Бесплатный фрагмент - Жертва французской революции, или Феофил де Салинкур

Жертва Французской революции или Феофил де Салинкур

Перевод с французского

Москва. В губернской типографии у А. Решетникова 1812 года

Печатать дозволяется с тем, чтобы по назначении до выпуска в продажу, представлены были в Ценсурной комитет: один экземпляр сей книги, для Ценсурного комитета, другой для Департамента министерства просвещения, два экземпляра для Императорской публичной библиотеки и один для Императорской Академии Наук. Октября дня 1811 года. По назначению Ценсурного комитета при Императорском Московском университете учрежденного, книгу сию рассматривал ординарный профессор Иван Двигубский.

Его сиятельству!

Господину генералу от инфантерии и орденов: св. Александра Невского, св. великомученика и победоносца Георгия 2-го класса большего креста, св. Равноапостольного князя Владимира и св. Анны 1-го класса кавалеру, графу Сергию Михайловичу Каменскому.

Сиятельнейший граф! Милостивейший государь!

Отличные души вашей качества, известные всей Европе, возбуждают удивление в завистливых сердцах врагов России; но наше любезное отечество, чувствуя цену оных, наполняется сладостнейшими ощущениями, когда видит в вас, сиятельнейший граф, редкого патриота, даже до истощения дражайшей своей жизни, пекущегося о благосостоянии оного. Каждый верный наш соотечественник, без сомнения, сохраняет в недрах своего сердца, как некое сокровище, чувствия искреннейшей к вам благодарности. Простите мне сию дерзость, что я, восхищен будучи вашими добродетелями, осмелился слабые произведения моих трудов, украсить знаменитым именем вашего сиятельства. Благосклонное ваше воззрение довершит малозначимость оных и возбудит к ревностнейшему занятию того, который почитает за долг называться вашим, сиятельнейший граф и милостивейший государь, всепокорнейшим слугою Иван Вольф.

Глава I. Младенчество Феофила

Господин Салинкур отец Феофила был рожден от родителей честной фамилии; они жили в загородном доме, в нескольких милях от Клермона, как один случай столь же злополучной как и неожидаемой, разрушил их спокойствие; что побудило их сына поехать в Сен-Домини, где в продолжении 15 лет он сделавши многие знаменитые дела, возвратился во Францию и остался при своей матери, она скончалась около восьмидесяти лет. Он имел намерение жениться и нашел супругу, одаренную всеми прекрасными качествами, украшающими пол, созданный для соделания благополучными участь тех, с которыми он должен быть соединяем. Госпожа. Салинкур была дочь старого военного человека, главнейшее попечение его состояло в образовании ума той, которая составляла все его утешение на старости лет его, она со своей стороны была также доброю дочерью, добродетельною супругою и матерью; и часто должна была сносить, в первые годы своего брака вспыльчивой и дикий нрав своего мужа, который командуя неграми получил сию грубую привычку, что европеец должен повелевать над себе подобными. Он был из числа тех участников фортуны, которым открыты дары её и которые редко пробуждают свою оледенелую душу приятными наслаждениями добрых деле. Феофил произошел на свет чрез два года после сего союза, его мать, хотя слабого сложения, сама воспитала его, и не хотела вверить кормилице, дабы тем исполнить священные должности природы.

Она имела в услужении молодую негритянку, Полину, которая сопутствовала господину Салинкуру, и сия Полина была та, которая разделяла с матерью Феофила, попечения требуемые в первые лета его младенчества.

Госпожа Салинкур сделавшись матерью, удалилась от обществ, и оставила себе малое число искренних приятельниц, дабы посвятить юному Феофилу все минуты, которые должна бы провести там; скоро с удовольствием она увидела плод своих стараний, ее муж радовался видя такое прекрасное дитя, казалось, что сия радость немного рассеяла его угрюмый нрав; часто детские ласки его сына, извлекали у него слезы, родительская нежность начинала оживлять сердце сего человека, один вид, которого устрашал его окружающих. Детские остроумные поступки развертывали пленительный нрав Феофила, все удивлялись ему и завидовали матери его, он казалось уже получил от природы сей пленительный нрав, которым некогда он должен был отличиться в обществах.

Первые годы его младенчества, были также, как и других детей, подвержены болезнями, но госпожа Салинкур своими стараниями отвращала опасность оных. Он достиг семилетнего возраста в совершенном здоровье, и тогда-то она намерилась положить первое основание воспитания Феофила.

Глава II. Впечатление, которое делает над Феофилом повествование несчастий Полины

Полина была назначена надзирательницею Феофила. Госпожа Салинкур знала добрый нрав сей африканки, и когда сия жаловалась на рабство свое, то она старалась ласками своими заставить позабыть несправедливые поступки своего мужа. Дитя приближалось уже к 8-му году своей жизни, и показывало каждый час новые знаки живого и замысловатого рассудка, его мать шутя научила его чтению и письму; сей способ принят теми людьми, которые посвятили себя воспитанию детей. Слоновые кости обточенные наподобие наперстника, из коих на каждом изображена одна буква азбуки, составляли способ его учения, его заставляли бросать на удачу на стол одну из них, и после нескольких опытов он совершенно узнавал буквы. В продолжении прогулок Полины и Феофила, сей не переставал всегда расспрашивать о её отечестве и прочем однажды он ее спросил:

— Полина, почему я бел, а ты черна?

— Я ничего об этом не знаю, когда же вы будете побольше, то вы это узнаете чрез книги.

— Разве ты не из Клермона?

— Нет я из земли называемой Африкой.

— Далеко ли до нее?

— О да! Очень далёко. Кто же тебя привез в наш дом?

— Ваш батюшка.

— Где он тебя взял?

— В Сан Домине.

— Что ты там делала?

— С тех пор, как он меня купил, я была у него в услужении, так как и теперь.

— Но разве ты скотина?

— Нет, но это вошло в обыкновение. Вы европейцы имеете право, лишать нас родителей, отечества, поработить и заставлять для вас работать.

— Твоя мать также черна, как и ты?

— Да.

— Давно ли ты ее не видала?

— Очень давно; я была не старше вас, мой маленький господин, как гуляя, однажды, около нашей хижины, была взята, и приведена на площадь, где продают невольников.

— Я думаю, ты очень печалилась, разлучившись с маменькою! Если сии жестокие люди Полина найдут меня, продадут ли так же, как и тебя?

— Если бы вы жили в нашей земле, вас бы постигла такая же участь.

— Рада ли ты была, когда тебя взяли?

— Нет! И хотя я была молода, но не нечувствительна; я еще помню, стенание негров, составляющих груз; многие себя убивали; другие простирали руки к своему отечеству и испускали страшные вопли, разлучаясь с женами и детьми; другие поднимая их к небу, казалось призывали его в свидетели человеческой несправедливости. Я не понимала тогда всех сих знаков, но теперь я очень чувствую, что они изъясняли.

— И ты не била тех, которые тебя взяли?

— Добрый молодой господин, как противостать силе, когда я видела в оковах тех, которые сожалели о своих семействах. Наши похитители были столь несправедливы, что не хотели верить, что мы имеем такие же чувства, как и они, т.е. способность чувствовать, думать, и сердце, чтобы любит тех, которые нам милы.

— Ах Полина! не будем говорить более обе этом, ты меня слишком огорчила, поцелуй меня!

— О мой господин, я не смею.

— Смеешь, смеешь, поди ко мне, цвет твоего лица не пугает меня; [1] хочешь ли ты возвратиться В Африку?

— Нет, я лучше люблю Францию.

— Почему?

— Потому, что я не вижу более того, что меня огорчало.

— Что же заставляло тебя огорчаться?

— Тиранство, с которым обходятся с людьми подобного моему цвету.

— А что им делают?

— Заставляют сносить тысячу мучений.

— Каких?

— Мучая их побоями, не редко до смерти за малый проступок; что зависит от воли хозяина, который притом нимало не имеет прибыли, убивая людей, сделавшихся его собственностью; но они называют это примером; для принуждения, как говорят они, других делать исправно свою должность. Сверх сего есть множество мучений, которые употребляют против сих нечастных. Я сама видала, как иных бросали под колеса мельницы, иных раздавливали, начиная с головы до ног; других привязывали к дереву, и мучили побоями до того, что кости выступали наружу.

— Ты меня заставляешь ужасаться. Кто же эти люди, которые так мучают других?

— Они из всех наций.

— Останься со мной Полина, и когда я буду твоим господином, ты никогда не будешь бита.

Глава III. Пребывание госпожи Салинкур в деревне со своим сыном

Лето приходило и время жатвы наставало. Госпожа Салинкур обыкновенно проводила сии месяцы в деревне, в которые земля наделяет нас своими богатыми произведениями. Она всегда была в сопровождении своего сына. Господин Салинкур, также провождал некоторое время с нею, но всегда предпочитал город, куда призывали дела его. Госпожа. Дюмениаделе молодая вдова, искренняя приятельница госпожи Салинкур оставалась с нею на несколько месяцев; они были неразлучны, и взаимная дружба становилась час от часу между ими теснее; Полина, следовала за своим молодым господином; Тереза горничная госпожи Салинкур, кухарка и один служитель составляли всю свиту сей добродетельной дамы, которая предпочитала употреблять расход, даваемый ей мужем на вспомоществование бедным, нежели заставлять служить их себе или пышности и тщеславию, не было ни одного благотворительного заведения в Клермоне, в которым бы она не была участницею.

Тотчас по прибытии госпожи Салинкур в деревню, она приняла, как и в другие годы, посещение своих друзей, господина Фрожиера приходского священника, человека весьма отличного, как своими добродетелями, так и веселостью, и господина. Расиниера, старого кавалера святого Людовика, который добродетелями своими ни мало, не уступал господину Фрожиеру: вот то общество, которое окружало сию почтенную мать; и сии-то два, человека показали Феофилу истинной путь К счастью, господин Фрожиер был весьма зажиточный священник, не бывший честолюбив, он довольствовался малым доходом своего прихода, и помогал собственным имением нуждающимся служителям церкви: каждый год он платил за воспитание двенадцати мальчиков, и столько же девочек своего прихода, которые могли учиться иному состоянию, к которому имели склонность. Он так умно располагал суммой, назначенною для бедных, что не оставалось ни одного из них, которой бы терпел нужду; и нашел случай равными супружествами уничтожить лень и распутство.

Господин Расиниер был старый военный офицер, отставленный от службы около тридцати пяти лет, и удалившийся во владения своего отца; он разделял наклонности пастора, и казалось, что они оба были сотворены, дабы никогда не удаляться от госпожи Салинкур, достоинства, которой они умели ценить.

Госпожа Салинкур приняла сих двух друзей не с приготовленными городскими церемониями, которыми гнушается честная душа, но с тем дружеским приветствием, которое трогает сердца. Они не начали говорить о посторонней материи, но первый вопрос госпожи Салинкур был осведомиться обе её семействе, ибо она так называла бедных; они отвечали ей на вопрос, что согласны заняться сим после обеда, и рассмотреть состояние расходов, держанных господином Расиниером; госпожа Салинкур обещалась заплатить свою треть, ибо она всегда начинала тем; Феофил поцеловал сих двух друзей.

Лишь только поселяне узнали о прибытии госпожи Салинкур, то пришли все к ней; сия честь принадлежала старшему из фамилии, и она с ласкою приняла их. В следующее воскресение она принимала молодых супругов, сочетавшихся в продолжении года, сие многочисленное собрание было для них новою свадьбой, им дан был обед и пляска, а другие увеселения продолжались у них до ночи.

Следующие дни были употребляемы на посещения немощных и стариков и на доставление им помощи, требуемой их состоянием.

Феофил, которой уже вступал в 9-й год своего возраста, был крепок для своих лет; деревня ему очень нравилась, ибо тут, он имел занятия, которые вместе и занимали, и укрепляли его. Лишь только показывался день, он вставал, и бегал по полям в сопровождении Полины и двух маленьких крестьян, которым он помогал работать во время жатвы; его мать с удовольствием смотрела на охоту его к хлебопашеству, ибо сама имела к нему великую склонность чтение уже не составляло более занятия в деревни, где предпочтено было оставить на волю молодого воспитанника, и отложить сие до зимы. В конце ноября госпожа Салинкур возвратилась в Клермон, новые благословения следовали туда за нею.

Глава IV. Возвращение госпожи Салинкур в Клермон

По возвращении своем из деревни госпожа Салинкур приглашала госпожу Дюмениаделе остаться с ней, господин Салинкур ее также просил согласиться на предложение своей жены. Сей человек хотя грубый имел прекрасное сердце, и никогда не противоречил госпоже Салинкур; он с удовольствием смотрел на благотворительные её поступки, и так сказать, она пробудила его; такую власть имеет добродетель, даже и над холодными душами! Приятельницы госпожи Салинкур тотчас же пришли к ней, она их приняла со всевозможными, знаками дружества, но она не чувствовала той внутренней радости, которая наполняла ее с теми двумя друзьями, которых оставила в деревне. Она продолжала учить своего сына чтению, за которое он снова с радостью принялся, он печалился, не имея случая более видеть тех двух молодых крестьян, с которыми он свел связь, но надежда увидеть их на будущий год, радовала его.

Его начали учить танцевать и фехтовать, дабы с младенчества приучать к сим занятиям, и чтобы дать приятный вид его осанке. Он оказал много способностей к фехтованию; и своею бодростью показывал, что будет иметь важный и независимый характер. Его возраст не позволял ему более быть под надзирательством Полины; к нему приставили учителя, дабы усовершенствовать его в письме. Это был молодой ученый, и почтенный человек, которой не воспитывался у тех педантов, которые довольствуются знанием одной только латыни, и пренебрегают истинными средствами сделать своих воспитанников учеными и рачительными. Феофил полюбил своего нового надзирателя, он заменял в прогулках его Полину, которая была очень огорчена, лишившись сообщества со своим молодым господином.

Феофил и его учитель проводили все послеобеденное время в прогулках, предпочитали, более ему быть в движении, нежели запертыми в комнате. Зимою, ходя по городу, он терпеливо переносил холод. Чтобы более приохотить его к письму госпожа Салинкур дарила его подарками, и суммою денег, которую он всегда носил при себе и раздавал бедным, которые ему встречались во время прогулок. Однажды возвращаясь домой, его учитель остановился поговорить со своим приятелем, и на несколько шагов от него отстал: вдруг Феофил видит молодого человека не старее 14 лет, который казалось странствовал, и показывал бедность своею одеждою, он его долго рассматривал прежде нежели подошел к нему, наконец решился подойти и спросил его: куда он идет?

— В Париж, отвечал молодой человек

— За чем?

— Что бы найти работу

— Какого ты звания?

— Портного.

— Вы рано оставляете свою маменьку.

— У меня ее нет

— Вы очень жалки!

— Это правда, мой отец дряхл и терпит бедность, а мы его дети принуждены все рассеяться, не имея родственников, которые бы имели об нас попечение. Сие повествование растрогало Феофила, он предложил молодому человеку все свои деньги и назначил ему ночлег.

— Прощайте, сказал он ему, если бы маменька вас знала, она не отпустила бы вас в таком состоянии; молодой портной благодарил Феофила и благословлял Провидение за сию встречу, ибо не имел денег и очень беспокоился о будущем. Феофил рассказал сие происшествие своему учителю; он уже чувствовал в своем невинном сердце сей могущественный восторг, который испытали чувствительные души, и сей день был приятнейшим в его жизни, учитель рассказал это господину и госпоже Салинкур, которые были чрезвычайно довольны своим сыном и расцеловали его. Они удвоили даваемую ему сумму, поощряя делать всегда такое прекрасное употребление.

Глава V. Разговор госпожи Салинкур со своим сыном об его благотворительном поступке

— Феофил, поди, обними меня, и изустно подтверди то происшествие, которое меня так занимает. О матери! не чувствующие восхищения в подобных расположениях, как вы жалки!… Пойдем, сын мой и изъясни мне, как ты познакомился с сим молодым человеком.

— Разве вы не были уведомлены о сем господином Шабосиером? [2]

— Но я хочу это слышать от самого Феофила.

— Сию минуту я вас удовлетворю: я видел молодого путешественника, он мне показался нечастным, и этого было довольно, чтобы заставить меня помочь ему. Я его спросил, куда он идет? В Париж. Что он был? Портной, он меня тронул своими несчастиями; я ему предложил свои деньги, он их принял, и я со своей стороны, остался довольным.

— Ты поступал похвально, любезный Феофил, помогши сему молодому несчастливцу: да всегда внемлет твое сердце жалобам, гонимых судьбою. Когда ты их увидишь, скажи самому себе, это мои братья, мы члены того же общества, участь их угнетает, она ввергла их в бедность, и мне должно им помочь, может быть и меня постигнут бедствия. Никто, Феофил, никто в свете не избегнул несчастия. И так должно почитать скорбь других за свою собственную; ничто так не переменчиво как счастие, мы все суть игралища его капризов; он не редко ласкает некоторое время тех, которым готовит самый страшный удар. Лета и опыт, сын мой, докажут тебе истину сих слове; но, чтобы ни лета, ни время не потушили ту искру благотворительности, которая блистает в душе твоей. Поди, Феофил, к твоему учителю, час твоих упражнений настал, никогда не пропускай его; и старайся воспитанием умножить те качества, которые ты получил от природы.

Феофил поцеловал мать свою, и ушел.

Госпожа Салинкур, возвратившись в свою комнату, предалась тем сладким мечтаниям, которые питают и согревают добродетельные души. Любезное дитя! говорила она, ты один украшаешь мою жизнь; есть ли кто в свете благополучнее меня! я нахожу в тебе все качества моего родителя; я чувствую к тебе ту нежность, которую он питал ко мне; ты мне возвращаешь утешения, которые он получал от моих забот. Великий Боже, и самые огорчения усладительны, когда они разделены с твоими благодеяниями! О чем должна я просить небо? Не осыпает ли оно меня своими милостями? Я имела отца, которой полагал все свое утешение в дочери; он с такою же признательностью получал мои ласки, с каким удовольствием я их расточала. Всякой день он повторял мне: «Аделаида, любезная Аделаида, ты рассыпаешь на мои старые лета цветы, которые для меня дороги, и которые я почитаю наградою за мои о тебе попечения. Что я должен желать еще, когда столь счастлив, что сделал твое сердце добродетельным?» О почтенной отец! С каким удовольствием я вижу твой портрет, напоминающий мне твои добродетели! На твоем челе всегда блистало спокойствие, каждый твой поступок был новою чертою великодушия и величия души. Для чего не живешь ты, дабы быть свидетелем наклонностей юного Феофила? Нет, почтенный отец, ты не умрешь доколе будет жив мой сын; он без сомнения оживит память того человека, которой очень заслужил всеобщие благословения. Буду ли я довольно счастлива, сын мои, чтобы предохранить твое сердце от вкрадчивой развратности, которую часто получают в нынешних обществах? Я непрестанно буду стараться удалять от тебя людей, которые могут вложить в твое сердце острый и опасный яд, могущий тебя соделать несчастливым на всю жизнь. Самые сильные впечатления суть те, которые мы получили с младенчества; дитя есть строгий наблюдатель, который в молчании рассматривает поступки его окружающих; горе, если в сих поступках видит он худые примеры; повреждение нрава заступает место чувствованиям, которые делают честь, чистым начертанием природы; любезный Феофил, каждое утро получаю я от тебя ласки, я участница твоих невинных тайн; ты с дружеством вверил мне себя, ты уже знаешь, что имеешь в твоей матери друга, которого Провидение избрало для твоего благополучия. Так, друг мой, я исполню твои ожидания; я заплачу моим усердием долг священный для моего сердца, и буду считать себя преступницею, если когда-нибудь от него отстану. Ты знал до сего времени лишь одних людей, старающихся внушить тебе почтение и привязанность. В городе и в деревне все представляет тебе благоприятную картину. В наших разговорах ты никогда не слышишь злоречия; сия заразительная болезнь не проникла в наш круг, она царствует только в тех домах, где почитают ее необходимою дабы завести речь, которая была бы очень суха без сих постыдных средств. С какою радостью вижу я в моем сыне человека созданного для украшения общества! Мне кажется, что человечество будет иметь в нем искреннего покровителя. Да не имеет они того тщеславия и гордости, от которых должны бы краснеть люди, если б хотели о сем размыслить!

После сих размышлений, души совершенно довольной, госпожа Салинкур удалилась из своей комнаты и снова принялась за свои занятия!

Глава VI. Письмо госпожи Салинкур к господину Лафрожиеру и к господину Расиньеру

«С радостью встречаю, любезные друзья мои, то время, которое должна провести с вами и наслаждаться сельскими приятностями. Вы не узнаете моего Феофила, все его учителя им очень довольны, и особливые оказал он успехи в военных науках. Уже давно он желает приближения весны, чтобы ехать в Маре, [3] и снова увидеть там своих добрых крестьян, он мне всегда говорит об них дружелюбно, и я уверена, что он им сделает приятное приветствие. С прискорбием вас уведомляю, что госпожа Дюмениаделе не будет более участвовать в наших беседах, будучи удержана важными делами в Клермоне, но на место ее, будет со мною одна старая госпожа, которая, думаю, принесет вам удовольствие.

Я исполнила ваше препоручение и надеюсь, что все будет иметь желаемый успех. Скажите кавалеру что я весьма желаю с ним увидеться, и сделать ему строгий выговор: он будет сердиться; я смеяться, и найду верный случай потушить его гнев. Господин Салинкур вам обеим кланяется, Феофил вас по-прежнему любит, а я сохраняю те чувствия, которые вам известны».

Глава VII. Приезд госпожи Салинкур в деревню

Госпожа Салинкур была принята в деревню со всеми знаками дружества и признательности, и каждый спешил засвидетельствовать ей ту радость, которую чувствовал снова ее увидевши. Феофил посетил своих молодых крестьян, оказывал им нежные ласки и привез им много подарков. На другой день он принялся за работу, как и в прошедший год, и когда уехал из деревни, не было ни одного земледельческого инструмента употребление бы которого он не знал. Главное его упражнение было землепашество; заступ не выходил целый день из рук его; он столько же работал, сколько и дети земледельцев и таким образом совершенно выучился сему ремеслу, которое после очень помогло ему в трудном обстоятельстве. Господин Расиньер был нездоров около полугода и за слабостью не мог посетить госпожу Салинкур. Наставник Феофила занимался с сим учением только два часа на день и получил приказание от его матери дать ему совершенную свободу.

Во многих разговорах с наставником Феофила, господин Фрожиер узнал его дарования; он был очень доволен познаниями сего молодого человека, и дабы засвидетельствовать ему свое почтение, он подарил ему много полезных вещей и просил продолжать свою ревность к Феофилу, который день ото дня становился любезнее: господин Лашабозиер употреблял сие уединение в свою пользу; господин Фрожиер знающий географию, давал из нее ему уроки, а он обрабатывал ее.

Четыре года прошло таким образом без малейшего огорчения для госпожи Салинкур; она умела своим тихим поведением смягчить нрав своего мужа, которой ее нежно любил, и составлял ее счастие: она была далека от помышлений, что некогда претерпит столько бедствий! Если что ее и огорчало, то это происходило от её чувствительности, и одни великодушные поступки Феофила извлекали из нее слезы. Сын госпожи Салинкур имел около 14 лет; он во всем оказал успехи, чему его обучали; и, хотя был рассеян, но умел работою возвращать потерянное праздное время. Господин Фрожиер подал мысль его родителям отослать его в училище, дабы чрез соревнование сделать из него отличного мужа. Господин Салинкур и его жена не без скорби согласились на сие предложение. И так сказали Феофилу, что ему должно будет ехать в училище очень отдаленное от Клермона; оно было в Лафлеше; господин Фрожиер сам там воспитывался, и знал многих профессоров. Феофил плакал, помышляя, что должен будет разлучиться со своими родителями; его мать также не могла удержать слез своих, и в первой раз почувствовала, как дорого стоит такое пожертвование; приготовления к отъезду начались, две недели сроку прошли в печали, отец сидел в своем кабинете, и в уединении плакал, а мать с тех пор, как назначили отъезд Феофила в училище, потеряла спокойствие. В сем горестном сражении необходимости с нежностью, последняя уступила, и Феофил в сопровождении Андрея, старого верного слуги его матери, был отослан в Лафлеше.

Глава VIII. Приезд Феофила в училище

Госпожа Салинкур очень печалилась о своем сыне, а Феофил всю дорогу не переставал плакать. Ничто не могло его утешить, старый Андрей делал все, чем мог бы облегчать печаль своего молодого господина; но все было тщетно: печаль ввергнула его в болезнь, и с великим трудом принудили наконец его заняться. Мало видано таких детей, которые бы были столь нежно привязаны к своим родителям. Когда он оставался один, то принимался писать к своей маменьке, но после раздирал письмо свое, никогда не находя в нем тех чувств, которые бы хотел выразить; его добрая мать каждую минуту занимала его воображение.

Полгода прошло таким образом и печаль не переставала господствовать в сем семействе. Феофил отличил одного молодого воспитанника, с которым проводил свободное время, и сие не много разогнало его мрачность. Он несколько раз в месяц получал известия от своих родителей и всегда самыми нежными письмами отвечал им.

Он с таким же рачением продолжал учиться, как и в Клермоне и подавал добрую надежду своим наставникам, которые изъявляли господину, Салинкуру их о нем довольствие. Ему самому предоставили избрать себе попечителя, и Феофил избрал отца Ансельма оратора. Госпожа Салинкур не занималась сим попечением, она считала весьма бесполезным обременять память своего сына ложными нравоучениями, более вредными нежели полезными для молодых людей. Он воспитывался в училище добродетели и добрых нравов, и сии важные воспитатели заслуживали храмов. Отец Ансельм был достоин исполнять ту важную должность, которую заслуживают достоинствами и познаниями: он радовался, воспитывая Феофила, узнавши в нем наисчастливейшие склонности, он его снабдил книгами, приличными его летам и воспитанию, он провождал с ним по поскольку часов в его комнате — испытывая в разных вопросах.

Глава IX. Вопросы Феофила, отцу Ансельму

Вы мне оказываете, сказал Феофил отцу Ансельму, столько знаков дружества, что я с вами также волен, как и с маменькою; я помню с каким снисхождением отвечала она на мои вопросы: осмелюсь ли я надеяться, что и вы в том мне не откажите? Вы мне уже доставили нравоучительные книги, которые родят во мне ревность к подражанию тем героям, которых боготворит человечество.

— Феофил, меня уже влечет склонность вас любить и научать; вы имеете такое сердце, которое заставить каждого любить вас. Да всегда живо будут начертаны в сердце вашем мои поучения, которые вы от меня получите. Я буду споспешествовать вашему счастью. Теперь государь мой, как вы уже родили во мне склонность к чтению, я вижу авторов, с почтением отзывающихся о великих людях, и так не можете ли вы мне рассказать историю их, что они сделали для отечества и чрез что прославились в потомстве. Например, жизнь Александра Великого.

Александр Великий был величайший и славнейший из полководцев, какой только был на свете; он был царь македонский, сын Филипа; он победил персов, и его первые победы были ознаменованы смертью славного генерала Мемнона, родосца, которой был достойный его неприятель, но счастье избавило его от сего неприятеля, и Александр все низвергнул.

— Долго ли он жил?

— Нет он умер в Вавилоне имея 34 года от роду.

— Что случилось с его государством после его смерти? — Оно было разделено между его генералами, долго быв добычею сильнейшего, а Македония, сие древнее царство, которым столько столетий владели его предки, было расхищено со всех сторон и перешло в другое поколение. Если б он спокойно царствовал в своем государстве, то оставил бы его своим потомкам в таком же виде, как и получил его; но потому, что был слишком могуществен, был причиною потери и своего, и вот славные плоды стольких победе!

— Не было ли других причин упадка сей могущественной монархии?

— Изнеможение и пышность Сирии, также много сему споспешествовали, а разделение принцев нанесло ей смертельной удар: они были принуждены уступить другой сильнейшей державе, которая была Римская.

— Где греки почерпнули свое умное воспитание?

— Греки от природы одаренные умом и отважностью, были управляемы королями и колониями, пришедшими из Египта, которые, сперва поселившись в разных местах, распространили везде свое прекрасное устройство. Сия земля была столь хорошо управляема, что каждая новость казалась там чудом; всегда там были одинаковы; и устройство, в котором держали меньшие вещи, поддерживали и большие. И потому-то не было ни одного народа, которой бы столь долго сохранял свои обычаи и законы. Порядок судопроизводства поддерживал сей характер; 30 судей из главнейших народов, составляли корпус, который судил все государство. На сих местах всегда были самые честные и степенные люди. Принц назначал для них некоторые доходы дабы избавить от домашних забот, и они могли посвятить все время исполнению законов. Они не получали никаких выгод с тяжб, и никто не осмеливался сделать ремесло из правосудия. Для избежания ухищрений дела производились письменно в сем собрании, боялись ложного красноречия, которое волнует страсти и затмеваете рассудок. Правда не могла быть изъясняема сухо. Президенте Сената носил золотую с дорогими каменьями цепь, на котором висело изображение лица без глаз, которое называли Штлиною. От египтян научались они полезным упражнениям, борьбе, разным беганиям и прочим, в которых они усовершенствовались на славных Олимпийских играх. Но чему их лучше всего научали, было послушание, и старание сделать их подвластными законам. Это были не частные люди, которые не думают, как только о своих делах, и не чувствуют несчастия государства, как когда сами в несчастии, или когда спокойствие их семейства нарушено. Греков научали думать о себе и о своей фамилии, как и о главнейших участниках государства. Отцы воспитывали в таких правилах детей своих, и дети с самого младенчества учились тому, что отечество есть общая мать, и что они ему более принадлежать нежели своим родителям, слово учтивость у греков не означало только кротость и взаимное снисхождение, которые делают людей дружелюбными; учтивый человек ни что иное был как добрый гражданин, который всегда почитал себя за члена государства, который следует законам и который совокупно с ними споспешествует общему благу, никогда не предпринимая чего-нибудь против других. Древние короли Греции, как Минос, Секропс, Тезей, Кодр, Крегонт, Еристен и им подобные распространили во всем государстве сии правила. Они все были народолюбивы, не лаская его, но делая его счастливым и заставляя царствовать закон.

Греки таким образом просвещенные думали, что могут управлять сами собою, и большая часть городов сделалась республикою, но мудрые правители, как Талес, Пифагор, Питтак Ликург, Солон и множество других воспрепятствовали свободе сделаться своевольством. Малое число просто начертанных законов удерживали народ в должности, и заставляли их содействовать общему благу. Судии, страшные во время своего правления, делались после простыми гражданами, которые удерживали столько власти, сколько позволяла их опытность. Закон почитали владыкою; он учреждал суды, назначал власть там присутствующим, и наконец они наказывал тех, которые худо его исполняли.