Бесплатный фрагмент - Записки корректора

Одному ехать — и дорога долга

Велика Россия. Этот неоспоримый факт становится наглядным и очевидным, когда лично пересекаешь нашу страну с востока на запад или наоборот. Особенно на самолете. Особенно на восток. Особенно ночным рейсом. Вылетаешь из Домодедово — черная бездна за стеклом иллюминатора. Постепенно она светлеет, розовеет, краски меняются, и ты мчишься навстречу солнцу, новому дню. И восторг в душе, и патриотизм! Какое тут спать… Не меньше эмоций и при возвращении: утром сел в самолет — утром же и приземлился в столице нашей Родины. Из-за разницы во времени кажется, будто ты телепортировался.

Летела я однажды вот так из Сибири. В отпуск. Дальними рейсами путешествовать вообще интересно: чтоб занять время, люди начинают знакомиться, общаться. У одной моей подруги сосед по креслу весь полет проспал на плече. Пришлось ему на ней потом жениться. А мои соседки на сиденьях впереди ухохатывались, просто остановиться не могли. Оказывается, заглянули друг к другу в билеты: у одной в графе «Фамилия» — Синетрусова, у другой — Красноштанова. Ведь бывают же совпадения! Хотя, возможно, кассирша так пошутила: дай-ка посажу теток рядом, пусть повеселятся. А рядом со мной сидящий пассажир, мужчина в годах (мне в то время сорокалетние уже пожилыми казались), собрался скоротать время в непринужденной беседе: полюбопытствовал, кем я работаю. «Корректором, — говорю». Он полистал в голове свой словарный запас — я прям слышала, как страницы шелестят, — подходящего толкования этого слова не нашел и решил добираться до сути через наводящие вопросы: «А чем вы занимаетесь на работе?». Если ответить, что газеты читаю, выйдет, как в анекдоте: «Я тоже на работе газеты почитываю, делаете-то что?», — поэтому максимально доходчиво объяснила: «Исправляю ошибки в газетных статьях». Дяденька ненадолго завис и выдал замечательную фразу: «А разве в газетах бывают ошибки?». Столько лет прошло, а я ее вспоминаю часто. И ведь, наверное, не он один так думает…

Давно это было… В восьмидесятых — девяностых годах прошлого столетия. Довелось мне тогда работать корректором в средстве массовой информации небольшого сибирского города на большой таежной реке Ангаре. Город назывался… Пусть будет просто Город. А газета… Да какая разница, ведь я взялась писать не документальное произведение, немного художественного вымысла не помешает. Допустим, «Таежная правда». Ну слово «правда» в названии в самом деле присутствовало! Путь я держала в отпуск, на родину, на запад. Если точнее — на Запад (на наш, не заграничный). Произносить это слово в местах, приравненных к Крайнему Северу, полагалось с оттенком некоторой грусти и мечтательности, как будто ты всей душой на этот Запад стремишься, а здесь находишься временно, вынужденно. Вообще-то на самом деле так оно и было, ведь Город стал городом недавно и его жители в основном понаехали. И я тоже…

•••

Газеты читаю — потому все знаю

А ошибки в газетах, и не только в газетах, бывают, еще как бывают! И ведь такие подлые они, эти ошибки! Исправишь, бывало, орфографические, расставишь по местам всякие там тире, двоеточия, запятые, результат — залюбуешься: не текст, а эталон правописания, не зря прошлой ночью справочник Розенталя перелопатила! Так, а это что такое? «Чехов родился в Тамбове…». Пребывая в эйфории от собственной грамотности, немудрено и проморгать подобный географический подвох, а это ошибка, фактическая, и она тоже на моей совести.

«Авторитет главного редактора находится на кончике пера корректора!» — такое напутствие получила я в первый же день работы. Отчасти так и оно есть. Мы должны знать всё, не только правила русского языка, а и, к примеру, имя Глушко-Заамурского, известного в 60-х годах XIX века профессора ихтиологии. Павлом Ивановичем его величали. Ну это я шучу: не знаешь — ныряй с головой в энциклопедию, ведь интернет еще не придумали! Смотрели фильм «Какая у вас улыбка» 1974 года? Да вряд ли. Там Ольга Николаевна, старший корректор редакции, отчитывает главного героя Сережу, новенького молодого сотрудника, допустившего ошибку в инициалах этого самого профессора. «Корректор должен убить в себе читателя и вкладывать душу в работу. Нам не дано право на ошибку, зато дано право искать ошибки у Льва Толстого… Вы не родились корректором», — резюмирует Ольга Николаевна (кстати, ее играла Мария Миронова, мама Андрея Миронова).

Корректоры — это бойцы невидимого фронта. Читатель ведь не догадывается, сколько опечаток мы вылавливаем в текстах, он видит одну пропущенную и возмущается. А нам-то как обидно обнаружить ее! Ловить ошибки, аки блох, — занятие кропотливое, нудное, но, уверяю вас, очень увлекательное: по поводу иного особо сложного случая порой приходится чуть ли не детективное расследование проводить. А уж распутать мудреную словесную конструкцию — это как решить трудный кроссворд. Большое удовольствие получаешь и от самого процесса превращения текста в чистый и понятный. Особенно много стилистических и фактических подвохов в газетах — корреспонденты народ занятой, торопливый и иногда такое напишут! За ними глаз да глаз нужен!

Но и палку перегибать в нашей работе не стоит. Корректоров, как гомосексуалистов, можно условно разделить на две категории: пассивные (это не те, кто по невнимательности может пропустить ошибку, а кто не обращает внимания на стилистику, не проверяет факты, цитаты и т. д. — считает, что пусть остается на совести автора) и активные (чересчур внимательные, кто придирается к стилистике и во что бы то ни стало стремится ее улучшить). Активный, вторгаясь в текст, может нарушить ход авторской мысли, а то и орфографическую ошибку при этом пропустить, увлекшись.

Правильный корректор — тот, который посередине. А первая заповедь корректуры гласит: «Не навреди!».

Р.S. Знакомая корректор рассказывала, якобы был такой случай: в одном издательстве перевыпускали «Войну и мир» Льва Толстого. Новой сотруднице поручили вычитку. Она блеснула знаниями и нашла в гранках массу стилистических «ошибок»! У Льва Толстого! Все поля карандашиком исписала замечаниями. Похоже, тот фильм смотрела…

***

А это ляпы и опечатки, выловленные добросовестными невидимыми бойцами на стадии работы над газетными страницами (в полиграфии они называются полосами). Их не одна я собирала, большое спасибо замечательному корректору Надежде Лин за предоставленный архив. Все эти ошибки свет не увидели. Почти все…

***

Есть у Любы четвероногие верные друзья: морская свинка Дуся и говорящий волнистый попугайчик Кеша.

***

Рота охраняла здание Дворца юстиции в Берлине, где проходил Нюрнбергский процесс (в Нюрнберге он проходил, если что…).

***

Сразу после войны и до 1995 года на фасаде вместо королевы Луизы стоял герб СССР.

***

Разбогатевший и очень обаятельный мужчина попадает в трудную жизненную ситуацию — его «мерседес» взрывают, правда, без него.

***

В голосовании приняли участие мужчины и женщины общим тиражом 200 млн экземпляров.

***

Это старинная техника нанесения ткани на рисунок.

Хороша работа, на которую ходить охота

…Утро в редакции. Косые лучи солнца ложатся на старые шкафы со словарями и справочниками, на потертый желтый линолеум, растекаются по огромному столу. В лучах пляшут пылинки. За окном — по пояс в сугробах лапчатые елки-пирамиды, нахлобучившие пушистые шапки. Как снег не сваливается, просто удивительно. И мороз — минус 40. А в старом здании тепло, потрескивают бревна, из которых построен крепкий приземистый дом, пахнет бумагой и немножко типографской краской. Для меня это самый замечательный запах на свете — как будто уткнулась носом в раскрытую новую книжку. Я первая прихожу на работу, еще пусто и тихо. Вообще-то рабочий день с девяти, но я — связующее звено между редакцией и типографией, что находится в соседнем здании. Цех верстки там работает с восьми, уже в 8.15 готова полоса для корректуры, и если в 8.30 ее не забрать, метранпаж осердится. Она очень строгая. Труд у Антониды тяжелый и ответственный, все ее уважают и даже побаиваются. В корректорской стоит матюгальник, переговорное устройство, трофей то ли со стройки, то ли с железной дороги. Когда метранпаж в типографии отдает приказ в микрофон: «Заберите полосу!», то его слышно по всему нашему зданию, а мы, два корректора, чуть со стульев не падаем. Какая-то деталь, видать, отошла или отвалилась, поэтому уменьшить громкость не получается, вернее, получается, но ненадолго. Предполагаем, что Тоня владеет секретными рычагами влияния на него, но не докажешь. И еще есть подозрение… Но об этом позже. Полосу необходимо успеть забрать до приезда редакционный «Нивы» с главным редактором, иначе Тоня и ему позвонит. Я живу буквально в пятнадцати минутах ходьбы от работы, а второй корректор, Надежда, — в другой части города, на правом берегу Ангары, и приезжает с той же машиной. Вообще-то я пришла не первая — техничка тетя Гуля уже полы помыла и тропинку к типографии прочистила. И не тропинку даже — прокопала небольшой тоннель в снегу, стены которого к концу зимы вырастут выше головы.

Редакция «Таежной правды» поселилась в одноэтажном бараке с тремя входами-выходами. Главный — с крылечком, над которым нависли старые елки, зимой их лапы просто лежат на крыше, но спилить их никто не решается — это наша визитная карточка. Здесь все фотографируются на память, а летом курят под ними на сквознячке. Все здание пронизывает длиннющий коридор, если в снегопад одновременно открыть двери на запад и восток, то метель со свистом ворвется в помещение. А еще коридор — это такая акустическая труба: скажешь что-нибудь у входа — слыхать и у выходов, и во всех комнатах, перегородки-то хлипкие. Общий коридор и двери по обе стороны — планировка незатейливая, стены довольно обшарпанные, мебель, похоже, списанная из горкома партии, органом которого газета является. Но мы, таежноправдинцы, два с небольшим десятка сотрудников, очень любим свой дом: зимой в нем тепло, а летом прохладно, почти у каждого имеется отдельный кабинетик с большим окном, выходящим в сквер. Летом тут буйная зелень, а зимой вот разлохматились елки. И от солнца, белоснежного снега так светло и уютно в старом здании!

Через полчаса редакция оживет, закипит той жизнью, которая мне очень нравится: беготня по коридору, звонки телефонов, голоса сотрудников. И начнется процесс создания ежедневной (почти ежедневной) газеты города и района. Со стороны может показаться — не работа, а сплошная неразбериха, но мне так нравится вариться в этой каше! Наше периодическое издание — это всего лишь четыре страницы убористого текста: всякие отчеты, постановления властей, новости Города и градообразующих предприятий (огромный комбинат и ГЭС), заметки с производств, очерки, объявления и некрологи. Никаких сплетен, все по делу. Периодичность выхода — четыре раза в неделю; выписывает «Таежку» почти каждая семья, ее ждут, это ведь единственное городское печатное издание. В штате несколько корреспондентов, работающих в разных отделах.

После летучки (короткого совещания у главного редактора) все разбегаются по заданиям. Ненадолго водворяется тишина, и мы, корректоры, вычитываем тексты на полосах, материалы для которых сданы в типографию вчера вечером и набраны в ночную смену. Я приношу сверстанные полосы и гранки из типографии, стараясь (безуспешно) не выпачкаться в типографской краске. К ним прилагаются оригиналы — тексты, перепечатанные на бумаге машинистками с рукописных творений корреспондентов. Подъезжает второй корректор, и начинается работа: один читает статьи вслух по полосе, второй следит по оригиналу. Ошибок тьма. Во-первых, корреспонденты строчат новости «на коленке», машинистка при перепечатке тоже может ошибиться, после машбюро ответственный секретарь тексты прочитывает наспех и скорей несет в набор — ежедневное издание ждать не будет. Ошибки исправляем бесконечно, то и дело бегая в типографию и обратно и выслушивая упреки метранпажа по поводу нерасторопности редакционных сотрудников. После обеда возвращаются с заданий журналисты и начинают вносить свою лепту прямо в полосы. А то вдруг рождается горячий материал, и его край надо втиснуть в почти готовый номер! Полоса на ходу переделывается, и все начинается по новой. К вечеру голова уже ничего не соображает, и можешь пропустить ошибку в слове «мама» — иногда так устаешь, как будто занимался тяжелым физическим трудом. Но, черт возьми, как же интересно участвовать в создании газеты, когда на твоих глазах из кривых гранок вырастают стройные столбцы заметок, появляются броские заголовки и… исчезают ошибки! А когда утром берешь в руки свеженапечатанный экземпляр из нового тиража — в душе радость великая. Правда!

***

Поздравляю вас с нашей победой.

***

В Москве его творческий путь начался с общежития.

***

На предварительных выборах проголосовали около 0,7 горожан.

Работай смелее — будет жизнь веселее

Про типографию сейчас расскажу отдельно. Она размещалась в нескольких метрах от редакции в точно таком же барачного типа здании, их часто даже путали. А кто и вообще считал — это одно и то же. Нет, штат редакции — народ творческий, мы — заказчики, а типография — производство, рабочий коллектив, без которого «Таежка» просто не вышла бы в свет. С Городом вместе построенная, не такая уж старая по возрасту, типография тем не менее производила впечатление чудом сохранившегося до наших дней динозавра. Помню, туда часто приводили на экскурсии детей из школ; сквозь грохот оборудования рассказывали, наверное, как примерно таким вот образом Ленин печатал свою «Искру». Но на мордашках детей любопытство светилось. Барак потрепанный и расшатанный, что и немудрено при работающих день и ночь строкоотливных машинах, печатных, резальных станках, которые сотрясали всю постройку. Исцарапанные и выпачканные краской стены длинного коридора глаз не радовали, а под потолком тускло светились пыльные лампочки.

Нерадостная картина, правда? Но типографские работники, похоже, считали это место самым лучшим на свете. Когда выделили новое помещение, они туда переезжать не хотели и даже плакали. Старое здание было теплым и родным — почти все работающие пришли туда сразу после училища. Коллектив на редкость дружный и веселый: с размахом отмечали праздники, помогали и выручали друг друга, короче, как одна семья. Они с годами там и правда перероднились: звали друг друга свидетелями на свадьбы, крестили детей, у некоторых потом и дети переженились. А еще в типографии пышно росли комнатные растения. На удивление: под потолком вились лианы, на подоконниках цвели розы, даже помидорную рассаду дачницы выращивали…

Машинописные листки в типографии, которые с вечера заслала туда ответственный секретарь (они так и назывались — засыл), превращались в гранки с помощью строкоотливных машин — линотипов. Это такие монстры — не буду описывать, кому интересно, найдите в интернете, не пожалеете! Линотипист с силой колотил по клавиатуре, и из соответствующих гнезд выпадали металлические пластинки, которые оставляли выпуклый отпечаток букв на других пластинках, из свинца. Свинцовые чушки плавились тут же, в котле… Ад! Выход на пенсию женщинам здесь полагался в 45 лет — за вредные условия работы в горячем цеху. Горячие же пластинки-строчки забирала метранпаж, придерживая их полой халата, уносила в цех верстки и составляла в металлическую раму, ориентируясь на макет. Добавляла пробелы, линейки, всякие украшения — «бабашки», отдельно набирала заголовки по одной литере, выискивая нужные шрифты в особом шкафу с ячейками. Готовую полосу прогоняла через пресс — и вот она, страница завтрашнего номера. В этом и заключалась работа метранпажа. Профессии, которая больше не существует.

Антонида — строгая рыжекудрая красавица с голубыми глазами, коренная сибирячка. Она нас держала в ежовых рукавицах и в своем цеху пресекала всякие вольности. Вообще-то верстальщицы и так трудились как пчелки, потому как на сдельщине: вручную набирали брошюры, бланки, этикетки — сколько изготовил, за столько и деньги получишь. Корректор у них имелся свой — хохотушка Полинка. Иногда нам с Надеждой попадались под руку ее вычитанные заказы — пропущенных ошибок куча! Но на замечания Полинка реагировала совершенно спокойно: «Согласно оригинала!». Именно так — не «оригиналу», а «оригинала», восклицательный знак. Атмосферу напряженного труда здорово разбавляла Тамара Пуля, печатница из цеха напротив, забиравшая заказы и развлекавшая всех историями из личной жизни. Тамара всегда была в кудрях и макияже и, с ее громких слов (дабы мужчины-печатники были в курсе), в красивом белье. Мало ли что случится, утверждала модница, — вдруг под машину попаду, привезут меня в больницу, а я в порядке. Хотя злые языки утверждали: причина другая… И скорее всего, были правы: стоило зайти в цех к Антониде ее мужу, голубоглазому великану, Пуля — тут как тут. В такие моменты обведенные голубыми тенями Тамарины глаза томно туманились и казалось, что у нее вырастает хвост, как у кошки, красивый, пушистый, и она им грациозно помахивает. Бдительная Антонида выверенным движением снимала с пресса сорокакилограммовую металлическую полосу, с грохотом бросала ее на металлический же верстак и дружески советовала Тамаре: «Пуля, лети, куда летела!».

Когда газетные полосы после многочисленных и кропотливых доработок приобретали законченный вид, четыре тяжеленные металлические рамки со свинцовым содержимым забирали надежные мужские руки печатников (не дай Бог уронить, бывали случаи — полосы рассыпались на мелкие составные части!). Их уносили в печатный цех, где всю ночь в ужасном грохоте «Таежная правда» рождалась на бумаге. Сначала с металлической полосы изготовлялась матрица, которую надевали на вал ротационной машины, он вращался и оставлял отпечатки полос на непрерывной бумажной «простыне». Готовое издание выползало сплошным полотном, его потом разрезали на отдельные экземпляры, складывали пополам и увязывали в пачки. Тираж составлял тридцать тысяч экземпляров с лишком — это очень много для маленького Города. Утром его забирала почтовая машина.

И мы, корректоры, полдня проводили в типографии: относили вычитанные полосы, исправляли на ходу ошибки, пристроившись на верстаке, вместе с Антонидой водили носами по полосе, пытаясь впихнуть срочное объявление, набранное самым мелким шрифтом — нонпарелью (мушиным насёром, как его окрестили линотипистки). Поскольку поправки в материалы на полосах вносили целый день и кому не лень, то наше возвратно-поступательное движение продолжались с утра до вечера. Летом по нашему маршруту чернела хорошо утоптанная тропинка, а зимой курсировали в снежном тоннеле.

Красна рать воеводою

На работу эту я устроилась совершенно случайно, и уж никак не могла предположить, что жизнь свяжет меня с ней на долгие годы. Сидела дома, в декретном отпуске, и тут к нам в гости приехала бабушка (надолго, как потом выяснилось), они с моей дочкой подружились и разрешили мне поработать. Временно. И очень кстати глаз наткнулся на объявление в местной газете: «Требуется корректор на время учебного отпуска». «Вот, — думаю, — что надо!». Ошибки на страницах находила часто и наивно полагала: уж я-то (с моим техническим образованием и школьной программой) не дам проскочить ни одной! Позвонила. Приходите, говорят. Позже узнала, что приглашали всех подряд, ведь готовых корректоров в маленьком сибирском Городе не водилось. Постановили, так сказать, вырастить Бабу-ягу в своем коллективе. Нина Федоровна, секретарь главного редактора, проводила меня в корректорскую. Я шла за ней по длиннющему коридору и восхищалась: какая же фигура — высокая, статная. А талия! А волосы! Копна кудрей, рассыпанных чуть ли не до пояса, — такую красоту только в кино видела. Встретила меня там Жанетта. Нет, она не француженка, просто так с именем получилось: ее мама была филологом, большой любительницей французской литературы, ну и назвала дочь в честь героини какого-то романа. Так что Жанетта — потомственный филолог, я у нее потом многому научилась.

— Сейчас, — говорит, — будем писать диктант. Как в школе!

До сих пор его дословно помню, он короткий:

«На дощатой террасе близ духмяного конопляника веснушчатая Агриппина Саввична, вдова небезызвестного подьячего Иннокентия Кирилловича, угощала чересчур, исподтишка своего суженого, коллежского асессора Аполлона Филипповича винегретом, моллюсками, мороженым крем-брюле и другими яствами под аккомпанемент аккордеона и виолончели».

Разрешено было допустить не больше трех ошибок. Меня подвели «подьячий» с «асессором». Но уложилась. (Эти два товарища, кстати, за всю мою трудовую жизнь ни в одном издании при вычитке ни разу так и не встретились.) Потом Жанетта принесла из типографии два экземпляра свежесверстанной полосы текущего номера. Выяснилось, что еще ни один претендент до этого момента квест не прошел, все засыпались на диктанте. Ошибок я обнаружила много. Полосу с моими исправлениями она отнесла на суд главного редактора, вернулась с резюме: «Пусть завтра выходит на работу!». И я вышла.

Первый рабочий день начался со знакомства с руководителем «Таежной правды». Нина Федоровна меня представила, прям как Алису из «Страны чудес»:

— Юрий Васильевич, это Светлана. Светлана, это главный редактор Юрий Васильевич!

А Юрия Васильевича я как будто уже раньше знала, именно такой образ главного редактора и сложился в голове: интеллигентный, в очках с золотой оправой, попыхивающий трубкой. И умный. Утверждали — якобы он кроссворды решает, почти не задумываясь, просто заполняет клеточки. А не смейтесь, это сейчас они дурацкие, сляпанные программой «Помощник кроссвордиста». А раньше головастые люди их составляли, решать приходилось, обложившись словарями и справочниками. Но это так, к слову. Главное — журналист он был замечательный: писал легко, остроумно, правда, нечасто, в основном передовицы. Редактору больше ведь приходится чужие немудреные статейки доводить до ума. И это у него получалось виртуозно: добавит пару метких фраз, заменит несколько слов — и не стыдно людям показывать. А мы, корректоры, восхищались еще и таким техническим моментом, как сокращение материала, тут тоже талант нужен, чтобы как можно меньше работы доставалось типографии и корректорам. Даже почерк у Юрия Васильевича — четкий и разборчивый, и писал он наливной ручкой с черными чернилами. Уважали все главного редактора — за его профессионализм, человечность, справедливость. Но и боялись — не оправдать доверие. Человек на своем месте…

Моя уверенность в собственной грамотности рассыпалось в пух и прах сразу, поэтому училась потом всю жизнь… Надежда вернулась на работу после сессии, а я — домой, досиживать декретный отпуск. Но когда она закончила журфак университета, меня пригласили на постоянную работу. Правда ведь — случайно?

Говорят, счастлив человек, у кого хобби совпадает с профессией, так что позвольте представиться, я — счастливый человек. Правда, работа корректором и чтение книг для удовольствия — это совсем не одно и то же. Но слово, русский язык — это моя любовь, и благодарю Бога, что именно так сложилась жизнь.

•••

Хорошо тому, кто в своем дому

…Город наш, раскинувшийся на берегах Ангары, молодой. И не только по среднему возрасту жителей — 35 лет, но и с даты присвоения рабочему поселку статуса города. Он красивый: белоснежный, с широкими проспектами, умно спланированными микрорайонами с кусочками тайги, оставленными в качестве парков и скверов. Хорошо действуют коммунальные службы, транспорт, есть работа, у людей неплохие зарплаты. Поэтому здесь много молодежи, много детишек.

Но цивилизация в основном в самом Городе, а мы-то живем в «деревушке» — так прозвали пару улиц в пригороде, состоящую из деревянных домов, которые строились как временное жилье, но, как говорится, ничего не бывает постояннее временного. Мы — это муж, прибывший на Север раньше меня, в составе комсомольского отряда, я — «жена декабриста», две наши дочки и приехавшая погостить мама мужа. Здесь не только временное жилье, но и разбитые дороги, отсутствие телефонной связи, ну и так, по мелочам… Но мы, местные жители, не отчаиваемся, а твердо верим в светлое будущее: где-то строятся прекрасные дома и когда-нибудь все переедем в новые благоустроенные квартиры. А пока живем в УГПД. Стала недавно искать в интернете какую-нибудь информацию про эту серию домов и практически ничего не обнаружила, всего одну фотографию: двухэтажный деревянный длинный облезлый дом с подслеповатыми низко расположенными окнами, как будто в землю врос. Барак, одним словом. Даже расшифровку аббревиатуры не нашла, но я-то помню: универсально-групповые передвижные дома… Приходилось наблюдать, как такое здание собирают: привозят на место стройки готовые блоки, состоящие из металлической конструкции, утепленной стекловатой и обшитой снаружи деревом, а изнутри — фанерой. Остается их придвинуть друг другу бульдозером и чем-то там скрепить. Коммуникации проходят по поверхности земли, чем-то там утеплены. Временно же…

В домах достаточно тепло. Летом. Шучу. Зимой тоже терпимо, особенно на втором этаже. Но при условии, что включена «обратка» — насос, туда-сюда гоняющий в батареях горячую воду, кипяток. Шум при этом стоит ужасный, но приходится терпеть. А дома из двух этажей и состоят, в каждом подъезде по четыре квартиры. Моя-то семья живет на первом, где гораздо прохладнее, а точнее — если дети не убрали на ночь игрушки, то они, игрушки, примерзнут к полу. Ходят дети дома в валенках. Правда, если закидать завалинку снегом до самых окон, то углы почти не промерзают, но делать так догадались лишь на вторую зиму.

Спартанские условия? А мы с мужем, помнится, в начале семейной жизни радовались этому жилью: есть крыша над головой, тепло, светло, можно собраться с друзьями за столом, пусть даже его роль играет коробка из-под телевизора. Молодые были…

Дружбу за деньги не купишь

Самое главное в жилье, как я убедилась, не престижность, не комфорт, а… соседи. В маленьком Городе, оторванном от родных, от «материка», как здесь говорили, дружба ценилась превыше всего. Отказать соседу в помощи никому в голову не приходило, здесь не брали за услуги деньги, а старались отплатить за добро еще большим добром. На память приходит пара примеров: прилетели с семьей из отпуска, поесть с собой взяли, а хлеб собирались купить на месте, но попали под перерыв в магазинах, а он везде с 14.00 до 15.00. Пошла я по соседям — да-да, здесь не считалось зазорным попросить что-то в долг у соседей. К одним зашла — нет хлеба, к другим — нет. Обошлись и легли с дороги вздремнуть. Двери, естественно, не закрывали на замок, не было принято, просыпаюсь — у меня на кухонном столе лежат две булки мягкого ароматного хлеба, соседи ходили в магазин и на нашу долю купили. Даже и не знаю, кто именно. Или вот: сидим вечером с друзьями, пьем чай, муж сокрушается, заведутся ли его «жигули» — обещал рано утром встретить соседа на железнодорожной станции, который едет из гостей от тестя и везет полтуши поросенка. В 5.00 муж встает по будильнику, на градуснике — 45, выходит с паяльной лампой греть в гараже машину, чтоб завелась. Смотрю в окно — друг его Сашка не поленился встать, идет помогать, опустив уши у собачьей шапки и подняв воротник. А его даже не просили.

О соседях знали все! Не только паспортные данные, но и историю жизни каждого. Дом состоял из пяти подъездов, значит, двадцать квартир, двадцать семей. Над нами жили буряты, два пацана у них подрастали: старший — Славка Бурят — штаны горят, — друг моих детей, толстощекий бутуз, неутомимый на выдумки. В квартире напротив них — чуваши, — старший их пацан Сережка, уже школьник, имел привычку здороваться столько раз в день, сколько тебя увидит. Еще любил ходить в магазин и каждый раз спрашивал: «Теть Света, вам не надо что-нибудь купить?». В квартире напротив нас — сибиряк-богатырь Иван, у которого тесть с поросенком, его жена красавица Наташа и двое очень серьезных мальчишек. Через стенку с нами — азербайджанка Лариска, которая уже успела отсидеть в тюрьме за растрату и привезла оттуда нового мужа, родила от него друга моим детям вдобавок к уже имеющимся двоим сыновьям. Над ней жили украинцы, дальше — башкиры, мордва, немцы и цыган. Жили мирно и весело, отмечали праздники, деньги друг другу одалживали, за детьми присматривали. Особенно запомнилось, как отмечали Новый год. Ну, естественно, сначала дома, а после полуночи выходили на улицу, невзирая на столбик термометра, брали с собой старые клеенки и катались на них с горки. Взрослые дурачились, дети в это время уже спали. Горка начиналась от площади между кинотеатром и горисполкомом, а заканчивалась нашим домом. Усаживались на клеенку по пять-шесть человек, с визгом и хохотом частенько залетали в подъезд, обычно в наш. На следующий день мужчины ремонтировали двери.

Одна беда — пожары. УГПД горели как свечки. Поэтому жили мы, что называется, на чемоданах, мебель хорошую не покупали, а если покупали, то хранили до лучших времен. У нас, например, в гараже лежал спальный гарнитур (купленный про запас), а кухонный в гараж не влез, его к друзьям в подвал опустили. Случилась такая трагедия: горел дом напротив — а дело было зимой, — люди успели только кое-как одеться и взять документы. Стояли и смотрели, как полыхает их жилище. Проводка…

И я однажды испытала самый сильный ужас в жизни. Заболела младшая дочка, которой два годика недавно исполнилось, в садик ее не повела, собиралась вызвать врача. Отвела старшую, быстренько, младшая дома одна спала. Выхожу из детского сада и вижу над своим домом огромный столб дыма! Так быстро я никогда в жизни не бегала, благо была в спортивном костюме и кроссовках. Вот говорят: ног под собой не чувствовал — ведь это не фигура речи, теперь знаю, так бывает на самом деле. Когда примчалась к дому, то рассмотрела, что горит-то времянка, точно за нашим домом, и тут у меня ноги отнялись так, что еле доковыляла до квартиры. Села за стол — и как потекут слезы и сопли! В таком состоянии застал меня муж — он рано утром отвозил на автобусе рабочих, потом заезжал домой на перерыв; я даже не могла ему ничего рассказать, но он и так понял, пожар-то продолжал полыхать!

***

…деревья, которые производят в середине лета прекрасное цветение.

***

Он взглотнул.

***

В нутре кареты было темно.

•••

Не так страшен сам, как его зам

…По коридору мимо корректорской звонко цокают каблучки, и мы с моей напарницей Надеждой с облегчением переглядываемся — наконец-то! Это заместитель главного редактора и по совместительству заведующая партотделом Ксения Майская сдает в типографию свой горячий материал. Красивая фамилия у нее от мужа. У того отец был детдомовский, а там фамилию ребенку давали придуманную, в основном по месяцу поступления.

Время 16.30, номер почти готов к печати, только на первой полосе «дырка» — ждали Ксению. Сейчас линотипистка наберет статью, метранпаж составит горячие строчки в полосу, «тиснет» ее на прессе, отложит свой рабочий инструмент — шило — и умоет руки (буквально). Ее рабочий день заканчивается в 17.00, и не забалуешь. Мы будем вычитывать, Ксения тоже внесет исправления, потом на линотипе отольют из свинца исправленные строчки, а в полосе их менять уже нам с Надеждой. Берем еще теплое от рук Антониды шило — и вперед! Сверяем ошибки прямо в металле, потому что «тискать» не умеем. Читать строчки приходится вверх ногами/задом наперед. Я со временем так насобачилась это делать — без проблем. Статья может и не поместиться в отведенное ей место, так как Ксюша многословна, тогда зовем на помощь технолога типографии.

Антонида приходит на работу рано. Заступает на свой пост в 8.00, а ведь нужно еще подготовиться — намылить руки несколько раз хозяйственным мылом, давая им высохнуть. Таким образом получаются мыльные перчатки. Она и в обед их не смывает, наоборот, сверху надевает хлопковые. (Наверное, им выдают какие-то кремы, но хозяйственное мыло у типографских работников — годами проверенный способ защиты рук.) А шило в ее руках — инструмент многофункциональный, которым Тоня не только работу работает: виртуозно поддевает свинцовые строчки, сковыривает хвостики у запятых, превращая их в точки, а точку с запятой в двоеточие, — но и перелистывает бумажки, стараясь не запачкать, может почесать в своих рыжих кудрях, а то и — сама видела — в ухе! Перерабатывать наша суровая верстальщица не намерена. Рабочий день у нее нормированный. А у нас нет…

Мы с Надеждой работаем без перчаток (в обычных неудобно), и как ни стараемся, все равно пачкаемся. Типографская краска въедливая, отмыть ее непросто. Умаявшись с Ксюшиной полосой до чертиков, зашла я как-то по дороге домой в магазин. Обратила внимание: кассирша странно на меня поглядывает. Дома в зеркале рассмотрела у себя под носом молодецкие усы…

И ведь ничего бы не случилось, оставь Майская свою статью на завтра, в следующий номер. У Антониды была своя точка зрения: Ксюша старается из-за гонорара. Я думаю — нет, просто, будучи настоящим журналистом, она стремилась оперативно познакомить читателей с новостями и от окружающих требовала полной отдачи. На недовольства отвечала так: «Это работа! Не нравится — не работайте!». Никто и не жаловался… Майской энергии все не переставали удивляться: писала в декретном отпуске, больная, со сломанной ногой, после операции. С дочкой на больничных сидел муж. Однажды Ксения примчалась в тайгу на место крушения самолета раньше скорой и пожарных. Рухнул тогда грузовой борт с красной икрой. Тайга была густо ею намазана… Выжила лишь кошка…

…Наконец газета подписана. В шапке — завтрашнее число. Ночью ее напечатают, утром почтальоны с толстой сумкой на ремне разнесут по адресам, и кто-то, попивая утренний кофе, найдет ошибку в том месте, где я читала строчки в зеркальном отражении, и подумает: «Ну ни разу не грамотные!»…

P.S. Чемоданов из промышленного отдела гонорар называл гонореей и не забывал похвастаться, какую большую он за прошлый месяц получил гонорею!

***

Аппарат для измерения кровеносного давления.

***

Улица была усеяна лавками под открытым небом, которые поражали какофонией красок.

***

Возникающие конфликты, как известно, достигли своего пика во время конфликта.

***

Станция по борьбе с животными.

***

…Картины Верещагина, посвященные событиям Великой Отечественной войны, например «Наполеон на Бородинском поле».

***

Несмотря на шестимесячный срок беременности, роды запланированы на декабрь.

***

Станции поезда.

Одна беда на двоих — полбеды

…Почему с Надеждой работаю? А Жанетта уволилась. Сначала-то уволилась Надежда, закончив университет и отправившись в тьмутаракань в надежде начать новую жизнь журналистом — в штате «Таежной правды» не оказалось свободной единицы. Спросите, куда уж тьмутараканее маленького северного Города? А вот нашла. Мужа оставила, дочку забрала с собой — там дали комнату. Но не понравилось, вернулась назад — и к мужу, и в редакцию. А место-то ее уже занято! Мною. И в штатном расписании, и посадочное. А тут Жанетта весьма кстати ушла в другую организацию.

Моя коллега Надежда — пава. Да-да, знаю: слово «коллега» принято употреблять в научной и медицинской среде, а наша среда — журналюги, акулы пера и непризнанные гении. Творческие люди, одним словом. Но мы к ним не относимся, считаемся техническими работниками, промежуточным звеном между редакцией и типографией, существуем наособицу, и вообще нас, газетных корректоров, только двое в Городе, так что пусть будет «коллега». Делим с ней одну работу, один огромный стол и все беды, то есть оплеухи за пропущенные ошибки, и Надежда для меня больше чем просто сотрудница. И слово «пава» — точно про нее: вся такая обтекаемая, с плавной походкой, даже взгляд над очками особенный. Волоокий, вот. Красавица. Так она считает. Губки бантиком, вздернутый носик, покатые плечи 48-го размера. А ниже талии располагается 58-й размер, поэтому магазинные одежки Надежде не подходят. У нее есть наизусть изучившая все изгибы и выпуклости такой необыкновенно женственной фигуры знакомая портниха, которая обшивает ее по особым лекалам. В результате вещи коллега носит эксклюзивные — иногда называю ее не Надеждой Ивановной, а Одеждой Ивановной. Говорят, мужчины питают слабость к большой разнице в объеме талии и того, что располагается этажом ниже. Пришлось, правда, наблюдать такую ситуацию: к нам зашел рекламодатель по поводу объявления, и когда Надежда резко встала со своего места и повернулась к полке с архивом, он даже отпрянул. Видимо, красота — действительно сила, и ее не стоит предъявлять неожиданно, надо выдавать порционно.

Надежда даже мужа для мамы искала, демонстрируя себя в качестве наглядного пособия. Когда в редакции появилась служба знакомств, основанная Ниной Федоровной, заботливая дочь задалась мыслью: негоже маме оставаться одинокой и жить вместе с ее семьей. Ездила на свидания с потенциальными женихами и представлялась так: «Я дочь, мы с мамой очень похожи, но она еще красивее». И ведь нашла! Хорошего дяденьку, и мама была счастлива с ним до конца своих дней. При чем тут Надеждина мама? А она поваром работала. Какие пекла пирожки! А тушеные почки с картошкой, принесенные в кастрюльке нам в обеденный перерыв! Нет, без нее жизнь корректора казалась бы намного безрадостней…

Надежда любит сомневаться и задумываться. Говорит, в такие моменты из ее головы того и гляди полезут булавки и иголки, как у Страшилы. Помните сказку «Волшебник Изумрудного города»? Видела бы она себя в такие моменты: глаза в потолок, губами шевелит… Я к ее погружениям в себя уже привыкла. Один раз так сидит, варианты перебирает, — и в этот момент Юрий Васильевич дверь распахивает:

— Надежда! Где третья полоса? Мне Антонида из типографии уже звонит! У вас матюгальник выключен и трубка на телефоне не лежит!

Надежду нельзя так резко возвращать в реальность, она подпрыгивает вместе со стулом:

— Я думаю…

Главный редактор от неожиданности тоже вздрагивает:

— О чем ты думаешь?

— …две или одна буква «н» в слове «ограниченный»… — бормочет моя напарница.

— Пиши три и скорей неси полосу в типографию! — Юрий Васильевич умеет оперативно решать самые сложные вопросы. Антонида сердится!

Странное дело: трубка лежит мимо телефона и матюгальник выключен… Опять кто-то балуется…

***

Как я уже упоминала — сомневаться во всем написанном и напечатанном у корректора в крови. В любом тексте обязательно прячется подвох, а то и не один, и лишний раз заглянуть в словарь или географический атлас совсем не помешает. Но и интуиции надо доверять. По себе знаю: ежели что смутило при беглом прочтении текста, надо к этому месту вернуться и придраться, обязательно откопаешь какой-нибудь казус. Но во всем нужна мера: если задумываться слишком глубоко — существует риск запутать самого себя и прийти к неправильному варианту, особенно это касается пунктуации. Лучшее — враг хорошего. А фактическая ошибка порой бывает так замаскирована — сразу и не поймешь, где собака порылась. А то и задумаешься о чем-нибудь своем невзначай… Однажды вычитывала текст из энциклопедии про Австрию, и так меня этот ровный и гладкий текст убаюкал, что только на середине статьи, когда появились кенгуру, поняла — речь идет вообще-то про Австралию…

И еще — не верьте, если кто похвастается, якобы он обладает врожденной грамотностью. Врожденный бывает вывих бедра или порок сердца.

***

История же места, на котором она построена, имеет большую историю.

***

В постакополиптическом будущем.

***

Рыба питается естественной пищей, поэтому рыбаки часто хвалят ее за необычный вкус.

***

Она взяла его руку, лежавшую на столе.

Кому поручают, тот и отвечает

…Наш ответственный секретарь Марина — сзади пионерка, спереди пенсионерка. Бегу на работу — впереди девушка в коротенькой юбке и на высоких каблучках. Обгоняю — так это же наша Марина. Она по пятницам рано приходит на работу, потому как получает на почте телепрограмму на неделю и несет ее в типографию. Мы поэтому по пятницам задерживаемся — пока там ее наберут, пока сверстают… Ничего не поделаешь, читатели программу ждут, многие только из-за нее наше издание и выписывают. Ей в другие дни спешить незачем — пишущие с утра на заданиях, а потом когда еще мысли в кучку соберут да статьи напишут… Зато вечерами долго светится ее окно…

Знаете, что за должность такая — ответственный секретарь? Поясняю — не путать с секретаршей, тут ключевое слово «ответственный»! Ответсек отвечает… За все он отвечает! Самое главное — очередной номер должен выйти вовремя, да и просто выйти. Ее главная задача — пинать корреспондентов, задерживающих сдачу материалов, а потом уже по мелочам: подготовить эти материалы к отправке в типографию, нарисовать макет будущей газеты, построить корректоров за дурацкие придирки, машинисток, чтоб быстрей печатали и т. д. А перед главным редактором она отвечает вообще за все происходящее в редакции. Для нас, корректоров, ответственный секретарь — непосредственный начальник.

Одним словом, Марина — самое главное звено в технологическом процессе. Не будь ее — все развалится. Журналисты будут ходить неприкаянные по длинному коридору со своими гениальными строчками, напечатанными на машинке «Олимпия», у которой несколько букв отвалилось еще до Великой Отечественной, отдел корректуры начнет исправлять «быть может» на «может быть», а от гнева Антониды расплавится матюгальник. В связи с такой многозадачностью характер у Марины не сахар, и даже Арбузников из промотдела не всегда решается стрельнуть у нее трешку, когда трубы горят после рыбалки. А тут еще этот эксгибиционист…

Путь нашей начальницы на работу (и мой тоже) пролегал через парк. Вот в парке этот типаж и завелся. Псих так-то безвредный: веточкой хрустнет, чтобы на него проходящая мимо женщина взгляд бросила, больше ему для счастья ничего и не надо… Но Марина толерантностью обременена не была, ей перверсии стилистические на работе надоели. Поэтому первым делом позвонила в милицию, но там отнеслись к заявлению как-то спустя рукава, видать, занималась поимкой настоящих преступников. А любитель прилюдно обнажать свою натуру уже практически поселился под раскидистой березой. Марина располагала двумя вариантами: ходить на работу вокруг парка или не обращать на него внимания. Вокруг парка далековато, извращенец ветками хрустел все более вызывающе, а ответственный секретарь была ответственна чрезвычайно, поэтому ей ничего не оставалось, как самой заняться проведением воспитательной работы среди «юного натуралиста» — так она его окрестила. Начали здороваться, потом Марина освежила в памяти институтские лекции по психологии, предложила ему телефон врача в областной клинике, специализирующегося на таких вот недоделанных… Постепенно они друг к другу попривыкли, а с похолоданием наша мать Тереза стала заботливо советовать извращенцу побыстрее натягивать штаны. А потом он пропал. Возможно, просто на сибирском холоде отморозил свое либидо, но я верю в силу Марининого убеждения!

Короче, газета выйдет как положено, пока ответсек на посту. А она на посту везде и всегда!

P.S. У Марины не только работа тяжелая, но и жизнь, личная в том числе. Одна сына вырастила… Но наверху знают всё и стараются распределить несчастья и радости равномерно. За это, пожалуй, ей подфартило — машину в лотерею выиграла. День города — концерт на стадионе, потом розыгрыш. Смотрю: совершенно обалдевшая Марина поднимается за главным призом! Машину сыну подарила…

Настойчивость — половина счастья

Арбузников — коренной сибиряк, хотя по фамилии и не скажешь. Родился на Ангаре, выше Города по течению. Его родное село ушло под затопление, ведь река по сути стала цепочкой из разлившихся водохранилищ. Под их водой погребено много леса, поселков и сел, благодатных земель по речным берегам и прошлое таких же коренных ангарчан, как наш сотрудник. У него и псевдоним Ангарский. Он из большой семьи: стоял справный дом, хозяйство, на заливных землях что только не росло, даже помидоры размером чуть ли не с человеческую голову. Так рассказывал Арбузников. Может, и арбузы там росли, иначе откуда взялась в Сибири такая фамилия… Конечно, переселенцев из зоны затопления обеспечили жильем, но квартира, хоть и благоустроенная, — уже не то. О своей родине Сашка рассказывал неохотно, больно, наверное, это вспоминать…

Помотался наш сибиряк по стране, даже семью где-то пытался создать, да и вернулся в родные края. А как принес трудовую книжку в бухгалтерию — она же отдел кадров, — так и сел. Буквально сел, на стул, и не хотел вставать до тех пор, пока красавица бухгалтерша Сонечка не примет предложение его руки и сердца. Сонечке рука и прочий ливер молодого губошлепа были даром не нужны — она много лет пребывала в счастливом браке с любимым человеком. Правда, без детей… Так они уже смирились. Но Арбузников был неумолим, наличие мужа и Сонечкина антипатия его никак не смущали, на предмет своего обожания он наехал, как бульдозер. И Сонечка дрогнула. От этой случайной дрожи у нее сыночек потом родился. Когда догадалась, что тошнит ее не от поклонника, а от чего-то другого, то растерялась, уволилась, призналась во всем мужу и сбежала от него в другой город, к маме, решив родить и жить для ребенка, хотя муж просил остаться и воспитывать его вместе. Адрес мамы ни одна живая душа не ведала. Но Арбузников нашел! И выдал Сонечку за себя замуж! И родилась у них потом еще красавица дочка. Так бывает в жизни: на одной чаше весов — любовь, на другой — материнство, а что перевесит, каждая женщина решает по-своему. Вероятно, и преданная настойчивость не могла не покорить Сонечкино сердце. Он тогда прям афоризм выдал, что на него вообще-то не похоже: «Моей любви хватит на обоих». Имейте в виду, милые дамы, если мужчина забывает вам позвонить, ссылаясь на занятость по работе, не верьте: когда женщина дорога — из-под земли достанет и добьется, невзирая ни на какие обстоятельства.

Однако Арбузников пил. Он ведь охотник и рыбак, а на охоте и на рыбалке как без спиртного? Он там начинал согреваться, потом какое-то время не мог остановиться, Сонечка страдала. И наконец уговорила его закодироваться. Уж не знаю, как там его кодировали, но целый год он действительно прожил всухую, но сделался ужасно нервным и злым, мы его просто боялись. Не дай Бог слово поперек сказать: так хлопнет дверью, что того и гляди коробка из стены вывалится, уже вся штукатурка по периметру обкрошилась. Газетчики, да и жена тоже, пришли к выводу: лучше б, зараза, пил. Промелькнул ровно год, о дате окончания своего безрадостного трезвого существования Арбузников предупредил на работе заранее. Намек поняли. На следующий же день расслабился так, словно хотел восполнить невыпитое…

А журналист Ангарский был классный: в отделе промышленности и сельского хозяйства нужно было разбираться и в том и в другом; много писал об экологии, особенно о состоянии Ангары, которая из-за заполнения водохранилищ почти превратилась в болото, загрязненное промышленными отходами. Это обстоятельство являлось к тому же и его личной драмой: на рыбалку теперь приходилось ездить далеко, на притоки, — в Ангаре и сиг, и хариус перевелись. Очень познавательными были его исторические очерки — Арбузников по образованию историк. И что отрадно для нас, корректоров, писал гладко и почти без ошибок. А еще обладал такой замечательной, на мой взгляд, чертой — отсутствием журналистского снобизма: легко соглашался на стилистическую правку, не считая ее кровной обидой. Да-да, многие пишущие воспринимают в штыки предложенные корректорами стилистические исправления, считая: это не наше собачье дело, писатели ведь они, а мы технари. А сами в спешке порой такого наваляют — без поллитра до смысла не докопаешься, но признаться в этом гордость мешает, и порой приходится проявлять чудеса изобретательности и такта, дабы навести пишущего на мысль исправить построение предложения. Ему же можно было сделать замечание запросто, безо всяких церемониальных танцев:

— Сашка, ты вот тут какую-то фигню написал!

Ангарский своим корявым почерком моментально все «причесывал», а если материал не входил по размеру в предназначенное ему на полосе место, то быстренько делал сокращения без ущерба для содержания, не взвешивая каждое слово на ювелирных весах, иначе говоря, не гонясь за гонораром; а то и, следуя золотому правилу редактуры, вычеркивал сомнительный кусок к чертям собачьим (так сам выражался).

Носился он на «Запорожце» с огромной фарой «во лбу» (для ночной охоты), колеса у которого больше самой машины, а двигатель, наверное, от реактивного самолета. Курил, как паровоз, говорил, что так надо — привык на рыбалке комаров отпугивать. Периодически угощал собственноручно пойманным хариусом, кедровыми орешками…

Соня потом вернулась в Город, но в редакции работал уже другой бухгалтер. Устроилась на радио, но связь с «Таежкой» никогда не теряла. С Сашкой жили долго и временами даже счастливо.

P.S. А заведующего отделом, где трудился Арбузников, звали Валерий Иванович Чемоданов.

Кто труд любит, долго спать не будет

Кто-нибудь видел настоящее чудо в перьях? А я видела. Это заведующий отделом промышленности и сельского хозяйства Валерий Иванович Чемоданов. Дверь в корректорскую всегда приоткрыта — место бойкое: то авторы прибегают сокращать «хвосты» («хвост» — кусок статьи, не вместившийся в отведенное ему место; полоса, она, как Москва, не резиновая), то Нина Федоровна объявления принесет, то Марина нас поругать зайдет. Только машинистке Люсе, чтоб пообщаться, и из за стола вставать не надо — кабинет напротив, дверь тоже настежь.

…Так вот. Утро. Проносится мимо Валерий Иваныч, взлохмаченный, прижимая к груди желтоватые листочки — кажись, из довоенных запасов бумаги. Ранняя весна, но он без шапки, в одном костюме, на ботинках шнурки не завязаны. И весь в перьях. Листочки — понятно, очередную гениальную статью напечатал на своей «Олимпии», торопится сдать главному редактору и одеться не успел. Жил он, как и я, в пятнадцати минутах ходьбы от редакции. А почему в перьях? Надо же знать Чемоданова: всю ночь печатал статью в своей новой пустой, отдающей эхом квартире. Печатал, повторяю на машинке, по клавишам которой надо ударять, а ударял он одним пальцем, причем с размаху (соседи все запасы пустырника в аптеках скупили), под утро закончил, уставший и счастливый упал в постель, под ним лопнула подушка… Почистили его. Он нас дочами называл…

Родился Чемоданов в Москве, на «Смоленской». Мама — приличная еврейская девушка — каким-то загадочным образом оказалась замужем за рязанским Ваней Чемодановым. В войну она умерла от туберкулеза, отец погиб на фронте. Детство наш Чемоданов провел в детдоме, потом армия, вкалывал на стройке (как он там работал? у самого вес меньше, чем у мешка с цементом) и ведь закончил университет, заочно, родил диплом весом пять кг (на столько он похудел за время работы над ним). Со временем стал отличным журналистом, удостаивался солидных премий. Жил один, и лишь журналистикой. Внешность имел очень своеобразную: тщедушный, глаза в разные стороны, а «брительный день», по его словам, у него случался раз в неделю, по понедельникам. С брендами одежды и обуви особо не заморачивался: покупал все в «Детском мире». Рубашки не гладил, считая пустым делом, — все на брюхе разгладится. Пока жил в редакционном общежитии, за гардеробом худо-бедно соседки присматривали, а тут квартиру получил. Перевез туда вещи, вывалил посреди комнаты и забыл. Потому что главное — творчество. Заехал Юрий Васильевич его проведать, пришел в ужас от беспорядка и попросил Нину Федоровну помочь Чемодановы вещи разобрать. А то, говорит, лежит у него посреди комнаты куча: нужны ему ботинки, он в нее нырнет, вытащит ботинки, нужна рубашка — выудит рубашку, понадобилась стопка бумаги — аналогично… Нина Федоровна, добрая душа, взяла кого-то в помощницы, отработали у него в квартире субботник. Ну и хозяина заставили навести порядок в некоторых местах. Так он потом всем хвастался своим унитазом, который теперь блестит, как у кота яйца. Короче, «чище лошади». Данное выражение у него означало высшую степень качества.

Как-то раз бродил он туда-сюда по коридору, похоже, прибыл с задания, с промзоны. На дворе осень, грязь. Черный кожаный плащ в пол на нашей акуле пера был заляпан до воротника. Сцепив руки за спиной и опустив голову, скорее всего, обдумывал новый материал, собираясь его родить (это его выражение: родил пять, шесть тысяч знаков). Догоняет его посетитель (а в редакцию городской газеты заходили прямо с улицы: обиженные — пожаловаться, поэты — стихи свои почитать), спрашивает, к кому бы обратиться, вы-то, говорит, наверное, сторожем здесь работаете…

Чемоданов прибежал в корректорскую расстроенный и возмущенный. «Сам ты сторож, — бормочет, звезда с ушами!» — в его лексиконе это выражение — самое страшное ругательство. Ну не «звезда» там фигурировала, конечно, другое слово…

P.S. А сельское хозяйство на Севере существовало. Картошка росла на полях окрестных совхозов, морковка, капуста. В магазинах натуральное молоко и сметану продавали, за молочкой народ отстаивал очереди с эмалированными трехлитровыми бидончиками в руках. И даже теплицы на ТЭЦ построили. Первый урожай собирали к 8 Марта. Этот праздник ассоциировался у меня не с цветами, а со свежими огурцами. Интересно, запах ведь у них был, как у огородных, сейчас тепличные просто травой пахнут…

***

С кедра посыпались ветки, шишки, медвежонок…

***

По словам травматолога, весной укусов становится больше не по вине собак.

***

Вломился, как укушенный лось.

***

Доски почетов.

***

Церковь Святых мучеников Флоры и Лавра.

***

Мясо медвежатины, оленины и лосины.

***

Я бывший флотский моряк.

***

Не посещают занятия дети, которым по состоянию здоровья нельзя дышать запахом ремонта.

***

Это важнее, чем решать задуманные проблемы.

***

Мед помогает вывести ненормальные клеточные соединения.

***

Деньги напиналом 50 и 5 иен.

Соблюдай порядок — сон будет сладок

А на место солнышка Сонечки пришла строгий-престрогий новый бухгалтер Татьяна Александровна, которая бухгалтером, похоже, родилась: никакого тебе творческого беспорядка на столе, ни вазочки — летом с колокольчиками, зимой — с еловой лапкой в шишках, ни коллекции лягушек на полочке, как у Сонечки. Всё только по делу. Бумажки ее бухгалтерские разложены в папочки и стоят в шкафах, как солдаты в строю. Чтобы найти нужную, ей достаточно не глядя протянуть руку.

Сама Татьяна Александровна — образец элегантности: всегда в классическом костюме, туфли сияют, ноль украшений, прическа — волосок к волоску. В бумагах — полный ажур, ни одна проверка не могла ни к чему придраться; зарплата — второго числа в 14.00, даже если сама бухгалтер на больничном. Точности и четкости финансовый начальник требовал и от других: Марина, забыв про свой характер, навытяжку отчитывалась перед ней за ошибки в гонорарной ведомости, ремонтники переделывали крыльцо раза три — потому как руки кривые, даже главный редактор получал по шеям за отсутствие подписи на документе или если лишних завитушек в этой подписи нарисовал. На работу она прибывала, как курьерский поезд, ровно в 9.00. Не в 8.59 и не в 9.01. Мы по ней часы сверяли. Шуток наш бухгалтер не понимала, да какие могут быть шутки — она за финансы головой отвечает.

Дома у нее — армейский порядок: тоже все на своих местах, мебель основательная, аксессуары немаркие и никаких бирюлек — сама рассказывала. А иначе никак — в семье одни мужики: муж и два сына, их надо держать в строгости и простоте, а то разбалуются. Еда тоже незатейливая, но питательная и много. И на работу Татьяна Александровна приносила к общему столу если картошку, то кастрюльку, в мундирах, если мясо, то отварной кусок. Ее соленые огурцы мы обожали. Но тоже простые, простым посолом, он так и называется. В трехлитровую банку — огурцы, специи и стопочку крупной соли. Всё. Заливаешь холодной водой (Татьяна Александровна — родниковой, она заготовками занималась на даче), закрываешь капроновой крышкой и — на холод (в подвал). Зимой от трехлитровой банки за одну минуту ничего не оставалось, лишь хруст раздавался и витал по коридору потрясающий аромат.

Но один-единственный раз в жизни Татьяна Александровна решила изменить своим правилам. Надежда принесла к чаю хороший кусок бисквита, испеченный мамой, знатной поварихой и, несомненно, не менее замечательным кондитером. Выпечка просто дышала, была золотиста и ароматна, промазана малиновым вареньем. Исчезла вкуснятина мгновенно. Татьяне Александровне бисквит очень понравился, и она попросила рецепт, изъявив желание поэкспериментировать. Надежда на следующий день принесла листочек от мамы с подробным описанием приготовления. Но дотошная бухгалтерша уточняла все до мелочей: и сколько минут взбивать яйца, и какая должна быть мука, и добавлять или не добавлять соль, и сколько минут выпекать. В выходные, говорит, побалую своих мужчин. В понедельник мы, естественно, поинтересовались: как там кулинарный дебют?

— Вкусно получилось, — отчиталась Татьяна Александровна, — сама удивилась! Только раскрошился бисквит немного, когда его переворачивала. Ничего, ребята кусочками съели с чаем.

— А зачем переворачивала? — настала очередь удивляться нам с Надеждой.

— Ну как — он на сковородке с одной стороны прожарился, а когда на другую переворачивала — раскрошился…

Оказывается, новоиспеченный пекарь понятия не имела, что выпекать бисквит надо в духовке — в рецепте-то не написано. А духовкой и не пользовалась никогда, предполагая — эта камера в плите предназначена для хранения сковородок!

А вот блины ей удавались. Рецептом и с нами поделилась.

Мордовские блины

Пшено — 50 г

Молоко — 1100 мл

Яйцо — 3 шт.

Мука пшеничная — 2,5 стакана

Дрожжи — 20 г свежих или 10 г сухих

Сахар — 2 ст. ложки

Вода — 100 мл

Соль — щепотка

Масло растительное для жарки

Блин не клин, брюхо не разорвет

Самое сложное в приготовлении этих блинов — сварить кашу. Пригорает, зараза! Честно признаюсь — у меня не всегда с первого раза получается.

Итак: тщательно промойте пшено и обдайте его кипятком. В кастрюлю налейте 100 мл молока и 100 мл воды. Всыпьте пшено, поставьте на плиту и доведите до кипения. Посолите, убавьте огонь до минимума и варите, постоянно помешивая, до загустения — каша не должна получиться жидкой. Не прибавляйте огонь и не отвлекайтесь! Снимите с огня и оставьте в прохладном месте до остывания. В отдельную миску разбейте яйца, добавьте муку, сахар и дрожжи. Влейте литр теплого молока и хорошо перемешайте венчиком. Полученное тесто накройте полотенцем и оставьте для подъема минут на двадцать. Остывшую пшенную кашу взбейте блендером и выложите в подготовленное тесто. Осторожно перемешайте, накройте миску с тестом полотенцем, поставьте в теплое место часа на полтора. Выпекайте блины на хорошо прогретой сковороде, смазывая ее маслом перед каждым новым блином. Если сковорода с антипригарным покрытием — можно на сухой. Подавать горячими, со сметаной, вареньем, сгущенкой или медом. Блины получаются толстенькие, пышные, румяные. Вку-у-усные!!!

***

Какое может быть лето без сочного шашлыка с поджарой корочкой?

***

Большинство фруктов нужно кушать до еды.

Писать-то пишу, а читать в лавочку ношу

Кстати, о гениальных строчках. Правильно, однако, заметил Илья Ильф, что гениальные люди пишут разно, а бездарности — одинаково и даже схожим почерком. Почерк Чемоданова не мог разобрать никто. Даже он сам. Хотя отстукивал Валерий Иванович свои статьи дома на «Олимпии» (легендарную машинку передали ему в личное пользование) и приносил их отпечатанными, но в текстах зияли пропуски вместо некоторых букв по причине их отсутствия в допотопном агрегате. Буквы, а то и слова он дописывал наливной ручкой прямо по тексту, мог размазать чернила или пролить кофе. Частенько сам ничего понять не мог, приносил нам свой замурзанный листок и спрашивал: «Что я тут, ешкин кот, наисправлял?».

У остальных корреспондентов почерк был ненамного лучше. Изначально, может, кто и писал каллиграфически (в школе-то мы в свое время по полгода выводили палочки и крючочки в прописях), но попробуй-ка в полевых условиях наспех строчить новости в блокноте! Вы видели рецепты врачей? Похоже пишут и журналисты, к ответственному секретарю материалы в таком виде и поступали. Как Марина разбирала каракули — исправляла, дописывала, — одному Богу известно. Потом эти пачки листков передавала в машбюро, и частенько Люся стучала ей в стенку: «Марина, иди сама диктуй мне эту хрень!». Машинистки были очень внимательными, ничего не пропускали, по ходу дела ошибки исправляли, правда, могли и свои добавить, но только иногда. Им журналисты даже взятки давали, чтоб побыстрее материал отпечатали. Конфеткой, чашкой кофе.

Люся заболела, и все, как говорится, почувствовали разницу. Взяли временно девушку, которая закончила курсы скоропечатания слепым методом (чем очень гордилась!). Печатала и правда быстро, но ошибок городила невероятное количество, а иногда сдавала Марине полнейшую абракадабру. При этом методе нужно каким-то определенным образом ставить руки на клавиатуру и, печатая, смотреть исключительно на образец. Пальцы она могла расположить совершенно произвольно и ни разу на них не взглянуть, причем в процессе одна ее рука по скорости обгоняла другую. Промучились с ней три дня, но когда новенькая в статье Чемоданова вместо слова «слезами» напечатала «мошонка» (он так исчеркал свой текст, что пришлось перепечатывать), «слепая» скоропечатница ушла сама. Чемоданов напутствовал ее словами: «Баба с возу — кобыле легче!». Но настоящим асом по расшифровке всяких загадочных письмен мы единодушно признавали вторую машинистку, Нину Федоровну, которая во-первых являлась секретарем главного редактора, а машинисткой во-вторых.

Так вот. Подал человек объявление (а объявления в единственной городской газете наличествовали на любой вкус: «продам», «куплю», «обменяю» и т.д.), хотел автомобиль продать — так было напечатано вверху на бланке, там же фамилия рекламодателя и номер телефона. А ниже, в клеточках, по одной букве в каждой, сам текст объявления: «ОПИЛКА ДЕД». Два слова. В клеточках — потому что так удобнее подсчитать стоимость объявления. И вроде все разборчиво — буквы выписаны ровно и четко, но смысл никак не постигается. А Нина Федоровна, как на грех, ушла в баню. Нет, ее никто не посылал: «Иди ты в баню!». Парилась по своему желанию, по пятницам, в обеденный перерыв. Традиция у нее такая была. Объявление принимала она, а печатать досталась Люсе. Бедная Люська так и этак складывала буквы, прибегала в корректорскую, к Марине, звонила по телефону, указанному в объявлении, но он не отвечал, а объявление-то оплачено как срочное. Наконец, слава Богу, пришла чисто вымытая и благодушная Нина Федоровна. Мельком взглянула на бланк:

— Все тут понятно — человек машину продает, «Опель Кадет».

— Но как… — ахнули мы.

— Вы фамилию видите?

— Да, Оганесян.

— Ну и прочитайте объявление с кавказским акцентом…

А и в самом-то деле…

Секретарь с делом, как душа с телом

…Нина Федоровна — лицо редакции. Лицо, надо заметить, очень красивое. Впрочем, достоинства секретаря главного редактора я уже описывала. В приемной Нина Федоровна почти с открытия газеты, кого-то другого на этом месте даже представить невозможно: она не только печатает с пулеметной скоростью, но и как свои пять пальцев изучила редакционную кухню, личные дела каждого сотрудника, да что там — всех должностных лиц в Городе по имени-отчеству знает, а то и лично, и, кажется, их рабочие телефоны помнит наизусть. Секретарь она образцовый: редкий посетитель может пробиться в кабинет к Юрию Васильевичу — правая рука начальника виртуозно решает за него многие вопросы. И недовольных жизнью по телефону уговаривает, и порой за наши ошибки отдувается. Ни одного отпускника так не ждали на работу, мы в ее отсутствие ощущали себя обездоленными…

И пришла Нине Федоровне мысль взять под свою опеку не только редакционный коллектив, но и все население Города. Она задумала создать службу знакомств. Сейчас таких сайтов в интернете миллион, а вот как было знакомиться одиноким людям в северном Городе, где к тому же зима десять месяцев в году?

Вопрос о создании такой службы решался на самом высоком уровне — в горкоме партии: а вдруг это безнравственно? Но разрешили. И в каждом субботнем номере стала выходить колонка с заголовком «Я и ты», где размещались объявления от мужчин и женщин, желающих создать пару. Телефон указывался приемной редакции. Заинтересованные звонили, Нина Федоровна заносила их данные в картотеку, потом каким-то образом этих людей сводила. И ведь немало пар образовалось! Удачливая сваха на нескольких свадьбах побывала. «Чуйка», — скажете вы. Может быть. Но одной чуйки все-таки мало, считала Нина Федоровна и подходила к добровольной нагрузке творчески.

Я жила в то время рядом с кинотеатром, и в выходные не раз сталкивалась в прилегающем скверике с Ниной Федоровной, которая всегда прогуливалась не одна, а с разными кавалерами. Это женихи, объясняла. За свою работу свахи она деньги не получала, лишь мизерный гонорар за публикацию колонки, но зато каждые выходные бесплатно приобщалась к кинематографу: потенциальным женихам поставила условие в качестве более детального ознакомления с их характером и биографией водить ее на сеанс.

Но, несмотря на все достоинства, яркую красоту, сама оставалась одинокой. Причину подозревала в собственном росте — 183 сантиметра, конечно, для женщины многовато. Однажды сидели мы с ней на лавочке в парке, она курила, а я рядом дышала свежим воздухом, и подрулил к нам проходящий мимо мужичонка — ну не смог он пройти мимо яркой женщины. Нина Федоровна его пыл остудила креативно: «А давайте, — говорит, — поспорим: я сейчас встану — и вы сразу уйдете». Мужик возражал, поспорили на шоколадку. Я разбивала. Нина Федоровна начала медленно подниматься во весь свой рост плюс каблуки, мужичок стал отступать, задирая голову и делая большие глаза на уровне где-то 155 см над землей. Потом ушел за шоколадкой и не вернулся.

Женихи и невесты иногда смущенно мелькали в приемной, но чаще все-таки общались по телефону. Но один зачастил, как все заметили. Придирчивый жених, отрекомендовала его Нина Федоровна, — никак не может выбрать себе пару; но, как выяснилось, — выбрал, причем с первого взгляда. Высокий блондин с голубыми глазами, на двадцать лет моложе свахи, потерял голову от нее самой. Это мы уж догадались, скрывай не скрывай, а влюбленного человека за версту видать, он начинает светиться изнутри, как будто свечку зажгли.

Мне пришлось наблюдать их в домашней обстановке, на день рождения приглашали. Посидели за столом, потом муж и сын Нины Федоровны пошли в спортбар пить пиво и смотреть футбол. Идиллия. Даже звали парней одинаково, не запутаешься. Но все когда-нибудь заканчивается…

Кто ленив, тот и сонлив

…Проводила я Надежду в отпуск. Отдыхаем мы почти два месяца: Север же, вредность в типографии… Без нее мне тяжко, приходится выполнять двойную работу — читать «с пальцем»…

Как это, спросите? Кладешь перед собой полосу, рядом — оригинал, то есть статью, отпечатанную на машинке. Ставишь указательный палец левой руки на строчку в статье, правой руки — на строчку в оригинале, и вперед: прочитал предложение на полосе — сравнил с текстом в оригинале и так далее. Туда-сюда, туда-сюда… К концу дня в глазах звездочки, в голове туман, а во всем организме — разброд и шатание. На время отпуска одного из корректоров обычно приглашают кого-то на временную работу, «запасника», одному вычитывать полосы в таком режиме по силам максимум две недели, если дольше — страдает качество, а про наши страдания уж молчу…

…В этот раз просто беда — никак не находится временный корректор. Из создавшегося положения спустя две недели руководство вышло таким образом — откомандировали мне на подчитку фотографа. Фотограф Виталий Тараканов свою фамилию носит гордо, утверждая, что она старинного дворянского рода. Правда, никто не проверял, а на память приходит исключительно княжна Тараканова. Но она вроде самозванка была… Ну да ладно… Он высок ростом, представителен, всегда хорошо одет, нет, не выбрит — носит бороду. Борода похожа на чеховскую, аккуратная и ухоженная. Виталий — просто мистер Интеллигентность. И цену себе знает — прежде чем ответить на какой-либо вопрос, делает очень глубокомысленное лицо и театральную паузу.

Со своей камерой он на ты, холит ее пуще своей бороды, и снимки получаются выразительные, четкие, в типографию сдает вовремя. Есть только одно но — подписи под фотографии от него не дождешься. Ровно в 13.00 Виталий уходит на обед, а потом… исчезает. Долгое время это оставалось загадкой: в столовую идут вчетвером (по количеству мест за столиком), возвращаются потом все вместе…

Ответсек ищет его по всей редакции, из коридора слышатся диалоги:

— Тараканова не видели?

— Заходил.

— Тараканова не видели?

— Вышел, видишь, очки на столе оставил.

Короче говоря, создан эффект присутствия, но кабинет закрыт, типография и отдел корректуры ждут-пождут подписи. Напрасно. Часа через полтора фотокор появляется ниоткуда и начинает мерить длинными ногами длинный коридор, с задумчивым видом сочиняя несчастные две, а то и одну строчку. Мешать ему в подобный момент не рекомендуется. Ждем… Один раз по недосмотру так и выпустили газету без подписи под фотографией. Но машинистка Люсьена разгадала-таки тайну выпадения из реальности Тараканова. Оказывается, у него в личном расписании во второй половине дня — послеобеденный сон. Садится в кресло в своей каморке-фотолаборатории и почивает себе: ноги — на стуле, руки скрещены на груди. Это вездесущая Люся разглядела через его окно, запрыгнув на завалинку и уцепившись за подоконник.

А тут фотограф временно оказался не у дел: в типографии поломалось оборудование для изготовления клише, с которого потом печатают картинку, и камера пылилась в углу. Газета без фотографий — как человек без глаз, но какое-то время выходила в таком виде… И стал Виталий моим помощником. С утра он собран и серьезен: подчитывает очень старательно и внимательно. Подчитывать — означает следить по оригиналу за текстом, который я бубню вслух по полосе. Тараканов иногда сухо делает отрывистые замечания по поводу стилистики, наставительным тоном указывает на «ошибки», как ему кажется, в общем, деловит и значителен. И так ровно до 13.00. Дальше вы знаете. А мне обедать некогда — самый разгар работы. Матюгальник не умолкает. В типографии график сдачи полос никто под меня подстраивать не будет, так что приходится работать с удвоенной скоростью. Когда на свет Божий предстает посвежевший Тараканов, первая читка уже сделана, вторую я ему доверить не могу. И он с чувством выполненного долга начинает мерить шагами тишину в коридоре. И отказаться от такого помощника невозможно — он друг заместителя главного редактора Ксении Майской…

Но наконец-то выходит на связь Вика — отличный грамотный корректор, палочка-выручалочка, правда, ее хватает только на две недели. Печальный случай, но «запасник» страдает таким же недугом, как Арбузников… Чувствую себя рядом с ней, как уж на сковородке: знаю, что она алкоголичка, она знает, что я знаю, но я делаю вид, что не знаю, а она — что не знает, что я знаю. Ей тяжко, делает вид, что нет, я чувствую, что это не так, и мне самой тяжко, как будто страдаю я сама. И еще жалко Викторию: хороший человек, добрый, умный. Грамотный! Две недели она выдерживает, а мои мозги немного отдыхают и перестают кипеть.

Тяжело даются отпуска газетным корректорам! Слава Богу — отдохнувшая Надежда выходит. Загоревшая на даче и с мамиными булочками!

***

Процесс изготовления картинок для газеты в те времена, конечно, когда век цифровых технологий еще не наступил, — дело непростое и долгое. Таракановские фотки в типографии переснимали, чтобы получились негативы на металлической пластинке. Делали это через растр — специальную сеточку, чтобы снимок состоял из мелких точек. Потом пластинку чем-то смазывали, замачивали в кислоте, промывали, высушивали, нарезали… На выходе имели клише — рифленое изображение на металле в зеркальном отображении. Антонида «тискала» полосы с фотографиями в последнюю очередь, когда подготовят, да и забивать типографской краской их шершавую поверхность не рекомендовалось.

Однажды клише задерживались, так как Тараканов поздно сдал фотографии, потому что снимал серьезное мероприятие, закончившееся поздно, — вручение наград учителям по итогам года вторым секретарем горкома партии, чиновниками из роно, облоно… Подписали полосу с «дырками», потому что Юрий Васильевич куда-то торопился и время по графику поджимало. Внимательно рассмотрев еще непросохшие клише, сверив с подписью: справа мужик, слева бабы — на картинке, соответственно, наоборот, с чистой совестью отдали полосы в печать…

Кто уж там в типографии перепутал клише, я не знаю: отдали какое-то старое в печатный цех или печатник не то приклеил, но номер этот потом вспоминали долго. На первой полосе красовалась фотография из подсобного хозяйства. Доярки там в платочках, упитанные пестрые коровы. И ниже подпись: «Торжественное вручение наград вторым секретарем горкома партии отличникам народного образования»…

P.S. Этот случай был еще до меня, но про него долго вспоминали и в редакции, и в типографии, и в городе.

***

Сегодня его главная мечта — передать свой опыт молодому поколению и обучить других совей оригинальной технике.

***

Переодеться и оставить лишние вещи можно в помещении спортивного клуба.

***

Ну а более искушенные спортсмены отправились покорять новые вершины.

***

Панталоны были актуальны в 1940-е и 1950-е. Они шились из тончайшего шелка и предназначались для выхода в свет.

***

…землю обымал белый свет.

***

Это была зарытая организация, требовался пропуск.

Кто проворен, тот и доволен

Ну наконец знакомьтесь поближе — Люсьена! Если Нина Федоровна — лицо газеты, то Люська — душа. Редакцию без нашей хохотушки просто невозможно представить, это такая вишенка на торте. Она и кругленькая, как вишенка, правда, очень хочет стать высокой и стройной — такое желание озвучивает каждый раз за новогодним столом, но Дед Мороз не торопится его выполнять. А пока катается капелькой ртути по коридору и отделам и все успевает: и новости рассказать, и кофе сварить, и посуду за «негодными поросятами» помыть, и щенка усыновить… Да много чего умеет, а лучше всего — печатать на машинке, из машбюро с утра до вечера раздается непрерывная автоматная очередь. Дверь ее напротив корректорской, и само присутствие неугомонной сотрудницы, умиротворяющий треск машинки — просто психотерапия. Но не подумайте, что она этакий ангел с крылышками. Непредсказуемость — ее второе имя.

Только Люся могла, будучи хорошо беременной от женатого мужчины, встретить на море свою любовь. Путевку в санаторий выделил профсоюз — представляете, полагалось такое трудящимся в советское время! Провожали и напутствовали всем дружным коллективом. Вернулась с целой сумкой мыла с видами Крыма на упаковке в подарок каждому (и не лень было тащить!) и не одна. На себя непохожая — притихшая и растерянная, ведь ей предстояло полностью изменить привычную жизнь: родить ребенка, уехать в другой город. Причем вопреки поговорке «Дальше Сибири не сошлют» ссылка предстояла-таки дальше — на Колыму. Да, именно там проживал ее новоиспеченный муж, с которым они быстренько зарегистрировали брак. И он в своем Магадане готовился вот-вот получить квартиру, а приобретя семейный статус, еще и двухкомнатную. Забегая вперед, скажу: квартиру он таки получил, а у Люси все осталось по-прежнему, начиная с фамилии: какой, говорит, смысл менять Рыжкову на Крючкову?

Так или иначе, но ей оставалось еще пару месяцев до декрета работать. Родила Сережку (имя подобрала, когда он еще на свет не появился), приезжал за ними муж. Но она осталась под предлогом, что малышу необходимо немного окрепнуть для дороги. Жила в комнате редакционного общежития — соседи семейные, бухгалтер Соня с мужем (тогда еще первым), тут же бросились ей помогать. Сама-то Люся детдомовская и свой коллектив воспринимала как большую семью. Да и мы ее любили. Потом с ней приключился какой-то психоз старородящей мамочки, что ли: возник страх, как бы биологический отец не отобрал сына — у него с женой детей за много лет брака не завелось и, вероятно, уже не могло быть. Врезала замок в дверь своей комнаты, к телефону не подходила…

А тут редакционную общагу — обычную трехкомнатную квартиру — разрешили разменять, и Люсьена увлеклась поисками вариантов. Все получилось: переехала в отдельную двушку, обустроилась, как могла, и пришла к выводу: у нее все есть и на кой черт еще какой-то муж. Развелись они спустя много лет… А биологический отец долго присылал деньги на старый адрес, но она гордо отправляла их назад. Как же радовалась новоиспеченная домовладелица своей квартире! Гуляли всей редакцией на новоселье и тоже радовались.

Говорят: если появился дом, то и мужик обязательно прибьется. И он прибился. Саша. Откуда взялся — по-моему, Люся и сама не поняла, но обаял ее по полной программе, даже на руках носил, буквально, что для пухленькой избранницы явилось крайним потрясением. Она прям расцвела, даже похудела. Мы с Надеждой горели желанием познакомиться с таким чудесным кавалером, но он был очень занят — искал работу. Долго искал. Но наконец выбрал время зайти в редакцию. По очереди заглядывая в машбюро как бы по делу, мы любопытничали: мужик как мужик, но сидит почему-то не на стуле, а у стеночки на корточках… Пока Люся его провожала, кто-то (вот кто? — никто не входил в машбюро!) отстучал на ее машинке на чистом листе: «БЕГИ!». Я тоже поделилась сомнениями о его прошлом, посоветовала в трудовую книжку заглянуть. И как вы думаете — большой перерыв. Очень большой — десять лет. За что такой срок дают? Не сильна я в юриспруденции… Избавляться от альфонса пришлось с помощью милиции — не из промотдела, а которая МВД… Работу он так и не нашел… Ну ничего — Сережку всей редакцией воспитывали! Оптимизма у Люсьены нисколько не убавилось. Почти каждое рабочее утро, колобком вкатываясь в корректорскую, она начинала с животрепещущей новости: «Девчонки, у меня кофе есть!», хотя мы сто раз ей повторяли, что этот напиток не пьем. Лишь один раз пришла на работу очень грустная — в день своего сорокалетия. Посидели за столом, правда, скромно, ведь вроде бы сорок лет вообще не отмечают. Поздравляли с юбилеем, адрес вручили с вытиснутой цифрой 40… Люся вздыхала и повторяла: «Пятый десяток, пятый десяток…». А на следующий день явилась радостная и с порога объявила: «А я вчера свой паспорт открыла! Мне не 40, а 39! У меня кофе есть!».

***

Вниз по реке, извивающейся по дикой местности деревень.

***

Полиция ищет и других потерпевших аферистов.

***

После завершения работ были выявлены замечания.

***

Должен ли застройщик платить за затяжку строительства?

***

Математический клад ума.

***

Нарушителям грозит от 1000 до 2000 рублей.

***

Лестничные пролеты ежедневно не подметают.

***

Начинается строительство новой новостройки.

Пьян да умен — два угодья в нем

А в промотделе правда Милиция работала. Это фамилия такая. Взяли ее сначала в отдел быта и писем — отдел многозадачный, туда обычно всех брали, потом присматривались: какая тема человеку ближе, что у него лучше получается…. Внушительная — какой и должна быть милиция. В зубах всегда сигарета, голос грубый, а на лбу написано: «Наливай!». Переехала из крупного города, где работала штатным корреспондентом криминального отдела в областной газете. Почему выбрала жизнь в маленьком Городе? Причина якобы сугубо личная, вроде как чужого мужа угнала из семьи. Совместную жизнь они договорились начать с чистого листа. Всегда удивляюсь, как прочно связывает пагубная страсть людей разного пола. Не единожды наблюдала: идет парочка, оба явные противники трезвого образа жизни — он ей в глазки заглядывает, воротничок поправляет. Видать, работает поговорка: «Чем больше водки, тем красивее женщина».

Чистый лист чета молодоженов начала с инвестиции: вложили вырученные от продажи старой квартиры деньги в какую-то полуподпольную фирму в целях приумножения капитала. Инвестиция оказалась неудачной, высокие договаривающиеся стороны общего языка не нашли и образовался конфликт интересов: мужу Милиции пришлось буквально выбивать свои средства — кулаками, но, похоже, перестарался, и его посадили. Хотя ведь практиковался на сожительнице — «декоративная косметика» у нее спорадически появлялась то под одним глазом, то под другим.

В «Таежке» Милиция занялась привычным делом. Криминального отдела у нас отродясь не существовало, но новая сотрудница взялась это упущение исправлять. В каждом номере стали выходить репортажи с места разборок, краж, убийств со статистикой в отдельной рамочке пострадавших и убиенных. Для этого Милиции пришлось завести дружбу с главным патологоанатомом Центральной районной больницы по фамилии Мертвяков. В нем она открыла неиссякаемый источник информации и спирта. Все бы ничего, но читатели стали возмущаться обилием негатива на страницах. В целях предотвращения увеличения количества случаев депрессии и суицида в Городе Милицию перевели в промышленный отдел, к Арбузникову. Он тогда еще не закодировался, и сотрудничество оказалось взаимоприятным, только за дресс-код иногда поругивал коллегу: «Опять забыла надеть юбку!». Зимний лук Любы Милиции состоял из свитера с вытянутыми рукавами и вязаных рейтуз. Надо отметить — работоспособностью она обладала невероятной. В дождь и мороз спешила на любое задание, даже на вертолете в тайгу летала (сообщила по секрету, будто бы у вертолетчиков предусмотрен запас спирта — приборы протирать). Материалы писала пространные, по размеру «гонореи» даже Чемоданов сдал ей флагманские позиции.

С корректорами у Милиции отношения не сложились сразу после выхода ее статьи о лесозаготовительной бригаде, возглавляемой Владимиром Алексеевичем, который ближе к концу статьи превратился во Владимира Александровича. Причем эта трансформация произошла в одном из кусочков так называемого досыла — текста, отправленного нашей корреспонденткой в типографию ближе к вечеру. Полосу уже подписали в печать, сокращать статью Милиция отказалась. Поэтому, вставляя эти дописки, ворчащей Антониде пришлось разобрать полполосы, уменьшить пробелы и выбросить линейки. Вычитывали наспех, частично уже вверх ногами/в зеркальном отражении. Самому Владимиру Алексеевичу/Александровичу, работающему вахтенным методом в лесу, эта статья, скорее всего, даже в руки не попалась. А вредная Любовь сразу побежала докладывать про ошибку главному редактору. Конечно же нам влетело. Отдел корректуры, то есть мы с Надеждой, корректно попросил Милицию впредь не нарушать технологию и свои статьи дописывать загодя, на что она, не выпуская окурка из зубов, дала совет знать свое место.

Р.S. Кстати, бухгалтерша с самого начала упорно называла Милицию Полицией. Предчувствовала, наверное, будущую реорганизацию МВД…

Умеешь ошибаться — умей исправляться

Этот Новый год мне очень хорошо запомнился. Наступал 1991-й — сам по себе знаменательный, но до распада СССР еще оставалось несколько месяцев. В последний день уходящего года во всех организациях тогда работали, редакция газеты тем более, ведь 31 декабря выпускали праздничный, новогодний номер. Верстали его в суете: статьи бесконечно меняли, переставляли, пытались что-то втиснуть в последнюю очередь, вспоминали вдруг про какие-то поздравления, объявления и т. д.

А ведь еще нужно провожать старый год — готовили корпоратив (правда, такое слово тогда не было в ходу): накрывали столы, каждый приносил провизию из дома — заранее договаривались, кому что приготовить. Коронным блюдом традиционно был плов в казане, его с утра готовила Майская, а привозил на машине ее муж. Ну, естественно, всякие салаты, пирожки, Чемоданов всегда приносил банку с грибами. Он заядлый грибник, причем собирал эти дары без разбору, все, что под ногами попадалось в ближайшем лесочке, и пребывал в уверенности: если грибы долго варить, отравиться будет невозможно. Но мы сомневались: он-то хвастался, типа его желудок гвозди переваривает, так ведь не у всех ЖКТ, как у бывшего детдомовца. Консервировал он свою добычу таким способом: заливал банки с отваренными грибами кипящим свиным салом и закрывал крышкой. Потом обижался, что никто, кроме него, это не ел. Закупали в складчину ящик белого токайского вина (Чемоданов называл вино и шампанское кобыльими писями), и празднование начиналось. Иногда начиналось без отдела корректуры, нам же еще нужно расставить, так сказать, последние точки. И запятые. Но типография тоже поторапливалась, и в этот раз управились быстро. Проводили старый год и разбежались. Ведь дома тоже надо накрыть на стол и уже встречать год новый.

Рано утром нового года меня поднял с постели телефонный звонок: ошибка, да еще какая! Когда приплелась в типографию, Надежду встретила уже там. За первую полосу мы с ней отвечали по очереди, в тот день подписывала в печать она, и вина лежала на ней. Ну и на мне в меньшей степени, я ж ее тоже читала… Какая ошибка? В шапке газеты не поменяли год, и она, получается, вышла 1 января 1990-го, а не 1991 года. Катастрофа, позор и скандал!