запястье — шрам в виде восьмерки. Мой шрам.

— Помнишь, как ты продал душу за вечную жизнь?

— Я её не продал. Я её проебал в покер.

— Демиурги хотят её обратно. Ты же нарушил договор: вместо того, чтобы собирать души, ты…

Геннадий выбрал этот момент, чтобы ввалиться в палату с подносом еды.

— Жрать принес! — рявкнул он, тыча вилкой в желе. — Кто тут следующий труп?

Муж Лии обмяк на полу. Похоже, сознание его покинуло раньше жены.

— Это что? — Лия смотрела на Геннадия, как на ошибку природы.

— Мой новый питомец. Воскресший бомж.

— Ты… оживляешь мертвых теперь?

— Нет, — вздохнул я. — Просто я хуёвый гробовщик.

— Ты часть эксперимента, — Лия схватила мою руку. Её пальцы жгли, как угли. — Демиурги создали тебя, чтобы чистить мир. Но ты сбежал. И теперь твоя болезнь… это не наказание. Это система безопасности.

— То есть?

— Они не могут убить тебя. Но могут сделать твою жизнь адом. Пока ты не вернешься к работе.

Геннадий чавкал желе в углу.

— А я тут при чём? — спросил он.

— Молчи, — бросил я. — Ты экспонат, а не участник.

Лия закашлялась. Изо рта пополз черный дым.

— Они идут за тобой, Жнец. И за мной. Потому что я знаю, как убить демиурга…

Она умерла на слове «убить». По-драматичному. Глаза остекленели, рука упала. Геннадий доел желе.

— И что будем делать? — спросил он.

— Хоронить. Или ждать, пока она тоже воскреснет.

— А если воскреснет?

— Тогда у меня будет две проблемы вместо одной. И ни одного блядского выходного.

На выходе из госпиталя меня ждала Смерть. В образе девушки с розовыми волосами и косухой и майкой «Metallica» на босу грудь.

— Слышь, — она ткнула меня сигаретой в грудь. — Ты задолжал мне сто душ. Плюс этот бомж… он вне плана.

— Геннадий, — поправил я.

— Похуй. Ты работаешь на меня, а не на демиургов. Запомни: если не соберешь долг за месяц, я сделаю так, что твой рак покажется тебе оргазмом.

Она исчезла. Геннадий закурил.

— Кто это была?

— Бывшая.

— А почему «бывшая»?

— Потому что я предпочитаю смерть в постели. А не в подворотне.

Глава 2. Мертвецы, водка и кредитка с душой

Город пах как помойное ведро, забытое на раскаленной сковородке. Асфальт плавился под ботинками, прилипая к подошвам с мстительным чавканьем. Я шел по улице, пытаясь не дышать — воздух был гуще сигаретного дыма в баре для онкологических больных. Геннадий плелся сзади, волоча за собой шлейф вони, от которой вяли рекламные плакаты на стенах.

— Эй, Жнец! — он тыкал мне в спину костлявым пальцем. — А когда поедим? Я, блять, второй день как воскрес, а уже желудок сосет.

— У тебя желудка нет, — буркнул я, сворачивая к подземному переходу. — Там черви доедают последние объедки.

— Ну тогда пивка! — не унимался он. — Или водки. Мертвецам можно — мы не пьянеем.

— Ты не мертвец. Ты — кошмар санэпидемстанции.

В переходе сидела старуха с кошелкой. Над ней висела табличка «ПРОКЛЯТИЯ — 50 РУБ. АКЦИЯ: ТРИ ПРОКЛЯТИЯ ЗА СТО». Геннадий присел на корточки, вытащив из кармана мокрую пятерку.

— Дайте мне что-нибудь против соседей. Чтоб тараканы сожрали.

— У тебя нет соседей, — вздохнул я. — Ты живешь в коробке из-под пива.

— Ну тогда чтоб коробку не украли!

Старуха протянула ему черную свечку.

— Зажги, когда луна будет в Скорпионе. И прочитай…

— Да похуй, — перебил Геннадий, суя свечу в рот. — Съел — и готово.

Я потянул его за воротник дальше. В голове стучало: этот идиот скоро заставит меня пожалеть о бессмертии.

Бар «Последний глоток»

Заведение было моим вторым домом. Если домом считать помойку, где вместо мебели — трупы воспоминаний. Бармен Слава, бывший патологоанатом, чистил стаканы скальпелем.

— Тебе как обычно? — он поставил передо мной стакан мутной жидкости. — «Адская смесь»: формалин, тоник и лайм.

— Лайм просроченный, — отметил я, разглядывая зеленую плесень на дольке.

— Тем лучше. Убьешь бактерий.

Геннадий уселся за пианино, начал колотить по клавишам костяшками пальцев. Получилась похоронная марш-авангард.

— Эй, Слав! — орал он. — У вас тут крысы водятся?

— Только клиенты, — буркнул бармен, выбрасывая в меня окровавленную тряпку.

Дверь распахнулась с треском. На пороге стояла она — Смерть. В мини-юбке из паутины и с сумкой «Prada» в форме гроба.

— Ты опаздываешь на три дня, — заявила она, присаживаясь ко мне на колени. — Где мои пять душ?

— В отпуске, — отодвинул я ее ручку с шипами от горла. — Или ты не видишь, я занят?

Она кивнула на Геннадия, который теперь грыз ножку стула.

— Это не считается.

— Почему?

— Потому что он — ошибка системы. Как ты.

Смерть достала из сумки пергамент. На нем мерцали буквы, складываясь в мой долг: «98 душ».

— Демиурги предложили сделку, — прошептала она, облизывая край стакана. — Вернешься к ним — спишем половину.

— Скажи им, что я предпочитаю быть должником милой девушки, чем рабом ублюдков в тогах.

Она рассмеялась. Звук напоминал бьющееся стекло.

— Тогда собирай души. Начинай с него. — Ее ноготь указал на Геннадия.

Тот в этот момент выигрывал в дартс у собственного отражения в зеркале.

— Эй, Жнец! — крикнул он. — А если я умру, ты меня похоронишь?

— Я тебя кремирую и развею над зоопарком.

— Одобряю!

Ночной кошмар

Спал я плохо. Бессмертие не отменяло кошмаров.

Демиург в маске из жидкого золота дергал за нитки, привязанные к моим ребрам. «Ты — инструмент, — шипел он. — Сломанный, но все еще полезный». За его спиной мерцали камеры-аквариумы с душами. Одна из них билась о стекло — Лия.

Проснулся от того, что Геннадий тыкал мне в глаз какой-то палкой.

— Эй, вставай! Тут твоя подруга пришла.

— Какая еще…

На кухне сидела Смерть. Она ела мои хлопья «Весёлый гробовщик», заливая их виски.

— Привет, солнышко. Я передумала — дам тебе бонус. — Она швырнула на стол кредитку с надписью «Души в кредит». — Возьми. Одна душа в день, процентная ставка — твои воспоминания.

— Отвали.

— Не хочешь — твой зомби станет коллекторским вором.

Геннадий уже примерял мои часы.

— Бляха, — вздохнул я. — Ладно. Где первый клиент?

Первая душа: старик в библиотеке

Он сидел среди гор книг, пахнущих пылью и безнадежностью. На столе — фотография молодой женщины с глазами как у Лии.

— Вы… Жнец? — прошептал старик. Его руки дрожали, перебирая страницы «Божественной комедии».

— Нет, я продавец энциклопедий. Хотите том «Как сдохнуть красиво»?

Старик засмеялся. Звук — сухие листья под ветром.

— Я готов. Только… передайте ей. — Он ткнул в фотографию. — Я не сам ушел. Меня…

Из его рта полезли черные черви. Знакомый почерк демиургов — они любили метафоры.

— Кто? — схватил я старика за плечи.

— Театр… — прохрипел он. — Они в…

Голова лопнула, как перезрелый плод. Вместо мозга — билет на «Фауста». Рядом с местом — пометка кровью: «Твой ход».

Геннадий, жующий страницы из Данте, поднял на меня пустой взгляд:

— Это считается за душу?

— Нет. Это считается за хуйню.

Послесловие к хаосу

Вечером я сидел на крыше морга, глотая таблетки от кашля с виски. Город внизу искрился язвами рекламных неонов. Геннадий строил из мусора подобие вигвама.

— Эй, — сказал он неожиданно серьезно. — А они могут вернуть меня в могилу?

— Если заплатят достаточно.

— А ты позволишь?

— Я тебя в дерьме выкопал. Мне решать, куда тебя закопать.

Смерть материализовалась справа, забрав у меня сигарету.

— Ты начинаешь нравиться мне, — сказала она. — Как мерзкий котенок, который гадит в тапки, но за ним интересно наблюдать.

— Это комплимент?

— Это диагноз.

Она исчезла. Геннадий захрапел в картонной коробке. А я смотрел на билет в театр, выписанный кровью. Завтра предстояло играть в игру, где ставкой были не души.

Что-то внутри шептало: Лия смеялась где-то в темноте.

Глава 3. Театр гниющих кукол

Городская канализация дышала. Стенки тоннеля, покрытые бирюзовой плесенью, пульсировали, словно гигантские легкие. Каждый вдох выталкивал из трещин потоки теплого воздуха, пахнущего гнилыми зубами и детскими страхами. Жнец шаркал сапогами по липкому полу, зажигалка в его руке отбрасывала синеватые блики на ржавые трубы, с которых капала черная жижа. Геннадий плелся следом, его пальцы — высохшие ветви — царапали стены, оставляя за собой борозды из слизи и ржавчины. В реальном мире они были всего лишь бомжами, бредущими сквозь ливень. В мире Жнеца — псами смерти, пробирающимися сквозь кишки города.

— Эй, Жнец! — Геннадий шлепнул ладонью по луже, поднимая веер брызг. — А тут рыба водится?

— Тут водится то, что даже рыба есть не станет, — проворчал я, прижимая ладонь к груди. Кашель подступал волной, угрожая вырвать легкие через горло.

— Ну тогда на уху не рассчитываем, — вздохнул Геннадий, поднимая с пола что-то, напоминающее оторванный палец. — А это?

— Чей-то грех. Положи на место.

Геннадий сунул «палец» за обшлаг рваной куртки, словно бездомный пес, прячущий кость. Его глаза, мутные, как болотная вода, сверкнули:

— Грехи вкуснее, если их поджарить?

Стена впереди застонала. Кирпичи поползли в стороны, обнажая портал, обрамленный костями. Над входом висела афиша, написанная кровью:

«ФАУСТ. ВСЕ РОЛИ ИСПОЛНЯТ ВАШИ ТРАВМЫ.

АНТРАКТ — СБОР УРОЖАЯ.

ПРИГЛАШАЮТСЯ ТОЛЬКО ОБРЕЧЕННЫЕ».

Я пнул Геннадия ниже спины:

— Ты и есть обреченный. Вперед.

— А билеты?

— Твоя жизнь — и есть билет.

Ложа для незваных. Первый акт: «Продажа души со скидкой»

Зал Театра Демиургов был вырезан из гигантского черепа. Своды, испещренные трещинами, источали желтый свет, словно гнилые зубы, подсвеченные изнутри. Кресла, обтянутые кожей самоубийц, скрипели под невидимыми зрителями. Жнец упал в сиденье, с которого сочилась черная смола. Рядом материализовалась Смерть — сегодня в платье из разорванных кинопленок, где кадры показывали его прошлые смерти: падение с моста, выстрел в затылок, удушье в гробу.

— Ты опоздал на два века, — сказала она, поправляя клипсу в форме микрофона на его воротнике. — Они уже продали три лота.

— Лоты?

— Души. Сегодня аукцион. — Она ткнула ногтем в программу, где буквы копошились, как черви. — Твой старик из библиотеки — лот номер четыре.

На сцене Мефистофель в костюме из спинных хребтов склонился над Гретхен. Ее платье было сшито из детских писем, а вместо сердца — будильник, отсчитывающий секунды до конца.

— «Ты думаешь, Бог простит тебя?» — голос актера пробирал до костей, как рентгеновский луч.

— «Бог простит, — засмеялась Гретхен, вырывая себе язык. — Но я — нет».

Тени-зрители захлопали крыльями. С потолка посыпались перья, превращаясь в окурки при касании пола.

— Зачем мы здесь? — Жнец вытер ладонью лицо, смазав кровь из носа по щеке.

— Чтобы напомнить тебе правила, — Смерть достала из декольте нож с рукоятью в виде змеи. — Демиурги украли мои души. Вернешь их — спишу часть долга. Потеряешь — добавлю к твоему раку метастазы в форме вопросительных знаков.

Геннадий, тем временем, обнюхивал кресло соседа — пустоту в форме старика с трубкой.

— Эй, тут пахнет виски! — он лизнул воздух. — И… пеплом?

— Это дух твоего будущего, — проворчал Жнец. — Отойди, пока он тебя не съел.

На сцене зазвучал орган, чьи трубы были сделаны из сплющенных черепов. Занавес из паутины поднялся, открывая клетку с душами. Они метались внутри, как пойманные молнии, ударяясь о прутья и оставляя ожоги в форме цифр.

— Лот номер четыре! — провозгласил аукционист с лицом как смятый конверт. — Душа Альберта Мориса! Бывший библиотекарь, грех — чтение запрещенных книг! Стартовая цена — десять лет памяти покупателя!

Жнец схватился за подлокотники. В голове вспыхнули обрывки: Альберт в молодости, его дочь в платье с рюшами, книга с печатью демиургов…

— Стоп, — он поднял руку. — Это мой клиент. Его душа принадлежит…

— Тебе? — аукционист склонил голову набок, шея треснула, как сухая ветка. — Ты отказался от своих прав, Жнец. Теперь души продают тому, кто готов платить.

Смерть впилась ногтями в его плечо:

— Купи ее.

— Чем? У меня нет…

— Заплати гневом.

Жнец вскочил, выкрикнув:

— Пятнадцать лет ярости!

Зал затих. Геннадий, жующий поручень ложи, замер с открытым ртом.

— Пятнадцать лет ярости, — аукционист ударил молотком из ребра. — Есть больше?

Из первого ряда поднялась фигура в плаще из моли. Ее голос прозвучал, как скрежет ножей:

— Двадцать лет одиночества.

Жнец стиснул зубы. В глазах потемнело.

— Тридцать лет…

— Не надо, — Смерть схватила его за запястье. — Ты проиграешь.

Клетка с душой Альберта растворилась в руках плащевой фигуры. Геннадий выплюнул щепку:

— Чё, проиграли?

— Заткнись.

Антракт: «Курилка для мертвецов»

В курилке, оформленной как склеп, Жнец прислонился к саркофагу с надписью «Здесь лежит ваше терпение». Геннадий тыкал в автомат с «живой» водой, которая плескалась за стеклом, словно пойманная медуза.

— Эй, Жнец, — он кивнул на группу актеров, курящих в углу. — Это тоже зомби?

— Хуже. Это критики.

Актеры, чьи лица были замотаны бинтами с газетными заголовками, перешептывались, бросая на него взгляды-лезвия. Один отделился от группы, его плащ шелестел страницами сгоревших книг.

— Ты испортил сцену, — прошипел он. — Наш Мефистофель чуть не забыл текст из-за твоего вопля.

— Скажи ему, что следующий вопль будет последним, — Жнец выдохнул дым в лицо актеру.

Тот рассыпался в прах, оставив на полу лишь очки с линзами-пауками. Геннадий поднял их, примерил и заорал:

— Бля! Я вижу твои кости!

— Это не кости, — Жнец стряхнул пепел на надгробие. — Это мое терпение. Оно заканчивается.

Смерть возникла из тени, держа в руках бокал с жидкостью цвета ночного неба.

— Ты слишком эмоционален. Демиурги это чувствуют.

— Пусть чувствуют. — Он раздавил окурок о надпись на саркофаге. — Мне плевать.

— Неправда. Ты боишься, что они заберут Геннадия.

Геннадий, услышав свое имя, уронил очки. Пауки выползли из линз и исчезли в щелях пола.

— Меня? За что?

— Потому что ты — ошибка, — Смерть коснулась его лба. — Ты должен был разложиться, но Жнец вколол тебе формалин вместо ритуального яда. Теперь ты… ничей.

Жнец отвернулся. В желудке скрутило — не от болезни, от стыда.

Второй акт: «Смерть в тридцати вариациях»

На сцене разыгрывали сцену казни. Фауст, привязанный к колесу с шипами, пел арию на языке, который Жнец слышал лишь в кошмарах. Каждое слово оставляло шрамы на его ладонях.

— «Ты думал, что ад — это место? — пел Фауст, выплевывая зубы. — Нет. Это состояние души, которую забыли выключить».

Геннадий задремал, уронив голову на плечо Жнеца. Его храп сливался с музыкой, создавая диссонанс, от которого трескались кости в скелете дирижера.

— Проснись, — тряхнул его Жнец. — Нам пора.

— Куда?

— Взять то, что наше.

Они прокрались за кулисы, где пахло формалином и предательством. Стеллажи с костюмами шептали проклятия, когда Жнец рылся в них, выискивая плащ с капюшоном теней.

— Надень это, — он швырнул Геннадию мантию с глазами на спине. — И не говори ни слова.

Коридор за кулисами вился, как кишка, усеянная дверьми с номерами вместо имен. За одной из них стонал знакомый голос. Жнец приоткрыл ее — в комнате, обитой зеркалами, висел Альберт. Его душа, прикованная цепями к потолку, пульсировала, как сердце в руках убийцы.

— Вытащи его, — приказал Жнец Геннадию.

— А как?

— Съешь цепи.

Геннадий сморщился, но впился зубами в звенья. Металл зашипел, растворяясь в его слюне. Альберт упал на пол, его душа забилась в углу, как раненая птица.

— Бежим, — Жнец сунул душу в карман, откуда послышался стук — будто крошечные кулаки били по ткани.

Коридор задрожал. Стены сомкнулись, вытолкнув их в уборную, где зеркала показывали правду. Жнец увидел себя — скелет, обтянутый кожей, с опухолью вместо сердца. Геннадий — мужчину в костюме, с лицом, изъеденным червями сомнений.

— Ты… это ты? — Геннадий тронул отражение.

— Нет. Это то, что от тебя осталось.

Из зеркала вышла Лия. Ее тело было сшито из теней и обрывков его памяти.

— Они знают, — прошептала она. — Они идут.

Дверь распахнулась. Демиург в маске из расплавленных монет шагнул внутрь.

— Вор, — прогремело в голове Жнеца. — Отдай душу.

Геннадий бросил в него банку с краской. Жидкость брызнула, превратившись в рой ос, жалящих пустоту.

— БЕГИ! — заревел он, хватая Жнеца за руку.

Они вывалились в реальный мир через разлом в стене общественного туалета. Дождь хлестал по мусорным бакам, запах духов смешивался с вонью разложения. Прохожие, прячась под зонтами, шарахались от двух мокрых бродяг, один из которых смеялся, а второй — плевался кровью.

Квартира-склеп: «Бессонница с призраками»

Квартира Жнеца была музеем упадка. На стене висел календарь 1999 года с обведенной датой «Конец света». Холодильник бурчал цитатами из Апокалипсиса, а на диване, проросшем грибами, спали тараканы размером с мышь.

Геннадий рухнул на кровать, с которой осыпался тлен.

— Я… помню, — прохрипел он.

— Что?

— У меня была дочь. Ее звали…

Он закашлялся, выплюнув червяка. Жнец поймал его и раздавил сапогом.

— Не форсируй. Воспоминания вернутся, когда ты сгниешь достаточно.

Смерть возникла из тени холодильника, жуя лед в форме черепов.

— Ты рискуешь. Зачем?

— Он мой долг.

— Нет. Ты боишься остаться один.

Жнец отвернулся. В окне, заклеенном газетами, мелькнуло лицо Лии. Ее губы сложились в слово: «Театр».

Сны наяву: «Девочка с куклой-палачом»

Жнец стоял в библиотеке, пол которой был устлан корешками книг с названиями его грехов. Девочка в белом платье качалась на люстре, держа куклу с ножницами вместо рук.

— Ты не спас его, — сказала она, разрезая воздух. — Теперь они придут за тобой.

— Кто?

— Те, кого ты не дорезал.

Стены поползли, обнажая экраны с его прошлым: он, в костюме с иглой вместо галстука, подписывает контракт с демиургом. Лия, живая, кричит за стеклом. Взрыв света.

Проснулся он от того, что Геннадий тряс его за плечо.

— Ты орал. Как сумасшедший.

— Я звал на помощь.

— Глупо. Никто не придет.

Утро после бури: «Магазин, где продают прошлое»

Магазин «Вечные скидки» пах ностальгией и плесенью. На полках стояли банки с воспоминаниями: «Страх первого поцелуя — 50% off», «Горечь измены — два по цене одного».

Геннадий тыкал в экран телевизора, где мелькали кадры аукциона.

— Смотри! Это же ты!

— Нет.

— Врешь! Ты носил такие же туфли!

Кассовый аппарат выплюнул чек: «ВАШ СРОК ИСТЕК. ДОПЛАТИТЕ СТРАХОМ».

Продавец, человек с лицом как смятая маска, закричал, увидев кредитку душ:

— Уберите это! Уберите!