Бесплатный фрагмент - Женщина в моей голове

Колготки

Начнем с того, что Игорь частенько брал мои колготки и этим жутко меня злил. Он говорил, мол, они ему исключительно для дела, а не пофорсить, но разве это имеет значение?

В тот раз Игорь взял дорогие, нервущиеся. Я увидела это только на следующий день и чуть не порвала связки: так орала. Игорь блестел своей гладкой лысиной, в которой отражался офисный плафон. Виновато улыбался.

Дело — это подводная съемка. Игорь — дайвер и оператор в одном лице. Вообще, он как бы мой оператор. В том смысле, что мы с ним частенько работаем в паре на нашем местном канале. Вне телестудии он также оператор, но рыбий и жабий. Так мы это называем. Снимает все движимое и недвижимое под водой в нашем море.

Кроме шуток, водохранилище в Воронеже, действительно, называют морем. Оно хоть и вонючие, и цветет какой-то ядерной зеленью по весне, но считается одним из самых крупных в Европе. По крайней мере, так говорят.

Игорь для нашего моря настоящий Нептун. А все потому, что однажды он нашел на глубине корабль времен Российской империи. Это произошло совершенно случайно. Он вместе с другими ныряльщиками традиционно очищал дно водохранилища от мусора и наткнулся на старинный причал. Позже эксперты скажут: корабль принадлежит эпохе Петра Великого.

Те подводные съемки у Игоря перекупили многие каналы. Он считал себя звездой. Вполне заслуженно, нужно сказать. И гонорары получил вполне себе приличные. Но потратил их странным образом.

— Мог бы кучу колготок себе накупить, — я тогда сказала ему.

Помню, с какой гордостью он ответил:

— Я всегда мечтал о яхте.

На самом деле, только Игорь так думал про то корыто, что приобрел. По факту, это была резиновая облезлая поддержанная посудина, хоть и внушительных размеров. Зачем она ему в городе, где большую часть

времени зима? Одному Богу известно.

Так вот причем тут колготки? Оказалось, что очень даже при чем. На них, видите ли, лучше налезает резиновый гидрокостюм. Еще для этих целей он берет жидкое мыло. Чаще всего также мое. Особенно ему нравится персиковое. Мылом Игорь намазывается для лучшего скольжения резины по телу.

— Ты девочка, тебе не понять, как неприятно быть в резине, — пошлит Игорь.

Я девочка и мне понятно, как жалко колготки за тысячу рублей.

Вообще Игорь классный. У него повсюду свои «человечки». А его телефонный номер также востребован, как и линия «стоп коронавирус» в наши суровые времена. Чесслово. Ему постоянно кто-то звонит. Прям во время наших съемок.

Вот, к примеру, стоим мы перед зданием суда. Ждем, пока конвоиры проведут мимо журналистской братии заместителя мэра. Его накануне взяли за очень крупную взятку. Именно в тот момент, когда на горизонте маячит машина с синей полоской и проблесковыми маячками, Игорю кто-то звонит.

— Ну что ты, Вить! С 9 до 6 я совершенно свободен, — лепечет он и злит меня этим неимоверно.

— Игорь, закругляйся, надо бежать, — толкаю я его.

— Да, все в вялотекущем режиме у меня, — он непоколебимо продолжает трындеть по телефону.

От злости мое лицо делается каменным, наливаются все кровеносные сосуды. Вот я уже похоже на человека, в которого плеснули томатным соком. Глаза округлились от возмущения. А Игорю хоть бы хрен.

— Ну че ты так суетишься? — наконец, говорит он мне и плетется с камерой в операторское «пекло»: толпу из вспышек и камер, где и яблоку уже упасть негде.

Как у него при этом получаются отличные кадры — мне никогда не понять.

Игорю — 45, мне — 25. Он на телевидении столько же, сколько лет мне. Но редактор в нашей парочке считает главной меня. Поэтому за «лажовые» съемки отхватываю я. Ни за текст (а я корреспондент, на секундочку), а за съемки. Уметь надо! При этом Игорь стоит в сторонке и снова с кем-то болтает:

— С 9 до 6 я совершено свободен…

— Ну что с придурка взять… — так он позже будет говорить о нашем редакторе на мои слова: «Почему, Игорь, ты за меня не

заступился?». — Только нервы тратить!

Благо, Игорь талантлив и отхватываю я не так часто.

Нередко мы с ним едем в какие-нибудь рейды. Ну, там с МЧС, например. Что само собой не предполагает скорого возвращения на студию. Тогда мы все быстренько делаем и «линяем» по домам. Отпускаем водителя, как говорится без «палева», а аппаратуру кидаем ко мне в машину.

Нужно сказать, камера и штатив стоят в три раза дороже моего авто. Я считала. То есть, когда я оставляю в багажнике это добро до утра, то рискую почкой. Или даже двумя.

Прискорбно осознавать, но эта техника дороже и моей квартиры в хрущевке. Я живу не в самом приятном районе. Там, где полуразрушенные лавочки служат для местной шантрапы что-то типа кафе, а местные бабули застряли в прошлом веке и, не стесняясь, вешают потрепанными гирляндами свое белье.

Летними вечерами наш двор сотрясают скабрёзные песни под гитару и пьяный мат. Я пробовала вызывать полицию, в частности участкового. Тише становилось лишь на время.

Правда, однажды этих концертов не выдержал местный дед из пятиэтажки напротив. Вышел во двор ближе к полуночи. Помнится, я еще обратила внимание на полную луну на мрачном небосводе. С криками «убью всех на х***» дед стал палить из какого-то оружия. Какого я точно не знаю, но выстрелы были внушительными, как в фильмах о войне со стереоустановкой.

Все произошло так неожиданно, что я, будучи журналистом, забыла о телефоне и не сняла происходящее. О чем очень печалился мой редактор с утра.

— Трое раненных! В твоем дворе! — сокрушался он совсем не о человеческих жизнях.

Так вот после этого случая посиделок в нашем дворе, как ни странно, меньше не стало. Скорее, наоборот. В эту же ночь вся блатата города съехалась, чтобы воочию увидеть место стрельбища. Так что наш двор стал священным для всей окружной братвы.

Я это все к чему… Игорь настолько любил мне насолить, что частенько перебарщивал. Однажды, когда мы вновь прогуливали остаток рабочего дня, и я припарковала машину возле своего дома, он, уходя к остановке, на весь двор прокричал, что дорогущие камеру и штатив из этой колымаги забирать не будет: «Авось не украдут».

Я не могла уснуть: смотрела за тачкой и, в конце концов, спустилась, чтобы забрать всю эту технику наверх. Без лифта. На 4 этаж. Потом спускала всю эту байду обратно вниз уже с утра. Видит Бог, как я люблю «просыпать» все на свете и не успеваю даже накраситься. Короче, тащила я эти железяки из последних сил. Ну и тяжести вы носите, ребята-операторы!

Так я тогда обиделась на Игоря, что он целый месяц оплачивал мой бензин. К слову, за эти пять недель я решила навестить всех своих друзей и родных в соседних городах. На своей машине, разумеется.

…У Игоря есть сын — Андрей. Он младше меня. Андрей — балерун. Танцует в местном театре. А Игорь хочет сделать из него переводчика. Отправил на курсы английского. Я с трудом представляю, как его сын смотрелся бы в черном приталенном костюме. Видела его только в облегающих лосинах на выступлениях. А вообще балерун-переводчик — это крутая идея. Думаю, мало переводчиков могут по ходу разговора продемонстрировать фуэте. В общем, если Андрей отучится, то его работа могла быть и для слуха, и глаз приятна.

Игорь уверяет, что сможет пристроить сына в Министерство иностранных дел. Он вообще всегда и всем обещает крутые места работы. Мне постоянно прочил федеральный канал. Моей подруге рассказывал о тесном знакомстве с одним из популярных певцов, намекая, что тот сейчас одинок.

Нужно сказать, что рассказывает он это очень искусно, уверенно, с блестящими глазами, лысиной и очками, в которых отражается надежда в глазах слушающего. Я тоже повелась на эту мульку и даже ждала собеседований. Он все время обещал с кем-то состыковать. Но так ничего и не получалось. Моя коллега как-то сказала мне банальную фразу, но я до нее сама не доходила: мол, посмотри, где Игорь. Мало ли что он обещает! Сам-то карьеру не сделал.

Обычно на это Игорь отвечал, что ему это и не нужно. Он другими принципами живет. Но в тот раз я научилась внимательнее смотреть на того, кто мне и что говорит. Полезное умение, как оказалось.

Позже я поняла: Игорь не врал о своих знакомствах. Может, они у него и правда были. Возможно, мой оператор даже знал телефоны нескольких крупных шишек. Но только это были всего лишь безликие номера, цифры из разряда тех, что хранятся в телефонах контактах каждого из нас. Люди, которым никогда не осмелишься набрать. Но Игорю было приятно думать, что он все же осмелится и когда-нибудь позвонит.

В последнюю нашу встречу, мы жутко разругались. Отношения у нас с Игорем хоть были и неромантические, но страсти кипели нешуточные. Дело в том, что я тогда рассталась с женихом. За две недели до свадьбы. История драматичная, но речь даже не о ней.

Я так страдала, что сил не было даже спорить на съемках с Игорем. Это обстоятельство его расстроило. Он поплелся в «Макдак». Спрашивал, что мне купить: чизбургер или гамбургер. Я искренне сказала: колу с ядом! Это его расстроило еще больше.

— Ой, Игорь, я не переживу этого, — говорила я, смачно кусая заморскую булку с котлетой.

— Не говори ерунду, маленькая дрянь.

Он сказал: у него есть знакомый человечек — колдун. Ну, в том смысле, что реально колдун, с неординарными способностями. Он посмотрит и даст мне все рекомендации, как действовать, как жить, и что, скорее всего, предскажет мне в будущем кучу детей и подкаблучника-мужа. Осталось-то подождать каких-то 5-8-10 лет. Я согласилась на подкаблучника, но пусть хоть с деньгами. Игорь кивнул в ответ. Сказал, что оно-таки да, с деньгами лучше.

На встречу с колдуном я принесла фото любимого. Мое выражение лица молило сказать мне, что мы с этим изображением на глянцевой бумаге еще сто раз помиримся.

Колдун был щупловат и сипловат. У него вот рту имелось лишь три действующих зуба. Остальные — на стадии отмирания. В общем, колдун был не загадочный, а какой-то противный. Но экстраординарные люди все со странностями. Так я тогда решила.

В общем, колдун принял задумчивое выражение лица. Разумеется, долго водил ладонью по фото. Что-то бубнил про себя, закатывал глаза наверх, потом резко смотрел на меня. В какой-то момент у меня пошли мурашки по телу. А потом он выдал:

— Дело ни в том: будете вы вместе или нет. А в том, что ты скоро умрешь!

— А! — взвизгнула я.

— Да.

— Вы это правда видите?

— Очень четко.

Он еще раз посмотрел на фото, которое я ему принесла, а потом добавил:

— Умрешь, если не сделаешь то, что я скажу.

— Что? — в глазах у меня потемнело.

— Не выходи из дома без надобности неделю.

— Неделю?

— Да! С работы — сразу домой! Никаких гулянок, пьянок, баров, ресторанов. Работа — дом. Опасность на каждом шагу. Не послушаешься — умрешь.

Клянусь, так как я в ту неделю никто никогда не боялся переходить дорогу и находиться под балконами. Через три самых тревожных дня в моей жизни я взяла больничный.

Еще недавно я мечтала о трагической кончине, и чтобы мой несостоявшийся жених заливался слезами на моих же похоронах. Но после пророчества, укутавшись в плед по самые уши, я тихо пела песню Глории Гейнор «Ай вил сёвайв» и плакала.

Позже я узнала, что то был не колдун, а просто собутыльник Игоря. Так мой коллега хотел меня отвлечь от мыслей о «подонке» и суициде.

— Ну, ведь получилось? — радовался Игорь.

Я ответила:

— Тфу на тебя!

Он сказала, что и не ждал благодарности, ведь известно же, что я маленькая дрянь.

Так я окончательно решила, что ловить мне в этом городе больше нечего и собралась переехать в столицу. Уволилась с канала, а через неделю уже была в Москве. Разумеется, на работу федерального уровня меня устроил не Игорь. Я сама прошла кастинг.

Таких операторов, как он, больше я никогда не встречала. Сколько бы каналов не осталось позади, сколько бы съемок не было отснято… Никаких обоюдных подколов, общих шуток и тайн. Никакой души! Лишь чужие, безликие руки и глаза за камерами и штативами. И никто больше не ворует мои колготки…

«Сегодня тебе 55, Игорь. И я пишу СМС, потому что у тебя до сих пор кнопочный телефон! Меня это обстоятельство никак не удивляет. Это же ты.

В общем, в знак признательности и моей безграничной любви к тебе, я высылаю тебе, Игорь, партию колготок из лучшей лайкры. Самого большого размера. Для женщин 3xl. А да, еще жидкое мыло, с запахом персика. Помню, его ты брал чаще всего.

Уверена, что ты будешь читать это и думать, что я маленькая дрянь. Ведь врач здорово ограничил тебе количество погружений из-за давления. Просто знай, что я очень люблю тебя и у нас с тобой свой юмор! Никому непонятный. Целую. Вспоминаю. Часто. Каждый день».

Чтоб у Вас тройня родилась!

У меня есть подруга, с которой мы жутко разные. Взять хотя бы возраст. Марине — 45, мне — почти в два раза меньше.

Она очень обижается, когда кто-то, показывая на меня, спрашивает: «Это ваша дочка?» Тогда в глазах у Марины можно прочесть вызов к словесному поединку. Обычно она отвечает обидчику: «Это в каком возрасте, спрашивается, я должна была ее зачать? В младенческом?».

Вообще она могла бы зачать меня примерно в 20. Так, собственно, многие делают. Но я всегда подыгрываю ей и заканчиваю спор словами: «Это моя сестра».

Своих детей у Марины нет. Как-то не сложилось. И самое жуткое проклятье, которым она может одарить недоброжелателя: «Чтоб у Вас тройня родилась!».

Эти слова она почти на ежедневной основе адресовывала своему нелюбимому соседу на черном «БМВ». Он все время парковал автомобиль аккурат клумбы, которую моя подруга так лелеяла! Где белизна лилий сменяется пестротой гортензий, а все это великолепие обрамлено в рамку из желтых хризантем. Марина называла это ландшафтным дизайном. Ну а себя, соответственно, чувствовала дизайнером.

Надо быть честными: колеса машины соседа никогда не касались цветов, но в сантиметре от них протектор резины точно бывал.

Заметив авто, одной стороной заехавшей на бордюр, Марина со всей силы била по колесам, чтобы сработала сигнализация. Этот юный бизнесмен (как называла его подруга), выбегал и, красуясь перед молодой женой, обещал засудить соседку в центральном суде, что прямо за углом, где у него все, вот абсолютно все, знакомые: от уборщицы до родителей судьи.

Ну, вы понимаете, что отвечала Марина:

— Да чтоб у тебя тройня родилась!

И вы представляете! Однажды и правда родилась! Только не тройня, а двойня. Но сам факт!

Как-то сентябрьским погожим деньком, поливая свои хризантемы и любуюсь алым кольцом заката, Марина увидела, как заезжает во двор черный «БМВ». Она уже выключила шланг и встала в бойцовскую стойку, но юный бизнесмен, чтобы, видимо, не испытывать судьбу, в этот раз припарковался аж возле противоположного дома.

Позже она это рассказывала с такой гордостью:

— Ни на инвалидном месте, ни на газоне, ни возле моих цветов, а напротив помойки!

Еще больше Марина удивилась, когда из машины вышло четверо. Ну, или почти четверо. Сосед с двумя люльками и его жена. Даже будучи слепой, как подруга сама себя называет за близорукость, она разглядела синюю праздничную надпись на заднем стекле машины: «Еду из роддома!».

Нужно сказать, что рождение сразу двух детей пыл юного бизнесмена поубавило. Понятное дело, он стал Марину немного побаиваться. Молодой мужчина даже поздоровался с ней, занося младенцев в дом.

— Весь такой хрустальный ходит, — рассказывала она мне о соседе. — В том смысле, что почти прозрачный. Видимо, не ест, не спит. Я даже помощь предложила. Мол, могу посидеть с детьми. Зачем эти няньки? Среди них столько проходимок!

Так между юным бизнесменом и моей Мариной завязалась крепкая дружба.

Еще одно любимое выражение у Марины, которое она применяет к обидчикам: «горите в аду». Но это на крайний случай. Если, к примеру, идет она вдоль дороги в своем светлом пальто, а какой-то водитель не притормозит перед лужей. Ну или если подставит коллега. Причина для таких громких слов всегда должна быть уважительной.

Вообще в нашем городе Марина — важный человек: она работает в городской администрации, в сфере ЖКХ, с жалобами граждан. Сами понимаете, как много поводов у нее говорить: «горите в аду». И как часто она это же слышит применительно к себе. У нас в народе обоюдная нелюбовь к ЖКХ. Недаром сама аббревиатура начинается на букву «ж». Но после случая с бизнесменом Марина старается держать себя в руках. Ведь с тех пор мы все поверили в ее магические способности.

…Как-то Марина освоила «Фейсбук». Раздел «опубликовать фото» она восприняла слишком буквально, почти как призыв к действию. Потому стала вывешивать до 20 фотографий в день: от скучнейших походов на выставки (с каждой картиной отдельно), до примерки вещей в магазине (собственно, также с каждым товаром).

— Иду в ногу со временем, — так свои действия называла Марина.

Я пыталась ей намекнуть, что не нужно всякий раз, заходя в приложение и видя надпись «добавить фото», это делать. Мол, это ни то, чтобы обязательно. Рассказывала ей, что и сама такая была: постила все подряд. Ничего хорошего из этого не вышло. Но в открытую, что думаю, сказать боялась. В этом смысле мы с Мариной очень разные.

— Жаль, что у тебя так вышло, — отвечала она. — А мои фото привлекли столько мужчин! Пишут сплошь иностранцы. Я так и мужа могу найти.

Признаться, я тоже была не замужем и даже позавидовала подруге. Более того, решила пересмотреть тактику поведения в Интернете.

«Может, стоило бы фотосессию заказать?..» — подумала я.

Позже Марина все же показала мне тех, кто за ней, по ее словам, ухаживал:

— Смотри, это мой любимый. Фарид. Ему 22! — гордо показывала она фото юноши на телефоне. Он бы, может, в сыновья ей не годился, но в младшие братья точно.

— 22?

— Именно! Его брату — 30, и он женился на француженке, которой 62.

— 62? — только и делала, что переспрашивала я.

— Именно! — только и делала, что повторяла Марина. — Они оба любят постарше.

Я пыталась сказать Марине, что это не совсем нормально и, скорее всего, мужчина ищет выгоду. Вон в программе «Пусть говорят» сколько таких случаев показывают! Но в открытую сказать боялась.

— Да, я знаю, что всякое бывает. Хорошо, что мои мужчины не такие! Столько мне слов приятных говорят! Заботятся обо мне!

— Как именно?

Я хотела понять, как можно проявлять заботу о ком-то через океан и три реки.

— Спрашивают, что я ела и не устала ли за день.

— Хмм…

— Костик даже этого не делал! — заметив мой скептический настрой, резюмировала Марина.

В этом с ней было трудно поспорить. Костя — бывший Маринин гражданский муж. Он жуткий эгоист. До такой степени, что когда моя подруга лежала в больнице после операции по удалению желчного пузыря, Костя то и дело спрашивал, когда же она, его любимая и дорогая, вернется домой, ведь в холодильнике совершенно нечего есть.

В общем, со временем я поняла, что лучше Марине своими историями об альфонсах и аферистах не докучать. К тому же все равно вряд ли изее Интернет-знакомств выйдет что-то стоящее. Я только предостерегла подругу об отправке денег мужчинам. Она ответила: «Гореть им в аду, если такое произойдет». И я успокоилась.

Но однажды случилась с Мариной настоящая интернетовская любовь. Его звали Ахмет, и он был жителем солнечной Турции. Марина не ходила, а порхала, не говорила, а чирикала. Проклятий сыпала все реже, чаевых официантам оставляла все больше. В общем, Марина влюбилась.

В первое лето их знакомства она засобиралась на отдых в Турцию. Мы вместе обошли с десяток магазинов в поисках купальника и парео. Все было не достаточно шикарно для Ахмета.

Я в любовь эту не верила. Каждый раз, когда Марина с трепетом в глазах открывала шторку примерочной, чтобы я оценила образ, пыталась расстроить поездку:

— Он наверняка женат. Причем, дважды. У них вроде так можно.

— Не женат он! — парировала Марина. — Вот этот красный купальник лучше всех, мне кажется.

— Не похож на альфонса? — спрашивала я, глядя на красующуюся перед зеркалом подругу.

— Он уважаемый доктор, — Марина не реагировала на мои

подозрения. — Поправь лучше бретельку.

— Просил выслать деньги? — не унималась я, подтягивая лямку на ее плече.

— Нет! Что ты! — Марина от этих подозрений побагровела в тон купальника. — Сам выслал. Помнишь, когда я в командировке в Питере кошелек потеряла?

Кажется, да, был такой эпизод.

В общем, в то лето Марина променяла Краснодарский край на берег чужой страны, что само по себе было странно. Но отговорить ее не представлялось возможным.

Я лично отвезла ее в аэропорт, взяв обещание, что Марина обратится в российское посольство и ко мне, когда что-нибудь произойдет. И кое-что произошло. И она обратилась. Спустя месяц. В посольство — за визой невесты. Ко мне — с приглашением на свадьбу. Я была в шоке.

— И где же вы жить собираетесь? — спрашивала я ее по телефону.

— У него, конечно! Тут такой климат. Море! Жара!

Я хотела ответить, чтобы Ахмет горел в этой жаре, как в аду. До того я не верила в то, что происходит. Но как всегда не смогла сказать в открытую:

— Вы там смотрите, не сгорите с ним в… на солнце! — произнесла я в телефонную трубку.

Еще через месяц Марина вернулась. Загоревшая, счастливая, с толщенным золотым кольцом на пальце и с Ахметом под руку. Они хотели уладить какие-то бюрократические дела, связанные с бракосочетанием, а заодно решили отметить свой межнациональный союз уже на родине невесты.

Ахмет был вполне современный 50-летний мужчина: в брендовых джинсах и рубашке. Он много улыбался. Особенно, когда не понимал, о чем идет речь. Но я ему все равно не доверяла и все еще осыпала про себя проклятиями.

После того, как Марина за одним из тостов заявила, что продает свою квартиру, так вообще решила, что именно я должна выступить разлучницей. Ведь нам столько рассказывали о трудностях межгосударственных браков. Взять хотя бы «Пусть говорят»…

В общем, когда очередь поздравлять дошла до меня, я-таки без полутонов и компромиссов, возможно впервые в жизни, сказала все, что думаю. А именно, что не верю в их пару и желаю Ахмету подобру-поздорову вернуться в Турцию. Без моей Марины, разумеется. Слово «моей» я выделила интонационно.

Немного уточню: к этому моменту я уже изрядно выпила, что в уголовном кодексе, конечно, является отягчающим обстоятельством.

Гостей на свадьбе было немного, но их гула в ушах хватило, чтобы понять, как я всех разозлила. Марина мою пламенную речь даже переводить Ахмету не стала. Он в этот момент улыбался неестественно широко.

В общем, было очевидно, что персоной нон-грата на этом празднике жизни и любви стала именно я. Пришлось уехать до того, как невеста бросала свой букет. А я на кой черт еще сказала, что ловить кроме меня эти плешивые цветы все равно некому: одно престарелое бабье.

После этого мы не общались с Мариной почти полгода. Я жутко скучала. Сто раз прокляла Ахмета, двести — себя.

В канун этого Нового года я решилась ей написать. Зашла на страницу «Фейсбука». С удивлением заметила, что новых фото в аккаунте Марины почти нет. Признаться, заволновалась. Только картинка в том самом красном купальнике, который мы выбирали вместе, разбавляла пустоту ее «стены». Я всплакнула.

В общем, попросила прощения в эпистолярном жанре, а Марина тут же ответила. Прямо через минут пять. Мол, и сама хотела написать, но не решалась. Она и не решалась! Во как меняет женщин замужество! А фото она не вывешивает, потому что некогда. Жизнь кипит как борщ на плите. Его она регулярно готовит своему мужу.

Еще Марина учится в языковой и кулинарной школах. Осваивает турецкую кухню, и как-нибудь обязательной угостит меня сармой. Пока не работает. Только тратит деньги. Ахмета, разумеется.

Еще рассказала, что муж одарил ее золотом и, наконец, стал понимать ее русский юмор, а она его, турецкий. В общем, если в семье есть место совместным шуткам — это уже залог того, что золотая свадьбы может состояться. Правда, в ее случае вряд ли такое случится, ведь до 100 лет она жить даже с Ахметом не собирается.

Я читала, и мне все еще не верилось, что такое может быть. Ведь в мире столько альфонсов! Я сама слышала много таких историй, ну хоть в том же «Пусть говорят»…

Но я написала Марине: «Пусть у вас тройня родится» и поставила смайлик. А она ответила: «Пусть». И восклицательный знак в конце.

Дух няни Пушкина

Так получилось, что я, будучи самой обыкновенной девчонкой из самой обычной российской семьи, каким-то образом умудрилась оказаться в школе, где учатся дети исключительно непростых родителей. Первый лицей. Другими словами: редкий ученик ходил пешком до школьных ворот. С утра здесь образовывалась такая пробка из машин премиального сегмента, что, казалось, будто водители не детей отвозили, а соревновались в мастерстве вождения и разворота в узких пространствах.

Все это, конечно, дело рук моей мамы. Она преподавала в этой школе и лично ходила к директору, чтобы та дала согласие на мой перевод из соседней СОШ.

Таких как я, в классе было еще двое. Катя — девочка, поступившая по конкурсу. Вы, наверное, догадались, что она очень умная, а значит, совершенно лишена всякой крутости. А также жуткий драчун и хулиган Юра, чья мама также была учителем и вечно краснела за него перед директором. Так себе наборчик братьев по несчастью.

Это были специфические девяностые. Годы, когда одни имели все, а другие даже меньше чем ничего. Я, к сожалению, относилась, скорее, ко второй категории, когда как большинство моих одноклассников — к первой. Сами понимаете всю сложность ситуации.

Наша классная руководительница, Карина Николаевна, была женщиной чуткой, но пользовалась этим качеством весьма странно. Вот, скажем, если взять меня, то здесь она часто «подгаживала». По-другому просто не скажешь.

Как сейчас помню: весь лицей готовился к школьной «весне». Это что-то типа КВН. Бойкая руководительница театрального кружка, Светлана Юрьевна, искала таланты.

Хуже чем считаться бедной и умной — это быть бедной, умной, да еще и активной! Но у меня специфическая внешность. Точнее рост. В том смысле, что я весьма миниатюрных размеров даже в сравнении с тем, кто по-настоящему невысок. В общем, находка для шуток на сцене.

— Эта роль писалась специально для тебя! — как будто бы ждала от меня слов благодарности Светлана Юрьевна, размахивая сценарием перед моим носом.

Я, признаться, вообще никакой роли, кроме невидимки разве что, не просила и звездой школьного тетра становиться не собиралась. Но она ждала от меня какого-то ответа, и я в сотый раз повторяла, бубня поднос:

— Спасибо. Не хочу.

Роль — это, конечно, громко сказано. Мне предложили быть в одной из сценок богатырем Алешей Поповичем. Ну, понятное дело — для хохмы. Совершенно ясно, что после этих трех минут триумфа на сцене, меня три года подряд, вплоть до выпускного, стали бы дразнить богатырем. Оно мне надо?

Но Светлана Юрьевна — энтузиастка не от директора, а от Бога! За поддержкой она отправилась к Карине Николаевне. Та, будучи весьма чуткой женщиной, по-своему решила этот вопрос. В мое отсутствие она собрала весь класс.

— Ваша одноклассница очень стесняется своего роста, но вы должны ее поддержать, — взывала она к чувству эмпатии подростков.– Это выступление крайне важно для школы. Мы должны стать лучшими на городском конкурсе талантов.

Стоит ли рассказывать, как меня поддерживали одноклассники? Только ленивый не подошел ко мне с нескрываемыми смешками. Пришлось сказать, что вертела я этих учителей и пропади они пропадом со своими выступлениями. Кого именно из учителей я вертела, уточнила пофамильно.

Произнесла я это громко. Прямо в коридоре. Прямо у дверей директора, куда была моментально вызвана и я, и моя мама.

В общем, я до сих пор игнорирую серию мультфильмов о богатырях, которые так хвалили критики. Не видела и не буду смотреть. Моя принципиальная позиция. А роль эту в школьном спектакле под давлением пришлось все-таки сыграть…

Но больше всего Карина Николаевна меня разозлила в другой раз. Дело в том, что наша семья родом из Казахстана. Я родилась там, но свое детство застала уже здесь, в России.

Мы уехали в начале 90-ых. У нас в доме до сих пор часто вспоминают Казахстан и то, что было после распада Советского Союза. Когда власть сменилась, в нашей квартире били окна, угрозами заставляли уехать из страны на родину, в Россию.

После того, как однажды папин «Москвич» превратили в груду железа, родители продали трехкомнатную квартиру за копейки и уехали из страны. В России они в буквальном смысле начали жизнь с нуля.

Но многие наши родственники, в том числе почти вся родня отца, до сих пор живут в Казахстане. Каждый год мои родители строили планы, как перевести их к нам. Каждый год эти планы рушились под прессом упрямства старшего поколения.

— Вся жизнь здесь прожита, — вздыхала бабушка в трубку.

— Войну пережили и это переживем, — твердил дед.

Как-то в начала марта снова звонила бабуля. Голос у нее был мрачный, как пасмурное небо тех первых весенних дней. Всхлипывая тише капели за окном, она попросила к телефону отца. Я поняла: случилось нечто ужасное.

То, что бабуля говорила папе дальше, было слышно во всей квартире. Громкость ее голоса увеличилась, будто кто-то нажал на пульт. Она, по сути, и не говорила, а кричала, что Валерку — папиного брата, ночью избили, когда он возвращался с работы. А местные власти закрывают глаза, словно ничего не происходит.

— Геноцид! — визжала она на том конце провода.

Дядя Валера находился в больнице. Несколько дней он не приходил в сознание, но папа повторял, как мантру: состояние тяжелое, но стабильное. В том, как он произносил это слово: «стабильное», звучало больше надежды, чем в молитве. В общем, он выехал в Казахстан.

И вот, в школе, спустя пару недель после папиного отъезда, в рамках гуманитарной помощи, собирался сухпаек для русских переселенцев, которые в те времена спешно покидали разные страны бывшего Советского Союза, не только Казахстан. Уж такие были времена.

Каждый ученик должен был принести что-то от себя. Полина Макеева, чей отец — владелец игровых и ночных клубов в городе, положила в коробку CD-плеер. К слову, у меня тогда был только кассетный и я, как любой нормальный ребенок из 90-ых, перематывала песни, используя карандаш.

Варя Алферова, чья мама — директор самого крупного вещевого рынка в городе, дала учительнице денег. Мол, она не знает, что нужно купить, лучше сами пусть потратят по своему усмотрению. Как позже шептались учителя: сумма была больше их месячной зарплаты.

Не помню, что принесла тогда я, но Карина Николаевна, женщина очень чуткая, активно вмешалась в процесс. Когда я гордо направилась к той злополучной коробке, она во всеуслышание объявила, что от меня и не требуется ничего. Ведь это мы как раз те самые беженцы, вынужденные покинуть «насиженные места». Так что в очередной раз весь класс должен был проявить ко мне максимальной участие. О Боже! Казалось, это еще хуже, чем история с Алешей Поповичем!

Я поблагодарила Карину Николаевну за такую заботу, но твердо сказала, что никакого особого отношения ко мне не нужно. А про себя подумала, что хуже, чем быть бедной, умной и активной, может быть только все это, но еще и жалкой.

Но Карина Николаевна свое дело сделала: в тот же день ко мне подошла Полинка вместе со своим парнем Сашей (а он самый главный красавчик школы, футболист) и пригласила к себе домой после уроков. Сказала: будут многие из класса.

Я сразу поняла, что это из жалости, но в школе много рассказывали про ее дом. Говорили, мол, это не просто особняк из голливудских фильмов, а замок из сказок. Так что я плюнула на свою гордость и решила пойти.

На деле оказалось, что Полина живет лучше ребят из сериала «Беверли-Хиллз». У нее дома был даже бассейн и бильярдный стол. А во дворе бродил огромный алабай. Прежде чем пройти от забора до входной двери, Полине нужно было загнать хищника в вольер. А это оказалось не просто.

— Слушается только отца, — комментировала она свои действия.

Мы, в свою очередь, стояли по ту сторону ограды и, слыша грозный лай, могли только представить, что там творится. Когда дело было сделано, и внушительных размеров собака с доброй кличкой Маша оказалась в своей клетке, мы быстрыми перебежками попали внутрь дома.

Тяжелая дубовая дверь отгородила нас от улицы. Сразу сделалось темно и торжественно. Мраморный пол, винтовая лестница и эхо, которым отозвалось Полинкино: «Бабушка, ты здесь?» — все это меня восхитило.

У моих подруг во дворе были такие же малогабаритные двушки, как и у нас. С крошечной кухней и совместным санузлом. О лестнице по середине жилища можно было только мечтать.

Полинина бабушка вырулила из черноты коридора.

— Мы наверх. Делать уроки, — брякнула ей Полинка.

— А поесть? — спросила та, как и все нормальные, среднестатистические бабушки.

Это меня успокоило.

— Некогда, — коротко ответила Полинка.

— Молодцы. Уроки делайте тщательно, — дала напутствие бабуля и продолжила смотреть на ораву школьников в доме с неким недоверием.

Видимо, то был обычный сценарий времяпрепровождения Полины после школы. Так как все семеро человек уже разулись и гусеницей опоясали лестницу, направляясь наверх. Одна я осталась внизу: возилась со своими шнурками.

— Ну, быстрей, — шикнула на меня Полинка.

Так мы оказались на третьем этаже, который моя одноклассница называла мансардой. Там практически не было мебели. Только длиннющий, словно пирон, диван. Уроки здесь явно никто делать не собирался.

— Бабка у меня ногу ломала зимой. До сих пор по лестнице не поднимается, — объяснила Полина.

На стене висело огромное белое полотно. Полинка включила проектор. Замелькали картинки. Через колонки зазвучало рычание льва. Заставка перед фильмом наполнила радостью сердце — впереди ждут прекрасные полтора часа.

— Такие уроки мне нравятся, — вымолвила я, и все засмеялись.

Признаться, я почувствовала себя в центре богемной жизни. В другом измерении. В моем мире мы делили комнату с бабушкой по маминой линии, которая частенько приезжала в гости, а телевизор еще с родителями. 8 пар глаз на эту маленькую коробку. Ни то, что здесь.

Полинка включила фильм под названием «Мистерия». Что-то про вызов душ умерших. Было интересно, хоть местами и жутко. Я дважды взвизгнула и трижды закрывала глаза.

Ближе к финальным титрам мы твердо решили вызывать духов. Сделали все как в фильме. Смастерили подиум из букв и тарелки. Для верности взяли старинный фарфор.

— Бабка узнает — убьет, — восторженно произнесла Полина, показывая на белую посудину.

На тарелке с аккуратной золотой окантовкой по краям была изображена девочка в длинном красном платье и охотник. По всей видимости, что-то по мотивам «Красной Шапочки».

Мы сели кругом. Вызывали второго по полярности человека — няню Пушкина. Самый популярный, думалось нам, сам Александр Сергеевич.

— Почему не Пушкина? — резонно спросила Варя.

— Вдруг сейчас не только мы его вызываем? — высказала железный аргумент Юля Анохина. — Не сможет ко всем сразу прийти.

Юлька — рыжеволосая девочка из параллельного класса водила руками по тарелке. Та должна была двигаться к буквам, составляя слова. Но фарфор предательски стоял на месте.

— Дух няни Пушкина, приди к нам! — в десятый раз пронзительно заклинала Юля.

Темнота, которую мы создали, занавесив все окна мансарды одеялами, добавляла таинственности и остроты ощущениям. Стало так тихо, что было слышно, как у кого-то заурчал от голода живот. Но больше ничего не происходило. Мы уже собирались закругляться, как вдруг, скрипнула дверь, и что-то белое ворвалось в комнату.

Сущность напоминала седовласую женщину. Мы все закричали. Она заголосила в ответ:

— Что это вы устроили, вашу мать? Все вон отсюда!

Я чуть в штаны не наделала. Клянусь! Хорошо, что чуть. Потому как хуже, чем быть бедной, умной, активной и жалкой, было бы еще наделать в штаны.

Но позже включился свет, и мы все увидели, что перед нами стоит Полинина бабушка. В своем белом махровом халате. Несмотря на травму ноги, она все же взобралась на третий этаж. Может, тому поспособствовали наши магические обряды? Кто знает… Возможно сам дух няни вселился именно в нее. Вот только дальше происходили по-настоящему страшные вещи.

Сначала бабушка взяла за шиворот Полинку, затем Сашку, потом стала бить по спине полотенцем всех присутствовавших на спиритическом сеансе.

— Послезавтра прощеное Воскресенье! — орала она. — Демоны! Все отцу расскажу! Ишь че устроили!

Потом посыпались предсказания, которых мы так ждали еще пять минут назад.

— Неделю тебе гулять не выходить! — кричала бабушка Полине.

Внучка отбивались, но бабуля только входила в кураж.

— Вот какие у тебя уроки! — кричала разъярённая женщина.

Ее ноздри раздулись, седые короткие волосы сбились у раскрасневшегося лица, пояс халата развязался, оголив что-то белое и внушительное.

Уже через несколько минут мы что есть мочи бежали от входной двери дома до калитки. Машу мы уже не боялись. Она в сравнении с разъяренной пенсионеркой казалась котенком.

На следующий день Полинка пришла в школу с поникшей головой.

— Отец в бешенстве был, — рассказывала она в столовой. — Говорил, что у нас семья верующая и, мол, как я могла. И это он! Человек, который рожу запросто набить может.

В общем, к Полинке мы больше не ходили. По крайней мере, полгода точно. А еще ее лишили карманных денег.

— Финита ля комедия, — помню, подытожила она тогда наш сорвавшийся сеанс магии.

Кажется, на этой фразе Полинка помахала рукой, и я увидела на запястье синяк. Утверждать не буду, но мне показалось, что вчера его не было.

И тут я подумала, что не очень круто, конечно, быть бедной, и так далее по списку, но еще хуже, если тебя обижают дома.

Где-то через месяц Карина Николаевна попросила меня остаться после урока истории. Она сказала, что совсем скоро мы будем проходить тему: «Распад Советского Союза». Мол, моим одноклассникам было бы интересно, если бы я рассказала о нашей семье и о том, что нам пришлось пережить. И, кончено, хорошо бы пригласить кого-то из старшего поколения.

Я съежилась, втянув шею в плечи. Мало того, что моя мама — училка, еще и других родственников на урок. Ну, полный аут. Учителям этого не понять. Словно они забыли, что значит быть закомплексованным подростком.

Я сказала, что поговорю с родителями, но для себя твердо решила: никто из моих родственников в школу не пойдет.

В тот же вечер звонил папа. Сказал, что дяде Валере стало значительно лучше, и уже совсем скоро все они приедут к нам домой. Как это будет происходить в рамках нашей двухкомнатной квартиры, я представляла смутно. Это ж не Полинкин особняк!

Еще он говорил, что здесь погода гораздо теплее, и уже вовсю греет весна.

— Помнишь те качели возле дома? — спрашивал он меня с какой-то особенной романтикой в голосе. — Ну, твои любимые? Ты еще их как-то зимой решила облизать, и язык прилип. Они до сих пор стоят. Их даже не красили.

— Пап, мне было три года. Конечно, не помню.

— Не понять тебе моей ностальгии, — протянул он в трубку.

И тут я зачем-то брякнула, что в школе хотят видеть кого-то из нашей семьи с этими всякими историями из прошлого. Папа обрадовался и тут же при мне рассказал деду. В общем, уже по телефону было решено, что придут все: и бабушка, и дед. Может, даже дядя Валера.

— Баба Лена у нас вообще — партийный работники, — гордо подытожил

отец. — Столько всего может рассказать!

Короче, я никогда не была крута в школе, и терять мне было нечего. Решила, что пусть предки все-таки придут на урок. В конце концов, хуже того, чтобы быть бедной, умной, активной и жалкой — это стесняться своей родни. Правда, это не моя фраза, а мамина. Но именно в тот раз я отчего-то с ней согласилась.

Тетя Нина

Моя бабушка живет в райцентре и очень обижается, когда этот городок называют деревней. Но, если говорить начистоту: так оно и есть. Пять улиц, две церкви, одно кладбище.

Раньше летом сюда приезжало много нашей родни. Но больше всех я любила бабушкину сестру — тетю Нину. И не потому что она отличалась прекрасным чувством стиля и квартирой в центре Москвы. Просто тетя Нина, ну как бы это сказать… классная. Ну, правда. По-другому не выразишься.

Но вот родственники ее не признавали. Просто не понимали. Для нашего круга тетя Нина — слишком аристократична. Как если сравнивать хлопковый халат и шелковую сорочку. Ее движения плавные, пальцы длинные и ухоженные, а речь изысканная и витиеватая, словно в позапрошлом веке очутился.

Традиционные развлечения на майские праздники здесь — сажать картошку. Мы специально приезжали сюда с родителями, чтобы помочь с огородом. Когда как тетя Нина в это время покоряла берег Хорватии в своем новом купальнике.

— Ей вообще-то 52! — любила повторять бабушка, словно речь шла не о возрасте, а о размере одежды.

К слову, у бабули, сколько ее помню, всегда был как раз 52-ой размер. Если не больше.

Когда тетя Нина приезжала в гости, она как бы невзначай называла сплошь известные имена и фамилии. Из тех, что часто повторяют по телевизору в новостях. Но наша родственница с носителями этих имен и фамилий как бы лично была знакома.

Обычно тетю Нину слушали, открыв рты. Правда, когда она возвращалась в Москву, то ее за глаза обзывали «брехлом». Я всегда пыталась возразить родне. Но это, признаться, было трудно. Особенно сложно противостоять бабушке. У нее был, как ей казалось, веский аргумент на этот счет:

— Нос еще не дорос.

В какой-то степени это правда. Ведь нос, как и уши, растет всю жизнь, примерно на ноль целых двадцать сотых миллиметров в год. Когда тебе 15, а бабушке 68, есть куда стремиться.

Кстати, это я узнала как раз от тети Нины. Она детский врач. Довольно-таки успешный. Но, как говорится, сапожник без сапог: у нее не было своих детей.

Клиенты тети Нины, если ей, конечно, верить, — сплошь успешные люди. Не так давно она работала с дочкой знаменитого в нашей стране астролога. Тот даже составил для тети Нины натальную карту, заверив, что на ее пути еще будет женское счастье.

— Ей 52! — только и повторяла бабушка.

Конечно, потом, после того, как ее сестра уехала.

…Когда-то давно тетя Нина была замужем за болгарским дипломатом.

— Довела мужика. Так рано умер… — говорила про нее наша соседка Лариса.

И я представляла, как моя родственница орудует ножом, словно в фильме ужасов. Иначе как еще можно быть виноватой в чьей-то смерти?

Вообще ее муж умер от рака. Ему было 45. И если рассуждать объективно, тетя Нина его, конечно, любила. Она долго оплакивала уход супруга, и потом уже замуж не вышла. Хотя, если честно, тетя Нина всегда была весьма привлекательной женщиной. Вот даже в свои 52.

Конечно, она чувствовала специфическое отношение к себе. Но последнее время, даже не смотря на это, стала приезжать все чаще.

— К корням тянет, — вздыхала московская гостья, лежа в своем хорватском купальнике на шезлонге между грядками с разросшейся под палящим летним солнцем картошкой и с завязавшейся в тугие узлы капустой.

— Ты б лучше эти самые корни окучила, — откликалась на ее слова бабуля и указывала на яблоню поржавевшей тяпкой. — Соседи уже смеются над тобой. Не в твои года грудя оголять! Какую-то пластиковую штукенцию привезла!

— Это шезлонг, моя дорогая, — невозмутимо отвечала тетя Нина. — Если что, в предбаннике стоит еще один. Ты можешь взять его и налить себе Пину Коладу! Она в холодильнике.

— Делать мне нечего больше, — вытирала пот со лба бабушка, оставляя грязные следы от рук. — Только колайдить! Я тебе кто? Адронный коллайдер что ли?

И бабушка хохотала над своей шуткой так, что все гостившие на огороде воробушки разлетались.