Бесплатный фрагмент - Жизнь Сципиона Африканского

Глава 1

Пестрая мозаика, которой были украшены высокие стены покоев, принадлежавших консулу Публию, тускло мерцала в колебавшемся зареве факелов. Нынешним вечером здесь принимали почетного гостя Семпрония, ставшего вторым консулом на минувших выборах. Начиная с весны, а потом в течение всего года, обоим избранным правителям Римской республики предстояло вершить судьбу государства.

Сидя напротив Семпрония на невысоком диване Публий с мрачным видом вертел в рубах кубок, полный вина. Его, как и второго консула мучили сомнения, странная тоска и дурное предчувствие. Даже присутствие младшего брата Гнея не могло поднять Публию настроение, хотя брат был человеком весьма близким консулу.

— Война, которой угрожают нам пунийцы, может стать самой серьезной войной с тех пор, как наши отцы основали республику, — сказал он не глядя на Семпрония. — Слухи распространяются быстро. Вчера мне стало известно, что пунийцы уже перевалили через Альпы и вторглись в наши владения. В числе их наемников есть много представителей местных испанских племен. Разве тебя все сие не настораживает, Семпроний?

— Очень скоро пунийцам будет не так легко одерживать победы, как это они делали прежде, — ответил Семпроний. У них возникнут трудности с продовольствием, они будут вынуждены воевать на территории, принадлежащей могучему врагу. На мой взгляд, они поступили весьма опрометчиво, выступив против нас.

Публий передал свой кубок рабу. Брат, расположившийся возле консула в кресле, заметил, что его лицо стало еще более угрюмым. Достигнув зрелого возраста, Публий обладал очень мужественной, располагавшей к нему собеседников, внешностью. Высокий, хорошо сложенный, с короткими черными волосами, решительным взглядом темных глаз и ровным прямым носом, он умел нравиться людям.

В отличие от него Гней был замкнут, не любил чрезмерного внимания окружающих, хотя имел прекрасный талант оратора. Поэтому Гней никогда не претендовал на расположение толпы, ему не хотелось быть лидером, для него было уже достаточным и того, что он мог стать поддержкой для старшего брата.

Оба принадлежали к знатному роду Корнелиев.

В отличие от братьев, консул Семпроний не был настроен столь мрачно.

— Напомню вам, господа, что мы уже уничтожили армию пунийцев в недавней войне, — сказал он. — И заключили с их советом баркидов перемирие.

— Весьма непродолжительное, — заметил Гней.

Его смуглое лицо, чертами напоминавшее лицо брата, выглядело хмурым.

Но Семпроний в ответ усмехнулся:

— Разве вы не знаете, достопочтенные, кто возглавляет вторгшееся войско пунийцев? Сын их прежнего полководца Гамилькара! Говорят, что нравом он во многом напоминает своего отца — свирепость, жестокость, предательства.. С таким мы не смогли бы заключить мир. Римлянам было удобнее вести дела с зятем Гамилькара, но его убил какой-то недовольный раб. Поэтому так вышло, что пунийскую армию возглавил отпрыск Гамилькара. Ох, уж эта неугомонная финикийская кровь, что кипит в жилах безумных уроженцев Карфагена. Но я убежден, что сей новый пунийский командир, зовут коего Ганнибалом, долго у нас не продержится.

— Тем не менее, Семпроний, я убедил курию, чтобы сенаторы выделили нам войско, — задумчиво проговорил Публий. — Консулам предстоит вести легионы навстречу Ганнибалу. Буду молить Марса, дабы он благоволил к нам в предстоящем походе, но, думаю, что скорби всеже с нетерпением ждут римлян.

Семпроний со вздохом обвел глазами купол покоев, словно рассчитывая, будто Марс даст ему какое-то особенное вразумление, дабы он сумел переубедить Публия. Но, в то же время, он знал, что настаивать на своем мнении было бесполезно. Публий обладал упрямством.

— Мои легионы стоят на Сицилии, Публий. Они находятся там, где им и надлежит находиться. По распределению, которое провел сенат, мне принадлежит власть над Сицилией, где местное население греков нуждается в постоянной защите римлян, тебе же досталась провинция Испания с соседними областями. Ганнибал оставил часть своих отрядов в Испании. Думаю, поэтому сенаторы с такой решительностью согласились способствовать твоему походу. Но, какой бы ни была твоя встреча с врагом, знай, что я всегда поддержу тебя. Если перевес придется на сторону пунийцев, лишь оповести, и я сам приду к тебе на помощь.

Внешность у Семпрония благообразная. Как и Публий, он достиг средних лет и обладал мужественным обонянием.

— Поверь, что я нисколько не сомневаюсь в тебе, Семпроний, — ответил Публий. — Благодарю тебя.

— Рассчитывай на мою армию, Публий. Доброй ночи.

Поднявшись, консул отвесил поклон и зашагал к дверям.

Едва смолкли его гулкие шаги в длинном мраморном коридоре, Гней встревожено повернулся к брату. Публий продолжал сидеть на диване, рассеяно глядя в окно. С улицы дул прохладный ветер, наполненный ароматами осени, поздних плодов и сырой земли. Стало так тихо, что было слышно, как потрескивает огонь факелов, пылавших вдоль стен покоев.

— Ты доверяешь Семпронию? — осведомился Гней.

— Да, — ответил брат. — Он недальновиден, но предан республике. В бою на него тоже можно положиться. Пусть едет на Сицилию. Если он вдруг нам понадобится, я за ним пошлю. Предчувствие подсказывает мне, что очень скоро он убедится в том, какие опасные враги — пунийцы. Вторжение отпрыска Гамилькара Барка положило начало новой войне. Ходят слухи, будто даже в самом Карфагене этим недовольны. Но, думаю, что молодой пуниец, возглавивший войско, не боится нас. Он бесстрашен.

— Когда же мы выступим в поход, брат? — спросил Гней.

— Через неделю. Мы поедем к реке Тицин, где они, как говорят, устроили временную стоянку, и нанесем им удар.

Консул замолчал. Окидывая задумчивым взглядом просторный зал с превосходной мебелью, украшенный изысканными скульптурами богов, он думал о могуществе нации, к которой принадлежал. Множество царств знало о мощи Рима. Перед этим государством склоняли венценосные головы десятки правителей. Но странные сомнения начинали заставлять Публия колебаться, как только он вспоминал о Ганнибале. Представляя недавний сложный переход пунийского командира через заснеженные горы во главе измученного войска, на чужбине, среди врагов, среди холодного климата, он не мог не восхититься таким упорством. Имея столь большую внутреннюю силу, человек способен достичь многого. Поэтому Публий с тревогой воспринимал пунийскую угрозу.

— Я буду тебе не меньшей поддержкой, нежели Семпроний, — сказал Гней. — если ты не сомневаешься в нем, то тем более не должен сомневаться во мне.

В ответ Публий улыбнулся.

— Ты, конечно, поддержишь меня. Но поддержит ли нас Юпитер — не знаю, — молвил он.

Над Римом спустилась прохладная ночь. Но оба брата не могли сомкнуть глаз до восхода солнца.

Глава 2

В другой части большого дома Публия Корнелия обитателям тоже не спалось. Во мраке, поглотившем богато обставленные залы, пылали лишь огни перед жертвенником ларов. Каменные фигуры богов были почти скрыты в густой мгле.

Склонив колени, Помпония крепко зажмурилась. Она постаралась сосредоточиться, чтобы воззвать к богам, охранявшим дом ее супруга от скорбей, но тщетно. Ее не переставала мучить тревога.

— Всемогущие боги, услышьте мою мольбу! Защитите моего Публия Корнелия от смерти! — прошептала она.

Фигуры ларов безмолвно возвышались над ней, словно объятые пламенем жертвенника. Воздев к ним руки, Помпония вновь негромко заговорила.

— Могучие заступники рода моего, боги, хранившие наших отцов, внемлите мне, возьмите под свое покровительство Публия Корнелия и заступитесь за него в походе! Враг слишком силен, чтобы Публий мог обойтись без вашего благостного вмешательства. Но вы — боги, и в вашей власти находится жизнь консула. Защитите его в походе так же, как вы заступались за него во время первой войны с пунийским народом.

Терпкий дым от жерственного огня окутал силуэты богов. Холодный воздух, проникавший через окна, заставлял дрожать огненные языки. Помпония подумала о возлияниях, которые ей надлежало совершить, чтобы угодить ларам. Завтра она щедро окропит жертвенник кровью животных вместо вина.

Глубоко вздохнув, она поднялась с колен. Это была еще молодая, очень красивая, стройная матрона. Ходили слухи, что плебеи лишь в незначительной мере присутствовали среди ее дальних предков.

Публий взял ее в жены, пленившись внешностью. Любовь, которая связала их, была очень горячей и продолжала ими владеть даже спустя много лет совместной жизни. В этом присутствовала и заслуга самой Помпонии, женщины весьма осторожной и сильной, поэтому прекрасная наружность оказалась не единственным ее достоинством. Открытый лоб Помопнии окружали волнистые пряди густых волос, белая кожа на щеках играла свежим румянцем, тонкую талию подчеркивали складки женского хитона.

Голубые глаза матроны сейчас были подняты к фигуркам ларов, в ее взгляде горела мольба. Как и мужа, Помпонию не переставали одолевать сомнения, но главной причиной ее беспокойства стала не война с Карфагеном, а участь консула, которому вскоре предстояло возглавить поход.

Она снова зажмурилась, стараясь возвратиться к пылкой молитве, но шорох заставил ее вздрогнуть от неожиданности и обернуться. В сумраке она увидела силуэт своего старшего сына Сципиона.

— Ты желаешь, уподобясь мне, вознести мольбу всевышним покровителям рода? — тихо спросила Помпония.

Шагнув к жертвеннику, Сципион преклонил колени и низко опустил голову.

— О, могучие лары, ниспошлите дому нашему и его обитателям свои щедроты, покой и долгоденствие! Могучие лары, защитите в походе моего отца. Подарите нам победу над силой вражеской. Придайте силы мне, юному Публию Корнелию Сципиону, дабы я был достоин участия в походе, — проговорил он.

— Сципион! — промолвила Помпония, услыхав его просьбы к ларам. — Почему ты просишь богов о силе для участия в походе? Что это значит, сын мой?

Поднявшись с колен, Сципион, не отрываясь глядел на фигуры ларов. Внешностью он напоминал свою мать.

— Я намерен сопровождать консульское войско, которое выступит навстречу неприятелю, — сказал он. — Мне скоро исполнится семнадцать лет, поэтому я считаю себя уже достаточно мужественным для участия в военных действиях.

Схватив его за руку, Помпония с силой сжала ее.

— Нет! Ты слишком юн, чтобы идти на войну! — возразила она горячо. — Что если тебя убьют? Где ты прежде мог приобрести боевые навыки? На тренировках с братом? А война это совсем другое.

— О, матушка, я люблю тебя и с удовольствием покорился бы твоей воле, но я испытываю странную уверенность в своих силах, — возразил Сципион. — Да, я юн. Но юность крепнет, закаляется, мужает в боях. До сего дня я действительно пользовался оружием лишь на тренировках, однако, всегда был лучшим. Никто среди отроков Рима не кидал дротики также ловко, как я. В умении владеть гладиусом, мне нет равных. Я уверен в собственных силах. Если отец мне позволит, я присоединюсь к его отрядам.

Отступив от него, Помпония пожала плечами. Намерения сына, которые он объявил ей нынешней ночью перед жертвенником ларов, стали для нее неожиданностью.

— Теперь еще и за тебя, дитя мое, я должна испытывать страх, — произнесла она.

— Ты будешь матерью солдата, которой всегда предстоит бояться, отпуская его в бой, как и прочим, подобным тебе женщинам. Но вдруг ты окажешься матерью героя?

— Слышу речи юнца, но не мужа, — вздохнула Помпония.

От воли консула зависит мое присутствие в войне, — нахмурился Сципион. — И тебе придется принять его решение.

Больше он не желал продолжать беседу с ней, считая, что сказал все, что собирался. В глубине души он не был твердо убежден, что отец возьмет его на войну, но в тоже время верил, что боги, возможно, помогут ему в этом деле.

Сципион обладал статью, высоким ростом и стройностью. Юношеский румянец украшал его гладкие щеки, во взгляде голубых очей сияла решительность, свойственная самому богу войны. У Сципиона были короткие пепельные волосы, напоминавшие локоны его матери, чуть выпиравшая нижняя губа, длинные ноги и улыбчивое приветливое лицо.

Оставив Помпонию думать над речами непокорного сына, он до восхода бродил по галереям дома. Сципион жаждал принять участие в отцовском походе, и теперь в его душу стал закрадываться страх, что консул ему откажет. Он вспомнил предков, их смелость в былых сражениях, которые Рим вел с множеством народов на протяжении столетий. В его роду часто появлялись достойные командиры. Даже в недавней первой войне с Карфагеном его отец Публий сумел отличиться в нескольких сражениях.

В раздумьях юноша провел остаток ночи. Едва над Римом забрезжили первые лучи солнца, он направился к покоям отца. Публий всегда вставал очень рано, и сын рассчитывал поговорить с ним прежде, чем он уйдет в курию. К тому же, Сципион остерегался вмешательства Помпонии. Консул любил жену и вполне мог ради уступки ее просьбам, оставить своего отпрыска в Риме.

Миновав короткую галерею, где в стенных углублениях возвышались скульптуры предков, а один из выходов вел в перистиль, Сципион встретил раба.

— Проснулся ли мой отец?

Он не сомкнул глаз всю ночь, господин, а сейчас уже собирается в курию.

Это обрадовало юношу. Решительно толкнув створку дверей, украшенных сценами битв Энея, Сципион вошел в покои отца.

Глава 3

Консул уже направлялся к выходу, чтобы следовать в сенат. Он был одет в изысканно задрапированную белую тогу и легкие ботинки. На его руке сиял тяжелый перстень, символизировавший временную верховную власть.

Увидав вошедшего сына, Публий слегка улыбнулся, но, отстранив Сципиона, вышел в коридор.

— Предпочитаю провести утро с моим народом, — сказал он, следуя в перистиль. — Неизвестно, увижу ли я вновь Рим, столь любезный моему сердцу, сей безумный город, где жило столько поколений наших предков!

— Позволь поговорить с тобой, — Сципион зашагал рядом с ним. — Я веду себя недолжным образом, задерживая тебя, но иначе не могу поступить.

— Говори, Сципион.

— Во дворике было безлюдно, лишь двое рабов держали под уздцы скакуна Публия. Воздух пах туманами. В небольшом каменном фонтане гулко журчала струившаяся вода, но с приближением холодов от него уже не было той пользы, что он приносил летом. Кусты акации давно облетели, кроны высоких кипарисов уныло колыхались в пасмурном небе, рыжая трава печально прижималась к земле. Все вокруг свидетельствовало о близости зимы.

Набравшись мужества, Сципион решительно произнес.

— В моем возрасте многие легионеры впервые выходят в бой, обнажают гладиусы против врагов и достигают первых побед.

— Но многие и гибнут, — ответил отец.

— И все же у них появляется возможность отличиться, — сказал Сципион. — Не все умеют превосходно владеть оружием, но в битвах их воля закаляется и крепчает, как ветер, набирающий силу в горах. Ты дал мне лучшее образование, я знаю греческих философов, трактаты ученых музей и ораторское искусство. Но главное, ты позволил мне освоить умение владеть оружием. Не для того ли, дабы в последствии я мог встать на защиту Рима?

— Да, ты прав, дитя мое. Я рассчитываю на то, что ты доставишь Риму много славы, — ровно проговорил Публий, который уже начал догадываться о причине, побудившей сына прийти к нему утром с просьбой.

Конечно, он был не против присутствия сына в своем войске. Всего через несколько недель, во время похода, Сципион достигнет семнадцати лет, а находясь под присмотром других легионеров, он сможет участвовать в битвах, не подвергаясь большому риску.

— Тогда позволь мне ехать с тобой! — сказал Сципион, опустив голову.

Положив руку на его густые локоны, Публий с теплотой улыбнулся.

— Как огонь пылает в тебе, дитя мое! Ответь, разве тебя не страшит яростные, разъяренные неприятельские полки? У Ганнибала, как я слышал, есть в войске боевые слоны. Это огромные, исполненные свирепости животные. Они топчат врагов, опрокидывают конницу, сносят ударами головы ряды пехотинцев. Удивительно, что пунийцам удалось переправить их через горы.

— Я не боюсь неприятеля, каков бы ни был его облик, — тихо проговорил Сципион. — Но меня весьма страшит то, что ты будешь возражать относительно моего участия в походе, как уже поступила моя мать.

— Помпония черезчур беспокоится за сыновей, — поморщился консул. — Но я трезво смотрю на суть вещей. Со мной ты будешь под защитой легионеров, если, конечно, на войне имеет значение защита, ведь в какой-то степени риск все равно остается. Однако, тебе действительно следует принять участие в моем походе, чтобы своими глазами взглянуть на войну. Когда ты увидишь кровавые сечи, режущие плоть, копья, что пробивают на лету щиты, мощные вражеские дротики, ты поймешь, что такое война.

— Юноши взрослеют на войне, — произнес Сципион.

Смуглое лицо Публия Корнелия расцвело гордостью. Ему нравился тот пыл, с которым сын стремился окунуться в гущу боевых действий.

— Ты поедешь со мной, Сципион. Предки, столетия назад, сжимавшие оружие против врагов, будут торжествовать, наблюдая за тобой. Но у меня имеется к тебе просьба, а точнее — приказ. Обещай, что ты выполнишь его.

— Да, отец! — воскликнул Сципион, и румянец, игравший на его щеках, вспыхнул еще ярче. Охваченный восторгом, он был согласен исполнить любое повеление Публия.

Приблизившись к сыну почти вплотную, консул твердо изрек.

— Как только ты примкнешь к войску, считай себя новобранцем, который обязуется во всем повиноваться своему главнокомандующему. Все, что я распоряжусь делать, выполняй беспрекословно. Если сын не имеет права быть непокорным, то тем более легионер обязан повиноваться воле командира.

— О, отец! Я согласен! — ответил Сципион.

В его голубых очах Публий прочел столько радости, что невольно изумился этой отваге, сравнивая сына с теми, кто недавно при объявленном в войско наборе поступил под его руководство. Новобранцы не испытывали ничего, кроме страха, недовольства и гнева. Впрочем, среди них преобладали рабы, выкупленные государством, а юношам всаднического или патрицианского сословия обычно было свойственно жаловаться на его слишком суровый нрав полководца.

— Через неделю мы выступаем в поход, — сказал он. — Тебе понадобится боевое снаряжение. Возьми деньги и позаботься об этом. Боги на нашей стороне! Я верю в то, что они защитят тебя от врагов, и ты получишь пользу от участия. Ты бесстрашен, и это мне нравится.

Подойдя к лошади, консул взял ее под уздцы. Воодушевленный его согласием, Сципион с благодарностью смотрел ему вслед. Юноша очень боялся, что со стороны отца последует отказ, но Публий брал его в поход, что придало ему еще большую уверенность в себе.

Он проследил взором за тем, как Публий выехал через ворота к улице и скрылся за соседними домами.

— Я уповаю на Юпитера, — прошептал юноша.

Верховный бог римлян был не только покровителем власти, но и помощником в ведении войн. Сципион всегда его особенно почитал.

После разговора с отцом, юноша отправился в храм Юпитера на Капитолийском холме, предполагая, что Помпония будет возражать относительно его участия в походе, он намеренно избегал с ней встречи. В доме консула начали готовить завтрак, но Сципион в тот день предпочел остаться без утренней трапезы.

Пересекая площади, он шел по направлению к Капитолию. Уже в те годы центр Рима принял свой внушительный облик, который впоследствии на протяжении многих лет символизировал внешнюю сторону могущества государства. Невзирая на ранний час, город шумел и жил своей обычной бурной жизнью. Открывались торговые лавки, по улочкам торопливо сновали люди, следуя по своим делам, кое-где мелькали легионеры в шлемах, которым предстояло всего через неделю примкнуть к консульской армии. Солнце уже высоко встало над крышами домов, но его лучи почти не давали тепла.

Сципион закутался в длинный зеленый плащ, скрепленный пряжкой виде наконечника копья. Его ноги, обутые в тонкие ботинки, скользили по грязи, успевшей за ночь покрыться коркой льда. Он не переставал думать об отцовском походе.

«Уже скоро, могущественные силы, мне будет необходима ваше помощь», — мысленно воззвал он.

Скоро! Всего через несколько дней ему предстоит выступить в свой первый воинский поход вместе с легионами Рима. Он не мог представить того, что ждало его впереди, но верил, что верховный бог непременно пошлет ему защиту, а легионам — победу.

Миновав площадь, Сципион вышел к капитолийскому холму. Здесь ему повстречалась толпа уроженцев Этрурии, громко обсуждавших что-то на родном наречии. В те годы племя этрусков уже почти не существовало, но жители Этрурии считали себя их потомками. Их черные кудри, одежды, сшитые по греческой моде, красивые тонкие черты лиц издали выдавали их предков — старое италийское племя, жившее тут еще до появления Ромула, основателя государства, которое впоследствии стало Римом. Потомки этрусков волновались, оглядывались по сторонам и выглядели озабоченными. Сципион знал, что уже очень давно, они добиваются от сената прав гражданства и равенства с римлянами. Но в то утро их встревожили отнюдь не вопросы бесправия.

— Господин! — окликнул его один из этрусков на латыни. — Esse clemens! Скажите нам, ждать ли моему народу support от твоего правительства?

— Прости меня, но я не понимаю, о какой поддержке ты говоришь, — ответил Сципион.

— О защите Этрурии в случае нападения Ганнибала! — воскликнул другой представитель италийского племени. — Или римляне позволят врагам убить нас безнаказанно?

— Но ведь Этрурия пока не находится под натиском врагов, — сказал Сципион.

Этруски стали переглядываться между собой и нагло усмехаться. Теперь они поняли, что юноша ничего не знает об их опасениях.

— Ганнибал ходит по областям, принадлежащим республике. У него есть варвары, набранные на территории Испании, есть нумидийцы и есть его родные карфагеняне. Если он направится к югу Италии, то ворвется к нам, уничтожит население, расхитит припасы, выжжет селения. Мы просим курию обезопасить нас, и ждем ответа уже несколько дней. В тебе мы без труда узнали юношу, который часто сопровождает консула, поэтому решили, что ты можешь иметь какие-либо сведения о решении сенаторов, — молвил коренастый этруск с густыми волнистыми волосами.

— Я сын консула. Увы, но мне ничего не известно о ваших просьбах к нему, — ответил Сципион.

Этруски сразу же потеряли к нему интерес и вновь оживленно зашумели.

Проследовав к широким мраморным ступеням главного римского храма, юноша поднялся на высокое крыльцо. Обе створы дверей были распахнуты, словно предлагая ему войти внутрь. В прохладном сумраке горели длинные ряды зажженных факелов. Проход между ними вел к подножию внушительных размеров скульптуры Юпитера. Верховный бог восседал на троне, сжимая в правой руке скипетр изображавший молнию. Его красивое мужественное лицо с крупными чертами было обрамлено густой копной волос. Атлетическая грудь лишь слегка прикрывалась распахнутой туникой. Замерев у входа, Сципион не мог оторвать глаз от грандиозной скульптуры. Он часто приходил в этот храм для молитв, жертвоприношений и возлияний, но никогда прежде ему не приходилось столь явственно ощущать возле себя присутствие бога.

В утренние часы в храме было немноголюдно

Приблизившись к полукруглому каменному жертвеннику, на котором мерцало зарево огня, Сципион преклонил колени.

— Могущественный повелитель небесного свода! Внемли моим речам, всеблагой бог! Нынче я припадаю к тебе, взывая и прося помощи, которую ты по собственному желанию даруешь тому, кто ее достоин. Пошли свое покровительство войску моего отца. Помоги ему отразить жестокие вражеские нападения. Подари римлянам победу. Укрепи консула, дабы поддерживаемому твоей могучей дланью, он сохранил мужество, — тихо произнес Сципион и прижался лбом к холодному мрамору жертвенника.

— Много лет назад, когда консул был в твоем возрасте, ему предсказали, что он погибнет, как герой, в сражении. Но срок, установленный прорицателем, пока не истек, — раздался за спиной у Сципиона чей-то негромкий голос. — Ты его сын и обязан это знать.

Повернувшись, юноша увидел незнакомого ему высокого жреца в длинном хитоне. В руке он держал полный молока серебряный кубок для жертвенных возлияний.

— В Риме многим известно о том, что ты сын Публия Корнелия Сципиона и носишь его имя, — сказал жрец учтиво. — Очень похвально твое упование на расположение бога.

— Кто вам рассказал про это предсказание? — осведомился Сципион.

— Я сам вершил прорицания по внутренностям жертвенных животных и сообщил твоему отцу обо всем, что его ждет, — ответил жрец.

— Если вы утверждаете, что он погибнет в сражении, то должны знать, когда наступит опасная для него битва!

— Срок жизни консула истекает не в этом году. Но, тем не менее, уже скоро.

Поднявшись с колен, Сципион с опасением внимал жрецу.

— Про меня вы тоже что-нибудь знаете?

— Во время моего предсказания боги открыли мне, что у Публия Корнелия Сципиона родится сын, который станет самым лучшим главнокомандующим за все века прошедшие со дня основания Рима и освободит его от врагов.

— Но у моего отца два сына.

— Старшему предназначено грандиозное будущее, — холодно проговорил жрец и протянул Сципиону кубок. — Соверши возлияние в честь Юпитера. Ты молод, поэтому окропи его жертвенник молоком.

Приняв кубок, Сципион повернулся к изваянию верховного божества. Скульптура Юпитера тонула в прохладной мгле.

— Да пребудет с Римом слава! — сказал юноша и, повинуясь воле жреца, плеснул молоко на горящий жертвенник.

Жрец отвесил Сципиону неторопливый поклон и скрылся среди сумрака храма. Постояв несколько минут в задумчивости, Сципион не мог заставить себя оторваться от созерцания Юпитера. То, что он услышал от жреца, сильно испугало его. Впрочем, его отцу не грозила гибель в предстоявшем походе, но он не знал, верить ли предсказанию. Консул Публий никогда не говорил сыну о прорицаниях жреца, возможно потому, что не обладал глубокой верой в богов. Скорее Публий верил в собственные силы, чем в помощь покровителей, которым, тем не менее, приносил положенные жертвы.

О своем будущем Сципион тоже узнал впервые. Слова жреца придали ему уверенности в собственных силах, хотя он все же сомневался в их правдивости. Но Сципион верил в богов, поэтому был склонен верить и в предсказания.

Он вышел на улицу, погруженный в мрачные мысли. За то время, что он провел в храме, из-за набежавших облаков выглянуло солнце и ярко озарило площадь. У лестницы по-прежнему оживленно разговаривали на своем резком языке этруски, но теперь их вид показался юноше гораздо жизнерадостнее, чем прежде. Заметив Сципиона от их толпы отделились трое человек, которые поторопились к нему навстречу. Один из них нес в руках выпуклый легкий щит.

— Мы только что встретили посланцев курии, — сообщил один из них, ухмыляясь. — Нас будут защищать войны римлян в случае вторжения Ганнибала. За это мы очень благодарны твоему отцу, консулу. Мы хотели встретиться с ним, чтобы выразить ему свою признательность, но он отказался и поэтому позволь мы сделаем подарок тебе, его сыну.

Этруск, державший щит, с поклоном протянул его Сципиону. Вдоль всей поверхности шел красивый, но простой орнамент, свойственный италийским племенам.

— Говорят, что его изготовил в недрах Этны сам Вулкан, — хмыкнул этруск, передавший Сципиону щит. — Человек, который будет им владеть не получит ран и превратится в непобедимого. Прими от нас сей дар. Он понадобится тебе, когда ты будешь участвовать в войнах.

— Благодарю вас, — Сципион склонился перед этрусками, осторожно принял легкий удобный щит. — Я буду пользоваться им и всегда вспоминать о вашем расположении к моему отцу.

Очень довольные тем, что Сципион взял подарок, этруски заулыбались.

— Юпитер возьмет тебя под покровительство, мы в этом уверены, — говорили они.

Удивленный столь внезапно проявленной ими признательностью, Сципион зашагал в сторону дома. Он верил в предзнаменования, поэтому в том, что ему был преподнесен неожиданный и, безусловно, очень ценный подарок, он увидел особое расположение богов. Римляне не слишком восторгались творениями других народов Италии. Но в отличие от большинства соотечественников, Сципион с юности умел с почтением относиться к прочим племенам, в том числе, варварским, невзирая на то, что у них не было римского гражданства. Таким он проявил себя и в отношении этрусков. Прижимая щит к груди, он думал о своем будущем, которое, по мнению жреца, было необычайным. Отца он предпочел расспросить о предсказаниях позже, чтобы не отвлекать его от сборов в столь важный поход. Юноше тоже предстояло позаботиться о собственной подготовке, ведь до выступления войска оставалось всего неделя.

Глава 4

По ночам над болотами поднимался туман. Густой, влажный, тяжелый он застилал видимость на много шагов вперед, замедляя продвижение карфагенских боевых отрядов. От почвы шли зловонные испарения. По ночам лишь крики птиц, ютившихся в облетевших дебрях, близко подступавших к болотам, нарушали безмолвие, окружавшее лагерь. Уже почти месяц войны Ганнибала не встречали селений.

Пробираясь через заросшие лесом просторы, его отряды у местных варваров пополняли запасы оружия, зерна и теплой одежды. Перейдя через Альпы, пунийцы сразу нашли, чем поживиться. Ганнибал понимал, что начинается зима, которая в здешних областях протекает совсем не так, как в его родной Африке. Холода не преминули надвинуться, но, все же, до сих пор время от времени возвращалась мягкая погода, вызывавшая туманы.

Между тем, отряды Ганнибала намеревались миновать реку Тицин, чтобы затем углубиться в Италию. Сам он не испытывал сомнений в том, что обязательно исполнит хотя бы часть своих намерений, невзирая на то, что уже наступила зима.

Прохаживаясь по шатру, он взволнованно вслушивался в долетавшие до его слуха звуки из засыпавшего лагеря. Иногда он слышал звон оружия, часто чей-то хохот или незнакомую ему варварскую речь. В его войске теперь служили не только пунийцы, но и множество наемников из числа покоренных им народов. Смешение языков никого не смущало. У испанских племен, служивших под его руководством, были командиры их национальностей, но знавшие латынь. Когда-то отец заставил юного Ганнибала ее выучить. Баркиды, знатные граждане страны, правившие в совете Карфагена, доверили Гамилькару вести первую войну с Римом, и он одержал много побед, выстояв в жестоких сражениях. Для Гамилькара не было в жизни ничего важнее войны. Ганнибала же он всегда хотел видеть продолжателем своего дела, поэтому дал ему хорошее образование, а язык врагов мог понадобиться, если сын пойдет воевать в Италию.

После смерти Гамилькара, его зять ненадолго установил перемирие с Римом, а баркиды поддержали такой поворот событий. Но, когда зять был убит и армия досталась Ганнибалу, он еще молодой человек, вновь организовал поход на территории, входившие в состав Римской республики. Невзирая на возражения баркидов, война возобновилась. Впрочем, как только в Карфаген стала поступать богатая военная добыча, баркиды умолкли и прекратили высказывать неодобрение действиям Ганнибала. Ему это и было нужно. Он захватил Испанию, а потом, с большим трудом преодолев холода, нападки варварских племен и ропот своих отрядов, перевалил через Альпы. Перед ним лежала его главная цель — взятие Италии, и он бесстрашно выступил в поход.

Войско следовало через густые леса, рискуя увязнуть в болотах. Телеги с поклажей, конница, пешие рабы, боевые слоны, командиры — сейчас все это стало на длительную стоянку недалеко от берегов Тицина. По лагерю ходили слухи, будто войско предпочло бы расположиться где-нибудь на зиму, но Ганнибал не придавал им значения. По его мнению, наступившая зима не была сурова.

По ночам ему не спалось. Его часто одолевали мучительные сомнения в правильности своих поступков, бури тревог и раздумья.

Тишину лагеря в очередной раз прорезал вскрик болотной птицы.

— Слышишь возглас, Гасдрубал, брат мой? Это сигнал будущей битвы, что нас вскоре ожидает. Поверь мне, римская птица первая чует нас, своих врагов и орет в бессильном отчаянии, — мрачно усмехнулся он, повернувшись к младшему брату, который сидел в невысоком деревянном кресле.

У Ганнибала худое, очень решительное мужественное лицо человека, обладающего несгибаемой волей. Но он всегда неприветлив, угрюм, хотя его можно считать красивым. Его облик вызывает трепетное преклонение. Внешностью он напоминает Гамилькара — невысокий рост, кривоватые ноги, гибкое натренированное, развитое тело, смуглая кожа, Взгляд маленьких черных очей тверд. Тонкий прямой нос добавляет его наружности изысканность. Подбородок обрамлен вьющейся темной бородкой, на лоб спадают густые кудрявые пряди коротких жестких волос. Он с юности умеет биться на мечах, прекрасно управлять лошадьми, а также колесницами и может по много часов не снимать кольчуги.

В глубине души Гасдрубал всегда им восхищался.

— Когда же мы встретим римские отряды? — спросил Гасдрубал. — До сих пор они ни разу не давали нам сильного отпора. Мы еще не бились с их войском лицом к лицу. Оставив позади Альпы, мы пока не встретили их сопротивления.

— Не сомневайся, брат. Римляне уже готовят свой поход, чтобы сразиться с нами. Ведь не забывай, что территория вокруг нас находится под их покровительством. Будь уверен, что очень скоро мы их встретим, — сказал Ганнибал. — Но ты должен будешь помочь мне в другом месте.

— О чем ты говоришь? — недоуменно нахмурился Гасдрубал.

— Я имею в виду твое назначение мной в Испанию в качестве главнокомандующего. В этой провинции мне нужен человек, которому я могу доверять, а таких у меня немного. Что до моих отрядов, то я распределю их и вверю ту часть, что подчинялась тебе, верному Магону, моему второму брату.

— Почему же ты не хочешь Магона назначить в Испанию?

— Магон умеет быть отличным исполнителем моих приказов, а ты вполне, как я думаю, и сам можешь давать распоряжения, кои будут полезны, — ответил Ганнибал.

В шатре становилось душно. Тяжелый воздух болот соединял свои вредные испарения с запахами потрескивавших факелов. Обстановка была весьма скудной — грубый походный стол, оружие Ганнибала, сложенное в углу, кресло, в котором сидел его брат, низкая кровать. Ганнибал был равнодушен к изыскам. В еде он тоже обладал неприхотливостью, но всегда заботился о том, чтобы его войны ни в чем не нуждались.

Кольчугу он почти никогда не снимал. Трудная жизнь в жестоких походных условиях отразилась, впрочем, на его нраве. Он был суров.

— Не сомневаюсь в том, что ты проявишь покорность, брат мой, — спокойно сказал он, взглянув на Гасдрубала черными маленькими очами.

Гасдрубал не был похож на него. В сложных ситуациях ему, в отличие от брата, не доставало решительности, умения идти на риск, твердости. Но он не завидовал брату, превознося его, как героя. Финикийская кровь очень сильно проявлялась в Гасдрубале, хотя она была во всех пунийцах. Он имел красивое породистое смуглое лицо с прямым носом, темные короткие волосы, небольшой гладкий подбородок. Бороду он не носил, а рост имел примерно такой же, как и старший брат.

— Я всегда тебе подчинялся, — проговорил Гасдрубал. — Поступлю так и теперь, если ты требуешь. Но смогу ли я действовать, как твой наместник, когда римляне придут в Испанию, чтобы вернуть ее:?

— Конечно, — ответил Ганнибал. — Я предоставлю тебе отряды для защиты Испании от вторжения римлян. Если у тебя вдруг возникнут трудности, то я снабжу вас подкреплением. Об этом не волнуйся, пожалуйста.

Гасдрубал знал, что может всецело положиться на брата, который любил его. Тот вышлет ему любую военную помощь в случае необходимости.

— Когда велишь мне следовать в Испанию?

— Как только отступят туманы. Нельзя откладывать твою поездку. Через несколько дней могут начаться сильные холода, а это значительно осложнит продвижение твоих отрядов.

На несколько секунд Ганнибал замолчал и поднял взгляд к жарко полыхавшему факелу. Огни мерцали на его угрюмом смуглом лице.

— В те дни, когда мы шли через горы, мне было свыше могущественными богами предсказано покорение Римской республики. Я видел странный сон. Во сне мне явился юноша в озарении прозрачного сияния. Он назвал себя посланником Юпитера и велел следовать за собой, не оборачиваясь по сторонам.

Мы вышли на длинную узкую дорогу и двинулись по ней во мгле ночи. Я проявил любопытство, обернувшись, и обомлел от страха, увидав, что за мной ползет гигантский черный змей с огнедышащей пастью. Вокруг него клубился темный дым. Вне себя от испуга я осведомился у юноши о том, что это такое. И юноша отвечал, что я вижу опустошение Рима. Он говорил мне, что на это есть воля могущественного Юпитера, — сказал Ганнибал, опустив голову.

Под утро поднялся ветер. Туман теперь лежал только в низинах. Пасмурное небо печально виднелось над кронами деревьев.

Гасдрубал, выполняя приказ главнокомандующего, вывел свои отряды в поход. Ему предстояло закрепить положение пунийцев в Испании, собрать дополнительных наемников и укрепить центральный военный лагерь в Новом Карфагене, городе, возведенном еще во время первой войны.

Как только его отряды оставили стоянку, Ганнибал не замедлил воспользоваться отсутствием тумана и распорядился, чтобы войско следовало в направлении Тицина. Повинуясь приказу, стоянку сняли, и начались сборы. Наспех приносились жертвы богам. Римским божествам воздавались молитвы с возлияниями, чтобы получить их расположение.

Сам же Ганнибал бродил среди отрядов, наблюдая за сборами. Иногда он поднимал голову и, щурясь от резкого ветра, смотрел в направлении Рима. Этот ветер, как он считал, был послан богами, чтобы ему далось продолжить свой поход. Думая о скором снятии стоянки, он улыбался, испытывая уверенность, что победа всегда будет на его стороне.

Глава 5

Через неделю, согласно решению консула, легионы Публия Корнелия Сципиона выступили в поход. Перед этим были проведены дополнительные наборы в войско. Сейчас под его командованием находилось несколько десятков тысяч римских пехотинцев, огромная конница и наемники.

Второй консул, не дожидаясь отбытия Публия, увел свои легионы на Сицилию. Там ему предстояло стоять до особых распоряжений сената. Впрочем, он мог оставить Сиракузы ввиду непредвиденных обстоятельств как, например, его личное участие в военных действиях на территории Италии.

Юный Сципион, которому предстояло впервые ехать на войну, всю неделю перед выступлением в поход провел в сборах. Он сильно волновался и, обладая набожностью, по часу в день проводил в храме Юпитера Капитолийского в коленопреклоненных молениях. Остерегаясь, как бы Помпония вновь не проявила неуступчивость, он не оставался с ней наедине. Но он ошибался. Когда ей стало известно, что Публий согласился взять сына с собой, она приняла его решение с покорностью.

В час отъезда слабо забрезжило зимнее солнце. Выйдя во двор и приблизившись к сыну, Помпония поклонилась ему. Взор ее упал ан его новый прочный панцирь, украшенный железными бляхами. В центре панциря сияло изображение головы богини войны Беллоны. Этот грозный лик с распущенными волосами, выбивавшимися из-под шлема, слегка приоткрытым ртом и словно устремленным на врагов строгим взглядом прекрасных очей, должен был служить защитой для Сципиона.

— Ты правильно поступаешь, почитая Беллону, — сказала Помпония. — В минувшие дни я вершила ей возлияния. Богиня очень благоволит к тебе. Мужество юношей, которые головы рисковать собой ради того, чтобы их героические имена звучали в веках, всегда пробуждает в ней искреннюю любовь. Не сомневаюсь, что Беллона всегда будет твое покровительницей, — торжественно произнесла Помпония.

В ответ Сципион нежно поцеловал ее в обе щеки.

Она слегка погладил его по русым волосам.

— Горжусь тем, что мой сын будет воевать в римской коннице. Такие как ты, прославят наше государство.

Следом за Сципионом, Публий попрощался с женой, обещая непременно вернуться живым.

— Я доверила тебе сына, Публий, — успела шепнуть ему Помпония. — Защищай его всеми силами.

— Можешь положиться на меня, ведь он и мое дитя, — ответил Публий и вскочил на коня.

Младший брат Сципиона, Луций тоже вышел во дворик и наблюдал за отъездом. Он унаследовал свою внешность от отца и не был похож на Помпонию. Сейчас в его темных очах горела тревога. Совсем недавно ему исполнилось пятнадцать, и он, став совершеннолетним, перестал носить буллу — медальон, защищавший, согласно вере римлян.

— Почему мне нельзя ехать с тобой, frater meus? — спросил он у Сципиона. — Только не говори, что я слишком юн, ведь мы почти сверстники.

— Настанет время, и я лично возьму тебя на войну, — улыбнулся Сципион.

Прижав к груди щит этрусков, он, окинул взглядом дом, в котором вырос и направился за своим отцом к воротам. Он впервые уезжал из Рима. Никогда прежде ему не приходилось видеть просторы родины, раскинутые за пределами города.

Отряды проследовали по улице и соединились с легионами, ожидавшими у Капитолия. Множество граждан высыпало в тот день из своих домов, чтобы проводить войско, отбывавшее на войну с неприятелем. Везде у встречных храмов жрецы вершили жертвоприношения, стремясь испросить у богов победу. Город бурлил. Люди выкрикивали слова поддержки вслед отбывавшим легионам. Тусклые лучи солнца вспыхивали на знаменах, словно заставляя серебряных орлов стремительно лететь, раскинув крылья, навстречу врагу.

Выезжая за пределы Рима, Сципион окинул его долгим взглядом. Всю жизнь он слышал, что Рим — это in centro mundi. Не было на земле города уже тогда столь грозного для прочих народов. Еще до возникновения республики, в эпоху царей, Рим был суровой угрозой, державшей в страхе другие государства. Даже царский род Тарквиниев, презираемый республиканцами, обладал многими громкими победами. Да и строился Рим, верша войны. Летопись Рима- это летопись войн.

Ромул, основатель города, чья кровь течет в жилах каждого коренного уроженца здешних мест, на правах отстаивания территорий вел многочисленные войны. Уезжая из города, Сципион, в котором кипела эта пылкая наследственность, вспоминал то, что слышал от своей матери о ведении войны первыми римлянами. Он думал о латинах, похитивших сабииянских женщин и ввязавшихся из-за них в войну. О примирении ради любви сабинянок к римским мужьям. А еще раньше были те сражения, в которых Ромул отстаивал новый, только что возникший, город от нападений различных племен.

О, Ромул! Он возводил самый грандиозный город среди густых лесов, покрывавших холмы. А теперь на этих холмах — Капитолии, Палатине, Эсквилине кипит основная жизнь граждан. Разве мог Ромул представить то, как высокого вознесется его славное имя!

Охваченный столь сильным чувством горячей любви к родине, Сципион ехал молча. От холодного воздуха его гладкие щеки горели ярким румянцем. Длинный зеленый плащ спадал вдоль тела. Он ехал в отряде конницы, состоявшем под прямым руководством отца. Впереди двигались гастаты, принципы и триарии, вооруженные мощными пилумами, гладиусами и продолговатыми щитами. Конные турмы следовали за главными штандартами. Белые туники центурионов, возглавлявших пехоту, прятались в складках плащей.

Поравнявшись с отцом, Сципион в течение нескольких минут ехал рядом, наблюдая за ним. Деятельный и полный сил, Публий Корелий отдавал распоряжения своим подчиненным. Его ровный голос звучал так жестко, что ему нельзя было не повиноваться. Таким Сципион видел отца и в курии сената. Многие преклонялись перед его твердым, но великодушным нравом, поэтому, когда наступили очередные выборы, народ изъявил желание видеть его консулом. В год своего правления, выпавшего в период вторжения Ганнибала, он собирался отстаивать всеми силами интересы нации, к которой принадлежал.

Взглянув на этрусский щит сына, Публий усмехнулся.

— Скоро он тебе поможет! Полагаю, что боги этрусков станут благоволить к моему сыну так же, как и наши боги. Ты не боишься, дитя мое?

— Нет, — ответил Сципион. — Ведь смелых ждет Элизиум. К тому же я верю в любовь Беллоны, Богиня будет защищать меня.

И он дотронулся рукой до холодного серебряного лика богини у себя на груди.

— К ночи сделаем первую стоянку. Смею предположить, что уже через неделю мы достигнем местности, где бродят отряды пунийцев и вступим с ними в битву, — сказал Публий.

— Почему ты все же согласился взять меня с собой? — спросил Сципион. — Сейчас ты можешь мне признаться, если ты прежде знал о каком-нибудь предзнаменовании. Я беседовал со жрецом Юпитера, который утверждал, будто предсказывал тебе будущее.

— Забудь все эти жреческие глупости! — огрызнулся Публий. — Они хотят властвовать над нами, получать щедрые дары, богато жить, поэтому и придумывают предзнаменования. В юности я верил прорицателям, но со временем, жизнь убедила меня, что они часто прибегают ко лжи, дабы получить от нас богатые подношения. Ты — римлянин, но не варвар. Нужно верить в богов, почитать их культы, возносить к ним свои просьбы, но не прислушиваться к прорицателям.

Но Сципион не был согласен с отцом. В его душе жили искренние убеждения в том, что могущественные боги подчас открывают свою волю, чтобы подготовить человека к важным событиям. Однако, он не стал спорить с Публием, поскольку считал недопустимым вступать в перепирательство \с отцом, и снова погрузился в молчание.

Оставив Рим позади, легионы следовали навстречу врагу. Сципион вспомнил то, что прежде слышал о пунийцах, стараясь представить их грозную мощь. Люди, побывавшие на первой войне, свидетельствовали о могучей силе, свойственной армии Карфагена. Несколько лет назад римляне уже успели познать свирепость этих врагов. В те годы карфагеняне, несмотря на жестокость, встречали частые поражения от римлян. У карфагенян не было такой превосходной воинской подготовки, которая могла бы поставить их на уровень неприятеля.

Но нынешнему пунийскому полководцу Ганнибалу удавалось одерживать изумительные победы при вторжении в Испанию. Это тем более удивляло, учитывая, что войну он начал молодым человеком.

Прежде Сципиону не приходилось видеть пунийцев на поле боя, но он видел их среди пленников. Они всегда были замкнуты, угрюмы, коварны. Римляне говорили, что им нельзя доверять. Между ними очень часто встречались лгуны.

В тот день Публий больше не разговаривал с сыном, ибо консула заботила предстоявшая стоянка. Ко всему прочему, он намеревался укрепить тыл своего войска, разместив там пехотинцев. Сын видел, что Публий всецело отдает себя нынешнему походу, поступая так, как и полагалось истинному главнокомандующему. Он наблюдал за тем, как Публий становился человеком войны, забывшим на время о государственной власти, которой его наградили в палатах курии. Тоге он предпочел панцирь, собираясь, как и в годы прошлой войны, возглавить кровавые битвы с жестоким врагом Рима.

Глава 6

По мнению консула, войско должно было сойтись с карфагенянами через неделю. Прошло десять дней, но встречи не происходило. Легионы Публия достигли болотистых берегов Тицина, где зима заставила их сделать длительную стоянку.

У Сципиона не было собственной палатки. Отец разместил его, как и Гнея, у себя. Начались холода, и теперь приходилось жечь огонь на протяжении каждой наступавшей ночи. Припасов удалось взять вполне достаточно для того, чтобы перезимовать вдали от крупных городов, но Публий не собирался оставаться на болотах в течение следующих месяцев. Он искал Ганнибала, однако пока безуспешно.

— Пунийцы недалеко, я знаю, — говорил он убежденно.

Над лагерем нависло ожидание. Сципион по вечерам прохаживался среди легионеров, слушал обрывки их бесед и понимал, что люди испытывают скорее недоумение, чем страх.

А между тем, Сципиону было уже семнадцать лет, в нем кипели юношеские страсти, он жаждал боевых заслуг, героических побед и всеобщего восторга. Но пребывая здесь, вблизи Тицина, он, там не менее, не скучал. Впервые ему удалось узнать походную жизнь. Тяготы лагеря его нисколько не смутили. Он старался не замечать отвратительный вкус полбы, сваренной в котле, или того, как холод, проникая в щели палатки, прерывает глубокий сон, или того, что ему приходилось часами выслушивать грубую речь легионеров вместо изысканных ораторских выступлений.

Невзирая на то, что Рим волновал воображение, заставлял испытывать гордость, покорял сердца людей, сейчас его участь вершилась здесь, в походном лагере Публия.

В одну из ночей, дядя разбудил Сципиона и, держа в руке telum, приказал следовать за собой. Вскочив, Сципион завернулся в плащ поверх туники. Отца в палатке не было.

— Все собрались в центре лагеря, — сказал Гней. — Там будет объявлено о назначенных боевых действиях. Появились известия, связанные с пунийцами.

Племянник последовал за Гнеем на улицу.

Стояла звездная прохладная ночь. Вдоль вала огни лагеря ярко трепетали в воздухе. Походные костры тоже не были погашены.

Легионеры многотысячной толпой обступили возвышение, наспех сколоченное из бревен. С этого возвышения консул обычно проводил их смотр. Но теперь Публий собрал их не для смотра. Сципион сразу же догадался, что всего через несколько часов случится битва с врагами. Вместе с Гнеем он протиснулся ближе к возвышению и, затаив дыхание, не сводил глаз с отца.

— Мои смелые легионеры! Всеблагой Юпитер принял нашу сторону и жаждет, дабы мы пролили свою кровь, защищая отечество! Вспомним наших предков, благодаря которым Рим получил свое, ни с чем несравнимое, могущество. Такие люди, как Квирин, заложили основы нации, возводя могущество Рима! Обожествляемые подданными, восхваляемые народом, увенчанные венками лавров, они создавали государство, всегда используя главное средство — войну! Никто не пренебрегал оружием. Гладиусами мы покоряли другие племена, заставляя их выи склоняться под рукою нашего легионера, но с помощью тех же гладиусов мы сокрушали врагов, стремившихся попрать нашу республику. Мы всегда могли гордиться бесстрашием героев, выступавших на защиту родины.

Разве может быть для истинного римлянина что-нибудь в жизни важнее отечества? Нет. В сердце каждого сына Италии всегда первое место занимал патриотизм. Так неужели же мы, увидав, как чужеземец посягнул на наши земли, будем терпеливо молчать? Я убежден, что это невозможно. Для нас неприемлемо смотреть на вторгшееся войско врагов. Всех здесь присутствующих уже давно одолевает пылкое желание дать отпор.

Я обрадую тех, кто полон отваги. Час назад сторожевые посты у с окраины леса увидели лагерь пунийцев, которые узнали о нашем нахождении здесь раньше, чем узнали о них мы. Среди врагов уже идет подготовка к бою. Возможно, что неприятели рассчитывают напасть на нас неожиданно, ибо хотят воспользоваться нашим замешательством. Но мы этого не позволим.

Едва забрезжит рассвет, центурионы начнут строить отряды вблизи пунийского лагеря. Там же расположится конница в размере тридцати турм. У края ряда принципов взведутся наши катапульты. Если враги решили дать нам бой, мы проявим не меньшее мужество, нежели они.

Не забывайте же о заслугах перед Родиной, которую вам завтра предстоит защищать! Мы будем отстаивать не только наши семьи, но и традиции, достижения, пенаты, могилы предков! И, наконец, мы будем сражаться, чтобы приобрести репутацию смельчаков, а этого всегда желает в душе каждый!

И поэтому сегодня, верные сыны Республики, я возлагаю на вас долг под натиском врага отстоять те земли, что нам принадлежат. Такая обязанность у всех смелых патриотов. Исполнив ее, вы докажите, что вы действительно искренне любите родину! Я верю в вас. Проявите же мужество и пусть имена ваши навеки останутся в веках!

Слушая пылкую речь отца, Сципион чувствовал, как бурный восторг охватывает душу, заставляя забыть об опасностях. С бешено бьющимся сердцем, он окинул взором толпу своих сограждан. Выступление консула встретило всеобщее одобрение. Вокруг звучали громкие возгласы поддержки. Каждый присутствующий в ту ночь в лагере горел желанием немедленно вступить в бой с врагами.

Отдавая на ходу приказы центурионам, Публий спустился по лестнице с возвышения, вскочил на лошадь и направился сквозь толпу к выезду из лагеря.

Повинуясь распоряжению своего главнокомандующего, легионы начали готовиться к битве. Центурионы строили гастатов, вздымавших к звездным небесам мощные пилумы. В другой части лагеря шло торопливое вооружение триариев, составлявших, по обыкновению, третью линию боевого фронта. Среди них преобладали ветераны, закаленные в сражениях первой войны с Карфагеном.

Сципион побежал к отцовской палатке. Крикнув рабу, чтобы тот взнуздал лошадь, он торопливо стал готовиться к битве, взяв оружие и надев панцирь и шлем.

Сжимая в руке гладиус, он случайно бросил взгляд на фигуру Юпитера, стоявшую в углу и слабо озаренную факелом.

— Всеблагой отец, не оставь меня, — прошептал он и на миг закрыл глаза. Волнение тотчас отступило. Мысли о заступничестве Юпитера внушили ему спокойствие.

Шагнув к скульптуре, он склонил голову, думая о том, что бог незримо будет вершить в грядущей битве его участь. Юпитер, столь чтимый им, не может отвернуться от него. Боги всегда благоволят к искренним поклонникам.

Исполненный радости, Сципион оставил палатку. У входа его ждал раб, подготовивши лошадь.

— Затуши факелы! — твердо произнес Сципион, зная, что легионеры обязаны тушить огонь в лагере во избежание пожара во время битвы, когда тыл будет почти незащищен.

Вскочив на лошадь, он поехал к воротам. Звезды в ночном небе уже начинали меркнуть. Близилось ранее утро. Повернув к возвышению, поросшему лесом, Сципион увидел легионы, сплотившиеся вокруг отца. Публий восседал на коне, всем своим видом воплощая спокойную решительность. Рука, украшенная консульским перстнем, указывала центурионам места для построения пехоты.

Подъезжая к отцу, Сципион заметил дядю. Гней, в отличие от племянника, не был в турме, которой руководил Публий. Он возглавлял собственные конные отряды, вверенные ему братом.

Подозвав Сципиона, консул строго приказал ему неотступно находиться рядом.

— Что бы ни происходило на поле боя, дитя мое, умоляю, не оставляй меня, — негромко проговорил Публий. — В это утро ты впервые примешь участие в сражении. Но враг, который встретит нас, очень опасен. Если бы мы имели дело с галлами, живущими в здешних лесах, я бы не был так обеспокоен за тебя. Но Ганнибалу удалось одержать множество побед в Испании. У него отличное войско. Говорят, он удивительно умен. В его отрядах есть боевые слоны, о которых я уже рассказывал. Погонщики колют их какими-то острыми копьями, возбуждая ярость. Мы постараемся отогнать некоторых из этих животных, но я буду оберегать тебя от близкой встречи с ними. Держись рядом со мной на протяжении всей битвы. Мне известен твой горячий нрав, но я хочу, чтобы нынче ты проявил покорность, которая тебе тоже свойственна.

— Не сомневайся, я буду во всем покорен, — ответил Сципион.

Консул был доволен его согласием. Он верил сыну.

— Сначала в бой выступит первая линия пехоты, — сказал он, указав на строившихся в длинные ряды гастатов. — Удары их копий столь сильны, что подчас им удается разу прорвать вражескую оборону. За ними центурионы поведут на неприятеля манипулы принципов, — которые примут на себя передовые удары. После них последуют приказы принять бой ветеранам. Лишь затем на врага поедут конные турмы. Ты будешь находиться рядом со мной. Когда врежемся в гущу врагов, постарайся не дать им оттеснить тебя вглубь их ополчения.

Сципион слегка склонил голову. Впервые отец чувствовал сильную тревогу за него и пожалел, что взял его в поход. Но он не стал высказывать юноше новых опасений.

— Во время битвы не забудь о том, что я твой отец, и ты обязан во всем мне повиноваться. В случае, если наказывается неподчинение обыкновенного легионера, тем более подвергается осуждению непокорность дитя. Если тебе станет страшно, не колеблясь, скажи мне. Я велю отвести тебя в тыл.

Гордо вскинув голову, Сципион хотел было возмутиться, но не посмел. Однако его голубые глаза вспыхнули холодно.

— Мне не будет страшно, — возразил он. — Во всем же остальном я поступлю так, как ты мне приказал.

Кивнув, консул вновь начал отдавать свои распоряжения командирам. Легионеры занимали боевые позиции. Везде звучали громкие распоряжения центурионов.

Вдали, чуть ниже холма, на котором велось построение, Сципион заметил приближающиеся огни. Гладь Тицина отражала их зарево. Это двигалось по направлению к позициям римлян войско Ганнибала.

Легионеры консула тоже увидели приближение карфагенян. Тем временем лошади подводили деревянные катапульты, легкая пехота встала на оборону тыла, а турмы распределились по обоим флангам. Левый фланг находился под командованием Гнея.

Затаив дыхание, Сципион наблюдал за спешным приготовлением к бою отрядов Ганнибала. Юноша чувствовал, что враги дадут им мощный отпор. При Тицине сегодня разгорится жаркая битва, в которой лишь боги определят победителей.

Глава 7

Узнав о прибытии врагов, Ганнибал, чье войско продолжало следовать через болота, велел немедленно встать лагерем. После того он как можно быстрее провел подготовку к сражению. Через сутки совсем рядом, на берегу Тицина, ему удалось разглядеть позиции римлян. Те строили легионы в боевом порядке, ожидая битвы.

Чуть раньше, продвигаясь вдоль берегов, Ганнибал издали видел мерцавшее за холмами зарево костров римского лагеря. Теперь его расположение им тоже известно. Римляне жаждали завершить встречу боем.

За минувшую ночь Ганнибал спал всего пару часов. Он не был глубоко верующим человеком, но привык почитать богов. Однако, далеко не всегда он уповал на них, предпочитая собственную смекалку.

Распределив карфагенян на второй линии, передовую он предоставил варварским наемникам, которых набрал не только в Испании, но и среди галлов. Конницу он выставил на два фланга. Правый находился под его командованием, второй он доверил младшему сыну известного карфагенского воина, Магону. Слоны находились в центре.

Одетый в кольчугу, остроконечный шлем и длинный черный плащ, украшенный варварским орнаментом, Ганнибал прохаживался среди своих отрядов и угрюмо наблюдал за построением врагов.

Было пасмурное утро. Холодная гладь Тицина покрывалась рябью от порывов ветра. Облетевшие кроны деревьев уныло колыхались в облачном небе. Стояла промозглая зимняя погода,

— По крайне мере сегодня нет тумана, — пробормотал Ганнибал, глядя на вражеские знамена.

Магон восседал на лошади во главе доверенного ему фланга и не сводил с Ганнибала напряженных глаз. Его черные прямые волосы выбивались из-под шлема. Жесткая форма губ придавала его лицу суровость, несвойственную молодости. Под его командованием в числе конников был и Гасдрубал Гиска, его старший брат и Магарбал, ветеран, воевавший когда-то у Гамилькара. Магон Барка находился на правом фланге.

Вскочив на лошадь, Ганнибал натянул узду и подъехал к правому флангу, который целиком находился у него в подчинении. Он слышал уже, что громко гудит боевая труба врагов, объявляя начало сражения. Этот сигнал встретил дружный рев легионов.

Подняв вверху руку, Ганнибал велел своим отрядам вступать в бой.

Первыми ударили римские гастаты. Залп их пилумов обрушился на первую линию варварских наемников Ганнибала. Пробивая щиты, острые наконечники вонзались в тела, нанося смертельные раны. Варвары не остались в долгу, устремив свои дротики на противников. Воздух наполнился криками, стонами и грохотом оружия. Скользя в грязи, враги закрывались щитами, падали и вновь вступали в бой.

Римлянам почти сразу удалось прорвать первую линию обороны у Ганнибала. В ход вступили манипулы принципов. Схватка ожесточилась с новой силой. Теперь в дело шли мечи, хотя кое-где варварские наемники еще продолжали удерживать свои позиции, пуская по врагам залпы дротиков.

— Приготовиться слонам! — ровным голосом произнес Ганнибал, который сидел на коне, не отрывая взгляда от поля боя.

Он собирался дать сигнал коннице лишь после того, как слоны сомнут пехотинцев Публия. Загудела африканская труба. Погонщики, вонзая в ребра слонов острые копья, стали направлять их к легионам римлян. Эти огромные животные, охваченные паникой, вызванной боем, пугались происходившего, и их с трудом удавалось загнать в сражение. Сейчас, рассвирепев, они устремились в гущу боя, сбивая всех без разбору и травмируя пунийцев наравне с врагами.

Тем не менее, при их вступлении в бой в рядах легионеров началось смятение. Слонов боялись, а Ганнибал хотел посеять сумятицу среди врагов. Усмехаясь, он наблюдал за происходившим на поле боя.

Слоны смяли несколько рядов сражавшихся и подступили к третьей линии обороны — триариям. Однако, атака животных не могла длиться долго, учитывая подготовку Публия. Консул дал приказ вступить в бой катапультам. К тому времени легионерам удалось убить одного из слонов, другой, обезумев от ярости, крушил ряды пунийцев, прочие бежали назад, испытывая страх. Удары ядер, пущенных катапультами, усилил волнение животных. Теперь от них уже страдали свои же отряды. Погонщики с трудом удерживая их, старались успокоить. Слонов гнали в тыл, и они отступали, озлобленные и испуганные.

У Магона оказалась прорвана линия пехоты. Ганнибал, увидав это, не мог скрыть досады. Он очень рассчитывал на участие боевых животных. По его приказу был дан ответный залп катапульт.

Тем временем, следом за волнением слонов, пунийцы столкнулись с натиском принципов, который им удалось с трудом удержать.

За манипулами последовали пешие триарии. Оттеснив атаку ветеранов, Ганнибал приказал переходить в наступление, желая несгибаемым натиском продвинуться вглубь римской обороны. Вновь полетели дротики, вонзаясь в тела сражавшихся. Варвары, подчинявшиеся своим командирам, пробили все три линии на одном из флангов. Но Ганнибал не слишком на них рассчитывал, зная, что они не обладали достойной подготовкой и поэтому не смогли бы надолго удержать занятые позиции.

Вновь подняв руку в воздух он, тем самым, направил в наступление конницу. Его всадники появились на поле боя. Заметив происходившее, Магон также приказал своим конникам начать участие в битве.

Закрываясь тяжелым щитом, Ганнибал на скаку бросил в сторону врагов несколько дротиков. Его охватывало радостное возбуждение. Вокруг себя он видел лежавшие в крови человеческие тела, лошадь несла его навстречу врагам, и он забыл свои сомнения. Жажда победы влекла его за собой.

— Твою землю, Юпитер, я орошаю кровью твоих же сыновей! — вскричал он, воздев ввысь руку, сжимавшую меч.

Кощунственный возглас полководца воодушевил остальных. Пунийцы забыли робость. Следом за Ганнибалом сотни вооруженных всадников летели навстречу врагу.

С этого момента римляне стали сдавать позиции. Перевес постепенно начал переходить к противникам.

Глава 8

В первые часы битвы Сципион не принимал в ней участия. Он находился под командованием отца в турмах, которые ждали сигнала к бою. С возвышения холма ему было прекрасно видно все, что происходило между встретившимися войсками.

С замирающим сердцем он взирал на то, как первые линии римских манипул вступили в схватку с неприятелем и отбросили врагов назад. Гастаты теснили карфагенян, усеяв поле телами врагов. Даже когда вперед выступили слоны, римлянам все же удалось сдержать натиск. Они упорно сохраняли занятые позиции, несмотря на атаки пунийцев.

— Но где же сам Ганнибал? — осведомился юноша у отца.

— Думаю, что он командует конницей на правом фланке, — сказал Публий.

Так оно и оказалось. По приказу Ганнибала всадники двинулись навстречу легионам. Сципион видел их стремительное приближение.

— Всесильная Беллона, не оставь нас, — прошептал он, прикоснувшись пальцами к изображению богини у себя на панцире.

Публий отдал приказ коннице перейти в наступление. Всадники правого фланга повиновались приказу консула. Расположенные чуть в отдалении манипулы легкой пехоты добивали там вражеские отряды. Сейчас было весьма трудно представить, на чьей стороне будет перевес.

Выхватив гладиус, Публий ринулся вперед. Следуя за ним, Сципион впервые погрузился в жестокую битву. Вокруг него были разъяренные лица, звон оружия, глухие удары щитов, стук дротиков, человеческий страх и вопли отчаяния.

Пехота римлян оказалась подмята налетевшей, как вихрь, вражеской конницей. Никогда еще Сципион не вонзал своего гладиуса в живые тела людей. Теперь ему пришлось это делать. Он не успел понять, какие чувства родились тогда в его душе, где были прежние представления о нравственности и почему внезапно исчезло сострадание, столь свойственное его характеру. Позабылись вдруг даже мысли о защите родины. Копыта его лошади ступали по мертвым телам, он видел, как подали на землю пешие, обливаясь кровью. Дротики разили всадников, сбивая с коней. Единственное, что он вполне осознавал, это то, что он не испугался. В центре битвы Сципион находился на некотором расстоянии от Публия, но отец продолжал следить за ним. Сначала возле Сципиона находился верный консулу командир турмы, но юноша постарался от него избавиться, когда увидел, что тот его защищает.

— Поскольку ты служишь консулу, прикрой его тыл! — скомандовал Сципион.

Впрочем, Публию скоро стало не до непокорности сына. Он заметил, что фланг Гнея поврежден вторгшейся вражеской конницей, и велел срочно выслать на помощь брату подкрепление. Между тем, свои позиции ему все еще удавалось удерживать. Вражеские натиски были встречены достойным сопротивлением.

Сципион же тщетно старался разглядеть среди пунийских конников их главнокомандующего, ибо его обступила слишком плотная толпа яростно дравшихся всадников. Но, все же, Ганнибал находился весьма недалеко.

Ингода под копыта лошади Сципиона бросались обезумевшие от жестокого сражения вражеские пехотинцы. Он наносил им раны, пронзая гладиусом и новь присоединялся к своей турме.

Тем временем, его дядя терпел полное поражение. Невзирая на подмогу, посланную консулом, Гней медленно отступал к лагерю.

— Гней! Гней! Вернись! — в отчаянии кричал Публий.

В бой вошла легкая пехота, защищавшая тыл, но ее участие уже ничего не могло решить.

Увидав знамя, выпавшее из рук убитого ветерана, Сципион соскочил с лошади. Отразив удар вражеского меча, он бесстрашно поднял штандарт одного из легионов. Серебряный орел был залит кровью.

— Нельзя, чтобы ты достался пунийцу! — проговорил Сципион ласково.

Увидав знамя в воздетой руке римлянина, легионеры радостно завопили. Но, в то же время, победа постепенно переходила к врагам. Гней уводил свои турмы с поля боя. В воздухе звучали сигналы труб, призывавшие к отступлению.

Удар дротика пробил панцирь и вонзился в грудь Публию. Истошно закричав, он не удержался на лошади и упал на землю. Немедленно к нему ринулись варварские пехотинцы.

— Защищайте своего консула! — процедил сквозь зубы Сципион, повернувшись к всадникам, сражавшимся рядом.

Передав гастату знамя он побежал к отцу. Консул лежал на земле стеная от нестерпимой боли. Из-под панциря текла кровь, которую он силился зажать рукой.

Вокруг него битва закипела еще ожесточеннее, так как, увидав римского главнокомандующего раненным, пунийцы с воодушевлением устремились его добивать. Но вскоре они были опрокинуты ветеранами и гибли под ударами их гладиусов.

— Отец! — воскликнул Сципион, бросившись возле него на колени.

Оттолкнув сына, Публий начал судорожно снимать с себя панцирь.

— Не оставляй моих легионеров! Передай им мой приказ отступать! — простонал он.

Несмотря на тягостные чувства, Сципион проявил покорность. Вскочив, он успел заслонить отца от очередного удара дротика и, подозвав командира, торопливо распорядился:

— Объявляй отступление по всем линиям! Пусть доставят консула в тыл, оберегая его.

Встревоженный участью консула, командир был вынужден подчиниться его сыну. Теперь уже на обоих флангах звучали сигналы к отступлению. Теснимые отрядами Ганнибала, многие возвращались к высокому валу, которыми был огорожен их походный лагерь. Сципион сопровождал раненого отца, время от времени отражая удары пунийцев. Легкая пехота перешла в постыдное бегство. Враги восторженно вопили им вслед.

Публия окружала мощная охрана. На поле сражения еще звучали крики, летели копья и стучали гладиусы, но всем уже стало очевидно, что римлянам нанесено сокрушительное поражение.

Гней, который давно уже увел своих конников в тыл, теснимый врагами, позаботился о том, чтобы выставить оборону возле земляного вала и укрепить лагерь. Впрочем, измученные боем карфагеняне, преследуя легионы, вовсе не собирались нападать на их стоянку. В самом начале битвы пунийским отрядам пришлось с большим трудом выдерживать натиск врагов, среди них насчитывалось много убитых, поэтому им вовсе сейчас не хотелось идти на штурм лагеря.

Римлянам тоже было не выдержать натиска на лагерь, поэтому к ним сразу вернулось спокойствие, едва они поняли, что их не преследуют. Запалив факелы вдоль вала, отряды держали под присмотром территорию.

Наступал вечер. Очень быстро спустилась мгла. Вдали виделась стоянка пунийцев. Сегодня там тоже не будут спать.

Поражение изумляло римлян. Сразу после битвы они не смели говорить о постыдном отступлении, но постепенно приходя в себя, исполнились негодования. Раньше они не допускали и мыслей, что могут уступить Ганнибалу. Они полагали, что на территории, принадлежавшей их Республике, им ничего не стоит дать отпор иноплеменникам. Но теперь они осознали насколько ошибались. У пунийцев была сила, с которой приходилось считаться. Битва завершилась полным поражением римлян. Теперь они уже не испытывали былой уверенности в своем превосходстве над неприятелем. Постепенно ее место занял страх.

Глава 9

В палатке Публия собрались самые верные командиры, в числе которых был и его брат. Все они были обеспокоены его ранением. Под панцирем оказалось глубокое отверстие, оставлено острием дротика. Пробив ребра, он прошел на расстояние пальца от сердца. Лекарь острыми инструментами извлек наружу обломки костей.

Бледный, растерянный, измученный Сципион сидел возле постели консула. Он был без шлема, но так и не снял свой панцирь. Глядя на сына, Публий старался не кричать от боли, чтобы не подавать ему плохой пример. По лицу консула стекал пот.

— Рана очень опасная, — тихо произнес он. — А войско понесло урон. Завтра мы снимем стоянку и углубимся в лес. Нужно отдалиться от пунийского лагеря.

— Брат, я предлагаю послать известие о нашем поражении консулу Семпронию, — сказал Гней.

— Мы так и поступим, — отвели Публий. — без поддержки Семпрония нам уже не обойтись. Впереди долгая зима, стало быть, нужно добраться до крупных центров с запасами продовольствия, чтобы переждать холода. Он поморщился от того, что лекарь положил на его рану лекарство.

— А что, если пунийцы нападут на нас ночью? — предположил Гней.

Нет, — возразил Публий. Мы сильно их побили.

— Но тогда почему они одержали над нами верх? — задумчиво проговорил Сципион. — Ведь ни их подготовка, ни их вооружение, ни их силы не превосходят наши.

— Все дело в главнокомандующем, — молвил Публий. — Я думаю, что он удивительный человек. Боги благоволят к нему.

— Чьи боги? — воскликнул Гней, в ярости. — Я не могу допустить мысли, что наши римские боги взяли этого иноземца под свое покровительство!

— Считай, как хочешь, но до поры до времени, конечно, он вполне может одерживать над нами победы. Быть может, его финикийские боги подарили ему столь изумительную силу. Но настанет час и все вокруг него изменится.

— Почему ты так думаешь?! — вскричал Гненй.

— Жизнь человека, даже такого, как он, — череда перемен. Ничего нет постоянного.

Закрыв глаза, Публий умолк. Центурионы покинули палатку, оставив его с сыном. Гней тоже вышел на улицу. В лагере царила тревога. Везде лекари ухаживали за многочисленными раненными. Со всех сторон доносились вопли, плачь и стоны пострадавших.

Потрогав рану, Публий выслал лекаря. Потом он положил свою руку на запястье Сципиона.

— Выспись, — велел он. — Утром нас ждут очередные трудности. Мы начнем продвигаться вглубь здешнего леса по направлению к Требии.

— Я не хочу спать, — вздохнул Сципион.

— Не волнуйся. Рана не смертельна. Я не погибну от нее.

— Перед моими глазами по-прежнему стоит битва. Не могу избавиться от навязчивых образов.

— В первое время не так легко воспринимать битвы, как это будет потом. Война жестока. Когда-то я тоже ощущал похожие чувства. Однако позволь мне выразить свой восторг по поводу твоего мужества. Признаться, я не ожидал, что ты проявишь такую смелость, ведь тебе всего семнадцать. Я видел, как ты спас знамя, упавшее из рук убитого пехотинца. А потом ты старался спасти меня, командовал моими легионерами, подавал пример твердости, — сказал Публий.

— Я рад, что не огорчил тебя проступками, — ответил Сципион. — Потому что я очень боялся нарушить твои приказы. Впрочем, не нужно ставить мне в заслуги намерение спасти тебя, ведь ты мой отец.

— А разве если бы я не был твоим отцом, ты не стал бы меня спасать?

— Конечно, стал бы, выполняя долг перед командиром.

— Значит, твоя заслуга в любом случае имеет место. К тому же, ты помог организовать наше отступление так, чтобы оно не напоминало бегство! — печально хмыкнул Публий.

— Но все же — это было бегство, потому что враги повергли нас, — вздохнул Сципион.

Пальцы Публия с силой вонзились в его руку. Он с болью в глазах взглянул на сына.

— Пунийцы не успокоятся, Сципион! Я их знаю. Но я ошибся, когда предложил, что столкнувшись с нашим сопротивлением, они отступят. Боюсь, что они пойдут через всю Италию.

У него начался жар. Лицо было бледным, рана кровоточила, пальцы сильно дрожали. Его состояние насторожило Сципиона.

— Удар дротика оказался слишком мощным, — сказал Публий. — Но если не начнется нагноение, я выживу, в этом нет сомнений.

Наклонившись к нему, Сципион с сочувствием поцеловал его в лоб.

— Знаешь, что говорил мне жрец? Он утверждал, будто тебе было предсказание о моем будущем.

— Да, он говорил, что ты станешь всенародным героем, но я не придаю его речам значения, — ответил Публий и завернулся в свой плащ. — Мы уже с тобой это обсуждали. Перестань, пожалуйста, говорить со мной про предсказания. Меня огорчает твоя доверчивость.

Снисходительно улыбнувшись, Сципион кивнул отцу.

— Если ты не хочешь, то я не стану впредь напоминать о предсказании. Но ты должен понять, что я на самом деле глубоко верю в могущество богов. Неизвестно, чтобы с нами сегодня случилось, если бы ни их защита.

— В богов я тоже искренне верю, — согласился Публий.

Они замолчали. Отец разглядывал молодое лицо Сципиона, его немного выступавшую вперед нижнюю губу, упрямое напряжение черт, прямой нос. Факелы бросали огни на окружающие предметы, но углы палатки тонули во мгле. Пахло дымом костров.

— Ты очень похож на свою мать, — вдруг произнес Публий. — И хотя тебя назвали моим именем, ты пошел в нее. Но знай, что я рад этому, потому что я всегда очень любил ее. Поверь, ты еще не знаешь такого острого сильного жаркого чувства, которое возникало у меня после встречи с Помпонией. Ни одна женщина в целом мире не была достойна занять ее место в моей душе. Это всегда удерживало меня от измен. Я хранил ей верность. Ее ум, изысканность, внешность, нрав, движения тела, пышность волнистых волос олицетворяли для меня все самое прекрасное. До сих пор я люблю ее так, как в первый год совместной жизни.

— Но Луций похож на тебя, — заметил Сципион.

— Да, и когда-нибудь ты возьмешь его с собой на войну. Вряд ли она быстро завершится, а брат должен стать для тебя таким же помощником, как для меня стал Гней.

— Война не может завершиться скоро, — согласился Сципион. — Я видел ярость, с которой шли на нас пунийцы. Очевидно, что их вдохновляет Ганнибал. Но когда твоя рана заживет, ты вновь возглавишь нас в борьбе с ним.

— Очень сомневаюсь, что я вскоре смогу возглавить ведение войны. К тому же, в начале года придут новые консулы, и у меня уже не будет всей полноты власти. Впрочем, я не сомневаюсь, что мне могут предоставить отряды для войны в Испании, где я должен буду находиться.

Голос Публия звучал все тише. Вновь закрыв глаза, он стал медленно погружаться в сон. Сципион, опустив голову, в раздумьях паросидел возле его постели остаток этой тревожной ночи.

В палатку доносились взволнованные голоса легионеров, скрежет телег, на которые спешно грузили поклажу, и звон железа. С восходом войско было готово отправиться в поход. Легионам предстояло достичь Требии, где их главнокомандующий намеревался устроить временный лагерь, чтобы дождаться второго консула.

Оставляя недавнюю стоянку, римляне погасили костры. На земляном валу стало безлюдно. Впереди шли пехотинцы, уцелевшие после битвы, за ними направлялись конные, в середине войска несли военные знамена Рима, замыкали строй телеги с поклажей, копейщики и вереницы пленных.

Сципион ехал на коне за носилками, в которых везли его отца. Переход через лес был слишком тяжел для Публия, но он велел не откладывать уход войска.

В воспоминаниях Сципиона все еще оставались свежи жестокие события прошедшего дня. Он думал о людях, погибших под ударами его гладиуса, но, в то же время, он гордился тем, что служил своему отечеству. Сострадания к погибшим он не чувствовал, хотя не считал нужным слишком сурово наказывать взятых в плен. Тем не менее, никто не собирался обсуждать с ним участь пленных, которые находились во власти Гнея.

Многие легионеры до сих пор недоумевали из-за победы карфагенской армии и находили в себе силы обсуждать случившееся. Вокруг Сципиона звучали разные предположения относительно того, почему пунийцы смогли одержать верх над лучшими легионами республики., но, ни одна из этих догадок не была им признана убедительной. Он жалел, что не видел Ганнибала даже издали, невзирая на участие в конной битве. Задумчивый, изможденный после бессонной ночи, охваченный мрачными предчувствиями, он следовал в центре войска, направляясь к Требии.

Позади себя легионеры оставляли заброшенную стоянку, которую через несколько часов обнаружат пунийцы. Поражение при Тицине почти во всех римлянах без исключения пробудило тоску.

Глава 10

Первая война с Карфагеном имела совсем другие цели, чем нынешняя. В первой войне, которая шла в основном на Сицилии, пунийцы старались безуспешно воплотить желание господствовать над другими народами. Сейчас же причина была лишь в самой личности Ганнибала. Выросший в походных лагерях своего отца, он с юности стремился воплотить в жизнь то, что не удалось сделать Агмилькару. Он жил недостигнутыми целями отца. Сначала это возмущало баркидов, правивших в Карфагене. Они неплохо жили, сохраняя мир с Римом. В их руках сосредоточилась власть, которую они не хотели уступать Ганнибалу. Но когда баркиды поняли, что управление Карфагеном его не интересует, то немного успокоились. После взятия им Испании, они даже согласились снабжать его кораблям, продовольствием и новыми отрядами. Ганнибал страстно хотел заключить военный союз с карфагенским соседом — царем Западной Нумидии Сифаксом, дабы рассчитывать на его поддержку. У нумидийцев служила самая лучшая конница в Африке.

Победа при реке Тицин стоила ему нескольких сотен пунийцев, в их числе были и всадники, погибшие в схватке под его руководством. Но все командиры выжили.

Отряды приветствовали его, воодушевленные победой, которая им столь тяжело досталась. Он первым делом осмотрел войско, чтобы оценить те силы, которые еще находились в его распоряжение. Потом в сопровождении своего младшего брата Магона, он отправился взглянуть на пленников.

— Почти все попавшие к нам в плен люди считаются свободнорожденными гражданами Рима, — сообщил Магон, следуя за Ганнибалом в центр лагеря, где возле огня, под охраной, сидели связанные легионеры.

Взяв факел, Ганнибал озарил лица пленников. При его появлении в их глазах читалась разная реакция — некоторые боялись, другие взирали на него с ожесточением, прочие выражали презрение.

Он усмехнулся и, слегка подтолкнув крайнего, сказал по латыни:

— Ты свободный человек и, конечно, не хочешь быть проданным в рабство. Поверь, я постараюсь тебе помочь. Мне известно, что сенат вашей республики может выкупить своих граждан, если они находятся в плену.

Неужели ты предлагаешь нам свободу? — пробормотал легионер.

— Да, — кивнул Ганнибал. — какое у тебя звание?

— Я — центурион.

— За центуриона сенат выложит весьма значительную плату. За конника даст еще больше. А за генерала заплатит, как за царя.

— Тебе так важны деньги? Мы предполагали, что ты просто велишь казнить нас! — воскликнул пехотинец.

— Я не хочу быть с вами чрезмерно жестоким, но и щадить римлян тоже не могу, — спокойно ответил Ганнибал. — Поэтому я предложил выход из ситуации, выход, который устроил бы обе стороны. За умеренную плату вашего правительства я вас освобожу.

— Можно ли верить пунийцу?! — засмеялся центурион.

Магон обнажил меч, чтобы ударить им смельчака, но Ганнибал остановил его.

— Не причиняй ему вреда, Магон. Неизвестно, как бы мы вели себя в схожих обстоятельствах. Я ведь принял твердое решение отпустить пленников, но, чтобы не говорили о моем великодушии к римлянам, я назначаю им цену выкупа. А сейчас идем. Мне нужно обсудить с тобой будущее.

И оставив пленников, он зашагал в направлении вала, который защищал лагерь пунийцев. Стояла глубокая ночь. Вдали виднелись мерцавшие огни стоянки римлян. Ганнибал повернулся к Магону и подтолкнул его.

— Как только наши отряды окрепнут после битвы, веди их к лагерю Публия. Я хочу, чтобы началась осада, которую предстоит возглавить тебе.

— Покорность воле своего полководца всегда была отличительным качеством пунийцев, — ответил Магон. — В далекую пору основания Нового города наши предки, повинуясь приказу своей госпожи Элиссы, сестры царя Финикии, взошли на корабли и пересекли море, достигнув берегов Африки. Вместе с Элиссой они возводили стены нашего города. Они создали государство, укрепили границы, приобрели могущество. Предки были первыми героями, покорившими чужие земли. С тех самых пор мы свято почитаем волю, проявленную всеми, кому боги даровали власть. У нас теперь нет царей, но мы имеем генералов, которые укрепляют государство с помощью военной силы. Даже баркиды преклоняются перед тобой, брат. Они признали твое право диктовать условия враждебным римлянам.

Становилось очень холодно. Ганнибал, слушая брата, устремил взгляд к звездному небу.

— Не во мне ищи могущество, Магон. Боги способствуют этим победам. И я обязан отблагодарить их. Если мне удастся вновь восторжествовать над консульскими отрядами, я поеду в Испанию для жертвоприношения Мелькарту. Говорят, что недалеко от Нового Карфагена, где мы устроили постоянный лагерь пунийцев, находится храм, возведенный нашим отцом. Мелькарт всегда был им особенно почитаем. Я дам нашему всеблагому покровителю обещание — если он позволит мне взять Рим, я возведу на главной площади города храм Мелькарта, который будет весьма внушительных размеров.

Сказав это, Ганнибал умолк, но его маленькие черные глаза продолжали разглядывать сиявшие в вышине звезды, словно он уже теперь возложил все свое упование на волю Мелькарта. Магон прежде всегда сомневался в набожности брата. Иногда в годы отрочества, Ганнибал позволял себе скептические речи относительно культов своего народа, но, видимо, в глубине его души жила убежденность в том, что все вокруг происходит согласно решению богов.

Римских богов Ганнибал презирал, хотя, находясь на вражеской территории, пока не разрешал своим солдатам осквернять храмы. Он боялся гнева Юпитера, считая, будто этот бог выбрал его для исполнения своей воли.

— Римляне прогневали повелителя, поэтому он предпочел сделать меня, пунийца, орудием кары, — часто повторял он среди своих сторонников.

Его охватывало желание взять Рим. Но наступила зима, и поэтому его войску требовались свежие силы, подкрепление и временная стоянка. Он прекрасно понимал, что даже приблизиться к стенам Рима будет для него весьма сложно, не говоря уже об осаде. Но все-таки в душе он непрестанно верил в возможную победу, распространяя в людях, которые служили у него, такую же уверенность. Но, испытывая сомнения, Магон не старался переубедить брата, ведь Ганнибал обладал кипучим темпераментом, умея передавать свое воодушевление другим. Благодаря его качествам, на стороне пунийцев воевало много наемников. К тому же, Ганнибал был согласен принять в их число даже римлян, если те вдруг решат предать родину.

После победы над Публием, его уверенность в своих силах возросла. Но прежде своего похода на Рим, ему предстояло заручиться поддержкой бога Мелькарта, которого он считал своим главным покровителем. Ко всему же прочему, он нисколько не сомневался, что его враги не замедлят собраться с силами, чтобы обрушить на него новые удары, причем, он должен будет достойно отразить их, чтобы двигаться вглубь Италии.

Глава 11

В полдень Помпония направилась к форуму. Через час должно было завершиться заседание курии, поэтому она спешила встретиться с сенаторами, чтобы узнать от них об участи консульского войска. Накануне она видела, как в Рим приехали посланцы легионов, а сегодня их спешно приняли государственные мужи, чтобы выслушать доклад.

Вместе с Помпонией на форум пришел ее младший сын. Своей внешностью он очень напомнил отца. У Луция были темные волосы, смуглое, гладкое отроческое лицо и большие черные глаза, окруженные пушистыми ресницами, которые были чертой, напоминавшей о далеких этрусских предках. Он обладал высоким ростом, мускулистыми худыми руками и длинной шеей, на которой красиво сидела его голова. Но в его подростковых чертах еще не проступило той решительности, что была заметна у Публия.

Он шел следом за Помпонией, одетый в длинный хитон, плащ и высокие ботинки. Сейчас Помпония не слишком обращала на него внимание. Все ее мысли занимала участь родственников, сражавшихся при Тицине. Напряженным взглядом она следила за людьми, толпившимися на форуме, старясь найти среди них сенаторов.

— Мы обязаны узнать о случившемся, дитя мое, — говорила она. — Ведь о чем-то очень важном приехали сообщить в курии легионеры.

Луций не спал всю ночь, разделяя ее тревоги. Как и его мать, он вопрошал богов об участи людей, которых любил, но тщетно. Боги не открывали истину, не подавая знаков своего присутствия. Вознося молитвы у пенатов, чей жертвенник находился в перистиле, Луций чувствовал, что боги не хотят открывать ему свою волю. Дождавшись дня, он пошел с Помпонией в центр Рима, где после заседания курии, часто собирались сенаторы. Нынче тут было многолюдно. Толпу тоже волновали новости, связанные с консулом Публием, потому что приезд посланцев не мог остаться незамеченным простыми гражданами. На форуме звучал многоголосый гомон. Даже начавшиеся холода не могли заставить народ спрятаться по домам. Людей обуревало не столько любопытство, сколько тревога за собственные жизни, за безопасность их семей, и за спокойствие в государстве.

Оглядываясь по сторонам, Луций первым заметил фигуру Павла, человека уже давно имевшего вес в сенате. Павел в окружении рабов шел по краю форума к своей лошади.

— Матушка, посмотри на господина Павла, — шепнул Луций на ухо Помпонии.

Молча кивнув сыну в знак благодарности, Помпония решительно протиснулась сквозь толпу.

— Господин Павел, не торопитесь! Я прошу всего несколько минут вашего времени! — воскликнула она.

Павел уже вскочил на лошадь. Услыхав возглас, он обернулся к Помпонии. Ему было не трудно ее узнать. Он сразу понял, что перед ним одна из самых почетных жительниц Рима. Кроме того, что Помпония приходилась женой консулу, она всегда имела репутацию очень умной, решительной и самоуверенной женщины. Многие искренне восхищались ею. При всех же личных достоинствах, она обладала красивой внешностью, которую не изменили даже долгие тревожные ночи.

— Конечно! Я в вашем полном распоряжении, — ответил Павел.

Смутные догадки сразу же шевельнулись у него в сердце. Он понял, что Помпонию привела на форум жажда новостей, которые привезли легионеры. Однако, площадь в тот день бурлила в предвкушении сведений о войне, поэтому приход консульской жены был не удивителен.

— Вы хотите услышать от меня об участи легионов? — проговорил Павел холодно. — Ведь это заставило вас прийти сегодня ан площадь?

— Да, господин Павел, — тихо произнесла Помпония.

Ее голубые глаза изумили его твердым взглядом, не свойственным женщине. Но Павел видел, что она сильно побледнела, в душе готовясь узнать плохие вести. Он постарался ее утишить.

— Ваши родные живы. Консул получил ранение в грудь. Оно весьма опасно, поэтому в течении некоторого времени ему предстоит воздержаться от боевых действий. Брат консула Гней находится с ним. Скоро все в Риме узнают о поражении, нанесенном нашим легионам при Тицине, но мы в долгу не останемся. Второй консул Семпроний Лонг движется на помощь Публию. Для того, чтобы поддержать вашего мужа, он доставит из Сиракуз лучшие отряды. Мы дадим пунийцам очередной бой, постаравшись поскорее выгнать их в Карфаген. Уже наступили холода, стало быть, нужно как можно быстрее закончить войну с этими варварами. Если не выгоним их сейчас, то придется устраивать войскам зимовку, что не слишком выгодно отразится на государственной казне.

— Значит, посланники доставили известие о поражении наших войск?

Луций сжал руку своей матери и почувствовал дрожь ее пальцев.

— Да, — кивнул Павел. — Пуниццы одержали над нами верх, но наши отряды уже в Требии, где ждут помощь. Семпроний ее окажет. Посланцы. представ перед членами курии, поставили нас в известность обо всем происшедшем.

— Неужели пунийцы настолько сильны? — изумился Луций.

— У них служат весьма плохо обученные люди. Мы превосходим их. Но натиск, с которым они идут в бой, хитрости, бесстрашие превосходят всякое боевое искусство. Но я, все же, очень сомневаюсь, что пунийцы смогут долго одерживать верх над нами, ведь они находятся на чужой земле.

Павел насмешливо улыбнулся, стараясь не показывать молодой прекрасной женщине ту досаду, что он испытывал. Узнав о поражении римлян, он вознегодовал. Прежде часто побеждая врагов, он не мог понять, как же случилось, что в этой битве на територрии принадлежавшей Риму, его соотечественники потерпели поражение.

— Позвольте спросить вас о моем сыне Сципионе, — вдруг настойчиво сказала Помпония. — Он впервые отправился на войну, прежде не участвовал в боевых действиях. Совсем недавно, в начале декабря, ему исполнилось семнадцать лет. Если новости о нем? Не убит ли он в бою? Или, быть может, он ранен?

— Я слышал об отваге молодого Сципиона от прибывших легионеров, — ответил Павел. — Они говорят, будто он бесстрашно вел себя в бою. Увидав, что консул получил ранение, он постарался спасти его, собрал пехоту, увез отца с поля боя. Для человека своего возраста, Сципион проявил редкое мужество.

— Главное то, что он не убит! — воскликнула Помпония. — Мне нужно будет возблагодарить за его спасение Юпитера, которого он стал почитать.

— Подождите возносить благодарения до того дня, как сын вернется в Рим, — поморщился Павел, который верил в предзнаменования, но недолюбливал богов. Слишком часто он видел с их стороны предательство, ибо знал, что те подчас начинают благоволить к недостойным, забывая те жертвы, которые верящие граждане возносят на свои жертвенники.

— Мой сын останется с Публием ждать подкрепления? — спросила Помпония.

— Скорее всего. он примет участие в битве, которую даст пунийцам Семпроний, — произнес Павел задумчиво. — Не думаю, что его удастся отговорить. После очередного сражения многие будут иметь возможность приобрести заслуги, ведь консул Семпроний уверен в собственной победе.

— Но Публий может не позволить сыну участвовать в новой битве.

— Вряд ли у него есть возможность повлиять на пылкие стремления Сципиона. Консул и сам все понимает, поэтому не станет возражать. Невзирая на то, что Публий — отец Сцпиона, — он еще и солдат, защищающий родину от врагов. Его охватывает законная гордость при мысли о том, что Сципион проявил мужество в недавней битве, хотя римляне и потерпели поражение.

— Вы правы, — ответила Помпония, зная характер мужа.

— Заметив, что прекрасное лицо матроны помрачнело, Павел вновь постарался ее утешить.

— Пусть вас не огорчает то, что ваш сын участвует в войне — юноши закаляются в битвах.

Ей это было известно и без слов Павла. Но она не могла избавиться от волнения за жизнь сына.

Тем временем, толпа продолжала тесниться к лошади Павла, стараясь услышать от него подробности о недавнем сражении, но он не хотел рассказывать людям о происшедшем при Тицине, сделав исключение для одной Помпонии. Натянув узду, он не спеша поехал сквозь собравшиеся ряды к соседней улочке.

Помпония рассеянно смотрела ему вслед. Усилием воли ей удалось побороть слезы. Устремив взор в пасмурные небеса, она думала о всемогущих богах, влиявших на человеческие жизни. Тяжелые облетевшие мощные кроны высоко колыхались над сводами храмов.

— Всеблагая мать Беллона, силою своей длани защити моего сына! Дай ему твердость выстоять в грядущих сражениях. Не допусти, чтобы его кровь пролилась под ударами вражеского оружия, — шептала Помпония. В твоей власти находится участь Сципиона. На тебя отныне я возлагаю все упования, всеблагая мать! Пусть твоя сила движет гладиусом Сципиона, помогая ему во всех битвах! В час опасности накрой его своим заступничеством, дабы сохранить ему жизнь.

К тебе взываю я, о, мать, вознося мольбы о нем, Сципионе, юноше, достойном стать истинным героем. Ради его смелости, не отвернись от него, даруя победы. Ради него, но не ради меня, недостойной., Ради моего сына, который столь глубоко почитает богов, будь к нему щедра на благодеяния.

Не замечая того, что под порывами холодного ветра слезы срывались с ее щек, она пылко молилась богине и твердо верила в то, что была в тот час услышана.

Луций не мешал молитве своей матери, хотя не мог разделить той страсти, что охватила ее душу. Он был скорее напуган известиями, чем встревожен и не мог сосредоточиться на молитве. В тоже время он понимал, что брат участвует в очень важных событиях, решавших участь государства. Но зависти он не чувствовал.

А ветер, подхвативший просьбы жены консула, уносил их в пасмурное небо, закрытое густыми тучами. Но даже там, словно продолжала звучать ее мольба о заступничестве высших сил, вознесенная с искренней верой.

Глава 12

Приезд Семпрония Лонга сразу же воодушевил легионеров. Вновь начались тренировки, потому что стало известно, что вблизи лагеря находится стоянка пунийцев. Все понимали, что войско Ганнибала, обнаружив бегство римлян, отправится следом. Теперь стало очевидно, что второго столкновения было не избежать.

— Пунийцы возводят лагерь вблизи высокого подножия холма, поросшего лесом, — говорил Семпроний. — Нам придется вступить в бой, даже если бы мы не имели достаточно сил.

— Но вы же привели с собой сицилийские отряды, — угрюмо произнес Публий.

Он лежал на невысоком ложе в палатке, где и беседовал со вторым консулом. Рана начала заживать, но все еще причиняла ему сильную боль.

Сципион присутствовал при этом разговоре. Он сидел на скамейке возле отцовской постели.

— Да, я привел лучшие легионы, — согласился Семпроний. — Но поверьте мне, что я недоумеваю, почему Вы не сумели низложить этих варваров при Тицине. У вас ведь служат отличные солдаты. Я сам делал смотр многих, кто уцелел в недавней битве. До сих пор они представляют собой самые сильные подразделения вашего прекрасного войска. Их боевое искусство вызывает подлинный восторг.

— Ходят слухи, будто Ганнибал очень хитер, — усмехнулся Публий. — И столкнувшись с ним, Вы поймете, что это за противник. Но мы отступили по другой причине. Не выдержали натиск его конницы.

— В его турмах служат наемники, насколько я знаю. Не могу представить, чтобы какие-то варвары нанесли нам поражение.

При этих словах консула, в которых явно прозвучало презрение, Сципион поморщился. Ему очень не нравился второй консул.

— Боги свидетели того, что мы дрались со всем мужеством, какое лишь возможно, — сказал он.

— В вашем мужестве, юноша, я не сомневаюсь, — повернулся к нему Семпроний Лонг. — Но я не присутствовал при Тицине, поэтому мне трудно судить о происходивших там событиях.

— В этой битве трудно было выстоять даже ветеранам, — огрызнулся Сципион.

Суровый взгляд отца заставил его умолкнуть.

— Искренне верю. К тому же, в плен к пунийцам угодило несколько сотен лучших легионеров, — сказал Семпроний. — Час назад ко мне прибыли представители варваров, требуя за них выкуп. Пока я не дал им ответа.

— Если вы хотите, чтобы я озвучил свое мнение, то вот оно — пусть представители карфагенского войска отправят все свои требования в сенат. У нас нет с собой средств для осуществления выкупа. Сенат же, после рассмотрения просьбы, вполне может взять деньги народной казны, — заявил Публий.

— Согласен с Вами. я скажу все это пунийцам, — молвил Семпроний. — Они ждут меня в центре лагеря.

— Заставляет задуматься о некотором великодушии пунийского главнокомандующего тот факт, что он решил освободить пленных врагов. За плату, конечно. Но, все –таки, он не перерезал им глотки, подобно тому, как обыкновенно поступают варвары. Думаю, он хитрит. Он хочет расположить к себе население, — сказал Публий. — Мне известно, что Гамилькар подарил своим сыновьям прекрасное образование. Мы ведь уже знаем о превосходном умении Ганнибала говорить на других языках, о его любви к архитектуре, не позволявшей ему уничтожать дворцы, храмы и украшения площадей, о глубоком почтении к обычаям разных народов. Атакой человек не может обладать грубой простотой варвара.

— Но, все же, он ведет войну на чужой земле, поэтому при всех своих достоинствах, ему предстоит когда-нибудь принять сокрушительное поражение. И вполне возможно, что оно ждет его уже очень скоро, — заметил Семпроний, направляясь к выходу.

Едва он покинул палатку, Публий не смог сдержать презрительной усмешки.

— Семпроний настолько уверен в своих силах, что я не сумею его переубедить! — воскликнул он.

— Мне не по душе этот человек, отец мой, — ответил Сципион.

— Неважно! Для солдата необходимым качеством всегда будет покорность командиру. В войсках должна сохраняться дисциплина. Без нее не может быть победы. Поэтому ты обязан повиноваться Семпронию так же, как повиновался бы мне. Через несколько часов предстоит сражение во время которого ты будешь находиться в подчинении у Семпрония Лонга. Поскольку ты проявил недавно мужество, он захочет взять тебя в свою турму. Не думай проявлять непокорность.

В голосе Публия зазвучала строгость, прежде очень знакомая Сципиону. Впрочем, это было излишне, ведь он и так собирался оставаться послушным новому командиру, зная, что от сплоченности зависят результаты сражения.

Отвесив поклон отцу, он вышел следом за Семпронием.

Был прохладный вечер. На территории стоянки ярко полыхали костры. Вдоль земляного вала прохаживались пехотинцы, выставленные для охраны лагеря.

Подойдя к Семпронию, Сципион увидел десятерых пунийцев, составлявших делегацию, посланную к главнокомандующему. Их лошадь находились недалеко от въезда в лагерь. Римляне обезоружили гостей, тщательно обыскали и зорко следили за ними.

У прибывших были смуглые насмешливые лица, темные очи и густые кудри волос. Обилие перстней на пальцах, остроконечные шлемы, восточные кольчуги, яркие пестрые плащи выдавали уроженцев Карфагена. Кровь Финикии вместе с ее верованиями несла по их жилам беспощадность, предательство, лукавство. Они обладали склонностью ко лжи, им нельзя было доверять.

— Что если вы обманите нас?! — осведомился у них Сципион. — быть может, вы давно уже перерезали глотки нашим товарищам, а от нас хотите получить деньги для содержания своей армии?

Семпроний недовольно нахмурился. Он бы предпочел, чтобы юноша не вмешивался в дела консулов.

Но пунийцы проявили бесстрашие, несмотря на прозвучавшие обвинения.

— Молодой господин, вы не правы, — учтиво сказал один из них, возглавлявший делегацию. — Мы даже хотели взять с собой нескольких римлян, дабы те засвидетельствовали перед вами правду.

— В таком случае вы должны направить пленников в Рим, чтобы они сами просили за себя выкуп в сенате, — молвил Семпроний.

— Да, но всех мы в Рим не отпустим, а лишь некоторых, коих нам же придется сопровождать, — ответил главный делегат.

— Передайте все Ганнибалу, — велел Семпроний.

По губам делегата скользнула улыбка.

— Конечно, наш полководец Ганнибал с пониманием отнесется к решению столь могущественных римлян, — произнес он и, поклонившись, зашагал к ждущим лошадям.

Сцпион чувствовал смущение от того, что посмел высказать вслух свои предположения. Он, воспитанный в строгости, не мог найти оправдания для себя.

— Зачем вы подвергли посланника оскорблениям? — спросил Семпроний.

Юноша молча пожал плечами. Заметив, что ему стыдно, консул смягчился.

Теперь пунийцы не посмеют обмануть сенат. И это благодаря вам, юноша, — хмыкнул он.

— Простите меня, — Сципион отвесил ему низкий поклон.

— Не преувеличивайте свой проступок, — сказал консул. — Лучше думайте о битве. Завтра утром я прикажу легионам возвести построение. Ганнибалу нынче же станет известно о нашей подготовке к бою, ведь здесь побывали его пунийцы.

— Почему вы так уверены в его поражении?

— Я не считаю пунийцев сильными врагами, поскольку в прошлом мне приходилось сражаться с ними в Сицилии, где служил какое-то время и ваш отец. У меня сложилось впечатление, будто эти разъяренные, весьма неорганизованные люди не умеют даже грамотно строить свои линии защиты. Даже хваленый Гамилькар Барка был ничем не лучше остальных.

— Но ведь он побеждал весьма часто.

— Не вижу в том ничего странного. Он брал верх над римлянами благодаря численности собственного войска, в котором находилось много наемников.

Семпрония Лонга было не переубедить, и в этом юноша в очередной раз убедился. Однако, он знал, что уже скоро консул сам столкнется с отрядами Ганнибала и оценит его стратегию.

В любом случае, — прошептал Сципион, неторопливо следуя через лагерь. — Нам необходимо вновь дать бой пунийцам. Другого выхода у нас нет. Ведь нельзя же все время спасаться постыдным бегством на территории, которая нам принадлежит.

Стоянка находилась среди красивой местности. В ночном небе высились вершины могучих деревьев. Чуть в отдалении на холмах шумел кронами густой лес. Вблизи Требии уже давно чувствовалось наступление зимы.

У костров шли сборы к предстоявшему завтра сражению.

Семпроний Лонг успел дать центурионам все необходимые распоряжения, поэтому везде его легионеры снаряжали коней, проверяли свое вооружение и громко обсуждали предстоявшие события. Несмотря на то, что ко многим вернулась бодрость в предвкушении битвы, Сципион продолжал ощущать их внутренние сомнения. Но сам он не испытывал страха. Его огорчало лишь состояние отца, который на этот раз не мог возглавить командование.

На миг он закрыл глаза, представляя все то, что случится возле Требии завтра. И вновь перед собой он увидел образы беспощадного сражения, оставленные в его душе событиями прошлого боя. Но он знал, что второго сражения, подобного битве возле Тицина, римляне не выдержат. От войска уцелеют жалкие остатки. Отряды и так изрядно поредели после былой битвы, а впереди была еще долгая зима и им требовалась постоянная стоянка. Но пунийцы шли за ними, преследуя их, и поэтому стало невозможным избежать очередной трудной схватки. До утра в лагере царило всеобщее напряжение. По обычаю, легионеры принесли жертвы богам. Потом отряды начал собираться в центре лагеря, ожидая распоряжений своих командиров.

Глава 13

Перед битвой Сципион зашел в палатку отца. Сев на постели, Публий крепко обнял его. Сын понимал, как тяжело консулу позволить ему идти в эту битву, во время которой он будет находиться под командованием Семпрония Лонга. Но поступить иначе Публий не посмел. Он знал, что юность сына должна крепнуть на войне. Тем более, что Семпроний хотел участия Сципиона в сражении.

— Будь осторожен! — пробормотал Публий сквозь зубы и отвернулся от сына, чтобы тот не заметил тревоги в его взоре.

Сципион вышел на улицу. Наступило раннее утро. Тусклое зимнее солнце слабо озаряло холмы. По направлению к воротам лагеря следовали вооруженные турмы, шагали пехотинцы, центурионы, копейщики, ветераны. За ними везли боевые катапульты, несли знамена, двигались телеги с запасным оружием.

Вспомнив о родном Риме, Сципион ощутил тоску в сердце. Он вдруг подумал о том, что вполне может погибнуть сегодня под натиском пунийцев и никогда не вернуться в Рим. Ему вдруг стало, до боли, жаль себя. К тому же он подумал о своей матери, которая будет оплакивать его смерть.

Усилием воли он отогнал унылые мысли. Прикосновение ладони к образу богини у него на груди заставило его вернуть себе былую уверенность в собственных силах.

— Я не погибну под вражескими мечами! Не бывать этого! — процедил он сквозь зубы и, сжав крепче этрусский щит, зашагал к центру лагеря.

Здесь, издали, он увидел дядю. Гней сидел на лошади, возглавляя турму. Слегка поклонившись ему, Сципион присоединился к коннице Семпрония Лонга.

Затрубили сбор, потом легионы, оставив на укреплениях людей для защиты лагеря, проследовали к подножию холма. Среди гастатов были циноманы, наемники, принадлежавшие к местному племени. Римляне тренировали их в течение всех тех дней, что стояли у Требии.

Семпроний приказал начать построение.

Впереди Сципион мог разглядеть, как войско пунийцев возводит свои боевые манипулы.

— Карфагеняне здесь с самого рассвета, — сообщил ему Семпроний. — Мне уже докладывали об их прибытии. Вечером их полководец получил наш ответ относительно пленников и предпочел не откладывать больше сражения.

— Ганнибал превосходный главнокомандующий, — молвил юноша безразлично.

— Он будет командовать не один. С ним прибыл его младший брат Магон, который, вероятно, займет левый фланг.

Устремив взгляд к вражескому войску, Сципион заметил огромные силуэты боевых слонов, расположенных на склоне холма, почти в тылу.

— Слоны примут участие в битве? — спросил он.

— Не сомневайся! Ганнибал велит слонам вступить в сражение, едва мы сойдемся манипулами.

Но Сципион в этом засомневался, вспомнив, что в прошлый раз пунийцы держали слонов почти на передовых позициях, рассчитывая выгнать их на поле в разгар битвы. Сейчас же слоны находились вдали от боевых линий, что не могло не настораживать.

— Отец говорил о хитрости Ганнибала, — вдруг сказал он.

— Я не думаю, что он сумеет применить свою хитрость, вступив в битву с моими солдатами. Пусть прибережет ее для испанцев, которые его боятся! — огрызнулся Семпроний.

— Нужно быть острожными, чтобы не стать жертвой его обмана, — возразил Сципион.

Но консул не придал его словам никакого значения. Такое легкомыслие возмутило юношу. Однако, вспомнив предупреждение отца о покорности, он решил во всем следовать приказам Семпрония.

Внезапно к воротам лагеря беспорядочно устремились нумидийские всадники. Этого нападения римляне не ожидали, считая, что враги вступят в бой организованно.

Воспользовавшись растерянностью легионеров, конники засыпали их дротиками. Римляне устремились на неприятелей, нарушив линии построения.

Конники же, получив отпор, развернули лошадей и понеслись к своему войску.

— Они испугались вас! Преследуйте трусов! Пусть поймут, что такое легионы римлян! — разъяренно вскричал Семпроний Лонг.

Гастаты, ветераны и союзные наемники ринулись в погоню з конниками. Но Сципиону очень не понравилось начало боевых действий. К тому же, он заметил, что слоны, до этого находившиеся на берегу реки, возле холмов, теперь двинулись вперед и встали во главе конницы. Между тем, нумидийцы придержали лошадей у передовых построений Ганнибала и снова развернулись к легионерам, которые их преследовали. Обман был очевиден, но теперь стало поздно жалеть о собственной доверчивости. В отчаянии Семпроний осознал свою ошибку, но гордость не позволяла ему признать ее.

— Дайте сигнал к отступлению, — проговорил Сципион мрачно!

— Никогда! — огрызнулся он, глядя, как оба фланга неприятеля расступились, пропуская вперед слонов.

Началась резня. Хитрость Ганнибала теперь проявила себя в полной мере. Фланги сомкнулись, зажав легионеров в своем кольце. К тому же изза холма выступил отряд Магона и тоже присоединился к битве.

Со слонами римлянам удалось справиться. Как только в их головы попадали дротики, животные пугались, начиная паниковать. Их волнение тотчас обернулось против пунийцев. Но союзники римлян, наемные циноманы при встрече со слонами приходили в страх и оставляли поле боя, спасаясь бегством.

— За мной! Мы должны спасти от гибели наших товарищей, которые оказались зажаты в тылу у врагов! Приказываю турмам перейти в наступление! — скомандовал Семпроний, подняв руку.

Слонов удалось оттеснить, но им на смену выступили конные отряды Ганнибала. Битва шла уже на той территории, где еще недавно возводили свое построение карфагеняне.

Следуя в центре консульской турмы, Сципион оказался среди сражавшихся. Со всех сторон он видел окровавленные тела, мелькавшие дротики, и стремительно рассекавшие воздух мечи. Закрываясь щитом, ему удалось сразу же убить несколько вражеских пехотинцев. Устремившись к нумидийским конникам, он должен был одновременно следить, чтобы его не зацепили дротики, избежать столкновения со своей же пехотой и преследовать врагов. Он чувствовал, что римляне не выдержат натиск противников. То, что Ганнибал начал сражение, отступив от обычной организованности, применил хитрость, чтобы заманить к себе в центр войска римлян, а затем ударил по ним из-за холма отрядами Магона, говорило не только о его лукавстве, но и о большом стратегическом таланте.

Внезапно Сципион увидел его. Находясь в отдалении от юноши, пунийский генерал вел сражение наряду с обычными конникам, но по тому, как он отдавал распоряжения, указывал смуглой рукой вдоль своего войска, в то же время следил, чтобы его приказы исполнялись, было очевидно, что он — их лидер. В его суровом худом лице с тонкой линией рта, прослеживалось что-то необыкновенное, вызывавшее преклонение. Даже сейчас, во время битвы, его облик приковывал к себе всеобщее внимание.

Между тем, натиск нумидийев заставил Сципиона оторваться от созерцания удивительного командира.

Он встретил яростный напор нескольких конников. быстро поразив их острием гладиуса. В его щит ударился тяжелый дротик, но не застрял, а отскочил в сторону. Как оказалось, этруски сделали действительно крепкий щит, способный выдержать любую мощь вражеского удара.

Пересилив гордость, осознавая невозможность одержать верх над войском врага, Семпроний Лонг велел трубить сигнал к отступлению. Над полем битвы пронеслись звуки рисских труб. Не соблюдая уже обычную организованность, легионеры бросились бежать, прорубая себе выход сквозь теснившую их вражескую толпу. В этом бегстве никто не позаботился о сохранении знамен легионов. Каждый думал лишь о спасении собственной жизни.

Отступление возглавил сам Семпроний Лонг. Слишком поздно поняв, что причиной бегства стало его собственное легкомыслие, он чувствовал стыд. Его войско уходило, с трудом достигая подступов к земляному валу, которым был обнесен лагерь, и скрылось за воротами. Теперь предстояло срочно укрепить оборону, чтобы не впустить к себе карфагенян.

В начавшемся отступлении, Сципион следовал за турмой Семпрония. Подчас под копыта его лошади устремлялись вооруженные варвары, служившие в пехоте у Ганнибала. Он наносил им удары гладиусом, испытывая досаду, потому что на сей раз победа слишком легко досталась врагу, а римлянам предстояло долгое восстановление сил, если это вообще было возможным, после того, как поле боя покрылось тысячами тел легионеров.

Сципион испытывал отчаяние, наблюдая восторг, охвативший врагов при отступлении римлян. В глубине души он старался оправдать Семпрония Лонга, говоря себе, что причиной их поражения стала военная хитрость Ганнибала. Он не мог держать обиду на консула, увидя небывалую ловкость, с которой пунийский полководец провел сражение. Семпроний до самого обнаружения отрядов Магона не подозревал о назревавшем коварном ходе.

Конечно, римлянам удалось убить трех слонов, но это ничего не изменило. Неорганизованность в боевых линиях пунийцев была лишь видимым прикрытием.

Достигнув лагеря, Семпроний соскочил с коня и поспешил расставить вокруг дополнительные укрепления. Места вдоль всего земляного вала заняли копейщики, собираясь дать отпор пунийцам, если те вдруг решат продолжить свое преследование.

Но войско Ганнибала тоже предпочло отступить. Достигнув ворот лагеря, нумидийцы разворачивали лошадей, гарцуя в безопасном отдалении и выкрикивая оскорбления легионерам. Поддразнивая римлян, усмехаясь, они отсекали головы трупам и показывали их издали, насадив на копья. Пехотинцы тоже предпочли не штурмовать лагерь, поскольку Ганнибал не давал им такого распоряжения.

В центре покинутого поля скакал на лошади Магон, скаля зубы и хохоча. Он не скрывал торжества от врагов, стараясь разозлить их.

Но в отличие от младшего брата, Ганнибал вел себя более осторожно. Довольный окончанием сражения, он повернул лошадь в направлении холмов, за которыми протекала река Пад, и коротко велел своим солдатам уходить.

Римляне видели, как в лучах заката его войско неторопливо отступает. Возможно, что он знал, что у него не было подходящих сил для натиска на лагерь, но, вероятнее всего, он просто берег подразделения. Одержав эту победу, его армия должна была начать зимовку, чтобы с наступлением весны вновь продолжить продвижение по территории римлян. А для этой цели Ганнибал не хотел рисковать столь необходимым ему войском.

Глава 14

После очередного поражения, о котором будут вспоминать в течении всей зимы, Публий взял власть в лагере в свои руки. Легионы перешли под его командование.

Семпроний не возражал. После того, как Ганнибал одержал над ним верх, он чувствовал стыд и предпочитал не спорить с другим консулом.

— Придется отвести часть войска в Рим для восстановления сил, — говорил Публий. — Я считаю, что эту обязанность должен взять на себя Семпроний. Что до меня, то я соберу остатки боевой мощи и поведу их в Плацентию, а оттуда в Кремону.

Распорядившись начать срочные сборы, он с трудом встал с постели. В палатке висел полумрак. На жертвеннике в углу слабо тлели потухавшие угли. Сквозь щели проникал жесткий холодный воздух.

В эту ночь у Публия собрались командиры, преторы и центурионы, служившие в его войсках. Семпроний Лонг молча стоял в дальнем углу, слушая приказы Публия. Возле своего отца находился Сципион, внимая всему, что тот говорил.

— Гней, брат мой, — сказал Публий. — Требую, чтобы ты остался со мной. Вместе мы станем опорой для наших солдат во время зимовки. Мы поедем в Кремону.

Брат склонил голову в знак согласия.

— Думаю, что я мог бы вернуться в Сицилию, — вдруг произнес Семпроний. — Там находятся дополнительные отряды, которые я мог бы доставить в Кремону, чтобы весной организовать поход.

— Я напоминаю вам, господин Семпроний. Что весной предстоят очередные консульские выборы, поэтому мы оба должны будем присутствовать в Риме, где народ назовет новых представителей власти, — возразил Публий. — Поэтому я не вижу сейчас необходимости вам ехать в Сицилию. К тому же, кто-то из нас должен доставить раненых, больных, изувеченных в Рим. Между тем, я перезимую в Кремоне, чтобы задержать Ганнибала, если вдруг ему придет в голову глупая мысль, идти через Италию в разгар холодов. Я в этом, конечно, очень сомневаюсь, потому что осторожности ему не отказать, но мне будет спокойнее, если мы, расположившись в стороне от боевых действий, будем следить за ним.

— В таком случае, я повинуюсь вам и завтра же утром выступлю в Рим, — ответил Семпроний Лонг.

Поражение, нанесенное Ганнибалом, сильно изменило его поведение. Былая наглость исчезла. Теперь он уже не старался навязывать свое мнение Публию, пользуясь его болезнью.

— Очень признателен за покорность, — смягчился Публий, с трудом отвесив второму консулу поклон. — Собрание окончено. Предлагаю вам приступить к сборам. Завтра мы оставим лагерь.

Постепенно в палатку покинули все, за исключением Сципиона. Морщась от боли, отец сел на край постели.

— Ты еще не сможешь ехать на лошади, — заметил юноша.

— Верно. Для меня гораздо будет лучше, если я отправлюсь в носилках, ибо тряска заставит рану болеть, — ответил Публий. — Но ты не должен волноваться за меня. Важно то, что ты смог выжить в нынешней резне.

Сын опустился рядом с ним.

— Эта битва была очень тяжела, — говорил Публий. — Недальновидность Семпрония стоила жизни тысячам наших соотечественников. Тысячи лежат за воротами лагеря!

— Ни в Семпронии причина поражения, — возразил Сципион. — Ведь ты знаешь, что я недолюбливаю его, но я не склонен целиком возлагать на него ответственность за проишедшее. Я видел сегодня Ганнибала. В нем чувствуется какая-то странная удивительная внутренняя сила. Какое у него необыкновенное лицо!

— Мне не приходилось его видеть даже издали, сын мой, но я слышал много разговоров о невероятной воле этого человека, — ответил Публий. — Но для главнокомандующего не так трудно убедить всех в своей божественности и пустить в ход столь необходимый стратегический талант. А его талант стоил нам сегодня множества убитых соотечественников.

— Увы, я собственными глазами наблюдал гибель войска, — ответил Сципион. — Поэтому, отец, прошу тебя, не укоряй за нетерпеливость, страстность и легкомыслие Семпрония Лонга. Каждый мог бы оказаться в подобной ситуации, имея дело с таким опасным врагом.

Отец согласно склонил голову. Полностью разделяя мнение Сципиона, он был вполне согласен с тем, что в пунийцах они встретили врагов, которых будет сложно одолеть.

— Весной заступят новые консулы, а я попрошу у них разрешения вернуться в Испанию, чтобы продолжить там войну, — сказал он. — по слухам, в иберийских землях стоят отряды брата Ганнибала, а в городе Новый Карфаген они устроили своего рода собственную столицу.

— Ты возьмешь меня с собой?

— Об этом рано говорить. Я бы предпочел, чтобы ты присоединился к войску Семпрония Лонга, которое отправляется в Рим. Не хочу больше рисковать тобой здесь.

— Но, отец, ты же считал меня достойным нести службу в твоих легионах! — воскликнул Сципион, вскочив.

— Ты будешь нести службу Риму, но позже. После нынешней битвы я, едва не лишившись своего сына, родного отпрыска, дитя, в котором течет моя кровь, решил на время отправить тебя в Рим, — строго сказал Публий. — не старайся меня отговорить. Это бесполезно.

— Но я познал вкус войны! Я приобрел уже боевые навыки солдата!

— Я согласен. Когда-нибудь, года через три, ты сможешь их применить. Но не сейчас, ибо я слишком боюсь за твою жизнь. Что если бы нынче тебя убили?! Какими глазами я должен был бы смотреть на твою матушку?! Она бы горько оплакивала своего сына.

— Но все же я солдат, и ей придется отпускать меня в походы. Пусть даже если я вновь начну служить Риму через несколько лет, — проговорил Сципион. — Ко всему прочему, возможно, что в то время пунийцы уже оставят наши земли. Я бы хотел этого больше, чем приобрести репутацию героя.

Отец видел, что его очень огорчило распоряжение следовать в Рим. Думая немного взбодрить его, Публий вдруг улыбнулся.

— Признаюсь, что не столько страх вынуждает отправить тебя с Семпронием, сколько другое немаловажное обстоятельство. Ты ведь знаешь его чрезмерную самоуверенность. Поэтому мне необходимо, чтобы ты сопровождал его во избежание легкомысленных выходок, которые я от него могу ожидать.

— Отец, неужели ты считаешь, будто Семпроний послушает меня, ведь он относится ко мне, как к глупому юноше! — возразил Сципион.

— Все равно, присматривай за ним. Конечно, поражение при Требии заставило его стыдиться, но думаю, что это ненадолго. Поезжай в Рим, доставь раненых, передай своей матери, что я жду с ней встречи. И не печалься, сын мой. Придет время, и ты непременно станешь лучшим солдатом, но не спеши. Я обещал Помпонии, что с тобой ничего не должно случиться, поскольку я нахожусь рядом, и я обязан сдержать свое обещание. Сегодня я едва его не нарушил.

— Ради моей матери ты оберегаешь меня? — спросил Сципион.

— И ради нее тоже, — сказал Публий.

Трудно было передать этому юноше всю полному отцовских чувств. Сцппион не понимал консула, несмотря на его старания. Впрочем, Публий вовсе не собирался полностью отстранять его от участия в войне. Просто, рискуя сыном, попавшим под командование крайне легкомысленного человека, Публий испытал много тревожных минут. Если бы он сам мог вести сына в битву, он бы оставил его с собой. Но рана все еще сильно беспокоила консула, а в Кремоне он не собирался вести боевых действий. Весной, после выборов, он намеревался ехать в Испанию, чтобы отвоевать у Гасдрубала Барки хотя бы часть территории, но сын должен находиться в Риме, поскольку иберийские земли целиком были под властью пунийцев.

Возможно, через короткое время, собравшись с силами, сын вновь сможет выступить в поход, но личность его командира не должна вызывать у Публия никаких нареканий, как в случае с Семпроинем.

Взяв Сципиона за руку, он крепко прижал ее к груди. Сын чувствовал биение его сердца.

— Прости меня, любимое мое дитя, — тихо проговорил он. — Сегодня я нанес тебе обиду.

— Нет, — возразил Сципион, улыбнувшись отцу. — Ты поступил так, как считаешь нужным. Никакой обиды ты мне не причинил.

— Увы, но я очень люблю тебя, пойми, — вздохнул Публий. — Поэтому ради моей отеческой любви, поезжай в Рим. Не прекословь больше.

— Не буду.

— В глубине души я восхитился твоей смелостью при Тицине. Никогда прежде я не встречал столь бесстрашных юношей. Поэтому ты должен будешь вернуться в ряды легионеров, но не под руководством такого, как Сепроний.

— Почему я не могу весной присоединиться к тебе в Испании, отец?

— Местность там труднопроходимая, гористая, много обрывов, а значит есть риск для войска. Кроме Гасдрубала Барки, сами иберийцы не слишком к нам благоволят. Для тебя еще не имеющего достаточных навыков, будет легче вести войну на открытой территории. А завтра ты поедешь в Рим. Воспринимай это не как мой приказ, а как просьбу.

Смягчившись, Сципион с покорностью принял его волю. Он знал, что Публием движет чувство отцовской любви.

Повинуясь прошению консула, он покинул лагерь утром, присоединившись к отрядам Семпрония. Следуя через лес, в тумане, войско направилось к югу. Легионам же Публия предстояло отбытие в Плацентию. Там он собирался взять новое подкрепление из наемников и продолжить следовать до Кремоны. Местные варвары не мешали продвижению римлян. Здесь жили в основном племена циноманов, во множестве состоявших на службе в римском войске. Следуя через их территорию, легионы устремились ан длительную зимовку.

Глава 15

Победа при Требии не слишком воодушевила Ганнибала, ибо он понимал, что она досталась ему не только потому, что была использована военная хитрость, но еще и потому, что у римлян сменился их главнокомандующий. Утром ему доложили о том, что враги оставили лагерь, но он не велел их преследовать. Все его мысли были заняты отправлением в Испанию для обетов Мелькарту, поэтому спустя всего несколько дней он велел снимать стоянку и следовать на зимовку в захваченные города, а потом — в иберийские земли. В прошедшие ночи ему снились странные сны, которые не было ничего положительного для пунийцев. В одну их таких ночей ему снился молодой римлянин, одетый в панцирь с серебряным ликом Беллоны на груди. Подойдя к Ганнибалу, римлянин вонзил ему гладиус в самое сердце.

Он долго раздумывал над тем, что мог значить этот сон, но не находил достойного толкования. Следуя на лошади в центре своей конницы, он рассказал Магону о своем сне.

Возможно, что боги решили предостеречь тебя от опасности, брат мой, — предположил Магон. — Мы часто одерживали победы, ты проявляешь щедрость к своим солдатам, но позволяя разорять города, ты не даешь осквернять храмы, и потому боги благоволят к тебе. Они решили сделать предупреждение, что твои победы не будут вечны. Наступит момент, когда ты встретишь поражение от Рима в образе юноши, посетившего твой сон.

— Не должно такого быть, — возразил Ганнибал. — Смысл моей жизни в войне с Римом. Поэтому мы и одерживаем победы. Если я не смогу воевать с Римом, то у меня не останется никакого смысла жить дальше.

— Но ведь на свете нет ничего постоянного, — сказал Магон.

— Я согласен, но тогда почему боги показали мне так явно лицо юноши? О, да, брат! Я разглядел его и до сих пор помню твердый взгляд его голубых очей! У него волнистые волосы, гладко выбритые щеки с румянцем, высокий рост, одежда легионера, панцирь украшен ликом Беллоны, в руке острый гладиус. Поверь, что я никогда не забуду удар этого гладиуса, пронзившего мне сердце.

— Возможно, что богиня покровительствует ему, — молвил брат.

Но Ганнибала мучили сомнения. Недавний сон оставил тяжесть в его душе.

— Все было слишком явно, Магон. А когда сны становятся столь явными, сие может свидетельствовать лишь о том, что они вещие.

— Но если сон вещий, разве он не означает того, что тебе угрожает опасность от римлян?

— Да, но я подвергаюсь опасности от римлян каждый день. Думаю, что сон говорит о другом. Смею предположить, что ты был прав, и меня действительно ожидает поражение, Но никто не скажет, где я встречу его.

— А юноша, по-твоему, не символизирует Рим?

— Я считаю, что он на самом деле существует. Его длань ведет Беллона. И мы непременно с ним встретимся. Но я не знаю, в какой момент моей жизни случится эта встреча.

Он замолчал, рассеянно глядя ввысь, где над рядами облетевших крон нависло хмурое небо.

Ганнибал обычно весьма спокойный, впервые испытывал тревогу, которая была вызвана не надвигавшимся сражением, а увиденным недавно сном, понять смысл которого стоило большого труда. Прежде он тоже верил в вещие сны, считая, что боги открывают ему через них свою волю.

Теперь же он задумался о красивом римлянине, чей облик ему удалось столь превосходно разглядеть во сне. Ганнибал строил предположения, что, быть может, боги открыли ему облик нового римского главнокомандующего. Но юноша был очень молод, гораздо моложе тех суровых командиров, что обычно возглавляли легионы.

Но Ганнибал знал, какая твердость подчас встречается в душах молодых людей, ведь и сам он был юношей, когда впервые проявил свою силу воли, служа в отрядах мужа своей сестры. Однако он служил там недолго, так как зять быстро сподобился заключить союз с римлянами, а потом был убит.

— Неужели мой отважный брат боится? — ухмыльнулся Магон, наблюдая за ним.

— Нет, хотя, неизвестность часто пугает даже смельчаков, — ответил Ганнибал. — Но меня беспокоит не столько сам римлянин, сколько то, что враги нанесут нам поражение, после которого мы уже не сможем воевать в Италии. Тогда я нарушу обещание, кои давал богине. Лучше бы мне не встречать такого позора.

— Тебя всегда волновала твоя репутация, — хмыкнул Магон. — Ты очень горд. Но гордость, брат, часто тоже не доводит до блага. Желание всегда быть лучше прочих, непомерное честолюбие, отсутствие терпимости к собственным погрешностям, бывают очень вредны для человеческой души.

— Что ты знаешь о душе?! Боги вложили ее в нас для того, чтобы мы уже здесь, во время земной жизни добивались бессмертия! Наши качества, такие как смелость, твердость, тщеславие ведут нас к этому бессмертию. А после того, как мы покинем земной мир, тут мы оставим по себе воспоминания. Которые переживут тысячелетия. Мы обязаны стремиться к этому.

— Но ведь даже лучшие герои когда-нибудь встречали свои поражения.

— Однако у них находилось мужество, чтобы избежать позора, — проговорил Ганнибал. — А я не имею в себе такого мужества, как у них. Я часто думаю о нашем отце. Как много сил он отдал борьбе с Римом! Но я уже достиг гораздо большего, нежели достиг он.

— А родину ты воспоминаешь? — спросил Магон.

— О, да! Мысли об Африке приходят ко мне даже чаще, чем мысли об отце. Я вознесу нашу родину, брат, выше всех государств на свете. В будущем наши потомки будут восхищаться тем, кто прошел полмира, сокрушая головы врагам, кто превратил Карфаген в самую могущественную страну из всех, что когда-либо создавались под сводом небес. Я стараюсь убедить в этом своих приверженцев, поэтому ты видишь, что мы смогли перевалить через горы в разгар холодов, а до того подчинили себе Испанию. В здешней земле варваров, где сильна власть Рима, я тоже одержал победы. Но все сие лишь потому, что мне доверяют люди, которые сражаются в моем войске.

Замолчав, Ганнибал больше не проронил ни слова за весь день. Брат знал, что он не слишком разговорчив и поэтому предпочел больше не расспрашивать его о сне. Несмотря на тревоги Ганнибала, Магон считал, что сон окажется лживым. Однако он вспоминал о другом сне Ганнибала, связанном с походом войск Карфагена, сне, в котором за пунийским полководцем полз гигантский змей. Этот сон Ганнибал уже давно рассказал своим братья.

— Расположение богов непостоянно, — пробормотал Магон. — К тому же их легко прогневать. Возможно, что мой брат вызовет их недовольство каким-то поступком…

Впрочем, продвижение их войска прошло весьма спокойно. Даже варварские племена, жившие на территориях, через которые следовало войско, не досаждали им.

Ганнибал встал на зимовку в одном из крупных селений. Он жаждал вновь отправиться в Испанию и расспрашивал население о коротких маршрутах, чтобы вновь не мучить солдат в горах. В числе своих будущих обетов был обет о непременном возведении в Риме храма богу Мелькару. Выполнить этот обет Ганнибал смог бы лишь после взятия Рима, и лукавил, давая его, ибо предположил, что бог, желавший возведения храма, будет обязательно ему помогать взять италийскую столицу.

Зимовка выдалась тяжелой. Но его отряды неплохо переносили холода. Однако нумидийцы, составлявшие часть его конницы, требовали повышения платы. Чтобы наладить свои походные дела, пунийцы решили ждать наступления оттепели. Впрочем, они знали, что в римских владениях весна наступает рано. Это значило, что впереди их вскоре ждали новые военные достижения.

Глава 16

С самого утра Помпонию охватывало странное предчувствие. Проснувшись перед восходом солнца, она испытывала радость, причину которой не могла понять.

Как только начало бледнеть небо, она разбудила младшего сына, приказав его сопровождать себя на римский форум.

— Сегодня узнаем новость, которая заставит нас возликовать, — говорила она.

Ничего не сказав рабам, Помпония покинула дом и двинулась в центр Рима. Накинув на голову тонкое зеленое покрывало, она шла через форум, внимая крикам претора с трибуны. Ее не узнавали. Сын держался сзади, стараясь не привлекать к себе внимания.

— Семпроний Лонг потерпел поражение! Войско консула Лонга, встретив мощный натиск пунийских отрядов, отступило от Требии! — провозглашал претор в шлеме. — Увы, граждане, мы вынуждены признать, что не в силах сопротивляться наступлению врагов. Сначала при реке Тицин, а затем возле Требии мы терпели удар за ударом. Но почему так происходит? Неужели жертвы, приносимые нами, стали омерзительны богам, и они, отвернувшись от нас, теперь желают дарить свои щедроты пунийцам, а не нам? В прошлом наши войска победно шествовали, возвращаясь в Рим после жестоких сражений с варварами. А нынче лишь с трудом спасшиеся остатки легионов, чудом уцелевшие от пунийских дротиков, постыдно спрятались в Кремоне, отступив с поля боя!

— Матушка, ты все еще испытываешь радостное предчувствие? — шепнул Луций. — Ведь под Требией находились наши родственники.

Но Помпония ничего не сказала ему. Трудно было передать сыну то удивительное ликование, наполнившее ее душу, несмотря на видимое отсутствие разумного обоснования. Легкая улыбка тронула ее губы.

— Доколе будут карфагенские войска нападать на наши земли? Наступило время, когда мы обязаны сплотиться против общего неприятеля, чтобы дать ему отпор! И мы выступим на защиту Рима, уничтожив врагов! — воскликнул претор, а его речь была встречена громкими возгласами всеобщего одобрения.

Здесь, на форуме, присутствовали члены Народного собрания, сенаторы, представители патрицианского сословия и все выражали негодование по поводу событий, всколыхнувших республику. Оглядываясь вокруг, Помпония находила взором множество знакомых лиц. Пришедших на форум в столь ранний час людей пугало очередное поражение римлян. Но претор ничего не говорил о гибели консула, и это утешало присутствуюших.

Вдруг через толпу протиснулся взволнованный человек и, вскинув руку, что-то прокричал. Вокруг него стоял сильный гул, в котором тонул его голос. Но претор услышал все, что было им произнесено, и тотчас потребовал у толпы соблюдать молчание. Постепенно люди умолкли.

— Крупное войско движется в сторону Рима! — воскликнул претор. — Если основания думать что это Ганнибал.

Ряды собравшихся содрогнулись. Словно шум ветра по ним пролетел испуганный стон. Вцепившись своей матери в руку, Луций затрепетал. Но Помпония лишь сдвинула брови.

Поднявшись на трибуну, одни из членов Народного собрания отстранил претора и постарался утихомирить толпу, но все было бесполезно. Людей охватила паника. Кто-то устремился к храмам, чтобы немедленно приступить к жертвоприношениям богам, другие собирались встречать врагов с оружием в руках, третьи намеревались дать по всему городу сигналы, чтобы все его жители знали об опасности. Женщины срывали с себя покрывала и громко восклицая, подали на колени, чтобы заранее оплакивать участь своих близких. На требования претора сохранять дисциплину никто не обращал внимания.

— Необходимо определить чье это войско, прежде чем приходить в такое смятение! — процедила сквозь зубы Помпония.

Ее голубые глаза горели от ярости. Она гневалась на своих сограждан за их малодушие, удивляясь тому легковерию, с которым римляне приняли известие о приближении войска.

Изумленный ее твердостью, младший сын вдруг ощутил, что и ему передалось то ликование, которое возникло у нее утром. Луций не мог понять, чем оно вызвано.

— Это римское войско! — вдруг вскричал претор, которому только что сообщили ново известие. — Наши часовые разглядели штандарты легионов! Солдаты возвращаются домой!

Настроение толпы сразу же поменялось. Вокруг зазвучали веселые крики. Люди, чьи родственники служили в консульских отрядах, теперь с нетерпением ждали их прибытия в Рим.

Помпония торжествующе подняла голову, взглянув на сына.

— Я ведь говорил тебе, что сегодня мы будем ликовать! — прошептала она.

Яркое солнце внезапно озарило форум, то место, где так часто обсуждалась участь республики. Легкое зарево разлилось среди скульптурных изваяний, храмов и лестниц, распространяясь дальше, к Палатинскому холму. Спустя столетия там будут выситься дворцы цезарей.

Толпа, несмотря на требования претора соблюдать организованность, устремилась к въезду в город. Везде звучали радостные крики, глаза людей сияли, всех охватило бурное возбуждение.

Вместе с остальными, Помпония шла к воротам Рима, которые теперь были распахнуты, приглашая войско вступить в город. В Рим прибыли легионы, не одержавшие побед, они возвращались без почестей, не получившие триумфов, но их ждали с искренней радостью. Римляне, испуганные недавним известием о том, что к их городу следуют отряды Ганнибала, теперь были рады встретить прибывшее войско, сражавшееся за их безопасность, но столкнувшееся с поражением.

Войско вступило в город, держа впереди знамена, возглавляемое конницей. Турмы ехали, неторопливо сопровождаемые пехотой. Взгляды прибывающих были угрюмы. Уступив победу над собой пунийцам, они чувствовали стыд.

Но возгласы, исполненные радости, смогли немного взбодрить прибывших. Поддержка соотечественников много значит в таких ситуациях.

Среди конников, сопровождавших Семпрония Лонга, Луций сразу узнал брата.

— Это же Сципион! — воскликнул он, схватив свою мать за руку.

Услыхав крик Луция, Сципион улыбнулся и повернул лошадь к ждущим родственникам. Помпония протиснулась к нему сквозь толпу. В ее глазах стояли слезы.

— Мой бесценный сын! — прошептала она.

Соскочив с лошади, Сципион заключил ее в объятия. Он ликовал, забыв о недавних поражениях. Юность способствовала тому, чтобы печальные мысли скоро уступили место радости.

— Где Публий? — спросила Помпония, на миг отстранившись от него.

— Не беспокойся, — ответил Сципион. — Отец сейчас на зимовке в Кремоне. Получив ранение, он не мог командовать нами при Требии, поручив все руководство консулу Семпронию Лонгу, но победу мы так и не одержали. Пунийцы вытеснил нас, и отец решил вести часть легионов в Плацентию, где теперь более безопасно. К весне он вернется в Рим, чтобы присутствовать при передаче власти новым консулам, которых должны будут избирать граждане.

— Главное, что могучая богиня спасла тебя и наделила смелостью! — заметила Помпония.

Следом за ней Луций тоже крепко обнял брата.

— Победы еще ждут тебя впереди, Сципион.

— Никакая победа невозможно, если на то нет воли богов, — заметил Сципион. — И находясь вдали от Рима, глядя, как гибли мои соотечественники, я мог в очередной раз убедиться в том, как ничтожен человек, ибо над ним незримо простирается могущество более сильное, чем он предполагает.

— Я бы хотел тоже, как и ты, ходить в военные походы, — сказал Луций, чувствуя, как глубоко он любит брата.

— Но Сципион лишь улыбнулся в ответ.

В этот день Рим ликовал. Возвращение легионов вновь подарило гражданам стремление к победе над врагами. Все, что говорили о пунийцах, не столько пугало, сколько воодушевляло народ. Силу характера их нации было сломить очень трудно.

Но Сципион понимал, что многие просто недооценивают мощь пунийского войска. В прошлом ветераны уже имели дело с карфагенянами, которыми командовал Гамилькар Барка. Но даже то, что они говорили, вернувшись в Рим после поражения при Требии, доказывало, что ими владело недопонимание превосходства Ганнибала. Ко всему прочему, везде ходили слухи о лживости пунийцев, которых вполне можно было бы за обещание богатства или на других условиях, склонить к измене своему главнокомандующему.

Но, несмотря на все это, Сципион сохранял свое мнение о пунийцах. Он считал их врагами упорными, отважными и сильными. В их лице у Рима возник достойный противник, способны оспорить распространявшееся влияние республики на соседние территории. Вечером, перед сном, он много говорил об этом своей матери. Помпония соглашалась с ним, зная, что он обладал острым умом, несмотря на юность. Трудно было предположить, что ожидало в будущем римлян. Но одно оставалось для них неизменным — твердая вера в собственное торжество над врагами.

Глава 17

Весной состоялись выборы консулов. Новые избранники народа тоже старались взять верх над пунийцами, но вместо этого встречали поражения. Один из консулов погиб в схватке с ними, что привело к назначению временного диктатора, который предпочитал вести себя с пунийцами осторожно, не вступая с ними в открытые битвы. Многие осуждали его за трусость, поэтому все ждали как можно скорее очередных выборов, кои возвели бы других консулов. Выборы, по обыкновению, провели весной, и диктатор передал им власть.

Шло время. Пунийцы по-прежнему находились на республиканской территории, склоняя к себе предателей и занимая города, они укрепляли позиции.

Публий с братом отправился в Испанию, чтобы вернуть ее Риму, но известий о победах от него не поступало. В Риме же консул Павел объявил сборы для похода на пунийцев.

Более всего граждан смущала неопределенная позиция Сицилии. Еще недавно там поддерживали римлян, а сицилийский царь Гиерон открыто провозглашал себя союзником римлян. Все резко изменилось, когда он умер. У царя было несколько замужних дочерей, поэтому престол достался его внуку Гиерониму, который едва вышел из отроческого возраста.

В Сиракузах, столице жаркой Сицилии, говорили, будто на Гиеронима начнется влияние со стороны его окружения с целью склонить его к союзу с Римом. Однако, население Сицилии ничего не имело против римской поддержки, а покойный Гиерон за счет такого союза приобрел гарантируемую безопасность своему острову. Но известия о немыслимом могуществе войска Ганнибала стремительно распространялись, вызывая у сицилийцев страх. С врагом, которого они так боялись, было бы вполне разумно заключить соглашение, но это, в свою очередь, делало Сицилию противником римлян. Впрочем, зятья покойного Гиерона были уверены в том, что Карфаген сумеет защитить Сицилию лучше, чем римляне.

В полдень обоих вызвал к себе Гиероним. Они встретились в одной из крытых галерей дворца и последовали к его покоям. В галереях залегла густая тень, спасавшая от тяжкого зноя. Население Сицилии составляли в основном греки, поэтому большая часть комплекса построек была возведена эллинами, Изысканные мраморные барельефы на стенах поражали тонкостью резьбы. Каменные орнаменты, деревья, резвившиеся нимфы в коротких туниках, обнажавших стройные ноги, не могли оставить равнодушными гостей дворца. Но оба царских зятя слишком часто бывали здесь, чтобы по достоинству оценить увиденое.

— Вчера Гиероним казнил Фрасона, — молвил Зоип, муж младшей царской дочери. — И хотя мы недолюбливали беднягу за то, что он чрезмерно интересовался государственными делами, меня впервые со дня смерти старика, охватил страх. Что если я окажусь следующим?

У Зиопа широкое некрасивое лицо с густой волнистой черной бородой, небольшие глаза, крупный, слегка горбатый нос. При разговоре он сильно жестикулирует, что выдает в нем уроженца юга.

Его дурное настроение не ускользнуло от Эдранодора.

— С недавних пор никто не может жить спокойно, виной же всего — этот юный сумасброд на троне, — сказал Эдранодор. — Дедушка подозревал, что он будет скверным правителем, поэтому колебался, думая сделать Сицилию республикой. Но, все же, старик поддался любви к Гиерониму и не поступил с внуком, как следовало, лишив того права наследства. И вот, Фрасон сначала становится при юнце влиятельным человеком, а потом его голова вдруг слетает с плеч. Почему? По навету, Зоип! Видите ли, товарищи Гиеронима узнали, что Фрасон хочет составить против царя заговор, с целью передать Сицилию римлянам. И поддавшись такой наглой лжи, царь приказывает предать казни прежде так необходимого ему Фрасона. Разве подобное могло бы иметь место в годы правления деда? Никогда!

— Но зато теперь мы избавлены от Фрасона и постараемся склонить царя на сторону карфагенян, — усмехнулся Зоип.

— Но думаю, что нам нужно соблюдать некоторую осторожность в способах влияния на Гиеронима, — заметил Эдранодор. — А то, как бы наши головы не упали с плеч!

— Я как раз и боюсь за свою голову! — мрачно засмеялся Зоип.

Подойдя к высоким дверям, они подождали, когда стражники медленно откроют им одно створу, украшенную резьбой. Эдранодор давно знал этого стражника и кивнул ему:

— Жарко нынче, Диномен.

— Я выполняют свой долг независимо от того — жарко мне или же нет, господин, — ответил Диномен.

Зоип первым вошел в покои царя, которые состояли из нескольких огромных залов, соединенных между собой коридорами. В первом, сицилийские цари обычно принимали посетителей. В глубине покоев находились выходы в огороженый дворик для отдыха, трапезную и просторную спальню.

Гиероним проснулся полчаса тому назад. В парадном зале его еще не было.

— Государь ожидает вас во дворе, — сказал Диномен. — По его мнению, в столь знойный час не стоит устраивать церемоний, тем более, что вы — его родственники.

Спустившись во двор, где среди густой зелени журчали небольшие фонтаны, возвышались мраморные беседки и виделись разноцветные пестрые греческие скульптуры, гости издали увидели Гиеронима. Совсем недавно достигший власти, он уже сполна показал свой дурной нрав.

Расположившись в тени смоковницы, он любовался сиянием лучей, просачивающимися сквозь раскидистые ветви. Ленность, этот мерзкий человеческий порок, был одним из его самых главных недостатков. В числе же остальных многие отмечали глупость, жестокость, гордыню.

Его внешность обладала обаянием. Молодой утонченный смуглый грек с гладким продолговатым лицом, большими черными глазами навыкате, тонким носом, он мог похвастаться стройностью, длинными ногами и узкой талией, которую любил подчеркивать покроем своих богатых одежд.

В то утро на отроке была вышитая драгоценными камнями голубая туника, схваченная на бедрах ремнем, ноги обуты в легкие сандалии, на запястьях сияли браслеты. В тот год ему исполнилось пятнадцать, и весь его красивый облик источал свежесть, свойственную юности.

— Мои любезные родственники! Очень рад вас видеть! — воскликнул он, увидев приближавшихся мужей обоих своих теток. — У меня есть новость, которая будет вам интересна. Вы убедитесь, что я уже достаточно зрелый человек, чтобы самостоятельно принимать решения, пользуясь советами предателей наподобие Фрасона.

Произнеся это имя, Гиероним не удержался от смеха.

— Бедняга Фрасон! Его голова так быстро катилась по песку, упав с шеи, потому что он оказался шустр и после смерти! — заметил юный царь.

Остановившись возле смоковницы, родственники отвесили ему поклоны.

— Ко мне прибыли посланники Карфагена, которые предлагают мне поддержать в войне сторону Ганнибала, — сказал Гиероним. — Думаю, что вам обоим понравится принятое мной решение. Бедняга Фрасон был сторонник Рима, поэтому едва стало известно, что он затевает против меня заговор, как я решил поступить наперекор его советам. Таким образом, я выражаю свою поддержку Карфагену.

— Решение вами принято из-за обиды на Фрасона? — осторожно уточнил Эдранодор.

— Да, — подтвердил Гиероним. — Если бы Фрасон не предал меня, я бы поддержал Рим. Но вы оба, родственники, склонялись к тому, чтобы Сицилия выбрала сторону Ганнибала в происходящей нынче войне, поэтому я уверен, что вы останетесь довольны.

— Но Рим тоже не останется безучастным к вашему решению, — молвил Зоип.

— Рим уже отправил ко мне своего посланника, но я с ним еще не встречался. Не думаю, что римский сенат сможет повлиять на меня, — усмехнулся Гиероним. — Я ведь истинный царь, а не такой жалкий соправитель, каким был мой отец Гилон. Дедушка разделил с ним власть над Сицилией, но отец все равно был ему покорен в течение долгих лет. А потом, когда отец умер, у дедушки уже не было выбора, кроме как сделать меня приемником. Но я всегда буду править самостоятельно, не внимая речам бесполезных придворных, вроде вас.

И он с искренним презрением окинул родственников взглядом.

— Да, государь, нам прекрасно известен ваш глубокий ум, столь нечасто встречаемый среди ваших сверстников, — льстиво ответил Эдранодор. — Но будете ли вы следовать тому образу правления, который был свойственен вашему венценосному дедушке?

— Ни в коем случае! — воскликнул юноша, сжав кулак. — Дед обожал римлян, а я знаю, что если вступлю с ними в союз, то, со временем, они не оставят за Сицилией право иметь собственного царя. Что до карфагенян, то они, возможно, будут более склонны сохранить за нами царский престол.

Грубость, наглость, гордыня этого молодого царя могли бы возмутить кого угодно, но оба его родственника уже давно успели узнать нрав Гиеронима, так как он еще в бытность правления деда проявлял дурные наклонности.

— Что же вы скажите посланцу Рима, государь? — осведомился Зоип.

— Какая разница, что я ему скажу! — вскричал Гиероним. — если он будет пугать нас войной, то придется воевать! Карфагеняне же не оставят нас без поддержки! У них самое лучшее войско, с которым они одерживают победы даже над римлянами! ДА и у Сицилии есть своя армия! Меня не страшит война!

— Позвольте напомнить вам о человеке, которого весьма высоко ценил ваш дед, — вдруг произнес Эдранодор, шагнув к царю. — Он умеет делать разные инженерные сооружения, в прошлом изучал математику в Египте. Он уроженец Сиракуз. Я говорю о старике Архимеде.

— Дед не жалел денег на его открытия, но я не понимаю, какая мне от него польза, — нахмурился Гироеним. — Всю жизнь я не любил учиться, и в особенности трудно давалась мне та самая математика, в которой преуспевает Архимед. Чем же он может помочь Сицилии в ее положении?

— На случай, если все же начнется война с Римом, прикажите ему создать такие сооружения, которые будут способны сдержать вражеский натиск, — только улыбнулся Эдранодор.

— Действительно, отличная мысль посетила твою глупую голову! — воскликнул Гиероним. — ДА будет так. Пусть ко мне непременно доставят Архимеда!

Очень довольный тем, что юноша согласился с его предложением, Эдранодор слегка подтолкнул локтем Зоипа. Гиероним, сам того не ведая, вполне мог попасть под их влияние.

— Я вас позвал для того, чтобы вы знали — никогда больше никто не будет навязывать свои советы царю Гиерониму! С тех пор, как я казнил Фрасона, я не позволю возвыситься при мне ни одному выскочке! — вдруг строго заявил Гиероним, словно вспомнив о том, для какой цели он послал за вельможами. — А теперь уходите. Оставьте меня до обеда в полном покое.

И он прикрыл глаза, сложив руки на животе. По его губам скользила лукавая ухмылка. Откинувшись в тень дерева, он наслаждался прохладой.

Постояв возле него несколько секунд, родственник и поклонились ему и зашагали к каменной лестнице.

Вдруг Гиероним окликнул их.

— Подождите! Зоип, у меня будет для тебя важный приказ. Мне необходимо, чтобы кто-то из числа моих придворных отправился ко двору египетского царя Птолемея на случай, если мне понадобится его поддержка в войне. Я хочу, чтобы это был ты, мой Зоип1 Тетя не будет возражать, ведь на то есть приказ ее царя! Так что собирайся в Египет.

Удивленный внезапным распоряжением Гиеронима, Зоип, тем не менее, не посмел ему перечить. Конечно, Зоипу было весьма нежелательно ехать к Птолемею, оставив жену, но он был обязан повиноваться.

Едва родственники удалились, оставив Гиеронима во дворе, как тот разразился им вслед громким хохотом. Ему нравилось быть царем. Теперь все трепетали перед его безграничной властью, и он осознавал свое могущество.

— Дед, все-таки ты поступил справедливо, не лишив меня трона! — воскликнул он, устремив взгляд к вершинам деревьев.

В этот час его переполняло веселье. Сжав кулак, он погрозил им солнцу, словно думая устрашить самих богов, а потом, упав в траву, вновь разразился хохотом.

Глава 18

Вечером Гиероним принял решение встретиться с Апием, римским посланником, но перед их свиданием велел доставить к себе Архимеда.

Молодой царь расположился на троне из белого мрамора, окруженный свитой, состоявшей из его юных товарищей, таких же беспечных, как и он.

Гиероним теперь принимал гостей в том зале, где еще недавно проводил такие же встречи его дедушка. Сменив тунику, закутавшись в тканный пурпурный плащ, он взирал на Архимеда, гордо подняв небольшую голову, украшенную ценной резной диадемой. Рука Гиеронима, сиявшая крупными перстнями, сжимала скипетр.

Глядя на этого наглого отрока, Архимиед не мог не испытать сожалений о почившем деде. Раньше царь Гиерон преклонялся перед математическими способностями Архимеда, помогая ему деньгами. Гиерон, в отличие от внука, всегда обдала глубоким умом.

— Мне говорили, что у тебя много разнообразных способностей, старик! — сказал Гиероним. — как ты сумел их приобрести?

Архимед лишь пожал плечами.

— Наверное, они передались от моего отца, государь. Он тоже был математиком.

— Знаешь, я всегда считал математиков людьми крайне никчемными. Я никогда не понимал вас. Но ты обладаешь склонностью к инженерии, и сможешь быть мне полезен.

— С удовольствием буду служить вам, мой господин, — поклонился Архимед. — Что нужно сделать?

Он уже достиг старости. Южное солнце высушило его лицо, оно было загорелым и сморщенным. Над круглым лбом вились жидкие пряди длинных волос. Впалые щеки покрывала неухоженная борода. Весь облик Архимеда обладал неаккуратностью, которая обыкновенно отталкивает людей. Очень худой костлявый, высокий он прибыл ко двору одетый в старую тунику, имевшую кое-где жирные пятна от масла. Но Архимед жил, не замечая собственной неухоженности, был всегда погружен в научные исследования, пребывая в непостижимых обыкновенным человеком изысканиях.

Однако, Гиерониму он показался отвратительным. Впрочем, царь не стал высказывать ему замечаний, а сразу же перешел к делу.

— Знаешь ли ты о том, старик, что назревает война с Римом?

— Нет. Как я могу это знать? Ваш дед всегда поддерживал союзнические отношения с Римом, и всегда подчеркивал, что с таким могущественным государством лучше не воевать.

— Но разве ты не слышал сплетен о войне? — резко произнес Гиероним.

— Я не внимаю сплетням, — ответил Архимед. — И даже признаюсь вам, государь мой, что мои уши почти всегда закрыты от речей родственников, так как голова постоянно занята математическими подсчетами.

— Удивительно то, как ты можешь в них что-либо понять, — вздохнул Гиероним. — В таком случае, от меня предстоит тебе узнать, что грядет война, в которой мы будем поддерживать сторону Карфагена. Да и война с римлянами у нас возникнет лишь потому, что я не хочу заключать с ними союз против Ганнибала. На мой взгляд, для нас будет выгоднее вступить в союз с победителями, ведь Ганнибал всегда торжествует над римлянами. Вспомним его недавнюю победу на Траземитском озере. Римлян там полегло боле пятнадцати тысяч. А разве прежде кто-нибудь наносил им такое поражение?! О, нет! Мы обязаны определить свою позицию в нынешней войне, и будет правильнее всего поддержать Ганнибала.

— Но чем я могу помочь вам, государь мой? — спросил Архимед.

В устремленных на него черных глазах Царя Гиеронима, сияло пылкое любопытство.

— У тебя ведь есть инженерные способности, так послужи своему народу, — сказал царь. — Сделай нам такие сооружения, которые мы сможем использовать во время осады нашего города врагами. Пусть они станут главной опорой Сиракуз.

Архимед согласно склонил голову.

— Конечно, мой государь. Полагаю, что при всей своей глупости, я сумею изобрести необходимые вам сооружения! Но их строительство обойдется весьма недешево.

— Я возьму все расходы на себя. Так же поступал и дедушка, не жалея средств казны для ученых изысканий, — хмыкнул Гиероним. — А теперь иди и приступай к осуществлению идеи. Я не могу тратить на беседу с тобой столько своего бесценного времени. Торопись! Возможно, что уже скоро нам потребуются твои сооружения. Учти, что если я пришлю за ними командиров, а ты еще не завершишь их, я велю тебя казнить.

Архимед удалился. Воодушевленный мыслями о создании оборонных сооружений, он не испытывал страха перед царской угрозой, ибо его уже занимали образы, которые ему лишь предстояло создать.

Когда математик ушел, Гиероним приказал рабам приготовить колесницу, запряженную четверкой белых лошадей, собираясь прокатиться по Сиракузам перед сном.

Незадолго до своего отбытия, он послал за римским гостем — Апием, намереваясь уделить ему как можно меньше времени.

Как только посланник Рима вошел в зал, Гиероним лениво ударил скипетром по ладони и велел говорить, что за нужда была у Апия посетить сицилийского царя.

— Видишь ли, я сейчас еду в Сиракузы, чтобы развлечься, — сказал Гиероним, вставая с трона и направляясь к высоким дверям. — Пока я буду собираться, ты можешь передать мне все, что считаешь необходимым.

Изумленный его наглым поведением, Апий смутился. Но, преодолев внутренне возмущение, он решил поступить так, как ему велел царь

— Я в Сиракузах не по собственному желанию, — ответил он. — Простите, если этот визит огорчителен для вас, но мой народ, изъявив свою волю, прислал меня к вам, дабы я передал послание.

Передав скипетр кому-то из присутствующих, Гиероним зашагал по коридору к выходу во двор.

Наступал мягкий вечер. С моря дул легкий ветерок. от которого воздух становился более терпким.

Во дворе в колесницу рабы впрягли четверку белых лошадей.

— Демос недоволен моим поведением. Лишь боги смеют разъезжать с таким почетом, — самодовольно произнес Гиероним, не поворачиваясь к Апию.

— А у нас в Риме триумфаторы всегда так, а не иначе выезжают в город, — заметил Апий, но царь словно пропустил его слова мимо ушей.

— Итак, что передает мне твой народ, Апий?

— Мы хотим предложить защиту Сицилии от возможного вторжения Ганнибала и поддержку вашему престолу, если вы согласитесь заключить с нами союз, — молвил Апий. — Что до карфагенян, то смею предостеречь вас от их коварства. Доверять им нельзя. Сколько раз они обманывали союзников. Неудивительно, что им свойственно предательство, ведь финикийцы всегда были склонны ко лжи. В тоже время на римлян вы и прежде могли положиться. Ваш дедушка много лет жил под нашим покровительством.

— Ты прав, Апий, — вдруг согласился Гиероним. — До самой смерти деда мы были в союзе с Римом. Но, неужели пунийцы настолько коварны, что могут обмануть даже царя?

— Без сомнений, государь.

Вскочив на колесницу, Гиероним крепче запахнул пурпурный плащ. Впереди него место занял изысканно одетый возница.

— В таком случае моя Сицилия поддержит римлян, — воскликнул он и улыбнулся посланнику. — Так и передай своему народу. Я последую примеру дедушки!

Повернувшись к вознице, Гиероним приказал ему:

— А ну, вперед!

Ворота открылись. Загудели изогнутые трубы. Колесница торжественно выехала со двора.

Апий в недоумении смотрел ему вслед. Посланник не мог понять, как Гиероним так быстро принял сторону Рима, ведь он предполагал, что ему придется уговаривать царя не заключать союз с пунийцами. К тому же, было очевидно, что Гиероним мог столь же стремительно перейти к карфагенянам, если это вдруг покажется ему более выгодным.

Но правда заключалась лишь в том, что Гиерониму было безразлично, чью сторону принимать, лишь бы ему давали по-прежнему легкомысленно веселиться.

Однако Апий решил все же передать известия о решении царя в римский сенат, предоставив представителям народа право думать, можно ли доверять Гиерониму.

Перед восходом он оставил Сиракузы. Уезжая, он видел окна, горевшие в покоях царя. Это Гиероним пировал со своими товарищами, встречая наступавшее утро за кубками вина.

Глава 19

Битва при Траземитском озере стала для римлян самым тяжелым поражением с начала войны. На окутанных туманами берегах полегла огромная часть их прежде могучей армии. Вести о тех событиях облетели всю республику. Везде возносились молитвы богам с просьбами о пощаде, совершались возлияния, приносились многочисленные жертвы, но все было бесполезно. В сердцах римлян поселилось отчаяние. Многие думали, что могущественные боги отвернулись от них, отдав на уничтожение врагам.

Подобно остальным, Сципион усердно молился о спасении Рима, но теперь он не мог, как прежде, часто бывать в храме Юпитера Капитолийского, так как находился в войске консула Павла, вдали от родного города. Ему уже исполнилось двадцать лет, и его отец весьма благосклонно относился к его участию в походах. Сам же Публий по-прежнему находился в Испании, где со своим братом отражал нападения иберийцев, которые в большинстве приняли сторону Гасдрубала Барки.

В тоже время, Павел, узнав о событиях на Траземитском озере, повел легионы к небольшому поселку Канны, где по слухам разместились враги. Устроив стоянку на возвышенности, консул ждал очередного сражения.

— Куры, которых я привез с собой, уже три дня отказываются от корма, что считается скверным предзнаменованием, — сказал Павел, прохаживаясь по лагерю.

Сципион шел рядом, в числе сопровождавших его солдат. Удивившись тому, что Павел придает столь большое значение курам, он, тем не менее, предпочел ничего не говорить ему.

— Ганнибал может вновь одержать над нами победу, — заметил какой-то претор.

— Трудно что-либо предположить, — вздохнул Павел.

— Прошу вас не говорить о собственных сомнениях легионерам, ибо они должны верить в вашу победу! — проговорил Сципион.

— Разумеется, юноша, — ответил Павел.

У консула была гибкая стройная фигура, бледное лицо с тонким носом с горбинкой и черные короткие прямые волосы. Власть он делил со вторым консулом Теренцием Варроном, с которым ему приходилось поочередно командовать войском. В тот день командование принадлежало Варрону. В отличие от Павла, второй консул имел нрав яростный, кипучий и нетерпеливый.

Несколько дней назад римляне из-за Варрона едва не пострадали, купившись на хитрость, подстроенную Ганнибалом. Оставив свой лагерь брошенным, в качестве приманки для врагов, карфагеняне затаились за соседними холмами, ожидая, что Варрон введет к ним свои легионы. Там бы

римлян непременно ждала кровавая резня, после которой вряд ли бы многие уцелели. Но командование вовремя перешло к Павлу, и тот запретил солдатам входить в лагерь, уповая на своих кур, отказавшихся от корма.

Догадавшись, что хитрость не удалась, Ганнибал увел свои отряды к реке Ауфиду, но консулы настигли его. Теперь в лагере римлян готовились к новой битве.

— Завтра Варрон получит командование, но, все же, в первую очередь, мы бы хотели подчиняться вам, — сказал Лентулл, военный трибун, сопровождавший в походе консула Павла.

— Я жажду верить в то, что боги могут внезапно послать нам победу, — ответил Павел, поднявшись на вал. — Даже, несмотря на дурное предзнаменование, о чем я говорил.

Окинув взглядом Апулию, Сципион разглядел вдали, за холмами, огни костров, пылавших во вражеском лагере. За частоколом, которым была окружена римская стоянка, полным ходом шла подготовка к сражению, однако вокруг сама природа представала в удивительно прекрасном обличии. В глади Ауфида отражалось зарево факелов, сиявших вдоль частокола. Далее, Ауфид сворачивал за линию холмов, поросших кипарисами. Их вытянутые кроны тонули во мгле.

«Кипарис — это дерево мертвых», — внезапно подумал Сципион, и его сердце сжалось от мрачного тягостного предчувствия.

— Через несколько часов здесь решится наша участь, — молвил Павел.

— По крайней мере, вы осмотрительный командир и не будете совершать безрассудства, каких можно ждать от Варрона, — сказал Сципион.

— Не сомневайся, он не останется в стороне, — усмехнулся Павел, и его черные большие глаза засияли. — О, нет! Не такой это человек, чтобы просто довериться моему командованию. Когда я запретил нам входить в брошенный лагерь Ганнибала, Варрон открыто называл меня трусом. Но в итоге оказалось, что пунийцы ждали за холмами нашего вторжения в свой лагерь, чтобы потом перебить.

— Но теперь нам предстоит сражаться лицом лицу, и это воодушевит легионеров, — заметил трибун Лентулл.

Глубоко вдохнув потоки теплого воздуха, Сципион вдруг уловил движение ветра.

«Это вольтурн!» — мелькнула у него мысль. — «Если он не переменится до утра, нам будет плохо, ибо мы вступим в сражение, встретив песок, который его порывы устремит нам в лица! В отличие же от нас Ганнибалу ветер подует в тыл».

Повернувшись к Павлу, Сципион хотел было высказать ему мнение по поводу ветра, но в это время Лентулл начал обсуждать стратегию предстоявших действий, и консулу стало не до юноши.

Вновь взглянув в сторону лагеря пунийцев, Сципион вспомнил то, что ему пришлось услышать о Траземитской битве. Консул, командовавший в том сражении римскими легионами, погиб под вражеским оружием и так и остался не погребенным, ибо его тело не было найдено. Пятнадцать тысяч человек осталось лежать на берегах Траземитского озера, десять тысяч спаслось бегством. Если римляне вновь встретят поражение, Ганнибал, вполне возможно, выступит на Рим.

— Неужели, о, Юпитер, ты допустишь, чтобы дети твои оказались в полной власти Карфагена, чтобы они попали в рабство, чтобы гибли в стенах родного города? — прошептал Сцпион, подняв голову к небу, где ярко светили звезды. Он старался донести до Юпитера свои мольбы, полагая, что посланные с такой глубокой верой, они непременно достигнут верховного бога.

Потом он посмотрел на линию высоких холмов, за которыми располагался небольшой поселок Канны, где население составляли в основном бедняки. Почва вокруг была песчаная, сухая, грубая. Порыв вольтурна заставил Сципиона поежиться от нервного напряжения.

— Сципион, ты будешь находиться под моим непосредственным командованием, — сказал Павел. — Твоя турма последует сразу за турмой Лентулла.

— Я в вашем полном распоряжении, консул, — поклонился Сципион.

Оставив вал, Павел пошел в сторону своей походной палатки.

— Взывайте к богам! Молите их о заступничестве! Помните, что уступив завтра пунийцам, мы впустим Ганнибала в Рим! — крикнул он командирам, которые его сопровождали.

— Боги отвернулись от нас! — воскликнул Лентулл. — А я предпочитаю не взывать к тем, кто меня предал!

— Перестань богохульствовать! — строго произнес Сципион. — Кому, как ни мне, знать о могущественной силе наших богов!

— Неужели ты будешь делать мне замечании! — засмеялся трибун, зашагав в сторону костров.

Сципион не любил гневаться долго. Приведенный в негодование богохульствами Лентулла, он сумел быстро взять себя в руки и успокоиться.

Прохаживаясь по лагерю, он не мог сомкнуть в эту ночь глаз. Нагрудник его панциря тускло сиял серебряным ликом Беллоны, которая завтра, вновь, как и прежде, выступит его защитницей. Но будет ли победа ждать римлян при Каннах, Сципион не знал. Впервые его мучили столь дурные предчувствия. Он вспомнил Рим и свою мать, которая ждала его возвращения. Участь Помпонии будет столь же печальной, как и участь других его соотечественников, если Ганнибал захватит Рим. Постаравшись понять свои чувства, Сципион заметил, что страха перед предстоящей завтра битвой он не испытывает. Его весьма радовало то, что он будет под командованием Павла, а не Варрона.

До утра он сидел у вала, не в силах заставить себя заснуть. Его преследовало волнение. Дыхание было тяжелым. Сердце гулко стучало в груди. За час до сигнала к началу построения он был полностью готов к битве.

Глава 20

Ветер так и не переменился. Утром он усилился и дул в лица легионерам, построившимся на берегу Ауфида.

Находясь рядом с консулом Павлом, в его турме, Сципион поднял голову, ощущая горячее жесткое дуновение враждебного вольтурна. Римляне тоже чувствовали колючее дыхание ветра, несущего облака песка.

Павел командовал правым флангом, на котором находился Сципион. Варрон взял на себя левый фланг.

В отличие от них Ганнибал занял очень удобные позиции. Впереди он выстроил иберийскую пехоту. Иберийцы находились и в числе его всадников под руководством Гасдрубала Барки, прибывшего для участия в битве.

Кроме обоих братьв Ганнибала среди его командиров был Гасдрубал Гиска, а также ветеран первой войны, боевой товарищ Гамилькара — Магарбал. Ему были доверены африканские конники.

Варрон сохранял презрительное хладнокровие, словно не замечая военной мощи врагов. Подняв руку, он отдал приказ начинать битву. Загудели трубы.

Принципы на первой линии пехоты устремились на неприятеля. Легковооруженные отряды сошлись в центре поля. Впрочем, их драка длилась недолго, так как правый фланг пунийцев под командованием Магарбала, направил в бой своих всадников.

— Гастаты! — прицедил сквозь стиснутые зубы Варрон.

Повинуясь его распоряжению, копейщики бросились в гущу сражения.

Между тем, Павел вывел на поле боя свои турмы.

Везде, как и несколько лет назад, Сципион видел разъяренные лица сражавшихся, гримасы боли, взгляды, исполненные безумия или страха. Выхватив гладиус, он вступил в схватку с врагами.

Тем временем, пехота, разместившая в середине войска Ганнибала, была стеснена манипулами Варрона и немного отступила вглубь своего тыла. Но Ганнибал сохранял спокойствие, зная, что благодаря его плану, пунийцы смогут восстановить перевес в битве. Усмехаясь, он наблюдал за тем, как принципы, а следом за ними гастаты и ветераны, войдя в его тыл, оказались в кольце внезапно сомкнувшихся флангов. Началась жестокая резня. Те пехотинцы, что не проникли в ряды карфагенян, ринулись назад, отступая от войска врага.

В те же минуты к легионам Варрона, вступившим в схватку на левом фланге, подъехали нумидийские конники, бросая под копыта лошадей оружие.

— Dare! — воскликнули они.

— Если вы сдаетесь в плен, мой приказ вам ждать в тылу! — ответил Варрон.

Нумидийцы согласно закивали. Расступившись, освободили в своих рядах проход, позволяя вражеским всадникам проследовать в тыл.

Варрон не испытывал никаких подозрений. Более того, в его душе вдруг шевельнулась гордость, вызванная тем, что легионеры смогли испугать нумидийцев, заставив их сдаться. Однако очень скоро он убедился, что африканцы нагло обманывают его.

Едва проникнув в строй римских всадников, пленники стали выхватывать из-под плащей спрятанные мечи. Несколько солдат были тотчас ими убиты.

— Пунийская хитрость! — в отчаянии вскричал Варрон, срочно отдавая приказ сомкнуть строй турмы и зажать нумидийцев среди всадников. Но враги уже успели повернуть лошадей и сейчас скакали к своим отрядам.

— За ними! — воскликнул Варрон.

По его команде римляне решились преследовать врагов, но были встречены залпами дротиков, которые заставили их отступить.

Почти одновременно на правом фланге шла жестокая резня. Сципион, увидав дротик, пробивший шлем консулу Павлу, ехавшему впереди него на лошади, немедленно бросился к нему на помощь. В памяти юноши до сих пор оставались те обстоятельства, при которых он спас жизнь своему отцу. Сейчас на его глазах в похожей ситуации находился человек, под чьим командованием он сражался.

Спрыгнув с лошади, Сципион, словно не замечая кипевшей вокруг битвы, стащил Павла на землю. Лицо консула было залито кровью. Сняв с него шлем, юноша прислонил его спиной к большому камню, стараясь укрыть от залпов дротиков.

Заметив, что Павел получил ранение, к нему устремился Лентулл. Рана оказалась очень опасной. Дротик застрял в шлеме, но острие разрезало затылок.

— Взять под защиту консула! — вскочив, крикнул Сципион солдатам.

Его голубые глаза горели смелостью. От прежних сомнений не осталось в тот миг и следа. Глядя на него, полного уверенности, бесстрашного, юного, легионеры последовали его примеру. Оставляя лошадей, они образовали вокруг Павла прочный строй, защищая его от возможных нападений.

— Лентулл! — прошептал Павел, вцепившись окровавленными пальцами в плечо трибуна. — Кому как не тебе известна моя верность Риму. И вот я погибаю за родину, среди таких же солдат, как я сам.

— Не умирай, — горестно произнес Лентулл. — кто же поведет нас в новые бои с врагами! Ты ведь наш консул.

— Рим даст вам других консулов, — ответил Павел слабея. — Отведи людей в Капую.

Судорога пробежала по его телу. Рука безжизненно скользнула по плечу Лентулла и упала на землю. Откинувшись назад, Павел закрыл глаза. Пощупав его пульс, трибун понял, что безжалостная смерть забрала его в загробный мир.

В то же время паника охватила римские легионы, и началось беспорядочное бегство с поля боя. Поднявшись, Лентулл постарался привести солдат к дисциплине, но тщетно. На него уже никто не обращал внимания. Гибель Павла привела войско в смятение.

Что же до второго консула, то Варрон, который прежде гордился своей смелостью, теперь возглавлял ряды тех, кто с позором бежал, спасаясь от натиска пунийцев.

Глядя на происходившее, Сципион не мог сдержать поток слез, хлынувший из его очей. Это были следы отчаяния, ибо он видел, что Ганнибал вновь торжествует над римлянами. Ему стало стыдно за своих товарищей, убегавших с места сражения. Но главное, он оплакивал участь родины, которая постепенно переходил во власть карфагенян.

Опустившись на колени, он рыдал, взывая к могущественным богам, на коих так уповал.

— О, великий Юпитер, отец наш! Я верю, что ты силен, повернуть результаты войны в нашу пользу! Прошу тебя, как жалкий раб твой, смилуйся над нами, — простонал он, сквозь слезы глядя в чистое раскаленное небо.

Вокруг него все еще кипело сражение, но уже сейчас было понятно, что его можно считать завершенным. Почти все легионы потоком отступали. Ему пришла в голову мысль сражаться до смерти, чтобы разделить участь консула Павла, но он вспомнил о Помпонии, и поэтому ему тоже пришлось присоединиться к отступавшим.

Римляне бежали, спасаясь от оружия врагов. Бросив даже свой лагерь, они беспорядочно оставляли Канны. Эта битва оказалась почти столь же беспощадной для них, как и недавняя кровавая резня при Траземитском озере. Многие тысячи сограждан Сципиона остались лежать мертвыми, залитые собственной кровью на холме вблизи небольшого апулейского поселка. Лагерь римлян, спешно покинутый ими во время бегства, перешел к их противникам. В те дни у людей складывалось впечатление, будто уже ничто не отвратит неминуемого вторжения Ганнибала в столицу. Все понимали, что это вторжение означает гибель республики.

Глава 21

После сражения Ганнибал осмотрел лагерь римлян. В особенности внимательно он изучил палатку, принадлежавшую Павлу. Распознав ее среди других по знамени с серебряным орлом, воткнутым в землю рядом с входом, он вошел внутрь.

— Второй консул жил в шатре на другом берегу реки, — сообщил кто-то из пленников, сопровождавших Ганнибала.

— Я всегда с почтением относился даже к вражеским представителям власти, — сказал Ганнибал задумчиво.

Он окинул взглядом скромную обстановку палатки, потрогал рукой запасной панцирь, лежавший в углу и подошел к каменным фигуркам пенатов, которых консул привез с собой из Рима.

— Вы не помогли ему, — вздохнул Ганнибал, опустив голову.

— Можно ли будет попросить в Риме выкуп за меня? — робко спросил пленник.

— Нет. Прежде я уже отпускал римлян домой за деньгами, которые мне пересылало ваше Народное собрание, но впредь этого не будет, — возразил Ганнибал.

Испуганный услышанным, пленник все-таки посмел спросить у него:

— Почему же нет, о, Ганнибал?

— Причина в том, что я иду на Рим и намерен взять его. Для меня неважно, сколько времени займет осада. Отныне вы станете называть меня господином.

Низкий голос Ганнибала звучал по обыкновению ровно, но все, что он проговорил, привело пленников в отчаяние.

Оставив палатку, он вышел на улицу. Уже наступила ночь, но среди его войска царило восторженное возбуждение. Недалеко несколько нумидийцев бросали корм подбежавшим курам. Смеясь, африканец громко обсуждали между собой победу. За прошедшие годы Ганнибал изменился внешне, ибо полностью ослеп на правый глаз. Это было последствие перенесенной лихорадки.

— Мы нашли тело консула, — сообщил подошедший к Ганнибалу Магарбал.

Это был загорелый, крепкий мускулистый пуниец, достигший уже зрелого возраста. Густые кудри обрамляли его худое лицо, большие глаза горели упрямством, крупный нос придавал чертам грубость, а подбородок покрывала короткая борода.

— Его необходимо похоронить с почестями, — молвил Ганнибал. — А потом мы пойдем на Рим, чтобы получить целиком всю республику.

Подозвав Магона, он приказал подать ему золотую диадему, которую пунийцы приняли в дар от царя Малой Азии Антиоха Селевкида. Прежде Ганнибал ни разу не одевал ее, но сейчас почувствовал, что обстоятельства вынуждают его подчеркнуть свое превосходство над другими командирами. Сегодня пунийский лидер впервые наденет диадему, чтобы торжественно проводить в загробный мир консула Павла.

Приняв диадему из рук Магона, Ганнибал, украсив ей голову, подозвал второго брата.

— В нашем походе на Рим мы будем весьма нуждаться в твоей помощи, Гасдрубал. Однако, не забывай, что более всего я нуждаюсь в тебе в Испании. Возьми с собой Гасдрубала Гиску. Он умеет вести дела с иберами.

— Я всегда буду верно служить тебе, брат, — ответил Гасдрубал Барка.

В его очах горела такая твердость, что Ганнибал нисколько не сомневался в его искренности.

Между тем, тело консула готовили к погребальному обряду. В центре лагеря была сложена высокая груда древесины, которую Ганнибал собирался торжественно поджечь, когда на нее возложат убитого Павла. Учитывая тяжелые походные условия, было ершено обойтись без кипарисовых венков и траура.

Но, все же, Ганнибал накинул поверх кольчуги свой любимый черный плащ, отделанный по краям серебряным орнаментом.

Ложе с консулом положили на костер, сложив ему руки на животе. На лице Павла, бледном и покрытом следами крови, застыло выражение полного спокойствия, словно война больше не тревожила его. Глаза закрыты, нос заострен, губы плотно сжаты. Смерть не оставила прежних страстей в его внешности, лишив человека былой кипучей натуры.

Поднявшись на груду древесных поленьев, Ганнибал внимательно разглядывал своим зрячим левым глазом консула и думал о неизбежности смерти.

— Боги внешнего мира немилосердны даже к младенцам, потому, что удивительного в том, что они забирают к себе смельчаков? Теперь ты далеко за водами Ахерона, Павел! — прошептал он и жестом велел положить на костер знамена, окружавшие консульский шатер, чтобы те сопровождали плавание Павла по загробной реке Ахерон.

После этого он бережно положил на грудь консула его щит, найденный рядом с телом.

— Вы, римляне, храните веру в Элизиум, где блаженствуют души праведные. Думаю, что твоя смелость откроет тебе врата в лучшие миры, чем этот, — сказал он и, зажмурившись, начал громко читать по латыни погребальные молитвы, сам взяв на себя в этот час обязанности жреца. Ему подали факел. Пленные римляне, присутствовавшие при погребении консула, горько заплакали. Некоторые отворачивались, чтобы не видеть того, как огонь поглотит тело Павла.

Запалив груду древесины, Ганнибал бросил факел в огонь и принял в руки кубок с вином. Высоко подняв его, он отчетливо, страстно и жестко произнес просьбы к покровителям мира мертвых, а затем совершил возлияние, выплеснув вино в костер.

От горящего ложа шел черный густой дым, окутывая силуэт Ганнибала. Возведя взгляд к небу, он продолжал молиться, но теперь его голос звучал уже тише, чем раньше.

Огонь поглотил погребальное ложе. Спустившись к подножию костра, Ганнибал думал о внезапности смерти. Погибнуть в битве он считал лучшим способом завершить жизнь. Но он знал, что далеко не всегда влиятельные люди, чья власть становилась равной царской, а имена гремели по всему миру, могли рассчитывать на такую смерть.

— Смерть от руки врага в бою похвальна! — пробормотала он. — Но как ее сподобиться, если ты уже не просто солдат, находящийся в подчинении? Консулы не часто становятся жертвами вражеского оружия, а цари в наши дни почти никогда не удостаиваются такой милости богов. Я не хотел бы погибнуть в плену у неприятелей, быть покрытым позором, сопровождать чей-то триумф. Пасть в сражении было бы для меня наградой. Вот истинно сладкая гибель. Но предчувствие подсказывает мне, что я найду совсем другую участь, поэтому боги берегут меня в сражениях.

Он не считал Павла могущественным противником, но, зная о его осторожности, уме и несогласии со вторым консулом, из-за свойственной тому чрезмерной ретивости, не мог не отнестись к нему с должным почтением. К тому же Ганнибал с детства научился достойно вести себя с теми, кто имел власть, поэтому любое могущество он считал волей богов, даже если она вершилась через сенат.

Он верил, что за смелость можно получить венец праведника. Находясь на римской земле, он был вынужден признавать культы италийских богов, и знал проведения обрядов. Но, все же, для него главной всегда оставалась религия финикийцев. Он помнил и свое обещание, данное Мелькарту. Если боги помогут ему взять Рим, Мелькарт удостоится возведения грандиозного храма, который затмит храм Юпитера Капитолийского.

— Ты боишься смерти, Гасдрубал? — спросил он у брата, не в силах оторвать взгляд от погребального костра.

— Иногда боюсь, — признался Гасдрубал. — Во время битвы меня охватывает возбуждение, и я почти не вспоминаю о ней, но перед сражением мысли о том, что я могу погибнуть, бывают неотступны. И тогда я очень боюсь смерти, как все люди.

— Не все ее боятся, — возразил Ганнибал. — Для некоторых смерть это способ освободиться от мучений из –за позора или возможность избежать лишнего зла. А еще есть люди, жаждущие погибнуть ради своей родины. Они, не боясь, рискуют всем, в том числе собой. Представь только, как много героев способны выступить против нас под угрозой быть убитыми.

— А сам ты, брат мой, боишься умереть? — тихо произнес Гасдрубал Барка.

— Нет, — ответил Ганнибал. — Ведь я верю в то, что мои заслуги на земле добыли мне громкое имя и в загробном мире. Но я боюсь утратить лавры, боюсь встретить позор, боюсь вместо восторгов найти в Карфагене презрение.

Не отрываясь, он смотрел на то, как огонь полностью поглотил тело консула, и оно было закрыто теперь густыми облаками черного дыма, который высоким столбом поднимался в ночное небо.

— Я хочу дать тебе кое-что, брат мой, — вдруг промолвил Гасдрубал, достав из-за пояса небольшой туго связанный мешочек. — Находясь недавно в Испании, я отнял яд у вождя илергетов, который хотел с его помощью избежать казни за предательство. Проверив яд на своем рабе, я убедился в том, что он быстро действует. С тех самых пор я решил хранить его при себе на тот случай, если мне придется покончить с собой. Но услышав, как важно для тебя, нашего генерала, избежать позора, я хочу отдать яд тебе, чтобы ты сам мог выбрать час своей смерти, ни дожидаясь решения богов.

— Думаю, что это поступок искренне любящего меня брата, — с признательностью сказал Ганнибал, взяв из рук Гасдрубала мешочек с ядом.

Спрятав яд под кольчугу, он вновь взглянул на полыхавший огонь. Среди этого горячего зарева давно исчезли обуглившиеся кости Павла. Но пунийцы, придерживаясь обряда, подбрасывали в костер древесину, чтобы поддерживать горение. Костру предстояло пылать всю ночь, чтобы от тела остался лишь прах.

До восхода Ганнибал стоял у огня, думая о собственной участи. Но с наступлением утра, когда на потухших углях виднелся лишь пепел, он приказал своим отрядам притупить к сборам. Впереди их ждал поход на Рим.

Глава 22

Покинув сражение, Варрон с остатками своих легионов ходил по соседним лесам, но узнав о новой стоянке в Канусие, он отправился к уцелевшему войску, чтобы соединиться с ним. Он прибыл в Канусий спустя неделю после битвы.

Созвав центурионов, преторов и трибунов в спешно устроенном шатре, он предложил вернуться в Рим, чтобы заняться его обороной.

— Консул Павел остался лежать мертвым под Каннами. Теперь будет назначен временный диктатор, а потом — выборы! — говорил он.

— По слухам, Ганнибал тоже решил идти в Рим, — заметил Сципион, который всеми силами заставлял себя не гневаться на Варрона за его трусость. — И если вы бросите Рим на произвол случая так же, как уже бросили консула Павла, скоро пунийцы зажгут на наших улицах тысячи погребальных костров.

— Вы упрекаете меня в отсутствии смелости, юноша?! — воскликнул Варрон.

Но Сципион не считал нужным лицемерить и притворяться перед ним.

— Увы, но ваши турмы были первыми среди тех, кто постыдно бежал с поля боя! — твердо ответил он. — И вы показали дурной пример остальным.

Варрон громко засмеялся. Ему весьма не нравился этот слишком горячий двадцатилетний молодой человек, который, по его мнению, еще ничего не понимал ни в жизни, ни в ведении боевых действий, ни в политике.

— По вашему было бы лучше, если бы легионы остались лежать при Каннах, присоединившись к тем, которые пали при Траземинском озере?! Тогда кому же защищать Рим от врагов?!

— Говорят, что сражаться с Ганнибалом хотят все меньше людей, предпочитая заключить с ним мир, — вмешался какой-то центурион.

— Поэтому вокруг все больше изменников! — огрызнулся Сципион.

— Подчас поиск мира способствует сохранению жизней многих граждан, — заметил Варрон.

— С Ганнибалом не может быть мира. Не для этого он пришел в Италию! Ему нужно покорить здешние земли, уничтожить республику и сделать нас частью Карфагена. А те, кто заключал с ним временные перемирия, следует считать трусами, которые боятся за свои жизни, ибо считают, что у пунийцев над нами огромное превосходство.

— Но разве это не так?! — воскликнул Варрон. — Ведь даже битва при Каннах, в коей вы сами недавно участвовали, должна была вас убедить в том, что пунийцы непобедимы.

Вспомнив жестокое сражение, натиск войска пунийцев, кровавую резню, Сцпиион покачал головой. Он не мог с определенностью сказать, почему до сих пор в его сердце жила вера в силы римлян. Эту веру он хотел бы внушить своим согражданам, но старшие командиры не позволяли ему взять на себя командование хотя бы одной турмой. Его воспринимали лишь как деятельного смелого, умного, но пока еще слишком молодого человека.

— Я точно знаю, что боги полностью на нашей стороне, и очень скоро все смогут в этом убедиться, — уверенно сказал он.

— Когда?! — вскричал Варрон. — Где же боги, если Ганнибал собирается войти в Рим?

— Боги никогда этого не допустят, — твердо возразил Сципион.

Перед ним, в мыслях, — словно пролетела вереница

войн, в ходе которых римляне отстаивали свой город от вторжения неприятелея. Он представил былых героев прошлого, сейчас находившихся в забвении, но от этого не лишенных заслуг.

— Почему вы так убеждены в благоволении богов? — спросил Лентулл, — который сидел в дальнем углу, погруженный в мрачные раздумья.

До сих пор он думал о Павле, погибшем, как и многие простые легионеры, на поле боя.

— Я всегда их глубоко почитал, — улыбнулся Сципион. — И знаю, что они не оставят без поддержки того, кто так горячо перед ними преклоняется.

— Но и пунийцы верят в богов! — ехидно сказал Варрон.

— Пунийцы находятся на чужой территории, где власть принадлежит римским божествам, — возразил Сципион.

— Никто уже не рассчитывает на богов! — воскликнул Метелл, молодой патриций, принадлежавший к одному из лучших родов. — Знатные юноши хотят ехать за море, к другим царям, чтобы искать у них защиты вместо того, чтобы идти на войну!

— В таком случае, истинные враги Рима вовсе не пунийцы, а подобные тебе изменники! — горько засмеялся Сципион, которому стало больно от слов Метелла.

— Нас спасут не твои могущественные боги, а цари других государств! — ответил Метелл.

И тут Сципион проявил такой взрыв негодования, какого никто из присутствуюших от него не ожидал. Выхватив гладиус, он бросился на Метелла и приставил ему оружие к самому горлу. Собравшиеся замерли от неожиданности. Они не могли даже предположить, что Сципион способен на угрозы.

— Слушай меня, Метелл! Ты немедленно дашь обещание Юпитеру Всеблагому, что никогда не покинешь пределы нашей республики, исключая случаи, когда ты будешь обязан сопровождать римское войско! И вы все дадите такое же обещание! — вскричал Сципон, окинув горящим взглядом испуганных молодых легионеров.

— О, да, Сципион! Мы обещаем! — отвечали они. — Но отпусти Метелла! Не убьешь же ты его, в самом деле!

Взбодрившись от их поддержки, Метелл хотел было оттолкнуть от себя гладиус Сципиона, но острие крепче прижалось к его горлу.

— Я отпущу Метелла не раньше, чем он даст обещание!

— Приказываю вам, Сципион, не причитайте ему вред! Повинуйтесь мне. Я все еще консул! — вмешался Варрон.

— Увы, но ваше консульство погибло при Каннах, — сказал Сципион. — В Риме, быть может, уже назначили диктатора. Поэтому я не отпущу Метелла, пока он не пообещает мне не покидать нашу республику.

— Юпитер Всеблагой! О, да! Я обещаю, Юпитер, не покидать Рим, если меня не привлечет участие в боевом походе моего народа! — крикнул Метелл.

Спрятав гладиус в ножны, Сцпипион печально посмотрел на Варрона и стремительно вышел из шатра.

Царила глубокая ночь, но Канусий не спал. Возле шатра возвышалась каменная вилла, предоставленная в пользование консульского войска. Она принадлежала жене какого-то сенатора, которая из чувства патриотизма, взяла на себя расходы легионеров. Возле виллы горели костры.

Издали Сципион наблюдал за появившейся у ворот сенаторской женой. Про нее говорили, что она происходила от этрусков, что становилось очевидным при рассмотрении ее прекрасной внешности. Ей было около тридцати лет, она обладала длинными темными вьющимися волосами, высоким ростом и красивым тонким лицом. Большие черные глаза ярко сияли из-под сени густых ресниц. Смуглая кожа выдавала в ней кровь этрусков. Впрочем, она следовала обычаям и одевалась по моде римских женщин. В этот вечер на ней был белый хитон с длинными рукавами, плащ и легкие сандалии.

Сципион видел ее впервые, хотя много знал о ее благодеяниях войску. Глядя на нее, он успокоился после внезапной стычки в шатре. Заметив, что он смотрит на нее, молодая женщина улыбнулась и махнула рукой в его сторону.

— Меня зовут Буса. Это этрусское имя, — сказала она. — Я жена римского сенатора, но мы часто живем в Канусии.

— По отцу в моем роду тоже были этруски, но я ничего от них не унаследовал, — ответил Сципион.

Окинув взглядом его наружность, Буса вновь улыбнулась.

— У тебя голубые глаза, свежий румянец и белая кожа. Но в твоей груди бьется сердце этруска. Поэтому ты уже в столь юном возрасте отважно воюешь с врагом. Римляне в отличие от нас отдают предпочтение зрелости, считая, что она приносит заслуги. Но мы любим кипучий огонь молодости, — проговорила она.

Ее темные ласковые глаза заставили бешено забиться сердце в груди Сципиона. Находясь рядом с ней, он позабыл о поражении войска, о гибели Павла, о походе врагов на его родной город.

Прежде, живя в Риме, он часто ловил себя на мысли, что его сильно влекут прекрасные девушки, которых он видел вокруг. Иногда он посещал дома шлюх, которые дарили ему плотское наслаждение. Но разговаривая с Бусой, чувствуя, как в его жилах закипает волнение, он впервые стыдился показать возникшие чувства.

— Мы скоро отбудем в Рим, чтобы не стать слишком тягостными для вашего мужа, — промолвил он.

— Но богатство, которое я жертвую на содержание войска вовсе не мужа, а мое! — хмыкнула Буса. — Тем не менее, вам все же придется ехать в Рим, чтобы спасти нас от пунийцев. Как твое имя, юноша?

— Публий Корнелий Сципион.

Увидав его этрусский щит, Буса провела по орнаменту своими гибкими пальцами.

— Как к тебе попал этрусский щит? — спросила она.