Бесплатный фрагмент - Женитьба господина Свина

В конце всех входящих в эту книгу литературных произведений указаны место и дата их первоначального написания. Однако все они (кроме последнего рассказа «Возвращение» и стихотворений в прозе) были ещё дважды отредактированы автором: в 2015–2016 гг. и в 2020–2023 гг. в Москве. Рассказ «Назад» и стихотворения в прозе были отредактированы после написания один раз — в 2021–2023 гг.

Автор благодарит А. А. Маслова за ценные консультации по рассказу «Китайский пупок».

Повести

Женитьба господина Свина

«Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!

…………………………………………………………

Помни: только лишь день погаснет краткий,

Бесконечную ночь нам спать придётся».

Гай Валерий Катулл

                               I

Господин Заяц — упитанный субъект, с округлой, несколько испитой физиономией, украшенной двумя свисающими из-под верхней губы длинными, белыми зубами, — владелец местного гаража, сдающего машины внаём, а в прошлом полковник, — был большим другом господина Свина, — также отставного полковника. Эти два уважаемых джентльмена в своё время долгие годы вместе служили в одной воинской части.

Да, Заяц являлся большим другом, просто, можно сказать, лучшим другом Свина. А что не сделаешь для своего лучшего друга?

Так вот, как-то октябрьским вечером достойнейший джентльмен Свин позвонил не менее достойному джентльмену Зайцу и сообщил, что купил на скопленные за многие годы безупречной службы деньги симпатичный домик неподалёку от гарнизонной гостиницы, где он в последнее время жил по соседству с другими достойными дамами и господами в оплачиваемых его бывшей воинской частью меблированных апартаментах.

Свин попросил Зайца перевезти его скарб в новое жилище.

                                           * * *

Этот осенний вечер был холодным и дождливым, и совсем не хотелось владельцу гаража трогаться с места. Но отказать замечательному другу он не мог, поэтому завёл свой любимый, старый, изрядно уже барахлящий фургончик с кузовом, разрисованным весёленькими белыми ромашками, и отправился в путь.

От маленького городка, где жил Заяц, до гостиницы господина Свина было недалеко — вёрст десять, но в такую непогоду, да ещё и в наступившей уже темноте путешествие обещало быть малоприятным. Вязкая от воды грунтовая дорога, извиваясь тонкой лентой, бежала в кукурузные поля, еле различимые во мгле и дождевом тумане. Природа грустила, и Зайцу тоже поначалу стало как-то тоскливо. Однако тряска на ухабах постепенно разогнала его мрачные мысли, и он начал радоваться за своего товарища, положительно думая, что наконец-то и у того будет теперь свой собственный дом.

                                          * * *

Господину Свину уже перевалило за пятьдесят. Он был небогат. Всю жизнь, как мы уже знаем, прослужил он в армии и вёл, как и многие офицеры, кочевое существование: жил то там, то сям, куда посылали его приказы начальства, в разных уголках своей прекрасной и обширной Родины.

Свин был заядлым холостяком, если можно так сказать; старым мальчиком, наверное, в большой степени из-за своей неоседлой жизни.

Лишь недавно сей достойный мужчина вышел в отставку, дослужившись, как мы уже сказали, до звания полковника. С детства Свин мечтал стать генералом, но Всевышнему, очевидно, было угодно, чтобы мечта нашего героя не осуществилась. Честолюбивый Свин был страшно недоволен таким завершением своей карьеры, поэтому, когда кто-нибудь из друзей называл его полковником, он непременно дулся и не откликался на столь унизительное для его слуха обращение, предпочитая ему простое и благородное «господин».

Бессемейный Свин проводил большую часть своего времени с товарищами — в основном такими же, как и он, отставными офицерами. Он имел доброе сердце и широкую душу и нередко щедро угощал, и поил владельца гаража и других своих многочисленных друзей либо у себя в гостиничном номере, либо в ресторанах. Всё это обходилось Свину в копеечку, поэтому Заяц был удивлён, но и рад, конечно, тому, что его друг всё же сумел сэкономить хоть какие-то деньги.

                                          * * *

Гостиница, в которой квартировался Свин, носила походно-полевое название «Привал». Это был внушительных размеров, сложенный из блекло-белого кирпича пятиэтажный дом, расположенный прямо напротив выкрашенного ядовитой зелёной краской забора воинской части, в которой перед выходом в отставку и служил Свин. На всём гостиничном здании, как снаружи, так и внутри него, лежала печать некоторого паутинно-пыльного запустения, которое, однако, в отдельных местах скрашивалось несколькими приятно-ухоженными деталями. Например, чисто выстиранными белыми занавесками на окнах, горшочками с пестро-цветной геранью на некоторых подоконниках, чуть потёртыми, но весьма солидно выглядящими ковровыми дорожками, покрывающими шаткие ступени внутренней лестницы и гостиничные коридоры.

Любезный товарищ Зайца жил на первом этаже, в номере тринадцать. Свин не был суеверен, и поэтому его ничуть не смущала эта подозрительная цифра.

Владелец гаража позвонил в висящий над входом в Свиново жилище изящный медный колокольчик. Дверь почти что незамедлительно отворилась, и на пороге появился невысокий, полный, розовощёкий, немного уже облысевший человечек в пурпурном бархатном халате — господин Свин собственной персоной. Его несколько поросячеобразная физиономия с приплюснутым носиком-пятачком выразила приятное удовольствия от появления Зайца. Свин крепко сжал руку своего приятеля двумя пухлыми тёплыми ладошками и воскликнул звонким (совсем не командным) тенорком:

— Дорогой мой друг! Я так рад тебя видеть! Не забыл-таки старого толстяка. Молодец!

— Ну как же… забудешь тебя… — отвечал Заяц. — Ты знаешь, моё слово твёрдое. Обещал помочь в переезде — вот и пришёл.

— Ну-ну, проходи, проходи. Посмотри, какой у меня здесь бардак. Сижу на чемоданах, — сказал Свин, пропуская Зайца к себе в номер.

Действительно, внутри царил картинный беспорядок. Трудно было пройти среди гор тюков, ящиков, чемоданов, заполнявших небольшую комнату Свина.

— Вот видишь, сколько барахла! Целую неделю пришлось паковать, — пожаловался наш герой — Свин.

— Да как же мы с тобой это всё перетаскаем? Замудохаемся ведь! — немного струсил Заяц.

— Не боись, — успокоил его Свин, — сейчас приедут ещё два помощника. Ты знаешь сих досточтимых господ. Это — Рыба и Пень.

Конечно же, владелец гаража был с ними знаком. Кто же не знал тогда главных в городке пожарника Рыбу и полицмейстера Пня? Благодаря стараниям этих достойнейших людей дома в городе почти никогда не горели, а населяющие их граждане не совершали никаких преступлений и хулиганств.

— Ну ты даёшь, Свин. Отрываешь от дел таких высокозанятых людей. Да любому из них достаточно только пальцем пошевелить, и целая армия пожарных или полицейских придёт к тебе на помощь, — заметил Заяц.

— Отрываешь от дел. Ничего страшного! Ты ведь знаешь, что они мои друзья ещё с детства — мы жили в одном дворе и учились в одном классе. Да и сами они предложили мне свою помощь, — отвечал, несколько обидчиво распаляясь, наш герой. — А насчёт «целой армии пожарных или полицейских», как ты выразился, это не получится. Тебе прекрасно известно, что мои друзья кристально честны и никогда не используют служебное положение в личных целях.

— Ну-ну, Свин, — с возрастом ты начинаешь терять чувство юмора, — добродушно осадил своего друга Заяц.

Впрочем, Свин никогда не отличался юмористическим складом ума и практически всё воспринимал всерьёз, — что нередко малость отравляло ему жизнь.

В этот момент в дверь постучали, и на пороге появились два только что упомянутых персонажа.

— Будете богатыми, господа! — приветствовал их владелец гаража. — Мы как раз только что со Свином о вас вспоминали.

Внешний вид двух вновь пришедших господ весьма соответствовал их диковинным фамилиям.

Пожарник Рыба был очень худ, а рост имел огромный. Выпуклые, слегка мутноватые круглые глазки и беспрестанно беззвучно хлопающие друг о друга внушительных размеров губы этого джентльмена придавали ему заметное сходство с крупной заморённой рыбой. Заморённой, потому что характер пожарник имел весьма флегматичный — был неразговорчив и вял.

Полицмейстер Пень, напротив, отличался малым ростом и неумеренно крепким телосложением — так что казался как бы вросшим в землю, как древний, замшелый пень. Полицмейстер обладал весьма энергичным и динамичным темпераментом.

Оба сих высокопоставленных чиновника явились при полном параде: в мундирах и форменных фуражках, с начищенными до блеска медными кокардами. Свин, видя их такой блестящий прикид, был весьма польщён. Однако он с опасением подумал, что его друзья могут испачкать или, не дай бог, порвать свои роскошные мундиры при переноске вещей. Но вслух он ничего не сказал, понимая, что они были так одеты из уважения к нему.

                                          * * *

Работа у Свина и трех его друзей заладилась на славу. Они быстро загрузили фургончик Зайца, и к ночи наш герой уже был перевезён со всем скарбом в свой новый комфортабельный домик — прекрасный двухэтажный особнячок с кирпичными стенами, покрытыми свежей коричневатой штукатуркой, и с небольшим уютненьким садиком.

Как было славно. Свин и его товарищи, уставшие и изрядно пропотевшие от тяжёлой работы, пили теперь чай в уютной гостиной в его новом доме. Пили они, конечно, не только чай, а добавляли в него и немножечко отличного французского коньяка, которым угостил их добрейший Свин — большой любитель сего изысканного напитка. И разговор у них — у четырёх порядочно уставших джентльменов — зашёл, как это часто бывает в сугубо мужской компании, о женщинах.

— Ну, что же ты, Свин, всё так и живёшь холостяком? — спросил Заяц. — Завёл бы себе какую-нибудь добрую и пикантную бабёнку, да наплодил бы с нею детишек, да и зажили бы вы счастливо. В твои-то годы пора уже остепениться.

Свин задумался на мгновение, и от глубоких мыслей розоватое чело его тотчас избороздилось волнистыми морщинками… а потом тихо молвил:

— Всё не так просто. Но вам, моим лучшим друзьям, я, пожалуй, открою свой секрет.

А потом сей добрейший джентльмен выдержал соответствующую важности момента длинную паузу и сказал:

— Я влюблён, господа. Впервые в жизни по-настоящему влюблён!

— Ну и так… в чем же дело? — вопросительно крякнул, осушив очередной стаканчик виски, полицмейстер Пень.

— Дело в том, господа, — грустно молвил Свин, — что дама моего сердца, хотя и знает о моей безумной любви, но не отвечает мне взаимностью.

— Да-с, — проблема… — глубокомысленно заключил полицмейстер и при этом смачно рыгнул, сказав: «Пардон, господа!»

— А кто же она, твоя прекрасная Дульсинея, позволь мне спросить, если это, конечно, не секрет? — поинтересовался Заяц.

— Вы её знаете, без сомнения, господа. Но, прошу вас, прежде чем я назову её имя, пообещать мне ничего не сообщать ни ей, ни кому-либо другому о нашем разговоре.

— Обещаем, обещаем, Свин! — заголосили хором его друзья, обмирая от любопытства.

— Так вот, — её зовут Луна-Яичница, господа. И она работает поварихой в столовой нашего военного гарнизона, — торжественно сообщил Свин.

— Ну как же, как же… знаю я её, молоденькую Луну-Яичницу, — с явным удовольствием заметил пожарник Рыба. — Да и все вы, конечно, знакомы с ней, господа.

— Ну конечно-конечно, — как-то вяло и с некоторым смущением подтвердил Пень.

Владелец гаража тоже знал Луну-Яичницу и искренне пожелал нашему другу не терять надежды на грядущее счастье с ней.

                                          * * *

Выйдя от Свина, Заяц взялся развезти полицмейстера и пожарного по домам. Они долго тряслись по ухабистым, размытым дождём дорогам в просторной кабине весёленького фургончика, которая без труда вместила их троих — весьма габаритных мужчин. И разговор их зашёл о Свиновой любви — пикантной Луне-Яичнице.

Заяц, Пень и Рыба, да и не только они, а и ещё многие населявшие городок представители мужского пола, знали Луну-Яичницу, если можно так выразиться, с весьма интимной стороны. Дело в том, что молоденькая двадцатипятилетняя повариха была весьма легкомысленной особой и занималась любовью практически со всеми попадавшимися ей под руку мужиками. И нашей троице, конечно, досталась тоже некоторая толика её сладких ласк.

Вдобавок, по крайней мере, как многим казалось, Луна-Яичница в последнее время довольно усердно искала себе мужа. Однако, зная её гулящую сущность, никто из многочисленных любовников поварихи брать её замуж не хотел.

— Ах, нежная Луна-Яичница! — мечтательно вздохнул владелец гаража. — Где ты теперь, с кем ебёшься?

— Ну-ну, не пошли. Подумай о Свине. Ведь он — твой лучший друг, — наставительно-строго остановил его полицмейстер.

А пожарник заметил:

— Господа, ведь это парадокс получается! Луна-Яичница даёт всем, кроме своего воздыхателя Свина. Наверное, она к нему и в самом деле испытывает особо высокие и непорочные чувства.

— Да, думаю, что это так, — сказал Заяц. — Но ни в коем случае не следует рассказывать Свину о поведении его зазнобы. Не надо ранить чувствительную душу нашего друга.

— Да-да, я с тобой полностью согласен! — темпераментно воскликнул истинный джентльмен Пень. А подлинный джентльмен Рыба глубокомысленно и одобрительно промычал.

                             II

Молоденькая Луна-Яичница была смазлива и игрива. Ухаживания престарелого Свина она, конечно, замечала, но держала его про запас, как возможную надёжную партию для будущего замужества. А пока юная повариха хотела нагуляться и насытить свою неуёмную похоть. Поэтому она и пользовалась всеми (кроме своего воздыхателя Свина) мужиками, попадавшимися под руку. При этом многие из её любовников помогали ей материально, а Свин был небогат.

И в тот самый промозгло-дождливый вечер, когда Пень, Рыба и Заяц тряслись в весёленьком фургончике по скользко-грязным дорогам, Луна-Яичница занималась любовью со здоровенным гуталинокожим негром — лейтенантом Бабилой — у него на квартире в воинской части.

Сообщим читателю, что негры в прохладных краях, где происходит действие нашего повествования, встречаются далеко не так часто, как, скажем, где-нибудь в жаркой Африке или тепло-солнечной Франции. Поэтому, наверное, чернокожие и пользуются у местных баб значительным успехом. Это обстоятельство усиливается и тем, что негры имеют репутацию знатных ёбарей и обладают, как правило, мужскими инструментами больших размеров. Бабила был не исключением и имел огромный член — длиной сантиметров в двадцать, ребристый и жилистый. И ёб он Луну-Яичницу страстно.

Негр являлся к тому же настоящим неутомимым атлетом — не менее шести футов ростом, — весь он был покрыт мускулами, и чёрная кожа его была гладка и приятно попахивала потом.

Сначала он долго натягивал Луну-Яичницу в нормальной позиции, а потом поставил раком и отделывал в зад… Сластолюбивая повариха получала незаурядное удовольствие.

                                          * * *

А Свин тем временем вышел из своего нового дома на улицу под холодный, мелкий дождик и пробежал, накинув на голову пиджак и шлёпая надетыми на босу ногу расклеивающимися ботинками по лужам, метров сто до телефонной кабины (телефон в его новом жилище не был пока ещё установлен). Там он набрал номер Луны-Яичницы, который отлично помнил наизусть… На другом конце провода никто не отвечал.

«Опять шляется где-нибудь, — подумал Свин. — Да, конечно, зачем ей такой старик, как я, нужен».

И настроение у нашего героя упало, и почувствовал он себя одиноким и никому не нужным. И поплёлся он домой уже вялым шагом, не покрывая больше голову и промокая под холодными водяными струйками, стекающими за воротник. «Надо всё-таки, чтобы каждый раз не выходить из дома, установить у себя на хате телефон», — подумалось теперь ему.

Вернувшись домой и очутившись в своей заваленной тюками, чемоданами и полуразобранной мебелью гостиной, Свин распаковал больших размеров цветной телевизор, установил его на два сдвинутых вместе стула, включил его, скинул на пол промокшую одежду и улёгся на кожаное канапе под тёплый мохеровый плед.

По телеку шёл какой-то эротический фильм. Бородатый, звероподобный мужик совокуплялся сразу с двумя роскошными блондинистыми девушками. Свин хотел было немного подрочить, но его сарделечный член совсем не стоял, наверное, от расстройства и усталости. Так он и уснул, лёжа под пледом в голом виде на холодящей тело скользкой коже дивана.

                                          * * *

На следующий день наш герой проснулся поздно — около полудня — и в каком-то усталом состоянии, с раскалывающейся от боли головой. Первая мысль, которая пришла ему в голову, была о Луне-Яичнице.

«Да, — подумал Свин, — вот мои друзья пришли помогать мне при переезде. А Луна-Яичница — поганка! Ведь прекрасно знает, что я переезжаю, а не предложила ничем подсобить. А могла бы быть она очень даже полезна. Скажем, посуду бы упаковала. Да и мне бы было как приятно. Ан, нет! Эгоистка, сволочь! И не буду больше ей звонить. На хер перед ней унижаться? Мало ли баб на свете? Найду себе другую любовь.

                                          * * *

Приняв, по своему обыкновению, контрастный душ: горячий-холодный, горячий-холодный, побрившись и позавтракав, Свин несколько пришёл в себя, и мысли его стали более благодушными. Он ощутил чрезвычайное, сладкое удовольствие оттого, что у него теперь есть свой дом, где он настоящий, полноправный хозяин. Как это прекрасно!

«В конце концов, — думал он, — почему Луна-Яичница должна мне помогать? Кто она мне, в самом деле? Я даже ни разу не переспал с ней. Надо, конечно бы, ей позвонить. Пригласить, что ли, её в ресторан по случаю моего переезда?»

                                          * * *

Одевшись, он вышел в свой садик. От вчерашней непогоды не осталось и следа. Ласково и тепло светило солнце, лужи подсохли, и все деревья и кусты вокруг блестели свежей утренней прелестью.

«Как хорошо!» — подумал Свин. И настроение его улучшилось ещё больше, и уже несколько утомлённое возрастом, ожиревшее сердце бойко запрыгало в груди, как у подростка, идущего на первое свидание.

Свин открыл калитку и очутился на улице.

«Как здесь мило! Какие симпатичные вокруг домики! — думалось ему. — Жить так — это совсем другое дело, чем в этой вонючей армейской гостинице».

Войдя в телефонную будку, он набрал номер поварихи. На этот раз она была дома (уже успела вернуться от лейтенанта-негра).

— Здравствуй, Свин, — ответила трубка сладким голосом Луны-Яичницы на его приветствие. И, казалось, девушка была довольна, что наш герой ей позвонил.

Свину хватило ума не спрашивать юную повариху, где она провела вчерашнюю ночь. И он сразу перешёл к делу, пригласив свою зазнобу сегодня вечером ужинать в лучшем городском ресторане «Поджаристый пескарь» по случаю его переезда.

— Ах, милый Свин, а я и забыла совсем, что ты у нас теперь новосёл. Ах, как мне стыдно! — защебетала Луна-Яичница на другом конце провода. — Конечно, конечно, я буду очень рада отужинать с тобой сегодня.

---

                                          * * *

Ровно в восемь часов вечера, как он и договорился с Луной-Яичницей, Свин, одетый в свой лучший чёрный шерстяной костюм, белую накрахмаленную рубашку с пёстрым галстуком, завязанным на шее изящным узлом, надушенный и тщательно причёсанный, заехал за юной поварихой на своём какашечного цвета, отечественного производства автомобильчике. Он бегом взлетел по извилистой лестнице её дома на шестой этаж (лифт, как обычно, не работал), сжимая в руке большой букет алых роз, купленный для своей дамы. В результате он изрядно задохнулся и пропотел. И, переведя немного дух, позвонил в дверь своей возлюбленной.

Луна-Яичница открыла быстро. Она была одета в обтягивающее её стройное тело чёрное платье с бисерными блёстками. И её белокуро-пепельные волосы нежными волнами ниспадали на оголённые белокожие плечи.

Свин, сражённый выдающейся красотой поварихи, замер на пороге, не будучи в силах произнести ни слова. А она улыбнулась ему яркими алыми губками, обнажив при этом ослепительно белые зубки, и, поблагодарив за цветы, позволила поцеловать себя в легонько нарумяненную щёчку. Она была примерно на полголовы выше низкорослого Свина, поэтому для поцелуя ему пришлось привстать на цыпочки.

А потом они спустились по лестнице, и Луна-Яичница держала Свина при этом под руку. На улице, в тот момент, когда он открывал для своей дамы дверь раздолбанного уродца-автомобиля, Свину стало немножечко стыдно за своё транспортное средство.

«Конечно, это не иномарка. Но всё же — тоже колёса» — подумал он, как бы оправдываясь перед самим собой.

Тарантайка его, к счастью, завёлся без труда, и они покатили по залитым неброским, матово-ласковым фонарным светом улицам городка, омытым только что прошедшим мелким дождичком.

Луна-Яичница была в хорошем расположении духа и болтала без умолку. Она делилась со Свином всякими бабскими сплетнями, принесёнными за последние дни её подругами, а также хвасталась, что недавно ей удалось дёшево отхватить чудесную фетровую шляпку — чёрную, как смоль. Шляпка эта так мило сочетается с её светлыми волосами, и она, конечно же, покажет её Свину в следующий раз.

А Свин был счастлив сидеть рядом с юной поварихой и вдыхал своими чуткими ноздрями дурманящий запах её французских духов. При этом он иногда ощущал, весь млея, как её точёная коленка в отливающем неземным блеском чёрном чулке касалась его ноги.

                                          * * *

Улыбчивый жирный швейцар в атласно-алой ливрее и напудренном седом парике встретил наших героев в дверях «Поджаристого пескаря» и провёл их к свободному столику, в глубину сияющей фарфором, хрусталём, бархатом, позолотой и бликами зеркал ресторанной залы. Столик этот уютно примостился в самом углу помещения, в тени массивной бархатной занавески. Это было весьма кстати. Ведь ресторан в тот субботний вечер кишел народом, который производил обильные телодвижения и шум. Но до этого отдалённого уголка суета доносилась уже в несколько сглаженном виде, так что они могли спокойно беседовать друг с другом.

Вскоре после того, как Луна-Яичница и Свин заняли свои места, к ним подскочил и услужливо согнулся молодой официант с набриолиненным пробором, рассекающим голову по центру, зажёг стоящую на их столике свечу — для интима — и вручил каждому из них по изящному, отпечатанному в типографии меню.

Свин в этот вечер решил разориться и быть галантным и предупредительным со своей подругой. Они заказали омаров в изысканном лимонном соусе и бутылку дорогого шампанского, поданную в металлическом ведёрке со льдом.

Как было сладко-прекрасно! Луна-Яичница совсем раздобрела от обильно-деликатесной пищи и изысканной выпивки. Свин теперь держал её изящную тонкую кисть с пальчиками в колких перстнях в своей запотевшей пухлой ладошке и ласкал подрагивающими от волнения, округлыми пальцами бархатисто-гладкую кожу её руки (совсем не дававшую знать о её работе на кухне).

Быстро прикончив первую бутылку шампанского, наши друзья заказали вторую, и также, без большого труда, выпили её. А потом заказали и третью, и из ресторана уже выходили заметно покачиваясь.

Свин совсем осмелел и нежно обнял Луну-Яичницу за талию. А она не противилась, а напротив, доверчиво прижалась своей хрупко-нежной фигуркой к его обильному телу. А в машине она сначала положила кисть своей лёгкой руки на его колено, а потом её пальчики как-то незаметно и плавно поднялись по его ляжке и застыли, наконец, прямо между ног. Тогда наш герой, замлев от удовольствия, предложил Луне-Яичнице зайти к нему домой «на чашечку чая», в мыслях при этом спошлив: «Не на чашечку, а на палочку».

Луна-Яичница кокетливо сморщила лобик, подумала немножечко и сказала: «Ах, милый Свин, но ведь уже так поздно… А впрочем, зайду, но только на минуточку».

---

                                          * * *

— Ах, дорогой Свин, как мило у тебя в домике! — воскликнула с восхищением юная повариха, оказавшись в новом жилище нашего героя. — Я не знаю, я никогда не бывала в твоих прежних апартаментах в «Привале», но уверена, что здесь гораздо лучше!

— Ну, конечно же, милая Луна-Яичница! — вторил ей Свин, захмелевший от алкоголя и влюблённости. — Это даже хорошо, что ты не была в моём старом жилье. Я даже, честно сказать, постеснялся бы тебя туда пригласить. Здесь, конечно же, гораздо лучше. Однако в доме я ещё не всё разобрал после переезда, так что, ты извини меня за беспорядок! Усаживайся вот на этот диван, Луна-Яичница, — продолжал Свин. — Чувствуй себя как дома. И скажи мне, что же я могу предложить тебе выпить: чай, кофе?

— Ты знаешь, Свинчик, я бы предпочла небольшой стаканчик виски, если, конечно, оно у тебя есть.

— Ну, разумеется-разумеется, у меня есть много разных сортов виски, — засуетился наш герой, который любил не только коньяк, но был большим знатоком и этого крепкого напитка. — Шотландское, ирландское, канадское. Какое ты предпочитаешь?

— Шотландское, пожалуй, это более консервативно.

Нетвёрдой походкой Свин направился к буфету из орехового дерева, открыл бар и извлёк оттуда наполовину уже опорожненную бутылку двенадцатилетнего виски и два изящных стакана, предназначенных для употребления этого напитка.

Он уселся рядом со своей возлюбленной на диван, совсем почти вплотную, так, что почувствовал через материю брюк теплоту её упругого бедра. Наполнил оба стакана, а бутылку поставил на журнальный столик. Подняв свой стакан, Свин сказал:

— Я пью за тебя, прекрасная Луна-Яичница. За то, чтобы ты почувствовала, наконец, как я люблю тебя!

Луна-Яичница кокетливо улыбнулась, её глаза, глубокого сапфирового цвета, заискрились волшебным блеском, и она ответила томным шёпотом:

— Я не верю тебе, Свин. Ты жмёшься, как подросток. Я не вижу страсти, покажи мне свою любовь!

И при этом она повернула своё прекрасное лицо к Свину и приблизила нежные алые губки совсем близко к губам нашего героя, так, что он почувствовал на своей коже её влажное дыхание.

Теперь Свину оставался всего один ничтожнейший шаг — подвинуть свои пересохшие от волнения губы на пару сантиметров к губам своей возлюбленной. И он сделал это. И слился с Луной-Яичницей в страстном поцелуе.

Её быстрый язычок нежно, но настойчиво скользил по закоулкам его рта, доставляя Свину несказанное удовольствие. И наш герой страстно захотел Луну-Яичницу. Сарделечный член его разбух, и стало ему тесно в его семейных трусах. Одна пухлая Свинова рука осмелела и скользнула по упругой груди Луны-Яичницы, другая, ещё более осмелев, стала забираться по скользким чулкам к ней под платье.

Наш неловкий герой долго возился с застёжками платья поварихи, а потом с крючками её изящного чёрного лифчика. Но наконец ему удалось обнажить свою возлюбленную. Последней деталью были её изящные чёрно-кружевные трусики, которые Свин стянул зубами, и тут же с жадностью принялся лизать её нежно-солоноватую промежность, захлёбываясь слюной и иногда попадавшими в рот жёсткими лобковыми волосками.

А потом юная повариха быстро стащила со Свина пиджак, галстук и рубашку, уложила его на диван и стянула с него ботинки и брюки.

— Лежи, Свинчик, спокойно, — ласково прошептала она, спустила до колен его немереные, в розовый горошек трусы и взяла в рот его весь уже мокрый сарделечный член. Луна-Яичница сосала его умело, и Свин даже начал подвывать от блаженства.

А потом Свин занимался с Луной-Яичницей любовью на канапе. Его возлюбленная получала явное удовольствие, хотя иногда постанывала: «Ох, Свинчик, повернись на бочок, не надавливай на меня так! Ох, какой ты тяжёлый!»

От излишнего волнения Свин кончил довольно быстро и стал из-за этого переживать. Но прекрасная повариха успокоила его:

— Не горюй, Свин, всё было просто чудесно.

                                          * * *

Луна-Яичница осталась на ночь, поэтому утром Свин проснулся в своей холостяцкой, хотя и двуспальной постели не один, а в объятиях своей горячей любовницы. Она сладко потянулась и молвила ангельским голоском:

— Доброе утро, Свинчик. Я проснулась до тебя и смотрела, как ты спишь. Ты такой смешной во сне — так вздрагиваешь и похрюкиваешь!

— Ах, сладкая Луна-Яичница, как мне хорошо! — сказал Свин, протяжно зевнув. — Никогда ещё я так крепко не спал, как в эту ночь рядом с тобой.

— Я тоже очень хорошо спала у тебя под тёплым боком. Пойдём, однако, Свинчик, примем перед завтраком ванну. А то я чувствую себя какой-то грязной и вспотевшей! — предложила Луна-Яичница.

                                          * * *

Она уселась в ванну, наполненную Свином до краёв тёплой водой с душистой пеной. Обильные белые облака пузырьков нежно обволакивали её тело, которое от блеска пены и кафеля в лучах солнечного света, проникавшего через небольшое, расположенное под потолком окошко сегодня казалось несколько смуглее, чем при вчерашнем неясном вечернем освещении.

— Ну-ну, залезай, Свинчик! — позвала его Луна-Яичница.

Когда грузное розовое тело нашего героя опустилось в переполненную до краёв ванну, пена и вода с шумом повалились на пол.

— Ох, какой же ты неуклюжий, Свин! — застонала Луна-Яичница.

Тесно им было вдвоём в ванне, но наш герой ощущал, как нежные пальчики ножки Луны-Яичницы почёсывают его яйца.

А потом подруга Свина начала показывать свою извращенскую сущность, сказав:

— Свинчик, дорогой, пёрни, пожалуйста! А я заткну твою жопу, вернее, самый шоколадный глаз большим пальцем ноги.

Свин поднатужился, и сквозь мутновато-пенную воду на поверхность поднялись три пузыря.

— Нет звука! — воскликнула довольная Луна-Яичница. — Значит, ты, Свинчик, пустил «шептуна».

А после — нежно-чистые и распаренные — они завтракали. Луна-Яичница пила шоколад, а Свин — крепкий чай с лимоном. И ели они бублики, намазанные маслом и земляничным вареньем. А за окном стояло прозрачное солнечное утро. И было так чудесно.

                            III

Теперь Луна-Яичница часто оставалась ночевать у Свина. И всё, казалось, шло прекрасно. И наш герой был беспредельно счастлив. И предлагал он поварихе выйти за него замуж, и кокетливая дамочка была, в принципе, согласна.

Однако во влюблённой голове Свина нередко проползали сомнения. Не было у него полного доверия к Луне-Яичнице. Подозревал он свою молоденькую подругу в неверности, хотя и не имелось у него достоверных доказательств этого.

Некоторые факты тем не менее наводили на мрачные мысли. Часто Луна-Яичница обещала прийти и не приходила. И это почти всегда случалось в субботу вечером. Потом она объявлялась, извинялась и объясняла своё отсутствие разными благовидными обстоятельствами. Тем, например, что провела ночь у захворавшей тётки в больнице, или тем, что к ней неожиданно приехала из соседнего города сестра.

Подозревал Свин свою подругу и страдал. Ох, как страдал!

                                          * * *

Однажды, субботним вечером, когда юная повариха в очередной раз не пришла и не позвонила, наш герой сидел у себя дома, сильно переживал и с горя допивал шотландское виски — ту самую сохранённую им бутылку, которую они открыли в их первый с Луной-Яичницей вечер. Гордость не позволяла Свину снять трубку телефона и набрать номер своей возлюбленной, и он мучился ужасно: от ревности, неопределённости и одиночества.

Так прошло часа два, и настенные ходики показывали теперь одиннадцать вечера. И Свин уже потерял всякую надежду, что Луна-Яичница всё-таки придёт.

Но вдруг давящую тишину разорвал звонок телефона.

«Наконец-то, — подумал наш герой. — Это она!»

Он схватил дрожащей рукой телефонную трубку и поспешно приложил её к запотевшему уху: «Алло!»

В трубке послышалось какое-то странное шуршание, потом кто-то кашлянул, и басисто-хрипловатый, не Луны-Яичницы, а мужской голос сказал:

— Добрый вечер, господин Свин. Извините, что поздно вас беспокою.

Свин удивился, так как голос был ему совсем не знаком.

— Добрый вечер. С кем имею честь? — промямлил наш герой.

— Вы меня не знаете, — отвечала трубка, — я доброжелатель.

— Какой к чёрту доброжелатель?! Или я уже совсем в жопень пьян и мне глючится?! — неожиданно для самого себя вскипел Свин.

— «Доброжелатель» — вы должны знать смысл этого слова. Это человек, который желает вам добра, — спокойно пояснила трубка с педантичностью нудного лектора.

— Какого черта? Какого черта вы — незнакомый мне человек — желаете мне добра?

— Это очень просто! Я всем желаю добра! — перейдя вдруг с баса на тенор, альтруистически воскликнула трубка. — Так вот, у меня для вас есть очень важная информация, которая поможет вам разобраться в вашей жизни.

— Ну-ну, не тяните, что у вас там? — вдруг полюбопытствовал, сам удивившись себе, Свин.

— Всё очень просто. Луна-Яичница вам изменяет. И в настоящий момент, когда вы мучитесь и ждёте её, она, хм, как бы это получше сказать… Она имеет соитие с одним из здешних лейтенантов — закоренелым бобылем, негром Бабилой, — хладнокровно, снова перейдя на хриплый бас, обрушилась на нашего героя трубка.

Свин опешил.

— Да как вы смеете! Да кто вы вообще такой? — завопил Свин, внезапно придя в ярость.

— Смею, смею, да ещё как смею! — нагло и опять пискляво заявила трубка. — И отвечаю за свои слова. И всё, о чем я сейчас вам сообщил, могу немедленно доказать.

— Доказательства, доказательства! Я требую доказательств! — закипел наш герой.

— Вы знаете, где живёт Бабила? — спросила трубка.

— Да, конечно! В военном городке!

— Ну, вот и прекрасно. Бабила квартируется на первом этаже в доме номер семь по Цветочной улице. Вы можете поехать туда и просто заглянуть к нему в окошко. И тогда во всем убедитесь сами, — хладнокровно предложила трубка.

— Но нет, постойте. Так не делается. Это неприлично, — запротестовал было Свин. Но на другом конце провода послышались короткие гудки.

                                          * * *

Наш герой страдал, хватался за голову. И въедливая чёрная ревность постепенно расточала его душу. И это гнусное чувство толкала его поехать посмотреть на то, что же действительно происходит в этот момент в квартире негритянского поручика. Хоть и осознавал Свин, что нехорошо подглядывать, тем более поддавшись наветам какого-то анонимного негодяя, неизвестно как раздобывшего его имя и номер телефона, но всё же не удержался.

Он наспех кое-как оделся, залез в свою порядочно промёрзшую холодным вечером тарантайку, которая к тому же ещё и не хотела сразу заводиться, и поехал в военный городок, бывший, благо, всего в пяти километрах от его дома.

Свин оставил машину в некотором отдалении от пятиэтажного блочного дома, в котором помещалась квартира Бабилы, чтобы не спугнуть гнусных любовников шумом мотора. И затем тихо подкрался по мокро-мягкой газонной травке к самому окошку поручика, в котором за полузадёрнутой красной шторой брезжил тускловатый свет. Привстав на цыпочки и затаив дыхание, наш герой заглянул вовнутрь.

Сначала в полумраке он ничего не мог разглядеть. Но через несколько минут, когда глаза его приспособились к скудному освещению, Свин различил безобразнейшую картину. Из положения, в котором он находился, просматривалась двуспальная кровать, на которой в позе «рак» стояла его обнажённая возлюбленная, повернув свой белый круглый зад как раз к окну. А рядом копошился голый негр Бабила, пытаясь засунуть Луне-Яичнице в анус рукоятку вилки с нанизанной на её зубцы жаренной куриной ножкой. А затем, преуспев в своих паскудных стараниях, похотливый негр со смаком стал пожирать эту ножку, капая куриным жиром на Глафирины нежные ягодицы.

Наш герой понял уже, что Луна-Яичница была извращенкой, но не думал, что до такой мерзопакостной степени. Он был в бешенстве и хотел тут же прикончить на месте свою неверную любовь и её гнусного ёбаря. К счастью, Свину нечем было их убить. Оружия у него с собой не было. Блестящий, тяжёленький, тщательно смазанный маслом Свинов пистолет — наградное оружие за примерную службу — всегда хранился дома в верхнем правом ящике письменного стола. Наш престарелый герой прекрасно понимал, что голыми руками ему не одолеть мускулистого молодого негра. Так что Свину ничего не оставалось делать, как вернуться домой и обдумать сложившуюся ситуацию.

Но домой что-то идти не хотелось. И наш герой решил поехать в центр города, а там прогуляться, чтобы немного проветрить мозги.

                                          * * *

Бредя по хитросплетению улиц, улочек и переулков центральной части города, Свин, как-то незаметно для себя, вышел к самой злачной его части, носящей название квартала любви — сплетению весёлых, ярко освещённых улочек, пролегающих тонкими извивающимися змейками среди понурых старинных домов. Секс вам здесь предлагали на каждом шагу, в любом виде, но, конечно, не бесплатно.

Наш герой стал пробираться по одной из этих улочек, потея, пропихиваться среди толпы хватавших его за рукава шлюх. Здесь были все — от ещё совсем свежих девушек до гнилых, но размалёванных старух, наперебой предлагавших ему «большую любовь почти задаром».

«Все женщины — бляди!» — крутилось без останова в Свиновой разгорячённой голове. И только наш герой отбился от многочисленных проституток, как дорогу ему преградил здоровенный краснорожий мужчина в истёртом кожаном пальто, ведший на весёленьком, украшенном колокольчиками поводке массивную пятнистую корову.

— Не побрезгуйте, милостивый государь! — заверещал мужчина не вязавшимся с его солидной внешностью тенорком, наклонившись к самому уху Свина и пахнув на него стойким вино-водочным перегаром. — Всего за пять монет вы сможете совершить увлекательный половой акт с моей коровой. У неё большая пизда и большая жопа. И зовут её Зорькой!

При этом мужчина попытался обнять нашего героя, цепко обхватив его своими клешневидными ручищами.

— Какая мерзость! Пустите меня! — вознегодовал Свин и одновременно резко рванулся вперёд, чуть не повалив на землю насевшего на него мужика.

Но только он на несколько шагов удалился от мужчины-коровника, как на него уже налип другой субъект. На этот раз это был мелкий, хлюпкий юноша, одетый не по погоде тепло — в шапку-ушанку, валенки и дворницкий ватник. Обеими руками он высоко держал над головой трёхлитровую стеклянную банку, в которой мерзко копошилось несметное количество чёрно-рыжих тараканов.

— Господин, господин! — зазывно завопил молодой человек, обращаясь к нашему герою. — Предлагаю вам новый и очень оригинальный способ любви. Вы засовываете себе в задний проход специально натренированного таракана и получаете от этого большой кайф! Покупайте тараканов! Это недорого — всего одна монета за десяток!

«Ну и ну! До чего докатились!» — удивился про себя Свин и продолжил упорно протискиваться дальше, не откликаясь на призывы юнца.

Вскоре навстречу ему выплыл ещё один продавец сексуальных насекомых — престарелый, сгорбленный, интеллигентного вида человек в лёгком пальтишке с каракулевым воротничком и блестящим пенсне на носу — типичный старорежимный профессор. На шее у него, на ремне, висел большой деревянный лоток, по которому ползали, в разные стороны, отсвечивающие всеми цветами радуги навозные мухи. Мухи не могли разлететься, так как при ближайшем рассмотрении оказалось, что крылышки у них оборваны.

— Рекомендую, молодой человек, — обратился интеллигент вкрадчивым, еле слышным на фоне шума толпы голосом к Свину. — «Нежная мушка» — самый оригинальный и самый чувствительный способ делать любовь. Вы садитесь в наполненную горячей водой ванну и высовываете из воды только головку вашего члена. Затем вы помещаете на неё муху. Крылья у неё оторваны, поэтому она будет ползать по концу вашего пениса как по необитаемому острову, доставляя вам приятнейшие ощущения посредством движения своих лапок. В конце концов, при этом вы, несомненно, испытаете острейший оргазм. Покупайте нежных мушек — всего две монеты за дюжину!

«До какой только мерзости не додумается человек ради удовлетворения своей низкой похоти!» — с отвращением подумал Свин, свернул в ближайший переулок и стал быстро, метровыми шагами, удаляться от квартала любви.

                                          * * *

Дома под впечатлением гнусной измены подруги наш герой не спал почти всю ночь и только к утру, когда уже светало, завёл глаза.

На следующий день Свин проснулся поздно, с тяжёлой головой. И в первую же секунду после пробуждения тяжкая мысль о неверности Луны-Яичницы резанула его. «Уж лучше бы я не слушал этот дурацкий голос и не выходил бы вчера из дома», — подумалось ему.

«А впрочем, что это был за голос? Кому он принадлежал? Кто этот чёртов доброжелатель? Какая пакость — этот анонимный звонок!» — закрутилось в голове у Свина.

Но что сделано, то сделано. Обратно не вернёшься. Теперь наш герой знал, что Луна-Яичница его обманывает. Но что же он должен предпринять?

                             IV

Чтобы найти ответ на это вопрос, Свин решил поехать на кладбище — к могиле своих родителей. Там, сидя на лавочке у их надгробного камня под развесистыми вязами и белоствольными берёзками, ему всегда хорошо думалось, и часто приходили решения всяких жизненных проблем.

Кладбище находилось почти сразу же за чертой города. Оно примостилось около старой, полуразвалившейся церквушки, в тени небольшой рощицы, стоящей, как оазис, среди нелюдимо-голых в ту пору поздней осени ржаных полей. На этом старом погосте теперь почти уже никого не хоронили, так как с другой стороны города появилось новое кладбище. Большинство могил на старом кладбище имело крайне заброшенный вид: кресты и памятники покосились, ограды заржавели, и могильные холмики летом обильно порастали сорной травой, теперь торчавшей то здесь, то там грязными мокрыми прядями. А остов церкви, сложенный в старину из красного кирпича, крепко скреплённого известково-песчаным раствором, ещё более усиливал мрачную картину запустения и смотрелся как иссушенный ветрами скелет.

Могила родителей Свина, благодаря его стараниям, была одной из немногих ухоженных. Предусмотрительный Свин очертил кованной металлической оградой довольно большую площадку, засыпанную утрамбованным жёлтым песком вокруг надгробного камня своих предков. Здесь имелось место и для него самого, и для его будущей супруги, и для детишек (которые, впрочем, ещё не появились на свет).

На кладбище не было ни души, и тишина стояла необыкновенная. Только изредка лёгонький ветерок пробегал в вышине по оголённым кронам деревьев, вызывая ненавязчивое шелестение мокрых веток и редких, оставшихся на них прелых листочков.

Поставив в пластмассовую вазочку около родительского надгробия принесённые им цветы — четыре белых розы, — наш герой сел на увлажнённую ночным дождиком деревянную скамеечку, установленную напротив могилы в пределах витиеватой металлической ограды. Мокрая доска холодила его пухлый зад; а он, не обращая внимания на это неудобство, смотрел неотрывно на серый могильный камень, на котором были высечены имена его родителей — Парась Свинович Кабанов и Хавронья Хряковна Кабанова — и даты их долгих и безмятежных жизней. Он созерцал закреплённые на камне овальные изображения их приветливых, свинообразных лиц и думал: «Ах, мои добрые родители! Какая у них была любовь, как славно ладили они между собой и не могли обойтись друг без друга. Почти пятьдесят лет прожили вместе. И умерли в один день — утром папа, а вечером — мама. Как романтично!»

— Но что же мне делать? — обратил через некоторое время он риторический вопрос к своим предкам, лежащим под камнем. — Жизнь без любви точно неполноценна. Я люблю Луну-Яичницу, а она не любит меня. И вообще, имеет ли смысл жить? Ведь в жизни столько несчастья, страдания и несправедливости. Стоит ли эта жизнь того, чтобы быть прожитой? Наверное, не стоит.

«Застрелюсь к чертям!» — подумал он и нащупал потной рукой в кармане просторного плаща холодящую сталь прихваченного с собой пистолета.

«Нет, так дело не пойдёт! Надо их убить двоих, — промелькнула тут же затем в голове у нашего героя злобная мысль. — А потом и самому замочиться».

«Нет, во всём виновата Луна-Яичница. А негр здесь ни при чем. Разве он знает о моей к ней любви? Так что надо порешить только её, — продолжал он раскручивать свою мысль. — Убью её — пристрелю! А потом и сам застрелюсь».

И Свин прекратил думать и замер, затаив даже дыхание, как бы ожидая родительского одобрения из-под земли.

Но он не ощутил этого одобрения. И желание убить Луну-Яичницу и себя стало как-то вдруг не таким сильным.

«Ладно, поживём — увидим», — сказал он себе мысленно. И почувствовал внезапно такое дикое желание жить и так испугался смерти! Ведь смерть — это неизвестность, причём, необратимая. А неизвестное всегда страшно.

И тут взгляд нашего героя как-то незаметно перескочил на едва выступающую из-под земли замшелую могильную плиту, находящуюся совсем рядом с сооружённой им оградой. Свин уже бесчисленное число раз видел едва различимую, затёртую временем надпись на этом надгробии и знал её наизусть. И теперь она тут же всплыла в его памяти: «Федор Фролович Персеверанский (1871–1911) — борец с неизбежностью».

«Странная надпись, — уже в который раз подумал Свин. — И мало прожил этот господин — всего сорок лет. Наверное, очень трудно было ему бороться с неизбежностью».

Уходя с погоста, Свин почему-то вспомнил о своей недавней поездке туристом в Европу и об одном старом кладбище, которое он там посетил. И подумалось ему, что на их кладбищах много камня, а на здешних — много земли.

                                          * * *

Итак, наш герой решил жить — жить на все сто. Луна-Яичница наставляет ему рога, а он сидит, как козёл. Ну, ничего — её измена будет отомщена. Он ей ещё покажет. Будет оттягиваться по полной катушке: бабы и алкоголь — надо пользоваться жизнью, пока ещё осталось немного здоровья, пока ещё не лёг он в землю рядом с родителями!

                                          * * *

Вечером следующего после посещения кладбища дня, в субботу, Свин решил отправиться в популярнейшую и единственную в их городе дискотеку, носившую красивое название «Фауна». Дискотека эта открылась недавно, уже в постреволюционное время. А до этого в обширном двухэтажном здании из красного кирпича, занимаемым ныне «Фауной», помещался Дворец культуры молодёжи, бывший под эгидой партийных городских властей.

И в суровое дореволюционное время большой зал Дворца культуры иногда использовался для танцевальных вечеров, — но в основном там проводились различные собрания, лекции и торжественные концерты. Эстраду зала тогда, конечно же, украшало традиционное, сделанное из белого гипса поясное изображение Старшего Вождя. И сейчас оно было оставлено в дискотеке, в уголке, аккуратно прикрытое тяжёлой бархатной занавеской. Оставлено, может быть, для прикола, а может быть, и на тот случай, если власть опять поменяется.

Когда Свин вошёл в задымленный, затемнённый дискотечный зал, было уже около часу ночи, и от танцующей, подвыпившей публики было не продохнуть. Пробиваясь сквозь ритмично двигающуюся толпу к стойке бара, наш престарелый герой не испытывал никакой неловкости, так как атмосфера в дискотеке была весьма демократичной, и присутствовала здесь не только одна зелёная молодёжь, но люди и постарше — даже немало и таких старпёров, как Свин.

Что привлекало ещё в «Фауну» многочисленную публику, так это и возможность довольно недорого нажраться. Действительно, всего за пять условных единиц, полагающихся за вход, пиво можно было потом пить в неограниченном количестве, хотя за другие, более крепкие, напитки приходилось платить отдельно. Так это — не беда? Но разве, выпив несколько литров отечественного пива (может быть, даже и разбавленного, однако, скорее всего, с добавкой димедрола), не забалдеешь?

Взяв кружечку пива, наш герой, одетый парадно — в костюме и при галстуке, — уселся на высокий табурет у стойки бара и стал разглядывать танцующую публику. Здесь было много молоденьких смазливых девиц, в основном уже достаточно хорошо нажравшихся и явно искавших новых знакомств и приключений. Свин видел, как то к одной, то к другой из таких телок подкатывал какой-нибудь престарелый извращенец с отвисшим брюшком, тройным подбородком и сальной лысиной, и знакомство закручивалось безошибочно.

Время шло, но наш герой, немного робкий от природы, никак не решался подвалить к какой-нибудь чувихе и всё более и более набирался пивом для храбрости. Наконец одна бойкая девушка была практически прижата танцующей толпой к размерному брюху Свина, и того поразило приятно-редкое обстоятельство — это была негресса.

«Ну, бля, — подумал он. — Вот так номер! Луну-Яичницу ебёт негр, а я выебу негрессу!»

И он, не задумываясь, на одном импульсе нежно поймал пухлой ладошкой тонкую шоколадную руку негрессы и предложил даме стаканчик мартини. Та сначала скривила физиономию, как дразнящаяся мартышка, и жеманно сказала с лёгким акцентом: «Вообще-то, я антиквариатом не интересуюсь». Но затем подумала секунду и согласилась: «Ладно, давай, дедушка, угощай!»

Она посасывала белый мартини, смачно обволакивая своими немереными губищами край высокого бокала, а Свин дотягивал уже невесть какую по счёту кружку пива. От шума музыки и разгорячённой толпы общаться им было тяжело, так что приходилось кричать друг другу в уши.

Свину нравился очаровательно-лёгкий акцент, с которым говорила негресса, обтягивающее её упругое тело красивое платье в блёстках, и, вообще, весь её забавный, экзотический вид — ну прямо полупантера-полуобезьяна.

Негритянка оказалась студенткой из одной из африканских стран прогрессивной ориентации. Она с гордостью сообщила, что является извращенкой. Ей нравятся толстые, а ещё лучше — очень толстые мальчики. Поэтому она и заприметила Свина — из-за его округлых форм. И пробилась она к нему сквозь толпу специально. И хотя он и несколько староват для неё, ей всё же хотелось бы провести с ним ночь. Но вдобавок, неплохо было бы ещё найти какую-нибудь толстенькую чувиху — чтобы Свин мог отыметь их двоих.

Тем временем атмосфера в танцевальном зале всё более и более накалялась. Отдельные — разгорячённые алкоголем и наркотическими веществами — молоденькие тёлки с визгом вскакивали на барную стойку, скидывали с себя в толпу одежду и так танцевали там в голом виде. Они были все по большей части фигуристые и гладкие — с ладными, умеренными габаритами. А нужной толстушки никак не попадалось.

Но ждать пришлось недолго. Наш герой почувствовал, как стойка бара, на которую он опирался локтем, ритмично завибрировала под чьими-то тяжёлыми ногами. Подняв глаза, он увидел пляшущую прямо перед собой голую, белокожую, рыжеволосую женщину чудовищной толщины.

— Вот то, что нам нужно! — в то же мгновение зашептала негресса в ухо Свина.

---

                                          * * *

Нашему герою и негритянке без особого труда удалось затащить жирную телку к Свину домой. Но секс с двумя женщинами у Свина не особенно получался, так как немереная рыжеволосая дама была сильно пьяна и буквально-таки через каждые пять минут засыпала в объятиях Свина, оглашая комнату мощным храпом.

Так что вскоре наш герой плюнул на толстуху, оставив её храпеть спокойно. Сам же он немного потрахался с негрессой, и они тоже быстро уснули на широченной Свиновой кровати, которая теперь казалась им тесной из-за присутствия массивного горячего тела рыжей женщины, занимавшего не менее половины спального пространства.

                                          * * *

Утром наш герой проснулся от довольно ощутимой вони. Перебравшая вчера толстуха наблевала прямо на него, и её блевотина теперь засохшей зловонной коркой стягивала Свину волосы на груди. Негресса уже не спала и, полусидя на кровати, смотрела с улыбкой на нашего героя. Толстуха же по-прежнему похрапывала, хотя уже и не так сильно, как вчера вечером.

Свин тут же припомнил всё, что произошло накануне, но, к своему ужасу, никак не мог выудить со дна памяти имён двух своих спутниц по постели.

— Доброе утро! — сказал он, обращаясь к негрессе.

— Доброе утро, дорогой! — отвечала она. — Я вижу, что тебя заблевали. Пойдём, я тебя вымою, а то от тебя так пасёт. Вот к чему приводит пьянка.

— Ты думаешь, толстушка в порядке? — с некоторой тревогой спросил Свин.

— А что с ней будет? — хладнокровно отвечала африканка. — Посмотри, какая это здоровенная корова. Нажралась просто, вот и облевалась.

А потом, помолчав немного, негритянка добавила:

— Сонька — гадкая. Ты не должен её любить.

«По крайней мере, я теперь знаю, как зовут толстуху», — подумал наш герой.

Тут неожиданно зазвонил телефон. Свин протянул руку через Сонькину тушу к аппарату, стоящему на журнальном столике возле кровати. Потревоженная толстуха вздрогнула во сне и смачно пукнула.

В трубке зазвенел невинно-нежный голосок Луны-Яичницы.

— Ах, Свинчик, милый, куда же ты пропал? Я вчера весь вечер названивала тебе по телефону, но никто не отвечал.

— А, привет, — Свин не осмеливался называть Луну-Яичницу по имени, чтобы не возбудить ревность бывшей рядом с ним негрессы. — Я вчера был в гостях у друзей и вернулся очень поздно.

— Ах, вот оно что! В гостях. Небось, развлекаешься там с бабами, неверный Свин?!

— Ну что ты, что ты… — засмущался наш герой.

— Совсем ты забыл свою Луну-Яичницу, Свинчик, — закапризничал голосок в телефонной трубке. — Ты, что же, больше не хочешь меня видеть?

— Как можно такое подумать?! Конечно же, хочу.

— Ну тогда давай встретимся.

— Давай. Когда?

— Приезжай сегодня ко мне часиков этак в десять вечера. Идёт?

---

— Идёт.

— Ну тогда пока, до скорого. Да, и привези, пожалуйста, бутылочку виски. Хороший у тебя вискарь. Мне понравился.

— Окей, будет сделано. Пока!

Положив трубку, Свин подумал: «Вот хитрая баба! Звонит как ни в чем не бывало. Ну ладно, и я буду себя вести с ней так, как будто ничего не знаю. Посмотрим, что из всего этого выйдет».

— Негодный Свин, ты, оказывается, большой бабник! — захихикала негритянка.

— Да нет, что ты. Это старый друг мне один звонил. Обижался, видишь ли, что я его совсем забыл. Да вот и пригласил меня сегодня вечером к себе пить виски, — попытался схитрить Свин.

— Ах, друг, — заулыбалась негресса. — Что-то голос-то у твоего друга больно писклявый. Ну, да ладно-ладно, пойдём мыться.

                                          * * *

Негресса и Свин сидели в наполненной горячей водой с ароматной пеной ванне, включив на очень слабую мощность душ, тёплые струйки которого орошали их головы и тела. И они с упоением плескались в этом потоке воды.

Африканка как раз тёрла жирную, раскрасневшуюся от банного жара спину нашего героя, и тот похрюкивал от удовольствия, когда полиэтиленовая шторка цвета моря, закрывавшая ванну, медленно отклонилась, и в образовавшийся зазор просунулась Сонькина распухшая физиономия. Поглощённые своей приятной деятельностью, негритоска и Свин не заметили этого вторжения, и поэтому, когда Сонька произнесла малость сипловато-пропитым голосом «А хуля вы здесь тут, молодые люди, без меня делаете?», они одновременно вздрогнули от неожиданности.

А Сонька, недолго думая, втиснула своё белое жирное тело к ним в ванну, отчего излишек мыльной воды с громким шлепком выплеснулся на кафельный пол.

— Ты что, Фелисите, ебёшься с ним здесь? (Теперь Свин узнал и имя негритянки). А меня не позвала поучаствовать?! — обиженно обратилась к африканке Сонька, и от неё пахнуло крепчайшим перегаром.

— Да, дозовёшься до тебя. Ты вчера так нажралась и задрыхла потом. А во сне заблевала бедного Свина. Вот видишь, я его отмываю. А ты всё ебёшься, ебёшься. У тебя одно только на уме, — недовольно заворчала негресса.

— Прошу прощения! Я иногда перебираю спиртного. А потом я блюю во сне. Это верно. И даже однажды обосралась.

— Спасибо за пикантные подробности! — отвечала Фелисите.

— Слушай, давай его всё-таки выебем! — предложила Сонька и цепко ухватила Свина своими толстыми пальцами за разбухшие распаренные яйца.

                                          * * *

К полудню нашему герою наконец удалось выпроводить двух хабалок, обещав непременно позвонить им на следующей неделе. Они его прямо-таки изнасиловали в ванне. И теперь Свин, разгорячённый, уставший и с похмельной больной головой, повалился на кожаный диван в салоне.

В голове было непривычно пусто, только что-то тонко и настойчиво позванивало в ушах. А ещё слух упорно травмировало тиканье висящих на стене часов-ходиков, бьющее по мозгам мелкими, заточенными молоточками. Из-за этого звоно-стука Свин не мог заснуть. А ему хотелось спать, очень хотелось, так как этой дебошной ночью он спал совсем немного.

Не давало заснуть ещё и сознание необходимости вздремнуть. Иначе каким же образом сможет он вечером в достойном виде явиться к Луне-Яичнице?

Так как сон не шёл, в голове принялись медленно всплывать, как из глубокого омута на поверхность, разные бессвязные мысли и роиться, размножаясь. Наш герой начал подсознательно понимать, что негресса Фелисите (теперь он уж не забудет, как её зовут) нравится ему, и он непременно ей позвонит (телефон её он не забыл, к счастью, записать). Её гладкое, мускулистое, блестящее от черноты тело приятно и зазывно пахло пóтом и ещё чем-то непривычно-непонятным — наверное, какими-то экзотическими маслами, которые она втирала в него. Было в негрессе и что-то дикое, необузданное — какая-то тёмная природная сила, которая одновременно пугала и отталкивала Свина, но и притягивала его.

Луна-Яичница в сравнении с африканкой была чем-то ближе, привычнее, домашнее. Уж если жениться, то, конечно, на ней. Хотя она и блядь. А впрочем, негресса — тоже ведь блядь!

«Ну ладно, поживём — увидим, — думал Свин. — Измена поварихи теперь отомщена. И это хорошо, просто заебись. Теперь мы квиты! Начинаем игру сначала».

И, довольный ходом своих мыслей, наш герой наконец-то стал погружаться в забытьё… И проспал до самого вечера.

                            V

А вечером они встретились с Луной-Яичницей у неё на квартире в военном городке. И пили виски, и болтали о всяких разностях. И Свин вёл себя так, словно ни о каких изменах своей подруги не подозревает, и будто всё нормально. И сладкая повариха была нежна с ним и не скрывала радости встречи.

                                          * * *

А потом, когда они, уставшие от любви, лежали, томно нежась, на измятых простынях на просторной кровати поварихи, та вдруг спросила:

— Свинчик, а ты будешь мне ревнивым мужем? Задушишь, небось, меня, как Отелло Дездемону?

Наш герой сразу же вспомнил про проклятого негра Бабилу.

«Ах, вот оно что, — подумал он. — Значит, ты, блядь, собираешься продолжать мне изменять и после свадьбы?»

Но вслух он сказал:

— Ну, что ты, Лунно-Яичничек, разве я похож на старого ревнивца? Ты же знаешь, дорогая, как я тебя люблю. Поэтому, конечно, мне будет неприятно, если у тебя появится любовник. Да, впрочем, как я об этом узнаю? Не надо, чтобы я о чем-то таком знал. Да и что я могу сделать? Ведь ты, даже ставши моей женой, не будешь мне принадлежать.

И Луна-Яичница сделала довольную мину и прошептала ласково:

— Ах, Свинчик, ты такая прелесть!

Очевидно, она была удовлетворена ответом нашего героя.

А потом, немного помолчав, она вдруг неожиданно сказала:

— Ты знаешь, Свин, я, пожалуй, стану твоей женой. Но сначала нам, по-видимому, следует испытать друг друга — пожить вместе. Поэтому было бы неплохо, чтобы я перебралась к тебе жить. Что ты об этом думаешь, Свинчик?

Свин даже несколько обалдел от неожиданно привалившего счастья.

— Ну, конечно, конечно же, дорогая, перебирайся ко мне, — с пылом отвечал он. — Завтра же утром я тебя перевезу. Ты согласна выйти за меня замуж. О, боже, как же я счастлив!

                                          * * *

Луна-Яичница быстро заснула и посапывала мелодично и равномерно, уткнувшись влажным носом в Свиново плечо. А к нашему герою сон что-то не шёл. Он лежал и смотрел на белую, но казавшуюся чуть зеленоватой от проникающего через неё лунного света занавеску. Она слегка колыхалась от ветерка, продувавшего сквозь открытую форточку.

С одной стороны, он был очень рад, что Луна-Яичница перебирается жить к нему и, что они, наверное, поженятся. Но, с другой стороны, как-то неуютно было Свину теперь лежать на кровати поварихи — возможно ведь и здесь тоже звероподобный негр Бабила с остервенением ёб его возлюбленную.

И стал снова Свин думать, как тогда на кладбище, о смысле жизни. И с отчётливостью понял он теперь, что смысл жизни не в одной только любви, а, может быть, даже совсем и не в ней. Скорее всего, в жизни нет никакого чётко определённого смысла. И каждый человек выбирает свой смысл жизни для самого себя. И живёт этим смыслом всю жизнь или только какую-то часть её.

«Ну, вот я уже прожил почти всё отпущенное мне время — пятьдесят лет мне уже, — думал Свин. — И какой же смысл жизни выбрал я для себя, чем же я жил? Да ничем. Вот ведь что самое хуёвое! Хотя, впрочем, ведь в детстве я мечтал стать агрономом и жил какое-то время этой мечтой. Но не стал им. Папа — полковник, Парась Свинович, царство ему небесное — советовал мне пойти в армию и прочил блестящую карьеру. И я, дурень, послушал его. Вот и прослужил почти тридцать лет. Но не было у меня, наверное, любви к своей профессии, не было призвания. Вот ведь в чем беда. И служил я оттого без большой радости. Ну и пил в меру, ну и волочился за бабами. Ну и что теперь? Дожил ведь уже до седых лет, и один, как дворовая собака; и детей нет, и не любит меня никто. Сдохну вот, так никто и не вспомнит. Хотя есть друзья, впрочем, это хорошо. Есть Рыба, Пень, Заяц, Подорожник. Славные ребята! Но этого мало. Жениться надо мне, жениться на Луне-Яичнице. Как хорошо, что она наконец согласилась! Будет семья, детишки, своя жизнь — спокойная и стабильная — на старости лет. Вот и появится у жизни запоздалый, но всё же смысл. Хотя не любит меня Луна-Яичница — я это точно чувствую.

И тут Свин провалился в забытьё.

                                          * * *

И снился нашему герою странный, но добрый сон. Вот он сидит на веранде своего дровяного домика, вернее, даже не домика, а огромного домищи, выглядящего не совсем современно, а как настоящий терем из детских сказок. Сидит он, одетый в просторную, расшитую затейливым узором рубаху, за накрытым белоснежной накрахмаленной скатертью столом. А напротив — блестящий медный самовар. И пьёт Свин из блюдечка горячий душистый чай, и закусывает его бубликом с намазанными на него маслом и вареньем.

С веранды вид замечательный: яблоневые сады, все в бело-розовом цвету, растянулись далеко-далеко, а за ними, почти у горизонта, вьётся серебряной лентой река. И утреннее солнышко светит тепло и ласково.

За столом, кроме него, детишек видимо-невидимо — человек десять. И все они такие светловолосые, мальчики стрижены под горшок, а девочки — с косичками и крупными цветными бантами. И все одеты так чисто и аккуратно — в фольклорно-народные наряды: расшитые рубашки да сарафаны. И возрастов они самых разных: от совсем почти младенческого до подросткового. И пьют тоже все чай, и ведут себя так почтительно и чинно.

А рядом со Свином восседает Луна-Яичница — красавица с намалёванными красными щеками, с пушистой пепельно-золотистой косой, в пёстром сарафане и расшитом бисером кокошнике. Восседает она важно и дует чай из блюдечка.

А прислуживают за столом две расторопные девахи — тоже в русских нарядах, только попроще, чем у хозяев. Одна девка толщины неимоверной — Сонька, а другая — ну прямо экзотическая птица — черномазая Фелисите. На веснушчатой Соньке сарафан смотрится вполне подобающим образом, но на негрессе совсем прикольно — как ватник на попугае.

— Хорошо-то как, Луна-Яичница, — молвит тут Свин и сладко потягивается.

— Хорошо-хорошо, батюшка, — почтительно отвечает ему супруга. — Извольте вот медку отведать — наш полицмейстер Пень вам его в подарок прислал. С собственной пасеки.

— Ах, славный мужичок этот Пень. Добрейшая душа, — умиляется тут Свин и просит: — Мазани-ка мне, Луна-Яичницушка, ложечку этого медку вот сюда, на свободное место на бублике.

А в это время двое детишек, сидящих в дальнем конце стола — мальчик и девочка лет пяти-шести, — расшалились. Мальчик дёрнул сестричку за косичку, а та зачерпнула полную ложку земляничного варенья и вывалила её ему прямо на белобрысую голову.

— Это что ещё такое? Прекратить живо это безобразие! — грозно молвил Свин.

И в тот же миг почтительно стоящие в некотором отдалении Сонька и Фелисите бросились к малышам наводить порядок.

                                          * * *

И тут наш герой проснулся. И спросонья никак не мог понять, где же он находится. И наконец до него дошло.

Рядом мирно посапывала Луна-Яичница — такая красивая в первых утренних, розоватых лучах взошедшего солнца. И вспомнил Свин, что она станет его женой, и ощутил всей душой большой глоток счастья.

Заебись!

                            VI

Повариха сдержала своё обещание и перебралась жить к Свину на следующий же день. Для перевоза её многочисленного скарба пришлось опять прибегнуть к помощи Зайца и его весёленького грузовичка.

Добрейший господин Заяц был несказанно рад счастью своего друга. И поэтому, когда все вещи Луны-Яичницы были перенесены из кузова в Свинову гостиную, владелец гаража предложил сгонять по-быстрому на своей тачке в ближайший магазин за водкой, чтобы отметить воссоединение двух любящих сердец.

— Ну что ты, дорогой Заяц! — стал возражать Свин, не хотевший больше утруждать своего друга. — У меня полный бар виски. Ты ведь знаешь, что я люблю виски. Есть любое — шотландское, ирландское канадское. Зачем нам водка?

— Нет, друг, виски — это сивушное пойло. Нет ничего лучше хорошей холодной водочки. Да и в нашем государстве за новоселье всегда пьют водку, — отпарировал Заяц. — Не бзди, я быстренько обернусь, и дерябнем мы с вами на сон грядущий.

Любящий выпить и не брезгавший под настроение и хорошей водкой Свин в этот раз согласился только для того, чтобы доставить другу удовольствие, так как он, да и, по-видимому, все остальные порядком устали. При этом наш герой, однако, правильно подумал: «Выпить немного — это хорошо. Это расслабляет и снимает стресс в нашей сумасшедшей жизни».

                                          * * *

Владелец гаража на удивление скоро вернулся, да не один, а в сопровождении наших старых друзей Рыбы и Пня.

— Вот так сюрприз! — воскликнул обрадованный Свин. — Мои добрые товарищи. Как я рад вас видеть! Где же это Заяц вас нашёл? Какими это судьбами?

— Да всё очень просто, дорогой друг, — солидным басом отвечал полицмейстер. — Мы тут с Рыбой сегодня решили пропустить по стаканчику, ну вот и пошли в магазин за винцом. А тут смотрим — Заяц заваливает. Ну что ж, бывают же иногда счастливые совпадения. Так теперь вместо того, чтобы пьянствовать в скучной холостяцкой компании, будем пить все вместе за ваше с Луной-Яичницей счастье. А это куда приятнее и веселее!

— Да что же это я? — засуетился наш герой. — Проходите, проходите, гости дорогие, в гостиную, не топчитесь в коридоре.

                                          * * *

И вот они уже все сидели за большим столом перед батареей принесённых гостями бутылок и по-быстрому, но аккуратно разложенными Луной-Яичницей и Свином на тарелках многочисленными закусками. Были здесь и малосольные огурчики домашнего приготовления, и селёдочка, и балычок, и маринованные белые грибочки (кое-что привезла с собой Луна-Яичница, а кое-что было припасено у Свина в холодильнике).

Сидели наши друзья так уютненько около растопленного хозяином камина, а за окном стоял поздний стылый вечер. И пили они, и закусывали, и беседа лилась у них гладко, без задоринки.

«Ах, какой кайф, как хорошо!» — крутилось, наверное, у них у всех в головах.

Немного захмелевший уже полицмейстер вдруг вскочил на ноги, выпрямился по стойке смирно и провозгласил:

— Я предлагаю тост за прекрасных дам. А так как прекрасная дама здесь только одна. Я пью за тебя, Лунно-Яичничек, чтобы хорошо и счастливо жилось тебе со Свином на новом месте!

В этот момент все мужчины, как бы сговорившись, повскакивали со своих стульев и выпили стоя за довольную, но немного смутившуюся Луну-Яичницу. А когда мужики садились, уже изрядно поддатый пожарник Рыба вдруг завопил срывающимся тенором «Ур-ра-а-а» и зычно икнул.

А затем наступила недолгая молчаливая пауза, во время которой все снова со смаком налегли на вкуснейшие закуски… Молчание прервал Заяц.

— Завидую я тебе, Свин, — задумчиво молвил он, отхлебнув из гранёного стаканчика изрядную порцию горькой и закусив её ловко подцепленными на вилку грибочком и огурчиком. — Вот у тебя есть Луна-Яичница. Вы поженитесь и будете жить счастливо, детишек наплодите. А я что? Старый вдовец. И сын мой уже вырос, живёт от меня отдельно и редко мне звонит. Вот так и сдохну одинокой собакой.

— Ну это ещё что? Что за пессимизм, дорогой Заяц?! — с чувством возразил ему наш герой, удивившись сходству своих недавних мыслей с настроениями друга. — Ничего-ничего, не раскисай. И в твоей жизни всё образуется. Не надо только отчаиваться и вешать нос.

— Ну конечно же, господин Заяц, вы ведь у нас такой красавец! — поддержала своего жениха Луна-Яичница.

Действительно, в молодости владелец гаража был недурён собой. Но теперь годы и алкоголь заметно разрушили его лицо и тело. Так что повариха явно польстила Зайцу.

— А что, скажи нам Луна-Яичница, когда же теперь ваша со Свином свадьба? — задал прямой вопрос, не любивший недоговорок Пень.

— О, не спешите так, дорогой полицмейстер, дайте же нам пожить немного вместе, притереться друг к другу, — отвечала юная повариха. — А уж когда свадьбу назначим, так не волнуйтесь, всех вас оповестим, всех пригласим.

                                          * * *

Здорово подвыпившие, гости ушли поздно, когда было уже далеко за полночь. Все они уехали на вызванном Свином такси, так как изрядно захмелевшему Зайцу нельзя было в таком состоянии развозить их по домам на своём грузовичке. Он оставил своего верного железного коня напротив Свиного дома. А разморённые вконец переездом, обилием употреблённых закусок и выпивки, Луна-Яичница и Свин завалились тут же спать, даже не убрав со стола.

                                          * * *

Так и зажила теперь юная повариха у нашего героя. И вообще, они неплохо ладили между собой, хотя их характеры достаточно друг от друга разнились. Так, Свин являл собой медлительную, довольно вялую личность, тогда как Луна-Яичница была вся насыщена энергией. Наш герой любил бардачный беспорядок и повсюду раскидывал свои вещи. Его подруга же ценила педантичную упорядоченность и чистоту и поэтому постоянно убиралась в Свиновом логове.

И дела свои все повариха планировала заранее. Так, она повесила на стене на кухне календарь, на котором около каждого числа мелким аккуратным почерком записывала, что нужно было в этот день сделать. И даже дни своих месячных она помечала записью красной шариковой ручкой: «красные в городе».

Луна-Яичница теперь вроде как успокоилась, не блядовала и все вечера проводила дома, развалившись (усталая после дневных трудов в гарнизонной столовой) на Свиновом кожаном диване и вперившись в горящий экран телевизора. Она любила телек и смотрела при любой возможности практически всё подряд.

Свин же, напротив, телевизор не жаловал, считая его пустой тратой времени. Однако и он иногда не отказывал себе в небольшом удовольствии посмотреть футбольный матч.

Как мы уже сказали, Луна-Яичница хорошо следила за Свиновым домом: убиралась, мыла посуду. И это существенно облегчало жизнь нашего героя, особенно посуда. Её он мыть ненавидел. И на кухне в раковине, когда он жил один, всегда скапливалась целая гора тарелок, вилок, ложек и ножей.

Свин теперь ощущал себя совсем счастливым человеком. Хотя иногда в его душу скользкой холодной змейкой заползало сомнение. «Как Луна-Яичница, такая молодая и красивая, может жить с таким толстым и старым уродом, как я?» — думалось тогда нашему герою. Нет, она наверняка несчастна и только притворяется, что любит его.

И Свин отчасти был прав. Не то чтобы Луна-Яичница была несчастлива. Вовсе нет. Она действительно не любила Свина, но он нравился ей своей добротой и покладистостью характера. Только скучновато было ей с ним, почти так же, как со своими динозаврами-родителями, которые жили в удалённой деревне и которых она изредка навещала. Да и сексуально не особенно он её удовлетворял. Ощущалась и разница в возрасте, и, несомненно, пухлый Свинов хуй был вяловат по сравнению, например, с жилистой Бабилиной елдой… И возжелала поэтому вскоре Свинова невеста новых приключений. Захотелось ей опять молодых любовников.

                                           * * *

Место поварихи в гарнизонной столовой вполне устраивало Луну-Яичницу. Но работа была дневная и, в связи с этим, представлялось практически невозможным оправдаться в случае своего отсутствия ночью дома у Свина. Поэтому хитрая голова поварихи стала соображать, что бы такое придумать, чтобы иногда проводить ночь вне дома с Бабилой или ещё каким любовником.

Говорить, что поехала ночевать к своей тётке, квартировавшейся также в гарнизонном городке, часто было невозможно. Но, скажем, выдумать какие-нибудь ночные приработки — это могло пройти. И Луна-Яичница придумала.

— Ах, Свинчик! — сказала она как-то ангельским голосочком. — Ты ведь знаешь, что мы стеснены деньгами. Твоей пенсии и моей нищенской зарплаты в столовой не хватает.

— Что верно, то верно, — вздохнул Свин. — Но что же делать? Такова жизнь.

— Нет, дорогой, не надо опускать руки. Есть у нас возможность улучшить нашу ситуацию! — бодро парировала его невеста.

— Ах, вот как?! — обрадованно удивился наш герой. — Ну-ка, расскажи, что ты ещё там придумала?

— Ты знаешь, Свинчик, нашей дискотеке «Фауна» требуется вторая барменша для работы иногда ночью. Платят очень хорошо. Так вот, я и думаю взять ещё и эту работу.

— Ну что ты, Лунно-Яичничек, — пытался было возражать Свин, — ты и так очень устаёшь в своей столовой. Да ещё теперь работать ночью. Ну зачем это? Для чего такие жертвы? Не так уж мы и нуждаемся в деньгах.

— Но, Свинчик, это всего лишь одна-две ночи в неделю, не больше. Да и не на всю жизнь это. Потружусь несколько месяцев, заработаю немного деньжат и брошу.

— Ах, дорогая Луна-Яичница, как мне будет грустно и одиноко в те ночи, которые ты будешь проводить в дискотеке! — воскликнул в страдании наш герой. — Ну что ж, если ты так решила… Ну, тогда и я сидеть на месте не буду. Что же это делается? Баба работает, а мужик сидит сложа руки? И я буду искать себе какие-нибудь приработки!

                                          * * *

И всё пошло своим чередом. Луна-Яичница стала две ночи в неделю — в среду и в субботу — проводить вне дома, всегда возвращаясь, однако, рано утром к своему жениху, чтобы тот ничего не заподозрил.

По четвергам и воскресеньям она отсыпалась днём дома. Делать это позволял ей гибкий график работы в гарнизонной столовой — с двумя произвольными выходными на неделе.

Поначалу наш герой часто предлагал довести Луну-Яичницу на своей тарантайке до дискотеки и потом забрать её оттуда рано утром. Но его невеста всегда отказывалась, говоря, что Свину незачем себя перетруждать и что она прекрасно доберётся до работы и обратно на трамвае, тем более что это близко — всего две остановки. И звучала в её нежном голоске при этом такая чуткая забота о Свиновом здоровье, что тот в конце концов перестал настаивать.

Чтобы не отставать от Луны-Яичницы Свин теперь начал тоже подрабатывать. Устроился развозить по городу на своей тарантайке рекламные объявления и проспекты. Работёнка, в общем-то, не тяжёлая, но мытарная и однообразная, да и платили немного. Но что поделать? Куда было податься нынче отставному вояке? Даже преподавателем на военную кафедру какого-нибудь университета не устроишься. В свете новых политических установок не в чести стало нынче военное дело.

А Луна-Яичница предавалась теперь две ночи в неделю разврату. По средам — с холостяком негром Бабилой на его квартире; а по субботам — с новоприбывшим в военную часть молоденьким лейтенантом Хвостенко. Это был долговязый белобрысый детина, невнятной веснушчатой наружности, которая вместе с его женатым семейным положением никак не вязались с имевшимся за ним репутацией знатного ёбыря. С Хвостенко они занимались любовью в гостинице, а также и у него в машине, так как дома у него находились благоверная супруга и трёхлетний сынишка. Жене неверный лейтенант нередко говорил, что уходит на ночь в караул.

Но не получала уже Луна-Яичница от мужиков такого удовольствия, как раньше. Стали они ей приедаться — все такие одинаковые, со своими либо сарделечными, либо сосисочными хуями разной степени твёрдости. Любовники, впрочем, каждый раз давали Луне-Яичницы небольшие суммы денег с тем, чтобы в случае чего она смогла бы отчитаться перед Свином за свою работу в ночном клубе.

А Свин был верен Луне-Яичнице. Хотя и позванивал иногда негрессе Фелисите. Но дальше трёпа по телефону у него теперь с ней не заходило. Хотя и хотелось порой нашему герою отодрать сладкую африканку, но заложенные в него с детства благонравными родителями высокие моральные принципы не позволяли ему изменить Луне-Яичнице.

Однако Свин вскоре снова узнал о неверности своей невесты.

                           VII

Однажды в субботу — поздним зимним вечером — наш герой лежал на кожаном диване в салоне и скучал без своей возлюбленной, ушедшей работать, как всегда в этот день, на дискотеку. Свин лежал и скучал. Телевизор смотреть ему не хотелось, спать тоже что-то не тянуло, и он от нечего делать решил позвонить Фелисите — ей без проблем можно было поздно звонить.

И только Свинова пухлая рука потянулась к телефону, стоящему на полу около дивана, как тот с отчаянной громкостью зазвонил сам.

Свин даже вздрогнул от неожиданности.

«Что такое? — подумалось ему. — Кто может звонить так поздно? Уж не случилось ли с кем чего?»

Он взял трубку. И услышал на другом конце провода знакомый басисто-хрипловатый голос. Это снова был доброжелатель.

— Ну что, господин Свин, — сказала трубка, даже не поздоровавшись, — ну и как вам живётся с вашей ненаглядной Луной-Яичницей?

---

— Прекратите! Прекратите немедленно это хулиганство! Прекратите мне названивать! Я вызову полицию! — запротестовал было наш герой.

Но трубка довольно резко и с некоторой фамильярностью оборвала его:

— Не нервничайте, мой дорогой! Я же добра вам хочу. Недаром же зовусь доброжелателем.

— Да идите вы на хуй, доброжелатель! Заебали уже вашими звонками! — вспылил Свин и хотел было уже повесить трубку, но та сказала настойчиво-твёрдым голосом:

— Меня, конечно, легко послать на три буквы, господин Свин, но попрошу вас соблюдать хотя бы малейшую корректность. Уверяю вас, что вы не пожалеете об информации, которую я вам сейчас сообщу. И всё это я сделаю ради вашей пользы. Я искренно желаю вам добра.

— Давайте, короче, выкладывайте вашу информацию! — отрезал раздражённо наш герой.

— Информация очень проста, мой дорогой Свин.

— Попрошу без фамильярностей!

— Ну так вот, Луна-Яичница опять вам неверна. Вы думаете, что по средам и по субботам она работает в дискотеке «Фауна»? Так нечего подобного! Она вам изменяет. По средам она спит с Бабилой, а по субботам — с лейтенантом Хвостенко. Не верите? Проверьте сами. Проследите за ней.

— Ну что же это? Как же это? — запротестовал было ошарашенный Свин.

Но на другом конце провода уже раздавались настойчиво-резкие гудки.

---

                                          * * *

Свин был вне себя от бешенства.

«Как же так? — думал он. — Эта низкая блядь мне так подло изменяет. Работает, видите ли, она по ночам. Пополняет семейный бюджет. А сама тем временем ебётся с мужиками. А впрочем, может быть, это и клевета. Надо всё самому проверить. Хотя в прошлый раз „доброжелатель“ не соврал. А вообще, кто этот „доброжелатель“ и почему я должен ему верить? Нужно, однако, во всем самому разобраться. Надо будет проследить за Луной-Яичницей и самому всё увидеть. Легко сказать „проследить“. Но как же я, в самом деле, буду за ней следить? Ведь она тут же меня заметит», — озадачился наш герой. Но в это мгновение счастливая мысль осенила его:

«Надо будет малость изменить свою внешность и одеться так, чтобы она меня не узнала. Конечно, можно было бы попросить Пня, чтобы он послал кого-нибудь из своих агентов-детективов следить за Луной-Яичницей. Но нет, не надо этого делать. Зачем выносить сор из избы? Так что сам переоденусь, загримируюсь. И выслежу неверную суку!»

                                          * * *

Свин купил в популярном среди городской молодёжи магазине «Клёвый прикид» прикольные, витиеватые, искусственного волоса усики и прикреплённые к ним пластиковые очочки, а также клетчатую кепку с немереным козырьком, достойную настоящего Гиви. Приобрёл он и смехотворный костюмчик в крупную полоску, прекрасно сочетающийся с кепкой.

Продавец — тучный, совоглазый мальчик с сальными волосиками, разделёнными по центру головы глубоким пробором, — завернул все эти покупки в морковного цвета, испещрённую мелкими фигурками голубых бегемотиков обёрточную бумагу. А потом он посмотрел мутновато-недоумевающе на нашего героя, не понимая, по-видимому, зачем такому солидному пожилому дяде потребовался весь этот маскарадный хлам. Ну а в конце совсем не удержался и спросил тонким ломким голосом:

— Дядя, а дядя, а для чего вам всё это?

Свин, погруженный в свои мысли и не ожидавший вопроса, сначала никак не отреагировал. А затем, секунд через десять, встрепенулся и ответил:

— Это, мальчик, — не для меня, а для моего племянника.