Бесплатный фрагмент - Занимательная гебраистика — 2

Современные вожди

Британский историк и писатель Томас Карлейль писал: «Наша главная задача — не заглядывать в туманную даль будущего, а действовать сейчас, в направлении, которое нам видно».

Именно эта задача стояла перед первым израильским правительством, собравшимся на своё первое заседание утром 16 мая 1948 года. После того, как несколько поколений лидеров евреев занимались, в основном, тем, что заглядывали в туманную даль будущего, правительству надо было определить, в каком направлении действовать в данный момент. Днём ранее была провозглашена независимость Израиля, практически сразу же Израилю объявили войну семь арабских государств, так что вопрос о выборе направления был действительно критическим.

Члены правительства понимали всю тяжесть ситуации, поэтому заседание начали с обсуждения важнейшей темы — как себя именовать. С самим-то правительством проблемы не было — ещё в Ветхом Завете существовало слово «мемшалá», обозначавшее «власть» или «правление». Членов же правительств до того именовали заимствованным словом «министер», но оно применялось по отношению к членам правительств иностранных. Называть им министров правительства еврейского государства сочли неподобающим.

На рассмотрение были вынесены два варианта. Первый — неоднократно встречавшееся ещё в Ветхом Завете слово «сар», которым в древние времена обозначались вожди. Например, именно этим словом назывались в книге «Исход» тысяцкие, сотники и десятники, назначенные Моисеем при исходе из Египта. Вторым вариантом было еще одно ветхозаветное слово «нагид», изначально обозначавшее назначенного кем-либо руководителя. Позже, в Средние века, евреи в Испании и в Египте называли так руководителей общин, а потом оно стало обозначать просто богатых и влиятельных членов людей. Неясно, сколько длилось обсуждение и какие аргументы выдвигались, но в результате был принят первый вариант, предложенный министром иностранных дел Моше Шаретом.

Второе слово, правда, тоже не забыли: его использовали для обозначения должности руководителя Банка Израиля, созданного в 1954 году. Но это было уже гораздо позже основного описываемого события, когда члены правительства Израиля продемонстрировали способность отвлечься от туманных далей будущего, чтобы заняться действительно важными и срочными вопросами.

Свобода

Автор «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимир Даль сказал, что «слово есть первый признак сознательной, разумной жизни». Высказанную Далем мысль можно продолжить — слово не просто первый признак сознательной, разумной жизни, но и один из её основных элементов. Сложно себе представить, как могла бы существовать разумная жизнь без слов, которыми выражаются мысли и обозначаются понятия, в том числе и самые базовые.

Прямым следствием этого стало постоянное развитие понятийного аппарата, неуклонно сопровождавшее развитие человечества. И хотя призыв преподобного Оккама не умножать сущности сверх необходимого был услышан и даже пользовался определённым уважением, но иногда у человечества просто не было выбора — некоторые сущности просто невозможно было описать при помощи уже имеющихся понятий.

Тем не менее, не всегда появление новых слов было так уж совсем вынужденным. Более того, не всегда даже можно понять, чем руководствовались те, кто придумывал новые слова. Можно, конечно, предположить, что ими руководили исключительно эстетические побуждения и они считали крайне необходимым украсить язык ещё несколькими синонимами, но это объяснение может оказаться сильно упрощённым, особенно когда речь идёт о людях идейных.

Когда в конце XIX века началось возрождение иврита, в нём не хватало слов для огромного количества понятий, предметов и явлений. Однако, политическая программа сионистского движения была вполне обеспечена терминами. В частности, существовало упоминавшееся ещё в Ветхом завете слово «комемийут», которое с некоторой натяжкой можно перевести как независимость, а помимо него — как минимум три слова для обозначения понятия «свобода». Там, где не хватало слов для того, чтобы назвать те или иные элементы государственного устройства, проблема решалась поиском уже имеющихся древних слов и — иногда — некоторым изменением их значения.

Однако, некоторым подобный подход казался чрезмерно консервативным. Среди этих некоторых был и сын Элиезера Бен-Йехуды, Итамар Бен-Ави, обогативший современный иврит немалым количеством слов. В начале он придумывал слова для явлений, которых в древние времена действительно не было — например, для журналистики. Но в какой-то момент он, судя по всему, решил, что обновление должно быть глобальным, и если уж зашла речь о независимом еврейском государстве, то начинать надо с обновления самого понятия «независимости».

Все существовавшие на тот момент обозначения свободы и независимости его не устроили. Результатом было появление слова «ацмаут», образованного от корня, служившего для образования слов, связанных с самостоятельностью. Слово прижилось — причём, прижилось настолько, что было использовано в ивритском названии Декларации независимости Израиля и в названии Дня независимости.

Смысл этого слова постепенно расширился — оно и образованное от него прилагательное стали обозначать не только государственную независимость, но и независимость организационную, а в какой-то момент прилагательное даже было применено для обозначения индивидуальных предпринимателей — правда, совершенно не ясно, насколько последнее упомянутое применение этого слова отвечает замыслу его создателя.

Свободные строители

Один из основоположников сюрреализма Рене Магритт сказал: «Тайна — сущность мира». Хотя немалая часть суждений Магритта была весьма спорной, данное высказывание крайне сложно не признать справедливым. На протяжении всей своей истории человечество делало всё, чтобы усложнить себе жизнь и к трудностям естественного происхождения добавляло искусственные, без которых вполне можно было бы обойтись. Но и их, видимо, было недостаточно, чтобы жизнь стала совсем увлекательной. Обретя немалый опыт в создании трудностей и в их героическом преодолении, человечество придумало тайну.

Тайна сразу заняла особое место в жизни человека. Ни одно общество не считало себя достаточно культурным и развитым, пока не придумывало что-либо, скрытое от большинства его представителей. Практическая польза от скрытого была весьма сомнительна, если вообще имела место, но тем немногим, допущенным к сокровенному знанию, это помогало чувствовать собственную значимость в системе мироздания.

Однако, по мере развития общества и усложнения его социальной структуры, количество лиц, допущенных к сокровенному знанию, стало расти чуть ли не в геометрической прогрессии. Даже умение читать и писать распространилось настолько, что перестало быть символом избранности. Надо было срочно что-то делать, поэтому наиболее социально-активные личности пришли к выводу о необходимости знаний, которые были бы ещё более скрытыми, чем просто тайные знания. При этом, вопрос об их практической пользе вообще не стоял — главным был сам факт существования.

Хранилищем этих знаний стали тайные общества, которые плодились как грибы после дождя и поддерживали у широких масс убежденность в том, что им, тайным обществам, как раз и известны какие-то совсем уж страшные тайны. При этом сам факт существования этих обществ тайной не был — иначе принадлежность к ним потеряла бы всякий смысл. И, хотя обществ было много, наиболее известными стали, почему-то, именно масоны.

Само собой, Палестину их деятельность стороной не обошла. В XIX веке появились заезжие масоны из Англии, затем стали появляться первые ложи. Вскоре возникли ложи, в которых основным языком был иврит. Да и зарождающейся журналистике на иврите тоже требовался термин, потому что без него писать о деятельности масонов было несколько затруднительно. Само собой, в специальной лексике нуждались и конспирологи.

Добавление в иврит слов иностранного происхождения не приветствовалось, поэтому проблема была решена самым примитивным путём: название просто перевели, и масоны стали именоваться «боним хофшиим» — «свободные строители». Именно этим термином и стали пользоваться ивритоговорящие журналисты, историки, конспирологи, да и сами масоны. Но на этом систематизация конспирологической терминологии закончилась, и с названиями прочих тайных обществ начался полный беспорядок. Например, для «розенкрейцеров» на иврите существует два варианта — транслитерированное немецкое название и перевод на иврит — «мисдар цлав ха-веред», буквально — «Орден креста розы». Для «иллюминатов» же никто даже не потрудился придумать ивритское название, так что приходится довольствоваться транслитерацией оригинального названия. Хотя, возможно, подобная бессистемность только придаёт этим явлениям дополнительную таинственность.

За счёт барона

Французский драматург, лауреат Гонкуровской премии Арман Салакру заметил: «Экономия — это способ тратить деньги без удовольствия». У еврейских поселенцев, которые начали приезжать в Палестину в конце XIX века, речь о том, чтобы тратить деньги с удовольствием, даже не шла — зачастую их было так мало, что даже без удовольствия тратить было нечего. Поселенцев же становилось всё больше и больше. Вызвано это было причинами далеко не самыми приятными — в 1881—1882 годах по Российской империи прокатилась волна погромов, после которых началась волна еврейской эмиграции. Ехали, конечно, не только в Палестину — основной поток эмигрантов отправился за океан и осел, в конце концов, по всему американскому континенту. Но части евреев это решение показалось слишком простым. В 1884 году они собрались в Катовице в Польше и создали новую организацию — «Ховевей Цион», что буквально означает «любящие Сион». Своей целью они определили, ни много ни мало, переселение евреев в Палестину и развитие там еврейского ремесленничества и сельского хозяйства.

Примерно тогда же в Палестину переехал и Элиезер Бен-Йехуда. И, хотя предложенная им идея перехода на иврит в повседневном общении не вызвала поначалу особого восторга среди большинства переселенцев, их деятельность косвенным образом повлияла на идиоматику возрождающегося языка.

Путь к обогащению идиоматики, однако, не был прост. Достаточно быстро выяснилось, что на пути реализации целей «Ховевей Цион» есть некоторое количество весьма серьёзных препятствий, среди которых не только не самый привычный переселенцам из Российской империи климат, но и незнакомство большинства из них с сельскохозяйственными работами. Помимо этого, выявилась ещё одна, и весьма неприятная, проблема — недостаток средств для первоначальных инвестиций. Перспективы трудно было назвать радужными — возможность банкротства новых поселений была вполне реальной. Но не зря еврейская история столь богата на разные неожиданные повороты. Нескольким лидерам «новой общины» (как называли себя переселенцы, подчёркивая отличие от «старой общины» — небольшого количества евреев, живших в Палестине до начала массового переселения) удалось заинтересовать своим проектом французского филантропа еврейского происхождения, барона Эдмона де Ротшильда.

Решив помочь проекту, барон, прежде всего, навёл порядок в управлении поселениями. После чего начал жертвовать деньги — и пожертвовал целых сорок миллионов франков, на которые, помимо прочего, приобретались земли и, что не менее важно, была основана винодельческая промышленность. Экономическая ситуация начала исправляться. Благодарные представители общины увековечили память барона, назвав его именем улицу почти в каждом относительно крупном городе, а именем его отца — город Зихрон-Яаков (что означает «Память о Яакове»). Но, пожалуй, гораздо более значимым памятником барону осталась вошедшая в иврит новая идиома — «Жить за счёт барона» («лихьóт аль хэшбóн ха-барóн»), что означает — «за чужой счёт».

Место злаков

По утверждению Жан-Жака Руссо, «если бы не существовало таких точек, в которых сходились бы интересы всех, не могло бы быть и речи о каком бы то ни было обществе». С великим философом трудно спорить — именно наличие подобных точек, а иногда даже всего лишь одной точки, дает возможность ограничить разборки внутри группы людей на таком уровне, который позволяет существовать, с той или иной степенью успеха, единому обществу.

Это в теории. На практике же обнаруживается одна сложность, которую не упомянул великий философ, и без решения которой прекрасная теория оказывается не более связанной с реальностью, чем идея достижения сверхсветовой скорости, а может быть, даже менее. Формулируется эта проблема очень просто — точку, в которой сходятся интересы всех, ещё нужно найти. Возможно, Руссо об этой проблеме и задумывался, но никаких указаний или рекомендаций по её решению он не оставил, так что тем, кто в период, условно именуемый историками «Новым временем», занялся созданием новых обществ, пришлось решать её самостоятельно.

Создателей нового еврейского общества в Палестине она тоже затронула. В 1904 году началась новая волна репатриации, позже получившая название «второй волны» (в отличие от «первой», имевшей место в течение предыдущих двадцати двух лет). Причины их были весьма похожи — если «первая волна» началась из-за прошедших в Российской империи еврейских погромов 1882 года, то «вторая» — из-за погромов 1903 года. Большинство евреев, эмигрировавших из Российской империи, отправились за океан, небольшая же их часть, гораздо более идеологически настроенная — в Палестину. Приехав туда, новые репатрианты ужаснулись.

Вместо того, чтобы создавать совершенно новое еврейское общество, представители «первой волны» вели вполне мелкобуржуазный образ жизни, не особо задумываясь о принципе «еврейского труда». Стало ясно, что, несмотря на общую идеологическую базу, «точку, в которой сходились бы интересы всех», найти не удаётся. Не очень понятно даже, пытались ли её искать — небезызвестный принцип «там, где есть два еврея, будут существовать три мнения», сработал безотказно. Придя к выводу, что старожилы (или, точнее, относительные старожилы) строят новое общество неправильно, новоприбывшие решили начать строительство нового общества заново. Наиболее же радикальные из них пришли к выводу, что делать это надо на новом месте, — чтобы не иметь постоянно перед глазами отрицательный пример.

В 1909 году группа таких репатриантов уехала на самый север Палестины, — к Тивериадскому озеру, где создала сельскохозяйственное поселение. Помимо занятий сельским хозяйством в соответствии с идеей «еврейского труда», они попробовали ещё и реализовать принципы социализма — по причине чего жизнь поселения основывалось на общем труде и общей собственности. Назвали его «Дгáния» (буквально — «злаковая» или «место злаков»), основателей же его (а позже и само поселение) полностью именовали поначалу «группой Дгания» (на иврите — «квуцáт Дгания»). По их примеру начали создаваться другие похожие поселения, тоже, поначалу, именовавшиеся «группами».

Терминологический переворот случился в начале 20-х годов. Кому-то пришло в голову, что для обозначения подобных населённых пунктов нужен какой-то особый термин. Термин возник очень быстро — их стали называть словом «киббуц». Корень этого слова был тот же, что у слова «квуцá», означало же оно «собирание чего-либо вместе». В оборот термин вошёл очень быстро, и вскоре большинство даже забыло, что когда-то сельскохозяйственные коммуны именовались по-другому.

Споры по поводу происхождения термина ведутся до сих пор. Не ясно до конца ни его авторство, ни происхождение — кто-то утверждает, что он был придуман заново, а кто-то — что так изначально именовалась одна из хасидских церемоний. То есть, общество как-то всё-таки существует, но точка, в которой сходились бы интересы всех, лежит явно не в лексикографической плоскости.

Союз советов

По словам Жорж Санд, «Простота — это то, что труднее всего найти на свете; это крайний предел опытности и последнее усилие гения». С этим высказыванием трудно спорить — если посмотреть на любую сферу человеческой деятельности, найти простоту будет труднее всего. С самого начала своей истории человечество, не жалея усилий, стремится усложнить всё, что только можно. Практическая польза от этого совершенно не ясна — если вообще существует, её никто даже и не ищет.

Одной из областей, в которых человечество достигло весьма впечатляющих успехов в усложнении всего и вся, является география. Похоже, что немалое количество географических названий изначально создавалось с намерением максимально затруднить их запоминание. Зачастую одного названия оказывалось недостаточно, и у ряда мест появлялись названия альтернативные. Возможно, в ряде случаев это даже имело какой-то смысл, но наиболее заметным результатом было появление дополнительных сложностей и создание путаницы.

В большинстве языков этот процесс происходил постепенно и незаметно. В иврите ситуация была принципиально иной — инициаторы его «оживления» поставили себе целью максимально быстро сделать его пригодным к повседневному использованию, а значит, и в предельно короткое время создать всё то количество сложностей, которые в других языках создавались в течение столетий.

Одновременно, надо было реагировать и на изменения, происходившие в окружающем мире параллельно форсированному усложнению языка. Причём, изменения эти происходили не одно за другим, а, зачастую, одномоментно и в больших количествах. Когда в 1918 году закончилась Первая Мировая война, пришлось срочно придумывать ивритские названия для новых государств, возникших на перекроенной политической карте Европы. И основную проблему создала случившаяся в России революция.

Если для России название в иврите уже было — «Русия», с ударением на первый слог, то прилагательное «советский», введённое в обиход новым режимом, требовало творческого подхода. Его и проявили — в полном соответствии с принципом минимизации количества иностранных слов в языке. От ивритского существительного «моацá» (совет) было образовано прилагательное «моацти», и странное явление, появившееся на месте большей части бывшей Российской империи, стало именоваться «Русия ха-моацтит».

Но исторический процесс ставил перед специалистами по языку новые задачи. Несколькими годами позже руководство Советской России решило провести большую реформу, в ходе которой, помимо прочего, поменяло название государства. Ответственные за пополнение словаря иврита откликнулись и на это, но, в полном соответствии с высказыванием Жорж Санд, пошли по максимально сложному пути.

Точнее, появилось сразу три решения. Первое было самым простым — продолжить пользоваться старым названием и именовать Советский Союз Советской Россией (что, впрочем, было не особо оригинальным — так поступили в мире многие). Второе решение было в духе языковой политики — придумать для нового названия ивритский перевод. Перевод придумали — и сторонники этого решения стали называть Советский Союз «Брит ха-моацóт», что буквально означает «союз советов». Третье решение было совсем странным — транслитерировать на иврите официальную аббревиатуру «СССР» и произносить её как «эс-эс-эс-эр».

Первоначально все три обозначения использовались одинаково. В какой-то момент первое начало исчезать, а в использовании двух других появился политический смысл — ивритское название стало основным в официальной речи и документации, а транслитерация русской аббревиатуры использовалась в языке тех, кто был настроен относительно про-советски. Вскоре, же после провозглашения независимости Израиля, транслитерация аббревиатуры «СССР» стала отличительным признаком речи коммунистов и им сочувствующих.

Одновременно в иврите появилось новое прилагательное «совьéти», которое достаточно быстро и основательно вытеснило старое «моацти». Откуда оно взялось, не очень ясно, но можно предположить, что оно было калькой с английского.

Можно, конечно, сказать, что путаница с названиями Советского Союза на иврите была отражением сложностей, имевших место в международной политике, но это объяснение будет слишком простым, а потому и не очень подходящим. Скорее, это было неосознанным стремлением максимально затруднить достижение простоты.

Бюрократия

Айзек Азимов как-то написал: «Бюрократия разрастается, чтобы поспеть за потребностями разрастающейся бюрократии». Хотя сам он не был чиновником, но, тем не менее, весьма неплохо разбирался в вопросе, описав в серии романов о Галактической империи организацию, созданную, в том числе, для того, чтобы стать альтернативой всепобеждающей бюрократической системе, но которая сама бюрократизируется и заменяет ту систему, которой изначально противостояла.

Помимо прочих, бюрократия порождает еще и проблему языковую. На заре существования цивилизации всё было просто. Когда, как в Древнем Египте, ее задачи ограничивались своевременным сбором податей и организацией ремонта ирригационной системы, можно было обойтись без сложной иерархии и просто именовать всех представителей бюрократии писцами. Но с развитием цивилизации задачи бюрократии усложнялись, писцы постепенно становились чиновниками, а чиновников надо было объединять в организации, которым требовались названия.

Изобретая названия для бюрократических организаций, человечество всегда проявляло недюжинную смекалку. Тем не менее, в процессе развития того пласта языка, который обозначал разные аспекты чиновничьей деятельности, появилось несколько универсальных слов, которыми можно воспользоваться для обозначения практически любого понятия.

Собственно, «чиновник» — как раз одно из этих слов, и применить его можно почти к любому представителю бюрократической системы. Для обозначения же мест работы чиновников, помимо слов, обозначающих очень специфические понятия и процедуры, существует одно общее, которым можно назвать практически всё, что угодно — «учреждение».

Так как бюрократия свойственна практически любой культуре, то и подобные явления возникают практически в каждом языке. Иврит исключением не стал. Правда, для самой бюрократии ивритского названия так и не придумали — её так и именуют «бюрократией». То ли лингвисты из Академии языка хотели таким образом подчеркнуть, что на самом деле это явление Израилю чуждо, то ли просто проглядели. При этом вторая гипотеза представляется гораздо более вероятной. Но зато названий для разных учреждений придумали множество.

В полном соответствии с законами жанра появилось и слово, степень универсальности которого приближается к максимально возможной. Основой для него послужил глагол «мисéд», значение которого словарь определяет как «упорядочивать что-либо или же делать постоянным». Само слово «мосáд» определяется словарём как «организация или институция, имеющая определённое и известное предназначение». Словарное определение вполне адекватно отражает широту применения термина — от ивритского аналога «образовательного учреждения», который подходит ко всему — от детского сада до университета, и до названия небезызвестной израильской организации, столь популярной среди конспирологов и авторов дешёвых детективов.

Более того, именно это слово, непреднамеренно подчеркнув его универсальность, выбрал израильский переводчик романов Азимова для обозначения той самой бюрократизировавшейся системы, которую сам писатель назвал «Foundation».

Двухколесный

По словам Бернарда Шоу, «Газета — это печатный орган, не видящий разницы между падением с велосипеда и крушением цивилизации». Если немного развить мысль великого драматурга, то можно сказать, что и падение с велосипеда и крушение цивилизации для прессы одинаково интересны — о них можно написать.

При этом появление новой цивилизации прессе, как правило, неинтересно совсем — в основном потому, что по уровню зрелищности уступает не только крушению цивилизации, но даже и падению с велосипеда. С велосипедом же дело обстоит совсем плохо — если некоторые случаи падения с него пресса как-то освещает, то история его появления так и остаётся покрытой мраком.

При этом значение велосипеда в жизни человеческого общества непрерывно растёт. Рост этот далеко не всегда освещается прессой, и судить о нём можно зачастую по косвенным признакам — например, по наличию необходимости в обозначающем его слове. В иврите эту необходимость почувствовали достаточно рано — по крайней мере, судя по тому, что первое упоминание ивритского названия велосипеда имело место в 1899 году, и придумано оно было, видимо, самим Элиезером Бен-Йехудой.

Название было создано вполне стандартным методом — прямым переводом французского слова «bicyclette», буквальное значение которого — «двухколесный». Нестандартным были используемые средства. Взяв встречавшееся ещё в Ветхом Завете слово «офáн», для его «удвоения» Бен-Йехуда вынул из нафталина грамматическую форму, именуемую «двойственным числом». В незапамятные времена этой формой обозначали два предмета (обычное же множественное применялось уже когда их было три или больше). Причём, времена эти действительно были незапамятными — даже в Ветхом Завете эта форма встречалась в весьма ограниченном количестве устойчивых конструкций и больше нигде не применялась. В результате появилось слово «офанáйим», которым пользуются до сих пор. Правда, применение настолько устаревшей грамматической формы придало новому слову некоторую органичность — само слово «офáн» тоже было не так чтобы широко употребимым, и для обозначения колеса пользовались (и пользуются до сих пор) пришедшим из Ветхого Завета же словом «гальгáль».

Неизвестно, в какой именно ситуации сам Бен-Йехуда почувствовал необходимость в этом слове, но, придумав его, он решил одну проблему. И если раньше на иврите можно было описать только одну из упомянутых Бернардом Шоу тем — крушение цивилизации, то теперь стало возможным описать и падение с велосипеда.

Подниматься, преодолевая сопротивление

В одном из романов Клиффорда Саймака сказано: «Вся история человечества — погоня за невозможным, и притом, нередко, успешная. Тут нет никакой логики: если бы человек неизменно слушался логики, то до сих пор жил бы в пещерах и не оторвался бы от Земли». Можно сказать, что этим высказыванием классик научной фантастики подвёл черту под продолжавшимися столетия, если не тысячелетия, попытками найти хоть какую-либо логику в функционировании такого странного механизма, как человечество. Справедливости ради надо заметить, что классик никого не убедил и поиски логики в функционировании человечества продолжились и после того, как эта мысль была высказана.

Будучи в крайней степени нелогичным, человечество распространило свою нелогичность на массу вещей, которые придумало. Можно, конечно, вспомнить математику, придуманную человечеством же, и отличающуюся предельной логичностью, но она, скорее, будет исключением, подтверждающим правило. Особенной же нелогичностью отличается язык — инструмент, которым человечество пользовалось при придумывании практически всего, включая математику и логику.

В самом же языке одним из наиболее ярких выражений нелогичности являются синонимы. Далеко не всегда понятно, из-за чего для обозначения одного понятия появляются несколько слов, объяснить же, каким из них в каком случае пользоваться, зачастую просто невозможно. Иногда же их разница между ними, в общем, ясна, но только непонятно, почему для уточнения значения при помощи уже имеющихся слов понадобилось придумывать новое.

Так случилось с глаголом, значение которого толковый словарь объясняет как «перемещаться из какой-либо точки в другую, более высокую», а по-простому — «подниматься». Для его обозначения в иврите уже в древности существовал глагол ««алá». Видимо, одного этого глагола жителям древнего Израильского царства не хватило, и в дополнение к нему был придуман глагол «хэ’эпиль», значение которого — «подниматься, преодолевая сопротивление или прилагая усилия». Мы уже никогда не узнаем, насколько часто в древние времена он использовался в устной речи, в Ветхом Завете же он был применён всего один раз — в книге «Исход». С тех пор этот глагол весьма основательно забыли, и ни в древних, ни в средневековых текстах он не использовался.

Но тут настала эпоха, которую историки именуют «новым временем». Тогда зародилось сионистское движение и началась репатриация евреев в Палестину, именуемая на иврите словом «алия» — «подъём». В определённый момент управлявшие Палестиной британские власти пришли к выводу, что этот процесс не отвечает их интересам, и ввели крайне жёсткие ограничения на еврейскую иммиграцию. Результатом стало создание руководством палестинской еврейской общины весьма серьёзной и налаженной системы нелегальной иммиграции.

У нелегальной иммиграции были разные названия, пока детский поэт Левин Кипнис не вспомнил про странное слово, использованное один раз и потом забытое, и не применил его в одном из стихотворений. Общественности идея показалась удачной, и нелегальную иммиграцию назвали произведённым от этого глагола существительным — «хаапалá», а самих нелегальных иммигрантов — «маапилим». Одно это применение показалось недостаточным, и слово стало применяться, как ни странно, в спортивной терминологии — для обозначения перехода спортивной команды на более высокий этап соревнований — например, из полуфинала в финал.

При этом, как ни странно, никто не предложил использовать это слово для других сложных подъёмов — например, для полётов в космос, в ходе которых люди действительно поднимаются, прилагая к этому титанические усилия. Видимо, это было сделано из опасений, что решение будет слишком логичным и, если судить по высказыванию Саймака, может помешать осуществлению космической программы — то есть, отрыву от Земли.

Движущийся голос

Эпиграф к роману Курта Воннегута «Сирены Титана» гласит: «С каждым часом Солнечная система приближается на сорок три тысячи миль к шаровому скоплению М13 в созвездии Геркулеса — и, всё же, находятся недоумки, которые отрицают прогресс». Из данного утверждения можно сделать массу разных выводов, далеко не всегда оптимистичных — например, что рано или поздно Солнечная система столкнётся с этим самым шаровым скоплением М13, на чём прогресс человечества и закончится. Правда, учитывая то, что на данный момент это скопление удалено от Солнца на 25 тысяч световых лет, времени у человечества ещё вполне достаточно.

За почти две тысячи лет, прошедших с того времени, как иврит перестал быть разговорным языком, Солнечная система приблизилась к скоплению М13 на 750 миллиардов миль, а на Земле неуклонно продолжался научный и технический прогресс. Учёные наоткрывали массу всего, о чём человечество раньше и не догадывалось, разные технически подкованные личности изобретали приспособления, без которых раньше все прекрасно обходились, а после изобретения оных выяснялось, что без них совершенно невозможно жить. К тому времени, как иврит снова вернулся в повседневную жизнь, таких изобретений накопились сотни, и их все надо было как-то назвать. Можно было, конечно, пользоваться ими, никак не называя, но такая возможность почему-то никому в голову не пришла.

С возрождением иврита эту проблему стали решать ударными темпами, но прогресс-то никуда не делся, и новые изобретения всё продолжали появляться. В 1895 году в Париже состоялся первый киносеанс. Первый фильм длился всего пятьдесят секунд, за это время Солнечная система приблизилась к скоплению М13 почти на тысячу километров, а в жизнь человечества вошло новое явление, игнорировать которое было невозможно. Принять его пришлось и активистам возрождения иврита. Для кинематографа срочно надо было придумывать название.

За выполнение этой задачи взялся сын Элиезера Бен-Йехуды Итамар Бен-Ави, проявивший чудеса изобретательности. Первое предложенное им слово кратко описывало само явление: корень «ра’а», означающий «видеть», он объединил его с корнем «но’а», обозначающим движение, и получил слово «р’иноа», которое весьма приблизительно можно перевести как «видение движения». Этим, правда, дело не ограничилось. Через некоторое время было изобретено звуковое кино, вытеснившее, к удивлению многих, кино немое. Возникла необходимость уточнить термин, для чего был использован корень «шама»» — «слышать», и возникло слово «шманóа», которое, однако, не прижилось, но легло в основу дальнейшей работы, в которой было использовано слово «коль» — «голос». Закончилась вся эта деятельность появлением слова «кольноа», буквальный смысл которого — то ли «голос-движение», то ли «движущийся голос».

Этот термин очень даже прижился. Те же, кто его используют, совершенно не задумываются о том, что пока они смотрят очередной фильм, Солнечная система приближается на несколько десятков тысяч миль к шаровому скоплению М13.

Башня света

Карлос Кастанеда писал в одной из своих книг: «Любой путь — лишь один из миллиона возможных путей. Поэтому воин всегда должен помнить, что путь — это только путь; если он чувствует, что это ему не по душе, он должен оставить его любой ценой. На любой путь нужно смотреть прямо и без колебаний».

То, что сказано это именно о воинах, никоим образом не мешает распространить это высказывание и на тех, кто воинами не являются. Проблема тут в другом — для того, чтобы посмотреть на путь прямо и без колебаний, путь сначала надо разглядеть.

Кастанеда, конечно, говорил в переносном смысле, но даже если воспринять его высказывание буквально, оно не потеряет своего смысла. Упомянутая проблема тоже остаётся вполне актуальной — для того, чтобы посмотреть на путь прямо и без колебаний, он должен быть виден.

Условия для этого существуют далеко не всегда, и первым препятствием тому является тёмное время суток. С этим человечество сталкивалось с самого начала своего существования, и, несмотря на разные страхи, связанные с ночью — например, убеждение, что в это время злые духи выходят порезвиться, — пыталось её решить. В результате этих попыток появились осветительные приборы различной степени сложности, от факелов до разных типов светильников, а приборам, само собой, придумывались названия.

Со временем осветительные приборы усложнялись и становились всё мощнее. Кроме того, освещать путь приходилось уже не только отдельным людям, воинам и не-воинам, но и большим группам, а зачастую ещё и кораблям, что привело к изобретению прожекторов и маяков. Само собой, когда началось возрождение иврита и зашла речь о создании еврейского государства, никто не сомневался, что оно будет нуждаться в мощных осветительных приборах — и в прожекторах, и в маяках, раз уж расположено около моря.

Сами прожекторы и маяки уже были изобретены, так что оставалось придумать для них названия. И тут лингвистическая мысль пошла по не самому обычному пути.

В случае маяка источником вдохновения послужил, судя по всему, немецкий язык. Немецкое слово «Leuchtturm», буквально означающее «башня света», перевели на иврит, получив словосочетание «мигдáль ор», но на этом не остановились, а объединили два слова в одно — «мигдалóр».

Для «прожектора» применили похожую модель. Не очень ясно, опирались ли изобретатели ивритского термина на французское слово «projecteur», происходящее от латинского «projectus», что означает «брошенный вперёд», но воспользовались именно глаголом «зарáк», смысл которого — «бросать». Далее присоединили к нему слово «ор», получив «заркóр» — буквально «бросающий свет».

Учитывая то, что обозначения для ламп, факелов, светильников и фонарей в иврите уже имелись, изобретение этих двух слов окончательно решило проблему описания методики освещения пути, на который необходимо смотреть прямо и без колебаний.

Удар с силой

Как-то французский священник Анри Дидон, обращаясь к участникам спортивных соревнований в колледже, где преподавал, закончил своё выступление фразой на латыни: «Быстрее, выше, сильнее». Формулировка оказалась настолько удачной, что узнавший о ней барон Пьер де Кубертен не просто восхитился, а превратил её в девиз Олимпийского движения.

У этой вошедшей в историю фразы есть одна особенность — она состоит исключительно из наречий. В многочисленных сборниках афоризмов, изданных за время существования книгопечатания, таких фраз не так много. Но есть некоторое количество крылатых выражений, где наречия являются хоть и не единственной, но, всё же, ключевой частью речи.

В конце мая 1967 года Израиль был на пороге войны. Настроение было далеко от оптимистического — вооружённые силы потенциального противника, Египта, Сирии, Ирака и Иордании, были гораздо больше израильских и лучше вооружены. Израильская армия готовилась к войне, израильское общество нервничало, израильские журналисты рыскали в поисках информации и эксклюзивных комментариев. Им повезло — они смогли поймать заместителя начальника Генерального штаба генерал-майора Хаима Бар-Лева и спросить, каков его прогноз хода войны. Полученный ответ был по-военному кратким: «Мы сделаем их быстро, сильно и элегантно».

В высказывании Бар-Лева наречия играли ключевую роль, но и использованный им глагол был не менее важен.

Глагол «дафáк» появился ещё в Ветхом Завете и означал «нанести удар» или «нанести удар с силой». Удар имелся в виду любой — от стука в дверь до удара, от которого теряют сознание. С этими значениями глагол дожил до возрождения иврита. Тогда на него и обратили внимание, причём не высокоучёные мужи из Академии языка, а широкие массы, создававшие новый ивритский сленг. Глагол приобрёл несколько новых значений: «повредить» (например, машину в аварии), «тикать» (про время), «нанести ущерб» (включая моральный) и «иметь» (причём, не в смысле принадлежности). Так что генерал не только изложил свой прогноз боевых действий, но и, совершенно ненамеренно, продемонстрировал, как в иврите древность совмещается с современностью.

При этом прогноз Бар-Лева, как выяснилось, соответствовал правде — победоносный удар действительно оказался быстрым, сильным и элегантным.

Периодическое письмо

По словам Иоганна Вольфганга Гёте, «большинство людей работает большую часть времени, чтобы жить, и незначительное свободное время, остающееся у них, настолько тревожит их, что они всеми способами стараются избавиться от него». К этому можно добавить, что наличие свободного времени, хоть и незначительного, считается исключительно серьёзной проблемой, и многие тратят не только его, но и немалую часть рабочего времени на придумывание самых разнообразных способов от него избавиться.

Одним из самых популярных способов уже в древности стало ознакомление с новостями. Сначала это делали весьма примитивным образом — те, у кого появлялось свободное время, отправлялись читать новости, написанные на столбах и на стенах. Если новость была совсем уж важной, например, сообщение о том, что власти приняли решение повысить налоги или отрубить кому-то голову, то об этом сообщал специальный человек на центральной площади, куда стекались толпы обладателей свободного времени.

Изобретение печатного станка самым прямым образом повлияло и на распространение новостей. Теперь при наличии свободного времени не было никакой необходимости обходить город в поисках надписей на стенах или идти на площадь слушать глашатая. Можно было купить газету у пробегавшего мимо продавца и в максимально комфортных условиях ознакомиться с новостями о налогах или отрубленных головах.

Спрос на новости породил журналистов — особую категорию людей, которые тратили своё рабочее время на то, чтобы помочь другим людям избавиться от времени свободного. Самое прямое отношение к этой особой категории имели и отцы-основатели движения за возрождение иврита, в частности, Элиезер Бен-Йехуда. Переехав в Иерусалим, он основал еженедельник «Ха-Цви», посредством которого знакомил общественность с новостями. Часть желающих избавиться от свободного времени рассудила, что ради такого дела можно и начать читать новости на иврите.

Тем временем, Бен-Йехуда столкнулся с достаточно серьёзной проблемой. Газету-то на иврите он основал, но обозначения на иврите у газеты не было. Существовало выражение «михтáв ити» — буквально «периодическое письмо», но оно Бен-Йехуду не устраивало. Взяв за основу слово «эт» — «время», от которого, собственно, и было образовано слово «ити» — «периодический», он придумал новое слово — «итóн», то есть «газета». Этого, правда, оказалось недостаточно — всё же, у данного способа помочь людям справиться со свободным временем было много подвидов. Поэтому позже придумали отдельные слова для еженедельника — «швуóн», от слова «шавуа» — «неделя», для ежемесячника — «йерхóн», от слова «йарéах» — «луна» и даже для ежегодника — «шнатóн», от слова «шанá» — «год». Что, собственно, и создало понятийный аппарат, крайне необходимый для того, чтобы помочь общественности справиться с проблемой свободного времени, пользуясь при этом именно ивритом.

Машинная телега

Известная поговорка гласит, что дороги — кровеносные сосуды нации. Если воспринять поговорку слишком буквально, то можно предположить, что нация является не только телом, по которому сосуды проходят, но одновременно и кровью, которая по этим сосудам бежит. Ведь по дорогам перемещаются не только грузы, но и множество людей.