Бесплатный фрагмент - Застрявшие

Ясина Нелли

АВТОР

Посвящается Андрею и моей Бабушке.

_______________________________

Фото автора из личного архива.

Застрявшие

Истощенная горем после невосполнимой утраты, она находит путь в мир, рожденный из пламени. Это царство вечного холода и тлеющего пепла, где лед встречается с дымом, а скорбь застыла в сюрреалистичных пейзажах. Движимая отчаянной любовью, она пересекает границу, чтобы найти того, кого забрал огонь. Но встреча оказывается горькой, ведь даже в смерти души меняются.

Теперь ей предстоит путь сквозь это жуткое измерение, полное опасностей и эха чужих трагедий. Среди застывших во времени душ и сущностей, питающихся отчаянием, она ищет понимания и надежды. Сможет ли живая Душа выжить в мире мертвых и найти путь обратно, или Пепельное Царство навсегда поглотит ее?

Содержание

Глава 1. Пепельный порог

Глава 2. Падение в мир теней

Глава 3. Хранитель замерзших душ

Глава 4. Кратер тонущих Душ

Глава 5. Отражения исчезающей души

Глава 6. Сердце всех миров

Глава 7. Пламя между мирами

Глава 1. Пепельный порог

Наиля скользила по квартире словно призрак среди останков жизни, которая окончилась три недели назад вместе с последним вздохом Андрея. Ее истощенная фигура отбрасывала угловатые тени на стены, увешанные его фотографиями — бесчисленными свидетелями счастья, которое теперь казалось выдумкой больного воображения. Пальцы дрожали, когда она касалась немытой кофейной чашки на кухонном столе, той самой, из которой он пил утром перед уходом на смену. Белый фарфор покрылся коричневой пленкой засохшего кофе, но Наиля не решалась смыть эти последние следы его присутствия.

Книги лежали раскрытыми на страницах, которые он читал в последний раз — детектив о морских пиратах, философский трактат о природе времени, сборник стихов Анны Ахматовой с загнутым уголком на стихотворении о любви. Наиля водила пальцем по строчкам, пытаясь почувствовать тепло его взгляда, скользившего по тем же словам. Воздух в квартире стал густым и тяжелым, пропитанным запахом увядающих цветов и застоявшейся печали.

Дни сливались в бесконечную череду мучительных часов, когда она существовала в пространстве между ударами сердца, там, где поселилось горе. Еда превратилась в безвкусную массу, которую она изредка проталкивала в горло, не чувствуя ни вкуса, ни голода. Сон избегал ее, словно боясь принести кошмары или, что еще хуже, — сны о нем, живом и смеющемся, из которых пробуждение становилось новой смертью.

Соседи стучали в дверь, оставляли записки, звонили по телефону, но их голоса доносились словно из-под воды — далекие, искаженные, лишенные смысла. Мир за окном продолжал вращаться в своем безумном ритме, люди торопились по делам, смеялись, спорили, любили, не подозревая, что реальность может рассыпаться в прах от одного телефонного звонка в три утра.

Вина терзала ее сильнее голода. Их последний разговор воспроизводился в голове с маниакальной точностью — каждое слово, каждая интонация, каждый взгляд. Они поссорились из-за ужина, который она забыла приготовить, из-за его переработки на заводе, из-за ее усталости после долгого дня в больнице. Глупые, мелочные слова, которые теперь звучали как проклятие.

— Ты всегда находишь оправдания! — кричал он, натягивая рабочую куртку. — Когда ты в последний раз готовила? Когда мы в последний раз говорили не о твоей работе?

— А ты? — огрызнулась она тогда. — Ты приходишь домой, падаешь на диван и даже не спрашиваешь, как прошел мой день! Как будто я существую только для того, чтобы кормить тебя!

Дверью хлопнул с такой силой, что задрожали оконные стекла. Это был последний звук, который она от него услышала — глухой удар дерева о косяк, финальная точка в их истории любви.

Она должна была побежать за ним, должна была извиниться…

Вместо этого она упрямо легла спать, обиженная и злая, не подозревая, что через несколько часов пожарные будут извлекать его тело из горящего здания.

Теперь она бродила по квартире как живой мертвец, касаясь вещей, которых он больше никогда не коснется, вдыхая воздух, которым он больше не будет дышать. В зеркале отражалось лицо незнакомки — осунувшиеся щеки, потухшие глаза, губы, забывшие вкус улыбки. Наиля узнавала в этом отражении собственную мать, умершую от горя через год после смерти отца.

Среди вещей покойной бабушки, которые она так и не разобрала после похорон два года назад, девушка наткнулась на старый кожаный сундук, пахнущий нафталином и тайнами. Руки дрожали, когда она поднимала тяжелую крышку, скрипнувшую на ржавых петлях. Внутри лежали пожелтевшие фотографии, медицинские справки, документы и… книги.

Толстые тома в потрепанных переплетах, исписанные убористым почерком бабушки на полях. Наиля помнила, как родители шептались о странных увлечениях старушки, о ее разговорах с умершими, о травах, которые она собирала при полной луне.

Тогда это казалось безобидным чудачеством одинокой женщины, но теперь: — «Моя бедная бабушка Наргиз…»

Пальцы нащупали тяжелый том, обтянутый темно-синей кожей с выцветшими золотыми тиснениями. Книга словно сама легла ей в руки, раскрывшись на странице, исписанной знакомым почерком бабушки. Заголовок заставил сердце биться чаще: «О душах, поглощенных пламенем, и путях к ним».

Наиля читала, не веря собственным глазам. Бабушка Наргиз подробно описывала ритуал, который якобы позволял живым установить связь с мертвыми, погибшими в огне. Инструкции были точными и подробными, сопровождались рисунками символов и схем расположения предметов.

На полях красовались пометки: «Проверено», «Работает», «Осторожно — опасно для живых».

«Для тех, кого поглотило пламя, пепел становится вратами», — читала внучка дрожащим голосом. — «Собранный в месте их ухода, освященный болью любящего сердца, он прорубает путь сквозь завесу между мирами. Но помни — живая Душа в царстве мертвых как огонь во льду. Она либо растопит лед, либо погаснет сама».

Предупреждения на полях множились: «Не задерживаться», «Холод мертвых убивает живых», «Путь обратно — только через жертву».

Но Наиля читала их так, как умирающий от жажды читает этикетку на бутылке с водой — торопливо, невнимательно, думая только о том, что может утолить ее мучения.

Она переписала каждый символ, каждое заклинание, каждую инструкцию в свой блокнот, проверяя и перепроверяя каждую деталь. Ритуал требовал пепла с места смерти, личных вещей покойного, круга из его изображений и слов силы, произнесенных на рассвете или в полночь — в часы, когда граница между мирами истончается.

Рассвет был еще далеко, но Наиля не могла ждать. Она натянула темное пальто и выскользнула из квартиры, словно воровка, крадущая надежду у самой смерти.

Завод стоял как черный скелет на фоне предрассветного неба. Пожар уничтожил главное здание, оставив лишь обугленный каркас и горы битого кирпича. Девушка перелезла через ленту ограждения, не обращая внимания на предупреждающие знаки и недоуменные взгляды редких прохожих.

Ее руки погрузились в пепел и золу, еще хранившие призрачное тепло потухшего пламени. Серый порошок прилипал к пальцам, забивался под ногти, пачкал одежду, но Наиля упорно наполняла стеклянные банки, которые принесла с собой.

Каждая горсть казалась священной, каждая крупинка — частицей его последних мгновений.

— Сошла с ума совсем, — шептали соседки. — Надо в больницу ее, к психиатру.

— После такого горя разум не выдерживает, — вздыхала пожилая женщина с первого этажа. — Я слышала, как она по ночам с его фотографией разговаривает.

Но Наиля не слышала их слов. Она чувствовала только жар пепла в руках и странное покалывание в воздухе, словно само место помнило трагедию и откликалось на ее присутствие. Тени от обугленных балок ложились неправильно, под углами, которые не соответствовали положению солнца. Воздух дрожал как мираж, и иногда ей казалось, что она слышит далекие голоса, зовущие ее по имени.

Вернувшись домой, Наиля заперла дверь на все замки и принялась за подготовку. Она расчистила центр гостиной, сдвинув мебель к стенам, создав круглое пространство на деревянном полу. Фотографии Андрея — все, какие нашлись в квартире — она разложила по окружности согласно схеме из бабушкиной книги.

Его лицо смотрело на нее с десятков снимков: серьезное на рабочем удостоверении, смеющееся на пляже в прошлом году, нежное в кадре, который она сделала тайком, когда он читал. Взгляды всех этих Андреев сходились в центре круга, где Наиля начала высыпать пепел сложными узорами, повторяя символы из древней книги.

Пепел ложился ровными линиями, образуя пентаграмму, вписанную в круг, с дополнительными символами в углах и пересечениях. Серый порошок словно жил собственной жизнью, самостоятельно принимая нужную форму, когда девушка слегка встряхивала руку. Воздух в квартире становился плотнее, наполняясь металлическим привкусом, который она чувствовала на языке.

Свечи зажглись от одной спички, их пламя танцевало ровными языками, несмотря на полное отсутствие сквозняков. Наиля встала в центр круга, держа в руках открытую книгу, и начала читать заклинание на языке, который не знала, но понимала каждое слово.

— Игнис консумпсит карнем, сед анима либера эст, — произносила она, чувствуя, как древние слова обжигают горло. — Чинерес вокант мортуос, амор апперит виам.

Первые слова прозвучали неуверенно, но с каждой строкой голос её становился сильнее, увереннее. Заклинание требовало не просто произнесения, но и вложения всей силы чувств, всей боли утраты, всей безграничной любви, которая не могла смириться с разлукой.

Комната начала изменяться. Стены словно дышали, расширяясь и сжимаясь в ритме ее сердцебиения. Фотографии Андрея ожили — его глаза следили за ее движениями, губы шевелились, повторяя беззвучные слова. Тени удлинились, перестав повиноваться законам физики, извиваясь по стенам живыми змеями.

Воздух сгустился до консистенции сиропа, каждый вдох давался с трудом. Металлический привкус усилился, смешавшись с запахом дыма, который не мог исходить от тонких свечей. Где-то в глубине квартиры что-то потрескивало, словно горящие дрова, хотя камина здесь никогда не было.

Пепел на полу начал светиться тусклым красноватым светом, линии символов углублялись, превращаясь в трещины в самой реальности. Наиля чувствовала, как пол под ногами становится мягким, зыбким, словно она стоит не на дереве, а на тонкой корке льда над бездонной пропастью.

— Андрей, — шептала она между строк заклинания, — я знаю, что ты где-то есть. Я знаю, что ты слышишь меня. Прости меня за те слова, за то, что не побежала за тобой, за то, что не была рядом…

Ее голос дрожал, но магические слова продолжали литься, обретая собственную силу. В отражении черного экрана телевизора она видела не себя, а размытую фигуру, словно растворяющуюся в воздухе. Собственные руки казались полупрозрачными, сквозь них проступали узоры пепла на полу.

Трещины в стенах множились, расползаясь паутиной по штукатурке. Из этих щелей сочился холодный туман, пахнущий золой и чем-то еще — чем-то древним и мертвым. Фотографии Андрея затрепетали, словно их обдувал ветер, хотя все окна были плотно закрыты.

Кульминация ритуала приближалась. Наиля почувствовала это всем телом — волосы встали дыбом от статического электричества, в ушах зазвенело, кожу покололо тысячами невидимых иголок. Последние строки заклинания вырывались из ее груди с физической болью, словно она рожала их своими легкими.

— Моро нон финис эст, амор этернус эст! — выкрикнула она, вкладывая в слова всю свою любовь, всю боль, всю готовность пожертвовать чем угодно ради еще одной встречи.

Реальность раскололась.

Центр комнаты взорвался тишиной — такой полной и абсолютной, что она оглушила девушку сильнее любого грома. Пепел на полу вспыхнул ослепительным светом, а затем провалился вниз, образуя дыру в пространстве.

Не в полу — в самой ткани мира.

Из черной пропасти поднялся ветер, который нес запахи невозможного — жгучего холода, мокрого пепла, металла и чего-то сладко-приторного, от чего тошнило. Фотографии Андрея закружились в воздухе, их глянцевые поверхности отражали свет, который исходил не от свечей, а из самой дыры.

Наиля попыталась отступить, но ноги не слушались. Вихрь захватил ее, потянул к краю пропасти, где реальность кончалась и начиналось что-то другое. Она видела, как стены квартиры растворяются в дыму, как потолок улетает вверх, унося с собой остатки привычного мира.

В последний момент, когда край бездны уже касался ее ног, Наиля увидела их — руки, тянущиеся из тьмы. Бледные, тонкие, обожженные, они звали ее, обещали встречу, которой она так жаждала. Без колебаний она протянула навстречу собственные ладони.

Мир исчез.

Наиля падала сквозь слои реальности, сквозь пространства, которые не имели названий в человеческом языке. Вокруг нее кружились обрывки их квартиры — фотографии Андрея, разбитые свечи, клочки обоев, осколки зеркал. Все это растворялось в серо-белом тумане, который пах золой и смертью.

Падение закончилось болезненным ударом о твердую поверхность. Девушка лежала на чем-то холодном и шершавом, пытаясь прийти в себя после головокружительного путешествия между мирами. Когда зрение прояснилось, она увидела, что находится на земле, покрытой смесью пепла и льда, под небом цвета старой бумаги.

Цвета пожухлой травы. Как любила говорить бабушка Наргиз.

Вокруг простирался пейзаж, который не могло породить человеческое воображение. Деревья росли из земли, но их стволы и ветви были черными, обугленными, а листьями были хлопья пепла, которые никогда не опадали. Лед покрывал все — каждую ветку, каждую травинку, каждый камень, но это был не обычный лед. Он светился изнутри тусклым красноватым светом, словно в нем были заморожены угли.

Воздух обжигал легкие холодом, но одновременно нес в себе привкус дыма и жара. Дыхание Наили превращалось в облачка пара, которые висели в неподвижном воздухе дольше, чем следовало бы.

Это был мир, где время текло по другим законам, где физика подчинялась логике кошмаров, где каждый камень помнил чью-то смерть. И где-то здесь, среди этого ледяного ада, ее ждал Андрей.

Наиля не подозревала, что портал за ее спиной уже захлопнулся, а ее живое тепло делает ее мишенью для всех голодных теней этого мира мертвых.

Глава 2. Падение в мир теней

Наиля обрушилась на промерзшую землю Пепельного Царства с такой силой, что ее тело пробило корку льда и пепла, создав неглубокий кратер в предательской поверхности. Боль прошила каждую клеточку ее существа, словно тысячи ледяных иголок одновременно вонзились в ее плоть. Она лежала неподвижно, прижавшись щекой к странной смеси замерзшего пепла и наледи, которая жгла ее кожу холодом настолько сильным, что он казался огнем.

Медленно, словно старуха, она подняла голову и увидела мир, который не видела и в кошмарах. От ее живого тела поднимался пар, создавая призрачные ореолы в горьком воздухе. Каждый выдох превращался в клубы тумана, которые не рассеивались, а висели вокруг нее, словно обвиняющие призраки.

Над головой танцевало северное сияние, но не обычное — его краски были цветами угасающих углей и замерзающего пламени, оно окрашивало весь этот мир в сумрачные оттенки.

Наиля попыталась встать, но ноги подкосились, и она упала на колени. Ее руки дрожали не только от холода, но и от ужаса при виде того, что окружало ее. Деревья, если их можно было так назвать, возвышались вокруг как застывшие крики. Их стволы были скручены в невозможных позах, ветви покрыты льдом, который отражал призрачные языки пламени.

Каждое дерево было памятником агонии, замерзшим воплем души, которая помнила только миг своей гибели.

Когда она наконец смогла подняться на ноги, земля под ее ступнями треснула, издав звук, похожий на стон. Из трещин поднимались клубы пепла, которые, казалось, пульсировали остаточным теплом давно погасших огней. Каждый ее шаг оставлял за собой небольшую лужицу растаявшего льда, которая тут же снова замерзала, создавая хрустальную дорожку, ведущую назад к месту ее падения.

Наиля посмотрела на свои руки и ахнула. Кожа стала бледнее, почти прозрачной, и сквозь нее просвечивали синие вены. Она подняла ладонь к лицу, и свет северного сияния проходил сквозь ее пальцы, словно сквозь тонкую ткань. Паника закралась в ее сердце, холодная и острая.

— Что со мной происходит? — прошептала она, и ее голос эхом отозвался в мертвой тишине.

Тишина. Это было первое, что по-настоящему напугало ее в этом мире. Не холод, не странные деревья, не даже собственная прозрачность — а абсолютная, давящая тишина, нарушаемая только звуком ее собственного сердца. Оно билось так громко, что, казалось, его стук разносился по всему царству, объявляя о ее присутствии каждому обитателю этого места.

И тут она заметила тени.

Сначала Наиля подумала, что это просто игра света от северного сияния, но затем поняла, что тени движутся независимо от источника света. Они скользили между искривленными деревьями с хищной грацией, и в их движениях была цель. Одна тень остановилась за ближайшим стволом, и девушка могла поклясться, что видела в ней очертания человеческой фигуры.

Ветер начал нести голоса. Поначалу она думала, что это просто воздух, проходящий сквозь ледяные ветви, но постепенно начала различать слова. Обрывки фраз, последние слова умирающих людей, которые эхом отдавались в этом мире вечности.

«Мама, где ты?»

«Прости меня…»

«Я не хотел…»

«Помогите…»

Шепот пронизывал ее насквозь, и Наиля с ужасом поняла, что каждая тень могла когда-то быть человеком. Каждый голос принадлежал кому-то, кто горел, кто кричал, кто умирал в огне и оказался привязан к этому месту своими последними мыслями и незавершенными делами.

Северное сияние над ней изменило цвет, стало более красным, и Наиля почувствовала, как ее живое тепло создает волны в сверхъестественном холоде. Пар, исходящий от ее тела, оставлял след, по которому тени могли следовать за ней. Она была маяком в этом мире мертвых, живым сердцем в царстве останков.

Наиля заставила себя двинуться вперед, ноги подкашивались на предательской поверхности льда и пепла. Ей нужно было найти укрытие, найти ответы, найти Андрея. Но с каждым шагом она чувствовала, как что-то внутри нее ускользает, словно ее сущность медленно вытекала в этот холодный мир.

Она наткнулась на лист черного льда, гладкого как зеркало, и увидела в нем свое отражение. Женщина, смотревшая на нее, была одновременно ею и не ею. Лицо было знакомым, но глаза… глаза стали глубже, темнее, словно в них отражались не только ее собственные мысли, но и что-то еще. Что-то, что принадлежало этому миру.

Девушка прикоснулась к своему лицу дрожащими пальцами, и ледяная поверхность зеркала запотела от тепла ее дыхания. Но туман не рассеялся — он принял форму, очертания лица, которое она знала лучше своего собственного.

— Андрей? — прошептала она, и в этот момент поняла ужасную истину.

Царство не просто забирало ее жизненную силу. Оно трансформировало ее, превращало в одну из своих постоянных жителей. С каждым вдохом, с каждым ударом сердца она становилась менее живой.

Воспоминания о тепле солнца, о смехе, о радости становились все более туманными, словно они принадлежали кому-то другому.

Тени стали смелее. Они больше не просто следовали за ней — они окружали ее, сужая кольцо с каждой минутой. Северное сияние пульсировало в ритме ее замедляющегося сердца, словно само небо питалось ее убывающей жизненной силой.

— Нет, — прошептала она, сжимая кулаки. — Я пришла сюда не для того, чтобы стать одной из вас. Я пришла найти его.

Она двинулась глубже в царство, отчаянно ища любые следы Андрея. Ее ноги скользили по льду, но она упорно шла вперед, игнорируя боль от порезов острыми кристаллами пепла. Живое тепло следов создавало небольшие островки растаявшего льда.

И тут голоса стали яснее.

Это не обрывки последних вздохов, а целые фразы, разговоры, мольбы. Они резонировали в ее груди, словно осколки разбитого стекла, каждый голос нёс вес незавершенных дел и невысказанных слов.

Где-то справа женщина звала своего ребенка: «Машенька, где ты, моя девочка? Мама здесь, не бойся…» Голос повторялся снова и снова, никогда не получая ответа.

Слева мужчина просил прощения: «Прости меня, Катя. Я не должен был так кричать. Я не хотел… я не хотел, чтобы ты ушла…»

Впереди кто-то плакал тихо и безутешно, и так отчаянно, что Наиля почувствовала, как слезы наворачиваются на ее глаза.

Она поняла, что может чувствовать их местоположение. Это не было обычным слухом — это было что-то новое, что пробудилось в ней от соприкосновения с этим миром. Словно компас в ее груди указывал на каждую страдающую душу, их боль притягивала ее, как магнит притягивает железо.

Мать, зовущая своего ребенка, находилась в роще ледяных деревьев справа. Наиля могла почувствовать ее расположение так же ясно, как если бы видела ее собственными глазами. Мужчина, просящий прощения, был заморожен в глыбе льда неподалеку, его голос доносился из глубины кристаллической тюрьмы.

Этот дар ужасал и завораживал. Каждая душа, которую она могла почувствовать, представляла собой еще одну трагедию, еще одну жизнь, унесенную огнем и привязанную к этому месту вечной зимы. Сколько их было? Сотни? Тысячи?

Наиля остановилась, положив руку на грудь, где билось ее сердце. Оно все еще билось, но медленнее, и каждый удар давался ей с большим трудом. Ее кожа стала еще более прозрачной, и сквозь нее теперь просвечивала не только венозная сеть, но и что-то еще — паутина тонких линий, которые соединяли ее с каждой душой в этом мире.

Тени больше не скрывались. Они выходили из-за деревьев, принимая более определенные формы, и Наиля поняла, что это не просто отсутствие света. Это были существа, созданные из голода и тьмы, и их формы постоянно менялись между человеческими очертаниями и извивающимися массами дыма и злобы.