Бесплатный фрагмент - Жертва наезда

— Что же, блин, с вами… Почему вы не двигаетесь? Почему вы лежите, как бревно? Давайте же… Блин, вставайте… А?

Судя по прозвучавшим вопросам, а так же их смысловому построению, Семен Петрович сразу же подумал о том, что он попал под блондинку. Вскоре он кожей носа ощутил ее горячее, нервное дыхание, несмотря на то, что весенний асфальт практически целиком был покрыт тонким слоем жидкой грязи, девушка-водитель, опустившись на одно колено, и, склонившись, рассматривала давно небритое лицо Семена Петровича самым подробным образом.

Это продолжалось не меньше чем полминуты, затем она, неизвестно к кому обращаясь, произнесла вполголоса:

— Ну вроде дышит… Ну слава Богу… — Вскоре Семен Петрович почувствовал то, как его, не особо церемонясь, тыкают пальцем в лицо, словно проверяя, настоящий он, или совсем случайно на дороге оказался манекен.

Семен Петрович негромко застонал, и вновь явственно услышал над собою громкий полушепот незнакомки, сообщающий чрезвычайно малочисленной аудитории, а именно самой себе:

— Живой вроде…

Наконец решив то, что легкий обморок от испуга он уже мало-мальски отыграл, подумав о том, что Станиславский, взирая на его, распластанное на грязном асфальте тело и на весьма пассивную мимику лица, вряд ли произнес бы свою любимую фразу, Семен Петрович решил открыть глаза, и расслабить мышцы живота.

Приступив к осуществлению задуманного, он увидел над собой встревоженное лицо вполне миловидной девушки, и вовсе не блондинки, — ее волосы были окрашены в ярко голубой цвет, который навевал мечты об отпуске на Белом море, и спасении тонущих в холодной воде красавиц от свирепых моржей и диких котиков.

— Где я? Кто я? Что произошло? — Семен Петрович действовал по старому отработанному сценарию, без лишних импровизаций, разве что иногда слегка меняя амплитуду вибраций голоса при произнесении своих обычных фраз.

И все-таки, из всех времен года Семен Петрович меньше всего любил именно весну, в основном за то, что в это время года количество грязи на городских и областного значения дорогах, было сопоставимо только с осенним периодом, когда Семен Петрович большую часть своего свободного времени проводил на дачах, (куда попадал иногда даже без ведома хозяев), где любовался природой, ходил на рыбалку, и писал стихи о любви, о природе, и о любви к природе.

Таким образом, осень, всегда сопровождающуюся творческими порывами и богатой духовной жизнью, Семен Петрович очень любил и всегда ожидал с нетерпением, а к весне, особенно ранней, когда ему приходилось носить на работу одежду, в какой не жалко было плюхнуться в лужу, а они, нужно сказать, в это время только на четверть состояли из воды, а на три четверти из грязи, воспринимал просто, как суровую неизбежность…

— Вы… Это здесь… Наскочили на мой автомобиль… Внезапно, как-то… Как… — В выражении ее лица Семен Петрович даже уловил нечто вроде сочувствия, и какаю-то недосказанность, а уж то, как она была взволнованна, было определенное ему на руку. Пока все шло нормально…

— Мне нужна помощь… Послушайте… Необходимо… Необходимо… — Семен Петрович старался говорить слабым голосом, но иногда в нем все-таки проскальзывали смешливые нотки. И совсем некстати он вспомнил об учителе пения, которая, слушая дрожащий голос Семена Петровича, после того, как он перелетел через ее Короллу, так разрыдалась от жалости к нему, что пару часов не могла остановиться… Ее пришлось отпаивать настоем ромашки и делать укол.

— Кенгуру… — Неожиданно громко произнесла голубоволосая дама.

Сочувствие в глазах, сбивших его водителей, Семен Петрович видел всего лишь только пару раз. Чаще всего на него смотрели со страхом, гневом, злобой, ненавистью, раздражением на то, что он стал для кого-то неожиданной преградой, нелепым препятствием в осуществлении их важнейших сиюминутных планов.

Да, и что говорить… Если и не большинство, то по крайней мере половина водителей, просто уезжала с места происшествия, оставляя распластанное на холодном асфальте тело мужчины преклонных лет лежать без всякой помощи и участия. После чего бывало, Семен Петрович с расстройства тут же и засыпал, подложив надутый пакет под голову, и почивал, пока его не будили сердобольные бабушки, тыкая острым костыльком в самые разные части тела, чтобы проверить, — жив ли…

Семену Петровичу, с точки зрения психологии, которую он изучал в двух университетах, и самому было не понятно то, как он пришел к такой неосторожной и непростой на первый взгляд жизни… Впрочем, гораздо корректнее то, что он делал, называть именно «работой», так как его сомнительная деятельность именно с «жизнью» как-то недостаточно и совмещалась.

Когда девушки, которых по обочинам дорог собирают заскучавшие полицейские и везут в РОВД с целью повысить показатель раскрываемости в отчетном периоде, говорят о том, что заниматься продажей своих потрепанных прелестей их заставили долги по кредитам, нужда, голодные дети и невнимательные мужья, им верят только разве что продажные журналисты, (строго говоря, всякого журналиста, который получает заработную плату по основному месту работы, смело можно называть продажным), и самые наивные граждане.

Творческий подход к делу, основанный на любви к своей работе вот то, что дает возможность нашему обществу не только не погибнуть и окончательно загнить, но даже и создает, возможно, иллюзию, а возможно и нет, продвижения в каком-то вероятно, что и правильном направлении административного устройства и государственного строительства.

Когда Семена Петровича сбили в самый первый раз на, плохо размеченном и нерегулируемом, пешеходном переходе, то он и не думал притворяться. Не то, что ему было очень больно, или он по-настоящему получил серьезный ушиб, он просто с точки зрения своего самоощущения в тот момент почувствовал себя очень даже неуютно.

Удар в поясницу вполне полноценного крузака, пусть даже и на последней стадии торможения, сразу дает понять, кому бы то ни было о том, что человек далеко не царь природы, а скорее нечто, напоминающее одного из молочного цвета червячков, лениво копошащихся под препаратным стеклом микроскопа… А наша жизнь настолько трепетна и уязвима, что чей-то неверный поворот руля или запоздалое нажатие на педаль тормоза, могут прервать ее незамысловатое течение, с которым ее носители уже почти смирились…

— Живой? — Голос водителя для Семена Петровича в тот момент прозвучал очень даже ободряюще. Слегка полноватый человек в кожаной куртке и замшевой тюбетейке, роста совсем немного ниже среднего, склонился над упавшим пешеходом, и смотрел на него как-то даже ласково, приветливо улыбаясь. Весеннее солнце добродушно играло в его очках, распуская в разных направлениях сотни маленьких и шустрых зайчиков.

— Это, что твориться то… Уже скоро на тротуарах сшибать начнут… — Пожилая женщина в зеленом пальто с сумкой из которой торчал узкий батон на манер австрийского, остановилась, с похвальной для граждан целью — узнать жив ли пешеход, а заодно подвергнуть водителя моральному осуждению, и если, вдруг возникнет возможность, то еще и поглумиться над ним с чистой совестью.

Вполне профессионально водитель крузака осмотрел Семена Петровича, ощупал его руки и ноги. Приходя в себя, Семен Петрович постепенно сформулировал в своем слегка потрясенном сознании вопрос, который через минуту и озвучил:

— Что случилось? — После небольшой глубокомысленной паузы он уточнил. — Со мною…

— Похоже, ни чего страшного… Ни каких переломов… В худшем случае сотрясение…

— Поди, убил совсем человека… Щас милицию вызову… — Пожилая женщина в зеленом пальто, похоже, близко к сердцу произошедшее на ее глазах, но все свое участие вкладывала пока только в слова:

— Ироды! Управы на вас не найдут никак… Мало того, что понаграбили всего… Да еще и народ давють… — Старушенция переложила сумку с батоном в другую руку и продолжила, но уже несколько более миролюбиво.

— Ну, что он там… Живой хоть?

— Живой, бабушка… Живой… Еще и нас переживет… — Водитель в очках несомненно всем своим миролюбивым видом и успокаивающей интонацией голоса внушал доверие даже такому предвзятому оппоненту, как старушка в зеленом пальто, которая явно была убеждена в том, что он купил своего крузака на народные деньги, к которым имел неограниченный доступ.

— А, ты, что врач, что ли будешь? Больше на киллера похож… — Она тем временем подошла и стояла уже практически в зоне совершившегося происшествия, внимательно осматривая ее.

— Крови вроде нет… Похоже не блевал… Шевелится… — После осмотра места происшествия она участливо обратилась к пострадавшему.

— А вы, молодой мужчина, живой ли? Сам в милицию позвонишь?

— Позвонит, бабушка… Позвонит… — Водитель тем временем распахнул дверь со стороны пассажирского сидения. — Но первым делом нам нужно в Первую клиническую больницу…

— Ну да здесь рядом… Смотри-ка… Довези… Я потом проверю… Номер — то запомнила… — Бабуля, добросовестно выполнив свою гражданскую миссию, со спокойной совестью пошла домой кушать батон с любительской колбасой, а вечерком замахнуть пару стаканов сладкого портвейна для лучшего сна, и навсегда забыть номер темно-серого крузака, который на ее глазах сбил пешехода.

Это уже потом Семен Петрович узнал, что водитель имеет право покидать место происшествия только в крайнем случае, а именно при непосредственной угрозе жизни пострадавшего, а в тот момент он просто целиком полагался на добропорядочность очкастого водителя крузака, и, в конце концов, все-таки не прогадал.

Учитывая настоятельные просьбы Семена Петровича, сбивший его, водитель не повез его в травматологическое отделение Первой клинической больницы, а доставил до дома, перед расставанием напутствовав его быть осторожнее, а так же вручив стодолларовую купюру, а так же визитную карточку, прочитав которую, Семен Петрович, узнал о том, что его чуть не покалечил никто иной, как доктор медицинских наук, профессор А. А. Остерман, широко известный в городских кругах пластический хирург из не менее известной клиники братьев Остерманов.

Не то чтобы Семен Петрович после этого случая вдруг соблазнился легким заработком, или полностью решил забросить свою основную деятельность в качестве инженера — химика, ответственного за проведение крайне важных химических процессов в крайне сжатые сроки, нет… Ему просто понравилось… Понравилось то, что он может сам себя представить жертвой, при этом проявив свои таланты, как актера трагического плана, вызывая не только сочувствие в окружающих, но и чувство вины в том, кому бы он отвел в своем будущем спектакле главную роль.