Бесплатный фрагмент - Женщины. Ню

Лола. Быть женщиной

Лоле нравилось быть женщиной. Она презирала мужские радости в виде футбола и пива, с брезгливостью относилась к мужскому пи́санью мимо унитаза, с недоумением смотрела как мужчины могут часами лежать на диване и смотреть телевизор. Ей нравилось хлопотать по дому, особенно на кухне, носить юбки и платья, встречаться с подружками на кофе и ходить в театр.

Но Лола не чувствовала себя стопроцентной женщиной. Она не любила косметику, маникюр, украшения, и наряжаться. Ей нравились ухоженные, элегантно или модно одетые женщины, но она смотрела на них с восхищением и без зависти, просто любуясь, как любуются павлинами или лебедями. Её жизнь совсем не омрачало отсутствие причёски, макияжа и туфель на высоком каблуке — всё это она с лёгкостью и удовольствием предоставляла другим, предпочитая комфорт и независимость.

Однако, была у Лолы тайная грусть — будучи женщиной по сути, она была не совсем женщиной по форме. Женственная грудь почти полностью отсутствовала. Она не была нужна Лоле для соблазнения мужчин глубоким декольте или крошечным бикини — эта сторона вопроса её совсем не интересовала, но любой женщине нужна грудь — чтобы хорошо сидела одежда, чтобы не приходилось скрывать её отсутствие толстыми жаркими лифчиками, чтобы, наконец, чувствовать себя уверенно. Ну и, конечно, стоит отдельно упомянуть биологическую функцию груди — для выкармливания потомства. И это самое потомство, вернее его отсутствие было ещё одной тайной болью Лолы, ещё одним комплексом неполноценности.

Когда, после нескольких лет попыток забеременнеть, врачи сказали ей, что она не может иметь детей, это было последней каплей, разрушившей хрупкий мир мечтаний о семье и женском счастье материнства. Сдерживая слёзы и глотая обиду, она поздравляла своих подруг с их беременностями, покупала игрушки и сладости их детям, корила себя, предлагала мужу развод, но время шло, муж не уходил, наступила менопауза, жизнь состояла из сплошных переездов-перелётов в поисках счастья, и Лола приняла то, что нельзя было изменить. Иногда она даже радовалась тому, что у неё нет детей, что ей не приходится переживать об их здоровье и счастье, что она свободна как птица, как чайка, лететь куда и когда ей угодно. Но глубоко-глубоко, в тайниках своей души она понимала, что никакие сокровища мира не заменят улыбку младенца.

Полина. Назад в прошлое

Многие люди мечтают иметь шанс вернуться в прошлое, чтобы что-то изменить или исправить. Полина тоже мечтала вернуться в прошлое, но не затем, чтобы что-то изменить, а затем, чтобы в нём остаться. И, в отличие от многих, она мечтала вернуться не в свои восемнадцать лет, а в свои двадцать семь.

В то время, когда она была по-настоящему счастлива, независима, молода, красива.

Когда её жизнь была одним сплошным приключением.

Когда её отец был жив, и она ещё могла сказать ему, что она его любит.

Когда она ещё не совершила ошибок, о которых придётся жалеть.

Когда она встретила своего будущего мужа, который пел ей песни по утрам и рассказывал сказки перед сном.

Когда они мечтали о будущих детях и придумывали им имена.

Когда у неё ещё был шанс их иметь.

Когда она была бесстрашной.

Когда она сама себе нравилась.

Когда она умела мечтать и верила в чудеса.

Лариса. Чайка

Душа растворяется в бескрайности моря, в шуме волн, в насыщенном морской солью воздухе, в тёплом песке. И так хорошо просто быть. Не думать, а чувствовать, ощущать, растворяться — просто быть. И не быть. Небом, воздухом, морем. Море и небо — мои стихии. Когда-то я училась плавать в горячих водах Аравийского моря и впервые испытала невероятное ощущение невесомости, полёта. Плавать и летать — одно и то же. Человек — рыба — птица — никто. Ничто не важно, потому что ничего нет. Это только игра нашего воображения. Величайшая иллюзия.

Ирина. Интроверт

Интроверт. Звучит как диагноз. Или как ругательство. Сколько себя помнила, Ирина всегда избегала шумных компаний и вечеринок. Она была белой вороной и в школьные, и в студенческие годы, когда её одногруппники собирались в общаге с бутылкой водки или шли на дискотеку в ночной клуб, а она всегда оставалась дома. Она не умела расслабляться, выпивать, не получала удовольствия от общения с большим количеством людей. Если ей приходилось идти на день рождения близкой подруги или на свадьбу родственников — это всегда было испытанием.

Она старалась казаться спокойной, весёлой, играть роль, но внутри сидела сжатая пружина напряжения. Она чувствовала себя задержавшей дыхание пловчихой, которой нужно продержаться на плаву в этом море людей. Она могла выдохнуть и вздохнуть свободно только оказавшись дома на диване, выжатая как лимон, и в очередной раз давала себе обещание в следующий раз придумать причину отказаться от приглашения. Но семейные и дружеские узы оказывались сильнее, и она опять страдала, окруженная весёлыми, пьяными, смеющимися, жующими, танцующими лицами и телами.

Она искренне не понимала почему люди так любят собираться вместе и так странно проводить время. Не лучше ли просто посидеть дома, уютно устроившись на диване с книжкой, или сходить в театр, выпить кофе с подругой, пообедать в кругу семьи?

Друзья предлагали ей сходить к психологу, гипнотерапевту, или даже принимать таблетки, чтобы «вылечиться» от этой странности. Но Ирина не хотела избавляться от этой своей особенности. Ей просто нужно было набраться смелости, чтобы быть собой. И это время пришло. С возрастом Ирина научилась говорить «нет», уважать свои чувства и желания, не задевая чувства других. Она перестала ходить на вечеринки и праздники, и стала, наконец, жить так, как ей нравилось. Настоящие друзья и близкие родственники приняли её «странность», и ей стало гораздо комфортнее жить одной среди людей.

Жанна. Женщины без мужчин

Ура! Свобода! Мой уехал в командировку на неделю! Как же я буду отдыхать! На полную катушку! Никаких завтраков-обедов-ужинов — я всегда найду чем перекусить. Кстати, почему человек столько жрёт? Я слышала о людях, которые едят раз в день — по идее этого достаточно, если мы не пашем и не сеем, а сидим на попе перед компьютером весь день. А мой-то три раза в день, и всё ему мясо подавай — хищник, блин.

Ни храпа, ни громкой музыки, ни работающего часами напролёт телевизора — наслаждение тишиной.

Буду делать что захочу, когда захочу, а не подстраиваться под него: то ему выпить надо, то он спит, то ему футбол надо обязательно посмотреть.

Надо хоть с подругой встретиться мужьям косточки перемыть. Ну ладно, завтра позвоню, вечер уже. Тихо что-то в доме. Телик что-ли включить? Одиноко как-то одной на диване, не к кому прислониться. Интересно, как он там? Напишу спрошу: «Привет, любимый, как дела? Как прошёл день? Люблю, целую, скучаю. Приезжай скорее.»

Арина. Девушка-пилот

Ты умел летать по небу, но не умел жить на земле. В небе ты был как дома, а дома — не в своей тарелке. Сейчас ты на небе. Я очень надеюсь, что ты обрел покой. Мы очень скучаем по тебе, помним, и любим. Немного поздно, как всегда, но таковы люди. Я люблю тебя, папочка.

Арина с детства любила небо. Она могла часами смотреть на облака — они казались ей такими мягкими и пышными, как перина. Ей всегда так и хотелось плюхнуться на них с высоты и утонуть в их нежных объятьях. Ей хотелось быть девочкой-облаком, ей хотелось летать.

А по ночам были звёзды. Они манили, дружелюбно подмигивали, рассказывали невероятные истории — Большая Медведица, Кассиопея, Млечный Путь…

Папа Арины был пилотом — военным лётчиком, и он много знал и про облака, и про звёзды. Арине было интересно, и она впитывала информацию как губка.

Повзрослев, Арина начала запоем читать книги про небо, про самолёты: Ричард Бах и Антуан де Сент-Экзюпери стали её любимыми писателями. Она была на седьмом небе от счастья, совершив своё первое путешествие на самолёте, свой первый прыжок с парашютом.

Она поняла, что она хочет летать — не военным лётчиком, конечно, но гражданская авиация развивалась невиданными темпами и квалифицированные пилоты были нужны. Арина пошла учиться, папа помогал, поддерживал, одобрял и гордился. Когда его не стало, Арина всё равно чувствовала его поддержку и его присутствие, каждый раз сидя за штурвалом самолёта. Он стал её ангелом-хранителем, с ним было спокойно, уверенно, и Арина знала, что она сделала правильный выбор. Она впустила небо в себя, стала частью его, стала девочкой-облаком, как мечтала в детстве.

Вера. Вегетарианка

Вера всегда была всеядной девочкой. Родителям с ней жутко повезло — никаких хлопот: что давали, то и ела — мясо, рыбу, овощи, фрукты, булочки, пирожки, борщи и каши. Золото, а не ребёнок. Причём ела и не толстела — хорошая генетика от мамы с папой.

Повзрослев, Вера узнала о разных странных людях: сыроедах, вегетарианцах, веганах — они наперебой старались убедить всех, что их диета — самая лучшая. Вере нравились вегетарианцы, нравилось их моральное убеждение — не убий. Веганы были уж слишком строги — никаких животных продуктов: ни тебе молока, ни сыра, ни творожка, ни яиц, ни даже мёда! Это, по мнению Веры, был перебор. Сыроедов Вера не воспринимала всерьез — для чего же человек открыл огонь? Огонь — это комфорт и уют. Горячий супчик холодным зимним днём, чашка ароматного чая со свежей выпечкой — не могло быть и речи от этого отказаться.

И хотя вегетарианцы ей импонировали больше всех, и она разделяла их убеждения, Вера не планировала стать вегетарианкой в ближайшее время — слишком сильна была её любовь к пельменям, плову и фаршированным перцам. Но постепенно, с возрастом, незаметно для себя, Вера стала есть всё меньше мясного. Ей просто не хотелось. А она привыкла слушать своё тело. Она верила, что организм сам знает, что ему нужно. Постепенно из её рациона исчезли бекон, колбаса, котлеты. Изредка она баловала себя пельменями. Борщ она начала готовить без мяса — постный, и с удивлением обнаружила, что так ей даже вкуснее. Плов она стала готовить с курицей — и это тоже было очень вкусно! Вскоре она перешла исключительно на курицу и рыбу один раз в неделю, и этого было больше, чем достаточно.

Ей было неприятно дотрагиваться до сырой плоти — ведь люди тоже состоят из плоти и крови. А что, если бы эволюция пошла не тем путём, и мы бы оказались пищей для животных. И они бы готовили человечину с такой же изобретательностью, как мы научились готовить их плоть, кровь, мозги, желудки, языки, печень, почки, крылья, и даже копыта и хвосты. И они бы писали кулинарные книги и придумывали праздничные блюда — какой-нибудь «младенчик табака» или «блондика под шубой», и продавали бы парную, копчёную, варёную, жареную и запечённую человечину.

Вера не была воинствующей вегетарианкой — она понимала, что человека невозможно убедить, пока он не готов — он сам должен прийти или не прийти к осознанию того, что для него важно и ценно. Она сама была не идеальна и изредка позволяла себе есть братьев наших меньших, но всегда выбирала наименьшее из возможных зол — рыбу или птицу вместо млекопитающих; она никогда не покупала целое животное, так как просто не могла смотреть им в глаза и расчленять их холодные безжизненные тела. Если рыба — то аккуратный прямоугольник филе, который не похож на рыбу, если курица — то грудка или ножка. Правда, в последнее время она даже стала задумываться о переходе только на ножки, следуя логике, что без ножки курица может жить, а без грудки — никак.

В общем всё шло своим чередом, и никого ни к чему не принуждая, Вера потихоньку становилась вегетарианкой. Ей было вкуснее есть овощи, злаки, крупы, фрукты, зелень — это была еда, несущая радость и лёгкость, а не чувство вины и тяжесть в желудке. Вера верила и надеялась, что и она сама, и все люди и звери на Земле постепенно и сознательно станут вегетарианцами. Её кумиром был слон — если он может быть таким большим и сильным и жить так долго на вегетарианской диете, то чем мы хуже?

Мила. Мечтательница