Бесплатный фрагмент - Зарисовки о разном

Грустная Лэйда

Нежное тепло весеннего солнца, усиливалось с каждым часом, приближался полдень. Настенные часы, над стойкой небольшого бара, показывали без десяти двенадцать. Верные своим привычкам посетители небольшой кафешки, расположенной в многолюдной части города, занимали места за квадратными столиками, стараясь подсесть ближе именно к той части террасы, сколоченной из эвкалиптовых досок, где было много тепла и света, чтобы, подобно солнечной батарейке, как можно больше набраться энергии от этой щедрой планеты. Лишь только один посетитель со с��ранными усами, напоминающий кота, закутанный в серый плащ с ног до головы, на упрямой голове которого сидела огромная чёрная шляпа с широкими полями, нетерпеливо елозил на стуле в тени под навесом, с интересом наблюдая за посетителями. Он покуривал тонкие сигаретки, дым которых отдавал мазутной гарью. Чашечка с кофе, что стояла перед ним, выливаясь, поднимала тонкую струю снизу вверх, наперекор всем законам физики, прямо ему в рот. Странно, но никто на него не обращал внимания, можно было подумать, что он прозрачный. Как оказалось потом, это было только до поры до времени. Пепел от сигаретки он стряхивал в ладонь и, когда его образовывалась небольшая горка, сдувал на людей, отчего те начинали чихать, чем вызывали безудержный смех с его стороны, напоминающий ржанье необъезженного мустанга.

Как обычно, в это время за один из столиков садилась интересная женщина неопределенного возраста с большими задумчивыми глазами. Она брала чашечку кофе, немного сахара, слегка мешала его ложечкой и пила маленькими глотками, погружаясь в свои невеселые мысли. Лицо ее становилось тогда печальным, иногда оно светлело от добрых мыслей, от чего она выглядела еще более привлекательной. Ее звали «Лэйда с грустными глазами». Когда-то давно она рано вышла замуж по совету родителей, которых очень уважала, совсем не по любви, за одного невзрачного, обеспеченного человека, занимавшего хорошую должность, и стала жить с ним в надежде создать хорошую семью и иметь много детей. Потом ей даже стало казаться, что она любит его, как это бывает всегда со всеми людьми, имеющими кроткий характер. Муж ей изменял, временами, когда бывал не в духе, кричал, обзывал дурой при детях, которым она отдала всю свою оставшуюся любовь. О похождениях мужа она думала, что это, может, в порядке вещей, ведь вокруг полно людей с одинаковыми проблемами — и ничего, живут себе. Со стороны их семья казалась даже очень благополучной, но если убрать её привязанность к детям, то жизнь Лэйды была грустной и пустой. Как любая нормальная женщина, она, конечно, мечтала о своём счастье, однако, как многие люди, ясно себе не представляла, что это такое и в чём оно заключается. Вот уже месяц почти каждый день в полдень она встречается за чашкой кофе с интересным человеком, с которым случайно познакомилась, когда читала японскую Хайку — её ей дала почитать соседка. Он проходил мимо, заметил на обложке японские иероглифы, резко остановился, на него тут же сзади налетел гарсон с полным подносом использованной посуды. Рубашка и брюки оказались полностью залитыми кофе и водой. Она встала, инстинктивно, не соображая, начала вытирать салфеткой пятна на одежде, чем необыкновенно смутила его. Извинившись, он ушёл в туалет, чтобы привести себя в порядок, и возвратился через пару минут с мороженым на двоих, сел напротив неё, бесконечно благодаря и извиняясь за причинённое беспокойство, стал рассказывать о японской поэзии и литературе, а она слушала его молча и молила Бога, чтобы он не задал какой-нибудь вопрос о Стране восходящего солнца, потому что в этом она соображала, как повар в квантовой физике. Очевидно, он работает в одном из близлежащих офисов, подумала она тогда, всегда аккуратно одет, прилично выглядит, любезен, а главное, с ним было интересно общаться, разбирался в живописи, увлекался японской литературой и классической музыкой. Теперь каждый раз она приходила на десять минут раньше, боясь опоздать, занимала то же самое место, пила маленькую чашечку кофе, пока он не придёт, и ещё одну чашку с ним, которую заказывал он для обоих. Вот и сейчас она узнала его издалека — с небольшим букетом недорогих цветов. Её лицо сразу озарила счастливая улыбка.

— Это вам, Лэйда, — изящно протянул он букет.

— Ой, ну что вы, Артур, не надо было, — принимая, сказала она. — О, какие красивые цветы! — А ведь сегодня своеобразный юбилей, ровно месяц, как мы познакомились, теперь каждый день встречаемся в этом кафе, в одно и то же время, символично, — сказал он, присаживаясь за столик.

— Два кофе и немного виски для меня, — обратился он к гарсону.

— Вы очень внимательный, хороший друг, знаете, мне всегда везёт на друзей, — сказала она, делая последний глоток кофе.

— Послушайте, Лэйда, может, заказать что-нибудь выпить, наверняка у них тут есть хорошее вино. Гарсон, гарсон, — позвал он, не дожидаясь ответа.

— Артур, вам ещё на работу, наверное, — удивилась Лэйда.

— А знаете что, ну её, эту работу, давайте купим бутылку хорошего вина, возьмём номер в отеле и отпразднуем этот день, как нормальные люди, — накрывая её руку своей.

— Послушайте, милый друг, можно я вас теперь буду так называть, я, конечно, вас понимаю, — не убирая руки, начала она, — но, как я вам уже говорила, у меня супруг, которого я уважаю, дети, которых я безумно люблю. Очень жаль, что я вас не встретила раньше, не судьба, — она тряхнула головой, как бы отгоняя какие-то мысли. — Это невозможно, вы понимаете, и простите меня Бога ради, если я вас обидела, мы останемся хорошими друзьями, вы и я.

— Да нет, что вы, Лэйда, — погрустнев, сказал он. — Какая обида может быть, это я подумал, что после стольких встреч с вами я мог бы на что-то рассчитывать. Не предложить вам было бы просто бестактностью с моей стороны, ну, как вы говорите, не судьба, ну а в дружбу между мужчиной и женщиной мне очень хотелось бы верить, — заключил он, выпив залпом весь кофе.

— Артур, тогда нам остается только одно — ещё раз встретиться в следующей жизни, — пошутила Лэйда.

— Да, только знайте, там я вас не упущу на этот раз, — стараясь выдавить улыбку, пообещал он. — Будьте спокойны, Лэйда! Неожиданно для обоих мягкой походочкой из-за дальнего столика к ним подошла тёмная личность, напоминающая кота. Вкрадчивым голосом, настолько тихим, что к нему надо было прислушиваться, и настолько твердым, что не позволял возражения, он спросил:

— Откуда такая уверенность, что есть следующая жизнь, да и к тому же в том, что вы там встретитесь, откуда она? А не лучше ли было бы, если бы вы немного подумали о себе, например, вкусно ели, мягко спали, меньше думали о детях — они сами вырастут, без вашей помощи, ещё и забыть вас успеют, когда вырастут, ипотеку проплатили или нет, — хмурясь, продолжал он, — не отказывать себе ни в чём, ни в любви, ни в выпивке, ведь ваша жизнь настолько коротка, что вы даже представления не имеете об этом. Вы родились, чтобы умереть, когда? — вы не знаете. Вы только и делаете, что работаете всю жизнь, оставляя здоровье на станках или в пыльных кабинетах, чтобы в старости пить таблетки и сожалеть о любви, что прошла рядом, оставив тлеющие руины одиночества в душе и тело с потерянным здоровьем.

Артур и Лэйда внимательно слушали его, она попыталась даже возразить ему в чём-то, но язык перестал повиноваться, губы онемели, налились свинцом. Растопорщив усы, от чего он ещё больше стал напоминать взъерошенного кота, незнакомец глубоко затянулся своей сигареткой и пустил облачко сизого дыма им прямо в лица. У Артура с Лэйдой появился удушливый кашель и так же внезапно исчез.

— Что это было? — хрипя, спросил Артур.

— Аллергия, наверное, — еле отдышавшись, предположила она.

— Лэйда, прости, но мне надо идти.

— Да, конечно, у тебя дела, наверное, не задерживайся, спасибо тебе за цветы.

— Прощай, Лэйда, — сказал он, уходя, теряясь в толпе.

— Прощай? — удивилась Лэйда. — Почему прощай? Почему я на ты с ним? — почуствовав тревожное. — Почему прощай, Артур, а завтра разве ты не придёшь? Не оставляй меня одну, Артур! Она примчится сломя голову, конечно, на следующий день и будет его долго ждать, до самых сумерек, но он не появится, не придёт и на следующий день, и потом его тоже не будет, пройдёт целый месяц одиночества и ожидания, за тем же столиком, на том же месте. Несколько любопытных мужчин попытаются с ней познакомиться, безрезультатно, были отвергнуты сразу. А потом она заболеет, будет метаться в жару и звать его по имени, чем озадачит сварливого супруга, который ей житья не даст, в приступах, теперь уже почти каждодневной ревности. А ей покажется, что, пока она болела, он приходил и не застал её на месте. В отчаянии, как только она себя почувствовала лучше, придёт и напишет маркером на столике свой номер телефона. Он, конечно, не ответит, а позвонит пара балагуров, предлагая ей эротические гадости, она поменяет номер телефона и напишет на том же столике в отчаянии: «Я жду тебя, Артур, я согласна, твоя Лэйда». На следующий день надпись будет стёрта наждачной бумагой, так как была написана нестирающимся маркером, а её попросят из кафе за порчу инвентаря. Тогда под покровом ночи она придёт и напишет те же самые слова на двери, и эту надпись тоже сотрут, дверь покрасят. Как-то утром, умываясь, она долго будет долго смотреть в зеркало своими грустными глазами, заметит седину на висках и поймёт, что Артура больше никогда не увидит. Тогда купит детские цветные карандаши и будет рисовать его весь день, порвёт рисунок и снова нарисует. Муж всё поймёт и в приступе ревности её поколотит. Несмотря на боль и страх, она всё равно будет упорно его рисовать, ломая карандаши и стирая бумагу до дыр.

Море синее и небо высокое, лес да океан, и на всех этих детских рисунках — он и она, вместе, за руки взявшись, с бутылкой вина и цветами идут к своему невозможному счастью.

Искушение

В тот день, когда появилась наука под названием метеорология, люди стали с невероятной точностью предсказывать, на наше счастье, капризы погоды буквально до минуты. День выдался более чем удачным для поездки в средневековый замок, несмотря на то что с утра моросил дождь, потом появилось солнце, снова дождь, опять солнце, жара с духотой — именно то, о чём и сообщали утром по радио, называя это безобразие переменной облачностью с осадками, но под конец дня, в начале вечера снизошло блаженство в виде лёгкого ветерка, который стал трепетно ласкать временно приунывшую природу, разнося свежесть и прохладу в округе.

Именно тогда и было решено, на основе взаимного согласия всех четверых, естественно, не откладывая съездить, чтобы посмотреть замок Milhac, находящийся в двадцати километрах на север департамента Дордонь, юго-запад Франции. Сказано — сделано.

Деревенская дорога, петляя, серпантином тянулась в живописном дубовом лесу, вековые деревья сказочно тянулись по обе стороны нашего недолгого пути, создавая тень с полумраком, из которой веяло нездоровой сыростью и грибами. Повороты были настолько круты, что почти приходилось тормозить на каждом вираже. В открытое окно машины поначалу врывался свежий ветерок из леса, потом стало попахивать раскалёнными тормозными колодками, и пошёл жар перегретого мотора с едким душком горелого масла, пришлось даже поднять стекло. В затянутом пеленой небосводе с редкими облаками висела розоватая тарелка луны, стояло полнолуние, хоть небо было ещё и светло, но оно уже невозвратимо догорало остатками размазанного солнца на стёртом горизонте, луна и солнце одновременно, из-за этого ехали не спеша, восторженно наслаждаясь не только взбунтовавшимися планетами, но и местными красотами.

Заглядевшись на пару ошалелых соек, которые своим ржавым чириканьем о чём-то жарко спорили на нижней ветке старого дуба, я и не заметил, как наехал на кабана. Он выбежал на середину дороги и замер на мгновение, которого оказалось вполне достаточно, чтобы быть тут же сбитым железным бампером моего старенького джипа. Стук, скрежет тормозов, толчок от удара был настолько сильным, что отбросил зазевавшееся животное метров на пять вперёд к деревьям. Резко становив автомобиль, основательно встряхнув пассажиров, будучи сам потрясённым от случившегося, минуты две как я был в шоке сидел, оцепенело вцепившись, до онемения, руками в руль. Сзади раздался спокойный голос Жоржа:

— Что это было, Филипп? — С завидной хладнокровностью спросил он

— Какой-то лесной зверь?

— Это ужасно, ты его убил! — воскликнула Изабель визгливым голосом истерички.

— Не думаю, скорее всего, он его усыпил, — с уверенностью римского патриция продолжил Жорж, — так бывает, от удара может произойти обморок, совсем как у людей.

— Фил, выйди, посмотри, что стало с бедным животным, — попросила Марта, пристально посмотрев на меня, словно видела первый раз, — может, нужна помощь.

— Как же, помощь! А кто вчера в ресторане заказывал saute de sanglier au curry? (жаркое из кабанины)

— Не будь циником, Жорж, ресторан — это одно, а сбитое животное на дороге — это совсем другое, — сказал я, с трудом выбираясь из машины, начиная приходить немного в себя от происшедшего. Вслед за мной потихоньку стали вылезать остальные пассажиры.

На обочине дороги лежал чёрный с блестящей серебринкой на холке кабан средних размеров. Внимательно осматривая его, мы не заметили ничего, что могло нас насторожить, нигде не было видно ни следов крови, ни переломов. Я уже начал нагибаться над ним, чтобы дотронуться до него, убедиться, может он и вправду мёртв, как Жорж дал ему хорошего пинка под зад. Кабан резко вскочил и бросился наутёк. Женщины громко вскрикнули, я попятился назад от неожиданности, один только Жорж с невозмутимым видом продолжал:

— Я же говорил вам, что он оглушён, вот один раз с моим дядей Кристофом на охоте в лесу под Бордо был интересный случай…

— Ну знаешь, дружок мой милый, твои выходки переходят все границы! — гневно бросила Изабель и, укоризненно покачивая головой, пошла к машине. Оставшийся путь мы ехали молча, даже неунывающий Жорж, казалось, взгрустнул, наверное, был обижен на нас за непонимание его далеко не элегантного жеста.

Наконец появились первые аккуратные, ухоженные дома деревушки Milhac — деревянные балконы, усыпанные цветами, светло-коричневые черепицы, поблескивающие от последних лучей закатывающегося за горизонт хилеющего солнца. Вокруг была умиротворяющая тишина безлюдных улиц отдалённой провинции, разве что у булочной стояло несколько разодетых старушек, обсуждавших последние новости региона с традиционным багетом в руках. После последнего дома, прямо на площади, показался наконец и сам замок. Огромный, грандиозный, колоссальное сооружение из камня и песка с треугольными крышами и острыми башнями, которые грозно протыкали небо своими железными пиками, он прошел века и события, горел, его разрушали, но каждый раз он восставал из пепла и руин ещё более монументальным и величественным. Неприступные широкие стены отражали атаки врагов, спасая жителей за своей каменной преградой. Он пережил римлян, визиготов, франков, сарацин, викингов, даже знаменитому Чёрному принцу в 1370 году пришлось здесь позорно отступить, оставляя за собой его стены, потом и Столетнюю войну, находясь между Францией и Англией на границе Окситании и Лимузена, междоусобицы и коварство интриг, и, как всегда, остался стоять непоколебимым оплотом местного дворянства, достойно дойдя вплоть до престижного титула баронства. Этот молчаливый свидетель серого средневековья окружён тайнами и легендами, одна из которых про бедную Луизу, которую заточил ревнивый супруг, прежде чем уйти воевать на тридцатилетнюю войну.

Машину пришлось оставить после безуспешных поисков тени на площади, что прямо перед замком, напротив обитых железом толстых ворот из дуба. То ли полнолуние, то ли дорога, а может, местный воздух, но у меня разыгрался волчий аппетит, и я предложил перекусить что-нибудь из местной кухни в одном из многочисленных ресторанчиков, сделанных в виде таверн. Конфи из утиных ножек (confit de canard) местного приготовления был просто восхитительный, и мы решили утопить это прекрасное блюдо в красном вине, разумеется, от местных виноделов. Pecharmant прекрасно подходил к блюду, официант быстро принёс бутылку, после традиционного распробования, не успел я пригубить из бокала, как Изабель мне заметила:

— Филипп, а разве не ты водитель сегодня?

— Допустим, я.

— Мне кажется, что одного сбитого кабана на сегодня хватит с лихвой.

— Да разве он его сбил, усыпил слегка, — запротестовал Жорж из страха остаться без собутыльника.

— Это не повод, чтобы нетрезвым сесть за руль, — бросив взгляд исподлобья.

— Послушайте, — вмешался я, — зачем ссориться, может, Марту попросим, она и не пьёт, и машину водит хорошо.

— Правда! — обрадовался Жорж. — Что ты молчишь, Марта, окажи услугу, а ton cheri.

— Я не молчу, но аперитив мой я допью! — все засмеялись.

Незаметно для нас за разговорами опустошив вторую бутылку вина, мы встали из-за стола, оставив на чай официанту, и все вместе стали потихоньку спускаться к замку по небольшому склону с густо посаженными по обеим сторонам дороги благоухающими нарциссами, тюльпанами, бородатыми ирисами. Времени оставалось мало, почти час до закрытия.

Заплатив за вход, вместе с гидом, оказавшимся проворной молоденькой девушкой лет двадцати со свежим лицом, обрамлённым кудрявыми белокурыми локонами, мы начали наше ознакомление с дворцом прямо с первого этажа — длинного коридора, отдающего сыростью. Старинные гобелены, картины, мебель, хозяйственная утварь — всё дышало эпохой. Оставив в стороне современный комфорт, я мысленно перемещался в историческом пространстве, простота бытия и понятий живших людей того времени поражала. Сегодня представить нашу жизнь без телевизора, телефона, унитаза и пачки качественных презервативов с ароматом вишни почти невозможно, не говоря об электричестве и автомобилях. То, что нынче кажется диким и аморальным, в те ещё не совсем далёкие времена, каких-то пять, шесть столетий назад, было просто нормой поведения, а тем более смотреть, осуждать или объяснять те или иные события, жизненные устои глазами современного обывателя было бы неправильно, я бы даже сказал, несправедливо.

Ступеньки каменной лестницы, по которой мы поднимались на второй этаж, были основательно истёрты временем, и, несмотря на предупреждение гида, пару раз я сам чуть не слетел с неё, если бы не вовремя подставленная рука Изабель, которая шла рядом со мной, совсем позабыв о Жорже, который с видом доктора исторических наук внимательно слушал, изредка задавая каверзные вопросы и сам же на них отвечая, не дожидаясь ответа нашей сопровождающей. Его физиономия с острым длинным носом, на котором сидели очки с толстыми стёклами, напоминала учёную сову, которая решила блеснуть своими знаниями среди сведущих людей, совсем не в тему. Молодую особу, которая вызвалась быть нашим гидом, это сначала забавляло, но через некоторое время её стал раздражать наш всезнайка, и она принялась говорить, смотря исключительно в мою сторону. Это, в свою очередь, задело Жоржа, и он тоже стал смотреть в мою сторону и объяснять некоторые детали эпохи Столетней войны. Мне не оставалось ничего другого, как слушать обоих, кивая головой невпопад, чтобы никого не обидеть. Неизвестно, сколько времени продолжалась бы эта словесная дуэль, нацеленная на меня, если бы мой запальчивый друг не оступился бы на одной из неровностей древних ступенек и не полетел назад, вниз, продолжая считать их количество задним местом и спиной. Женщины бросились его подымать, как назло, меня разобрал неудержимый хохот, за что тут же был удостоен свирепого взгляда раненого дракона со стороны павшего Жоржа.

Наконец, покончив со всеми приключениями, мы благополучно добрались до второго этажа и зашли в небольшую комнату, которая называлась Chambre de la Fileuse, с маленькой кроваткой, над которой был подвешен балдахин из коричневой ткани. В углу стоял небольшой прядильный станок с прялкой, огромный камин, чтобы хорошо прогреть даже такую маленькую комнатушку, каменный пол и дверь с изображением благородной молодой дворянки с чепчиком на голове, юбка с оборкой, просторная белая камиза, с прялкой в поднятой вверх правой руке, за что она и получила прозвище — пряха. В её красивом овальном лице было немного грусти и любопытства, отпечаток печали и скрытого лукавства. Монотонный голос без выражения, как у ученика, хорошо выучившего свой урок, начинал уже приедаться нам всем, наводя зевоту, даже Жорж заскучал, изредка незаметно тупо пялясь на пышную грудь гида. В 1610 году Луизе было всего лишь тринадцать лет, когда её выдали замуж за барона Антуана де Растиньяка. То ли благородный дворянин был ревнивым, то ли молодая девушка была влюблена в небогатого князя, но об этом пронюхал её новоиспечённый муженёк, решив заточить её в одной из башен своего дворца, прежде чем пойти на войну, которая длилась без малого тридцать лет. Единственным занятием бедной девушки была пряжа нити из овечьей шерсти да наивные рисунки на стенках комнаты. Как тут не вспомнить народную мудрость — «Лучше смех в хижине, чем плач во дворце».

Рассматривая художества Луизы, изображённые в верхнем углу камина, я не заметил, как оказался совершенно один в этой печальной комнате, похожей на тюрьму. Окинув последний раз беглым взглядом приглянувшийся мне рисунок, собираясь уже выходить, услышал приглушённый грудной смешок за спиной. Что за чертовщина, вроде бы стою один, никого нет, и кто-то смеётся совсем рядом.

— Ты испугался… — и снова смешок. Я огляделся ещё раз — никого.

— Нет, не испугался, — ответил я и почувствовал, как спина покрылась холодным потом.

— Не бойся, я красивая.

— Лучше бы ты была счастливой, — я начал приходить в себя.

— Что ты знаешь о счастье. Когда любишь кого-нибудь, так это на всю жизнь.

— Мне неприятно разговаривать с тобой, потому что я тебя не вижу.

— Я здесь, — голос справа, — нет, я тут, — голос слева, — здесь я, — голос сзади с приглушённым смешком. Портрет молодой девушки, что был изображён на двери, слегка зашевелился, тусклые краски ожили, губы порозовели и сжались упрямой ниткой.

— Я начинаю понимать твоего мужа, который запер тебя в этой комнатке, ты большая проказница и шалунья.

Изображение лица изменилось, просветлело, взглянув с озорством сквозь пелену оживающих глаз, и засмеялось.

— Да, проказница, проказница, все думали, что я пряжу пряду, чтобы время коротать, а я записки спускала вниз из окна моему возлюбленному.

— Странная любовь у тебя, она держалась всего лишь на одной только нити, а прясть ты хоть умела? Пряжа — дело крестьянок, а ты дворянка, баронесса. Впрочем, какова пряха, такова на ней и рубаха.

— Старалась, нитка должна была быть крепкой, ведь не только записками мы обменивались, но и золотом, чтобы стражу подкупить.

— Так значит, и на свидания к нему ходила, а я-то думал… И так вплоть до возвращения самого барона? А вдруг попалась бы, что тогда?

— Ты ничего не понимаешь в любви! — хихикнула она.

— Ну конечно, ни в счастье, ни в любви, где нам вас понять, мы по тридцать лет не воюем и ведьм на костре не сжигаем, — съязвил я и тут же пожалел, а вдруг она меня спросит, как сейчас воюют или, ещё хуже, что у нас делают с инакомыслящими, но, кажется, пронесло, моя собеседница решила просто поболтать со мной о том о сём и больше рассказывает, чем спрашивает.

— Если попалась бы, так погибла, я смерти не боюсь, я возлюбленного потерять больше боюсь.

— Похвально, для молодой баронессы ты смелая девушка, живущая в эпоху европейского формирования и тридцатилетней воины.

— Не люблю войну, мужское это дело, женское — церковь, молитва, забота о муже.

— Вот именно, если бы не Габсбурги с их стремлением царствовать над христианским миром, неизвестно, что бы ты делала со своим amoureux, супруг бы остался в замке, не ходил бы на войну.

Раздался стук упавшего предмета.

— Дорогой, ты с кем разговариваешь? — рядом стояла Марта и с изумлением смотрела на меня.

— Кто, я? Да так, размышляю вслух, — соврал я.

— Ой! А это что? — воскликнула гид и, нагнувшись, подняла с пола старинное веретено, на котором была полустёртая надпись «mon amour». — Странно, — задумчиво рассматривая его, прошептала она, — откуда оно здесь, я сама вчера здесь подметала.

— Пойдём отсюда, Филипп, что-то мне холодно стало, знобит.

Втроем мы стали выходить из комнаты через маленький проём в стене, где, очевидно, стояла раньше дверь с портретом. Пропустив дам вперёд и выходя последним, я невольно обернулся и бросил последний взгляд на дверь с изображением Луизы. Она сладостно мне улыбалась, грациозно подняв юбку и обнажив пару своих красивых ножек в белых чулках с розовой подвязкой из атласа, изящно завязанной бабочкой на левой ноге. Я мотнул головой, окончательно отгоняя дурные мысли, и решительно вышел из комнаты, не оборачиваясь. Вдогонку мне нёсся злорадный смешок кокетки.

Тайна Мачу-Пикчу

Холодный горный ветер, что шёл из глубины ущелья изо дня в день, безжалостно трепал редкий кустарник, что рос на склонах гор Мачу-Пикчу, завывая, добрался даже до улиц пустынных, подымал столбы мелкой пыли, носился как полоумный между огромных камней, что стоят истуканами молча вокруг одинокого города. Здесь не звучит детей голосок, и женщин больше нет тут нарядных, только воет ветер и плачет дождь о былом величии славном, здесь жил когда-то целый народ, куда он ушёл, где теперь он живёт?

Он был известный математик, никогда не спешил и думал только о будущем, а планы у него были грандиозно большие. Съездить в Египет, взойти на Кордильеры, чтобы увидеть Мачу-Пикчу, отдохнуть в Италии на Лазурном берегу, а потом и Париж со всеми вытекающими последствиями.