Бесплатный фрагмент - Жизнь и творчество Чо Мён Хи: Нактонган

Река Нактонган, расположена на юго-востоке Корейского полуострова и является третьей по длине рекой на Корейском полуострове после рек Амноккан (Ялу) и Туман и самой длинной рекой в Южной Корее.

Предисловие

В этой книге рассказывается об основателе Корейской федерации пролетарского искусства Чо Мён Хи, который бежал в СССР в 1928 году, чтобы избежать преследования прояпонскими властями. В книге содержатся его материалы о японском империализме. Издание перевода книги на русском языке позволит студентам узнать больше о выдающемся корейском писателе. 11 апреля 2019 года по случаю 100-летия со дня создания Временного правительства в Корее его сын получил посмертную медаль за патриотизм.

Обвиненный в прояпонском шпионаже, Чо Мён Хи был расстрелян в 1938 году, но был посмертно амнистирован ЦК КПСС СССР в 1956 году. Его зять и ученик опубликовали «Антологию Чо Мён Хи» в ознаменование его достижений, книга была переведена на русский язык.

Не передать моей радости, когда мне удалось наконец найти этот перевод. Я решила собрать корейский и русский переводы о событиях того времени, которые у меня уже собраны, в один том. Большинство работ Чо Мён Хи написаны на корейском языке, но у этнических корейцев в России, родственников корейцев, которые эмигрировали в СССР в ХХ веке и ассимилировались, нет возможности читать произведения выдающегося писателя их культуры в оригинале.

Я решила собрать эту книгу вместе с диссертацией на тему «Жизнь и творчество патриота Чо Мён Хи», представленной в Восточноевропейском обществе, а также репрезентативными рассказами на корейском языке, и перевела на русский язык рассказы, представленные в этой диссертации, так что читатель сможет выбрать язык, на котором удобно читать, расширив понимание содержания книги. Я надеюсь, что российским студентам, изучающим корееведение, будет полезно продвинуться на шаг вперед и расширить свое понимание жизни и творчества Чо Мён Хи, антияпонского национального литературоведа, пионера корейской пролетарской литературы. В заключение я хотела бы выразить благодарность Карнееву Андрею Ниязовичу, заведующему кафедрой востоковедения Высшей школы экономики, и ассистенту преподавателя Александре Лобынцевой за помощь в издании книги.

9 марта 2021

Москва

Ким Хэ Ран

Приглашенный преподаватель,
доцент,
кандидат филологических наук,

РГГУ,
НИУ Высшая школа экономики,

ФМЭиМП,
Школа востоковедения,
Секция Кореи

Введение

После Движения 1 марта 1919 года, на фоне японского империалистического «культурного господства» и всемирного подъема пролетариата после русской революции, для Чосон 1920-е годы были периодом хаоса, когда возникли социалистические движения и идеологии. В этот период писатели, которые защищали «литературу как движение», в 1925 году сформировали Союз корейских пролетарских художников, стремясь создать новую ориентированную литературу, объединяющую искусство и политику. Союз корейских пролетарских художников –– социалистическая литературная организация, имевшая своей целью систематическое распространение пролетарской литературы и классового революционного движения, основанного на классовом сознании.

Чо Мён Хи — писатель, которого не слишком хорошо приняли в Северной и Южной Корее из-за изгнания в Советский Союз и разделения Северной и Южной Кореи. После этого 20 лет его работы были под запретом, а после смерти Сталина в 1956 году он был амнистирован. В Корее это табу длилось до середины 1980-х годов после освобождения, и до выхода книги о Чо Мён Хи дискуссий о его творчестве было не много. Творчество Чо Мён Хи — писателя, получившего известность в 1988 году, является объектом историко-литературных исследований в немногочисленных академических кругах Южной и Северной Кореи.

В данной книге обсуждается жизь и творчество Чо Мён Хи (псевдоним — Пхосок), японского шпиона, антияпонского националиста, который был пойман и застрелен тайной полицией за националистические преступления в 1937 году, пионера корейской пролетарской литературы и патриота корейского образования. Чо Мён Хи эмигрировал в Советский Союз в 1928 году и написал серию рассказов об освобождении Чосон в Приморском крае; он стремился построить социалистическое государство, восхваляя большевистскую революцию, полагая, что успех русской революции может принести стране Чосон освобождение.

О писателе Чо Мён Хи

Чо Мён Хи — корейский писатель, проживший много лет в Советском Союзе. Творческое наследие, оставленное им, весьма разнообразно: здесь и рассказы, и пьесы, и стихи, и критические статьи. Для этой книги, впервые представляющей русскому читателю творчество Чо Мён Хи, отобраны лучше его рассказы, в которых изображены мытарства и страдания безработных в колониальной Корее. Послесловие знакомит читателя с жизнью и творчеством этого талантливого корейского писателя.

1. Жизнь и литературная деятельность Чо Мён Хи

Чо Мён Хи (趙明熙, 10.08.1894—11.04.1938) был выдающимся драматургом, поэтом, писателем и педагогом, родившимся при династии Чосон (Корея). У него было множество псевдонимов, среди которых Юпитер (木星), что означает «самая большая планета среди планет Солнечной системы», Рожок (蘆 笛), что означает «флейта из тростника», и Пхосок (抱石), что означает «плоские камни». Среди них Пхосок — наиболее часто используемый псевдоним. Чувствуя, что независимость родины туманна, чистая литература не может противостоять японскому колониальному правлению, живя на колониальной родине, одинокой, тихой и романтичной, и осознавая, что она должна бороться с японской оккупацией, когда представится возможность, он написал произведение «Флейта из тростника», использовав свой псевдоним Пхосок.

1.1. Детство, в котором формировались семейное происхождение и национальный дух (участие в Движении 1 марта)

Дедушка Чо Мён Хи, Чо Чже-ман (趙 濟 晩), был пастором в Чхонджу, его отец был военным офицером, а его отец был военным офицером в г. Андон (провинция Куми). Семья была известна и почитаема, а ее отношения с Чинчхоном начались еще при жизни отца Чо Мён Хи. Отец Чо Мён Хи эвакуировался в Чинчхон (провинция Чхунчхон-Пукто) во время Французского вторжения (Пён Ин Ян Ё) в Корею в 1866 году. Он решил провести остаток своей жизни в Чинчхоне. Чо Мен Хи (明 熙) родился в 1894 году в провинции Чхунчхон-Пукто в уезде Чинчхон в деревне Пёгамни в семье Чо Пён-хэнга (1825—1898) и Чон Ён-ил (延 日 正 氏). Он был самым младшим из четырех братьев Чо Гон Хи (старший, был сводным братом), Чо Гён Хи, Чо Тхэ Хи, Чо Мён Хи. Отец Пхосока был военным офицером в начале 19 века, и ему было 70 лет в год его рождения, поэтому его иногда называли «Чилсок». В 1894 году, когда родился Чо Мён Хи, революция Донгхака охватила близлежащие годрода Ымсон и Бойн.

Старший брат Пхосока, Чо Гон Хи, знал старокорейский язык и настолько хорошо разбирался в китайском письме, что составил свой собственный сборник стихов. Чо Мён Хи выучил «Пособие, содержащее тысячу иероглифов» в начальной школе «содан» в своем родном городе под руководством своей матери, которая свободно говорила на китайском и корейском языках и получила образование в частной начальной школе в Чинчхоне. Мён Хи Чо, потерявшая отца в возрасте четырех лет и выросшая с матерью-одиночкой, находилась под сильным влиянием своей матери и старшего брата. Чо Мён Хи унаследовал нежные эмоции от своей матери и обладал необычайно доброжелательным духом, а также подражал чувству справедливости и духу правления Чо Гон Хи, старшего брата, который успокаивал негодование изгнанников. В 1907 году 13-летний Чо Мён Хи по настоянию матери женился на Мин Сик по происхождению из Ё Хын с разницей в возрасте в 4 года.

Известно, что семья Чо Мён Хи обладала значительной властью и богатством из поколения в поколение. Его дед занимал высокий пост в феодальном государственном совете, а дядя занимал должность чиновника при Ли Чжо. Однако к тому времени, как Пхосок окончил начальную школу, семья распалась, и он оказался в сложной ситуации, полной страданий и лишений.

В молодом возрасте он видел, как добровольцы сражались с японскими солдатами в Чинчхоне. Когда ему было 15 лет, он видел, как добровольцы не смогли преодолеть возмущение потерями от японской армии, поэтому они собрали детей из района Пёгамни и вооружили их ручными ружьями для военной подготовки. Считается, что в то время уже зародился его национальный дух. В 1910 году национальное самосознание расширилось, и, посещая Центральную среднюю школу в Сеуле, он испытывал сильную страсть к поклонению героям.

В Сеуле Чо Мён Хи жил в доме своего третьего брата и посещал Центральную среднюю школу. В это время он был захвачен страстью к поклонению героям, которая распространялась среди молодых интеллектуалов. Он мечтал стать национальным героем, читая европейские адаптации героических романов.

Весной 1914 года Чо Мён Хи бросил Центральную среднюю школу и сбежал с несколькими томами биографий героев, чтобы поступить в Пекинскую военную академию. Чо Мён Хи, вернувшийся в свой родной город, был расстроен тем, что не смог достичь своей цели. Читая корейские и зарубежные романы, в том числе новые романы, он прочитал «Отверженных» Гюго и сосредоточился на литературе. Потрясенный гуманизмом Гюго по отношению к бедным, он пишет несколько стихов и рассказов с желанием писать романы, как Гюго. Чо Мён Хи, превративший мечту героя в литературный путь, планирует учиться литературе за границей в Токио, продает тутовые деревья и три года работает ювелиром, вернувшись домой ни с чем. Чо Мён Хи, узнавший о Движении 1 марта в своем родном городе в 1919 году, вместе с деревенской молодежью выступал за национальную независимость, был арестован полицией и освобожден после нескольких месяцев заключения. После освобождения Чо Мён Хи организовал театральную труппу, гастролировавшую в армии, и провел просветительскую кампанию. Кроме того, он описал свое участие в Движении 1 марта как персонажей рассказов «Господину R», «Новые нищие» и «Нактонган».

1.2. Ранние прототипы и драматические творения, выраженные в криках душ Чосона, обучение за границей в Японии

Зимой 1919 года благодаря своему другу Ким У Чжину (1902-?) Чо Мён Хи поехал в Японию и поступил на отделение этики факультета индийской философии Восточного университета Токио. На протяжении пяти лет обучения в Токио он был достаточно беден, чтобы сказать, что это был «поворотный момент, который изменит его жизнь», но активно участвовал в ассоциации выпускников — собрании иностранных студентов. В то время он впечатлил иностранных студентов своим страстным ораторским мастерством — «Пусть мировая история будет охвачена нашими головами» — на конкурсе ораторского искусства студенческого совета. Хотя он присоединился к группе, он пришел к выводу, что «изменение сердца более срочно, чем преобразование общества», и был более активен в литературном движении, чем в идеологии. Будучи страстным молодым человеком, вовлеченным в культ героев во время учебы в средней школе, Чо Мён Хи был арестован и задержан японской полицией по обвинению в воспитании патриотизма в толпе за чтение собственных стихотворений, наполненных патриотической страстью, на собрании иностранных студентов, посвященном памяти Движения 1 марта.

Можно сказать, что творческая деятельность Чо Мён Хи началась с учебы в Токио, когда он написал пьесу «Смерть Ким Ён Ира». В начале учебы он читал Горького, Гейне и Гете и писал стихи под влиянием Рабиндраната Тагора (1861—1941), индийского мыслителя и поэта, который был первым азиатом, получившим Нобелевскую премию по литературе в 1913 году. Произведения, написанные в это время под псевдонимом Рожок (蘆 笛 –«флейта из тростника»), были опубликованы в сборнике стихов «На весеннем лугу» (Чунчугак, 1924) после возвращения в Корею. Этот сборник оценивается как сборник личных творческих стихов, не первый в истории корейской литературы. На мой взгляд, причиной того, что Чо Мён Хи поступил на факультет индийской философии в Токио, могло быть влияние Тагора. Его ранние стихи «болезненно выражают мрачный внутренний пейзаж молодой души, блуждающей по чужой стране» или «крики души Чосона», содержащие горечь и боль колониального чосонского народа. Многие корейские исследователи отмечают, что его ранние стихи отличались религиозным мистицизмом и романтизмом. Автор данной работы придерживается другой точки зрения. Чо Мён Хи, декламирующий страстные патриотические стихотворения, был арестован и задержан японской полицией за «внушение патриотизма толпе». Это означает, что тьма — это «Корея под колониальным правлением», Лим — «день освобождения», а она невеста, то есть Корея — красивая и загадочная азиатская женщина. Интересно, означает ли слово «мать» в стихотворениях «На весеннем лугу» и «Благословение Сонёля» родину. Я думаю, что автор написал это как пессимистическое, лирическое романтическое стихотворение, чтобы избежать цензуры со стороны Японии из-за преследований и страданий людей, подвергавшихся преследованиям во время японского колониального периода, и отчаяния за разочарованную и украденную страну.

Чо Мён Хи во время жизни в Японии интересовался деятельностью индийского поэта Тагора, ставшего лауреатом Нобелевской премии за сборник «Гитанджали», и Джин Мунхаком, молодым чосонским юношей. В 1916 году он встретил Тагора с другими японскими студентами и умолял его «написать стихотворение для молодежи Чосона, стремящейся к новой жизни». В следующем году журнал «Нам-сон Чоя» («Молодежь») (ноябрь 1917 г.) перевел произведение Тагора на корейский язык под названием «Песня неудачника». Тьма — это Корея под колониальным господством, а Лим — это день освобождения. В стихотворении невеста изображена как очень красивая и загадочная восточная женщина. Таким образом, Тагор написал стихотворение, страстно желая освобождения Кореи, и подарил его иностранному студенту Джину Мунхаку. Я думаю, что стихотворение Тагора было вдохновлено встречей корейских студентов 8 февраля 1919 года в Христианском молодежном центре Чосон в Токио, и мне интересно, могло ли это повлиять на иностранных студентов, объявлявших Декларацию независимости и резолюции. «Песня о неудачнике», которая хорошо демонстрирует мысли и стиль Тагора, была написана примерно в то время, когда Тагор написал «Гитанджали», став лауреатом Нобелевской премии, и ее содержание также очень символично. Есть два стихотворения, которые Тагор написал о Корее, среди них «Песня о неудачнике» на английском языке, хранящаяся в библиотеке Университета Южной Калифорнии, США, которая является одним из документов, связанных с Кореей (номер документа: kada-m7921).

Пхосок Чо Мён Хи любил поэму «Гитанджали», а стихи, в которых он увлекался миром Тагора, следующие:

Кроме того, мы можем догадаться из содержания, что на написание произведений «На весеннем лугу» и «Чудо» сильно повлиял Тагор. На мой взгляд, если мать потеряла свою родину в стихотворении «На весеннем лугу», написанном в 1924 году, то в стихотворении «Чудо», написанном 1 января 1924 года, подразумевается, что мать — это Родина, а новый гость означает освобождение Родины.

Чо Мён Хи сыграл центральную роль в национальном драматическом движении, театральном движении, которое было развито в среде токийских студентов, после его встречи с Ким У Чжином во время учебы в Токио. В 1920 году он вступил в ассоциацию театрального искусства, организованную для строительства Зала Дону, долгожданного района для корейских рабочих и иностранных студентов. Он написал пьесу «Смерть Ким Ён Ира», содержащую подробности конфликта между богатыми классами. Как его первая пьеса, эта пьеса впервые была поставлена в Корее театральной труппой «Донухвэ» в июле 1921 года. Тогда Чо Мён Хи взял на себя главную роль, а когда выступление в Пхеньяне было подвергнуто цензуре японской полиции, спектакль был остановлен. Спектакль «Смерть Ким Ён Ира» имеет большое значение как современное национально-драматическое движение. На мой взгляд, когда «Смерть Ким Ён Ира» вызвала удивительные перемены и повлекла за собой общенациональное турне по стране, «Пхосок» Чо Мён Хи понял, что функция, которую он выполняет, может дать публике большую силу и дать психологический эффект, и что через пьесу он, вероятно, может начать антияпонское спасательное движение.

1.3. Новое восприятие голодающего колониального корейского общества; написание рассказов

В начале 1923 года Чо Мён Хи бросил учебу и вернулся домой, где столкнулся с нищетой семьи, страдающей от голода. Пережитые тогда нищета и голод стали причиной изменения мировоззрения Чо Мён Хи. Непосредственно видя и переживая жалкую нищету народа Чосона в колониальный период, писатель пришел к более объективному пониманию социальной реальности общества и выбрал «реализм Горького», а не «новый романтизм Тагора». Чо Мён Хи начинает более хладнокровно анализировать и критиковать реальность, «закладывая основу мысли на опыте и знаниях». Это социалистический реализм. Другими словами, социалистический реализм исторически правдиво и конкретно описывает реальность, воспитание и обучение трудящихся в духе социалистических идей. А Чо Мён Хи, вероятно, пытался пробудить национальное сознание корейского народа в колониальный период путем реалистичного описания бедности и нищеты народа. Однако Чо Мён Хи считал, что он не сможет должным образом раскрыть сложную реальность колониального общества через поэзию, поэтому он начинает писать прозаическую литературу. Выходит вторая пьеса «Пхаса» (журнал «Гэбёк», 1924, 11–12). Пьеса «Пхаса» представляет собой историческую драму и рассказывает об уничтожении каменной статуи, где разгневанную толпу, осознавшую неизбежность и оправданность свержения системы, противопоставляют коррумпированному королевскому двору. Пхосок (Чо Мён Хи) в разное время высказывался о необходимости всенародной корейской революции во имя освобождения от японского оккупационного режима.

Чо Мён Хи дебютировал как писатель с рассказом «К земле» (журнал «Гэбёк», 1925, 2—3), содержащим автобиографические элементы, где рассказывается о безработном главном герое, который вернулся из Японии с учебы. Его семья столкнулась с крайней бедностью, и чтобы избавиться от голода, он начинает попрошайничать, при этом у него нет возможности жить духовной жизнью. Ради освобождения внутреннего «я» он выкрикивает фразу: «무산 대중의 고독 속으로 가자» («Ворвемся в душу бедняков»), и, из-за страданий о разорении семьи, ему снится сон, в котором он нападает на соседа с кухонным ножом, а в это время его ловит японская полиция.

Голодающая и обнищавшая Корея, с которой в реальности столкнулся Чо Мён Хи, в произведении была отображена как кошмарный сон. В произведениях «Сердце сына», «Из жизни одного интеллигента» и «Новые нищие» главные герои через сны, вероятно, пытались преодолеть голод и трагичность реальности. В произведении «Новые нищие» страдающая от голода главная героиня, лишившаяся всех своих угодий, видит сон о том, как она такой голодной и трагичной жизни предпочла смерть на дамбе с двухлетним ребенком. Чо Мён Хи стал одним из основателей Пролетарской федерации корейских художников, созданной в августе 1925 года. Вероятнее всего, это связано с осознанием, что поэзия не может протестовать против японского империализма.

После этого Чо Мён Хи продолжил публиковать такие рассказы, как «Из жизни одного интеллигента (или К земле)» (1925), «Господину R» (1926) и «Низкое атмосферное давление» (1926), которые повествуют о крестьянах, живущих под колониальным гнетом, лишившихся своих пахотных земель и вынужденных уехать на Кандо, в Японию, или ставших городской беднотой. Публикуются также такие произведения, как «Человек, поедающий души» (1926), «Новые нищие» (1926) и «Сельские жители» (1927), отражающие жестокую реальность. Между тем, благодаря своему репрезентативному произведению «Река Нактонган», изданному в 1927 году, писатель смог отобразить стремление героев к улучшению жизни в сельской местности с помощью лирического описания. Произведение «Река Нактонган» считается шедевром пролетарской литературы. Пэк Чхоль назвал повесть «Река Нактонган» первым современным корейским романом, в котором раскрывается тема классовой борьбы, а также произведением, обличающим смысл цели, поскольку там в образе главного героя представлен активист классовой революции.

Чо Ён Хён рассматривал это произведение («Нактонган») иначе, чем современную литературу, но высоко оценил его как новаторскую работу, которая продемонстрировала природу пролетарской литературы. Он считал, что произведение поднимает бедность как индивидуальную и классовую проблему, также ощущается твердое чувство цели и организованное сопротивление. Также были опубликованы произведения «Товарищ» (1927), «Однажды ночью» (1927), «Чун Сон» (1928) и «Иппыни и Рёни» (1928), в которых звучат призывы к формированию классового сознания и усилению классовой борьбы на основе солидарности рабочего класса, и было опубликовано «Сердце сына» (1928) на тему интернациональности социалистической революции.

В результате выхода творческой пьесы Чо Мён Хи «Смерть Ким Ён Ира» (1921) была организована труппа драматического искусства, ориентированная на иностранных студентов в Токио. По возвращении в Корею на время летних каникул труппа начала гастролировать по стране. Эта творческая труппа положила начало новому националистическому движению.

Кроме того, «Смерть Ким Ён Ира» — это работа, которая оценивается как «пример новаторской интерпретации современных драм». Чо Мён Хи — поэт-реалист, который критически относится к реальности и имеет высокие достижения в своей деятельности. Сборник стихов Чо Мён Хи «На весеннем лугу», опубликованный в июне 1924 года, представляет собой современную поэтическую книгу, которая значима тем, что она была впервые опубликована после «Песни медуз» Ким Ока и «Гибискуса» Ли Хак Ина. Кроме того, Чо Мён Хи — писатель-первопроходец, представляющий пролетарскую литературу в смысле цели, а его повесть «Река Нактонган» является первым современным корейским романом, в котором раскрывается тема классовой борьбы, а также произведением, обличающим смысл цели, поскольку там в образе главного героя представлен активист классовой революции. Из вышесказанного можно убедиться, что Пхосок (Чо Мён Хи) — литератор, которым нельзя пренебрегать ни в одной из областей современных корейских произведений. Драматург-националист, поэт-реалист и пионер в пролетарской литературе, — он является писателем, чьи произведения положили начало современной корейской литературе в трех основных жанрах (пьеса, поэзия и роман).

1.4. Повесть «Река Нактонган», репрезентативное произведение пролетарской литературы

Пхосок (Чо Мён Хи) был искренним и страстным писателем-реалистом. Чтобы написать повесть «Река Нактонган», он около трех месяцев наблюдал за окрестностями в Гупхо, находящемся ниже по течению реки Нактонган. Жители Гупхо близ Пусана были лишены своей земли японцами, и, вероятно, Пхосок стал свидетелем того, как люди уезжали на Манжу со своей родины, что описал в своем рассказе «Нактонган». И вероятно он тоже подумывал о том, чтобы покинуть свою страну. Чо Мён Хи добавляет корейскую народную песню в повесть и начинает ее с описания прекрасной земли в устье реки Нактонган, которая не должна была ассоциироваться только с сопротивлением и борьбой. В то время в роман редко включалась народная песня о природе нации, но текст песни «река Нактонган» прекрасен следующим образом:

Каждую весну, каждую весну

Увеличивающая вода из реки Накдонг

Прибывая к полям Гупхо,

Выходит из берегов и течёт переплёскиваясь

Плеск, плеск, переливающаяся вода

Если по полям и по лугам разольётся

Это для людей десятков тысяч жизней

И для людей больше десятков тысяч жизней

Станет грудным молоком

Станет грудным молоком.

Когда открываются поля

И начиная течет поток реки

Я вырос на грудном молоке реки

И вырос. эхэ-я.

Тысячу лет прожившая,

Десять тысяч лет прожившая река Нактонган!

Если я умру, смогу ли забыть тебя даже с небес,

И как могу ли забыть тебя даже во сне?

Разве можно тебя забыть?

Ихи-я

(перевод Ким Хэ Ран)

Краткое содержание повести Чо Мён Хи «Река Нактонган» (прослушать песню Нактонган на корейском можно по ссылке: https://youtu.be/etOfyiBcq0Q)

В целом, произведение «Река Нактонган» можно назвать реалистической повестью с хорошо продуманным началом, развитием, критическим моментом, кульминацией и концовкой. Это произведение отображает революционную жизнь главного героя Пак Сон Уна. Холодной зимней ночью Пак Сон Ун временно освобождается из тюрьмы из-за болезни. Его предки жили у реки Нактонган, так как дед был рыбаком, а отец фермером. Его отец заставлял своих детей учиться, чтобы не передвать по наследству детям боль и печаль невежества. Главный герой Пак Сон Ун мог работать на стабильной работе в правительственном учреждении, что является японской политикой эксплуатации, но он отказался от приобретённых льготных законных прав и стабильной жизни, чтобы выступать за независимость. Это происходит потому, что в колониальной стране собственный мир — это несчастье соседей. Примерно в это время японская политика колониальной эксплуатации, заменена кампанией колонизации Востока (동양척식회사), люди, жившие у реки Нактонган, уезжают на остров Кандо, чтобы выжить. Тем временем Пак Сон Ун был пойман в ходе Движения 1 марта 1919 года и провел в тюрьме полтора года. Когда он вышел из тюрьмы, его мать умерла, отец разорился, и они вместе уехал на остров Кандо, но его отец там прогорел и там. После смерти родителей главный герой 5 лет участвовал в движении за независимость в Маньчжурии, России, Пекине и Шанхае. Пак Сон Ун становится социалистом и возвращается на Родину, не забывая о реке Нактонган. Он трудится, крича «Пойдем в народ!», организовал вечерний курс для рабочих и движения профсоюзов арендаторов. Инцидент на тростниковом поле происходит, когда им приказывают разойтись в знак протеста против экспроприации крупных земллевадельцев и кампации колонизации Востока. Когда японцы ограбили тростниковое поле, которое, как говорят, является земляным участком для бесчисленных людей, вспыхнуло крестьянское восстание. Это привело к аресту Сон Уна, его пытали, и он слег в постель из-за болезни. В то время как Пак Сон Ун сопереживает движению за справедливость, которое является движением за освобождение, он встречает Розу, дочь отец которой работает скотобоем. Влюбляется в нее, и они вместе сосредотачиваются на рабочем движении. Затем дело снова начинается, и Сон Ун, которого выпускают из тюрьмы, в конце концов умирает, и для начала новой борьбы Роза снова отправляется на поиски яркого пути со следом Пак Сон Уна. Мысли и революционные настроения главного героя были переняты Розой, женщиной, которая работала вместе с ним до самой его смерти. Со смертью Пак Сон Уна Чо Мён Хи, возможно, выразил волю крестьянина, несмотря на трудности, через образ течения реки Нактонган. Роман заканчивается эпизодом, когда главный герой умирает, и Роза, его возлюбленная, садится на поезд в другую страну. Данный эпизод похож на момент из жизни Чо Мён Хи, конда он покидает свою страну в направлении России. Имя возлюбленной Пак Сон Уна — Роза — экзотическое имя, и Чо Мён Хи, вероятно, сделал отсылку к Розе Люксембург — польской социалистке-революционерке.

Поздним утром, когда падал первый снег, поезд отправился со станции Гупхо на север. В вагоне была женщина, которая сидела и смотрела в окно. Это была Роза. Может быть, она хочет ступить на тот путь, на который ступил ее возлюбленный. Но рано или поздно настанет день, когда она вернется на эту землю, которую она никогда не забудет.

Цитата из последной части повести Чо Мён Хи

«Река Нактонган»

Это произведение основано на событиях бедности в сельской местности из-за японской оккупации и явлении иммиграции в Северный. Дух освобождения народа сосредоточен на классовой борьбе наряду с антияпонской борьбой за независимость. Также можно сказать, что цель освобождения класса основана на социальном движении против неравенства.

1.5. Эмиграция в Россию — корейский национальный лидер в Приморском крае, учитель, который учит независимости и антияпонизму

При японском колониальном правлении писательская деятельность Чо Мён Хи не была полной. Он восхищался новым миром и считал Советский Союз местом для жизни после Октябрьской революции 1917 года. Чо Мён Хи, вероятно, опасаясь оставить свою жену и детей одних на родине, эмигрировал в Россию. Он также беспокоился, что отказался от всех своих корыстных интересов как писателя, пишушего на своем родном языке, несмотря на то, что был лишен своей родины. В то же время начались репрессии против «Пролетарской федерации корейских художников». В августе 1928 года он бежал в Советский Союз, чтобы найти прорыв (или выход) в движении за независимость и литературном творчестве. Чо Мён Хи был первым писателем-беженцем, покинувшим Корею в колониальный период. Жизнь Чо Мён Хи в эмиграции описана в мемуарах его ученицы Екатерины Цой (Чхве Гым Сун) из корейской школы деревни Пуциловка (Юксончо, 육성촌). «Чо Мён Хи был одет в ханбок, когда он пересек границу и оказался на территории Советского Союза. Когда он увидел советских солдат, он радостно побежал, словно ребенок, и сказал им на корейском: «Я кореец». Но они его не поняли», — пишет Екатерина. «Поэтому он говорил по-китайски, по-японски и по-английски, но солдаты не понимали. Из-за этого офицер приказал солдатам отвезти корейца на пограничный пост. Спустя три дня, когда из Владивостока приехал кореец-переводчик, Чо Мён Хи снял чогори, достал оттуда записку и показал ее переводчику. В ней говорилось о том, что «Этот человек — Чо Мён Хи, корейский писатель». Когда переводчик увидел это, то радостно поприветствовал его, отвез во Владивосток и подарил ему новый темно-серый костюм в Международной ассоциации поддержки. Писатель поехал в санаторий недалеко от Владивостока, месяц там лечился, хорошо отдохнул и уехал работать. В санатории он начал писать стихотворение «Растоптанное Корё». Во время отдыха в санатории несколько представителей приехали из Владивостока и приветствовали Чо Мён Хи. Выдержки из мемуаров, приведенные выше, демонстрируют то, как Пхосок (Чо Мён Хи), пересекший границу СССР в ханбоке, сильно любил народ и как велика была его национальная гордость, когда он был писателем, представляющим Корею. Кроме того, содержание «Растоптанного Корё» раскрывает реальность корейцев, униженных гнетом японского империализма. Это проитзведение, написанное за короткий период пребывания в санатории, показывает, как сильно он хотел национальной независимости и освобождения корейского народа. Первое стихотворение в прозе, написанное им после прибытия в Советский Союз, «Растоптанное Корё», которое не могло быть напечатано на его «украденной» родине, вышло более прямолинейным и антияпонским, чем «На весеннем лугу», в котором ребенок теряет мать и ищет ее. Складывается впечатление, что стихотворение «Растоптанное Корё», написанное в советский период жизни писателя, было таким же, как и сборник его рассказов в прозе, в котором Чо Мён Хи реалистично описал страдания корейцев в колониальный период и жестокость японского империализма. Часть стихотворения «Растоптанное Корё» такова:

Растоптанное Корё (1928)

Давно уже невежественная пята японского империализма топчет Корейскую землю.

Всю корейскую землю сковали армией, полицией, законами, тюрьмами.

Сковали накрепко уста, глаза и уши, руки и ноги корейского народа.

Поглощают, сволочи, наши заводы, лавки, шахты, поля, толпами [корейцев] уводят в рабство, высасывают последнюю кровь, угрожая кнутом.

Смотри! Разве в деревнях людей, что потеряли землю, дававшую пропитание, не заставляют то на север бежать, то на юг?

Этот народ не в силах даже самым тяжелым трудом на еду заработать. Разве в городах людей, лишенных крова и пропитания, не гонят то туда, то сюда, словно стадо овец на убой?

И вновь на их головы обрушивается кнут.

За то, что не так смотрели на полицаев, за то, что хозяев просили снизить аренду, за то, что капиталистов просили поднять плату за труд.

За сопротивление японскому империализму! За то, что восстали на борьбу за корейский пролетариат!

На их иссохшие тела, страдающие от голода и жестокости, обрушивается кнут.

Так эти сволочи угнетают наших старших и младших братьев, нет, весь корейский пролетариат.

Корейский пролетариат! Ему достаются лишь голод и смерть. Голод и смерть!

Но мы не отчаиваемся. Потому что верим в свои силы. Потому что верим, что в наших кулаках, которые лишь кожа да кости, сокрыты силы для священной борьбы и сокрушения врага.

И мы верим –Миллиарды разбитых окровавленных рук пролетариата всего мира, твердой поступью перешедшего через долины голода и горы смерти,

Поддержат окрашенное кровью солнце, встающее там, на востоке, твердо верим, что настанет для пролетариата новый, священный день!

Писатель Чо Мён Хи провел свою жизнь в Приморском крае, работая преподавателем корейского языка в общеобразовательной школе в местечке Синхан, вблизи Владивостока. Там же он был задержан и сослан.

Своё первое стихотворение «Растоптанная Корея» (октябрь 1928 г.) он написал после изгнания. Стихотворение быстро распространилось не только на территории Кореи, которая в тот период стремилась к национальной независимости и освобождению, но также получило признание среди корейцев Приморского края. По словам Андрея Кима, внука писателя Чо Мён Хи, многие студенты, учившие и декламировавшие стихотворение «Растоптанная Корея», добровольно вступали в антияпонские отряды ополченцев.

Осенью 1929 года Чо Мён Хи переехал в Пуциловку, корейскую деревню Юксон недалеко от Уссурийска, где продолжил преподавать корейский язык и литературу в начальной и средней школе. Екатерина Михайловна Цой, ученица этой школы и ученица поэта Чо Мён Хи, в своих воспоминаниях писала, что Чо Мён Хи называл холм, находящийся за школой, «Дынгтапбон». Он сочинял детские песенки для учеников начальных классов, а для учеников средней школы писал стихотворения (такие как «Весенняя страна»). Поднимаясь на холм Дынгтапбон и окидывая взглядом Пуциловку, дети зачитывали песни и его произведения.

В 1930 году прошел детский спектакль «Весенняя страна», который с успехом был показан в здании местного клуба. В спектакле рассказывалась история о «цветах, которые не жалеют свой аромат для трудолюбивых пчел и муравьев, но не дают ничего ленивым мухам и комарам». Сценическая постановка традиционной корейской сказки стала новым словом в системе детского образования. Кроме того, в 1932 году Национальное издательство Вондон в Хабаровске и Управление народного образования Пёнгана издали первый том единого учебника для второклассников на корейском языке, написанный Чо Мён Хи в соавторстве с Ли Ином и Ким Ин Сопом.

Чо Мён Хи стал духовным лидером корейцев Приморского края: он участвовал в национально-освободительном движении, движении за независимость Кореи, на своих публичных лекциях рассказывал о захватнических планах Японии. В этот же период Чо Мён Хи встретил Хван Дон Мина. Хван Дон Мин, студент Челябинского трудового училища, приехал в деревню Пуциловка (Юксон) на летние каникулы. Там он подружился с поэтом. Благодаря этой дружбе Чо Мён Хи познакомился с сестрой Хван Дон Мина, Хван Мён хи. Вскоре они поженились.

В 1931 году Чо Мён Хи решил не возвращаться в Корею. У них с Хван Мён Хи родились трое детей: Чо Сон А (дочь — Чо Валентина), Чо Сон Ин (старший сын — Чо Михаил) и Чо Владимир (младший сын). Через 40 дней после рождения Владимира Чо Мён Хи был арестован тайной полицией, в связи с этим младший ребенок не получил корейского имени от своего отца.

Чо Мён Хи тосковал по своей родине. Когда он звал детей: «Чо Сон А», «Чо Сон Ин», — то всегда невольно вспоминал Чосон.

Кроме того, после эмиграции в Приморский край, Чо Мён Хи стал главным редактором «Сонбон» — газеты, издававшейся на корейском языке. В этой газете он публиковал свои стихотворения под псевдонимом «Чосенг조생» (в переводе «Гибискус»). Цветок Гибискуса, символ Кореи, также выражал его тоску по родине.

После свадьбы с Хван Мён Хи (Хван Мария Ивановна) Чо Мён Хи переехал в город Уссурийск. В то время он работал учителем корейского языка и литературы в Уссурийском педагогическом училище и в специальной профессиональной школе. Оба образовательных учреждения считались престижными в Приморском крае. В этот же период он был редактором в газете «Сонбон», в издательстве «Чосон-мал» во Владивостоке.

В 1934 году было основано Первое объединение советских писателей. По рекомендации А. Фадеева Чо Мён Хи стал первым корейцем, вступившим в Советский Союз писателей, и главным редактором сборника «Родина трудящих».

«Родина трудящихся» была опубликована в 1934 году (документ №3B 6—17/9), а «Родная страна трудящихся» (документ №3B 6—4 / 217) в 1937 году. Оба произведения были переведены на русский под общим «Родина трудящихся». «Родина трудящихся» — это собрание литературных и художественных произведений корейцев Дальнего Востока, в него также включены не только работы самого Чо Мён Хи, но и произведения его учеников, таких как Кан Сан Хо, Ким Ки Чхон, Ён Сон Рён, Ли Чон Бэк и Ю Иль Ён.

Чо Мён Хи был не только преподавателем корейского языка, учившим учеников любви к родине, но и национальным лидером, духовной опорой корейцев в Приморском крае. Став членом Союза писателей СССР Чо Мён Хи вместе с семьей переехал в Хабаровск.

По словам дочери Чо Мён Хи, Чо Сон А, А. Фадеев подарил Чо Мён Хи «Дом писателя» в Хабаровске. Там и родился третий ребенок — Чо Владимир.

С 1934 года Чо Мён Хи полностью посвятил себя писательской деятельности, но в 1937 году он был арестован сотрудниками КГБ. Поэт был задержан в доме, принадлежавшем Союзу писателей, в Хабаровске на улице Комсомольской, 52. Написанный во время пребывания в Хабаровске неоконченный роман «Маньчжурский партизан», повествующий о деятельности борцов за независимость Японии, так и не был опубликован.

Публикация сборника корейских литературных произведений «Родина трудящихся» (1934 год) стала возможна благодаря деятельности Чо Мён Хи и владивостокской газете «Сонбонг». Это стало прорывом в истории корейской литературы и дало новый статус корейской диаспоре в России.

Чо Мён Хи был корейским лидером, который выступал против сталинской политики этнического разделения, вынуждавшей малые народы мигрировать в Среднюю Азию.

Писатель был расстрелян 11 мая 1938 года по обвинению в том, что являлся японским шпионом, а его семья была насильно переселена в Среднюю Азию примерно в октябре того же года вместе со многими другими корейцами.

1.6. Политика Сталина и смерть поэта
Чо Мён Хи

Несмотря на то, что количество документальных свидетельств о сталинской политике насильственного перемещения 1937 года растет, в истории этого периода по-прежнему остается множество белых пятен.

Если мы посмотрим, почему корейцы были переселены с Дальнего Востока, первым фактором при обсуждении причин принудительной иммиграции станет возможность участия корейцев в японском шпионаже. В постановлении Народного съезда СССР и ЦК Коммунистической партии России (б) №1428—326С от 21 августа 1937 года пояснялось, что депортация корейцев «преследовала цель воспрепятствовать проникновению японских агентов на Дальний Восток». Второй фактор — расчистка пустошей Средней Азии и Казахстана и увеличение посевных площадей риса в этих регионах. Другим фактором был конфликт между русскими и корейцами на Дальнем Востоке, а также опасения, что корейцы потребуют коллективного проживания и автономии.

Между 1935 и 1938 годами насильственной миграции с Дальнего Востока в Среднюю Азию подверглись поляки, немцы, латвийцы, эстонцы, финны, китайцы, калмыки, иранцы, и даже некоторые русские.

Кроме того, Сталин считал, что меньшинства могут поднять восстание, поэтому он насильственно выселял их и применял к «ненадежным» народам суровые законы, связанные с паспортной системой. Закрывались этнические школы и университеты, запрещались национальные газеты и журналы. Все было сделано для того, чтобы люди не читали и не учились на родном языке. Это разрушало культурную среду этнических меньшинств, игнорировало их права.

Приказ о депортации был издан 21 августа 1937 года, а Чо Мён Хи был арестован 17 сентября 1937 года, менее чем через месяц. В то время корейское общество переживало период бурного развития в области образования и культуры.

Ленин стремился, осуществив большевистскую революцию, построить социалистическое государство, выходящее за рамки национализма. Однако Сталин решил, что национальное самоопределение расколет Советский Союз и нанесет ущерб поддержанию тоталитарного режима. Говорят, что корейцы были переселены насильственно, так как советское правительство подозревало их в шпионаже, стремилось не допустить создания Корейской Автономной Республики в Приморском крае, и ставило целью заселение пустующих земель Средней Азии.

Среди 2500 корейских лидеров, арестованных сталинским правительством, Чо Мён Хи был известной фигурой, преподавателем и поэтом. Он был единственным корейцем, входившим в Союз советских писателей, а с 1936 года, будучи лидером Союза советских писателей Хабаровска, стал духовной опорой корейцев и ведущей фигурой в борьбе с насильственным переселением.

Согласно 58 статье Уголовного кодекса РСФСР, Чо Мён Хи обвинялся как «японский шпион» и «националист». Ему также был назначен срок за взяточничество и участие в контрреволюционной группировке. 15 апреля 1938 г. он был приговорен к смертной казни, а 11 мая того же года расстрелян. Таким образом, поэт Чо Мён Хи стал жертвой политических репрессий того времени.

По словам внука Чо Мён Хи, Кима Андрея (сын Чо Сон А), младшему сыну, Владимиру, было около 40 дней, когда тайная полиция пришла в дом поэта и арестовала его. Поэт Чо Мён Хи сказал своей жене Хван Мён Хи (Хван Мария Ивановна) о том, что он невиновен, скоро будет освобожден и вернется домой. Это был их последний разговор.

Его сын, Чо Михаил (Чо Сон Ин), подтверждал, что причиной задержания отца был роман «Маньчжурский партизан». Он рассказывал, что когда тайная полиция арестовала отца, сотрудники конфисковали все рукописи, что были в доме. Среди них был и «Маньчжурский партизан».

Поскольку этот роман не был завершен и опубликован, до сих пор никто до конца не знает, о чем было это произведение. Говорят, что в этом романе рассказывалось о деятельности борцов за независимость Кореи, таких как Хон Бом До и Ким Ир Сен.

Когда Япония вторглась в Приморский край в 1922 году, многие корейцы стали партизанами-борцами за независимость, и рассказы о том, как они сражались с японской армией и выигрывали войну, давали корейцам повод для национальной гордости, радость возможности скорого освобождения. Таким образом, роман «Маньчжурский партизан» мог включать множество сцен, способствующих повышению национального самосознания и стремления к независимости.

Однако даже если бы темой романа было построение социалистического государства, сталинский режим не допустил бы публикацию произведения, которое обращается к национальной идентичности. Чо Михаил (старший сын корейского поэта Чо Мён Хи) говорил, что причиной ареста его отца стало содержание романа, пробуждающее этническое самосознание корейцев.

На протяжении долгого времени о смерти писателя Чо Мён Хи ничего не говорили. Причина ареста и казни стала известна лишь в 1942 году.

Согласно российским документам, в которых упоминается Чо Мён Хи:

«Лишь в 1956 году жене Чо Мён Хи сообщили о смерти мужа. Её пригласили в Кремль, и лидер Верховного совета СССР Ворошилов заявил, что Чо Мён Хи был арестован, заболел и скончался в 1942 году.

Эта новость была ужасна. После 1937 года родные и близкие все еще верили, что Чо Мён Хи жив, и вспоминали его последние слова о скором возвращении.

Хван Мён Хи, жена Чо Мён Хи, так и не узнала, что сообщение, полученное в Кремле, было ложью. Она лишь чувствовала, что «заболевание соединительной ткани», как причина смерти, звучало неправдоподобно.

<таблица> Геннадий Лю Документы и свидетельства о смерти Чо Мён Хи

Причина смерти поэта Чо Мён Хи стала известна миру благодаря усилиям его дочери, Чо Валентины Мёнхиевны (Чо Сон А). Ее четырехстраничная заметка «Новые данные о смерти поэта Чо Мён Хи» была опубликована в газете «Ленинское знамя» 4 апреля 1990 года. В заметке говорилось, что поэт скончался не от болезни. Он был расстрелян тайной полицией.

2. Переоценка творчества
Чо Мён Хи

До сих пор в истории трагической смерти Чо Мён Хи остается множество белых пятен. Не известны точные обстоятельства расстрела, не найдено тело писателя.

30 июня 1956 года Центральный Комитет КПСС Советского Союза принял решение о реабилитации Чо Мён Хи, который был признан жертвой политических репрессий. С этого момента начали проводиться исследования жизни и творчества поэта, организовывались проекты, призванные почтить его память.

Чтобы подчеркнуть его вклад в корейскую литературу в России, был создан Комитет литературного наследия Чо Мён Хи. А в честь 65-й годовщины со дня рождения писателя, Хван Дон Мин (зять Чо Мён Хи, директор Института Академии наук СССР) опубликовал «Собрание сочинений Чо Мён Хи». В 1966 году по заказу советского издательства произведения Чо Мён Хи, написанные на корейском языке, были переведены на русский. Из них пять рассказов («Сердце сына», «Товарищ», «Чун Сон», «Новые нищие» и «Однажды ночью») перевела ученица Чо Мён Хи, Цой Екатерина (профессор Академии наук СССР, жена Хван Дон Мина). Другие романы («Нактонган», «Иппыни и Рённи» и «Из жизни одного интеллигента») также были переведены на русский язык другими авторами. Собрание сочинений Чо Мён Хи было опубликовано под названием «Нактонган».

Кроме того, в Чинчхоне (провинция Чхунчхон-Пукто), на родине Чо Мён Хи, по инициативе газеты Тонъян Ильбо и Ассоциации писателей Чунгбук, в 1994 году, в годовщину 100-летия со дня рождения писателя, был установлен памятник.

Стоимость памятника составила около 3 миллиардов вон. Из них 200 тысяч долларов (около 210 миллионов вон) пожертвовал Чо Владимир, второй сын поэта Чо Мён Хи, на данный момент проживающий в Москве.

Литературный центр с одним цокольным уровнем и тремя надземными этажами имеет общую площадь 970 м2 (около 300 пхён). Здесь есть зал литературы, зал творческого письма, лаборатория исследования литературы и склад. С 1994 года каждый октябрь правительство города Чинчхон проводит литературный фестиваль «Чо Мён Хи», чтобы почтить память писателя.

По словам внука Чо Мён Хи, Кима Андрея, и третьего сына Чо Мён Хи, Чо Владимира, последний дом, где проживал писатель (Хабаровск, ул. Комсомольская, 89) был снесен и теперь на его месте строится новое здание.

В 2006 году на территории студенческого городка Дальневосточного технического университета Владивостока также был установлен памятник писателю. Однако позднее эта земля была передана в частную собственность, поэтому сейчас остро стоит вопрос о перемещении монумента.

Могила Чо Мён Хи так и не была найдена. Ее нет даже на городском кладбище на улице Карла Маркса, где похоронены люди, ставшие жертвами политических репрессий 1930-х годов. Но имя писателя можно увидеть среди 4300 имен, выгравированных в память о жертвах репрессий на паре черных плит, установленных у входа на кладбище.

В период политики «оттепели» Хрущева Чо Мён Хи был реабилитирован, и его литература вновь начала привлекать внимание. Одна из улиц Ташкента была названа «Улицей Чо Мён Хи», также ему был установлен памятник.

Чо Мён Хи был передовым писателем, поэтом, патриотом Кореи, преподавателем корейского языка и литературы, автором произведений в различных жанрах (пьесы, романы, стихотворения), который сражался за свободу своей страны словом, а не оружием. Однако несмотря на все это, для корейского народа он остается в первую очередь идейным лидером и борцом за независимость Кореи.

В период японского колониального режима, чтобы писать произведения и вносить свой вклад в освободительную войну через литературу, Чо Мён Хи бежал в Советский Союз. Теперь же, когда Корея раскололась на Север и Юг, а СССР распался, писатель может стать чужим для каждой из сторон.

Он покинул родину и перебрался в Приморье с идеей развивать детскую литературу, вдохновлять подрастающих корейцев. В его произведении «Весенняя страна» есть такие строки:

Весна пришла, Весна пришла,

Госпожа Весна из южной страны.

Я так скучал по твоим садам,

Возвращайся скорее к нам!

Весна пришла, Весна пришла,

В широких дворах,

На высоких и низких холмах,

В легкой дымке золотые нити

Колышутся.

(перевод Ким Хэ Ран)

«Эта песня была так мелодична, что каждый, кто услышит ее, с легкостью мог подпеть. Когда маленькие дети и студенты пели эту песню, казалось, что весна действительно приближается», — писала в своих мемуарах ученица Чо Мён Хи, Цой Екатерина. Весна — в это время года Корея стала свободной. Это время готовиться к будущему, строить новый мир. Когда слышишь мелодию весенних песен, которые поют корейские дети деревни Пуциловки (Юксон), глядя на южный берег Корейского полуострова, кажется, что вместе с весной приближается и момент воссоединения корейской нации.

В этой статье была предпринята попытка осветить историю жизни и творчества Чо Мён Хи, деятельность которого была забыта из-за сложной политической ситуации. Информацию о том, что Чо Мён Хи был хорошим преподавателем корейского языка и литературы в России, можно найти в статье А. Сутулина, опубликованной в газете «Корё Ильбо».

Комитет государственной безопасности Советского Союза, Управление Хабаровска, показал благодарственные письма, адресованные писателю Чо Мён Хи. Ким Чон Хи, бывший член Коммунистической партии (большевик), писал: «Я знаю Чо Мён Хи с 1929 года. Он был усердным работником во всем, но особенно — в преподавательской деятельности. Учитывая его литературные достижения и высокие моральные качества, издательский дом иностранной литературы рекомендует Чо Мён Хи на пост сотрудника (17 марта 1935 г.)».

В России имя Чо Мён Хи окутано легендами. Публикуя свои работы в газете «Сонбон», издаваемой на корейском языке в Приморском крае, читая лекции и ставя спектакли, Чо Мён Хи удалось сплотить корейский народ. Он также внес большой вклад в развитие корейской литературы. Чо Мён Хи готовил литературную рубрику в корейской газете «Сонбон», обучал корейской литературе молодых корейцев. Ким Ду Чил, Чон Дон Хёк, драматург Ён Сон Рён, Хан Джин и Тэ Чан Чун — все эти люди были его учениками.

После того, как в 1937 году издательство корейской газеты «Сонбон» было насильственно перемещено в Среднюю Азию, стали издаваться газеты «Ленинское знамя» и «Корё ильбо». Эти издания освещали новости и старательно сохраняли хангыль. Однако из-за быстрой языковой локализации количество корейцев, владеющих родным языком, значительно сократилось (на данный момент оно составляет лишь 5% от общего числа корейцев, проживающих на территории России). Очень жаль, что так мало корейцев могут читать и понимать патриотические произведения Чо Мён Хи, написанные на корейском языке.

Река Амур протекает через город Хабаровск, где поэт Чо Мён Хи провел остаток своей жизни. Эта река берет свое начало в Монголии, пересекает Китай и Россию, проходит через Хабаровск и впадает в Охотское море. Русские дали этой реке имя Амур, что переводится как «бог любви», а китайцы, увидев в изгибах темной воды очертания большого змея, назвали эту реку Хэйлунцзян (Река Черного Дракона). Поэт Чо Мён Хи, проживший последние годы жизни в Хабаровске, наверное, смотря на Амур, думал о реке Нактонган, которая тянулась к берегам его родины.

Прошло уже восемьдесят лет, но сложно сказать наверняка, достигли ли берегов Кореи его любовь к народу и Родине, выразившиеся в ожесточенной борьбе против японского колониализма, а также тоска по родному краю, в который он так и не смог вернуться. Думая об этом, я заканчиваю свою статью.

«Нактонган» (перевод В. Ли)

Растянувшись на семьсот ли, несёт свои буйные воды река Нактонган. По обоим берегам ее, словно шашечные клетки, расположились поля. В широких долинах там и сям раскинулись поселения. Река тысячелетиями текла здесь, и люди жили на её берегах также тысячелетиями. Неужели мне уготована печальная участь расстаться с этой рекой, навсегда распрощаться с друзьями?

Каждый год, каждой новый весной —

Развиваешься ты широко.

Люди жили здесь сотни веков,

И они породнились с тобой, —

Не забуду тебя никогда,

Мать-кормилица нашей земли.

Ты всё так же течешь сквозь года

И теряешься так же вдали.

Тысячелетняя, тысячелетняя Нактонган!

Во сне ли, наяву ли

Разве забудешь тебя?

Однажды ранней весной через Нактонган переправлялись люди. Они покидали родную землю, переселялись в далёкий западный Кандо. Среди них был Пак Сон Ун. Ударяя в такт о борт парома, он пел печальную песню. Многие уезжающие плакали.

Да, они долго жили на земле, которая, как ласковая мать, вскормила их. Но с некоторых пор она перестала быть родной и доброй. Одна беда приходила за другой.

Колесо истории неумолимо вращалось. Появился класс праздных бездельников и класс трудящихся — эксплуататоры и эксплуатируемые. С тех пор, как появились собственники, люди, не знавшие голода, стали голодать. Не радовали их ни яркие солнечные лучи, ни чистая вода Нактонгана. Но история развивалась дальше. Подул ветер русской революции. Вспыхнули крестьянские восстания Кабо, народное восстание 1 марта… На этой земле, на этом полуострове, появился призрак, призрак коммунизма. Там, где он появляется, возникают движения — молодёжные, крестьянские, женские, рабочие… Словно подул сильный ветер. А потом загремел гром. Разыгралась буря.

---

                                      * * *

Темная ночь ранней осени. В устье Нактонгана беспокойно мерцают огоньки рыболовов. Временами на берег с шумом набрасываются холодные волны. Пассажиры, только что сошедшие с поезда, в ожидании парома топчутся на утёсе, вокруг едва тлеющего костра. В толпе много студентов, представителей рабочего Союза, членов женского Союза, кооператива арендаторов и деятелей различных общественных организаций, деревенский мужик в одном жилете, в старой кепчонке на голове и с узелком в руках, люди в чёрных, белых дурумаги, в потрепанных европейских костюмах и в одних рубашках, женщины с короткими волосами, с длинными косами, уложенными на голове, — все они сейчас встретили с поезда и провожают в деревню больного Пак Сон Уна, неподвижно сидящего в коляске рикши. Он долго сидел в тюрьме без суда и следствия, тяжело заболел, и власти нашли возможным выдать его на поруки.

— Да, он действительно плохо выглядит. Такого здорового человека так отделали, негодяи.

— Если он умрет, ещё скажут, что умер от собственных болезней, — отозвался кто-то.

— Надо было везти прямо в больницу. Зачем его сюда-то везут?

— Откуда я знаю. Сам больной настоял на этом.

— Почему так долго нет парома?

— Сейчас подойдёт. Вон уже виден, — ответил один из студентов, всматривавшийся в противоположный берег. Затем, обращаясь к пассажиру в колясочке рикши, спросил:

— Тебе не холодно?

— Ничего. Мне не холодно.

— Нет, если тебе холодно, мы можем тебя укрыть ещё одним пальто. Хочешь?

— Нет, ничего. Не надо, — тихо ответил Пак Сон Ун.

— Эй, слушайте! Нельзя ли побыстрее! — Обращаясь к паромщику, крикнул один из спутников Пак Сон Уна.

— Иду-у! — Послышалось с парома. Паром остановился на середине реки.

— Что он там делает? Почему остановился?

— Вот черепаха. Наверное, закуривает.

Раздается взрыв хохота. Паром приблизился. Переносят прежде всего Пак Сон Уна.

— Послушайте, нельзя ли перенести его на паром вместе с колясочкой? — спрашивает один из друзей Пак Сон Уна у рикши.

— Навряд ли, — не совсем уверенно отвечает рикша.

— Конечно, нельзя. Я слезу.

Пак Сон Ун Слезает с коляски и с помощью друзей медленно идёт к парому. Все сели, послышался скрип уключины и всплеск воды: паром медленно направился к противоположному берегу.

Даже при тусклом свете фонаря нетрудно заметить, что у больного изнеможённое лицо.

— Эй, паромщик! Спел бы какую-нибудь песенку. А?

— Зачем тебе его песни? — спросил больного друг.

— Мне хочется… Может быть, я последний раз в жизни переезжаю через эту реку…

— Не болтай чепухи.

— Нет. Мне очень хочется послушать песню. Пожалуйста, паромщик, спойте хоть немного. А? — не перестаёт Пак Сон Ун.

— Так я же не умею петь.

— О, неужели никто не умеет петь? Роза! Спой ты, пожалуйста. Ту, что я сочинил. Спой!

— Мне петь песню? — спрашивает рядом сидящая женщина с европейской причёской.

— Да. Помнишь нашу песню «весной, весной…». Спой её.

Каждый год, каждой новой весной

Развиваешься ты широко.

Люди жили здесь сотни веков,

И они породнились с тобой.

Роза пела с ясно выраженным акцентом провинции Кенсандо. Песня, сложенная на мотив народной песни «Нилири», звучала скорбно и сильно. Голос, немного низкий и грубоватый, громко раздавался в ночной тишине. Казалось, что и мигающие на небе звезды слушать песню Розы. Она особенно задевала душу тех, кто направлялся на далёкую чужбину, — в западный Кандо.

После третьего куплета, собрав все силы, с воодушевлением подхватил песню и Пак Сон Ун.

Тысячелетняя, тысячелетняя Нактонган!

Во сне ли, наяву ли

Разве забудешь тебя!

Песня кончилась. Сон Ун проворно засучил рукава и погрузил руку в воду. Он то поглаживал, то разбрызгивал, то похлопал рукой по воде. Его друг, сидевший рядом, обеспокоенный поведением Пак Сон Уна, сказал:

— Вот беда! Что ты делаешь? Вода ведь холодная! Спятил, что ли?

— Теперь и умереть не жалко. Ты не очень беспокойся обо мне.

— Ты с ума сошел…

А больной, чем больше его уговаривали, тем меньше обращал на это внимание. Он обернулся к рядом сидящей с ним женщине:

— Роза! Засучи рукава. Опусти и ты руку в воду вместе со мной. Ну!

Он взял руку Розы и опустил её в воду.

— Да, в течение пяти лет, что я путешествовал, как увижу какую-нибудь реку, сразу вспоминал наш Нактонган. И никогда не забывал, что я внук рыбака с этой реки… И ещё, что здесь моя родная Корея.

Руки их по-прежнему находились за бортом. Затем, глядя на далёкий горизонт, он зашептал…

— Как-то я переходил реку Сунгари и, вспомнив Нактонган, заплакал.

Наступила тишина. Казалось, люди перестали дышать. Роза низко опустила голову, закрыла рукой глаза. По лицу Сон Уна скатилась крупная слеза. Некоторое время слышался только шум воды. Роза крепко сжала холодные руки Сон Уна, ласково сказала:

— Теперь хватит. Хорошо? — она вытерла платком его руку и опустила засученный рукав.

Паром предстал к берегу. Сначала высадили на берег Сон Уна. Потом в темноте двинулись к посёлку.

Пак Сон Ун действительно был внуком рыбака. Его дед всю жизнь рыбачил здесь, а отец обрабатывал землю. То ли на собственном опыте зная, как горько оставаться невежественным, то ли не желая отстать от других, родители Сон Уна работали от зари до зари на клочке арендованной земли, во всём отказывали себе, чтобы дать сыну образование. Пак Сон Ун кончил обыкновенную, затем сельскохозяйственную школу. Закончив образование, он некоторое время работал в уезде помощником агронома. Родители очень гордились сыном, словно он получил большой чин, а соседи завидовали и стремились дать своим детям такое же образование.

Однако, когда вспыхнуло первомартовское восстание, Пак Сон Ун, как изношенную обувь, отбросил в сторону все дела, окунулся в водоворот событий. Он оказался неплохим бойцом. За участие в антиправительственных движениях Пак Сон Уна, как и многих других участников движения за свободу, бросили в тюрьму, где он провёл около полутора лет.

Вернувшись домой, он узнал, что мать умерла, отец, оставшись без крова, вынужден был переехать к дочери. В том году особенно много беженцев покидали родные края из-за невыносимых условий жизни. И Сон Ун вместе с отцом переехал в северо-западный Кандо. (Вот тогда-то он и сочинил песню, которую просил спеть). Чужбина встретила беженцев неласково. Нищета, голод, произвол местных властей и здесь преследовали людей. Отец с сыном стали кочевать. Так и не увидев больше просвета в жизни, умер отец Пак Сон Уна.

Похоронив отца на чужой неприветливой земле, Пак Сон Ун скитался один. Он побывал в Маньчжурии, России, Пекине, Шанхае, где принимал участие в революционном движении. Незаметно пролетели пять лет. Революционное движение пошло на убыль. Он вернулся на родину. К этому времени в его мировоззрении произошли большие перемены — пылкий националист стал социалистом.

                                      * * *

Вернувшись на родину, Пак Сон Ун поехал в Сеул, намереваясь включиться в революционную работу. Однако в коммунистической организации Сеула в то время не было единства, и практическая работа сменилась пустым словопрением между различными группировками, не имеющими принципиальных разногласий. Тогда Сон Ун вместе с несколькими товарищами пытался объединить эти группировки, но успеха не добился, так как для тех, кто был увлечён фракционной борьбой, его слова оставались пустым звуком.

«Настанет день, когда фракционеры уничтожат друг друга», — предупредил их Сон Ун и уехал в провинцию Кёнсандо. Там, на юге, он организовал небольшой отряд и развернул активную революционную деятельность. Основным местом его пребывания были его родные места — долина устья реки Нактонган.

Когда после долгого отсутствия Сон Ун вновь очутился в родном селе, его охватило смятение. Пять лет назад, когда он уезжал, это было большое село, в котором насчитывалось больше ста дворов. Теперь жителей стало гораздо меньше. На месте крестьянских лачуг стояло здание с цинковой крышей. Оно тянулось далеко-далеко, словно презирая и устрашая скривившиеся от времени жалкие лачуги бедняков. Даже не спрашивая, нетрудно было догадаться, что это складское помещение Восточного акционерного общества. Те крестьяне, которые пять лет назад считались середняками, теперь превратились в бедняков. Владельцы маленьких участков земли вынуждены были продать её и стать арендаторами. Многие бывшие арендаторы разъехались кто куда. Пак Сон Ун не встретил ни одного друга детства, они подались на заработки — кто в город, кто в Кандо, а кто и в Японию. Он пытался найти дом, в котором из поколения в поколение жили его предки, а на прежнем месте не обнаружил ни одного камня. Сейчас там был двор склада. И лишь, как и прежде, посредине двора одиноко стоял знакомый старый дуб, который некогда рос у калитки. Сон Ун, как ребёнок, подбежал к дереву, обхватил ствол и припал к нему щекой. Ему было радостно и грустно от встречи с деревом. Обхватив дерево, Сон Ун закрыл глаза. Как клубок ниток, в его сознании разматывались воспоминания о прожитых здесь днях: вспоминалось, как в детстве он бегал вокруг дерева, лазил по его ветвям, чтобы поймать цикаду, и как ему за это доставалось от лысого деда; как он надоедал и требовал своей очереди, когда молодёжь в деревне, устроив качели на ветвях дуба, резвились у их дома. Как они с соседской девчонкой по имени Сун И играли под этим деревом в жениха и невесту, а затем, когда подросли, по-настоящему полюбили друг друга. Как плакали они ночью под деревом накануне отъезда Сун И, проданной за долги в Пхеньян. Вспомнив обо всём этом, Сон Ун глубоко вздохнул.

«Сейчас не время предаваться лирическим переживаниям… Революционер должен обладать волей крепкой, как сталь!» Это стало лозунгом его жизни.

Сон Ун составил для себя программу действий, которая состояла из трёх пунктов: пропаганда просвещения, организация и борьба. Прежде всего он организовал сельскую вечернюю школу и занялся просвещением деревенской бедноты. Чтобы стать ближе к крестьянам, Сон Ун работал вместе с ними в поле. Пропаганду он вёл где только мог — на поле, в домах и во время вечерних занятий. Затем организовал кооператив арендаторов и возглавил движение против тирании и эксплуатации крупных японских землевладельцев.

Хотя не обошлось без жертв, но первые выступления крестьян принесли успех. Однако в последующие годы они терпели поражение за поражением. Кооператив арендаторов был распущен, запрещены вечерние занятия. Усилились эксплуатация и произвол властей и помещиков. Никакая активность и никакая выдержка уже не могли принести успеха. Один из друзей Сон Уна, не выдержав, сказал:

«Я уйду отсюда. Чем мы можем быть полезны здесь? Единственное, что нам остается, — это заняться террористическими атаками».

«Нет. Ты не прав. Необходимо остаться. Во имя победы народа можно бороться и в Китае, и в Индии. Борьбу ввести необходимо. Однако мы должны остаться и работать именно здесь. Это самое разумное. Если нам суждено умереть, мы умрём вместе с людьми, живущими на этой земле. Это наш святой долг».

Так он разъяснял и убеждал, но усилия оказались тщетными, ему пришлось расстаться с самым близким другом…

Около деревни, на берегу Нактонгана на несколько десятков гектаров раскинулось камышовое поле. С тех давних пор, как возникло село, камыш кормил и одевал людей. Из него делали циновки, пряли соломенные шляпы, обменивали на одежду и еду.

Взвились над Нактонганом гуси.

Осенний ветер колышет верхушки камыша.

Больше люди не поют эту песню, поле стало чужой собственностью. Десять лет назад оно было превращено в государственную собственность. Затем его купил японский помещик. Осенью крестьянам запретили срезать камыш. Несколько раз они подавали жалобу, но ответа не получали. Крестьяне поклялись кровью отстоять свои права и создали Союз «кровных братьев». Но это ни к чему не привело. Крестьян снова постигла неудача. Обозленные люди начали косить камыш без разрешения. Произошло столкновение с надзирателем. Среди крестьян оказались раненые. Власти арестовали Сон Уна как зачинщика самоуправства. Его бросили в тюрьму, подвергли жестоким пыткам, следствие тянулось свыше двух месяцев. За это время его здоровье настолько ухудшилось, что власти сочли возможным выдать его на поруки. Так Сон Ун очутился на свободе.

Однажды в один из базарных дней на рынке вспыхнула крупная драка между представителями городской прослойки «Хёнпхёнса» и посетителями рынка. Поводом послужило брань в адрес «Хёнпхёнса». Начинавшаяся перебранка быстро превратилась в общую драку. Сон Ун быстро собрал вокруг себя студентов, крестьян, даже женщин и повёл их защищать «Хёнпхёнса». А когда страсти улеглись, в адрес Сон Уна полетели грубые оскорбления. Разъяренные люди всячески обзывали его, считая его принадлежащим к категории собственников, вымещали на нём свой гнев. Он горячо протестовал:

«Что мясник, что мы — все равные, одинаковые люди… Разница лишь в профессии… А это не должно быть причиной распрей между нами. Так рассуждают только глупцы… Наоборот, рабочий класс должен работать и действовать рука об руку с представителями „Хёнпхёнса“. Мы все должны быть братьями и друзьями».

После этого события местный Союз женщин пополнился новым членом. Им оказалось Роза, дочь одного из членов «Хёнпхёнса». И вот случилось так, что она и Сон Ун полюбили друг друга. Так же, как и родители Сон Уна, родные Розы дали ей хорошее образование. Она окончила женскую среднюю школу в Сеуле, затем педагогическое училище. Работать ей пришлось вдали от родных мест, в провинции Хамгёндо учительницей.

Во время каникул она возвращалась домой. Родители Розы воспринимали успехи дочери, как ничто непревзойдённое со дня сотворения мира. Отец даже подумывал о том, что теперь настала пора оставить прежние занятия, перебраться туда, где работает дочь, и ввести образ жизни янбана. Супруги уже обо всём договорились. Но, к великому их горю, после той бессмысленной драки дочь вдруг стала посещать какие-то собрания женского Союза, встречаться с каким-то подозрительным человеком и наконец заявила, что больше никуда не поедет и бросает преподавательскую работу. Ни уговоры, ни угрозы на неё не подействовали. Кончилось тем, что Роза поссорилась с родителями.

— Тебе дали хорошее образование. А тебе все мало? — заревел отец.

— Вы 100, 1000 лет жили и терпели оскорбления, жили по прогнившим законам. Я не хочу больше заниматься этой грязной карьерой, продвигаться по служебной лестнице! — гневно бросила родителям Роза.

— Ах ты негодная! Что ты сказала? Что?

— Успокойся, доченька. Подумай, сколько мы трудились, чтобы дать тебе образование. А как ты с нами поступаешь? Ведь вас двое, образование дали только тебе. И это все потому, что мы на тебя возлагали большие надежды. Разве ты этого не знаешь? — стараясь казаться спокойной, уговаривала мать.

— Значит, вы мне дали образование не для того, чтобы я стал настоящим человеком, а для того, чтобы потом извлечь выгоду, как от свиньи. Так, что ли?

— Что за чушь ты несёшь, а? Я не понимаю тебя… Ты что? Для этого сюда приехала? Да?

— Перестаньте. Слушать противно. Буду делать, как считаю нужным.

Роза не успела закончить фразу, как отец вскрикнул:

— У, негодная… Убирайся с глаз моих. Больше видеть тебя не могу, — не выдержав, он выбежал из дома.

После размолвки Роза не раз горько плакала, но плакала она не только от обиды. Ей было жаль простодушных стариков. В такие тяжелые минуты Роза шла к Сон Уну поделиться своим горем. Он учил её мужеству:

«Ты должна уметь держать себя в руках. Слёзы — признак слабости. Нужно перебороть в себе эту женскую слабость. Ты должна уметь протестовать. Мы должны быть крепкими людьми».

Роза быстро становилась другим человеком, многим она была обязана Сон Уну. И даже имя Роза — не настоящее её имя. Однажды как-то зашёл разговор о Розе Люксембург, и Пак Сон Ун шутя предложил: «У тебя и фамилия — Ро. Не лучше ли называть тебя просто Роза? Как ты считаешь?»

Так она стала Розой.

                                      * * *

Прошло всего несколько дней с тех пор, как больной Сон Ун в сопровождении друзей прибыл в родные места. Сейчас в обратном направлении из посёлка к реке, к утёсу, движется траурная процессия. Люди идут в два ряда. Во главе процессии — знамя, окаймленное чёрной полосой с надписью: «товарищ Пак Сон Ун». Дальше видны многочисленные венки от различных союзов, обществ, кооперативов, ассоциаций.

«Ушел от нас боевой товарищ.

Ушел, не дождавшись рассвета! Увы! Мы не сможем пожать твоей руки, когда настанет время встречать восход Солнца!»

Позднее утро. Падает первый пушистый снег. Со станции Гупхо в северном направлении отправляется поезд. У открытого окна вагона стоит Роза, устремив взгляд на проплывающие мимо поля. Она решила пройти тот путь, по которому шел ее возлюбленный. Настанет день, когда она вновь вернется на эту землю, которую она не может забыть ни на час.

Май 1927 г.

«Иппыни и Рённи» (перевод В. Ли)

1

С наступлением осени листья хурмы, росшей на холме у села, окрасились в ярко-красный цвет. За холмом тянутся ряды тополей, их листья, как бы стремясь догнать хурму, деть ото дня становятся все ярче. Побитые инеем, эти красные и желтые листья начали уже опадать.

Печально! Опавшие листья несутся по лугам, дорогам, ручьям.

У ручья на валике, изогнутом, словно серп луны, сидит Иппыни. Ковшиком из тыквы-горлянки она отдвигает желтые листья, плавающие в воде, размеренными движениями черпает воду в кувшин. Вот она набрала воду, а сверху желтый листочек шаловливо падает прямо в ковш. Девушка поднимает круглое личико и укоризненно смотрит на дерево, возвышающееся на холме.

— Как много листьев сбрасывает эта хурма.

— В последние дни листопад очень усилился, — отвечает девушке пожилая женщина, мать Ян Сун, незаметно появившаяся у ручья с пустым кувшином.

— Ой, кто это? Когда вы подошли? Я не слышала ваших шагов…

— У тебя такая ладная фигурка, я просто залюбовалась тобой!

— Да ну вас. Нашли о чем… — не закончив фразы, девушка покраснела и, опустив голову, продолжала черпать воду.

— Свои наряды ты шьешь сама?

— Да.

— Мне очень нравятся цвета кофточки и юбки. Да и сшито очень хорошо.

— Кофточка, кажется, слишком яркая.

— Нет, ничего. А вот если говорить откровенно, то уж юбочка немного ярковата.

На это девушка ничего не ответила, и пожилая женщина продолжала говорить как бы самой себе:

— Бедному твоему отцу, наверное, трудно пришлось, чтобы вырастить тебя такой… и он, наверное, очень любит тебя. Теперь ему нужен хороший зять…

Девушка по-прежнему молчит. Женщина оглянулась и увидела мать Ок Све.

— Вы уже приходили за водой. Зачем опять пришли?

— А вы зачем пришли и поучаете Иппыни?

Манеры и поведение женщины говорили о том, что она остра на язык и любит посудачить. Сняв с головы кувшин и поставив его у ручья, женщина заговорила:

— Ах, это ты, Иппыни. Какая красивая у тебя кофточка. И как ты красиво причесалась. Ты такая же красивая, как твое имя — Иппыни. Наша Иппыни уже за водой ходит. Красавица наша Иппыни!

— Эх-хе-хе! — смеясь подзадорила ее мать Ян Сун.

А мать Ок Све не унималась:

— Уже перезрела. Эхе-е! Ей придется выйти за пожилого, бедного. А может, пойдет к богачу Киму, у которого амбары полны зерном. И будет она сидеть в яшмовой комнате, красивая и нарядная. Свекор и свекровь будут довольны, будет послушной женой, народит сыновей и дочерей.

Казалось, женщина никогда не остановится. Девушка, не желая больше слышать обидные слова, проворно водрузила кувшин на голову и, уходя, бросила:

— Ой, какая вы злая на язык, мать Ок Све. Право…

На ходу смахивая капельки воды, падающие с кувшина, девушка быстро удалялась. Чем быстрее шла она, тем чаще в такт движению бились на спине тугие косы. В самом деле, девушка была очень хороша собой.

2

— Хорошая дочь у Чхве Чхом Чжи, — слышалось ей вслед.

Неожиданно ей навстречу вышел деревенский батрак, который нес из леса дрова и под тяжестью груза шел мелкими шажками. Проходя мимо Иппыни, парень громко запел:

За этой голубой юбкой я готов идти хоть куда.

Эхе, эхе!..

Иппыни неслась как стрела, не обращая внимания на кувшин, готовый вот-вот свалиться. Очутившись у дома, она в мгновение ока скрылась за калиткой.

Уже три месяца Рённи батрачил в доме Чхве Чхом Чжи. По обычаю здешних мест это был довольно долгий срок, так как батраков нанимали только в самый разгар полевых работ. Сам Чхве Чхом Чжи, хотя ему уже перевалило за пятьдесят, был еще достаточно крепок, и они с дочерью жили не так уж роскошно, чтобы постоянно держать батрака. Однако, вопреки всему, Рённи продолжал жить у них. И вот почему: однажды в конце лета Чхве Чхом Чжи всю ночь молол на водяной мельнице ячмень. В эту ночь он чуть не расстался с жизнью. Когда опустилась мельничная ступа, он не успел отойти, и его сильно ударило по спине. Думали, не выживет. Сейчас Чхве Чхом Чжи стало лучше, однако никто не сомневался, что он останется калекой. Хотя окончательное выздоровление еще не наступило, Чхом Чжи, обуреваемый беспокойством о хозяйстве, опираясь на палку, весь сгорбленный, каждый день выходил на улицу.

Оставить на полдороге начатую работу он не мог, так как от этого зависело благополучие семьи. Но и завершить ее сам тоже не мог. Поэтому решил оставить Рённи на весь год, хотя, когда тот нанимался, договорились, что он будет батрачить только месяц.

До того, как обосноваться в доме Чхве Чхом Чжи, Рённи жил случайными заработками, скитался по селам. Однажды вечером, проходя мимо сельского кабака, он встретился с Чхве Чхом Чжи, который и повел его к себе домой.

Спустились вечерние сумерки. Он сел напротив старика. От очага поднялась женщина, которую в первое время он принял за жену старика, быстро поставила перед ними накрытый столик и так же быстро исчезла.

— Ваша дочь? — неуверенно спросил он.

Когда заканчивали трапезу, юноша услышал легкий стук ковшика о край кувшина. Он невольно повернул голову к двери и в лунном свете увидел бледное лицо девушки.

«Ого! Хороша собой!» — заметил про себя Рённи. Теперь он виделся с ней почти каждый день, случалось, что и по нескольку раз в день.

«Хорошая… Как она мне нравится… однако… Теперь я ее хорошенько разглядел. Что-то неспокойно на душе. Но какой толк, что она мне нравится. Однако…» — Он мечтал познакомиться с ней поближе.

3

Теперь юноша пытался узнать все, что касалось Иппыни и ее семьи. Как только где-нибудь начинался разговор о них, он сразу же навострял уши. Однажды Рённи работал вместе с крестьянами, и во время перекура, когда они лежали под деревом, один из крестьян опять заговорил о Чхве Чхом Чжи и его дочери, а затем стал разыгрывать Рённи.

— Послушай, юноша. Говорят, ты из-за Иппыни пошел к Чхве Чхом Чжи?

— Не разыгрывай меня напрасно, — ответил Рённи.

Он понимал, что люди шутят, но шутка ему понравилась и на душе потеплело. В это время совершенно серьезно заговорил крестьянин средних лет, отец Мок Дора:

— А что, жених хоть куда. Он был бы в самый раз для них.

Рённи в душе поблагодарил старика за его теплые слова, но, смутившись, опустил голову. Не давая опомниться парню, в разговор вмешался отставной волостной писарь по фамилии Пак. Бросив на юношу завистливый взгляд, возразил:

— У них еще нет на примете зятя, но по всему видно, они вряд ли согласятся выдать дочь за бездомного батрака. Нечего надеяться!

Рённи сразу возненавидел завистливого старика. Ему было больно слышать слова «бездомный», «батрак», «крестьянин», «бедняк». С особой ненавистью он думал о «праздно шатающихся „культурных“ людях», о тех, кто «каждый день наряжается», о тех, о ком говорят, что они «денежные».

Юноша хорошо знал, что у Чхве Чхом Чжи еще нет на примете зятя.

В этом году Иппыни исполнялось семнадцать лет. Еще весной прошлого года многие заметили, что девушка расцвела, словно бутон. А сейчас она уже выглядела настоящей девушкой на выданье. Особенно ее украшали толстые длинные косы. По этому поводу ей нередко приходилось выслушивать острые шутки языкастых деревенских баб и сносить не менее озорные выходки молодых крестьянских парней.

Впервые в этом году Иппыни пришлось заботиться о чужом человеке. Хотя вся забота о батраке сводилась к тому, чтобы проследить за работой юноши и два раза в день, утром и вечером, подать еду, она все-таки очень стеснялась его. Подав отцу и Рённи маленькие столики с едой, Иппыни неслышно, как мышь, отходила к очагу.

В первое время высокий рост и большие глаза парня пугали девушку. Но по мере того, как проходили дни, ей казалось, что этот широкоплечий человек с большими сильными руками может уничтожить все злое и грозное и защитить слабое. Теперь даже вещи ей нравились не тонкие и хрупкие, а крепкие и прочные.

Однажды Иппыни одна пошла на огород, расположенный далеко в поле, нарвала две большие корзины красного перца. Обе корзины ей, конечно, было не унести. Тогда она подняла одну корзину и пыталась поставить ее на голову, но ноша оказалась слишком тяжелой для тонких рук. Несколько раз она поднимала и опускала корзину, пытаясь поставить ее на голову. За этим занятием ее и застал Рённи. Он шел по меже с большой вязанкой риса за спиной. Увидев девушку, он подошел и, улыбаясь, сказал:

— Давайте я отнесу.

Рённи легко поднял корзины, поставил их поверх рисового снопа и, взвалив на спину чиге, зашагал по дороге, ведущей через горы. Иппыни стояла молча. Если бы Рённи сейчас оглянулся на девушку, то увидел бы, что на ее загорелых щеках выступил румянец, увидел бы, что Иппыни улыбается.

4

Иппыни все еще стояла в поле, не решалась идти, до тех пор, пока, вернувшись домой, Рённи не скрылся из виду. Она села в тени маленького деревца и молча наблюдала за Рённи, спускающимся по склону горы.

«Ух какой…» — восхищенно улыбаясь, глубоко вдохнула Иппыни.

Вернувшись домой, она стала перебирать перец, которым была устлана половина двора. Выбирая из кучи сухие стручки, девушка задумалась. От мыслей, внезапно охвативших ее, сердце затрепетало, как легкие крылья стрекозы.

«Если мне придется выйти замуж… тот самый Пак, а может быть, сын богача Чжон, что живет в соседней деревне… Рённи… — дальше ей не хотелось думать. Нельзя угадать, что лучше. Затем, окончательно отбросив эту мысль, она задумалась над своим одиночеством. — Была бы жива мать… Или был бы у меня брат такой, как Рённи…»

Порой ей так хотелось назвать Рённи братом. А иногда хотелось, чтобы Рённи своими сильными руками крепко обнял ее.

С наступлением холодных дней болезнь Чхве Чхом Чжи резко обострилась. Однажды, когда после трудового дня Рённи спал крепким сном, его вдруг кто-то стал тормошить:

— Проснитесь, вашему хозяину совсем плохо. Просили, чтобы вы пришли.

Юноша быстро вскочил и, ни о чем не спрашивая, побежал в дом Чхве Чхом Чжи. Не успел он пройти в сени, как кто-то открыл дверь во внутреннюю комнату. Это была Иппыни. Слабо освещенное лицо девушки было бледно, рука, державшая ручку двери, дрожала. Лицо выражало благодарность, словно он смог спасти человека, мечущегося в предсмертной агонии. Старику на самом деле было очень плохо, с ним случился инфаркт. Лицо побледнело, дыхание было затруднено.

— Разотрите ему руки и ноги, — бросил Рённи на ходу и стремглав помчался за врачом-игольщиком. На бегу он думал, как Иппыни сейчас трудно одной с больным стариком.

И вот они уже сидят рядом с больным, растирают ему руки и ноги, помогают игольщику. Как брат и сестра, как ласковые супруги, временами обмениваются словами. Иногда даже одежды их соприкасаются. Чхве Чхом Чжи стало легче, и он уснул. Они перестали массажировать больного и теперь отдыхают. Иппыни сидит рядом с больным отцом, а Рённи у порога. Даже во время суматохи нет-нет да поглядывал на Иппыни, счастливый. Они сидят и молчат. Но ведь нельзя же до бесконечности сидеть. Уже несколько раз пропел петух. И Рённи пробормотал как бы самому себе:

— Пойду…

Девушка мгновенно подняла голову и своими чистыми глазами посмотрела на молодого человека. Их взгляды встретились, они опустили головы. Юноше очень не хотелось уходить. Прошло еще некоторое время. Снова пропел петух. Рённи знал, что дольше оставаться нельзя, однако встать и уйти не хватало решимости.

— Пойду.

Он медленно поднялся и вышел на улицу. Открывая калитку, услыхал скрип двери. Юноша быстро обернулся. В то же мгновение послышалось, как захлопнулась дверь дома… Наверняка сейчас Иппыни стояла в сенях.

Рённи любовался силуэтом девушки, видневшемся в освещенном окне, а Иппыни из окна смотрела на юношу, одиноко стоящего в лунном свете.

5

Прошло несколько месяцев. За это время Рённи окончательно понял, что не может быть равнодушным к Иппыни, что все больше и больше любит ее. Один озорной мальчишка проходу не давал Иппыни. Когда она вечерами ходила по воду, он пугал девушку, бросал камешки в кувшин, который она несла на голове, швырял в кувшин цветы или горсть пожелтевших листьев. Однажды Рённи не выдержал. Он догнал мальчишку и как следует надрал ему уши. А еще был такой случай. Отставной волостной писарь Пак, зная, что днем в доме Чхве Чхом Чжи не бывают мужчины, не раз забирался через забор и подкарауливал девушку. Рённи несколько раз наблюдал за непристойным поведением этого прохвоста. В конце концов он рассказал обо всем Чхве Чхом Чжи. В результате старик крепко поссорился с Паком. Однажды Рённи услышал, что пятидесятилетний волостной староста Кан решил подыскать себе наложницу, так как его жена не смогла подарить ему ни одного ребенка. Приглядевшись к Иппыни, он послал в дом Чхве Чхом Чжи посредника. Но из-за болезни старика окончательный разговор не состоялся. Узнав, что после той кризисной ночи Чхве Чхом Чжи пошел на поправку, староста решил возобновить переговоры. Как говорили, сам Чхве Чхом Чжи относится к предложению очень доброжелательно. Рённи рассказал об этом один из его друзей. Сообщение повергло юношу в большое уныние. Он даже перестал есть.

И в то утро, сидя за столом, он не мог есть. Поковырял ложкой и оставил еду. Иппыни подала теплой воды для полоскания рта и отошла к очагу. Она стояла и молча смотрела на Рённи. Выражение ее лица говорило, что ей тоже нелегко. Держа чашу с водой, Рённи направил пронизывающий взгляд своих черных, глубоко провалившихся глаз на девушку. Иппыни, как от острой боли, вся напряглась. Рённи почти бессознательно поднес чашку ко рту, набрал воды в рот и тут же выплюнул на пол. Затем с шумом поставил чашку на стол, резким движением поднялся и взглянул на девушку: на ее глаза навернулись слезы. Он выскочил во двор и открыл калитку. Уже за калиткой он опять резко повернулся и посмотрел в сторону очага. Девушка сидела, положив голову на выступ очага. Ее плечи вздрагивали. Горестно посмотрев некоторое время на девушку, Рённи решительно зашагал прочь.

«Посмотрим, кто кого…». Его вдруг охватила злоба. Перед его взором возник облик волостного старосты Кана. Ему казалось, что он видит его. Рённи крепко сжал кулаки.

Однако гнев Рённи не мог изменить жалкую участь Иппыни. Однажды ранним утром из соседней деревни прибыл красиво оформленный паланкин. Его понесли в дом Чхве Чхом Чжи, а спустя некоторое время процессия проследовала в обратном направлении. В паланкине была Иппыни.

6

Мигающий огонек. Неуютная комната. Сидят хозяин дома и гость. Они о чем-то шепчутся. Иногда внимательно прислушиваются к уличным шорохам.

— Другого выхода нет. Надо идти на завод. Нужно прогнать всех штрейкбрехеров и новичков. Сами станем у станков и будем продолжать борьбу. Вне завода нет жизни, нет борьбы. Позаботьтесь, чтобы завтра люди держались друг за друга.

— Конечно, я позабочусь. А что, если опять будут жертвы?

— Жертвы будут обязательно. Может быть, пострадаем мы сами, попадем в тюрьму, но я готов к этому. Нужно быть мужественным. Страх за себя помешает активно действовать, — резко отвечает хозяин.

Но и гость не сдается:

— Я, конечно, все понимаю, кому охота жить на казенных харчах. Нам будет трудно, но это еще полбеды. Но что будет вот с ними, с детьми…

Последняя фраза прозвучала тревожно. Хозяин посмотрел на спокойно спящих детей и, нахмурившись, причмокнул губами. Его лицо выражало не только печаль, но и гнев.

— Зачем сейчас говорить об этом. Не нужно. Теперь поздно отступать. Если со мной что-нибудь случится, товарищи помогут… Однако при одной мысли о жене и детях становится страшно. Я теперь завидую тем, у кого нет семьи… В этом проклятом мире бедняк не имеет права иметь семью…

— Конечно, и бедняк может иметь семью… Однако чем все это кончится, я не знаю. Предупрежу товарищей… Ну, я пошел, — поднимается гость.

— А сегодня этот Пак приходил?

— Пак? Кто это?

— Да тот, хозяйский пес, надсмотрщик.

— А, этот? Был. Хвастался, что уговаривал заводскую администрацию не увольнять нас. Болтун. Опять пел старую песню: мол, нам, корейцам, необходимо всячески поддерживать наш единственный завод. Тогда я ему сказал, что кореец-капиталист ничем не отличается от других капиталистов. А когда сказал, что хозяин завода нисколько не отличается от японского капиталиста, он чуть с ума не сошел. Стал кричать на меня. Тогда я у него спрашиваю: какие люди по вечерам собираются у хозяина, чьи машины каждый день подъезжают к его дому, кто нас, как собак, выгнал, когда мы забастовали? А чуть что, бросается красивыми словами — родина, Корея, -чтобы обмануть нас. Ну, он, конечно, не нашелся что ответить. Промямлил что-то, а затем стал меня поучать. Говорит, что не нужно быть таким упрямым, что нужно усердно трудиться, вести себя смирно. Тогда, мол, и хозяева будут довольны и себе обеспечим хорошую жизнь… Я не мог больше его слушать и прогнал, чтобы и духу его не было. Негодяй. Пусть мы умрем с голоду, но… Пусть только еще раз сунется, руки-ноги переломаем. Гад!

— К нам он приходит, чтобы выведать что-нибудь… Ну ладно. Мне пора.

7

Гость ушел. Сильно хлопнула дверь. От шума проснулся малыш. Отец стал тихонько покачивать его, но ребенок, то ли от голода, то ли от холода, не переставал плакать. Отец взял его на руки и стал укачивать.

«Куда запропастилась эта негодная женщина. Ведь еще днем ушла. И на ужин ничего, кроме ложки холодной кашицы, ничего. Чтоб ее… Как так долго можно задерживаться. Конечно, нельзя обвинять слабую женщину, жизнь такая трудная… Однако и она хороша… Нужно бороться, чтобы скорее настала новая жизнь, где не будет всей этой дряни, на которую глядеть тошно…

Конечно, я стал относиться к ней не так, как прежде, но неужели и она начинает отдаляться от меня?

У меня двое детей? Черт побери! Уже четыре года, как я в Сеуле!»

Мысли Рённи невольно переключались на воспоминания о прошлом. Когда Иппыни взял наложницей волостной староста Кан, Рённи, чтобы заглушить горе, днем и ночью пропадал в кабаке. Затем спустя некоторое время, когда скончался Чхве Чхом Чжи, он пошел на похороны старика. Он знал, что ведет себя недостойно, но желание еще раз увидеть Иппыни было настолько велико, что он не удержался. Это было как раз накануне его отъезда.

При виде Иппыни ему казалось, что он впервые заметил голубой цвет неба. Потом была вечерняя тризна по усопшему.

После напряженного дня гости очень устали и заснули намертво. За углом дома, возле дымохода, в объятиях Ренни плакала Иппыни. Огрубевшей горячей рукой он гладил девушку по спине и шептал:

— Ты должна быть счастлива, что вышла за богатого. Чего же тебе не хватает?..

А девушка, еще сильнее прижимаясь к нему, продолжала плакать:

— Я не хочу ни богатства, ничего не хочу. Пусть умру от голода, но я пойду вместе с вами.

Спустя два дня после похорон, ночью, они прошли около сорока ли и сели в поезд, идущий в Сеул.

8

В первое время совместной жизни никакие лишения и трудности не могли препятствовать их счастью. Рённи, каждый день занятый тяжелым физическим трудом, не замечал усталости.

Дни проходили за днями, месяц за месяцем, бедность преследовала их. И постепенно сладостное чувство любви ушло, уступая место черствому, как засохшая буханка, рассудку.

Теперь супруги частенько ссорились. Жена ходила на последнем месяце беременности, а его как нарочно уволили с завода. Он стал безработным, и нищета снова придавила их. Они задыхались.

Жена разрешилась благополучно и могла уже ходить. Тем не менее настроение Рённи было прескверное.

Как-то жена сказала:

— Если так жить, зачем вообще жить. Надоело. Просто хочется умереть.

Последние слова Рённи показались жестокими. Он очень рассердился.

— Надо терпеливо ждать наступления новой жизни. Одними пустыми разговорами ничего не изменить. Нужно думать, как уничтожить, перестроить жизнь…

— Днем и ночью только и слышу об этом… Ну, а когда эта новая жизнь наконец придет… Может быть, когда мы умрем? Хорошо говорить: терпи. А если нет больше сил терпеть, тогда что?

Жена метко била по больному месту. Рённи окончательно вышел из себя:

— Ох эти женщины, с ними ничего не сделаешь… Пусть мужа не понимаешь, но ведь надо же хотя бы быть человеком…

— «Хотя бы быть человеком»… противно даже слышать… Перво-наперво надо жить, как подобает человеку. Занимайся чем хочешь, лишь бы заработать на жизнь.

— Замолчи ты. Убить тебя мало. Если так, можешь опять уйти к богачу.

— А что? Думаешь, побоюсь уйти? Не беспокойся. Если понадобится, уйду…

— Уходи. Сейчас же уходи! Я не могу с тобой больше… У тебя такие взгляды…

— При чем тут взгляды… Уйду… не беспокойся…

— Ах ты!..

Подобные сцены происходили довольно часто. А иногда словопрения между супругами кончались рукоприкладством со стороны Рённи. На этом месте его воспоминания прервал трехлетний сын. Он проснулся, потер глаза худенькими ручонками и заплакал. Отец привлек его к себе.

— Не плачь, малыш. Наверное, кушать хочешь, да?

9

Ренни успокаивал малыша ласковыми словами. Но ребенок не унимался. От шума проснулся и второй, младший. Тоже заревел.

— Куда запропастилась эта непутевая женщина. Приди только, чертовка. Все ноги переломаю, — сказал он. Неужели она что-нибудь задумала? Может, она пошла к этому Паку… может быть, она поддалась на обман этого негодяя, на его нечестным путем заработанные деньги… В этой жизни любая женщина может продать себя… А ведь как она тогда мне сказала: «Я не хочу богатства, пусть умру от голода, но пойду с вами»…

Ренни глубоко вздохнул. «И так и сяк плохо. Так не лучше ли мучиться в тюрьме», — подумал он.

Он уложил все еще всхлипывающего сына в постель и сам лег рядом, чтобы успокоить ребенка.

Ренни незаметно уснул. Когда проснулся, увидел жену, спящую рядом с грудным ребенком. Он не слышал, как она пришла. Ему хотелось ударить жену, и он сдержался. Закурил и стал вспоминать свой сон. Ему приснилось, что его вместе с другими рабочими завода схватили жандармы, заключили в тюрьму. Он сидел в одиночной камере и, думая, о семье, плакал, да так сильно плакал во сне, что проснулся от собственного крика.

Рённи встал и прикрыл жену своим одеялом. Видимо, и ей что-то снилось дурное: она плакала во сне. Ренни стал тормошить жену, ласково приговаривая: «Жена, проснись, проснись». Она что-то забормотала и, переворачиваясь на другой бок, закричала.

У нее не хватило бы смелости рассказать свой сон мужу. Что же ей приснилось?

…В сказочно красивой комнате она жила с заводским надзирателем Паком. Неожиданно с ножом в руке ворвался Рённи и закричал: «Такую, как ты, мало убить. Женщине, изменяющей мужу с его врагом, нет прощения. На вот…»

С этими словами Рённи размахнулся ножом. Иппыни в ужасе крикнула и проснулась.

Весной ночи коротки. С улицы уже доносится шум колясочки рикши. Рённи стукнул ногой дверь и вышел на улицу.

В этот день ему предстояло совершить важные дела.

Через некоторое время сон стал явью: Рённи угодил в тюрьму, а Иппыни ушла к Паку.

10

Прошло еще три года. Душным знойным утром Рённи получил освобождение, его везли в одну из городских больниц. Он лежал как мертвый. Глава закрыты, лицо бледное. Его везли друзья, шли, обливаясь потом, по узкой улице Наквондон. Неожиданно сзади раздался звук автомобильного гудка, мимо них промчалась машина. Люди шарахнулись в сторону, их окутали густые клубы дыма.

В машине сидела женщина в легком нарядном летнем платье, а рядом с ней — молодой мужчина в изящном европейском костюме. Этой женщиной оказалась Иппыни. Говорят, она стала третьей наложницей сына одного миллионера.

Февраль 1928 г.

«Новые нищие» (перевод Е. Цой)

Наступила ночь. Чуть виднелись силуэты гор, над которыми, словно черный купол, возвышалось небо, и, как щель в нем, на западной стороне тускло блестел серп молодой луны.

Наступила пора весеннего цветения, но еще дул пронизывающий до костей холодный ветер. Поздно с рынка возвращались люди, закутанные в тоненькие турумаги (такие турумаги без ваты — корейские национальные халаты — бедняки носили и зимой). Темные фигуры людей двигались по тропинке через холм к деревне. Они вели тихий разговор:

— …Совсем теперь нет совести на земле. Мир так устроен, что если нет у тебя глаз, то готовы и нос отрезать. Что-то будет дальше? Люди с каждым днем становятся все хуже. А ведь они и без того такие жестокие и наглые…

— Чем все это кончится?.. Должно же чем-то кончиться. Может быть, все перевернется вверх дном… А то и еще что-нибудь…

— Послушай, что за беда недавно случилась со мной. Такая несправедливость, такое лихо…

— Что за лихо? С кем?

— Да у меня с этим Ли Чу Са, который живет у базара… В самом конце зимы, когда нужно было заготовлять дрова, у нас кончились деньги, нечего было есть. При поручительстве Хак Сана я занял у него на месяц пятьдесят лян с процентами по два фуна за день. В конце прошлого месяца я продал дрова, отнес ему весь долг с процентами и со спокойной душой ушел, не обратив внимания на то, что он не дал мне никакой расписки. А позавчера приходит его слуга и зовет меня к нему. Я пошел, а он так простодушно спрашивает, почему, мол, я до сих пор не возвращаю ему долг и проценты. …У меня сперва дыхание перехватило, даже слова не мог вымолвить. Но потом справился с собой и сказал, что вернул ему долг еще в конце прошлого месяца. А он раскричался, что, дескать, я его нагло обманываю, потребовал расписку. Я обозлился и высказал ему все, что я о нем думаю. В это время мимо проходил полицейский Чен; услышав нашу ссору, он вмешался в нее, будто это дело касается властей. Ну конечно, он принял сторону Ли Чу Са, стал шуметь, почему это, мол, я деньги в долг беру, а отдавать не хочу. Ну, я и спросил его, почему он вмешивается не в свое дело; тут он изо всех сил закатил мне оплеуху. А Ли Чу Са, почувствовав поддержку, еще больше обнаглел. Вытаращил глаза и стал орать на меня, чтобы я сейчас же принес ему долг, не то он познакомит меня с полицейским участком. Ну и мне, как это ни обидно, пришлось пообещать, что сегодня продам что-нибудь на базаре и отдам долг.

— А какое дело до этого полицейскому? Почему он вмешивается?

— Э-э, да разве ты не знаешь, что полицейские всегда на стороне богатых, когда речь идет о том, чтобы обирать таких бедняков, как мы.

— … Да и что мне оставалось делать? Я вот сейчас занес Ли Чу Са нашу домовую книгу в залог за эти деньги. Ведь они снова стали числиться за мной, да и проценты теперь еще будут расти.

— Да, ужасно! Сердце стынет… Беднякам, видно, это суждено.