Бесплатный фрагмент - Заветы Велеса

Вступление

ЭРА СТРАСТИ И ОГНЯ (ОЗАРЕНИЕ)

Там тайна сокрыта навеки от глаз любопытных князей,

Текут там молочные реки, и девы — не будет милей,

Не будет светлее и краше созданий на милой Руси,

Там дивные, светлые наши защитники, здесь — палачи,

И пусть они спят и не знают, во что превратилась страна

Но дивные звезды сияют, и снова приходит весна,

На миг заглянувший Ярила, подарит нам снова вождя,

И верю, страна моя милая, он снова поднимет тебя.

Своим поцелуем разбудит, и страстным огнем опалит,

И дева прекрасная будет, от страсти рыдать до зари.

И солнце, вернувшись, осветит, и дождик, и снова гроза

И явятся сильные дети на место убогих тогда.

И храмы, небесные храмы объятья свои распахнут,

И волхв могучий, упрямый, нам снова укажет наш путь,

Особенный, вечно гонимый, он станет в том мире вождем,

И снова под градом и ливнем, мы в светлые дали войдем.

И в Ирии будем навеки, прощенья у предков прося,

Смотреть, как внезапно померкнет неверная наша стезя.

Князь черный, тебя, отвергая, и черную немощь, кляня,

Увидим, как звезды играют, как боги встречают меня.

И с ними достойнейшим сыном, ты станешь — не темным рабом.

И Лада, предел свой покинув, нам снова подарит любовь.

И плоть умерщвлять мы не станем, и встанем спокойно с колен,

От бездны порока отпрянем, о смерти забудем совсем.

Пролог

И начинаем мы повествование о временах давних да прекрасных, когда боги, люди и духи обитали рядом, а в небесах драконы -змеи летали, где им вздумается, и еще не родились герои, которые вышли с ними на поединки, а потому были они вольными птицами, прекрасными, почти чудесными казались.

И родились тогда самые удивительные истории о том, как все начиналось, как боги, люди и духи жили вместе и горя не знали, а радости поровну дели.

То одни, то другие рассказывали нам истории эти. И постепенно их так много набралось, что целая книга получилась, прекрасная и неповторимая, как и сама жизнь. Некоторые из них здесь оказались. То что запомнилось, то, что в душе хранится.

В объятьях Мрака

И были времена, когда только мрак стоял на земле. И богов, которые миром этим владели, так и называли Отец Мрак и Матушка Мракиня, хотя не матерью, а мачехой была она для людей, духов и животных, потому что все страхи и рождались в душах в те времена и самые тяжкие насилия совершались. И если сам Мрак бывал великодушен, то она уж лютовала так, что в любой момент жизнь могла закончиться, и конец еще и не света, а мрака легко устроить было. Слишком хрупким оставался мир в те времена, и сокрыт он был во мраке кромешном.

Но никто не решился бы противостоять им, наши солнечные боги тогда еще не родились на свет. И только у Лады — богини Любви, родилась старшая дочь, прекрасная Ночь. И чтобы как-то хоть немного рассеять Мрак, она сшила для нее плащ и украсила его яркими звездами. Они сверкали и сияли на этот плаще великолепном.

Иногда бросала юная красавица звезды на землю и в воду, чтобы и там много светлее стало, но чаще оставались они на небесах.

Только усмехался старый Мрак, он тайно был влюблен в Ладу и прощал ей некоторые шалости и сам всегда готов был в ее объятиях оказаться, и обнимал ее дочь жарко и пламенно. Зато жена его Мракиня вовсе не могла радоваться такому вторжению.

Видела она, что эта юная красавица не только мужа ее готова захватить и подчинить, но и весь мир скоро во власти ее будет. Он ей позволял слишком много, и все время оказывался там, где и она была. А как такое могла терпеть та, которая привыкла безраздельно властвовать, и вдруг не только страсть, но и власть сама начала из ее рук ускользать незаметно

Сначала хотела она скандал закатить, но богиня Судьбы Мокашь сказала ей о том, что все по написанному идет, и ничего она не добьется. И таким суровым был взор ее, что не решилась Старуха против нее идти.

А Мракиня была еще и мудра, а не только темна, потому она не стала яриться, а поймала далеко в горах повелителя ветров Стрибога, который всегда ей помогал, потому что был ее тайным веретенным возлюбленным. И потребовала она от него:

— Обольсти Ночь, пусть она твоей возлюбленной станет.

— Вот еще, — возмутился он, — она юна и прекрасна, но никогда мне особенно не нравилась.

И долго еще он от мнимой ярости метался, и доказывал ей, что не бывать этому.

Стрибог хитрил, но ему не хотелось терять свободы и связываться со старым Мраком. Хоть и хитра была его ревнивая жена, но не заставит она биться их яростно, не сможет его перехитрить. Он знал, что не будет победителей в той схватке, не стоит и пытаться. И почему он должен был ей подчиняться, пусть поймает сначала.

А еще больше не хотелось ему терять свободу даже из-за красавицы Ночи, потому и не стал он ничего предпринимать. Посмотрел на то, как удалились эти двое, да и умчался куда-то, только его и видели.

Зато Ний — повелитель тьмы оказался более сговорчивым. Как только пожаловала к нему Мракиня, так на все он и согласился. Сердило его то, что Лада так и не стала его возлюбленной, и решил он причинить ей боль. А для этого Ночь лучше всего и подходило. Так эти двое повелителей Тьмы и нашли друг друга.

А потому, когда Мракиня намекнула ему на то, что Ночь проучить надо, он ничего не говорил, но и не раздумывал особенно долго. Смертелен был взор Бога Тьмы для людей и животных на земле, не особенно приятно было и богине, когда налетел он на нее, а она как раз в объятиях Мрака и была. И так сильна была эта внезапная страсть, что звезды еще сильнее сверкали на плаще ее великолепном. Этим двоим казалось, что никто их не видит, ничего знать нельзя было. Вот и не заметили они вторжения Ния.

Налетел он в ревности неодолимой, потому что и девицу легкомысленную полюбить успел, и стал в клочья рвать плащ ее, и разбрасывать так далеко, что уже и не отыскать и не собрать их.

И оказалась она в один миг обнаженной, и уличенной в страсти своей. Но не думал грозный Ний, что такой он ее еще сильнее полюбит, чем украшенную звездами, только путь к сердцу девицы он себе уже отрезал. Она и боялась и ненавидела его, и мчалась прочь.

Все видела богиня Лада. И черную страсть, и ревность Ния она ощущала, и ярость Мракини, которая уже около своего неверного мужа была, и самого Мрака, оставшегося со старой и сварливой женой, и потерявшего возлюбленную свою, но было и большее. Она чувствовала, что мрак на земле становится еще сильнее, а это значит, что пройдет немного времени, и он уничтожит все в этом мире, и не только солнечных богов не появятся, но и света никакого не будет, и мира самого не станет.

Мокашь только смотрела на нее пытливо, она одна пока знала, что наступит ли конец света или жизнь победит и его еще больше станет — это только от Лады зависит.

Отправила богиня Гармонии подальше Мракиню несносную, которая только свои обиды и помнила, а все остальное забыла, и стала разыскивать Ночь.

А та рыдала в горах, в холодном замке Горыныча и ни за что в мир возвращаться не хотела.

Напрасно ее Змей уговаривал.

— И сдался тебе этот старый Мрак, подожди немного, такие красавцы появятся, что ты и не вспомнишь про него больше.

— Никто мне не нужен, ничего я не хочу, — только и говорила она.

И Змей и Ночь встрепенулись и оглянулись, когда засияла на пороге богиня Лада.

— Как долго мне тебя искать пришлось, — говорила она.

— Не надо ничего, никто мне не нужен.

Но она не собиралась слушать дочь свою. Швырнула ей новый звездный плащ и повела с собой, поблагодарив Змея за приют.

— Мрак не приблизится к тебе, и Ний тебя не тронет, погуляла, а теперь пора и послужить немного этому миру. Никто не любит кромешный мрак, а вот когда твои звезды сияют, уже прекраснее и лучше все станет, а потом и иной свет появится. Тогда ты сможешь и отдохнуть немного.

И пыталась еще противиться Ночь, но все напрасно. Тогда и шагнула она туда, в мир, укутанный мраком.

И воцарилась она в мире.

Много чего с тех пор видела и знала Ночь прекрасная — сколько страстей, сколько всего под звездами ее совершалось. Как прекрасны были влюбленные, какие страсти между ними разгорались, иногда и печально все заканчивалось, но на то она и жизнь, что рано или поздно ей конец наступает.

Но никто из богов с той поры не посмел приблизиться к ней. И она должна была только смотреть на чужих и радоваться тому, что там такое происходило.

А когда впервые красный всадник пролетел над землей и возвестил о том, что родился День, она смогла немного передохнуть. А потом появлялась снова, и загадочно улыбалась, потому что знала, что будет снова смотреть на то, что происходит, а это немного эротики, страсти, радости и беды, которые так хороши были именно под темными небесами, усыпанными звездами.

Мракиня теперь была спокойна, муж ее при ней оставался, только порой, она снова и снова вспоминала, каким был он, когда обнимал юную звездную ночь. Таким пылким и влюбленным с ней он не бывал никогда. И она тихо плакало о том, что было и чего не было.

Повелитель звезд

Уже не первый вечер в избушке на куриной ноге перед полыхавшей печкой сидела эта троица. Сама Яга над ними возвышалась, да на огонь часто поглядывала, около ног ее примостился кот Макар, любивший сказки ее не меньше, чем сметану и на сундуке напротив сидел черт Игнат, очень любознательный, скажу я вам черт, в отличие от большинства собратьев его. Навострили эти двое уши и слушали.

— А было это в те давние времена, когда над миром царила кромешная тьма. Спал Род в золотом своем яйце, и Лада спала рядом с ним, ни жизни, ни любви, которая ее должно была разбудить, не было еще в мире.

Так начала Яга свою сказку о начале творения, черт Игнат и кот Макар внимательно ее слушали, но иногда все — таки перебивали, очень им хотелось все узнать поскорее, а она словно бы издевалась над ними.

— Но ведь было же что-то, — не выдержал черт.

— Что-то было. Первым в своей пещере уж не знаю как и почему пробудился властелин тьмы Ний. Пробудился он, значит, распрямил плечи богатырские и вышел на воздух, только и там была такая же тьма кромешная. Но для него она не была страшна, ничего другого и не знал он никогда, и так хорошо. И вдруг он заметил какой-то желтый огонек, откуда он взялся в этом мраке, кто его знает.

— Его первый бес из другого мира принес, — подсказал кот, решив придать значимости роли своего друга в творении мира.

— Может и бес, но не это важно, а то, как с тем самым огоньком распорядиться. Ний крутил, вертел его и забросил на небеса, вернее, небес там пока еще никаких не было, но вверх, чтобы он над головой у него висел, он там и повис. И так сиял из последних сил, что светлее стало в мире, потом появился еще один и еще. Знал уже властелин тьмы, что нужно делать с залетными огоньками, которые вдруг на голову сваливались. И тьма рассеялась немного. Это потом боги решили все Сварогу приписать, будто он каким-то чудом огонь нашел, да тьму рассеял, но мы то знаем, что творцом звезд был повелитель тьмы. И огонь -то в кузне Сварога — это одна из тех самых звезд, которую ему как-то удалось с небосклона сорвать, да к рукам прибрать, а точнее, в кузнеце своей поместить.

— А что, Ний пропажи не заметил? — поинтересовался кот.

— Заметил, конечно, как не заметить, если на одну звезду меньше, то и света уже не так много, только был он тогда еще добр, и решил, что не стоит из-за этого шума поднимать, а потом ведь она для дела нужна была.

Только все этим не кончилось, стали и другие звезды пропадать, это ведь стоит только начать, а там и не остановить воров -то, да гостей непрошенных. Вот тогда и разозлился повелитель тьмы, да так раскипятился да разбуянился, что никому уже спасу не было. И сам он, вскочив на черного коня своего, бросился на небеса, стал срывать звезды и в море-океан бросать их.

Никто остановить его не мог, не пытался даже. Темнее и темнее на небе становилось, на земле вообще тьма кромешная сделалась, но от ярости своей он так полыхал, что этого пока и не видно было. И вот осталась последняя звезда, самая дальняя, он бы и ее сорвал, да и забросил подальше всех остальных, только конь качнулся под ним, и Властелин промахнулся. С первого раза не достал ее. А потом остановился.

Свет ее в темной душе его отразился, и душа эта яростная стала светлеть. Понимал Ний, что натворил такое страшное в ярости он, разрушил в один миг то, что создано было с таким трудом великим и любовью небывалой. Повернул он коня назад, и к земле своей помчался.

Когда ненависть в душе его улеглась, и больше мстить никому не хотелось, развалился он в траве и снова стал на небеса черные смотреть. Маленькой и одинокой отсюда, с земли, казалась та звезда. И все-таки это был хоть какой-то да свет. Сначала он утешал себя тем, что пройдет немного времени, и другие звезды появятся, или огоньки те, из которых он их творил снова занесет сюда ненароком сила какая. Только ждал он этого напрасно, больше не было тех огней.

В гневе удалился к себе грозный повелитель, потому что не хотел он на бездну тьмы смотреть, не радовала она его больше, а напоминала о том безобразии, какое он сотворил. Но к тому времени уже и Род, и Сварог, и Лада, все они пробудились и в мире этом и появились, огонь в кузнеце заполыхал, и все ярче горел он. То воровство первое все-таки пользу большую принесло, и спасло этот мир от кромешной тьмы. И со временем появились на свет и солнечные боги. Когда, наконец, решил властелин тьмы появиться снова на земле, после ярости своей и обид, то он свет этот слепящий и узрел, и очень удивился тому, что видел, и понять никак не мог, как такое случиться могло. И только ночью, когда умчался Даждьбог в своей колеснице огненной прочь, и появились звезды на небесах, он немного в себя приходить стал, и искал ту последнюю звезду, которую тогда не посмел уничтожить. И хотя все звезды казались одинаковыми на первый взгляд, только он бы узнал ее среди тысяч, других чужих звезд. Но сколько не искал, так и не нашел. Все это были уже чужие, не его звезды.

Лада, увидев, что он появился, спустилась к нему на лужайку, залитую солнечным светом.

— Ты ищешь единственную звезду, которую для нас сберег, -улыбнулась она, — но ее нет больше, она рассыпалась на множество осколков тогда, чтобы хоть как-то эту тьму осветить, а потом Сварог наковал еще и других звезд, но она растворилась в них, каждому отдавая кусочек света, потому что те звезды, которые он творил, надо было еще зажигать, от нее загорелись другие звезды, только сама она сгорела дотла, когда свой последний огонек отдавала.

Молчал властелин тьмы, он понимал, что если бы тогда… Но Лада отвлекла его от горьких раздумий.

— Не стоит жалеть о том, что было да прошло, у нас есть столько звезды, и все они твои, выбирай любую, но если бы тогда ты уничтожил и ту, ничего не было вовсе, потому все прекрасно. Это все твои звезды.

Слова эти звучали утешением, и все-таки Нию было очень грустно. Он понимал, какой страшный советчик ярость, и как коротко расстояние от любви до ненависти.

— Я отказываюсь ненавидеть, — только и произнес он угрюмо.

— Но тогда ты отказываешься и любить,, — встрепенулась богиня.

— Пусть так, но может это не принесет таких бед

Ничего она не ответила, глядя в провалы темных его глаз.

А звезды сияли над ними. И тьмы было значительно меньше в мире. Сварог ковал неустанно новые светила, только загораться они могли не по его воле, а от других звезд, и свет их множился. И мир менялся.

Ний никогда больше не совершал таких безрассудных поступков, но сбылось предупреждение богини, и любить он никого не мог больше, потому что всем известно, что от любви до ненависти только один шаг. И тот, кто подарил этому миру первую звезды, был одинок и печален на все оставшиеся времена. И только Велес, — бог всего живого, покровитель поэтов и музыкантов, когда услышал эту печальную историю, он удалился на свой таинственный остров, скрытый в тумане и записал ее в своей книге, чтобы знали те, кто хотят знать, как все было на самом деле.

— А как он записал, — стал пытать черт Игнат Ягу.

— Да разве я припомню теперь то, что написал он, — она усмехнулась.

— А ты вспомни, — настаивал он, и был похож на капризного ребенка.

— Да там в стихах написано, а память у меня какая.

И когда они оба уже и не чаяли того услышать, Яга вдруг затянула эту песнь протяжную.

Ний звезды зажигал во мраке ночи,

Устав от этой дикой суеты.

В провале неба как гореть им хочется,

Сверкали эти желтые цветы

И любовался ими в час творенья,

И с ними говорил о суете,

Они дарили радость и забвенье,

Они сверкали в этой высоте,

И вот когда к ним устремились души,

Чужие боги, захотев украсть

Свет неземной, он в ярости разрушил

Свои творенья, пагубная власть

Ему уже покоя не давала,

— Я породил, — властитель говорил,

Я погашу вас, — хохотал устало,

И в небеса смотрел и их гасил,

Без жалости, без трепета, без боли,

Он с ними расставался в грозный час,

О, сердце, ослепленное любовью!

В нем ненависть так яростно зажглась.

И вот, когда одна звезда осталась,

Последняя, сияя пред концом,

Она ему бессильно улыбалась,

И замер властелин, и он потом,

На дело рук своих взирал устало

То злился, то смеялся в пустоте,

И лишь одна звезда, она сияла,

На той невероятной высоте.

И рукопись поэта осветила,

И растворилась на холсте потом,

И только этот свет и эта сила

И правили и словом, и холстом.

Молчит властитель около картины,

И слушает, забыв про все, стихи,

И только неба черного лавина,

Беззвездная над головой висит

Как появились леса на земле

Черти были любопытны, и часто они сами пытали Ягу и спрашивали старуху о чем-то важном.

Вот и нынче, расскажи, да расскажи, как появился заповедный лес. Она поругала их за то, что они были так невнимательны, ведь она уже говорила о том времени, когда перестали сюда люди ходить, потому что у князя Славена тут свидания с девицами были, а попадаться под горячую руку и нарушать покой не хотелось, а уж когда русалка тут утонула, так и вовсе все изменилось, и боялись они теперь туда и близко подходить. Зато духам, коих больше никто не тревожил, это очень даже нравилось.

Черти это помнили. Память у них хорошая была, только другую историю они услышать хотели.

И пришлось Яге рассказать эту историю.

№№№№№

Когда Жива спустилась на землю, там не было ни одного леса. В чистом поле она нашла перепутный камень и села отдохнуть. Жара стояла страшная, солнце пекло нещадно, а укрыться от него негде было. Сморило богиню, и заснула она тут же. А надо сказать, что жили в те времена великаны, люди еще народиться-то не успели в мире этом. Мало их было, вот и скучали они, и по земле нашей бродили, как неприкаянные. А тут еще и страсти Ярила разжег в больших да горячих сердцах их, куда деваться? Один такой и набрел на богиню нашу.

Спящую ее заметил великан Волот и стал преследовать. Она разожгла такую страсть в душе, что он не мог остановиться. Да и то сказать, прекрасна была богиня наша. Пробудилась Жива, и бросилась бежать, куда глаза глядят. Да жара и песок кругом. И все-таки Она смогла от него убежать, но он все время настигал ее. Что было делать, тогда она бросила гребень и ленту у него на пути

№№№№№№№

Появился лес, через который он никак не мог пробраться, а когда выбрался, то упал в реку и чуть не утонул. Лес стал для него лабиринтом, из которого он так и не смог выбраться. А сама богиня заметила, что в жаркий день там хорошо укрыться от палящих лучей солнца, да и звери там разные и птицы появляться стали, и духи появились быстро, теперь им было где укрыться и спрятаться.

Роща, которая спасла Живу от насилия, стала священной и была ей посвящена. В лесах, чтобы спасти их и уберечь, боги поселили и первых людей, чтобы их Жива охраняла, а они не чувствовали себя одинокими и беззащитными. Она оставила там первых своих берегинь, они оставались с людьми вместо нее, и творили заклятия, чтобы все цвело и зеленело. Она отправила туда и птицу, кукушку из Ирия, которая и стала определять судьбы людей, и передавала ее волю.

— Так тогда и тебя там еще не было, — вмешался в разговор ученый Кот.

Ем хотелось, чтобы Яга рассказала свою историю, но та только взглянула на него, а пока говорить ничего не стало. Но рано или поздно расскажет, просто история очень печальная оказалась.

— Но если бы не тот великан, — говорил чертенок Зосима, то у нас и лесов бы не было совсем?

— А кто его знает, не это происшествие, так другое какое случиться могло, всякое бывает ведь не так, так эдак.

Но теперь они знали, как все начиналось.

Первая осень в заповедном лесу

В заповедном лесу в те дни царила осень. Она была такой теплой и красивой, что у любого самого мрачного духа, не говоря о богах, душа радовалась, на нее глядя. И хотя они знали, что все это скоро закончится, но от этого еще теплее и приятнее на душе становилось. Но откуда взялась осень?

Когда собрались черти под священным дубом, стали они друг другу сказки рассказывать, кота Баюна дожидаясь. Он что-то задерживался, а когда на голову одному из них свалился золотистый листок, то стали они сначала прикалываться друг над другом, а потом один из них, самый любознательный чертенок Зосима и спрашивает:

— А кто-то из вас ведает, кому пришло в голову листья так раскрашивать? Откуда осень взялась?

Переглянулись черти, никто из них точно этого не знал, хотя ведь с самого начала они в лесу заповедном обитали, еще до того, как сами эти леса появились.

Сварог на небесах, как только в кузнице своей работать стал, так и полетели искры в разные стороны, некоторые из них на землю упали, из них черти в этом мире и появились, да по всем они местам и были разбросаны, чтобы зажигать этот мир, и не давать ему в покое оставаться. Это ведь потом Велеса — бога всего живого им подбросили, а сначала только черти и были там. Но не особенно они были внимательными, потому ничего такого и не знали. Стали спорить, кто из них раньше появился, и когда первый желтый или багряный лист увидели. Чуть не подрались, только так ничего и не узнали, а тут и Баюн подоспел.

— Что за спор, а драки нет? — поинтересовался кот.

— Да вот, Зосима поссорил нас, интересно ему, когда листья желтые в первый раз появились, и кто их такими нарисовал. Ведь сначала были все зеленые, или желтые сначала?

Черти успокоились сразу, а кот уселся поудобнее, и начал он рассказывать ту старую историю.

— Балбесы вы и есть балбесы, и не мудрено, что не ведаете ничего, вы же тогда от Тугарина в болотах зарылись, да и носов не высовывали, нашествие его было первым и самым сокрушительным.

Кот умолчал о том, что сам едва спасся, если бы не Яга, то и ему бы на дне того болота оставаться, куда Тугарин их всех вляпал, когда свалился, в деревьях запутавшись. Земля его не носила, тяжел больно был.

Но Яга кота своего из-под ножищи его вырвала, проворная оказалась старушка -то наша, которая на самом деле никакая не старушка, это она так иногда прикидывается, так ей легче со всеми управляться бывает.

— Но дальше дело было так, — продолжал кот Баюн свой рассказ, — Тугарин очень обиделся за то, что с ним так поступили жестоко, хотя никто его сюда не загонял и виноват он был исключительно сам во всем. Но когда это Тугарин признавал свои ошибки страшные. И спать, пить, есть не мог, а решил своим обидчикам отомстить жестоко.

Так вот, сел он с Чернобогом в кости играть, да и выиграл у того, а играли они на желание как обычно. И тогда стал его пытать Чернобог, чего ему хочется, Тугарин и сообщил, что должен он духам леса заповедного жизнь красивую устроить.

— А делать — то чего? — поинтересовался Чернобог.

— А чего хочешь, только чтобы взвыли они от ужаса, да навсегда запомнили, что связываться с нами не стоит, хуже будет.

Так и был представлен сам себе проигравший бог наш. Пришел он заповедный лес, огляделся вокруг. И так там красиво да тихо было, что очарованный он стоял долго. А потом и вспомнил про то, что должен был сотворить. Вот он и развел красок черных, других у него не было, и быстро, украдкой, и начал все деревья в черный цвет закрашивать, торопился он страшно, только краски у него меньше не становилось. Болот -то вокруг было видимо-невидимо.

И когда духи заметили неладно, да бросились туда, то от черного цвета уже и деваться некуда было.

А Даждьбог на рассвете том еще и не появлялся. Потому чернота была просто жуткой да страшной очень. Хоть глаз коли — ничего не видно никому. Никогда таким страшным лес наш не был. Посмотрел на работу свою художник, порадовался, решил, что Тугарин доволен останется, а то, что лес таким стал — тоже хорошо, пусть Чернобога знают.

№№№№№

Проснулась раньше всех в Ирии богиня Лада, взглянула как обычно на землю и глазам своим не поверила, что там такое, вместо зеленых листьев чернота одна повсюду.

Стала она Даждьбога будить.

— Не знаю, что там у них случилось, приключилось, но что-то точно есть, — говорила она.

Тот пробуждался долго, но когда осветил он лес, то еще темнее и страшнее сделался он. Черной дырой с небес показался, так, что содрогнулись они от накатившего ужаса.

Переглянулись боги. И могли они уже разглядеть, как, любуясь сделанным, отплясывали Тугарин вместе с Чернобогом. На их улице праздник появился тоже.

Но вскочили на колесницу Лада вместе с Даждем — хранителем света, и стали они золотистые краски разводить, не спал и Перун в это время, он тоже свои молнии достал, чтобы как-то все переменить, не собирался он такого терпеть.

И хотя с солнечными богами ссорился Громовержец часто, но уж на поводу у Чернобога идти тоже не собирался. Из двух зол он всегда меньшее выбирал. Сначала парочку стрел он по ним пустил. Задымились одежды на Тугарине и Чернобоге, но ничего им не сделалось, они только погрозили громовержцу, да и убрались в черный лес, где их не видно было особенно. И стал метать по деревьям молнии свои Перун. И там, где пролетали они, задевая черные листья, становились те то оранжевыми, то багряными, уже не так страшно и мрачно было. Только не мог молниями одними расписать лес Перун, тут никаких молний не хватит. Тогда и разлили золотистую краску Даждьбог с Ладой, и кружились они, расписывали листья до того времени, пока ни одного черного не осталось больше, и засверкали они.

Духи и глазам своим снова не поверили, такими яркими и красивыми стали их деревья, а сам лес еще краше, чем прежде был, сделался. И только к полдню спустилась к ним Лада, отыскала Чернобога и строго взглянула на него.

— Попробуй только еще что-то сотворить.

Посмотрел Чернобог на Тугарина, тот вообще только тяжело вздохнул да глаза в сторону увел. Ведь это на нем шапка горела, потому что он все и затеял.

А Чернобог при всех пообещал, что он пробовать ничего не будет, хотя так хотелось ему сорвать все эти листья, чтобы деревья голыми оказались, и не был лес таким красивым. Но не решился бы он этого сделать.

В то время Стрибог, старший сын Сварога — повелитель ветров, был за лесами и за морями, и рассказали ему теплые ветры летние о том, каким красивым в одночасье лес заповедный сделался. И так захотелось ему взглянуть на него, да узнать, что там такое творится, что и бросился он туда во всю свою прыть.

Сильным был Стрибог, да что там, могучим просто казался, и когда летел он туда, то стали листья на деревьях обрываться, кружиться в порывах ветра и падать вниз. Удивились духи такому повороту, и хотя красиво было это все, но не хотели они вовсе, чтобы красота эта облетала.

— Это не я, я не виноват, я не срывал ваших листьев, — кричал Чернобог, бросившись к Ладе, он боялся, что богиня на него и подумает.

Она улыбнулась только, потому что уже увидела Стрибога, который порхал, как огромная птица, и на лес любовался. Но и он не мог знать, что полетят листья, зеленые-то крепко на ветках держались, а эти от краски тяжелыми и не такими крепкими оказались. Когда спустился он на землю, то и там золотистые листья уже вокруг были.

— Красота-то какая!!! — радостно воскликнул он.

А листья все кружились и падали, и снова к небесам взлетали.

Так первая осень на земле и наступила. А потом, в это время каждый раз, чтобы полюбоваться на золотистый лес, спускались боги, да и разрисовывали его в разные цвета. И радовались тому, что у них получалось, а потом звали Стрибога, чтобы он листопад для них устроил. И хотя после пляски его деревья стояли голыми, и уже не было такой красоты, как прежде, но не очень огорчались духи, ведь им скоро в Пекло надо было уходить на всю зиму. А перед этим такой славный праздник никому не помешает

Так черти и узнали, что они тогда прозевали, и как в мир этот осень в первый раз и пришла.

Только откуда кот мог эту историю знать, ведь его тогда еще и не было здесь. Но они его ни о чем не стали спрашивать. А кот потом былину сочинил, и распевал ее, и очень красивая, как и сама осень, былина появилась у Баюна

Чародей явился в час урочный,

Черный плащ в порывах ветра стыл.

Кисть он взял, и стало днем, как ночью.

В ярости он краски разводил.

Стали листья там еще темнее.

— Золота хотели? Получай.

В страхе мир смотрел на чародея,

Как он лес и землю отмечал.

И Даждьбог пробиться не желая,

Сквозь туман и тьму уплыл куда-то.

И природа, словно не живая,

Все ждала за страсть свою расплаты.

И тогда в ладье своей явилась,

Ирий оставляя снова, Дева,

Перед ним в экстазе закружилась,

И о чем-то ласково запела.

Отпуская кисть, смотрел устало,

И поверить он не смел, и видел,

Как от танца солнце заблистало

И огонь лежал на черных листьях.

И они отчаянно сверкали.

Черноте еще сопротивлялись.

— Осень, милый, места нет печали,

Лада и богини улыбались.

Подхватили снова Чернобога,

Унесли, смеясь его куда-то,

И очнулась мертвая природа,

И была душа тогда крылата,

Только где-то все еще темнели

Черные полотна с высоты.

Там, где золотились и алели

Нового художника черты.

Так и было в призрачную осень,

Каждый оставлял свой штрих во мгле

Живописцы, яростные очень

Все стремились к вянущей земле.

И в сиянье тихо угасали

Страсти лета, но в пылу опять

Светлые богини танцевали

Чтобы грусть и темноту унять.

Радуга страсти

Когда богиня страсти и любви,

В его объятья с неба отпускалась,

То радуга, горевшая вдали,

Цветами страсти их переливалась.

Ярился муж, обманутый в ночи,

И молнии метал в леса густые,

Но страсти не унять и высоты,

И вот они в порыве том забыли,

О том, что тайны вечные хранит

Переливаясь разными цветами

Там Лады пояс, и опять горит,

В слепой ночи ее звезда над нами.

Звезды в небе сияли в ту лунную ночь, когда Перун бросился к своей вечной возлюбленной Ладе.

И не нашел ее в чертогах. Она же только что говорила с Мокашью. Сурова в тот миг была богиня судьбы.

— Он любит тебя, да и как тебя не любить. И Арес любил Афродиту, у них там война с любовью всегда рядом шли, но у нас совсем другой мир, и подумай хорошо, прежде чем в объятьях Перуна оказаться. Стоит ли страстью вашей множить не только любовь, но и вражду. Тебе ли не знать каков он.

— А если я откажу ему, что будет? — вопрошала ее Лада.

Слова богини судьбы и для нее были решающими.

— Ничего хорошего, — согласилась она, только хуже не будет, чем тогда, когда ты согласишься быть с ним.

Это и стало той последней каплей, переполнившей чашу Сварога, когда они смотрели на воду в ней, и только после этого принимали решение.

Решение было и на этот раз принято.

И прежде с тоской и горестью взирала Лада на Велеса — вечного возлюбленного всех богинь. Когда-то в ярости его не просто сбросил Перун на землю, но заставил весь день в медвежьей шкуре ходить. И только ночь, когда не могли красоты его видеть женщины на земле, и богини на небесах, только тогда и позволял он ему до рассвета от шкуры той избавляться.

Знала о том чародействе Лада, как не знать. Но когда Мокашь позволила ей быть с ним, или, если не позволила, то и не противилась, тогда и закружилась от восторга Лада, что-то сказала Лелю, развязала свой разноцветный пояс и на небеса его закинула. И быстро, стремительно сбежала в лес заповедный по этой радуге, где и обитал красавец -медведь уже успевший человеческий облик принять. Он готовился отправиться к хороводу, чтобы на молодежь полюбоваться, но задержался, когда радугу в небесах узрел, только смотрел на нее и поверить не мог, что это она, наконец, решилась к нему на землю ступить.

А серебристый плащ Лады уже мелькал между деревьями, и, сбросив его на ходу, она бросилась в его объятья, плакала и смеялась, и говорила обо всем сразу. А он только молча вытирал ее слезу на щеках, и любовался ею.

Какие тут слова. Да ради такой ночи он готов был и шкуру и все остальные наказания терпеть, никогда не понять воинственному сопернику его, что такое страсть, пусть и на земле, и в заповедном лесу.

Но он даже и не понял- этот грозный Перун, когда на землю его бросал, что только здесь он и сможет почувствовать и насладиться ею в полной мере.

На небесах, среди туманов и великолепия ничего такого не пережить.

А она уже горела от нетерпения, и все дальше его увлекала. И тела были обнажены, и объятий никакая сила не разорвет.

В тот момент и прошмыгнула где-то рядом первая молния Перуна. Осветила ее прекрасное тело в миг соединения, так, что Велес замер от восторга, да и пропала. И только по тому, как визжали девицы с одной стороны леса, а черти выскакивали из своих омутов с другой, и понятно было тем, кто ничего не видел и не слышал, что шуму Перун натворил немало.

Беспечны и веселы были они, и разноцветный пояс ее сверкал на звездном небе. Какая беспечность. Но когда и о чем влюбленные задумывались?

№№№№№№

Какая беспечность, подумал в тот миг бог влюбленных Лель, когда увидел тот пояс, и молнии, в беспорядке метавшиеся. Сначала он сорвал и спрятал пояс, а потом и к Перуну направился.

— Сварог отдыхает, смотри, новые молнии не скоро получишь, а что ты без них делать станешь, как чертей и людей пугать будешь.

И хотя Лель разозлил его еще больше, но он здраво рассуждал, потому и остановился Перун. Сначала думал он, что у него в глазах потемнело, а потом понял, что это просто радуга на небесах пропала, пока этот хитрый тип заговаривал ему зубы, ее стащил кто-то.

Сначала он решил, что это Лада вернулась, но чертоги ее были по-прежнему пусты. Тогда стал он ее на земле искать, ведь плащ ее светился во тьме, но там столько костров полыхало в разных местах, что попробуй, рассмотри, где и что, нет, без радуги он точно ее отыскать не сможет.

Лель и не знал, что делать, если бы бог всех ветров Стрибог не пролетал мимо, и не рассмеялся громко.

— А что творится у вас тут, что это молнии мечутся, как угорелые, уже и черти замертво падают от страха.

— Ты бы все о чертях пекся, что с ними сделается, там Лада.

И вдруг лицо его осветила тусклая луна, и он понял, что делать нужно.

— Ты вовремя сюда пожаловал, что бы я без тебя делал, усыпи Перуна, окутай его ветрами своими, пусть забудет он о том, что было этой ночью.

— А зачем мне это, не многого ли ты хочешь.

— Ты богиню любви готов ему на растерзание отдать?

Лель всегда умел уговорить, убедить, заставить.

Свистнул по-молодецки Стрибог, ветры буйные со всех сторон налетели, им давно хотелось с Перуном посчитаться, и закружился он, и погрузился в сон-забвение, так, что и не помнил ничего, кое-какие молнии ветры собрали и принесли Лелю, чтобы пропажа была не так велика. А тут и рассвет наступил.

Взглянула еще раз Лада на Велеса, еще раз к прекрасному телу его прильнула, пока в шкуру медвежью он не обрядился, в тот момент радуга на небесах и загорелась снова.

Поднялась она по ней в Ирий свой, и сразу же с Лелем встретилась. Он не стал ее ни в чем упрекать, видя, как она счастлива, только потребовал, чтобы она слово дала, что не станет ночью спускаться к Велесу.

— А днем он не сможет отыскать тебя. Попроси у Яги, чтобы на время ваших свиданий расколдовывала она его. Старуха не так слаба, как кажется на первый взгляд, она сможет если захочет.

— Если захочет, — задумчиво произнесла Лада.

Она вспомнила, как Ясуня когда-то любила Велеса, только когда это было, да и кто его не любил, но все меняется в этом мире, теперь пришел ее черед.

Так оно и случилось, только днем по радуге своей к своему любимому теперь спускалась Лада, и назад она до темноты еще возвращалась.

И метался ревнивый Перун, да нигде они их отыскал не мог, и был уверен в том, что в это время остается вечный соперник его по его велению в медвежьей шкуры.

Никто не осмелился Перуну сказать о том, что в тот момент когда на небесах радуга, а Лада в его объятьях, что как плащ ее серебристый, и шкура его валяется в высокой траве, а юные и прекрасные тела льнут друг к другу.

Плохо земля с небес видна, не мог такой мелочи разглядеть грозный Перун, да и не надо было ему всего этого знать, ведь когда мы знаем меньше чужих тайн, то и живется нам спокойнее. А грозному богу во все времена покой только снился, потому и не волновали его особенно другие духи, никто ему это тайны так и не открыл, вот в неведении он и оставался.

А Лель смотрел на радугу и улыбался. И вся природа торжествовала и улыбалась вместе с ним.

Но чтобы он ее не отыскал,

Красавец -Лель тот пояс ночью прячет,

И где-то там, в бездонности зеркал,

О дивной страсти снова ветер плачет,

И счастлив Велес, и летит во мрак,

Стрела той ревности, но в ней ли сила

И радуга с рассветом в небесах

Сияет, и она идет счастливая,

Все остальное только миражи,

Но страсть и нежность в небе торжествуют

И радуга прекрасная дрожит.

И вся природа дивная ликует.

За Ягой по тропинке лесной

Только месяц осветит дорогу

в этот дивный таинственный лес,

И идем мы по тропке во мраке в

это царство стихий и чудес.

Нас ведет она, Старая, снова,

чтобы мы не плутали вдали.

И пути не хотели иного,

в лес Надежды, Мечты и Любви.

Мы уходим от шумного мира,

прикасаясь к сказаньям и снам.

Как нам стало и пусто и сиро,

только с нами Яга и Луна.

На опушке нас Леший встречает,

и русалки давно заждались.

Сколько дивных историй и таинств,

все послушать опять собрались

И кота Баюна и Кикимор,

и лениво нас встретит луна.

В этом мире, навеки любимом,

никогда я не буду одна.

И в тени заповедного леса,

вечно духи и сказки живут.

И сегодня расскажет про это

Кот Баюн. Разместился он тут

плут известный, и дивный сказитель,

Он явился, чтоб нам передать,

от богов свой наказ и в обитель

заповедного леса позвать….

Пусть красивые сказки и лики,

будут с нами в тиши до утра.

Не забуду любимые лица,

и в тиши освещает луна

Этот мир, он в душе остается.

Он проснется внезапно от сна

Сказки вязь и слепящее солнце.

Возвращаться сюда я должна

Старуха ковыляла по тропинке. Она про себя усмехалась, вспомнив, что именно ей люди добрые и недобрые приписывали полеты в ступе, и какие-то там еще чудеса.

Может, и было такое, только она позабыть успела и шла на своих больных ногах, потому что была стара и немощна, и была самой настоящей Ягой.

И шла она к избушке на курьей ноге. А та вот именно, к лесу задом, а к человеку передом проворно поворачивалась. Только тогда и можно было войти в нее и расположиться поудобнее, свежих блинов отведать, а они всегда у Яги в запасе были, с пылу с жару, потому что без блинов не то, что дела никакого не делалось, но и сказка не сказывалась никогда, да и просто беседы получиться не могло.

Старуха род свой вела от племени великанов, во что сейчас было трудно поверить, но это так, Они хранителями мира и оставались во все времена. И единственное, что требовалось от нее, это сохранить те самые предания, которые и были великим даром и огромным богатством, с ним никакое золото и серебро сравниться не может. Только не ценили люди этого, они вообще ничего не умели ценить, ничем не интересовались особенно, и только небылицы про нее сочинять и горазды были. И все только чтобы серость свою да убогость оправдать.

Но Яга не сердилась на них, она давно на них не сердилась. Вот ведь нашелся один, тот самый, кому можно доверить все ее сказки и предания. Она помнила те времена, хотя со счета сбиралась, когда это было и быть могло, когда сама вот так отправилась к дракону, уже каменевшему от старости, чтобы послушать и запомнить все, что он ей рассказывать станет. А то, что рассказать не успел, прочитала она на камнях высеченных, потому что научил он ее читать, знал, что всего рассказать не успеет. А потом хранила она все, что узнать и понять сумела. Ему -то что, он записать может, да еще и размножить, а вот она столько веков подряд готова была все оставить, чтобы только не затерялись, не пропали бесследно, не исчезли сказания те. И уселась старуха около перепутного камня — того самого, который на перекрестке всех дорог лежал, только здесь можно было перенестись в то время, какое тебе надобно, и увидеть то, что было тогда и как это было в те времена. Ведь слово всего не передаст, да и память запутать все может. А вот если коснуться ладонью камня, то это совсем иное дело. Люди догадывались о таком, только знать и применить на деле не могли. Недаром они восклицали :

— Если камни могли говорить, а они не только говорить, но и показывать все могут, что вздумается.

Сначала пожаловал кот Баюн, куда без него в лесу заповедном, и уселся с ней рядом. Это был Баюн, тот самый кот ученый, о котором еще поэт много лет назад сказку сочинил, да где он тот поэт, а кот живехонек и целехонек, да и что ему сделаться может, он еще всех тут переживет. Да и пусть сказки свои сочиняет и рассказывает, это важнее всего на свете.

А Яга вспомнила не такие старые времена. Только то пара сотен лет прошла с тех пор, когда рассказал ей кот о каком-то поэте особенном, который будто может услышать и записать на свой лад их сказки. Она и поверила ему, и во сне привиделась ему и сама в тот лес и пригласила. Так же они к поэту когда-то выходили. И о многом поведала ему Старая. А он только слушал и записал « И кот ученый свои мне сказки говорил». Баюн потом на разные лады распевал эти стихи и гордился тем, что в сказки его попал. Еще гусиным пером написал он свое творение. Да столько от себя туда прибавил, что она только рукой махнула, половины понять не могла из всех его домыслов и рассуждений. Да и мало что в той жизни она смыслила. И в грядущее не особенно и заглядывала, ей бы с прошлым управиться, а уж о грядущем, что и говорить. Она знала, что если за двумя зайцами погнаться, то точно ни одного не поймаешь. Но этот, хотя и тоже Алекс, очень дотошный парень он сделает все, как надо и, наконец, она сможет успокоиться. Да и отдохнуть немного, не думая ни о чем важном более. Ведь и для нее когда-то отдых быть должен. А если бы вам довелось не одну тысячу лет на земле прожить, тогда бы еще посмотреть можно было. Но вот уже высокий, немного сутулый человек появился на опушке, и Яга успокоилась. Она не сомневалась в том, что он появится, и все-таки как-то тревожно было на душе.

— Ну, здравствуй милок, — усмехнулась старуха, — присаживайся, дорогой. Сначала блина и пирожка моего отведай, а потом и за дела приниматься станем.

Какими же вкусными были ее блины. А пироги еще вкуснее.

Так все и начиналось тогда

Ясуня и Велес

Богиня или ведьма?

Славянская баллада о страсти

И дочь Святогора его повстречала однажды.

Мила и прекрасна была великанша в раю.

Не мог не пленить ее муж сей лихой и отважный.

И вот перед Сваргом они в одночасье встают.

И странно смотрел Повелитель Огня в эти лица.

Не мог отказать им, ведь были они влюблены.

— Но если останетесь вместе, то горе случится.

И вам разлучиться придется до новой весны.

Ясуня молчала, а Велес твердил удивленно,

Что он не оставит любимую, нет, никогда.

Огонь полыхал, опалил он и души влюбленных,

И странные сны стали сниться богине тогда.

И видела землю, и лес заповедный во мраке.

Избушка какая-то в чаще на тонкой ноге.

Его обнимала, и знала о страсти и драме.

Но только не верила даже ему и Судьбе.

— Что будет, то будет, — спокойно она говорила.-

Земля и изба, там не стану я меньше любить.

И дочь Святогора однажды все махом решила.

И Парка с усмешкой рванула отчаянно нить.

И после во мраке все видит слепая старуха

Красоты и райские птицы так сладко поют.

А Велес с другою, его не коснулась разруха.

Ему, как и прежде по яблоку в год выдают.

И он не откажется, так же силен и прекрасен,

И девы младые проходу ему не дают.

Яга засыпает к рассвету, закончился праздник,

И в лес заповедный невест своих снова ведут.

А было когда-то, да только не верится в это.

И все-таки было, сам Велес ее обнимал.

Куда все исчезло, и где она Доля, и где ты

Красавица Лада. И вечно печален финал.

— Скажите ей после, что я ни о чем не жалела,

Сама выбирала и мне никогда не забыть

Те ночи шальные, о стройное сильное тело.

Меня он любил, а ее не посмеет любить.

И хмурится Лада, и долго молчит вечерами,

Когда с высоты своей видит, он снова с другой.

И яблоко бросит в огонь, лишь прелюдия к драме

Там грустная песня у Леля, но где ты, любовь?

Она молода и прекрасна, она-то богиня

Негоже старухе смеяться над девой опять.

И смотрит на землю, там Велес все ночи с другими

Проводит в экстазе, и страсти его не унять.

Посмотрит устало, и в озеро снова с разбега

Любая русалка дороже ему, чем она.

И плачет богиня. Свою ощущая победу,

Заснула старуха. Она до сих пор влюблена..

Старуха закончила свою песню. И начала рассказ

— Давно это было, о, как давно. Тогда все мы на небесах оставались. Чудесный сад с птицами, о таком только и можно было мечтать. И так там тихо и красиво все было, и места всем хватало. Ничего прекраснее Ирия в мире этом не было, да и не могло быть. Только иногда с небес на землю поглядывали боги и пока не собирались они туда отправляться. Только мало ли кому чего хочется. А получается порой совсем по-иному. Любовь — это страшная сила, сокрушительная и беспощадная, а уж когда страсти разгораются из-за бога какого, так и жди беды, это только в начале радость несказанная, а потом…

Когда встретила Ясуня Велеса, то больше уже ни о ком другом и думать не могла. И он ее полюбил, да так, что и дня без нее про жить никак не мог. Жить бы им рядом и радоваться, да не одни они в Ирии благоуханном оставались.

Не могло это Ладе, старшей ее сестре, никак понравиться. Правда молчала она, губы поджав, но чтобы ее младшая сестра была с тем, кого она больше жизни любила, не бывать этому.

Только Ясуня и слушать ничего не хотела. Она улыбалась и к своему Велесу летела, даже и, не прислушиваясь к словам да упрекам никаким. Тогда и перестали они говорить, а потом и вовсе ужиться рядом не могли.

И даже представить себе не могла Ясуня, на что способна сестра ее страшная.

Змей ползучий вокруг нее увился, когда появился Велес — сокол ясный прилетел. И увидел он, что изменяет она ему, да с кем, со Змеем самим коварным соблазнителем вечным. А ведь тот клялся ему недавно, что невеста его станет Змеевой женой. И по-всему получалось, что не обманул его Змей.

И никак не могла она убедить любимого тогда, что ничего такого не было., что все это только зависть и коварство сестры ее творит.

А уж когда Змееныши народились, совсем худо стало, тогда она и должна была встать перед ними, перед всеми — боги такого бесчинства не стали бы терпеть. Сварог сам ничего слушать не хотел. Они вообще ее не слушали никогда — только Лада им и нужна была в те времена. А уж она умела всех удивить, обольстить, а то и запугать, если потребуется. Ясуня же была проста и наивна, никаких хитростей не знала и не ведала вовсе.

Только Лада и стала светом небесным для всех.

Молча слушала приговор Ясуня, все еще ничему не веря. Молча стоял перед ними Велес, Перун усмехался, и говорили они о том, что отправится она на землю, в лес дремучий, и там будет мир живых и мертвых охранять.

Разрыдалась Ясуня, да сразу и поняла, что слезами делу не поможешь, неумолимы и жестоки боги оказались. Только усмехнулась Лада, а Велес, он остался с ними. Он не пошел за ней тогда. Да и обиду никак не мог в душе своей пылкой погасить, как ни старался.

Так и оказалась она в одночасье на земле в том самом лесу. И вскоре поняла, что нет худа без добра.

Леший избушку ей соорудил на курьей ноге, такую, как и требовалось, чтобы сразу два мира она видела. Кот тут же пожаловал, больно ему избушка приглянулась. И поняла Ясуня, что жить везде можно. А дремучий лес, тогда он еще не был заповедным, это лучшее место, чтобы всех ее родичей — богов не видеть и не слышать. А особенно Велеса не хотела она вовсе знать, да забыть старалась. И все бы ничего, если бы Лада не забыла ей яблоко молодильное на землю передать. Забыла, да она специально так сделала. И все для того предприняла, чтобы серому волку, или черту рогатому, а не ей то яблоко досталось.

В том самом году, когда изгнана была и осуждена Ясуня не получила яблоко, и потом тоже. А потом уже никакое молодильное яблоко не смогло бы ей помочь.

Она стала стареть. Сначала это было незаметно, но жизнь на земле быстротечная, и когда Ясуня прожила одну человеческую жизнь, и взглянула на себя в отражение в воде, то она ужаснулась. Такого страшного создания, вероятно, не было больше в мире. Но Змей в ссоре и выложил ей, что и смерть ей не грозит. В этом и есть для нее самое страшное наказание.

Правда от Мокаши и прях она узнала то, что утаил Змей — в подземном мире она останется всегда юной и прекрасной, и как только спустился туда. Но она не хотела спускаться. Пока. Еще не пришло время.

№№№№№

Как жила на земле Ясуня все время, сказать трудно, только все-таки все духи в заповедном лесу были во власти ее, все души на том и этом свете тоже. Они-то помнили, что в теле сгорбленной и безобразной старухи душа богини скрыта

Иногда из Ирия приходили какие-то известия. И только однажды, когда гром был таким страшным, что небо готово было расколоться на несколько частей, только тогда и появился он молодой и прекрасный, в лесу заповедном, а где ему еще было появиться.

Узнать он ее не мог, да и вряд ли все это время интересовался, где она была, и что с ней стало. Но на избушку ее сам черт рогатый вывел Велеса. И тогда и пришлось ей поспешно скрыться в подземном мире, к которому она была ближе всех остальных. А там, она стала прежней, и Велес тут же в воинственной деве увидел свою любимую. Во всей красе она пред ним и блеснула. Обиды забылись тут же, а любовь, перераставшая в страсть, с новой силой невиданной вспыхнула в душе его горячей и пламенной. Но вовсе не собиралась Ясуня в объятья ему бросаться. Они сражались. Вернее, нападала она, а он оборонялся, потому что ему всегда приходилось защищаться. Но как же он был прекрасен. Она успела даже забыть о том, каким он был.

Там, в одном из переходов, он, когда борьба завершилась, и овладел ею. Чаще всего поединки между богами так и заканчиваются, если в блестящих доспехах богиня пред тобой появится, как бы воинственна она не была, но объятья вдруг раскрывается, и забыта ярость и драка сама. Она узнала снова то, чего уже никак помнить не могла. Но это страсть, эти руки, эти губы, ей казалось, что никогда прежде не был он таким. Это длилось только одно мгновение. Она понимала, что расстаться им придется быстрее, чем можно догадываться. Но это было. И этого у нее никто больше не отнимет. А он -то был уверен, что они снова, пусть и на земле, смогут быть вместе. Но не бывать этому. И не только потому, что от молодости, силы и красоты ее не осталось там и следа. А еще и обидно ей было, там он ничего этого не помнил, он не пошел за ней, зная, что тоже лишится молодильных яблок, и будет древним стариком, на которого ни одна русалка и девица, не говоря о богинях, не посмотрит. Допустить этого Велес никак не мог.

Может быть, он и любил ее, но не больше, чем свою вечную молодость, страсть и красоту. Потому и ушла Ясуня, не оглядывалась, и с собой она уносила тайну свою. Тот, кто только что всю ночь на пролет занимался любовью с прекрасной девой, никогда не поверит, что, перешагнув черту, она превратилась в дремучую старуху. Ему не понять этого, как и любому черту никогда не понять, что такое смерть человека или зверя лесного. Потому они и бываю так жестоки и беспощадны ко всем смертным. Чтобы понять другого надо и самому пережить что-то подобное, то, чего словами не объяснить никак. Так и Велес, вечно юный и прекрасный, никогда не сможет понять, что чувствует древняя старуха, молодостью за любовь к нему заплатившая.

№№№№№

И бродил по лесу Велес, чертей тряс, с Лешим разговаривал, просил и умолял рассказать, куда делась юная и прекрасная богиня, которая с ним была прошлой ночью. Они не лгали ему, они и на самом деле не знали, о ком он говорит, какая богиня ему нужна, ведь не было у них тут прекрасных богинь.

Перевели немного дух только, когда по радуге с небес к ним сама Лада вдруг спустилась. И так улыбалась, так приветлива была. Только отвернулся от нее Велес, даже и не ответил ей ничего.

— Он от Лады отказывается, — говорил потом кот Яге, — интересно, с кем это он был и кто ему нужен

— А я почем знаю, — махнула рукой та.

— А пойду я у Мокаши спрошу.

Кот остановился на месте, решив, что, скорее всего, это сама Мокашь и была, хотя на нее это не похоже, но чем черт не шутит, не такая уж она строгая, как кажется. Ведь это точно, только кажется.

— Нечего к ней ходить, если она и знает, то не допытаешься у нее.

— Ну не с Мореной же и Живой он был, уж не обознался бы, хотя любая может другой прикинуться, только он бы все одно одну из них узнал.

Чем больше думал кот ученый, тем больше он запутывался в том, что произошло, и ничего понять так и не мог. А очень ему хотелось для Велеса ту богиню отыскать и отличиться, только где же ее найдешь-то?

И какие-то смутные догадки витали в душе его, только учености его не хватало на то, чтобы их разрешить, а из того, что на небесах происходило ему мало что известно было, вот если бы с духами что-то случилось- приключилось, тогда другое дело. Он бы быстро разобрался и всех по своим местам расставил.

Но пока кот ломал голову над неразрешимой задачей, Лада в избушке у Яги появилась. Та выпроводила кота подальше. Когда это у нее от него секреты были, но так и вышло, и наказала, не подглядывать, не подслушивать.

— Смотри у меня, охламон такой, узнаю, дух твой почую, в камень оборочу, не посмотрю, что ученый.

И почему-то показалось коту, что на самом деле оборотит. Он был не только ученым, но и разумным, потому и решил не рисковать особенно. Вот и не пошел туда, где осталась старуха с юной и ослепительной красавицей. А какими еще могут быть богини, только что спустившиеся с небес?

Не, он решил лучше попытать Велеса, и расшибиться о дуб, но выяснить, что же там произошло, и какая Кикимора прикинулась богиней.

Кот потом и представить себе не мог, что ничего не знал Бог всего живого о той, которая была такой страстной и прекрасной, и забыть ее Велес ну никак не мог, как ни старался. Нет, это были чудеса, да и только. Хотя что удивительного, лес заповедный, и почему бы тут чудесам не случиться? Он, конечно, успокаивал себя, говоря, что тайное всегда становится явным, но что-то не особенно в это верилось. В такой тьме, да еще с Велесом связанной, видно ничего никогда явным и не станет.

Версия Лады. Грустная песня раскаянья

Я не бросала яблоко в огонь,

их просто было мало в это лето.

А Велес, правда, он ушел с другой,

и должен поплатиться был за это.

Они ушли на землю в этот час,

и некого послать за ней мне было

Но этот пир я помню, как сейчас.

И ничего тогда я не забыла..

В моей душе томилось тоже зло.

Но я тянулась неустанно к ладу

А Велес, да его всегда влекло, туда,

на землю, и забыл он Ладу.

Там столько и русалок и княжон.

И кто и в чем ему теперь откажет.

Вот и ушел с усмешкой грустной он.

Я думала, что будет он наказан

Что он придет за яблоком и сам,

свое отдаст, и не допустит больше

Таких обид, но только птичий гам,

с земли донесся, в завыванье волчьем

Она теперь страдала, как и я.

Она уже безжалостно старела

Он развлекался с кем-то, боль моя,

и страсть ее — все на костре сгорело.

Да, я виновна, я плачу сполна,

за то, что он вовеки не заплатит,

В лесу дремучем жить она должна,

пугать других, и жизни ей не хватит.

Но в Ирии моем, такая мгла,

такая тишь, такая стужа злая

Что я осилить страсти не могла.

И ничего уже о нем не зная.

По радуге спускалась в этот лес,

была с любым, он только бы увидел

И ревновал, но чудо из чудес,

он усмехнулся, чувств своих не выдал

И снова мы соперничать должны.

И снова там, в душе не будет лада

И этот танец в сумраке луны.

Он вечно длится, изнывает Лада.

С богами так, он снова у костра.

Смотрел устало в девственные лица

Одна от страсти яростной стара,

и с тем не может юная смириться.

И сколько будет бед тревог и зла.

Но месть его слепая не коснется.

— О лучше б я однажды умерла,

— тогда бы закатилось страсти солнце.

Нет, ничего этого богиня Лада тогда не сказала. Это придумали поэты и сказители позднее. И была такая ее песня не песня, былина не былина оправдательная, но то, что в тот вечер она приходила к Яге, это и Леший и кот ученый могли подтвердить.

Конечно, на землю она за Велесом спустилась, чтобы укрыться от глаз богов и оказаться в его объятьях. Но чувствовала вину свою перед ним и была уверена, что он без нее пропадет, ему тут пусто и одиноко, и только она одна сможет и согреть и утешить его, а о любви и говорить нечего

Только даже богини порой заблуждаются, а Лада уверяла себя в том, что и Велес думает и чувствует так же как она сама.

Она была горда и своевольна, и не всегда так просто было лад устанавливать в мире этом, а потому она и иногда была, скажем, так не совсем права, только кто же может быть прав всегда

Но когда она увидела, как улизнул, едва ее заметив Велес, и не то чтобы не обрадовался, но очень даже был расстроен и рассержен, она ничего лучше не могла придумать, как ласково попросить Лешего отвести ее к Яге.

Тот не посмел ей ни в чем отказать, да и кто бы посмел интересно. Там ее кот ученый, прозванный Баюном, и встретил сразу. Кучу слов ласковых да похвал наговорил, хотя она и на самом деле была прекрасна, ничего не скажешь, и эти его льстивые речи были на правду похожи. И потом куда-то исчез.

А она остановилась перед Ясуней.

Если бы Мокашь не сказала ей, кто она такая, она бы не поверила ни за что, но та все-таки сказала, во что она превратилась. И только она Ладу попрекнуть посмела, да правду сказать, других праведников на небесах не нашлось.

Лада впервые поняла, что ей за это воздастся. Она не знала, как и что может такое случиться. Но зло, ею сотворенное, не пройдет безнаказанно, в том она не сомневалась больше.

Потому и была так молчалива.

— Кого это Велес снова ищет и утешения не находит, — спросила Лада

— Ту, которой нет, и не будет никогда.

— Не говори загадками.

— А что мне еще сказать.

— Я твоя старшая сестра.

— А ты посмотри на воду, — она указала на лохань с чистой водой. — И кто поверит в то, что ты моя старшая сестра. Пусть они склоняются перед тобой, но от меня не требуй этого.

Лада говорила о зле, за которое воздастся, еще что-то такое, Яга молча слушала ее, ни слова не произносила больше. Да и что скажешь.

— Здесь у меня все есть, духи, люди, звери, я не на что не жалуюсь

— Вот теперь и Велес снова с тобой, — говорила ей та.

— Да, конечно, если он оглохнет и ослепнет и сам яблок лишится, тогда он будет со мной. И не смей ему говорить, кто я такая.

— Я и не собиралась. Только тебе ли не знать, что любовь никуда нельзя деть. Будь ты кривая, косая, горбатая.

Лада оборвала пламенные речи, потому что такой Яга и была тогда. И это была еще одна жестокость с ее стороны. Он все равно будет любить тогда. И один раз в году, в этот день, ты можешь быть с ним в подземном мире. Конечно, это не заповедный лес, но какая разница влюбленным, изнывающим от страсти.

Разницы, наверное, не было, только Ясуня уже пообещала, что это был первый и поселений раз. И клятвы своей она нарушать не станет. Если только не случится что-то невероятное, хотя интересно, что такое с ними может приключиться? Но ничего этого Ладе она не сказала, пусть та живет и мучается.

Ясуня не была зла, даже после всего, что случилось с ними, но разве так не будет правильно, а ей только этого в тот миг и хотелось. Лада ушла. Они так и не поговорили о самом важном и главном, Леший и кот вышли с ней на тропинку, туда, к радуге чтобы проводить богиню. Она оглядывалась по сторонам, но Велеса нигде не было. И только уже на поляне у перепутного камня, она увидела странную тень, черную на черном. Она могла только догадываться о том, кто это был.

— Ний, — мяукнул кот, — интересно, что ему тут надо.

Встречаться с повелителем Тьмы богиня не хотела. Она едва простилась с ними и исчезла. И он пролетел мимо, даже не взглянув в их сторону.

— Что-то он к нам зачастил

— Велеса ищет. Никому он никогда покоя не давал, а уж Нию и подавно.

— Но чего он хочет?

— Знамо чего, свет к рукам прибрать и тьму нам вернуть. Не может он света этого переносить, вот и все должны жить по его законам. Мало ему Пекла, еще и весь остальной мир понадобился, вот и рыскает.

Леший был смел. Это точно, он вообще был всегда смел, а вот кот Ния побаивался и даже очень. Ему не особенно с тем сталкиваться хотелось. И ведь кожей чувствовал, что деньки трудные наступают, да еще какие. Но пока еще остался у них у всех какой -то срок, разве не должны они все пожить вволю.

— А сколько нам еще осталось при свете -то жить? — поинтересовался кот.

Ничего на это не ответил Леший, откуда ему было знать, если кот ученый ничего не ведает, но видно не так много, как хотелось бы — это точно. И вдруг стала земля трястись под ногами лешего да под лапами кота.

Святогор — хранитель мира

Тогда великаны в том мире безлюдном царили,

хранитель земли каждый день обходил свои чащи

Без злобы и завести в мире и радости жили.

И где-то в горах их сердца и сегодня стучатся.

И спят они мирно, покинув родные просторы,

И их не касаются жизни и страсти людские.

Но если беда приключится, поднимутся скоро.

И выйдут на битву, свои призывая стихии.

И снится опять, Святогор и Горыня пируют,

И ветры и вьюги за ними во мраке летят,

И смеется Добрыня, и Лютыня кричит и лютует.

И песни поют о былом, о грядущем молчат.

Они вспоминают сказанья о времени этом,

Они остаются во мраке, где камни и сны.

И только рокочут и бьются там горные реки

И вновь камнепады и бури, и слушаем мы.

О том, что случилось, как жили, любили когда-то.

И дети их снова с богами ужиться должны.

И были драконы и жены юны и крылаты.

Они пировали, и мир вырывали из тьмы.

Но после хранители все затерялись в метели

И люди остались без них, и грустили порой

Но черный тучи, как птицы, на мир налетели.

И сказки другие пишу я гусиным пером.

О тех временах, когда сага слагалась сказать что-то очень трудно, ведь времена это были допотопные и для сказителей неведомые. А вот к тому времени, когда скоро сказка сказывалась, Святогор был жив и невредим. И по-прежнему оставался великан этот и отец Яги, между прочим, хотя значительно моложе и сильнее ее казался, и в сыновья ей точно годился, вот что с ней сделала красавица- Лада, был он хранителем мира. И мир живых от мира мертвых охранял, чтобы ничего не перепуталось и в порядке оставалось. Так в те времена он и объезжал дозором свои владения.

Люди только еще зарождались, и никто в том мире внимания на них и не обращал. Они были так, младшими и самыми последними братьями медведей и волков, и такими очень даже неказистыми и хилыми. И кто бы к ним приглядывался, да прислушивался, кто мог знать, что из них не только князья да герои вылупятся, которые еще и драконов порубают и великанов в гроб загонят. А уж, что касается Святогора, то так оно и случилось, когда Илья из Мурома народился, этот герой народный. Для кого-то герой, а для кого-то погибель лютая. Но еще Ильи да и Мурома самого и в помине не было, а Святогор уже землю сотрясал при появлении своем, великаном он был могучим и прекрасным, сильным воинов, сам далеко видел, да и его не заметить трудно было.

Нет, никто тогда не знал и не ведал того, что случиться, как все перемениться может. Они были сильны, веселы и беспечны, за это и придется поплатиться скоро. Давно известно, маленькие да запуганные в драку в первую очень и кидаются, и что самое удивительное, порой великанов побеждают. Но пока Святогор объезжал дозором свои владения, в заповедный лес пожаловал, чтобы Ясуню навестить, да с Лешим побеседовать, они с Тихоном старыми приятелями были. Да и лес самым главным на земле считался, как такой стороной объехать можно? Но еще больше хотелось ему узнать, для чего Лада тут появлялась.

Вот тут-то Святогор на Велеса и наткнулся как раз. Шел к Лешему, а прямо к Велесу и попал. Он ни о чем не знал и не ведал, и прямо в замешательство пришел, когда его и узрел.

— И ты здесь, да что это с вами такое, всех из Ирия Сварог разогнал видно. Словно у нас земля всех вас поместить может, — удивлялся великан.

— Всех не всех, но мне там точно места нет, — признался Велес.

Уселся на пень огромный Святогор, специально для него Лешим приготовленный, чтобы передохнул он немного и от старого пня если не сил, то мудрости, которая никогда не помешает, набрался. И понял он, что рассказ будет долгим. Уже и чертей рога мелькать стали, и кот поблизости нарисовался, как без них могла хоть какая-то встреча обойтись? Не бывало такого прежде, да и быть не могло. Но Святогор только добродушно усмехнулся, пускай слушают, а что тут такого страшного? И рассказал Велес Святогору о том, как влюбился он без памяти в жену своего брата, прекрасную Диву, как оставался с ней, пока тот воевал, да с чудовищами сражался, а потом все и раскрылось. Когда вернулся неожиданно Перун, у них уже и Ярила был жив да невредим.

Только Перун с ходу на него и обрушился теперь. Ничего слышать, знать ничего не хотел больше.

И победил он, потому как дело его было правое. И пришлось Велесу отправляться на землю теперь.

— Да, дела, — тяжело вздохнул Святогор.

Он задумался о том, что в Ирии во все времена тревожно было, то ли дело на земле- вольно да спокойно, черти прыгают, коты подслушивают да подглядывают, Кикиморы друг с другом ссорятся, Яга тебе обязательно совет добрый даст. Он давно уже позабыл, что дочка она его и с удовольствием советоваться к ней приходил. И даже когда боги сюда заглядывают, то долго все одно не задерживаются. Но ведь теперь, когда сам Велес тут поселился, то видно все переменится, и покою их да порядку конец пришел. Он еще и не знал такой вести, а уже на Ладу наткнулся. А что будет, когда половина девиц от него, а вторая половина к нему бежать станет?

Но Святогор только рукой махнул, лучше о том было вовсе и не думать ему. Ведь переменить-то он все равно ничего не может. Вот и придется примириться да и жить дальше. А Велес смотрел насмешливо на великана и видел, что встревожился он не на шутку, вот всегда так. Куда бы он ни явился, у всех тревоги и начинаются только. Но что же ему, сквозь землю провалиться? И снова вспомнил Велес о том, как хорошо под землей-то было в объятиях Ясуни прекрасной. Только где она теперь. И так душа у него ныла и болела, что понял он, до самого Ния доберется, а девицу прекрасную все равно отыщет и вернет. Но это не нынче случится, пока и на земле можно было побыть, да освоиться немного. Если суждено ему богом тут стать, а о том сама Мокашь ему на прощание так и сказала, то и должен он все узнать, да понять, как этот мир устроен. Что в нем хорошо, а что менять придется.

— Да чудно здесь все, кто же и что говорит, только одно печально, увидел я здесь богиню, пробыл с ней, а теперь никак отыскать не могу, сколько не старался

Подивился великан. Сколько он тут был, никакой богини прекрасной он не видел. А этому все везде богини мерещатся, одно слово Велес.

— Ничего, коли видел, никуда она не денется, дальше Пекла Ния все одно не уйдет, может тебе там и поискать.

Велес понимал, что Святогор его просто в Пекло спровадить хочет, хотел ему напомнить, что не надо других в Пекло посылать, а то сам туда и попадешь, но ничего такого он не сказал. Бог перед ним все-таки, хотя и родственник, но не стоит себе врага такого наживать.

На том они и простились. Леший так и не появился, видно мешать им не хотел, а им пора было уже и попрощаться.

— Ничего, теперь мы видеться часто будем, — говорил Велес добродушно, Святогор только молча согласился, хотя тревоги нарастали. Мерещились ему в словах Велеса какие-то тайные намеки, которых он не особенно понимал, а потому и боялся очень.

Одно слово, не было печали, так Велес появился. Но куда от него денешься, а если изменить ничего нельзя, останется только примириться с тем, что тут творится. Вот и поехал дальше Святогор, а Велес остался, ему пока больше идти да ехать особенно было некуда. Но это было то золотое время, когда не только на небесах, но и на земле свои боги селиться стали, ближе к миру, к духам, к людям. В этом определенно что-то есть таинственное и прекрасное.

Грозный соперник

Ярость у наших предков не злоба, а страсть

к жизни, но как изменились такие славные слова.

Как шумно и весело нынче на небесах. Молнии сверкают, Гром грохочет. Золотистые кони несутся со всех сторон в чертоги Отца всех богов Сварога — его младший сын Перун не просто был спасен из лап чудовища Скипера, и вернулся в отцовский небесный дом, но нынче он женится на прекрасной Диве.

Никогда наши боги не оставались в одиночестве, выбирали они себе жен прекрасных, и оставались с ними перед лицом вечности, конечно, если ничто не мешало этому, но разное случалось. Страсть — это жизнь, и порой она обрушивается внезапно, как ураган вовсе не на тех, кто стоит рядом и готов быть вместе. Она так же непредсказуема для всех, и грозные боги бывают перед ней порой бессильны.

Как хороши молодые. Долго пришлось добиваться Громовержцу руки и сердца гордой девы. А когда все задания он исполнил, тут и явился Скипер — зверь, бывший ее жених, посчитавший себя обиженным. На этот раз игра, отцом невесты затеянная, настоящей бедой грозила Богу молний и громов небесных. И если бы не пришел на помощь юному богу отец невесты бог Дый, который не хотел ее оставлять в руках у грозного Скипера, из двух зол он решил все-таки громовержца выбрать, То плохо бы все закончилось.

Хотя предупреждала его Мокашь — богиня судьбы, что не любит Перуна Дыя, и совсем дугой бог был у нее на роду написан. Но после схватки, в которой рядом они сражались, уступил старик. Ни о Богине судьбы, ни о дочери своей не думал он в те минуты, и напрасно она птицей оборачивалась и летела от Перуна, рыбой становилась и плыла от него, зверем лесным была и бежала, везде настигал он ее. Тогда ничего не осталось ей, как только сдаться, а тот, другой, где он был, и почему не пришел к ней на помощь? Обида толкнула ее в объятия Громовержца, а обида всегда была плохим советчиком, но так все складывалось тогда.

Вот и она поняла, что не стоит больше противиться, куда ей против Громовержца бороться в одиночестве. Вошла она в чертоги Свароговы, чтобы стать одной из них.

И только в чертогах Сварога затрепетало сердце ее за свадебный столом поняла она какая беда ее ждет и не отпустит с миром.

Когда взглянула на нее Лада, то она все сразу поняла, от богини любви ничего никому никогда скрыть не удавалось, и Диве не удастся. Но кто же тот, кто с ее младшим и любимым сыном должен был в противоборство вступить?

Внимательно богиня любви смотрела на всех гостей за столом, пыталась угадать от кого им беду ждать надо. Стрибог слишком стремителен и непостоянен, он любит всех, и не страшен, Семаргл красив и ярок, но он тоже слишком быстр, отполыхает и погаснет, еще и огонь вспыхнуть не успеет. Есть здесь и мрачный Ний, но он никогда не любил никого, кроме нее самой, и вряд ли Дива для нее соперница, и тогда взор богини матери на старшего сына на Велеса упал, и все она поняла в тот самый момент.

И он заметил ее взгляд, постарался улыбнуться, но плохо это у него получилось.

— Не смей, — всем своим видом старалась сказать ему Богиня.

Но не сама ли Мокашь еще при рождении Весела коснулась его чела своим перстнем волшебным, и страсть неодолимая к жизнь в душе его загорелась, да такая, что рассудок все время затухал, как только она разгоралась. И не перед чем он не останавливался, никогда ни о чем он не жалел. Но на этот раз все могло скверно закончиться, если она его не остановит. Но уже и Дива на него смотрела, и глаз отвести не могла. И ей в один миг все понятно было. Предательство совершилось на глазах у всех, он даже таиться не собирался, хотя никто из них еще не пошевелился.

Ничего не ведал счастливый жених, но и он скоро обо всем узнает. Не смогут они скрыть, не оставит Велес Диву в покое, даже если бы и хотел этого..Но если она ничего не сможет предотвратить, стоит ли вмешиваться.

Удивленно смотрел Сварог на Ладу. Что это с ней такое творится в такой торжественный день. Странная она какая-то, но когда она другой была? За это он и любил ее всегда. Но как только отвернулся от любимой своей Перун, она и исчезла куда-то, словно не было ее. Встрепенулись гости, жених несчастный понял, что и на небесах, и в чертогах отца его что-то творится.

Сверкали очи его ясные, молнии метались в разные стороны. Но в ярости лютой заметил он, что и брата его старшего Велеса нет поблизости. Ему еще не хотелось верить в то, что тот, кто все сделал для того, чтобы вырвать его из рук чудовища, теперь и предал, что из его рук он любимую жену вырвал теперь так же яростно. Не может быть, — убеждал он себя, — это был кто-то другой. И вырвался он на небесные простоты бескрайние, и тучи его со всех сторон окружили, то ли его хотели защитить от бога всего живого, то ли того, от грозного брата. И Лада метнулась за ними, потому что у нее -то никаких сомнений не оставалось в том, что уже произошло, что еще случиться должно было. И догнал Перун похитителя, и тут же, не особенно долго думая, вырвал он из рук его Диву, которая дивилась, только непонятно чему больше, тому ли, что снова в руках Перуна она оказалась, или тому, что похищена была на свадьбе в первый день. Видно столько страсти передалось ей от Велеса, пока в объятиях свои он обнимал ее, да целовал жарко, что зачарованной и полумертвой к жениху она вернулась.

— Она не твоя, она чужая, — читал он в глазах матушки своей, но ничего о том знать не желал. И, минуя чертоги отцовские, к себе направился, за ними бросился, почти безумный Велес.

И что с ним было делать? Тогда он и повернулся, и на глазах жены своей молодой и матери своей рассек брата молнией и бросил на землю, чтобы не стоял он на пути его и не безумствовал. Сброшен за страсть и вероломства был Велес с небес на землю, и должен был он там оставаться.

Это спасло его на какое-то время от дальнейшего поединка, потому что не мог он до них с земли дотянуться. Уговаривал бога ветров умчать его к Диве, чтобы хоть одним глазком на нее взглянуть, но не согласился тот, Стрибог понимал, что он крайним останется, Велесу терять уже нечего, он и в подземном мире не пропадет, а ему только просторы бескрайние любы были всегда, куда он без них. И только когда сама Дива спустилась с небес, не ведая, что творит, потому что вырвать его из души своей так и не смогла, тогда и умчал он ее на остров иллюзий, где город для них двоих построил.

Знал бог всего живого, что недолго им вместе быть, что разлучат их боги, потому что мир против них был, но пусть хоть так, пусть хоть пока. И такими страстными и безумными были эти ночи, что родился Ярила — бог страсти, и поняли все, кто увидели этого красавца богом всего живого рожденного, что страсть — это жизнь, и не может она не быть другой, а ярость — это не злоба, а страсть, и только такая ярость и должна в душах оставаться. Потому что все остальное — это мертвечина.

Дива должна была на небеса вернуться, к мужу своему, но она оставила этому миру своего Ярилу, как напоминание о любви и страсти, для которой не было никогда никаких преград, не было и не будет.

— Они безумны, — рокотал Перун, простив свою жену, но не простив брата своего.

— Они счастливы, — говорила Лада

Так и поняли все остальные, что счастье, страсть и безумие всегда ходят рядом, но почему же остальные тайно или явно завидовали этим безумцам?

Когда Ярила там торжествовал,

и вся природа позабыла плен,

Кощей во тьму бессильный отступал,

и ждали все страстей и перемен,

И ярость жизни, светлые минуты,

Когда все кружит, позабыв про сон,

И мы их презираем почему-то,

А мир прекрасен, дерзок и влюблен,

Об умерщвленье плоти забывая,

И понимая, что такое жизнь,

Во тьму воды, спокойные ступая,

Мы видим глубину ее и высь.

И там русалки дивные царили,

И лешие порядок навели,

И наши предки радостные жили,

И стать рабами сроду не могли.

— Но я не раб, — рычал он на прощанье,

Наш светлый князь, о, Святослав лихой,

К Яриле убегали на свиданье,

Красавицы, и мир совсем другой

Явили взору странные картины,

Нам непонятны страсти их и сны,

Но самые красивые мужчины,

Проснулись в ожидании весны.

И снова и костры и хороводы,

Пугливым нам все видятся вдали,

И к нам Ярила в тишине приходит,

И говорит, о страсти и любви.

И крестится испуганно старуха,

И девица краснеет невпопад,

И в душах опустевших лишь разруха,

И в судьбах невезенье и разла

Единственная ночь

Той ночью звезды падали с небес,

И в озере тонули без следа.

И мир в тумане медленно исчез

Остались только неба и вода.

И ночь была волшебной- блеск огня,

И страсти, и мерцание костров,

И вдохновенье, окрылив меня,

Несло на крыльях вдаль иных миров.

Все было прекрасно в небесных чертогах — никаких особенных волнений, после того, когда Ний и Змеи вернулись в царство тьмы. Все надолго успокоилось. И только среди богов происходили какие-то странные, а порой и грустные истории. о никакой беды бы не случилось, если бы бог Семаргл — первый из страстных и огненных созданий не захотел по земле прогуляться.

Тайные, даже ему неведомые желания теснились в душе его, полыхало пламя страсти, еще никак не проявившееся, но уже толкавшее его куда-то на землю. Сны снились такие, что дух захватывало, и так хотелось пылкому богу, чтобы сбылись они поскорее, и пусть он сгорит дотла, но испытает это чудо- соединения с любимой. И сам он дивился тому, что с ним такое твориться могло. Только ночью промелькнул он на полыхавшей во тьме колеснице своей, спрыгнул на землю и велел вознице появиться к рассвету.

— Не смей меня искать и тревожить раньше, не вернусь назад, пока не отыщу ее.

Но кто она была он и сам не ведал, во сне она обнимая и обволакивая его ласками, все время ускользала, словно бы и не было ее рядом. Тайна и злила, и пугала и волновала Семаргла.

Прошелся по заповедному лесу огненный бог, то тут, то там первые костры загорелись от прикосновения его. Но он не замечал этого — в первый раз по земле шагал, и все новым и необычным казалось. Тогда и всполошились духи лесные, — где это видано, чтобы огонь расхаживал по владениям их, и захотели они от него поскорее избавиться, пока беды не случилось.

Но не успели туда броситься, как появилась перед ним богиня ночи Купальница. Она молода и прекрасна была, только что Мрак едва от нее ушел, а уже и огонь перед ней появился. И видела она, как суетились остальные, его завидев. Но так захотелось ей в объятиях огненного бога побывать, что только их и видели, увлекала она его подальше в горы, кокетливо за собой маня., и Стрибог умчал их подальше. Повелитель всех ветров понимал, что ему больше всего от Рода и достанется, если еще Семаргл побудет тут да лес заповедный спалит.

Он спросил на всякий случай у Купальницы, не обижает ли ее Семаргл, но та только рассмеялась звонко, и эхо по горам покатилось. Он умчался прочь, не желая видеть того, что происходить будет. А они, не в силах сдерживаться и бросились друг к другу, радуясь, что все их оставили.

Как они метались, догоняя друг друга, как догнал и опалил ночь Семаргл, потом Баяны песни распевали самые чувственные, да такие, что захотелось и Велесу что-то подобное испытать. А он был самым страстным из всех и яростным, тогда и родился у него Ярило, и подарил он миру страсть неуемную и всепоглощающую. За это и был с небес на землю сброшен, но не особенно печалился, стал он здесь богом всего земного, и только над Перуном, в небесах метавшимся, посмеивался.

Но история бога Огня грустной оказалось. Поднялся он в назначенный час на небеса — на земле всегда было ему опасно оставаться, только на короткий миг и вырывался он сюда, и уносился туда снова. А Купальница на земле осталась. Да не одна, в назначенный срок, после всех страстей, с Семарглом пережитых, родились у нее близнецы. И сына Купалой назвала она, а дочку Костромой.

Еще в те времена говаривали, что когда близнецы на свет белый появлялись, то надо было ждать беды, не только среди людей, но и среди богов такое стряслось.

Но матерью она оказалась беспечной, и черная птица, посланная Нием, похитила мальчика. Не мог ей бог Тьмы простить того, что она отказала ему, а в объятья огня бросилась. Только дочь осталась у нее Кострома, и сколько не искал его Семаргл, сколько Ночь сама не металась, все напрасно, исчез Купала, словно его и не было.

Даже к Ладе- богине любви обращалась с мольбой, но та только усмехнулась и ничего не сказала ей, с Богом Тьмы, который и без того на нее был зол, она ссориться не хотела, ведь никому он не подчинялся, и всякого от него можно было ждать.

И оставил бы Ний Купалу навсегда во Тьме, но даже он Мокашь ослушаться не посмел, ведь было написано в Книге Судеб, что вернется он в мир, который покинул когда-то и эта ночь будет самой счастливой в жизни людской, и будут сходится там один раз в честь его возвращения Отец его, которому на землю спуститься позволено, и мать. И великие чудеса могут происходить в такую ночь.

Но не бывает радости без печали. Было и другое в той книге отмечено, то, о чем даже Берегини — помощницы богини Судьбы говорить не могли, да и не хотели особенно.

А случилось это в момент возвращения из другого мира Купалы. Бросился он в тот мир, о котором не помнил, ничего не знал, но от этого он ему еще прекраснее казался. И такие там красавицы встречали его в эту ночь и улыбались ему, что огонь, который отец в душе его зажег, только ярче и ярче загорался. Никто не мог заснуть в такую ночь. И среди встречавших Купалу была и красавица Кострома — гордая и непреступная. Ни за кого она замуж не собиралась, не человек, а бог ей нужен был. Не могла Леля терпеть такого, и решила она несносной девице отомстить, и невидимая рука сорвала с ее головы и бросила в воду венок, который вместе со всеми плела себе Кострома..

И все она сделала для того, чтобы именно этот венок Купала и взял в руки, а потом еще улыбалась загадочно.

Кострома и опомниться не успела, как увидела, что нет венка на голове у нее. Но он в руках юноши прекрасного был. И, спрыгнув на берег, тот стал спрашивать у девиц его окруживших, кому этот венок принадлежит.

Расступились они, не скрывая своего разочарования. Можно было и обмануть Незнакомца, да себе дороже, что потом будет и представить трудно. Не стали они этого делать, не могли и не хотели.

Так и оказался в один миг Купала перед Костромой. И пошел к ней вместе с венком. А она уже и не упрямилась так, потому что как только взглянула на него, так и поняла, что в нем вся жизнь ее. Никого прежде не любила она, но час ее пробил.

— Видно, боги так того желали, — услышала она голос, а в нем звучала музыка

И отрешившись от земных сует,

И растворяясь в призрачных мирах,

Мы видели и звезды и рассвет.

И продолжалась в вечности игра.

И были боги юные мудры,

И были девы тайные прекрасны,

В такую ночь стихии мы верны,

И торжествует жизнь, и смерть безгласна.

Так потом пели об этой ночи влюбленные, но в тот момент, когда Купала встретил Кострому, и страсть оказалась неодолимой и произошло самое страшное из всего, что могли подарить им боги.

Забыв обо всем и обо всех, они оказались в объятиях друг друга, и знали, что раз венок оказался в его руках, то должен он быть с ней и в эту ночь и всегда, и жениться должен. Но никому никогда неизвестно, что происходит на самом деле, чего хотят от чад своих боги, на что они нас толкают.

Рад был такому выбору Купалу, радовалась и Кострома, особенно после того, как в свете луны все совершилось, и первая страсть великолепна, с ней ничто сравниться не может, да не много радоваться им пришлось. Где в это время Купальница была, куда она укрылась, или не позволили ей вмешаться, кто знает, только после ночи ворвалась она к Семарглу на небеса и рассказала ему о том, что с их детьми произошло. А Берегиня уже Костроме обо всем рассказывала.

Та не поверила сначала, ведь знала от Лады самой, что не может брат мужем стать, не должно так быть. Но Берегиня не шутила, это от Болотницы такого ожидать можно было. И когда та, как, всегда подслушав их разговор, захохотала дико на весь лес, подтверждая, что случилось непоправимое, бросилась к ней Кострома, чтобы наказать злобную деву, но больше никто ее не видел в этом мире.

Так появилась русалка в заповедном лесу, — самая печальная и молчаливая из всех, и если другие рассказывали о том, как их обманули и бросили, как клятвы нарушались, то она всегда молчала, потому что ее любимый ни в чем не виноват был, он просто не ведал о том, что творилось.

И когда зажгли той ночью костер, и Купала понял, узнал от отца своего, что же произошло, куда его любимая исчезла, он так рассвирепел за то, что отец не остановил их, да и бросился в огонь, ни о чем больше не думая, да и сгорел в неравной борьбе с пламенем.

Но Лада потом говорила, что не собирался он жить в этом мире в одиночестве, потому сам и оказался там, а Семаргл даже спасти его пытался, да ничего у него не вышло.

Когда узнала русалка о том, что случилось с ее братом и любимым ее, то и вовсе говорить перестала. Никто никогда не слышал ее больше. Только цветы она рассыпала в память о Купале. А он возвращался один раз в году в этот мир, чтобы взглянуть на других влюбленных, тех, кого не обманули боги и позволили любить и быть вместе- они безумцы, но счастливые безумцы, им дано слишком многое, но разве многие могут сохранить этот чудный дар. А потом, когда расходятся влюбленный в укромные места, он бродит по лесу в одиночестве (ни одна земная дева больше не может увлечь Купалу), и ищет Кострому. Но ни разу за все время не появлялась молчаливая русалка перед ним, потому что слишком грустная это история, а ночь так прекрасна. Но порой, укрывшись в ветвях дерева — русалки выбираются на землю в это время, она издалека смотрит на Купалу, но не плачет, потому что не хочет, чтобы боги, так с ними поступившие, видели ее слезы. Да и ночь эта такая прекрасная.

И ночь была волшебной — блеск огня,

И страсти, и мерцания костров,

И вдохновенье, окрылив меня

Несло на крыльях вдаль иных миров.

Леший явился. Осень в лесу

И первый леший нынче вышел в лес,

Чтобы хранить то чудо бытия.

И филин с ним, и волк из чащи лез

И жизнь была прекрасна, и паря

Жар Птица прилетела, чтобы свет

Рассеял тьму, и к солнцу все тянулось.

И зашумел от ветра первый лес

Русалка в глубине воды проснулась

И заворчал хозяин этих вод

Жизнь начиналась, было все впервые

И вот опять по лесу он идет.

Деревья убирает он сухие,

И с птицами о чем-то говорит.

И ветки для костра опять приносит.

А лес стоит, он мудр и деловит

Наш добрый Леший, обо всем расспросит

Погладит он кота, и в тишине

На бабочек любуется и знает.

Что только лес в извечной тишине

Хранит наш мир, и сказки сочиняет.

На озере лесном в это время все и собрались- и хотя Велес был с ними, но главным оставался Тихон.

И он расположился на этом самом берегу, и рассказывал неспешно о том, что приключилось с ними за последнее время.

Это были простые и обычные вещи. Но улыбался Велес, он -то знал лучше других, что скоро о таком времени они будут только мечтать. Когда стужа охватит землю и тогда уже кажется, что больше солнца и тепла не будет, а если еще вместе с ней и темные силы придут в этот мир?

Тихон и не заметил, что о том самом тревожном он неожиданно начал говорить вслух.

— Это не нынче случится, — отвечал ему Велес, а остальные только переглядывались.

Было отчего в смятение прийти. Вроде и утешил, но ведь и намекнул на то, что это все-таки случится.

— Ний не успокоится, да и Перун тоже, и вроде бы они за правое дело воевали пока, и потому Доля с ними была. А потом, когда они уверовали в свою непогрешимость, то уже и черту переступают легко.

— А разве Доля не отвернется от них? — спросил кто-то из чертей.

— Знамо отвернется, только они больше уже устоять не могут.

— Но ведь можно остановить их, — не выдержал уже сам Тихон, — когда Леший взбесится весной бывало,, ведь останавливали же их.

— Ты тоже сравнил Лешего с Нием али Перуном, — услышали они голос Баюна, он и прежде где-то поблизости был, как без него, а тут, уже и голос свой подал, плут этакий.

— Остановить придется, — согласился с Лешим Велес, — только никогда еще насилие над богами добром не кончалось. И какие же они тогда боги, если мы их как людей неразумных, смирять начнем.

Так они еще долго говорили о том, да о сем, но рыжая красавица Жива уже кружила рядом. А увидев Велеса, она взлетела над ним. И он невольно устремился взором пока за ней.

Зашевелились черти вокруг Они почувствовали такую страсть и радость, которая исходила от них, и хотя сами они таким страстям не особенно были подвержены, но чувствовать-то все чувствовали.

А Жива, видя, что произошло и как Велес встрепенулся, звонко рассмеялась и приблизилась к нему.

Но в тот момент она наступила на хвост коту. И он так заверещал на весь лес, что сама Жива вздрогнула.

— Да что это за страсти такие, — мурлыкал Баюн, если ученый кот без хвоста останется.

— Да тебе не так больно, как кажется.

— Кота обидеть любая богиня может, — не сдавался он, только я злой и память у меня хорошая.

И все вокруг знали, что это правда. И тогда Тихону пришлось взять кота на руки и долго он его уговаривал да гладил.

— И не уговаривай меня, — верещал кот, — у них там страсти, из-за которых и большие беды случатся, и не только мой хвост пострадает.

Но Жива уже отпустилась у ног Велеса, и они о чем -то тихо вели беседу, забыв о коте придавленном, и обо всех, кто был тут поблизости.

Что это было? Обычный вечер в свете луны. Но как же он был прекрасен, вероятно все они должны были просто запомнить его таким.

Потому что скоро пожалует Кощей, чтобы сковать их мир льдом и снегом, и это еще половина беды, потом, после него появится, сам Ний, ему нужно получить власть над миром, и вернуть свою тьму назад.

И темные силы из Пекла будут с ним рядом.

А люди? Что люди, они, как капризные дети вырвались от него из леса, отделились., и пытаются доказать, что они проживут и обойдутся.

Обойдется пока, а потом, когда все начнется, там у себя, какими они окажутся беспомощными, странно даже представить.

И на рассвете, когда уже стали гаснуть костры на той стороне леса, куда они приходили все-таки, нельзя же совсем с лесом распрощаться, он зовет и влечет назад, Леший отправился туда, чтобы загасить костры и посмотреть, чтобы пожар не охватил этого мира.

А потом можно передохнуть немного, если здесь у чертей или там, у людей ничего такого не случится, но это бывают только редкие счастливые дни, когда все и тут и там покойно, обычные труды и заботы.

Но как же все-таки прекрасна эта жизнь, как она легка и неповторима.

Леший смотрел куда-то в даль и радовался тому, что видел вокруг.

Уже вместе с Живой исчез куда-то Велес, даже кот не заметил когда и куда они ушли — какая досада. Стали по своим болотам черти уходит и русалки спрятались на дно. Вот и еще одна чудная ночь завершилась, и никогда она больше не вернется. Но впереди вечность. Хотя какой она будет?

А Велес это знает. Он не знал — это точно.

Раставшая от страсти

Мела метель, и бушевала вьюга,

Срывая звезды дивные с небес,

И выла от уныния округа,

И содрогался заповедный лес,

Красавица, о, как она прекрасна, —

Шептали пряхи, улыбаясь зло,

— О, красота, судьба ее ужасна,

Бедняжке так тогда не повезло.

Это была самая лютая и самая страшная ночь в году.

Какая вьюга бушевала, кажется весь мир, и заповедный лес готов был сорваться с места и лететь в пропасть.

Не спали и ворчали только три пряхи, потому что именно в такое ненастье и должна была она родиться — прекрасная Снегурочка. Не потому ли так бушевала Метелица — роды оказались очень тяжелыми, и завывала она от боли, но еще больше пугало ее судьба красавицы. Не потому ли серый волк выл рядом, и он первый должен был увидеть прекрасного, чудного ребенка.

— Красавица, — усмехнулась старшая пряха, та, которая должна была обрывать нить судьбы, — только плохо все для нее закончится.

— Да уж, но разве у нее нет выбора? Ведь если она не влюбится, если она избежит встречи с этим красавцем, о ничего и не будет? — спрашивала младшая пряха.

А две другие только усмехнулись в ответ — не верили они в такое. Как может такая молодая и прекрасная отказаться от любви, от страсти? Где такое бывало, а уж когда заиграет Лель и появится Ярила и подавно, даже у таких старух от музыки и красоты сердца замирали и тряслись как листы на ветру. Только в их судьбах уже никаких страстей быть не могло, потому они и успокаивались быстро.

Метелица уже качала прекрасного ребенка своего, и думала о том, что наговорили ей старухи, которых так боялись все в этом мире.

Не только люди, но и боги знали, как они неумолимы. Ни подарки, ни уговоры, ни упреки, ничто не могло помочь тогда, когда обрывали они нити, или говорили о тех бедах, которые случиться должны были. Как не ярилась Морена- богиня смерти, как не молила их Жива, только отмахивались они от богинь и делали свое делало, ткали неустанно нити наших судеб, узлы резко завязывали, чтобы испытания мы прошли, или вовсе обрывали их, а как без этого. Тогда и отправлялась Морена по указанному пути, чтобы за миг до ухода предупредить человека о том, что час его пробил.

Красавица росла не по дням, а по часам, и вскоре в погожие теплые зимние дни она уже кружилась в чистом поле. И все, кто видели ее, замирали от восторга. Даже грозный Ний, повелитель подземного мира, от одного взора которого все живое умирало и обращалось в прах, даже он остановился и замер перед ней.

Испугалась Метелица, что заберет он ее в свой мир во тьму, и сгинет она там, но он вспомнил про свои огненные пещеры, в которых неустанно трудились неутомимые черти, усмехнулся и понесся дальше.

Успокоилась Метелица, но не надолго, потому что не только девушка подрастала, но и зима заканчивалась. И хотя мела она еще отчаянно, но силы были уже совсем не те, и все чаще Даждьбог выезжал на своей золотой колеснице, и хотя он еще не грел, но так ярко сверкал, что слепил этот мир. Снегурочка тянулась к нему, хотя и чувствовала беду.

А Метелица все чаще говорила мужу своему Морозу, что надо им в чертоги их зимние поскорее отправляться, потому что беда со Снегурочкой случится может.

— Но там никого кроме Позвизда и Кощея нет. Ты хочешь, чтобы красавица наша среди стариков этих оставалась.

— Пусть и среди стариков, но жива будет, упрямилась жена его

Ничего на это Мороз не ответил, только усмехнулся он, вспомнив глухого бога северных ветров, и жуткого Кощея, который и на него — то уныние наводил, а о ней, что и говорить. Только как матушку — то ее успокоить было, вот беда.

А Снегурочка между тем появилась в заповедном лесу, и там, где тишина вчера стояла почти мертвая, Лель появился прекрасный, музыка полилась чудная. Распахнут был полушубок его, и так он прекрасен был, только на нее внимания не обращал. А она глаз с него не спускала, и странное волнение уже возникало в груди, необъяснимым и непонятным оно было, а потому страшило немного.

И в тот самый миг увидела она Ярилу — самого страстного и прекрасного из всех богов. Он соскочил с коня своего, и бросился к девам, которые стояли на опушке, любовались им и переговаривались.

Он стал выбирать одну из них, остальные заверещали, он их успокаивал, и говорил о том, что завтра другую возьмет.

Словно легкая тень, еще не видимая для разгоряченных девиц, понеслась за ними в лесную чащу Снегурочка.

Сколько же там было снегу. Они утопали в снегу, но смеялись задорно, а она скользила по нему, почти не оставляя следов, так легка была.

Но Ярила так смотрел на девицу, что крутанулась она перед ним, и шали ее на снег полетели. Замерла Снегурочка, что-то в этом странном танце было такое таинственное и совсем ей непонятное, что затрепетала она всем телом своим. А тут еще музыка, хоть и тише немного звучала, но такой торжественной и прекрасной казалась.

— Ты в прошлый раз была самой искусной, — шептал ей Ярила, торопливо срывая остальные одежды.

Снегурочка отошла в сторону и замерла, когда обнаженное стройное тело медленно стало отпускаться на снег, на одежды, разбросанные кругом, она зажмурилась от удивления и восторга, а открыла глаза, когда он был уже на ней и накрыл ее своим великолепным телом.

Она отошла еще дальше, боясь чего-то, но не могла не смотреть, на этот странный танец на снегу.

Ворона над головой ее на голой ветке, отвернулась от тех двоих, разве мало она такого видела прежде, но смотрела на нее.

— Никогда, — отчетливо услышала она карканье, — ей страсть забава, а для тебя это гибель.

И тогда почему-то поверив противному ворону, и она бессильно отпустилась за снег и зарыдала от боли и обиды.

И только когда крик девицы, радостный и счастливый, огласил опушку, Снегурочка перестала рыдать, поднялась и направилась туда.

Девица собирала разбросанные одежды. Ярило, обнаженный и прекрасный, лежал на снегу и смотрел на небеса. Он и сам был в тот миг на седьмом небе от счастья. Как же долго пришлось ждать ему часа торжества.

Он не сразу разглядел стоявшую над ним Снегурочку, решил, что это вернулась его подруга.

— Кто ты, откуда ты здесь.

— Не трогай ее, — каркал ворон, — она растает.

Она бросилась к нему.

— Пусть будет так, но я хочу пережить то, отчего она кричала.

Ярила уселся на снегу и стал ее разглядывать.

— О чем говорит ворон? — спрашивал он,

Но в тот момент снова заиграл Лель на своей сивели, и он упивался собственной музыкой, слов Ярилы не было слышно, она ничего не говорила, и только просила его об одном — подарить ей такую же страсть.

Мог ли он отказать ей, даже если ворон каркал над головой? Даже если это было правдой. Она была так прекрасна, и он легонько потянул ее за рукав к себе, удивляясь тому, как она легка, почти невесома.

Но ее изящное тело было таким холодным. Сколько не пытался он согреть ее, как ни ласкал, оно не становилось теплее,

Сначала удивился, а потом разозлился Ярила. Да кто бы она не была, никогда не случалось такого, чтобы какая -то девица с ним осталась так холодна. От его усилий, от его жара стал таять снег вокруг, а он уже пылал невероятной страстью, и она вдруг вспыхнула, и отдалась ему без остатка. А потом, она таяла в его руках. Он добился своего, она больше не была холодна, ее просто не было больше. Остался великолепный наряд, белый плащ сверкал от звезд, платье валялось на снегу, но ее не было.

— Ты растопил ее, — каркал ворон, — я же говорил тебе.

— Поди прочь, — крикнул Ярила.

Он подхватил свой собственный плащи и вскочил на резвого коня своего.

Когда серый волк разыскал Метелицу и сообщил ей о том, что случилось, она бросилась туда, так, что и волк не поспевал. Ее одежда валялась на странной единственной проталине в заповедном лесу, словно именно туда упала сгоревшая, но все еще полыхавшая невидимая звезда. Она видела всадника, поднимавшегося над лесом, он удивленно сверху взглянул на то самое место и исчез, еще не понимая, что на этот раз случилось.

И только Лель все еще продолжал играть. Казалось, он ничего не видел и не слышал, только музыка его стала удивительно грустной в тот момент, она была такой печальной, а ведь еще недавно в ней радость и торжество звучало во всю свою мощь, что же случилось теперь?

А на земле весна уже кружила,

И музыкант божественный играл,

И вдруг такая бешеная сила,

Увидела, чужих страстей накал.

О чем его в лесной глуши молила,

Чего хотела, странная, тогда,

И только вьюга все еще кружила,

И ночь была светла, и молода,

Ты отдалась ему, и стала тенью,

Растаявшая, страсть испив до дна,

И улыбалась в этот миг и с теми,

Холодными простилась и одна,

Немая тень, за ним еще стремилась,

А он других той музыкой пленил,

— Ты не жалеешь. Просто так случилась

— Я счастлива, ведь он со мною был.

И это счастье дорогого стоит,

И растворится до конца в любимом,

Стать отголоском призрачных историй,

И в день весенний воскресать незримо.

Она воскресла и мстит

Мела метель, и бушевала вьюга,

Срывая звезды дивные с небес,

И выла от уныния округа,

И содрогался заповедный лес,

Красавица, о, как она прекрасна, —

Шептали пряхи, улыбаясь зло,

— О, красота, судьба ее ужасна,

Бедняжке так тогда не повезло.

Кощей в своем замке устало слушал сказки Кота Баюна, которые он знал наизусть, да память подводила, и потому кот мог рассказывать бесконечно одно и то же, и Кощей слушал все с тем же интересом.

Но особенно он любил сказку про то, как от любви и страсти растаяла прекрасная Снегурочка.

Кот смотрел с интересом на старика, и не понимал, то ли ему доставляет удовольствие снова пережить смерть прекрасной девицы и вспомнить собственные страсти, то ли ему известно еще что-то, чего не знает сам Баюн.

И когда он рассказывал эту сказку в сто пятый раз, то уж и не надеялся, что тайна эта как-то откроется.

Но на этот раз он был особенно живописен, и Кощей казался каким-то до чертиков сентиментальным.

И повторял, как заученную песню, Баюн:

— Но в тот момент снова заиграл Лель на своей свирели, и он упивался собственной музыкой, слов Ярилы не было слышно, она ничего не говорила, и только просила его об одном — подарить ей страсть.

Мог ли он отказать ей, даже если ворон каркал над головой? Даже если это было правдой. Она была так прекрасна, и он легонько потянул ее за рукав к себе, удивляясь тому, как она легка, почти невесома.

Но ее изящное тело было таким холодным. Сколько не пытался он согреть ее, как ни ласкал, оно не становилось теплее,

Сначала удивился, а потом разозлился Ярила. Да кто бы она не была, никогда не случалось такого, чтобы какая -то девица с ним осталась так холодна. От его усилий, от его жара стал таять снег вокруг, а он уже пылал невероятной страстью, и она вдруг вспыхнула, и отдалась ему без остатка.

А потом, она таяла в его руках. Он добился своего, она больше не была холодна, ее просто не было больше. Остался великолепный наряд, белый плащ сверкал от звезд, платье валялось на снегу, но ее не было.

— Ты растопил ее, — каркал ворон, — я же говорил тебе.

— Поди прочь, — крикнул Ярила.

Он подхватил свой собственный плащи и вскочил на резвого коня своего и растаял где-то вдали.

Когда серый волк разыскал Метелицу и сообщил ей о том, что случилось, она бросилась туда, так, что и волк не поспевал. Ее одежда валялась на странной единственной проталине в заповедном лесу, словно именно туда упала сгоревшая, но все еще полыхавшая невидимая звезда.

Она видела всадника, поднимавшегося над лесом, он удивленно сверху взглянул на то самое место и исчез, еще не понимая, что на этот раз случилось.

И только Лель все еще продолжал играть. Казалось, он ничего не видел и не слышал, только музыка его стала удивительно грустной в тот момент, она была такой печальной, а ведь еще недавно в ней радость и торжество звучало во всю свою мощь, что же случилось теперь?

Кот замолчал и взглянул на Кощея, он хотел сказать вроде задремавшему старику, что сказка кончилась, и больше ему ничего не ведомо, но тот уже встрепенулся сам и взмахнул своей костлявой рукой.

— Она воскресла, да, да, конечно, а я — то думал.

— Кто воскрес, и о чем ты думал, — вырвалось невольно у кота, но Кощей больше не видел и не слышал его.

Он радовался как младенец, оттого, что мог рассказать коту продолжение этой истории.

Можно ли было ему верить?

Ни одному из богов не доверял кот Баюн, а Кощею и подавно. Он хоть и считался бессмертным, но развалиться мог в любую минуту, тем более что не для кого в этом мире не было секретом, где именно находится его смерть. И если до сих пор его не прикончили, то только потому, что те, кто добрее, связываться не хотели, а у злодеев не было особенной причины.

— Я помню, как собирала Метелица ее одежды, — говорил он так убедительно, что заставил кота прислушаться к его словам, хотя пока он и не говорил ничего особенного.

— Она тоже верила, что ее нет больше, но мудрый ворон напомнил мне, я, знаешь, ли, многое забывать стал, что ничто не исчезает без следа. А уж юная богиня, и подавно.

— И где же она теперь, если не исчезла.

— Душу, познавшую страсть, подхватил Стрибог. Ведь все вы никогда не замечаете его, потому что он так стремителен и неуловим, что и подумать не успели, а его уже нет. Он уволок ее в мир вечных снегов.

— Бедняжка, ведь там пустота и печаль, — то ли притворно, то ли и на самом деле пожалел растаявшую от любви Баюн.

— Да, но Стрибог решил, что и он не хуже Сварога может творить богов, тем более, в руках у него была душа, а под руками столько льда и снега, что сотворить тело не составило никакого труда.

Сначала он хотел сделать ее такой же, какой она и была, но потом решил спрятать ее от мира и богов, если померла, так пусть для них растаявшей и останется.

Кот начал понимать, к чему тот клонит, и хотя верить Кощею не стоило, но на этот раз он почему-то решил поверить. Хотя бы потому, что придумать такого сам тот наверняка никак не мог — мозгов бы у него ссохшихся точно не хватило.

— Она стала страшнее нашей Яги? — поинтересовался он.

— Ты с Ягой то поосторожнее, а то хвост вырвет и пикнуть не успеешь.

Они помолчали немного, видно из почтения к Яге.

— Она стала красавицей, еще краше, чем была сначала, хотя вроде бы дальше и некуда, только в новой ее красоте было что-то очень холодное и зловещее. Когда я спрашивал о том Стрибога, он уходил от ответа, но думаю, он и сам этого не знал точно, ведь творец, начиная что-то делать, никогда не ведает, что у него получится на самом деле. Но она не только никого не любила, а могла еще замораживать людские души. Особенно молодых и красивых мужчин. Едва увидев ее, они каменели, и жили по-прежнему, но не могли больше ничего чувствовать. Их души не были мертвыми, мертвых душ вообще не бывает, но они были ледяными. Наверное, лед этот можно было как-то растопить, но кто возьмется за такое. Были какие-то безумные девицы, но это очень редко случалось. А остальные — они просто отстранялись от этих красавцев, а она выбирала только очень красивых парней, похожих на Ярилу, потому что помнила ту единственную ночь страсти. Девицы не уходили, они убегали от них, и холод и красота их стала наказанием.

— Но, Ярила, он-то знает об этом?

— А как же, она сама при каждой встрече рассказывает ему, скольких на этот раз заморозила, но он ничего с этим сделать не может — так и продолжается война льда и пламени. И нет ей конца, только жертв становится все больше и больше, да и страдают невинные.

Но Снегурочке нет до этого дела, а бог страсти и хотел бы, а сделать ничего не может.

Кощей замолчал. Баюн подумал о собственной душе. Она не была еще заморожена.

Жуткая история, ничего страшнее никогда он не слышал в жизни своей.

Теперь он знал, как в этом мире появилась Снежная Королева, и власть ее огромна, если не безгранична.

— Бедные, бедные юнцы, — промурлыкал он.

Но на самом деле ни Кощею, ни коту не было жаль тех несчастных, так мне показалось, когда я слушала эту грустную историю

Золотистое танго в порыве тоски. Осень

Осенняя сказка заповедного леса.

У Стрибога много дела, надо листья все сорвать,

Как бы снова мне хотелось, танго с ним потанцевать,

Чтоб завидовал Ярила, этой страсти увяданья,

Как бы мы ушли красиво, улыбаясь на прощанье.

Последний день лета.

С каком нетерпением все ждали явления Даждьбога. Но он не торопился в эти дни появляться на небосклоне. Словно бы издевался над ждущими. Но нынче у него была уважительная причина для опоздания.

Ярила остановил своего рыжего огненного коня и замер перед ним.

— И куда ты торопишься, — иронично усмехнулся Повелитель света.

— Там Морена и Жива, в лесу, они еще ждут меня, — тихо произнес тот.

Даждь молчал.

Он пытался понять, куда за это время делась сила и гонор его счастливого вечного соперника.

Кто не помнит, каким он является в первые дни весны, когда его теплые лучи уже перестают радовать всех на земле, и они ждут уже страсти и радости, которую принесет этот молодец.

Все замирает в ожидании, а потом, когда духи вместе с людьми разжигают костры, он становится их властелином, и выбирает самую красивую из дев, чтобы вместе с ней провести первую ночь страсти.

И все остальные должны рыдать в эту ночь в объятьях других, ведь только одна может стать избранницей Ярилы.

И тогда Доля и Страсть и Счастье будет с ней весь год.

Об этом вспоминал Даждь, только теперь -то было совсем другое время, власть Ярилы таяла на глазах, и совсем иной Властелин владел их умами — наступало время Стрибога — Повелителя ветров.

Это был негласный закон, в первый день осени он выбирает себе деву, с которой должен провести ночь.

Не мог с этим смириться властелин страсти.

Вот и на этот раз вскочил он на рыжего коня своего, чтобы мчаться туда и напомнить о себе, только время его до весны не наступит.

От прях Даждь знал и другую тайну- на этот раз Жива поспорила с Лелей и Мореной, о том, что она окажется в объятьях Властелина Ветров.

Богиня влюбленных и богиня смерти молча восприняли это, только любому было понятно, что ни одна из них не уступит, и каждая постарается заполучить на эту ночь Стрибога себе.

А он?

Даждь не успел спросить, кого выберет он, и потому сам томился в неизвестности. Но победит только одна из трех, по-другому быть не может.

Он не стал говорить Яриле о том, что тот может выбрать любую из девиц для последней ночи, и Стрибог ему не соперник, если богини задумали такое, но пусть гордец потомиться в неведении.

Ярила знал об этом споре, хотя тоже ничего Даждю не сказал.

Он гадал о том, должен ли довольствоваться малым- девичьими ласками, если Стрибог будет с богиней.

Может быть, надо просто растворится где-то в тумане.

Но последняя страсть перед долгой зимой, как можно от нее отказаться, даже если это будет только смертная.

Нет, он этого не смог сделать.

И шагнул к костру, запаленному Велесом на прощанье с миром, Ярила, и выбрал на эту ночь самую стройную и красивую из дев.

И ушел вместе с ней в замок, который в глубине заповедного леса не был виден смертным, только боги знали о его существовании.

И поглощенный последней, увядавшей страстью, не слышал он, как яростно срывал и швырял листья Стрибог, как принялся он за звезды, ведь и они не должны были сиять. А потом, понесся за кометой, приняв ее за звезду.

А когда разобрался и захотел вернуться назад, какая-то странная всадница в белом увлекла его, и он за ней устремился, и узнал тайну — это Яга- такая молодая и прекрасная, отправилась на свидание к своему Велесу.

Только с ним она была такой, и только с ним проводила эту последнюю ночь страсти.

Потом он вспомнил, что его ждут три богини, и рванулся туда, но уже наступил рассвет. И богиня Луны — всегда одинокая и прекрасная, улыбнулась ему растерянно на прощание.

Этого не может быть. Ночь оборвалась так быстро. Она опередила его.

И где-то в своих чертогах ждали его три богини, и каждая из них была уверена в том, что он предпочел ей другую.

Они потом не спросят ни у кого, с кем он был, чтобы не ранить собственное самолюбие, только будут взирать друг на друга то с яростью, то с презрением.

Но и никто на земле не знал, с кем же в такую ночь провел самый стремительный и яростный из всех богов, чьи ласки были недоступны в другое время даже для богинь, а потому для всех особенно желанны.

№№№№№№№№

На рассвете Ярила снова остановился перед Даждем.

Ему хотелось узнать только одно, Жива, Леля или Морена победила в этом споре.

— Победила Яга, — произнес Даждь, который все видел и знал.

— Ты лукавишь, она была с Велесом, и он никогда бы не позволил.

— Победила Ясуня, — повторил Даждь, и больше ничего не хотел говорить.

— Он гордится тем, что тайна известна только ему, — с грустью думал Ярила.

С тех пор так и осталась самая таинственная первая осенняя ночь.

Никто в мире не знает, кого выбрал Стрибог, а тот, кто это ведает, он будет всегда хранить странную тайну.

И летят к нам навстречу сорванные невидимой рукой золотистые листья, и срываются с небес звезды. И ждут богини своей ночи страсти, разочарованно думая о том, что ей предпочли соперницу. Но Жизнь, Смерть и Любовь проводят ее в полном одиночестве.

Осень непредсказуема и коварна, как и ее Властелин.

У Стрибога много дела, надо листья все сорвать,

Как бы снова мне хотелось, танго с ним потанцевать,

Чтоб завидовал Ярила, этой страсти увяданья,

Как бы мы ушли красиво, улыбаясь на прощанье.

Только он еще метался между небом и землею,

Только он еще казался то кометой, то змеею.

И какие-то узоры звездный плащ его скрывает.

У Стрибога много дела, он теперь повелевает

Листопадами, дождями, в этом месиве тумана,

Танго где-то меж мирами, слишком поздно или рано.

И забытый в час заката, и летящий в миг удачи,

В чем я нынче виновата, как ребенок, ветер плачет.

И ковер из листьев стелет, и на миг ко мне вернется,

Мы не этого хотели, и Даждьбог еще смеется.

Зайчик солнечный, скользивший по руке моей куда-то,

Прямо в Пекло угодивший, и за лето вдруг расплата

Наступает, в час прощанья, Танго с кем я танцевала?

У Стрибога много дела. Души он сорвет сначала,

Чтобы их во тьму ввергая, сохранить еще немного.

И весна придет другая, только выжить ты попробуй.

И аккорды танго снова, то взлетают, то стихают.

У Стрибога много дела, звезды он уже срывает.

И когда во тьме кромешной он в бессилье засыпает,

То луна плывет навстречу, и спокойно освещает

Тела женского изгибы, золотой мираж в тумане,

Увядая, то ли живы, то ли он тебя обманет.

И во сне обнимет страстно, и заснем мы вместе снова.

Будет только сниться танго, то ли шелест, то ли слово…

Кот Баюн пожаловал в гости, да и остался

А кот провожал до опушки,

мурлыкал, шипел и шутил

И шишки лежат, как старушки,

на ежика он наступил

Скорей, чтоб меня позабавить,

чтоб сказка явилась потом

О том, как рассвет наступает,

и мы говорили с котом.

О Лешем, пропал он в тумане,

о вечной любви и весне

И пусть рассмешит и обманет,

и пусть пристает он ко мне.

Я снова стою на опушке,

и буду я помнить потом

Как тихо ворчала старушка-избушка

в безмолвье своем

Нас лес заповедный проводит,

и кот меня встретит другой.

И только Баюн где-то бродит,

в тумане по чаще лесной

И дивные сказки слагает,

и ищет летучих мышей,

Он тайные заветные знает.

Вернусь я к нему поскорей.

И после в ненастье и стужу,

мурлычет опять у печи.

Яга приготовила ужин,

и волк о грядущем молчит.

И песни звучат до рассвета,

в лесу заповедном потом.

Когда позабыв про запреты,

беседую снова с котом.

Кот отправился домой, к избушке на курьей ноге. Яга была где-то в гостях у Змеев, но она вернулась через несколько минут после того, когда он повернул избушку и вошел туда.

Кот думал о том, встречалась ли она с Велесом или нет? Он всегда переживал за свою любимую Ягу. Они любили друг друга по-прежнему. Кот точно знал, что Велес любил только ее одну. Но ведь сейчас он был в объятиях Живы, и очень хорошо проводил с ней время, хотя и любил Ясуню. А она, с кем кроме него она могла быть, о ком мечтать.

— Горыныч опять из болота воды напился да животом маялся, — жаловалась Яга, — сколько котлов отвару ему пришлось наварить, пока на все горы вопить перестал, потом к Огненному заглянула, он там с двумя Василисами хорошо устроился, говорит, что сказки пишет. Представляю, что там у них за сказки получатся.

— Премудрая, девица серьезная.

— Это ты про ту, которая от князя своего без оглядки сбежала, с жиру бесится, — спрашивала кота Яга, — конечно, она очень серьезная. И даже Прекрасную оставила, хотя я бы такого терпеть не стала.

— А может им и правда делить нечего.

— Это ты об Огненном говоришь, скажи спасибо, голубок, что он тебя не слышит, — отвечала ему Яга, — да когда такое было, чтобы он хоть одну девицу упустил, уморил да убил — помню, но чтобы упустил, что-то не вспоминается.

— Да пусть они что хотят делают, не так много им развлекаться осталось, — вдруг брякнул кот, совсем забыв о том, что придется ей объяснять, что это он так вдруг загнул.

— А ты, что это к Пряхам наведывался, никак не можешь девиц не терзать, а то подслушивал поди, я ли тебе не говорила, чтобы не смел, — упрекала его старуха.

— Да не был я у них, у нас тут Велес появился, — заявил смертельно обиженный кот.

Яга молча отправилась к себе, она о том говорить не стала. Она уже спала, когда он лежал около теплой печки, озяб что-то и вспоминал о том, как тут появился. Вернее, украл его молодец добрый, которого Дунаем знали, стащил для своего князя с дуба. Кто-то подучил его, как котов ученых изловить. Но если честно, то он и противился не особенно, потому что так в Книге судеб написано было, а еще потому, что страсть как захотелось ему в лес заповедный. Уже и снился тот самый лес днями да ночами долгими. А богатырь тот все где-то в других местах обитал.

Кот уже подумывал о том, как бы ему самому туда отправиться, вот досада то будет у того Дуная, когда явится он, а кота и нет, как не бывало вовсе. Но в тот момент, когда кот уже полон был решимости, богатырь и явился не запылился. Они подыграли друг другу неплохо в этот раз, вот он и оказался там в княжеских покоях, задержался ненадолго, отправился резко туда. А потом он и оставался там в княжестве. Но вот заповедный лес, прямо остался с ним навсегда и от него он уже никуда деваться не собирался.

И сначала у Лешего пожил, а потом к Яге перебрался, и здесь они жили душа в душу. ничего не скажешь. Так до этих дней и дожили, и как-то про себя и решили, что должны они сказки оставить в этом мире, чтобы были они все это время. И кот невольно волновался, зная, что скоро сказочной мирной жизни его конец придет. Но это с какой стороны посмотреть, Яга рядом, остальные тоже, может это еще и интереснее получится, кто его знает? Пока жизнь продолжалась. И она была очаровательна, как ранняя осень. И кот понимал, что у них есть еще какое-то время в запасе.

Когда старуха заснула, он решил поболтать немного с Водяным. Тот появлялся, когда они там были, но куда-то быстро исчез. А ведь он много знал и много ведал, хотя был еще более молчаливым, чем Леший их.

Такие вот духи ему достались. Но кот привык и смирился. А вообще именно в этом мире, он привыкший к одиночеству, понимал, что и на миг одному не останешься.

В каждом дереве своя душа и Берегиня живет, о чертях и говорить нечего. По дороге он наткнулся на одного из них, и это был черт Архип.

Странный даже по меркам кота черт. Если не ученый, то уж и не неуч точно. И он присоединился к Баюну. Они так и дошли до водяного.

Водяной Беседы при ясной луне

А что это там, в ночной тишине,

за песня и сказка такая.

А это беседы при ясной луне,

и их Водяной затевает.

Устал он порядки свои наводить,

на дне належался и снова

Он будет о прошлом своем говорить,

неспешно, и все по-иному

Предстанет, и в этой стихии лесной,

во мраке русалки кружили

Со мною беседовал вновь Водяной

о том, как любили и жили.

Как князь приходил и сидела до утра,

и ждал ее, все забывая,

О том, как другая строптива была,

русалка его молодая.

О том, как Омутник противный сердит,

да только на что непонятно.

И снова Яга прилетать запретит,

Горынычу, Только обратно

Он деву утопит, ему не впервой,

и все, словно с гуся вода.

И долго еще говорит водяной,

о том, что случилось тога.

И сказки его записала потом,

когда мы брели на рассвете

В привычный наш мир и с ученым котом,

шутили, смеялись, как дети.

И лес заповедный остался вдали,

и вот в суматохе я снова

Но сказку пишу о великой любви

к русалке того водяного.

И он замолкает, когда надо мной,

кружит снова черная птица.

— И знает о битве мышей водяной,

и снова бедняге не спится.

Озеро было залито лунным светом, даже черт залюбовался его серебристым блеском, о коте и говорить нечего. Он глаз своих зеленых оторвать от него никак не мог, и все смотрел и смотрел туда, на озерную его гладь.

Водяной Клим примостился немного сбоку, хотя видно его было хорошо. Он мечтал. И только мы никогда не догадаемся с вами, о чем он мог так мечтать. Черт и кот это прекрасно знали — о царевне, которая на время стала лягушкой. И ничего в том удивительного, это Кощей тут такую пакость устроил с девицей, которая отказалась его развеселить немного.

Мог конечно, и заморозить. Но тут деяние его было бы сразу замет но, и до зимы еще ждать пришлось бы, а лягушка и не отличимая от остальных — разбери, какая из них царевной была, и ждать не надо. И однажды водяной случайно увидел, как она сбрасывала кожу свою жуткую, хотя у него самого не многим лучше была, но он все-таки царевной никогда не бывал, и свое истинное обличие принимала. Но откуда было знать водяному, что это и сыграет с ним такую злую шутку- потому что злодей Кощей, в чародействе своем такую отметку сделал, что сбрасывать ее она конечно, может, только если ее какой дух увидит, то все, оставаться ей лягушкой, пока Велес сам не отыщет и не поцелует. Старик уверен был, что второе точно никогда не случится. И радовался тайно, только рано, потому что Водяной, как только узнал от Яги, что он такое наделял, так и стал волноваться страшно, и твердо решился на невиданный поступок, хотел он отыскать ту самую лягушку для начала, а потом Велеса, как только появится, и упросить ее обратно в царевну превратить, даже если он его самого в ярости в какую болотную кочку оборотит, но сначала лягушку в царевну. Сам виноват, сам и расплачиваться должен.

Только ту самую лягушку он никак не мог найти, бегала она видать от него, как от чумы болотной, и в руки никак не давалась. Но Водяной надежды не терял, он даже и думать не хотел о том, что та лягушка уже может быть где-то в царстве Ния или еще каком мире куда души всех тварей отправляются. Он верил, что его лягушка точно жива и невредима. Если с ней что-то случилось, как же он дальше жить будет.

Об этом и рассказывал по дороге кот Баюн черту, потому что хотел он чтобы они вместе, но каждый свою сказку сочинили.

— Привет тебе, царь Морской, — мурлыкнул кот, явно завышая его полномочия.

Но водяной не обиделся, он вообще на котов и на чертей не обижался, потому что с них, как с русалки вода, а ему потом одни переживания, а переживаний и без них у него хватало.

— Князь снова приходил, — говорил он о Славене, конечно, ведь пока он у них князем был, — русалку свою все ждал, но где же ты ее дозовешься.

И он рассказывал снова о строптивой русалке и любви князя.

Кот знал эту историю давно, ничего в ней нового не было, он даже пару раз с князем на берегу сидел, а потом русалку уговаривал, но ничего у него не вышло.

А потом Баюн смекнул, что если он уговорит русалку, то они покой потеряют, князь тут пропадать будет, а во что их лес заповедный тогда превратиться. Вот и охладился сразу пыл его, как и не бывало. Он и забыл почти зачем уже шел. Но потом все-таки вспомнил

— Ты мне лучше скажи, — возник кот, — а что это Велес то у нас тут делает.

— А что ему делать, Живу встречает, да следит, чтобы те из Пекла не пожаловали, а эти с небес не спустились. Раз он посередине оказался, то и тех и других усмирять должен.

Так Водяной по доброте душевной, или из-за коварства какого, хотя на то не было похоже, и доказал коту и черту, что скоро начнутся события очень даже громкие и шумные и никуда от них не деться больше.

Такие вот времена наступили дикие и горькие, а что сделаешь. Но пока на озере была луна такая прекрасная, до богов высоко или глубоко. Скоро осень, а потом и весна, праздник Купалы. Но пока можно было вспомнить о том, что уже было. А началось все, тогда еще. Эта троица теперь и говорила о том зле, которое только умножилось прошлой весной.

О том, как безвинно страдала Яга, мы уже знаем. Но если бы только она, та, которая стремилась к Ладу, она пока и устраивала такое, что вольно или невольно чаша должна была переполниться, и все то зло, которое было в душах, вырвется наружу, и понесется над миром, схлестнувшись где-то между небом и землей, и тогда его точно не удержать.

Иллюзия страсти

Он только ангел, бесстрастный и дивный,

Ты знаешь, таких невозможно любить.

Ты снова с другими гуляешь под ливнями,

Ты можешь смеяться, ты можешь кружить.

А он только ангел, они равнодушны,

Науку о страсти постигли давно,

От музыки дивной и тошно и душно,

Но ты, ты оставишь его все равно.

Какая дивная музыка летела с небес на землю. Все, кто слышал ее, хотел только одного, забыть обо всем и оказать в объятиях любимого человека. Она на всех действовала одинаково. Юный сын Леля учился играть на своей свирели. И у него это великолепно получалось. Но как же прекрасен был он сам, и странно, что такого светившегося лучезарного бога могла волновать только музыка.

Отрок был очень упорным, и не могли боги отвлечь его от этого, с упоением играл он, да так, что вся природа встрепенулась и ожила в один миг.

Улыбнулась Лада, повернувшись к сыну своему прекрасному:

— Думаю, нам пора отпустить его на землю, пусть он потешит людей наших, они должны услышать его музыку. И Яриле я обещала, что он подарит им эту музыку.

Как только прозвучало имя бога страсти и любимого ее внука, так понял Лель, что спорить с матушкой бесполезно, если она ему обещала, то так оно и будет. Ярила никогда и ни в чем не знал отказа. Даже грозный бог войны Волох, когда узнал, что он с женой его ночь провел, только кулаки сжал и зубами скрипнул, и это сошло ему с рук, а что уж про остальных говорить. Только вспомнил он о том, как в момент рождения сына говорила Недоля о страстях человеческих, которые он разбудит, а, разбудив, не сможет с ними совладать. Но сколько не думай, не тяни время, если он был обещан Яриле, то тот весь мир перевернет, а обещанное получит. Да и то сказать, зачем здесь на небесах такая музыка. Если захотят боги, он и сам вспомнит молодость и для них исполнит песню любви. Он не хотел признаваться даже, что завидует сыну, что никогда не был так упорен и не играл так красиво, а тот родился с удивительным даром, способным небеса потрясать, что уж о земле говорить. Он остановил его, и вместе с Даждем велел утром отправляться на землю в его золотой колеснице, промчался по небесам юноша и на землю отпустился.

— Нечего тебе тут больше делать, — порадуй людей своим искусством.

Только взглянул юноша на него и подчинился. Он пока ничего не ведал о страстях людских, погруженный в свою музыку, а потому и не боялся ничего особенно. Надо так надо. Он сделает для людей все, что от него требуется.

№№№№№№

Как только услышали парни и девицы музыку, так и сбежались со всем сторон и окружили его. Они были очарованы, все до одного, и тихие, и бойкие в тот вечер и потом никак не могли наслушаться, и насмотреться на чудесного золотоволосого юношу никак не могли. Восторг, страсть, радость, и любовь, вот что теперь в душах их поселилось. А главное — музыка. И каждой из девиц хотелось, чтобы он был с ней, чтобы игра только для нее, но больше всего этого хотелось Карине. С первой минуты, когда она его увидела, все в душе ее воспламенилось. Ни о чем другом не могла и думать она не хотела. А девица оказалась упрямой и привыкла добиваться всего, что хотела получить.

И когда звезды зажглись на небосклоне, и все разошлись, кто куда, музыка бросала молодых в объятия друг друга, заставляла самые страшные клятвы давать только чтобы добиться своего. Но ничто не останавливало безумцев, это потом они об обещаниях своих пожалеют, а может, и не пожалеют, а пока на все согласны были. И девицы благодарила музыканта за то, что все так легко и просто у них сладилось, он помог многим обрести суженых, не дожидаясь праздников и особенных случаев. И только Карина одна стояла перед ним, и слушала его внимательно.

Наконец очнулся музыкант, посмотрел на нее мимолетно и отпрянул. Ничего она ему не сказала, потому что в тот самый момент и появилась сила, странная, которая закружила ее, и втолкнула прямо в лес заповедный с поляны той, где она музыку слушала да на музыканта насмотреться не могла.

Темно и страшно там было, но она ничего не боялась, а видела только кудри золотистые и глаза синеватые. А каким же страстным и порывистым оказался музыкант, в тот же миг влюбленная девица забыла обо всем, и отдалась ему без страха, даже клятвы с него потребовала. И снова, и снова возвращался он к ней, и обнимал ее снова, и снова они утехам придавались, и та самая удивительная музыка звучала, да так, что сотрясались небеса, и деревья наплывали, но потом перед ними расступались. Она не могла слышать разговора русалки с берегиней.

— Как это ей удалось заполучить парня, ведь ни одной не покорился он до сих пор, из нас никого не выбрал, а тут простая смертная, и он уже в ее объятиях.

— Да не он это вовсе, а Волох — бог войны, разве сама не видишь, только такая тупица понять этого не может, впрочем, если бы и знала, то ей все равно. Хорошо, что Леля ничего не видит, что бы тут было, но и она бы мужа своего грозного в этом обличии не признала, только на что не готовы они пойти, чтобы своего добиться. И Волох скромным бесстрастным музыкантом прикинулся, только больно горяч и пылок, куда тому до него.

Но только на одно мгновение, взглянув пристально в глаза его, увидела Карина что-то странное, вовсе с музыкантом не связанное, какая-то жесткость и воинственность была в них, но больше она не смотрела и не думала о том, что там на самом деле происходило. Она могла летать от счастья и изнеможения — это главное, и музыка, она все еще звучала, но откуда и где, если он был с ней. Если она ему передохнуть не давала.

А музыкант в то самое время поднялся с пенька, на котором весь вечер просидел, и отправился в избушку к Яге, где и остановился он, когда на земле оказался.

Взглянула на него старуха пристально, словно что-то разглядеть хотела, а Кот Баюн замурлыкал.

— Пока ты тут им музыку даришь, другой за тебя развлекается, и рад-радешенек.

— Что это он говорит? — удивился Лель.

— Да так, глупость всякую, — успокоила его старуха, — ты притомился небось, давай — ка отдыхать милок.

Она пригрозила коту, чтобы язык не особенно распускал, но тот и не видел ее угроз, он делал то, что хотел, и Яга ему не была указом в этом.

Кот вышел куда-то и вернулся на рассвете. Вероятно он единственный в этом мире видел двух Лелей сразу. Один из них бы страстным и прекрасным, и второй совершенно бесстрастным, и хотя внешне они были так похожи, что не отличить, но словно неба и земля они отличались даже в глазах кота, правда ученого. И тот показался ему таким красивым, а этот таким холодным, потому что только в мгновения страсти человек, или бог, который его обличие принял, и проявляется во всей красе свой. Кот это успел усвоить давно. Но Лель будет холодной ледышкой всегда, хотя какой музыкант. А в жизни — все сплошной обман. Вот и Карина не глупа вроде, а так обмануться в нем.

№№№№№

На следующий вечер прибежала к нему Карина, и очень удивилась, когда он и взгляда на нее не бросил даже. Зато другой, немного пугающий ее молодец, высокий и яркий, шагнул навстречу. Она удивилась, не понимая, как это он так узнал ее, словно между ними что-то было. Но она все еще около Леля оставалась. Она была уверена, что как бы хорош не был чужак, он не сможет подарить ей того, что было, и чего ей снова хотелось, огненной страсти и нежности одновременно.

Ничего не добившись от нее, ушел Волох оскорбленный, он поверить не мог, что она могла предпочесть ему этого музыканта. Но разве можно приказать влюбленному сердцу? А музыкант, когда увидел, что дева от него чего-то хочет, вспомнил то, на что намекал ему кот ученый. Но так ничего понять и не мог, если он не был с ней и быть не собирался, то почему она такая упрямая и настойчивая, будто он клятву, какую давал ей и не собирался исполнять. Она разозлилась и бросилась бежать, но как только поняла, что ничего не будет, вернулась. Его она нашла на берегу озера, он о чем-то говорил с берегиней, прежде чем войти в воду. Она оглянулась, схватила свирель его и бросила в ярости в догоравший костер. Если любая Берегиня ему дороже, чем она, то пусть и получает.

— Посмотрим, как и кого теперь он завлечь сможет без дудки своей проклятой, — мстительно думала она, и слезы навернулись ей на глаза.

— Она свирель сожгла, — завопил кот, который оказался поблизости, но опоздал немного.

Музыкант бросился к костру, около которого кот и сидел, словно там еще что-то можно было предпринять. Леший вышел и принялся затаптывать костер, ворча на тех, кто ушел и не сделал этого. Так и до большого пожара недалеко. А потом, когда от огня не осталось и следа, он повернулся к парню.

— Да не переживай ты так, Пан тебе другую свирель сделает. Волох вчера тобой обернулся и был с ней, вот она и злится.

То ли оправдать девицу хотел Леший, то ли просто жаль ему юношу стало, ведь он ничего не понимал, а кот ему говорить ничего не собирался — хитрюга такой. Но ни о девице, ни о боге войны не думал он, только о музыке, которая исчезла. Он знал, что ему не понравится ни одна другая свирель, потому что эта была волшебной. Он и сам был прекрасным музыкантом, но ведь любому понятно, что многое и от инструмента зависит. Но как ради какой — то ночи, какой — то страсти можно было с ним так поступить, да что она себе позволяет. Он очень удивился, когда понял, что Лада даже и наказывать ее не собирается. Яга его сразу предупредила:

— И не проси ее о том, она всегда на их стороне будет, а не на твоей.

Единственный раз не послушался он мудрую Ягу и пошел в храм ее. Только усмехнулась богиня, и голос ее он с небес летевший услышал:

— Хорошо, так и быть не коснется страсть ни тебя, ни одного из музыкантов, вы станете бесстрастными хранителями музыки, как и Даждьбог, хранитель света, пусть Ярила за вас отлюбит и отстрадает. И так странно она на него взглянула, словно он и не живой уже был.

А был ли он когда-то живым вообще. И растворился в воздухе Лель, потому что не хотел он больше на земле оставаться. И там, в небесах получил он новую свирель, лучше прежней.

— Он отказался от любви, — говорил Леле Волох, — я не могу поверить этому.

— Зато ты никогда не отказывался, — усмехнулась она, но больше ничего ему говорить не стала.

Он наверняка ей снова Ярилу припомнит, но лучше о нем не вспоминать, потому что даже от воспоминаний голова кругом идет, и она готова все бросить и бежать за ним. Только не бежит, потому что с Волохом спокойнее и надежнее, а быть одной из его возлюбленных гордая Леля не согласится, это была только слабость и порыв, и с ним надо бороться. Она смотрела на сына своего, он снова погрузился в музыку, и никого, и ничего не замечал вокруг. А люди с земли на него взирали, прислушивались, и понимали, что только на небесах в Ирии самом может звучать такая чудная музыка.

Карина тоже так и не стала ничьей женой, единственная ночь в объятиях бога, того стоила, она только не понимала, почему потом он даже не заметил ее. Много в мире остается тайн, которые человеку разгадать так и не дано, но есть музыка, удивительная, восхитительная музыка, и есть страсть, или хотя бы иллюзия страсти, а это тоже не мало.

Дивана и Ярило

И наступило утро.

Красный всадник только что пронесся над землей. Рассвет казался кроваво- алым в тот миг.

— Должна пролиться чья-то кровь, — усмехнулся Страстный, глядя на Бесстрастного.

Молодые солнечные боги, на миг столкнулись в пространстве между небом и землей. Потом один поднялся еще выше в бескрайность небес, а второй отпустился на землю.

Даждьбог усмехнулся, глядя вслед богу Страсти Яриле. У него только одно на уме. Подхватить какую-то девицу и проделывать с ней черт знает что, в то время как остальные трудятся, не покладая рук. Сколько света и тепла надо, чтобы побороть мрак и осветить эту землю, трудно даже представить себе. Он не жаловался, просто никакого времени и сил не оставалось на что-то другое, он же только развлекается, и верит в то, что солнце будет так же светить и греть, а когда не будет, тогда он спокойно отправится в Ирий, оставив земных дев, и будет с богинями развлекаться. И сама Лада снисходительно на него взирает, и не позволяет никому и слова против красавца этого коварного не сказать.

Хотя на него никто и не жалуется особенно, разве что богиня охоты и девственниц Дивана, но ей сами боги велели. Потому что девственницы больше всего его и волнуют. Ведь и Ярила тоже в своем роде охотник за красивыми телами, страстью, экстазами, и что бы он не творил ему все сходит с рук, а ведь когда его отец соблазнил жену Перуна, он был рассечен Громовержцев надвое и сброшен на землю. А потом и вовсе в медведя превращен. Тогда Лада и слова не молвила, только смотрела печально, а тут ее словно подменили, внуку своему она прощает все. Чтобы ни говорили, кто бы ни жаловался, она только снисходительно улыбаетсяОн усмехнулся и вспомнил, как Девственница прибежала в слезах.

— Он соблазнил лучшую мою жрицу, и ту не слова не скажешь, — бросилась она к Ладе.

— Скажу, — согласилась та.

Но по снисходительной улыбке ее можно было понять, что скажет она то, что не понравится непорочной охотнице.

— Больше твоих жриц он не тронет, они Старыми девами останутся, но в свиту свою ты больше никого не получишь. Иначе жизнь на земле прекратится из-за твоей глупости и прихоти.

Что в тот миг произошло. Как вспыхнула и отшатнулась от нее Дивана, ее словно обвиняли в чем-то. Но как могло быть по-другому, когда богиня любви и гармонии говорила с ней, она никогда не понимала странную девственницу. И когда та самая девица, так и не дождавшись Ярилу снова, побежала в слезах и бросилась с обрыва, Дивана поняла, что не все так, как она привыкла представлять себе. Она уже вкусила сладость страсти и не могла без нее жить. Но это только подтвердило догадку о том, что сама она не должна к нему приближаться, чтобы не случилось еще более страшной беды.

Если бы он был смертен, она бы убила его своей меткой стрелой, но этого не получится, он только будет хохотать над ней и чего доброго, еще подумает, что и она влюбилась в него и не может справиться со своими страстями. Она влюбилась и не может справиться со страстями, а разве это не так.

Дивана побледнела, как она понимала ту девицу, которая покончила со всем разом, у нее так не получится, а потому лучше об этом совсем и не думать, а то непонятно в какой еще омут можно будет ненароком зайти.

Странная дрожь пробежала по всему телу. Даждьбог смотрел на нее со своей высоты, когда она в высоком горном озере купалась, сбросив свои прозрачные одежды, которые мало что прикрывали, но теперь она была обнажена совсем и особенно восхитительна. Но она не боялась его, потому что вообще не было резона бояться, его не могла очаровать ни одна богиня, хотя он был где-то и с кем-то скорее, чтобы что-то Яриле доказать, и показать, что он тоже может очаровывать и пленять..Но прекрасная богиня не могла видеть другого, тот, о ком она так много думала в последнее время, затаился за скалой, и тоже за ней смотрел внимательно. Она вышла на берег, и уверенная, что там остается одна, обнаженная в капельках воды прошла по нему, и повернулась к теплу и свету.

— А она не так бесстрастна, как хочет показаться, — подумал Ярила, и такое желание разгорелось в теле его молодецком, что думать ни о чем он уже не мог и не собирался. Она не успела бы убежать, если бы и захотела. Она была в его объятиях, его тонкие пальцы скользили по мокрому телу.

Последнее, что она видела, золотого коня Даждьбога, он спешил ей навстречу, потому что с небес видел все, и он спасает, он защитит ее. Она сохранит свою девственность. И он успел. Ярила был ослеплен этим сиянием, он закрыл глаза и медленно опустился на песок, страсть переросла мгновенно в ярость. Нет ничего страшнее и сокрушительнее, чем неудовлетворенная страсть. А тот только усмехнулся.

— Тебе что, мало девиц и богинь, зачем трогать ту, которая не хочет этого.

— А кто тебе сказал, что она не хочет, откуда тебе это знать, — не удержался Ярила, — тебя никто и никогда не хочет, хотя ты светишь всем, и греешь всех, но ничего не чувствуешь и не знаешь, и не смей вмешиваться в мои дела.

Богиня в момент их спора была уже далеко, она никого не хотела видеть и слышать, и только ворон летел за ней и о чем-то пронзительно кричал — только его тут не хватало, он всегда видит и слышит то, что не должен и гордится этим. А потом об этом узнают от противной птицы все боги и люди

Как будет смеяться и Лелея, дерзнувшая при боге войны еще и любовника себе завести (Ее возлюбленным был Ярила, и Дивана даже не поняла, что она ее странно ревнует) и сама Лада. Разве не она пообещала, что ее жрицы девственницами останутся, но сказала это так, будто страшнее наказание для них быть не может.

— Страшнее наказание для них быть не может, — услышала она голос черта где-то рядом, тот посмел в ее мысли вмешаться, а Леший пытался его оборвать.

Как она могла забыть о том, что мир только кажется пустым, а духи все равно остаются рядом, и они все видят и слышат. Теперь только и будут говорить о том, что она сбежала от Ярилы, и богини будут потешаться над ней, и тайно завидовать. От такой догадки ее бросало, то в жар, то в холод. Хорошо, что Даждь во время успел, и спас ее и охладил пыл этого насильника.

— А ты хотела этого спасения? — поинтересовался черт из кустов, и, видя ее ярость, исказившую прекрасное лицо, тут же скрылся. А может, это Леший его за хвост утащил прочь, потому что тут же раздался странный визг. Старик был сердоболен и тактичен, но почему ей кажется, что и он жалеет ее и сочувствует. Ей не нужна никакая жалость, она во всем права, это их надо пожалеть.

Больше всего это сочувствие и убивало спасенную от падения богиню.

Дивана отпустилась на траву и, закрыв прекрасное лицо руками, разрыдалась. Больше и черт уже ничего не спрашивал и не вопил, он убрался посмотреть на более интересные вещи, чем сбежавшая от страсти девственница.

— А ты хотела спасения? — повторяла она его слова, и не находила ответа.

Свет и тепло высушили ее слезы. Она посмотрела на бабочку, которая уселась на ладонь. Ее уже разыскивали жрицы, те, кто не знали, что такое страсть, и как обещала Лада (а она всегда выполняла свои обещания) не узнают этого никогда. Стайка таких же легких и прекрасных созданий, как эта бабочка, они останутся чистыми и непорочными, но почему же так скверно, так тяжело было у нее на душе? Она словно чувствовала себя в чем-то перед ними виноватой

И дева стала блудницей

Она сидела на поваленном дереве в чаще лесной, и смотрела на неподвижную воду лесного озера. Прекрасная с мудрой подошли и остановились около нее. Больше никто не рискнул бы остановиться и взглянуть на русалку, все старались уйти скорее, и не смотреть в зеленоватые, полные печали глаза. Где-то пронзительно закричала, а потом зарыдала Болотница, она ждала и звала кого-то из людей.

— Что с ней? — спросила Яга у богини любви Лады, понимая, что только одна знает ответ на этот вопрос, — вроде бы она убежала от всех мужей смертных.

— Вот именно от смертных.

Лада говорила мало и тихо, словно боялась нарушить покой этой девицы.

Яга встрепенулась, а еще недавно казалось, что ничего в этом мире уже не могло интересовать и волновать ее.

— Но тут был он.

Она вспомнила о том, что вчера к ней Кощей наведывался, и хихикнула. Тут же остановилась, потому что понимала, что богиня строга и шутить не намерена.

— О чем ты, старуха? — уже спрашивала та.

— О Кощее, конечно, кто еще мог прийти ко мне. Он часто захаживает, но не он же соблазнил нашу недотрогу, украсть девицу он мог конечно, но соблазнить, — это не в его власти.

Лада почувствовала, что та догадывается, но боится узнать правду, которая может испугать даже Ягу. Она не очень поняла речей мудрых, и ирония ускользнула от сознания ее. Да и думала богиня гармонии о странной девушке, которой с детства снились только Солнечные боги, и когда кто-то из парней пытался к ней приблизиться, словно на зверя лютого, она на него взирала. Так, что и самые смелые, и самые отчаянные в сторону отходили и исчезали. Не хотелось им посмешищем оказаться, и чувствовать себя отвергнутыми никому не хотелось. Да и что особенного в этой девице, кроме того, что она недотрога, ничем она от других и не отличается. Вот если бы кто-то полюбил ее по -настоящему, но таких в тот момент не оказалось.

А когда нашелся самый отчаянный, такие всегда бывают, и решил в Купальскую ночь, когда девицы не могли отказать им в близости, если у костра появились, добиться Рады, она бросилась бежать, и исчезла в заповедном лесу, куда он за ней не решился ступить. Уже и листья желтые от деревьев отваливаться стали, а она все не возвращалась.

Сначала ждали и спрашивали о ней в поселке, а потом и позабыли вовсе, некому было особенно волноваться и беспокоиться, ничего кроме усмешек в душах людских и не возникло тогда, когда о ней говорить начинали.

Так и осталась она без роду своего, ни они особенно не волновались о ней, ни она о них. И только богиня Лада не могла обойти и отмахнуться от любой из девиц.

Яга расположилась в укромном уголке озера, и взглянула на неподвижную воду. Она хотела узнать, что с приблудной произошло накануне. Лада стояла рядом. Она все знала, но не могла тоже от воды взгляда отвести. Одно дело слышать рассказ Берегини, а второе- видеть все самой. Сначала было просто темно на зеленой той воде, но потом выплыла луна, и можно было различить во тьме и дерево то самое, мимо которого проходили они и девицу в белой одежде. А потом зашевелились ветки, и что-то стало происходить. В такой час в заповедном лесу мог быть только кто-то из богов.

— Уж не Перун ли озорничать начал? — тихо просила Яга.

— Не зови его, пока он молнией тебя не пронзил, — говорила Лада.

— Стрибог, кто еще может такой ураган тут навести, — она поежилась, казалось, что ей стало холодно.

— Когда и где он останавливался, и я -то удержать его не могут, а тут девчонка какая-то.

И тут они увидели красавца с темными и бездомными глазами. В звериной шкуре он и на самом деле был похож на медведя, как многие о нем и говорили.

— Он, — упавшим голосом прошептала Яга, в один миг припомнив сколько в свое время она из-за него натерпелась, — я ведь чуяла, что он где-то рядом, что он пришел ко мне снова.

— Пришел да не дошел, — оборвала ее Лада.

А Велес между тем уже обнимал и целовал строптивую девицу. И она, лучше бывшей возлюбленной не смотреть на такое, она так обняла его, так в нем растворилась, что, кажется, стала одним с ним целым. Яга отвернулась от озерной глади.

— Почему ты позволила это? — пытала богиню Яга.

— А как я могу не позволить ему любить, он молод, как всегда, сил девать некуда, наслушался рассказов парней о непокорной и недоступной, и что ему оставалось делать, как посмеяться над ними и легко добиться того, что не дано никому другому.

— Он надо мной посмеялся, — говорила она.

— Опомнись и взгляни на себя. Ты была красавицей когда-то, да времена те давным давно миновали, но старость неумолима. Утешься тем, что он ищет тебя и находит, в каждой новой девице, тебя одну.

А между тем белокурые волосы девицы уже были разбросаны по траве, и грудь обнажена, и она звала его к себе, и требовала, чтобы он скорее приблизился,

Яга в ярости топнула по озерной глади, и все исчезло. Зашаталась девица на той стороне, и тот, кто приближался к ней, да так, что дух захватывало. Нет, она не хотела этого видеть, и вспоминать о том, как было, не хотела.

Желтый лист закружился над ее головой и упал на озерную гладь уже навсегда скрывшую от ее взора то, что происходило этой ночью

Богиня растворилась в воздухе, словно ее не было. Яга же направилась к поваленной березке около озера. Она хотела еще раз взглянуть на девицу.

— И дева стала блудницей, — прошептала она, — и усмехнулась.

Та вздрогнула и взглянула на старуху.

— Мне все ведомо, это было, но больше никогда не будет, а ты просидишь здесь до того дня, пока не станешь такой же безобразной, как я, и не свалишься в это озеро замертво. Ни его не будет, никого другого — никогда.

Ничего ей девица не ответила. Только слезы катились по ее щекам. Старуха отправилась к своей избушке. Боль и обида не прошла, но стало немного легче. А тот, из-за которого поднялась вся эта буря, был где-то и с кем-то, потому что он был тогда богом всего живого, и постоянно должен был оживлять этот мир и дарить ему самых сильных и прекрасных сыновей.

Он не унывал, и ему это очень нравилось.

Тайные страсти

Много разных историй было рассказано о прекрасных и коварных русалках. Они то появлялись в лесу, чаще в воде таинственного озера мелькали, то исчезали снова. Редко видели их смертные, но все кто видел хоть однажды или хотя бы слышали их песни, уже не могли жить спокойно. И если ведьма не лишала их памяти, не готовила напитка забвения, то потеряны они были и для мира и близких своих.

И вроде бы обычная жизнь текла, но стоило только луне выглянуть, залить светом своим туманным и таинственным просторы, и поднимались они, ничего не видели и не слышали и отправлялись в тот самый лес, к озеру. Шли эти несчастные или счастливые, это как посмотреть, по воде, как по суше, да так на самом дне и оказывались, потому что только казалось им, что могут они передвигаться по воде, а на самом деле — уходили и не возвращались.

А те, кто оставались в мире, и о русалках только слышать могли, потом рассказывали о той самой ночи страсти во всех подробностях, на какие только фантазий у них хватало. И всем понятно было, что ничего этого они не пережили, а если бы пережили, то тут бы не сидели. Но все-таки слушали, уж больно интересно было узнать и представить какой она может быть — ночь с русалкой.

Конечно, многие с радостью думали о том, что пусть не такие страстные, но проведут они ночи в объятиях своих жен или наложниц, но всегда находились смельчаки, которым хотелось чего-то неведомого. А тут русалки неизменно им и подворачивались. Они всегда сторожили смельчаков, и знали, что и в их лесу будет праздник, потому что страсть, как и огонь вспыхивает внезапно, и погасить ее очень трудно бывает, пока не испытает он всего, что в снах его и мечтаниях обещано было.

Они любили врываться в сны молодых парней, и там манили, ласкали их так, что те невольно стонали и переживали то, что еще им в реальности и неведомо было, но такие сны не забывались. А уж если и русалке парень нравился, то бросала она ему ленточку, и, найдя ее, и храня на груди, он понимал, что это не просто сон был. И тогда он шел, ничего не зная и не ведая, туда, где и оставалась и ждала она того, с кем можно было развлечься от души. Но кому и развлеченье, а кому беда настоящая, только кто же думает, и кто осторожничает, когда такое творится.

Молодой воевода Мал был отважным воином. И нечего было бы ему вспомнить кроме схваток, если бы однажды не случилось с ним странное.

Была русалья неделя как раз, видно первая в жизни его взрослой, когда он выбрал Зарину, и она, что самое удивительное согласилась с ним отправиться в чащу лесную, чтобы наконец произошло то, о чем так долго мечтал он. Но девица оказалась не в меру шустрой, и как только поняла она, что он неумел и ничегошеньки о том самом не знает, нет, чтобы посочувствовать и подсказать, она расхохоталась громко. Так громко, что это должны были слышать на той стороне все парни и девицы, или показалось Малу, что они слышали, и он чуть не умер от ярости смешенной со стыдом. Любому трудно признаться в том, что он не очень учен, а уж тому, кто отважен в сражении — особенно. А она уже оттолкнула его и бросила вслед:

— Ты научись сначала, а потом и будешь девиц уводить.

И тогда он бросился в воду озера, чтобы переплыть его, остудиться немного и на другой стороне оказаться, и забыть насмешницу поскорее.

Но плыл все медленнее и медленнее, потому что там, в воде кто-то ласкал и обнимал его. Он еще не верил, что это правда, казалось, что просто мерещится, но нет, когда это случилось от умелых рук невидимых, и он испытал невероятное блаженство и понял, что это случилось, да так, как с Зариной просто быть не могло, то он уже пронзительно закричал от восторга и захохотал. И это повторялось снова и снова. Даже и не думал из озера Мал выходить. Он не знал, сколько там было русалок, боялся посмотреть и спугнуть их, только просил их еще и еще ласкать его. И они соглашались. Многие ли могли что-то подобное пережить? Она стояла на берегу и удивленно на него смотрела, не понимая, что с ним, или хорошо понимая. Ей рассказывали, что русалки порой забавляются с теми, кто в их владениях оказывается. И до конца дней бы она сомневалась, было или не было с ним что-то, если бы среди деревьев другую русалку не разглядела. И та, пристально на нее глядя, не шепнула ей так, что не сразу среди веток и расслышишь, что говорилось, но она расслышала и поняла.

— Теперь уж ни ты, ни какая другая искусница ничего не сможете для него сделать, если он в руках Анфисы, а потом остальных побывал, вы просто жалкие тени.

Разозлилась девица, развернулась и побежала прочь. Ей только казалось, что она посмеялась над незадачливым парнем, а он видно получил то, что она ему дать никогда не сможет.

Так оно вышло, сколько не было с ним девиц, но он сам только криво усмехался, и понимал, что не доставят они ему удовольствия. И ждал он с нетерпением той самой недели, когда можно идти на лесное озеро к своей русалке.

Правда, немного страшно было снова в их объятьях оказаться, потому и отправился он сначала к колдуну Финну. Взглянул на него старик внимательно, и выслушал его молча. Все рассказал он, что произошло тогда, и ждал ответа от него.

— Это-то понятно, — наконец заговорил он, — только сгубят тебя русальи страсти. Пожалела ли она тебя, или отомстить решила за другого, обидевшего ее когда-то, но тебе от того не легче. Женись сначала, пусть детки на свет появятся, ведь каждому нужно продолжение рода, а потом в омут к своим русалкам бросайся.

Немного испугали и встревожили Мала слова старика, но он решил, что последует его совету. Ему все равно было на ком жениться, и когда девицы шарахались от него, помня обо всех странностях этого парня, еще с прошлого года с ним творившихся, он не особенно и переживал.

А одна другой рассказывала, что он то бросал какую-то и уходил, и говорил, что у него дела какие-то неотложные, то наоборот держал да разговорами ублажал, словно больше и дел никаких не было.

— Пустое это дело с ним время проводить, русалка не только ублажила его тогда, но и совсем рассудка — то лишила, — говорила всем остальным Зарина, когда она такие разговоры слышала.

— И где уж вам с ними тягаться.

А девицы и не хотели тягаться, потому что свет на нем не сошелся клином, и только наивная и добрая Неждана пожалела его, и когда, отчаявшись, он к ней метнулся, она и дала свое согласие стать его женой, не задумываясь, потому что если бы задумалась, то точно отказалась бы от всего на свете. Но так Мал женился, и все с интересом смотрели на то, как он устраивал свою жизнь. И когда она сказала о том, что тяжела и у них будет малыш, он криво усмехнулся и решил, что теперь можно и к русалкам отправляться, а между тем их неделя приближалась. И в первую же ночь, как только выглянула луна, и бросился он туда, словно гнались за ним стаи волков.

Стаи не было, но один белый волк встретил его на опушке, это сам бог Хорс спустился на землю, чтобы утихомирить особенно разбушевавшихся серых волков. И он очень удивился, когда в такой час здесь человека узрел. И бежал тот не от леса, а к лесу. Он уже успел полюбоваться на русалок. Они к тому времени воду покинули, и на суше оказались в свои нарядах удивительных. Таких не могло быть у земных дев, они сверкали и переливались в мутном свете луны так, что осветился лес, будто еще одно солнце взошло. И не только все там было хорошо видно, как днем, и еще ярче, чем днем, потому что в заповедном лесу и днем было темновато. Но свет этот притягивал и никак не отпускал любого, какими бы сильным он не слыл, а тот, кто сюда стремился всей душой, и говорить нечего, чтобы хватило у него сил преодолеть притяжение это и уйти прочь. И кружился Мал в этом великолепии, и заглядывал в лица русалок, ему хотелось только одного — отыскать ту, которая тогда пожалела ему и доставила такое блаженство. Но как найдешь ее, если даже и взглянуть не довелось одним глазком А он уже был в объятьях одной, и тонкие пальцы ее скользили по всему телу, отчего он дрожал и трепетал, а она едва возбудив его, уже передавала другой, и та звонко смеялась. И каждая пыталась закружить его. Но самое удивительное, что он и не заметил, как оказался без всякой одежды. Правда, когда он сбежал из дома своего, на нем не много чего было одето, но теперь и вовсе ничего не оставалось, и что самое удивительное это ему и нравилось. Откуда-то сбоку взглянул на то, что происходило колдун.

— Пропал парень, — тяжело вздохнул он.

— Это стоит того, — ответила ему богиня Лада.

Как обычно, она пришла полюбоваться русалками, но когда увидела то, что происходило тут, то невольно залюбовалась.

Он уже обнимал и не отпускал третью, и все вместе они сошлись вокруг него так, что уже ничего нельзя было разглядеть, и только крики, звонкий смех, восторги окружали этот мир и этот удивительный свет.

Очнулся Мал в полном одиночестве на той самой лесной поляне, где никого больше не было. Ему показалось сначала, что все приснилось, но ленточка одной, гребень другой, еще какие-то вещи — напоминания о том, что все это было. Старик подошел и уселся на пень.

— Удивительно, что они отпустили тебя, — услышал парень его голос, — иди к жене своей и проси у нее прощения, ничего не бери с собой из этого, — он кивнул на те вещи, которые валялись рядом, иначе сгинешь окончательно, хотя и теперь ты не жилец на этом свете, но может, какой-то срок еще протянешь.

Мал смотрел на старика, и ничего не понимал, из того, что он говорил, и только гребень, он схватил его случайно, вместе с рубахой своей, натянул ее кое — как на тело, которое ныло и болело, и было покрыто синяками и отметинами разными. И побежал туда, домой. Он заметил, что сжимает гребень в руках, и только теперь вспомнил его слова.

Посмотрел на него, забросил в траву подальше, и побежал снова, а потом вернулся, и бросился искать, словно полоумный, он разгребал траву, выл от огорчения, и только когда нашел его, спрятал, как драгоценность великую и немного успокоился.

— Он вернется, — усмехнулась Анфиса, глядя на Старика, — они стояли на поляне и смотрели на парня, — и тогда даже твоя Лада не поможет, он наш, и навсегда нашим останется. Что могут дать ему и жены и возлюбленные, а одной такой ночи хватит на весь год.

Старик молчал, он понимал, что она права, да и как поспоришь с русалкой, если даже с любой бабой спорить бесполезно. Колдун был мудр, он никогда не лез на рожон, особенно из-за того, кто сам себя давно погубил.

— Он вернется, ему некуда больше деваться.

Такое случалось, и не только в стародавние времена, но и в любые времена такое бывало, потому что ничто никуда не девается, не исчезли и русалки, и любой может встретиться с ним ненароком, и тогда только останется в омут за ними нырнуть.

Тайны острова Буяна

А случилось все это в незапамятные времена, когда свет белый залил этот мир, и неожиданно к радости всех отступила тьма. Не сразу это случилось, в страшных муках и борьбе все происходило, но все-таки отступила, потому что кончилось ее бесконечное господство над миром, не хотели больше боги оставаться в кромешной тьме, к свету они рвались.

И огонь, сначала только в кузнице Сварога и горевший, позднее перенесся и на другие леса и поля в бескрайних просторах, охваченных тьмой, звезды Лада на небесах зажгла, и стало видно, как прекрасна и бескрайня земля. Как много всего на ней есть. И почти все тогда океан занимал бурлящее и яростное скопление воды — владел им Царь Морской — один из главных властелинов в мире этом, водой заполненным, но порой, чтобы самому отдохнуть или кого из богов поселить, позволял он им среди воды острова творить. А уж когда Морене стало тошно в Ирии и захотелось уединиться, она быстро смогла уговорить его подарить ей такой остров. И после ссор или пиров шумных, стала она все чаще исчезать, словно ее и не было. Даже Лада тогда не знала, куда это ее уносит Стрибог — и его она заставила служить себе.

Спрашивали у него о тайне этой, но молчал он, ничего об острове не говорил, потому что и Царю Морскому и Морене слово дал, тайну их хранить. И знал он, что если эти двое против него объединяться, то туго ему придется. А Лада, что? Подуется немного, и простит. Разве не он в движение весь мир приводит? Вот и пусть знает, что в мире и от нее есть тайны.

Но недолго тайной был остров этот для обитателей подземного мира. Как только прекрасная Царевна — Лебедь узнала о нем, она тут же к Морене и пожаловала.

— Позволь мне здесь остаться, сил нет больше в темноте и в жаре оставаться, а тут и вода, и звезды рядом.

Знала Морена, что Нию — властелину мира подземного это не особенно понравится, знала, да не особенно расстроилась, решила она позлить его немного, и опять же пусть на острове остается Царевна, потому что она сама там не может быть постоянно, а уж когда узнают они, кто там властвует, то особенно не порадуются. И никто не станет туда нос свой совать. Немного покапризничала она для вида, а потом и согласилась. Так на таинственном острове Царевна Лебедь и поселилась.

Сначала остров казался пустынным, но со временем там все больше было света. И именно там и вырос то самое мировое дерево, по которому могла свободно в Ирий уже без помощи Стрибога подниматься Морена, и спускалась на свой остров тихонько, когда ее никто не видел. Усмехнулась богиня Судьбы Мокашь, когда со Стрибогом столкнулась.

— Ты можешь обманывать Ладу, но не меня, или думаешь, не ведомо мне, что остров в океане возник. Отправь туда трех прях моих. Скоро будет у них немало работы. Пусть там они пряжу свою подальше от остальных богов прядут, чтобы не смущать тех.

И хотел бы ее ослушаться Стрибог, да не мог, и никто бы не смог. Как только увидела их Морена, ничего она не сказала. Хотя и не особенно обрадовалась тому, что без ее позволения все происходило, да деваться некуда.

Так и расположились они на таинственном острове, и хотя и здесь богиня Смерти больше не была одна, но пока места всем хватало. И Царь Морской радовался тому, что смог он определить судьбоносных девиц так хорошо. Все вроде получалось пока самым лучшим образом. А Морене он пообещал.

— Если тесно будет, я тебе другой остров подарю.

Ничего на это не ответила Морена, ей вовсе этого не хотелось, потому что и девицы обидятся — как она смела покинуть их, и сама она к ним поближе быть желала, потому что всегда они были неразрывно связанны. На это и рассчитывал владыка морей, когда разговаривал с богиней Смерти, хотя островов у него было достаточно, она могла выбрать любой. Но не выбрала. Так постепенно остров в океане и стал таинственным и дальним даже для богов, не говоря уж о людях. Но должна быть какая-то тайна в этом мире, как без нее обойтись.

№№№№№№№№

Морена всегда появлялась на острове неожиданно, только когда ей этого хотелось. Вот и на этот раз она услышала, как пряхи говорили о судьбе Велеса.

— Про кого еще им говорить, — усмехнулась Морена, оглянувшись на своего спутника вечного, с ней рядом, как и всегда был Стрибог, он решил забросить ее сюда, и мчатся дальше, но тоже невольно остановился. Судьба Велеса — бога всего живого волновало всех. Даже самого Стрибога. Он, конечно, отвечал за движение, но все живое было во владениях Велеса. И что будет двигать, если жизнь неожиданно кончится?

— У него есть небесная и земная судьба, — говорила между тем старшая из прях, и первая уже близится стремительно к концу, он спас Перуна, и даже жену у него увести смог, но не удастся ему никого обмануть, а потому пусть готовится, скоро на земле окажется.

— А что ему земля или неба, Велес не из тех, кто о чем-то жалеет, или печалится особенно, он везде себе дело найдет, здесь -то он первым и главным будет, а лучше быть первым на земле, чем одним из многих на небесах, — отвечала ей средняя сестрица.

— Это так, — говорила младшая, — если бы в шкуру медвежью его Перун не обрядил, то точно лучше было, но не может он ему красоты и страсти простить, вот и бесится, и остановиться никак не может.

Помолчали они немного. А потом узнала Морена — Стрибог уже успел умчаться к тому времени, он и без того задержался на одном месте больно долго, а она узнала, что у Велеса не только вся земля во владениях окажется, но и свой остров будет, куда только избранные допускаться станут.

— Это и богов касается, — говорила старшая Судьбоносная пряха, — они давно уже заметили вторжение Морены, но продолжали разговаривать, подчеркивая, что нечего им страшиться особенно.

— Но недалеко этот остров будет от нашего, и сможет он тут шкуру медвежью сбрасывать, и снова будет добрым молодцем и красавцем.

Усевшись с другой стороны дуба, стала размышлять Морена о превратностях судьбы богов.

Вот ведь как может быть — старший из сыновей, красавец, герой, любовник непревзойденный, а стоило только Перуну власти захватить побольше, и уже на земле он и должен свой остров искать и там на нем жизнь свою как -то налаживать. Конечно, он не пропадет нигде, это точно, но разве не обидно ему в шкуре медведя париться, только потому, что ты краше и сильнее соперника своего лютого уродился.

В тот момент заметила она, что и Лебедь на волнах качается, а как только ступила она на землю, так и превратилась в ослепительную красавицу. Любая могла бы ей позавидовать. Только одинока и печальна она была, некому красотой этой писаной любоваться, не с кем даже слова молвить ей, Пряхи хотя бы друг с другом беседовать могут, а тут совсем уныло все оказывается.

— А что случиться с Велесом должно, — спросила она у Морены.

Молчала та, но не поверила ей Лебедь. Уж если ей ничего не ведомо, то кому же и что известно? Но если не хочет говорить богиня — ничего от нее не добиться — это она прекрасно знала.

Долго сидели молча, и любовались на алый закат, который Заряна вышивала. Света было много уже в мире, но все-таки еще не достаточно, для того, чтобы весь мир встрепенулся и ожил. А потом неожиданно говорила Морена:

— Когда он будет на Таинственном острове, то его не найдут ни среди живых, ни среди мертвых — это самая большая его загадка.

Обе они понимали, что скучать им долго не придется, и тогда еще будут они как о самой большой радости вспоминать о таких вечерах бесшумных и умиротворенных. Но всему свой срок в этом мире приходит.

№№№№№№

Как услышала Лада разговор прях о том, что произойти должно, так и не могла она больше покоя себе найти. И сама Мокашь заметила, что с богиней любви и согласия происходит что-то. Она бы вероятно и не пошла к ней, но та призвала ее.

— Не хочешь ли сказать мне, что такое творится у тебя в душе. Потому что если тебе так не спокойно, то, что с остальными будет?

И по тому, как та отвела глаза, она поняла, что и на самом деле происходит что-то очень страшное и страшное.

— Должна я знать, что такое с Велесом случится.

— Да многолик он и вездесущ, на небесах красавец- птица, на земле медведь — повелитель этого мира, а на острове — мудрец и последний герой.

Мудреными показались Ладе такие речи, только ни о чем больше не стала она спрашивать Мокашь, потому что с самого начала знала, что если не хочет богиня что- то говорить, то и не заставить ее это делать.

Только одно понятно было ей — и земля будет для него, и остров, куда придется ему пробраться, вот это и тревожило ее.

Переглянулись Пряхи, когда Мокашь стала ругать их за то, что больно много они болтают.

— А что еще нам делать остается? — поинтересовались они, — только говори, не говори, а кому что на роду написано, от судьбы все равно не уйдешь.

И это было правдой. И хорошо, что Лада обо всем узнала, пусть привыкнет к мысли, что не всегда в небесах Велес парить будет. Да и то сказать, что там ему особенно делать, пусть на земле первым побудет.

Словно в ответ на эти мысли ее гром в небесах ударил. И Мокашь вспомнила о младшем из братьев, о Перуне- самом беспокойном и воинственном из всех. Разве не с ним все или почти все связанно? И судьба Велеса тоже. Но кто сказал, что все делается к худшему, скорее, наоборот, к лучшему, а потому не о чем особенно и волноваться.

№№№№№

Ожидание еще длилось, потому что от предсказания до его осществления проходит какой-то срок. А на острове уже появился совсем другой Бог. И птицы всколыхнулись в один миг, и рыбы от берега отпрянули. Они привыкли к тишине и покою, а тут все так шумно оказалось.

И многие знали, кто он такой, только имени его не называли пока.

— Волох, — выдохнула одна из русалок, которая с Лебедью недалеко от берега плавала.

— Волох? — кокетливо переспросила та, словно она и на самом деле не знала, не ведала, кто это такой.

— Он в вашу царицу Параскею влюблен, — тихо, чтобы незваный гость не услышал, — сообщила она.

Лебедь помнила эту черную вздорную даму, но даже и думать о ней не хотела, такой еще поискать надо. Только из-за нее и отправилась она на остров, и с самой Мореной остаться готова была, только бы не видеть и не слышать ее.

— Парня пожалеть надо, — тяжело вздохнула Лебедь, и хотя русалка знала, что та особенно никого и не жалела никогда, но кто ее знает, всякое случается в бессмертии их. Она то сама от владычицы тьмы старалась все время подальше уплывать, чтобы не видеть и не слышать ее.

Он был хорош, хотя и грозен, этот Волох, и понятно, почему тесно ему стало с Перуном на небесах.

— Но он сбежал и из мира тьмы, — напомнила русалке Лебедь, вот и оказался на этом острове между небом и землей.

А русалка помолчав немного, — продолжала:

— Только оказался он не на земле, не в заповедном лесу, а на острове Буяне- это зная шутка судьбы, с острова от змеи не сбежать. И он напрасно надеяться на спасение.

Вздрогнула лебедь от таких слов. Она как-то особенно не задумывалась о том, а русалка проницательна оказалась. И не то, чтобы ей помочь захотелось богу войны — ничего она не собиралась просто так делать, но решила, что и он ей рано или поздно пригодиться в ее темных и странных делах такой помощник и нужен.

Ничего она больше не сказала русалке, а направилась к берегу. И ступила на песок уже девой ослепительно прекрасной. И надо сказать, что успела она как раз вовремя, потому что Змея уже надвигалась, настигала Бога, а он, обрадованный тем, что сбежал от нее, даже и не заметил этого. Но и девица не знала, что делать, как ему помочь. Голыми руками ее не схватишь, а оружия никакого не было у нее, даже палки нигде поблизости не валялось.

Пряхи остановились и замерли, они должны были видеть сами и остальным рассказать о том, как погибнет сначала красная девица, потом и беспечный юноша. Рано он радовался своему освобождению.

Но знали ли о том рукодельница, людскими судьбами ведавшие, или только делали вид, что им все известно, потому что в последний момент и случилось то, чего давно они знали, и предсказывали, только все одно всегда оно бывает неожиданно. И так быстро все произошло, что никто ничего понять и не успел.

Свалился с небес Велес, и, наступив на Змею, убил ее. Вероятно, он не хотел, не понял ничего даже, потому что сбросил его Перун вниз, глазом не моргнув, после того, как о великом предательстве со стороны брата своего узнал, о том, что он обманом жену его увел. А так как правда на его стороне была, то и поплатился за все Велес. И даже не особенно возмущался, потому что все равно любил он Диву, и готов был ответ держать за все, что творилось, а над чувствами не властен он был. Но все знали, и он ведал, что не понять этого Перуну. Рассудком, а не сердцем младший его брат жить привык. Такими разными они уродились. И тогда появился перед ним Волох.

Оба они посмотрели на раздавленную змею.

— Ты спас меня от нее, я уже думал, что снова придется во тьму возвращаться

И все в тот миг на Велеса смотрели и ждали того, что скажет он им.

— Хорошо, что я тебе смог помочь, а мне самому так хотелось с моей Ясуней оставаться, да не суждено было этому сбыться, и не поможет ничто.

№№№№№

И вечером у костра показал Волох Велесу Лелю юную и прекрасную, и рассказал о том, как спустилась она за ним в подземный мир и на свет белый его вывела.

— Это был белый свет, только на остров мы угодили, вот в чем беда, а здесь и захочешь бежать, да некуда особенно.

— Хорошо, утро вечера мудренее, пока отдыхайте, а там видно будет, — говорил он им, и они послушались его.

Смотрел Велеса на двух влюбленных, страдал от своего одиночества и вспоминал то, что уже ушло без возврата. Горькими и тяжелыми были его думы, не мог он с ними справиться никак.

— Что Волох, сядет он на ладью, и сам Царь Морской поможет ему до берега, до леса заповедного добраться, а там и пусть с Лелей своей жизнь устраивает, но что мне здесь в одиночестве делать, без близких людей, без любимой, как можно так вообще жить? -не знал он этого, понять никак не мог, сколько не пытался.

Так и случилось на рассвете. И отправил он ладью с этими молодыми и красивыми в обратный путь.

— Живите и радуйтесь, а здесь пустынно и скучно, — только и сказал им бог всего живого на прощание.

Он долго еще стоял на берегу, и так хотелось рвануться туда? Но понимал, что не время. Но обязательно настанет момент, когда он там окажется снова. Всему свой срок.

№№№№№

До самого заката бродил бог всего живого по бескрайнему берегу, и поглядывая в его сторону рассказывали пряхи друг другу его историю.

— И свадьба уже началась. Ничто не предвещало беды тогда, но как только увидел Велес Диву, а она его, так все и началось. Понял он, что страсть в груди его ясным пламенем вспыхнула, не сможет он потушить ее.

Перун был так счастлив, что ничего пока не замечал, он считал, то, что завоевано, принадлежит ему по праву. Да кто же и на что в этом мире надеяться может. А тут и Змей лютый Кощей появился, да и решил он все заморозить. И понял Перун, что настал его черед сражаться со Злодеем, а тогда он могуч, как никогда прежде, это видеть надо было. Только как за порог Громовержец шагнул, так и рванулся Велес к жене его молодой. И чего только не придумывал он, но пока еще тверда она была, и тогда пришлось ему живым похоронить брата своего.

— Так он спасал же его недавно, — удивленно напомнила вторая пряха.

— Спасал, только от любви до ненависти один шаг. А уж когда богиня между ними встала, то и шага такого нет вовсе. Вот и оказалась молодая жена в объятиях старшего брата, и ничего не могла она с чувствами своими сделать, да и кто бы смог, ведь это беда настоящая.

— А Лада, — не выдержала третья, — разве не она отвечает за то, чтобы не случилось такого.

— Отвечает, только она еще и богиня любви, она все понимала, и сочувствовала ему, говорю же, что не остановить этого всего, можно и не стараться. А все они ждали появления Ярилы в этом мире, а ради этого можно было и глаза закрыть, костер ведь и потом поговорить можно. Вот и родился он в назначенный срок — дитя этой негасимой страсти. Никто никогда такого страстного красавца не видал, да он еще весь мир перевернет, — говорят они друг другу.

И все они стали вспоминать про то, как появился в мире их Ярила, как все в мире с его приходом перевернулось

№№№№№№

Морской Царь в тот час на конях своих резвых к острову и подъехал. С радостью и почтением встретила его царевна Лебедь.

— О чем это пряхи разговорились? — спросил он, ему не хотелось к ним приближаться, и он знал, что лебедь все слышала. Не могла не слышать.

Она немного помолчала, а потом и рассказала ему эту историю страсти и обмана. Знал ее владыка морей, но каждый раз слушал с немалым удовольствием, то ли радовался, что не с ним все это приключилось, то ли завидовал Велесу и сожалел, что не с ним было, разве можно было понять его — чужая душа не только потемки, но и глубины страшные. И все-таки он возвращался к этой истории и дивился тому, что она была ему известна и все время выплывала ненароком.

— Мне нужен Ярило, — на этот раз решил он, когда она ему рассказала, почему Лада не остановила двух безумцев, нарушавших все запреты.

Удивленно на него смотрела Лебедь. Она ждала ответа от владыки морей, и дождалась.

— Тишь и блажь на дне, пусть он подарит нам хоть немного страсти.

Эти слова его услышал и сам Велес. Он возвращался с прогулки и не хотел после всего непрошенного гостя принимать, но когда речь зашла о сыне его милом, уже промолчать и пройти мимо никак не мог бог всего живого.

— Не смеешь ты о том говорить.

Лебедь уже испуганно смотрела на этих двоих стоявших друг против друга, какие две силы схлестнулись, но Царь Морской был у себя дома, и остров этот в его владениях оставался. А Велес, разве мало ему страданий? Но что могла беззащитная птица, которая и сама едва тьму подземную покинула, и по первому требованию Ния — повелителя Пекла, должна будет туда воротиться. Только оба они уже слышали его могучий глас:

— Ты пробрался к ней, пылая страстью, а мои русалки холодны, пусть он среди дочерей моих прекрасных побудет и научит их всему, что сам умеет.

Велес понял, что ему придется подчиниться, не часто о чем-то царь морской его просит. И хотя вслух он ни слова не произнес, но понятно было, что Ярила отправится к владыке Морскому. Он появился на острове очень скоро. До бога страсти дошли слухи, но он никак не мог этому поверить. И решил у него самого узнал и в глаза ему взглянуть.

Молчал Велес, он все понял сразу, да что делать было — надо ответ перед сыном любимым держать. А тот уже вопрошал:

— Отец, ты пообещал меня царю Морскому, и я должен подчиниться, — упрекал его Ярила.

— Мало что от обещаний моих зависело, сынок.

— Но ты даже не заступился за меня, отец.

— Спроси у прях, так на судьбе твоей написано, и я и он, мы только исполняем то, что случиться должно.

Он понимал, какое разочарование должен был переживать тот, понимал, да что с этим делать?

Лебедь проводила его туда, куда следовало ему пойти, чтобы до царя Морского добраться.

— Иди, ждет он тебя давно и сердится. Иди и возвращайся скорее, все кончается и твое заточение кончится. А на отца не сердись, он не виноват, что и там без тебя они не могут обойтись.

— Но он мог бы… — не договорил Ярила, он уже шагнул в ту глубину, куда ему Царевна указала.

Она вернулась назад, чтобы рассказать Велесу, что проводила сына его, и остается только ждать возвращения.

— Не простит он меня, — сокрушался Велес.

— Простит, конечно, куда ему деться то будет, — заверила Царевна, и стала думать о том, как повлиять на юношу, чтобы он не желал невозможного, и не обижал никого своими подозрениями. Она пока не знала этого, но верила, что придумает что-то обязательно

№№№№№№

Слышала Ясуня обо всем, что с сыном их случилось. Как было ей в избушке своей, в лесу заповедном усидеть? Вот и появилась она на том самом берегу неведомого острова, куда и прибыл в то время Ярила.

— Не печалься, не пропадешь, — говорила безобразная старуха, в которой и захотел бы Ярило да не смог бы матушку свою милую узнать. Вот что случается с теми, кто на земле оказывается, лишенный яблок молодильных. Да не о себе думала мудрая старуха, о вечном возлюбленном и сыне своем больше всего и волновалась она в те минуты.

— Подожди, пока голубки прилетят, да наряды свои оставят. Возьми самый последний из них, тогда и помощницу ты себе найдешь верную, и никакой владыка морской погубить тебя не сможет.

Только хотел спросить Ярила, почему старуха такой путь длинный проделала, чтобы помочь ему, а ее уже и близко не было.

— Даже поблагодарить не успел, — с грустью подумал он.

Но раздумывать долго некогда ему было, птицы уже на берегу том самом оказались. Все сделал он, как старуха велела, и мягкая одежда прекрасная, перьями усыпанная, в руках у него была.

— Меня Василиса зовут, — ответила девица, отправляйся к батюшке. Этого не миновать, а как пройдет какой-то срок и успокоиться он, тогда и подумаем вместе, как тебе назад вернуться.

— Ей хорошо говорить, она у себя дома находится, — подумал Ярила и ничего не сказал. Не она повинна в том, что случилось с ним, наоборот, это он вторгся в жизнь ее и вольную девицу опасности подвергает.

Но она вроде не сердилась на него, улыбнулась даже. После этой улыбки и успокоился Ярила, и понял он, что надо пройти и этот путь, и это испытание достойно выдержать, выбор -то у него не особенно велик будет. Да что там, вообще никакого выбора нет.

№№№№№№

Все это время Велес на острове Буяне мрачнее тучи оставался. Уж и Яга его посетила, и рассказала о том, что произошло после того, как Лебедь Ярилу оставила.

— Василиса будет с ним, она ему во всем поможет, хоть и молода да красива она, а еще и Премудрой ее называют, тебе не о чем бояться и тревожиться.

— Тебе хорошо, ты только помогаешь всем, а каково не защитить сына своего.

— Если не защитить, то и говорить о том нечего, — оборвала она его. И подивилась тому, насколько боги беспомощны бывают, уж если даже Велес, то, что про иных говорить.

Хотела она напомнить ему как хорошо ей безобразной старухой в лесу дремучем жить. Что делать приходится, а чего еще люди неблагодарные про нее придумают. И ладно пока никто этому не верит, но ведь пройдет время, сгинут в небытии те, кто знали правду, и что тогда? Станет она настоящим чудовищем, и все почему? Да потому что перед красавцем устоять не могла и по наивности и страсти своей в объятиях его оказалась.

Но прогнала Яга эти мысли, толку от них не было никакого, и если они сейчас станут вспоминать и упрекать друг друга в том, что происходило и не происходило, чем это все завершиться может? Странно даже подумать. Вот она из них двоих и оставалась сильной да рассудительной. А как по-другому быть могло? Потом спрашивал Велес у лебеди, что там происходило во владениях Царя Морского, но ничего она не знала, или говорить ему не хотела, разве поймешь их, все молчала да отворачивалась от него.

Но наступил тот рассвет, когда она и сообщила, что на этот раз ждут его события радостные. И по глазам ее сразу догадался Велес, что произойти должно было. Только молчал он, боялся вслух сказать. И на самом деле нахлынули волны на берег острова Буяна, и вынесли они туда и сына его любимого и Василису.

И бросился бежать к ним Велес, боясь, что они пропасть могут, а вдруг им помощь еще понадобится? Но нет, вроде целы и невредимы, то ли отступился Царь, то ли решил затаиться на время. Но они перед ним стояли, не обманула его Яга. Да и когда она его обманывала, скорее это он с ней не всегда поступал так, как должно любимому и любящему, да на радости такой, что о том вспоминать.

И в тот момент не заметил он даже, что не от царя Морского беды надо ждать. Она приходит всегда оттуда, откуда ее и ждешь меньше всего — Царевна Лебедь, воспылавшая страстью к Яриле, не хотела и думать о том, что Василиса рядом с ним останется. Она вывела его на свет, и пусть назад к себе уходит, — мстительно думала Лебедь. Разве не наступил теперь ее черед в объятьях бога страсти оказаться, не сделала ли она все, что нужно, не должна ли получить от него в знак благодарности три ночи? Почему именно три она и сама тогда не ведала. Но это самое малое, что был он ей должен, так она тогда считала, а Василиса в ее глазах третей и лишней оказалась.

Ни Ярила, ни Велес, ни Василиса и подумать не могли о том, что такими черными окажутся помыслы белой и прекрасной царевны.

Пока Ярила ходил по берегу и разговаривал с Велесом, рассказывая ему, что пережить пришлось, как он спасался от погони, потому что не собирался его Царь отпускать домой, что-то происходило в чертогах Велеса. Только они ничего не подозревали.

А когда вернулись туда, где Василису оставили, то и увидели, что не было ее нигде больше. И напрасно они искали и звали ее.

— Кто мог похитить ее? Она бы не оставила меня, — растерянно твердил Ярила.

Вот и он чувствовал себя виноватым, и он не уберег свою возлюбленную, оказался беспечен и беззащитен, но как такое возможно?

Алым, почти кровавым казался закат в тот вечер, и это показалось обоим дурным знаком. Ярила загрустил, и вся природа увядает на глазах..

— Она спасла меня, и чем я ей за это отплатил?

Мрачен был и Велес, только он знал, что сделать нужно.

— Ты должен отправляться к Яге, только она может дать дельный совет. Все ей ведомо, слушайся ее во всем, потому что беда случилась с Василисой, и не можем мы ее в этой беде без помощи оставить.

Ярила и сам знал, что так ему поступить и следует, только не знал он, где искать мудрую старуху, под личиной которой богиня, и мать его на земле скрывалась. Свистнул Велес ворона своего и приказал ему дорогу указать к Ясуне. И дошли они быстро туда, вернее, шел то Ярило, а ворон летел, как только ладья к берегу причалила. И избушка в один миг к лесу задом, а к нему передом повернулась. И Яга на пороге появилась.

— Вот и ты до меня дошел, мальчик мой, — приветствовала она Ярилу.

Но едва с нею поздоровавшись, и снова забыв поблагодарить ее за прошлое, уже о грядущем он говорил:

— Скажи мне, где я могу отыскать Василису. Отец говорит, что ты одна мне помочь можешь.

— А то я тебе прежде не помогала, — усмехнулась старуха.

Но он был так печален и так взволнован, что сразу рассказала она, куда ему путь держать и что там делать надобно.

Но потом, когда ему все уже известно было, не удержалась Яга и прибавила:

— Велес доверяет коварной девице, а она и творит, что ей вздумается.

Но снова не оглядывался назад Бог страсти, он устремился вперед, за своей возлюбленной, решив, что с Лебедью и потом можно будет рассчитаться за все, что она сделала. Не близким и вовсе не легким оказался этот путь, но и о том Ясуня его заранее предупредила.

Но и на острове неспокойно. Узнав о том, что там случилось, Царь Морской пожаловал во второй раз во владения Велеса.

— Ты так ничему и не научился, если какая-то птица у тебя такой творит. Я забираю ее, пока твой молодец не найдет и не освободит мою дочь. Я с самого начала ведал, что только беду он ей принесет, да кто бы меня тогда слушался.

Понял в тот миг Велес, что произошло, пока он беседы с сыном вел, да поздно было что-то делать. И белая лебедь может оказаться жестокой и коварной, а боги не должны быть такими доверчивыми. Он даже обрадовался, что она с глаз его исчезла. А Ярила между тем успел побывать сначала у средней сестры Ясуни. А потом и до старшей добрался, та и указала дорогу в Ирий. И все прошел он, дивясь тому как огромен этот мир. И Чертоги Лады и Сварога в тот миг перед ним распахнулись- тернист был путь героя, много еще чего с ним случиться должно было Но ту уже другая история начинается.

Баба Яга и молодые боги

А как это было? Да так и случилось все. И отправился Ярила на поиски жены своей милой Василисы, с которой их коварная дева — лебедь разлучить постаралась. А кто мог помочь герою? Конечно, та, которая была Ясуней на небесах, и старой ведьмой Ягой на земле. Так много страдала она, столько пережила, что всех и все понимала, это потом сами люди, про доброе забыв, а добро и забывается скоро, превратили ее в зловещую старуха. А на самом деле все совсем не так было, да и когда у нас так случалось, как надо? Вот и Яга уже встретила -красавца сына своего. Сына Велеса, а их всех она считала своими детьми милыми. И Змей тоже, потому что и те были мудрыми и забавными и славными в те времена былинные.

И рассказывала она сказку о том, как все дальше происходило, когда сыновья их в этот мир пожаловали

№№№№№

Зайдя в лес этот заповедный, все вспомнил Ярила, и то, как совсем еще юнцом вместе с Даждьбогом, во воле отцов их- вечно соперничавших, они сюда отправлены были, именно для того, чтобы Яга их уму разуму научила, настоящих мужей из них сделала

Сколько тогда им испытаний пройти пришлось, черти лесные едва успевали за ними, то ли мешали, то ли помогали. Но кто же их чертей поймет и разберет, что они на самом деле делали. А Яга только издалека поглядывала, да новые испытания для них готовила. Ничего, все прошли, недаром говорится, глаза боятся, а руки делают. И делали, столько, сколько и нужно было, и теперь, когда силен и вынослив он, должна она ему поведать, куда путь держать, что на том пути случиться может.

Никак не может бросить Ярила ту, которая во всем ему помогала. Не должны они повторять ошибки отцов своих. Он не мог знать о том, что это же говорила накануне Ясуня Велесу, когда тот к ней заглянул. И теперь радовалась за воспитанника своего. Он не повторит чужих ошибок, и то хорошо.

Черт Игнат приветливо встретил его на лесной опушке. Это он то ли сам себя к Яриле приставил тогда, в лихую годину, то ли Леший позаботился, а может и сам Велес, точно этого черт никому не рассказывал, тайну ли творил, или чужую берег, кто его знает. Но он и теперь оглядел молодого бога со всех сторон, порадовался тому, что не убыло с него, а только еще больше он возмужал, поболтал немного о том, о сем, но до избушки Яги проводил

— Я тебя тут подожду, — пообещал он, — а потом до перекрестка доведу, когда в обратный путь тронешься.

Он исчез где-то в кроне огромного дуба, Соловей Разбойник хорошо обучил его по деревьям прыгать, они там иногда в догонялки играли. Правда, сначала черт увлекался, часто срывался и падал, один раз прямо на Лешего зазевавшегося и свалился, но такое зло его взяло, что он быстро научился, и теперь уже Соловей за ним угнаться не мог — это называется, научил на свою голову. Но Яга ему объяснила, что хитрость и коварство не всегда помогает, лучше, если соперник достойный, тогда и сам вверх тянешься, и большего достигнешь. Поверил ей черт. И Соловей поверил, а куда ему деваться было. После всего, что стряслось с ними.

И вот теперь ловкий да умелый, он вспоминал времена, когда был ленив и неуклюж и чуть не свалился прямо на голову Лешему.

Тот был добряк. Он пошутил, о том, что черти с деревьев, как яблоки молодильные падать стали, на том и обошлось, а ведь если бы ему какой другой леший достался, то и рог бы отломил, чтобы знал, как резвиться. Но Игнат был везучим чертом, на Судьбу не жаловался, вот и парень ему не из худших достался, сколько девиц тогда, когда они тут были, уговаривали, да упрашивали его привести к молодцу. Он только отмахивался от них, и говорил о том, что тот сам будет выбирать с кем ему оставаться. Но с той поры и сам черт себе важности придавал, потому что понимал, что и от него что-то зависело в судьбах их, а как же — он мог и совет добрый дать, и наоборот сказать что-то такое, отчего и не взглянет бог на девицу. Но замечтался бес, а Яга уже дала вкусить Яриле пищи и теперь слушала внимательно. А он говорил о том, что с ним за это время случилось-приключилось и куда он путь держит.

Но он не только говорил, а и смотрел на нее внимательно. Уже на острове Буяне слышал он от прях историю о том, как Ясуня была влюблена в отца его, и он любил ее, как и всех своих богинь, по-другому с ним не случалось никогда.

— Да Лада не особенно любила ее, — говорила одна из прях другой, но они знали, что бог страсти слышит их, потому и повторяли старую истории.

И оказалась она в бочке смоленой и в море синее бескрайнее брошена была на погибель верную. Потому как считала богиня любви, что недостойна она сына ее прекрасного. А Велес в сражении был тогда, когда вернулся, узнал он от волка и ворона своего, никто из богов не решился сказать, что с ней случилось. Вот и бросился он к Царю Морскому, чтобы спасти ее. Царь спас, конечно, только плата за то велика оказалась, сына в пленники свои потребовал он.

Так и понял Ярила, как и что было еще до того, когда он сам на свете этом оказался, и через какие страдания прошли они. Он ни за что бы ни стал спрашивать о том у самой Ясуни. Но старуха уже на воду взирала, и с сестрицей своей общалась, потому что один ум хорошо, а два лучше, они должны были все вместе пропавшую девицу, еще одну невинную страдалицу отыскать. Яга отвлеклась от воды той, взглянула на Ярилу снова:

— Знаю, знаю, о чем думаешь, у меня все было хуже, но не побоялся он матери своей, спас меня, а с тобой и с ней лучше будет, ты не зря у меня появился, теперь я стану судьбой вашей править.

Как не поверить было Яге, да и кому верить, если не ей. А тогда, тогда Лада увидела, что не послушался сын ее, но и у нее власти не так мало было, не дала она молодильное яблоко воскрешенной Ясуне. Вернее, не то чтобы она при всех ей резко отказала, не так дело было. На то она и Лада. Но получила Ясуня самое обыкновенное яблоко, которое хоть от волшебного не отличишь, и сладкое оно, да толку в нем не особенно много. Она поняла это быстро, как только стареть начала. И молодость не вернулась к ней. И она стала безобразной старухой. Так совершилось возмездие, хотя она и не была ни в чем виновата. Но когда это у нас виноватые страдали, всегда только невинные.

Ярила должен был признать, что, оставаясь молодым и прекрасным, Велес забыл почти о том, что было с ними прежде, но он не мог забыть самой Ясуни, и все время к ней наведывался. Она старая или молодая, но осталась главной женой в жизни его, и Ярило понимал почему.

Дива и на земле не сводила глаз с возлюбленного своего, и на небесах она вниз смотрела и насмотреться никак не могла, потому не долго думая, и обратил в медведя его Перун, чтобы чудовище это перестало быть для него вечным соперником.

Но она искала его все время и часто плакала по ночам. И узнала Дива, что только на острове, укрытом от всего остального мира туманом, становится Велес по-прежнему неотразимым, только ни людям ни богам не был тот острове виден — ни с небес ни с земли не могли они разглядеть его. Такова была воля ее обманутого мужа, и богиня Лада, ощущавшая свою вину пред ним, на этот раз подчинилась, а что еще ей оставалось?

Так в тот момент судьба Велеса и на земле и на небесах была определена, но он не особенно расстраивался по этому поводу. Странным был созданием бог всего живого. И об этом думал и Ярила, все еще в избушке у Яги оставшийся, и бес Игнат на своем дереве о том вспоминал. Правда, Соловей куда-то исчез, и ему не с кем было в догонялки поиграть. Но Соловей часто исчезал, не предупредив даже своего лучшего и единственного друга. На то он и Соловей, и разбойник, чтобы самовольничать, как ему вздумается.

А когда заглянул к ним неожиданно Кощей — это был второй тип, который являлся когда и где вздумается, встрепенулась Яга, видя как неодобрительно Ярила к нему относится. И она рассказала, когда Кощей ушел такую же печальную историю, как и у Велеса, только закончилась она не так хорошо. Дело было к ночи, и юноша никуда не торопился, он так любил и прежде ее истории, но эту слышал в первый раз.

№№№№№

— Не только Велес оказался на земле, — рассказывала Яга в тот момент, — но случилась тогда и еще одна беда, был убит прекрасный юноша Кощей. Он вступил с кем-то в поединок и был сражен наповал.

Она не стала говорить Яриле о том, что это был ее сын — Горыныч.

Яга стояла за справедливость, и надо было сказать, что все они стремились со Змеями сразиться, решив, что это бы им еще и доблести добавило.

Мы знаем истории только про тех, кто змеев побеждал, но ведь были и проигравшие и их значительно больше. Только мудрые змеи не трезвонят на каждом углу о пролитой крови. А те, кто пришиблены ими были, все равно ничего уже сказать не могут, потому и получилось так, что среди них и нет таких героических рассказов. Да и велика ли радость для змея, рассказывать о победе над тем, кто значительнее слабее, глупее, и только мечом чаще всего размахивает, прихлопнул его одной ладошкой и весь сказ. Среди них- то Кощей наш и оказался. И напрасно Яга наказывала Горынычу не увлекаться, и не гробить парня. Наглость и нахрапистость Кощея задела его очень сильно. Горыныч сил своих не рассчитал, которых девать некуда было, одного удара хватило, оглянуться не успели — Кощей уже мертвый. Пришлось поспешно его воскрешать, чтобы Змею не особенно досталось. Ведь Чернобог, зорко следивший за поединком, успел записать все, как было, а Белбогу и делать нечего оказалось. Так подвиг его напрасный в историю и вошел. Знала Яга, что совсем пятно это с судьбы Змеевой стереть не удастся, но хотя бы как-то немного менее ярким сделать его все-таки можно. И хотя не все под руками было, воскресила, Кощея Яга. Очнулся он как новенький, только не было и на этот раз яблока молодильного, не уродились они в том году, и у Яги в запасе ничего не оказалось. Вот и стал воскрешенный Кощей на глазах стареть. Уже никто и не вспомнил, каким прекрасным молодцем был он недавно. Безобразный и злобный старик такой холод везде сеял, что все замерзало от одного взора его. В отличие от мудрой Яги, не мог и не хотел он прощать, понимать, жалеть кого-то. Ярость его была не той страстью, которую дарил миру Ярила. Она скорее смерти подобной казалась. И сколько не вела с ним бесед Яга, о том, что ничего хорошего даже для него самого в этом нет, не хотел и не собирался он ее слушать. А если вполуха и слушал, то уж следовать словам ее совсем не собирался.

Только один Стрибог, когда уносил его прочь от мира этого, в пустынные горы и мог спасти людей от того холода, который тут был. Но он неизменно назад возвращался. И Перуну пришлось с ним сражаться, и даже, не выдержав, Ний его на цепь во тьме своей сажал, а все бесполезно. Находился всегда доверчивый освободитель, и Кощей неизменно вырывался на свободу, и с первого шага на земле все снова начиналось.

Вероятно, не раз пожалела Яга о том, что в свое время она его освободила, а уж как она Горыныча за Кощея ругала. А тот что, да ничего, конечно, он только головами своими вертел в разные стороны, самобичевался, оправдываться, обещал Кощея покусать, и поймать. Обещания свои, по крайней мере, последнее — исполнял, и в один из дворцов своих горных и дальних его забрасывал, на какое-то время все успокаивалось, да только на какое-то, а потом по новой и начиналось, куда от него можно было деваться? Да никуда, конечно. И самое главное, что когда они с Мореной начали жить, то была у него самая страшная смерть — без воскрешения всякого, потому люди и звери не столько саму Морену теперь боялись. Ее приход порой даже как избавление воспринимали, а именно Кощея, который не только жизнь у них на этом, но и на том свете отнимал.

Какое-то время прожил Кощей с Мореной, для него это все-таки были золотые времена, и она терпела его, хотя оба понимали, что это скорее любовь -ненависть была, чем просто любовь. Только в бесконечности их бывает и финал. Как только появился сын Перуна в этом мире, и стал он таким же прекрасным юношей, каким когда-то сам Кощей был, так и упорхнула Морена в его объятия, только ее Кощей и видел. Он даже и не понял сначала того, что произошло. А когда понял, уже поздно было. Потерял он возлюбленную свою, потому что света и тепла даже ей хотелось много больше, чем холода его вечного.

Бог света освободил Кощея из самого сладкого плена — плена страсти и любви. Только ему было обидно оттого, что он снова остался один, и Морены больше не было с ним, и никогда не будет, как напомнила ему в тот момент Яга. Он не послушал ее, и украл Морену у парня. Но она и сама не знала с кем лучше остаться, и как только явился этот упрямый мальчишка — снова отправилась с ним, — такие вот дела в те времена допотопные и творились с ними со всеми.

Правда, это были не только их личные беды, в то время перестали умирать люди. И всполошились боги, это только сначала им показалось не такой уж страшной забавой, а потом, они поняли, чем это всем им грозить может. Сам Сварог разослал гонцов своих повсюду и велел вернуть Морену. Дажбог оставался в объятиях Живы, это особенная история любви и спасения света. А Кощей снова один — и надо же было такому с ним случиться. Морена принялась за старые дела свои, не особенно приятные, но как выяснилось, необходимые, и все в мире пошло своим чередом, как и должно было двигаться, так и шло

№№№№№

Уже Заряна появилась на небосклоне и выводила лучезарных коней для бога своего, в то время, когда Ярила поднялся с сундука старинного, на котором и восседал, слушая рассказы старухи. И она очнулась, словно целую жизнь прожить успела. Оба они знали, что пора ему в путь отправляться, это она могла жить прошлым, а для него грядущее наступало, и надо было еще спасать свою возлюбленную и как-то делами своими двигать время вперед и писать совсем другие истории — это самое главное.

Пронзительно заржал конь, которого уже притомившемуся черту Игнату велела вывести старуха на свет белый. Этот конь, само собой был не простой, а волшебный. Он знал дорогу до ее средней сестрицы, а дальше и не надо было, там она все ему расскажет и покажет.

И несся Ярила, обгоняя ветер, и любовался прекрасными просторами, которые глазу его не охватить было. Но при этом он думал о том, что жизнь была прежде и будет потом, и не один он только любил и страдал в этом мире. Только у них уже все решилось и определилось, а у него все еще впереди было. Но жизнь не только для людей, а для богов, интересна и непредсказуема. Яга в тот момент взглянула на черта.

— Упарился я с вами, — говорил он.

— Ничего, наваляешься еще в болоте своем, какие твои годы, — подбодрила его она. И ничего он на это в тот момент не ответил.

Все текло и все изменялось

Как Баба Яга Ярилу и Даждьбога воспитывала

Умчался молодой бог в даль неведомую, а Яге осталось только вспоминать, что и как было в те стародавние времена, когда совершались странные вещи.