Бесплатный фрагмент - Зеркало с Бирюзовой улицы

Кому жизнь — буги-вуги, а кому — полный бред

Я проснулся от истошного воя Бойкого. Пес у нас такой, не лает, а воет, поет почти что. Стараясь не разбудить Матрошу, сел на лавке, откинул стеганое одеяло, автоматом сунул ноги в сапоги. Рука уже сжимала острый тонкий кинжал. Голый, в сапогах… смешно. В дверь избы замолотили:

— Открывай! Нарочный из Приказа!

От те раз… Матроша заворочалась. Я накинул доху и вышел в сени. Морозно! Глянул в маленькое окошко, прикрытое латунной створкой. Ни зги не видать. Рискнем?

На крыльце, притоптывая, стоял знакомый приказной стрелец.

— Велели тебе собираться и срочно быть — к Государю послы прибывают, толмач нужен.

— Буду! — кратко ответил я, и стрелец скатился с заснеженного крыльца вниз, в темень.

— Кто там? — сонно спросила Матроша. Я ответил:

— По службе! Ты спи, я буду к утру.

— Ладно! — женщина повернулась на другой бок и сладко засопела. А мне туда, в тьму кромешную, собачий холод и… завьюжило.

Дело, видно, срочное, раз в ночи вызвали. Снег скрипел под моими огромными валенками, ветер норовил закидать его за воротник. Не зря этот месяц снежнем прозвали! Идти было недалеко. Государь нынче на богомолье к Савве Сторожевскому прибыл. А челядь и служивых, кто в монастырских стенах не вместился, расселили по постоялым дворам и слободским избам. Я вот к своей Матрене…

Наконец, стены монастырские надвисли над дорогой, осталось немного в горушку, а Царские врата закрыты, разумеется, значит, в обход.

— Посторонись! — раздался зычный окрик, и мимо меня, чуть не сбив с ног, промчался возок, луч света из прикрытого окошка осветил меня, отпрыгнувшего в сугроб, подальше от горячей тройки. Вот черти, снега в валенки набрал! Мокни теперь… Хорошо, возница кнутом не огрел, торопился, видать…

— Эй! Ты уснул, что ли? — я открыл глаза. Новенький, из менеджеров, не помню, как зовут, а что их запоминать, не приживаются они у нас, тряс меня за плечо.

— А? Что?

— Да ты чуть не упал. Задремал, наверное, — пояснил новенький.

Я ехал на нашем типографском микроавтобусе (чих-пыхалке, как его называет моя приятельница Лина). В сторону метро. А приснился мне прекрасный сон из компьютерной игры, для которой я рисую образы и деталировку. По ночам в основном. Оттого и сплю в метро и автобусе.

Бабуля недовольна… она называет это «малопочтенным занятием» — рисовать игрушки. Бабуля! Жизнь сложилась так, что это малопочтенное занятие с сегодняшнего дня стало нашим основным средством к жизни. Директор таки решил меня уволить. Ну… не уволить, а перевести на агентский договор. Есть работа — ко мне обращаются, я делаю верстку или правлю кривые файлы, получаю деньги через полтора месяца. А оклад — фигушки. А если нет работы, с которой не справляется основной состав — сиди на диете, верстальщик на удаленке.

Есть плюс — буду высыпаться. Есть минус — не идет стаж (это о-о-о-чень тревожит бабулю, как будто я смогу дотянуть до пенсии, и меня это начнет волновать) и денег платят мало-мало. А я после ковида до сих пор не в себе.

Уволили меня за ковид. Мы со Светой заболели. Света — моя… так, у нас и в тридцать пять официально еще молодежь, а мне всего тридцать два, значит… Светлана — моя девушка. И мы оба тяжело заболели ковидом. Она еще ничего, а я чуть копыта не откинул, дотянув до восьмидесяти процентов поражения легких.

Шеф — гендир всего и вся в нашем полиграфическом холдинге (полагается даже в мыслях произносить с заглавной буквы, перебьются, я — свободный безработный) — реально чокнутый.

Еще в первую волну ковида, когда в стране все позакрывали, и надо было оформлять пропуск, чтобы доехать до работы, гендир заявил, что никого на удаленку он переводить не собирается, это раз, и два — мало ли что сказал президент, не президент платит нам зарплату, а он, и ходите все на работу, как миленькие. Да, и кто будет болеть на больничном — тем никакой премии. Это три. А оклады у нас очень скромные. В результате народ ходил на работу в соплях, с кашлем, с потерей обоняния — откровенные ковидники.

В конце концов, перезаразились почти все, к счастью, никто не умер. Я мог быть первым. Легко.

У одной девушки умерла бабушка. Старенькая. Заразили ее родственники, работавшие у нас. Ковид ведь штука коварная. Человек может чувствовать легкое недомогание, думать, что «обычная простуда», и ему самому не очень плохо, но он — носитель инфекции, заражает других. Маски у нас носили только в первую волну некоторые избранные. Во вторую заболели, несмотря на респираторы. Не помогло.

Как я докатился до восьмидесяти процентов поражения легких? Отдельная прекрасная история и пример классического идиотизма в моем исполнении.

Ковидная опупея

Мы со Светой поехали на ее дачу. На выходные. Погуляли по славному городу Звенигороду, я впечатлений набрался для отрисовки игры. А потом нам обоим стало резко плохо. Вирусная атака. Сопли, в горле — как семечко от шиповника проглотил, колет и не проглатывается. Температура полезла.

Светку давно уже отправили на удаленку, ей все равно, где работать, а я решил отсидеться, чтобы не тащить в городскую квартиру, где была на тот момент бабуля, заразу. Звонил два дня на работу, спрашивал, что мне делать — работать удаленно и не брать больничный, или все-таки брать. Настойчиво добивался ответа, и устно, и письменно. «Мы решаем». Ну, во вторник в обед я получил высочайший вердикт — «вызывай врача, бери больничный». Вызываю. Температура все выше. Вызывали «скорую», так как рабочий день в поликлинике уже закончился.

Я не скажу, что у Светы дача в тьму-таракани на краю света. Всего в десяти километрах от Звенигорода, хорошая дорога… «Скорая» приехала через пять часов! Раньше приезжали в течение часа… Меня отвезли на КТ, да, матовое стекло, поражение меньше двадцати пяти процентов.

— В госпиталь? — уверенно спросил фельдшер.

— В ковидный? — ужаснулся я.

— Ну да, наверное. Куда дадут направление. Мы же диагноз не ставим… там и поставят…

Я много читал об этих госпиталях и понимал, что если у меня не ковид, то я его там подцеплю обязательно, а если ковид, то прицепится дополнительно другая зараза, и тут мне точно хана.

— А дома можно лечиться? — жалобно спросил я. Фельдшер посмотрел на меня удивленно и ответил:

— В принципе, с результатом «меньше двадцати пяти процентов» можно лечиться и дома.

Эх, включить бы мне тогда мозги и отреагировать правильно на его удивление. Но я сел в Светкину машину (бедняжка ехала следом за «скорой»), и мы поехали обратно, на ее дачу, «лечиться на дому».

Дальнейшее я помню, как во сне. Помню, что на следующий день пришел классный сельский врач Илья Соломонович, он меня послушал, и Светлану тоже, сказал, что я зря отказался от госпитализации, выписал какие-то лекарства, за которыми Света метнулась в ближайшую деревню… кроворазжижающее, противовирусное, полоскание и грудной сбор.

— А вам грудного сбора, я думаю, будет достаточно, — сказал он Свете. И оказался, к счастью, прав.

Когда Илья Соломонович приехал в понедельник, после наших отчаянных звонков о моем резко ухудшающемся состоянии, не сбиваемой температуре и о падающем кислороде в крови, он выписал направление на госпитализацию, перекрестил меня и уехал — доктор принимал в своей амбулатории по шестьдесят пациентов в день, плюс вызовы. Я жив и очень благодарен этому сельскому врачу, он ведь мужественно приходил к нам без костюма биозащиты, в масочке. Мыл руки, слушал легкие.

Светку прослушали потом только через три недели, врач в московской поликлинике, при выписке. И, пока она была на карантине, из поликлиники никто не пришел, только удаленно выписывали лекарства. После карантина нашелся смелый доктор, с югов. А, может, ему деваться было некуда. Но и он ее легкие не слушал стетоскопом…

Свете повезло. Ее организм справился с заразой на стадии больного горла. Но и у нее до сих пор одышка, она не может быстро ходить.

Ковид — дрянная болезнь. Как я прочувствовал на себе, вирус сгущает жидкости в организме. Невозможно откашляться, высморкаться. Густая мокрота, даже сопли, простите, густые. И слабость. И все это залепляет легкие, так что невозможно дышать. Кислород в крови падает, можно сдохнуть от тромба, можно задохнуться — богатый выбор. А еще он находит все хронические болячки в организме. Желудок, селезенку. Суставы. Сердце. Сосуды — дикие перепады давления.

А на Светкиной даче мы сутки ждали «скорую». Наши знакомые нам говорили, чтобы мы не валяли дурака и ехали в Москву, что на каком-то сайте пишут — в Подмосковье «скорая» сейчас приезжает через двое суток после вызова, потому что у них отчаянно не хватает бригад. И, в то же время, кто-то в Москве вызывал к ковидной бабушке «скорую», тоже ждали сутки, но ведь мы ждем уже целый день, и еще там ждать?..

Бабуля села в свой «лимузин» («остатки былой роскоши», как она говорит) и эвакуировалась к деду на дачу, оставив нам квартиру для карантина.

Я помню, как Света, сжав зубы, делала мне свой первый в жизни укол дексиметозона, последние ампулы из сельской аптеки. И помню, как она кричала на диспетчера «скорой»:

— Вы что, с ума сошли? Мы ждем уже сутки!

— Ждите, бригада приедет. Ваш вызов у нас висит.

— Когда? — кричала Светлана.

— Когда бригада освободится.

— Человеку нечем дышать! Ему нужно в госпиталь!

— Что вы на меня кричите?

— Так, простите. Я не буду кричать. Скажите только одно: какие мы в очереди?

— Да никакие.

Света замолчала на несколько секунд, потом зловеще спокойно спросила:

— Как это «никакие»?

— А так. Если будет вызов к ребенку или авария на дороге — конечно, я отправлю бригаду туда, — осторожно сказала диспетчер.

— Я вас поняла, спасибо, — Света нажала кнопку «отбой». — Сань, они не приедут. «Скорая» не приедет. Совсем. Собираемся в Москву.

Моя бедная бывшая девушка была сама тяжело больна. А мы, как назло, только вчера заказали через «Утконос» килограмм сорок продуктов. И их оставлять было нельзя. Плюс ноутбуки. Плюс прочее барахло. А я не мог шевелиться.

Света с трудом упаковала все в машину, посадила меня и рванула в Москву, на мою квартиру.

— Ты мне только говори, если где какая яма, — попросила она. Света очень плохо видит в темноте и старается ездить днем. Она слепуха, минус семь.

За час мы доехали до дома. Я почти не мог ходить. Только добрался до квартиры и вызвал «скорую». Все эти десятки килограмм больная Света таскала сама.

— Алло, «скорая»? У меня температура, одышка, направление на госпитализацию, очень сильный кашель. Кислород 94…

— Ваш адрес? Хорошо. Вызов принят, ожидайте.

— Скажите… скажите, долго ли ждать?

— Бригада уже подъезжает, — зазвучали в моей душе праздничные колокола. Бригада уже подъезжает! После суток ожидания в «замкадье»!

Через час я уже был в ковидном госпитале, принимал уколы и капельницу. За неделю я деградировал с «ниже 25» до 80 процентов поражения легких.

Меня спасли. Я раньше был полон скепсиса и думал, что «ковид — это типа сильного гриппа», и что «народу голову морочат, запугивают, запирают по домам», и что «прививка от ковида имеет целью чипизацию населения».

Во время болезни я две недели лежал в ковидном госпитале, а потом неделю долечивался в обычной больнице, и еще три недели дома, и видел, как вот человек — уснул, а утром его выносят вперед ногами, видел, как у людей сносит крышу от невозможности переносить удушье и боль. Прочувствовал, каково это — умирать, задыхаясь, несколько дней, и ничего сделать нельзя, и тут только Господь тебе поможет и врачи, борющиеся за каждого пациента, бесконечные капельницы, уколы, и медленное возвращение из мира мертвых…

Дрянная болезнь. Потеря обоняния, вкусовые галлюцинации — это же неврологическое поражение. Иммунная система начинает реагировать ненормально, уничтожая здоровые клетки, принимая их за вирус. Ужас, короче.

Переболев, я понял, что это настоящее преступление — выйти «попить пиво», ловко сбежав из-под карантинного надзора, или прийти на работу в соплях, отчаянно чихая и кашляя и заявить «это не ковид, это просто так», а потом слечь и утянуть за собой нескольких человек.

И у Светы, видимо, произошла переоценка ценностей, она ко мне не вернулась. Сказала, что больше не хочет «играть в семью». Ладно, Светка, бывай… Любила ли она меня? Не знаю. Матроша, наверное, любила своего толмача. Замуж не брал молодую вдову, подлюка. А ей и не надо… Устала она от своего первого мужа, старого купца, устала, зачем ей новая обуза?

Что-то я расфантазировался. А уже вот оно, метро! Вылезаем. Попрощался с коллегами, надеюсь, больше никого не увижу. Не хочу туда ездить. Надоело быть верстаком. Я же художник, настоящий. Буду рисовать секиры, топорики, булавы, пушечки… погружусь в эпоху Алексея Михайловича Тишайшего. Кто его Тишайшим назвал в то грозное царствование, интересно?

Я — художник. Когда стало ясно, что мне в школе интересны лишь рисование, черчение и геометрия, бабуля направила меня в колледж, я там выучился на краснодеревщика.

Идти куда-то надо было — или платно, или имея художку за спиной. Ни денег, ни художки (походил, не понравилось), ни репетиторов — пришлось идти в бывшее ПТУ.

Потом поработал годик, увлекся программированием. Прочитал все, что мог, по верстке полиграфических изданий, пристроился в небольшую типографию, набрался опыта и перешел на картонажную фабрику, где проработал пять лет. И вот — пинок поз зад, расчет на карточке, и я свободен после своего ковида.

Не любит шеф, когда болеют. В первую волну, когда не знали, как эту дрянь лечить, один наш менеджер (по работе с клиентами) вусмерть перепугался (потом выяснилось, что он по образованию врач-инфекционист, и его страх понятен, он-то понимал, что такое эпидемия неизвестной вирусной инфекции, явно искусственного происхождения) и стал проситься на удаленку, ссылаясь на распоряжение Президента отправить по домам всех, без увольнения, и с выплатой зарплаты. Гендир ему отказал.

Парень месяц не выходил на работу. Когда началось послабление режима, пришел. Гендир ласково предложил ему или написать заявление на отпуск за свой счет, или уволиться по собственному. Тот отказался, полез в бочку, стал тыкать Указами Президента, угрожать… и был выкинут за ворота с записью в трудовой «уволен из-за несоответствия служебному положению». То есть с черной меткой.

Это было подло. Менеджер пошел судиться. После третьего суда, когда стало ясно, что придется выплатить и всю зарплату на прошедшее время, и сделать новую запись в трудовой, и оплатить моральный ущерб, парню наконец предложили мировое соглашение. Не знаю, чем дело кончилось, меня самого пинком под зад на улицу выкинули.

Почему я не стал возмущаться? А директор с ухмылкой припомнил мне те два дня, когда я, как дурак, ждал его решение — работать на удаленке или вызывать врача.

— Это же, по сути, прогул! — сказал он. И я молча подписал заявление по собственному желанию.

Я снял в банкомате с карты деньги, обналичил. Мы с бабулей не верим в виртуальные деньги. Вот они есть, а вот их кто-то свистнул. Может, судебный пристав по какому-то забытому проценту на процент по кредиту. Может, ошибочно. Может, взломали и сперли, именно твои копейки, твою пенсию, твое жалкое пособие…

Двадцать три тысячи перекочевали в потрепанный кошелек, и я, подняв воротник, вышел в метель на улицу.

До длинного подземного перехода идти и идти… Как назвал толмач во сне месяц февраль: снежень? Точно. В столице нашей от снега отвыкли. МЧС о снегопаде предупреждает, как о катастрофе, через СМС-ки. Смешно… Зима на дворе. Конечно, и снегопад, и метель будут.

Кошелек

.

Света стеснялась моего потертого кошелька.

— Ой, не доставай из него деньги в магазине! Людей постыдись, как обдергаец! Ты себе не можешь новый купить? Хочешь, сделаю подарок?

Я смотрел на нее глазами олененка Бемби и глупо улыбался. Как объяснить любимой девушке из «обеспеченной семьи», что это — единственный подарок моего отца за последние двадцать пять лет?

Папаша жил с новой семьей в Испании давно, я только в школу начал ходить. У него там как-то сразу появились новые дети, жена не работала, со своим делом не задалось. Он пытался держать гостиницу в горах, но разорился. «Испанских» внуков бабуля видела только раз в жизни, когда они с дедом собрались, арендовали домик на берегу моря и уехали на пару неделю отдохнуть. Меня не взяли. Я не понимал, почему, и обижался страшно. Потом бабуля, когда я уже подрос, вздыхая, объяснила, что отец не хотел рассказывать новой жене об оставленном в России сыне. Чтобы новые дети не считали отца предателем.

В снятый домик у моря вскоре нагрянуло все семейство. Внуки почти не понимали по-русски, что огорчило бабушку и деда. Бабуля взяла с отца слово, что он будет учить Пауля и Анну русскому языку, но больше внуки не встречались с русской родней, и узнать, как они научились трудному языку, мы не смогли. Пару раз в году отец пересылал фотографии в бабулину почту, и та, вздыхая, покупала евро и переводила ему свою небольшую пенсию за месяц. Обратных переводов не было, видно, отцу жилось тяжело.

Тогда-то бабуля и привезла из Испании это портмоне. Показала мне его, торжественно объявила, что это — подарок отца, положила туда денежку и пообещала подкладывать еще, чтобы к моим шестнадцати годам у меня был капитал. И вот сейчас в этом кошельке лежат заветные двадцать три тысячи и несколько десятюнчиков. И — Добби свободен!

Я спустился по обледеневшим ступеням, придерживаясь правой стороны, там были шаткие перила, настолько шаткие, что они меня бы не выдержали. Но, может, позволили бы не упасть со всего размаха и не ехать вниз, стукаясь задом о ступеньки.

В длинном подземном переходе своя жизнь. Тут по утрам можно видеть парня, спящего в инвалидном кресле. Он чем-то опоен и, похоже, болен ДЦП. У него неестественно вывернуты ноги и шея, даже во сне. Кто-то его привозит с утра и оставляет. Вечером его уже нет. Зато подкатывают небритые граждане и их спитые бабы, просят мелочь. Бойкие продавцы с товаром, разложенным на гофроящиках. Натуральный негр торгует контрафактной туалетной водой. Много продают лимонов и гранатов. Монета для оплаты — сторублевка.

— Пять на сто! Пять на сто! — выкрикивает торговка, перекладывая ярко-желтые лимоны в пакет. — Лимоны, лимоны! Гранаты сладкие два на сто!

Чуть дальше — продажа шерстяных носков разного размера и окраса.

— Носки шерстяные за сто! Всего за сто! Подходим, разбираем!

Гранаты, платки «пуховые», зелень… я уже приготовился воткнуть ракушки наушников в уши, чтобы не слышать подземный сюр, как вдруг увидел ЭТО.

Зеркало

За «носками» стояла старушка. В масочке и очечках. А рядом с ней, на полиэтиленовом пакете, прислоненное к стене, стояло зеркало. Вертикальное, где-то метр двадцать в высоту, шесть дециметров в ширину, как определил мой опытный взгляд краснодеревщика в далеком прошлом. Стекло было мутноватым, но я не смотрел в само зеркало. Я видел только деревянную резную раму, и меня несло к ней, как Рокфора к сыру в детском мультике.

Потому что это было произведение искусства, а не рама. Благородное дерево, потемневшее от времени. Местами сильно потертое и грязное. Грязное от прошедших десятилетий, когда его протирали мокрой тряпкой, и грязь въедалась в поры дерева. Но резьба… Бог ты мой, вот это резьба! Волны, стебли, бутоны, распустившиеся цветы, листья, звенья цепи, какая работа, неужели… неужели это продается? Тут, в заплеванном московском подземном переходе? Да, продается. Не отрывая глаз от предмета вожделения, я увидел мужчину, разочарованно покачавшего головой:

— Нет, это слишком дорого, — сказал он и уплыл с толпой в глубину тоннеля. А я остался поглаживать кончиками пальцев дивную работу. Да, это было старое зеркало. Может быть, даже дореволюционное — своеобразное стекло со скосами по периметру выдавало старинное происхождение. Да и мутноватое оно…

Я гладил пальцами поверхность рамы, чувствуя, как неизвестный художник вел резец, где прервался, где подправил форму листьев. Я даже глаза прикрыл, внутренне урча от удовольствия.

— Я вижу, молодой человек знает толк в хороших вещах? — прямо над ухом услышал я голос старушки и отдернул от зеркала руку.

— Простите, не удержался… Да, вещь редкой красоты!

Старушка подправила масочку, запихнул ее под стекла очков.

— Продается! — заявила она, испытующе глядя на меня.

— Да что вы! Такая красота! Не жалко?

— Жалко, конечно, но что делать. Эта вещь мне уже не нужна, — старушка вздохнула.

— Да… и почем? — фальшиво небрежно поинтересовался я. Старушка снова поправила масочку на носу и четко произнесла:

— Двадцать три тысячи. Рублей. Себе в убыток.

Я прямо почувствовал, как зашевелились мои кровные двадцать три тысячи в кошельке. Но одернул себя. Во-первых, последние. Во-вторых, не буду же я пользоваться бабкиной безграмотностью.

— Извините, но мне кажется, что вы можете продать эту… э… работу гораздо дороже, — проблеял я.

— Да знаю я! — отрезала бабулька. — Не берут ни на аукционы, ни в скупку. Говорят — «Приведите в порядок, тогда и приносите». А мне это зеркало ни к чему. Деньги понадобились. Да и не хочется, чтобы оно у кого попало висело.

Бабуля помедлила, наблюдая за мной.

— Ну, что решил?

— Беру! — выдохнул я и, боясь, что голос разума затопчет ногами мой безумный порыв, вытащил портмоне, вынул тощую пачку тысячных купюр и протянул старушке.

— Вот, пересчитайте!

Бабушка сняла перчатки и деловито пересчитала деньги. Ровно двадцать три купюры. Посмотрела на меня с жалостью и решительно сунула мне в руки тысячу.

— Двадцать две. Я ошиблась. Давай, скорей, помоги мне завернуть зеркало, а то вон, видишь, патруль идет.

Мы засуетились. Бабка вытащила из пакета, на котором стояло зеркало, ветошь, и мы принялись деловито обматывать покупку.

— Ты это, если что, скажи, что я твоя тетка, и ты мне помогаешь зеркало перевезти! — пыхтя, вполголоса сказала она. Стараясь не смотреть в сторону полицейского патруля, лениво дефилирующего в дальнем конце тоннеля, я спросил:

— Если что, откуда мы едем?

— А? С Бирюзовой улицы, с Бирюзовой! Ну вот, все. Дотащишь? Стекло не разбей!

— Да мне без пересадок, справлюсь!

— Ну давай, пока-пока! — бабуля помахала мне рукой и припустила к лестнице наверх, а я потащился в метро, крикнув в ответ:

— Спасибо!

Начало новой жизни

Я не стал спорить с контролером и молча заплатил за провоз багажа. В душе у меня звучали фанфары. Только бы довезти, не разбить! Не поскользнуться на ледяных колдобинах в нечищеном проулке рядом с домом. Там ничейная земля, снег и лед не убирают от слова «совсем».

Успешно пробившись через три двери с кодовыми замками, занес, наконец, свою драгоценную находку в квартиру. Скинул куртку, ботинки, сорвал тряпки, которыми было обмотано зеркало и нежно внес в свою комнату. Прислонил к стене. Потом подставил стул, спинкой к стене, поставил зеркало на стул, повыше. Вот, другое дело!

На меня смотрел Неудачник. Тощий, как глист. Темноволосый, давно не стриженый придурок тридцати двух лет с тысячью в кармане, возвращенной неизвестной старушкой. Да, еще брошенный хорошей девушкой. Но зеркало…

Отражение мое в зеркале слегка искажалось, примерно посередине был слабо заметный изгиб. Но это не уменьшало прелести дивной резной рамы. Я не буду ее «реставрировать» — сдирать лак, править обломанные участки, морить и лакировать до блеска или «благородной матовости»… я оставлю, как есть. Чтобы рама не выглядела, как старая актриса после подтяжки лица и установки белоснежных имплантов… нет, я слегка почищу ее, натру воском. Зеркало помою. Все… а раз на химию нужны деньги, ты, ленивец, пойдешь сейчас и поработаешь! Сосиску можешь сожрать. Разрешаю!

Часа через три толмач из игрушки получил имя Матвей и холщовую суму с принадлежностями для записей — перо, жестяную чернильницу, пергамент. Мешочек посыпать написанное. Деревянную досочку, чтобы класть на нее листы и писать. Все это я отправил моему куратору от игры и написал, что готов принимать больше заказов. Я даже предложил им нарисовать подружку Матвея, но куратор ответил, что подружку рисует другой художник. Знаю я, кто рисует. Некто Софа. Что Софа понимает в подружках, хотел бы я знать.

— А хотел бы я знать, — говорил я сам с собой, играя в ту самую игрушку, про царя Алексея Тишайшего, — что ты сам-то понимаешь в подружках? Упустил девчонку? Бабуля что сказала?

Бабуля посмотрела на меня поверх очков (общались через мессенджер) и сказала:

— Да-а-а… Допрыгался. Даже Светка сбежала.

Вот это «даже» Свете не понравилось бы.

Бабушке Света нравилась. И это «даже» в бабулиных устах вовсе не означало, что Светка — никудышная, под забором найденная, готовая на все. Бабушка имела ввиду, что Света — образец терпения и снисхождения, раз столько времени провела со мной, разгильдяем без приличного образования. Но Светка бы точно подумала первое и жутко обиделась бы.

А я даже объяснить ей не мог, в ответ на ее «надоело играть в семью», что я не знаю, я не знаю, как живут нормальные семьи. Потому что единственная семья, которая была для меня примером — мои бабуля и дедуля, души друг в друге не чаявшие, но проявлявшие это довольно странно. И у меня нет возможности обеспечить семью. Свету, детей, зарабатывать на всех, если Светка захочет воспитывать малышей, а не таскаться на работу.

Я дал ей уйти. Не стал удерживать. Типа честный. Обиделся еще! На что? Она же права!

У нас в типографии платят… минимум, чтобы люди с голоду не померли и приходили «выполнять свои функции». Светка, вот ты себе представь.

Наша типография расположена в пригороде Москвы. В настоящей деревне. Деревня там со времен царя Гороха. Дорога — одна, как полагается. В последние годы посреди голого поля (буквально, на бывших совхозных землях) выросли новые жилые многоэтажки. И если раньше эти слившиеся со временем деревни имели максимум трехэтажную застройку плюс один небольшой «новый район» с тремя панельными девятиэтажками, но при этом были обеспечены школами, детскими садами, поликлиникой, больницей и даже домом культуры, то все новые кварталы не получили никакой инфраструктуры. В том числе дороги не были проложены. Это — общая участь всех московских пригородов.

Выехать или въехать невозможно. Перекресток, на нем светофор. Светофор, соответственно, пропускает то жителей новейшего микрорайона, то нас всех, остальных, включая другой новый микрорайон. Работать же в нашей глухомани практически негде. Вот все и едут в сторону Москвы. И наш автобус, который привез с утра пораньше на фабрику работяг, возвращается к метро за нами.

Жители новейшего микрорайона нажаловались, как говорят, в «Вести», что они не могут ни туда, ни сюда. Корреспонденты приехали и сняли это безобразие, выпустили сюжет, и… власти приняли меры! Что, думаете, ускорили строительство дороги напрямую к шоссе, как давно обещают? Кстати, я давно думаю, что узкие выезды из таких вот пригородов — это не просто так, это метод регулировки пробок на основных магистралях. Представляете, что будет на трассах, если ВСЕ выедут в одно время из своих уютных дешевеньких квартирок в пригородах? То-то.

Власти поменяли режим светофора. Браво! Теперь стоит наш участок. И так хорошо стоит, что автобус в первые дни приезжал на час позже! Видимо, после лавины жалоб светофор снова подрегулировали, и теперь автобус приезжает с опозданием всего на 20—50 минут, зависит от дорожной обстановки. И пока мы его коллективно ждем в три этапа (первый этап — полируем скамейку в метро, второй — обтираем стену подземного перехода, того самого, где я нашел зеркало, и третий — выходим на улицу и толчемся в нетерпеливом ожидании у большого магазина цветов) можно наблюдать интересную сцену.

У магазина огромная стеклянная стена, чтобы идущие мимо граждане могли оценить великолепный ассортимент. Ну и наши тетеньки, томящиеся в ожидании автобуса, прилипают носами к стеклу и обсуждают цветы.

— Ой, девочки, смотрите, это же пионы!

— Да, в самом деле!

— Посреди зимы! Я глазам своим не поверила! Настоящее чудо!

— Ой, смотрите, мои любимые сиреневые хризантемы завезли! Вон, вон, чуть правее белых…

— И розы новые! Это эквадорские!

— Ох, и цены…

— Мне больше всего нравятся вот эти, бело-розовые, с малиновой каймой…

И так каждый день. Я-то в стороне стою, курю. И вспоминаю «Синюю птицу», начало, когда бедные дети, Тильтиль и Митиль, так же точно смотрят с восторгом на праздник Рождества в богатом доме напротив.

— Они едят пирожные!

— Давай и мы как будто едим!

— Мне дали восемь пирожных!

— А мне — четырежды восемь!

Мы, два единственных мужика в этой женской компании, чувствовали себя уродами. А что мы могли, сами еле сводим концы с концами? Единственное, что мы делали, чтобы уж вконец не упасть в своих глазах, как мужчины — это открывали и закрывали дверь нашей тарантайки, когда дамы входили и выходили. Теперь мой коллега один остался, не считая новенького, но новенькие у нас не задерживаются в менеджерах, их выживают из коллектива, ибо конкуренты никому не нужны. Производство в плохом состоянии, гораздо хуже, чем год назад. И новый Регламент оплаты, это отдельная суровая песня.

Светка, я не смог бы дарить тебе цветы на каждую годовщину свадьбы!

Допился до чертиков

Так… второй стакан дедова сидра из яблок оказался явно лишним. Мир начал кружиться. Дед делает шикарные плодово-выгодные, как он их называет, вина! Забурился на дачу и не вылезает. Бороду отрастил, ну прямо дед-лесовик! Бабуля с ним. Приезжала до ковида «принять ванну», в парикмахерскую и навести порядок. До Светки. При Светке — только ванну и «приглядеть».

— Бабуль, да зачем тебе порядок! — вяло отбрыкивался я от бабушкиных причитаний о «хлеве», в котором я живу.

— Чтобы люди могли прийти! — торжественно объявляла бабушка.

— Какие люди?

— На нашу с дедом золотую свадьбу. Или на поминки… как выйдет!

— Ой, бабуля! — пугался я и брался за пылесос.

И вот сейчас, держа в руках миску с разведенным водой древним средством «для мытья окон» в одной руке и тряпкой в другой, я стоял перед своей прелестью и намеревался хотя бы стекло промыть, раз на химию для дерева средств нет. Я уже намазал поверхность зеркала и начал стирать этот дурно пахнущий состав сухой тряпкой, как мне показалось… Стоп! Неужели бабкин древний раствор испортил стекло? Оно сильно помутнело!

Я ринулся в ванную, потом на кухню, налил в кастрюлю воды и вернулся в комнату. Зеркало было мутное, в грязных разводах. Я бросился смывать дрянной раствор, но, похоже, непостижимым образом делал только хуже — теперь стекло еще и потемнело, пошло пятнами…

— Вот дурак, испортил! — говорил я себе, старательно вытирая треклятый раствор, пока он не добрался до драгоценной рамы. Все вытер, но… эх, зеркало перестало меня отражать! Тьма какая-то и пятна вместо меня!

— Ну ладно, главное, раму спас, горе-реставратор! — сказал я себе и заткнулся. Потерял дар речи. Потому что в зеркальной глубине начало что-то происходить, чего в моей комнате точно не было и отражаться не могло…

Как будто в темной комнате приоткрылась дверь, и свет из коридора на мгновение осветил ее. Стало снова темно, а потом я разглядел растущий огонек. Я замер на месте. Огляделся вокруг — нет, моя комната та же, что и была — все пять ламп люстры горят ровным светом, вон мой диван с неубранной постелью, столик перед ним с остатками ужина и бутылкой дедова сидра… Может, я спьяну перепутал зеркало и компьютер?

Когда я повернулся к зеркалу, то чуть не выронил кастрюлю с водой. На меня смотрела девушка. Лицо ее освещалось теплым светом от фонаря. Она смотрела на меня широко раскрытыми изумленными глазами. А я застыл, как был — в трусах с рисунком и футболке с Кипеловым, с надписью «Я свободен!» Рот закрыл, правда. Так быстро, что лязгнули зубы.

— Бесовка… — прошептал я. — Допрыгался!

Она шевельнула губами, но я ничего не услышал. Поставил кастрюлю на пол и коснулся зеркальной поверхности. Стекло было ровное и прохладное.

Пришелица

Она смотрела на меня, я на нее. Лицо девушки освещалось теперь ровным светом, как будто из окна. «Это моя люстра ее освещает!» — догадался я. Больше всего я боялся спугнуть это явление. Она инопланетянка?

Белокожая, глаза серые, никакой косметики. Темные волосы убраны в пучок. Платье… или блузка? Декольте было… ну, как в фильмах про старину… в общем, вся верхняя часть груди видна. Медальон… нет, крестик на шее! Не бесовка… Хотя…

— Эй! — хрипло произнес я, пытаясь нащупать на клавиатуре Print Screan. Дебил, это же не комп, а зеркало! Бежать за мобилой, заснять это чудо? Пока найду, видение исчезнет… Она смотрела на меня во все глаза, осматривала с макушки до… видимо, дошла «до», так как прыснула в кулачок. Ага, труселя мои увидела. Я тоже инопланетянин, эй, у нас такая мода! Я улыбнулся во весь рот и прижал ладонь к поверхности зеркала. Она задумалась на мгновение и поднесла свою с той стороны.

— Ты кто? — спросил я. Она смотрела мне в глаза удивленно, будто себе не верила. Посмотрела на наши прижатые с разной стороны «окна» ладони, снова мне в глаза и пожала плечами. И тут же обернулась, засуетилась, закрыла створки фонаря.

Освещенная только светом из моего «окна», прижала палец к губам и скрылась. Зеркало снова помутнело, почернело, а потом постепенно просветлело, но в нем отразилась только моя изумленная персона, Кипелов и часть моей комнаты. Видение исчезло.

Я опустился на пол и задумался. Только теперь мне стало страшно. Любопытно и страшно.

У меня есть старинный приятель, еще со школы. Так вот он уже лет десять, как работает в православном храме, и жена его там же. И он рассказывал, давно еще, как бес являлся женщине в виде ее мужа, которого она считала погибшим на войне. Он типа «прятался» за диваном, вылезал, когда она приходила. Ну и жили они, пока тетка не начала болеть, а ее соседка по коммунальной квартире не стала спрашивать — что за разговоры у нее по ночам. Тетка, сама начавшая подозревать неладное, рассказала ей о «муже». Соседка перепугалась и уговорила позвать священника освятить квартиру. Тот пришел, стал кропить комнату святой водой, запахло серой, а когда он окропил диван, раздался гром и как будто молния ударила и черный вонючий дым пошел. И все, с тех пор прекратились «визиты». Бес это был…

Я встал и решительно направился в бабушко-дедову комнату. Там, под иконами, стояла бутылка со святой водой. Вернулся, окропил зеркало. Ничего. Ни запаха серы, ни искр. И крестик у девушки на шее… Порылся у себя в шкатулке с документами, выудил свой, надел на себя. Подумал, принес большую икону Николая Чудотворца и поставил прямо на стол, чтобы в зеркале отражался. У меня тоже в книжном шкафу стоят три иконы, Спаситель, Богородица и Александр Невский. Но их в зеркале не видно, наверное, а Николу сразу увидит…

Обезопасив себя таким образом от нечистой силы, углубился в интернет, искоса поглядывая в зеркало. Штаны надел!

К утру я знал все про суккубов, про китайских лисиц, про психические отклонения и галлюцинации. Все психические заболевания обнаружил, разумеется, у себя.

Повернул зеркало стеклом к стене. Изучил досконально деревянную основу Старое дерево, неокрашенное. Следов свежего взлома и внедрения хитроумных передающих устройств не обнаружил. Завтра попытаюсь отделить заднюю стенку.

Перешел к изучению вопроса «зеркало — портал в иной мир» и уснул. Снились мне Матроша, Матвей и Панночка. А под утро приснилась старушка из перехода. Она стояла у подъезда кирпичного дома, знаете, такие пятиэтажки из серого кирпича, под табличкой с частью названия улицы — «Ул. Бирюз…» Стояла и хитро улыбалась. Тут я и проснулся.

Покосился в сторону зеркала. Стоит на месте, как поставил — стеклом к стене, на стуле. Я встал и на цыпочках подошел к нему, прислушался, принюхался и решительно заглянул, пригнув голову. Зеркало, как зеркало.

Уныло жуя сосиску, сваренную вместе с пакетиком гречки, задумался о волшебных свойствах дедова сидра. Или к психиатру? Отчаянно хотелось кому-нибудь позвонить, но Светке… отрезанный ломоть, вот кто она мне теперь. А приятелю, рассказавшему историю о бесе, звонить было рано. Да я и так знал, что он скажет: «Выбрось бесовское искушение! А еще лучше — сожги».

И ведь будет прав. Но я-то не выкину. Так что же звонить, тем более что ничего не ясно?

Сидеть в одной комнате с «искушением» было неуютно, но я терпел. Перевернул зеркало стеклом к себе, сел за комп. От «малопочтенной игрушки» пришло задание. Ладно, сделаю позже, а пока…

Я закрыл глаза и вызвал в памяти ее изображение. Посидел так минуту, потом открыл глаза, альбом и начал рисовать ее по памяти. Вышло, на мой взгляд, похоже. Я отсканировал рисунок и попробовал найти следы в интернете. Выяснил, что такое платье женщина могла надеть, начиная с 17 века, и по сию пору. Потайной фонарь указывал на вторую половину 19 века, и то с натяжкой. К тому же она могла прийти так разодетой на карнавал, или это все вообще розыгрыш… Что это было?

Улица Бирюзовая обнаружилась в деревне Кузнецово, в Новой Москве, у черта на рогах. Фотографий домов или панорам улиц я не нашел. Может, и есть там такой дом из серого силикатного кирпича, может, нет.

Самое обидное, что не будет слышно, когда она появится! Я отойду, она придет, меня нет, уйдет, и останусь я один на один с этой загадкой до конца жизни!

Я тщательно обстучал раму и заднюю часть зеркала. Гулко, пусто. Как и должно быть. Вскрытие решил провести на следующий день — а вдруг там механизм какой, электроника, а я испорчу?

Взял большой лист акварельной бумаги, прикрепил его к мольберту, написал большими буквами Welcome!, прикрепил ее портрет моей кисти к листу и поставил приветственный плакат напротив зеркала.

Подумал, приписал «Добро пожаловать!» и, довольный, занялся собой. Умыться, причесаться, то-се… Даже в магазин спустился, проветриться.

Она вернулась

Она пришла вечером. Я как раз только-только нашел консервный нож и вскрыл баночку сайры из запаса бабули «на черный день». Придвинул кресло к компу, выложил сайру на хлебушек, открыл рот, и… краем глаза я увидел, что зеркало потемнело. Я развернулся в кресле и, отталкиваясь ногами, бросив бутер в тарелку, проехал полтора метра по комнате и дрожащими от волнения руками включил видеокамеру, заранее закрепленную на штативе.

Она уже была по ту сторону. Сегодня на ней было платье попроще, с косыночкой вокруг шеи, прикрывающей вырез на груди. Я уже не спешил так отчаянно, как вчера. Раз пришла, значит, ей тоже любопытно. Я помахал ей рукой. Она подняла бровки и помахала рукой в ответ. В ее комнате было по-прежнему темно, только фонарь освещал ее снизу, поставленный на табурет или стул и свет из моей комнаты.

— Ты красивая! — сказал я и, указав на нее пальцем, похлопал в ладоши. Похоже, она поняла и улыбнулась. Улыбка у нее была замечательно добрая. Ушки маленькие. Нос, возможно, чуть больше, чем хотелось бы для такого красивого круглого личика. И форма черепа изумительная — волосы, стянутые в пучок, облегали красивый круглый череп… да, я художник, я так вижу людей. Отстаньте.

Она приставила указательный пальчик к разделяющей нас прозрачной преграде. Я приставил со своей стороны свой. Она улыбнулась и добавила средний, я — за ней. Она засмеялась и отдернула руку. А я прижал всю ладонь. Она задумчиво оглядела меня и робко приложила свою ладошку к моей. Пальцы тонкие и длинные. Значит, занимается музыкой. Потом она отняла руку, посмотрела на мой приветственный плакат, глаза у нее округлились, она показала пальцем на свой портрет.

Я радостно закивал и стал показывать пальцем то на рисунок, то на нее — мол, это ты, ты! Она сложила ладошки и послала мне воздушный поцелуй. Мол, спасибо! Потом прочла надписи и радостно начала тыкать в «Добро пожаловать!» и хлопать в ладошки. Неужели она говорит по-русски? Она махнула рукой, показала пальцем на себя, потом начала изображать, как будто водит пером. Напишет мне? Я тоже похлопал в ладоши. И закивал головой, как полоумный.

Потом она снова махнула кистью руки, призывая к вниманию. Показала пальцем на себя, потом «прошлась» пальчиками, как будто человечек идет и показала пальцем за спину. Я изобразил максимум огорчения. Сложил молитвенно руки.

Она рассмеялась, потом замерла, будто прислушалась. И, послав мне воздушный поцелуй, исчезла — закрыла фонарь. Снова темнота заклубилась, поползли пятка по стеклу, и оно начало светлеть и отражать, как нормальное зеркало, меня и мою комнату.

Я схватил видеокамеру и поставил на режим просмотра только что снятое видео. Ну что я могу сказать? Прекрасно получилось. Кадры с гримасничающим перед зеркалом идиотом со спины и отражением его с лица вышли превосходно. А больше — ничего.

Знакомство

Проснулся я от дивного аромата. Нет, не серы. Благоухала банка из-под сайры. Даже во сне приснилась, проклятая рыбина. Может, и не сайра, а мойва. Или корюшка… Противно улыбалась и вертелась на тарелке.

С этой сайрой… Ох. Бабуля у меня экономная. Когда они с дедом ходили (до ковида) по магазинам, дед старательно выбирал консервные банки с колечком, за которое дернешь — банка и открылась. Но они дороже «обычных», которые открывашкой ковырять надо. Бабуля острым взором выглядывала в тележке «дорогие» банки и меняла на такие же, «обычные». Дед ворчал:

— Ну удобно же!

Бабуля громко парировала:

— Что у меня — рук нет, что ли!

Про руки. Когда дело доходило до вскрытия банки, на весь дом (а если на даче, то на оба этажа и участок в четверть гектара) раздавался громкий бабушкин крик:

— Гриша! Гриша! Банку открой!

Гриша — это дедушка. Когда я был маленький, меня посылали «отыскать этого глухого пня», а когда подрос, бабуля расширила список:

— Са-ша! Са-ша! Гри-ша!

Говорят, что я так и научился складывать слова в фразы. Долго не мог начать. Слова говорил, а в предложения их не складывал. И вот, наслушавшись бабулиных воплей «Гриша! Вынеси помойку!» не выдержал, прибежал к деду и завопил:

— Гиша, выси помоку!

Вот вам и польза.

Еле дождался я ее прихода. Нарисовал все, что «задали» на «малопочтенной работе», изобразил ее в разных видах — на лошади, танцующей, просто как я ее вижу через зеркало. Все развесил, сел ждать. В этот раз она пришла гораздо позже, у нас уже ночь была на дворе.

Снова заклубилась тьма в зеркале, я включил видеокамеру, несмотря на первую неудачу и стал вглядываться в потусторонний мир.

В этот раз коридор за дверью, в которую она входила, был почти не освещен, фонарь она открыла, только когда подошла к своему «окну». Увидела меня, заулыбалась. Отошла в темноту, вернулась с толстым фолиантом в кожаной обложке. Вытащила из поясной сумочки, похожей на мешочек, карандаш (я бы его назвал «угольный», я рисую такими), вытащила свернутый в рулон лист бумаги, развернула его и торжественно разгладила на положенном на колени фолианте. Лукаво посмотрела на меня и приставила пальчик к стеклу. Я тут же прижал свою ладонь. Она беззвучно рассмеялась и ткнула пальчиком в мою ладонь.

Меня осенило. Не поиграть ли с ней «в ладушки»? Хлопнул в ладоши, приставил правую ладонь к зеркалу, потом еще раз, приставил левую. Она обрадовалась, как дитя, и стала повторять за мной, да как ловко! Минуты через две удивленно покачала головой и прижала обе ладошки, я — свои. Мы смотрели друг другу в глаза, и я чувствовал, как между нами прискакивает искра — так бывает между малознакомыми людьми, когда они наконец рискнут посмотреть пристально в глаза друг другу. Иногда узнают «своего».

Наигравшись, она подняла вверх указательный пальчик. Я убрал руки от зеркала. Она взглянула на приветственный плакат, улыбнулась и что-то написала карандашом на листке бумаге. Написала и приложила к «окну», чтобы я увидел.

Я увидел… и выпал в осадок. Она написала по-русски!

«Я — Ольга. Кто вы?»

Я схватил блокнот и ответил:

«Я — Александр».

Она склонила головку, как бы здороваясь. Я повторил ее жест и написал:

«Вы — русская?»

Она прочла с радостным изумлением, ответила:

«Да! А где вы?»

«В Москве… А вы?»

«Я въ Рузе!»

И мы снова удивленно воззрились друг на друга.

«Государь въ монастыре, на богомолье. Къ намъ былъ! У насъ дымъ коромысломъ!»

— Какой государь?.. — прошептал я и уставился на «яти». И написал:

«Извините, какой государь?»

Она удивленно посмотрела на меня, задумалась и ответила:

«Известно, какой! Петръ Александровичъ!»

Я молчал. Потом спросил:

«А какой сейчас год?»

Она рассмеялась и ответила:

«7521, разумеется».

— Если это — не розыгрыш, то мы живем в параллельных мирах. В одно и то же время, но в разных версиях! — сказал я вслух, пытаясь пережить и осмыслить догадку. Она, конечно, не услышала и вопросительно смотрела на меня. Потом написала:

«Вы забавно одеты. А где вы въ Москве живете?»

«Недалеко от Тверской-Ямской, — ответил я, судорожно вспоминая старинные названия наших мест. — Рядом село Всехсвятское!»

Ольга внимательно прочитала мои каракули, снова нахмурилась и ответила:

«Всехсвятское? Где грузинскаго Государя дворецъ? Знаю. А про Тверскую не слышала».

А я вот про грузинский дворец только городские легенды слышал… вот это да… И написал ей в ответ:

«Ольга, у меня для вас большая новость. Нам надо серьезно и обстоятельно поговорить».

Она снова нахмурилась, разбирая мой почерк. Потом посмотрела на меня с удивлением и ответила:

«Хорошо. Но не сегодня. Мне пора идти. Дядя скоро вернется!»

Радостно помахала мне рукой, с удивлением еще раз оглядела обстановку в моей комнате, задержала взгляд на видеокамере — может, ее внимание привлек мигающий красный огонек? — и ушла, закрыв створки фонаря. Я остался один на один с удивительной загадкой.

Она приходит и уходит

Мне очень не хватало собеседника. Несколько раз я набирал Светку и сбрасывал на последней цифре. Ну что я ей скажу? Мне был нужен специалист по электронике, но таковых среди моих знакомых не было. У Светы, выпускницы «Бомонки» (МГТУ им. Баумана) наверняка были. Я уселся за просмотр своих контактов, надеясь хоть через третьи руки выйти на нужного специалиста и… вспомнил про своего родного деда.

Мой дед — электронщик. В далеком прошлом. Но. Если в нашем доме ломалось что угодно — стиральная машина, плазменная панель, сигнализация на даче, водяной насос… если дело касалось электрики или электроники, дед сначала копался сам, в большинстве случае чинил (включая перепайку электросхем) все самостоятельно, лишь в крайних случаях (сгорело совсем) вызывали мастера.

Я даже раздумывать не стал. Потому что, если хоть немного поразмыслить — никуда звонить не надо, все, забыли. Дозвонился через бабулю. Свой телефон дед зарыл куда подальше, он любит покой и тишину.

— Сашенька! — обрадовалась бабуля. — Ты как там? Дыхательную гимнастику делаешь?

Больным ковидом и выздоравливающим надо делать дыхательную гимнастику. Не делаю. Курю дешевые сигареты.

— Бабуль… не слышу… связь плохая! Деда не позовешь? Не могу дозвониться!

— Сейчас… — и громкий крик в пространство, такой, что я отставляю телефон подальше от уха: — Гри-ша! Гри-ша! Саня до тебя дозвониться не может! Гриша!

На меня дед «клюет», перестает прикидываться глухим и спускается вниз, к телефону:

— Привет, Саня! Как ты там?

— Нормально! Деда, мне нужно посоветоваться с тобой.

Дед все понимает с полуслова:

— Что-то связь плохая. Пойду наверх, там получше ловит, со своего перезвоню!

— Дед, я сам тебе…

— Да ладно…

Через две минуты раздается звонок:

— Ну что, внук? Советуйся!

— Деда, мне… в общем, нужна твоя консультация, как электронщика!

— Ну… нашел консультанта… Я уж устарел!

Дед лукавит: он закончил факультет радиоэлектроники Московского авиационного института, и его познания до сих пор на уровне.

— Смотри. Вопрос такой: возможно ли этакое чудо техники на сегодняшнем уровне. Представь большое зеркало, которое является экраном, как панель. Оформлено, как зеркало. Но при этом включается-выключается само, без участия зрителя, то есть когда тот, кто ведет эфир, захочет. И не подключено к электророзетке.

Дед подумал и спросил:

— А ты его раскручивал?

— Э… Деда, да я в теории!

Деда трудно провести. Догадался…

— Ну, если в теории, то ты меня удивляешь. У тебя же есть мониторы в самом разном виде: телевизор, он же плазменная панель, экран ноутбука, телефон твой навороченный. Представь, что ты решил поразвлечься, купил отдельно раму и прилепил ее на двухсторонний скотч к плоскому монитору.

— Деда, но монитор не отражает!

— Да? У тебя есть камера, ты же снимаешь… как это… сэлфи, вот! Значит, можно поставить две камеры, которые будут создавать иллюзию зеркального отражения на мониторе, суммируя получаемые сигналы… ну, как два глаза, понимаешь?

— Да-а-а… а питание?

Дед вздохнул.

— Ты с мобильного звонишь. Он у тебя включен в розетку?

— Не-а.

— Это — ответ на твой вопрос.

— То есть, должна быть батарея?

— Источник питания.

— А если зеркало… то есть монитор метр двадцать на шестьдесят?

— Может, атомная батарейка.

— Дед, ты шутишь?

— А как, по-твоему, «Луноходы» по Луне катаются? У наших были источники тепла, атомные, мы китайцам такой подарили, у них сразу их «Нефритовый заяц» поскакал по Луне…

— А он не фонит?

— Фонит, конечно. Ты что, источник радиации на помойке нашел? — встревожился дед.

— Нет…

— Счетчик Гейгера где у меня, помнишь? Как откроешь, инструкция на внутренней стороне крышки, понял?

— Не волнуйся, деда, это мне задание дали для игрушки придумать девайс…

— Я не волнуюсь, я уже старый. А ты — молодой, тебе еще детей заводить!

— Спасибо, деда! Бабулю чмок! Ты мне очень помог!

Следующие полдня я посвятил портативному счетчику Гейгера. Боюсь, что «товарищ лейтенант», приставленный к каждому из нас (шучу) заподозрил неладное, так рьяно я выискивал, как пользоваться этим счетчиком, в сети. Нашел. Попользовался. Не фонит мое зеркало. Все в норме!

Ольга пришла еще позже. Я придвинул к зеркалу ноутбук и приготовил виды Москвы, бывшего Всехсвятского (ныне район метро Сокол и Аэропорт), городка Рузы в нашем мире. Она тоже пришла с большой папкой.

Я задремал, сидя в кресле перед зеркалом. Проснулся, как будто меня толкнули в бок. Открыл глаза — она уже на месте. Вместо фонаря зажгла лампу. Похоже на нашу керосиновую, но горит ровным светом, пламени не видно. Как будто теплый огонек внутри.

Она улыбалась, глядя на меня. Наклонила головку, будто снова поклонилась. Я повторил этот жест за ней. Сердце мое колотилось. Сейчас я ее удивлю!

Я написал на листке:

«Сейчас я вас удивлю!»

«Я готова удивляться!» — ответила она.

Я повернулся так, чтобы видеть и ее, и свой монитор, поправил камеру, включил ее. Набрал на клавиатуре крупным шрифтом, во весь экран:

«Сейчас я покажу Москву! Где я живу». И начал показывать ей мой родной город, начиная с Кремля, чтобы не напугать.

Кремль ее удивил. Я показал ей Всехсвятскую церковь на Соколе, в окружении сталинских домов. Написал: «Село Всехсвятское». Показал парк, где, по легенде, был тот самый дворец грузинских царей. Показал комплекс в Зарядье — царевы палаты и древние храмы. Показал наши церкви в окружении современных зданий. Она смотрела, как завороженная. Потом перешел к высоткам — университет, Москва-сити. Показал новые жилые кварталы, многоуровневые развязки, аэропорт, поезда на вокзале. Здание цирка, стадиона в Лужниках. Потом повернулся к ней.

«Разве это Москва?» — уже написала она, пока смотрела мое слайд-шоу.

«Москва, столица России!» — гордо напечатал я и получил изумивший меня ответ:

«Больше похоже на Звенигородъ! А Звенигородъ — столица Россіи!»

И снова подняла пальчик, призывая ко вниманию, открыла свою папку и достала оттуда… не фотографию, не гравюру… скорее, отпечатанную репродукцию с картины, тщательно передавшей все детали изображаемого вида.

Это был городской пейзаж. Город располагался на крутых склонах реки на террасах, видимо, искусственного происхождения. Ярус за ярусом, по обе стороны реки, шириной с нашу Москву-реку в районе Кремля, поднимались красивые каменные здания. Вдоль реки, на каждом ярусе, были устроены набережные, по ним ехали какие-то экипажи, самоходки, я не очень разбираюсь в автомобилях, но я бы их отнес к самым навороченным спортивным тачкам, так странно они выглядели.

Ольга показала пальцем на подпись под картиной. Там было написано: «Звенигородъ, левый берегъ реки». Правый берег был похож по устройству на левый, но более пологий, и там было всего два яруса.

Я кивнул головой и махнул рукой, мол, показывай еще! Она достала вторую репродукцию. На ней была дорога, проходившая через сады, до самого горизонта. По дороге ехали автомобили разного вида — большие, маленькие, а над садом парили какие-то агрегаты, видимо, собиравшие урожай с веток, так как у каждого был пристегнут огромный кузов, или короб, полный то ли яблок, то ли груш. Или персиков… не видно. И подпись:

«СХ предпріятіе „Московское“ перевыполнило планъ по сбору апельсиновъ».

И тут бы мне конец наступил, но она показала их аэропорт… Они умели летать! Правда, назывался он «Летное поле Истринское», но… это были самолеты, аэропланы, называйте, как хотите, но это были аппараты с крыльями, и они могли летать!

«А… в космос вы летаете?» — набрал я текст. Ольга внимательно прочла, задумалась, поискала среди своих листков подходящую картинку и, не найдя, утвердительно кивнула и написала:

«Я была на Луне. Въ путешествіи».

«А я только мечтаю! — ответил я и показал ей, как взлетает ракета с космодрома. — Вот так мы летаем…»

Ольга удивленно покачала головой:

«У насъ не такъ. У насъ самолеты летаютъ…»

Самолеты! Или это розыгрыш, или… чудо?

Потом она вытащила еще одну картинку. На ней была нарисована площадь, красивые коттеджи, утопающие в зелени и подпись: «Москва». Она показала на нее пальчиком и написала:

«Вотъ Москва. Большая деревня. А то, что вы мне показали — это Америга какая-то».

«Америга…» Господи, у них тоже есть Америка? Я потянулся за своими рисунками, показать ей, задел штатив, и видеокамера рухнула на пол. Ольга прижала пальчики к губам. Может, даже вскрикнула. Я поднял штатив, открутил камеру, включил просмотр на маленьком экране. Вроде не разбилась. Вот мой прекрасный затылок, профиль на фоне зеркала в драгоценной раме, вот… я поднял глаза и увидел, что Ольга, вскочив на ноги, машет руками, стараясь привлечь мое внимание.

С камерой в руках я подошел поближе к зеркалу. Мы были совсем рядом. В обычной ситуации такая близость к малознакомому мужику ее наверняка смутила бы, но сейчас она стояла, прижавшись в своей стороне «окна», я видел ее широко распахнутые глаза, губы, что-то пытающиеся мне сказать. Наконец она подняла пальчик и показала на камеру.

— Это? — спросил я, указывая на камеру. Ольга закивала головой и изобразила, что хочет посмотреть на ладонь… а! Она хочет увидеть то, что только что показывала камера, отснятый материал! Мне стало неловко. Я-то думал, что моя шпионская деятельность только между мной и… мной, но она продолжала стучать в «окно» и показывать пальцем на ладонь перед глазами. Я поднял руку, кивнул — мол, понял тебя, и поставил просмотр снятого эпизода.

Она прижалась лбом к «окну» и с жадностью смотрела на мой затылок, мой профиль и… на зеркало, в котором я же и отражался, с другого ракурса. Просмотрев весь фрагмент, она села, задумалась и написала:

«Это зеркало. Эта рама. Покажи мне её крупнее! Важно!»

«Ого! Мы перешли на «ты»! — обрадовался я, снял крупным планом раму, пройдя ее по периметру и, подключив камеру к ноутбуку, устроил просмотр на большом мониторе.

Взглянул в зеркало — Ольга плакала, утирая платочком слезы.

«Что случилось?» — написал я, когда видео кончилось. Она сделала несколько глубоких вдохов, видимо, стараясь успокоиться. И написала:

«Это — зеркало моего деда. Раму он самъ вырезалъ».

Взглянула на мое изумленное лицо, собрала рисунки в папку, написала еще и поднесла к стеклу:

«Извини, я должна это обдумать».

Поднялась и ушла, прямо за дверь, в коридор, с зажженной лампой…

Вот артистка!

Тайна деревянной рамы

Так не бывает. Дед прав. Зеркало — это устройство, типа большого монитора, вставленное в настоящую старинную раму, а для правдоподобия закрытое старым же стеклом. Надо думать, в этих завитушках и бутончиках спрятаны миниатюрные видеокамеры, а я… а я выбран для проведения эксперимента. Даже знаю, когда меня выбрали. Когда я обналичивал свои несчастные двадцать три тысячи в банкомате. Иначе откуда старушка могла знать точно, сколько у меня денег? А почему они поняли, что меня привлечет именно деревянная резьба? Давно наблюдают за мной? Ну, ладно…

Я выставил зеркало в прихожую, так, чтобы можно было видеть, что с ним происходит, только сильно наклонившись в кресле за моим рабочим столом, через дверь, и упражнялся в наклонах, пока не рухнул вместе с креслом на пол. Перевесил.

Рисовал предметы для игрушки. Вышло тёмно и злобно.

Дефилировал из комнаты на кухню и в сортир, громко распевая частушки и песни, которые не во всяком «пьянственном недоумении» (Чехов) и не во всякой мужской компании исполнишь, в стиле «мимо тещиного дома». Ходил в трусах и майке-алкоголичке (взял у деда), почесывая себе разные места «на камеру» в надежде, что ТАМ за мной наблюдает скромная девушка. Замерз, надел древние треники с вытянутыми коленками. Нацепил футболку с Су-35 и приготовил «приветственный плакат» с надписью «Не желаю быть подопытным кроликом. Я все знаю. В чем суть этого мерзкого эксперимента?» Хотел добавить «Вы за это ответите!», но на листе закончилось место.

Заждался, короче. Ее появление в этот раз было стремительным и разрушило все мои злобные намерения.

Зеркало потемнело за считанные секунды. Дальше я увидел прямоугольник света из распахнутой двери и темный силуэт, стремительно вырастающий — кто-то, в свободной одежде, летел к «окну». Когда фигура приблизилась настолько, что ее осветило мое «окно», я увидел Ольгу. Она была в панике. Глазищи распахнуты, она что-то кричала, оглядывалась назад, стучала в стекло. Я спокойно сидел в кресле перед зеркалом, скрестив руки на груди и положив ногу на ногу.

Увидев мое безразличное лицо, Ольга замерла на мгновение, прижавшись к своему «окну», глаза ее наполнились слезами, и она, упав в кресло перед столиком, на котором, как я понял, стояло в этот раз подобие «окна», уронила голову на руки и разрыдалась. Плечи под белым свободным одеянием вздрагивали. Мне на мгновение стало ее жаль, что-то остро кольнуло в сердце, но я саркастически ухмыльнулся и захлопал в ладоши.

Видимо, экспериментаторам захотелось меня взбодрить. Потому что Ольга резко подняла голову. Я с удовлетворением отметил зареванное лицо. Лук нюхала, что ли…

Она вскочила. В плохо освещенном коридоре возникли какие-то всполохи, в дверном проеме один за другим появились два темных силуэта, один с трудом вместился в дверь. Ольга замахала руками. И тут включилось верхнее освещение в ее комнате, и я увидел этих двоих. Один, я назвал его «Господин», худощавый мужчина средних лет, с поседевшими, местами каштановыми волосами, острой бородкой, с кривой улыбкой на смуглом лице медленно выступал впереди. За ним — гориллообразный «охранник», лобик маленький, брови густые, с дубинкой в руках, встал в дверях, загородив выход.

Классика жанра! Бедная девушка в руках негодяев. Надо будет предложить им свои услуги сценариста, предложу что-нибудь не столь избитое.

Ольга вскарабкалась на столик. Я не очень хорошо видел происходящее перед ней, спина загораживала.

— Эй, подвинься! — крикнул я воображаемому «товарищу лейтенанту». Ольга неловко повернулась на маленьком столике, потеряла равновесие и неловко откинулась на меня, ударившись плечом об ее «окно». Наверное, она кричала, я видел, как напрягаются мышцы шеи, как она отчаянно пытается как можно дальше отодвинуться от «господина», и тут…

Зеркальное стекло под ее плечом подалось наружу. Как будто оно было не стеклянное, а пластиковое, причем пластик растягивался и принимал форму ее руки. Я вспомнил сразу Булгакова, Геллу, волосы у меня зашевелились на голове, и тут она, видимо, отшатнувшись от наступающего на нее «господина», прорвала этот «пластик» и вывалилась из зеркала прямиком мне на руки, на колени! Я успел увидеть удивленные лица ее преследователей, «господин» протянул руку, схватил ее за рубашку, прямо здесь, в моей комнате! Он перегнулся через раму, и вот уже его голова и плечи вылезли в мой мир…

Я ногой оттолкнулся от стула, на котором стояло зеркало и покатился в своем кресле колесиках, прижимая Ольгу к себе, подальше от этого злобного лица, от этих тянущихся к ней рук. Стул покачнулся и упал вместе с зеркалом на пол. И зеркало… разбилось.

Я успел увидеть втягивающуюся обратно руку «господина», его перевернутое разгневанное лицо, и волшебство закончилось. Передо мной лежало треснувшее в нескольких местах зеркало в роскошной резной раме. И на коленях — вполне себе материальная полновесная барышня, прижавшаяся к моей груди лицом и обхватившая меня руками.

Иной мир

Ну и что мне теперь делать? Я начал поглаживать ее, чуть освободив руку, по спине:

— Не бойся, не бойся… все хорошо! Все уже хорошо! Оленька…

Нет, ну а что мне делать? Спихнуть ее с колен с воплем «Сгинь!»? Не могу…

От нее пахло травами и медом. И молоком. И моя прекрасная футболка намокла от ее слез, я это почувствовал. А сырым луком не пахло.

Я еще не разучился верить в сказочные чудеса, тем более что в моей жизни они раньше уже случались, и мне стало немного стыдно за подозрения. Она подняла голову и посмотрела на меня испуганно. Потом вскочила на ноги и, оглядевшись, прижала ладошки к губам. Потом глянула на свою рубаху… красивая, кстати. Как это — «неглиже»? нет, наверное, просто «сорочка». Испугавшись моего оценивающего взгляда (да не раздеваю я вас, девушка, я художник от слова «худо»), попятилась к разбитому зеркалу, потом увидела плед на моем диване, кинулась к нему, схватила и, повернувшись ко мне спиной, накинула, как накидку и, только завернувшись в него, снова встала ко мне лицом. На ногах у нее были тапки со смешными меховыми помпонами. Волосы растрепаны. Нос красный. Лицо зареванное. Я залюбовался, представив ее в моей игре в роли Матроши.

— Где я? — всхлипывая, спросила Ольга. — Ты кто? А где мой дом? А дядя где? — и приготовилась рыдать. Знаете, как они набирают воздуха, глаза наполняются слезами, ротик приоткрыт. Я вскочил и сделал шаг к ней. Она отпрыгнула от меня, как от гадюки и завизжала. Нет… ТАК визжат, только когда увидят мышь. Я притормозил:

— Тише, ты что? Соседи сбегутся!

— И хорошо! Пусть идут! — сказала Оля, снизив голос.

— А они — людоеды, да, еще и не русские! — сказал я, пытаясь как-то вывести ее начистоту.

— Ой! — она снова прижала ладошки к губам.

— Если ты меня опасаешься, то напрасно. Я… у меня невеста есть! — соврал я.

Девушка молчала. Когда я сделал к ней шаг, она развернулась и вылетела в коридор — точь-в точь птица, раскрывшая крылья (мой плед). Я решил подождать, когда она успокоится. Зря я так решил. Потому что сначала я слышал, как она бегала по коридору в поисках выхода, хлопала дверями, ойкала, вскрикивала… развлекала публику на полную катушку. Притихла. Я подошел к двери своей комнаты и прислушался. Она сопела в коридоре. Всхлипывала. Я приоткрыл дверь, и вовремя: раздался звук отодвигаемой дверной цепочки, и моя подруга, открыв заранее замок, выскочила из квартиры. Я неторопливо проследовал за ней.

— Вход рубль, выход два! — ехидно сказал я Ольге, вцепившейся руками в прутья решетчатой двери, закрывающей наш предбанник, общий на две квартиры, моей и «людоедов». Бедняжка обернулась ко мне и прошептала:

— Сейчас закричу!

— Кричи! Поделим тебя с людоедами! — также шепотом ответил я и подмигнул ей, кивнув в сторону соседа-армянина, который жил в солнечной Армении, а сюда приезжал по делам.

— Ты кто такой? Что тебе от меня надо?

— Это я у тебя как раз хотел узнать! В чем суть вашего эксперимента? Я голову сломал, нафантазировал кучу вариантов, хочу знать верный ответ!

— Откуда у тебя зеркало моего дедушки? — возмущенно прошептала она.

— Я купил его в подземном переходе у твоей бабушки! — ответил я также шепотом. — Пойдем домой, а? А то соседи вызовут жандармов… или МЧС…

— ?

— Я тебя пальцем не трону, слово даю!

Я никак не мог разобраться — с одной стороны, этого просто не может быть. С другой, это есть. И от этого никуда не деться. Она вывалилась мне на колени из плоского зеркала. Обманывает она меня, или нет, но это же интересно! КАК они этого добились? Телепортация? И я участвую в этом эксперименте? А что? Это интересно! Так я думал, пропуская мою даму обратно в квартиру.

Она прошла внутрь с высоко поднятой головой, приподняв двумя пальчиками длинную сорочку, чтобы не наступить на край. Я учтиво склонил голову, закрыл за ней дверь и повернул замок. Она только вздернула носик, глядя куда-то в пространство.

«Принцесса в плену у Дракона. Можно снимать кино!»

Кино! Как же я забыл! Видеокамера до сих пор пишет!

— Матро… ой, Оля! Идем, посмотрим на портал… на зеркало это! Откуда ты ко мне свалилась! Идем!

Я подхватил ее под локоток и, пока не опомнилась, потащил ее за собой, в свою комнату. Посадил ее в кресло, как принцессу, ринулся к видеокамере. Затормозил. Надо же ей квартиру показать, что и где!

— Так… Ольга, чайку, может? Пойдем, я тебе покажу, что у меня и где в доме! Может, винца?

О… лучше бы не предлагал.

— Чайку с вареньем?

Оля пожала плечами и поднялась. Веди, мол, охальник.

Повел. Показал сначала ванную. Она заинтересовалась.

— Это — м-м-м… баня! Вот, смотри, руки помыть, душ принять… кран вот так поворачивай, полотенце… сейчас новое принесу.

— А это — сортир! Как нужник. Ну…

— Ватер-клозет, я понимаю, — гордо и отрешенно сказала она, глядя, как я демонстрирую слив воды.

— Э… ну да. Так, а вот кухня!

О… гора немытой посуды в раковине, на Эверест похожая, заляпанная кофе плита, брызги жира на рабочем столе (жарил яичницу). Оля повеселела:

— Прислуга сбежала?

— Э… нет. Чай я тебе в комнату принесу, — пробурчал красный я.

— Александр, давай пить чай и думать! — провозгласила моя гостья и прямым ходом направилась в мою комнату, заниматься исследованиями. А я помчался мыть заплесневевший чайник.

Телепортация

Когда я вошел в свою комнату с подносом, на котором еле умещались чашки, варенье, чайники и сахарница, она сидела на полу, около упавшего зеркала и задумчиво поглаживала резную раму.

Увидев меня, поднялась и спросила:

— Помочь?

Рыбонька моя… конечно, помоги! Сейчас… одно неловкое движение, и все рухнет…

— Да, если можно… вон туда, — я указал подбородком на низенький круглый журнальный столик, — туда поставим, чай попьем, поговорим.

С трудом уместив посуду на столике, я усадил ее в кресло и приготовился разливать чай.

— Что ты! Я сама! — сказала она. Деловито заглянула под крышки чайников, определилась, что где, и начала разливать чай. Ну что твоя купчиха с картин Кустодиева! Я притих. Ольга деловито разложила варенье по розеткам, добавила еще и сахар себе в чай. И, поднеся чашку к губам, принялась пить чай с вареньем. Я присоединился. Мы молчали, пока не выпили по чашке. Откуда я знаю, может, у них не ведут чайные беседы… в любом случае, инициатива исходила от них, экспериментаторов.

Попив чайку, Оля сказала:

— Спасибо. Варенье изумительно вкусное. И чай такой ароматный…

— Бабуля сама варила. Чай… рад, что понравилось!

— Ты хотел поговорить? — чинно спросила девушка.

— Да… я сейчас покажу тебе, как ты здесь оказалась!

Она кивнула головой, а я пошел подключать камеру. Через несколько минут я вернулся к столику, за которым моя милая гостья наливала себе третью чашечку чая.

— Ты будешь?

— А? Да, давай! — я притащил табурет из кухни, воодрузил на него ноутбук, воткнул в ноут шнур от видеокамеры и настроил просмотр. Ну и, разумеется, первые кадры были, как я болтаюсь в неглиже и дразню «товарища лейтенанта». Я нажал на «стоп». Вышло хуже, так как я застрял в семейниках в позе журавля с высунутым языком. Пришлось поспешно закрыть ноутбук. Краешком глаза посмотрел на Ольгу. Та сидела красная и смотрела в окно. За окном у меня — бесплатное «телевидение». На фасаде многоэтажного здания бывшего института (стекло и бетон) устроили огромный экран, крутят рекламу. По ночам — целая бесплатная иллюминация.

Я развернул ноут, прокрутил мое безобразие и включил просмотр с того момента, как началось затемнение зеркала.

— Вот, тут все прилично! Можно смотреть! — буркнул я и включил просмотр. Ольга отвлеклась от «телевизора» за окном, искоса глянула в ноутбук и больше не отрывалась.

Вначале с зеркалом ничего не происходило. Был виден я со спины — сидел в кресле, скрестив руки, нога на ногу, слегка покачивая ступней. Созерцал. И вдруг… поверхность зеркала как будто вспучилась посередине, стала полупрозрачной, и появилась часть руки — это Ольга уперлась, не удержав равновесие, в свое «окно». И, вот этот момент — зеркало раскрылось, чем-то это напоминало диафрагму фотоаппарата, но раскрылось не ровно, а только чтобы пропустить девушку, падающую с края стола в неизвестность, ко мне на колени. И — еще одно чудо — в этот раз на записи было видно несколько мгновений комнату, разъяренного мужика, его протянутую руку, высунувшуюся в мой мир и стремительно закрывающееся «окно». Затем зеркало упало, и дальше в кадре были вначале стена и дверь моей комнаты, потом выпорхнувшая в коридор девушка, наши с ней проходы, я с подносом… Нет, ну ничего себе!

Мы несколько раз просмотрели ее проникновение в мой мир. Эффектно!

— Я не знаю, что это такое! — честно признался я. — Ты… это, если надо — пойди прогуляйся! — я кивнул в сторону коридора. — Три чашки чая, стресс…

Оля закрыла лицо руками.

— Ты невозможен! — прошептала она.

— Да ладно, все мы люди… Я пойду, чайник подогрею.

Слышал из кухни, как она пробиралась в «ватер-клозет». Стеснительная…

Дождался, когда она вернется, принес чай с печеньем. Нашел заначку… Надо у бабули порыться, найти ей какой-нибудь халат. Сел рядом.

— Ну, рассказывай ты. Я ничего не понимаю.

Оля подумала, ответила:

— Я не знаю… но рама у этого зеркала, у твоего — вышла из-под рук моего дедушки.

— Так, давай подробнее про дедушку!

— Он… ученый. Был. Знаменитый ученый. Послушай, Александр… — она подняла на меня глаза. — Давай уговоримся говорить друг другу только правду! Мы не знаем друг друга и, конечно, можем наговорить чего угодно, но мы в такой странной ситуации, в которой реальность увлекательнее любой сказки… Согласен?

А вы бы что сказали? Я сказал:

— Согласен, — и добавил: — Конечно, согласен. Ты права.

Ольга взглянула на меня оценивающе. Помедлила, опустив глаза, потом сказала:

— Александр, странная вещь. После того, как ты показал мне зрительную запись рамы, сделанной моим дедом, я почувствовала… не обреченность, не то слово… скорее, неизбежность событий, в которых я оказалась. Дед был большим ученым. Он работал над проблемой переноса вещества на расстоянии без… как сказать… без видимого движения. Ну, заяц скачет, поезд идет, понимаешь?

— Да, продолжай!

— А дед, Смирнов Александр Феоктистович, открыл принцип переноса энергии на расстояние без носителя, понимаешь?

— Да, да! — я старательно вытаращил глаза и принялся кивать головой. Молоденькая девушка, с распущенной косой, в ночной сорочке и меховых тапочках серьезно рассуждает о науке. Я наслаждался.

— Не нужны каналы… вот, как у тебя, — она подняла провод, подключенный к ноуту. — Это шнур питания? — я кивнул. — Ну вот, а у нас нет шнуров. Энергия передается в эфирной среде!

Где-то я что-то подобное слышал…

— Э… и через нас проходит энергия?

— Конечно!

— И людям не вредит?

— А почему должно вредить? — Оля улыбнулась. — Мы сами состоим из неё же!

— Э…. м-м-м-м… да?

— Ну да, а как иначе?

— Оля, тебе сколько лет?

— Восемнадцать, а тебе?

— О… слушай, я старик для тебя, мне тридцать два!

Она и бровью не повела:

— Не огорчайся, как говорит мой дядя, «молодость — это недостаток, который быстро проходит!» И ты очень хорошо выглядишь!

Я огорчился. Она была слишком юной. Для меня. Впрочем… врет, наверное.

— Твои познания в области физики удивляют меня. У нас эта теория общности всего сущего только набирает сторонников. А так… кто-то думает, что мир материален, и точка, и больше ни о чем знать не хочет. Кто-то верит, что все создано Богом, ибо гармонично, но это только на уровне веры… Даже о происхождении человека до сих пор нет единого мнения. Бардак, одним словом!

Оля закивала головой:

— Да, да, да! У нас тоже в такую ересь верили — что человек произошел от обезьян!

— Ну вот… так откуда ты такая умная взялась?

Оля вскинула на меня серые глаза.

— Я училась в гимназии, а сейчас собираюсь поступать в Высшее техническое училище, на экспертизу…

— Будешь покойников вскрывать? — как можно вкрадчивей спросил я.

— Почему покойников? Нет, техническая экспертиза, ну… Если кто-то что-то изобрел, то вначале нужно провести изыскание — нет ли такого же изобретения у другого ученого или инженера. Потому что можно изобрести вечный двигатель на основе энергетических связей, а потом выяснится, что во Франкии кто-то на год раньше это же изобрел и получил право преждепользования. Тогда наша сторона должна договариваться об оплате за право пользования франкийским изобретением. Я… понятно изъясняюсь?

— Понятно… у нас это «патент» называется…

— Слово франкийское… у нас это — «право преждепользования». Я получу правовое и техническое образование… — она запнулась. — Если я сумею вернуться, конечно, назад…

— А кто за тобой гнался? Дядя? Он был очень зол!

— Дядя… мамин брат… А дедушка — отец моего папы… Да, дядя разошелся не на шутку…

— Я видел, с ним был такой громила, вот точно, как от обезьяны произошел! Кто это?

— Дядина охрана… Александр, а если тебе тридцать два, мне удобно обращаться к тебе на «ты»?

— Удобно! — буркнул я. — Я молодежью считаюсь. Оля, ты не о том думаешь. Как ты обратно-то вернешься? Зеркало разбилось. Ты сможешь к себе пробраться через разбитое зеркало?

— Я попробовала… нет, не работает, — огорченно вздохнула Ольга, разглядывая издали зеркало.

— И ты так спокойно об этом говоришь? — я постарался изобразить искреннее недоумение. — Чай пьешь, спокойненько так…

Оля задумалась:

— Ты знаешь… наверное, это должно тебя удивлять.

Я утвердительно покивал головой. Мол, ужасно удивляет.

— Видимо, я была готова к приключениям. Да, была… когда я увидела — ты мне показал — раму зеркала, меня как молнией озарило. Я на тебя смотрела точно также, как ты на меня — в зеркало. В подобной раме. Только оно овальное и висит на стене. Над бюро в кабинете деда.

— Да? И давно ты так… наблюдаешь за чужой жизнью?

— Несколько дней… Александр, я по порядку расскажу, можно?

— Валяй!

Рассказ Ольги

— Александр Феоктистович, это мой дедушка, работал с переносом энергии. Многого добился. И пытался освоить перенос физических тел на расстояние без… ну, без физического воздействия. Когда я еще не училась в гимназии, он много занимался моим обучением. Ему было интересно рассказывать мне о своих задумках. В лабораторию, занимавшую отдельный флигель усадьбы, меня не пускали. Но мне очень хотелось подсмотреть, чем занимается дед во флигеле. Туда привозили в закрытых ящиках какие-то приборы, материалы. Соседские дети болтали, что дед — чернокнижник. Чуть до драки дело не дошло, когда я взялась доказывать обратное.

— А он не был чернокнижником?

— Александр, дедушка — верующий человек. Просто… ученый. Работал в большом департаменте, а в домашней лаборатории делал опытные образцы. У него были помощники — мой отец и мой дядя.

— Семейный бизнес?

Она внимательно и немного удивленно посмотрела на меня.

— Семейная традиция. Дядя — брат моей мамы… Меня отправили учиться в Новогород, в Северную гимназию. Домой я приезжала лишь на Пасхальные и Рождественские праздники, ну и летом, конечно. Мы всей семьей выезжали в мамино имение. Но разговоры взрослых я помню прекрасно. Неожиданно для отца и дяди, дедушка запретил входить в его кабинет под страхом родительского проклятия. Это было очень странно. Я помню, как они ссорились.

— А если что-нибудь случится с тобой! — восклицал отец. Я как раз приехала на Рождество и подслушивала в коридоре. Кабинет деда — это та самая комната, где ты… ну или, скорее уж, откуда я вывалилась.

— Это — мое решение! Я ставлю серьезные опыты, я не желаю, чтобы мне мешали! Не сметь входить в кабинет, даже если я неделю оттуда не выхожу!

— А если больше недели? — спросил дядя.

— Ровно через семь суток можете взломать дверь! — подумав, ответил дед.

Бабушка сильно переживала, когда дедушка «ставил опыты». Она и плакала, и ругалась — ничего не помогало, дед только злился. Задним числом я понимаю, что он мастерил вот это зеркало. И проводил опыты с перемещением предметов в пространстве. Видимо, и на себе пробовал… Няня мне не так давно рассказала, что дядя и отец очень сильно разругались, когда отец натолкнулся на дядю, ночью выходящего из кабинета деда в лабораторном флигеле. Оказалось, что дядя сделал копию ключа и заходил внутрь, когда деда не было. Отец отобрал ключ и поставил у дверей и под окна охранников из Департамента.

— Охранников можно подкупить… — задумчиво сказал я.

— Этих? Нет, они механические, — ответила Ольга и продолжила свой рассказ.

— И вот однажды… через несколько месяцев после… одного страшного для нашей семьи события дедушка вошел в кабинет и не вышел. Мы никогда его больше не видели. Ровно через семь суток дверь взломали, но внутри никого не оказалось. Решетки на окнах целы, потайных дверей нет. Ни души. Дед ушел… Все было, как обычно — приспособления, инструменты, оборудование работало, как всегда… только деда в кабинете не было. На зеркало никто не обращал внимания. Зеркало, как зеркало. Департамент вывез все, что могло помочь в продолжении исследований, кабинет заперли, никто в него не входил, кроме… кроме меня. Я нашла несколько дней назад ключ от кабинета!

— Где нашла? — спросил я, чтобы поддержать разговор. Думал я о другом. Ольга была превосходной актрисой. Врала, не задумываясь. И глазки, «вспоминая», поднимала вверх и влево, а когда придумывают, то отводят их вправо, я читал книгу «Язык жестов»… Хороша. Я бы оценил ее возраст — лет двадцать. Третий курс театрального института, от силы четвертый. Симпатичная. Удивительно правильная форма головы. Волосы темно-каштановые. Слегка развившиеся кудряшки по плечам. Не смущается, ведет себя абсолютно спокойно, это-то тебя и выдает, голубушка. Но я получу все впечатления по максимуму… и нарисую с тебя молоденькую авантюристку для игры, где главный герой — толмач Матвей…

— В шкатулке отца. Вернулась из путешествия по Западному миру, вступила в среднесрочное наследство, забрала у Хранителей шкатулку и нашла в ней ключ. Я сначала хотела отдать его дяде, но вспомнила скандал, и решила оставить себе. Тем более, память о деде. Тем более, замок мог быть по-прежнему сломан. Дед пропал больше четырех лет назад!

— Может, он сбежал от вас? — усмехнулся я, вспомнив своего деда, притворяющегося глухим у себя в мансарде.

Оля опустила глаза и покачала головой:

— В том-то и дело, что он не мог нас оставить.

— Почему?

— Почему… — она посмотрела на меня. Так доверчиво. — Он меня не мог одну оставить. Понимаешь? Не мог.

— Почему? Иногда люди устают друг от друга.

— Нет… что-то случилось. Он вошел в это зеркало и не смог вернуться. Я это поняла сегодня. Я не заходила в лабораторию после того, как Научный Департамент все вывез, кроме мебели. Четыре года не заходила. Да я и была-то дома наездами. И вот… зашла. Любопытство замучило. Дождалась, когда дядя уедет на службу и пошла в лабораторный флигель. Замок открылся сразу. В кабинете было темно, шторы, к счастью, плотно завешены. Я взяла с собой потайной фонарь, открыла створки, и стала рассматривать комнату.

Ольга рассказывала, а я рисовал ее в воображении акварелью. Вот этот шоколадный локон. Светится золотом от верхнего освещения. Отбрасывает тень цвета топленого молока на белую сорочку. Плотная ткань с вышивкой белыми шелковыми нитями по вороту и вокруг выреза на груди, вырез плотно застегнут на обтянутые полотном пуговки. Свободная рубашка в пол скрывает ее фигуру. Но я помню, она стройная, как девочка. Так… зазевался.

Оля, видимо, отметила мою несерьезность и замолчала, испытующе на меня глядя.

— Ты зашла, открыла фонарь, и…

— Пусто. Чисто. Шкафы без инструмента, без книг. Ни одной бумажки не осталось. Напротив двери — вот это самое зеркало, как я тебе описала, висит на стене. Я обошла все углы, Заглянула в ящики стола и комода, даже на стул влезла, на шкафах шарила — ничего. Пусто и немного пыльно.

Я нарисую с нее Матрошу. Нет, какая Матроша? Не годится она в веселые вдовы. Она у меня будет авантюристкой. Как леди Винтер, но не такая кровожадная. Она приедет в Россию с посольством… я нарисую и предложу нашим гаврикам нового персонажа. И будешь ты, Олечка, героиней самой популярной игрушки рунета…

— Ты пошарила в шкафах, ничего не нашла, и? — это наших менеджеров в типографии отдельно учили, как изобразить полную вовлеченность в разговор: повторить дословно несколько слов из беседы или своими словам…

— Только зеркало могло привлечь мое внимание. И только мое, ты понимаешь? Я одна знала, что это дедова работа, эта рама. Ну и дядя еще, но его только формулы интересовали. Александр, я подошла к этому зеркалу на стене. Меня как будто толкнуло к нему: «Иди ко мне!» Я пододвинула стул и села. Смотрела в зеркало. Сначала ничего не происходило, но потом вдруг как тучи набежали — зеркало потемнело, а когда тьма рассеялась, я увидела, что оно перестало меня отражать. Я перепугалась страшно!

— А что ты увидела?

— А ничего, представляешь? Какая-то тьма. Но уже не клубилась. Ровная, скучная тьма. Я направила фонарь на зеркало, и мне показалось, что луч от моего фонаря освещает это зазеркалье. Я бы назвала это стеной в какой-то кладовке, с паутиной. И все. Снаружи раздался шум, мимо флигеля проехала машина, я поняла, что вернулся дядя и выбралась из лаборатории. Тогда меня никто не заметил.

— А если бы заметили?

— Амбарный замок повесили бы на входную дверь!

— Ну это еще ничего… А что было дальше? Рассказывай! — я с усилием оторвался от мысленного вождения стилом по графическому планшету. Ее рисовал, в амазонке.

— Я решила никому ни о чем не говорить. И следующей ночью пошла снова туда, во флигель. В этот раз я увидела только плотную ткань. Как будто зеркало упаковали. А потом… потом, я рассказывала, у нас были Большие приемы, с танцами, Государь к нам заглянул, представляешь? Мне удалось в суматохе улизнуть, и вот тогда-то я и увидела в зеркале тебя! Ну и мои похождения закончились тем, что я увидела твою раму и поняла, что обе они сделаны одним и тем же человеком — моим дедом. Сначала я решила, что это — обычное око. Ну, как вот у тебя, — и она ткнула пальцем в ноутбук.

— Око?

— Ну да. А вы как это называете?

— Экран, монитор, телевизор…

— А мы — «око».

— Тоже неплохо…

Я наблюдал за ней и думал: «Что это? Курсовая работа к зимней сессии? Или, бери выше, практика? А, может… ну конечно! Она — из школы ФСБ. Ученица. Ладно…»

— А твой дед, он сам резал по дереву?

— Да, его любимое занятие! Он так отдыхал. У меня в детстве была куча удивительных игрушек, сделанных им! В общем, меня притянуло к этому «оку», как к родному.

«Как и меня!» — отметил я про себя.

— И как ты поняла, что это — не «око»?

— А я пошла спать. Но не смогла уснуть и решила пробраться снова в кабинет, пока все отдыхают. И просчиталась! Они меня караулили!

— Кто?

— Дядя с охранником. Ну, не меня. Охранник, Феодор его зовут, заметил в прошлую ночь мелькнувший свет в окне флигеля. И они с дядей решили подстеречь того, кто ходит в лабораторию. Ну и поймали… меня… Я перепугалась, стала кричать, дядя стал мне рот зажимать… в общем, я как-то вырвалась и побежала прятаться в кабинет. Совсем ума лишилась. Дядя бежит за мной, Федор в свисток свистит, прислугу будит… Я думала, они меня убьют. Так испугалась. Да и стыдно — посреди ночи, поймают меня, как воришку, в одной ночной сорочке… Дядя точно меня узнал. Они зажгли свет в коридорах, и он точно видел, что это я. Но не остановился, несся за мной, и лицо такое злое… Я открыла дверь, хотела запереться, но вижу — не успеваю, от страха влезла на столик, который утром еще приставила, прижалась в дедовому зеркалу, и… я даже не поняла, как оказалась тут, у тебя.

— А ты ощутила какую-либо преграду?

Ольга задумалась.

— Знаешь, зеркало сначала было твердым и холодным, как стекло. А потом начало теплеть — я перестала ощущать холод. А потом… я как будто пелену прорвала и очутилась здесь!

— И тебя это не беспокоит?

— Еще как беспокоит! Как я вернусь обратно? Почему прошло четыре года, как дед пропал, но никто не раскрыл его тайну? Почему вот это твое зеркало, там та же самая рама, почему оно даже не затемняется? Я проверяла!

— А с виду ты такая спокойная, приятно посмотреть. Какая железная выдержка! А тебя ведь начнут искать папа с мамой? Ты не думаешь о них?

Оля посмотрела на меня, и на глазах ее показались слезы. Она опустила голову и прошептала:

— А меня никто там не ждет. Кроме дяди. Я сирота…

Сердце мое дрогнуло. Я ведь тоже сирота, разве что мои родители живы. А по сути-то меня бабка с дедом вырастили. Но тут же сочувствие сменилось гневом. Зря она так сказала. Я ей об этом прямо и заявил.

Ссора

— А вот это уже лишнее, — сказал я максимально холодно и отчужденно.

Ольга подняла на меня глаза и прижала руки к груди.

— Что лишнее? — тихо спросила она.

— Про твое сиротство.

Она помолчала, удивленно на меня глядя и прошептала:

— У вас это считается неприличным?

— Что? — спросил я как можно более неприязненно.

— О… Боже мой… — прошептала она и закрыла лицо руками. — Я не знала… но разве у вас нет сирот?

— Я — считай, что сирота, — холодно ответил я. — Ты же прекрасно знаешь, что мать отказалась от меня в роддоме, потому что не хотела портить карьеру из-за ребенка с родовой травмой. Что отец уехал в Испанию, обзавелся новой семьей и вспоминает о нас, когда ему позарез нужны деньги. И что меня вырастили бабушка и дедушка. Ты же это знаешь!

— Нет, откуда? — прошептала она, утирая слезы тыльной стороной ладони. — Но если это так… прости, я задела что-то в тебе?

Я сел перед ней на корточки и заглянул в ее заплаканные глаза.

— Оля! Игра окончена. Ты прекрасно справилась и получишь пятерку и прочие плюшки. Я обо всем догадался. Примешивать мою личную жизненную драму для создания большего эффекта, поверь, не стоило. Это — лишнее.

— Ты о чем?

— Я о чем? Я о том, что ваша старушка в переходе прекрасно знала, какую сумму с меня можно спросить за зеркало. Как будто у банкомата рядом стояла и видела, сколько денег я снял. Это первое.

Я поднялся на ноги и принялся расхаживать по комнате, обращаясь скорее не к Ольге, а стороннему наблюдателю. Кто-то же оценивал ее игру и мою реакцию!

— И эта резьба по дереву. Все продумано! Вы знали, что я бывший краснодеревщик и художник, и что мимо такого великолепия я не пройду. Это два.

В этот момент я воображал себя Эрастом Фандориным… да, пожалуй, им. Не Шерлоком Холмсом. Ольга молчала и, пошмыгивая носом, смотрела на меня, приоткрыв ротик.

— Три. Вы решили меня разыграть. Поставить на мне эксперимент — как отнесется человек с воображением к открытому кем-то способу прохождения через зеркала. Поверит ли в чудесное путешествие между мирами? Поверит. Я бы поверил, но… ты переиграла.

Я становился перед ней.

— Ну-с, госпожа авантюристка, а теперь рассказывай всю правду. Или тебе запрещено? Ну тогда…

— Ты что? Мы же договорились говорить друг другу правду! — прошептала притворщица.

— Это — тоже лишнее. Тебя внизу уже ждет машина с волшебными номерами?

Ольга поднялась и тихо, опустив голову, вышла из комнаты.

— Слушай, это нечестно! — весело воскликнул я. — Мне же интересно, что все это было! И зеркало? Вы его заберете?

— Оставь себе! — не поворачивая головы, ответила она.

— А видеозаписи? А меня уберете? Как свидетеля? Может, я болтливый! — куражился я, идя за нею. Ольга остановилась перед запертой входной дверью. Постояла так и повернулась ко мне:

— Мне идти некуда. Я не врала. Могу я остаться у тебя переночевать?

О-па! Игра продолжается? Ну что же… подопру дверь стулом. Хотя от газа меня это не спасет… а, была не была!

— Конечно! — я широким жестом указал ей на комнату бабушки и дедушки. — Вот диван, сейчас достану белье. И вот еще — посмотри, тебе неудобно, наверное, в рубашке расхаживать. Вот халат бабушкин, махровый, теплый! — я вытащил из шкафа халат, который, было дело, носила и Светка, оставаясь у меня.

— Спасибо, — прошептала Ольга. — Спокойной ночи! И подошла к иконам. Я увидел, как привычно сложила она пальцы… по-старообрядчески, двумя перстами крестится!

Я тихонько вышел и закрыл дверь. Подпирая свою дверь стулом изнутри, я услышал, как звякнул крючок на двери бабкиной спальни — это они от меня с дедом запирались.

И рухнул на диван, в чем был. Твердо решил не спать. Надо ли говорить, что уснул я тут же крепким сном? Снились мне Гоголевские мавки и Панночка с лицом авантюристки Ольги.

Проснулся, как от удара молнии где-то близко. В дверь отчаянно трезвонили. Знаете, такой тревожный звонок, когда вы забыли, что наливаете воду в ванную, и она уже льется с потолка на соседей, а вы в эйфории смотрите любимый сериал? Ну, вот это был он, «тревожный звонок».

Я вскочил, и, в чем был, не забыв прихватить травматический пистолет, засунутый на ночь под подушку, помчался к двери, спотыкаясь о преграду в виде двух стульев перед дверью в мою комнату. А вдруг это «злой дядя» и евонный охранник Феодор? Или «ейный»? Скорее, «ихний».

Глянул в глазок — ничего не увидел, кроме стены «предбанника» напротив. Это ни о чем не говорит. «Они» могут стоять пролетом ниже. Какая-то одинокая фигура угадывалась за решетчатой дверью, ведущей на лестничную клетку. Я решил открыть. И тут же захотелось закрыть и исчезнуть в осколках зеркала, потому что на лестничной клетке стояла… моя бывшая Светка.

Ужасная ссора

— Привет! — сказала она.

— Ой, привет! Не ожидал… — ответил я, не трогаясь с места.

— Так и будем стоять? — улыбнулась Светлана, и в душе моей запели Ангелы. Она пришла… сама… А, черт! Ольга!

— Проходи, конечно! Сейчас, я ключи только…

— Да у меня свои, не беспокойся! — пока она вынимала из сумочки мои ключи, пока открывала и закрывала внешнюю дверь, я ретировался в квартиру и обнаружил, что моя незваная гостья засела в ванной — лилась вода из крана. Я постучал. Мне не ответили. Ну, все… пропал я… Светку надо сразу провести в мою комнату и закрыть дверь…

— Светик, ты бы позвонила, а то я и причесаться не успел! Давай куртку, я повешу!

— А я звонила! Я позвонила на работу, сказали, что ты уже неделю, как не работаешь, звонила на мобильный — отключен. Вот, решила посмотреть, все ли в порядке!

Она беспокоилась обо мне. Я ей небезразличен? Светка, милая… В этот момент вода перестала литься, и я завис над пропастью. Дверь в ванную открылась, и оттуда выплыла моя гостья с тюрбаном из полотенца на голове и в длинном бабулином халате. Из своего на ней были, видимо, только тапки с меховыми помпонами. Она увидела Светлану и приветливо улыбнулась:

— Здравствуйте! Простите, что в таком виде, обстоятельства… — ускорилась и прошмыгнула мимо нас в бабкину комнату. И закрыла за собой дверь. А я сорвался в пропасть.

— Добрый день! — ледяным тоном произнесла ей вслед Светлана и воззрилась на меня:

— Я не вовремя? Ну ты прости… Как ты быстро, однако, утешился! Поздравляю!

— О, Света, Боже мой, это совсем не то, это…

— Что «не то»? Все нормально! — Света пожала плечами. — У тебя теперь своя жизнь. Я, собственно, на минутку. Раз у тебя все ТАК прекрасно…

— Это моя натурщица! — взмолился я. Светка покраснела.