Бесплатный фрагмент - Жизнь обязательно будет

Предисловие

Они выстояли, словно ветви деревьев, которые сильный, холодный ветер с дождём нещадно клонил к земле, не позволяя им подняться. Там, у земли, эти ветви начнут свою новую жизнь. Эта жизнь будет совершенно другая, но она обязательно будет.

Эльвира Юдина

Память. Что это? Думаю, многие задаются подобным вопросом. Память хранит всё: чувства, эмоции, сцены из жизни — яркие и тусклые картинки, воспоминания из детства. Предаваться воспоминаниям — словно смотреть многосерийный фильм, в котором ты сценарист, актёр и зритель одновременно.

Память. Как же с ней поступить? Что же делать с этими воспоминаниями? Помнить или лучше забыть? Иногда хочешь забыть — всё, что ранило, приносило слёзы, горе, душевную боль и разочарование — но не можешь. Стараешься вспомнить радость, тепло, нежность любимых рук, смех детей — но эти воспоминания тревожат душу до слёз, и порой даже нет желания бередить свою память. Ведь от радостных воспоминаний горечь утрат, потерь и разлук становится ещё сильнее. Ты вспоминаешь о тех родных, друзьях, знакомых, которые сегодня могли бы жить, любить и радоваться. Но им уже не суждено.

Почему-то всё в этой жизни делится пополам. Дана была долгая жизнь — но в ней не было любви и радости, дана была любовь — но жизненный путь оказался слишком коротким, чтобы ею насладиться. Наверное, каждому своё. У каждого человека свой путь, каждый несёт свой крест. Но ещё человек несёт с собой по жизни эту уникальную копилку под названием «человеческая память». Она порой бывает такой жестокой и тяжёлой, что многие люди пытаются её выбросить в пути; всё забыть, стереть. Для этого уезжают в другие страны и города в надежде убежать от себя и начать совершенно новое жизненное путешествие. Некоторые же уходят в себя, пристращаясь к пагубным привычкам, лишь бы спастись от болезненных воспоминаний. А причин для этого иногда более чем достаточно. Одинаково память мучает тех, кто причинил боль, другому и тех, с кем поступили несправедливо.

Современные психологи убеждают нас в том, что нужно жить настоящим и будущим. Жить прошлым — это путь в никуда. А если прошлое не даёт уснуть и мучает каждую клетку твоего сознания? Всему виной память. Память обид, злости и зависти людей. Память об отношении человека к человеку. Память ощущения, что ты заперта, словно птица в клетке, а выбраться нет ни сил, ни возможности, — хочешь изменить, но не можешь. Всё тщетно. Отдаёшься судьбе и становишься невольным наблюдателем её проявлений. А твоя память всегда с тобой. Она напоминает тебе о прошлых радостях и ошибках, об обидах и прощениях. Что же нужно было пережить человеку, чтобы это осталось в его сердце и мыслях навсегда?

Так что же делать с памятью? Жить и помнить? Помнить и жить? Да, помнить и жить, исправлять свои собственные ошибки и прощать ошибки и несправедливости окружающим людям. Да, прощать! Это значит не отвечать злобой на злобу людей, самим не делать никому гадких поступков, не зависеть от мнения других; значит быть свободным в своих помыслах, не пресмыкаться. А идти своей дорогой по жизни; это значит принимать повороты судьбы с огромным терпением и всё время работать, строить, созидать, укреплять, верить, любить, рисовать, петь, шутить и смеяться. Да, всё время шутить и смеяться трудностям в лицо, гадким и подлым людишкам, смеяться и идти по жизни с высоко поднятой головой; не бояться сказать правду себе и другим. Вовремя прийти на помощь нуждающимся, никогда никому не завидовать, оставаться чистым, добрым и светлым человеком, всегда оставаться самим собой и не изменять своим принципам. Любить своих родных, близких и детей; быть как горная река — сколько в неё ни кидай грязи, а она всегда остаётся чистой и прозрачной. Таким и оставался многострадальный народ этнических немцев в России. Для многих из них наша страна стала последней пристанью в их нелёгкой судьбе. Холодной же пристанью для русских немцев, как их ещё называют, стали Алтай, Сибирь, Казахстан и Урал.

Я с раннего детства слышала немецкую речь. На немецком языке говорили все вокруг меня: бабушка, дедушка, тёти, дяди и мой папа. И я говорила на этом же языке. Только отдельными словами, фразами. Иногда вместе с бабушкой я пела фразы из песен на немецком языке. Как, бывало, затянем с ней русскую народную песню «В низенькой светёлке огонёк горит…», да на два голоса, — вот оно, чувство причастности каждого народа огромной тогда страны, Советского Союза, к своей Родине. Потому что пели русскую народную песню на немецком языке. В совершенстве я языком, конечно, не владела. Но так хотелось. Очень хотелось понимать, о чём они говорят. Смешно было слышать, как сквозь немецкую речь проскакивал русский мат. На мой вопрос дедушке, почему он матерится на русском, неужели нет таких же слов в немецком языке, он отвечал, громко смеясь: «Таких слов — точно нет».

Как ни странно, я считала своим родным языком немецкий. Хотя это мой родной язык ровно наполовину, как и русский. На русском говорили моя мама и папа. Однако папа часто общался со своими родными на немецком языке. В детстве я не понимала, почему именно в этом доме звучит другой язык, другая речь. Но когда я стала подрастать, то начала понимать отчётливо, что даже мои имя и фамилия отличаются от имён и фамилий тех, кто жил в нашем селе — Эльвира Эйхгорн, и это мне нравилось. Я никогда не стеснялась своей фамилии и своего происхождения.

В детстве я задавала родным так много вопросов, что они уставали от меня. Мне было интересно к ним приходить, общаться с ними, больше узнавать о них и их жизненном укладе, учиться у них. Мне хотелось быть похожей на этих людей. Для меня они были уникальными и очень отличались от других. Их быт, кухня и традиции — всё это вызывало у меня восхищение. Не было ни дня, чтобы я не пришла в этот, как мне казалось в детстве, большой дом. Там я чувствовала себя свободно, комфортно и спокойно.

В доме всегда царила творческая атмосфера. Все его обитатели играли на музыкальных инструментах. Дед даже писал копии картин, поэтому в доме царил стойкий запах свежих масляных красок. Он очень хорошо рисовал, занимался фотографией. Жители села Большебрусянское обращались к нему с просьбами, чтобы он нарисовал им картину, или приглашали его на семейные торжества запечатлеть на фото яркие события. Иногда школа, совхозная контора и больница заказывали у него оформление стендов и плакатов. Тогда в большой центральной комнате мне приходилось наблюдать странное сооружение: на спинках двух стульев, повёрнутых на расстоянии друг к другу, лежал деревянный стенд, обтянутый белым листом ватмана. Это дед готовил стенд к оформлению. Сначала лист ватмана смачивался водой, затем в мокром состоянии он натягивался на стенд, закрепляясь канцелярскими кнопками. Между собой листы ватмана склеивались клеем. Его изготовляли из кости животных, поэтому в комнате долго сохранялся не очень приятный запах. По сути, это был запах падали, но это не пугало меня. Я просила у деда бумагу, краски, кисть и тоже начинала рисовать. Бабушка ворчала на меня и на деда: я могла рисовать не только на листе ватмана, но и на полу. Мой наставник меня защищал и строго наказывал жене не мешать мне.

После творческой работы мы, «художники», садились поедать бабушкину вкуснятину. Перед ароматом её выпечки невозможно было устоять. Запах бабушкиных котлет с чесноком и выпечки по исключительным немецким рецептам сводил с ума. Иногда дед мог сам приготовить еду. Он отменно готовил щи с кислой капустой и свиным салом. А вприкуску с хлебом и свежим луком, который я макала в соль, получалось невероятно вкусно. Летом он делал окрошку на домашней простокваше с редиской, огурцом и зеленью. Мог натушить квашеную капусту со свининой и угощать меня. Я сидела за столом на его худых коленях и уплетала, за обе щёки. Дед, расплываясь в широкой, доброй улыбке, задавал мне один и тот же вопрос:

— Эльвирочка, ты любишь кушать?

Я отвечала ему кивком головы, потому что рот был занят вкусной едой, приготовленной самим дедом или бабушкой. Аромат вкуснятины разносился по всему дому, зазывая всех его обитателей к столу. Кухня была небольшая, там свободно могли расположиться только два-три человека. А пообщаться за едой хотелось со всеми членами семьи, и тогда все переходили кушать в большую комнату, усаживались там за круглым столом. После обеда или ужина со стола убирали посуду и накрывали его мягкой бархатной скатертью лилового цвета с кистями.

Когда растёшь в творческой семье, сам поневоле становишься творческим человеком. Я хорошо пела, рисовала, немного играла на фортепиано и маленькой скрипочке; писала детские стихи, небольшие рассказы и интересные детские истории. Это формировало моё представление об индивидуальности личности, семьи и целых народов, этносов, об их традициях, устоях и менталитете. Позднее, когда я стала взрослее, мне понадобилась помощь в изучении иностранного языка. Изучала я немецкий и помощь получала, но крики и шум при переводе слов были «до потолка». Знание языка на том диалекте, на котором говорили мои родные, совершенно не совпадал с переводом слов в учебнике. Тем интереснее было мне на уроке. Я знала несколько вариантов перевода слов и предложений, хотя со стороны учителя немецкого языка мои переводы часто подвергались критике.

Люди в моей немецкой семье были трудолюбивыми, они научили меня многому. Из рассказов бабушки Эмилии я постепенно узнала об их нелёгкой судьбе, похожей на тысячи судеб таких же этнических немцев. При любой возможности она вновь и вновь начинала рассказ о своей жизни на малой родине, в Саратовской области, до Великой Отечественной войны. Воспоминания, пересказанные дрожащим голосом, после слёз всегда заканчивались весёлой шуткой или песней. Сложные перипетии судьбы не сломали этот народ. Они так же продолжали петь, шутить, воспитывать внуков, работать на своих земельных участках, ухаживать за домашним скотом и держать в чистоте и порядке свой дом. Они сохранили силы жить с улыбкой даже после того, как их лишили этого счастья.

Дед никогда ничего не рассказывал мне о себе. О его жизни и судьбе я узнавала исключительно от бабушки, хотя он проводил со мной много времени. Он научил меня рисовать, играть на фортепиано и скрипке, учил нотной грамоте, культуре исполнения песен и музыкальных произведений на сцене. Мне очень нравилось смотреть с ним художественные фильмы по телевизору, сидя вместе на мягком диване. На протяжении всего просмотра я приставала к нему с одним и тем же вопросом: кто же из героев в кадре говорит правду, а кто обманывает? Это для меня был вопрос жизни и смерти. Даже в раннем детстве я была сторонником справедливости и честности, и в героях фильмов мне всегда нравились именно эти качества, но в силу детской наивности я не понимала, кто из них честен и справедлив, поэтому и спрашивала мнение деда. Меня мои родные часто сравнивали с дедом, считая, что я похожу на него способностями, называя меня «Арвид Яковлевич в юбке». Я родилась 16 января, а его день рождения был 14 января. Наверное, во многом это объясняло наше с ним сходство, оба Козероги по знаку зодиака.

Вообще, мне в жизни очень повезло. Я виделась, дружила и общалась с моими бабушками и дедушками. И я с огромным уважением и благодарностью вспоминаю их всех. С маминой стороны это коренные жители Урала с исконно русскими традициями. С папиной, — это этнические немцы с Поволжья. Обе семьи были интеллигентными. А люди в них образованные и порядочные, которые бережно хранили традиции и ценности своего рода. Среди них были учителя, воспитатели, агрономы и музыканты. Они походили друг на друга музыкальностью, неограниченными творческими способностями. Все мои бабушки и дедушки, как и положено творческим личностям, были очень эмоциональными. Целые сцены разыгрывались при ссоре семейных пар, с криками и размахиванием рук. Зато все всегда знали, кто и чем недоволен. Кроме этого, они привили мне очень ценное качество — это трудолюбие, а также понимание того, что ничего из ничего не берётся — только трудясь можно чего-то достичь в жизни. Обе эти стороны вложили в меня определённые жизненные принципы, главные из которых честность, открытость; не бояться сказать правду в глаза, всегда помогать людям, быть доброжелательным человеком. А самое страшное для меня в жизни — соврать, обмануть. За подобное детей наказывали в семье и объясняли, к чему может привести ложь. Бабушки и дедушки мне всегда говорили: «Ничего и никого никогда не бойся в жизни, если ты идёшь честной дорогой».

Это было давно

Арвид зашёл в учительскую после окончания четвёртого урока, поставил в ячейку классный журнал 7-го «А» класса и сел на небольшой диванчик возле окна. Тут же отдыхали между уроками несколько учителей, которые по обыкновению обсуждали проблему с дисциплиной подростков в школе. Через пару минут в учительскую ворвалась учитель математики Валентина Ивановна Кононова. Она небрежно бросила Арвиду на колени небольшую фотографию с изображением Бранденбургских ворот в Берлине. С надменным выражением лица она громко и с вызовом спросила:

— Арвид Яковлевич! Ну что, узнаёте? Вы там были, наверное, не один раз? Гуляли там, наслаждались жизнью, да? — Она села на стул и вульгарно закинула ногу на ногу.

В учительской наступила тишина. Все, кто был в учительской, остались сидеть на своих местах, внимательно наблюдая за происходящим.

— Да, я узнаю это сооружение, но я там никогда не был и никогда там не гулял, и там не наслаждался жизнью, — с едва различимым акцентом, очень спокойно ответил Арвид.

— Да ладно, что же вы отпираетесь?! — продолжала учительница математики.

Арвид встал с диванчика и очень интеллигентно вопросительно произнёс, глядя прямо на Валентину Ивановну:

— Вы дура? — И вышел в коридор, даже не хлопнув дверью.

Вообще, такое поведение Арвиду было несвойственно. Он от природы был очень эмоциональным и импульсивным, но в данной ситуации он понял, что, даже если кричать и размахивать руками, этой женщине уже не помочь — она глупа, самолюбива и способна на подобные провокации.

Арвид направился в свой кабинет на втором этаже. Пока он шёл, мысли не покидали его. Как же учитель с высшим образованием, не зная истории страны и народов, может так говорить? Если учителя не знают и не понимают, значит, и детям они не смогут объяснить, почему в Советском Союзе живут люди разных национальностей и откуда в середине XX века на Урале появились немцы. Всем казалось, что это освобождённые из плена фашисты остались жить на Урале и в Сибири. Многим Арвид рассказывал истинную историю, но говорить об одном и том же, уже устал. Обо всём, что пришлось пережить немцам с Поволжья в период войны и после её окончания, и представить трудно. Память вернула его на малую родину, на Волгу. В голове пронеслись рассказы его отца и деда.

Это было, очень давно. В середине XVIII века в Германии не хватало земель для крестьян. Особенно страдали от малоземелья, живущие в юго-восточной части Германии крестьяне из Баварии. Бавария являлась самой крупной землей Германии. Столицей этой большой части Германии считался город Мюнхен. Земли не хватало и потомственным крестьянам Силезии, расположенной вдоль реки Одра. Эта территория часто переходила из рук в руки соседних стран — Германии, Польши и Австрии. Этим и объясняется переселение в Поволжье в XVIII веке немцев и поляков. Кроме этого колонисты приехали из Бадена, Пфальца, Гессена и Рейнской области. Среди этих людей впоследствии было много смешанных браков. Колонисты переезжали так же из Австрии, Швейцарии, Бельгии, Франции и Голландии.

Баварские крестьяне и крестьяне из Силезии и Саксонии были трудолюбивы. Трудолюбием и расчетливостью в ведении хозяйства отличались немцы и из других земель. Но небольшая территория Германии не позволяла развернуть сельскохозяйственную деятельность до таких размеров, чтобы прокормить семьи. Часто в середине XVIII века в баварских деревнях возникали крестьянские волнения из-за нехватки земельных угодий. Работа крестьян для многих являлось единственным источником пропитания. Немецкие крестьяне испытывали на себе экономическое притеснение властей.

Практика переселения крестьян из европейских государств была распространена в период правления Екатерины II. Территория Нижнего Поволжья не использовалась в России, так как это была практически степь, потому и малозаселённая. Для освоения таких территорий и были в Россию переселены немцы. Первые переселенцы из Германии массово прибыли в Россию в период правления Екатерины II в 1763 году. Екатерина II была щедра к своим немецким собратьям. Через манифест «О дозволении всем иностранцам, въезжающим в Россию, селиться в разных губерниях по их выбору» она разрешила переселяться им на любые понравившиеся территории Поволжья и закрепила за ними определённые льготы. Для переселенцев-колонистов были снижены налоги, дано было право на любое вероисповедание.

Следующая волна переселения происходила уже во времена Александра I в 1804 году. Но так называемый второй поток немецких крестьян-переселенцев был менее свободен в плане выбора пустующих земель. Однако ещё оставались территории на левобережье Волги. Там и были поселены немецкие колонии в начале XIX века. С 1918 по 1924 год на территории Поволжья была установлена Немецкая Автономная область, а затем, в 1924 году, была образована Автономная Немецкая Республика. Столицей был назначен переименованный в 1931 году город Энгельс (ранее этот город назывался Покровск). Так же в период переселения немецкие колонисты основали город Маркс в Саратовской области, который неоднократно менял свое название: Екатеринштадт, Баронск, Екатериноград. Немецкая Республика полностью обеспечивала себя сельскохозяйственным продовольствием: мясом, овощами, фруктами. Таким образом, к началу XX века был сформирован отдельный народ из потомков германских государств на территории России.

Часто приволжские степи подносили сюрпризы в виде засухи и сильных ветров. Солнце палило, убивая все растения, посаженные немецкими крестьянами. Луга высыхали, и корма́ для животных становились скудными. После частой засухи в Поволжье наступал голод. Но вскоре трудолюбивые немцы научились выращивать овощи и зерновые и в этих непростых природных условиях. Они выращивали луговую пшеницу, рожь, овёс, табак, ячмень. Особенно удавалось получить хороший урожай от бахчевых культур. В общем, немецкие колонисты жили в достатке благодаря своему трудолюбию, немецкой бережливости и льготам. Они занимались эффективным ведением сельского хозяйства. Во многом им помогала самая крупная река в России — матушка-Волга.

Волга. Красавица. Однажды мне довелось увидеть эту великую реку своими глазами. Музыка её волн навсегда осталась в моей памяти. Я стояла на берегу и взглядом охватывала речные горизонты. Противоположного края реки мне не было видно. Волны с приятным шумом бились о крутые берега. Тогда я впервые увидела всю мощь самой крупной реки нашей большой страны и поняла, почему её так любили жители Поволжья: она кормилица, а значит, и спасительница для всех людей, поселившихся на её берегах. Немцы-колонисты о ней говорили как о живом человеке. Называли её «помощницей», «подругой», «защитницей». Особенно река спасала в самые засушливые периоды, когда природа совсем забывала о дождях, когда дули жаркие сухие ветра и палило солнце. В огромных садах на Волге росли яблоки. На бахчах зрели арбузы. Из яблок делали сухофрукты, варили варенье и повидло, а арбузы перерабатывали и варили арбузный мёд. Реже арбузы солили в деревянных бочках. Кушали это всей большой семьёй за одним столом. За стол садились члены семьи, предварительно переодеваясь в чистую одежду. Мужчины одевались, как правило, в белые рубашки с отложенным воротником. Главы семьи носили жилеты, полукафтаны, сапоги и башмаки с пряжкой. Мужчины отдавали предпочтение коротким узким брюкам и шляпам с широкими полями. Но при входе в дом и когда садились за стол, головные уборы снимали. Женщины чаще всего носили одежду чёрного и синего цветов — юбки и рубашки, фартуки, или их ещё называли передниками. В моде у женщин был лиф-корсаж со шнуровкой. На голову они надевали чепец.

Немец-колонист отличался от германца. Отмечалось, что поволжские колонисты имели более жёсткие нравы и высокую дисциплину. Также они были очень набожными, исповедовали преимущественно лютеранскую, протестантскую и католическую веру. Культура быта и традиций была иной, нежели у жителей Германии. С русскими не сближались, хотя некоторые поселения в Поволжье находились рядом с русскими. Колонисты сами придумывали себе названия: Wolgakolonisten (Вольгаколонистен) и Wolgadeutsche (Вольгадойче).

Народ и судьба

Арвид и вся его большая семья сильно тосковали по малой родине, которую не видели уже несколько десятилетий. Они тосковали по ароматным яблочным садам, солнцу, теплу и бахче в Саратовской области.

Арвид работал, учил маленьких детей музыке, рисованию, черчению и немецкому языку. Он и его семья, как могли, приносили пользу уральскому селу. Но память тревожила его бесконечно. Он всё время думал о своём трудолюбивом и многострадальном немецком народе с Поволжья.

Слово «народ», с одной стороны, касается какого-то определённого этноса, но в то же время это совершенно абстрактное понятие. А ведь за ним стоят конкретные люди и отдельные семьи, чьи судьбы решаются здесь и сейчас. Судьбы, искалеченные перипетиями истории страны в разные периоды её становления. Отношение русского народа к немцам было, как к людям, в чём-то провинившимся. Вина их заключалась только в том, что правители страны вели политические игры — тогда, ещё при первых переселениях немецких крестьян; тогда, когда немецкие крестьяне были нужны для развития сельского хозяйства на низко плодородных почвах степных территорий Поволжья. Нужны тогда, когда в петровский период их привезли из Германии в качестве учителей, инженеров, учёных и архитекторов. Реформирование Российского государства шло при вовлечении знаний, традиций европейцев, в том числе немецкого народа. Как известно, политические решения принимают правители, а расплачивается за них народ. Рассказав о конкретных людях и их судьбах, будет проще понять всю трагедию поволжских немцев и других народов, пострадавших от раскулачивания, военного периода, репрессий и от своей национальности.

Порой русские крестьяне не умели так ухаживать за сельскохозяйственными угодьями, как немцы. С немецким педантизмом, с чувством ответственности, бережливости и аккуратности достигались невероятные результаты в сельском хозяйстве. Немецкая Автономная область полностью обеспечивала себя продовольствием, обеспечивала и другие малоземельные территории России в разные периоды истории. Вскоре, в первой половине XIX века, немцы начали строить ветряные мельницы для производства муки. При войнах России с Германией отношение к немецким колониям, конечно же, резко менялось. Это наблюдалось, когда началась в 1914 году Первая Мировая война. А 1941 год стал для немцев Поволжья настоящей трагедией.

В начале 1941 года немцы проживали на территориях Поволжья уже более ста восьмидесяти лет. На немецком языке говорили все немцы и поляки, проживающие на поволжских землях: соседи, учителя, все ребята в школе, председатель колхоза и пионерская вожатая. Да, в Автономной Советской Социалистической Республике немцев Поволжья были пионерская, комсомольская и даже партийная организации, как и во всех других республиках, которые входили в состав Советского Союза. На здании школы развивался от ветра красный флаг с серпом и молотом. В школе пионеры носили, повязанные на груди, красные галстуки. Ребята пели пионерские песни, но на немецком языке. Люди в округе знали только одну семью, где была заведена традиция два раза в неделю, в среду и пятницу, разговаривать дома друг с другом исключительно на русском языке. Если кто-то из членов этой семьи забывал о том, что сегодня день русского языка и случайно произносил фразу на немецком, получал оплеуху. Это была семья местного учителя Эйхгорна Якова Яковлевича. Он работал учителем географии и музыки. Интересный был человек, никогда не расставался со своей старой скрипкой. Его таким и запомнили многие: стройный, подтянутый, наглажен до ниточки, приветливый, доброжелателен в общении, и почти всегда с футляром для скрипки. Он брал с собой скрипку на уроки музыки, на разные семейные и сельские торжества. Яков Яковлевич пользовался большим уважением среди жителей деревни Щербаковки. Две Щербаковки соседствовали в округе: немецкая, позже переименованная в Мюльберг, где проживали колонисты из Германии, и русская. В немецкой Щербаковке проживали преимущественно лютеране (протестанты) и баптисты. Щербаковка была расположена на гористой местности недалеко от реки с таким же названием. Ещё отец Якова Яковлевича был учителем. Его в деревне хорошо помнили и называли «шульмайстер», переводится с немецкого, как школьный мастер, учитель, наставник. В архивах есть информация о том, что еще в 1857 году семьи Эйхгорн в колонии Гольдштайн не было. Предположительно в 1874 году Якоба Эйхгорна (отца Якова Яковлевича) пригласили в эту колонию в качестве «шульмайстера», где он и остался жить и работать до конца своих дней.

Не известен факт, один ли Якоб приехал в Гольдштайн, будучи не женатым человеком и познакомился с Элизабетой уже тут, или они приехали вместе. Но известно, что их дети посвятят себя учительству, музыке и богослужению.

Вот и старший сын Якоба и Элизабеты Яков стал сельским учителем. Отношение к учителям и музыкантам раньше складывалось особое. К ним испытывали безграничное уважение, почитание и любовь. Люди приходили к ним за советом, или просто поделиться тем, что на душе. Обсудить проблемы села или колонии, вспомнить людей, которых уже нет на этой земле, — обо всём этом можно было поговорить с простым сельским учителем, который владел знаниями и способностями, чтобы понять простого крестьянина и помочь ему. Из метрики Якова Яковлевича стало известно о том, что он родился 19 апреля 1878 года в селе Верхняя Кулалинка (Гольдштайн) Саратовской области, принял обряд крещения 7 мая 1887 года в евангелическо — лютеранском приходе. Ему дали еще второе имя Августин, предположительно, это имя крестного.

Любовь и музыка

В большой светлой комнате старого кирпичного одноэтажного дома звучала лёгкая классическая музыка. Можно было различить звуки скрипки и фортепиано. Одна мелодия сменялась другой. Это музицировала молодая семейная пара Эйхгорн-Яков и Эдита. Он с довольным лицом, покачиваясь из стороны в сторону, выводил нежную мелодию, аккуратно трогая мягкими пальцами струны изящного инструмента, применяя технику пиццикато. А длинные тонкие пальцы Эдиты быстро передвигались по клавишам. Стоило этой паре оказаться рядом, как разница в возрасте сразу бросалась в глаза. Эдита была намного моложе своего мужа, к тому же ещё и выше его ростом, но это совершенно его не волновало. Разница в возрасте и росте никогда не сказывалась на их взаимоотношениях. Пару нельзя было назвать гармоничной, но от этого она казалась ещё интереснее.

Эдита обладала типичной аристократической фигурой. Это было хорошо заметно, когда она сидела за фортепиано на небольшом плюшевом стуле. Именно тогда ярко вырисовывались её худоба и высокий рост. Длинные руки и ноги, тонкий стан и стройная осанка говорили об её благородном происхождении, но она была некрасива. Крупный нос, узкие губы, вытянутый овал лица — эти черты не сочетались с привлекательной внешностью мужа, но глаза!.. Её голубые выразительные глаза перекрывали все её недостатки лица.

Яков же, наоборот, был не просто привлекателен — он был красив. Черты лица и выразительный взгляд намекали на его чувствительный характер. Волнистые русые волосы всегда аккуратно уложены назад, одежда изысканна и опрятна. Иногда он ходил с тростью, что так же придавало ему шарм и изысканность.

Романтическая история Эдиты и Якова довольно интересна. Его любили односельчане и жители всего Добринского кантона, то есть района. Хороший музыкант, приветливый и обходительный мужчина, он играл на свадьбах и торжествах. Яков пользовался успехом у женщин. Более того, его называли ловеласом. По слухам, у Якова был сын от какой-то местной женщины; якобы он скрывал этот факт, потому что не хотел жениться на ней. Но никто никогда не видел, ни эту женщину, ни ребёнка. Всё оставалось на уровне деревенских слухов. До женитьбы на Эдите он встречался со многими женщинами и девушками, но жениться не торопился. Яков всерьёз задумался о браке только после знакомства с Эдитой.

По одной из версий, это произошло на свадьбе в другом селении. Яков увидел эту воспитанную, интеллигентную, очень музыкальную девушку. Она поразила его своей утончённостью и худобой. Она была скромна, ухожена, часто опускала глаза, когда их взгляды встречались. Подойти к Эдите Яков не решался — он испытывал неловкость и стыд, ведь на тот момент ему уже исполнилось сорок два года, а предмету его обожания всего лишь двадцать девять лет. Тринадцать лет разницы! Взрослый мужчина не сводил глаз со скромной аристократичной женщины, в то же время продолжал играть свадебную музыку для гостей. Эдита не ответила ему взаимностью, даже не останавливала на Якове свой взгляд, общалась с другими гостями спокойно и без суеты. Затем она музицировала на рояле, а после вновь увлеклась общением с гостями. На свадьбе друзей им так и не удалось завязать дружбу. Но Яков поставил перед собой цель — обязательно познакомиться с очаровательной девушкой после свадьбы своих друзей.

Чтобы добиться сердца Эдиты, Яков стал часто посещать соседнее село этнических немцев. Хотя стоит заметить, что он стыдился появляться в сорокалетнем возрасте в качестве жениха у родителей молодой женщины. По другой версии Яков и Эдита познакомились в Риге, когда Яков приезжал в Латвию вместе со своим младшим братом Эдуардом, когда тот учился в Дерптском университете.

Яков испытывал неловкость ещё и оттого, что его в округе практически все знали, ведь он уже долгое время учительствовал и успел заслужить уважение у своих учеников и жителей. Однако чувства к Эдите оказались сильнее. Он, взрослый мужчина, не смог ничего придумать, чтобы обратить на себя внимание девушки, кроме как бросать маленькие камушки в окно её комнаты и так вызывать на свидания. Эдита только по-доброму смеялась над ним. Она относилась к поведению своего воздыхателя с пониманием и снисхождением. Иногда поздними вечерами Яков играл на скрипке под её окнами, и в эти минуты она позволяла себе увлечься его игрой.

Эдита была очень талантливой модисткой. Она прекрасно рисовала и чертила, создавая детализированные чертежи, схемы, карты; кроила и шила наряды мужчинам и женщинам Щербаковки и всего Добринского района. Сохранилось семейное фото, где она работает в своей мастерской в Риге.

Вечерами она играла на рояле в клубах, озвучивала игрой на инструменте немые фильмы, которые редко привозили в немецкие сёла в начале XX века. Она много читала и музицировала на рояле или фортепиано, вышивала, готовила еду, прогуливалась по саду.

После тесного общения с Эдитой и её родителями Яков узнал о том, что их семья приехала из Прибалтики, из Латвии. Эдита появилась на свет в городе Либава (Либавия, современное название — Лиепая). Таких этнических немцев называли балтийскими, прибалтийскими, выходцы из сословия — бюргерство.

Её девичья фамилия Мандау. Мандау Эдита, 1890 года рождения. В её метриках записаны три женских имени — Эдита-Ольга-Асла. У европейцев принято записывать в метриках имена всех крёстных. Эдита, это имя новорождённой, Ольга предположительно имя её крестной (Ольга Лойбер — перевод с метрической книги, предположительно Ольга Лойбер была родной сестрой матери Эдиты, Алиеде Лойбер) и Асла — имя её крестной. Отчество, как правило, не указывалось. Мать же звали Алиеде Лойбер, отца Рудольф Мандау.

Но так как Эдита проживала в Поволжье, все уважительно называли её Эдита Рудольфовна. Из записей метрической книги и метрики (свидетельство о конфирмации) Эдиты узнали о том, что она была рождена 15 августа 1890 года, обряд крещения приняла 27 февраля 1890 года, приняла конфирмацию 3 июня 1905 года в евангелическо — лютеранской церкви в городе Либау. Какого числа она отведала святой ужин в документе не указано. В документе есть выдержка из библии: «Кто хочет мне служить, тот пойдет за мной, там, где я, там должны быть мои послушники».

Конфирмация — это таинство, которое проводится в католических и других храмах. В ней принимают участие подростки в 14 лет, которые в этом возрасте могут сознательно выразить свое отношение и причастность к вере. По традиции подростку в этот знаменательный для него день все гости, и родные дарят весомые подарки.

В конце концов, уступив настойчивым уговорам, музыке и ребячеству, Эдита приняла предложение Якова.

В 1915 году у них родился старший сын Рудольф, в 1920 году — Арвид.

Пастор

Семью Эйхгорн переселили с баварских земель Германии в 1765 году. Об этом стало известно из книги переселенцев. Книгу видел и читал Яков Яковлевич Эйхгорн. Он часто рассказывал о том, что с фамилией Эйхгорн была переселена из Германии всего одна семья. Можно предположить, что все потомки этнических немцев по фамилии Эйхгорн имеют одного предка. Есть так же предположение о том, что семья Эйхгорн приехали в Россию из Австрии. Оно основано на том, что многие родственники этой семьи с трудом читали немецкие газеты из Германии, и намного легче и свободнее могли читать газеты и другие тексты австрийского происхождения. Слова и предложения австрийских газет были очень похожи на диалект некоторых колоний поволжских немцев. Но ведь Баварские земли граничат с Австрией. Этот факт так же может быть причиной похожести диалектов баварцев и австрийцев. Так же многие колонисты были из Швейцарии. Их диалект был так же схож с диалектом Баварских земель и австрийским языком.

У Якоба Эйхгорна и Элизабеты (в некоторых источниках имя написано, как Елизавета) Леонгард в семье родилось четверо детей. Кроме сына Якова (Августина), 1878 года рождения, было ещё трое: Эдуард (Эдвард-Герман), 1882 года рождения, Ольга (Амалия) — дата рождения не известна и Наталья 1895 года рождения.

Семья считалась небольшой по меркам того времени. Они владели землёй, как и все немецкие колонисты в конце XIX века, и занимались земледелием. Но земледелие не являлось их основным занятием. Якоб работал учителем, а его жена Элизабета занималась домашним хозяйством. Элизабета отличалась строгостью и властолюбием. В доме поддерживала порядок до известного немецкого педантизма; бережно и аккуратно относилась к вещам. Её небольшие светлые голубые глаза смотрели всегда пристально, как бы сверлили взглядом. Внешность Якоба была намного спокойней. Его отличали крупные скулы и открытые выразительные глаза.

Наверное, самым известным и уважаемым человеком из семьи Эйхгорн Якоба и Элизабеты станет их младший сын Эдуард (Эдвард — Герман). Эдуард родился 2 декабря 1882 года в Поволжье в поселении Верхняя Кула́линка в немецкой колонии Гольдштейн. Первыми поселенцами этой колонии, основанной в 1765 году, были выходцы из Саксонии, Швеции, Вюртемберга и Дармштадта. Название Кулалинка идёт от названия реки, где и проживала на тот период времени семья Якоба Эйхгорна и Элизабеты Леонгард. Эдуард отличался умом и необычайными способностями к математике. Он окончил среднюю школу в городе Камышине. Затем поступил в Дерптский университет на физико-математический факультет. Дерпт — название города. Позднее он был переименован в город Тарту, что находится в Эстонии. Но вскоре Эдуард понял, что его привлекают богослужения. Проходя мимо католических церквей, Эдуард часто заходил и заслушивался церковными песнопениями и проповедями священников. Он перевёлся с физико-математического факультета на богословский в этом же Дерптском университете и продолжил обучение в нём уже по своему увлечению.

Дерптский университет открыл ещё император Александр I в 1803 году, это был один из старейших университетов Российской империи. Он так и назывался — Императорский Дерптский университет. Официальным языком, на котором велось преподавание в университете, становится немецкий. Многое преподавалось и на латыни. Позднее, в 1893 году, его переименовали в Императорский Юрьевский университет. Город Тарту переименовали в город Юрьев. В 1917 году он был закрыт большевиками. В настоящее время это Тартуский университет в Эстонии.

В середине XIX века Дерптский университет являлся крупнейшим центром российской науки и просвещения. В 1915 году Эдуард закончил богословский факультет и только в 1917 году был рукоположен в священники в Москве. После этого он начал служить пастором в немецкой автономной республике в Поволжье в селении Усть-Золиха. Эта немецкая колония называлась Мессер. Название Мессер идёт от имени первого старосты этой немецкой колонии, который прибыл сюда ещё в середине XVIII века.

Для церковнослужителей с приходом новой советской власти настали очень тяжёлые и тревожные времена. Уже после революции устраивали гонение на церковь и любую веру, будь то православная, католическая или иная. Эдуард находился в сане пастора до 1930 года. В этом году из-за гонений и преследований ему пришлось покинуть свой пост. Но в 1932 году его восстановили. Долгое время он служил в протестантско-реформаторском приходе в селении Усть-Золиха немецкой колонии Мессер. Сегодня здание прихода ещё стоит на своём месте, но оно уже разрушено, сохранился лишь каркас из красного кирпича.

Прибывший на службу в это село Эдуард (Эдвард — Герман), вскоре познакомился там с женщиной, которая по возрасту была старше его на тринадцать лет. Молодому пастору было всего двадцать шесть, а его избраннице тридцать девять. Предположительно её звали Ирма Шмидт. Она родилась в богатой семье и унаследовала всё её состояние. Именно в той семье, которая занималась производством сарпинки в Саратовской губернии. Шмидт, Рейнек, Борель — эти фамилии чаще всего звучали из уст рабочих, ремесленников и ткачей немецких колоний, работающих на них.

Сарпинка, или Неравный брак

Они познакомились с Ирмой Шмидт в Саратове на одной из ярморочных продаж сарпинки. Бурного романа между ними не случилось. Связать жизнь друг с другом они решили очень быстро. Молодой пастор приехал к своим родителям за благословением. Для Якоба и Елизаветы это событие стало настоящим ударом. Родители высказались категорически против того, чтобы их сын женился на «богачке», как они её называли. Семья Эйхгорн относились к местным земледельцам и к интеллигенции. Они отрицали всякие родственные связи с буржуазией. К тому же Ирма была старше их сына на тринадцать лет и уже имела троих дочерей, от первого брака. Благословения родители старшему сыну не дали. Сын уехал и всё же женился без разрешения родителей на женщине, которой через год должно было исполниться сорок.

Родственники Ирмы Шмидт занимались изготовлением сарпинки из натуральной ткани по технологии, привезенной ещё из Германии немецкими колонистами. Те в своё время развернули деятельность по производству ткани в Саратовской губернии. Её производство приносило им огромную прибыль. Название «сарпинка» произошло от названия немецкой колонии Сарепта, где впервые изготовили материал из хлопчатобумажного сырья, а название колонии пошло от реки Сарпа. Раньше территория реки относилась к Саратовской губернии, сегодня это Волгоградская область. Производство сарпинки считалось одним из народных промыслов Саратовской губернии.

Эдуард обладал совершенно утончённой, аристократической внешностью. Особенно красили его выразительные голубые глаза и волнистые светлые волосы. Эдуард был открытым и прямолинейным человеком, он не боялся говорить о проблемах простого крестьянина. В период коллективизации и репрессий, через год после свадьбы, в 1933 году, из-за резких высказываний пастора Эдуарда о несправедливом отношении новой власти к крестьянству (как известно, немецких крестьян тоже подвергли раскулачиванию, как и тысячи других крестьян по всей России в тридцатые годы) он был арестован и сослан — предположительно — в далёкие сибирские территории на каторгу. Больше родные и близкие никогда и ничего о нём не слышали. Все дальнейшие поиски его родных не принесли положительных результатов.

В конце 1920-х — начале 1930-х годов двадцатого столетия в Поволжье наступил страшный голод. Люди умирали от болезней и недоедания. Ели всё: траву, гнилые продукты, даже падаль. Хотя на протяжении долгих лет с момента переселения немецким крестьянским колониям полагались льготы и привилегии, в тот период времени поволжские немцы-крестьяне были доведены до отчаяния.

Из-за голода из сёл и деревень крестьяне бежали на стройки и заводы в город в поисках лучшей пропитания. Обезумевшие от голода люди прибегали к каннибализму. Взрослые умерщвляли своих младших детей, чтобы накормить себя и старших — так пытались выжить в те страшные времена. Коллективизации подвергалось любое хозяйство немецких крестьян: кулаки и середняки, даже у бедняков забирали их личные вещи, если не было продовольствия. Священники и другие образованные люди предполагали, что это делается специально. С каким-то злым умыслом всё продовольствие уходило на хлебозаготовки. Немецким крестьянам не оставалось ничего. Жители воровали ещё недозревшее зерно с полей, воровали колоски, за что и подвергались гонениям.

Пастор Эйхгорн, как многие его называли в Поволжье, пострадал из-за преследования со стороны властей за то, что выступал против несправедливости в отношении этнических немцев. Советская власть начала преследовать за «антисоветские повстанческие разговоры». Во время репрессий на священнослужителей пострадали многие, независимо от конфессий и национальностей.

Родители потом часто вспоминали своего младшего сына. Мать плакала о нём долгие годы. Отец, молча, переживал. Но сын так и не появился больше на пороге их дома.

Позднее я много раз обращалась в различные инстанции по поводу репрессии родного брата моего прадеда Эдуарда, о его дальнейшей судьбе и о судье его сына. Но ответ был всегда одним и тем же: «Информация отсутствует». Также была потеряна связь с его сыном и всеми потомками пастора Эйхгорна.

Якоб и Элизабета выдавали замуж дочерей, женили другого сына, ждали внуков. Жизнь продолжалась.

Дети

Наталья Яковлевна Эйхгорн (возможно, носила фамилию матери Леонгард) родилась в селе Верхняя Кулалинка колонии Гольдштейн Добринского района (примерно) в 1895 году. Она была учительницей, как и её родной брат Яков и как их родной отец Якоб Эйхгорн, — все они, каждый в своё время, преподавали в школах при лютеранских церквях (кирхах).

В 1921 году Наталья вышла замуж за местного кузнеца Реангарда Реангардовича Швиндта, 1886 года рождения. Разница в возрасте у них была большая. Наталья была младше своего мужа на одиннадцать лет. В 1922 году у них родился первый сын, которого назвали Робертом, а спустя всего два года на свет появился второй сын Виктор. Но в 1926 году Наталья умерла, и практически следом за ней, в 1929 году, умер Виктор. Роберту на момент смерти Натальи было всего пять лет. Причина столь раннего ухода женщины так и осталась неизвестной. Реангард женился вновь, и Роберт воспитывался теперь уже при мачехе. Реангард Швиндт умер в возрасте девяноста трёх лет в 1979 году в селе Верхняя Грязнуха (Крафт) Волгоградской области.

Жизнь с мачехой была не радостной для Роберта. Женщина хоть и заботилась о том, чтобы он всегда одевался в чистую одежду и не голодал, но материнской любви и ласки мальчику не давала. Она часто журила его за шалости и детские проказы. Роберт рос энергичным и жизнерадостным ребёнком, рано научился выполнять мужскую работу по дому, увлекался музыкой. Когда он повзрослел, неутомимая энергия и любовь к жизни выросли вместе с ним. А вот с ростом не очень повезло. Он был невысоким, но тёмные кудрявые волосы на голове придавали юноше некоторую привлекательность.

Весной 1941 года Роберту пришла повестка (справка) на срочную службу в рядах Красной Армии. Но 22 июня началась война, и вскоре после этого был отдан приказ об эвакуации немцев Поволжья на отдалённые территории Урала, Сибири и Казахстана и Алтая. Роберта направили в трудовую армию в город Ивдель, который находился на севере Свердловской области. Там он и познакомился со своей первой женой Гортман Полиной Александровной, 1930 года рождения. В их браке родилось четверо детей:

— Швиндт Александр Робертович, 1949 года рождения. На сегодняшний день он проживает в городе Карпинске Свердловской области;

— Швиндт Генрих Робертович, 1950 года рождения. Умер. Причина смерти неизвестна. Его близкие родственники сейчас проживают в городе Новосибирске;

— Швиндт Виктор Робертович, 1952 года рождения. В настоящее время проживает в Германии со второй семьёй;

— Сорих (Швиндт) Лидия Робертовна, 1952 года рождения. В настоящее время проживает с семьёй в Германии.

Примерно в 1956–1957 году Роберт развёлся с первой женой. Семейные отношения у них к тому моменту не складывались. Роберт после развода с Полиной поехал навестить своего отца, да так и остался у него жить. Отец Роберта жил в Добринском районе в селе Верхняя Грязнуха (Крафт). Там же сестра Роберта Мария познакомила его с молодой девушкой Ириной Кейниг, которая и стала его второй супругой. В их браке родилось трое детей:

— Швиндт Виктор Робертович, 1957 года рождения. В настоящее время проживает в Германии;

— Ланг (Швиндт) Ирина Робертовна, 1960 года рождения. В настоящее время проживает в городе Краснослободске, Волгоградской области;

— Горченкова (Швиндт) Людмила Робертовна, 1962 года рождения. В настоящее время проживает в городе Котово, Волгоградской области.

⠀

Роберт Швиндт переехал в город Котово Волгоградской области в середине восьмидесятых годов прошлого столетия, и его дети живут там до сих пор. Их семья проживала в этом же городе с 1959 года.

Швиндт Роберт Рейнгардович умер в возрасте семидесяти семи лет в 2000 году. Всего у него было семеро детей, более двадцати внуков и правнуков. Его вторая супруга Швиндт Ирина Александровна умерла в возрасте восьмидесяти четырёх лет в 2012 году.

Дети Роберта от разных браков практически не общались друг с другом в течение жизни. Изредка звонить друг другу начали, когда им перевалило за пятьдесят. Но обиды и недопонимание так и остались между ними.

Вторая дочь Якова Эйхгорна Ольга (Амалия?) (годы жизни неизвестны) родилась в селе Верхняя Кулалинка колонии Гольдштейн Добринского района. О ней информации в семье сохранилось очень мало. Известно только то, что она вышла замуж за человека по имени Давид Боргер. Семья Давида Боргера так же, как и семья Якоба Эйхгорна и Элизабеты (Елизаветы) Леонгард, проживала в селе Верхняя Кулалинка. Предположительно так и познакомились Ольга (Амалия?) Эйхгорн (Леонгард) с Давидом Боргером и поженились.

Чаще всего родственники вспоминают об их дочери Эрике, которая проживала в городе Энгельсе Саратовской области. Её фото было практически у всех родных и близких людей семьи. Всего в их браке родилось двенадцать или четырнадцать детей, достоверно неизвестно. Одним из них был Боргер Герберт Давидович, 1907 года рождения.

Герберт женился на Герман Наталье Ивановне. Она работала учительницей в школе. В 1929 году у них родился сын Артур. Вскоре от тяжёлых родов Наталья Ивановна умерла. Герберт остался один воспитывать сына. Однако спустя какое-то время он познакомился в районном селе Добринка, с Оствальд Марией Карловной, 1908 года рождения.

В рассказах родных Герберта и Марии упоминается колония под названием Гримм (местные жители называли её Камышовка, официальное же русское название поселения Лесной Карамыш, недалеко от села Усть-Золиха). Точно неизвестно, но, возможно, это село, где и родилась Оствальд Мария Карловна.

Герберт и Мария вскоре после встречи поженились и уже вместе стали воспитывать сына Артура от первого брака Герберта. В 1934 году у них родилась дочь Аврора, а затем в 1937 году и сын Вольдемар (Володя).

Но родственники Марии были против этого союза, так как семья Герберта исповедовала католическую веру, а семья Марии лютеранскую. Такие союзы не приветствовались у поволжских немцев. Намного снисходительнее лютерано-протестанты относились к католикам.

Семья Марии после того, как дочь их ослушалась, отвернулась от неё и больше не поддерживала с ней отношений. Только спустя много лет одна из её сестёр нашла Марию и восстановила общение с родственницей.

На Волге Герберт работал бухгалтером на почте, а на досуге играл на скрипке, как и многие его родственники. Его супруга Мария Карловна учительствовала.

В сентябре 1941 года семью Боргер вместе с другими немецкими семьями выселили с поволжских земель в Сибирь, в Красноярский край. Немцев с Поволжья везли в вагонах-скотниках. В этих вагонах обычно перевозили крупный рогатый скот. Военные, которые организовывали эвакуацию немцев с Поволжья, обещали людям, что до нового места проживания доберутся за две недели максимум, но люди ехали более четырёх месяцев. В пути сын Марии Вольдемар простудился и вскоре умер. Его похоронили вдоль железной дороги на пустыре. Точное место захоронения ребёнка не известно до сих пор. Маруся всю дальнейшую жизнь вспоминала своего сына и плакала.