Бесплатный фрагмент - Зара Булата

Зара Булата. Повесть

(Моей однокласснице Заре)

Среди неприступных лесистых гор лежало небольшое селение Селад. Оно мало чем отличалось от других соседних горных селений, что были разбросаны по склонам близ быстрых горных рек. Так же как и весь этот горный край, Селад держалось на достойных именах и сильных плечах своих сыновей и славных именах девушек.

В этом горном селении жил почитаемый всеми односельчанами и далеко известный во всем горном краю старик по имени Булат. Недаром отцом Булата было выбрано это мужественное имя для своего сына. Булат уже в юности был характером крепок как булат, и в частых боевых стычках с многочисленными войсками чужеземцев он показывал себя одним из могучих воинов. Будучи молодым по годам Булат уже был избираем старейшинами во время военных действий руководить войском горцев баьччой 1, так как умом и смекалкой он превосходил остальных воинов.

Нелегкая судьба выпала на долю Булата, трудную жизнь прожил старик. Но самым тягостным в жизни для него оказалось то, что из детей у него была одна лишь единственная дочь по имени Зара. Булат всегда мечтал о мальчике, но как говорят мудрые старики, и падчах2 имеет не все, о чем бы мечтал. Всегда жаждавший иметь наследника горец тайком обучал еще маленькую дочь Зару некоторым воинским наукам и премудростям. И маленькая Зара оказалась на редкость сметливой и талантливой ученицей, должно быть ей передалась от отца по крови тяга к воинскому искусству. На удивление метко стреляла девочка из кремневого ружья. Стрелять из тугого лука отца она научилась своим особым способом, так как руки ее все же были слабее, чем у взрослого воина. Зара садилась и обеими ногами натягивала лук и таким образом пускала стрелу точно в цель. Кинжал в руках у девушки был страшным оружием, она не только владела им искусно, но и метала метко в цель. А знаменитой отцовской саблей дамасской стали, которую горцы называли «ревущей обезьяной», Зара владела так, что ей мог позавидовать даже самый опытный воин. Словно опасная змея извивалась сабля в руках девушки. В душе Булат надеялся на то, что о его тайном обучении дочери в селении никто не догадывается. Но, живя в одном селении, разве можно скрыть такое от людских глаз. Конечно же, из-за уважения и всеобщей любви к Булату односельчане и стар, и млад умело скрывали то, что им было известно.

Зара выросла и была достойной дочерью своего благородного отца. Девушка была известна среди односельчан своим скромным нравом и тонким складом ума. Но что особенно нравилось в девушке и старикам, и молодым — это была несравненная красота юной Зары. Подобно утренней заре, была она чиста душой и приветлива со всеми. Великолепием своей кроткой улыбки покоряла она сердца односельчан. Но нередко эта самая красота родит среди людей некоторые споры и зависть. Немало было очарованных взглядов и любовных признаний со стороны молодых людей в адрес девушки подобной алому маку среди зелени травы и цветов.

Мимо селения проносилась быстрая говорливая и светлая горная река. Она устремлялась вниз, словно боялась куда-то опоздать. Селение, что приютилось на склоне и река, протекавшая в низине, были окутаны цветущим могучим лесом, зеленью трав и яркими коврами цветов. Дыхание свисавших вдали над лесистыми горами ледниковых вершин источало свежесть и прохладу.

Ближе к вечеру веселые красавицы селенья с узорными медными кувшинами спускались за водой к светлой реке. Достойные юноши селения тоже приходили сюда в надежде увидеть свою избранницу или же выбрать себе девушку по сердцу. Много было красавиц в этом селении, подобных ярким цветам на горном склоне. У каждой из них был тот самый единственный юноша, при виде которого у девушки звонче звучал и голос, и глаза начинали излучать особый свет, свет любви.

— — — — — — — — — — — —

Баьчча 1 — предводитель войска. Падчах 2 — падишах, царь.

— — — — — — — — — — — — —

Одна Зара, словно одинокий цветок радовалась лишь великолепию этого горного края, людям, своей юности. Возможно это оттого, что ее юное сердце еще не выбрало возлюбленного. Немало было парней пытающихся поймать хотя бы ее взгляд, ее смех или же тайком сверливших своими глазами ее великолепную стать. Только сердце юной красавицы еще не проснулось, не потянулось к любви. Каждый вечер кто-нибудь из юношей, кому удалось обратить ее внимание на себя, делал попытку разбудить ее сердечко, обратить ее мысли в свою сторону.

Сегодняшний вечер, кажется, был удачным для Кудуза из близлежащего хутора, у которого было в собственности так много овец, что пчелы в улье. Нужно заметить, что за день до этого подружки Зары получили кое-какие подарки, чтобы они дали молодцу возможность пообщаться с ней. С позволения самой же Зары, такая возможность Кудузу была предоставлена подружками. Конечно, помимо подарков веселые подружки рассчитывали получить еще и удовольствие от душевного разговора простачка Кудуза с предметом его воздыхания. И они не ошиблись в своих ожиданиях.

С массивным орлиным носом и не меньшей крутости характером, чернявый Кудуз намерен был говорить коротко, но победно. Весь его разговор проходил яркой линией через отару овец в тысячу голов, принадлежащих его отцу. Овец то могло быть значительно меньше, но разговор был на всю тысячу.

— Зара, я имею возможность бросить к твоим ногам в этот божественный вечер тысячу голов овец, если не считать остального хозяйства, — старался Кудуз произвести впечатление на девушку, блестя глазами из-под смолянистых черных бровей.

— А я слышала, что на пастбищах вашего хутора можно выпасти лишь голов сто овец, — вдруг вставила небольшого росточка девушка Сацита, известная своим острым язычком.

— Что? Как ты сказала? — заставил Кудуз свои резвые глаза найти девушку, которая так некстати вмешалась в его разговор.

Сацита же соловьиной трелью прозвенела смешком и тут же спряталась за спинами подружек.

— И мы… и мы об этом слышали! — поспешили подруги на помощь Саците.

Но Кудуз был не из робкого десятка, он быстро нашелся, что сказать:

— Это люди чешут свои завистливые языки. Не могут вынести того, что мы живем богаче их, — положил он свою огромную ладонь на сердце, показывая этим самым, что он говорит истинную правду, и попытался на этом закончить неприятный для него разговор об овцах.

Возможно, подружки и пожелали бы прекратить подтрунивание над пожелавшим стать женихом, но Зара тоже не хотела упустить случая, повеселиться:

— Ну, допустим, что эту тысячу овец ты отдашь мне, показывая, что ты не страдаешь пороком жадности. А что же у тебя самого остается? — блеснув лукавством красивых светлых глаз, вдруг спросила Зара.

Кудузу показалось, что его отношения с девушкой налаживаются, но расстаться совсем с овцами не входило в его видение ближайшего будущего.

— А какая разница, кому будут принадлежать овцы из нас двоих? Когда ты хозяйкой будешь хлопотать в нашем дворе, и овцы будут кружить вокруг тебя, — буркнул Кудуз, не понимая, куда клонит девушка.

Девушки подружки давно уже поняли, что Зара подшучивает над юношей, они с лукавой веселостью улыбались, не в силах удержаться.

— Интересно, как это я буду кружить в твоем дворе с тысячью овцами, разве они не предназначены моему достойному отцу в качестве выкупа за меня? Неужели мой бедный отец, который кормил меня, одевал, обувал все эти годы, не заслуживает такого пустяка, как тысяча овец? — притворилась удивленной Зара.

Кудуз немного растерялся и застыл на месте, ему почудилось, что с веселым смехом девушек исчезает из его двора и хвост последней овцы всей его отары. Было понятно, что из этого

сватовства ничего путного не выйдет, если даже тысяча овец была бы уже загнана во двор достойного отца Зары Булата.

Если не задерживать внимание на подобных этому и некоторых других, не состоявшихся сватовствах, то было еще одно намечаемое сватовство. Это сватовство, кажется, сулило Заре целый табун лошадей! Было это так. Как-то вечером у реки до ушей девушки подружки донесли, что Висит сын Бийболта пошел с дружками за Терек отбить там табун у станичников.

— Этот табун он решил пригнать для тебя, — шептали подружки на ухо Заре.

— Когда юноша вернется с табуном, то он непременно пришлет старейшин к твоему отцу, чтобы просить руки шутили подружки.

Отец Висита скончался несколько лет тому назад, его одолели раны, полученные в последней войне. Бийболат с отцом Зары были очень близкими друзьями, словно родные братья. Висит и сейчас почитал Булата, как своего родного отца. Еще при жизни Бийболта случилось так, что между Виситом и Зарой вспыхнула искорка, хотя назвать это любовью они оба так и не решились. Но, при всем желании, такое скрыть от подружек было невозможно. Если бы юное сердце Зары и попыталось забыть это, то ее пылкие подружки не дали бы забыться такому. В таких случаях, у женщин особое душевное восприятие сердечных дел. Наверное, мужчинам по своей природе никогда не понять этих душевных предчувствий. Услышав, что Висит пошел в набег за табуном лошадей, особому складу девичьего ума нужно было подвести это под какое-нибудь основание. Ведь для такого геройского поступка, связанного с трудностями и риском для жизни должна быть причина. По мышлению тонкого женского ума такой причиной была его тайная любовь к Заре. Женский ум юных подружек Зары и предположить не мог о какой-нибудь другой пустяковой причине для совершения такого дерзкого мужественного поступка. Девушки не хотели верить тому, что Виситу после смерти родного отца Булат хоть и стал еще ближе и роднее, что он и к Заре относится лишь как к сестрице родной. Хотя отношение Висита к Заре было именно таким. Но, неисповедимы пути Господни. Не по крови ж они были братом и сестрой. Вначале Зара воспринимала как обычную шутку разговоры девушек, но вскоре она заметила, что ее действительно что-то стало беспокоить, какая-то непонятная тоска и тревога. Кто знает, это могло быть и обычным беспокойством за Висита, как за брата, ушедшего на опасное дело.

Прошло более двух недель с тех пор как девушки на берегу реки затеяли шутить с Зарой, как однажды посреди ночи Зару разбудил какой-то шум во дворе. Когда она, наскоро одевшись, уже выходила, отец крикнул ей:

— Дочь! Ты слышишь меня, проснись скорее. Быстро оденься и выходи!

— Что случилось, дада 1! Что я должна сделать? — вышла Зара навстречу отцу.

Но ответом на вопросы девушки было то, что она увидела у себя во дворе. Весь их широкий двор заполонили лошади, по вспотевшим бокам животных видно было, что они прошли дальний путь. «Висит поехал за табуном для своей Зары», — вспомнила девушка шутливые шепоты подружек и от этой мысли она улыбнулась. Хоть и светила яркая луна, на улице все же была ночь, и ее улыбка осталась никем не замеченной.

— Дай им пока сена, немного погодя, когда они чуть поостынут, дай им еще и воды, — сказал Булат, ничуть не сомневаясь, что дочь с этим справится. Уж, очень хорошо отец знал свою дочь. Несмотря на свою усталость, и Висит вызвался помогать девушке.

— Виса, откуда эти лошади взялись посреди ночи, спросила Зара Висита, тихо, чтоб отец не слышал, назвав молодого человека так, как она называла его с детства.

— Лошади к нам попали по воле Всевышнего Делы 2… Они из казачьих степей, — понизив голос, ответил Висит.

— Виса, ты ж не один ходил за Терек, а, где твои друзья, с ними все в порядке? — встревожилась Зара.

— Все хорошо, я их отослал домой, как только мы доставили табун. Пусть отдохнут, — успокоил Висит девушку.

— — — — — — — — — — — — — —

Дада1 — отец, папа. Дела 2 — Бог.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

— Виса, а ты для меня пригнал лошадей? — улыбаясь, испытывала девушка молодого человека.

— Нет! — коротко отрезал Висит.

— Если ты их пригнал не для меня, тогда почему ты загнал их в наш двор? — не сдавалась девушка.

— Пригнал не в ваш двор… А во двор Булата, которого я почитаю за родного отца, -недовольные нотки прозвучали в голосе молодого человека.

— Виса, я же шучу с тобой! С детства ты был таким, шуток не понимаешь! — в свою очередь притворилась обиженной Зара.

Булат в это время выходил прикрыть ворота, послушать все ли спокойно вокруг. Селение лежало меж двух могучих склонов, в окружении могучего леса. Здесь всякий шум эхом разносился вокруг. Вокруг все было тихо и спокойно. Лишь редкий лай собак выдавал селение, утопающее в густых фруктовых деревьях.

— Зара, не вздумай обижаться на меня, видимо я с дальней дороги подустал малость и не в состоянии воспринимать шутки, — все так же тихо, но значительно нежнее произнес Висит, чего девушка и добивалась от молодого человека.

— А девушки у реки говорили, что ты ездил за Терек, чтоб пригнать для меня табун. Виса, разве я не стою табуна лошадей, — лукавила Зара снова, не давая покоя молодому человеку.

Висит улыбнулся, взглянув на девушку, затем посерьезнев произнес:

— Ты то, сестренка, стоишь и десяти табунов, но этих лошадей я пригнал не для нас. Я их добыл для матерей, которые растят сирот. Многих наших горцев поглотила война, что пришла к нам через земли станичников, дети остались сиротами. Но я не забыл и про свою сестренку, — улыбнулся снова Висит. — Видишь вот этого красавца-коня? Его я пригнал именно для тебя, — попытался задобрить девушку Висит, подведя ее к белевшему при луне крутому боку коня.

— Спасибо, Виса, мне то и конь не нужен, лишь бы ты живым и здоровым вернулся домой, — на этот раз девушка была серьезна.

Оттого, что отцы их были близки, как родственники, Висит с Зарой тоже с детства росли словно брат с сестрой. И теперь в их жизни наступил трудный период, период выбора…

Когда они вдвоем управились с лошадьми и скотиной, Зара пошла под невысокий навес, где стояла массивная чеченская печка, чтобы собрать на стол поесть для Висита. Висит же отправился, к журчавшему за домом ручейку, чтобы сполоснуться.

К тому времени, когда Висит вернулся под навес к низенькому круглому столу, Зара положила на стол испеченный вечером еще теплый ароматный чурек, творог в сметане, брынзу, тут же подоспело и мясо поджаренное на угольях в открытой чеченкой печи.

— Я тут думала, — сказала Зара задумчивым голосом, Виситу, вытиравшему полотенцем мокрое лицо, — ведь у людей, которых ты оставил без табуна лошадей тоже есть дети, должно быть и у них есть сироты. Ты об этом не задумывался, Виса?

Висит вдруг перестал вытирать лицо, которое на фоне керосиновой лампы, зажженной Зарой под навесом, вдруг посерьезнело. Его усталые сероватые глаза источали лишь неясную боль и печаль. Видно было, что молодой человек не раз задавал сам себе этот вопрос.

— Казаки и калмыки нередко идут на наши земли войной впереди царских войск. Они виновны в том, что и наши, и их дети становятся сиротами. Мы не просто забираем у них лошадей и скот, мы с боем отбиваем их у них. Не мы выбрали их для себя недругами, но они по своей совести стали нашими врагами. Казаки селятся на наших землях, где всегда остается лишь пепел от наших селений. Когда их беглые отцы и деды, по сути дела рабы в собственном государстве, бежали от своих господ и поселились на берегах Терека, мы стали им добрыми соседями. Хотя и эти земли были нашими пастбищными наделами. Однако когда царь снова их приласкал и простил великодушно, они тут же поспешили признать своего бывшего хозяина. Раба в себе они, видимо, так и не смогли одолеть. За наши сожженные селения, за их зверства Дела накажет, если не их, то их потомков непременно. Не должен, будь то человек или целый народ, обрести для себя счастье на этой Божьей земле, зверствуя, проливая реки крови, ни в чем неповинных людей, делая несчастными других.

— Ты кого тут ругаешь, кант 1? — увлекшись разговорами Зара с Виситом не заметили, как подошел старик Булат.

— Мы тут, ваша 2, размышляли о человечности, о добре и зле, — Висит встал с низенького стула и выпрямил спину в знак уважения к старику.

Старик, сделавший свои выводы из отрывка речи молодых людей, услышанного им, присел

на стул возле стола, пригласив сесть и молодого человека.

— Казаки мужественный народ, этого у них не отнимешь. Между горцами и казаками было и некоторое кровосмешение в былые времена. Видимо нынче жадность ослепила их старейшин. Не терпится им захватить наши плодородные земли с помощью русских штыков. Налей-ка, дочка, и мне калмыцкого чаю, — заключил старик.

— Ваша, мне понадобится помощь старейшин селения в распределении лошадей и скота нашим бедным семьям и сиротам. Я бы хотел, чтобы ты посоветовался со старейшинами, окажи мне помощь, — попросил Висит старика, когда они уже притронулись к еде.

— Завтра с утра я попрошу собраться стариков и посоветуюсь с ними, как нам поступить с твоими лошадьми и скотиной, — видно было, что старик чем-то озабочен. Немного попив чаю, старик добавил. — Висит, ты со своими верными друзьями много помог бедным людям и сиротам нашего селения. Последние стычки с царскими войсками принесли много бед нашему народу. Люди сильно пострадали. Много сирот осталось. Наши люди, конечно, в беде всегда помогают друг другу, на этом стоит наш народ. Кант, пока живой, я тебе заменяю отца, поэтому хочу дать совет тебе и твоим друзьям. За проступки и ошибки отцов не должны страдать малые дети, женщины. Этой истины должны придерживаться всякий народ, если он не сброд какой, а настоящий народ. Мне бы не хотелось, чтобы вы забирали кусок у чужих бедняков ради наших сирот. Я должен, кант, сказать тебе… Хватит тебе искать приключений и опасностей. Надо тебе завести семью и остепениться…

Висит, засмущавшись, попытался встать из-за стола, но старик властным движением руки указал ему на место за столом. Но сам встал и потихоньку направился в сторону дома.

Висит не оставил для себя ни одной скотины или лошади. Но Зара так и не смогла расстаться с конем назначенным ей Виситом. Горделивая осанка серого коня при виде девушки менялась. Он, словно влюбленный с первого взгляда юноша, глядел на Зару с какой-то нежностью. Когда на следующее утро коня хотели увести, он, словно прирос к девушке, ни за что не хотел расставаться с ней. Словно ребенок ходил конь за девушкой. И старики, улыбнувшись, решили оставить коня Заре. С легкой руки стариков получил конь и имя Сирдин, что означало Серый конь.

Во дворе Зары Сирдина никогда не привязывали. Сам он уходил на окраину селения пастись, сам приходил и обратно домой. Зара тоже сильно привязалась к коню и очень хорошо ухаживала за ним, чему тот был безмерно рад. Девушкам-горянкам не положено на людях разъезжать верхом на коне, поэтому Зара дожидалась темноты и, переодевшись во все мужское, садилась верхом на своего Сирдина. И тогда Сирдин несся как сказочный волшебный конь, словно у него вырастали крылья. Они поднимались с горы на гору и летели быстрее ветра. В эти минуты и сама Зара была самой счастливой девушкой на всем белом свете. В селении, конечно же, ходили разные слухи то ли про ночного всадника, то ли всадницу, но мало кто своими глазами все это видел.

Так пролетело счастливое лето для юной красавицы Зары. Сдувая желтую листву с деревьев, вступила в свои права и осень. Первые прохладные дни спорили с солнцем, примирившимся с осенью. Сирдину все одно нравилось скакать со своей любимицей средь прозрачных ветвей деревьев, поднимая за собой облако желтых листьев. То на гору взлетал быстрый конь, то летел с горы словно облачко, подхваченное игривым ветром. С луною круглой, казалось, играл конь и к звездам устремлялся ввысь. Зара нашла надежного друга-коня и радовалась этому счастью, но не отпускала ее все ж грусть-печаль девичья. Подруги

— — — — — — — — — — — — — —

Кант 1 — парень, мальчик, сын. Ваша 2 — брат, дядя.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

ее одна за другой уже нашли свою судьбу, веселый шум свадеб не умолкал в селении. Заре же доставалась лишь радость за счастливых подруг и сочувственное щебетанье сверстниц.

Висит больше не ходил в набег за Терек. Он довольно успешно занимался своим личным хозяйством. Скотина в его чистом дворе была всегда ухоженной, да участок земли его давал достаточно урожая. Каждый день Висит заглядывал к Заре, но вел себя и разговаривал с ней непременно как с родной сестрой. В то же время молодой человек не встречался ни с одной

другой девушкой. А для Зары Висит был, кажется, необходим словно воздух. Когда есть воздух, мы не замечаем этого, но и нескольких минут не можем прожить без него. Часто Зара спрашивала Висита:

— Виса, почему ты не выберешь себе девушку по душе? Время-то уходит, жениться ты не собираешься?

Но в ответ Висит всегда отшучивался:

— Я еще не нашел девушку, которая смогла бы сравниться с моей сестрой.

«А вдруг, на самом деле, Висит выберет себе девушку и женится. Что же мне тогда делать?» — тут же терзалась девушка тревожной мыслью.

Первые холодные дни пришли в селение, первым снегом завалило, укутало и побелило Черные горы. То ли от внезапного холода, то ли старые раны давали о себе знать — старик Булат вдруг слег от неведомой болезни. Несколько недель Булат болел. Однажды вечером дочка управилась по хозяйству, зашла в дом и, заставив отца поесть немного, возилась с посудой. Отец чуть дрогнувшим голосом велел ей присесть рядом и сказал:

— Зара, дочь моя, тебе потребуется мужество, трудные дни настают для тебя. Не встать мне больше с постели. На этот раз болезнь оказалась сильнее твоего отца. Мне нужно уходить, оставив тебя одну в этом жестоком мире. Я словно предвидел, что когда-нибудь придется тебе остаться одной в этом мире, научил тебя постоять за себя, если это потребуется. Но я допустил непростительную ошибку в этой жизни. Лишь теперь, прикованный к постели, я понял… Это моя вина… Прости своего отца…

— Что ты говоришь, дада! Ради Всевышнего Делы, не пугай меня! — слезами залилась девушка.

Зара сидела у краешка невысокого паднара1, на котором беспомощно лежал старик и держала в своих руках руку отца. Ей казалось, что все это происходит во сне, и она никак не может проснуться. Показалось, что во дворе в конюшне тревожно заржал Сирдин. Булат погладил дочь по голове, пытаясь ее успокоить, и поспешил закончить свое завещание.

— Зара, дочь моя, надо было мне подумать о тебе, пока я был здоров. Кто о тебе позаботится, когда меня не станет… — вдруг болезнь скрутила старика. Долго он лежал, не в силах говорить. Когда силы вернулись к нему, он поспешил закончить. — Ты должна создать семью… с Виситом. Нет молодого человека достойней его… Как я оплошал! Какую же непростительную ошибку я допустил! Зара, ты слышишь меня? Скорее… беги… Скажи Виситу, что я хочу его видеть, сей же час. Зови Висита!

— Дада! Дада! — вскочила Зара и не знала, что делать дальше.

— Дочь моя, послушай меня! Не теряй времени… Скорее зови Висита! — из последних сил воскликнул старик Булат.

— Я сейчас… Я быстро… — выскочила девушка, и снова заскочила в дом, не понимая, что она делает.

Старик не в силах говорить, рукой показал девушке, чтобы она торопилась. Зара выскочила на улицу, и ее тут же поглотила темная, холодная ночь.

Ветер закрутил снежную пыль во дворе Булата и завыл, словно матерый волк, смертельно раненный в неравном бою. Сирдин рвался из конюшни и тревожно ржал.

В косматой папахе и в одной черкеске чернее сегодняшней ночи, появился у двери дома Булата Висит, за ним бежала растерянная Зара, лишь ветер трепал ее черный платок, словно пытался задержать ее хоть на миг.

— Ваша! Ваша! — стараясь не выдать своего волнения крикнул Висит, приближаясь к тому,

— — — — — — — — — — — — —

Паднар 1- просторная деревянная кровать, лежанка у горцев.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

кого он почитал за отца.

— Дада!.. — словно, онемев, застыла за спиной Висита Зара.

Сложив свои могучие руки, как и подобает богатырю, возлежал на лежанке старик Булат. Казалось, что он заснул на миг, пока его дочь не вернется с любимцем его Виситом. Лишь приглядевшись, с трудом можно было заметить, что старик не дышит. Словно осиротевшие

малые дети, растерянно опустив головы, стояли рядом Висит с Зарой.

По широкому двору Булата метался, Сирдин, вырвавшийся в это время из конюшни. Казалось, он хочет остановить свирепеющий ветер, словно тот один был виною этого несчастья. Но коню это никак не удавалось. И Сирдин словно понял это, остановился посреди двора и опустил свою гордую голову.

И на могиле старика-богатыря Булата они часто стояли втроем. Висит с Зарой вскинув руки в молитве и конь, опустив голову и чуть шевеля губами, словно повторял про себя слова молитвы.

Зима выдалась в этом году морозной и снежной. И весна, словно ее не хотела отпустить зима, была прохладной и на редкость дождливой. Зара жила одна в своем печальном доме. Ночевать с ней присылали родственники и соседи своих детей-подростков. Днем же Висит приходил к ней каждый день.

Печальней первой и не менее холодной наступила следующая зима и уже подступала все ближе к весне. Со дня смерти старика Булата прошел год с лишним. Висит, как и раньше каждый день приходил проведывать Зару. Однажды ближе к вечеру, уже не первый раз, Висит, неожиданно вспомнив, спросил девушку:

— Зара, мне все не дает покоя мысль. Кажется, что ваша, в тот последний день… хотел поведать мне что-то важное. Я очень виноват, что в тот вечер не оказался рядом с ним. Я обязан был… моя вина. Может, ты знаешь что-нибудь? О чем же он хотел мне сказать?

Из глаз девушки скупо, блеснув, словно звездочки покатились слезы. Как могла девушка-горянка сказать молодому человеку, которого она, теперь-то ей было ясно, вне всяких сомнений, любила больше самой жизни, о последних словах отца, о его завещании. Не могла горянка позволить себе сказать юноше, что отец завещал Заре выйти замуж за него, за Висита. Она скорее согласилась бы умереть… Промолчала Зара в ответ и в этот раз. А Висит понял, что девушке неудобно говорить, хотя и чувствовал важность тех слов. С этих пор уже больше молодой человек не задавал такого вопроса девушке.

Наконец вступила в свои права весна и расцвела, пытаясь хоть запоздало, но душевно порадовать людей. Но страшная весть, дошедшая к тому времени до гор, омрачила и эту божественную радость.

Царские войска уже в который раз вторгались в пределы земель свободных горцев, и кидало в жестокую мясорубку войны бесчисленное множество своих рабов-солдат. Царские приспешники давно превратили свой собственный народ в бесправного раба. Крестьянина могли продать как собаку, нередко и обменять несколько крестьян на одну породистую собаку. Солдаты, с детства познавшие свое рабское положение и место в жизни, и в мыслях не допускали непослушание офицерам, хотя они и не могли не видеть бесчеловечность и несправедливость этих войн. Свободолюбивые горцы, не признающие неравенство человека перед человеком, во всех газетных строках, в своих указах и официальных заявлениях царскими холуями с брезгливой пренебрежительностью назывались недочеловеками и дикарями. Люди с плебейским мышлением, по сути дела рабы до мозга костей, называли истинно свободных людей дикарями и, всю свою огромную рабскую военную машину направляли на уничтожение целых селений, всего населения вплоть до грудных младенцев. Но ложь царских злодеев была чудовищно огромной, и во всем мире верили их заверениям, будто они несут только культуру диким народам. Словно чуждую культуру можно внедрить, не уничтожив предварительно, уже имеющуюся культуру. В этом жестоком мире важно лишь обвинить, создать образ врага, а затем явить себя спасителем мира, жесточайшим образом уничтожая, уже очерненного человека. А погибал не только свободный народ, но и гибли единственные зачатки истинной свободы во всем мире, у которого этот так называемый цивилизованный мир мог бы, будь он хоть чуточку прозорливей в своей цивилизованности, перенять образ воистину реального демократизма.

Равнинные сородичи горцев просили горных соплеменников о помощи в войне против орд захватчиков, в десятки раз превосходящих их по количеству и вооружению. Уже были разрушены и сожжены дотла многие равнинные селения. Злобные орды захватчиков двигались к селениям, находящимся у подножья Черных гор.

В горном селении немедля начали собираться удальцы на помощь равнинным братьям. И было бы удивительным, если бы одним из первых среди тех достойных молодцов, не оказался Висит. Перед отправлением на войну Висит заехал к Заре, но храбрый воин в эти минуты с трудом находил слова утешения для девушки.

— Как и ваша я вынужден оставить тебя одну, Зара, моя милая сестра! — говорил он виновато.

Но девушка не проронила ни слезинки, она была горда за своего Висита.

— Да будет удачным твой нелегкий путь! Пусть Всевышний Дела хранит тебя и твоих собратьев! Пусть в бою рука твоя будет быстрой, а поступь твердой! — напутствовала девушка храбреца.

Наутро Зара со всеми односельчанами проводила воинов всадников, отряд которых был сколочен из добровольцев на скорую руку. Горцы очень спешили, и прощание с родными и сельчанами было недолгим.

А Зара до самого вечера усердно хлопотала по хозяйству. Вечером, лишь сумерки спустились на землю, прошлась она по соседям и попросила их присмотреть за домом и за живностью в их дворе. Лишь о том, сколько времени им придется смотреть за домом и сколько времени ее не будет, девушка не сказала ни слова. А соседям, если они хорошие соседи, о таких вещах спрашивать и неудобно.

После полуночи, когда погруженное в сон селение затихло, Зара оседлала своего Сирдина. В одну из своих лучших юношеских черкесок нарядилась девушка, приготовила оружие так, как ее с детства учил ее достойный отец. Запасы пороха были надежно защищены от сырости, вычищенное до блеска необычно длинное кремневое ружье спрятано в чехол. Огромный отцовский лук (к тому времени незаслуженно забытый воинами, предпочитавшими в бою лишь грозные кремневые ружья) и два колчана с короткими и длинными стрелами, несколько круглых глиняных кувшинчиков с горючей смесью прилажены к седлу коня. Проверен и надежно спрятан во внутренний карман и кремень-зажигалка. Была готова и, невиданной величины по тем временам, подзорная труба в специальном футляре. Шашка дамасской стали была наточена долгими ночами так, что подброшенный носовой платок, опускаясь на острие лезвия, легко разрезался на две половинки. Знаменитый кинжал мастеров из Дарго на наборном ремне завершал все приготовления. Привычным движением села она в седло и дала волю своему нетерпеливому другу, учуявшему дальнюю дорогу. Словно тень в ночной тишине выехала юная Зара из селения, и еле уловимый цокот копыт Сирдина удалялся с поразительной быстротой в неведомую даль.

Лесистые горные вершины угловатыми ступеньками устремились вниз к равнине. Среди свежей зелени, листвы, множества цветущих плодоносных деревьев, во власти пьянящей чистоты горного воздуха, спускалась Зара на своем Сирдине, преодолевая один горный хребет за другим. С видневшихся вдали снежных гор с воем устремилась горная река, извиваясь змеей, по ущельям, словно бурливые волны ее тоже стремились достичь царских злодеев и тут же сразиться с ними не на жизнь, а насмерть. Вдоль этой горной реки по старой дороге ехала Зара на своем коне. Девушка опытным глазом замечала следы лошадиных копыт, уехавших вперед всадников Висита. Не раз отец на охоте учил ее слушать, изучать лес, различать следы разных зверей.

Сирдин редко переходя на быстрый шаг, скакал, а Зара доверилась коню и была погружена в свои думы. Скоро девушка по свежести следов от копыт стала замечать, что ее конь ближе к утру стал нагонять ушедших вперед всадников. Предчувствие не подвело девушку. Скоро она почувствовала запах дыма. Должно быть, отряд горцев на ночь устроился на отдых, и благодаря этому Заре удалось нагнать их. Но девушка вовсе не стремилась встретиться с односельчанами, поэтому она с этих пор придерживала коня. Сирдин понял намерение девушки и пошел крадучись, как он это искусно умел делать. Теперь и на близком расстоянии не было слышно цокота копыт коня. По запаху дыма от костра определив расстояние до отряда, Зара остановила Сирдина, расседлала и отпустила его пастись. Девушка и сама перекусила, затем, положив седло под голову и накрывшись буркой, прилегла, чтобы немного отдохнуть.

Первые лучи солнца касались верхушек деревьев, когда Сирдин легким прикосновением разбудил Зару. Девушка присела, дотянувшись рукой, благодарно погладила коня и прислушалась. Острый слух девушки уловил недалеко внизу в ущелье еле слышимый шум удаляющихся копыт вперемешку с шумом бурливой волны. Девушка, не мешкая, оседлала своего нетерпеливого друга-коня и направилась следом за удаляющимся отрядом, соблюдая, однако приличное расстояние. Оттеняя упорное свечение Утренней звезды 1, солнце быстро осветило землю. Из-за шума бурливой волны, бегущей раздвигая перед собой густые леса, трудно было различить топот копыт отряда всадников. Но они не скрывались, ни от кого, враг был еще далеко, поэтому всадники громко переговаривались и ехали довольно шумно. До выхода из ущелья оставалось, по-видимому, не так уж и далеко. Это можно было определить и по более или менее притихшей волне реки, немного убавившей свой пыл. Сирдин вдруг начал неизвестно по какой причине резвиться и радоваться чему-то. Но скоро Зара заулыбалась, поглаживая коня по выгнутой шее. Она поняла, что выросший на равнине за Тереком конь, учуял родную стихию.

Было уже ближе к полудню, когда вдруг, словно в раскрытые ворота вышли горцы и, незаметно пробирающаяся за ними Зара, из ущелья на равнину. Река, стесненная в горах скалистыми берегами, на равнине разлилась и потекла широко, и невозможно ее было узнать прежнюю бурливую и норовистую. Распирая невысокие берега, по обе стороны реки тянулись неширокие долины. Извилистая дорога все еще шла вдоль невысокого берега реки, но среди могучего равнинного леса.

Несколько ниже на берегу этой довольно большой горной реки должно было находиться равнинное селение. К этому селению и направлялся отряд в триста всадников, впереди которого ехал Висит. Дорога была не очень широкой, так что на ней могли поместиться лишь по два всадника рядом, поэтому отряд довольно растянулся. Всадники рассчитывали в этом ближайшем селении отдохнуть и выяснить обстановку. Селение лежало довольно далеко от Терека и от главной вражеской крепости, в которой царские войска находили убежище от внезапного нападения горцев. У некоторых горцев в этом селении жили дальние и близкие родственники. Рядом с Виситом ехал черноокий, юноша по имени Ваха. У Вахи была девушка в этом селении, на которой он собирался жениться. Девушка была светловолосой и светлоглазой с красивым именем Зезаг. Стройный высокий юноша был на два года моложе Висита, несмотря на это между ними были дружеские отношения. Ваха не раз ходил с Виситом за Терек и, несмотря на свое тонкое по-девичьи красивое лицо, юноша не раз показывал чудеса храбрости в многочисленных схватках с казаками. И вороной конь Вахи хорошо знал дорогу в калмыцкие степи.

Всадники ехали без всякой опаски и маскировки, шутили и весело смеялись, зная, что враг еще далеко. Да и зачем им скрываться от кого бы то ни было, ведь они ехали по земле, где тысячелетиями жили их предки. По всей видимости, до селения было совсем близко. Вдруг едущий впереди Висит поднял руку заподозрив впереди какую-то опасность. Всадники разом напряглись и были готовы к любому обороту событий. Они вмиг рассредоточились, в том числе и по густому лесу. В селениях, разбросанных по этим лесам, жили храбрые воины, и никакой опасности тут быть не могло, но воины горцы привыкли быть готовыми к схватке в любую секунду.

— — — — — — — — — — — — —

Утренняя звезда 1 — Венера.

— — — — — — — — — — — — — — — — — —

Висит опустил руку, заметив двоих всадников-разведчиков, скачущих навстречу. Это были Эрзу и Леча, очень смелые и резвые юноши семнадцати-восемнадцати лет. Они были словно

глаза и уши баьччи, юноши-разведчики всегда тенью следовали впереди отряда и знали все о противнике. А баьччой своего отряда горцы негласно выбрали Висита. Если бы впереди отряда Эрзу встретил даже семиглавого сармака 1, он не растерялся бы, юноша всегда докладывал обстановку баьччи с улыбкой на устах, показывая ряд ровных белоснежных зубов. Могучий юноша Леча, в отличие от напарника, всегда был угрюмым, напускал на себя важность, словно хотел показаться немного старше, чем он на самом деле есть. Юноши, подскакавшие на взмыленных конях, почему-то были чем-то сильно расстроены. Было непривычно видеть и Эрзу без своей знаменитой улыбки, его темные очи горели огнем гнева и возмущения.

— Что с вами случилось, онемели что ли? Вы что встретили там впереди девятиглавого сармака? — потеряв терпение спросил юношей Висит.

Но несправедливо обвинял Висит парней. Эти парни не испугались бы, появись там впереди и сам девятиглавый сармак, о котором упомянул Висит. Они были столь отчаянны и храбры, что могли бы срубить кривой рог на лбу страшного сармака и принести Виситу, если бы это потребовалось от них. Но юношей на этот раз было не узнать, словно их подменили.

— Женщины… дети… там…, — осекся на полуслове Эрзу.

— Селение, что впереди нас, враг разрушил полностью. Нам навстречу идут женщины-беженки с детьми, чудом спасшиеся от злодеев. Они направляются в горы, чтобы спастись, — коротко и мрачно объяснил Леча Виситу,

— Где они? Покажите, — резко тронул своего коня Висит.

— Недалеко! — крикнул Эрзу и ринулся на своем вороном впереди Висита.

Леча тоже нервным движением ног тронул своего коня вдогонку напарнику. Скоро всадники увидели удручающую картину. По заросшей старой лесной дороге шла толпа женщин и детей более трехсот человек. По всей видимости, многие из них были ранены. Заметив всадников горцев, женщины несколько успокоились и решили отдохнуть под прикрытием воинов. Они разбрелись меж деревьев и устроились в густой траве. Должно быть, они сильно устали, убегая от гибельного места неравного сражения. Старушка Сану с перевязанной рукой и девочка-подросток, помогавшая старой женщине идти, тоже присели недалеко в траве под деревом. Висит, ехавший впереди отряда, соскочил с коня на землю, не дожидаясь пока тот остановится, и быстро подошел к женщинам. Вокруг слышен был плач голодных, перепуганных детей, женщины беззвучно плакали, утирая слезы концом платка.

Висит теперь и сам расстроенный не меньше чем Эрзу, бросил взгляд окрест и покачал головой. Он подошел к старушке Сану и опустился на одно колено.

— Баба 2, сильно тебе поранило руку? Болит? Хорошо перевязана рана? — спросил Висит старушку.

— Рука-то не сильно у меня болит, кант, душа болит видеть это незаслуженное горе людское. Что этим царским нелюдям от нас нужно? Неужели их родили матери? На рассвете окружили злодеи наше селение и начали палить по нам из пушек. Сколько хороших людей убили эти свиньи! Какой грех совершили! Дотла спалили они ни в чем не повинное селение… и детей малых и стариков…, — слезы градом покатились из ее глаз, должно быть она долгое время их сдерживала, чтобы не показывать слабость женщинам, которых она вела за собой.

— А где мужчины селения? Остался ли кто в живых, баба? — виновато опустил голову Висит.

— Многие мужчины, женщины в том числе, и подростки дрались и пали в неравном бою… Нам неизвестно, кто из них выжил, кто погиб… Но из этого ада вряд ли кто вышел живым…, — слезы давили горло старушке, ей было трудно говорить.

Давая старой женщине отдохнуть и перевести дыхание, Висит поднялся и посмотрел вниз

по дороге. Многочисленны, без конца и края были ряды беженцев. Всадники сошли с коней

— — — — — — — — — — — — — — — —

Сармак 1 — змей, дракон, чудище. Баба 2- старая женщина, бабушка.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

и разбрелись в поисках своих знакомых, родственников или же узнать, не нужна ли какая-нибудь их помощь.

— Баба, мы не можем далее задерживаться… Сможете ли вы сами добраться до горных селений? — спросил Висит старушку.

Ничего, кант, мы-то понемногу, потихоньку доберемся, лишь бы из-под войны уйти. Но вас, сыночки, так мало против этих отродьев свиньи. Они заполонили всю равнину и у них много пушек и оружия. Не годится бросаться в бой очертя голову. Надо бы вам собрать силы по окрестным селениям, а потом спросить ответ с этих божьих врагов, — покачала головой старушка.

— Баба, да поможет вам Дела в дороге! А нам нужно идти. Поглядим на что мы годимся, — простился Висит со старушкой.

В это самое время в глубине леса Висит услышал резкий истошный плач отчаянья. Он поспешил туда и скоро увидел своего друга Ваху. Тот был чем-то сильно расстроен.

— Что там случилось? — спросил Висит у юноши.

Схватившись за голову, молодой воин направился вглубь леса, не в силах ответить Виситу.

— Женщины, что тут случилось? — успел спросить Висит, когда круг женщин раздался.

Под толстым деревом дуба в густой траве лежала, раскинув руки, молодая девушка лет семнадцати. Она была перевязана сложенной материей наподобие простыни. На боку девушки материя была окрашена большим красным пятном. Зловещее пятно быстро расширялось, и из-под нее каплями до сих пор сочилась кровь. Теперь и Висит понял, что произошло — девушка не дышала.

— В нее угодил осколок пушечного ядра… Она и сюда-то чудом дошла с такой раной, — произнесла одна из женщин через горькие слезы.

— Есть кто-нибудь из ее родственников среди вас? — спросил Висит.

— Я ее сноха… Седа… Она дочь нашего сельского кузнеца… — замолчала молодая женщина, ей не пристало произносить вслух имена родственников мужа.

Женщины, стоявшие рядом, добавили:

— Девушку звали Зезаг, она дочь кузнеца Идала.

Седа отвела в сторону Висита и сообщила:

— Было договорено, что этой осенью она выйдет замуж за Ваху.

То ли от расстройства, то ли от приглушенного голоса Седы Висит не сразу понял, о чем идет речь. Тогда Седа показала пальцем на Ваху, который стоял поодаль за деревьями и старался совладать собой.

— Вон за того юношу… Его зовут Ваха, — добавила Седа.

Теперь только Висит понял, почему Ваха отошел в сторону. Чтобы хоть немного оставить того наедине с собой, Висит двинулся дальше. Везде среди женщин были раненные, но самое возмутительное — были таковые даже среди грудных детей!

Висит подошел к группе всадников и сообщил им:

— Там невеста Вахи… Она скончалась от ран. Женщины не смогут ее донести до ближнего селения…

— Позже можно похоронить на кладбище, а пока нужно выкопать ей могилу здесь, — предложил Цада, он был старше всех и к его словам прислушивались.

— Хорошо, — согласился и Висит. Но мы, парни, должны поторопиться. Вы втроем, — попросил он ребят помоложе и Цаду, — останьтесь, предайте тело девушки земле и догоните нас.

Возвратившись, Висит подошел к юноше Вахе.

— Ваха, Всевышний возлюбил Зезаг и забрал к себе в рай… Все мы лишь гости на этой земле. Да будет пухом Зезаг священная наша земля! — обнял Висит юношу.

— Да будешь, и ты любим Всевышним, Спасибо тебе, Висит, за добрые слова, — слегка похлопал по плечу Висита юноша.

— А теперь, Ваха, у нас есть некоторые вопросы к тем, кто совершил это злодеяние на нашей святой земле! Поспешим, Ваха! Поспешим, друг мой! — произнес Висит уже с угрозой врагам в голосе.

— Да, мы потребуем ответа! — сказал сам себе Ваха и тоже поспешил к своему коню.

— Парни! По коням! Мы достанем этих врагов Всевышнего Делы! — грозно крикнул Висит, садясь на своего коня.

Земля задрожала под копытами всадников. Далеко слышен был этот гул, и ясно было, что идет неудержимая сила. Эхом покатился этот устрашающий гул далеко по лесу.

Когда Зара поняла, что отряд Висита остановился по какой-то причине, то она подъехала как можно ближе, а затем и вовсе спешилась и подкралась. Схоронившись в густой листве за кустарниками, Зара долго наблюдала за происходящим. С детства опытный воин Булат обучал дочь науке передвигаться незаметно по лесу. Она искусно подползла совсем близко к женщинам беженкам и отряду горцев. Она слышала каждое слово, произнесенное ими, слышала даже их дыхание. Очень скоро Зара поняла, что в селении, куда отряд горцев должен был направиться, произошло страшное злодеяние. Зара поняла и то, что горцы после увиденного непременно загорятся местью и в порыве ярости, не жалея своих жизней, ринутся на врага. С этой единственной целью горцы и спустились на равнину. Девушка отползла бесшумно, так, что ни один листочек не шелохнулся, и подошла к верному Сирдину. Перед глазами Зары стояли несчастные лица женщин, в ушах звенели плач перепуганных детей и стоны раненных. Красивое лицо девушки исказила ярость и ненависть к злодеям. Она и сама была готова тут же броситься на врага, не думая о последствиях, но слишком глубоко в ее душе сидели поучения отца о том, как важна холодная голова и расчетливость на войне, особенно с таким бесчестным и коварным врагом как этот. «С чего мне начать? Что предпринять дальше?» — пронеслась мысль в голове у девушки. Быстро она взобралась на своего коня… Но дальнейшее решилось само собой, умный конь взял инициативу в свои руки. Сирдин, бесшумно ступая, вышел на дорогу, а затем, перейдя ее, устремился к берегу реки. Берег был не таким высоким и крутым как в горах, но все ж сойти вниз было не так просто. Внизу от берега до самой реки тянулась узкая песчаная долина, покрытая редкими островками травы. Сирдин подойдя к берегу начал искать удобное для спуска место. Но, казалось, что конь больше торопился, чем всадница, поэтому он, недолго думая, сиганул вниз, словно бросался в волну. От неожиданности Зара еле удержалась в седле и все же была горда смелым поступком своего друга. Однако Сирдин, не обращая внимания на похвалы Зары, устремился вниз вдоль течения реки, отбрасывая назад из-под копыт горстки песка. Долго мчался Сирдин и с того места, где река немного сворачивала и долина еще больше сузилась, вдали показались очертания селения в клубах зловещего черного дыма. Не останавливаясь ни на миг, конь начал искать место, чтобы подняться наверх на берег и к лесу. И первое же удобное место для подъема на берег Сирдин не пропустил. Устремившись туда, конь легко подпрыгнул и, передними ногами вцепившись о край невысокого берега, ловко взобрался наверх. Дорога, ведущая к селению, от этого места оказалась недалеко, но конь не пошел по дороге, а попытался перейти ее и углубиться снова в лес. Зара потянула коня за узду к дороге, и тот, готовый на все ради своей любимицы, подчинился воле всадницы и поскакал прямо по дороге в сторону селения.

Ближе к селению с обеих сторон дороги лес стал немного реже, и в одном таком прореженном месте меж деревьев совсем недалеко показалось селение, куда девушка и стремилась попасть. Учуяв, что селение почти рядом, Сирдин несколько прибавил ходу. Через некоторое время конь сравнялся с кустами шиповника и невысокими кизиловыми деревьями. Там, где кусты шиповника заканчивались, взметнулся ввысь ряд из пяти-шести высоких чинар. Конь вдруг захрапел и остановился, но снова по велению всадницы тронулся вперед. Когда конь сравнялся с чинарами, вдруг перед самым носом коня из-за толстых стволов деревьев выскочили двое солдат, в пестрых, словно петушиные перья, мундирах. В руках наперевес солдаты держали наготове длинные ружья, но острые трехгранные штыки на ружьях казались, чуть ли не длиннее самих ружей. Первым ринулся на всадницу огромный сутулый солдат, с бесцветными ресницами и с поросячьими глазами. Солдат угрожающе держал наперевес огромное ружье, словно бы это были вилы. Второй солдат с отвисшими жиденькими усами поднял огромное для его небольшого росточка ружье и старался прицелиться. Но в воздухе молнией блеснул клинок кинжала и вонзился по самую рукоять чуть ниже горла малорослого солдата. Выронив из рук ружье, и выплеснув кровавую пену, обмяк, упал и через короткое время затих солдат, целившийся из ружья. А ринувшийся со штыком на всадницу долговязый солдат напоролся на стальные копыта, чуть приподнявшегося на задние ноги, коня. Вскрикнув от боли, он упал и выронил ружье. Зара чуть тронула коня и, подъехала к малорослому солдату. Наклонившись с седла, она достала и, вытерев об пестрый мундир солдата, вложила в ножны клинок своего кинжала. Девушка снова наклонилась с коня и подняла длинное ружье долговязого. Перекошенное лицо девушки источало ярость, красивые брови были сведены к переносице. Она внимательно оглядела ружье противника. «Как воевать с одним кинжалом против таких ружей и пушек? На какой же земле вы плодитесь нелюди?» — думала девушка, глядя то на ружье, то на долговязого. В это самое время долговязый вдруг открыл свои поросячьи глаза и простонал. Но открыл он их, наверное, зря. Над ним стоял молодой всадник в папахе и темно-зеленой черкеске, уставив в него взгляд полный ненависти и презрения. В руках горец держал его же ружье с блеснувшим острием штыка, направленным в него. Вдруг юноша всадник снял свободной рукой сползавшую набок папаху со своей красивой головы. Волна темных волос рассыпалась по плечам девушки. Поросячьи глаза долговязого от удивления попробовали расшириться, но никак не могли, не может быть того, чего Бог не дал. Зара надела папаху, умело и быстро, собрав под ней волну темных волос. Перед глазами девушки встала картина плачущих детей, стонущих раненных женщин… А долговязый, не в силах отойти от удивления, лежал под ногами коня.

— Ге-о-ргий! По-бе-доносец! — были его последние слова.

— Со Герги яц! Со Зара ю! Ас йой-ур ю шу, сармакш 1! — произнесла девушка, подняв на дыбы своего коня, и в ее руке снова блеснуло острие штыка.

Зара неслась вперед и теперь поняла, что ее Сирдин может учуять противника раньше нее. Она на ходу погладила шею коня и прошептала:

— Отныне я буду слушаться тебя, мой Сирдин.

Некоторое время конь уверенно мчался по дороге, но вдруг, словно оступившись, Сирдин резко замедлил бег. Чуткие уши коня словно высматривали дорогу впереди, он решительно сошел с дороги. Теперь конь шел среди леса, словно считал каждое дерево, каждый куст. Заметив впереди огромный дуб, Зара направила туда своего коня. Остановила под ним Сирдина и, вцепившись в толстую ветку, полезла наверх. Девушка умело взобралась на самый верх и, достав из-за спины футляр с подзорной трубой отца, стала внимательно вглядываться вдаль. Селение пылало, но вплоть до самого селения Зара не заметила ничего подозрительного, ни единой души. Но вот у самой окраины селения были выставлены по обе стороны дороги четыре пушки. Они особо и не были скрыты от глаз. По всей видимости, артиллеристы рассчитывали на секрет из двух опытных солдат, скрытно выставленных на подходе к селению. И возле пушек Зара не заметила ни единой души, даже факельщика нигде не было видно. Но селение было в клубах черного дыма и запружено солдатами, рыскающими по домам и улицам, наступая на трупы убитых сельчан. Некоторые из них собирали яйца в курятниках, другие ловили кур, а третьи резали и забивали всю оставшуюся сельскую скотину на мясо. Рубили фруктовые деревья, уничтожали все, что не могли унести. Отчаянно защищавших свой двор собак они протыкали штыками многократно с хохотом, получая от этого большое наслаждение. Курам, что поймали в курятниках, они на ходу откручивали головы. Часть солдат, все еще, рыскала по улицам и проверяла мертвых, а если кого находили раненным, но еще живым, то тут же закалывали штыками. Ну а если солдаты

— — — — — — — — — — — — — — —

— Со Герги яц! Со Зара ю! Ас йойур ю шу, сармакш 1! — Я не Георгий! Я Зара! Я буду уничтожать вас, змеи (драконы).

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

находили истошно орущего младенца, то подкидывали одной рукой и подставляли штык. Подкинутый малыш испуганно кричал в воздухе, но скоро пронзенный безжалостным штыком божий ангел затихал навсегда.

«Звери они! А звери порождают лишь зверей! Надо извести их под корень!» — зловещим эхом разносились кличи врагов, треск пламени и клубы черного дыма над селением.

У Зары из груди вырвался крик отчаянья! Из глаз брызнули слезы. Она еле удержалась, чтобы не упасть с дерева. Ухватившись за ветку, она рыдала и не могла остановиться.

— О Всевышний Дела! Неужели ты не видишь все это! Из этого земного рая эти нелюди сотворили ад! — кричала девушки.

Зара не помнила, как она слезла с дерева. Забыв всякую осторожность, ломая сучья и мелкие ветки, она спустилась на землю. С ее головы слетела папаха, и волосы рассыпались по плечам. Она бросилась на землю и закрыла ладонями уши. Ручьями лились слезы из ее глаз. Она бы долго так пролежала, но быстро опомнилась, когда скоро к ней тихо подошел Сирдин и тронул ее за плечо мягкими губами, пытаясь посочувствовать и как-то помочь. Странно было, что этот конь не владел человеческой речью. В этом благородном животном было столько человечности и сострадания.

Вдруг в голове Зары пронеслась страшная мысль: «Висит! Всадники! Они же прямиком попадут в засаду, под огонь пушек! Они же попадут в эту мышеловку!»

Девушка рассуждала быстро и верно. В этом селении находилось, по меньшей мере, около трех тысяч вооруженных до зубов солдат. На случай нападения горцев, во все стороны были направлены жерла четырнадцати крупных пушек, не считая малых. В сторону гор, откуда как раз Висит со своим отрядом и должен был появиться через некоторое время, были выставлены шесть крупных пушек. «Если я не сумею помочь, всадники погибнут!» — пронеслась мысль в голове у девушки. Словно ошпаренная вскочила Зара на ноги. На ходу она схватила папаху и надежно спрятала свои волосы под ней. Искры ярости метнули ее обычно мягкие и добрые серые глаза. Движения ее были быстры и ловки, словно у барса. «Орудия! Пушки!» — крутилась мысль у нее в голове снова и снова. «Я не должна подпустить ни одного солдата к пушкам!» — твердила она сама себе, словно это было так легко сделать, но иначе могло случиться непоправимое. «Солдат много словно в муравейнике! Не справлюсь я одна! Что делать?» — думала она пробираясь сквозь чащу ближе к селению. За девушкой с не меньшей ловкостью пробирался и Сирдин. Скоро кончился лес. Расстояние от опушки до окраины селения, до того места, где расположилась позиция с орудиями, было небольшим. Зара сделала знак Сирдину, что дальше она пойдет одна. Со спины коня она достала два округлых сосуда в черных кожаных мешочках, с горючей смесью и приладила к своему поясу с двух сторон. Темно-зеленая черкеска давала Заре большое преимущество. Искусно скрываясь за каждым кустиком или листом лебеды, она ужом подползла совсем близко к пушкам. Но что она могла сделать против такой грозной вражеской силы. «Рядом с пушками не видно ядер! Почему их нет? Где же эти проклятые ядра?» — спрашивала она себя. С того места, где затаилась девушка, не видно было ни ядер, ни пороховых зарядов. «Решение вроде правильное, но где ядра с зарядами? Где? Где же они?!» — терзала себя вопросами Зара. «Возле пушек нет никого. Надо узнать, где же эти проклятые ядра, пока нет никого возле пушек», — приняла решение девушка. Слившись с зеленью травы воедино, осторожно подползла она совсем близко к пушкам. Но оказалось, что людей Зара издали просто не разглядела. Упершись спинами об колеса пушек, возле ближней из них полулежали трое солдат-артиллеристов. Видать их сморило сном от излишне выпитого или от смертельной усталости и припекающего солнца. Девушка затаилась буквально в двух-трех шагах от артиллеристов, за небольшим кустом шиповника. Теперь она, наконец-то, заметила и ядра для пушек. Они были сложены в три небольшие пирамидки чуть поодаль за орудиями, чтобы в случае внезапной команды, было удобно хватать и заряжать ими пушки и вести огонь по наступающему противнику. Проползая за спинами похрапывающих артиллеристов, девушка приблизилась к пирамидкам с ядрами. Глиняные, круглые сосуды в кожаных мешочках с горючей смесью, висевшие на поясе девушки, тоже немного смахивали на ядра пушек. Один из таких смертоносных сосудов девушка установила на самой макушке одной из пирамид с ядрами. Она решила было установить такой же сосуд наверху второй пирамиды. Но в этот миг она заметила крытую телегу недалеко возле уцелевшей от дома покореженной стены. Чутко слушая и оглядываясь по сторонам, соблюдая великую осторожность, Зара приблизилась к телеге. Расположившись между телегой и стеной, девушка, словно брюхо ненавистного врага, быстро распорола кинжалом брезент и заглянула внутрь телеги. Девушка увидела небольшие мешочки с порохом, готовые заряды для пушек и еще много деревянных бочонков набитых порохом. Второй сосуд с горючей смесью Зара, недолго думая, закинула на крышу телеги. Ей следовало поторопиться, так как всадники Висита должны были нагрянуть с минуты на минуту.

Осматриваясь вокруг, Зара ползком двинула в обратный путь к окраине селения. Через некоторое время ей пришлось ползти, хоронясь за мелкими кустиками, мимо трех артиллеристов. Она, уже было, незаметно проползла мимо спящих солдат, как вдруг один из артиллеристов глухо кашлянул и зашевелился. Затем он словно ящерица поднял свою голову и огляделся вокруг. Солдат так и застыл от удивления. От него буквально в двух-трех шагах, впившись в него светлыми глазами, затаился молодой горец.

— Кара-у-у-л…, — прошипел солдат, от испуга потеряв голос, и тут же замолк его поганый язык навечно, раскрыв, перерезанное кинжалом горло. Разъяренным барсом подскочила девушка к остальным артиллеристам, разбуженным напарником. Но лишь грозной змеей скользнул меж врагов клинок кинжала, и эти солдаты замолкли навсегда, не успев даже вскрикнуть. Вслед за этим девушка исчезла за зарослями кустарников и спешно удалилась. Трое артиллеристов остались лежать, опершись об колеса пушек, словно бы во власти сна. Но был вечным этот страшный сон.

Разъяренные три сотни горцев-всадников, словно шквальный ветер, неслись по лесной дороге. Клубы пыли высоко поднимались из-под копыт их могучих коней. Как всегда впереди них летел на своем коне Висит. Всадники растянулись длинной вереницей по дороге. Лишь по двое или одному всаднику могло поместиться на узенькой лесной дороге. Казалось бы, по всем правилам наступления отряд должен был сначала дожидаться, пока разведчики добудут сведения о расположении противника. Но горцы были во власти ярости и потеряли всякую осторожность. Единственно чего они сейчас жаждали это скорейшей встречи с ненавистным врагом, если даже он был во сто раз сильнее их. Лишь немного впереди, на видимом расстоянии от отряда мчались разведчики Эрзу и Леча. Даже Висит любивший повторять поговорку «торопливая душа лишилась тела» был во власти ярости и бешенства, поэтому летел на своем могучем коне впереди всего отряда. Когда вдали показались смутные очертания селения, Висит немного пришел в себя и попытался малость осадить коня. Но, по всей видимости, отряд уже давно обнаружил себя, шум, поднятый тяжелыми копытами коней, не мог не долететь до неприятеля.

И действительно генерал уже отдал приказ своим офицерам, чтобы те подготовили солдат, рыскавших и мародерствовавших по селению, к отражению атаки горцев. По приказу генерала офицеры немедленно послали подкрепление к дозорным, чтобы отвести их к исходным позициям. Когда же полковник артиллеристов доложил генералу, что двое артиллеристов найдены убитыми, тот и вовсе озверел и начал кричать на всех, кто попадался ему на глаза. От генерала доставалось и офицерам без разбора старшинства, и рядовым солдатам, с отрезвевшими и выпученными от растерянности глазами мечущимся под ногами у командующего чуть ли не сбивая его с ног.

К этому времени разведчики Эрзу с Лечой уже были рядом с убитыми двумя дозорными солдатами, но задерживаться они не стали, основной отряд во главе с Виситом наступал им на пятки. Скоро и первые всадники отряда промчались мимо распростертых посреди дороги тел дозорных солдат. Висит надеялся успеть настигнуть ненавистных врагов, пока те не успели организовать достаточно крепкую оборону для встречи отряда огнем из орудий и ружей. Отряд всадников уже почти сравнялся со своими разведчиками, старавшимися все же выяснить, где слабое место в обороне у противника, когда им навстречу, вдруг, словно из-под земли выросли с десяток солдат спешащих на выручку своим дозорным. Они толком не успели и прицелиться из ружей, когда разъяренные горцы молниеносно смяли их и мгновенно прошлись по ним шашками.

На подступах же к селению отчаянных горцев ждало, по всей видимости, разочарование. Гнев генерала был страшнее горской шашки, и офицеры, словно ошпаренные, носились криками и кулаками, заставляя, перепуганных солдат занимать позиции для отражения атаки наступающей конницы горцев. «Спящие» по воле Зары артиллеристы спешно были заменены другими. Эти оказались проворными, благодаря визгливому голосу их капитана, они быстро нацелили все шесть орудий в сторону наступавших горцев и, нервно оглядываясь в сторону леса, начали заряжать их. Подобно пехотным офицерам, которые криками, руганью и тумаками выравнивали ряды солдат, тонкий с черными усами капитан артиллеристов визгливо ругал своих неповоротливых пушкарей и, придерживая одной рукой огромную казенную саблю на боку, подбегал то к одному, то к другому орудию. От грозного гула стремительно несущейся к ним конницы горцев многие солдаты растерянно метались в поисках своего места в строю. Особое напряжение чувствовалось в действиях артиллеристов, ведь от них сейчас зависело больше всех. Ближе к селению лес был сильно поредевшим, и поэтому, воспользовавшись этой стратегически выгодной позицией, горцы для удобства атаки растекались по опушке леса. Но отряд все также стремительно приближался к селению, и пыль высоко поднималась из-под копыт их коней. Это обстоятельство превращало небольшой отряд горцев в глазах врагов в огромное войско. Но артиллеристы успели уже зарядить четыре пушки и направить их в гущу наступающих. Факельщики уже приготовились поднести огонь к пороховницам пушек. Вот-вот орудия должны выплеснуть из своих жерл смерть навстречу горцам. Вскинув из ножен огромную саблю над головой, капитан артиллеристов уже приготовился скомандовать «Огонь!», когда его взгляд вдруг уперся в какой-то странный округлый предмет на самой макушке аккуратно выложенной пирамиды пушечных ядер. Капитан так и не успел понять, что это не пушечное ядро, когда вдруг оно взорвалось, и пирамиду ядер охватил невиданной мощи огонь. Откуда же было знать бывалому капитану от артиллерии, что это был ему подарок от отважной дочери Булата Зары.

Когда-то давно, в одном из боев отец Зары Булат в захваченной вражеской крепости взял себе какой-то чугунный котел с тонким медным кольцом трубок. Булата заинтересовала невиданная доселе конструкция, но, как оказалось впоследствии, это был обыкновенный самогонный аппарат. Кузнецы посмеялись над незадачливым Булатом, и в горах этот аппарат оказался не у дел. Но Булат несколько дней помучился с этим аппаратом и совместно с местным умельцем, одним из кузнецов, изменил конструкцию. Он заменил слишком тонкие трубки самогонного аппарата на более толстые. Еще кое-что доработал в конструкции с помощью кузнеца и стал варить в этом аппарате разную всячину. А затем попробовал Булат сварить в своем аппарате и обычную нефть. Получилась очень эффективно горящая жидкость. Люди еще больше зауважали своего любимца, а Булат придумал свое секретное оружие, начиненное этой адской жидкостью полученной из нефти. В специально обожженных круглых глиняных сосудах, обшитых поверх кожаными мешочками, хранил Булат эту взрывчатку. Она была особенно эффективна при отражении нападения врагов на горские укрепления. Успешно применяли взрывчатку и при подрывах во время засад неприятеля. Царские генералы посылали своих многочисленных лазутчиков, пытаясь достать рецепт этого секретного оружия Булата, но люди умело скрывали тайну оружия. Еще одной премудрости научил Булат Зару с детства. По специальному заказу Булата кузнецы ему смастерили ружье с необычно длинным стволом, которое стреляло в несколько раз дальше, чем обычные кремневые ружья. К этому своему ружью Булат приладил огромную подзорную трубу и стрелял точно в цель на довольно большом расстоянии.

Неудивительным было то, что с окраины леса зоркий глаз Зары из знаменитого ружья отца попал точно в цель. Хорошо приглядевшись, можно было различить фигуру девушки на Сирдине у опушки леса. Она вновь зарядила свое ружье и прицелилась. Издали показался лишь слабый дымок от выстрела из ружья девушки, но тут же над покрытием на крыше телеги с запасами пороха взорвался еще один сосуд с адской жидкостью, которую и потушить-то было невозможно. Телега оказалась во власти всепожирающего пламени и грозного черного дыма.

Мчавшийся впереди своих всадников Висит уже было, сожалел, что так необдуманно подставил под вражеские орудия своих воинов. Казалось, что Висит уже видит движение рук артиллеристов-факельщиков, что подносили огонь к грозным пушкам. Сейчас должно было совершиться непоправимое. Но не было на свете силы, которая бы смогла остановить и повернуть назад горцев, рвавшихся совершить святую месть над чудовищно бесчестным врагом. Вдруг за жерлами пушек произошел взрыв, и пламя с клубами черного дыма окутал все орудия. Вслед за первым произошел и второй взрыв, на крыше одной из крытых телег поодаль за пушками, и телегу саму тоже охватило клубами черного дыма. Последующее было еще ужаснее — начали взрываться пушечные ядра, и грохот взорвавшейся телеги ошеломил всех вокруг. Оказавшиеся поблизости пушек и телеги солдаты были сметены взрывами, некоторые солдаты загорелись и метались в отчаянии, пылая живыми факелами. В это самое время настигли злодеев и три сотни всадников горцев, меж клубов дыма и обезумевших солдат, словно молнии сверкали шашки горцев, свершая святую месть. Казалось, свершается небесная кара над извергами, что сотнями лет совершали здесь свои злодеяния и проливали невинную, святую кровь.

Но слишком уж неравными были силы, слишком много было здесь врагов. Лишь по нескольку раз успели храбрые всадники Висита смочить свои острые шашки об нечистую кровь извергов. Пока враг не опомнился и понял, что нападающих слишком мало, горцы клином прошили селение и успели скрыться в густой листве леса за селом. Тех всадников, что увлеклись боем и не хотели уходить, Висит жесткими окриками заставил последовать за остальными всадниками.

Селение теперь напоминало всполошенный муравьедом муравейник. На той стороне, где всадники атаковали и вошли в селение, до сих пор клубился повсюду черный дым, который поднимался высоко в небо и нависал оттуда, словно чудище какое-то или злой джин. Там, где взорвалась телега с порохом, пламенем охватило несколько близлежащих домов. Изуродованные взрывами пушечных ядер четыре пушки были разбросаны и представляли собой жалкое зрелище. Царские мастера отливали их для того, чтобы завоевать горские земли! Теперь они не были похожи на орудия, что солдаты лихо переправляли в эти предгорья. Солдаты артиллеристы чистили их до блеска, но не было теперь, ни тех солдат, ни пушек. Оставались лишь жалкие останки тех и других. В этом несчастном селении нашли они свой жестокий конец.

Солдаты совсем недавно со злобными залитыми кровью глазами рыскавшие вдоль узеньких проулков селения с окровавленными штыками в поисках все новых и новых жертв, теперь выглядели совсем по-иному. В их глазах теперь стояли ужас и растерянность, у некоторых из них дрожали руки у других, свисающие, измазанные копотью, нижние губы. Казалось, они вдруг напоролись на распростертые всегда врата ада. Солдаты все еще судорожно сжимали в руках ружья с огромными штыками на концах, с угрозой направляя их вокруг себя, но весь их жалкий вид ничем не указывал на прежний боевой дух. Теперь они ходили не только по истерзанным ими трупам сельчан, но и по трупам своих солдат, только что положенных под шашками горцев. Казалось, все вокруг обезумели от ужаса и луж крови. Между ними рыскали теперь без прежнего страха псы, которые, встретившись с озлобленными взглядами солдат, злобно рычали в ответ.

Кругом горели ранее подожженные солдатами дома, которые утопали во фруктовых деревьях. От одной ветви к другой передавали деревья огонь и не давали ему погаснуть. Не ведая жалости, огонь пожирал густо цветущие ветви, горели белоснежные цветки яблонь, алеющие персиковые цветочки. В густой зелени травы пестрые полевые цветы сплетались в смертельном объятии с пламенем и, обуглившись, падали к ногам так же, как и зеленая трава, как совсем недавно перед этим падали и люди.

Некоторые обезумевшие от страха солдаты кинулись прочь от селения, оно им теперь казалось адом. Они не обращали внимания на крики, ругань и удары офицерских кулаков, пытавшихся таким образом привести их в себя. Наконец и сам генерал понял, что это самый лучший выход из создавшейся ситуации и решил вывести войска из ужасного селения. Среди криков и ругани обезумевших солдат, стонов раненных и умирающих, в шуме горящих домов и деревьев из-за застилающего все вокруг дыма не понятно было, где именно находятся горцы. Режут ли еще в селении солдат или же ускакали на своих безумных как и они сами конях и снова готовятся к нападению. Поэтому теперь криками и угрозами генерал пытался собрать вокруг себя старших офицеров:

— Вывести войска! Срочно вывести! Приказываю! Прочь отсюда! Позвать ко мне старших офицеров! Прочь… живо! — охрипшим от нервного крика голосом кричал генерал и кашлял от копоти и дыма.

— Будет сделано, Ваше превосходительство! — приложив руку к козырьку фуражки, исчезали в дыму некоторые младшие офицеры, случайно пробегавшие мимо.

— Есть! Слушаюсь, Ваше превосходительство! — пытались вытянуться в струнку другие.

Но многие солдаты без приказа и офицерских пинков выполняли приказ генерала, словно он им его шепнул на ухо.

— Мама!.., — кричали некоторые.

— Господи! Спаси и сохрани!.., — не успевая осенить себя полностью, крестили только лоб тремя пальцами другие.

Несколько тысяч солдат устремилось по дороге, ведущей из изувеченного селения, вдоль помутневшей и злобно заголосившей реки. Некоторые солдаты, растерявшись, не заметили, что бегут в сторону гор. Офицеры догоняли их, били по лицу кулаком, приводили в чувство и направляли в другую сторону. Из более крепких солдат офицеры группировали и выставляли дозоры, прикрытия вокруг войска.

Генерал, наконец, сам возглавил отход войск. Он посылал вперед разведчиков для поиска в лесу открытой местности, чтобы собрать там войско для перегруппировки. Долго шли солдаты, выставив ружья со штыками по обе стороны дороги в сторону леса, прежде чем разведчики, наконец, доложили, что найдена удобная для сосредоточения войска поляна на высоком берегу реки. Постепенно отход стал принимать организованную форму. На огромную поляну стали прибывать солдаты, повозки, пушки. Были выставлены дозорные посты. Солдаты слушались офицеров, как и прежде по-рабски, беспрекословно. Неудивительным было то, что солдаты и в самом деле были в рабском положении. За двадцать пять лет службы, что солдату-рекруту приходилось служить в армии, человека можно легко превратить в послушного раба. Но эти солдаты по рождению были в рабском положении в собственном государстве.

День уже клонился к вечеру. Солнце чаще начало заходить за отяжелевшие облака. В этом благодатном краю в густых лесах чуть ли не половина деревьев были плодоносными, и сам лес в пору цветения походил на огромный цветущий сад. И нынче, весенней порой, лес утопал в цветущих деревьях, а редкие поляны в пестрых коврах цветов, напоминая райские сады.

В кошмаре взрывов, дыма и огня вражеское войско так и не смогло понять, в каком направлении скрылись горцы, так неожиданно атаковавшие их. Но генерал надеялся, что взял в свои руки ситуацию, и что больше такого конфуза не случится. Войско укрепилось на новых позициях, и теперь оно снова было управляемым и боеспособным. Раненные толпы солдат потянулись к походному лазарету, а голодные старались держаться ближе к походной кухне.

Генерал с темными, но с проседью бакенбардами, подступающими чуть ли не к подбородку, сидел в своем шатре, на скорую руку поставленном солдатами, и говорил со своими офицерами.

— Кто из вас отвечал за позицию артиллерии в направлении нападения горцев? Как так получилось, что эти дикари-горцы с ходу, без всякого сопротивления вошли в селение, занятое нами? — истошно кричал генерал, сверкая выпучившимися глазами из-под свисавших массивных бровей.

— Капитан-артиллерист погиб рядом со своими пушками, Ваше превосходительство… Его разорвало на части вместе с остальными артиллеристами во время взрыва боезапаса к артиллерии, ваше превосходительство, — запинаясь, тихо ответил офицер с круглыми синими глазами.

— Я представлю капитана к «Георгию III степени»! Отправлю награду его вдове и детям! Пусть они знают, что их отец геройски сражался с врагами нашего Отечества! Ведь и его сыновья, когда подрастут должны стать воинами и здесь продолжить наше дело! Мы не успокоимся до тех пор, пока не изведем этих горцев-дикарей вплоть до последнего из них! Мы не можем позволить себе отдохнуть, пока хоть один из этих дикарей жив будет на этой земле. Мы им несем высокую европейскую культуру, а они, эти дикари, не желают принимать ее. Как можно жить без царя, без генералов, помещиков, князей? А эти дикари живут! Существуют! И не хотят признавать никакой власти над собой! Так не положено… Нельзя так. Не позволим! — все больше распаляясь, поучал генерал своих преданных офицеров.

— Правильно Вы, Ваше превосходительство, рассуждаете. Нет места на этой земле этим дикарям.

— Они еще пожалеют, что посмели напасть на наше войско, Ваше превосходительство! — соглашались многие офицеры с генералом.

Офицеры были готовы хоть до рассвета слушать душевные излияния Его превосходительства, пока он хоть на словах не изнечтожит всех дикарей горцев, лишь бы он забыл о невиданном позоре их доблестного войска, впервые попавшего в такую страшную ситуацию в этих диких лесах в течение всей этой военной кампании. Но генерал не остановился на проклятиях и распятии всех дикарей горного края, вслед за этим он все ж обнаружил перед собой новую жертву для острых и пестрых ругательств. Вернувшись из своих жестоких проклятий и мыслей, генерал накинулся снова на своих офицеров. И долго звучали его смачные: то грубые, то чем-то похожие на отеческие упреки, ругательства из палатки в вечерней райской тишине.

— Следует обратить особое внимание на караулы, дозоры, охрану обозов, военного имущества и боеприпасов! Не исключено, что эти горцы-дикари обнаглели и задумают еще напасть на наши порядки! Пусть артиллеристы будут готовы к отражению всяческих попыток нападения! Пусть факельщики дежурят круглые сутки! Можете быть свободными! — отпустил генерал, наконец, офицеров.

Разъяренные всадники Висита оставили на поле сражения более пятисот вражеских солдат убитыми и раненными. Но в распоряжении генерала оставалось все еще многочисленное, мощное и отлично вооруженное войско. А войску непременно требовалось много воды и еды. Недаром опытный вояка генерал выбрал место разбивки лагеря на отдых своего огромного войска рядом с рекой. И высокий берег со стороны реки был очень кстати, ведь горцы с этой стороны не могли неожиданно напасть на войско. Со стороны леса войско защищали, ощетинившись оставшиеся еще у войска крупные и средние орудия. Теперь уж у каждой, заряженной и готовой в любое время выхлестнуть на противника снопы дыма, огня и картечи, бодрствовали факельщики, дежурные артиллеристы, сменяя, через определенное время друг друга.

Конечно, со стороны реки горцы на своих конях никак не могли атаковать вражеское войско, но солдаты, обслуживающие походную кухню вынуждены были как-то спуститься к реке и набрать воды для питья и приготовления пищи. Кухня тоже была усилена солдатами. Часть солдат снарядили для доставки воды из реки, другую часть выставили для прикрытия вылазки первых к реке. Очень скоро солдаты налегли и с помощью лопат выкопали спуск с высокого берега с аккуратными ступеньками. По обе стороны от спуска вдоль берега были выставлены солдаты с заряженными ружьями на тот случай, если горцы неожиданно вздумают пойти на приступ с этого фланга. Наконец, все было готово, и сухощавый офицер с непременной трубкой в зубах нервно скомандовал:

— Живо, не тратьте время зря! Солдаты с ведрами спуститься за водой! Ежели неприятель внезапно атакует, спешно отступить в положенном порядке! А группе прикрытия немедля открыть огонь на поражение! Вперед!

Спустившись с берега по ступенькам, солдатам с ведрами следовало пройти к реке через узенькую долину шагов в сорок. Измученные жаждой и жарой солдаты обрадовались близкой воде и, тарахтя ведрами, шумной толпой ринулись к звонким и прохладным волнам реки. Вперед всех вырвался высокорослый, худощавый солдат без сапог с подвернутыми штанинами и, бросив на берегу ведра, по колено вошел в воду.

Быстро наклонившись, он набрал в сложенные ладони воды и с наслаждением выпил. В нетерпении он наклонился еще раз и набрал воды в ладони, но выпить не успел. Разбрызгивая воду из ладоней, раскинув руки, высокий солдат упал на спину в быструю волну. Его бездыханное тело не сопротивлялось мощной волне, и река резво потащила свою неожиданную добычу вниз по течению. Солдаты, уже набиравшие воду, побросали ведра, кто прямо в воду, а кто и на берегу. Они в ужасе, крича, кто «мама!», кто «Господь…» побежали в сторону отвесного берега под защиту выстроившейся там цепи солдат с ружьями. Ведра, оказавшиеся во власти быстрой волны, переворачиваясь и стуча об камни на дне реки, тоже отправились вслед за телом убитого солдата вниз по течению. Солдаты прикрытия, стоявшие у края берега по обе стороны спуска, с ружьями наперевес мгновенно прицелились и неорганизованно стали палить в сторону леса. Сначала прозвучало несколько выстрелов, а затем и все остальные начали беспорядочно палить. Но никто и понятия не имел, куда надо стрелять и следует ли им стрелять. Никакого противника не было видно. Офицеру с трубкой в зубах показалось, что сей же час непременно горцы с поднятыми над головой шашками на своих ужасных конях ринутся в атаку. Он быстро подозвал вестового солдата и немедля отправил к шатру генерала с просьбой о помощи.

— С минуты на минуту ожидаю нападения горцев со стороны реки. Передай Их превосходительству, что я прошу подкрепления орудиями! — приказал он вестовому. — Беги

что есть мочи! — добавил он уже устремившемуся в сторону шатра командующего молодому солдату.

— Держать строй! Заряжай ружья! — пристально вглядываясь в лесную чащу за рекой, отдал затем офицер с трубкой в зубах распоряжение солдатам прикрытия, которые растерянно стояли, ожидая дальнейшего развития событий.

На шум выстрелов прибегали встревоженные солдаты и офицеры из глубины лагеря, кто с ружьем, а кто без оружия гонимые любопытством.

— Что случилось? Что произошло? Где горцы? — спрашивали офицеры у своего товарища.

— Эти дикари обнаружены за рекой, в лесной чаще! Думаю, что они готовятся к штурму! Они уже подстрелили одного солдата из ружья! — отвечал им офицер с трубкой в зубах.

— Приготовить ружья! Стройся в цепь! — кричали уже своим подчиненным те, что пришли на помощь.

Солдаты словно на параде быстро разобрались и выстроились вдоль высокого берега, однако за рекой и следа не было горцев. Солдаты, что спустились к реке за водой с ведрами, резво взобрались на берег и тоже с волнением вглядывались за реку. Некоторые из них побросали свои ведра во время бега, другие сумели вернуться с ведрами, а некоторые и вовсе были с одним ведром.

Скоро, запыхавшись, примчался и сам генерал.

— Что случилось, почему? Что за шум вы тут подняли? Где эти горцы? — словно печатная машинка выдавал генерал вопросы офицерам, которые бежали к нему навстречу и пытались первыми доложить и выделиться.

— Пока ничего-с, Ваше превосходительство, страшного не случилось… так, лишь одного солдата сумели подстрелить эти дикари-с! — докладывал офицер с трубкой в зубах, часто поднося руку к козырьку своей фуражки, забыв при этом вытащить изо рта трубку, которая давно уже не дымила.

— Так, где же все-таки горцы! — ничего не понимал генерал, который прибыл с целой артиллерией.

— Не могу знать, Ваше превосходительство! Мои солдаты прикрытия дали несколько залпов по неприятелю-с. Так, они, должно быть, с перепуга и дали деру-с! Хи-хи…, — выпрямился по стойке смирно офицер, у которого трубка все еще торчала в зубах.

— Ну, милый мой, вы не знаете этих дикарей. Они настолько дики, что не ведают даже, что такое страх. Должно быть, решают затеять какую-нибудь хитрость противу нас. А твое геройство я в непременном порядке отмечу в рапорте на имя Его Императорского Величества, — что-то подобное улыбке выдал генерал, показав несколько зубов цвета никотина.

— Я ваш покорный раб-с, Ваше превосходительство! — подобно псу, получившему обглоданную косточку, заскулил офицер.

— Выставить вдоль берега четыре пушки, а остальные вернуть на прежние позиции! — приказал генерал офицеру артиллеристу.

— Горцев-то вы, допустим, прогнали, а воду вы набрали с реки для полевой кухни? — вдруг вспомнив, спросил всех сразу генерал.

— Виноват-с, Ваше превосходительство! Сию минуту… Будет сделано-с… Моя вина, прошу простить меня, Ваше превосходительство! — рванул офицер с трубкой в зубах к солдатам, что стояли поодаль с ведрами и без оных, словно круглые сироты. — Гляньте на них, где ваши ведра! И не стыдно вам? А ну-ка, бегом марш к реке! …а-рш! — набросился офицер с трубкой в зубах на солдат, некоторые из которых были словно мокрые курицы, а другие испачкались, словно чушки, в грязи.

Солдаты не заставили офицера повторять дважды. Они рванули с места и, опережая друг друга, сбежали по ступенькам вниз к долине реки.

— Не приведи Господь, вернуться вам без воды! И чтобы по два ведра у каждого! Я вам устрою, сук-к-ины дети! — угрожая солдатам кулаком, офицер подошел к краю высокого берега, жуя в зубах вместе с трубкой еще и кончик длинного рыжего уса.

А внизу по узкой песчаной долине бежали к реке солдаты, подбирая на ходу свои выпавшие ведра. Некоторые растерянно останавливались и искали свои ведра, но не найдя снова бежали к реке. Небольшого росточка, круглый словно мяч, солдат оказался резвее всех и первым подбежал к воде. Он нервно посмотрел по сторонам, затем, взглянув в зловещую гущу леса, бросил одно ведро под ноги, создал тремя пальцами на уровне мясистого лба подобие креста. Затем он схватил второе ведро, вошел в воду и одновременно окунул их оба в злобную волну. Но ведра так и остались в воде. Сам толстяк плюхнулся в воду, расплескав своей толстой и круглой, словно у породистой свиньи, рожей веселую волну. Казалось, еще больше помутневшие волны озорно и с удовольствием приняли такой лакомый кусочек и потащили тушку без всяких усилий. Лишь, спустя совсем немного времени, из лесной гущи до уха эхом донесся отдаленный хлопок выстрела из ружья.

Офицер с трубкой, генерал и все, кто стоял на берегу застыли, раскрыв рты, не понимая, что там, у реки, все же произошло. Крики солдат и шум перекрыли им эхо выстрела, раздавшегося из леса.

А солдаты, что были возле реки, снова ринулись обратно от зловещей реки, побросав свои ведра. Некоторые бежали, наклонив головы, то ли для удобства бега, то ли чтобы уберечься от очередной пули из леса.

— Ой, мамочка!..

— Господи!.. — кричали на бегу солдаты.

— Ружья наизготовку! Целься… Огонь! — вопил генерал на цепи солдат, выстроившихся вдоль всего берега.

— Кому говорят… Огонь! — подделываясь под голос генерала, словно собаки, повторяющие «брехню» какой-нибудь шкодливой дворняжки, набросились на солдат все офицеры.

В сторону леса раздались оглушительные залпы из ружей солдат, цепями выстроившихся вдоль всего берега. Сотни пуль пролетели над головами бегущих по долине солдат и унеслись в гущу леса. Но некоторые в солдатской цепи стояли и не знали, что им делать. Они лишь удивленно оглядывались. «Куда стрелять?» — был виден вопрос в их, округлившихся от удивления глазах, поднятых бровях и слабом голосе.

— Сук-к-ины дети! Мы вас! — кидались офицеры на солдат, стараясь во всю перед строгим генеральским взглядом.

— Прекратить огонь! Вы что с ума все посходили! Неужели вы не видите, что стрелять в этот лес равноценно тому, что вы стали бы стрелять в воздух? Пули из ваших ружей с этого берега не достают даже до опушки леса, — с трудом остановил генерал офицеров и солдат, спешно заряжавших свои кремневые ружья, забивая пулю и пыж в ствол ружья длинным шомполом.

— Какие будут указания, Ваше превосходительство! — постарались исправиться некоторые старшие офицеры, становясь во «фрунт» перед генералом.

Что мог сделать генерал. Всему лагерю в первую очередь нужна была вода и не в малых количествах. Генерал недолго обдумывал ситуацию.

— Подготовьте солдат для того, чтобы выбить противника из леса! Пусть будут готовы и солдаты, чтобы набрать воду из реки. Орудия тоже пусть будут заряжены и готовы открыть огонь по первому приказу, — распорядился генерал.

Пять сотен солдат были отобраны и подготовлены к выступлению. По узким ступенькам они один за другим спустились с крутого берега к долине перед рекой.

— Сначала перейдете вброд реку, а затем дадите залп из ружей по лесу, если там учуете противника! Зачистить лес! — приказал генерал нескольким офицерам, которые должны были повести солдат в вылазку.

Растянувшись в цепь, пятьсот солдат пошли вперед. За ними пристроились и солдаты, что должны были набрать воды из реки. Цепи солдат начали переходить реку, которая доходила солдатам до пояса, в некоторых местах и по самую шею, а то и с ручками уходили солдаты под воду, намачивая свои ружья. Наконец, после долгих усилий, солдатам все же удалось перейти реку, и они сосредоточились у опушки леса, растянувшись в цепь и направив ружья в сторону леса.

Солдаты, что должны были набрать воды из реки, по ходу подобрали все уцелевшие ведра и уже подошли вплотную к реке теперь уже без прежней опаски. Они даже пытались для поддержания духа шутить. Теперь следовало всем им набрать воды в свои ведра, но они все вдруг переглянулись. Страх еще сидел в них, неизвестно только почему, ведь их теперь прикрывали пять сотен солдат, готовых в любую минуту открыть огонь по неприятелю. Их было всего-то не более двадцати, но кому-то из них все ж надо было первым наклониться, чтобы набрать воды. Словно завороженные стояли они, никому не хотелось быть тем самым первым, что решится набрать в свое ведро воды. Долго так продолжаться не могло, поэтому самый крупный и, по-видимому, самый отважный из солдат произнес:

— Дважды на этом свете не умирать!.. — и, приготовив ведра, вошел в воду по колено.

Солдат набрал полные ведра воды и, выйдя на берег, поставил их на землю. Затем он посмотрел по сторонам на солдат и воскликнул:

— Чего вы застыли? Набирайте воду! Эти дикари, наверно, успели уже сбежать за тридевять земель!

Радостно устремились солдаты к воде, поднимая всплески воды и большой шум. В это время огромный солдат, что стоял на берегу возле своих ведер и громогласно смеялся, вдруг схватился за сердце и растянулся тут же. Через некоторое время на жирной груди здоровяка возле сердца появилась кровь, струйкой стекавшая на землю. Из-за радостных криков солдат не было слышно, когда из леса раздался хлопок выстрела. Вдруг солдаты все разом замолкли, а цепь солдат у опушки леса направили в сторону леса на уровне человеческого роста ружья и дали густой залп. По окраине леса дали несколько залпов картечью и четыре орудия с того берега. Пока пушки били по окраине леса, солдаты перезаряжали свои ружья и тоже стреляли по лесу все в том же направлении. Оглушительный грохот подняли солдаты на опушке этого леса.

— Пройти этот лес вдоль и поперек, и не оставлять там в живых никого! — с коротким приказом от генерала прискакал на коне офицер, адъютант генерала.

Пять сотен солдат, держа наперевес свои ружья со штыками, вошли в лес и растворились в густых ветвях. А солдаты, набиравшие воду, по привычке уже сбежали к самому берегу, на котором стоял генерал, и устроились прямо под ним. «Когда солдаты очистят весь лес от горцев, тогда и наберем эту воду, черт бы ее забрал!» — думали они, не смея, взглянуть друг на друга. Теперь они укрылись и от самого генерала хоть на время.