Бесплатный фрагмент - Записки следователя. Ноты смерти

Пролог

Все имена и события, описанные в этой книге, изменены. Любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны.

Мой рабочий стол всегда был завален папками, запачканными кофе и исписанными заметками. Мой разум — бесчисленные лица: жертв, убийц, свидетелей. Я, полковник Зацепин, видел в этой жизни столько горя, столько бездушия, что, казалось, ничто уже не способно пробить броню цинизма, которую мы, следователи, наращиваем год за годом.

Случаи убийств? Легион. Маньяки? Разные мстительные безумцы, психически нездоровые, холодные, расчётливые хищники, упивающиеся агонией своих жертв. Каждый оставлял свой почерк: удушения, порезы, символы, вырезанные на телах, геометрические фигуры мест преступлений, жуткие коллекции пуговиц, серёжек, прядей волос. Я думал, что видел всё.

Но потом появился Он. И вся моя уверенность рассыпалась в прах. Он не просто убивал. Он композировал. Каждое убийство — как музыкальная пауза. Каждое место загадка, зашифрованная нотой и музыкальным сопровождением, превращённая в геометрическую фигуру. Он создалдал пирамиду смерти.

Он оставлял ребусы — музыкальные «приветы». Цитаты из партитур, фрагменты нот, намёки на композиторов, даты их рождения, тональности.

Первые сигналы были невнятными, как едва слышный шёпот. Несколько молодых женщин, убитых в разных районах города. На первый взгляд — никаких связей. Потом, когда их количество перевалило за пять, стало очевидно: здесь действовал не просто убийца, а некто, следующий строгому, изощрённому плану.

Временные интервалы между убийствами — словно паузы в жуткой мелодии. Места, на первый взгляд хаотичные, при наложении на карту образовывали идеальную, зловещую геометрическую фигуру. Он играл с нами, я чувствовал это каждой клеткой.

Поначалу лишь одна странность преследовала нас: на ключице каждой жертвы находили выведенную ручкой метку — стилизованный символ ноты с её обозначением. А на самом первом убийстве — только символ ноты, но без обозначения. Просто голая, загадочная нота, что ещё больше затруднило ход расследования.

Расследование вёл тогда ещё майор Климов, мой напарник, раздававший опрашиваемым людям свои визитки с номером телефона. Мы и представить себе не могли, что именно это станет частью следующего, куда более зловещего акта.

На втором убийстве маньяк совершил свой первый, по-настоящему личный вызов. Мы нашли неподалёку от тела мобильный телефон жертвы — нетронутый, специально оставленный. На нём уже была записана короткая мелодия. Отрывок известного музыкального произведения. Но какого? И кто его исполнил?

Именно тогда и пришло первое сообщение. На мобильный Климова. Не звонок, а SMS. В нём не было текста — только медиафайл. Та же самая мелодия, что звучала с телефона жертвы.

С этого момента начался кошмар. Сначала после каждого нового убийства — а они продолжались с пугающей периодичностью, которую мы безуспешно пытались связать с передаваемыми Климову маньяком мелодиями — на телефон поступал «музыкальный привет-ребус» в виде SMS. Отрывки песен, классические композиции.

А на теле жертвы — всегда та же нота на ключице, но теперь уже с обозначением: «ДО», «РЕ», «МИ»… Каждая нота, как мы догадывались, была ключом к месту, но смысл этих обозначений ускользал, манил и издевался.

Маньяк не просто убивал — он сочинял, используя весь мир как свой нотный стан, а несчастных женщин — как аккорды в своей смертельной мелодии. Он хотел быть услышанным и нал, что мы пытаемся разгадать его загадки. И он решил поиграть с нами, теперь уже присылая музыкальные ребусы сначала за сутки, а потом сокращая время до убийства, заставляя нас «играть» по его «правилам».

Это не был просто маньяк. Это был творец, маньяк, который убивал по нотам, композитор, создающий свою смертоносную симфонию. Никто прежде не использовал ноты и музыку как часть своего смертельного послания — как ключ к разгадке, или, быть может, как насмешку.

И я, старый, уставший полковник Зацепин, понял, что должен разгадать эту музыку, прежде чем она сыграет свою последнюю, самую страшную ноту. Потому что такого не встречал ни в практике, ни в архивах, ни в разговорах с коллегами.

И именно об этом я и пишу в этих записках

Глава 1. Зловещий дебют. Первая нота

31 декабря, 22:30. Город погружён в предновогоднюю суету.

В новогоднюю ночь город преображается: сверкающая иллюминация, снег, хрустящий под ногами, и оживлённые площади, где люди встречают праздник. В центре города устанавливают огромную ёлку, украшенную тысячами огней, которая становится символом праздника и собирает вокруг себя толпы, радующиеся музыке, песням и атмосфере волшебства.

Город окутан праздничной иллюминацией. Улицы и проспекты сияют гирляндами, а на окнах домов и витринах магазинов можно увидеть новогодние узоры.

Сквозь редкие хлопья снега, под звуки фейерверков и гудков машин, в дежурную часть поступает тревожный звонок. Голос прохожего дрожит — он только что обнаружил тело женщины у заднего входа ресторана, возле подсобных помещений.

Морозный вечер, хлопья снега кружатся в свете фонарей.

Звонок дежурному полиции. 22:30.

Прохожий в тёплой шапке и пуховике нервно набирает номер полиции. — Ресторан «Гранат». Тут женщина лежит… возле подсобных помещений. — Я… я не знаю, она лежит… неподвижно. Там темно Не двигается. Скорее приезжайте!

Дежурный сообщает следователю подполковнику Синицыну, мед. эксперту Козловой и оперативникам капитану Левину и лейтенантам Петрову и Конькову.

Они выезжают на место происшествия.

23:15. Место происшествия оцеплено. Жёлтая лента подрагивает на ветру. Под фонарём — фигура следователя: подполковник Синицын, высокий, с усталыми, но цепкими глазами, сухой, собранный, с проницательным взглядом в чёрном пальто и перчатках. Рядом — медэксперт Козлова, миниатюрная, собранная, с чемоданчиком в руке молчаливая, точная, с холодной профессиональной отстранённостью. Они осматривают тело.

Синицын (тихо, будто боясь нарушить тишину):

— Что видим?

Козлова (приседает, осматривает):

— Женщина лежит на боку, лицо скрыто волосами, одежда не нарушена, следов борьбы нет. Ни отпечатков, ни следов обуви. Ни переохлаждения. Женщина жива, без сознания. Потеря сознания наступила недавно… Пульс едва прощупывается. Видимых признаков насилия нет. Без видимых ран. Но на шее — следы: небольшие колотые раны от шипов, следы после действия электрошокера.. Свежие. Кожа покрасневшая, точечные ожоги.

— Она жива. Пульс слабый, но ровный. Нужно в больницу.

Капитан Левин срочно вызывает скорую помощь. Через несколько минут после быстрого определения состояния пострадавшую увозят в больницу.

Дальнейшие действия распределяются быстро.

23:45. На месте разворачивается работа. Синицын раздаёт задания.

Синицын (капитану Левину, крепкому мужчине с коротко стриженными волосами):

— Возьми группу. Опроси персонал ресторана. Кто выходил в подсобку? Кто видел её раньше? Записи с камер — немедленно.

Левин (кивает, достаёт блокнот):

— Уже иду в ресторан.

Синицын (лейтенанту Петрову, молодому, с острым взглядом):

— Ты — по соседям. Магазины, кафе, подъезды. Поиск возможных свидетелей среди прохожих. Вдруг кто-то заметил подозрительное: машину, человека в капюшоне. Особое внимание — на камеры у подъездов. Анализ записей с мобильных телефонов,

Петров (быстро записывает):

— Понял. Начну с «Пятёрочки» через дорогу.

Синицын (лейтенанту Конькову, самому молодому, с рацией в руке):

— Свяжись с больницей. Как только её доставят — сразу к ней. Охрана, никаких посетителей. а потом работа с архивами: были ли случаи с подобным символом, совпадения, ритуальные мотивы

Коньков

— Будет сделано.

Синицын остаётся на месте. Он смотрит на снег, на тёмные окна ресторана.

— Кто бы ты ни был… ты хотел, чтобы мы это увидели. И мы увидели.

Синицын оперативникам:

Выполняйте. Я поехал в больницу.

1 января, 00:30. Городская клиника.

Синицын въезжает на территорию приёмного покоя, не выключая фары. Снег усилился, свет фар дробится в снежной пелене. На крыльце его встречает дежурный врач — невысокий, усталый, с потёртым бейджем и настороженным взглядом.

— Вы по женщине из ресторана? — уточняет он, кивая в сторону коридора. — Жива. Без сознания. Электрошокер — шейная зона, кратковременный паралич. Пульс стабилен, дыхание ровное.. Возможно, стресс. Возможно, что-то ещё. Судя по анализам — ей дали сильное успокоительное. Возможно, перед тем как оставить у ресторана.

Синицын молча кивает. Он идёт по коридору, мимо новогодних гирлянд, которые кажутся здесь неуместными. В палате женщина лет тридцати, с тёмными волосами, лицо бледное, губы чуть приоткрыты. На ключице тот же символ, что и у погибшей. Только здесь он выцарапан, будто нанесён в спешке.

— Когда можно будет говорить? — тихо спрашивает Синицын.

— Если всё пойдёт хорошо — через пару часов. Но я бы не торопил. Она может быть в шоке. Лучше мягко, без давления.

Синицын остаётся у кровати. Он смотрит на символ, на её лицо. В голове — десятки вопросов кто она? почему была там? что видела? кто напал? почему напал?

1 января, 02:20. Женщина приходит в себя. Синицын возвращается в палату. Врач кивает — можно. Он садится рядом, голос ровный, спокойный.

— Меня зовут Синицын. Я следователь. Вы в безопасности. Можете говорить?

Женщина медленно кивает. Глаза мутные, но в них — страх.

— Я… я работаю в ресторане «Астра», Лебедева Юлия Борисовна, 32 года. Администратор. Вышла на задний двор — мусор, звонок от поставщика. Там… кто-то был. В капюшоне. Я не успела крикнуть. Он ударил… чем-то. Я упала. Потом… ничего.

— Вы видели лицо?

— Нет. Только… руки. В перчатках. И… я ещё услышала, как во сне, чей — то смех. Больше ничего не помню.

Синицын встаёт. Он уже знает, что это не случайность. А женщина — свидетель. И теперь — цель.

Врач смотрит вслед уходящему следователю. В коридоре — тишина, только тиканье часов. За окном — снег, падающий на пустой город. Новый год наступает, но для кого -то он уже начался с кошмара.

1 января, 19:00. Кабинет подполковника Синицына.

Комната наполнена усталостью, запахом кофе и напряжённым молчанием. На стене — карта города с отмеченными точками. На столе — фотографии, распечатки, протоколы. Синицын слушает, не перебивая.

Капитан Левин:

— Камеры ресторана дали частичное видео. В 22:17 — силуэт, лицо не видно, но походка характерная. Сравниваем с базой данных. Персонал опрошен, администратор была в конфликте с одним из поставщиков — проверяем.

Лейтенант Петров:

— По мобильным — совпадение: один номер был в районе ресторана и сквера. Зарегистрирован на фиктивное имя. Запросили детализацию. Работаем с операторами.

Лейтенант Коньков;

— Поиск и опрос свидетелей продолжаю. Пока только неясные ответы.

Синицын кивает.

— Продолжайте. Не упускайте ни одной детали.

Неделя прошла в непрерывной оперативно-розыскной работе.

7 января, 00:25. Звонок. Дежурный сообщает:

Сквер на крайней аллее. Невдалеке виден силуэт ресторана. Прохожий обнаружил тело. Мужчина ехал с работы, вышел из такси — увидел женщину, лежащую у скамейки.

Оповещение. Выезд. Осмотр. Синицын, Козлова и оперативная группа прибывают. Сквер пуст, снег хрустит под ногами. Сквер окутан туманом. Фонари бросают жёлтые круги на снег. У дерева — тело. Женщина — молодая, лицо спокойное, будто спит. На шее — следы давления.

.Козлова приподнимает рукав. На ключице — странный символ: нотный знак без обозначения.

Убийство в тихом, сонном Серебровске — это уже было необычно, но то, что он обнаружил на ключице жертвы, заставило его застыть. Тихий Серебровск не знал таких дерзких, загадочных преступлений.

Чёткие линии, будто выведены тушью.. Каждая морщинка на лице Синицына отражала годы тяжелой службы, но сейчас он чувствовал, как внутри поднимается волна недоумения.

Синицын (хмурится):

— Нотный знак? Зачем? Это послание? Или… ритуал?

Козлова (качает головой):

На ключице — странный символ: нота, но без обозначения. Просто контур, выведенный тонкой линией, как татуировка, но свежая, будто нарисована за мгновение до гибели.

Козлова хмурится:

Синицын молча фотографирует символ. Его лицо напряжено. Он чувствует — это не случайность. Это послание.

Козлова (осматривает шею):

— Удушение. Следы пальцев чёткие. Смерть наступила не менее двух часов назад, около полуночи. Более точные сведения после вскрытия. Удушение без борьбы. Возможно, она знала нападавшего.

Синицын (тихо):

— Попкорн, символ ноты…

Козлова:

— И ещё: отсутствует только одна пуговичка на кофте, в кармане — билет в филармонию на вчерашний вечер, а с другой стороны трупа рассыпаны несколько зёрен попкорна.

Синицын (резко):

— Левин: Проверить такси, водителя, камеры по маршруту.

— Опросить такси, водителей. Кто подвозил его к скверу? Время совпадает с концертом. отследить звонок прохожего, опросить, установить маршрут.

Левин (берёт блокнот):

— Понял. Начну с диспетчерских.

Синицын (Петрову):

— Петров: Проверь списки зрителей. Кто покупал билеты рядом с ним? Записи с камер у входа.

Синицын смотрит на символ.

— Он оставил подпись. Он играет с нами.

Синицын (Конькову):

— Коньков: Свяжись с филармонией. Узнай, кто из музыкантов или персонала мог быть знаком с погибшим. Выясни ещё, кто занимается попкорном.

Коньков (щёлкает рацией):

— Будет сделано.

7 января.

Рождество Христово испокон веков считалось одним из самых ожидаемых и радостных праздников в России. Православные христиане отмечают его 7 января (25 декабря — по старому стилю). Любят и чтут этот праздник не только среди верующих, но и в светских кругах.

Рождество в качестве праздника признано на государственном уровне, поэтому 7 января является официальным выходным днем в России. Это означает, что эта дата является не только общенациональным торжеством, но и достоянием русской культуры.

Рождество продолжает серию новогодних праздников, поэтому улицы городов и деревень уже украшены иллюминацией, гирляндами. На площадях в центре устанавливаются большие живые или искусственные ёлки с новогодней атрибутикой.

17:00. Кабинет Синицына.

Стены увешаны схемами, фотографиями, картами района. На столе — стопки папок, чашки остывшего кофе. Синицын сидит во главе стола, перед ним — Левин, Петров, Коньков. В воздухе — напряжение недельной гонки без сна.

Синицын (холодно, без предисловий):

— Докладывайте. По порядку.

Капитан Левин (раскрывает блокнот):

— Такси зафиксировано. Водитель подтвердил: пассажир вышел, заметил тело, сразу позвониил. — Прохожий — инженер, возвращался с ночной смены. Ничего не видел, только тело. Искренне потрясён. Проверен — чист.

Опрос персонала ресторана: двое видели её за два часа до вызова. Сидела у входа, пила кофе, нервничала. Официантка запомнила — всё время смотрела на телефон. Камеры дали мало: она пришла пешком, капюшон, лица почти не видно. позвонил. Камеры — силуэт у скамейки в 23:50. Тот же тип фигуры, как у ресторана.

Лейтенант Петров (листает записи):

— Соседи, магазины, подъезды: один свидетель видел чёрную «Тойоту» у ресторана в тот вечер. Номер не разобрал, но запомнил царапину на двери. Проверили парковки — таких машин в районе три. Владельцы опрошены: двое — местные бизнесмены, третий — пропал из поля зрения два дня назад. Его адрес проверяем. Камеры у «Пятёрочки» зафиксировали женщину за час до происшествия: шла одна, оглядывалась. — Филармония. Билет куплен в кассе за час до концерта. Рядом сидели трое: двое — постоянные посетители, третий — мужчина в тёмном. Лицо не запомнили, но один свидетель отметил: он не слушал музыку, всё время смотрел на сцену. Камеры дали размытый кадр — ищем совпадения.

Синицын:

— Связь с пропавшим владельцем «Тойоты» — в приоритет.

— Фоторобот по свидетельским описаниям.

Лейтенант Коньков (нервно поправляет рацию):

— Больница. Потерпевшая пришла в сознание два часа назад. Охрана у палаты усилена.

— Связь есть. Жертвы — женщины, возраст 25–35 лет, одна работает в сфере обслуживания.

Личность второй продолжаем выяснять. Символ — музыкальный, но без обозначения ноты. Возможно, это не знак, а пауза. Молчание. Прерывание.

Синицын встаёт.

— Он не просто убивает. Он дирижирует. И мы — в его партитуре. Но мы найдём его. До финального аккорда.

Синицын (встаёт, подходит к карте):

— Значит, он следит за музыкой. Ноты — его код. Жертва связана с концертом.

Он обводит кружком филармонию, сквер, ресторан.

Синицын (жёстко):

— Завтра в 18:00 в филармонии — концерт. Мы будем там. Под видом зрителей. Если он придёт… мы его возьмём.

В кабинете — молчание. За окном — снег, засыпающий следы. Часы тикают. До концерта — 16 часов.

Синицын. Левин, Петров:

Поиск и опрос свидетелей., поиск машины и водителя. Установить личность убитой.

Коньков: поднять архивные данные о пропажах женщин за последние 5 лет, отсортировать отдельно нераскрытые дела, провести анализ связи между ними.

Срок неделя. Подробные доклады. Всё оформить документально.

Штурм микрофонами: репортёры у стен городской полиции.

8 января, 09:00. Утро. Серая дымка над городом. У здания городской полиции — нехарактерное оживление. Десятки камер, микрофонов, микрофоны, вспышки. Журналисты — местные и федеральные — сбились в плотную группу у турникетов Репортёры, плотно облепили крыльцо. Их голоса перекрывают друг друга, в воздухе — напряжение, как перед грозой камер,.. Воздух звенит от вопросов, вспышек, нетерпеливых перешёптываний.

На ступенях появляется полковник Шилов. Высокий, сдержанный, строгий китель, взгляд — как лезвие. За ним — пресс секретарь с папкой Его лицо — камень. Он не улыбается. Не машет рукой. Только короткий кивок пресс-секретарю, и тот даёт знак: можно начинать.

Толпа взрывается.

Голоса со всех сторон:

— Полковник, это серия убийств?

— Почему полиция не предотвратила второе преступление?

— Есть ли связь между жертвами?

— Вы уже знаете, кто этот убийца?

— Полковник Шилов, почему полиция до сих пор не задержала преступника? — Правда ли, что это серийный убийца? — Почему не было предупреждения после первого убийства? — Есть ли связь между жертвами? — Что означает символ на телах? — Безопасно ли сейчас выходить на улицы?

Шилов поднимает руку. Молчание наступает резко, будто выключили звук.

Шилов (его голос — низкий, чёткий, без эмоций, без лишних интонаций):

— Попытка убийства, совершённая в ночь на 31 декабря и убийство 7 января, расследуются в рамках одного дела. Мы рассматриваем разные версии о преступнике. Никаких «нотных убийц» официально не существует. Это ваша терминология. Первая жертва жива. Личность второй жертыы в установливается. Связи между ними анализируются. Мы работаем круглосуточно. Привлечены лучшие специалисты. Гражданам рекомендовано соблюдать осторожность, особенно в тёмное время суток. Все, кто располагает информацией, просим обратиться в полицию. Анонимность гарантирована.

Журналистка в красном пальто (вытягивает микрофон):

— Но на телах — символ ноты! Это не совпадение. Вы скрываете детали?

Шилов (холодно):

— Детали расследования не разглашаются. Это не скрытность — это необходимость.

Корреспондент федерального канала (шаг вперёд):

— У вас есть подозреваемый?

Шилов:

— Работа ведётся. Когда будет что сообщить — сообщим..

Молодой репортёр с диктофоном:

— А почему именно ноты? Это послание?

Шилов (чуть прищурившись):

— Я не интерпретирую символы. Я ищу человека.

Группа журналистов (хором):

— Когда ждать задержаний?

— Есть ли угроза для горожан?

Шилов (твёрдо):

— Угрозы для горожан нет. Мы контролируем ситуацию

Женщина с бейджем «Региональные вести»:

— Люди боятся выходить вечером, ходить на концерты! Вы можете гарантировать безопасность?

Шилов (смотрит прямо в камеру):

— Могу гарантировать: мы сделаем всё, чтобы преступник был найден. До тех пор — соблюдайте бдительность. Не игнорируйте подозрительные ситуации. Звоните 102.

Репортёр в очках (быстро):

— А если он снова нападёт?

Шилов (жёстко):

— Тогда он ошибётся.

Тишина. Только щелчки фотоаппаратов.

Шилов (делает шаг назад):

— На сегодня всё. Вопросы через пресс — службу.

Он разворачивается и уходит внутрь здания. Двери закрываются. Журналисты переглядываются, перешёптываются, спешат к телефонам — писать заголовки.

А в окнах полиции, за тонированными стёклами, видны силуэты оперативников. Они не смотрят на шум снаружи. Они смотрят в мониторы, на карты, на фотографии жертв.

Там, внутри, война уже идёт. Без камер. Без слов.

8 января. Концерт в филармонии.

Наблюдение у филармонии.

Восьмого января, 17:45. Городская филармония. Снег ложится ровным слоем на ступени, фонари отбрасывают мягкий свет на фасад из светлого камня. Внутри — предвкушение музыки, праздничные наряды, приглушённый гул голосов. Снаружи — тишина, в которой прячется напряжение.

За час до концерта, вокруг филармонии уже царила настороженная тишина. Неяркий зимний свет ложился на фасады, а в воздухе витала едва уловимая тревога — будто сам город затаил дыхание.

Оперативники заняли позиции без лишнего шума. Они растворились в будничной суете: кто то пристроился у газетного киоска, кто то неторопливо курил возле входа, кто то «изучал» афиши на стенде. Все — в тёплой гражданской одежде, без примет служебной формы, но с незаметными наушниками в ушах.

Лейтенант Петров сидел на скамейке напротив главного входа. В руках газета, взгляд — сквозь страницы. Он отмечал каждого, кто подходил к зданию: пожилых пар, студентов с билетами, опоздавших зрителей. Ни один не вызывал подозрений: обычные лица, обычные жесты, обычные разговоры.

Капитан Левин стоял у бокового подъезда, притворяясь, что ждёт такси. Он следил за теми, кто заходил с тыльной стороны: работниками, грузчиками, опаздывающими слушателями. В наушнике тихо щёлкало: доклады других групп. Всё чисто.

Лейтенант Коньков прогуливался вдоль ограды, время от времени останавливаясь, чтобы «поправить» шарф. Его задача — контролировать периметр: подъезды, переулки, мусорные контейнеры. Ни движения, ни чужих взглядов. Только голуби, суетящиеся у крыльца.

Внутри здания тоже работали свои люди. Двое оперативников в зрительном зале, ещё один у артистической. Они наблюдали за публикой, за персоналом, за каждым входом и выходом. Никого.

Синицын находился в машине неподалёку. Он смотрел на часы: 17:45. До начала концерта 15 минут. В окне филармонии уже горел свет, из дверей доносились приглушённые звуки настраиваемых инструментов. Всё как обычно. Слишком обычно.. Он знает: если убийца придёт, он будет осторожен. Он не допустит ошибки. Но и они не допустят

Он нажал на кнопку связи:

— Докладывайте.

Петров (тихо, в микрофон):

— У главного входа ничего подозрительного. Все по билетам, без резких движений.

Левин:

— С тыла — аналогично. Заходили только сотрудники.

Коньков:

— Периметр чист. Ни слежки, ни посторонних.

Синицын сжал губы. Молчание в эфире было почти оглушительным.

— Продолжать наблюдение до конца концерта. И после не расслабляться.

Зал наполнялся людьми. Свет приглушили, дирижёр взмахнул палочкой. Музыка поплыла по залу — красивая, размеренная, ничем не нарушенная.

Но где то за этой гармонией, Синицын знал, таился тот, кого они ждали. Тот, кто играл не по нотам, а по человеческим судьбам.

И пока оркестр играл, оперативники продолжали смотреть, ддать, слушать.

Потому что тишина — это не всегда покой. Иногда это пауза перед ударом.

18:00. Начало концерта. Сцена озарена светом. Звучит первая часть: — Бах.

.Партитура разворачивается, как расследование. Но в зале — ничего. Ни одного движения, ни одного взгляда, ни одного силуэта, который бы выдал чужака.

19:10. Антракт. Оперативники переглядываются. Левин выходит на улицу, проверяет задний вход. Петров — в буфете, наблюдает за очередью. Коньков — у лестницы, фиксирует лица. Всё спокойно. Слишком спокойно.

20:00. Конец концерта. Зрители расходятся. Музыка стихает. Синицын остаётся на месте, последним. Он смотрит на пустую сцену.

— Он был рядом. Но не вошёл. Осторожен. Он знает, что мы ищем.

Выход. Снег усилился. Оперативники собираются у машины. Левин качает головой:

— Ни одного подозрительного. Ни в зале, ни вокруг. Он наблюдает, но не действует.

Синицын смотрит на филармонию, на её колонны, на её свет.

— Он не играет. Он слушает и ждёт, когда мы ошибёмся.

15 января, 09:00. Кабинет подполковника Синицына.

За окном — серое небо, тяжёлое, как крышка гроба. В кабинете тишина, нарушаемая только щелчками часов. На стене карта города, теперь с шестью красными флажками. На столе аккуратно разложенные папки. Синицын сидит, сцепив пальцы, взгляд устремлён в одну точку.

Синицын:

Как вы уже знаете, пресса не только атаковала полицию своими вопросами, но эти вопросы вылились уже на газетных полосах, по радио, телевидению под различными заголовками. Все они сводятся к одному: обвинению полиции в бездействии и неспособности не только поймать убийцу, но главное — в неспособности защитить горожан.

— Докладывайте.

Капитан Левин:

— Свидетелей опросили. В районе сквера в ночь на 7 января видели тёмную машину — предположительно «Шкода Октавия», тёмно-синяя, без номеров. По камерам удалось отследить маршрут: машина выехала с промзоны, исчезла в районе старого элеватора. Водителя пока не установили. Работаем с базой угнанных авто.

Лейтенант Петров:

— Поиск по таксопаркам результатов не дал — ни один водитель не заезжал в сквер. Но один из частных водителей признал, что высадил пассажира в 00:20 неподалёку. Пассажир — мужчина в капюшоне, лицо не разглядел. Оплата — наличными. Также опрошены сотрудники кофейни. Личность убитой установлена: Климова Ирина, 30 лет, бариста, работала в кофейне на проспекте. Пропала 6 января вечером. Родственники подали заявление утром 7-го.

Климова жаловалась на странного клиента — приходил несколько раз, не заказывал, просто смотрел. Камеры внутри не работают, но внешние зафиксировали мужчину в чёрной куртке, с капюшоном. Сходство с силуэтом у ресторана — вероятное.

Лейтенант Коньков:

Обе — одиночки, работающие в сфере обслуживания. На убитой 7 января был отчётливо нарисован символ нот без обозначения.. В каждом случае отсутствие следов борьбы, минимум улик.

Синицын встаёт, подходит к карте. Он соединяет флажки тонкой красной нитью. Получается фигура — нечто среднее между паутиной и нотным станом.

— Он не просто убивает. Он выстраивает партитуру. Каждое тело — как нота, каждое место — как такт. Он не оставляет следов, но оставляет ритм. Мы должны его опередить до следующего аккорда.

Пауза. Затем — распоряжения:

Левину — усилить работу по маршрутам машины, проверить списки уволенных сотрудников с музыкальным образованием.

Петрову — составить психологический портрет, запросить помощь у профильного специалиста.

Конькову — сопоставить даты убийств с музыкальными событиями в городе: концерты, фестивали, конкурсы.

Срок — неделя. Синицын смотрит на часы.

15 января. Совещание в кабинете Шилова.19:00.

Кабинет полковника Шилова просторный, строгий. Тёмно-синие стены, портрет Президента над столом, на подоконнике стопка оперативных сводок. За массивным столом сам Шилов: выправка, холодный взгляд, пальцы сцеплены в замок. Перед ним подполковник Синицын и трое оперативников: капитан Левин, лейтенанты Петров и Коньков..

Шилов (негромко, но с нажимом):

— Докладывайте по обоим эпизодам, чётко, по фактам, никаких версий, пока только данные

Левин (стоит прямо, голос ровный):

— Место: подсобные помещения ресторана «Гранат». Время вызова: 22:30 Жертва жива, травмирована только электрошокером. Видно ему помешал кто то и он вынужден был бросить жертву, не убив её.

Ключевые свидетели:

Прохожий (И. П. Соколов, 42 года) обнаружил жертву, вызвал полицию. Показания: «Лежала без движения, вокруг не было ни души».

Официантка (А. В. Миронова) видела жертву за 2 часа до происшествия: «Сидела у входа, нервно листала телефон, ни с кем не разговаривала».

Повара (двое) слышали шум у подсобки в 22:15, не проверили: «Подумали, дворник мусор выносит».

Осмотр места (основное):

Следы электрошокера на шее.

Символ ноты без обозначения на ключице нарисован чернилами.

Камеры зафиксировали чёрную «Тойоту» (царапина на двери, номер не читаем).

— Материалы переданы в аналитический отдел. Жду данных по владельцам чёрных «Тойот» в районе.

Машина, предположительно использованная преступником, найдена сожжённой.

Шилов (кивает):

— Далее. Петров,

Петров (листает блокнот):

— По убийству: Место: сквер, крайняя аллея, время обнаружения: 00:25.

Свидетель видел мужчину, покидавшего место преступления за две минуты до звонка в полицию. Сравнение походки с записями у филармонии — совпадение.

По второму случаю убийства 7 января: работники одной из кофейн опознали в убитой 7 января их баристу Климову Ирину, 30 лет. Установлено, что за два дня до убийства за ней следили. Камеры зафиксировали мужчину в капюшоне. В день исчезновения пришло анонимное сообщение: «Ты слышишь музыку?» Жертва посещала музыкальные курсы. В дневнике фраза: «Он сказал, что я — нота

Свидетели:

Таксист (В. Н. Гришин) высадил пассажира у сквера в 00:15. Описание: «Мужчина в тёмном пальто, нервничал, просил ехать через сквер».

Охранник ЖК «Северный» видел силуэт у деревьев в 00:20, не проверил: «Подумал, прохожий».

Осмотр места:

Удушение (следы пальцев на шее, подтверждены экспертизой).

Символ ноты без обозначения на ключице.

В кармане билет в филармонию (концерт 6 января, 5-й ряд).

Следы обуви (размер 42–43, протектор с зигзагообразным рисунком).

— Запрошены записи с камер у кафе, где жертва пила кофе. Таксисты опрошены, ищем машину.

Шилов:

— Коньков, что по связям с культурной средой?

Продолжаю поиск и опрос свидетелей.. пока ничего конкретнго. Анализирую взаимосвязь этих двух случаев, возможные причины и связь нотных знаков.

Медэксперт Козлова.

Экспертиза по жертве:

Первая жертва была без сознания, травмирована электрошокером.

В крови — седативное (не смертельная доза).

Время смерти: за 2–2,5 часа до обнаружения.

На руках микрочастицы сценической пыли (совпадают с залом филармонии).

В желудке остатки кофе и круассана (приём за 1,5–2 часа до смерти).

Краска на коже идентична составу из театра «Орфей.

Коньков (достаёт распечатки):

— Театр «Орфей»:

За месяц до первого эпизода закуплено 3 флакона краски для временных меток. Покупатель — мужчина, 30–35 лет, в очках, платил наличными.

— Филармония:

По билету (от 6 января) погибшей 7 января рядом сидели трое: двое постоянных слушателей, третий — мужчина в тёмном. Свидетели: «Не слушал музыку, всё время смотрел на сцену».

Камеры дали размытый кадр (лицо не идентифицировано).

— Проверяю списки сотрудников филармонии и театра за последний год. Ищу пересечения с жертвами.

Синицын. Голос ровный, но в нём сталь:

— За прошедшую неделю проведена следующая оперативно-розыскная работа:

Установлены связи между двумя последними преступлениями. Первая жертва Лебедева Юлия, администратор ресторана «Астра», жива. Врачи оказывают ей помощи. К сожалению, описать портрет убийцы она не может. Всё произошло мгновенно. На шее следы от электрошокера убийцы. Последнее, что она запомнила: он был а капюшёне, высокий и чей-то смех. Больше она ничего не помнит. Общий почерк: женщины 25–35 лет, одиночки, работающие в сфере обслуживания. На теле второй жертвы Климовой Ирины, убитой 7 января символ ноты без обозначения, отсутствует только одна пуговичка на кофте, рассыпаны несколько зёрен попкорна.

Убийца действует осторожно, не оставляя следов, Два случая: 31 декабря и 7 января.. Со всей уверенностью можно сказать, как бы не хотелось и думать даже об этом, но это только начало. Нотный ряд только начинается. Мы все знаем, что нот семь. Перечислять я их не буду. Хотим мы этого или не хотим, но следующая нота должна быть уже с оёобозначением. Убийца громко заявил о себе, совершив свои преступления в такие знаковые праздничные дни. Он показывает, что хочет быть услышанным, что он не просто убийца, а убийца, о котором должны знать все в городе и не только в нашем. Убийца бросил нам вызов. Он решил не только вымотать нас, поиграть с нами, проверить нашу готовность к его вызову, но и настроить против нас жителей города. Слухи уже разошлись и продолжают расходиться. Люди напуганы. Он заявил о себе убийствами в такие праздничные днив и, прктически, не дал нам, полиции, отпраздновать их как все остальные люди.

Это не простой убийца. Оставляя нотный знак, заявляя о себе как об исключительной, как он себя считает, личностион, он понимает, что мы будем пытаться понять, для чего он оставляет нотный знак. Этим он бросает нам вызов. Преступник не остановится, Мы имеем дело с очень умным, осторожным безжалостным серийным преступником, действующим по пока только ему известной чёткой схеме.

Шилов встаёт. Подходит к карте на стене, обводит кружками: ресторан, сквер, филармонию, театр.

Шилов (жёстко, без интонаций, как приговор):

— Он играет с нами, с городом. Но музыка закончится. Мы её оборвём.

Распоряжения Шилова:

Подполковник Синицын:

— Координировать все группы. Доклады — ежедневно Подготовить сводную таблицу по обоим эпизодам: общие черты, расхождения, слабые звенья.

Капитан Левин:

— Найти владельца чёрной «Тойоты» (царапина на двери) и проверить его связи с музыкальной средой.

Отработать круг общения первой жертвы: соцсети, звонки, встречи. Искать упоминания о концертах, репетициях.

Лейтенант Петров:

— Опросить всех таксистов, работавших в ночь на 7 января в районе филармонии и сквера.

Получить записи с камер у кафе, где жертва пила кофе. Найти человека, с которым она могла встречаться. Составить фоторобот мужчины в тёмном из филармонии (на основе свидетельств).

Лейтенант Коньков:

— Проникнуть в репетиции театра «Орфей» под видом журналистов, фиксировать всех подозрительных. Связаться с местными композиторами, проверить их алиби на даты преступлений. Проверить списки уволенных сотрудников филармонии и театра за последний год (конфликты, жалобы).

Шилов смотрит на Синицына:

— У вас неделя. Если будет ещё один труп — отвечать будете лично.

Тишина. Только тиканье часов. Синицын кивает.

— Понял. Мы его найдём.

Шилов (заканчивает, глядя в глаза каждому):

— Мы имеем дело с продуманным преступником. Он выбирает жертв, планирует, оставляет знаки. Если он решит, что мы не понимаем его «музыки», будет новый акт. Не дайте ему этого.

В кабинете тишина. За окном серый зимний вечер. Часы тикают. До следующего эпизода — неизвестно сколько.

ГЛАВА 2. Нота без звука. Безмолвная партитура

Морозное утро 22 января окутало Серебровск ледяным дыханием. Снег, хрустящий под ногами сторожа Ивана Петровича, казался единственным живым звуком в ранние часы. Но эту тишину, словно резкий диссонанс, внезапно разорвал его пронзительный крик. Старик, обходя здание музыкальной школы перед открытием, наткнулся на ужасающую находку. У массивного черного рояля, в тени сценических кулис, словно уснувшая, лежала молодая женщина. Её темные волосы разметались по полу, а глаза были широко открыты и устремлены в потолок, вглядываясь в невидимую партитуру.

«Алло, дежурный? Скорее! Тут… тут труп! В музыкальной школе! Скорее!» — голос Ивана Петровича дрожал в трубке.

Дежурный по УВД, старший лейтенант Круглов, мгновенно передал сообщение. В считанные минуты к зданию школы уже мчались машины оперативно-следственной группы. Сирены разрезали сонную тишину провинциального городка.

Первым в оцепленную лентой школу вошёл следователь Валерий Николаевич Синицын. Его видавшая виды кожаная куртка была распахнута, несмотря на мороз. За ним, спешащим шагом, следовали мед. эксперт Козлова Марина Сергеевна, миниатюрная, но исключительно дотошная женщина с короткой стрижкой и острым взглядом, и оперативник капитан Аркадий Борисович Левин — рослый, крепкий мужчина лет сорока пяти.

«Иван Петрович, что произошло? Рассказывайте!» — потребовал Синицын, осматривая мрачное фойе.

Сторож, дрожа, указал на дверь в актовый зал. «Я… я обход делал, Валерий Николаевич. Всегда так. Открываю, а она там… лежит. Никого не видел, ни звука не слышал. Честное слово!»

В актовом зале царил полумрак. Свет из высоких окон едва проникал сквозь плотные шторы. У рояля, подсвеченная одним лишь лучом утреннего солнца, лежала жертва.

«Оцепить по периметру! Никого не пускать! Левин, опрос сторожа и всех, кто мог что-то видеть или слышать в радиусе квартала!» — распорядился Синицын, надевая резиновые перчатки. Его глаза, уставшие, но цепкие, уже скользили по обстановке.

Марина Сергеевна осторожно опустилась на колени рядом с телом. «Брюнетка, возраст примерно 25—30 лет. Следов насилия, видимых телесных повреждений нет… Время смерти в период с 22.00 час до 02.00 часов ночи. Пока предварительно. Точнее будет после вскрытия».

Синицын наклонился ниже. Его взгляд упал на ключицу жертвы. Там, словно тонким пером, был выведен нотный символ — четкий скрипичный ключ «соль» и рядом с ним аккуратная но безымянная нота. Просто её символ, без буквенного или словесного обозначения. На теле она никак не была подписана. На полу возле левой руки лежало несколько зёрен воздушной кукурузы — попкрна.

Никаких следов взлома, борьбы, отпечатков пальцев. Документов при ней нет. При ней не было никаких опознавательных знаков, ни мобильника, ни сумочки… ничего. При дальнейшем осмотре было обнаружено только отсутствие одной пуговички на кофте.

«Марина Сергеевна, посмотрите сюда», — голос следователя был ровным, но в нём проскользнула тревога.

Мед. эксперт прищурилась. «Что это? Татуировка? Или…?»

«Свежая. Нарисована, похоже, чернилами или маркером», — констатировал Синицын. — «Что за чертовщина? Убийство в тихом, сонном Серебровске — это уже необычно, но такой „почерк“… И эта нота! Уже вторая. Зачем? И почему опять без обозначения?» Рассыпанные зёрна попкорна тоже. Зачем? И опять отсутствие только одной пуговички на кофте.

Он покачал головой.

Левин вернулся, потирая затылок. «Сторож, кроме меня, никого не видел. Никаких подозрительных машин, людей. Школа закрыта была наглухо. Опросил соседей, говорят, ничего не слышали и не видели».

В этот момент в зал осторожно заглянула директор школы, Галина Степановна, бледная как полотно. «Валерий Николаевич… это… это же наша Мария. Мария Захарова. Преподаватель фортепиано.» Её голос дрожал.

Синицын резко выпрямился. «Захарова? Вы уверены?»

«Конечно, уверена! Я её три года назад сама на работу принимала! Молодой специалист, талантливая… Она всегда допоздна занималась в актовом зале, репетировала. Ох, Мария, Мария…» Директор закрыла лицо руками.

«Так! Значит, жертва — Мария Захарова, преподаватель фортепиано этой школы», — Синицын обвел взглядом присутствующих. Опустившись на одно колено возле тела,

Синицын натянул перчатки. Его движения были выверенными, почти ритуальными, лишенными суеты и брезгливости. Он видел не только трагедию — он видел задачу. Его взгляд, цепкий и беспристрастный, скользнул по лицу, уже тронутому восковой бледностью, задержался на руках. Длинные, тонкие пальцы пианистки, созданные для того, чтобы извлекать из рояля жизнь, теперь были безвольно раскинуты на холодном полу. Внутри Синицына зародился не гнев, а нечто более тяжелое и холодное — ледяное спокойствие охотника. Это было не просто убийство. Это было заявление. И он уже начал читать первые его строки.

— «Левин, Петров! Срочно отработать круг общения Захаровой! Семья, друзья, коллеги, ученики, любовники — всё, что есть! Кто мог желать ей зла? Какие были конфликты? Может, она встречалась с кем-то втайне? Выяснить каждый ее шаг за последние дни! И особое внимание уделить этому символу — ноте! Возможно, она или кто-то из ее знакомых имели к ней отношение.» Он протянул оперативникам свою визитку. «Раздайте это всем, кто может что-то знать. Любая мелочь важна. Если что-то вспомните — сразу звоните.»

Левин кивнул. «Есть, Валерий Николаевич. Сейчас же займёмся.»

— — Коньков, проверь камеры школы, возле школы и вблизи школы.

К середине дня новость облетела город, как лесной пожар. К музыкальной школе стекались зеваки, которых с трудом сдерживал полицейский кордон. И, конечно же, появились они — «акулы пера и объективов».

Интервью Шилова.

«Скажите, полковник Шилов, каковы первые версии? Это серийный убийца? Как это могло произойти в нашем мирном городе?» — репортер местного телеканала «Серебровск-ТВ», молодая и напористая девушка с ярким микрофоном, почти ткнула им в лицо начальнику Серебровского УВД, полковнику Петру Сергеевичу Шилову.

Шилов, представительный мужчина в отутюженной форме, сохранял невозмутимость, но его глаза выдавали напряжение. «Уважаемые граждане, уважаемые представители СМИ. Следствие только началось. Личность жертвы установлена — это Мария Захарова, преподаватель нашей музыкальной школы. Мы глубоко скорбим. Все силы полиции Серебровска брошены на раскрытие этого преступления. Мы работаем круглосуточно. Что касается странного символа, найденного на жертве — это пока одна из самых больших загадок. Мы пытаемся понять его значение».

Синицын, стоявший чуть поодаль, раздал визитки с номером своего телефона всем, кто мог что-то видеть или слышать. Он надеялся, что хоть кто-то прольёт свет на эту странную, музыкальную загадку. Пока же в его голове звучала только одна нота — До, и она была нотой скорби и неизвестности.

22 января. Размышления.

Задания оперативникам были даны, но это были стандартные меры. А случай-то был совершенно необычный. Такого он ещё не встречал в своей практике, да и, по правде говоря, не только в нотах, но и в музыке в целом он совершенно не разбирался.

Как искать убийцу, когда нет никаких следов, никаких зацепок? Разве что отсутствие пуговицы? Но что она даст? И он, привыкший не только действовать, но прежде всего думать, сопоставлять факты, начал «ломать» голову в поисках путей расследования. Нет, это должно быть необычное расследование.

Первый вывод, который он сделал для себя: необходимо хотя бы немного узнать основные «азы» нотной грамоты. Он понял, что убийца так или иначе связан с музыкой. Чтобы хотя бы приблизиться к разгадке, нужно понять его дальнейший ход. И он, выкраивая краткие минуты ночного времени, (другого у него просто не оставалось), уже глубокой ночью начал читать книгу по нотной грамоте. Книгу, которую ему дала его жена, когда он попросил её найти учебник её матери, преподавателя музыки.

И тут он вспомнил, как его тёща, в свободные минуты их далёкой молодости, привлекала его к музыке своей игрой. Он искренне восхищался её игрой на пианино, её рассказами о великих композиторах… Но, он вздохнул, это было так давно. С сожалением он отметил: «А жаль, что я не прислушался к словам Людмилы Петровны, мамы моей жены. Вот теперь бы и пригодилось…» А всё работа… Некогда было даже как следует уделить время семье, дочерям, жене.

За двадцать лет совместной жизни его жена, Светлана, всегда понимала и поддерживала его. Она знала, что его работа — это не просто служба, а его призвание, порой требующее от него полной самоотдачи. И сейчас, когда он погрузился в чтение нотной грамоты, она лишь тихо улыбнулась, принеся ему чашку горячего чая. Она давно уже привыкла к его ночным бдениям над делами, к его сосредоточенному лицу, когда он искал решение. Она знала: если он так глубоко «погрузился», значит, дело серьёзное.

Он прервал свои мысли и повернул их к сегодняшним событиям. Так всё-таки, будут ещё убийства? Он мысленно поставил знак вопроса. Интуиция ему подсказывала, что это будет не одно, это будет серия. Он чувствовал, что нотный знак без обозначения — это только начало. Даже он, ничего не понимающий в музыке, знал, что ноты имеют обозначение и следуют друг за другом. Он как то успел увидеть фрагмент по телевизору во время одного из таких редких домашних обедов, как какой-то оркестр исполнял произведение и каждый музыкант смотрел на ноты. И ещё. Попкорн возле тела. Откуда он взялся? Если бы и обронили зёрна, они бы были разбросаны, но они были возле тела недалеко одно зёрнышко от другого. Значит кто- то специально слегка сыпанул, не положил аккуратно, а сыпанул. Для чего? Чтобы привлечь внимание. Что бы это могло обозначать? Скорее, чтобы специально отвлечь, направить, следствие по ложному следу. Надо будет проверить, что связано с попкорном, что связывало жертву с ним? Или кого-то ещё? Тогда кого? Отсутствующая пуговица… Наверное это сувенир ему на память.

Но так ничего и не продумав до конца, он машинально взглянул на часы. Было уже полвторого ночи. Он тяжело вздохнул, ещё раз посмотрел на лежащие на столе документы, выключил свет, закрыл кабинет и пошёл домой

Глава 3. Месяц ожидания. Немая мелодия

Месяц после убийства в музыкальной школе тянулся для Валерия Николаевича Синицына, как невыносимо долгая нота. Серебровск вернулся к своему привычному ритму, но для следователя каждый день был пропитан тревогой и ощущением незримого присутствия. Убийство молодой женщины стало тяжелым бременем на его плечах. Без документов, без свидетелей, без единой зацепки, кроме этого загадочного нотного символа без названия, отсутствующей пуговицы, нескольких зёрен рассыпанного попкорна, — дело казалось тупиковым. И эта мысль терзала его сильнее всего. Его многолетний опыт, интуиция, отточенная за годы борьбы с преступностью, и несгибаемый характер не давали ему покоя.

Музыка никогда не была его сильной стороной, и сейчас это незнание отзывалось горьким привкусом поражения. Время неумолимо утекало. Ежедневные доклады оперативников, Аркадия Левина и его напарников, лейтенантов Конькова и Петрова, наводили на Синицына всё большую тоску.

Синицын потёр переносицу. может, кто-то в музыкальной школе узнал бы эту манеру рисования ноты? Или это какой-то символ?

Валерий Николаевич, по музыкальной школе — глухо, — доложил Левин, едва переступив порог кабинета следователя в начале февраля. — Отработали всех учителей, учеников старших классов, сторожей из соседних зданий. Ничего. Никто не видел посторонних, никто не мог помочь в составлении фоторобота. Никаких подозрительных лиц в районе школы в то утро не заметили.

Синицын нахмурился:

— А что с нотой? Кто-то из её окружения мог быть связан с этим символом?

— Искали какие — то кружки, клубы, где могли бы увлекаться таким странным искусством. Ноль.

Проверили всех. Ученики говорят, что она часто использовала музыкальные метафоры в обычной жизни. Вела кружок по музыкальной грамоте для малышей.

— Записи с кружка?

— Проверяем. Нашли несколько тетрадей с её пометками, но пока ничего подозрительного.

— И ещё. В музыкальной школе нашли несколько старых афиш с похожими символами. Возможно, это как-то связано с её работой.

Синицын кивнул:

— Проверяйте всё. Каждая мелочь может стать ключом к разгадке. Время работает против нас.

— Дактилоскопия, эксперты? — уточнил Синицын, без особого оптимизма листая пухлую папку дела.

Чисто, Валерий Николаевич. Ни единого отпечатка, кроме наших. Все поверхности протерты до блеска. Дверь не взломана. Откуда она там взялась и кто её впустил, как туда проник убийца — загадка. Левин тяжело вздохнул.

Марина Сергеевна Козлова тоже ничего нового не сообщила. Причина смерти — удушение, без видимых следов борьбы. Ничего необычного в организме не обнаружено. Словно ее усыпили, а потом… Но чем? Следов инъекций нет.

Синицын нетерпеливо постукивал ручкой по столу, ожидая доклада от Конькова.

— Ну что, лейтенант, есть что-то по камерам? — спросил он, глядя на вошедшего оперативника.

— Валерий Николаевич, — начал Коньков, раскладывая фотографии на столе, просмотрели десятки часов записей. Либо ничего подозрительного, либо качество такое, что и кошку не отличишь от человека. Одна камера, на углу улицы, зафиксировала автомобиль, который проезжал мимо школы примерно в то время, но номер нечитаем, и машина слишком обычная. Таких по городу тысячи. Просмотрели все записи с камер в радиусе километра от школы. В ту ночь было несколько интересных моментов.

— Конкретнее! — резко перебил Синицын.

— В 23:47 неизвестный мужчина в капюшоне прошёл мимо школы. Через 15 минут вернулся. Камеры нечёткие, но рост примерно 180, комплекция средняя.

— Дальше!

— Проверили все маршруты. Никто из учителей или учеников не появлялся там в такое время. Только случайные прохожие.

— Валерий Николаевич, по камерам ещё одна деталь: — в ту ночь в районе школы было отключено уличное освещение.

— Кто отвечает за освещение?

— Служба электросетей. Уже проверяем, кто дежурил в ту ночь.

Синицын:

— — Что по попкорну?

Коньков:

— Занимается несколько человек. При опросе никого особенного не заметили Сказать ничего конкретного не смогли, никого подозрительного не вспомнили..

Синицын задумчиво посмотрел в окно:

— Всё сходится на этом символе. Коньков, продолжайте копать в этом направлении. Каждый контакт, каждая встреча — всё должно быть проверено.

— Есть, товарищ подполковник!

Петров, молодой, но усердный оперативник, тоже столкнулся с трудностями.

Петров доложил:

«По Захаровой Мария Ивановне. Никаких открытых конфликтов, серьезных врагов не выявлено. Были мелкие профессиональные разногласия, как у всех. Родственники в шоке, никаких идей, кто бы мог желать ей зла.

— По поводу окружения Захаровой: семья небольшая — родители живут в пригороде, сестра в соседнем городе., коллеги по школе, несколько давних друзей. Друзья в основном из музыкальной среды.

— Любовники? — резко спросил Синицын.

Информация скудная. Она была незамужняя, вела довольно скромный образ жизни, насколько известно близким. Последние дни Захарова тоже провела обычно: работа, дом, встреча с подругой накануне. Подруга говорит, что Мария была немного рассеянной, но никаких тревожных знаков. По ноте — тоже ноль. Никто из знакомых не видел, чтобы Мария рисовала или использовала такой символ. Её ученики, даже самые талантливые, сказали, что она преподавала классическую сольфеджио и никогда не отклонялась от программы. Увлечений, связанных с необычными символами или рисунками, у неё не было. Пока ничего конкретного. Но есть один интересный момент — она встречалась с преподавателем из художественной школы.

— Почему сразу не доложили?

— Он отрицает романтические отношения, говорит, только дружба. Но слишком нервно реагирует на вопросы.

— Ещё. Неделю назад поступило заявление от женщины, проживающей в пригороде. Её племянница, Климова Ирина Борисовна, 23 лет, бариста, в кофейне недавно переехала в город. Переехала из соседнего региона три месяца назад. Сняла квартиру недалеко от музыкальной школы. Родственники заявили о её пропаже с опозданием две недели спустя, но поиски не дали результатов.

— Почему именно она? — спросил Синицын.

— У неё были музыкальные способности, работала в детском центре преподавателем музыки. Внешнее сходство с нашей жертвой поразительное. Через два дня после переезда она перестала выходить на связь. Заявление было подано с опозданием — родственница сама не сразу забила тревогу.

Синицын кивнул; лицо его оставалось неподвижным.

— Я запросил данные и сверил их с ориентировками. Возраст, рост, цвет волос, особые приметы — практически всё совпадает. Мы организовали опознание в морге.

На следующее утро родственники Марии Соколовой были приглашены в морг для опознания. Петров наблюдал за процедурой, затаив дыхание.

— Это она, — тихо произнесла сестра погибшей, отворачиваясь. — Это наша Маша.

Родственники подтвердили: это она.

Продолжить уточнение круга знакомых и родственников, выяснить за подругу жертвы, — сказал Синицын Петрову.

Синицын слушал доклады, чувствуя, как дело всё глубже погружается в трясину безысходности. Три оперативника, три направления, и все приводят к одному и тому же тупику. Каждая новая деталь лишь подтверждала отсутствие зацепок. Немая нота продолжала звучать в его голове, но её мелодия оставалась неразгаданной.

В кабинете повисла тяжёлая тишина. Месяц почти прошёл, а дело всё ещё оставалось нераскрытым. Но Синицын знал — каждая деталь, даже самая незначительная, может привести их к убийце. И он был намерен использовать все возможности, чтобы найти преступника.

Эта нота была проклятием. Он сам пытался разобраться изучая ноты, их расположение. Нота без названия на первой добавочной. Но зачем? Это не было ни инициалом, ни понятным символом. Просто нота. Немая. Что делала в такой поздний час сама жертва? Как мог проникнуть в школу незамеченным убийца? Все эти вопросы непрерывно звучали, били молотом в голову, но он не находил ответа. Пока…

Совещание у начальника полиции.

На одном из совещаний полковник Шилов, скрестив руки на груди, жёстко смотрел на Синицына.

— Валерий Николаевич, доложите о результатах. И, пожалуйста, без лирики. Только факты, — процедил Шилов.

Синицын встал, держа в руках стопку отчётов.

— Итак, по убийству Захаровой Марии Сергеевны, 28 лет, преподавателя фортепиано. Личность установлена. Круг общения отработан — пока никаких подозреваемых. Девушка вела замкнутый образ жизни, конфликтов не имела. Мотив неясен».

Мы опросили всех музыкантов, преподавателей школы, даже привлекали специалиста из филармонии. Никто не может объяснить её смысл в данном контексте. Никакой связи с жертвой, её биографией или местом убийства.

Проверены все известные нам личности с музыкальным образованием, состоявшие на учёте, имевшие судимости — ничего не найдено. Опросили бывших учеников Захаровой — тоже безрезультатно. Все характеризуют её как доброго и отзывчивого педагога.

— То есть, у нас, спустя почти месяц, нет ни подозреваемых, ни мотива, ни орудия убийства, ни даже ясного понимания этого чертова символа! — голос полковника Шилова поднялся до крика.

— Валерий Николаевич, я понимаю, что дело сложное. Но месяц! И никакого прогресса. От прокуратуры уже звонки, интересуются перспективами расследования. Прокурор города Власов Геннадий Петрович, намекнул, что скоро лично приедет ознакомиться с материалами. А вы знаете, что это значит.

— Знаю, Пётр Сергеевич. Мы работаем. Но, видите ли, никаких зацепок. Это… это словно призрак оставляет свои следы, — Синицын ощущал нарастающее давление.

— Призраки не убивают, Синицын! Это делает человек. А наша задача его найти! У вас есть хоть какие-то версии по этому… символу? Шилов постучал пальцем по ксерокопии ноты.

— Пока единственная мысль, что это некая метка. Возможно, не связанная напрямую с жертвой или местом. Может, это предвестник чего-то?

И, учитывая, что нота До была без обозначения, а жертва преподаватель, может, убийца хотел подчеркнуть, что это всего лишь начало, своего рода музыкальный анонс? Но предвестник чего именно? — высказал Синицын вслух свое предположение, которое казалось ему самому абсурдным.

Шилов лишь хмыкнул.

Предвестник? Вы детектив или астролог, Валерий Николаевич? Я жду результатов. И чем быстрее, тем лучше. В городе уже шёпот, паника пошла. Люди боятся. А если это какой-то залетный маньяк? Что мы скажем людям, мэру, прокуратуре?

Он сделал паузу и посмотрел на Марину Сергеевну Козлову, которая сидела рядом, сжимая в руках свой доклад.

Марина Сергеевна, ваше заключение по причине и времени смерти?

Козлова кивнула.

Время смерти установлено около 24:00 22 января.

Причина смерти — асфиксия в результате удушения. При осмотре тела обнаружены точечные кровоизлияния на слизистой глаз и мелкие ссадины на шее, характерные для сдавливания, но без оставления четких следов от пальцев или инструмента. Что указывает на профессионализм убийцы или использование мягкого предмета. В организме жертвы обнаружены следы сильнодействующего снотворного, что объясняет отсутствие борьбы и сопротивления. Следов сексуального насилия нет. Смерть наступила быстро и безболезненно для жертвы, что подтверждает версию о предварительном введении снотворного. На руках, под ногтями — ничего. Никаких чужих ДНК.»

Синицын покинул кабинет полковника с тяжелым сердцем. Думы об отставке приходили всё чаще. Не такой финал карьеры он себе представлял. В его голове звучала эта проклятая безымянная нота не давая покоя, словно предвещая что-то еще более зловещее. Он чувствовал, что убийца не просто убил, он сыграл первую ноту в своей жуткой симфонии.

Так в в поисках разгадки незаметно не прошёл, а пролетел месяц.

Валерий Николаевич никак не хотел смиряться с тем, что дело может стать «висяком». Его многолетний опыт, интуиция, отточенная за годы борьбы с преступностью, и несгибаемый характер не давали ему покоя. Он, Синицын, раскрывший бесчисленные кражи, дерзкие грабежи и даже дела с «залетными» преступниками, пасовал перед какой-то музыкальной загадкой? На пенсию с таким пятном уходить было немыслимо, да и просто обидно. Всю жизнь он посвятил служению, а тут — ступор. Сейчас незнание музыки отзывалось горьким привкусом поражения.

Время неумолимо утекало, а не только подозреваемого нет — - нет даже никакой зацепки.

И теперь оставалось ждать, когда прозвучит следующая нота.

Глава 4. Первая нота «ДО»

Следующая нота не заставила себя долго ждать. 23 февраля, в День защитника Отечества, город содрогнулся вновь. Праздничный день для большинства наполненный смехом и звоном бокалов для полиции Серебровска обернулся новым кошмаром. В середине дня в дежурную часть поступил звонок, который заставил сердца оперативников сжаться.

Пятнадцатилетний школьник запускал свой квадрокоптер и во время поиска утерянного дрона обнаружил нечто ужасное.

Под старым, скрипучим от постоянного движения транспорта мостом, ведущим к шоссе на окраине города, он наткнулся на труп.

Там… там под мостом! У шоссе! Женщина! Она… она не двигается!: голос мальчика был прерывист от шока, слова обрывались, как нити. Он еле держал в руках телефон, дрожа всем телом.

Синицын получил сообщение, когда уже собирался домой, мечтая хотя бы на пару часов забыть о проклятой ноте «До», которая засела в его голове как навязчивая мелодия. Но слова «женщина» и «под мостом у шоссе» моментально вернули его в ледяную реальность. Месяц. Прошёл целый месяц с момента первого убийства Марии Захаровой, и он уже начинал надеяться, что маньяк затих. Как он ошибался.

«Под мостом? У шоссе?» — Синицын, не дослушав, уже натягивал пальто. Его лицо стало мраморным. — «Коньков! Быстро со мной! И Марина Сергеевна пусть подъезжает! Немедленно!»

Меньше чем через двадцать минут опергруппа прибыла на место. Вид был жуткий. Старый бетонный мост, изъеденный временем и облупившейся краской, нависал над землей, казалось, давя своей тяжестью. Он скрипел и стонал от движения нескончаемого потока машин над ним, создавая зловещий, гнетущий фон. Под ним, в глубокой тени массивных колонн, лежала молодая женщина.

«Оцепить! Оцепить немедленно! Никого не подпускать!» — рявкнул Синицын, заметив, как к месту уже тянутся любопытные зеваки, а вдали маячат приближающиеся силуэты репортёров с камерами, слетающиеся на очередную сенсацию.

Левин и Коньков действовали быстро, словно отлаженный механизм, выставляя оцепление. Но репортёры, как всегда, оказались проворнее.

Анна Соколова, телеканал «Серебров-ТВ»! Что здесь произошло? Это третье убийство? Соколова, на этот раз еще более напористая, с диким огнём в глазах, пыталась прорваться к месту преступления. За ней, едва поспевая, следовал оператор.

Баранов, «Серебровский вестник»! Есть ли связь с убийством в музыкальной школе? Это тот же почерк? — Илья Баранов, пронырливый журналист с блокнотом наперевес, пытался обойти оцепление с фланга. Его взгляд рыскал, выискивая лазейки.

Отойдите назад! Немедленно! Это территория преступления, вход строго запрещён! Левин преградил путь Соколовой, его широкая спина была непробиваемой стеной. — Сейчас же покиньте периметр, иначе будем применять меры!

Коньков оттеснил Баранова, сохраняя внешнее спокойствие, но его челюсть была напряжена. Журналисты всегда головная боль на таких местах.

Синицын же, не обращая внимания на суету вокруг, на крики репортеров и шум проезжающих машин, опустился на колени рядом с телом. И его худшие опасения подтвердились.

Снова брюнетка, внешне похожая на Марию Захарову — тот же возраст, то же телосложение. И снова — никаких документов, никаких личных вещей для идентификации. Её темные волосы слиплись от влаги и пыли, беспорядочно разметавшись по земле, как траурный венок. Одежда была аккуратно расправлена, будто её кто-то заботливо уложил, но лицо искажала предсмертная гримасса ужаса, застывшей маской, которую невозможно было забыть. Снова женщина. Снова брюнетка, поразительно похожая на обеиих жертв — тот же возраст, то же телосложение, даже что-то неуловимое в чертах лица. И снова — ни документов, ни следов борьбы, ни единой зацепки, которая могла бы указать на преступника. И опять нет одной пуговицы на кофте жертвы.

Но самое жуткое открытие ещё ждало следователя. На ключице новой жертвы, точно как и у обоих предыдущих, красовался нотный символ.

Скрипичный ключ «соль» — тонкий, изящный, выведенный тёмными чернилами — и рядом с ним, словно вызов, на той же первой линии нотного стана, уже обозначенная печатными буквами нота ДО. Теперь уже обозначенная, подумал Синицын, как я и говорил.

Холод, острый как лезвие, пронзил Синицына от затылка до кончиков пальцев. Это уже не совпадение. Это зловещее, дерзкое послание. Маньяк играет с ними, открыто бросает вызов.

Марина Сергеевна! — позвал Синицын, его голос прозвучал глухо, почти неразборчиво, будто хрип. Он поднял взгляд на Козлову, в котором читалось отчаяние, смешанное с яростью. — Подойдите сюда. Снова… Он снова это сделал.

Козлова, присела рядом и увидела символ. Её брови поползли вверх, а глаза расширились от потрясения. Не может быть… Ещё одна. Два символа нот без обозначения. Теперь уже первая нота ДО. Обозначенная, только что она обозначает? Что убийца этой нотой зашифровал?

— Это точно тот же почерк, пробормотал Синицын, склонившись ниже, его взгляд был прикован к жуткому знаку. — Тот же стиль, те же чернила, похоже. И снова удушение, я уверен. Он не оставляет следов борьбы, потому что жертвы не сопротивляются.

Марина Сергеевна, привычно и профессионально, провела первичный осмотр, стараясь сохранять хладнокровие, хотя её руки слегка дрожали. Предварительно, да, Валерий Николаевич. Характерные следы на шее. И, думаю, снова снотворное. Лицо спокойное, никакой борьбы. Это его метод. Время смерти, по предварительным данным, опять между 22:00 и 02:00 часами в ночь на 23 февраля. Праздничный день. Какой цинизм. Пока предварительно. Точнее будет после вскрытия.

Синицын чувствовал, как внутри него закипает глухая, неуправляемая ярость. Маньяк не просто убивает — он насмехается, выстраивает какую-то свою дьявольскую симфонию.

— Ищите телефон. Везде! Он должен был что-то оставить! Какой-нибудь знак, черт возьми!

Словно по команде, Коньков методично обшаривая кусты неподалеку, нашел мобильный телефон. Старенький кнопочник, почти уцелевший в сырой земле. Идеально чистый, без единого отпечатка. Только одна запись. Когда Синицын нажал кнопку воспроизведения, из динамика раздалась короткая, но до боли узнаваемая мелодия:

«Прощай, любимый город!

Уходим завтра в море,

И ранней порой

Мелькнёт за кормой

Знакомый платок голубой…»

Появление этой старой песни военных лет здесь, рядом с трупом, было особенно зловещим и циничным. Это был не просто трек — это было ещё одно послание. На этот раз — музыкальное. Что всё это обозначало предстояло выяснить, разгадать загадку убийцы.

Детальная розыскная работа. Задания Синицына.

Вернувшись в УВД, Синицын не стал терять ни минуты. Он собрал в своём кабинете своих оперативников: — капитана Левина, лейтенантов Конькова и Петрова. На лицах всех троих читалась усталость и напряжение, но и решимость.

— Итак, коллеги, — начал Синицын, его голос был жёстким, как сталь, но в нём слышалась и скрытая тревога, — у нас второе убийство за месяц, а это уже третье. И новое послание убийцы. Теперь уже нота робозначена, но ещё и с музыкальным посланием. Общественность уже «на ушах», журналисты рвутся. Нам нужен результат и как можно скорее. Он играет с нами, и мы должны разгадать его зашиырованные послания его правила.

Он обвёл взглядом каждого.

— Поэтому вот ваши задачи. Левин, ты проверяешь всё, что связано с транспортом. Проверить все автобусные маршруты, такси, проходящие по шоссе в то время — с 21:00 до 03:00 ночи. Ищите подозрительные машины. Камеры наблюдения на дорогах, заправках, магазинах вдоль трассы — всё! Возможно, жертву привезли на машине, или убийца скрылся на ней. Каждый автомобиль, проезжавший в этот временной промежуток, должен быть проверен».

Левин кивнул, его лицо было сосредоточенным.

Коньков, — продолжил Синицын, обращаясь к лейтенанту, — твоя задача — люди. Всех, кто мог видеть жертву или подозрительных лиц в районе моста. Ищи бездомных, рыбаков, дачников, тех, кто живет рядом, может, выгуливал собак. Опрос свидетелей до мельчайших деталей. Особое внимание — школьнику, который нашёл труп: ещё раз опросить его, возможно, он что — то мог упустить в шоке. И, самое главное, идентификация жертвы. На это все силы! Проверьте все базы пропавших без вести по району, по городу, по области. У нас снова брюнетка, того же возраста и телосложения. Возможно, это не случайный выбор. Поищи тех, кто недавно переехал в город, кто не успел заявить о себе.»

— Петров, — Синицын повернулся к третьему оперативнику, молодому, но уже зарекомендовавшему себя с хорошей стороны, — тебе предстоит выяснить: были ли объявления, заявления о пропаже женщин, которые подходят под описание нашей жертвы. Поговори с людьми в районах, где могли жить пропавшие; может, кто-то слышал о пропаже, но не придал значения. Изучи соцсети, местные форумы, группы — любая информация ценна. Проверь все музыкальные школы и училища — может, кто-то узнает почерк или манеру написания нот.

— Есть, Валерий Николаевич! — ответили оперативники почти в унисон, их голоса звучали твёрдо, несмотря на усталость.

На следующий день оперативники доложили о первых результатах своей работы, но надежд на быстрый прорыв было мало. Маньяк был осторожен, почти невидим. И он только начал свою зловещую симфонию. Оперативники продолжали оперативно-разыскную работу.

Лейтенант Петров всё больше погружался в пучину документов, заявлений и отчётов. Его стол был завален папками, распечатками и записями. Он методично проверял каждое сообщение о пропавшей женщине, сравнивал фотографии, сверял приметы.

После долгих часов работы в архиве миграционной службы Петров обнаружил несколько интересных случаев: женщины, недавно переехавшие в Серебровск и не успевшие оформить все документы. Дни за днями, недели пролетели очень быстро.

— Товарищ подполковник, — Петров вошёл в кабинет Синицына с папкой в руках, — у меня есть несколько потенциальных совпадений.

В кабинете стояла тишина, нарушаемая лишь лёгким потрескиванием радиоприёмника в углу. Синицын сидел за столом, скрестив руки; взгляд его был сосредоточен. Петров стоял перед ним, усталый, с тенью бессонной ночи под глазами, но с отчётливым огоньком в голосе.

Синицын поднял глаза от бумаг:

— Рассказывайте.

— Докладываю, — начал Петров, расправляя папку с документами. — Работа проведена масштабная. Я поднял все архивы заявлений о пропаже женщин за последние три месяца: районные, городские, областные. Сверял описания, даты, обстоятельства. Много несостыковок, много ложных следов. Но один случай… За последний год в город переехало несколько женщин подходящего возраста. Онособенно заинтересовала меня.

Он сделал паузу, перевёл дыхание. Петров раскрыл папку:

— Неделю назад поступило заявление от женщины, проживающей в пригороде. Её младшая сестра, Мария Соколова, недавно переехала в город. Жертва — Мария Соколова, 28 лет. Переехала из соседнего региона три месяца назад. Сняла квартиру недалеко от музыкальной школы. Родственники заявили о её пропаже с опозданием две недели спустя, но поиски не дали результатов.

— Почему именно она? — спросил Синицын.

— У неё были музыкальные способности, работала в детском центре преподавателем музыки. Внешнее сходство с нашей жертвой поразительное. Через два дня после переезда она перестала выходить на связь. Заявление было подано с опозданием — родственница сама не сразу забила тревогу.

Синицын кивнул; лицо его оставалось неподвижным.

— Я запросил данные и сверил с ориентировками. Возраст, рост, цвет волос, особые приметы — практически всё совпадает. Мы организовали опознание в морге.

На следующее утро родственники Марии Соколовой были приглашены в морг для опознания. Петров наблюдал за процедурой, затаив дыхание.

— Это она, — тихо произнесла сестра погибшей, отворачиваясь. — Это наша Маша.

Родственники подтвердили: это она.

Синицын почувствовал, как напряжение последних недель немного отступает. Первая важная зацепка появилась. Новые вопросы.

После опознания Петров продолжил:

— Товарищ подполковник, я нашёл ещё одну важную деталь. За неделю до исчезновения Мария искала новую работу. Она обращалась в несколько музыкальных школ.

— И? — Синицын подался вперёд.

— В документах нашлась запись о собеседовании в нашей музыкальной школе.

В комнате повисла тишина. Синицын медленно поднялся и подошёл к окну, глядя в серое утро.

— Хорошо, Петров. Ты сработал точно. Теперь у нас есть имя, а значит — есть зацепка. Продолжайте копать в этом направлении.

Петров вышел из кабинета с чувством всё же не до конца выполненного долга. Первая часть задания была завершена, но он знал — самое сложное ещё впереди. Теперь, когда они знали имя жертвы, предстояло выяснить, кто и почему лишил её жизни.

Доклад капитана Левина.

Капитан Левин вошёл в кабинет Синицына с внушительной папкой в руках, планшетом, распечатками и снимками. Его лицо выражало смесь усталости и удовлетворения.

— Товарищ подполковник, — начал он, раскладывая на столе распечатки и схемы, — я собрал всю информацию по транспортным потокам в ночь преступления. Его голос звучал ровно, но в нём чувствовалась усталость и внутренняя собранность.

— Проверка проведена по всем направлениям, — продолжил он. — Я запросил данные с камер наблюдения на шоссе, вдоль которого была найдена жертва. Временной промежуток — с 21:00 до 03:00 — охвачен полностью. Камеры на заправках, у магазинов, на перекрёстках — всё просмотрено.

Он перелистнул страницу и показал снимок с камеры.

Синицын поднял глаза от бумаг:

— Анализ транспортных потоков?

Левин открыл папку:

— За период с 21:00 до 03:00 были проверены:

— все автобусные маршруты в радиусе пяти километров от школы;

— записи с камер видеонаблюдения на остановках;

— данные с камер на трассе;

— отчёты такси-сервисов;

— записи с камер на заправках и у магазинов вдоль трассы.

Основные находки.

— На трассе в указанное время зафиксировано около восьмидесяти автомобилей. Большинство — регулярные маршруты, такси, частные машины. Я сверял номера, маршруты, время прохождения, искал те, что не вписываются в привычную картину.

Синицын молча слушал, взгляд его был прикован к экрану.

— Около восьмидесяти автомобилей, — подтвердил Левин. — Большинство из них — местные жители и транзитный транспорт.

Синицын кивнул:

— Что-нибудь подозрительное?

— Да, есть несколько моментов, — ответил Левин. — Три автомобиля с нечётко видимыми номерами проезжали мимо школы в 22:45. Их удалось отследить до выезда из города. Один автомобиль — чёрный седан с практически неразличимыми номерами — появился на записи дважды: в 22:47 он двигался в сторону города, а в 02:12 возвращался по той же трассе. Камера на заправке зафиксировала его силуэт, но водитель остался неразличим. Машина не зарегистрирована в открытых базах, номерные знаки замазаны грязью, но мы работаем над восстановлением.

Он сделал паузу.

— Я передал данные в отдел по розыску транспорта. Сейчас идёт работа по идентификации модели и возможным владельцам. Есть вероятность, что именно на этой машине жертву привезли или на ней скрылся убийца.

— Такси и общественный транспорт? — уточнил Синицын.

— По такси-сервисам в указанное время было заказано двенадцать поездок в район школы. Все проверены. Ни один пассажир не соответствует описанию жертвы, — ответил Левин.

— Также проверил записи с камер на парковке школы, — добавил он.

— В 00:35 зафиксирован чёрный седан, который стоял там около часа.

Синицын внимательно слушал, делая пометки:

— Что с седаном?

— Ведётся проверка, — ответил Левин. — Номера плохо читаемы, но машина зарегистрирована на подставное лицо. На данный момент наиболее подозрительными выглядят белый внедорожник и чёрный седан. Работаем над их идентификацией.

Синицын задумчиво кивнул:

— Хорошо, капитан. Продолжайте работу. Эти автомобили могут стать ключом к разгадке.

Левин вышел из кабинета, чувствуя, что расследование наконец получило новые, пусть и небольшие, но важные зацепки. Каждая деталь могла привести к убийце, и он был намерен использовать все доступные ресурсы, чтобы довести дело до конца.

Синицын молча слушал доклады, чувствуя, как дело всё глубже погружается в трясину безысходности. Три оперативника, три направления, и все приводят к одному и тому же тупику. Каждая новая деталь лишь подтверждала отсутствие ясных зацепок. Немая нота продолжала звучать в его голове, но её мелодия оставалась неразгаданной.

Доклад лейтенанта Конькова

Лейтенант Коньков приступил к выполнению задания Синицына с полной отдачей. Он вошёл в кабинет с папкой, полной протоколов опросов. Его лицо выражало усталость, но в глазах читалась решимость.

— Товарищ подполковник, — начал он, раскладывая документы на столе, — я провёл масштабный опрос свидетелей в районе музыкальной школы.

Синицын поднял глаза.

— Докладывайте.

Коньков открыл папку.

Район моста был прочёсан — он собирал сведения о тех, кто мог видеть жертву или подозрительных лиц.

— В радиусе километра от места преступления опрошено:

— 12 местных жителей;

— 3 бездомных, ночующих в заброшенном здании;

— 2 сторожа из соседних учреждений;

— 5 владельцев частных домов;

— 4 собаковода, выгуливающих питомцев ночью.

Местные жители.

— Среди опрошенных есть несколько интересных свидетельств, — сообщил лейтенант. — Пенсионерка из соседнего дома увидела незнакомую машину возле школы за день до убийства.

— Описание? — спросил Синицын.

— Тёмный седан, — ответил Коньков. — Номера не запомнила, но отметила, что машина была не местная.

Первым делом был повторный опрос школьника, обнаружившего тело. Мальчик, всё ещё шокированный, подтвердил: — Женщина лежала у воды, лицо закрыто, рядом никого не было.

— Также опросил рыбаков с близлежащего пруда, — добавил Коньков. — Они подтвердили, что в ту ночь слышали шум мотора, но не обратили внимания.

Один рыбак вспомнил девушку и мужчину в капюшоне — тот шёл за ней, будто торопился. Местная жительница видела молодого человека у перил, а один из бездомных слышал короткий, испуганный женский крик, после чего наступила тишина.

Коньков отметил: «Тип жертвы совпадает с предыдущим случаем — брюнетка, молодая, среднего телосложения. Это может быть не случайностью. Я инициировал проверку всех на базе пропавших без вести: районных, городских, областных. Уже найдено несколько совпадений, ведётся сверка. Особое внимание — новым жителям города, студентам, арендаторам, тем, кто ещё не успел заявить о себе».

— По результатам опроса составлен список всех, кто мог видеть что-то подозрительное, — подытожил лейтенант. — Все показания зафиксированы, материалы приложены.

Синицын внимательно изучал протоколы:

— Что с бездомными?

— Они часто бывают в том районе, — ответил Коньков. — Один из них заметил, что за неделю до убийства возле школы крутился незнакомец.

— Описание? — оживился Синицын.

— Средних лет, в тёмной одежде, — сообщил Коньков. — Больше ничего конкретного.

Вывод: есть признаки серийности. Свидетели указывают на мужчину, возможно, преследовавшего жертву.

Синицын задумчиво кивнул:

— Хорошая работа, лейтенант. Продолжайте опрос. Каждая мелочь может оказаться важной.

Он приказал расширить поиск: камеры, транспорт, цифровые следы. Идентификация жертвы — приоритет номер один.

Мозговой штурм и тревожное предчувствие.

Месяц после убийства в музыкальной школе тянулся для Валерия Николаевича Синицына как невыносимо долгая нота. Серебровск вернулся к своему привычному ритму, но для следователя каждый день был пропитан тревогой и ощущением незримого присутствия.

Убийство третьей молодой женщины, найденной у моста, да ещё в праздничный, знаковый день (23 февраля), стало тяжёлым бременем на его плечах. Есть опознанный труп. Есть подозрительные машины и убийца — призрак. Никаких следов он нигде не оставляет. Жертвы без документов, без свидетелей, без единой зацепки, кроме этого загадочного нотного символа и отсутствующей пуговицы — дело казалось тупиковым. Установлена фамилия. Это уже зацепка. Нужно проверить круг родственников и знакомых. Синицын понимал: в этом деле нужна какая-то неординарная версия, что-то, выходящее за рамки стандартных подходов. Но пока никаких, даже самых тонких следов убийцы не было. Он сам неоднократно прокручивал всевозможные сценарии, пытаясь поставить себя на место маньяка, но каждый раз упирался в глухую стену. Ответа не находилось. Опытный следователь, прошедший десятки, если не сотни сложных дел, он с горечью осознавал, что зашёл в тупик. Мысль об этом давила, душила, не давала дышать, терзала его сильнее всего. Ему не хотелось смириться с этим — невозможно. Даже думать об этом было тяжело. Его многолетний опыт, интуиция, отточенная за годы борьбы с преступностью, и несгибаемый характер не давали ему покоя.

Он не мог просто так сдаться, не раскрыв дело, не поймав этого изверга, и с позором уйти на пенсию, оставив город в страхе.

Синицын чувствовал, как усталость накатывает волнами, но он не позволил себе поддаться ей.

Музыка никогда не была его сильной стороной, и сейчас это незнание отзывалось горьким привкусом поражения.

И ведь песню военных лет подобрал маньяк — теперь уже точно можно его так назвать. Что он этим хотел показать? Прощальная песня для жертвы? Тогда какое отношение она имела к нему? Или всё-таки имела?

И вдруг — как вспышка — пронеслась мысль: а не ему ли лично посвятил маньяк эту песню? Намёк на уход на пенсию? Он даже застыл на мгновение. А потом сам себе сказал: ерунда. Какое отношение он имеет к нему? Ну, как проводы… Нет, тут что-то не то.

Что она может обозначать? Явно, маньяк хочет сбить с толку, направить куда-то. Но куда? Какая связь между трупом, нотой и словами песни военных лет?

Допустим, она просто прозвучала в День защитника Отечества. А тогда что обозначает нота «До»? Дорога?

А время неумолимо утекало, и начальник полиции, полковник Шилов, уже недвусмысленно пригрозил досрочной отправкой на заслуженный отдых, если дело не сдвинется с мёртвой точки. Это только подливало масла в огонь его решимости, смешанной с отчаянием.

Ежедневные доклады оперативников — Аркадия Левина, его напарника, лейтенанта Виктора Конькова, а также младшего оперативника Петрова — наводили на Синицына всё большую тоску. Стандартные методы не работали. Сжав кулаки под столом, он принял решение.

Если стандартные методы не работают, — нужно искать нестандартные, решил Синицын. Он объявил о проведении мозгового штурма в надежде найти хоть какую-нибудь ниточку, которая бы помогла решить этот дьявольский ребус.

Кроме того, он хотел проверить, насколько его подчинённые смогут уловить главную, невидимую нить для определения основного направления поиска. Возможно, молодые сотрудники предложат свою нестандартную идею, свой подход к решению такого сложного и запутанного дела. Идею, которая поможет не только определить места нахождения будущих жертв, но главное — опередить убийцу, арестовать его, предотвратить гибель очередных жертв и закончить этот кошмар. Синицын дал задание: через час кратко доложить о самых важных аспектах проделанной работы.

В кабинете Синицина.

В небольшом прокуренном кабинете Синицына собрались Левин, Коньков и Петров. На столе стоял уже остывший чай, лежали блокноты с бессмысленными каракулями и пустые стаканы. Напряжение висело в воздухе — плотное и осязаемое.

Синицын посмотрел на своих подчинённых. Его взгляд задержался на молодых лицах Конькова и Петрова.

— Сегодня мы с вами проведём так называемый мозговой штурм. Каждый из вас ещё раз кратко доложит суть проделанной работы, а затем выдвинет версии о связи места нахождения трупов, ноты и музыкального послания.

Краткие доклады оперативников перед мозговым штурмом.

Лейтенант Коньков:

— Проведена проверка по всем базам пропавших без вести: район, город, Уже найдено несколько совпадений, ведётся сверка. Особое внимание — новым жителям города, студентам, арендаторам, тем, кто ещё не успел заявить о себе.

— Тип жертвы совпадает с предыдущим случаем — брюнетка, молодая, среднего телосложения.

— За неделю до убийства возле школы крутился незнакомец средних лет, в тёмной одежде,

— Видели незнакомую машину возле школы за день до убийства.

— Свидетели вспомнили девушку и мужчину в капюшоне — тот шёл за ней, будто торопился и ещё молодого человека у перил,

Лейтенант Коньков:

— Валерий Николаевич, по району моста ничего существенного. Опросили всех, кого только можно было найти. Бездомные видели какого — то мужчину в тёмной одежде рано утром, но описать толком не могут. Один рыбак заметил, как из — под моста кто — то вышел и быстро удалился, но было ещё темно. Лицо не разглядеть. Школьника Максима Нечаева опрашивали повторно — он подтвердил всё, что говорил изначально. Был в шоке, когда увидел труп, ничего необычного не заметил, кроме самой жертвы. Никаких криков, борьбы, ничего.

За неделю до убийства возле школы, по показаниям некоторых местных жителей, крутился незнакомец средних лет, в тёмной одежде. А свидетели, которые были на мосту поздно вечером, вспомнили девушку и мужчину в капюшоне — тот шёл за ней, будто торопился. Ещё был молодой человек у Марии Ивановны. Отработали круг общения — семья, коллеги по школе, несколько давних друзей. Никаких открытых конфликтов, серьёзных врагов не выявлено. Родственники в шоке, никаких идей, кто бы мог желать ей зла. По любовникам. Информация скудная. Она была незамужняя, вела довольно скромный образ жизни. Последние дни Захарова тоже провела обычно — работа, дом, встреча с подругой накануне. Подруга говорит, что Мария была немного рассеянной, но никаких тревожных признаков. По поводу ноты — никаких данных. Никто не видел, чтобы она рисовала такой символ. В архиве миграционной службы Петров обнаружил несколько интересных случаев. Женщины, недавно переехавшие в Серебровск, не успевшие оформить все документы.

— Есть признаки серийности.

Лейтенант Петров:

В архиве миграционной службы обнаружил несколько интересных случаев: женщины, недавно переехавшие в Серебровск, не успевшие оформить все документы.

Родственники Марии Соколовой опознали её в морге.

Нашлась запись о собеседовании в нашей музыкальной школе.

Капитан Левин:

— Валерий Николаевич, по музыкальной школе тоже глухо, как и раньше. Дактилоскопия чиста, дверь не взломана. По ноте — опрашивали преподавателей, все в недоумении. Да, это нота «До», но без обозначения. Никто не узнаёт манеру рисунка. Что касается видеокамер, ситуация следующая. Три автомобиля без чётко видимых номеров проезжали мимо школы в 22:45.

Их удалось отследить до выезда из города. Один автомобиль — чёрный седан с практически не различимыми номерами — появился на записи дважды.

В 22:47 он двигался в сторону города, а в 02:12 — обратно, по той же трассе. Камера на заправке зафиксировала его силуэт, но водитель остался неразличим. Номера замазаны грязью, но мы работаем над восстановлением. Записи с камер на парковке школы — в 00:35 зафиксирован чёрный седан, который стоял там около часа. Я передал данные в отдел по розыску транспорта. Сейчас идёт работа по идентификации модели и возможным владельцам. Есть вероятность, что именно на этой машине жертву привезли — или на ней скрылся убийца. Либо преступник был слишком осторожен, либо использовал нестандартный способ передвижения».

— Итак, коллеги, — начал Синицын, — доклады вы сделали. Результатов практически нет. Теперь давайте по-другому. Забудем на время про отчёты и протоколы. Представим, что мы сидим на кухне и просто пытаемся понять, что этот гад хочет нам сказать. Какие возможные варианты действий убийцы? Откуда он взялся? Кто он такой? Почему эти жертвы?

Синицын предоставил сначала высказать свои соображения молодым оперативникам — Петрову и Конькову. Он надеялся, что они, не обременённые десятилетиями шаблонного мышления, могут внести какие-то неординарные предположения и решения. Левин, опытный оперативник, сидел чуть в стороне, внимательно слушая, готовый в любой момент включиться.

— Начнём, лейтенант Коньков, — кивнул Синицын. — Твои мысли. Самые дикие, самые невероятные — говори всё, что приходит в голову».

Коньков прокашлялся, пытаясь собраться с мыслями. «Ну… Валерий Николаевич, — начал он, потирая затылок, — если рассуждать о мотивах, то тут явно что-то личное. Не просто так он эти ноты оставляет. Он же не просто убивает, он сообщает что-то. Скрипичный ключ «соль» и нота — Нота До. Это музыкальный язык. Может, он как-то связан с музыкой? Логично, — вставил Левин, не отрывая взгляда от Конькова.

— Музыкальная школа — первая жертва. Вторая — просто где-то под мостом. Связь пока только в ноте и почерке. И да, мы знаем, что найденная под мостом женщина — Мария Соколова — проходила собеседование в музыкальной школе. Это важная зацепка!»

— А что, если… — задумчиво произнёс Петров, подняв голову. — «…что если это не просто мелодия, а послание? Как будто ноты — это буквы или шифр?

— Вот именно! — подхватил Коньков. — Допустим, ноты «Соль» и «До». Если это первые две ноты какой-то известной мелодии? Мы проверили это?

— Проверили, — ответил Синицын, покачав головой. — Марина Сергеевна прогнала по базам известных произведений. Ничего очевидного. Либо мелодия слишком короткая, либо это что-то очень редкое, либо… либо мы смотрим не туда. Он сделал паузу, давая молодым самим дойти до следующей мысли.

— Либо это не просто ноты, — медленно произнёс Петров, его глаза загорелись. — А как будто… координаты? Или какой-то символ? Допустим, «До» — это дом? Или дорога?

— Дорога, — повторил Синицын, задумчиво глядя в окно на серые крыши города. — Вторая жертва найдена у шоссе. У моста. Дорога дальняя, дальняя… Из песни. Интересное наблюдение, лейтенант. Продолжай.

— А что, если, — Коньков развил мысль, — он ищет что-то или кого-то? Или указывает на места? Музыкальная школа. Мост у шоссе. Если следующая нота будет, например, «Ре»… куда это может привести? Может быть, это какие-то знаковые для него места?

— Или для жертв? — добавил Петров. — А что, если он их выбирает не случайно, а по какой-то внутренней логике? Брюнетки, одного возраста, телосложения. Он их знает? Или он их ищет?

— Хороший вопрос, — Синицын кивнул. — Как вы думаете, он их выбирает заранее, или встречает случайно? В первом случае — это целенаправленная охота. Во втором — спонтанность. Но какая спонтанность с такими ритуалами?

— Если целенаправленная, — сказал Коньков, — то у них должно быть что-то общее, кроме внешности. Работа, хобби, связи… кроме того, что обе жертвы связаны с музыкой и были брюнетками.

— Если он их не знает лично, — предположил Петров, — то он выбирает их по внешности. А значит, он видит их где-то. В общественных местах? Или на сайтах знакомств? Или в барах? А может быть, на каком — то мероприятии, связанном с музыкой? А может с именами? Обе жертвы Марии

— Вот это ключевой момент!“ — Левин, до этого молчавший, наконец подал голос, и его слова были весомы. — „Обе жертвы имели отношение к музыке. Мария Захарова преподавала, Мария Соколова проходила собеседование в музыкальной школе. Это сужает круг! Маньяк явно ориентируется на эту сферу.

— Это необходимо проверить! — Синицын мгновенно оживился. — Коньков, Петров, это задача номер один. Идентификация второй жертвы, Марии Соколовой, и её связь с музыкальным миром — это наш ключ. Выяснить всё о её музыкальном прошлом, о том, почему она искала работу в музыкальной школе. Если этот мотив подтвердится, мы сужаем круг поиска. Думаю, имена совпали случайно. А пока, давайте думать дальше. Какие ещё варианты?

Все их рассуждения были в виде такого перекрёстного огня, где один задавал вопрос, а другой, подхватывая, тут же давал аргументированный ответ или развивал мысль, иногда заходя в тупик, иногда озаряясь новой идеей. Кабинет наполнялся гулом голосов, шумом перелистываемых бумаг и стуком кружек с чаем. Время шло, но пока что нить, способная распутать этот Гордиев узел, оставалась невидимой.

В конце мозгового штурма Синицын даёт задание Петрову: — выяснить всё об этой песне: кто автор, когда она написана, также всем закончить оставшиеся неясные вопросы по обнаруженным подозрительным машинам, человеку в капюшоне и ещё думать о связи трупов, нот и песней.

Уже далеко за полночь Синицын отправил оперативников домой, понимая, что сегодня им больше нечем помочь. В их глазах читалась та же бессильная усталость, что и в его собственных. Кабинет опустел, погрузившись в тягостную тишину, нарушаемую лишь далёким шумом ночного города.

Синицын же остался, откинувшись на спинку кресла, и погрузился в свои мысли, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, любую ниточку, способную вывести его из этого лабиринта. Где теперь искать следующую жертву? Какую ноту маньяк сыграет в следующий раз?

Внезапно его пронзила совсем другая мысль, резкая, как укол совести. Он вспомнил, что обещал дочери… Сегодня был важный день, и он, как всегда, не успел. Внутри что-то болезненно сжалось. Жена… Ну, жена уже привыкла за двадцать лет совместной жизни к его работе до поздней ночи. Она не только понимала его трудную, опасную работу, но и всячески поддерживала, была его тылом и опорой. Ей не нужно было ничего объяснять — достаточно одного его усталого взгляда, чтобы она всё поняла.

А вот что он скажет дочери? Совсем нехорошо получилось. Перед дочерью — стыдно. Она ждала. Он попытался придумать оправдание — неотложное дело, чрезвычайная ситуация, но не смог заставить себя. Нет… уж лучше он скажет ей правду. Что не забыл её, свою любимую, самую младшую. Он должен ей так объяснить, чтобы она не обиделась, а просто поняла и простила. Ведь он её так любит. Да что там её? Он их всех — жену, дочерей, каждую из них — любит до боли, до самозабвения. И эта любовь была его якорем, его единственным светлым пятном в водовороте тьмы, окружавшей его работу.

На него невольно нахлынули воспоминания, тёплые, как глоток домашнего чая. Вот он, молодой, амбициозный выпускник, полный надежд и идеалов. Вот служба в разных местах и в самых разных условиях — от пыльных степей до шумных мегаполисов. А вот она, его любимая, которая стала его женой, его судьбой. Они поженились. А вот и первенец — сейчас уже самая старшая дочь, собирающаяся выйти замуж, такая взрослая, такая самостоятельная. И снова мысли вернули его к младшей — у неё выпускной в университете совсем скоро, а он опять не смог присутствовать на важном родительском собрании, где обсуждали планы.

Да, нехорошо вышло. Обстоятельства на работе… Но разве на них можно всё сваливать? Это его выбор, его жизнь. И эта работа, эта борьба со злом, съедала его целиком, оставляя лишь немного времени для самых родных.

И Синицын снова погрузился в свои мысли, но теперь они были двойственными. С одной стороны — отчаянный поиск следующей ноты, следующей жертвы, следующего шага маньяка. С другой — острое чувство вины и нежности к тем, кто ждал его дома.

Невольно глянул на часы. Уже почти два часа ночи. Позднее, чем обычно. Ему нужна была всего пара часов сна, чтобы с новыми силами броситься в бой. Он вздохнул, этот вздох был тяжел и полон невысказанных эмоций. Поправил бумаги на столе, выключил тусклый свет настольной лампы, оставив кабинет во мраке, и пошёл домой… к тем, кто ждал.

Глава 5. Подготовка к «подарку»

На следующий день, едва рассвело, обстановка в Серебровске была накалена до предела. Слухи о втором убийстве разлетелись по городу со скоростью лесного пожара, вызывая панику и страх. У входа в здание УВД, уже дежурили журналисты.

Выйдя из здания, полковник Шилов с каменным выражением лица и решительным, но усталым взглядом, был мгновенно окружен. Камеры тут же вспыхнули, микрофоны вытянулись к нему, словно змеиные головы. Анна Соколова с микрофоном телеканала «Серебров-ТВ» и Илья Баранов с блокнотом от «Серебровского вестника» — все набросились на него, стремясь вырвать хоть крупицу информации.

— Полковник Шилов! Второе убийство за месяц! Это теперь уже третье! Что предпринимает полиция Серебровска? Это серийный убийца? Город в панике! — наперебой, заглушая друг друга, кричали репортеры, их голоса сливались в неразборчивый гул.

— Граждане, прошу сохранять спокойствие. Мы работаем в усиленном режиме, Шилов поднял руку, пытаясь жестом утихомирить толпу, его голос звучал твёрдо, хотя внутри всё кипело. Он пытался казаться абсолютно уверенным, но его взгляд был напряженным, выдавая усталость и внутреннее давление. — Создан оперативный штаб, привлечены лучшие силы. Усилено патрулирование по всему городу, особенно в ночное время. Личность второй жертвы установлена — это Мария Соколова, проходившая собеседование в музыкальной школе. Мы имеем некоторые версии по «почерку» преступника, это не случайные убийства, но раскрыть их детали пока не можем в интересах следствия.

Он сделал паузу, обведя взглядом лица журналистов. — Могу лишь повторить — полиция Серебровска сделает все возможное, абсолютно все, чтобы найти и наказать преступника. И поверьте, мы его найдем. В самое ближайшее время. Сейчас же, прошу вас, дайте нам работать. Все официальные комментарии будут сделаны через пресс-службу.

Шилов резко развернулся, стараясь выглядеть непоколебимым, и быстрым шагом направился к своей машине, оставив за собой ропчущую толпу репортеров, которые ещё долго переговаривались, пытаясь понять скрытый смысл в его словах и догадаться, что же на самом деле происходит за закрытыми дверями УВД. В городе витало зловещее предчувствие, и полковник Шилов чувствовал его острее других.

Дни, прошедшие после второго убийства, были наполнены лихорадочной работой и нарастающей тревогой. Общественность, прокуратура требовала результатов. Журналисты не давали проходу, а маньяк словно растворился в воздухе, оставив лишь трупы, зловещие нотные символы и жалобы жителей города на бездействие полиции и требования их защиты.

Синицын и его команда работали на износ. Несмотря на все усилия, детализация прошлого Марии Соколовой пока не дала стопроцентного совпадения с Марией Захаровой, кроме того, что обе были молодыми брюнетками и имели отношение к музыке. Этот факт добавлял делу ещё больше мистической, пугающей неопределённости. Марина Сергеевна Козлова проводила бесконечные часы в лаборатории, пытаясь извлечь хоть что-то из микрочастиц, найденных на одежде жертвы, но и там пока было глухо.

«Он не мог исчезнуть бесследно», — твердил Синицын на каждом совещании, словно пытаясь убедить не только подчиненных, но и самого себя. — «Он оставил нам послание. А убийца, который оставляет послания, хочет быть услышанным. Или увиденным.»

Особенно остро ощущалась напряженность в преддверии 8 марта. Женский день, праздник цветов и улыбок, стал для полиции Серебровска датой, отмеченной красным, тревожным кругом. Маньяк, словно играя со временем, оставил свой «подарок» в знаковую дату 23 февраля. Логика подсказывала, что 8 марта станет следующей вехой в его кровавой симфонии.

Дни после второго убийства, найденного у моста 23 февраля, пролетели в лихорадочной работе. Городская полиция была на грани.

Общественность гудела, требуя ответов, а начальство «давило», требуя результатов. Отсутствие какой-либо конкретики по-прежнему «давило» на всех.

Лицо полковника Шилова осунулось от недосыпа, но взгляд оставался стальным. Он вызвал Синицына и начальника патрульной службы, подполковника Леонида Петровича Захарова, на экстренное совещание. В кабинете царило тяжёлое молчание.

— Итак, коллеги, — начал Шилов, обведя собравшихся усталым взглядом.

— Третье убийство. Третья молодая женщина, брошенная как мусор. И снова эти проклятые ноты. Город на ушах. Журналисты рвут и мечут. Мне звонят сверху каждые полчаса. Мы не можем допустить четвёртого убийства. Особенно 8 марта. Город и так на грани. Валерий Николаевич, доложите, что у нас есть?

Синицын встал, его голос был глухим, но уверенным. Он старался говорить максимально чётко и по существу, несмотря на внутреннее опустошение.

— Товарищ полковник, работа ведется по всем направлениям. Что касается жертвы — Мария Соколова, 28 лет, приехала в Серебровск недавно, из небольшого городка в соседней области. Родственники опознали её в морге.

Шилов прищурился. — Соколова? И что мы о ней знаем? Какая связь с Захаровой?

Самая важная зацепка на данный момент: — нашлась запись о её собеседовании в городской музыкальной школе, продолжил Синицын.

— Она искала место преподавателя по фортепиано. Это подтверждает нашу версию о том, что убийца выбирает жертв, связанных с музыкой, и с определённым типажом — молодые брюнетки среднего телосложения. Тип жертвы совпадает с предыдущим случаем.

— То есть, мы имеем дело с серийником, который охотится на музыкантов? Шилов тяжело вздохнул. — Это сужает круг, но недостаточно. Что по месту преступления, свидетелям, камерам? По месту обнаружения тела Марии Соколовой, у моста, ситуация сложная. Проверены все базы пропавших без вести: район, город, область. Уже найдено несколько совпадений, ведётся сверка. Особое внимание новым жителям города, студентам, арендаторам, тем, кто ещё не успел заявить о себе. Свидетели на мосту дают очень расплывчатые данные. Несколько человек вспомнили девушку и мужчину в капюшоне — тот шёл за ней, будто торопился. Ещё был молодой человек у перил, но он ничего конкретного не видел. Никаких криков, борьбы, ничего.

— Камеры? — нетерпеливо спросил Шилов. Надеяться на них, как всегда, не приходится, но всё же?

— По камерам наблюдения возле музыкальной школы, где найдено тело Захаровой, есть кое-что, — Синицын достал несколько распечаток.

— На записи с камер на парковке школы в 00:35 зафиксирован чёрный седан, который стоял там около часа. Позже, три автомобиля без чётко видимых номеров проезжали мимо школы в 22:45. Их удалось отследить до выезда из города. Один автомобиль — чёрный седан с практически неразличимыми номерами — появился на записи дважды. В 22:47 он двигался в сторону города, а в 02:12 — обратно, по той же трассе. Камера на заправке зафиксировала его силуэт, но водитель остался неразличим. Номера замазаны грязью, но мы работаем над восстановлением.

Данные переданы в отдел по розыску транспорта. Сейчас идёт работа по идентификации модели и возможным владельцам. Есть высокая вероятность, что именно на этой машине жертву привезли или на ней скрылся убийца.

Либо преступник был слишком осторожен, либо использовал нестандартный способ передвижения.

Шилов потёр виски. — Значит, у нас есть серийник — музыкант на неуловимом чёрном седане, который не оставляет следов и играется с нами нотами. Прекрасно. Леонид Петрович, ваша служба что может предложить?

Начальник патрульной службы, подполковник Захаров, встал. Моя служба готова к усиленному патрулированию, товарищ полковник. Все городские зоны отдыха, парки, скверы, места массовых гуляний будут под двойным контролем. Усиливаем наряды в вечернее и ночное время, особенно вблизи оживленных улиц и транспортных развязок. Внимание на одиноких женщин, брюнеток, подходящих под описание жертв. Будем работать скрытно и открыто.

Синицын кивнул. — Патрулирование — это хорошо. Но наш маньяк не действует спонтанно. Он планирует. Мы должны предвосхитить его. Если он ищет жертв по определённому типажу, возможно, он появится в местах скопления женщин. Мы должны развернуть широкую операцию по скрытому наблюдению. Оперативники под прикрытием — в ресторанах, клубах, кинотеатрах, на праздничных мероприятиях. Внимание на подозрительных мужчин, которые следят за женщинами, пытаются познакомиться.

— Это огромные ресурсы, Валерий Николаевич, заметил Шилов, задумчиво потирая подбородок. — Но выбора у нас нет. Делайте. Марина Сергеевна, вы какие-то зацепки по второй жертве нашли?

Медэксперт Козлова покачала головой, её лицо выражало бессилие. — Пока, к сожалению, ничего, товарищ полковник. Ни следов борьбы, ни ДНК, ни отпечатков. Снотворное настолько сильное, что жертва не сопротивлялась. Единственное — на одежде второй жертвы были обнаружены микроволокна, схожие с теми, что мы нашли на Алине Захаровой. Это подтверждает, что, скорее всего, действовал один и тот же человек, и, возможно, он использует одну и ту же «рабочую одежду» или транспорт. Но эти волокна очень распространены, ничего конкретного, чтобы выйти на след.

— Значит, продолжаем в том же духе, — подвел итог Шилов, ударив кулаком по столу. Ожидаем «сюрприза-подарка» к Женскому дню. Все силы бросить на превентивные меры. И, Валерий Николаевич, мы должны найти этого типа на чёрном седане! Это наш приоритет номер один. А если 8 марта он снова сыграет свою чёртову ноту… всем нам не поздоровится.

Следующие несколько дней, предшествующие 8 марта, прошли в Серебровске в атмосфере скрытого напряжения. Полиция работала на пределе возможностей, улицы были полны патрульных машин, но невидимых для обывателей глаз оперативников под прикрытием было ещё больше. Город замер в тревожном ожидании.

И вот наступило 8 марта. На удивление, день прошёл без происшествий. Цветы дарили, женщины получали поздравления, дети смеялись, в ресторанах звучала музыка. Полицейские рапорты к утру 9 марта были на удивление чисты: никаких громких инцидентов, никаких пропавших без вести, никаких найденных тел.

В УВД повисло странное, почти нереальное облегчение. Но вместе с ним — и новая загадка. Что это теперь? Настоящий подарок от маньяка — не испорченный праздник, демонстрация того, что он может не убивать? Или это была часть его изощренной игры, способ ещё сильнее запутать их, заставить расслабиться? Тогда вопрос: когда теперь ждать его очередного «подарка»? И что это будет за нота?

Тревога не отпускала. Эта тишина была страшнее любого убийства. Она давила, заставляя нервы звенеть.

Синицын и его команда продолжали оперативно-розыскные мероприятия.

Глава 6. Вторая нота «РЕ»

Утро 24 марта наступило серое и зябкое, предвещая дождливый день. Для жителей Серебровска оно началось с обычных забот, но для полиции города с нового удара. Рано утром, ещё до первых лучей солнца, в дежурной части УВД зазвонил телефон. Дежурный, капитан Смирнов, снял трубку, ожидая привычных ночных сводок. Но на другом конце провода раздался взволнованный, прерывистый мужской голос:

— Там… там на речке! В камышах! Труп! Вроде женщина… — слова еле вылетали, перемежаясь сбивчивым дыханием.

На вопрос дежурного — Кто вы? Что вы там делали? — мужчина ответил, что он неподалёку ловил рыбу. Утренняя тишина была нарушена, когда спугнутая утка неожиданно с шумом вылетела из прибрежных камышей. Камыши закачались, и рыбак, инстинктивно проследив взглядом за птицей, увидел плавающее в мутной, стылой воде тело. Увидел — и сразу позвонил.

Дежурный капитан Смирнов мгновенно оценил ситуацию. Не дожидаясь полного отчёта, он тут же набрал номер Синицына, чей голос отозвался сонно, но настороженно.

— Опять?

— Где? — не дослушав, спросил Синицын, словно предчувствуя, что это его снова выдёргивают из сна в кошмар. Затем дежурный оповестил оперативников и медэксперта.

Через двадцать минут опергруппа уже мчалась к реке, рассекая предутренний туман. Капитан Левин, лейтенанты Коньков и Петров, а также Марина Сергеевна Козлова уже были на месте. Вид был мрачный. Река, мутная и холодная, несла свои воды, равнодушно омывая прибрежные камыши, которые теперь казались зловещими свидетелями.

Среди пожухлых, прошлогодних камышей, наполовину скрытое от посторонних глаз, покачивалось тело.

Место, указанное рыбаком, находилось в небольшой заводке, где течение было слабее. Оцепить территорию! Никого не подпускать! — хрипло приказал Синицын, его взгляд был прикован к воде. Он уже почти не сомневался, что их ждёт.

Не успели оперативники развернуть ленту оцепления, как из-за поворота дороги, словно почуяв добычу, вынырнули несколько автомобилей. Это были журналисты. Анна Соколова уже бежала вперёд с микрофоном, за ней оператор, Илья Баранов пытался найти обходной путь.

— Подполковник Синицын! Четвёртое убийство? Это снова он? — кричала Соколова, пытаясь прорваться сквозь тонкую цепь оперативников.

— Держите их! Никого не подпускать! Это место преступления! — рявкнул Синицын, чувствуя, как бессильная ярость поднимается в груди. Эти репортёры словно ждали каждого его шага. — Левин, Коньков! Оттесните их назад! Любыми способами!

Капитан Левин, перегородив путь Соколовой своей мощной фигурой, строго произнёс:

— На десять метров назад, немедленно! Здесь проводятся следственные действия! За нарушение оцепления будут приняты меры!

Коньков, хоть и моложе, но не менее решительно оттеснял Баранова, преграждая ему путь к камышам. Журналисты роптали, возмущались, но пока отступили на безопасное расстояние, продолжая снимать издалека.

Синицын же, стараясь не обращать внимания на эту возню, сосредоточился на главном. Рыбак, бледный и трясущийся, стоял чуть поодаль, указывая дрожащей рукой.

Похоже, её принесло течением сюда… Или её сбросили неподалёку, — пробормотал Левин, осматривая берег.

Марина Сергеевна, уже надев резиновые перчатки, подошла к воде.

— Валерий Николаевич, это женщина. Брюнетка. Молодая, скорее всего, того же типажа, что и предыдущие жертвы.

Тело было аккуратно извлечено из воды. Одежда на ней была промокшей и тяжёлой, но так же, как и у предыдущих жертв, аккуратно расправленной. Лицо было искажено, но уже не так, как у Марии Захаровой. Смерть в воде оставила свой отпечаток.

Синицын опустился рядом с телом. И его худшие опасения подтвердились.

На ключице, чуть выше груди, на привычном месте, был выведен очередной нотный символ. Скрипичный ключ «соль» и рядом с ним — нота РЕ, так же, как и ДО обозначенная печатными буквами.

Холодный ужас пронзил Синицына. Маньяк продолжает свою игру, следуя некой, только ему известной, музыкальной гамме. Соль Безымянная нота,… ДО,… РЕ,… Что дальше?

— Марина Сергеевна, — позвал он, его голос был низким, почти заглушенным шумом ветра. — Это он. Он снова это сделал.

Козлова, внимательно осматривая тело, кивнула. — Да, Валерий Николаевич. Почерк тот же. И, судя по состоянию кожи, она пробыла в воде не меньше суток. Смерть, скорее всего, наступила раньше, до того, как её сбросили в реку. И, опять же, никаких признаков борьбы. Скорее всего, снова снотворное.

В этот момент телефон Синицына завибрировал. Незнакомый номер. Он настороженно принял вызов. Вместо голоса раздалась короткая, но до боли знакомая мелодия. А затем мужской голос, отчетливо, почти театрально выпевающий слова:

«Пускай судьба забросит нас далеко, — пускай!

Ты к сердцу только никого не допускай!

Следить буду строго,

Мне сверху видно всё, — ты так и знай!».

Голос был спокойным, лишённым всяких эмоций, но от этого звучал ещё более зловеще. Синицын слушал, как сердце сжимается от отвращения и бессильной ярости. Это была старая военная песня, которую он когда-то пел сам в юности. И её появление здесь, рядом с телом третьей жертвы, выброшенной рекой, было особенно циничным и жутко точным.

Он отнял телефон от уха, смотря на экран, как на змею. Запись оборвалась.

Две песни. Слова первой песни возле третьего трупа — «Прощай, любимый город», прозвучали как прощание с третьей жертвой, выброшенной под мост. Четвёртая жертва в реке. Уже четвёртая. А слова второй песни возле етвёртого трупа что означают «Пускай судьба забросит нас далёко…"? Знакомые слова. Только как она называется? Причём тут её слова, название?

В голове Синицына завертелась мысль, которую он до этого гнал от себя. Маньяк не просто оставляет ноты. Он шифрует их. Нота на теле жертвы — это РЕ. А вот слова второй песни… Он прокрутил в памяти начало мелодии, пытаясь определить песню.

Вспомнил: Да это же слова из песни под названием: «Пора в путь-дорогу».

И, несмотря на всю сложившуюся загадочную ситуацию, в голове молнией пронеслось: — не тебе ли пора в путь-дорогу? Что это? Намёк? Пора уходить на пенсию? В какую путь-дорогу он хочет меня отправить? И вообще, какое отношение он может иметь ко мне? Может «обиженный» из моих прошлых дел? Не думаю. Но маньяк не только хочет запутать следствие, но, одновременно, хочет ещё и запугать меня. Он тут же решительно отогнал так не вовремя, непонятно откуда прищедшие мысли. Продолжил уже размышлять о новой загадке маньяка.

Это была новая, изощрённая загадка. Маньяк не просто указывает ноту, соответствующую месту найденного тела. Он дал ноту РЕ на теле, и сразу следом аудиосообщение. Что он зашифровал?

Подсказка, которая указывает на будущее местонахождение пятой жертвы? Он не только предсказывает свои действия, но и намеренно запутывает, давая одну ноту на теле и песню — послании. Он не просто играет в свою симфонию, он создаёт головоломку из нот и слов песни, заставляя нас «ломать голову», искать не то, что уже произошло, а то, ч то произойдёт.

Холодный ужас смешался с жгучей яростью. Маньяк наслаждался своей властью над ними.

В кабинете Синицина.

Вернувшись в УВД, Синицын собрал свою команду. В кабинете царила давящая тишина.

— Итак, коллеги, — начал Синицын, его голос был глухим. — У насчетвёртая жертва. И третья нота — Ре считая и безымянную И ещё один музыкальный привет. Маньяк играет с нами. Он не просто убивает, он оставляет послания, указывает нам путь. Или заводит в тупик.

Он посмотрел на оперативников, его глаза горели.

— Левин, твоя задача — река. Срочно выяснить, откуда могли сбросить тело. Установить её личность. Проверить все мосты, дамбы, причалы выше по течению. Камеры на всех ближайших к реке предприятиях, дорогах. Мы должны найти место сброса. Оттуда, возможно, мы выйдем на транспорт или на преступника.

— Коньков, — Синицын повернулся к молодому лейтенанту. — Помимо стандартных процедур по поиску пропавших и опознанию жертвы, сосредоточься на морской тематике. Песня «Прощай, любимый город» — выяснить всё о местах, где останавливается водный транспорт: пристани, лодочные станции, яхт-клубы, даже просто места, где люди держат лодки или рыбачат. Есть ли в Серебровске или окрестностях что-то, что могло бы ассоциироваться с «морем» или «голубым платком», кроме самой реки? Может быть, какой-то клуб моряков, старые речные порты, водохранилища, где занимаются парусным спортом? Или кто-то из жертв был связан с морем или рекой?

— Петров, — Синицын кивнул. — Продолжай работу по музыкальной тематике. Но теперь нам нужна не просто известная мелодия. Нам нужен человек, который знает эти песни — «Пора в путь-дорогу», «Прощай, любимый город» и использует их как часть своего послания. Это может быть кто-то из военных, моряков, или просто очень хорошо знающий репертуар старых советских песен. Поищи среди музыкальных кругов, военных пенсионеров, ветеранских организаций. И главное — теперь нам нужно сначала определить, какое место зашифровал маньяк, а затем найти места или объекты в городе, которые могут ассоциироваться с этой нотой. или с песней. По тому, как он оставлял ноты, соответствующие месту нахождения трупа- это должна быть следующая нота МИ. Что это может быть? Может быть, «мир», «мина», «микрорайон»? Это наша следующая точка! И попытайся найти тех, кто мог бы узнать голос из записи — тембр, манера пения. Это может быть наш единственный шанс.

— Марина Сергеевна, — обратился Синицын к криминалисту.

— Выяснить всё о составе воды, в которой находилось тело. Это может указать на конкретный участок реки. И продолжать искать микроволокна, любые мельчайшие частицы, которые могут дать зацепку. Особое внимание — к возможности наличия морских или речных водорослей, микроорганизмов на теле, которые могут указать на специфическое местонахождение в воде.