Бесплатный фрагмент - Запечатанная книга

Светлой памяти моей мамы Эсфирь Хаимовне Ротенфельд посвящается:

Детство, Юность, Молодость, Зрелость, Преклонный возраст.

Запечатанная книга

«В тот день глухие

услышат слова книги

и прозрят из тьмы и мрака

глаза слепых».

Исайя

Первое издание этой книги, датированное 2001 годом, называлось «ЗАПЕЧАТАННАЯ КНИГА. Виражи эволюции. Книга 3». Второе издание оставляет содержание книги неизменным, поскольку я хочу чтобы читатели, переходя от этой к другим книгам могли видеть развитие как моих идей, так и моего мышления. Незначительно изменилось название книги. Теперь она называется «ЗАПЕЧАТАННАЯ КНИГА. ОБРАЗ БУДУЩЕГО: КРИЗИС ПОНИМАНИЯ И ВЗАИМОПОНИМАНИЯ».

I. Введение. Два круга жизни

Наступившее третье тысячелетие характеризуется очевидными интеграционными процессами в экономике, возникновением глобальной информационной сети Интернет, необходимостью совместного решения острейших глобальных проблем. Последние угрожают существованию не только отдельным странам или регионам, но всему человеческому сообществу. В этой связи можно говорить о новой форме общественного сознания, о новой мировой идеологии, которая носит название «глобалистика».

В отличие от экономической среды уходящей цивилизации, базирующейся, в основном, на свободном обмене материальными ресурсами, возникает новая информационная среда с соответствующей ей специфической формой обмена виртуальными ресурсами. Сегодня рынок — — это не только конкуренция капиталов, но и конкуренция интеллектов, где более ценным товаром является интеллектуальный ресурс. Показательно, что наиболее интенсивный рост доходов характерен именно для тех фирм, которые занимаются разработкой информационных технологий и продуктов. Интеллектуальная собственность становится главным богатством, а реальным обеспечением сделок все чаще выступают не денежные активы, а репутация партнера, его нравственные качества. Все это свидетельствует о том, что наступающая цивилизация является глобальной информационной цивилизацией, изменяющей не только правила функционирования рынка, а саму анатомию мировой политической системы.

Недооцененным остается лишь тот факт, что без создания на планете адекватного нравственного климата, при котором социальное и духовное развитие общества должно быть приведено в соответствие с его интеллектуальным и материальным развитием, существование глобальной цивилизации окажется невозможным.

Этот дисбаланс обусловлен тем, что вопросами науки и техники занимаются люди с ориентированными на прогресс интеллектуальными способностями, с развитой до предела интеллектуальной компонентой их характера, а в гуманитарной сфере: в политике, в идеологии, в религии используют совсем другие качества. Они обусловлены социальной и духовной составляющими характера и в силу своей косности не соответствуют достигнутому на сегодняшний день уровню развития интеллекта. Поэтому уходящая цивилизация должна ликвидировать разрыв между развитием человеческого разума и развитием других человеческих черт, сознательно переходя во всем к высокоразвитым общественным отношениям, пропагандируя их в качестве мировых стандартов третьего тысячелетия.

Из бесчисленного множества витков эволюционной спирали мы рассмотрим всего лишь один — виток социальной эволюции как промежуточный результат бесконечного эволюционного потока. Это поможет и отдельно взятому человеку, и всему человечеству осмыслить не только прошлое, но и смоделировать будущее, определить свою судьбу, избежать печального конца.

Начавшись с незапамятных времен, технологическая эволюция будет и дальше интенсивно развиваться во всех сферах человеческого бытия. При этом главными ее направлениями, определяющими выживание цивилизации в предстоящую эпоху, будут не только информационные технологии и образование, сколько социальные технологии и воспитание, которые совместно будут определять будущие события, формировать переход к новому глобальному сообществу.

Проблема выживания, в первую очередь, обусловлена решением гуманитарных проблем, лежащих в основании всех глобальных проблем современности. На протяжении всей человеческой истории наука и мораль, образование и воспитание, вера и разум не всегда развивались в гармонии. И этому были свои причины. Бурное и неконтролируемое развитие науки, техники и экономики, особенно в последнее время, сопровождалось отставанием в развитии социальных технологий, что привело к целому ряду негативных последствий.

В результате недостаточного понимания обменных процессов как законов естественного и тотального кругооборота веществ люди нарушили естественное равновесие социальных и природных циклов, нарушили те параметры окружающей среды, в пределах которых возможна жизнь. Восстановить естественное равновесие между природой и обществом как совокупной средой своего обитания — единственный выход из создавшейся ситуации.

Процесс бурного, взрывоподобного накопления объема знаний становится фактором, определяющим развитие цивилизации в предстоящую эпоху. Вопрос лишь в том, является ли этот однобокий процесс развития инструментом ее выживания? Стало очевидным, что ставка на приоритетное развитие науки и техники для власти над природой, для господства над другими народами не оправдала себя, поскольку преобладание разума над другими ипостасями человеческого характера ведет общество к катастрофе. Поэтому на данном этапе эволюции следует двигаться по пути, который включает все человеческие отношения как обмен ресурсами в естественные ритмы биосферы и, даже, всего космоса.

К сожалению, до сих пор наука не имеет рациональной картины, раскрывающей структуру социоприродных обменов и позволяющей их сознательное регулирование. Разрабатываются частнонаучные картины реальности. Физики, например, изучают колебания и волны в физическом мире. Астрономы изучают циклические движения планет и других космических тел. Медики, изучая влияние разнообразных ритмов на жизнь и здоровье человека, исследуют синхронизацию и взаимосвязь внутренних ритмов организма с циклическими изменениями окружающей среды. Любое заболевание они рассматривают как результат изменения того или иного ритма, который является не просто колебательным процессом, а обменом ресурсами или его следствием. Кроме того, ритмами жизни в той или иной форме занимаются все религии и все направления философии. Но разноголосица их выводов не впечатляет, поскольку не дает целостной картины бытия, не дает однозначного и объективного ответа на вопрос об истоках научной, промышленной, духовной и нравственной прогрессивной эволюции.

В этой связи мне хотелось бы предложить свой метод познания и на этой основе соотнести два круга жизни, два взаимосвязанных ритма. Я имею в виду, что один круг жизни — это жизненный путь каждого: детство, юность, молодость, зрелость. Другой — это ритм истории. Первый круг жизни подобно суточному вращению Земли гармонически связан со вторым кругом жизни, с движением общечеловеческой истории, которое, на мой взгляд, предопределено и совершается подобно годичному циклу: тирания, крепостничество, буржуазное и мессианское время.

Более того, эти два ритма социальной жизни как две системы отсчета, как два взгляда на реальность синхронизированы с множеством других ритмов — суточных, годовых и т.п., связывающих человека и человечество с цикличностью природы. Вопрос лишь в том, с какой позиции осмысливать и оценивать реальность.

Было время, когда Земля считалась неподвижной и принималась за центр мироздания. Вокруг нее вращались Солнце, Луна, планеты и звезды. Эта система, возникшая в самой глубокой древности, получила завершение во 2 веке в учении Птолемея и поддерживалась церковью в течение многих веков.

Однако с появлением теории Н. Коперника и учений Галилея, Кеплера, Ньютона геоцентрическая система мира уступила свое место другой — гелиоцентрической системе.

Оценивая свою концепцию как философскую, Коперник не скрывал, что ее появлению способствовали рассуждения античных авторов, прежде всего, философов — досократиков. Согласно данной концепции, вращающаяся вокруг своей оси Земля является одной из планет, обращающихся вокруг Солнца.

Против гелиоцентрической системы мира открыто выступила церковь и в 1615 году объявила учение Коперника еретическим, а чуть позже внесла его труд в «Индекс запрещенных книг». Таким же гонениям со стороны церкви подвергалось и учение Галилея, которого в 1633 году инквизиция привлекла к суду за публикацию «Диалога о двух главнейших системах мира — птолемеевой и коперниковой». И только в 1971 году католическая церковь отменила свое решение об осуждении Галилея.

В последующие за коперниканской революцией годы, а это несколько сотен лет, происходит незаметное для глаз современников постепенное изменение взглядов и на другие стороны действительности — на индивидуальную и общечеловеческую историю. Это было обусловлено освобождением общества от тотального гнета церкви, а также, и это, пожалуй, самое важное, эволюцией самого феномена веры: от веры в Бога — к вере Человека в себя, в свой собственный разум и свои собственные силы. Это освобождение — секуляризация — не только изменило формы и способы научного мышления, но и совершило переворот в общественных отношениях, обусловило появление буржуазных свобод, развитие производства. Такой поворот событий явился непосредственным продолжением все того же коперниканского переворота во взглядах. От церковной зависимости были освобождены не только разум людей, но и их действия, что обусловило переход от феодального времени к современности. Однако под гнетом ее авторитарной морали и сегодня все еще остаются многие стороны человеческой жизни — социальная, духовная и сексуальная.

Но если теория Н. Коперника касалась, в основном, физических реалий — обращения Земли вокруг Солнца и суточного вращения Земли вокруг своей оси, то развиваемая в данной книге теория раскрывает изменение во взглядах людей на социум. Она соотносит ритм общечеловеческой истории с ритмами индивидуальной и коллективной жизни каждого. Однако и в первом, и во втором случае речь, по существу, идет об одном и том же — о выборе точки зрения на мир, физический или социальный.

Этот подход является не только новым взглядом на природу человека и общества, а суровой и актуальной необходимостью, которая требует срочного осмысления социальных явлений, процессов, феноменов. Он строится не только с учетом интересов того или иного лица, партии, народа, класса или конфессии, но и с учетом общечеловеческих интересов, с позиций поддержания на планете Земля самой человеческой жизни, возможности существования каждого отдельного индивида. Отсюда важность переворота от теоцентрических и эгоцентрических систем во взглядах на человека и общество к единой общечеловеческой системе.

На сегодняшний день существует два конкурирующих между собой эгоцентрических направления глобальной идеологии: однополярное и многополярное. В книге излагается третья, интегральная концепция глобалистики, со своим новым мышлением, новой парадигмой веры, новым образом действий. Эта концепция может быть приемлема не только для отдельных стран или цивилизаций, но и для всего человечества. Не подходит она только тем государствам, правящие круги которых склонны к несправедливости и насилию, к безнравственным международным отношениям, защищающим сугубо эгоистические национальные интересы.

Проблему нравственности в качестве главной проблемы современности поставил создатель Римского клуба А. Печчеи. По его мнению, решение всех проблем в «изменении самого человека, его внутренней сущности». А «новый гуманизм», по его словам, определяется чувством глобальности, любовью к справедливости и нетерпимостью к насилию.

Подобные задачи, связанные с гуманизацией мирового сообщества, т.е. с утверждением нрав­ственных ценностей на национальном и международном уровнях реализуют многие неправительственные организации (НПО). Их создатели утверждают, что современному капиталистическому обществу грозит опасность, которая в большей мере исходит не от тоталитарных режимов, а от недостатка общественных ценностей. От того, что люди не хотят сдерживать свои корыстные эгоистические интересы во имя общечеловеческих ценностей. В качестве идеала выдвигается концепция «общества, открытого к совершенствованию». Но концепция эта действенна лишь тогда, когда люди в нее верят.

В этом проявляет себя принцип рефлексивности — введенный в философию для обозначения двусторонней связи между текущими ожиданиями людей и будущими событиями. А поскольку в отсутствие твердых знаний рефлексивность является одной из ведущих движущих сил в развитии общества, постольку главная задача мирового сообщества — это формирование у народов таких ожиданий, которые, в конечном счете, приведут и к нравственному прогрессу, и к единству всех людей. Общество не может выжить без сознатель­ных усилий сохранить его.

Идеи гуманизма имеют глубокие корни, связанные с мессианскими надеждами людей на установление справедливого социального порядка и приходом мессии.

«Его истоки, отмечается в „Гуманистическом манифесте 2000“, восходят к философии и поэзии древних Греции и Рима, Китая времен Конфуция, к движению чарвака в классической Индии. Художники и писатели, ученые и мыслители, разделявшие гуманистические взгляды, определяли лицо современности в течение более чем половины последнего тысячелетия».

Развивая идеи нравственного прогресса, современный гуманизм достиг своей зрелости в эпоху Возрождения. Он послужил развитию современной науки, породил новые идеалы социальной справедливости, а в наше время вдохновил демократические перемены. Однако сегодня представители гуманитарных и общественных наук не готовы исследовать социальные процессы в такой форме, и в таком объеме, в каких уже несколько сотен лет требует жизнь. У них нет ни соответствующих методов познания, ни соответствующих языковых средств. Но если у человека нет адекватных понятий, то, спрашивается, как он сможет осмыслить реальность? Отсюда возникает принципиальная невозможность получения и обоснования нужных ему научных знаний. Поэтому эволюция язы­ковых средств характеризует эволюцию сознания.

При этом все социальные отношения, будь то экономические, политические, информационные и многие, многие другие — все это ритмы, а, значит, обмены ресурсами, колебания внешней для человека социальной среды. И, в зависимости от того, как он их понимает, как приспосабливается к ним, как ему удается настроить свой ритмический аппарат к данным формам обмена, зависит не только его здоровье, материальное, виртуальное и эмоциональное благополучие, но и весь ход общечеловеческой истории. За счет регулирования отношений обмена можно добиваться удовлетворения всех человеческих потребностей, улучшения качества жизни. Все это может быть достигнуто не во вред общечеловеческой эволюции, не во вред природе, как это объективно имеет место сегодня, а им на пользу.

Такие авторитарные и либеральные отношения, как «кнут и пряник» — это те вожжи, благодаря которым можно управлять не только людьми, но и природой, не только искусственным обменом веществ, но и естественным, приводя их в интересах человека к гармонии. Но власть не умеет и не хочет пользоваться этим аппаратом управления, поэтому и выходит, что такой мощный инструмент как научно-технический прогресс, объективно используется не в интересах человека и природной среды, а им во вред.

Среди социальных теорий есть еще и такие, которые достойны самого решительного осуждения, поскольку представляют угрозу выживанию человека. Это идеи национальной, конфессиональной, расовой или групповой исключительности, призывы к новому переделу мира, к применению оружия массового поражения в конфликтах. Призывы к делению человечества на «своих» и «чужих», к сплочению «своих» для противостояния или даже полного уничтожения «чужих», под какими бы привлекательными лозунгами и флагами они ни появлялись, представляют угрозу цивилизации. Фактически, эти стремления уголовных элементов, экстремистских групп, преступных партий, консервативных конфессий, просто недостаточно развитых в социальном плане индивидов направлены либо на уничтожение цивилизации, либо на задержку ее развития либо на то, чтобы направить эволюцию человечества вспять.

Без понимания перспектив общечеловеческого развития, а, значит, без мира между идеологиями и религиями, не может быть мира и между народами. Это означает, что проблема взаимопонимания как проблема соотношения веры и разума, до сих пор остается одной из самых актуальных и самых открытых проблем современности.

Анализируя эволюцию трех феноменов, представляющих фундамент европейской цивилизации: действия, веры и разума возникает вопрос, как соединить поступательное движение науки с духовным и нравственным прогрессом. Для решения глобальных проблем одного объективного, т.е. конкретно-научного знания о мире недостаточно, необходима гармония знания, веры и общественных отношений.

Чтобы решить глобальные проблемы и сохранить на Земле цивилизацию предстоит изменить многое: идеологию, религию, характер взаимоотношений между стра­нами, переустроить быт, изменить правила общежития, переосмыс­лить характер сексуальных отношений и многое другое. Но главное, надо изменить философское мышление, перевести его на новый, более высокий научный уровень. И тогда становится очевидной необходимость переворота от безнравственных эгоцентрических идеологий и авторитарных отношений между народами к отношениям ненасилия и высоконравственной общечеловеческой идеологии открытого общества.

II. Какой быть философии?

Характерной особенностью человеческой истории является развитие трех социальных феноменов, обусловленных интересами мыслящих, верящих и действующих индивидов. Мышление человека связано с обобщенным отражением реальности и решением тех или иных задач, с его научно-технологической деятельностью и образованием, вера — с повседневными ожиданиями людей, формирующими ход будущих событий, с убежденностью в осуществление этих ожиданий, а действия — это взаимоотношения между человеком и его окружением, обусловленные существующим воспитанием. Причем, все три феномена — мышление, вера и действие как интеллектуальный, духовный и социальный ресурс определяют виртуальные потенции общечеловеческой эволюции, в рамках которой совместно развиваются и сами эти атрибуты человеческого характера. Во всех трех ипостасях налицо определенный прогресс, хотя прогресс в деле человеческого общения и веры мог бы быть заметнее.

Причина отставания, на мой взгляд, в отсутствии понимания объективных законов общественного и индивидуального развития. И, прежде всего, в отсутствии адекватных понятийных средств, превращающих философию и родственные ей гуманитарные дисциплины в объективное знание, в котором на тот или иной вопрос, подобно естественным наукам должен существовать один, и только один ответ.

Вместе с тем, все попытки философов взвешенно оценить прошлое, получить определенность в понимании настоящего и хотя бы как-то предвидеть будущее общества, а, значит, понять эволюцию мышления, веры и человеческих взаимоотношений пока не привели к успеху. Причем, даже методы естественных наук, с их логическими связями не в состоянии были описать законы взаимодействий между людьми, которые в отличие от естественнонаучных законов обусловлены тем, что наше мышление активно влияет на события, в которых мы участвуем. Оно искажает картину и не позволяет нам присваивать право на абсолютную истину.

Возникла ситуация, когда без четкой и однозначной интерпретации всех социальных взаимодействий невозможно предсказать будущий ход событий. Ни одна из существующих секулярных или религиозных идеологий, практически, не способна убедительно ответить на актуальные вопросы современности, объяснить наше теперешнее состояние, и предсказать, что должно произойти с нами завтра. Не означает ли такое положение, что существующий сегодня плюрализм мнений — это вовсе не достоинство нашего времени, а его недостаток, свидетельство всеобщего непонимания законов истории, доказательство субъективности прогнозов, фактор, обусловливающий возможность глобальной социальной катастрофы?

Такой разброс мнений обусловлен объективными причинами и, прежде всего, различным уровнем развития людей в возрастном, социальном, духовном или интеллектуальном плане. И он предполагает терпимость и к чужим верованиям, и к чужим мнениям. Но эта толерантность вовсе не означает, что каждый по-своему прав, что принятие решений, особенно на государственном уровне, можно доверить или несовершеннолетним детям, или недоразвитым в каком-либо отношении взрослым.

Истина в том, что будущее всего человечества, подобно генетическому коду отдельного индивида, запрограммировано бытием. И зная законы общественного развития, как, зная законы индивидуального развития, мы можем в общих чертах его предсказать. Будущее не трагично, хотя от самого человека, как и от самого человечества, зависит, идти ли ему по предназначенной дороге вперед, или на каком-то из этапов возвратиться назад. Двигаться по этому пути быстро или медленно, оборвать движение по кругу жизни сразу или приближать свой конец постепенно, выбрав для этой цели любой из возможных вариантов.

И в этом плане каждый последующий шаг нашей личной жизни, как и всего человечества, во многом зависит от нас. Но это не веер возможных направлений индивидуального и социального развития, а жесткая необходимость: либо движение по предначертанному пути и выполнение своей вселенской миссии, своего космического предназначения, либо прозябание и последующая гибель. Осмысление индивидуальной или национальной жизни надо проводить не вообще, а в соответствии с движением общечеловеческой истории!

Ставка на приоритетное развитие научного мышления привела только к одному — к диспропорции между образованием и воспитанием. В результате — интеллектуальное развитие человека значительно опередило его духовное и социальное развитие, т.е. его веру и действия как способ общения с миром. Получив прекрасное образование, современный человек, зачастую, остается духовным карликом, недоразвившимся в социальном и нравственном отношении типом. Добившись власти и имея в своих руках гигантский военный и научно-технический потенциал, имея тотальную власть над людьми и природой, такой индивид, зачастую, не может умело ею пользоваться. Значит, современного человека нужно развивать не только в интеллектуальном, но и в нравственном отношении, его надо воспитывать, а, значит, нужно перевести часть денежных средств с образовательных государственных программ на нужды воспитания. Речь идет об обычном воспитательном процессе на основе понимания реальности, а не о создании некой авторитарной системы воспитания.

Вместе с тем, представители гуманитарных наук не сумели найти свежий и объективный взгляд, позволяющий понять действительность и на этой основе предложить современную идеологию, современную веру, и современную мораль. Мы не знаем, в каком направлении идти, как и зачем строить общество, совместимое и с реалиями жизни, и с возможностями биосферы, и с существующими между нами возрастными, национальными, расовыми различиями.

Чтобы решить эти проблемы, на мой взгляд, нужна совершенно новая философия, которая могла бы стать основой объективного мировоззрения. И это новое воззрение на мир призвано научить человека мыслить, верить и действовать в соответствии с теми проблемами, которые ему предстоит решать, и тем временем, в котором ему предстоит жить.

Такая философия возможна, если арсенал наших мыслительных средств пополнить рядом конкретно-всеобщих категорий — сравнительных понятий, лежащих между абстрактным тождеством и абстрактным различием. Благодаря чему многие человеческие взаимоотношения могут быть представлены в виде совокупности форм обмена ресурсами, как это имеет место в конкретных науках. И тогда общественно-исторический процесс может быть осмыслен как коэволюция, как совместное развитие всех форм действия: авторитарных и противоположных им — аллоритарных, всех форм веры: аллотеизма и аутотеизма, всех форм мышления: субъективного и объективного. Аллотеизм — это вера в реальное существование высшей духовной сферы, выходящей за пределы человека, тогда как аутотеизм — – это вера Человека в самого себя, в свой разум и свои силы.

Но оказывается, что сравнительными понятиями люди научились пользоваться задолго до нас в связи с осознанием того факта, что «все познается в сравнении». Именно это обусловило появление в 6 — 7 в. до н. э. необычной формы духовной деятельности — философии, мышление которой отличалось и от мифологического, дологического мышления, и от литературного творчества как филологической, формально-логической формы мышления. Философия сумела вобрать в себя не только духовно-практическое, но, благодаря сравнительным понятиям, — и научно-теоретическое начало, и этим стала выгодно отличаться от предыдущих форм духовной деятельности: от мифологии и литературы. При этом сравнительные понятия, которыми стали выражать свои мысли философы, «заранее продумывали за них почти все».

Типологию сравнительных понятий, а вместе с ними и проблему реконструкции древнегреческой философии как конкретно-всеобщего способа мышления, лежащего в основе древней, синкретической науки, предлагаю, вкратце, обсудить в данной главе. И на этом основании подумать: какой может быть современная философия?

Чтобы понять суть вопроса, вначале следует рассмотреть три типа мыслительных средств: классификационные, сравнительные и количественные понятия. При этом классификационные понятия отражают качественное многообразие мира. А пользование этими понятиями характеризует мифологическое и филологическое мышление, представляющие собой первую и вторую ступени осмысления реальности на основе отношений абстрактного тождества и абстрактного различия. Но, если мифология во многом давала фантастическое, дологическое отражение действительности, то литература, шаг за шагом, избавлялась от иллюзорных представлений, давала относительно правильное, логически непротиворечивое, хотя не всегда однозначное и соответствующее фактам описание природных и общественных явлений. Отсюда — и плюрализм мнений.

Философское мышление возникает лишь тогда, когда появляется необходимость в более глубоком осмыслении реальности, в постижении ее как гармонического единства фактов. Эта потребность обусловила появление сравнительных понятий, которые позволяют осмысливать противоречивость мира, его релятивность. Они служат средством выражения гармонии и порядка, самодвижения и самоор­ганизации бытия: природного и социального. Они дают возможность сравнивать и отождествлять те явления, которые принято было счи­тать различными. И, наоборот, позволяют различать сходное, а, зна­чит, строить все более и более общие теоретические модели мира. Кроме того, они дают возможность рассматривать мир с единых и объективных мировоззренческих позиций, что приводит к взаимопониманию. Все это было не под силу филологическому и мифологическому мышлению.

Поэтому философское мышление можно отнести к третьему этапу в развитии мышления, как более сложному и научному, нежели мифологическое и филологическое мышление, поскольку оно базируется на двух типах понятий — классификационных и сравнительных. Причем, сравнительные понятия не только расширяют арсенал мыслительных средств философии, но, главное, они наполняют ее объективным содержанием, поскольку каждое из этих понятий представляет собой объективную точку зрения на мир, на ту или иную его структуру.

Если же реальность осмысливать посредством трех типов понятий: классификационных, сравнительных и количественных, а, кроме того, на основе множества чисто математических абстракций, то речь идет о действительно научном мышлении, о его четвертой ступени.

Это означает, что на основе способности человека отождествлять и различать ситуации, на основе понимания им различий между качественным, количественным и структурным многообразием мира можно показать развитие мышления от самой простой, дологической его формы к самой совершенной — научному мышлению.

Формы мышления:

1. Мифологическое — дологическое мышление классификационными понятиями.

2. Филологическое — формально-логическое мышление классификационными понятиями.

3. Философское — диалектико-логическое мышление классификационными и сравнительными понятиями.

4. Научное — мышление классификационными, сравнительными и количественными понятиями.

С учетом освоения трех типов понятий, отражающих этапы в развитии мышления, следует рассмотреть учения древнегреческих философов. Однако до появления их теорий мифический Прометей (предвидящий) уже научил людей различать количественное и качественное многообразие мира, т.е. научил их считать и писать. Поэтому на философов Древней Греции легла новая задача — дать людям сравнительные понятия. И они научили людей осмысливать действительность с объективных точек зрения и на этой основе получать соответствующее фактам теоретическое знание. При этом каждая философская школа выбирала свою объективную гносеологическую позицию, т.е. ту точку зрения, с которой и рассматривала бытие.

Так, милетская школа рассматривала реальность с промежуточных позиций. В результате мир был представлен в виде сочетающихся на все лады противоположностей, которые представляли собой «избыток» и «недостаток» того или иного субстрата относительно промежуточного состояния. Тогда как пифагорейцы ту же самую реальность рассматривали с иной точки зрения, с позиции отношений «больше — меньше», т. е. как отношение между величинами, а, значит, сквозь призму соотнесенного. Выбрав за единицу измерения «меньшее», они переходили к числовым отношениям, утверждая тем самым, что «все есть число».

Далее следует рассмотреть концепцию Гераклита, которая приходит на смену первым двум подходам и противостоит им. Гераклит считает, что бытие нужно осмысливать не посредством бинарных оппозиций пифагорейской или милетской школы, а за счет овладения более сложной абстракцией: гармонией «лука и лиры». Эта гармония отражает единство не двух сторон «единого», что можно было отразить при помощи «образа весов» в руках богини правосудия, а четырех, т.е. двух пар противоположностей, сопряженных в одной промежуточной точке. Поэтому гармония «лука и лиры» была специально найдена Гераклитом для наглядного выражения релятивности бытия и его процессуальности. С позиции этой системы отсчета найденная Гераклитом гармония позволяла объяснить реальность как «сходящееся — расходящееся», как некий обмен ресурсами, как взаимный переход из одной формы бытия в небытие и, наоборот, как возникновение нового бытия из небытия.

С этим новым подходом не захотели мириться элеаты — Парменид и Зенон. Они не соглашались также и с другими теориями своих предшественников, с содержащимися в них противоречиями, поскольку осмысливали бытие сквозь призму абстрактного тождества — еще одного сравнительного понятия, обусловившего начало формально-логического мышления. Парадоксы Зенона «Ахиллес» и «Дихотомия» служили анализу гераклитовской модели бытия, анализу гармонии «лука и лиры» как отношению сходящейся пары противоположностей к расходящейся паре. При этом «Ахиллес» служил наглядной моделью «сходящегося», тогда как «Дихотомия» — моделью «расходящегося». В итоге, на основе теоремы Пифагора элеаты «доказали» абсурдность возникновения из «ничего», а, значит, и уничтожения в «ничто», что «доказывало» неподвижность сущего.

Таким образом, учение элеатов обусловило переход от континуальной картины мира к дискретной картине, т. е. к учению Эмпедокла и Анаксагора, а затем уже и к учению об атомах. Их подход был не только началом становления формально-логического мышления, но и первым, самым значительным ударом по философскому мышлению. И, прежде всего, по философии Гераклита как вершине античного диалектико-логического, научного мышления.

Далее следует рассмотреть переход от объективных точек зрения на мир к субъективным на основе положения Протагора о том, что «человек — мера всех вещей». При этом субъективное восприятие мира софистами на основе учения об относительности истины часто приводило к деформации науки и разложению нравственности. Это вызывало тревогу и поиск новых философских решений в области практически-духовных проблем. Но, главное, софисты отходили от объективного осмысления реальности, от науки.

В отличие от софистов, признававших относительность и субъективность истины на основе сравнительных понятий, у Сократа возникает идея найти общеобязательную абсолютную истину. Это означает, что Сократ отвергал не только релятивистский подход софистов, но вместе с ним и сравнительные понятия — соотнесенное и противоположное, с позиции которых можно было получить только релятивное знание. Сократ сторонник абсолютных понятий, отражающих «общее», одинаковое в вещах. У него нет сомнения в реальности «общего», которое он понимает в виде вечных, неизменных сущностей как истинное, идеальное и абсолютное бытие. Будучи врагом софистики, Сократ считает, что каждый человек может иметь субъективное мнение, но истина должна быть одна для всех и выразить ее можно только в предельно общих классификационных понятиях.

Если элеаты положили начало новому направлению в познании — абстрактно-всеобщему способу теоретизирования на основе отношений абстрактного тождества, то Сократ переводит его в общепринятый способ философствования. Поэтому мышление Сократа, как и мышление элеатов, не выходит за пределы формально-логического, филологического мышления, тогда как другие досократики, в том числе и софисты, осмысливали природу и человека не только посредством классификационных, но и при помощи сравнительных понятий, обладая при этом философским мышлением.

Выходит, что с легкой руки Сократа, а затем и Платона, философия как некая синкретическая наука потеряла остатки своего особого понятийного аппарата, превращавшего ее в объективное знание. Тем самым она сделала шаг назад, отступила от философского мышления к филологическому и поэтому стала бесплодной. А ее предмет, напротив, с течением времени приобретал все более сложный и динамичный характер. Именно с Сократа, лица постороннего в науке о природе, но вторгшегося в нее с желанием познать человека, начинается новая деградация всей античной философии, после чего она никак не может оправиться вплоть до сегодняшнего дня. Отступив с позиций конкретно-всеобщего способа мышления на позиции абстрактно-всеобщего способа, философия вырождается в обычную философскую литературу. В то время как конкретные науки пошли далеко вперед. Поэтому становится очевидным, что груз философских проблем, тем более современных, невозможно осилить только тем языком и тем способом мышления, который имеется у философов. Им нужен тот язык, которым пользовались досократики.

Ограничивая Сократа и Платона филологическим мышлением, я несколько упрощаю, поскольку и Сократ, и Платон исследовали бытие и мышление с определенной гносеологической позиции, с определенной точки зрения. А она обусловлена сравнительными понятиями: абстрактным тождеством и абстрактным различием, что уже, само по себе, определяет их мышление как философское. Но эти предельные отношения тождества и различия как раз и ограничивают мышление классификационными понятиями. Делают его формально-логическим метафизическим мышлением.

Все несчастье европейской философии, в том числе и современной, вытекает, на мой взгляд, из попытки вытеснить из познания релятивность и противоречивость реального бытия, из желания поставить на их место мысли чистого разума, обусловленные формально-логическим мышлением на основе предельных отношений тождества и различия. Но если Парменид был первым, кто пошел по пути активного использования предельно общих классификационных понятий, уводящих философию в тупик, то именно с Сократа, а затем и Платона, началось их всевластие, продолжающееся и поныне.

Недостатки сократо-платоновского учения первым увидел Аристотель. И он выступил против платоновской диалектики, которую охарактеризовал как «мнимую мудрость». Аристотель считал, что

диалектика Платона, занимаясь той же областью, что и философия, отличается от нее «способом применения своей способности» и тем самым «подделывается под философию».

Аристотель ясно увидел, что диалектика Платона — это уже не философия.

Аристотель понимает, что в основе познания лежит сравнение вещей друг с другом. Поэтому

«следует найти основные роды различий», которые и будут началами бытия.

При этом последователи Аристотеля обращали внимание на ту часть его учения, которая опиралась на формальную логику. И совсем не придавали значения тому, что Аристотель дифференцирует различия, понимая их как конкретные различия, которые «различаются от чего-то в чем-то определенном».

Это значит, что, в отличие от Сократа и Платона, Аристотель пользуется не только предельно общими классификационными понятиями — категориями, но и сравнительными понятиями. И он стремится систематизировать и те, и другие, выделяя помимо десяти наиболее общих категорий четыре вида противолежания: противоположное, соотнесенное, противоречащее, лишенность и обладание. Но это как раз и есть те понятия, которые лежали в основе объективного мировоззрения первых греческих мыслителей и которые делали их учение философским и научным! И именно их мы находим в основании почти всех аристотелевских сочинений: «Метафизики», «Физики», «Этики» и др. Но, в отличие от Аристотеля, эти отношения тождества и различия мы называем не видами противолежания, а сравнительными понятиями.

Аристотель не только философ, но и ученый. Его философия — это не только формально-логический, абстрактно-всеобщий способ теоретизирования, но и конкретно-всеобщий, диалектико-логический, в связи с чем философия Аристотеля не только сближается с научным знанием, но и становится с ним в один ряд, будучи основанием конкретно-научного подхода, его логикой. И в этом главное отличие философии Аристотеля от философии Платона и от современного абстрактно-всеобщего способа философствования. К сожалению, Аристотель не был согласен с гераклитовской концепцией обмена, поскольку не понимал циклического движения.

Прошли века фанатичного поиска истины, прежде чем обнаружилась ограниченность формально-логического мышления и пришла пора его философской критики Гегелем и Марксом. Сегодня мы ясно видим, в чем недостаток абстрактно-всеобщего мышления, в том числе и диалектического. Из арсенала мыслительных средств был исключен целый класс конкретно-всеобщих сравнительных понятий, отражающих структурное многообразие бытия, его самоорганизацию и процессуальность! Но ни гегелевская, ни марксистская диалектика, ограничившие себя принципом «конкретного тождества», т.е. «тождеством противоположностей», этого не заметили. Поэтому в философских учениях Гегеля и Маркса даже не был поставлен вопрос о дифференциации этих предельно общих понятий на конкретные различия, обусловливающих логику научного мышления. Зато появилось три наиболее общих закона развития, призванных регламентировать отношения между «противоположностями». Но они не приблизились к пониманию и решению этой проблемы. Тем более, они не решили проблему цикличности бытия.

Отсутствие же в философском языке сравнительных понятий невозможно компенсировать никаким количеством традиционных категорий — классификационными понятиями предельной общности. Поэтому философию Аристотеля, и, прежде всего, ту ее часть, в которой используются сравнительные понятия, можно с полным правом рассматривать в качестве завещания всем грядущим поколениям людей, завещания, которое по сей день так и не нашло своего адресата.

В итоге, можно четко выделить два направления, сложившихся в древней европейской философии: ионийско-аристотелевское и элейско-платоновское, в основании которых лежат два совершенно разных способа мышления. Первый — это конкретно-всеобщий, диалектико-логический способ, опирающийся на весь спектр классификационных и сравнительных понятий. Метод конкретных наук, позволяющий осмысливать мир не вообще, а с определенных объективных точек зрения, обусловленных теми или иными сравнительными понятиями. А еще лучше, со всех доступных субъективных и объективных позиций, обусловленных всеми видами противолежания. Второй — это абстрактно-всеобщий, метафизический способ, в основе которого лежат, в основном, наиболее общие классификационные понятия, используемые в границах формальной логики. Таков метод современного гуманитарного знания и современной философии, в связи с чем, ее часто определяют как «систему наиболее общих понятий о мире и человеке».

Поэтому на вопрос, является ли философия наукой, мы отвечаем: да, если философия будет стоять на ионийско-аристотелевских объективных точках зрения. В противном случае говорим: нет! Философия — это не наука! Она может быть талантливой и даже гениальной литературой, но не более того, ибо во многом отражает субъективное, формально логическое мировосприятие человека.

До сих пор философам так и не удалось создать общезначимую и общепризнанную науку — «первую философию», в том смысле, в каком ее понимал Аристотель и какой ее хотели видеть Гегель и Маркс — объективной и научной основой современного мировоззрения, логикой науки.

Истина в том, что реальность многообразна не только качественно и количественно, что нашло отражение в классификационных и количественных понятиях, она также структурирована. И это структурное многообразие бытия можно понять и выразить в гуманитарном знании лишь посредством сравнительных понятий. Причем, не только за счет четырех аристотелевских видов противолежания, но и за счет бесконечного множества отношений, лежащих между абстрактным тождеством и абстрактым различием. Начало этого ряда, а также порядок появления в нем других сравнительных понятий, отражающих этапы развития науки, можно отразить следующей парадигмой познания:

На мой взгляд, этот ряд представляет собой интегральную парадигму позна­ния, которая отражает поступательное развитие конкретно-научного знания. И знание шло в направлении от познания тождест­венных свойств реальности к познанию единства все более далеких различий, от познания самых элементарных процессов ко все более сложным. Таким образом, выбирая исходную парадигму познания как исходную и объективную точку зрения на мир, развивались все кон­кретные науки, свидетельствуя лишь о том, что научное познание мира возможно только с определенной конкретной точки зрения или точки отсчета.

Сегодня в гуманитарной сфере возникают все новые и новые науки и научные дисциплины. Реально это не прибавляет знаний о мире, поскольку дело не в отсутствии еще одной, нужной дисциплины, а в отсутствии нового видения и в отсутствии адекватных ему понятий­ных средств в уже имеющемся знании фактов. Поэтому возникает необходимость хотя бы вкратце рассказать о понятиях той логики, которая является основанием всей общенаучной рациональности.

Так, под «противоположным» следует понимать не лю­бые различия, как это имеет место в современном философском мышлении, а строго определенные. Это отношение между «избыт­ком» и «недостатком» того или иного субстрата относительно поло­жения равновесия, которое можно отобразить посредством качаю­щихся чашек весов. В том случае, когда «весы» приходят в положение равновесия, «недостаток» компенсируется «избытком», а это озна­чает, что «противоположное» вырождается в «тождественное», и — наобо­рот.

Тождественное — это частный случай, вырожден­ное состояние двух противоположных свойств. Примером противо­положностей могут служить плюс и минус в электричестве, мужское и женское начало в живой природе, две меновые или две потреби­тельные стоимости, имеющие место в процессе обмена товаров, горячее и холодное и др. То же самое касается и соотнесенного, частным случаем которого, вырожденным его состоянием, является отношение тождества. При­мером соотнесенного является отношение «больше — меньше», «выше — ниже» и т. п.

Что же касается «ортогонального» нижнего ряда, то оно выра­жает такое отношение, когда в «едином» сопрягается не два, а четыре различия, связанные между собой попарно в виде двух пар противо­положностей. В качестве примера можно привести отношение между старой и новой парами противоположностей в любом циклическом процессе. По мере того, как одна пара противоположностей обесце­нивается и сходит к нулю, другая пара, смещенная относительно пер­вой по времени на четверть периода и расположенная на воображаемом рисунке под прямым углом к первой, достигает в своем развитии максимального значе­ния. А это означает, что в предельном своем состоянии система четы­рех различий вырождается в два различия: «противо­положное» представляет собой частный случай «ортогонального».

Конкретными примерами ортогонального являются электри­чество и магнетизм, потенциальная и кинетическая энергия, суточ­ные и сезонные пары противоположностей, старая и новая пара общественных классов, отцы и дети как старое и новое поколение. Более сложные процессы действительности требуют и более сложных сравнительных понятий, расположенных в интегральной парадигме познания вслед за поня­тием «ортогональное». При этом каждое сравнительное понятие является ча­стным случаем, вырожденным значением следующего за ним более сложного отношения.

В данной книге не ставится задача осмысления сложных процессов действительности. Поэтому рассмотрим одно из самых простых явлений. А это обмен ресурсами — такое циклическое движение, в котором на смену одной паре противопо­ложностей приходит другая пара. В обществе это можно наблюдать в виде обмена стоимостей, когда на смену двум меновым стоимостям при­ходят две потребительные стоимости, на смену одному поколению мужчин и женщин приходит другое поколение, а на смену одной паре общест­венных классов приходит другая пара классов и т. д.

При этом хочу подчеркнуть, что меновые и потреби­тельные стоимости не являются противоположностями, как их в свое время обозначил Маркс. Это различия совсем другого рода, они ор­тогональны, поскольку по времени смещены относительно друг друга не на половину, а на четверть периода. Поэтому на рисунке, если мы захотим его нарисовать, они должны быть расположены под прямым углом по отношению друг к другу. То же касается отцов и детей, проти­воположных классов новой и старой формаций, которые не противо­положны по отношению друг к другу, как принято сегодня считать, а ортогональны. Не все, встречающиеся в природе и обществе различия, можно называть противоположно­стями.

Графически процесс обмена можно изобразить четырьмя взаимодействующими стрелками, расположенными по отношению друг к другу под прямым уг­лом. При этом одна пара стрелок направлена к центру и обозначает процесс компенсации противоположностей, процесс их взаимного уничтожения, это сходящаяся пара. Тогда как другая пара стрелок направлена от центра и обозначает декомпенсацию, т.е. воз­никновение противоположностей — расходящаяся пара.

Но, несмотря на одинаковую структуру всех соци­альных обменов можно четко выделить четыре их формы: тирани­ческую, крепостническую, буржуазную и мессианскую. Мы не можем описать их количественными параметрами, но они ясно отличаются друг от друга. Причем, первые две формы меновых отношений следует отнести к автори­тарным отношениям, отношениям господства, тогда как две последние — к аллоритарным — либеральным отношениям ненасилия. Этими понятиями хочу подчеркнуть еще одну важную особенность. А именно: изменение направления взаимодейст­вий при переходе от первых двух форм обмена ко вторым. Такая за­висимость между четырьмя формами обмена, на мой взгляд, обуслов­лена не только вращением системы ортогональностей вокруг своей собственной оси, но и ее вращением относительно внешней системы отсчета.

Подобное, как мы говорили выше, имеет место в солнечной системе, когда вращающаяся вокруг своей оси Земля вращается дополнительно и вокруг Солнца, которое также находится во вращательном движении отно­сительно следующей, еще более удаленной от нас системы отсчета… Так, видимо, эволюционируют все законы бытия, а не только законы физического мира.

Кроме того, рассмотренные выше четыре формы социальных отношений можно сравнить, например, с четырьмя агрегатными со­стояниями веществ, которые обусловлены колебаниями атомов и молекул. Однако, несмотря на то, что речь идет об одном и том же процессе, о колебаниях — одно агрегатное состояние отличается от другого: твердое — от жидкого, жидкое — от газообразного, а газообразное — от плазменного. В случае социальных явлений, как и в физических процессах, также наблюдаем отличающиеся друг от друга ритмы: мессианские, буржуазные, крепостнические и тиранические отношения. Во всех этих случаях речь идет об одном и том же — о колебаниях, об обменах. Главное увидеть тождество там, где другие видят различие!

Существенная особенность агрегатных состояний заключа­ется в том, что в одних случаях между атомами действуют силы вза­имного притяжения –– твердая и жидкая фазы, в другом — га­зообразная и плазменная — действуют силы отталкивания. Таким образом, эволюция четырех форм обмена — это не только ключевая характеристика социальной жизни, она позволяет отождествить жизнь социума с жизнью всей остальной природы. В социуме, как и в остальной природе, действуют одни и те же структурообразующие законы.

Но между ними есть и существенное различие. Так, в неживой природе обменные процессы затухают, поскольку отдавая «большее», природа получает «меньшее», что обусловливает явление энтропии и регрессивную эволюцию. В живой природе и в обществе тот же самый процесс обмена выглядит иначе. Здесь ситуация такова, что отдавая «меньшее» необходимо получать «большее». Отсюда следует противоположный энтропии процесс, обусловливающий прогрессивную эволюцию.

Выходит, что в неживой природе движущей силой эволюции является стремление к тождеству, а в обменном процессе доминирует «сходящаяся» пара противоположностей. Тогда как в живой природе и социуме движущей силой эволюции является стремление к различию, а в обменном процессе доминирует «расходящаяся» пара противоположностей. Желание человека получить нечто требует от него некоторых затрат, которые он оценивает ниже тех благ, которые хочет получить. На этих различиях между элементарными актами неживой, живой и социальной природы, видимо, и надо строить теорию прогрессивной и регрессивной эволюции.

Поэтому познание социума, как и познание при­роды, подчиняется поиску тождественного в «различном». В конкретных науках это способствовало возникнове­нию все более и более общих теорий, объясняющих единство физи­ческого мира. Отождествление различий и всех форм соци­альных отношений приводит к пониманию духовного и физиче­ского родства всех людей, к формированию на Земле единой цивилизации, к осознанию совместной эволюции природы и человека. В этой связи рассмотрим структуру человеческих отношений как проявление форм обмена лю­быми ресурсами.

Первая — самая безнравственная, тираническая форма об­мена. Именно с нее начинается социальная эволюция человека и самая безжалостная его эксплуатация, она же определяет стратегию борьбы людей друг с другом. В межличностных отношениях ее можно обозначить формулой: «жизнь или кошелек». Это значит, что более активный индивид в обмен на нечто как бы «отдает» менее активному индивиду его же собственную жизнь. Именно на этой форме обмена строится экономика, политика и власть в тираническое время.

Вторая — крепостническая форма обмена обусловлена отноше­нием, которое может быть выражено следующей формулой: «сделай так, не то будет хуже». Как и в первом случае, речь идет о принуди­тельных отношениях, а, значит, об эксплуатации человека человеком. Под угрозой насилия или огромных потерь, например, штрафов, уничтожения имущества и др., человека вынуждают делать то, что хочет от него более сильный индивид. На этом принципе строится феодальная экономика, а, значит, и вся остальная жизнь обще­ства. Сегодня это излюбленный прием абсолютного большинства чиновников СНГ, установивших в своих странах тоталитарно-мафиозные режимы.

Третья — буржуазная форма обмена знаменует собой свободные и справедливые отношения, которые можно обозначить фразой: «даю, чтобы и ты дал». Она обусловливает классическую рыночную экономику Запада, демократию и власть закона. С нее начинается самоорга­низация общества, обусловленная свободным обменом ресурсами, в противоположность авторитарному управлению. Переход от второй формы обмена к третьей меняет направление социальных взаимодейст­вий, придает безнравственным отношениям прошлого нравственную форму, переводит авторитарные отношения в аллоритарные, заменяет стратегию борьбы и господства на стратегию сотрудничества. Но этот переворот является, видимо, самым опасным рубежом в истории народов и не многие государства прошлого смогли его пережить.

Четвертая — мессианская форма обмена, как логиче­ское онтологическое продолжение третьей формы, представляет со­бой более совершенный ее вариант. В отличие от первых двух форм, обусловленных авторитаризмом властвующих персон или элит, и в отличие от третьей, в основном справедливой формы, она характеризуется альтруизмом индивидов, которые умеют сочетать свои личные интересы с общественными.

По мере осмысления преимуществ, получаемых человеком от служения обществу, а это — уважение, слава, почет, повышенный спрос на его деятельность или услуги — будут возникать развитые социально-экономические отношения, зачаточным проявлением которых на Западе может служить «общество потребления». Сформировавшийся там к началу 60-х годов локальный рынок стал образцом для большинства ци­вилизованных стран мира. Успеха в таком обществе добиваются все ра­ботоспособные люди, но наибольшего –– те, кто максимальным обра­зом научился удовлетворять потребительский спрос, кто посвятил свою жизнь искреннему служению потребителям.

Недостатком в использовании этой модели рыночного механизма является то, что потребителем становится только внутренний потребитель, а в отношениях между странами действует все та же стратегия конфронтации, все тот же грабеж слабого, который благодаря обману часто остается незамеченным. Такое же грабитель­ское отношение наблюдается и по отношению к природе, иногда непосредственно, иногда через слаборазвитые страны. Кроме того, одним из круп­нейших недостатков этой системы является тот факт, что она позволила эгоистическому мотиву получения прибыли проникнуть во все сферы деятельности. В итоге очень многие люди видят только свои личные интересы и полностью игнорируют об­щественные, заменяют подлинно человеческие цен­ности денежными.

Эти четыре формы обмена как социальные действия, как ступени нравственной эволюции, хотя и в разных пропорциях, су­ществовали всегда в любом обществе. Осмысляя их, мы можем судить о нравственном развитии человека или народа, или даже о нравственном климате эпохи. Гуманизируясь и сменяя друг друга, эти отношения определяют закономерности последовательного, и, хотелось бы наде­яться, необратимого развития человечества, его движение по малому и большому кругу жизни. Они позво­ляют понять, что существует лишь ограниченное число отношений, а, значит, способов преодолевать разобщенность и добиваться единства, солидарности между людьми.

III. Вера и разум: проблема коэволюции

Вера — это такое отношение к умозрению, при котором его результаты принимают как достоверные и истинные без доказательства. И в этом смысле вера отличается от мышления, знания. Но вера представляет собой не только атрибут индивидуального сознания, она является и одной из форм общественного сознания. В истории философии и психологии различают несколько видов теорий веры: эмоциональные, интеллектуальные, волевые. В любом случае вера как социокультурный феномен является неотъемлемым атрибутом индивидуального и общественного сознания, без которого ни действовать, ни полноценно познавать человек не может.

Особым случаем проявления феномена веры является вера в сверхъестественное, иррациональное, т.е. религиозная вера, обусловленная потребностью человека в том, чтобы о нем кто-то заботился, чтобы его опекала и помогала в делах какая-то высшая сила, компенсируя его бессилие перед реальностью.

По мере духовного и физического развития, т.е. по мере того, как человек взрослеет и сам становится способным оберегать и заботиться о других, он шаг за шагом начинает верить в себя. Начинает понимать, что хотя все мы родом из детства, нельзя оставаться ребенком всю жизнь. А, значит, он не только освобождается от иррациональной веры, но постепенно переходит к рациональной вере, обусловленной опытом, знанием, философией и наукой. И, наоборот, регрессируя, он движется в противоположном направлении.

Поэтому религия выражает собой ту или иную ступень в развитии феномена веры, конституирует ее, закрепляет в массовом сознании. И подобно тому, как экономические отношения отражают социальный характер народа, т.е. господствующий способ взаимоотношений между людьми, так и господствующая форма религиозной веры отражает его духовный характер.

При этом надо признать, что и религия, и наука ищут одно и то же. Только религия — это интуитивное, иллюзорное восприятие разумности мироустроения, тогда как философия и наука — это осмысление того же самого в понятиях. В науке космос предстает не только как большая машина, но и как Вселенская Мысль, отраженная в слове, в абстракциях. Выходит, что религия мистифицирует и персонифицирует это разумное начало бытия, эти объективные законы природной самоорганизации, наделяя их сверхестественными иррациональными свойствами.

В контексте европейской, прежде всего, христианской культуры гносеологическая позиция веры приходит в противоречие с общими установками рационализма. Поэтому теология противопоставляет религиозную веру разуму человека, его знаниям. Это ощущается уже с первых шагов христианства. Так, апостол Павел пишет:

«Иудеи требуют чудес, и Еллины ищут мудрости; … Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых».

В другом же послании апостол Павел предупреждает о недопустимости увлечения философией, он пишет:

«Смотрите, братия, чтобы кто не увлек вас философиею…».

И это понятно, поскольку в еврейской религиозной среде, в которой существовала безоглядная вера в Бога, человек соизмерял весь ход своей жизни с «Торой», т.е. с «Руководством к действию». Поэтому он ощущал сильное недоверие к бесконечным спорам, к мудрости, которая в греческом обществе была желательна не ради какой-либо ее пользы, а ради нее самой. Это обусловило недоверие не только к философии, но и ко всей рационалистической культуре.

Вместе с тем, проблема соотношения веры и разума становится центральной проблемой христианства, которое вышло за пределы узко-этнической веры, это проблема соотношения еврейского монотеизма с языческой мудростью, т.е. с греческой идеей рациональности, с философией. И уже в раннем христианстве оформляется два направления: одно ориентировалось на гармоничный синтез христианского вероучения с философской традицией рационализма — Юстин, Климент Александрийский, другое направление считало эти идеи несовместимыми и резко противопоставляло христианство эллинской учености — Тертуллиан.

Тем не менее, христианская традиция — это не только желание осмыслить соотношение веры и разума, но и стремление согласовать библейское знание с научным знанием о природе и человеке, соединить христианскую теологию с античной философской рациональностью. Недаром уже в Евангелии от Матфея находим:

«да будет слово ваше: „да, да“, „нет, нет“; а что сверх этого, то от лукавого»,

что свидетельствует об ориентации первых христиан на формально логическое мышление.

Христианство — это грандиозная попытка соединить «Руководство к действию», выраженное в форме иррациональной веры, в т.ч. и веры в нравственный прогресс, с древнегреческой идеей рациональности, с формально логическим мышлением. Это было желание соединить действия людей не только с их верой, но и с их разумом, с теоретическим мышлением. Но если правоверным иудеям в таком воссоединении не было нужды, то возникает вопрос, по какой такой причине оно понадобилось христианам?

На мой взгляд, дело заключается в том, что иудаизм — это монотеизм, это иррациональная и чистая вера в Бога, и только в Бога, отдельно стоящего от человека, над человеком:

«Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим».

Христианство же — это дуалистическая вера, это и вера в Бога, и вера Человека в самого себя. Поэтому христианство — это вера и в разум человека, в дух истины.

Но если веру человека в самого себя обозначить как аутотеизм, а веру в Бога или богов как аллотеизм, то христианству в какой-то мере приходится объединять эти две формы веры. Это вынуждало христиан отходить от безоглядной веры иудеев и поневоле двигаться в противоположном направлении, а, значит, опираться на рациональную веру, на дух истины, на знание.

Христианство — это переход от веры в потустороннего Бога Отца к вере земного Сына Человеческого в самого себя. А это — революция, переворот в направлении веры. От веры в кого или во что угодно — к вере Человека в себя, в свой собственный разум и свои собственные силы. От веры в иррациональное — к вере в рациональное, переход к философии, к науке, и, далее, к европейскому атеизму. Выходит, христианство — это самый момент переворота от аллотеизма к аутотеизму, от иррационализма и мифологического мышления к рационалистическому мышлению и науке, к антропотеизму. В гносеологическом плане этот переворот подобен коперниканскому перевороту и переходу от геоцентрической картины мира к гелиоцентрической картине.

Аристобул Александрийский из Панеи (сер. II в. до н. э.) был одним из первых, кто осознал необходимость соединить веру с разумом и пошел по пути философского переосмысления монотеизма. С него, а, возможно, и ранее, начинается прогрессивное развитие веры за счет примирения ее с разумом. Происходит и новое, третье после элеатов, Сократа и Платона, искажение сути самой греческой философии: ее попятное движение от диалектико-логического мышления целым спектром сравнительных понятий (Аристотель) к дологическому и формально-логическому мышлению классификационными понятиями (Платон). И формальнологическое мышление становится обычной, наиболее распространенной формой мышления для иудейских, арабских и христианских писателей.

Кроме Аристобула, а возможно, и других авторов, особенно серьезную попытку синтезировать веру с разумом, соединить «Тору» с греческой философией предпринял Филон Александрийский (20 г. до н.э. — 54 г. н.э.). Поэтому его можно считать основателем не только еврейской философии, но и предшественником христианского мировоззрения. В дальнейшем его учение оказало сильное влияние и на отцов церкви, что напрямую вело к патристике (лат. рatres — отцы) — философско-теологической мысли 2—8 вв.

Климент Александрийский (середина 2 в. — ок. 215 г.) признавал философию, которая подчинена откровению.

Тертуллиан (160—220) безоговорочно ставит веру выше разума, который всячески принижает. Выступает против обсуждения священного писания, тем более еретиками.

Ориген (ок. 185—ок. 254), высоко ценя знания, ставит задачу синтеза античной философии: платонизма и стоицизма с христианством. В своей школе он составляет такой учебный план, по которому изучались логика, физика, астрономия, геометрия и др. Ориген не сторонник буквального понимания текста священного писания, поэтому он выделяет три возможных прочтения смысла Библии: буквальное, моральное и философское. Сам же отдавал предпочтение философскому смыслу истолкования Библии.

Августин Блаженный (354—430) формулирует перед теологией задачу: «познать в свете разума принятое верой».

Боэций (ок. 480—525) и Иоанн Дамаскин (ок. 675—753) — ориентируясь на античную философскую традицию — на Аристотеля и Порфирия — заложили основы средневековой схоластики.

Фома Аквинский (1225—1274) доказывал, что разум и вера не только отличаются друг от друга, но вместе с тем образуют единство, гармонически согласуются между собой. В случае, если рациональные выводы противоречат Откровению, это свидетельствует об ошибке в рассуждении. Поэтому Фома отдавал предпочтение догматам веры. В философских основаниях своего богословия он опирается, главным образом, на учение Аристотеля. Однако увлеченность аристотелевской философией, пришедшей на смену платонизму, не устраняет внутренней противоречивости схоластики, как и других форм веры.

Средневековая христианская мысль развивалась не только в своей собственной атмосфере. На осмысление поднятых отцами церкви вопросов значительное влияние оказали произведения арабских философов, которым, подобно христианам и иудеям, пришлось примирять незыблемость Корана с философскими знаниями, а, значит, стихийно переходить от теоцентрической картины мира к антропоцентризму.

Одной из крупнейших фигур, завершающих развитие арабоязычного аристотелизма, был Ибн-Рушд или Аверроэс (1126–1198), который считал, что истина заключена в философии Аристотеля. Но почему же тогда религиозные сочинения более эффективны в воспитании народа? Данное обстоятельство Аверроэс объясняет тем, что не все люди готовы воспринять всю истину. Поэтому он предлагает разделить людей на три класса в зависимости от их способности воспринимать истину. Одних можно убедить красноречием — дологическое мышление (Ю.Р.). Другим нужны доказательства — формально-логическое мышление (Ю.Р.), а третьи удовлетворяются только философскими и математическими доказательствами — философское и научное мышление (Ю.Р.). Толпа имеет веру, которую на основе умозрения ей дают теологи, и только для немногих людей верой становятся доказательства чистого разума, философии и науки. Тогда зачем этим людям Откровение?

Кроме того, необходимо вспомнить и о великом еврейском мыслителе Моймониде или Рамбаме (1135—1204), учение которого оказало значительное влияние и на развитие еврейского законоучения, и на еврейскую средневековую философию. Заветной мечтой Маймонида было примирить истины еврейской веры с истинами разума, с аристотелевской логикой, что было созвучно мыслям многих арабских и христианских средневековых философов. Аргументы Рамбама были настолько убедительны, что оказали определенное влияние на многих схоластов, даже на Фому Аквинского. Есть мнение, что Маймонид, единственный из философов нашей эры, символизирует собой

«единение четырех культур: греко-романской, западной, еврейской и арабской».

Становится очевидным, что древний библейский период иудаизма не нуждался в мудрости греков по причине господствовавшего в то время мифологического, теоцентрического или дологического способа мышления. Напротив, центральной проблемой второго, раввино-талмудического ортодоксального периода в развитии иудаизма стала проблема совмещения Торы, т.е. «Руководства к действию» с греческим рационализмом, с антропоцентризмом.

Средневековая философия вне зависимости от своей конфессиональной ориентации пыталась решить вопрос о гармонизации формы веры с формой мышления. Поэтому главной задачей схоластики, как и всех других форм веры, которые опирались на идеи Платона и Аристотеля, было рациональное обоснование своего вероучения на основе законов формальной логики.