Бесплатный фрагмент - Железный лес V

Автор выражает признательность за помощь при создании романа Толику Семенову, программисту из Великого Новгорода.

Пролог

Нельзя было сказать, что на рынке Келенборноста было людно. Хотя покупателей здесь хватало, несмотря на ранний час. Карине никогда не доводилось видеть столько эльфов сразу. Мирных эльфов — без доспехов и шлемов. Карина и Светлана тоже оставили свою форму боевых ведьм в номере гостиницы, когда вышли прогуляться. Карина обожала эпатировать публику, но все же расхаживать в форме боевой ведьмы среди тех, кто воевал с Мандрой вот уже вторую сотню лет, было бы неразумно. Пакт о добровольном присоединении к Мандре, подписанный больше ста лет назад, не сделал родину темных эльфов частью империи. Он превратил Железный Лес из нейтральной территории во вражескую. Собственно, именно поэтому крыло боевых ведьм «Змей», которым командовала Карина, и оказалось здесь. Их наняли сопровождать караван с особо важным и тайным грузом. Но поход начинался завтра, а сегодня еще можно было отдохнуть.

Светлана же размышляла над тем, что Карина рассказала ей сегодня утром.

Боевые ведьмы умели различать дела и развлечения. Война была для них первым, а не вторым. Развлечение же, придуманное для небесных воительниц Кариной, заключалось в следующем. В Карину, как и в любую из ее ведьм, легко было влюбиться. Чем тяжелее становилась от страсти голова кавалера, тем легче — его карман. Украшения — память о многочисленных романах — ведьмы вкалывали в рукава своих форменных курток. Самой дорогой и разнообразной коллекцией обладала Карина. После признания в любви, как правило пылкого, ведьма немедленно расставались с ухажером. Но причины, толкавшие Карину на столь жестокое поведение, оказались необычными.

— Послушай, — произнесла Светлана. — А может быть, это чары? Кто-то проклял тебя?

Карина пожала плечами.

— Может быть, — согласилась она.

— Надо бы проверить, — задумчиво проговорила Светлана. — Вот если бы я увидела твою ауру в тот момент, когда…

Она смутилась и не договорила. Карина добродушно усмехнулась и возразила:

— Нескоро нам это удастся. Я запретила всем девочкам флирт в походе. Неужели ты думаешь, я буду заниматься этим сама?

— А раньше вересеня мы вряд ли выберемся отсюда, — заметила Светлана.

— Вот тогда и проверим, — заключила Карина.

Подруги оказались рядом с лавкой, где торговали готовым платьем. Карина остановилась почти против воли. Светлана, целительница крыла «Змей» не торопила подругу. Совсем не плащи, отороченные мехом, и не расшитые золотом дублеты привлекли внимание подруг. Обычно даже Карина, старшая крыла, одевалась в лен и хлопок. Атласная далматика, расшитая стразами, была слишком дорогой и для нее — что уж говорить о простой ведьме! Но отвести глаза от платья было сложно.

Рядом с навесом стоял высокий крепкий парень в простом, но практичной кожаном доспехе. Видимо, охранник. У него были темные волосы и светлые глаза истинного мандречена. Парень узнал в Карине соотечественницу и заулыбался.

— Здравствуйте, девушки-красавицы, — сказал он. — Подходите, не стесняйтесь. Все можно потрогать, примерить.

Карина вздохнула.

— Что дразнить себя попусту, — сказала она.

— Но почему бы на минуту не почувствовать себя королевой? — рассудительно сказал парень.

Карина посмотрела на него чуточку более любезно.

— Равенн! — крикнул из-под навеса кто-то невидимый.

Парень обернулся. Из лавки появился полный сюрк с острой, как клинок, бородой. Карина решила, что это купец, хозяин товара.

— Зайди, надо поговорить, — сказал сюрк охраннику.

Тут он заметил ведьм.

— Ай, какие красавицы! — воскликнул купец. — Не женщины, а цветы из райского сада! Не такие платья вам надо носить, многоуважаемые пери! Вот платье для вас! И для подруги что-нибудь найдем, заходите!

Равенн смущенно, как бы извиняясь за навязчивость хозяина, улыбнулся.

— Мы не пери. Мы, скорее, гули, — мрачно сказала Карина.

Купец осекся и замолчал. Карина взяла Светлану под локоть и повлекла дальше. Не прошли они и двадцати шагов, как сзади раздался догоняющий топот ног. Карина выпустила руку целительницы и повернулась, разминая пальцы для заклинания.

Это оказался Равенн. В руках он держал платье.

— Спасибо, не стоит, — пробормотала Карина. — Это слишком дорогой подарок.

— Берите, — улыбнулся Равенн. — Мустафа мне кое-что должен. Немного, но достаточно, чтобы я мог подарить платье женщине, которая мне понравилась.

Светлана толкнула подругу локтем в бок.

— В нем вы будете и правда смотреться гораздо лучше, чем в этом платьишке, — тихо закончил парень.

Карина выставила руки перед собой, чтобы пучок Чи получился направленным, и не успела их опустить. Равенн положил далматику на руки ведьме. Он развернулся и направился обратно к своему купцу. Карина смотрела, как Равенн уходит.

— И я должна его отпустить, — пробормотала ведьма.

— Зачем же? — сказала Светлана.

— Я же сказала, — твердо произнесла Карина. — Мы не будем играть с мужчинами в Лихом Лесу.

Так люди называли Железный Лес, родину темных эльфов.

— Но мы ведь еще не на задании, — тихо сказала подруга. — И я как раз смогу увидеть… Зачем откладывать до вересеня?

— Равенн! — крикнула Карина.

Мужчина обернулся.

* * *

Гостиница, где ведьмы остановились перед вылетом на заказ, называлась «Гроздья рябины». Она считалась лучшей в Келенборносте. В гостинице Карина впервые в жизни столкнулась с таким серьезным зверем, как централизованный водопровод. И ведьма была весьма рада знакомству. Обычно боевые ведьмы останавливались в дешевых гостиницах. А то и вовсе разбивали бивак рядом с пунктом назначения, чтобы не тратиться лишний раз и не кормить гостиничных клопов. Но в этот раз счета за постой оплачивал заказчик. А уж о клопах в «Гроздьях рябины» и речи идти не могло.

Карина и Равенн не стали задерживаться в общем зале гостиницы, где уже подавали обед. В их ситуации переедать не стоило. Ведьма и охранник лишь слегка перекусили и двинулись на второй этаж. Там находились номера. Двери всех комнат выходили на галерею, окружавшую весь зал по периметру.

Бродячий певец, сидевший с ними за соседним столиком, тем временем тоже расправился со своей скромной трапезой и решил исполнить песню. Бард хорошо знал, перед кем ему предстоит выступать, и выбрал балладу очень правильно.

— «Прощание Серого Ворона»! — объявил певец и взялся за лютню.

Серый эльф Тинкарабан, что и означает «Серый ворон», был возлюбленным Ниматэ, королевы темных эльфов. Темные эльфы никогда не вмешивались в отношения между соседями. Они не выставили ни одного бойца в великом походе на юг своих родичей из Фейре. Разрушители потребовали от хозяев Лихого Леса выдать им ледяных и серых эльфов, бежавших от разгрома в глухие чащи, пригрозив в противном случае уничтожить лес. И Разрушители были, пожалуй, единственными воинами в мире, кто мог осуществить свою угрозу.

И тогда Ниматэ выдала ледяных эльфов — всех. Даже Танкарабана.

Зал огласился печальным, протяжным вступлением к балладе. Карина и Равенн находились почти на середине лестницы, ведущей на галерею. Ведьма остановилась послушать. Мелодия показалась ей приятной, хотя и была незнакомой. Остановился и Равенн. Он стоял так близко, что Карина чувствовала жар его бедер.

Я не купался ни в золоте, ни в крови

А лишь в теплом чужом море,

О да, чужом, но очень теплом

Я не заставлял краснеть Тириссу,

А лишь девушек — иногда,

Когда был слишком смел

Руки Равенна легли на талию ведьмы. Тепло его ладоней чувствовалось сквозь атлас. Дорогая ткань льнула к телу. Карина чуть наклонила голову, выжидая. Но ладони Равенна не скользнули ни вверх, к низкому вырезу атласного платья, ни вниз, к бедрам Карины. И это было хорошо — ведьма ненавидела, когда ее хватали за задницу. Равенна тоже заворожила мелодичная и грустная баллада. Он явно годился на большее, чем кувырки в постели.

«Тинкарабан хотя бы знал, за что платил», мрачно подумала ведьма. — «Но если Света права и мой характер здесь ни при чем… За что приходится платить мне?».

Я не пачкал неба жирной копотью горящих селений

Но пачкать котлы мне доводилось

Доводилось и чистить — песок для этого вполне подходит

А теперь говорят, что есть вещи, которые смывает лишь кровь,

И их должна смыть моя кровь,

Кровь Серого Ворона

Внука тех, кто насытил воронов Шумы…

Ведьма положила голову на грудь Равенну. Мужчина наклонился и поцеловал ее в шею.

— Потом… после всего… — прошептала Карина. — Уходи, прошу тебя. Я буду… Это будет некрасиво… И опасно для тебя. Уходи!

Равенн поднял лицо. К облегчению мандреченки, в его карих глазах не было ни насмешки, ни недоверия.

— Я еще не сошел с ума, чтобы спорить с боевой ведьмой, — сказал он. — Спасибо, что предупредила.

— Как ты догадался, — пробормотала Карина.

— Вот по этому, — ответил Равенн и провел рукой по ее длинной тяжелой косе.

Замужние мандреченки прятали волосы под сороками и повойниками. Девушки носили венцы, цапцы или ленты. Колдуньи широкого профиля носили волосы распущенными и иногда даже стриглись коротко, как мужчины.

А длинная коса, ничем не прикрытая, была символом боевых ведьм. Перед сражением небесные воительницы по-особому заплетали ее, накручивая косу на голову вместо шлема.

Карина мысленно застонала от бессилия и отчаяния. Воины, маги, торговцы и чиновники, мандречены, полане и сюрки — всех своих мужчин ведьма уже не помнила. Точно помнила только, что среди ее любовников не было сидхов. Но помощник сюркистанского купца оказался лучше многих. С таким мужчиной можно было бы встретить старость…

— Песня кончилась, — сказал Равенн.

Парочка двинулась по галерее. На стенах висели магические светильники в виде стилизованных веточек рябины. Карина вытащила ключ из небольшой сумочки на поясе. Равенн, чтобы не терять зря времени, перебросил толстую черную косу ведьмы на грудь и провел языком по той впадинке на шее, которого у любого человека находится сразу под затылком. Ведьма промахнулась мимо скважины.

— Дай-ка мне, — сказал Равенн и взял ключ из рук женщины.

Карина поцеловала его в губы. Он ответил. Их языки сплелись. Когда борьба ведьмы с поясом Равенна была близка к завершению, парочка ввалилась в номер. Мужчина закрыл дверь. Ведьма проворно сбросила платье. Равенн повернулся к ней и замер. Карина нетерпеливо повела плечом.

— В чем заминка? — спросила ведьма мягко.

— Жду команды, — хрипло ответил он.

— Команда.

* * *

Усталый Равенн провел рукой по рассыпанным волосам Карины.

— Кошку так свою гладь, — сказала она злобно. — Она, может быть, от этого кончит.

Он отдернул руку.

— А я — нет, — продолжала ведьма, поднимаясь на локтях.

Мужчина удивленно посмотрел на нее. В том, что Карина испытала оргазм, и не один, сомневаться было сложно.

— И лучше всего тебе и трахать кошек — у тебя как раз пиписка в размер подходит. А не для женщин! У некоторых язык длиннее…

Равенн понял. Он встал с кровати и начал одеваться.

— И гибче, — распалялась ведьма. — Твердый, как бревно! Уж лучше бы у тебя член был таким!

Мужчина толкнул дверь номера. На пороге Равенн обернулся. В прямоугольнике света, падавшего с галереи, Карина видела скулу и четкий профиль. И знала, что видит Равенна в последний раз.

— Найди хорошего мага, — сказал он спокойно. — И дай ему столько серебра, сколько он попросит.

— А тебе, часом, не нужно заплатить? — закричала ведьма. — Во сколько ты ценишь ублажение одной телки? Хотя, по правде, платить здесь не за что!

Она схватила с прикроватной тумбочки вазу и метнула ее в мужчину. Равенн пригнулся. Ваза, встретившись с косяком, разлетелась на осколки. Он вышел и тихонько притворил за собой дверь. Именно это добило Карину. Если бы Равенн обругал ее и захлопнул бы дверь так, что по комнате прошел бы звон, ведьме было бы легче. Она уткнулась лицом в подушку и тихонько завыла.

Дверь, ведущая в ванную комнату, отворилась. Негромко скрипнули половицы. Карина ощутила у себя на голове мягкую, теплую ладошку.

— Этот мужчина прав, — сказала Светлана. — На тебе чары, Карина.

Ведьма перекатилась на спину, отвернулась. Она не хотела, чтобы подруга видела ее заплаканное лицо. Карина редко плакала. Но по опыту знала, что в такой момент нет ничего хуже сочувствующего собеседника. Обычно ведьме удавалось загнать слезы внутрь и быстро успокоиться, но если рядом находился кто-нибудь, кто жалел ее, дело заканчивалось истерикой. Впрочем, желающие посочувствовать боевой ведьме находились не так уж часто.

— Хвост Ящера, — выругалась Карина и села. — Но почему же Анастасия не заметила этих чар?

Первая целительница крыла «Змей», Анастасия, прошла с ведьмами почти всю войну и погибла во время захвата Долины Роз. Светлану прислали на замену из Горной Школы позже.

Светлана покачала головой, на которой уже свернулся змей шлем-косы. Рыжий хвостик мазнул по лицу Карины.

— Мы, оборотни, видим то, что недоступно человеческому взгляду, — сказала Светлана. — У тебя после оргазма искривляются каналы разума и чувственности. Но даже я не могу увидеть силу, которая является причиной этого.

— Значит, Чи Земли, — пробурчала подруга. — Ну, хоть что-то…

Она приобняла Светлану за плечи. Карина ловким, хотя и нежным движением опрокинула целительницу на кровать.

— Ты много чего еще увидела, кроме моих каналов, — сказала ведьма прочувствованным баском. — Тебе понравилось?

Света засмеялась.

— О да…

* * *

Мадлен не заработала себе на удобное и аккуратное эльфийское писало. Мечтой молодой актрисы было выкупить себя и сестру. И тратить деньги на дорогие мелочи Мадлен не могла. Но сейчас она пожалела о собственной экономности. Документ, которому предстояло оказаться в руках императора Мандры, пришлось писать обыкновенным гусиным пером. Оно царапало бумагу, а кляксы так и норовили соскользнуть с его кончика.

Стол в беседке, где уединилась Мадлен, шатался, и из-за этого буквы выходили неровными. Актриса рассеянно подумала, что владение грамотой сродни умению биться на мечах. Обучив человека драться, никогда уже не узнаешь, на кого он поднимет меч. Навык — это оружие, которое нельзя ни отобрать, ни потерять.

Рейнекке, импресарио труппы «Лисята», обучил Мадлен грамоте для того, чтобы растянуть фазу ухаживания. Любовные записочки, полные милых глупостей, позволяют увеличить этот период. А это означало большее количество подарков. Актриса же была кровно заинтересована в этом. Львиную долю подношений от пылких кавалеров Мадлен отдавала Рейнекке в зачет собственной стоимости.

А сейчас актриса писала совсем не любовную записку, а прошение на высочайшее имя.

«Да нет, не прошение», поправила себя Мадлен.

Донос она писала.

И если бы старый Лис узнал об этом, он бы горько пожалел о том дне, когда ему пришла в голову мысль обучить свою приму грамоте.

Мадлен поправила выбившийся из прически золотистый локон, макнула перо в замызганную чернильницу, и продолжила:

«… — его настоящее имя. Довожу до сведения вашего величества, что этот опасный негодяй разыскивается в графстве Боремия за совершение следующих преступлений…»

В парке, окружавшем летнюю эстраду Кулы, деловито жужжали пчелы. Над городом сгущались сумерки, вкрадчивые и обманчивые, как любовные речи.

«…зверское убийство крестьянки Ивонет Зоббер из деревни Фогельхаус в окрестностях города Азнабрюка…»

Грудь, бок и низ живота отозвались тупой болью. Хотя вот уже одиннадцать лет, как болеть у Мадлен было нечему.

«…доведение до сумасшествия благородной дворянки Дианы фон Зильберфухс…»

Актриса размяла затекшую кисть и продолжила:

«…убийство Кримхильды, единственной дочери графа Боремии Фридриха Смелого…»

Колокола на ратуше начали вечерний перезвон. Гость, ради которого Мадлен сегодня призвала свой Цин и вспомнила правила приготовления декоктов, должен был вот-вот появиться.

«В настоящее время Хаген фон Татцельберг проживает в таверне «Золотой единорог» на площади Трех Воинов под именем…», торопливо дописывала актриса.

Мадлен услышала шаги и узнала обладательницу этой легкой, пружинистой походки. В беседке появилась Инга. Сестра была младше Мадлен на семь лет. Но уже сейчас Инга выглядела старше Мадлен.

— Все готово, — сказала Инга. — Он пришел. Ждет тебя в гримерке.

Сестры обменялись улыбками. Безрадостными, холодными и злыми.

Мадлен никогда не думала, что когда-нибудь в жизни займется доносительством. Раньше ей приходилось писать только небольшие диалоги для своих героинь в пьесах, сочиняемых Лисом для увеселения благородной публики. Но даже ненависть к человеку, который разрушил ее жизнь, не могла заставить Мадлен унизиться до анонимного доноса. Актриса поставила свою подпись, подула на листок, чтобы чернила высохли быстрее.

— Может, все-таки не надо, — сказала она задумчиво.

— Неужели ты простила его? — удивилась Инга.

Мадлен покачала головой. Тяжелая золотая коса выскользнула из-за плеча, упала на грудь.

— Нельзя простить того, кто убил тебя, — сказала актриса. — Но я боюсь, вдруг он… вдруг он отомстит.

Зеленые глаза Мадлен остановились на лице Инги. В них были те же самые непонимание и ужас, что и давней, очень темной ночью, когда хлестал дождь. Соседи притащили Мадлен домой. Она была почти прозрачной — вся кровь вытекла из трех огромных ран, пока тело несли.

— Он изгнанник, — твердо сказала Инга. — Уголовник в бегах. К жрецам Прона он не пойдет. А если захочет в отместку сделать какую-нибудь магическую гадость, Лис почует.

Мадлен сложила листок вчетверо и отдала сестре. Они обнялись. Спускаясь по ступенькам в сад, Мадлен ощутила аромат лука. Она вспомнила, как в родной деревне ее избрали Луковой Королевой. Хотя здесь, на берегу теплого моря, в саду среди смокв и оливковых деревьев этот запах никак не мог быть реальным, он обрушился на Мадлен с такой силой, что у нее зачесались глаза. На миг актрисе показалось, что она снова стоит на помосте перед весело гудящей толпой, улыбаясь и чуть не плача от запаха висевшей у нее на груди огромной луковой гирлянды. «Кто бы знал, что мне придется всю жизнь вот так», подумала Мадлен. — «С улыбкой на лице, жмурясь от слез…».

Она глубоко вздохнула, но как всегда, не почувствовала вкуса воздуха.

Мадлен улыбнулась и пошла к сцене.

Инга же направилась к выходу из парка. Письмо следовало опустить в черный ящик на дверях Имперской Канцелярии. Путь был неблизкий — это большое мрачное здание находилось на другом конце Кулы.

I

Самым ужасным временем суток для Халлена была середина ночи. Темнота обступает, забивает рот, и растворяет в себе мысли, желания, нерожденные крики. В шорохе ветвей или скрипе половиц слышатся странные голоса и звуки. Словно стеклышки из разбитого калейдоскопа, перед глазами Халлена крутились обрывки прошлого. Незначительные мелочи — погремушка, выпавшая из руки младенца, когда стрела разнесла ему череп. Игрушка ударилась о каменный пол с неожиданно громким звуком и покатилась, грохоча… Кровь брызнула с чешуи гросайдечи, когда огромный кол пробил ее лопатку. Халлен вогнал стрелу точно туда, куда ему сказали; под челюсть зверя, что шел по зимнему лесу следующим. Парню, что сидел на нем, не повезло. Кол пробил его ногу и пригвоздил к телу издыхающего зверя. И тогда он схватил свой меч и отрубил себе ногу.

Странно, что кровь не пошла из обрубка; а вот нога, нелепая, изломанная, жалкая и одновременно жуткая без тела, вывалилась на край ямы. Мужская нога в форменной черной штанине. Химмельриттеры покупали себе на форму дорогое, хорошее сукно; из ноги вылилось немного крови, но на темном фоне ее не было заметно.

После той ночи, когда мертвая мамаша обезглавленного младенца попыталась забраться к нему в постель, а убежать Халлен не смог, потому что ноги его, отрубленные, лежали рядом на кровати — жалкие и жуткие в черном форменном сукне, эльф купил лислор в первый раз.

Днем Халлен знал, что эти голоса — шепот его памяти. Но ночью это знание не могло заставить мертвых замолчать. Халлен знал, что нужно сделать. Надо вытащить из кармана куртки мешочек, распустить завязки, вытряхнуть на ладонь немного темного порошка и отправить его в рот. Ощутить на языке привычную горечь, наслаждаться ею. Наблюдать с чувством победителя, как отступает холодный ужас, как уходит дрожь, как высыхает противный липкий пот.

Халлен встал, взялся за висевшую на крючке куртку. Но в карман не полез, хотя заветный мешочек ждал там. Эльф надел куртку и вышел из номера.

Таверна «На Старой Дороге» была построена по общему для всех эльфийских гостиниц принципу. На первом этаже — большой зал, кухня, отдельные кабинеты и небольшое количество номеров. Основная часть номеров находилась наверху. Двери номеров выходили в коридоры, а те, в свои очередь, на большую галерею. Она опоясывала весь второй этаж. Попасть с галереи на первый этаж можно было по широкой лестнице с резными перилами.

Халлен решил спуститься вниз и выпить чаю. А так же поговорить с хозяйкой таверны, если удастся. Другого выхода он для себя не видел. В самые рискованные вылазки, в самую опасную разведку первым добровольцем всегда был Халлен. Лучник надеялся, что мандреченская стрела или секира найдут его раньше, чем дрожь в пальцах помешает ему стрелять.

Но случилось иначе; победителем в этой войне оказался все же не эльф.

Халлен миновал две или три двери. Лучник остановился перед нишей в стене, где стоял вазон с сухими цветами. Над вазоном висел магический светильник. Эльф провел пальцами по тонким стеблям. На миг ему сдавило грудь.

Вчера ночью лучник столкнулся здесь с командиром своего отряда — принцем Рингрином. Лислор пробуждает удивительные желания. Эльфу захотелось посмотреть на сухие цветы в вазоне. Цветы, чьи ломкие стебли напоминали Халлену собственное тело. Он знал, что с такими зрачками, как у него были тогда, лучше никому не попадаться на глаза. Но не смог устоять перед искушением.

Разговор командира с лучшим снайпером отряда был коротким.

— Раньше или позже это происходит с каждым, — сказал Рингрин. — Тебе надо было вернуться в родную деревню, а не лислор жрать. Женился бы… и брал в руки лук только тогда, когда идешь на белку или куницу.

Халлен молчал. Эльф не смог объяснить командиру, что он не хотел однажды увидеть рядом с собой на постели вместо жены посиневшее, раздувшееся тело мертвой мандреченки.

И отрубить ей ногу, без ног они все гораздо спокойнее себя ведут.

— И тебе есть куда вернуться, — сказал Рингрин. — Ты ведь из Моркоторех?

Халлен кивнул.

— Моркоторех — это же сердце Ежовского края. Мандречены никогда не сунут туда своего носа, — заметил принц. — Но что ж… Теперь ты можешь идти, куда хочешь. Хоть в Моркоторех, хоть в кузницу Аулэ. Только не с нами.

Рингрин впервые сказал «с нами», отделив весь отряд партизан от Халлена.

— Рингрин… — пробормотал Халлен. — Я…

— Что «я»? Больше не будешь? — с горечью в голосе перебил лучника принц. — Я тебе не верю. Ах, Халлен, Халлен… Мы же с тобой Мир Минас брали… Я рассчитывал на тебя. Ты мне нужен. Ты же знаешь, что я задумал. Я думал пойти вместе с тобой и Вильварином. Что же теперь делать…

Они помолчали. Рингрин — обдумывая неожиданно свалившуюся на него проблему, Халлен — изнемогая от стыда.

— Возьми кого-нибудь у друидов, — едва слышно произнес Халлен. — Они тоже знают, как вести себя на тропе. Многие Ежи отдают друидам детей на воспитание. А война идет уже сто пятьдесят лет. Некоторые детки должны сейчас быть очень взрослыми. Сколько можно под крылышком у нянек сидеть?

— Это мудрый совет, — сказал Рингрин. — Я так и сделаю. Прощай, Халлен.

Отряд Рингрина покинул таверну прошлым утром. Гоблин Магнус, хозяин таверны, передал Халлену пять золотых далеров. Принц не смог бросить своего бывшего лучшего лучника совсем без денег. Днем Халлен помог гномице Хэлл по хозяйству. Эльф наколол дров, наносил воды, и на ужин ему тратиться не пришлось. Но тот голод, что томил Халлена, невозможно было утолить свиными ножками, тушенными в капусте. И пивом эту жажду было не залить. Заветный мешочек лучника был еще наполовину полон. Пяти далеров хватило бы еще на два таких мешочка…

Но что потом?

Старый сморщенный гном, у которого Халлен брал лислор в Бьонгарде, давно намекал, что ему нужен телохранитель.

Недавно Рингрин, отвечая при Халлене одному таинственному незнакомцу, сказал: «Мы партизаны, а не наемники». Партизаном Халлен уже не был.

Но и становиться наемником не желал.

Нежный поцелуй на ночь — вот все, чего он теперь хотел.

Халлен вышел на лестницу и увидел теплый глаз ночника над стойкой.

Суккуб Морана, легендарная хозяйка таверны, сидела за стойкой и читала какую-то книжку.

Таверна находилась на холме, в полукилометре от того места, где от Мен-и-Наугрим отделялась дорога на Бьонгард. Много столетий холм пустовал. Но несколько веков назад отец королевы Ниматэ решил воспользоваться стратегическим расположением холма для контроля над дорогой. Строительство башни шло тяжело. Работники таинственным образом исчезали, постройка все время рушилась. Едва работы были закончены, здание задрожало и рассыпалось, оставив неровно торчащие зубцы фундамента. Когда пыль осела, темные эльфы увидели женщину ослепительной красоты. Она вольготно расположилась на одном из обломков.

— Это моя земля, — сказала женщина ошеломленным строителям. — Здесь никогда не будет построек смертных.

Суккуб жила в развалинах дозорной башни. Но, как и все женщины, Морана испытывала большую тягу к комфорту. Практичный Магнус нашел способ заставить суккуба изменить свое мнение насчет построек на ее холме. Теперь Моране в поисках пропитания не приходилось летать в Бьонгард. Путники были рады возможности отдохнуть. От холма до Бьонгарда был еще целый день пути.

И право же, небольшая приятная слабость была ничтожной платой за безопасный ночлег и сытный ужин.

Когда эльф увидел суккуба, у него потеплело в груди. Морана могла оказаться здесь случайно. Но Халлену показалось, что она ждала его. Все знали, что хозяйка таверны умеет предвидеть будущее. Когда бывший партизан начал спускаться по лестнице, суккуб оторвалась от чтения и взглянула на него.

— Что пишут? — спросил Халлен.

Морана посмотрела в книжку и прочла с выражением:

— «Она укусила его за нижнюю губу. Их языки сплелись, как змеи…»

Халлен замер на нижней ступеньке лестницы. Он-то думал и гадал, как подойти к Моране со своей просьбой! А она уже все знала.

Все же, Морана была богиней.

— Желание клиента — закон для гостеприимного хозяина, — промурлыкала суккуб.

Глаза Мораны вдруг вспыхнули во мраке, как две искры. Халлен вздрогнул, скорее от неожиданности, чем от страха. Холодное пламя танцевало в прозрачных глазах богини.

Морана сказала, и голос ее был страшным, хриплым — таким голосом могла заговорить пурга:

— Ты все еще хочешь умереть героем? Тогда пойди и открой ворота!

И добавила своим обычным голосом, нежным и мягким:

— К нам гости. А я пока поставлю чайник.

Халлен сделал шаг к выходу из зала. Ему показалось, что богиня ошиблась. Со двора не доносилось ни звука. В этот момент кто-то застучал в ворота изо всех сил. Закурлыкала потревоженная горгулья.

* * *

Энедика дернула Тавартэра за край куртки.

— Да хватить уже барабанить, — пробормотала эльфка.

Тавартэр опустил руку.

— Спят они, — произнесла Энедика.

Командирша отряда Ежей — так называли себя партизаны Железного Леса — наморщилась в тяжелом раздумье.

Энедика рассудила, что ночью никто из мирных эльфов не рискнет идти по дороге, что связывала Бьонгарда и Старый Тракт. А уж мандречены — и тем более. Встреча с партизанами других отрядов была бы Ежам Энедики только в радость. Отряд Энедики выступил из Бьонгарда на закате солнца. Энедика рассчитывала выйти на Старый Тракт часам к пяти утра.

Но уже светало, а Ежи добрались еще только до таверны Мораны. И причиной этому была девушка в кожаном брючном костюме, которые вошли в моду в этом году. У самой Энедики был точно такой же — брюки, расширяющиеся от колена, и приталенная курточка до середины бедра, с широким поясом и вычурной пряжкой. Только костюм Энедики был темно-красного цвета. Эльфка думала, что на костюме такого цвета кровь не будет бросаться в глаза. Но на черной куртке незнакомки крови тоже не было видно.

Хотя хорошо выделанная, тонкая свиная кожа была пропитана кровью насквозь.

Партизаны наткнулись на бесчувственное тело на дороге — и не решились оставить там. Ежи решили отнести раненную в таверну. И вот они стояли у ворот, усталые, потерявшие из-за неожиданного груза возможность пересечь Старый Тракт ночью.

И никто не торопился им открывать.

Энедика наклонилась к девушке. Ее несли на плаще Мирувормэл и Руско, и оба порядком запыхались, пока поднимали свою ношу на холм по извилистой дороге. Партизанка осторожно коснулась шеи в раскрытом воротничке. Эльфка надеялась нащупать пульс. И он был — медленный, но сильный. Несмотря на то, что кожа девушки была холодна, как придорожный камень утром. Впрочем, девушка была холодна уже тогда, когда партизаны наткнулись на нее.

— Давайте оставим ее здесь и пойдем дальше, — решительно сказала Энедика и выпрямилась. — Мы и так сделали все, что могли.

Она обратилась к Мирувормэлу и Руско:

— Опустите ее на землю. Вот, чуть левей, чтобы ее воротиной не задело, когда утром откроют.

— Правильно, положите ее и пойдем, — подхватил Нифред.

Нифред был самым сильным магом в отряде Энедики. Кроме этого, Нифред был трусоват и не думал скрывать этого. К месту и не к месту маг цитировал изречение Марфора: «Лучше быть живым воином, чем мертвым героем». Но сейчас по молчанию остальных Энедика чувствовала, что они согласны с Нифредом. Мирувормэл и Руско поспешно выполнили приказ командирши. Всем хотелось убраться отсюда как можно быстрее.

Энедика увидела свет магического шара над воротами. Кто-то шел открывать их. Рядом с шаром летела горгулья.

— Поздно, — прошипела эльфка и попятилась.

Неизвестно, какую команду она отдала бы в следующий миг своим партизанам. Нифред очень надеялся, что это было бы отрывистое: «Рассыпься!». Это означало бы, что Ежи должны исчезнуть в ближайших кустах. Но тут раздался скрип. Правая половина ворот открылась. Энедика ожидала увидеть коренастого гоблина. Но за воротами обнаружился высокий худой эльф.

Хотя они последний раз виделись три года назад, Энедика сразу его узнала.

— Халлен! — воскликнула она обрадовано. — Как хорошо, что ты здесь!

Халлен псомотрел на нее так, словно видел впервые. Оскорбленная эльфка вспыхнула. Но Халлен уже узнал ее, улыбнулся.

— Хаел, Ниарумо, — сказал он. — Вот кого не ожидал увидеть здесь, так это тебя.

Он все еще помнил ее настоящее имя. Энедика улыбнулась, смягчившись.

— Хаел, — ответила она.

Халлен перевел взгляд на девушку, которая лежала на земле прямо перед воротами. Обычную, ни чем примечательную девушку. Кроме одного. Грудь ее насквозь была пробита колом. Он торчал из-под левой лопатки еще сантиметров на сорок. Эльфам пришлось положить ее на бок.

Халлен поднял взгляд на гостей. Иглы на головах Ежей колыхались под ветром.

— Мы тут кое-кого принесли… для Мораны, — с неестественной веселостью продолжала Энедика. — Ты передай ей. А мы пойдем пока. Сам знаешь, сейчас дорога только по холодку…

— Я думаю, тебе лучше самой показать ее Моране, — ответил Халлен спокойно.

— Мы здесь ни при чем! — горячо заверила партизанка.

Мирувормэл при этих словах командирши попытался прикрыть торчащий из спины девушки кол широким рукавом. Тавартэр же уставился за спину Энедики с изумленным видом.

— Когда мы ее нашли, так уже и было! — энергично продолжала Энедика.

— Почему же вы не бросили ее? — раздался сзади холодный и хорошо знакомый голос. — Не оставили подыхать на дороге?

Энедика обернулась и увидела Морану. Тавартэр как раз заметил ее, когда она проявлялась. Богиня в совершенстве умела телепортироваться, и любила появляться в самых неожиданных местах.

Выражение лица суккуба было крайне неприятным.

— Мы подумали, может, она твоя родственница, — обреченно пробормотала Энедика.

— Нам не хотелось бы иметь тебя в кровниках, Морана, — добавил Тавартэр.

— Родственница? — удивилась Морана. — У меня нет родственников, которые валяются ночами на дорогах.

— Посмотри во рту, — ничего не выражающим голосом сказал Нифред.

— Посвети, Халлен, — попросила суккуб.

Эльф опустил магический шар ниже, чтобы осветить лицо девушки. Морана присела на корточки, раздвинула губы. Халлен отметил про себя, что зубы у незнакомки отличные, просто великолепные. Бывший лучник решил, что перед ним эльфка, над которой поглумилась мандреченская солдатня. А потом Халлен увидел клыки незнакомки.

Они были слишком велики даже для человеческой женщины.

И они были испачканы кровью.

Халлен остался равнодушен к увиденному. Гораздо больше вампирских клыков его пугали детские погремушки, катящиеся по полу, и отрубленные ноги, из которых не выступает ни капли крови. Однако Халлен оценил мужество Энедики. Каждый темный эльф слышал в детстве сказки о вампирах. Однако в конце истории мама обязательно добавляла: «Но в Железном Лесу они не водятся».

И вот, наткнувшись среди ночи на недобитого вампира, Энедика заставила Ежей притащить его в таверну.

Суккуб приподняла веко девушки. Что уж она там разглядела, Халлен не понял, но когда Морана заговорила снова, голос ее дрожал от ярости:

— Идиоты… Она же перерожденная…

— Отнести ее в таверну? — спросил Халлен.

Морана кивнула.

— И вы проходите, дорогие гости, — сказала суккуб. — У нас чайник как раз согрелся, есть пироги с черникой…

Энедика поняла, что это не то предложение, от которого можно отказаться. Эльфы подняли девушку. Халлен взял подмышки, Тавартэр — под коленки. Вся компания двинулись по двору. Когда все ввалились в таверну, на большом столе в дальнем углу приветливо замерцал светильник. Рядом обнаружились пузатый медный чайник, чашки и блюдо с пирогами. Часть Ежей по команде Энедики приступила к завтраку. Тавартэр и Халлен потащили раненную вампирку в ближайший номер. Командирша партизан и Морана последовали за ними.

* * *

Боль, тлевшая в груди раскаленным угольком, вдруг вспыхнула ярким пламенем. Сташи закричала и рванулась вперед. Хотя уже чувствовала, знала, что бесполезно. Она ударилась локтями и коленями обо что-то твердое и открыла глаза.

— Тише, — услышала вампирка мягкий голос. — Сейчас все пройдет.

Сташи обнаружила себя сидящей на полу рядом с кроватью. На фиолетовом шелке покрывала вилась золотая виноградная плеть. Рядом на ткани извивалась столь же причудливая россыпь темных пятен. Увидев эти пятна, вампирка пришла в себя окончательно. Сташи посмотрела на свою грудь. Кола там уже не было. От него осталась только дыра в куртке. Куртка была испорчена безвозвратно — через дыру свободно прошел бы кулак стоявшего рядом с вампиркой эльфа. Свои темные волосы мужчина собирал в высокие иглы по обычаю Ежей.

Вампирке уже случалось видеть эльфов с такой прической, и взгляд Сташи задержался на мужчине по другой причине. Нечто подобное военной форме носили только партизаны из отряда принца Рингрина — они шили себе куртки из кусочков разноцветной замши, вроде тех, что носят охотники для того, чтобы стать незаметными в лесу. В остальных отрядах каждый одевался во что горазд. Но на высоком эльфе, стоявшем перед Сташи, была зеленая куртка с серебряным трилистником на плече и черные штаны. Вампирка узнала форму мандреченской дивизии Серебряных Медведей. Сташи поняла, что сошла с ума и терять ей, в принципе, больше нечего. Однако нападать на эльфа вампирке не хотелось.

Боль почти прошла. Только сильно зудела кожа между грудями — верный знак последнего этапа регенерации. Но Сташи чувствовала себя еще слишком слабой. Яд успел распространиться по телу, вампирку лихорадило. Если бы эльфы догадались вытащить кол раньше!

Но выхода не было.

Сташи, по-паучьи перебирая руками и ногами, попятилась к кровати. На всякий случай вампирка обнажила зубы. Эльф в форме Армии Мандры побледнел, но с места не сдвинулся. Сташи начала потихоньку стаскивать покрывало. Вампирка незаметно наматывала его на руку. Если бы удалось набросить покрывало на противника, когда он кинется на нее…

— Морана, скажи ей, — пробормотал Еж хрипло.

Теперь вампирка заметила, что они с партизаном в комнате не одни. Из-за плеча Ежа в мандреченской форме выглянула эльфка в красной куртке. Судя по скрученным в иглы волосам — тоже партизанка. За столом сидел еще один эльф. Он был чудовищно худым. Кожа у него изрезана морщинами, словно эльфу было лет шестьсот, но вампирка догадалась, что дело совсем не в возрасте. Эльфа словно мумифицировали заживо. С гастрономической точки зрения он не представлял никакого интереса. Эльф понимающе хмыкнул — он верно истолковал взгляд вампирки. Сташи смутилась и перевела глаза на стол. Там лежал огромный нож-тесак, с которым впору на медведя ходить, и обломки кола.

Рядом с худым эльфом обнаружилась невысокая блондинка в сером платье. Ее аура показалась Сташи странной. Вампирка вчиталась в хитрое плетение энергетических каналов.

— Тебе не причинят вреда, успокойся, — сказала тем временем блондинка. — Как тебя зовут?

— Ты тоже вампирка? — спросила Сташи изумленно.

— Ну, почти, — отвечала та. — Я — суккуб.

Сташи раньше не доводилось встречать суккубов. Она слышала, что суккубы относятся к вампирам снисходительно, как к буйным младшим братьям. Сташи поняла, что здесь ей ничто не угрожает. После стольких неудач вытащить счастливый билет!

— Меня зовут Морана, я хозяйка таверны «На Старой Дороге», — продолжала суккуб. — Ты не могла бы убрать клыки? Тавартэр принес тебя сюда. Он не заслужил столь гастрономической улыбки, клянусь тебе

Сташи сейчас не смогла бы втянуть клыки. Вместо этого вампирка плотно сжала губы. Тавартэр заметно расслабился, да партизанка в красной куртке вздохнула облегченно. Только худой эльф, сидевший за столом, не обратил на это никакого внимания. Он смотрел перед собой пустым, бессмысленным взглядом и вдруг сжал в руках кол.

— Его пригвоздило, как бабочку, — сказал он хрустально звонким голосом. — К шкуре его дракона. И он отрубил себе…

Морана положила руку ему на плечо. Эльф посмотрел вокруг себя с искренним изумлением, словно пробуждаясь от кошмарного сна.

— Мы тебя оставим. Пока отдохни здесь, — обратилась Морана к Сташи. — Мне нужно идти к гостям. Вот ключ, можешь закрыться.

Суккуб положила на стол ключ с витой головкой.

— Хорр-рошо, — заикаясь от удивления, ответила Сташи.

И только когда дверь номера захлопнулась, вампирка поняла, что это все — правда, а не предсмертный бред. Сташи сняла куртку, стащила через голову разорванную блузку, сбросила штаны и повалилась на кровать.

* * *

Морана уговорила Энедику и ее партизан отоспаться днем в таверне, а вечером идти дальше. Уже светало, и командирша Ежей согласилась. Энедика не желала днем отираться в окрестностях Бьонгарда, потому что здесь частенько появлялись мандреченские патрули.

Суккуб ушла размещать гостей по номерам. В зале остались только Халлен с Энедикой. Тавартэр на прощание бросил на эльфа колючий, цепкий взгляд. Халлену этот взгляд доставил горькую радость. Эльфа недаром прозвали Халленом, то есть «верзилой», хотя он казался высоким только своим сородичам. Эльфы Фейре или даже мандречены сочли бы его мужчиной обычного среднего роста. А сероволосый и сероглазый Тавартэр был из нандор, и поэтому превосходил Халлена в росте почти на полголовы.

Энедике всегда нравились рослые мужчины.

Халлен познакомился с Энедикой во время штурма Мир Минаса. Тогда все Ежи Железного Леса впервые собрались в одном месте. Халлен помнил тот хищный восторг, который охватил их после победы. Они пировали на площадях, заваленных трупами людей и эльфов. И у какой-то стены, скользкой от крови и черной от гари, Халлен овладел Энедикой. После этого они не встречались. Но, судя по тому, как Энедика обрадовалась, увидев его сегодня, у эльфки сохранились о Халлене самые приятные воспоминания. Он же при мысли о том, что у Энедики сейчас нет любовника в отряде, испытал холодное отчаяние. Халлен больше не мог быть для Энедики ни инструментом для наслаждения, ни помощником, никем…

Еще сегодня ночью Халлен думал о смерти как о способе избавления от бесконечной муки, в которую превратилась жизнь. Увидев Энедику, эльф вспомнил, что его жизнь не всегда была такой.

Однако ни вернуть, ни исправить уже ничего было нельзя.

А вот поухаживать за Энедикой еще было можно. Тем более, что во время их стремительного романа Халлен не успел этого сделать.

Эльф сходил на кухню и взял с печи теплый чайник взамен опустошенного Ежами. Когда он вернулся, Энедика задумчиво теребила бахрому на скатерти. Рядом с ней на лавке спала горгулья. Ее звали Газдрубала. Горгулья всегда нервничала, когда в дом заходили незнакомые ей гости. Газдрубала тогда усаживалась рядом и крайне недоверчиво наблюдала за их поведением. Аппетита это гостям не добавляло. Но память на лица у горгульи была отличная, так что подобную процедуру приходилось вытерпеть всего один раз. Пока Ежи уминали завтрак, Газдрубала успела убедиться в их мирных намерениях и заснула, утомленная.

Халлен наполнил чашку Энедики, придвинул ее к эльфке.

— Благодарствую, — ответила она.

— Пирожок возьми, — сказал Халлен.

Эльфка взяла сиротливо лежавший на огромном блюде последний пирог. Им оказалась витушка с маком и изюмом. Халлен увидел, что эльфка собирается разломить витушку пополам, и сказал:

— Не надо, Энедика. Я не голоден.

— Что-то непохоже, — ответила эльфка, покосившись на него. — Ты выглядишь так, как будто сейчас год Без Лета…

Так называли особенно холодный год, случившийся лет двести назад. Еще его называли годом Железной Стужи. Тогда земля промерзла так, что на ней ничего не уродилось. Темным эльфам приходилось есть размоченную березовую кору, печь хлеб из лебеды и заниматься прочими кулинарными изысками, вроде супа из крапивы.

Халлен выставил на стол прихваченную в кухне миску с пирогами, чтобы убедить Энедику.

— Откуда ты здесь? — спросил он, чтобы сменить тему.

— За две недели до Мидаёте я вспомнила, что уже сто лет не была в Бьонгарде, — ответила эльфка с набитым ртом. — И мне захотелось на карнавал… ах, Халлен, я уже сто лет не надевала шелкового платья! Но тебе этого не понять. Риск не такой уж большой. Последние полгода мандречены не проводят войсковых операций. Зато я услышала, как смеется Тавартэр — он встретил в Бьонгарде своих родичей…

— Да, говорили, что Армия Мандры скоро покинет Железный Лес, — кивнул Халлен.

Он не желал углубляться в разговор о Тавартэре. Но необходимо было признать, что Тавартэру очень повезло. Нандор жили на самом северо-западе Железного Леса, на берегу залива Полумесяца. Они вели крайне замкнутый образ жизни. Нандор крайне редко можно было увидеть где-нибудь еще, кроме дельты Гламранта. В отряде принца Рингрина был один парень из нандор — всего один.

— Мы тоже приехали на карнавал, — продолжил Халлен. — Рингрин с ребятами двинулись к Морранту, как только узнали, что случилось в Куле. Хотелось бы знать, какой ублюдок на это подписался…

Энедика ахнула и выпустила пирожок.

— Они к вам тоже приходили? — спросила эльфка.

Халлен сначала не понял:

— Кто?

— Такой, с бородавкой? — пояснила Энедика.

— Да, — кивнул Халлен. — Я был с Рином на переговорах. Принц отказался. Сказал, что мы партизаны, а не наемники. Значит, они обращались и к тебе?

Эльфка кивнула.

— Я их тоже послала, хотя не умею говорить так красиво, как Рин, — произнесла Энедика. — А ты почему здесь?

— Загулял, — ответил Халлен.

— Я своих тоже неделю собирала по кабакам, — понимающе кивнула Энедика.

Эльфка наморщилась и добавила:

— Это ужасно, мы стали пить, как мандречены… И все из-за войны. Хочется расслабиться, отрешиться от всего — и из-за этого мы потихоньку превращаемся в нацию алкоголиков.

«И лислореров», подумал Халлен, но вслух вместо этого сказал:

— Утром сегодня собирался идти догонять. Тропы-то я знаю.

— Пойдем с нами, — сказала Энедика.

Они и правда могли пройти часть пути вместе. Отряд Энедики контролировал восточные подступы к Ежовскому краю. Рингрин и его ребята охраняли юг Железного Леса.

— А пойдем, — ответил Халлен. — Мне совершенно все равно, с кем вместе стрелять по мандреченам, лишь бы лук не рассыхался от простоя…

Эльфка улыбнулась.

— Можно спросить тебя еще кое о чем? — осведомился Халлен. — Почему ты подобрала вампирку? Вряд ли бы Морана узнала, что это вы проходили мимо сегодня ночью.

— Костюм этой девушке шил тот же портной, что и мне, — ответила Энедика.

Она наклонилась к эльфу и продолжала свистящим шепотом:

— Старый Инглер — кожемяка… И когда я увидела ее там, на дороге, мне вдруг показалось, что если я сейчас не помогу ей, то умру так же, как она — в этом же костюме, с разорванной грудью. И никто, никто не поможет мне. Все равнодушно пройдут мимо.

Энедика смотрела на Халлена сверху вниз глазами, полными слез. Но как бы эльфка ни была напугана видением, о котором рассказывала, думала она сейчас совсем о другом.

«Что ты скажешь, если поймешь, почему я так быстро узнала тебя сегодня?

Ведь мы не виделись три года. И почти два года из них я смотрела в такие же глаза, как твои, только на очень маленьком личике… Ты был не самым лучшим из моих любовников, Халлен. Но ты подарил мне то, чего не смог никто другой. Самой высшей радостью, которую я испытывала в жизни, я обязана тебе. И это совсем не безумный трах у крепостной стены, когда я разодрала себе всю задницу. Вы, мужчины, такие непредсказуемые существа. Тавартэр может рассердиться. Ты можешь потребовать права на ребенка. Я скажу тебе перед тем, когда мы расстанемся. Я хочу довести отряд до заимки. Мне совсем ни к чему в команде два петуха, расфуфыривающие хвосты друг перед другом».

Как бы слаб ни был Халлен, от близости женского тела кровь ударила ему в голову… и еще кое-куда. Женщины последнее время интересовали его все меньше и меньше. Он наблюдал за смертью собственного темперамента с отстраненным любопытством наблюдателя. Но когда Энедика прижалась к нему, оказалось, что это просто были не те женщины.

Халлен не знал, как ответить ей. Но уж ни в коем случае не теми словами, которые первыми пришли на язык:

«Не только Морана, оказывается, обладает даром предвидения.

Да, Энедика. Ты спасла себя, когда помогла вампирке.

Я даже знаю, на чью жизнь будет обменяна твоя. Я с радостью погибну за тебя.

И не потому, что люблю. Хотя и это тоже. Просто мне пришла пора умереть.

О Мелькор, я счастлив умереть за ту, в чьих глазах я навсегда останусь великолепным Халленом. Халленом — ликующим с руками по локоть в крови, Халленом — убийцей мандречен.

Тот Халлен теперь превратился в кожаный мешок с костями, но тебе совсем необязательно знать об этом…».

Халлен сказал:

— Мне тоже иногда видится… разное. Не принимай близко к сердцу.

Он усмехнулся и добавил:

— Надо принять закон, запрещающий воевать больше ста лет подряд. Иначе к тому дню, когда война закончится, в Железном Лесу не останется ни одного эльфа в здравом уме.

— Надо бы, — согласилась Энедика. — Но кто сможет принять закон, которому подчинятся Ежи? Разве что Рингрин.

— Да. Принц уже размышляет над этим, — сообщил Халлен и налил себе чаю.

* * *

Кроме ведьм, обоз сопровождали еще с десяток экенских наемников. Их главной ударной силой было трое Танцоров Смерти, которые по праву считались одними из самых могучих воинов в подлунном мире. Всего караван состоял из пяти тяжело груженых фургонов с полотняным тентом. В больших обозах для охранников обычно выделялась отдельная подвода, но в этот раз сделали иначе. Ведьмы и экены были размещены прямо при грузе, который они должны были защищать. В первом фургоне ехали экенские наемники. Во втором разместился начальник конвоя — капитан Иоахим Арга. На правах руководителя, он занимал весь фургон один. Третий фургон отвели темным эльфам — проводникам. Их звали Ринке, Лайруксал и Вилли. Старшим из них был Ринке. В четвертом фургоне устроились Карина со Светланой, а в последнем — остальные девять ведьм крыла «Змей». Всего ведьм было одиннадцать, и вместе они составляли так называемое малое крыло — в отличие от полного, в котором всегда было тринадцать небесных воительниц.

В фургонах было очень тесно. Почти все внутреннее пространство занимали ящики и тюки с чем-то очень твердым. Все они были опломбированы императорской печатью. Карина радовалось, что в подводах придется только спать. Если бы ее ведьмы были вынуждены проводить много времени в столь малом замкнутом пространстве, дело очень скоро дошло бы до смертоубийства.

Миссия каравана была секретной, и Келенборост покинули затемно, чтобы не привлекать лишнего внимания. Первой повозкой правил сидх из проводников. Когда оси фургона тоненько заскрипели, Крюк растолкал Гёсу, а сам вместе с остальными остался дрыхнуть в тепле. Гёса выпрыгнул на дорогу, поежился от утреннего холода и проснулся окончательно.

— Затяни клапан, комары налетят, — напутствовал его Крюк сквозь многоголосый храп.

Гёса затянул шнуровку и двинулся в обход фургона. Тот ехал медленно, и обогнать его не составило никакого труда. Гёса вскарабкался на свое место рядом с возницей. Благодаря сидхам удалось избежать превращения каравана в расцвеченную факелами процессию. Темные эльфы видели ночью ничуть не хуже, чем днем, благодаря своим вертикальным, как у кошек, зрачкам. Гёса завернулся в плащ и задремал. В высоте зашумели ветви деревьев. Экен понял, что обоз вступил в Лихой Лес. Наемник решил все-таки досмотреть грубо прерванный сон, и ему это удалось. Гёса вернулся в объятия благосклонной и нежной гурии. Когда загомонили птицы, экен душевно распрощался с гурией и открыл глаза. На караван пока никто не нападал. Но в любой момент мог явиться начальник экспедиции и проверить несение службы.

Тьма таяла, сменялась серыми сумерками, прозрачными и таинственными. Гёса покосился на спутника. Стало достаточно светло, чтобы наемник мог рассмотреть проводника. Он оказался совсем не похож на высоких светловолосых богатырей — северных сидхов, с которыми экен сталкивался в узких пограничных ущельях М’Калии. Этот сидх был примерно одного роста с Гёсой, но более изящного телосложения. Ледяные эльфы носили волосы до плеч, впору косы заплетать. А многие и заплетали над ушами тоненькие косички, как бабы. Проводник был пострижен коротко, но неровно — более длинные пряди торчали из его прически во все стороны. Гёса хмыкнул. Партизан Лихого Леса называли Ежами за то, что они склеивали волосы в длинные, тонкие иглы. Возница сменил лук Ежа на нелегкую службу проводника совсем недавно, его волосы еще не успели отрасти. Это окончательно расположило к нему Гёсу. Экен участвовал и в битве за Долину Роз, и в Порисском прорыве. На счету Гёсы скорее всего было не меньше мандречен, чем у проводника.

— Фи ди эрвайзих хир? — тихо спросил сидх.

— Чего? — буркнул Гёса.

— Извини. Я подумал, что ты из нандор, — перешел на мандречь проводник. — Как тебя зовут?

— Нет, я из Баррии, — ответил наемник. — Это кантон Экны в Драконьих горах. А кличут меня Гёсой.

Сидх улыбнулся, показал зубы без клыков.

— Ринке, — представился он. — А нандор — это имя одного из наших племен, а не название местности. Ты не похож на мандречена, поэтому я и спросил.

— Ночью все кошки серы, — пожал плечами Гёса.

Мощные дубы сменились нежными березками. Лучи солнца были не в силах пробить узорную крышу листвы дубов, но тут они немедленно выскочили просеку и осыпали проезжих теплыми поцелуями. Гёса глянул на березки, наморщился. Черно-белые полоски на стволах живо напомнили ему арестантские робы

— Ты жил в Драконьих горах, — сказал Ринке. — А у вас там драконы есть?

— Есть, — сказал Гёса. — И химмельриттеры на гросайдечах тоже заглядывают.

— К нам тоже залетали как-то раз, — заметил сидх.

— Зачем это? — удивился Гёса. — У вас тоже драконы водятся?

Разрушитель Игнат создал гросайдечей для того, чтобы патрулировать границы Драконьей Пустоши и избавить Боремию от набегов драконов.

— У нас — нет, — недобро усмехнулся проводник. — А вот в Мандре водились. Ваш бывший император, Черное Пламя, послал химмельриттеров сжечь наш лес. Лет десять тому назад это случилось.

— И что? — с интересом спросил Гёса.

Хотя он уже догадывался, что. Дракон был изгнан примерно в то же время. И говорили, что к этому делу приложили руку не только люди, но и сидхи.

— Видишь дорогу? — Ринке махнул рукой налево.

Наемник увидел узкую просеку. Она отходила от основной дороги и круто сворачивала в лес. Экен подумал, что гросайдечи, должно быть, были в Лихом Лесу зимой. Сейчас даже самая маленькая огненная ящерица не смогла бы протиснуться между пышными кронами.

— Здесь они все и остались — и химмельриттеры, и гросайдечи, — сообщил проводник. — Мертвые, в ловчей яме.

— А я и не знал об этом, — усмехнулся Гёса.

Экен покосился на Ринке и добавил:

— Черное Пламя мертв, но Искандер не отменил его указа о присоединении Лихого Леса к Мандре. Твои родичи режут мандреченских солдат и вообще кого попало, а ты помогаешь врагам… Почему?

— У нас нет смертной казни. Того, чьи преступления особенно впечатляют родичей, изгоняют из леса, — спокойно ответил Ринке. — Я больше не могу жить в Айзернвальде.

— Ты опять забыл, — перебил его Гёса. — Я не знаю вашего языка.

— Так мы называем нашу страну. Если перевести на мандречь, получится «Железный Лес».

— Железный? — переспросил экен. — Не «ужасный» разве?

— Да, тэлери называют наш лес Эрин Лагален, что означает Лес Великого Страха, — согласился Ринке. — А мандречены перевели это как «Лихой Лес». Но на самом деле наш лес — Железный.

— Почему вы так назвали его? — удивился Гёса.

Ринке пожал плечами:

— Просто так называется, и все. Так вот, я больше не могу жить в Железном Лесу.

Эльф вытянул лошадку вожжами, криво улыбнулся и закончил:

— Но и без него тоже не могу.

* * *

С середины вересеня яд пауков терял свою смертельную силу. Гоблины исчезали, забивались в свои подземные норы. Орки становились вялыми. Всех тварей Лихолесья охватывало тягостное оцепенение, предвестник мертвого зимнего сна. Когда крылу «Змей» предложили сопровождать караван, Карина задумалась, а почему обоз идет в Бьонгард не зимой, а в разгар лета, на пике активности чудовищ. Капитан Арга, старший по обозу, объяснил ведьме, что зимой в Лихолесье дорог нет. Еще десять лет назад можно было добраться из Келенборноста в Бьонгард по санному пути. Но теперь старая эльфийская тропа, которой пользовались для этого, пришла в совершенно ужасное состояние.

Старшая крыла «Змей» взяла с собой в первую разведку звеньевых — Зарину и Марину. Остальные ведьмы плыли в воздухе над караваном. Карину поразил густой, насыщенный запахами воздух. Ведьма уже и забыла эту смесь ароматов подорожника, ромашки, звездочной травы и мокрого дерева, хотя родилась и выросла в станице среди лесов Нудайдола. На миг мандреченке показалось, что она снова гуляет в окрестностях Пламенной в поисках трав, которые приказала ей собрать наставница, старая станичная ведьма Кертель. Карина жадно втянула воздух носом. Она уловила особый оттенок в дыхании Лихого Леса, странный и даже неприятный, и наваждение исчезло. Ведьма смотрела на лес — и Лес смотрел на чужаков под своими сводами.

Но враждебно ли?

Карина прикрыла глаза, расслабилась и попыталась уловить ауру места. В Горной Школе это называлось «ментальным сканированием» и позволяло обнаружить присутствие противника раньше, чем он оказывался в зоне видимости.

Полосатые спинки крохотных кабанчиков, таких и милых и смешных — и их мамаша, жуткая, как крепостной таран.

Лилии, бледные, как лицо покойника, мерно покачиваются на черной поверхности болот.

Железо, много ржавого железа…

Ведьма нахмурилась. В северной части леса жили только темные эльфы. Но авари не занимались кузнечным ремеслом. На северо-востоке Лихолесья, в горах Эммин-ну-Фуин, находились принадлежавшие гномам рудники. Они могли спроецировать этот образ. Но Карина знала свои способности и сомневалась, что может достать так далеко. Ведьма попробовала еще раз.

Спутанные ветви плакучей ивы.

Кряжистый, развесистый дуб.

Такие же развесистые рога лося.

Старый флюгер, помятый и ржавый, крутится под порывами ветра и немилосердно скрипит при этом…

Красные гроздья рябины, горькие до тех пор, пока их не ударит первым морозом. Красные, как капли крови, плоды тиса — и голая, мертвая земля у подножия дерева.

Цепь, огромная, чудовищная, ржавая цепь. Она тянется прямо из сердца леса, отравляет его…

Карина тряхнула головой. Ветви дубов сплелись над дорогой, превратив ее в тоннель с зелеными бархатными стенами.

«Ты думай о том, как ты воевать будешь», раздался в голове Карины насмешливый, скрипучий голос. Он до чрезвычайности напоминал голос ее наставницы Кертель. — «А о чужих цепях еще будет время позаботиться».

Проход над тропой являлся туннелем, в которых, как известно, воздушный бой особенно сложен. Однако крыло «Змей» состояло из опытных ветеранш. Карина не сомневалась, что они доведут обоз до Бьонгарда в целости и сохранности.

И все же назвать дорогу, по которой двигался караван «тропой» у Карины не поворачивался язык. Здесь могли пройти два фургона в ряд. И по бокам осталось бы еще достаточно места для всадника. Арга солгал. Было совершенно очевидно, что дорогой можно было воспользоваться и зимой. Карина не знала, что за груз они сопровождают. Размер оплаты не располагал к любопытству. Но старшая крыла уже все поняла. Крыло «Змей» находилось в Куле, когда сгорел Приморский квартал. Злополучную надпись на императорском дворце Карина успела увидеть своими глазами, прежде чем ее стерли.

«Надо будет в Бьонгарде подзадержаться», решила Карина.

Малые крылья, к которым относилось и «Змей», создавались для дерзких вылазок и штурмов. Последние три года, как закончилась война, ведьмам приходилось охранять караваны и участвовать в карнавалах. Можно было сказать, что караван везет в Бьонгард петарды и шутихи к скорому торжеству.

И ведьмы никогда не отказывались поучаствовать в празднике.

— Снижаемся, — скомандовала Карина звеньевым. — Осмотр на месте.

Ведьмы спикировали. Старшая крыла перегнулась с метлы и потрогала дорогу. Она была вымощена каким-то черным материалом, очень гладким, плотным и ровным. Ни одного стыка Карина не заметила.

— Рассказывают, раньше тропа ползла сама собой, подобно гигантской змее, — фыркнула Зарина. — Надо было лишь встать на нее… Сказочники эти сидхи, каких еще поискать!

— Это не сказка, — возразила Марина. — Помнишь, нас из Мир Минаса везли в урочище Плакун?

— Марина, у меня была пробита голова — что я могу помнить? — усмехнулась экенка.

— А, ну да, это же мы вас с Ириной тогда и везли, — сообразила Марина. — Мы шли по Старому Тракту. И он двигался, именно так, как ты говоришь — полз потихоньку, как большая змея. Но сейчас, говорят, и Старый Тракт остановился.

Зарина недоверчиво покачала головой.

— Возвращаемся, — сказала Карина. — Марина, ты на дежурство за четвертым фургоном. Мы с Зариной останемся во главе каравана.

* * *

Крюка разбудили голоса. Через раскрытый полотняный клапан в задней стенке фургона заглядывало солнце. Экен узнал голос Гёсы, которому отвечали два женских. Крюк решил, что пора сменить напарника. Наемник нащупал меч рядом с собой, пристегнул ножны к поясу. Экен высунулся из фургона и нос к носу столкнулся с ведьмочкой. Волосы у нее были цвета пепла. Ведьма следовала за повозкой на уровне двух-трех аршин над дорогой, почти впритык к заднему борту повозки. Небесная воительница разложила между рогами метлы косметику и красилась, держа в руке крохотное зеркальце. В тот момент, когда взлохмаченная голова Крюка появилась из фургона, ведьма подводила левый глаз. Увидев экена, она вздрогнула от неожиданности. Жирная черная черта пошла через щеку к носу.

— Что же вы, госпожа боевая ведьма, не держите дистанцию, — сказал Крюк весело. — Если бы фургон остановился, вы бы влетели прямо ко мне в спальню.

— Размечтался, — усмехнулась ведьма. — Вы, экены, ведь даже целоваться не умеете.

— Не «не умеете», а «нельзя», — поправил ее Крюк. — Да, есть такая тура в Соране.

Ведьма облизала палец и стала стирать черную полосу с лица. С первого раза небесной воительнице это не удалось. Она снова приоткрыла рот, чтобы смочить палец.

— Разрешите мне? — сказал Крюк.

Ведьма усмехнулась и кивнула. Экен взял ее за руку и начал медленно облизывать пальчик. Он остановился, только когда добрался языком до запястья.

— А как же тура? — севшим голосом осведомилась ведьма.

— Ну… на каждое мое движение языком приходится по два неверных, от которых я очистил землю, — ответил Крюк. — Не считая сидхов. Я думаю, Баррах мне это зачтет.

Ведьма усмехнулась:

— Сабрина.

— Яндар, — представился экен.

— Подержи пожалуйста зеркало, Яндар.

— Друзья зовут меня Крюком. Я могу подержать твое зеркальце, — ответил экен. — Но не будет ли тебе удобнее в фургоне? Там есть место, где расположиться.

Он приглашающим жестом откинул клапан. Ведьма чуть приподняла метлу и влетела в фургон.

* * *

Марина полетела в конец обоза. Карина и Зарина снизились и зависли по сторонам от первого фургона. Метлы, разгоряченные полетом, рвались вперед. Хозяйки успокоили их легкими касаниями и заставили приноровиться к неторопливой поступи лошадей. На козлах сидели двое — мужчина с хищным экенским носом и сидх-проводник. Сидх правил. Экен шутливо отдал честь и сказал:

— Гёса, Танцор Смерти.

«Подходящее имя», подумала Зарина одобрительно.

«Гёссан» на экенском означало «поющая сталь». И Гёса смотрел на ведьму во все глаза. По приказу Арги ведьмы сменили свою обычную голубую летную форму на желто-зеленую, чтобы стать незаметными в лесу. Зарина дополнила ансамбль тем, что вплела в шлем-косу зеленые нити и украсила прическу желтыми бусинами. Но густых черных бровей и горбатого носа, как две капли воды похожего на нос экена, ведьма спрятать не могла. Да и не собиралась.

— За просмотр, между прочим, деньги платят, — сказала Зарина по-экенски.

Гёса усмехнулся:

— Да, столько я еще не заработал, — и отвел взгляд.

— А вас как величать, прекрасные воительницы? — спросил сидх.

Ведьмы представились.

— Ринке, — сообщил проводник.

Карина навидалась и мертвых, и живых ледяных эльфов на своем веку, но темного эльфа видела впервые. И он, пожалуй, нравился ведьме. В манере Ринке одеваться не было сводящего скулы франтовства, которое так раздражало мандречен в ледяных эльфах. Как гласила издевательская поговорка, «без маникюра сидх не воин». Куртка проводника из красных, зеленых, желтых и коричневых кусочков замши удачно имитировала разноцветное летнее платье Лихого Леса. Ледяные эльфы часто ходили в бой с драгоценными ожерельями на шее и перстнями на всех пальцах рук. Карина, как опытный мародер, находила этот обычай весьма полезным. Но на Ринке из украшений был только серебряный браслет с хрустальной вставкой на левом запястье.

Гёса глянул на дорогу. Поперек нее лежало серо-зеленое бревно высотой под брюхо лошади. Поваленный ствол намертво перегородил путь. Но была и странность, которая сразу бросилась в глаза экену.

Ствол был абсолютно голым, без веток и листьев.

— Смотрите! — воскликнул Гёса.

Ринке натянул поводья, останавливая фургон.

«Засада!», мелькнуло у Зарины.

«Надо же, не успели на два перестрела от Келенборноста отъехать», чувствуя привычный холодок, подумала Карина. — «И вот они, Ежи…».

Гёса уже вытаскивал за меч. Но Ринке прижал руку наемника своей. Ринке смотрел на свой браслет и хмурился. Гёсе показалось, что бревно чуть шевельнулось. Экен присмотрелся и понял, что так оно и есть. Зеленые зигзаги на стволе медленно смещались от правой стороны дороги к левой.

— Что это? — вполголоса спросил Гёса.

— Наверно, у братишек ужик из террариума сбежал, — тихо ответил Ринке.

Но на этот раз никто не смеялся. Ведьмы смотрели на огромную змею, как завороженные.

«У него ведь шкура толстенная небось, как у дракона», лихорадочно соображала Карина. — «Из пращи не пробьешь…».

Другого оружия старшей крыла не полагалось. Во время штурмов Карина не высаживалась на стены, а поддерживала своих ведьм сверху, сбрасывая бомбы. Из-за необходимости поднимать в воздух тяжелую корзину с бомбами метла старшей крыла была другой породы. Более мощная, но и более неповоротливая.

«Да и от меча Заринкиного мало проку будет», мелькало у Карины. — «Огненный шар только если бросить…».

Ринке в этот момент попробовал связаться с мандреченкой мысленно и убедился, что ведьма глуха к телепатии, как оглобля. Сидх положил руку на плечо старшей крыла — мандреченка летела совсем рядом с повозкой. Карина сердито-недоуменно посмотрела на проводника. Ринке жестом показал, чтобы она наклонилась к нему, что ведьма и сделала. Эльф ощутил терпкий аромат ее духов.

— Лети назад, — прошептал Ринке ей в ухо. — Передай, что все должны остановиться и молчать!

Ринке отпустил ведьму. Карина поднялась над крышей фургона и поманила Зарину за собой.

* * *

Мандреченская мудрость гласила: «Сколько волка не корми, он все в лес смотрит». В Боремии она звучала так: «Оборотень не живет в доме». Начальник каравана, Иоахим Арга, был родом из Боремии, и при размещении подчиненных по фургонам помнил эту пословицу. Проводники оказались между самим Аргой и старшей крыла «Змей», в самой середине каравана. Темным эльфам сложно было бы улизнуть незамеченными, даже если бы они этого захотели.

Вилли проснулся от толчка и понял, что обоз почему-то остановился.

— Тебе пора на смену, — сказал Лайруксал.

— А почему не тебе? — угрюмо спросил Вилли.

— Мне сейчас там нечего делать. Вот если тролли появятся, или пауки… Вы ж не знаете, как с ними обращаться, — ответил Лайруксал.

Он демонстративно зевнул и отвернулся к стене.

Вилли поднялся, прижал его коленом к лежанке. Лайруксал захрипел и задергался. Вилли схватил его за волосы на затылке и потянул на себя.

— Ты, друидский выкормыш, — произнес Вилли тихо. — Я вижу, ты не понимаешь, кто ты здесь и зачем. Объясняю. Я дрался с мандреченами и тролльчатину ел, пока ты в сытости и тепле друидским штучкам учился. Но зря ты думаешь, что теперь поедешь на нас с Рином, как блоха на собаке. И дежурить будешь, и миски мыть… Ясно?

Лайруксал мученически закатил глаза. Вилли отпустил его. Лайруксал перевернулся лицом к нему, потирая грудь.

— Вы столько дрались с мандреченами, что стали похожи на них, — с трудом переводя дыхание, сказал Лайруксал. — Только мы сохранили истинный дух темных эльфов! Миски мыть — это в Армии Мандры дедовщиной называется.

Вилли смог бы достойно отвтеить на эти детские вопли. Он уже замахнулся, но услышал телепатемму пролетавшей над фургоном ведьмы:

«Проводник просит всех заткнуться и помолчать!»

Вилли сообразил, что Лайруксал завопит в голос, если он ударит его. Бывший партизан опустил руку.

— Что за… — пробормотал он.

Позабыв про Лайруксала, Вилли накинул куртку, расстегнул клапан на выходе из фургона и спрыгнул на дорогу.

Лайруксал проводил его взглядом затравленного хорька.

* * *

Вилли едва успел вывернуться из-под копыт черного сюркистанского жеребца — это Арга бешеным галопом промчался в начало каравана. Судя по всему, капитан даже не заметил, что чуть не затоптал одного из проводников. Над головой Вилли прошуршали плащи. Две тени будто бы огромных летучих мышей легли на дорогу. Эльф проводил боевых ведьм взглядом. Они, наоборот, летели в хвост колонны. Вилли торопливым шагом двинулся к голове обоза. Бывший партизан привычно слушал лес и щурился, когда на лицо ему падали солнечные лучи.

* * *

Причина остановки каравана могла быть только одна. Арга, замыкавший процессию, пришпорил своего жеребца. Капитан был уже около второго фургона, но знакомого лязга мечей пока не слышал. Не мелькали и огненные шары, которыми боевыми ведьмы обычно забрасывали атакующих. Наоборот, две ведьмы промчались в конец каравана быстрее, чем Арга успел их окликнуть. Из фургона, мимо которого проезжал капитан, высунулась рыжая ведьма. Ее разбудила резкая остановка.

Ведьма показала себя истинной воительницей — она бросилась выяснять, в чем дело, не теряя времени на такие мелочи, как поиск одежды. Заметив капитана, ведьма отсалютовала ему мечом. Круглые груди, позолоченные солнцем, подпрыгнули от резкого движения. Заметив взгляд Арги, ведьма кокетливо прикрыла их свободной рукой. Капитан увидел чудовищные скобки шрама на предплечье. Арга осадил жеребца.

— Что случилось? — спросил он.

Рыжая ведьма пожала плечами. Капитан отвел глаза.

— Бревно поперек дороги, — сообщила подлетевшая ведьма. — Или огромная змея, Зарина передавала нечетко. Сидх-проводник потребовал, чтобы мы остановились и соблюдали тишину.

Арга послал жеребца вперед. Но сейчас он предпочел ехать шагом.

Галоп лошади и эрекция всадника — вещи трудно совместимые.

* * *

Арга подоспел через минуту после того, как огромный хвост втянулся в заросли.

— Почему остановились? — спросил капитан, окинув быстрым взглядом пустую дорогу.

Ринке перевел взгляд с еще колыхающихся кустов на начальника:

— Пропускаем шнейка, господин Арга.

Капитан оглянулся по сторонам:

— И где же он?

Сидх махнул рукой на кусты:

— Уполз, господин капитан.

— Можно продолжать движение?

Ринке кивнул и хлестнул вожжами по крупу. Фургон стронулся с места. Капитан ехал рядом.

— На что похожа эта тварь? — спросил Арга.

— На огромную змею, господин капитан, — ответил Гёса.

Арга покачал головой.

— Вы же обещали… — начал он, обращаясь к Ринке.

— Обещал, — сказал Ринке необычайно серьезно. — Я обещал, что доведу обоз до Бьонгарда, и вы не увидите ни одного тролля, если будете слушаться меня и других проводников. И троллей мы пока не встречаем. Но лес — это лес, господин капитан. Здесь всякое может быть. Кстати, вечером я хотел объяснить всем правила поведения в лесу.

— Я помню, — ответил капитан. — Можете сделать это после ужина.

На дорогу легли две тени — это вернулись Карина с Зариной.

— Но кое с чем я до вечера ждать не могу, — сказал Ринке, заметив их. — Я вас очень прошу больше не летать в разведку, госпожи ведьмы.

Карина озадаченно посмотрела на капитана. Арга угрюмо кивнул.

— Хорошо, — пробормотала мандреченка.

Дорога из светлого березняка вошла в угрюмый ельник. Из-за фургона появился взъерошенный со сна сидх — второй из проводников.

— Это Вилли, — представил его Ринке. — Слушайтесь его, как меня.

Вилли забрался на козлы и взялся за поводья. Ринке слез с подводы и направился в конец обоза.

— Пойду-ка и я своего напарника разбужу, — сказал Гёса и последовал за сидхом. — Хватит Крюку дрыхнуть…

Гёса и Ринке двинулись вдоль фургона. Железные обручи, на которые был натянут тент, распирали полотно подобно ребрам. Из-за этого повозку казалась похожей на неизвестное, но очень исхудавшее животное.

* * *

На пол фургона упала полоса света. Лайруксал зажмурился и пробурчал:

— Аккуратнее. Некоторые здесь спят. Чего и тебе советуют.

Но Ринке не стал ложиться. Он вытащил из-под тюков с грузом свой походный мешок. Эльф пристроился на ближайшем сундуке. Ринке достал из своего мешка записную книжку в черном кожаном переплете и эльфийское стило. Изящный инструмент был мечтой любого школьника — он не оставлял клякс даже в самых неумелых руках и не нуждался в чернилах. Пристроив книжицу на колене, Ринке черкнул пару строк и глубоко задумался. Лайруксал наблюдал за ним сквозь ресницы.

— Стихи о прекрасной ведьме? — осведомился Лайруксал. — Помни, что к слову «любовь» в мандречи есть только одна рифма — «кровь».

— Я не силен в комбинировании ударных и безударных слогов, никогда этим не занимался и вряд ли займусь, — отмахнулся Ринке. — Но все комбинации графиков движения на дороге помню наизусть. Мы сейчас чуть не наехали на шнейка. Я записал время и дату его появления, только и всего.

Лайруксал резко сел. Одеяло свалилось на дощатый пол фургона.

— Надеюсь, вы не прикончили его? — воскликнул сидх.

— Успокойся, конечно же нет. Почему он здесь? — задумчиво спросил Ринке. — Так далеко от холмов… Они ведь никогда из них не выходят!

— Он ведь живой, наш лес, — сказал Лайруксал. — Зря вы относитесь к его обитателям как к механическим куклам, каждая из которых двигается по строго заданной траектории в назначенное время.

— Помолчи, друид, — поморщился Ринке. — Я эти песни уже слышал много раз. Если бы не таблицы графиков, по Железному Лесу сейчас ходили бы только эти механические куклы. А графики, позволь тебе напомнить, написаны кровью. Моих и твоих родичей.

Лайруксал поджал губы. Ринке закрыл записную книжку, убрал ее в мешок. Затем растянулся на тюке, сунул под голову мешок и заворочался.

— Кто бы мог подумать, что спать на золоте вовсе не так уж приятно, — со смешком сказал Ринке. — Лайруксал, дай одеяло.

Друид молча подал ему одеяло. В центре дешевая шерсть была обезображена выцветшим штампом Армии Мандры. Ринке расправил одеяло, натянул его на себя и закрыл глаза.

Мерно стучали колеса. По полотняному верху фургона плыла причудливая сеть теней.

— И как ты себе объясняешь появление здесь шнейка? — спросил друид.

— Или начался новый цикл, что вряд ли, — ответил Ринке, не открывая глаз. — Все возможные циклы давно изучены… Или Черный Камень сошел с ума от старости. Это как раз что более вероятно. Ему ведь больше восьми веков.

— Я вижу, тебя пугает подобное предположение, — нервно усмехнулся Лайруксал.

Ринке глянул на друида в упор:

— А тебя — нет?

* * *

Гёса поворошил палкой в костре. К зеленому мосту ветвей над головами путешественников взметнулся сноп искр. Экен покосился на сидевшего напротив Ринке и спросил:

— Можно так? Не набегут тролли?

Сидх заулыбался и отрицательно покачал головой.

После ужина Арга сказал, что сейчас Ринке объяснит всем правила поведения в лесу. Правил оказалось немного: не отходить от каравана. Ни вперед, в разведку, ни назад. С дороги сходить только вместе с проводниками. И, наконец, не шуметь. Гёса еще тогда сказал, что поход очень напоминает ему перегон по этапу, путешествие при движущейся тюрьме.

После ужина охрана каравана разошлась. Кто на посты, кто отдыхать, кто набираться сил перед ночным дежурством. У костра кроме Ринке и Гёсы остались только Карина с Зариной. Карина сидела на походном матерчатом стульчике, который прошел с хозяйкой всю гражданскую войну. Ринке лежал на земле рядом с мандреченкой. Сидх завернулся в плащ, и курил трубку. Гёса с Зариной расположились с другой стороны костра и пекли в углях картошку.

Ринке обратился к Карине:

— Мы сегодня очень рано остановились. Вы найдете, чем занять своих ведьм, госпожа старшая крыла?

— Давай оставим «господ» и «сударей», — предложила мандреченка. — Нам два месяца хлебать кашу из общего котла. Карина — этого будет достаточно. Договорились, Ринке?

Проводник кивнул.

— А насчет занятий вечером… Ты хочешь что-то предложить? — спросила Карина.

— Пока еще не стемнело, твои ведьмы могут сходить за черникой, — ответил сидх. — А Вилли поохранял бы их.

— Черника — это хорошо, — заметила Зарина. — Можно будет сделать взвар.

— Давай завтра, — обратилась Карина к Ринке. — Сегодня девочки подгоняют форму. Нам выдали новую. Ее всегда надо немного ушить, чтобы она сидела по фигуре.

— Завтра так завтра, — согласился Ринке.

— Слушай, а я вот что заметил, — сказал Гёса, обращаясь к сидху. — Вдоль дороги столбики натыканы, с цифрами.

— Я тоже видела, — вставила Зарина. — Мы проехали столбик с числом «двадцать два», прежде чем остановиться.

— Это мы все видели, — лениво сказала Карина. — Ваша эльфийская верста короче нашей саженей на десять.

— Наша мера расстояния называется километр, — ответил Ринке и добавил с интересом: — Откуда такая точность, насчет десяти саженей? Я чувствую дорогу ногами, но вы ведь летели…

Карина фыркнула:

— Ты очень необычно сказал. Чувствовать дорогу ногами…

— Я сделал ошибку? — спросил Ринке.

— Да в общем нет, — ответила Карина. — Можно сказать и так. Очень образно получилось, очень точно. А откуда я знаю про десять саженей — метла считает, сколько она пролетела, и показывает это число в саженях на руле. Ты здорово говоришь по-нашему. Где ты научился?

— Я жил в Бьонгарде. Там всегда было много мандречен, — ответил Ринке.

— У вас тропа размечена, — терпеливо продолжал Гёса. — Зачем?

— А в Экне не размечают дороги? — удивилась Карина. — В Мандре размечают.

— Но не все же подряд, — возразил Гёса. — Так почему у вас расстояние на дороге размечено?

Ринке замялся.

— Я не смогу этого объяснить, — признался он. — Это связано с нашей магией и с детьми Мелькора.

— Ладно, не рассказывай, — махнула рукой Карина.

— Вы только что из столицы, — сказал Ринке. — Поделитесь новостями. А то сидим в своем лесу и не знаем, что в мире делается.

Ведьма покосилась на проводника. Тот безмятежно попыхивал трубкой.

«Ты наверняка знаешь, что произошло в Куле», подумала Карина. — «Ты догадываешься, почему мы — экен, сидх и боевые ведьмы оказались здесь, на старой лесной дороге, все вместе. Что ты хочешь услышать? Проклятия в адрес твоих родичей? Или ты хочешь узнать, что думают мандречены о последней дерзкой выходке Ежей? Изволь!».

— Из последних новостей разве что пожар. Две недели назад, в канун праздника Купайлы, кто-то поджег Приморский квартал в Куле, — сообщила Карина. — Почти всего его жители погибли — кто сгорел заживо, кто отравился дымом…

— Вашему народу всегда нравились костры, чем больше, тем лучше, — спокойно заметил Ринке. — Это же так забавно! Искорки…

— На следующий день на стене императорского дворца появилась нарисованная сажей черная стрела, — продолжала Карина. — И подпись: «Хочешь потушить свой город — потуши Лихой Лес!»

— Как-то измельчали твои родичи, Ринке, — заметил Гёса. — Раньше гросайдечей валили, теперь — баб и детей…

— А мы никогда и не были высокими, Гёса, — ответил Ринке. — Но мы, темные эльфы, умеем видеть лес за деревьями. Сколько тебе заплатили за эту прогулку, Гёса? Кстати, Карина, как тебе и твоим подругам понравилось в «Гроздьях рябины»? Знатная гостиница, говорят. Я вот там ни разу не останавливался. Не по карману.

Проводник картинным жестом похлопал себя по бедру. Алый блик отскочил от прозрачного кругляша на его браслете. Ведьма успела заметить темные фигурки внутри хрустальной вставки.

Спорить Карине не хотелось. Это был, пожалуй, первый случай в ее жизни, когда ведьма был полностью согласна с эльфом.

— А можно посмотреть твой браслет? — спросила Карина. — Он такой необычный…

— Да что ты мелешь, Ринке? — рассердился Гёса. — Ты что, думаешь, что это я поджег? Или ведьмы?

— Нет, — сказал проводник.

Ринке сел, чуть поддернул рукав и протянул Карине руку с браслетом. Ведьма взяла его запястье в свои ладони. Ринке покосился на Карину. Зрачки сидха сузились в вертикальные полоски. Но до того, как сочная зелень затопила радужку, Карина успела заметить в глазах сидха легкую, хотя и добродушную насмешку.

Насмешку, которая всегда появлялась в глазах сидхов при взгляде на людей.

Будь то голубые глаза ледяных эльфов или нечеловеческие глаза эльфов темных.

— Я думаю, что это-то кто-то из ваших генералов, который боится лишиться хлебной должности, — продолжал Ринке. — Ваш имперский маг еще весной грозился сократить воинский контингент в Железном Лесу до одной дивизии. Оттого Ежи и попритихли, думается мне. И вот вы получили ответ… Но не от нас.

Гёса покачал головой. С остальными соседями мандречены замирились уже десять лет назад. Только война с партизанами Лихого Леса, доставшаяся в наследство от правления Черного Пламени, тянулась и по сей день. Кампания высасывала из казны кучу денег. Взамен она пока только приносила в дома мандречен «черные письма».

Но, видимо, император Искандер считал, что вид из Трандуиловых Чертогов стоит того.

— Может, Ринке и прав, — сказала Зарина. — Но кто бы ни поджег тот квартал, его соплеменники или кто из мандреченских генералов — это не по-байнаххски! Нельзя убивать детей и женщин!

— Ой ли, Зарина? — усмехнулся Ринке. — Для того, кто умирает, смерть всегда одинакова.

— А для того, кто убивает — нет, — возразил Гёса.

— Если убить человека на улице, то тебя казнят, — сказала Карина, разглядывая браслет — А если на войне — то наградят.

Она повела плечом — так, чтобы Ринке заметил на плаще три желто-черные нашивки в виде двойных зубцов. Но сидх давно заметил их. И знал их значение.

Карина вдруг тихо ахнула. Хотя браслет Ринке ни капли не походил на тяжелые серебряные луковицы, которые ей доводилось видеть раньше, ведьма вдруг поняла, что это.

— Хвост Ящера, да это же часы! — воскликнула ошеломленная Карина.– Да, правду говорят, что гномы Эммин-ну-Фуина самые искусные в мире… Но зачем тебе в лесу часы?

— И у Лайруксала такие же, — сказала Зарина.

При этих словах ведьмы Гёса наклонился к углям. Возможно, чтобы поворошить картошку, а возможно, чтобы скрыть недовольную гримасу. Ринке задумчиво посмотрел вверх, словно ответ был написан золотыми солнечными рунами на темно-зеленом пологе леса.

— Это тоже связано с нашей магией, — сказал сидх наконец.

— Что-то у вас куда ни плюнь, всюду магия, — проворчал экен.

— Эти часы означают, что я могу быть командиром отряда, — пояснил Ринке. Поморщился и добавил: — Ну, и Лайруксал, в принципе, тоже.

— А, это знак высокого положения, вроде графской диадемы, — сообразила Карина.

— И ты командовал отрядом? — спросила Зарина.

— Не похоже? — усмехнулся сидх.

— Ты очень тихий для командира, — возразила экенка.

Ринке пожал плечами:

— В нашем лесу не выживают те, кто громко кричит. А командир — это тот, кто умеет выживать так хорошо, что может научить этому других. Разве нет?

Экенка только покачала головой.

— Давайте лучше обсудим теорию убийства, — сказал Ринке. — Практики нам всем здесь хватает. Расскажите о ликах смерти, которые вы видели. Я думаю, что Танцору Смерти есть что рассказать. А уж ведьме, награжденной орденом Радагаста второй степени…

Ринке коснулся нашивок на плече Карины — неожиданно, легко и почти нежно. Карина вздохнула. Ей не нравились сидхи, не нравились мужчины маленького роста…

Но с Ринке было интересно.

— Есть очень большая разница не только как убить, но и кого! — сказала Зарина.

— Убийство — это акт власти над жизнью, — произнес Гёса. — Я думаю, Карина хотела сказать именно это, когда говорила об убийстве на площади города и в бою…

— Да! Где тебя научили так хорошо думать, в медресе? — изумилась Карина.

— В Вергийском университете, — ответил Гёса. — Я почти закончил там юридический факультет.

— А можно узнать, почему не закончил? — тихо спросила Зарина.

— Меня позвала Музыка, — сухо ответил Танцор Смерти. — Так вот, в мирное время власть над жизнью людей себе присваивает государство, которому они принадлежат. И каждый убийца — уже мятежник, потому что пытается присвоить себе эту власть.

— Ты хочешь сказать, что убийц судят именно за это? — уточнил Ринке. — За попытку мятежа?

— Их судят за глупость, — презрительно сказала Карина. — Любой, кто хочет убивать людей, должен принести армейскую присягу.

— А тот, кто хочет убивать эльфов? — с интересом спросил Ринке.

— Он должен надеть на рукав шеврон Чистильщика, — ответила Карина. — И готово дело!

— Всякого рода заговорщики и революционеры хотят того же самого, — продолжал Гёса. — Они хотят иметь власть. То есть хотят иметь возможность убивать.

— Не согласен, — заметил Ринке. — Лайтонд убил Черное Пламя, чтобы завладеть Эрустимом.

— Да, но после гибели Черного Пламени от Мандры отделилась не только Фейре с Сюркистаном, — возразила Карина. — Тайнериды, все эти князья Захолустские и бароны Трех-Выморочных-Деревень, разве о Мандре они думали, когда пошли против Искандера? Да ни разу не думали они о Мандре! О себе они думали, спали и видели императорский венец! Они хотели иметь власть и больше ничего!

— То есть, как говорит Гёса, они хотели убивать, — заметила Зарина. — Иметь возможность убивать безнаказанно.

Гёса с благодарностью кивнул ей и продолжал:

— Вы носитесь с вашим лесом как с писаной торбой. Вы, темные эльфы, тоже хотите править на своей земле сами. Сами хотите решать, кого убивать здесь, а кого миловать.

— Тебе не приходилось видеть на ярмарках механические игрушки? — осведомился Ринке. — Кукол, воинов, пауков? С ключиком в спине?

— Видел, — сказал Гёса. — Гномовская работа. Если их завести, воины поднимают руку, ходят, куклы открывают свои глазищи, а пауки шевелят лапами… И что?

— Куклы двигаются благодаря внутреннему механизму, шестеренки там, пружины… Один мой друг думал так же, как ты. Он был среди тех, кто убил химмельриттеров. Он говорил, что тогда мы убили не людей. Мы сломали шестеренку огромного механического паука — вашего государственного механизма. Но, понимаешь, это все аллегории. Может быть, идейно все так и есть. Но друг другу противостоят живые люди.

Ринке помолчал и добавил:

— Один из убитых химмельриттеров оказался родным братом моего друга.

— Хорошо, что не твоим, — усмехнулась Зарина. — Теоретики… Как бы вы запели, если в Приморском квартале оказались ваши братья!

— Те, кто поджег Приморский квартал, поняли, любая война — это война идей, а не личностей, — ответил Ринке. — Я думаю, что любого мандречена можно взять за рукав, отвести в сторонку и поговорить. Любой нормальный человек скажет: «Война — это страдания и смерть. Мне война не нужна». И ты удивишься, но темные эльфы думают так же. Однако с целым народом договориться нельзя. Но можно заставить механического паука двигаться иначе. Не имеет смысла ломать его деревянные лапки. Надо по-другому сцепить его внутренние шестеренки. То же самое можно сделать и с тем огромным пауком, что сидит на шее у мандречен. Можно убить сотню химмельриттеров — им на смену из Цитадели придет новая сотня. Те, кто поджег Приморский квартал, хотели обратиться напрямую к пауку. Но немного не рассчитали толщину его панциря. Надо было сжечь не квартал, а полгорода. И тогда оставшиеся в живых завыли бы: «Надо выгнать Искандера взашей! Из-за его развлечений нам теперь не хватает денег заплатить жрецам за похороны! Оставьте вы этих проклятых темных эльфов в покое, пусть сидят в своем лесу!».

В наступившей тишине Ринке принялся неторопливо выколачивать трубку о лежащее рядом полено.

Карина подумала, что сидх прав. Еще она подумала о том, что впереди у них еще много-много таких вот вечеров у костра, во время которых будет испечен не один мешок картошки. Много-много дней путешествия под зелеными сводами. За это время ее ведьмы, сидхи и экены успеют перезнакомиться и подружиться между собой, десять раз помириться и поругаться. И, хотя Ринке заверил, что если караван будет идти так, как прикажут проводники, они не увидят ни одного тролля до самого Бьонгарда, Карина предчувствовала горько-соленый вкус совместных битв, и не только с врагами. Но и тех мучительно приятных битв, что ведутся противниками разного пола в постели. Мандреченка не сомневалась, что, несмотря на строжайший запрет, завяжется и пара-тройка дорожных романов…

И Карине были приятны эти мысли. Последнее время крылу «Змей» не приходилось работать в команде с кем-то еще. Этот заказ, как вдруг поняла Карина, напомнил ей войну. Тогда боевые ведьмы действовали сообща, рука об руку с артиллеристами и пехотинцами. Юность Карины прошла на войне. Ведьма первый раз в жизни поняла, что такое ностальгия. Карина прекрасно знала, что мирное время гораздо лучше и спокойнее военного.

Однако на миг ведьма вновь ощутила сладкое безумство дерзких штурмов, ночных высадок под дождем и поняла, что это — самое лучшее, что было в ее жизни. Карина знала, что раньше или позже откажется от метлы и станет простой станичной ведьмой, или же станет преподавать в Горной Школе, передавая опыт следующим поколениям ведьм. Но впервые при мысли об этом Карина ощутила горечь, предвестницу тоски, с которой она была обречена вспоминать свою молодость.

«Мы выросли на войне и теперь всегда, везде будем стараться построить полевой лагерь», подумала Карина и чуть улыбнулась.

— Поговорили, и будет, — сказала она. — Давайте картошку есть, если она еще не сгорела.

— А и правда, — сказала Зарина.

Гёса выкатил из золы несколько картофелин. Зарина подала одну из них Карине. Ведьма окутала руки Чи Воды, чтобы не обжечься, и начала чистить обгорелую шкурку.

* * *

Ринке проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он открыл глаза и увидел лицо Вилли, зеленоватое в неверном свете магического шара.

— Арга поднял караван! — прохрипел Вилли.

Ринке и сам это уже понял по мерному покачиванию фургона и ритмичному поскрипыванию колес.

Капитан все-таки осуществил свое намерение.

Первые десять дней похода миновали спокойно и тихо. Путники словно гуляли по главной площади Келенборноста, а не двигались через глухие дебри Лихого Леса. Арга решил, что проводники зря едят свой хлеб и вообще, только мешают движению. То среди ночи поднимут всех и гонят, словно за ними мчится сам Локи, то до полудня заставят валяться в лагере… Никакой дисциплины. Вчера за ужином он высказал свои мысли Ринке. Эльф ответил, что собирается привести обоз в Бьонгард, а не в пасть паукам, и поэтому и дальше намерен устанавливать порядок движения так, как считает нужным, и завтра караван тронется с места только после того, как солнце поднимется на две ладони над лесом.

Но обоз двинулся гораздо раньше.

Ринке сел, взглянул на часы, и сказал:

— У нас есть десять минут. Вилли, где наши кольчуги?

Вилли вытащил из-под тюков походный короб. Мифриловые колечки мелодично зазвенели, когда эльф извлек оттуда кольчугу.

— Останови караван! — взвизгнул Лайруксал. — Они же разделают детей Мелькора на гуляш!

— Ты преувеличиваешь, — пожал плечами Ринке. — Экены пустят троллей на эскалопы, только и всего.

Лайруксал горестно взвыл.

— Никогда не ел эскалопов из тролльчатины? — осведомился Ринке, натягивая кольчугу. — Знатная штука, скажу я тебе. Только больно уж вонючая, тролли жрут что попало…

— Ринке, я тебя умоляю! — Лайруксал чуть не плакал.

— Сам иди разговаривай с этим по уши деревянным ослом, — огрызнулся Ринке. — Кольчугу только надень.

Лайруксал выхватил из рук Вилли кольчугу, кое-как натянул ее и выпрыгнул из фургона. Вилли вопросительно смотрел на Ринке.

— А мы поговорим кое с кем другим, — сообщил друг. — Найди-ка мне тарелочку с яблочком, что нам в Келенборносте выдали.

Выданный коммуникатор оказался дешевой поделкой из тигрового глаза. Ринке пристроил розовое в черных прожилках блюдце у себя на коленях и катнул шарик, весьма отдаленно напоминавший яблочко. Шарик описал круг и остановилось. Центр блюдца засветился. В нем появилось породистое лицо с тяжелым подбородком. В подбородок безжалостно врезался высокий воротник с серебряным шитьем. Эльф изумленно уставился на человека, с которым его связало магическое блюдце.

Ринке узнал мандречена, а тот его, слава Мелькору — нет.

— В чем дело? — осведомились из блюдца.

— Я снимаю с себя ответственность за операцию, — ответил эльф. — Капитан Арга отказывается выполнять мои указания по распорядку движения каравана. Это приведет нас либо на вертел к троллям, либо в шахты к гоблинам. Но одно я могу сказать точно — до Бьонгарда обоз не дойдет.

— Да вы, сидхи, совсем не имеете никакого понятия о субординации! — заорали из блюдца.

Ринке рефлекторно отшатнулся — изо рта говорившего летели слюни.

— Вы что, решили, что будете командовать караваном? Арга — старший по званию, и вы можете давать ему рекомендации! Рекомендации, я сказал! А никакие не указания! Вам ясно? Выполняйте!

Блюдечко потухло — говоривший разорвал связь.

— Дурак он, — примирительно сказал Вилли. — И бородавка у него на губе. Видать, принцессу в болоте искал, а она простой жабой оказалась. И еще он на этого похож, ну, помнишь… Ну этих мандречен к Илу. Бери манатки и айда в лес, больше тут делать нечего.

Ринке отрицательно покачал головой.

— Рин, от нас ведь даже костей не останется, — пробормотал Вилли.

Эльф наморщил нос.

— Тут еще можно поиграть, — сказал Ринке. — Мандреченам не нужно, чтобы обоз дошел до Бьонгарда… А нам нужно. Ну, скажем, не совсем до Бьонгарда…

Он усмехнулся.

— Надо же как получилось. Ладно… Попробую я связаться с еще одним человечком.

Ринке ослабил завязку на своем походном мешке, который использовал вместо подушки. Эльф вытащил записную книжку и стило. Перелистнув несколько страничек, он нашел, что искал. Ринке аккуратно перенес четыре мандреченские руны на поверхность каменного яблочка. Получилось кривовато — эльф писал на мандречи первый раз в жизни. Ринке подул на шарик, чтобы чернила высохли быстрее, и катнул его снова.

На этот раз нижнюю часть блюдца заполнило изображение черного лакированного дерева. Ринке догадался, что коммуникационный шар лежит у мага на столе. Все остальное место занимали женские ноги — стройные икры и безвольно обвисшие ступни. Ринке сглотнул. Вилли тупо рассматривал черный кровоподтек, охватывающий почти всю икру. Женщина была подвешена над столом. Расстояние между пальцами ее ног и поверхностью стола не превышало и дюйма. Если бы она захотела остаться в живых, ей достаточно было встать на цыпочки.

Но женщина не захотела.

Или не могла.

— Имперский маг Крон? — неуверенно спросил Ринке.

Изображение резко дернулось в сторону, превратилось в смазанные полосы. В блюдце появилось мужское лицо.

— Слушаю вас, — сказал Крон.

* * *

Светлана и Карина летели рядом со вторым фургоном. Ведьмы завесили над ним магический шар, чтобы осветить дорогу. Фургоном правил Рамдан, командир наемников. Рядом с командиром на козлах сидели еще двое экен, Ахмет и Махмуд. Ахмет водил пальцем по причудливым завитушкам на ножнах своего меча, который он положил себе на колени. Махмуд спал. Тишина леса была вязкой и не располагала к разговорам. Казалось, что слова растают во мраке, обступавшем дорогу со всех сторон. Вдруг из него вырвался Лайруксал.

Если бы Светлана не была профессионалом, эльф собрал бы лицом стальные рейки с развернутого хвоста ее метлы. Но Светлана была профессионалом. Ведьма сдала чуть влево и вверх, прижимаясь к боку фургона.

— Куда это так спешит наш проводник, — задумчиво пробормотала Света, глядя вслед удаляющемуся белому пятну.

Услышав ее голос, Махмуд открыл глаза. Рамдан зевнул и почесал подмышку.

— Да хоть бы они и вовсе в лес ушли, проводники эти, — сказал Махмуд. — Толку от них, как от козла молока… и без сидхов доберемся. На этой дороге до самого Бьонгарда развилок нет, уж не заблудимся.

— Это точно, — поддержал Ахмет. — Меня этот задавала уже достал… Эти деревца на костер не ломай, потому что они слишком маленькие. Эти не трогай, потому что — редкая порода. Ему только волю дай — сидели бы на привалах при свете гнилушек и грызли бы сухпай.

— А давайте подшутим над этим придурочным сидхом какую-нибудь шутку, — предложил Махмуд.

— Какую? — оживился Ахмет.

Махмуд не успел поделиться своей задумкой — в разговор экен вмешалась старшая крыла «Змей»..

— Я бы вам этого не советовала, — холодно сказала Карина.

Махмуд посмотрел на нее с выражением лица «заткнись, женщина, когда джигиты разговаривают».

— Это почему же? — спросил он угрюмо. — Вы что ль, заступитесь за него, госпожа боевая ведьма?

— Вряд ли ему понадобится мое заступничество, — усмехнулась мандреченка. — Сидхов Лихого Леса боятся даже их соплеменники. Все — и серые, и ледяные, и даже звездные. Говорят, магия лесных сидхов могущественна, но мрачна, и берет свое начало от сил зла.

— Насчет сил зла не знаю, — как бы между прочим заметила Светлана. — Что есть зло, что есть добро? Но почти все некроманты, которые приходят учиться в Зойберкунстшуле — темные эльфы.

Это произвело впечатление. Наемники примолкли.

— Темные эльфы, авари, как они сами себя называют, имеют власть над пауками, орками и всеми тварями Лихолесья, — закончила Светлана.

— Авари, — задумчиво повторила Карина.

Любая из боевых ведьм бегло говорила на языке врагов и смогла бы перевести столь простое название.

— Те, кто отказался, — продолжала Карина. — От чего же они отказались?

— Мы не отказались. Мы не согласились, — раздался из темноты голос Ринке.

Карина обернулась. Сидх, очевидно, уже долго шел рядом с повозкой и слышал большую часть беседы.

— Мои предки отказались пойти за светом звезд, — продолжил Ринке. — Они были материалистами. Но ты не права насчет нашей магии. Мы, темные эльфы, — самые слабые маги среди всех Детей Старшей Расы.

— Интересно, почему так? — спросила Светлана.

Карина промолчала. Слабо поблескивающая мифриловая кольчуга на Ринке подтвердила самые худшие опасения старшей крыла «Змей». Еще ни разу за все время пути она не видела доспехов на проводниках.

— У нас говорят, что магия — это кровь злых богов, которая отравила эльфов, — как ни в чем не бывало ответил Ринке. — Восемьсот лет назад, в Дни Наказания за Гордость Разума, она лилась с неба. Почти вся кровь пролилась над Мертвой Пустыней. На земле кровь стала ядовитой пылью. Ветром пыль занесло в Истлу, немного в Нудайдол, а на севере накрыла земли Фейре. Но до Железного Леса дошло совсем мало этой пыли, и поэтому мы такие слабые маги.

— И в наших хрониках написано нечто похожее. Там говорится, что после того, как Ярило одолел Змея, тот упал за Стеной Мира, — сообщила Карина. — И там все сгорело, стало Мертвой Пустыней. А от удара огромного тела Змея об землю поднялось столько пыли, что мгла застлала солнце на несколько лет. И шли дожди, от которых люди болели…

Впереди закричали, сверкнули голубые огненные шары. Деревья по сторонам от головного фургона вспыхнули.

* * *

Звеньевая Ирина крайне отрицательно относилась к ранним побудкам. Ведьма обычно брала ночные дежурства, а днем отсыпалась. Караван, по словам Ринке, назавтра должен был сняться с места ближе к обеду, и Ирина согласилась поставить на прикрытие свою тройку. Но Арга решил иначе. Солнце еще не думало вылезать из-под своего теплого одеяла, а ведьмы вот уже час болтались в воздухе. Метла шла медленно и ровно. Ирина задремала в седле. Ее разбудил дикий вопль. Ирина открыла глаза и увидела Лайруксала. Сидх подпрыгивал у стремени и пытался вырвать из руки капитана факел.

— Бросьте сейчас же! — кричал он.

Арга свободной рукой влепил проводнику затрещину. Сидха отбросило к обочине. Но и там Лайруксал не успокоился.

— О Мелькор, да что же вы делаете! — простонал он.

Приподнявшись на локтях, сидх завопил:

— Вы всех нас погубите! Они же идут на свет, как мотыльки…

Лошади нервно всхрапнули. То ли речь Лайруксала на них так подействовала, то ли почуяли кого-то в лесу. Ведьма всмотрелась в черные кусты в поисках мотыльков, встречи с которыми так боялся проводник. Пока что самые жестокие схватки конвой каравана вел с комарами. Мотыльки внесли бы приятное разнообразие в этот скучный поход.

— А иди ты, — сказал Арга.

— Что? — переспросил ошеломленный сидх.

— Вали отсюда, говорю, пока факелом по морде не получил, — произнес капитан. — Без вас справимся.

На обочине мелькнул красный колпак. Ирина вздрогнула, увидев его. Низенькая фигура метнулась наперерез, отбрасывая гротескную тень. В следующий миг дорога закишела телами. Первым коричнево-зеленая волна накрыла Лайруксала.

Брина и Тана, ведьмы тройки Ирины, опомнились раньше звеньевой. Два голубых огненных шара, разбрасывая сверкающие брызги, полетели в лес по обеим сторонам дороги почти одновременно. От магического огня деревья вспыхнули, как вымоченная в нефти пакля. Раздался вой, запахло паленым. Арга наотмашь ударил факелом. Гоблин, вцепившийся в его стремя, заорал и отвалился. Но он успел перерезать подпругу и в своем падении увлек капитана за собой.

А нападавший в красном колпаке был уже у лошадей и замахивался. Гоблин намеревался разнести своей булавой череп ни в чем не повинной лошадке. Сидевший на козлах экен — а это был Гёса — привстал, вытаскивая из-за пояса кинжал. Ирина услышала короткий свист. Гоблин бросил булаву и вцепился в собственную шею. Ведьма видела рукоятку кинжала в пальцах гоблина. Из-под нее короткими толчками била кровь. Гёса выхватил меч и спрыгнул на дорогу. Он опрокинул лезущего на козлы гоблина и добил его коротким ударом.

«Не Ежи», мелькнуло у Ирины.

Партизаны бы не стали выходить на дорогу. Ежи бы просто расстреляли караван, не спускаясь с деревьев.

«О Ярило и Ладо, не Ежи! Гоблины! Всего лишь гоблины!», подумала звеньевая.

Ирина выкрикнула обездвиживающее заклинание. Ведьмы подхватили его. Гёса успел снести голову еще одному врагу и отрубить руку другому, прежде чем подействовала сплетенная ведьмами сеть. Гоблины повалились на дорогу, словно сброшенные с доски шахматные фигурки.

Когда подоспели Рамдан с еще двумя наемниками, Карина, Светлана и Ринке, все уже было кончено. Арга как раз перерезал глотку последнему гоблину. Деревья по бокам дороги превратились в обугленные колья и потухли. Дальше магическое пламя не пошло.

Рамдан внимательно осмотрел место схватки.

— Слабаки, — заключил экен презрительно.

— Я про них слышал, — сказал Гёса, поднимая с дороги мятый красный колпак. — Эти гоблины свои шапки кровью мажут…

Экен нахлобучил колпак на голову трупа. Рамдан с Махмудом взяли мертвого гоблина за руки-ноги и выбросили тело с дороги. Труп задел обугленное основание тополя. Дерево рассыпалось пеплом. Гёса и Махмуд оттащили к обочине еще два тела, мешавших проезду.

— А где Лайруксал? — спросил Ринке.

Кусты на обочине зашевелились. Из-под них выкарабкался Лайруксал. Щека у сидха была расцарапана, под глазом наливался синяк. Больше в схватке никто не пострадал. Арга поймал своего коня и на поводу повел его в конец колонны. Гёсе капитан поручил нести седло.

— Ринке, Лайруксал — продолжать движение, — скомандовал он перед уходом.

Лайруксал успокаивал дрожащих лошадей. Сидх гладил мокрые бархатные морды и что-то шептал в подергивающиеся уши. Ринке запрыгнул на козлы и сказал, не глядя на Аргу:

— Господин капитан, свяжитесь с имперским магом Кроном. Он очень хотел побеседовать с вами.

Арга оглянулся через плечо. На лице его промелькнуло смешанное выражение недоумения и страха.

Ринке вытянул лошадей вожжами. Обоз тронулся.

Труп гоблина остался на обочине. Уродливое лицо было разрублено пополам. Кровь запеклась на дурацком красном колпаке. Один глаз вытек. Другой, холодный и застывший, глядел, казалось, прямо на идущего мимо Гёсу.

Светало.

* * *

Дверь кабинета была обита черной кожей. Искандер смотрел на прорезанное в центре двери окошко, забранное стальной заслонкой, на серебряные гвоздики, торчавшие из обивки, и слушал доклад Эмнера.

— Шесть дней назад господин имперский маг вызвал для допроса мещанку Таубер, обвиняемую в нарушении закона о раздельном существовании разумных рас, — невыразительным голосом сообщил секретарь Крона. — Четыре дня спустя они заказали ужин в кабинет. Господин Крон и мещанка Таубер посетили душевую…

Искандер отвлекся о мыслей о том, как же ему открыть эту дверь. Большую часть закрытых дверей в своей жизни император высадил тараном. Но сейчас нужно было добиться того, чтобы Крон открыл ему сам.

— Здесь есть душевая? — спросил император.

— Так точно, ваше величество, — ответил Эмнер. — Чтобы мастера пыточных дел могли помыться после работы… После чего господин имперский маг и мещанка Таубер не покидали кабинета. Вы понимаете, ваше величество, есть ряд бумаг, которые я могу подписать вместо господина Крона. Но сейчас поступило большое количество дел, принятие решения по которым выходит за рамки моей компетенции. Очень неловко было беспокоить вас сразу по возвращении из Ринтали. Я слышал, что переговоры были очень напряженными, но…

— Я понял, — сказал Искандер. — На двери стоит какой-нибудь магический экран или Крон услышит меня, если я просто его позову?

— Насколько мне известно, такой экран есть, но является односторонним, — ответил Эмнер. — Никто не может услышать, что происходит в кабинете господина имперского мага. Но ему слышно, что происходит в коридоре. До определенной степени, конечно.

— Крон! — крикнул Искандер. — Это я! Открой, ты мне нужен!

Секретарь имперского мага и император Мандры уставились на дверь в ожидании ответа. Некоторое время ничего не происходило. Затем раздался шорох и железное бряцание — изнутри подняли щеколду. Дверь бесшумно приоткрылась, меньше чем на четверть. Искандер и секретарь Крона почувствовали запах из кабинета одновременно. Этот запах был знаком им обоим.

В кабинете находился труп, и человек этот умер не вчера.

— Вы свободны, Эмнер, — сказал император.

Тот прищелкнул каблуками и удалился. Искандер дождался, пока сутулая фигура Эмнера скроется за поворотом коридора. Император толкнул дверь и вошел. Он почему-то думал, что Крон стоит за дверью. Но мага там не оказалось. Искандер понял, что Крон поднял щеколду магическим пассом, не подходя к двери. Император почувствовал, что на лбу у него выступает холодный пот. Искандер остановился на пороге и спросил:

— Ты ранен? Где ты, Крон?

Тут император увидел мага. Крон лежал на диване у дальней стены, спиной к двери. Услышав голос Искандера, маг зашевелился.

— Он опять тебя мучает? — пробормотал Крон и поднялся с дивана. — Сейчас…

Пока Крон пересекал кабинет, Искандер смотрел на труп женщины, лежавший на диване. Трупные пятна перемежались с синяками. Но тело было не настолько изуродовано, чтобы император его не узнал.

Крон обнял Искандера. Тот усилием воли сдержал себя, чтобы не отшатнуться. Император прикинул на глазок, что мещанка Таубер, подбадриваемая пинками, спустилась в чертоги Ящера дня два тому назад. И судя по запаху, все время, прошедшее после ее смерти, Крон провел, обнимая труп. Теперь он сам пах, как покойник.

— Не здесь, — твердо сказал Искандер.

Маг опустил голову. Так, словно хотел оглянуться на труп. Император взял его за руку и сказал мягко:

— Пойдем. Ты здесь уже ничего сделать не можешь.

Имперский маг глубоко вздохнул и направился к выходу. Искандер последовал за ним, боясь выпустить его руку. Но все же ему пришлось это сделать, когда Крон захлопнул дверь и полез в карман за ключами от кабинета. Имперский маг не глядя вставил нужный ключ в скважину и закрыл на два оборота. Они двинулись по коридору. Вдоль стен, выкрашенных в зеленый цвет неприятного оттенка, стояли обшарпанные стулья для посетителей. Крон запнулся об один из них и чуть не упал. Он успел ухватиться за висевшую на стене доску с приказами. С другой стороны его поддержал за локоть Искандер. Император почувствовал, что Крона бьет дрожь.

Маг повернулся и неожиданно спросил:

— Но почему так, Искандер?

Император предполагал, что в той или иной форме этот вопрос ему будет задан. Что это за «так» Искандеру доложили сразу по прибытии из Ринтали. Он прикинул несколько вариантов ответа, пока добирался до Имперской Канцелярии.

Но сейчас запнулся, не зная, что ответить.

Больше всего ему хотелось сказать: «Тебе просто не повезло». Но Искандер вдруг понял, что Крон придет в ярость от его сочувствия. Однако маг уже справился с собой. Крон зашагал дальше, избавив императора от необходимости отвечать. Сразу за поворотом обнаружился Эмнер, такой же чахлый и невыразительный, как фикус в кадке, рядом с которым стоял.

— Эмнер, выдайте тело родственникам Таубер, — сказал Крон на ходу. — И проветрите в моем кабинете.

Секретарь склонился в полупоклоне.

— Будет исполнено, господин имперский маг. Когда я могу подойти к вам? Накопилось очень много бумаг на подпись…

Синие глаза Крона никогда не двигались, словно имперский маг был слеп. Но Искандер уже научился улавливать незаметные для других жесты, которыми обычный человек сопровождает движения глаз. Если бы речь шла о нормальном человеке, сейчас можно было бы сказать, что Крон покосился на императора. Маг разрывался между двумя делами, которыми необходимо было заняться.

— Лучше будет, если ты сделаешь это сейчас, — сказал Искандер.

Эмнер немедленно раскрыл папку из серой кожи, которую держал подмышкой. Секретарь ловко извлек из камзола эльфийское писало. Крон быстро подмахнул несколько листов, лежавших сверху. Наморщился, разорвал на куски два следующих и бросил их на пол. Мельком проглядев документ, оказавшийся в папке последним, имперский маг сказал:

— А этот дундук… начальник штаба… Он не знает, что сначала надо пройти аттестацию по схеме номер восемь?

— Господин Крон, так полковник Маковец и просит не о назначении его на должность командующего по борьбе с сепаратизмом в лихолесском секторе, а как раз о направлении его на необходимую для этого аттестацию, — вежливо пояснил Эмнер. — После того, как бывший командующий, генерал-лейтенант Хляндик с домочадцами погиб при пожаре в Приморском квартале, я по вашему приказу объявил конкурс среди сотрудников для замещения этой должности.

— А, ну да, — проворчал Крон и что-то стал быстро писать.

Император заглянул ему через плечо. Вот что он увидел:

«Удовл. Удержать 20% месячного оклада за неправильный подбор кадров для операции «Хрустальное яйцо».

Крон поставил руну своей подписи и вернул секретарю писало. Эмнер захлопнул папку.

— Благодарю вас, господин имперский маг.

Когда они отошли на такое расстояние, чтобы секретарь не мог их слышать, Искандер сказал:

— Лихо ты управляешься… А что это за «Хрустальное яйцо»?

— Ты просил меня подготовить ответ сидхам на поджог Приморского квартала, — ответил Крон. — Я отправил в Бьонгард парочку-другую… аргументов для будущего спора.

Искандер хмыкнул, но промолчал.

* * *

Гёса несколько секунд смотрел в застывшие глаза мертвого гоблина. Почему-то ему вспомнились глаза самого первого гоблина, убитого охранниками обоза. Хотя с того дня прошло только две недели, экену казалось, что обоз плетется по лесу уже год или два. Гёса поднял руку и почувствовал, что куртка подмышками разошлась по швам.

— Заринка, одолжишь иголку с ниткой? — спросил он у стоявшей рядом ведьмы.

Зарина устало кивнула. Экен перешагнул через труп и чуть не поскользнулся на кровавой требухе. Гёса сорвал с обочины мощный лопух и протер клинок. Из кустов доносились голоса экен — Рамдан, Махмуд и Ахмет ловили разбежавшихся лошадей.

— Как я не люблю лес, — с отвращением пробормотала Зарина. — Один шайтан знает, кто ждет нас в следующих кустах…

— То ли дело горы! — заметил Гёса. — В Баррии есть такие ущелья, что их могут удержать два подростка, если у них есть с собой хотя бы один зефар на двоих…

Ведьма устало улыбнулась и кивнула.

— Поднимаем, девочки! — крикнула Карина.

Нападавшие опрокинули два первых фургона. Ведьмам предстояло поставить их на колеса. Зарина метнулась вверх, чтобы помочь подругам.

— На счет раз! — продолжала старшая крыла «Змей». — Три!

По фургону, лежавшему на боку, забегали голубые огоньки Чи ведьм.

— Два!

Огоньков становилось все больше и больше. Они сплелись в магическую сеть. Внешне она ничем не отличалась от рыбацкой. За тем исключением, что эта сетка светилась синим светом.

— Раз!

Фургон дрогнул и оторвался от земли, становясь на колеса. С него сползли два тела, оставив на тенте длинный красный след.

Экен отбросил испачканный лопух. Придирчиво осмотрел клинок, наклонился и сорвал еще травы. Гёса покосился на Ринке.

Эльф стоял непоодаль и лениво ковырялся мечом в развороченных внутренностях огромного паука. И так невысокий, рядом с монстром проводник казался крохотным, игрушечным. Сидх напомнил Гёсе бронзового солдатика, которого он в детстве выменял у соседского мальчишки. Мертвый паук был похож прохудившийся бурдюк с кефиром, из которого торчали переломанные спицы огромных ног. Белая с прозеленью кровь растеклась по всей дороге. Но когда паук был еще жив, то есть минут пять назад — когда он вывалился на дорогу из леса, бодрый и полный сил — то показался наемнику воплощением самого Иблиса.

И расправился с демоном именно этот игрушечный сидх.

* * *

Под сводами леса царила страшная духота. Последние три дня выдались очень жаркими, а воздух под зеленым лиственным пологом был совершенно неподвижен. Гёса и Рамдан сидели рядом на козлах третьего фургона. Рамдан правил. Гёса высморкался в два пальца. Его рубашка от пота промокла насквозь, прилипла к телу. Наемник чувствовал холод кольчуги. Половина отряда ходила в соплях по этой же причине. Рядом с фургоном летела Карина. Все трое молчали. Жара разморила так, и не было сил даже разговаривать.

Да и о чем было говорить?

Конечно, не о том, что за последние три дня караван продвинулся вперед не больше чем на десять верст. А до первого нападения они проходили такое расстояние за полдня. Теперь гоблины и тролли посыпались на караван, как из дырявого мешка. Они выскакивали из кустов утром, в сумерках. Падали с деревьев среди бела дня словно переспевшие желуди, прямо на головы конвою каравана. Подкрадывались ночью…

Охрана обоза отражала атаки одну за другой. Нападавших всегда было немного, и, как выяснилось, гоблины были жутко трусливы. Но вчера людям впервые пришлось столкнуться с неповоротливыми гигантами — троллями. Лайруксал обучил всех воинов в караване заклинанию, от которого тролль ненадолго застывал, подобно статуе. Крюк и Брина не успели выкрикнуть его, запутались в незнакомых словах. На выручку экену пришла Сабрина. Ведьма метнула огненный шар и пару заклинаний вдогонку. Видимо, какое-то из них все же подействовало. Сабрине удалось вырвать Крюка из лап тролля. Но монстр успел зацепить Сабрину. Ведьма и экен теперь ехали в пятом фургоне вместе с другими раненными. Последний фургон каравана уже начал потихоньку превращаться в лазарет.

Брина погибла — первая из ведьм, которая осталась в лесу навсегда. Соратницы не смогли успокоить ее дух и установить по мандреченскому обычаю деревянную стрелу над ее могилой. Тролль смял Брину в кровавый комок и размазал его по деревьям вдоль дороги на протяжении четырех саженей.

И небесные воительницы понимали, что вряд ли духу Брины долго придется прогуливаться меж дубов и берез в одиночестве.

Разговор на эту тему не имел смысла потому, что вчера вечером между Кариной и Рамданом уже все было сказано. И Арга очень встревожился бы, узнай он хоть половину беседы ведьмы и экена. Караван до сих пор шел туда, куда хотел капитан, только потому, что ни Карине, ни Рамдану не удалось вчера поговорить с Ринке. Сразу после ужина проводники ушли в свой фургон.

Но сейчас сидх появился рядом с фургоном — неслышно, как он это умел. Гёса увидел его и понял, что Ринке идет рядом с фургоном уже минут пять. Появление сидха было верным знаком того, что скоро придется драться. Из всех остальных экен Ринке выбрал Рамдана и Гёсу для того, чтобы они его прикрывали в бою. Выбор был понятен. Эти двое были наиболее сильными Танцорами Смерти среди наемников. Гёса и Рамдан успели заметить, что Ринке каждый раз сходится со странными соперниками — то с главой нападающих, то с самым хилым из гоблинов, то и вовсе с ничем не примечательным. Но всегда, схватившись с намеченной жертвой, сидх побеждал. А атакующие тут же обращались в бегство.

Гёса пихнул Рамдана локтем в бок. Прежде чем общаться с ведьмой, Рамдан поделился с ним своими мыслями о судьбе каравана. Гёса знал, что надо использовать возможность переговорить с проводником.

— Садись, — предложил Рамдан Ринке.

Сидх взобрался на повозку. Карина тоже заметила его и спросила:

— Выспался?

Тот улыбнулся и кивнул в ответ.

— Что же это вашим троллям никто не рассказал в детстве сказок про то, что свет солнца обращает их в камень? — мрачно продолжала ведьма.

Ринке засмеялся:

— Зато их мясо можно есть.

— Кожаные ремни тоже можно есть, если хорошенько их выварить, — пробурчал Гёса. — В Даарнийской крепости, помню…

— Где? — переспросил Ринке.

— Я там сидел, — пояснил экен.

— Я что спросить-то хотел, — произнес Рамдан. — Троллям от нашего Танца ни жарко, ни холодно. Ты не знаешь, почему?

— Нет, — покачал головой сидх. — Но у вас же есть какие-то правила… На какие виды живых существ Танец Смерти не влияет?

— Да в том-то и дело, — ответил Рамдан. — Танец Смерти не действует только на мертвых.

— Или на вещи — камни, воду, — добавил Гёса.

— То есть получается, что тролли — мертвые, — заключил Рамдан.

— Для мертвецов они слишком быстро двигаются и соображают, — пробурчал Гёса. — Хотя ходячих мертвецов я видел раньше. Там же, в Даарне. Пропишут тысячу двести палок — и прогоняют сквозь строй. А это верная смерть, но очень дооо-лгая…

Глаза Ринке расширились. Сидх понял, куда гнет экен. Движение каравана последние трое суток очень напоминало варварский метод казни, описанный Гёсой. Но Ринке промолчал.

— Я схожу в фургон, рубашку сухую надену, — добавил Гёса и спрыгнул с козел.

Не успел он скрыться за краем тента, Рамдан сказал:

— Ринке, давай повернем назад.

Проводник задумчиво посмотрел на него и перевел взгляд на Карину.

— Мы согласны, — произнесла мандреченка. — Я вчера посоветовалась с девочками…. Только Арга должен остаться в живых.

После первого нападения Арга связался с Кроном. После этого капитан орал на троих проводников так, что листва дрожала на дубах. Ринке понял, какую ошибку совершил, обратившись к вышестоящему начальству. Но он был в отчаянии, и ничего другого ему тогда в голову не пришло. А Арга не уважал стукачей.

Вот уже три дня проводники и капитан вообще не разговаривали.

— Конечно, мы его не тронем, — кивнул Рамдан. — А то под трибунал будет некому идти.

— Ребята, это все здорово, — произнес Ринке. — Но это бесполезно.

— Почему же, хвост Ящера? — воскликнула мандреченка.

— Тише, — сказал Рамдан.

— Нет никакого смысла возвращаться, — пояснил Ринке. — Сзади нас, грубо говоря, тоже стоят солдаты с палками, которыми будут бить нас по спине.

— А ты… ты никак не можешь договориться с этими… солдатами? — осведомилась Карина осторожно. — Вы же в Лихом Лесу все друг друга знаете, наверно.

— Могу, — сказал Ринке. — Я вчера предлагал капитану. Мне надо отлучиться от обоза. Но Арга ни в какую. А сегодня уже поздно, я не успею дойти.

— Одного он тебя не отпустит, — согласился Рамдан. — А мне нельзя пойти с тобой? Я ж не мандречен. Мне ваши партизанские секреты неинтересны.

— А еще можно Свету попросить. Она и тебя отнесет, и Рамдана. Света свяжет вас таким заклинанием, что Рамдан никогда никому не расскажет, что видел, — добавила Карина.

— А на ведьм это заклинание не действует? — тихо спросил Ринке.

— Почему же, действует, — ответила мандреченка.

Сидх промолчал. Рамдан молчал тоже.

— Ты хочешь, чтобы с тобой кто-то из девочек пошел? — догадалась Карина. — Так говори, нашел, чего стесняться. Я прикажу любой. У нас это быстро, без вольностей…

— Не сомневаюсь, — сказал Ринке. — Но кто сможет приказать тебе, Карина?

— Ах вот как, — пробормотала озадаченная мандреченка. — Да, конечно, Ринке, я пойду с тобой.

— Благодарю, — ответил Ринке.

— Вы скажите Арге, а я за Светланой слетаю, — сказала Карина.

Ведьма поднялась над фургоном и умчалась в хвост обоза. Целительница была в последнем фургоне, у раненных.

— Гоблины! — закричали впереди.

— Тпру! — крикнул Рамдан и натянул вожжи.

Засверкали огненные шары. В начало каравана над головами экена и сидха пронеслись ведьмы.

— Шайтан, опять, — закряхтел Рамдан. — Как они надоели…

Ринке глянул на часы и сообщил:

— В этот раз будет кое-что новенькое.

— Ты меня пугаешь, — мрачно ответил командир наемников.

— Где Гёса? — спросил сидх. — Прикроете меня?

— Само собой, — сказал Гёса, появляясь из-за фургона.

Ринке хмыкнул:

— Сменил рубашку?

— А как же, — с независимым видом ответил экен.

— А штаны запасные у тебя есть? — осведомился сидх. — Могут пригодиться.

— Не обосрусь, не дождешься, — хмуро ответил Гёса.

И в этот момент на дорогу вышел паук.

Экен не видел его ног. Гёса видел только огромное мохнатое тело, нависающее над передним фургоном. Стальные отблески магических шаров на его жвалах. Россыпь горевших алым глаз на голове.

— Крученый Иблис, — пробормотал Гёса и попятился.

— Режь поводья, Крюк! — закричал Ринке. — Ему нужны лошади!

Паук взмахнул лапой в воздухе, словно отгоняя назойливых мошек. Ведьмы бросились врассыпную. Чудовище подхватило первый фургон, подбросило в воздух. Лошадей там уже не было — Крюк успел перерезать поводья. Из фургона выпала темная фигурка и улетела куда-то в лес.

— Бейте его файерболами! — орал Ринке.

Ведьмы услышали его. Вспыхнули огненные шары, запахло паленой шерстью. Сидх обернулся к экенам. Те изумленно смотрели на происходящее.

— Прикройте же меня! — крикнул он.

— Да, прости, — пробормотал Рамдан.

Гёса и Рамдан привычно закрутились.

Во время Танца экены превращались в черные воронки, в которых исчезало все живое. Ринке двинулся между Танцорами Смерти по коридору из мертвой силы. Эльф шел по нему не в первый раз, до сих пор не мог отделаться от ощущения, что заживо спускается в Подземный мир. В каком-то смысле это так и было. Иногда эльф видел лица Рамдана или Гёсы — серые, плоские, похожие на дешевые маски. Ринке старался не думать о том, что Рамдан, грубый и резкий, но при этом изумительно игравший на зурне, сейчас превратился в эту серую, дрожащую пленку, которая отделяет эльфа от мира живых. Ринке видел ужас на лице гоблинов, которых затягивало в Подземный мир. В стенах коридора мелькали изломанные зигзаги молний. Сами стенки казались прозрачными. Лес через них виделся серым, а кровь — белой. Метрах в двух от паука Ринке вытащил арбалет и взвел его. Сидх махнул рукой экенам привычным жестом — «дальше я сам».

Не успели Гёса и Рамдан приобрести человеческий облик, как гоблины бросились на новых противников. Ринке подбежал под брюхо пауку. Ему не пришлось даже нагнуться. Чудовище щелкнуло жвалами и стало подниматься на задние лапы.

Но было поздно.

Ринке поднял руку с арбалетом. Он выстрелил почти в упор, в огромное брюхо, нависавшее над его макушкой.

* * *

Рамдан и Лайруксал впрягали лошадей в фургон, который подняли ведьмы. Теперь небесные воительницы ставили на колеса второй. Махмуд и Ахмет держали в поводу фыркающих лошадей.

— Что же пауки здесь жрут, когда по дороге никто не едет? — спросил Рамдан у Лайруксала.

— И два! — донеслось с неба.

— Раньше по тропе было сильное движение, — ответил тот и поправил повязку на голове. Через грязный бинт проступила кровь. — Вот пауки и прочие… существа привыкли рассматривать ее как скатерть — самобранку.

Ринке перестал ковыряться мечом во внутренностях паука и неожиданно рявкнул:

— Это все ваши друидские сказочки! Мы попали в схему!

Лайруксал моргнул, покосился на наемников и угрюмых ведьм.

— Давай обсудим это в Бьонгарде, — нервно сказал он.

— Мы не дойдем до Бьонгарда, — очень спокойно и четко произнес Ринке. — Мы все сдохнем у первого шнейкхюгеля.

Сидх смачно харкнул на дорогу, развернулся и двинулся в конец обоза. Второй фургон поднялся в воздух. Внутри неприятно что-то ухнуло. Ринке остановился переждать, пока уляжется поднятая повозкой пыль и перестанут мерцать голубые огонечки магической сети. Прямо на сидха из-за фургона вышел Арга. Ринке начал забирать влево, собираясь обойти повозку с другой стороны.

Но капитан преградил ему дорогу.

— Извини меня, Ринке, — с трудом произнес Арга. — Я ошибся. Что нам теперь делать?

— Бросьте, Арга, — вяло ответил Ринке. — Я принимаю ваши извинения, если это вам так важно. Но это уже не имеет никакого значения. Кости-то наши все равно будут лежать вперемешку.

Над дорогой зависла гробовая тишина. По лицам экенских наемников Арга понял, что они отлично слышали слова сидха. Капитан поднял глаза. Ведьмы сгрудились в воздухе над караваном. В тесном пространстве под крышей зеленого туннеля они напоминали замерший перед атакой пчелиный рой. Они висели не так высоко, чтобы не разобрать реплику Ринке. Капитан сглотнул и сказал:

— Хорошо, иди. Но возьми кого-нибудь с собой.

Ринке поднял голову, ища глазами Карину.

— Света отнесет сидха, — сказала мандреченка. — А я пойду с ним.

— Вылетайте немедленно, — сказал Арга.

Капитан даже не пытался скрыть свое облегчение.

Светлана начала спускаться по крутой спирали. Ринке выдернул из ближайшего трупа копье.

— И ты не скажешь мне, куда вы пойдете и как ты собираешься остановить это безобразие? — осведомился Арга.

Ринке улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Я так и думал, — пробормотал капитан. — Когда вас ждать обратно?

— Завтра к обеду, — ответил Ринке. — Если я не вернусь, вас поведут Лайруксал и Вилли.

* * *

Лагерь Ежей Энедики находился в глубине Железного Леса, а первая партизанская заимка, на которой всегда можно было отдохнуть — чуть южнее Мертводья. До заимки можно было добраться двумя способами. Первый, наиболее безопасный, был таким: пересечь Старый Тракт в том месте, где дорога из Бьонгарда соединялась с ним, и идти лесом, по набитым зверями тропам, все время держа на юго-восток. Рингрин, возвращаясь со своими партизанами с праздника, выбрал именно этот путь. Принц очень спешил. Рядом же с заимкой находился телепорт, через который отряд Рингрина мог попасть на свою территорию.

Энедика же выбрала второй способ, менее удобный, менее быстрый, но более полезный. Ее отряд двигался в сторону Эребора параллельно Старому Тракту с тем, чтобы в удобном месте перейти его, пересечь Мертводье по хорошо известному пути, и оказаться на заимке. Мимо партизан проезжали все купеческие караваны, спешащие в Бьонгард. Ежи не трогали их.

Но смотрели, считали, запоминали.

В день, когда Энедика решила пересечь Старый Тракт, она отправила в разведку Халлена и Тавартэра. Они пробежали вперед около четырех километров и наткнулись на обоз. Эльфы залегли в кустах, считая подводы.

— Хлеб везут, — сказал Тавартэр.

— Это первый обоз с зерном, который мы видим, по-моему, — откликнулся Халлен.

— А корабли с зерном всегда приходят из Полы примерно в это время, — согласился Тавартэр. — Это самые первые ласточки. Чтобы оказаться сейчас здесь, они должны были из Эребора в начале июля выйти.

Халлен и сам это знал. Ему было скучно лежать, глотая пыль от проходивших мимо подвод, и хотелось поговорить с товарищем. Тавартэр, судя по всему, думал так же. В грохоте множества колес никто не услышал бы их голосов.

— Энедика прикажет уничтожить его, — сказал Халлен.

— Нет, — возразил Тавартэр. — Нас всего одиннадцать. А тут не меньше пятидесяти человек охраны.

Он махнул рукой на рослого мандречена. Охранник ехал между телегой и обочиной дороги, и подозрительно посматривал на лес.

— Энедика обещала мне, что атакует, только если увидит Армию Мандры на марше, — добавил Тавартэр.

Нандор запнулся, поняв, что сказал слишком много.

— А я думал, я один одержим идеей умереть в бою, — насмешливо произнес Халлен.

Тавартэр покосился на него:

— А в чем причина твоей одержимости? Я вот не собираюсь умирать.

— Я заметил… Я болен, Тавартэр, — ответил темный эльф. — Я умираю.

— Чем ты болеешь? Это заразно?

Халлен открыл рот, чтобы соврать про опухоль, которая пожирает его тело изнутри, но вдруг передумал. Стыд стал для его иссушенной души столь же непозволительной роскошью, что и любовь. Перед отъездом из таверны Халлен истратил все деньги, что у него оставались, на два мешочка лислора. Теперь от них оставалась лишь половина в последнем мешочке. Эльф знал, что когда порошок закончится — а это должно было случиться скоро — ему останется только умирать в окружении собственных чудовищ. Но Халлен надеялся, что ему уготован не столь мрачный конец и пророчество Мораны сбудется.

— Нет, не заразно, — ответил он. — Я умираю от лислора.

— Мне так и показалось, — спокойно сказал Тавартэр. — Я однажды видел такого, как ты. Бывшего лучника. Он ковылял по деревне, брался за любую работу, но был слишком слаб, чтобы заработать много.

— И что? Он умер?

— Не скажу, — усмехнулся нандор. — Но неужели ты думаешь, что твоя палка, усохшая теперь, когда-то была столь хороша, что сейчас Энедика рискнет жизнью всех нас? Только для того, чтобы ты умер под мечом солдата, а не в судорогах, воя и катаясь по земле, не отличая день от ночи, а друзей — от соседних деревьев?

— Ну-ну, продолжай, — тусклым голосом сказал Халлен.

Будь у Тавартэра чуть больше опыта общения с лислорерами, он бы замолчал. Но ревность ослепила его, и он не заметил нехорошего огонька, заплясавшего в глазах Халлена.

— Зря надеешься, — закончил Тавартэр. — Энедика умеет различать отношения и…

Он не успел договорить. Халлен вдруг оказался сверху. Колено темного эльфа прижимало грудь Тавартэра к земле. Руки сомкнулись на горле. Нандор захрипел.

— А теперь послушай, что я тебе скажу, — прошипел Халлен. — Пока мимо нас проходили обозы с тряпками и вином, Энедика не тронула их и пальцем. Потому что они означали много красивых платьев и веселья. А этот обоз означает не только румяные круглые булки. Он означает и румяные круглые морды мандреченских солдат, которые будут рыскать по всему Железному Лесу в поисках нас…

— Отпусти… — выдавил из себя Тавартэр. — Задушишь, псих…

Халлен разжал руки и слез с него. Нандор чувствовал, как Халлена бьет дрожь. Бывший лучший лучник отряда принца плакал.

— Прости, — сказал Тавартэр.

— Заткнись, — ответил темный эльф.

Когда они вернулись к отряду, выяснилось, что Халлен лучше знал характер своей случайной подруги, чем нандор, болтавшийся с ней по лесу последние пять лет. Едва услышав про обоз с зерном, Энедика приказала Нифреду, самому сильному магу из отряда, залечь с одной стороны Тракта. Сама Энедика с остальными Ежами затаилась с другой.

С одной стороны жирную колбаску обоза должны были нашпиговать стрелы, а с другой — поджарить магия Нифреда.

* * *

В Железном Лесу можно было повстречать не только гоблинов и пауков, но и зверей с более пышной шкуркой — куниц, бобров и выдр. На севере водились даже соболи, чей мех так к лицу дамам. А вот рожь и пшеница в Лихолесье росла плохо. Мустафа знал, что если он успеет на ярмарку в Эреборе первым, то сможет взять отборную рожь за бесценок. И он успел. Деньги у него были — сюрк удачно распродал в Келенборносте шелка и сукно. Мустафа присоединился к купеческому обозу, шедшему в Бьонгард с похожим грузом — овсом, рожью и картофелем.

Мясо в Бьонгарде ценилось дешевле хлеба. Мустафа собирался обменять свой товар на бобровые и соболиные шкурки, а так же приобрести чудесные изделия лихолесских гномов — изумительной точности крохотные часы и другие механические игрушки, до которых хозяева Эммин-ну-Фуин были большие мастера. Купец рассчитывал на хорошую прибыль. Ее почти перевешивал один, но очень значимый риск.

Имя этому риску было — Ежи.

Однако партизаны в последнее время почти не показывали носа из своих тайных схронов. Мустафа вместе с другими купцами в караване уже надеялся скоро увидеть башню Светлого Всадника, что стояла при въезде в столицу Лихолесья.

Но он ошибся.

В то утро Равенн ехал между телегой и обочиной. Воин и сам не знал, почему сегодня выбрал эту сторону дороги. Обычно он ехал вместе с другими охранниками купеческого обоза справа от телег, где было гораздо больше места. На Старом Тракте свободно могли разъехаться четыре боевые сюркистанские колесницы.

Но этот необычный выбор и спас Равенна, когда правую сторону обоза охватило голубое пламя, а люди начали кричать и извиваться, как насаженные на крючок червяки. Три или четыре стрелы вонзились в бок лошади Равенна. Она дико заржала и встала на дыбы, сбросив всадника. Равенн скользнул под телегу и вцепился в днище. Повозка проехала еще немного и встала. Впряженный в нее мерин разделил участь лошади Равенна. В воздухе висели крики умирающих людей и яростное ржание раненных лошадей, свистели стрелы. Справа несло паленым, но Равенн не стал вертеть головой в поисках источника запаха. Он прижался к шероховатым доскам. Воин распластался, как раздавленная лягушка. На дороге стало тихо — на какой-то краткий миг. Равенн решил одним коротким броском преодолеть расстояние до призывно колыхавшейся на обочине травы. Но тут он услышал голоса.

Ежи, расстрелявшие караван, вышли на Старый Тракт. Сначала наемник подумал, что партизаны хотят поживиться. Запахло подгоревшим хлебом. Равенн понял, что Ежи решили уничтожить обоз. Воину не хотелось ждать, пока огонь доберется до телеги, под которой он прятался. Он выждал момент, когда все партизаны, судя по голосам, находились с другой стороны от обоза и не могли его видеть. Мандречен присел на корточках под телегой. Его макушка царапала облепленное засохшей грязью днище. Равенн услышал шаги и затаил дыхание.

Он увидел полы алого бархатного кафтана, когда-то роскошного, но теперь очень сильно засаленного, и не менее потертые кожаные брюки. Наемник знал, что маг способен учуять человека по колебаниям ауры. Привычным приемом, которому обучали всех мандреченских солдат, Равенн очистил мысли. Затем в поле зрения Равенна появились руки Ежа — тот развязывал пояс. Партизан извлек из штанов свое хозяйство, размеры которого оказались весьма скромными, и начал мочиться на колесо.

Теплые брызги отлетали на лицо и руки наемника, но он не шевелился.

И даже ни о чем ни думал.

* * *

С высоты полета метлы леса Нудайдола выглядели огромным зеленым морем. Лихой Лес же показался Карине похожим на мохнатого зверя. На родине ведьмы росли в основном лиственные породы деревьев, а в этой части Лихого Леса преобладали ели и сосны. Впрочем, ей некогда было внимательно изучать местность, над которой они пролетали. На непривычно легкой метле Карина чувствовала себя неуверенно. Лайруксал потребовал, чтобы ведьма не брала с собой бомб. Ведь ничего страшнее лесного пожара в летнюю жару быть не может. Меч, висевший на левом боку Карины, тоже и не сильно, но все же сбивал баланс.

— Далеко еще? — не оборачиваясь, спросила Светлана у Ринке.

Мощная метла целительницы имела запасное сиденье. Оно предназначалось для выноса раненного с поля битвы. На этом сиденье сейчас и расположился сидх.

— Ответ положительный, — сказал Ринке.

— А то вон уже Бьонгард видно.

Светлана махнула рукой, указывая направление. Карина перевела взгляд. К северо-востоку от путешественников из-под зеленого брюха леса выглядывали башни и шпили.

— Если это Бьонгард, почему тогда не заметно Старого Тракта? — засомневалась мандреченка. — Может, это какой-нибудь другой город?

— Это мираж, от жары. Приземляйся, Светлана, — хрипло ответил Ринке. — Дальше мы пойдем пешком.

Ведьмы переглянулись. Для того, кто оказался в небе в первый раз в жизни, сидх держался сносно. Но, судя по голосу, полет дался Ринке нелегко.

Светлана и Карина снизились. Ведьмы дали небольшой круг над сосновым бором, пока высматривали подходящую для приземления прогалину. Вскоре все трое уже стояли на склоне, усыпанном сухими иголками. Карина слезла с метлы. Мандреченка с наслаждением вдохнула насыщенный, чуть горьковатый запах сосен. Ведьма похлопала метлу по стальному вееру руля и произнесла заклинание. Метла исчезла. Карина проверила, легко ли выходит меч из ножен. Ей не приходилось пользоваться этим оружием со времени обучения в Горной Школе, и это не добавляло Карине уверенности. Светлана стояла рядом со своей метлой. Целительница наблюдала, как Ринке пытается отстегнуться от сиденья.

— Помочь? — спросила целительница.

Ринке отрицательно покачал головой, воткнул копье в мох. Затем взялся за пряжку двумя руками и справился с ней сам. Ринке перекинул ногу через стальную ось метлы, схватился за копье и встал. Выставив руки, как слепой, он на негнущихся ногах добрел до ближайшего дерева. Ринке обнял сосну как родную. Целительница не стала отсылать свою метлу. Светлана не собиралась задерживаться здесь. Метла воспользовалась случаем подразмяться на свежем воздухе и медленно поднялась к верхушкам сосен.

Ринке все еще обнимал дерево. Был виден только взъерошенный черный затылок сидха.

— Тебе нехорошо, Ринке? — забеспокоилась Карина.

Ринке обернулся. Лицо у него было бледнее обычного, на виске билась жилка. К скуле прилип кусочек коры. Карине вдруг захотелось коснуться этого лица, убрать приставшую кору. Карина представила гладкую кожу Ринке у себя под руками и почувствовала, как у нее теплеют кончики пальцев.

— Мне очень хорошо, — доверительно сказал Ринке. — Мне всегда хорошо, когда я твердо стою на чем-нибудь, а не болтаюсь в воздухе.

Он подмигнул ведьмам. Они облегченно засмеялись.

— Что ж, теперь давайте я свяжу вас заклятиями, — сказала Светлана.

Сидх повернулся спиной к сосне, но отойти от дерева не решился. Он тяжело привалился к желто-коричневому стволу. Карина встала рядом и взяла Ринке за руку. Ладонь сидха оказалась горячей и твердой. Целительница прищурилась, сделала пасс руками. У Карины чуть закружилась голова — Светлана переплетала каналы их жизненной энергии.

— Умрет Карина, умрет и Ринке, — нараспев проговорила Светлана. — Жизни ваши связаны, в бою и в празднике, в пути и в отдыхе. О том знает Ящер и Ладо, Ярило и Могота.

Мандреченка стала смотреть на метлу подруги. Та вовсю резвилась в высоте, между ветвей сосен. Светлана шевелила руками в воздухе перед собой, словно заплетала невидимую косу.

— Все, что Карина здесь узнает, все в могилу с собой унесет, ни с кем ни словечком не поделится, — продолжала ведьма.

По затылку Карины стукнула увесистая шишка. Мандреченка скривилась, схватилась за голову. Светлана нахмурилась. Ринке тихонько сжал руку ведьмы, призывая к молчанию и собранности во время ритуала.

— Когда нога Карины старой эльфийской тропы коснется, так и развяжутся узы смерти и жизни. Будет свободен Ринке и умрет тогда, когда его призовет Ящер, но не ранее, — заключила Светлана.

Теперь надо было закрепить чары. Человек, не умеющий управлять волшебной силой, не чувствовал в своей ауре и присутствия чужой Чи. Но маг всегда, пусть даже неосознанно, пытался разрушить сеть, накинутую на него.

— Добровольно ли ты, Ринке, связываешь себя этой клятвой? — спросила Светлана.

— Да, я, Ринке, связываю себя этой клятвой добровольно, — ответил сидх.

— А ты, Карина, добровольно ли связываешь себя этой клятвой?

Карина повторила формулу.

— Вот и все, — сказала целительница. — Ну, я полетела.

Светлана залихватски свистнула. Метла откликнулась на ее зов и спустилась к своей хозяйке. Между рогов руля застряла шишка. Метла наклонилась к рукам Светланы.

— Эк тебя угораздило, — пробормотала целительница, осторожно вынимая шишку.

Метла качнулась из стороны в сторону — «нет».

— Ах, это подарок, — сказала Светлана. — Спасибо, спасибо. Ты очень заботишься обо мне.

Целительница погладила метлу по рогам, оседлала ее и пристегнулась. Шишку Светлана положила в карман куртки. Верхушка шишки торчала из него, словно в кармане сидел маленький ежик.

— До встречи, Света, — сказал Ринке.

Ведьма помахала рукой, потянула руль на себя и свечкой пошла вверх. Карина проводила ее глазами, пока силуэт подруги не скрылся за ветвями деревьев.

— Пойдем, — сказал сидх и выдернул из земли копье.

Ринке забросил копье на плечо и двинулся вперед.

«Как коромысло несет», подумала Карина, глядя на него.

Ведьма улыбнулась такому неожиданному, мирному сравнению. Вскоре сухие иглы под их ногами сменились пружинистым мхом. Появились зеленые кружева черники и земляники. Карина шла рядом с Ринке. Ведьму удивляли собственное спокойствие и расслабленностиь Вокруг нее был самый опасный лес в обитаемом мире. Рядом с ней шел чужак, предавший свою расу, а ведьме было весело и уютно, словно она гуляла рядом с родной станицей. Неожиданно Ринке остановился. Сидх положил ладонь на рукав мандреченки.

«Началось», мрачно подумала Карина и потянулась за мечом.

Ринке отрицательно покачал головой и прижал палец к губам. Ведьма застыла неподвижно. Она заметила яркое пятно в двадцати аршинах впереди и едва удержалась от восхищенного вздоха.

Взрослый лис в яркой оранжевой шубке неторопливо появился из кустов, плавно продефилировал между сосен и исчез в зарослях можжевельника. Путников он не заметил.

Ринке двинулся дальше. Через несколько шагов, он обнаружил, что ведьмы рядом нет. Ринке обернулся, перекидывая копье в правую руку.

Карина, присев на корточки, собирала чернику.

— Сейчас, сейчас, — пробормотала она.

Ведьма поднялась. Карина отправила в рот пригоршню ягод и подошла к сидху.

— Угощайся, — сказала Карина.

Ведьма протянула Ринке ладонь, полную ягод. Он взял несколько штук, аккуратно отправил в рот.

— Благодарствую, — ответил сидх. — Ты очень хорошо идешь. Почти бесшумно.

Из уст темного эльфа это было более чем весомой похвалой.

— Я жила в лесной деревне, — улыбнулась Карина

Брови Ринке поднялись удивленным домиком.

— Да, сидх, у нас тоже бывают такие деревеньки, не только у нас, — произнесла мандреченка. — Десять-пятнадцать дворов, крошечные поля, отвоеванные у леса. И лес, лес кругом — на пятеро суток пути. Мне нравилось бродить по нашему лесу. Нравится и ваш лес…

Ринке заметил серебристую нить. Она медленно спускалась с дерева. Но эльф ничего не успел сказать. Нить коснулась щеки ведьмы. Карина подняла руку и смахнула ее.

Ринке бросился на ведьму, сбил ее с ног и прикрыл собой. Сидх упер копье в землю тупым концом и глянул наверх.

* * *

Энедика приказала сжечь зерно, а так же мертвецов. Лучники мандречен успели прикончить пятерых партизан, прежде чем сами утонули в буре стрел. Пока Ежи обкладывали трупы своих товарищей тюками с зерном и поджигали его, Нифред решил отлить на колесо. Халлен в это время рассматривал труп возницы на соседней телеге. Стрела пробила череп, опрокинула тело на спину и пригвоздила к передку. При падении с головы воина слетела шапочка. Обычная мандреченская шапочка из выкрашенной в синей цвет кожи. По краю шла вышивка — треугольники, ромбы, квадраты. В центре каждой фигуры находился крохотный черный агат той же формы. Очевидно, возница использовал головной убор в качестве амулета.

Но это ему не помогло.

Шапочка зацепилась за стоявший на телеге ящик и теперь висела, трепыхаясь на ветру.

Халлен, забавляясь, нахлобучил шапку себе на голову. Торчавшие во все стороны пучки волос, которые Ежи склеивали разогретым в пиве воском, чуть примялись.

— А тебе идет, — заметил Нифред.

— Дешевка, — презрительно заметил Халлен.

Эльф сорвал шапку с головы и бросил себе под ноги.

— Помог бы лучше, — пробурчал Мирувормэл.

Он как раз снимал с телеги мешок с зерном. Невысокий, но мощный толстяк даже не вздрогнул, взвалив его себе на плечи. Хотя судя по размерам мешка, там находилось не меньше двух пудов зерна. Мирувормэл развернулся, чтобы отнести мешок к началу обоза, и почти полностью закрыл обзор Халлену. Халлен успел увидеть только, как Нифред нагибается.

В следующий миг Нифред отлетел от телеги, словно получив увесистого пинка. Между Нифредом и Мирувормэлом промелькнул темный силуэт. Толстяк дико заорал и опрокинулся назад.

Халлен стиснул лук и поднял руку к заплечному колчану. Что-то свистнуло перед его носом. Еж сначала удивился, тому, что не может нащупать в колчане ни одной стрелы. Но тут увидел свою руку. Она висела на остатках рукава. Кровь лилась в придорожную пыль. Еще не чувствуя боли, Халлен поднял глаза. Эльф увидел перед собой мандречена в серой куртке и окровавленным мечом в руке.

— Руби! — заорал Халлен. — Что ты стоишь, убей меня, тварь, я не хочу больше мучаться!

Но человек не стал добивать эльфа. То ли мандречен принял вопль Халлена за мольбу о пощаде, то ли решил, что однорукий лучник уже не опасен для него. Повернувшись, мужчина бросился к лесу.

— Ах ты дрянь! — яростно заорал Халлен.

От него убегала обещанная Мораной возможность умереть героем, а не от передозы.

Халлен быстро пробормотал обезболивающее заклинание. Он произнес формулу верно. Но потоки собственной Чи, искривленные лислором, последнее время все меньше и меньше повиновались Халлену. Боль, хотя и не вся, все же просочилась в мозг. Темному эльфу этого хватило, чтобы рухнуть на колени, как подкошенному.

Халлен бросил бесполезный лук, который все еще зачем-то сжимал. Он вытащил из колчана стрелу. Эльф метнул ее вслед убегавшей фигуре, как дротик. Перед тем, как завалиться в лужу собственной крови, Халлен увидел, что стрела впилась туда, куда он хотел — в икру мандречена. Человек вскрикнул, но не остановился, чтобы вытащить стрелу. Хромая, он упорно двигался к краю дороги.

Сапог Мирувормэла стремительно набросился на Халлена. Он еще успел подумать, что толстяк никогда не моет ноги, уткнулся носом в залитое кровью мятое голенище и потерял сознание.

* * *

Тавартэр увидел, как Нифред упал, взмахнув руками с нелепо скрюченными пальцами — маг пытался бросить заклинание, но не успел. За краем телеги скрылись Мирувормэл и Халлен. Под аккомпанемент их воя мандречен серой тенью метнулся к краю дороги. Тавартэр выхватил лук и наложил на него стрелу. Еж не слушал воплей раненных товарищей.

Если кричат, значит, будут жить.

На самом краешке сознания холодной змеей проскользнула мысль о Нифреде. Стонов мага не было слышно.

А потом осталось, как всегда — только стрела, крепко сжатая в пальцах, привычная тяжесть лука в другой руке и мишень, в которую надо попасть. Мандречен хромал, что сильно облегчало задачу.

Человек обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть две стрелы, летевшие в него.

Энедика тоже успела добраться до своего лука. Тавартэр не раз шутливо препирался с командиршей, предлагая бросить свой маломощный зефар и перейти, наконец, на последнюю новинку гномов — стальной химдиль.

Но Энедика всегда попадала в цель, независимо от марки лука.

* * *

Партизан застегнул пояс и переступил с ноги с ногу. Он решил проверить, а не сидит ли кто под телегой. Сидх не был в этом уверен. Иначе не полез бы в пыль и грязь, а сразу ударил бы своей Чи. Но Ежу не хотелось тратить свою магическую энергию зазря.

Равенн ждал, пока перед ним покажутся глаза сидха. После этого мандречену предстояло двигаться очень быстро. В щели между днищем телеги и дорогой появилось плечо, подбородок….

Дальше события развивались стремительно.

Меч со свистом вышел из ножен. Равенн ухватился за тупую нижнюю треть клинка обеими руками и воткнул его в живот сидха, как копье. Сопротивление оказалось неожиданно сильным. На какой-то бесконечно долгий миг наемнику показалось, что он слышит серебряный звон мифрила — на Еже могла оказаться кольчуга. Но нет. Причина заминки была в том, что дешевый клинок из мягкой стали затупился после последней стычки в эреборском трактире. Равенн собирался направить края клинка сегодня вечером.

Кровь потекла по мечу. Из левого угла рта сидха тоже показалась тонкая струйка крови. Равенн нажал еще раз. Он услышал хруст ломаемого позвоночника. Наемник уперся рукой в край телеги и рванул меч на себя, выдирая его из тела. Клинок уже был весь мокрый. Рука Равенна чуть не соскользнула.

Партизан ударился головой о борт повозки. Безвольное тело осело назад. Путь был открыт. Равенн перехватил меч за рукоять и выскочил из-под телеги.

Равенн вырос среди бесконечных лугов Великого Междуречья. После этого наемник повидал и выжженную солнцем сюркистанскую степь, и мрачную Стену Мира. Но самое угнетающее впечатление на Равенна произвели непроходимые леса восточного Нудайдола. Другими словами, воин никогда не любил лес, и лес платил ему тем же. Однако сейчас молодые дубки за обочиной дороги казались Равенну самым красивым и желанным зрелищем в мире — потому что они означали жизнь.

Равенн не глядя рубанул по ноге толстяку с мешком зерна на плечах, который стоял к нему спиной. Но когда толстяк с воем упал на колени, оказалось, что за ним стоит еще один партизан. В одной руке Еж уже держал лук, а второй тянулся за стрелой в заплечный колчан. Меч наемника перерубил руку партизана чуть выше локтя, когда между его пальцами и черно-белым оперением стрелы оставалось не больше дюйма. Из разорванного рукава брызнула кровь. Полетели белые осколки костей и розовые сухожилия. Еж упал на колени и только тогда запричитал, глядя на остатки руки. Равенн крутанул меч в руке, прицеливаясь снести голову сидху. Тут он краем глаза заметил еще трех партизан с другой стороны повозок. Один из них смотрел на мандречена, раскрыв от ужаса рот.

А вот двое других уже вытаскивали луки из чехлов.

Равенн бросился бежать.

Паршивец, которого он в спешке не прикончил, всадил Равенну стрелу в ногу. И как он сумел? Десять аршин, которые отделяли мандречена от края Старого Тракта, превратились для него в десять верст. Равенн волочил ногу. Стрела шевелилась в мышцах при каждом движении, окатывала его болью, от которой темнело в глазах.

Равенн услышал тихий свист и понял, что дубков он не достигнет уже никогда. Он повернулся. Он желал не столько встретить смерть лицом в лицу, сколько умереть быстро и без мучений. Равенн был наслышан о любимой забаве Ежей — утыкать стрелами тело жертвы так, чтобы она превратилась в огромного ежа. Но мандречен надеялся, что партизаны слишком напуганы его неожиданным появлением и слишком разозлены криками товарищей, чтобы сыграть с ним в эту игру.

Первая стрела пробила Равенну грудь, вторая вошла в живот. Наемник согнулся, но устоял.

Равенн молил Ящера об одной-единственной стреле в собственном глазу.

Мандречен смотрел, как высокий Еж в зеленом мундире Серебряных Медведей накладывает на тетиву своего лука следующую стрелу. Лук партизана странно блестел. Он был сделан будто не из тиса или можжевельника, а из стали.

Вдруг Равенн понял, что это не лук, а нестерпимо сверкающие на солнце позолоченные купола — четыре маленьких и один, самый крупный, в центре. На шпиле, вознесшемся над куполом, красовались крест и полумесяц. Наемник вспомнил, где он уже видел похожую эмблему — над Храмом Красной Змеи в Келенборносте. Нет, над храмом была змея, обвивающая чашу…

Бедро Равенна взорвалось болью. Эхом откликнулось развороченное плечо.

Последнее, что увидел Равенн, была боевая ведьма, с которой он закрутил в Келенборносте романчик, а потом еле унес ноги.

Карина спала на траве, завернувшись в желто-зеленый плащ.

Ящер услышал просьбу наемника.

Пятая стрела вошла точнехонько в левый глаз Равенна, хотя Тавартэр целил в шею.

* * *

Перед глазами Карины мелькнула зеленая рубаха Ринке. Ведьма ткнулась носом в черничник. Ведьма неожиданно поняла, что сидх уронил ее на колени и прижимает к земле. Карина отняла лицо от травы. Мандреченка потянула меч из ножен. Но его, как назло, заклинило. Все вокруг потемнело. Из земли с треском выскочили мохнатые черные колья. Карина подняла глаза и увидела в трех аршинах от своего лица огромный волосатый бурдюк, весь в морщинах и складках. В следующий миг она поняла, что это брюхо гигантского паука. Карину чуть не вырвало. Чуть левее головы Ринке виднелось блестящее от яда жало, изогнутое, как сюркистанский ятаган, и почти такого же размера. Карина наконец вытащила меч и замахнулась. Но Ринке перехватил ее руку.

— Не надо, — сказал темный эльф. — Все уже кончено.

Карина увидела, что копье Ринке упирается в хитиновую грудину паука. Вокруг наконечника расплывалось алое пятно. Сидх выдернул копье.

— Как ты убил его? — спросила Карина. — Может, покажешь его слабое место и мне? В заклинании говорилось о том, что если умру я, умрешь и ты. Ну, а как ты умрешь первым и я останусь одна в твоем лесу?

Ринке ничего не сказал. Но на четвереньках пробрался к голове паука и поманил Карину рукой. Ведьма подползла к нему.

— Видишь это пятно? — спросил сидх, указывая на алый круг на груди паука.

Карина кивнула. Сейчас, вблизи, она поняла, что это не кровь чудовища. Круг был слишком ровным. Он напоминал огромную пуговицу на черном фраке. Слева от алого круга Карина заметила синюю и зеленую пуговку поменьше, а справа — желтую и оранжевую.

— Если попасть по красному, паук замрет, — сказал Ринке. — Минут на двадцать. Вполне хватит, чтобы убраться так далеко, чтобы он нас не почуял и не смог догнать.

Мандреченка задумчиво посмотрела на часы на запястье сидха, потом на остальные «пуговицы» на брюхе паука и спросила:

— А эти разноцветные кружочки?

Ринке одобрительно улыбнулся. Подняв копье, он коснулся синей вставки на хитиновой кольчуге паука. Три левые задние левые лапы чудовища, которые Карина поначалу приняла за колья, поднялись и зависли в воздухе. Ведьма моргнула.

— Через две минуты они опустятся сами, — сообщил Ринке.

Он ткнул в зеленое пятно.

За спиной Карины что-то стукнулось об мох. Мандреченка вздрогнула, обернулась — хотя вертеться в замкнутом пространстве было ох как неудобно — и увидела, как раздвинулись огромные жвалы на безвольно склоненной голове.

— Желтое пятно поднимает правые ноги, — сказал сидх. — А оранжевое убирает жало. Но чтобы попасть по ним, нужен некоторый навык. Так что я бы тебе советовал всегда бить в красное.

— Я поняла, — пробормотала Карина.

Ринке улыбнулся и спросил:

— Тебе все еще нравится мой лес?

— Вот уж не знаю почему, но он мне больше напоминает давно не стриженный парк, — задумчиво ответила мандреченка. — А эти пауки — словно игрушки какого-то великана. Он разбросал их здесь и забыл…

Ринке уважительно хмыкнул и сказал:

— Этого великана звали Аулэ. Он был нашим богом ремесел… Ты права. Они с Мелькором создали гоблинов, троллей и пауков. Но Аулэ не забыл о своих детях. Он погиб. Мы поклялись, что будем присматривать за ними.

— Понятно, — произнесла Карина и добавила задумчиво: — А ведь ты спас мне жизнь. Когда между Мандрой и Лихим Лесом будет мир, приезжай ко мне в гости, можешь вместе с Вилли. Я обычно зимую в станице Пламенной. Погуляем по нашему лесу. На медведя сходим, из берлоги поднимем… Не подумай, что я хвастаюсь, но все же наши медведи побольше ваших пауков будут.

Сидх улыбнулся, чуть наклонил голову. Этот церемонный жест под брюхом едва не сожравшего их паука, в дебрях Лихого Леса должен был смотреться смешно. Но у Ринке это вышло очень естественно.

— Почту за честь, — ответил он. — Нам пора идти.

Темный эльф ловко вылез из-под паука. Ведьма последовала за Ринке. Взглянув на чудовище со стороны, Карина почувствовала противную слабость в коленках. Лапы паука были длиной почти с нее саму, а тело чудовища по размеру превосходило двух лошадей.

— Сейчас выберемся на просеку, там будет безопаснее, — угадав ее мысли, сказал Ринке и положил копье на плечо. — Звери ее обходят, по старой памяти.

* * *

Вода в ванне казалась зеленой от добавленной в нее соли.

— Посидеть с тобой, пока ты купаешься? — предложил Искандер.

— Боишься, что я вскрою себе вены? — спросил Крон.

— Есть немного, — признался император.

— Не бойся.

Искандер вышел из ванной и притворил за собой дверь.

Императорские покои, как и вся восточная часть дворца, были построены еще Владимиром Солнце. Они сразу не понравились Искандеру из-за своей пышной отделки и росписи на стенах. Она изображала славные деяния Тайнеридов, к которым нынешний император Мандры не имел никакого отношения. Едва въехав во дворец, Искандер приказал сбить лепнину и побелить стены. Во дворце Тайнеридов императору больше всего нравились покои княжича Алексея. Они были маленькими и уютными. Но то помещение Искандер отдал Крону. А покои, превращенные в спальню императора, подавляли Искандера своими размерами. Для того, чтобы пересечь спальню, императору надо было сделать не меньше тридцати шагов. Для человека, который провел большую часть своей жизни в походной палатке, такая спальня была слишком велика. Хотя род Гургенидов, из которого происходил император, считался не самым последним среди знатных семей Мандры, таких огромных покоев не было даже в их родовом гнезде, крепости Аль-Шассин. Сам Искандер бывал в Аль-Шассин всего один раз, на похоронах деда. Ибрагим ибн Всеволод преставился, когда будущему императору Мандры едва исполнилось пять лет. Искандер вынес из той поездки весьма неприятные воспоминания, но не печаль о дедушке, которого почти не знал. Маленький мальчик потерялся в пиршественном зале, когда нянька улизнула в сад на свидание с местным конюхом.

Так что если бы не вопрос престижа, Искандер никогда бы не поселился здесь.

Он устроился в кресле у окна, взял со стола колокольчик и позвонил.

— Подай нам позавтракать что-нибудь, — рассеянно сказал император явившемуся на зов лакею. — Отнеси одежду Крона в прачечную и принеси чистую смену.

Лакей собрал разбросанные на кровати брюки и рубаху мага в охапку и удалился, бесшумно ступая по толстому ковру. Форменную куртку из черной кожи он не забрал. Взгляд Искандера зацепился за нашивку на левом рукаве. Она изображала фиолетовый колокольчик с четырьмя раскрытыми лепестками. Это была эмблема Чистильщиков, нового отдела при Имперской Канцелярии. Руководил им Крон, и это был тот случай, когда служба создается под руководителя. Первое дело Чистильщиков очень дурно пахло. Если бы император меньше доверял своему магу, подразделение по борьбе за чистоту расы было бы распущено сегодня же, не просуществовав и месяца.

Но Искандер доверял своему магу.

Слуга принес завтрак, но император даже не заметил его появления. Искандер рассеянно смотрел на площадь перед дворцом, по которой суетливыми муравьями спешили редкие прохожие. Поднос, на котором дымилась джезва с кофе и подмигивал оранжевым бочком апельсин — для императора, и фарфоровые судки, откуда пахло тушеной в бобах говядиной — для имперского мага, был торжественно и ловко водружен на ореховый столик, украшенный богатой резьбой. Второй прислужник, стоявший со стопкой одежды в руках, негромко кашлянул. Искандер посмотрел на него.

— Куда прикажете положить костюм господина имперского мага? — спросил слуга.

— Повесь на стул, — сказал император.

Слуги покинули покои. Искандер выпил кофе, подождал еще немного и крикнул:

— Иди есть.

Когда император решил, что за шумом воды маг не разобрал его голоса, обнаженный Крон появился в дверях. Волшебник посмотрел на сервированный стол, и щека его дернулась. Крону всегда нравились фигурки бегущих зверей и птиц, украшавшие стол. Из-за ветвей с крохотными листочками выглядывали любовно выточенные мастером крохотные белки. Да и перекусить бы совсем не помешало. Мага остановило совсем другое. Волшебник прошел к постели и лег на нее.

— Он не приходил ко мне уже больше месяца, — сказал Искандер. — Я хочу просто позавтракать с тобой.

Крон повернулся в его сторону, и император увидел, что маг улыбается — очень некрасивой улыбкой.

— А я хотел бы не только позавтракать, — сказал Крон.

— Нет.

— Сандро, пожалуйста.

* * *

Когда Крон проснулся, Искандер сидел в кресле, курил и читал какую-то бумагу. Услышав, как маг недовольно зашевелился, Искандер отложил документ, притушил трубку и открыл окно. Употребление наркотиков лишало магов их дара. Крон был магом Воздуха, и табачный дым был для него тем опаснее, что портил легкие, которыми маг впитывал Чи.

— Спасибо, — сказал Крон. — Просто я вот так же с одним человеком… помылся… позавтракал… а когда я проснулся, она уже умерла. Повесилась на своей косе.

— Не дождешься, — сказал император. — Да и косы у меня нет.

— Я хотел изменить последовательность событий, — пояснил маг. — Ванна — тушеное мясо — труп…

Крон встал. Искандер смотрел, как он одевается. Когда маг закончил со своим туалетом, император жестом указал Крону место за столом. Волшебник вежливо кивнул и присел. Крон снял крышку с судка, взял ложку и запустил ее в остывшие уже бобы. Искандер взял апельсин и принялся его чистить. Крон жевал мясо и смотрел, как оранжевые завитки падают на стол.

— На Старом Тракте разграблен караван. Он шел из Эребора в Бьонгард, вез зерно, — сказал император. — Никто не выжил. Напоследок партизаны сделали «Ежа».

— Давно? — спросил Крон с набитым ртом.

— Только что сообщили, — сказал Искандер и кивнул на документ, который все еще лежал на столе. — Ты предлагал замириться с Ежами. А они вон что вытворяют…

Маг проглотил и возразил:

— Если бы сделали так, как я хотел, караван бы дошел до Бьонгарда в целости и сохранности. И тому человеку не пришлось бы превратиться в утыканный стрелами комок мяса.

— Съезди, разберись, — сказал Искандер.

— Ты не хочешь меня видеть после всего, что я натворил? — спросил Крон спокойно. — Ревнуешь? Зачем ты вообще дал мне возможность изменить тебе?

— Та верность, когда у человека нет выбора, ничего не стоит, — ответил император. — Я хотел, чтобы он у тебя был. Я буду только рад, если ты найдешь себе кого-нибудь. Не век же тебе со мной мучаться.

— Да я не очень мучаюсь, вообще-то, — сказал маг. — Но почему ты хочешь отослать меня из Кулы?

Прежде чем ответить, Искандер несколько мгновений смотрел на занавеску, которую колыхал ветер.

— Видишь ли, я тоже убил женщину, которую любил. Свою жену, — сказал император наконец. — Точнее, не я… Тогда он пришел в первый раз.

Искандер посмотрел Крону в глаза и сказал дрогнувшим голосом:

— У нас было двое детей. Они мешали ему. И я убил… всю свою семью.

Крон обнял его за плечи, прижался лицом к шее императора.

— Да мы с тобой, Сандро, прямо два самых несчастных человека в Мандре, — сказал он.

Голос его прозвучал глухо.

Искандер криво улыбнулся. На глазах его выступили слезы. Крон выпрямился, свободной рукой взял с тарелки тост и макнул его в подливку.

— Так ты после этого открыл Лайтонду ворота замка Черного Пламени? — поинтересовался маг и захрустел поджаристой корочкой.

— Да, — сказал император. — Это Лайтонд объяснил мне, в чем дело. Он был первым магом, который смог выгнать эту тварь из меня. Но дрался вместе с эльфом я сам, если ты об этом. Черное Пламя тогда совсем сошел с ума из-за Эрустима. Сумасшедшего дракона надо было убрать.

Крон поперхнулся. Искандер, надо отдать ему должное, быстро сообразил, в чем дело.

— Не спал я с Лайтондом, — сказал он. — Лайтонд ведь все же Верховный маг Фейре, и ему хватило сил сделать это просто… по щелчку пальца.

— Не думаю, — заметил Крон. Он уже отдышался. — Это довольно сложно и для опытного мага.

— Мне кажется, тебе сейчас будет тяжело ходить по тем же самым улицам, где… — Искандер помолчал. — Съезди. Никого не поймаешь, так хоть проветришься.

— Моего дядю тоже как-то послали в Лихой Лес, — пробормотал маг себе под нос. — По делам службы.

Крон крайне редко говорил о своих родственниках. Искандер очень внимательно посмотрел на него.

— Дядя там здорово проветрился, — сообщил Крон. — Тело так и не нашли.

— Ну, так-то не надо уж, — сказал император. — Просто осмотрись и сразу можешь возвращаться назад.

Искандер разломал апельсин, протянул половину Крону.

— Ты прав, — задумчиво сказал Крон. — Пожалуй, я метнусь до Лихого Леса. Вот сейчас прямо и выдвинусь.

Маг поднялся со стула, на ходу дожевывая тост.

* * *

Просека оказалась прямой, как стрела. По обочинам она заросла лопухами и чертополохом. Кое-где выглядывали белые пушистые парики созревших одуванчиков и желто-синие цветы зверобоя. За цветами вставал жиденький лес, осины да ивы.

Серые четырехгранные столбы располагались с двух сторон тропинки строго друг напротив друга, через равные промежутки саженей в двадцать. У подножия одного из столбов Карина увидела белые фарфоровые кругляши с дыркой в середине. Ведьма не ощутила на фарфоре никакой магии. Очевидно, артефакты выдохлись от старости.

— Можно, я возьму? — спросила Карина, указывая на белый кругляш.

Ринке пожал плечами. Ведьма выкатила артефакт ногой из зарослей крапивы, где он поблескивал, подняла с травы и сунула в карман. Они двинулись дальше. Ринке молчал. Молчала и мандреченка. Лишь время от времени сдувала со лба взмокшую от пота челку. На просеке здорово припекало. Порывы ветра, иногда касавшиеся лица, не приносили облегчения. Ветер был теплым и пах гнилью, илом и бодягой. Эти запахи были не из тех, что могли понравиться Карине. Сидх остановился. Копье было почти в полтора раза длиннее самого Ринке, и тащить его было крайне неудобно. Ринке переложил копье с одного плеча на другое и покосился на Карину.

— Мы прошли уже километра четыре, — сказал он. — А ты произнесла всего три слова. Я удивлен.

Карина улыбнулась и спросила, указывая на столб:

— Что это? Зачем они здесь? Из чего они сделаны?

— Раньше на этих столбах висела стальная паутина, — ответил Ринке. — От нее исходила магия, опасная для всего живого. Поэтому нити и подвесили так высоко. Теперь стальные нити изъела ржа. А столбы остались.

Карина задумчиво посмотрела вперед, затем перевела взгляд на Ринке.

— А мы движемся от центра паутины или, наоборот, к нему? — осторожно осведомилась ведьма.

— Верно второе, — отвтеил сидх.

Карина покачала головой.

— А ты уверен, что паук, который бегал по этой паутине, издох? — спросила она. — Вряд ли ты достанешь до пуговичек на его брюхе даже своим копьем.

Ринке чуть улыбнулся:

— Издох, издох.

Карина недоверчиво вздохнула, и они зашагали дальше. Растительность по сторонам стала совсем уж чахлой, под ногами захлюпало. Впрочем, Карина сразу догадалась, что просека приведет их к болоту.

— Вызови метлу, — сказал Ринке. — Я знаю проход. Но там есть места, которые не выдержат твой вес. Если тебя начнет засасывать, я не смогу тебя вытащить. Мне просто не хватит сил. Мы оба погибнем, и обоз не спасем.

— А нам далеко идти? — спросила Карина.

— Не очень, — ответил сидх.

Ведьма развела руки, пробормотала коротенькое заклинание и щелкнула пальцами. В воздухе возникла ее метла. Она приплясывала от радости нетерпения. Карина оседлала метлу, пристегнулась, и взлетела вдоль столба в его верхушке. Высота столба оказалась чуть больше четырех мерных саженей. Карина снизилась и повела метлу в пол-аршине над тропинкой. Еще через версту лес выстрелил арьергардом чахлых елочек и рассыпался закорючками кустов. Ведьма и сидх оказались на болоте, простиравшемся за окоем. Топь напомнила Карине Гниловранскую трясину, через которую ей пришлось как-то раз идти вместе с наставницей. Продвижение существенно замедлилось. Теперь Ринке приходилось проверять дорогу перед собой копьем, как шестом.

Впереди, примерно в двух верстах, Карина заметила башню. Постройка казалась сделанной из четырех все уменьшающихся кубиков и сильно завалилась на бок. Ведьма предположила, что здание до сих пор не рухнуло только потому, что его первый этаж ушел в болото, которое теперь и удерживало башню от падения. Стрельчатые окна на каждом из трех ярусов были слишком велики для того, чтобы постройка была военным сооружением. Штукатурка во многих местах отвалилась, обнажив темно-красную основу здания. Издалека казалось, что это стоит шатающийся от усталости раненный великан, с которого во время пыток в нескольких местах содрали кожу. Впечатление усиливалось круглым куполом со шпилем. Он венчал башню подобно шлему. Чуть левее башни Карина увидела холм, покрытый лесом.

— Видишь холм? — спросил Ринке.

Карина кивнула.

— Вот туда мы и идем.

— Понятно, — пробормотала ведьма. — Ты знаешь, я когда слышала о том, что у партизан нет единого центра управления, никогда не верила этому. Вон, даже у гоблинов и троллей, этих тупых тварей, он есть.

Мандреченка махнула рукой в сторону холма.

— Так неужели Ежи обходятся без главнокомандующего? — риторически вопросила Карина.

И продолжила уже совсем другим тоном:

— И что будет, когда мы придем? Ты отдашь меня троллям на ужин?

Сидх засмеялся, но ничего не сказал.

— Что это значит? — спросила Карина мрачно. — Я угадала?

— И да, и нет, — ответил Ринке. — Гоблинами, троллями и пауками управляет Черный Камень. Мы действительно идем к нему. Я попробую с ним договориться… Но он не ест девушек.

— А что ты еще можешь сказать, — вздохнула Карина. — Но имей в виду, я невкусная. Дерьма слишком много, да и мясо жесткое у меня. Тебе надо было Рамдана взять…

Сидх хмыкнул.

— О, вот у Рамдана мягкое мясо, конечно, — поддразнил Ринке ведьму.

Он оперся на копье и ловко перепрыгнул с кочки на кочку. Его сапоги уже были порядком измазаны грязью. Россыпь темных брызг украшала рубаху. Ринке напомнил ведьме лягушонка.

— Я слетаю, посмотрю на башню? — спросила Карина.

— Мы пройдем мимо нее, так что спешить незачем, — ответил он. — Держись рядом со мной, пожалуйста. Мы здесь не одни…

Мандреченка с опаской посмотрела на свое блеклое, размытое отражение в темной воде, на бледные пряди водорослей.

— Кто живет в этом болоте? — спросила Карина.

— Кроме лягушек и змей, в Квалмэнэн никого нет, — ответил Ринке. — Но в старой звоннице, которая тебе так приглянулась, могли поселиться звери и покрупнее.

«А ведь и правда, звонница», сообразила ведьма.

Мандреченка повела плечом, сердясь на свою недогадливость. Карина подумала про себя, что дело скорее всего не в загадочных хищниках — на лягушках и змеях рост не нагонишь — а в нежелании Ринке раскрывать перед мандреченкой тайны этого места. А в том, что оно полно тайн, ведьма не сомневалась.

Как знать, что еще, кроме звонницы, пережевало и поглотило болото?

Но Карина не стала спорить.

— Квалмэнэн, — задумчиво повторила она. — Мертводье.

Ринке заплюхал по грязи дальше. Копье выходило из жижи со сладострастным чмоканьем. Когда путники приблизились к колокольне, ведьма уже потеряла к постройке всякий интерес. Но все равно три раза облетела башню. Карина разглядывала ее и все сильнее удивляясь сходству с теми звонницами, что возводили в своих городах мандречены. Ведьма видела внизу фигурку Ринке, но не услышала привычного всхлипывания, с которым трясина каждый раз расставалась с шестом. Сидх стоял на месте. Карина спикировала. Ей вдруг пришло в голову, что сидх промахнулся мимо тропки и его уж засосало по пояс. Но ее страхи не оправдались. Ринке просто отдыхал, стоя на твердом месте и опираясь на копье.

— А кто построил эту звонницу? — спросила Карина.

Сидх чуть помедлил с ответом.

— Не знаю, — сказал он. — Когда темные эльфы пришли сюда, здесь было озеро. Эта звонница торчала из воды. Когда вода ушла, севернее поднялся целый город. Точнее, то, что от него осталось. Ты его увидишь, мы будем проходить мимо.

— Светлояр, — прошептала Карина и вдруг засмеялась.

Ведьма перевесилась с метлы, нагнулась к самому плечу сидха.

— Никому из мандречен не рассказывай об этом городе, — сузив глаза, проговорила Карина. — Ясно? Многие ищут этот… утонувший город. У нас есть легенда о Светлояре, древней столице Мандры. Тот город стоял на берегу озера. К нему подступили враги — сидхи или сюрки, в каждой местности рассказывают по-разному — окружили и предложили жителям сдаться. Но Артем, сидевший там князь из Тайнеридов, отказался. Он приказал своему магу затопить город вместе с жителями. Ночью город ушел под воду. Утром изумленные враги увидели на его месте гривы веселых волн. Говорят, что в полнолуние мертвые воины выходят на берег и убивают всех, кто окажется на их пути — они принимают странников за врагов, из-за которых им пришлось очутиться под водой. Еще рассказывают, что найти дорогу в город может только тот, кто чист душой.

— И что? — осведомился Ринке. — Легенда как легенда, и у нас таких полно.

— Светлояр считают географическим центром нашей страны, — сообщила мандреченка. — Смекаешь, к чему я веду?

— Смекаю, — сказал сидх угрюмо.

Ринке перебрался на следующую кочку, за которой тянулись заросли осоки. Из них выметнулся рой донельзя обрадованного гнуса.

Карина скороговоркой выпалила заклинание и сложила пальцы в сложном жесте. Вокруг путников взметнулись и опали голубые молнии, запахло озоном. Рассеянная мошка крутилась столбом на месте, где только что была добыча. Ведьма и сидх оказались внутри небольшой сферы, двигавшейся вместе с ними.

— А вы, люди, намного практичнее нас, — восхитился Ринке. — Сколько живем — так все страдаем от этих мелких кровопийц. Подари заклинание.

— Призываешь свою Чи и говоришь: «Гнус, гнус, не по себе ты выбрал кус», а потом бросаешь Чи рассеянным веером, — ответила Карина. — И не забудь добавить, когда последняя капля Чи сорвется с твоих пальцев: «Сеть, иди за мной». А то создашь непробиваемый для мошки оазис посреди болота. Но ведь тебе-то от этого не будет легче.

— Спасибо, — сказал Ринке.

— Спасибо не булькает, — заметила Карина.

Во всем обитаемом мире было известно про национальную валюту мандречен, и это была совсем не гривна.

— Ну нет у меня с собой водки, — хмыкнул Ринке. — Когда дойдем до таверны Магнуса, я тебя угощу. Обещаю.

— Да ладно, я пошутила, — сказала ведьма. — Ты сказал «вода ушла»…Вы осушили болото, что ли?

Ринке поторкал копьем кочку перед собой. Убедившись в ее надежности, сидх прыгнул туда.

— На юге Квалмэнэн перегорожено плотиной. Было, — ответил он. — В те времена здесь находилось большое озеро. Его глубина местами превышала шесть метров. Эта плотина — и есть тот паук, остатки чьей сети мы с тобой видели в лесу. Внутри плотины находился огромный стальной барабан. Вода проходила через плотину и крутила его. Так появлялась та волшебная сила, о которой я говорил тебе.

— Те, кто построил плотину, использовали Чи Воды, — пробормотала Карина.

— Вряд ли, — ответил Ринке. — Когда разбирали дамбу, нашли много замурованных тел. Считают, что ее создал Мелькор или некроманты, его последователи.

Путники выбрались из тени от колокольни, и сразу стало душно. Болото парило, страшно воняя при этом. Но эльф уже принюхалс. А Карина была так довольна тем, что ей удалось разговорить Ринке, что не обратила на запах никакого внимания.

— Расскажи мне про ту волшебную силу, что рождалась в стальном барабане, — попросила Карина. — Мне кажется, что это была не Цин… И про то, как вы разрушили плотину. Зачем вы это сделали?

— Мы не разрушали, — ответил Ринке. — При плотине был смотритель, тоже из темных эльфов. Барабан мог вырабатывать волшебную силу, пока его крутит вода. То есть вечно. Но стальная паутина, которая когда-то охватывала весь Железный Лес, со временем сгнила. Этой силой питались многие артефакты — ящики, в которых всегда холодно, светильники, замки и много чего еще. Они просто развалились от старости.

— Я слышала про Ящики Холода, — сказала ведьма задумчиво. — Но думала, что это сказки… А почему же вы не починили их? Вам их подарил Мелькор, и вы не знали, как они устроены?

— Сейчас уже нет, а раньше знали, — ответил Ринке. — Но чтобы починить их, нужны были материалы, которые мог изготовить только Аулэ в своей кузнице. А он погиб во время Наказания за Гордость Разума. И вот, когда стальная паутина сгнила, друиды затеяли поход к Квалмэнэн. Я не очень-то люблю наших друидов, признаться. Но тогда они были правы. Плотина раньше или позже рухнула бы. И тогда затопило бы всю юго-восточную часть Железного Леса.

За разговором путники оказались уже на полпути к поросшему лесом холму. Ринке нагнулся над кочкой. Когда он выпрямился, в его ладони были крупные желтые ягоды — морошка.

— Не побрезгуй угощением, прекрасная ведьма, — сказал Ринке самым серьезным тоном.

Но глаза его смеялись.

— Благодарствую, — сказала Карина и взяла немного, оставив и сидху.

Ринке высыпал ягоды в рот, прожевал и двинулся дальше. Тропинка здесь выходила на более-менее твердую почву. Сидх двинулся по ней, помахивая копьем. Примерно наполовину оно было облеплено глиной и просто грязью. К наконечнику прилип пучок травы.

— С друидами увязался и родной брат смотрителя плотины, — продолжал Ринке. — А им был мой дед. Он уговорил брата остановить волшебный барабан и спустить воду.

Сидх и ведьма достигли подножия холма. Склоны его поросли густым ивняком. На плоской, словно срезанной ножом верхушке шумел сосновый бор.

— Слезай со своей метлы, — сказал Ринке. — Дальше пойдем пешком.

Карина приземлилась и отослала метлу. Ведьма озадаченно огляделась. Казалось, ивняк стоит сплошной стеной, прохода в нем видно не было.

«Как, интересно, Ринке попрется через эти заросли со своим копьем», подумала Карина.

Темный эльф решил проблему с элегантностью, присущей его народу. Он повернулся спиной к холму и метнул копье. Далеко оно не улетело. Просвистев над осокой, копье тяжело рухнуло в воду и исчезло.

— Прошу, — сказал Ринке и раздвинул кусты.

Карина последовала за ним. Ведьма продиралась по склону, медленно стервенея. Веточки цеплялись за рубаху и лезли в волосы, за ворот сыпались какие-то жучки. Меч с каждой секундой становился все тяжелее и так норовил зацепиться за какой-нибудь особо неудобный сук. Да и Ринке к тому же вел свою спутницу не прямо вверх, а по широкой спирали. Когда путники обогнули холм и оказались на другой его стороне, Ринке понял по ее яростному сопению, что мандреченка уже на грани бешенства. Сидх выбрался на небольшую площадку, свободную от растительности, подал Карине руку.

— Вот мы и на месте, — сказал Ринке.

Ведьма заметила в склоне холма черный рот пещеры, прятавшийся за зелеными усами бузины.

— А где Черный Камень? — спросила она, оглядываясь.

— Там, — ответил Ринке, указывая на пещеру. — Он не любит чужих. Подожди меня здесь. Я быстро обернусь.

Ведьма покачала головой. С одной стороны, мандреченку очень обрадовало, что ей не придется лезть в пещеру, очень похожую на ловушку. С другой стороны, у пещеры мог быть второй выход, через который Ринке улизнул бы незамеченным. Конечно, Карина могла улететь. Эльфийскую тропу опытная ведьма с воздуха нашла бы…

— Скажи мне, — произнесла она, колеблясь. — Но почему ты помогаешь нам? Ты не попросил у Арги денег за дополнительные услуги. Вряд ли сразу в контракте было оговорено, что ты будешь нас спасать не только от пауков и троллей, но и от тупости и гордости капитана. Ты знаешь, что мы везем. Гёса говорит, что родичи изгнали тебя. Но ведь это еще не повод так стараться для врагов… Почему?

— Эта война бесполезна, — ответил Ринке. — Все равно из Кулы с Бьонгардом не управишься. Если бы мы входили в состав вашей империи, торговать было бы легче. Пошлины были бы меньше. А мы жили бы лучше. Я не вижу ничего страшного в том, что Железный Лес считался бы провинцией Мандры. Но кроме темных эльфов, в лесу живут еще и серые. Их родичам в Фейре не нравится, что в Трандуиловых Чертогах стоит мандреченский гарнизон. Это они помогают Ежам — оружием, продовольствием. Но сами почти не воюют. Серые эльфы поддерживают идиотов-друидов, которые вопят об исконной независимости Железного Леса. Скоро тут каждая елка будет полита кровью. Но мы не оборотни, которые могли жить только в лесу. Лесом можно было бы торговать. На освободившихся территориях можно было бы пасти овец. У нас на севере есть одна очень хорошая порода. А мандречены убивают не только серых эльфов. Вы убиваете и нас. Серым эльфам наплевать на это. У них только в Ливрассте пятьсот тысяч живет. А нас, темных эльфов, всего три миллиона. И с каждым годом нас становится все меньше. Я надеюсь, что товар, который мы доставим в Бьонгард, будет использован с умом. Ваш император умеет воевать. Я хочу, чтобы партизаны проиграли и война наконец закончилась бы. Так будет лучше для всех. И для вас, и для нас.

Ринке усмехнулся и добавил:

— Вот за эти мысли меня и изгнали.

— Не думала, что ты так искренне ответишь, — сказала Карина задумчиво. — Спасибо.

— Ну, ты перестала думать, что я сейчас выведу из пещеры зеленопузое чудовище и скажу ему — «Угощайся!»? — осведомился Ринке.

Ведьма засмеялась и кивнула. Сидх вступил под своды пещеры. Сначала Карина еще видела светло-зеленое пятно его рубашки, а потом и оно пропало в темноте. Ведьма взобралась на нагретый солнцем камень. Карина вызвала метлу, извлекла из корзины плащ и завернулась в него. Меч Карина немного выдвинула из ножен, чтобы его снова не заклинило, и положила так, чтобы оружие было под рукой.

— Метнись-как до земли и обратно, — приказала ведьма своей метле.