Бесплатный фрагмент - За пределами иллюзий

Люди так боятся сделать шаг навстречу новой жизни, что готовы закрыть глаза на все, что их не устраивает. А это еще страшнее: проснуться однажды и осознать, что рядом все — не то… Бернард Шоу

1. Надежда

Сегодня утром я стирала шнурки и плакала. Какие еще шнурки, спросите вы? Обычные, для кроссовок. Нет занятия глупее, чем стирать шнурки и плакать! Итак, начнем по порядку…

Все события, случившиеся со мной и описанные на страницах этой книги, самым интересным образом связаны с несколькими вещами. Во-первых, со стиральной машинкой, будь она неладна, и с ее неисправностью. Во-вторых, с цепочкой совпадений, благодаря которым я попала из точки А в точку Б. А в-третьих, с подспудно лезущим из-под полов экзистенциальным кризисом, который я привыкла прятать, затаптывать обратно под ковер и отвлекать зрителя широкой улыбкой.

Моя яркая и насыщенная событиями жизнь неплохо маскирует те процессы, которые разворачиваются внутри меня, — и это прекрасно! — потому что у меня нет времени все это анализировать. За прожитых тридцать два года я сделала один главный вывод о жизни, и звучит он так: все люди на планете Земля, абсолютно все без исключения, имеют общую для всех проблему, и называется она внутренняя пустота, или бессмысленность всего происходящего.

Проблема действительно существует. Мало того, все знают о ее существовании! Знают, но молчат. Просто среди коллег, близких и родственников не принято говорить об этом вслух. Это не считается хорошим тоном. Это превышает допустимый предел откровенности в любых дружеских или любовных отношениях. Это станет причиной того, что вас осмотрят презрительным взглядом и постараются держаться от вас подальше.

Все люди решают проблему по-разному. Я давно заметила: если людям незачем или скучно жить, они начинают болеть, и пока идет борьба с внешним врагом в виде болезни, внутренний враг на какое-то время отступает и смысл жизни возвращается. Другие заводят себе множество детей или животных, третьи — загружают себя работой, пишут докторские диссертации, открывают бизнес, четвертые — становятся ярыми приверженцами культурно-массового или политического движения. Пятые — уходят головой в спорт, и так далее. Но все это не от ненасытной жажды славы и денег, не от внутреннего стремления к совершенству и не от трепетной любви к хомячкам или детям (некоторые многодетные родители своих детей вообще не любят!), а просто от желания заполнить чем-то свою внутреннюю пустоту. Что же касается меня, то моим спасением стала богатая событиями социально активная жизнь.

В своей активности не вижу ничего предосудительного: мне нравится многозадачность. Гейзером бурлит купля-продажа на работе (я продаю недвижимость), особого внимания требует огромный загородный дом, уход за которым ложится полностью на мои плечи, а еще сад с экзотическими растениями — мое хобби, а еще семья, состоящая из мужа Вячеслава и сына Тимофея, с которым вечно что-то приключается.

…Но все же в один прекрасный день я стирала шнурки и плакала. Плакала от бессилия, понимая, насколько бесполезны мои действия сейчас и насколько бессмысленна моя жизнь в целом.

Как я дошла до такого? На первый взгляд, все совсем не так уж плохо: я могла бы с гордостью сказать, что являюсь прекрасной женой и мамой, хорошей хозяйкой (наверное, даже идеальной — по крайней мере, так считает моя лучшая подруга). У меня есть все, о чем может мечтать женщина: полная семья, загородный дом, красивый автомобиль. Все мои близкие — живы и здоровы. У нас с мужем растет очаровательный сын, кроме того, есть интересная работа, на которую я, по большому счету, могла бы и не ходить, так как Слава обеспечивает семью, но все же я предпочла наличие работы, нежели ее отсутствие.

И сразу после замужества, и через год, и через два Слава неоднократно предлагал мне стать домохозяйкой. Я могла бы заниматься исключительно тем, что мне нравится: ходить на йогу или пилатес, смотреть сериалы, выращивать цветы и время от времени отвозить сына на тренировки. Безусловно, предложение не работать звучало заманчиво, но в последний момент меня всегда что-то останавливало — и тогда, когда Слава обмолвился об этом впервые, и тогда, когда он возвращался к этому вопросу много лет спустя.

Не знаю, то ли муж поддался влиянию друзей и уверовал в то, что женщина должна сидеть дома и вдохновлять мужчину, излучая, как транзистор, позитивную энергию, то ли он просто решил, что у него будет меньше поводов для ревности, если он сделает меня домохозяйкой и таким образом защитит от потенциальных ухажеров. Но с самого раннего детства я привыкла доверять своей интуиции, а в данном случае она мне не просто подсказывала, а твердила громким басом на ухо, что если кто-то (пусть даже твой собственный муж) предлагает тебе на безвозмездной основе все блага и райскую жизнь, — не ведись. Тут кроется подвох, рано или поздно за все придется платить.

Кроме того, я не домосед — не стала бы риелтором, так обязательно нашла бы что-то другое. Дома всегда дел по горло, дом — это точно такая же работа, как и офис: круглосуточно надо что-то мыть, стирать и гладить. Но раз я все успеваю, то решила, зачем себя ограничивать? Во-первых, отказ от работы сведет на нет мой собственный доход. Во-вторых, я не смогу общаться с людьми в таком количестве, как мне бы этого хотелось, так зачем запирать себя в четырех стенах? Вопреки уговорам мужа я настояла на своем, устроилась в фирму и с тех пор неплохо зарабатываю.

Казалось бы, человеку для счастья нужно столько всего! И уж если у вас есть средства к существованию, крыша над головой, участок земли, где можно реализовать любой творческий замысел (от сада с редкими видами растений до мини-парка с беседкой), вполне сносное здоровье, а также есть финансовые возможности, которые позволяют путешествовать по миру, то вы должны быть счастливы — нет, просто обязаны.

…Но при этом каждую ночь меня душат слезы. Я тихо крадусь на улицу, закутавшись в халат, достаю пачку сигарет, которую прячу там же, в кармане, обернутую носовым платком, сажусь на ступеньки этого дома и смотрю в небо. Мне трудно назвать этот дом своим — я здесь не на своем месте. Муж и сын крепко спят, они не знают, что я курю. Да и зачем им об этом знать? Обхватив колени, я слушаю ветер и тишину, которая заливает густым слоем иссиня-черные улицы, смотрю на одинокие холодные звезды. Самое интересное — о чем грущу, я не знаю. Но в эту минуту, когда меня никто не видит и все окутано тайной, мое сердце рвется на куски. В обычной жизни я привыкла быть спокойной и веселой, все держать в себе, и никто не догадывается, что творится у меня на душе, — а если бы кто и узнал, то не смог бы меня понять. Мой муж покрутил бы пальцем у виска, увидев меня плачущей ночью во дворе. Скорее всего, он бы сказал: «У тебя на месте руки и ноги, у тебя все хорошо». И самое отвратительное, что мне было бы нечего ему ответить! Я не считаю своего мужа плохим человеком просто потому, что он не способен меня понять. Просто он другой. Совсем другой. Не такой, как я.

Слава — директор автосалона, он руководит сетью филиалов и сотнями подчиненных, а в свободное от работы время увлекается охотой и рыбалкой. С его сумасшедшим ритмом жизни видимся мы редко, чаще по вечерам. Он почти всегда пропадает в офисе и является домой поздно. Немудрено, ведь на его плечи ложатся все семейные расходы, и нужно на все это зарабатывать. А я, как повелось с давних пор, выступаю в роли организатора. Иногда мне кажется, что мы с мужем родом из двух параллельных вселенных, которые никогда не пересекаются. Однажды мы упали на эту планету из разных миров и встретились, чтобы на свет появился Тимофей.

Наш сын — веселый и подвижный мальчик. Пожалуй, даже слишком подвижный, он не может подолгу усидеть на одном месте. Все называют меня активным человеком, но его активность — это моя, помноженная на десять. Тимофей ходит в школу, любит бегать и прыгать, снимать видео про катание на самокате, скейте и гироскутере — у него тоже есть свой «автосалон» в гараже… Кстати, самокатов у него целых три, иногда он дает мне один, и мы вместе отправляемся за продуктами в магазин на соседней улице. Он ведет свой ютуб-канал, и у него даже есть несколько подписчиков. Мой сын мечтает стать блогером. Ну и пусть мечтает, ради бога! Там он выкладывает видео о преодолении препятствий (горок, склонов и ям) своими транспортными средствами — таков уж круг его интересов.

Кроме того, у нас в доме живет милый питомец, кокер-спаниель по кличке Джек. Иногда мне кажется, что собака — это еще один наш ребенок, настолько ласковым, смешным он бывает порой и так настойчиво требует ласки и любви, когда в этом нуждается. Я часто думаю о том, что животные более осознанны, чем люди: нам трудно оформить свои желания в слова, а уж тем более — попросить о помощи или о том, чего нам не хватает.

∞

Однако вернемся к первоисточнику всех проблем. Стиральная машинка, стоящая у нас в ванной, не всегда справляется с поставленной задачей: после стирки обувь становится чистой, а шнурки — нет. Именно в такие моменты я медленно и методично вынимаю их и отстирываю вручную, так скажем, уделяю им особое внимание. Так произошло дважды. Дважды за последние сутки, и это было досадно. После первого тщательного отбеливания кроссовок и выстирывания шнурков передо мной пронесся автомобиль, и через секунду вся одежда и обувь, сияющая, как альпийский снег, снова покрылась черными пятнами. Уличная грязь быстро въедается в белоснежный хлопок, за чередой отбеливаний следует этап нескольких стирок. Когда я принялась стирать шнурки второй раз подряд, я расплакалась. Нет! Не то чтобы я оплакиваю подобные мелочи и эта реакция для меня — норма. Просто…

Неожиданно для себя я пришла к выводу, что вся моя жизнь подчиняется одним и тем же нелепым законам. Таким, как закон подлости, закон хронического невезения, закон бутерброда, падающего маслом вниз. А я, как китайский болванчик, качающий головой, совершаю бесполезные действия вроде того, что, например, делаю прямо сейчас. Я со злостью схватила намыленные мокрые шнурки и швырнула их в мусорное ведро. Просто пришло время купить новые… Просто пришло время менять что-то в себе!

Я шла по солнечной улице, мои глаза застилали слезы, они лились ручьем, мешали видеть то, что происходит вокруг. Мир расплылся и стал менять очертания, а вместе с ним и я, словно погружаясь под воду, замедлилась и превратилась в какое-то бесформенное желе. Такое ходячее желе на двух ногах, которое ни черта не смыслит в своей собственной жизни.

Нет, не всегда я такая слабая и безвольная! На работе про меня говорят: дай палец — откусит по локоть, но это только на рынке недвижимости… А в обычной жизни я медленно и верно превращалась в бесформенное желе. Желе как метафора душевного состояния — и, похоже, я в него уже превратилась.

Точно таким желе я была на занятии по арт-терапии. Примерно полгода назад мы с подругой попали на тренинг. Совершенно не хотелось туда идти — но Ася уговорила! Тот день я хорошо помню: добирались мы до места действия довольно долго, капал мелкий дождь, на улице было слякотно. Сначала час на маршрутке, потом пешком вдоль мрачных развалин старых улиц в самом центре города, и вот, мы уже прибыли, изрядно промокшие и подмерзшие.

Мы с Асей зашли в полутемное помещение. Первое, что я увидела, это огромный стол, покрытый бордовой скатертью из бархата. «Что за вульгарный стиль?» — подумала я. Горели свечи, от них исходил терпкий аромат. Аромат мне тоже не понравился, как и все остальное в этом странном месте, но на улице шел дождь, и обратного пути не было. Вокруг висели причудливые картины, стояли статуи — гипсовые кудрявые головы с недовольными лицами, закатанными к небу глазами и по-дурацки раскрытыми ртами, бюсты, животные. Я заметила несколько зеркал в винтажных позолоченных рамках и прошла мимо так, чтобы взглянуть в каждое из них по очереди. Старая привычка. Без зеркала я даже не могла выйти из дома! Я всегда носила с собой в сумочке маленькую пудреницу с большой пуховкой, пахнущей ванилью, и аккуратным круглым зеркальцем, и часто заглядывала туда, проверяя, как я выгляжу. Я так делала всегда и везде: на объекте, на планерке, в гостях и даже на отдыхе.

Дело в том, что каждые полчаса у меня случался приступ тревоги, и мне нужно было в любой момент иметь под рукой зеркало, чтобы убедиться, что со мной все в порядке: не блестит ли кожа на лбу, не торчат ли волосы, не растеклась ли губная помада, или, не дай бог, не попала ли соринка в глаз — отчего он мог стать свекольно-красным. На тот случай в моей сумочке всегда лежал визин. Если я обнаруживала хоть малейший недостаток в своей внешности, то сгорала от стыда и прилагала все усилия, чтобы это срочно исправить. А если же все было нормально, то я успокаивалась, по крайней мере, до следующего приступа. Я так привыкла с жить с этими приступами, что даже не видела в них ничего сверхъестественного. Однако после посещения тренинга по арт-терапии мне пришло в голову, что я смотрю на себя глазами окружающих и жду осуждения.

Тем временем мы с Асей налили себе горячий кофе и, взяв кружки, подошли к столу. В зале собралось человек десять, это были женщины всех возрастов — от молоденьких студенток до пожилых дам. Гостей пригласили сесть. Тепло от кружки согревало мне ладони, тело окутала сонливая усталость, неожиданно куда-то ушла тревога. Психолог попросила всех нарисовать себя в образе еды, и я тогда долго не могла понять задание… Но вот, участники взяли в руки краски и кисти, и мне тоже волей-неволей пришлось подчиниться.

Помню, как мы тогда обсуждали наши рисунки: живо и с юмором. Это был интересный опыт — не каждый день представляешься от имени кулинарного блюда и сочиняешь о себе рассказ. Тренинг мне запомнился тем, что вдруг во время занятия внутри меня открылся какой-то канал, я не знаю, что это было — связь с космосом, озарение, прикосновение к божественному? — в моем сознании, в моем теле, в эмоциях что-то взрывалось, клокотало, булькало, в конечном итоге вырвалось наружу… и я расплакалась!

— Какое оно, ваше блюдо? — спросила меня психолог.

— Оно легкое. Его можно есть вечером, даже перед сном, и не поправиться, и можно есть днем, после обеда, и не набрать вес. И утром. В общем, когда его съедаешь, не надо мучиться угрызениями совести.

— На что это похоже в вашей жизни?

Я задумалась.

— Не знаю… — ответила я и инстинктивно потерла тыльной стороной ладони висок — той стороной, что не была вымазана в акварели. Мне захотелось подойти к зеркалу и посмотреть, не испачкала ли я лицо, но я, перетерпев порыв, осталась на месте.

Ответ на вопрос пришел ко мне по пути домой. Я точно так же вечно ограничиваю себя, вечно о чем-то переживаю, боюсь ошибиться, сделать что-то не так, сказать что-то не то, съесть что-нибудь лишнее и постоянно ругаю себя. Вся моя жизнь — бесформенное желе, которое ни насыщения, ни пользы не приносит. Ткнешь в него пальцем, и оно ответит тебе: «Я буду мягким, податливым, таким, как ты скажешь». В тот день я плакала и жалела себя, но это были не слезы отчаяния, а слезы очищения. Мне стало понятно многое — какая я на самом деле, как действую, как ограничиваю себя, и, по сути, плакала я о том, что ничего не в силах изменить. Но вот парадокс: почему-то мне стало хорошо, как будто поршень под давлением сорвало и поток воды несется вниз, но все это уже неважно…

А вот сегодня наоборот: я плакала оттого, что мне плохо. Пока я плыла, как в замедленной съемке, мимо магазинов, упиваясь ощущением беспомощности, одна часть меня бодрствовала. Видимо, она не прятала на период оплакивания свою невидимую антеннку, благодаря которой я сохраняла связь с реальностью. Внезапно я вспомнила, что мне нужно купить шнурки. Рядом располагался торговый центр, и я направилась прямо туда.

В торговом центре пахло разогретым от жары пластиком и автомобильными покрышками, в рекламных целях разложенными в фойе. Я свернула направо, где располагался спортивный магазин. Мимо меня прошла уборщица со шваброй и ведром, плитка на пути к магазину поблескивала чистотой. К запаху пластика и резины прибавился запах хлорки, и меня затошнило. Я зашла внутрь.

Обратив внимание на продавщицу в синей кепочке, я подошла поближе, поздоровалась и попросила ее подобрать мне шнурки.

— Вам для детской или для взрослой обуви?

— Для взрослой.

— У нас в наличии только полтора метра, этого достаточно?

«Боже, какой странный вопрос!» — подумала я. Как будто я только и делаю, что сижу у себя дома с рулеткой и меряю шнурки! Я с недоумением уставилась на девушку. Продавщица в кепочке терпеливо ждала ответа.

— Если это взрослые, тогда пойдет, — сообразила я.

«Мир сошел с ума? Или, может быть, я сошла с ума? Почему я должна знать длину своих шнурков? Почему я — желе?» — мысленно произнесла я и снова расплакалась. Вышла на улицу, вытерла слезы, как в полусне добралась до своей улицы. Обычно, если у меня портилось настроение, мне помогал чай с конфетами и хорошее кино, но сейчас у меня не было никаких сил включать чайник и искать что-то в сети… Хотелось просто лечь и лежать пластом, что я с успехом и сделала, как только вошла в дом. Вскоре Тимофей вернулся из школы, оглушительно хлопнув дверью. Почуяв его возвращение, Джек выбежал ему навстречу, радостно виляя хвостом.

— Привет, мам! Я во двор! — крикнул сын.

Тимофей швырнул портфель на пол и бросил сменку в угол, ласково потрепал Джека за шею и отправился с ним гулять. Я слышала, как они веселятся во дворе.

Энергия стала ко мне потихоньку возвращаться: я собрала разбросанные сыном вещи, положила рюкзак на место, протерла полы в коридоре — уборка всегда помогает улучшить состояние. Не знаю, как это работает, но это работает! Приняла душ, нанесла увлажняющий крем и сделала массаж лица. После всех этих действий я почувствовала себя почти удовлетворительно, на слабенькую тройку. Даже попыталась улыбнуться своему отражению, но получилось вяло и натянуто. Стоя возле зеркала и расчесывая волосы, я вспомнила, что когда-то давно, в студенческие годы, купалась в мужском внимании. Именно этот период своей жизни я запомнила как наиболее счастливый. Может, это то, что мне нужно, чтобы перестать быть бесформенным желе и почувствовать радость жизни? Мне нравилось получать от мужчин комплименты: это было своего рода нормой, неписаным законом, я воспринимала это как данность и думала, что так будет всегда. А потом все чужое внимание затмил собой один человек, Слава. А потом его внимание исчезло.

Стоит ли замужней женщине флиртовать с мужчинами? Я даже вбила в строку браузера этот вопрос. Мнения разделились: одни психологи утверждали, что проявления либидо нельзя блокировать, то есть нельзя ограничивать себя в проживании чувств и фантазий, главное при этом осознанно делать свой выбор, иными словами, мы можем мечтать о ком угодно, но выбирать своего партнера. Таким образом, можно сделать вывод о том, что флирт косвенно укрепляет брак. Другие психологи сообщали, что грани допустимого переходить нельзя. Третьи психологи писали о том, что женщина, погруженная в брак и ограничивающая себя в общении с другими мужчинами, теряет свою привлекательность.

Вопрос в том, что считать флиртом: легкое общение, ни к чему не обязывающее, но при этом игривое и захватывающее, или нечто большее? А ведь это первый женский способ поднятия настроения, самооценки и жизненного тонуса. Флирт, столь важный для меня — как яркая деталь в помещении, без которой весь интерьер теряет свою уникальность и красоту, как острая специя, без которой блюдо становится пресным, — давно был вычеркнут из моей жизни. Я думала, зачем мне общаться с другими мужчинами, если у меня есть Слава? Если у нас есть мы… Потом я, видимо, как женщина из той статьи, погрузилась в брак настолько, что потеряла свою индивидуальность. Я перестала замечать других мужчин, а они перестали замечать меня. Глядя в зеркало, я вдруг осознала, что давно не чувствую себя привлекательной: Слава смотрит не на меня, а сквозь меня, как сквозь стекло.

Проблема заключалась в том, что наш с мужем флирт исчез очень давно, еще до рождения сына, а возвратить это ощущение искры и близости я так и не смогла. Я не совсем понимала, то ли Слава в этом не заинтересован, то ли он действительно так сильно устает на работе? Но ведь чтобы возродить ощущение новизны в отношениях, нужно не только обоюдное желание, но и свободное время, а также возможность им распоряжаться как хочется. Мы хотели им распоряжаться по-разному.

Мне хотелось немного личной свободы… И побольше романтики. Хотелось душевных бесед со своим мужем и хотя бы редких свиданий, когда сын не бегает по потолку, не орет на ухо, не зовет меня каждые пять минут, чтобы что-то показать. Я мечтала, что мы со Славой вдвоем когда-нибудь снова начнем ходить в рестораны или просто в кино.

Славе хотелось, чтобы его оставили в покое. Ежедневно, когда он поздно возвращался домой, он предпочитал отдыхать в одиночестве, а я его не трогала: я знала, что так лучше для него, и не навязывалась. Постепенно мы отдалились.

Когда мы только начинали встречаться со Славой, конечно, он что-то говорил о моей красоте. Делал он это в своей манере, довольно сухо и сдержанно. Потом все комплименты куда-то исчезли, и он больше не мог (или не хотел?) вести себя по-другому: перестал восхищаться мной и вешать мне на уши ту самую лапшу, от которой женщины тают. Это действительно решило бы нашу проблему. Я бы вновь почувствовала себя желанной.

Больше всего на свете я ждала, что он когда-нибудь очнется. Однажды он очнется, черт возьми! Ведь я была всегда хорошей женой! Эта абсолютно нелепая логическая связка меня успокаивала. Ну и что с того, что я всегда была хорошей женой? Как будто это мне что-то гарантирует! Благодаря тому, что я всегда была хорошей женой, я надеялась, что Слава выйдет из своего многолетнего оцепенения и все-таки заметит меня. Начнет смотреть на меня как-то по-особенному, прикасаться, проходя мимо, к округлым частям моего тела, как бы играя, произнесет вслух те слова и комплименты, от которых вновь побегут мурашки по коже, захочется выгнуть спину и встряхнуть волосами, надеть красивое платье с глубоким декольте, предвкушая, как он вечером его с меня сорвет. Но он просто каждый вечер выбирал вместо меня свой телевизор, а я устала быть невидимкой.

Сказать по правде, Слава никогда не был слишком эмоциональным. Даже в первые годы нашей совместной жизни он выражал свои чувства скорее поступками, нежели словами, и именно за это я его и выбрала… А сейчас именно это стало причиной нашего отдаления.

Расчесав волосы, я подвела стрелки и накрасила ресницы, локоны золотистыми волнами упали мне на плечи… Отлично. Я решила, что пора выходить из своего оцепенения — и в прямом, и в переносном смысле.

∞

На следующий день наступил выходной. Я встала рано утром, пока Слава и Тимофей еще спали, умылась, почистила зубы и приняла контрастный душ. Вчерашних слез как не бывало: после эпизодов грусти настроение всегда скачет вверх, я это заметила уже давно. Перепады случаются, потом проходят.

Сама по себе идея провести утро в одиночестве воодушевила меня настолько, что, намыливая волосы шампунем, я перекроила планы на день и решила съездить в торговый центр. Одна. Вышла из ванной, завернувшись полотенцем. Поставила фоновую музыку для медитаций и выпила чай с печеньем и дольками свежего яблока. Затем переоделась в спортивный костюм (для своего возраста я выглядела прекрасно, а мой любимый спортивный стиль делал меня чуть моложе), зашнуровала кроссовки новыми белоснежными шнурками и вышла на улицу. Муж так и не проснулся, и мне удалось улизнуть из дома незамеченной.

Полдня я провела в бесцельном блуждании — по магазинам одежды и товаров для дома. Купила множество безделушек: пушистые тапочки с заячьими ушками, новый кружевной пеньюар, пару спортивных топов, подчеркивающих открытые плечи и красивую линию живота, несколько наборов теней и тушь, комплект постельного белья. На обратом пути заехала в продуктовый, захватила бутылку белого сухого вина и туалетную бумагу по акции.

Неся этот набор на парковку к себе в машину, я вдруг поняла, насколько метафоричны мои покупки. Залить горе вином и провести остаток дня в туалете. Мог бы получиться гениальный рекламный слоган: «Если рушится ваш брак, мы знаем лучшее решение: вот оно!» (а на фото — бутылка вина и упаковка туалетной бумаги). Я рассмеялась и вытерла слезы, завела мотор, а потом еще минут пять не могла уехать, положив руки на руль, опустив голову и борясь с приступами хохота — это был какой-то дурной смех, истерика.

Дома меня ждала следующая картина: Тимофей сидел на диване в обнимку с телефоном, забаррикадировавшись подушками. Я поставила сумки на пол, зашла в гостиную и через окно увидела, как Слава пилит во дворе какие-то доски. Подошла поближе, отодвинула штору и махнула ему рукой, он кивнул в ответ, и это выглядело формально, как приветствие офисного работника и сторожа в стеклянной будке.

Только сторож — это он, а в стеклянной будке сижу я. И продолжается это безрадостное действо уже не первый год… Наше общение с мужем стало дистанционным: один в доме, другой на улице, и формальным: разговоры при помощи жестов. Мы почти перестали контактировать, и я даже не знала, как к этому относиться, потому что выносить скандалы я была не способна. Приступы ревности, упреки и обвинения изматывали меня, особенно обижало то, что я вечно должна была хотеть того, что хочет он, и оправдываться за то, чего не делала.

Стоя у окна, я думала, как дошла до такой жизни: оплакивать шнурки и называть себя желе втайне от всех, чтобы никто не догадался. Это так стыдно. Все мои мысли, словно катушка с нитками, стали раскручиваться в обратном направлении, обнажая безжалостную правду.

Наверное, потому я и запретила себе эффектно выглядеть и общаться с другими мужчинами: просто превратилась в девочку-подростка, которая носит джинсы, рюкзак и кроссовки. Забыла, что мне когда-то нравились необычные украшения и макияж. Я перестала укладывать волосы, вместо этого на голове прижился «конский хвост», на смену платьям пришли спортивные брюки и футболки. Я запретила себе быть той, кто я есть, и превратилась в то самое желе, которое не вызывает угрызений совести и чувства вины… А может, это муж меня превратил?

Мы с ним никогда не говорили на эту тему, просто стоило мне нарядиться и собраться с подругами в город, Слава устраивал скандал. Если я перевоплощалась в серую мышь, покорно оставаясь дома, его критика и приступы ревности сразу сходили на нет. И как-то само собой так вышло, что я перестала выглядеть привлекательно, чтобы не провоцировать новые ссоры. И, кажется, Слава был этим вполне доволен: никто из мужчин не увидит во мне красивую сексуальную женщину, если только он не педофил или какой-нибудь извращенец.

Опять же, удобная форма одежды как нельзя лучше подходила для работы, мне приходилось много перемещаться по городу и по области, показывать жилье и мотаться с объектов в офис, туда — обратно. На шпильках не набегаешься. А что дома? Дома наши ссоры совсем утихли, ведь я перестала просить Славу посидеть вечером с ребенком, чтобы повидаться с подругами. Однажды мне стало все равно, увижусь я с ними или нет.

Слава рассказывал мне сказки про то, что подруги могут посещать наш дом в любое время, что он разрешает мне звать гостей. Но не понимал, до какой степени мне хочется вырваться на свободу, покинуть эту дыру — хотя бы на один вечер! Также ему не приходило в голову, что, пригласив их домой, наш досуг превратится в беготню за детьми, потому что им постоянно что-то нужно, — а это вообще не отдых.

Раньше я часто сидела в кафе и рассматривала в окно темнеющие улицы, тени деревьев, вспыхивающие фонари и медленно плывущие по небу облака. Мне нравилось носить маленькие сумочки с длинными ремешками и небрежно вешать их на спинку стула — было в этом движении что-то элегантное. Мне нравилось пользоваться любимыми духами и ощущать на губах текстуру дорогой шелковистой помады. Еще я любила изучать интерьер, проникаясь особой атмосферой в кафе или барах, когда можно расслабиться и просто помолчать за чашкой чая или чего-нибудь покрепче. Любила наблюдать за посетителями, строя догадки, кем они друг другу приходятся? Друзья, знакомые или любовники? И еще я всегда радовалась, если мелкие детали, такие как рукопожатие или поцелуй, выдавали тайну, и мои догадки оказывались верны.

Как я утратила эту жизнь? Не знаю. Здесь, в Ростовской области, все было по-другому. Здесь не было ресторанов, кафе и баров, бульваров и парков. Здесь не было никакого смысла носить украшения и аксессуары. Это бы выглядело, по меньшей мере, глупо. Сверкать макияжем на грядках?

Однако Слава по-прежнему уезжал отдыхать вместе с друзьями каждые выходные, а мне оставалось только одно: сидеть дома с Тимофеем. Отныне я не чувствовала себя какой-то плохой или виноватой перед мужем за то, что хочу все делать по-своему. Кончилась война. В нашем доме воцарился пресный, безвкусный желатиновый мир, который вполне устраивал Славу, но не устраивал меня.

Поначалу было обидно. Я не только постепенно теряла друзей и радость к жизни, но самое страшное — теряла саму себя. Мне казалось, стоит немного потерпеть, и все наладится! И, если честно, мне не доставляло большого удовольствия копаться в этих мыслях. Почему так, почему эдак? Все эти бесполезные вопросы лишь ворошили старую рану, вытаскивая все на поверхность и ничего не давая взамен: так не проще ли эти эмоции отключить? Со временем я все реже стала думать о себе и перестала, наконец, изводиться вопросами: почему Слава меня не слышит, и почему наша жизнь такая скучная?

Мне казалось, что если я все буду делать правильно, то в нашем доме наладится обстановка, а это — самое главное. Позже, не сейчас, а когда-нибудь потом, когда все стабилизируется, я научусь получать положительные эмоции от чего-нибудь другого: например, займусь кулинарией, запишусь на курс рисования онлайн или изучу французский.

Но получилось все наоборот. До моих хобби как-то не доходили руки. Со временем свой экзотический сад я просто возненавидела. Подруги вообще перестали со мной общаться: мы чаще заменяли встречи видеозвонками, потом и звонки прекратились. У меня, по сути, осталась только одна подруга — Ася, та самая, благодаря которой я добровольно-принудительно попала на арт-терапию.

Если бы не близкая дружба с одним-единственным человеком, который меня понимал, если бы не мой сын, в котором я души не чаяла, и если бы не безмолвный приятель по кличке Джек, который меня безумно любил, я бы, наверное, сошла с ума. Моя душа словно покрылась коркой льда. Я задеревенела и перестала чувствовать вообще что-либо.

∞

С одной стороны, я мечтала вновь ощутить себя живой — отчаянно влюбиться и взлететь на крыльях, а с другой стороны, сама идея не представлялась мне возможной. Чтобы ожить, я согласна была даже на неразделенную любовь. Найти себе объект, поместить его прямо в сердце и жить с ним внутри. Это так просто! Но в то же время мне не хотелось эмоционально сближаться с другим мужчиной и портить тем самым отношения со Славой.

В глубине души я надеялась, что у нас с мужем все наладится, вот только непонятно было, что я должна при этом делать? И что я должна не делать? И сколько ждать? Но самый главный вопрос, который я гнала прочь из своей головы, звучал так: «А реально ли вообще эти отношения реанимировать?». Может, мы уже перешагнули ту самую невидимую черту, после которой близость не восстанавливается…

Исходя из этого, мне оставалось лишь заняться собой, как пишут популярные психологи. Я искренне пыталась полюбить поэзию, садоводство, театр, вязание и многое другое. Безрезультатно. Моя проблема заключалась в том, что ничего, кроме влюбленности, не приносило мне столь ярких и глубоких переживаний. Да, какие-то занятия по отдельности казались мне увлекательными, но вскоре мой энтузиазм угасал, а по интенсивности ощущений любое хобби так или иначе проигрывало.

Можно было решить вопрос радикально, развестись — я подумывала об этом всерьез, но останавливало наличие ребенка и осознание моей ответственности за его судьбу. Слава был хорошим отцом.

В свободное время я читала много психологической литературы на тему отношений. Я узнала о кризисах, типовых проблемах и о способах их решения. В то самое время известные блогеры учили, что каждый человек — хозяин своей жизни, и с этим не поспоришь. А отсюда следовал вывод: не нравится — уходи. Стоит лишь начать примерять на себя эти умные советы, как карнавальный костюм с перьями, понимаешь, что все-таки, в конечном итоге, все не совсем так… Совсем не так! Да, я вправе выбирать, с кем мне жить, где работать и как строить отношения. Но пока я читала все эти глянцевые журналы и популярные блоги, так называемые пособия по красивой и успешной жизни, к моему горлу подкатывали волны отвращения.

Люди в белых пальто пишут инструкции к воображаемому миру, который не имеет ничего общего с реальностью. Люди в белоснежных сорочках пекут блинчики со своими детьми. Манерные светские леди в белых блузках с идеальными локонами позируют перед камерой со своим многочисленным потомством.

Обычный человек, не имеющий безграничных ресурсов в виде нефтяных скважин, родственников-миллиардеров, нянь, уборщиц и домашнего персонала, не может всегда ходить в белом и поступать правильно. И его выборы не всегда основаны на том, что было бы разумно с точки зрения психологии — иногда он просто делает то, что может.

Мне хочется ответить этим людям в белых пальто: окунитесь в помои по самые уши, а потом я посмотрю, какие статьи вы напишете? Вы действительно думаете, что можно все перечеркнуть, развестись и начать все сначала, имея на руках ребенка и оставшись ни с чем, когда все имущество оформлено даже не на мужа, а на третьих лиц? Вы действительно думаете, что можно испытывать доверие к миру и тотальное принятие, когда вас заставили сделать что-то ужасное под соусом неземной любви, а потом в конце концов предали? Вы действительно думаете, что после совершенного насилия надо просто правильно дышать и ходить в юбке, и все наладится само собой?

Много таких философских вопросов всплывало в моей голове в последнее время. Я знала множество мрачных историй, которые произошли с моими знакомыми и приятельницами, и была уверена, что к ним эти «мудрые» советы совершенно неприменимы. Пожалуй, из всего этого можно было сделать один вывод — надо фильтровать информацию. Мы же не едим с помойки, в конце концов? Вот так же и с блогами, с журналами, со статьями. Можно лишь выбирать свое отношение к происходящему и не пытаться изменить других.

Перечитав тонну психологической литературы, я сделала еще один вывод: никто никому ничего не должен. Эмоционально зрелый человек умеет определять свои потребности и способен сам позаботиться о себе. Если ты можешь внести в свою жизнь положительные эмоции — действуй! Никто за тебя ничего не сделает. Никто не обязан вокруг тебя плясать с бубном и думать точно так же, как и ты.

Хотя Слава всю свою жизнь живет по этому принципу и его все устраивает. Он считает, что он — центр вселенной, а я должна делать невозможное и уподобляться ему во всем, начиная с выбора хлеба на завтрак и заканчивая глобальными вещами, такими как политика. Мы прожили вместе уже тринадцать лет, и, по-хорошему, я должна была сразу догадаться, что Слава — не из тех людей, кто будет чутким и внимательным к другим. Да, он охотно решит любые ваши проблемы, если считает вас своим близким человеком, но на этом его сфера компетенции заканчивается. И при этом Слава считает, что весь мир обязан крутиться вокруг него, и никаких противоречий здравому смыслу для него здесь нет.

Стоя перед зеркалом в ванной и расчесывая волосы, я в сотый раз задала себе вопрос: как сделать свою жизнь интереснее? Эти беседы с зеркалом меня утомляли… А с кем еще мне было беседовать? Парадокс заключался в том, что люди искренне не понимали, какие у меня могут быть проблемы, у меня же все есть! Приходилось свои проблемы, комплексы и переживания держать в себе.

Что правда, то правда — с хобби у меня не сложилось. Я покупала наборы для творчества, пыталась вязать спицами и плести цветочные кашпо, приносила домой краски и альбомы, брала уроки живописи, но все равно бросала начатое. Думаю, причина заключалась в том, что где-то в глубине души я знала, что все эти занятия бессмысленны. Через пару часов на меня накатывала такая невыносимая тоска, что я убирала все это благолепие с глаз долой и забывала о нем навсегда. Окончательно убедившись, что я не театрал, не любитель поэзии, не кулинар и не садовод, я стала вспоминать, что же мне нравилось раньше, до знакомства со Славой и до того, как вопрос о внутренней пустоте возник впервые.

∞

Пожалуй, чувство внутренней пустоты и бессмысленности сопровождало меня с самого детства. Но в то время и в тех условиях, в которых я росла, обсуждение проблем подобного рода не представлялось возможным.

Я родилась в простой семье, мы жили в станице, а на повестке дня всегда стояли насущные вопросы, такие, как: хозяйство, приготовление к школе, уборка в доме, распределение обязанностей. И как-то, не встретив ни одной родственной души, я научилась хранить тайну о внутренней пустоте и бессмысленности внутри себя, понимая, что разделить мне ее не с кем.

Когда я была маленькой, я мечтала вырасти и стать модельером, и это тоже со временем стало моей тайной — никто из семьи не понимал моих странных увлечений. Чаще всего мне отвечали, что я забиваю себе дурью голову, модельером ничего не заработаешь, а чтобы выучиться на модельера, надо очень много денег, а у нас их нет. Поэтому, чтобы не выслушивать в очередной раз, как все это глупо, я прятала в нижний ящик стола вырезки из газет и журналов, статьи о моде, глянцевые страницы. Рисовала одежду и сохраняла свои рисунки. Составление образов, нарядов, подбор косметики, причесок и аксессуаров было для меня столь завораживающим занятием, что я охотнее стремилась в свой воображаемый мир, нежели в мир моих сверстников. Обычные детские развлечения меня мало привлекали.

В детстве я была популярна среди подруг: они звали меня в гости, каждая пыталась сблизиться, перетянуть на свою сторону. Наш класс разбился на группы, и в каждой из них считали, что я дружу с ними чуточку больше, чем с другими. Но я все-таки больше была сама по себе. Да, я могла влиться в любую компанию, но в какой-то момент у меня внутри что-то щелкало, и я уходила прочь, потому что мне хотелось побыть одной.

Мне нравилось, наврав с три короба, что меня наказали и не выпускают из дома, запереться в комнате и подолгу с упоением рассматривать свои журналы. Раз в несколько месяцев я ездила в город и покупала себе на сэкономленные карманные деньги новый выпуск. У меня в тайнике скопилось довольно много журналов, и я с восторгом уплывала в мир моды и красоты, перелистывая знакомые страницы снова и снова.

Страницы журналов пахли ароматами дорогих духов. Сцену освещали яркие лучи, а фотомодели выглядели умопомрачительно тощими, угловатыми и беспристрастными, от каждой веяло независимостью и уверенностью в себе. Им было все равно, что о них подумают окружающие, потому что в глубине души каждая знала, что она — совершенство. Даже побритая налысо. Даже с синими губами. И даже в порванных колготках. Высокая мода! «Вот бы и мне чуточку их уверенности», — думала я.

Разумеется, я могла бы продолжать сокрушаться по поводу того, что с хобби у меня не получается, кашпо не плетется, а акварель не течет по листу так, как надо, что неизбежно сталкивало бы меня с чувством собственного несоответствия какому-то идеалу у меня в голове. Но я решила не сокрушаться, а действовать. Хотя, сказать по правде, сокрушаться было привычнее и соблазнительнее. Многолетняя привычка сформировала особые нейронные связи.

С самого раннего детства чувство несоответствия нещадно преследовало меня, шлепало за мной по пятам, наступало на ноги, от него никуда нельзя было деться. Чаще всего нужно было соответствовать маминым ожиданиям, а я не могла — и не умела. Я просто была другой. И от вечного несоответствия маминым идеальным представлениями обо мне моя самооценка страдала: всегда находился кто-то лучше и умнее, чем я, а все мои старания не оценивались по достоинству. С тех пор, видимо, я и привыкла быть удобной и хорошей для всех, чтобы меня любили, а свои истинные чувства — скрывать, чтобы их не высмеивали.

«С этим покончено, — решила я, беседуя с зеркалом, подмигивая и кривляясь отражению в нем. — Никто не обязан развлекать меня и плясать вокруг меня с бубном. Хочешь найти себе эмоции — бери и делай».

∞

На следующий день перед выходом на работу я сделала легкий макияж и нарядилась в сарафан нежно-сиреневого цвета на тонких бретельках. Конечно, дополнив образ кедами, шнурки которых, как вы уже знаете, составляют в длину ровно полтора метра. Смотрелось, в целом, неплохо: совсем не вызывающе, но я уже не была похожа на девочку-подростка, и впервые за долгое время мне понравилось свое отражение в зеркале. Я собрала волосы в пучок и стянула их узлом, выпустила две тонкие пряди возле лица. Получилось стильно — не фотомодель с подиума, но все же…

Я ехала в машине, выставив руку в окно и просеивая сквозь пальцы прохладный свежий воздух, смешанный с ароматом трав. Двигаясь навстречу солнцу по залитой лучами улице, я улыбалась. С этого дня я решила — пора воплотить свою детскую мечту! Пора начать составлять для своего гардероба новые образы, ведь это меня вдохновляет и приносит мне положительные эмоции. Все угрозы и насмешки Славы я была твердо намерена игнорировать и пропускать мимо ушей. Он меня не остановит!

Жизнь идет своим чередом, а я все топчусь на месте и жду, пока кто-то придет и меня осчастливит. Никто не придет и не осчастливит. Также я пообещала себе побольше улыбаться. Улыбаться всем, кто мне нравится: людям в супермаркете, на работе, в кинотеатре, в банке. Не скупиться на хорошие слова. От комплиментов, в конце концов, никто не умирал! А ведь добрые слова создают хорошее настроение для всех — и для тех, кто их слышит, и для тех, кто их произносит. Пообещала себе стать более открытой ко всему новому, и, прежде всего, к людям. Пообещала себе не стараться быть лучшей версией себя — лучшая версия слишком скучна и неинтересна. Может быть, она была нужна в детстве моей маме, но ее сейчас рядом нет, и я просто живу свою жизнь. К чему мне чужое одобрение? Одобрение Славы, например? Одобрение родителей? Аси? Директора? А может, желать одобрения — это совсем не так уж плохо, как пишут психологи, просто не нужно ставить его во главу угла и делать своим смыслом жизни? Кажется, я опять разошлась и погрузилась в свои философские дебри, да так, что не заметила, как приехала на работу.

На парковке возле офиса я увидела знакомую машину, ее владелец кивнул мне из-за приоткрытого тонированного стекла. Это был парень из соседнего отдела. Я улыбнулась в ответ, и мы разошлись в разные стороны. Никиту я знала постольку-поскольку, раз в полгода он присылал мне какие-то открытки через ВК, на том наше взаимодействие и заканчивалось. «Какая глупость — общаться открытками!» — думала я. — «Это что, от небогатого воображения? Или от неспособности написать два-три слова от души?»

Да, кстати, о душе… Про него можно было сказать: чужая душа — потемки. Кроме того, что он симпатичен, влюблен в себя и, кажется, женат, я ничего о нем не знала. Обаяния в нем было море! Чего стоил его низкий тембр голоса и его теплый проницательный взгляд, обволакивающий и одновременно успокаивающий. В его глазах потонула вся прекрасная половина нашего офиса — за исключением меня. Девушки улыбались Никите и круглосуточно вились вокруг него. Жалкое зрелище. Мне никогда не нравились самовлюбленные мужчины, такие, как он, потому что они неспособны сфокусироваться на чем-то, кроме самих себя. А я предпочитала общаться с теми людьми, кому интересна я.

Стоя в лифте и поднимаясь к себе на этаж, я задумалась: а может, я не попала под его чары просто потому, что не хотела быть как все? Да ведь я такой никогда и не была.

Вялые попытки Никиты пригласить меня на кофе еще несколько лет назад, в период нашего с ним знакомства, с треском провалились. Я отказывала ему раз за разом, и он постепенно отдалялся, переключаясь то на одну девушку, то на другую, и в итоге пространство между нами стало пустым и бездушным, оставив внутри лишь поздравительные открытки. И чем увлеченнее за Никитой бегали его поклонницы, тем менее интересным он становился для меня. Скорее, я наблюдала за его интрижками, как за представлениями в цирке, и ждала, чем это все закончится.

Наши встречи носили деловой характер — мы пересекались на работе, иногда решали совместные задачи, но именно сегодня, как будто это было кем-то подстроено, я встретила его в столовой. В моих руках было два больших зеленых яблока, он нес свой обед на подносе и шел прямо на меня. Повинуясь какому-то инстинкту, я подняла оба яблока вверх, сделала какой-то приветственный жест и подмигнула. Он широко улыбнулся и прошел мимо. И хотя разговор не состоялся, встреча показалась мне приятной.

После «яблочного приветствия» я полдня перебирала в голове, что в Никите такого особенного и почему он всех так цепляет. Точно! Противоречие. Этот парень создает ощущение доверия и безопасности, но при этом достаточно закрыт. На работе о нем толком никто ничего не знает, он мало рассказывает о себе, зато всех внимательно слушает. В соцсетях нет ни одной фотографии с его семьей — проверяла. Плюс ко всему, у него самые высокие показатели в продажах. Мужчины его ненавидят, а женщины обожают. Загадочная личность.

После обеда директор вызвал меня к себе.

— Отлично выглядишь, Наденька! Светишься вся! — ошарашил меня Виктор Александрович прямо с порога.

Я застыла в дверях, пробормотав что-то невнятное.

— Спасибо, очень приятно, конечно…

— Ты такая вся энергичная, выкладывай, — когда шеф так широко улыбался, его усы растягивались, как гармошка, обнажая белоснежные ровные зубы, — что-то случилось?

— Ничего… Виктор Александрович, все в порядке.

— Вот и прекрасно. Есть задание — мы можем раньше, чем конкуренты, выстрелить с продажей квартир. Ты знаешь, что «Трикс» строит высотки в элитном жилом комплексе «Изумрудный». У них официальный срок сдачи через месяц. Нам, Наденька, надо наладить канал продаж в «Золотом ключе» и обскакать «Трикс».

Увидев, как округлились мои глаза, Виктор Александрович пояснил:

— Мы с начальством перетерли, они обещали быстрей посокращаться по этому вопросу. И вот вам результат. Все готово. Теперь, — он сделал паузу и выразительно посмотрел мне в глаза, чтобы я прониклась, — твоя задача — поехать в «Золотой ключ», оценить все, пощупать, изучить преимущества и преподнести их нашим сотрудникам в самом выгодном свете. Не подведешь? — он щелкнул зубами и снова широко улыбнулся. — Без тебя мы не справимся. Это надо расписать так, чтобы каждый, слышишь, — он поднял палец вверх, — каждый хотел там жить, прямо сегодня! К вечеру сделаешь?

Я молча кивнула.

— Вечером чтоб была презентация, завтра начнем показы. Давай, ты сможешь, у тебя язык подвешен, расскажи про это так, чтобы все захотели и смогли…

— Прям так? — приподняв бровь, уточнила я.

Виктор Александрович раскатисто рассмеялся. Он любил в каждую рабочую формулировку плеснуть порцию пошлого юмора, но все, кто его знал, относились к этому с пониманием. В том числе и я.

— Ну, если такая красивая женщина, как ты, расскажет, то они все захотят и смогут!

— Ну, я пойду, Виктор Александрович…

Итак, голова шла кругом: директор забросал меня комплиментами, назвал энергичной, дал задание… И к вечеру — чтобы была готова презентация. «Будь ты неладен, садомазохист хренов», — выругалась я и села за компьютер. Моим планам на день пришел конец: я не отправила еще кучу документов, пришлось отменить несколько встреч. И все же я по-своему любила Виктора Александровича за его добрый нрав, чувство юмора и личное обаяние. Я почти привыкла к тому, что работать с ним — это примерно то же самое, что кататься на американских горках, у него всегда фонтан идей, и всегда мы впереди планеты всей!

Оставшуюся часть рабочего времени я усердно готовилась, обзвонив клиентов и освободив тем самым время для поездки в элитный район и подготовки презентации. Что-то в мире начало меняться. «Определенно, все идет из головы», — думала я, составляя текст выступления и подбирая красивые фото.

Презентация прошла на ура. За окном уже стемнело, и я стояла в лучах света от проектора в конференц-зале, глаза слезились, спина болела. Я получала вопросы от коллег и отвечала на них тут же, в порядке живой очереди. Виктор Александрович был в восторге, под бурные аплодисменты в самом конце выступления он поднялся ко мне на ступеньку и вручил связку ключей от квартир в «Золотом ключе». Затем все разошлись по домам.

Вернулась домой я позже обычного. Слава и Тимофей, по всей видимости, уже спали. Скинув обувь и проскользнув в зал, я плюхнулась на диван, включила телевизор без звука и закрыла глаза.

Сквозь закрытые веки мелькали яркие вспышки. Мне не хотелось идти в спальню к Славе, это означало бы тягостное и мучительное выдавливание из себя дружелюбия, как выдавливание зубной пасты из пустого тюбика. А у меня на это не было сил. Тут же ко мне подбежал Джек и уткнулся мордочкой в руку — моральная поддержка, а затем запрыгнул на диван и устроился в ногах.

Несколько минут я тупо смотрела в экран и перебирала в голове свое выступление: не торчали ли у меня волосы, нормально ли все прошло, как звучал мой голос, не слишком ли я волновалась? Виктор Александрович был сегодня особенно весел и приветлив. Это меня порадовало. Хорошо бы перенести клиентов на завтра… И вот еще, где взять сделки, как выполнить квартальный план?

Вдруг я вспомнила, что очень давно не ела и не мешало бы немного перекусить. Я поднялась с дивана и подошла к холодильнику, выпила остатки яблочного сока прямо из пачки и выкинула ее в мусорное ведро. Сделала пару бутербродов и съела их, стоя возле раковины. Вытерла крошки со столешницы и пошла в душ. Когда я искупалась, Слава уже спал, дружелюбие изображать не потребовалось.

∞

После презентации меня закрутили рутинные дела. Все свободное от работы время я зависала на маркетплейсах и заказывала со скидкой различные аксессуары и вещи, чтобы разнообразить свой обычный гардероб необычными деталями. Недавно приехал леопардовый шелковый шарфик и темные очки в такой же оправе. Я примерила все это на себя рано утром и осталась довольна. Даже сонный Тимофей заметил:

— Ма, ну ты ваще крутая! Похожа на кинозвезду!

Тем временем в саду несколько редких растений погибли, потому что я плохо за ними ухаживала, и, если честно, мне было совсем не жаль. Я всерьез задумалась о том, чтобы перекопать весь этот экзотический сад к чертовой матери и залить бетоном. Или, на худой конец, посеять там газонную траву.

— А ты знаешь, что за этим твоим газоном ухаживать сложнее всего? Кто его стричь будет? — тут же возразил Слава. — Я работаю, мне некогда.

Меня всегда поражала эта его способность мгновенно обесценить любую светлую идею. После такого уже и делиться ничем не хочется — заранее известно, что он скажет.

— Почему сразу ты? — парировала я, не готовая расстаться с мыслью о газоне. — Давай наймем человека специального, который будет приходить раз в неделю и стричь этот газон, тут выйди на улицу, куча желающих сразу найдется. Мы в деревне живем, в конце концов, желающих подработать тут масса. Или давай купим эту, как ее… газонокосилку?

— Ты этот сад затевала, вот ты и разбирайся! Я тебя не заставлял эти фикусы сажать! — вспылил Слава. — А потом ты и про газон передумаешь, только зря деньги потратим.

— Все, ладно, я поняла, — обиженно сказала я.

Разговоры о деньгах задевали меня за живое. Работаем мы оба, но платит за все это благоустройство Слава, поэтому все должно быть так, как хочет он. Мнение других не учитывается. Он уже не раз пытался запустить лапу в мой кошелек, то есть проконтролировать, на что я трачу свои (то есть заработанные мной) деньги, но я всегда уходила от ответа. И прикидывала, что бы он заставил меня сделать, если бы узнал, что у меня есть счет. Обычно я говорила, что трачу все на одежду, на тренировки, на витамины, косметолога и продукты…

— Значит, когда я окончательно разочаруюсь в этом хобби, ты предпочтешь залить бетон и положить там плитку? — уточнила я.

— Ну или так, — устало ответил Слава, всем видом показывая, что идея ему не нравится. — Попробуй реанимировать как-то свои эти… Как их там, фикусы, мать их, хуикусы.

— Ладно, ладно, Слав, хватит, я тебя поняла уже.

Я закрыла глаза, пытаясь подавить отвращение. Терпеть не могу мат — особенно, когда его используют в моем присутствии. Говорила сто раз об этом, но он не прекращает, как будто не слышит.

Слава не слышал меня не только в этом. Он не слышал меня всегда, если дело касалось лично меня, моих желаний, чувств и потребностей. Но когда речь шла о его собственных интересах, у него обострялось обоняние, зрение и слух, он становился придирчив ко всему, чрезмерно внимателен и осторожен. И еще, как оказалось впоследствии, он чересчур привязан к вещам и предметам, купленным за его счет.

∞

Однажды, возвращаясь поздно вечером домой, я вышла из офиса и села за руль, но вдруг обнаружила, что машина не заводится. Начинался дождь. До мужа дозвониться я не могла.

Слава мог бы приехать или по телефону подсказать, что с машиной не так. Спросил бы, какие значки светятся на приборной панели? Мы уже много раз так делали. Объяснил бы, что это значит! Конечно, мы бы потом отправились в автосервис, но, наверное, уже с утра: на улице было темно, и все мастерские уже закрылись.

После десяти попыток набрать его номер я бросила телефон на пассажирское сиденье и сдула прядь волос со лба. Слабый дождь перерос в шквальный ливень, Слава не брал трубку, и я была готова расплакаться. Уму непостижимо, что он может там делать? Дрова свои рубить или что? Кто под дождем рубит дрова? К тому же, у меня с собой нет зонта. Под проливным дождем я вбежала в здание и попыталась собраться с мыслями. Одежда и волосы насквозь промокли, я продрогла в легкой кожаной куртке.

— О, Надя, привет. Что у тебя случилось?

Я обернулась и увидела Никиту. Видимо, у меня был столь жалкий вид, что он не смог пройти мимо.

— Не могу понять, что с машиной, не заводится, — стуча зубами от холода, ответила я.

— Тебя подвезти?

Наш офис располагался за городом, на окраине. Там же вели стройку, там же находились некоторые объекты — не все, конечно, но большая часть. Это было удобно, мы могли не тратить время на дорогу и делать показы намного быстрее. К тому же я сама жила за городом, но в противоположном конце области. В общем, путешествие домой без машины казалось почти кругосветным.

Перетаптываясь с ноги на ногу, я размышляла, что ответить, и тянула время. Терять нечего: и так и так я замерзла, машина не заводится, Слава не отвечает, такси будет стоить, как билет на самолет.

— Конечно. Спасибо тебе огромное, — согласилась я.

Никита подогнал автомобиль прямо к главному входу, чтобы я не намокла, хотя сильнее намокнуть уже было невозможно. Ехали долго: Никита был осторожным водителем и не торопился под проливным дождем. Мы болтали обо всем на свете: о предстоящих выборах, о рынке недвижимости, о погоде, о каких-то забавных историях, связанных с нашими коллегами.

— А вы с Толей общаетесь? — спросила я от нечего делать.

— Так, только по работе.

— Странный он.

— Не то слово!

— Он меня замучил, — поделилась я. — Устроил допрос, а я свинтила. Не знаю, каковы его шансы устроить личную жизнь с таким подходом к женщинам.

— Сейчас расскажу тебе историю, — вспомнил Никита. — У нас же девочка работала раньше, потом уволилась. И пришла к нам на сделку. В общем, она моя клиентка теперь. Она про Толика знаешь, что рассказывала? Они как-то ехали с ним вместе. Она была с маленьким ребенком. «И вот тогда, когда я с коляской выбиралась из автобуса сама, а Толик даже не помог ее вынести, я поняла, почему у него нет женщины!» Представляешь, так и сказала!

Я рассмеялась.

— Есть такой смайлик, «рука-лицо», — я хлопнула себя по лбу.

— Точно! Кстати, как тебе наш новый юрист? — спросил Никита.

— Пока ничего не могу сказать, мы почти не общались. А что?

— Ну, ты присмотрись.

— А что, с ним что-то не так?

— Не знаю. Мутный тип. Как шеф его вообще взял?

— Может, умный?

— Кто? Шеф?

— Юрист.

— Надя, ну вот смотри, — обстоятельно начал Никита, — была бы ты Виктором Александровичем, ты бы взяла на юридическую службу человека, который не вызывает у тебя доверия? Юрист — это лицо компании.

— Хм. Ну, не юрист — лицо компании, это точно. Это, скорее, те, кто продает недвижимость. А вообще… Не сказала бы, что шеф выбирает эмоционально, он скорее смотрит резюме. Сама бы точно сто раз присмотрелась.

— Вот именно! Вот, допустим, ты — шеф. Какими качествами должен обладать юрист, которого ты берешь на работу?

— Профессионализм. Опыт. Ну, да! Наверное, чтобы весь его облик… он как бы не отталкивал. Посмотрела бы на манеру общения, насколько грамотная у него речь.

В какой-то момент я почувствовала, что теряю счет времени, словно растворяюсь в нашей беседе и забываю обо всем. На душе было так легко и хорошо! Взглянула на экран телефона: пролетел почти час. Немудрено — пробка на мосту, несколько аварий, шквальный дождь с порывами ветра бил в окна, стекла запотели. Мне вдруг стало невыносимо грустно, прямо до слез, потому что я осознала, что возвращаться домой мне совсем не хочется. Только что я обнаружила, что кому-то интересны мои мысли и чувства, и это не плод фантазии: вот он, человек, который меня действительно о чем-то спрашивает. Жаль было прерывать диалог, вежливо прощаться, зная, что рано утром мы вновь встретимся в офисе, скажем друг другу «привет», и все забудется. Возникло такое ощущение, что мы с Никитой знаем друг друга всю жизнь. Странно только, почему мы никогда не общались раньше…

— Что ты любишь больше, упрощать или усложнять? — вдруг спросил он.

Я задумалась… Положа руку на сердце, я вечно все усложняю. Но сейчас мне казалось, что это неправильно! Надо жить проще и легче, от бесконечных правил все только портится, и не нужно за ними следить. Надо просто плыть по течению. Пусть все идет как идет! Поэтому я ответила:

— Упрощать.

— Я тоже, — рассмеялся Никита и сделал музыку погромче.

Он не спеша вел машину, уступая дорогу другим, и это было похоже на то, как он продает недвижимость. Всегда готов пойти навстречу, услышать мнение клиента, принять все возражения и обсудить в деталях… И все равно выигрыш остается за ним, но как он это делает? Он точно так же очаровал всех сотрудниц? И меня тоже, прямо сейчас… Как?

Все эти мысли смыло потоком воды, стоило Никите повернуться и посмотреть мне в глаза. Доли секунд разделили вечер на две части. В одной из них меня как будто не существовало, а во второй — я уже была. Это было странное ощущение, сродни тому, как если бы кто-то нашел рубильник в кромешной тьме и дернул его со всей силы, и вдруг загорелся яркий свет, — и я обнаружила себя живой.

Никита периодически кусал губы то ли от волнения, то ли от напряжения, то ли от моего присутствия в мокром платье с глубоким вырезом, поверх которого была накинута тонкая кожаная куртка.

— Холодно. Сделай печку посильнее, — попросила я.

— Конечно, — Никита протянул руку и включил переключатель на максимум, — так нормально?

— Да, так хорошо. Можешь даже чуть убавить.

— Ок, согревайся. Не хватало еще заболеть.

— Спасибо…

Весь остаток пути я старалась смотреть в окно, а не залипать на мужчину, сидящего рядом. Это получалось у меня с трудом. С удивлением я отметила, что Никита невероятно хорош собой: высокий, стройный, зеленые глаза, обаятельная улыбка, красивые руки с длинными пальцами.

Подумала вдруг, как было бы здорово, если бы он предложил заехать в кафе, заказать два капучино навынос, обязательно с мятным сиропом, и поехать куда глаза глядят, лишь бы не домой… Мы могли бы есть трубочкой нежно-зеленую пену, смеяться до потери пульса над какой-нибудь ерундой, и это было бы чудесно — вместе сидеть в машине и никуда не спешить!

А еще с не меньшим удивлением я обнаружила, что мне хочется потрогать эти руки, узнать, какие они на ощупь: холодные или теплые, гладкие или шершавые? И погладить их. «Прекрати», — приказала я себе.

Никита резко затормозил на повороте, я испугалась. Пост ДПС остался позади, мы почти прибыли к моему дому. Дождь утих, и после него наш поселок словно вымер. Плавно вписываясь в поворот, Никита свернул на нужную улицу. Вокруг не было ни души, и мне показалось, что все происходящее — не случайно, природа специально так подстроила события, чтобы мы оказались тут, отрезанные от всего мира, в автомобиле, в пустоте сырых улиц после ливня. Как будто только что мы с ним прикоснулись к какой-то тайне, известной лишь нам обоим.

Пора выходить. Я поняла это по затянувшейся паузе и, чтобы не вызывать своим присутствием чувство неловкости, попрощалась и быстро выбежала из машины, слишком сильно хлопнув дверью.

Никита тоже взгрустнул, или мне показалось? Открывая калитку, я вспомнила, что перед тем, как попрощаться, он пристально посмотрел на меня — всего несколько секунд, а затем еле заметно улыбнулся. Что бы это значило?

Я шагнула в наш двор и увидела большой красивый дом с видом на сад и фальшивым благополучием внутри. В свете фонарей и в каплях дождя дом выглядел особенно уютным, вот только в тот день что-то в нем дало трещину. Натянутая струна лопнула, и весь мир рассыпался по кирпичикам.

Еле слышно я поднялась по ступенькам и открыла ключом дверь. Сделав шаг внутрь, в очередной раз столкнулась с тишиной: похоже, все спят. Из коридора мне навстречу выбежал Джек, виляя хвостом. Я сбросила куртку и сумку на пол и побежала в душ, чтобы отогреться, зубы стучали от холода.

Стоя под струями горячей воды, я не могла выбросить из головы те ощущения, которые возникли между мной и Никитой в машине. Ведь они же взаимны, не так ли? Согласно моей теории, чувства мужчины и женщины друг к другу всегда вспыхивают в двустороннем порядке. Одно подтягивает другое. Это энергообмен. В мире так много неразделенной любви, потому что люди боятся войти в отношения или отвергают свою природу. А если бы не отвергали, в мире было бы намного больше счастливых людей…

Перед глазами все время всплывали руки Никиты с красивыми длинными пальцами, интересно, как они прикасаются? Какие ощущения при этом? Я закрыла глаза и провела по своей руке от запястья до сгиба. Наверное, как-то так…

Вечером со мной происходило что-то не то. Что-то странное, а что именно — я не могла понять… Было тревожно и радостно одновременно: когда Никита уехал, внутри меня зародилось ощущение утраты.

Точно так же, как улицы пустеют после дождя и становятся сырыми и холодными, я эмоционально продрогла, озябла и в то же время чувствовала себя лишенной чего-то важного. Я чувствовала себя лишенной чего-то необходимого в этот момент жизни, того, что могло бы меня отогреть. Я скучала по Никите, хотя это казалось мне ненормальным. И вообще, разве можно скучать по человеку, с которым я провела всего час времени?

Потом я уснула, закутавшись в одеяло, и проспала крепко до самого утра.

∞

Яркие солнечные лучи разбудили меня. Новый день подарил этому миру ослепительно палящее солнце. Огромный, сверкающий мир взрывался и вспыхивал внутри меня, и солнечные блики за окном — такие бездушные и холодные — были всего лишь его слабым отражением. «А что, если в этом мире — каждый за себя? — подумала я, — а что… если я сейчас упущу возможность начать что-то с Никитой — а потом ее не будет? И вообще… если я не буду за себя, то кто будет за меня?»

Я быстро умылась, спустилась на первый этаж и разбудила Тимофея. Потом поставила чайник и начала готовить завтрак. Сын полчаса плескался в ванной, и мне пришлось звать его несколько раз, а выманить к столу удалось только под угрозой опоздания в школу. Он плюхнулся на диван, забрался на него с ногами и схватил хрустящий кусочек хлеба, намазанный плавленым сыром.

— Как спалось?

— Нормально, мам.

Тимофей уткнулся в телефон. Я открыла форточку, холодный свежий ветер ворвался в комнату и начал трепать скатерть на столе. На пороге появился Слава, и лишь обернувшись к нему вполоборота, я поймала внутри себя волну раздражения.

— Доброе утро, — негромко произнес он.

— Привет, пап.

— Доброе утро, — ответила я и повернулась к плите.

Мы со Славой уже давно не обнимали и не целовали друг друга по утрам и по вечерам: в этом не было необходимости. Я натянуто улыбалась, чтобы не провоцировать в нем вспышки агрессии, а он по инерции изображал решателя проблем.

На самом же деле наши истинные проблемы ускользали из его поля зрения, но в силу своего эгоцентризма Слава этого не замечал. Дело в том, что наши проблемы не ограничивались ремонтом, заменой потекшего крана или изготовлением новых деревянных столбиков, чтобы подпереть что-то в саду. Они лежали в сфере наших с ним отношений, и эти отношения, судя по всему, он уже потерял.

Наш мир начал делиться на две части — причем уже очень давно. Как будто по самому центру кухни стала расти стеклянная стена, сначала она была невысокая, и через нее еще можно было перешагнуть, потом — перепрыгнуть. Но однажды стена доросла до самого верха, оставляя меня и Славу навсегда по разные стороны этой невидимой преграды. Стена проросла в коридор, в гостиную, разделила надвое нашу спальню, распилив пополам кровать. Из нашей интимной жизни ушла радость.

С тех пор как в нашем доме выросла невидимая стена, Слава не мог понять и услышать меня, а я — его. Наши мысли и переживания никак не пересекались, как разнонаправленные в пространстве прямые линии. Находясь в одном доме, мы были изолированы друг от друга: я не хотела впускать его в свой мир, а он меня — в свой.

Разливая по чашкам мятный чай, я поняла одну вещь: за тринадцать лет совместной жизни я стерла из памяти саму себя. Как будто та часть меня, которая осязает, дышит и чувствует, была похоронена заживо. Та юная и сообразительная девушка с пытливым умом, которая еще не выскочила замуж, которая делала так, как считает нужным, — она просто умерла. И кто меня приговорил к смерти? Я сама?

Теперь иметь свои собственные потребности — в общении, дружбе, свободе выбора одежды, в возможности проводить время так, как я хочу, и даже в сексуальной жизни — считалось чем-то постыдным, заслуживающим порицания. Слава не был рад моему самовыражению и силой пытался вылепить из меня того человека, которым я не являлась. Озвучивать свои желания вслух нельзя было тем более потому, что он всегда меня высмеивал или утверждал, что я говорю глупости.

Переворачивая кусочки хлеба на сковороде, я вдруг вспомнила: где-то я уже читала об этом! Психика человека так устроена, что если наша потребность очень долго не удовлетворяется, то она не исчезает никуда, напротив, она только усиливается. Психологи называют это понятие фрустрацией, только не объясняют, что с этим делать. А наш мозг делает все возможное, чтобы об этом забыть. Так зарождается внутренний конфликт, он же невроз. Иногда я читала книги по психологии и плакала, находя в каждом диагнозе себя.

Плакала потому, что нуждалась в нежности, тепле и ласке от своего мужа, но неизбежно получала отказ за отказом. И это нереализованное желание быть любимой, как правильно подметили умные психологи, превратилось в самую настоящую фрустрацию. Мое чувство ненужности накапливалось годами. За это время я научилась думать иначе: Слава — сильный человек, он делает все для нашей семьи, наматывать сопли на кулак — это не про него. Был бы он нежным и робким, ничего бы не добился в жизни.

∞

Все разошлись по делам, Слава уехал на работу, я отвезла Тимофея в школу (он забыл сменку, пришлось возвращаться) и отправилась в офис.

Мысли о Никите преследовали меня все утро. Мало того: когда я мыла посуду, жарила тосты, умывалась, держала в руках зеркало и наносила кисточкой тени для век, вела машину, стояла в пробке, заправляла бензин, было такое ощущение, что Никита находится рядом со мной, прикасается к моей ладони, смотрит вместе со мной на мое отражение, обнимает сзади за плечи, и от его незримого присутствия мне становилось тепло и приятно. Это было похоже на какое-то наваждение, от которого невозможно избавиться… Да мне и не хотелось.

Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что все, что вы впускаете в свое сердце, прорастает и дает плоды? Можно завершить любые отношения, но с вами всегда будут жить последствия. Последствия ваших поступков и ваших выборов. Вы всегда будете помнить, как билось ваше сердце, как кружилась голова от предвкушения чего-то большего, незримого и прекрасного.

Всего за какой-то час в пробке под проливным дождем я впустила в свое сердце человека. Этот человек столько лет был мне безразличен, смущал меня и даже вызывал неприязнь, что я была поражена.

На следующий день мы с Никитой встретились в столовой как ни в чем не бывало, перекинулись парой слов и разошлись. Его лицо не выражало никаких эмоций. «Вряд ли наше общение продолжится», — решила я, но теперь мне этого хотелось больше всего на свете.

Через неделю я нашла какой-то повод написать Никите, попросив помощи с документами. Он откликнулся и обещал заглянуть, но, в общем-то, на этом наше общение и оборвалось. Несколько дней я пребывала в прострации: не понимала, почему Никита пропал, и непроизвольно искала его глазами, где бы ни находилась. Он исчез.

Да, я по-прежнему ловила на себе пристальные взгляды коллег, слушала комплименты, наслаждалась вниманием: все вдруг стали мной восхищаться, как я и мечтала. Но вместо радости я испытывала одно лишь горькое разочарование. Неужели то, что я чувствовала по пути домой в тот дождливый день, было лишь плодом моего воображения? Неужели все это было в одностороннем порядке? То есть моя теория энергообмена не работает?

А еще через пару дней навалилась тонна срочных заданий от директора, и мне пришлось задержаться в офисе. Мои девочки из отдела давно разошлись, я сидела одна за компьютером, собрав волосы в пучок и зафиксировав их простым карандашом. Я всегда так делала, когда нервничала, — тугой узел на голове добавлял мне сосредоточенности и как будто помогал лучше думать. Звучит глупо, но это правда.

В здании погас свет, в коридорах было темно. Неожиданно в дверь постучали. Я подняла глаза и увидела на пороге Никиту, который самодовольно улыбался своей фирменной улыбкой.

Почему-то на этот раз его улыбка, которую он раздавал всем направо и налево, как бесплатный wi-fi, не вызывала у меня совершенно никакого раздражения — напротив, я нашла ее очень милой.

— Чего стоишь? Заходи, — устало протянула я, вытащив из прически карандаш и распушив рукой волосы.

Никита по-прежнему стоял в дверях, сверля взглядом мое декольте.

— Как ты смотришь на то, чтобы выпить кофе после работы?

— Не знаю, у меня мало времени, — неуверенно произнесла я.

Мне отчаянно хотелось провести вечер вместе с Никитой за чашкой кофе, а не сидеть в офисе до полуночи. Но я все же решила, что будет неплохо, если дам ему отпор. Мне было интересно, готов ли он приложить какие-нибудь усилия, чтобы я в дальнейшем приняла его приглашение.

— Тогда напишу тебе на следующей неделе, — ответил Никита.

Я вежливо кивнула в знак согласия.

— Ты очень красивая, — добавил он и улыбнулся.

Никита посмотрел мне в глаза на прощание — немного дольше, чем обычно. Что он этим хотел сказать? Или ничего не хотел сказать, мне просто показалось? Снова закрытая дверь. Снова я одна. Покой утрачен. Что со мной происходит?

Ночью мое сознание блуждало между слипшихся, скомканных обрывков снов, похожих на сломанный калейдоскоп. Просто карусель из бессмысленных картинок, когда начало одного сна каким-то немыслимым образом втискивается в конец другого, и в итоге получается белиберда. Однако под утро я проснулась раньше обычного, еще до звонка будильника.

Мне снился сон: ветер трепал и спутывал мои волосы, обдувал со всех сторон одежду. Я стояла на мосту. Вдруг теплые руки легли мне на плечи, и кто-то поцеловал меня в шею. Закрыв глаза, я утонула в блаженстве, от нежных ощущений мурашки побежали по коже. Я чувствовала невероятную душевную близость с человеком, который стоял за моей спиной, но я не знала, кто он, так как не видела его лица. Я была влюблена до беспамятства, это чувство переполняло все мое сознание, тело и мысли. Сердце выпрыгивало из груди от счастья. Но когда я все же осмелилась повернуться и увидела его лицо, оказалось, что это…

∞

Перебирая спутанные локоны, я растерянно протопала в ванную, приняла контрастный душ и долго растирала тело полотенцем, оставив красноватые пятна: решила, что это пойдет на пользу. Мне нужна была встряска!

Сон почти выветрился к обеду, к тому времени я успела съездить в супермаркет за продуктами и заскочить на обратном пути на автомойку. Когда вернулась домой, обнаружила, что Тимофей гуляет во дворе с друзьями, а Слава снова уехал. Правильно, сегодня же суббота, день рыбалки.

Таким образом, мне предстоял не один длинный день, посвященный себе самой, а целых два. Обычно Слава уезжал к друзьям на ночевку, и мы мало переписывались и перезванивались в его отсутствие: я не хотела его доставать, а он не нуждался в том, чтобы слышать мой голос.

Разложив продукты, я решила порадовать сына и его друзей заодно, приготовить для них блинчики с мясом, любимое блюдо Тимофея. А после — отдохнуть от тяжелой рабочей недели и найти себе занятие по душе. Джек все крутился и крутился у меня под ногами, отвлекая от готовки, и, в конце концов, я не выдержала и мягко, но настойчиво выпихнула его во двор. Он обиженно скулил, царапая дверь.

К завершению первой партии блинчиков позвонила Ася. Дно эмалированной кастрюльки покрыли ровным слоем фаршированные блинчики, утрамбованные плотно друг к дружке для экономии места — так больше влезает.

Ася звонила очень редко, обычно мы присылали друг другу длинные смс, похожие на письма: это было удобно и ей, и мне. Во-первых, каждый сам выбирал время, когда отвечать, — тогда, когда есть возможность. Во-вторых, отвечали мы долго и обстоятельно. И вообще, я давно заметила, когда прописываешь все свои мысли и чувства, в этом есть какой-то терапевтический эффект. Я все порывалась Асе об этом сказать, да все никак…

Если она звонила, значит, случилось что-то срочное и важное. Отставив сковородку в сторону, я тщательно вытерла руки от муки и нажала «принять вызов».

— Привет! Надеюсь, не отвлекаю?

— Говори, ничего страшного, я не сильно занята.

— Я просто поболтать, Надюш… Ты знаешь, вот такое состояние в последнее время… Прям все бесит меня, и все… Игорь постоянно вот одно и то же. Сидит на диване, пьет пиво, футбик, тошнит меня от него, так воняет эта его рыба на весь дом. А на работе такая ситуация произошла…

— Какая? — я отключила плиту, понимая, что разговор будет долгим.

— Ну… Мне кажется, я не то чтобы не на своем месте… Просто… Я вчера после работы закрыла офис и расплакалась… Такие уроды все вокруг.

— Почему расплакалась?

— Ну, к нам вчера должен быть прийти представитель, с которым мы работаем. А вместо него приперлась та самая сумасшедшая Алла, с которой мы учились в институте. Откуда я знала, что она заявится? И что они там работают вместе? А она же вообще отбитая на всю голову. Она заходит в офис, хихикает, подходит ко мне, мы здороваемся. Я уже чувствую одним местом, здесь что-то не то. Она такая неприятная, фу. Я встаю из-за стола, тянусь к полке и протягиваю документы, а она в этот момент на весь кабинет заявляет: «Пузо спрячь». Я была в шоке. Стою и смотрю на нее молча. Она опять свое: «Пузо прикрой, некрасиво». Я показала ей глазами на дверь и кивнула. Она все поняла и вышла. Но ты понимаешь, она — человек, который мне никто, я ей тоже никто. Каким образом она может говорить мне такие вещи? И притом при всех? Да, мы были с ней подружками, но уже прошло более десяти лет. Да какой десяти…

— Это совершенно бестактное вообще поведение, — ответила я.

— Я выхожу в коридор, а она идет мне навстречу. «Ася, ты чего, обиделась?» — спрашивает. Я говорю, что это было не совсем адекватно с ее стороны. А она о своем: «Ну, правда! А кто ж тебе об этом скажет, если не я? Как ты вообще?» Я еле выдавила, что нормально. Она продолжает: «Мол, как ты до такой жизни докатилась, смотрю, бумажки перекладываешь…» А сама хихикает. Я развернулась и ушла. А сама разрыдалась. Хорошо, хоть никто не видел…

— Ой, да… Это очень неприятная история. И мне кажется, у нее с головой не все в порядке. Посторонним людям делать замечания ненормально.

— А у нее всегда и было с головой ненормально! И с ней в классе никто не дружил, кроме меня, потому что она очень неприятная. Токсичная. А меня она записала в подружки и вечно травила. Только я не замечала этого, потому что была маленькой и глупой, — хлюпала носом Ася.

— А что у вас с Игорем?

— Видеть его не могу, и он видеть не может меня. То же самое, по ходу. Все, что он обещал — исправиться, дать ему второй шанс, — это была полная ерунда. И вообще, я не помню, чтоб мы нормально разговаривали, по-человечески, очень давно, я даже не помню, сколько месяцев назад это было. И мне самой уже не хочется. Вот ты всегда улыбаешься. И ты смогла однажды поменять свою работу… Вот как ты смогла все изменить? И муж такой у тебя… Работает, зарабатывает. Расскажи, как ты это сделала вот так?

— Леплю человечков вуду в свободное время…

Ася рассмеялась.

— Блин, ну я очень хорошо тебя понимаю, — добавила я. — Это все тяжело. А если к психологу?

— Я уже даже записалась, но потом все отменила. Идти боюсь. А вдруг оно мне не поможет?

— Ася, ну ты странная! Сама же меня на этот сеанс тогда вытащила, помнишь? И как меня торкнуло? Ну и с чего ты решила, что тебе не поможет? Мне же помогло!

— Да, наверно…

Мы проговорили почти полтора часа. Когда я нажала отбой, у меня сердце ушло в пятки. Невиданное дело! Никита прислал сообщение, что он меня ждет сегодня вечером и отказ, с его слов, не принимается. «А к черту все! Поеду за новой порцией эндорфинов!» — подумала я. Жизнь слишком коротка, так что в перерывах между исполнением чужих желаний и стремлением быть хорошей для других надо успеть просто пожить.

∞

В глубине души закрались сомнения, правильно ли я поступаю? Из темных углов начали выползать старые чудовища, мои угрызения совести, опять я перед Славой была какая-то не такая, вечно виноватая. Мысленно я приказала себе прекратить: раньше я мучилась в одиночестве, а ему было на меня наплевать — пришло мое время получить свое. Получить эмоции, чтобы… чтобы побороть эту… как ее… фрустрацию! В конце концов, сидя на рыбалке или на даче у друзей, поглощая водку с шашлыками, Слава не думает обо мне. И его не мучают угрызения совести, что он мне чего-то не додает, какого-то внимания… Так что интерес ко мне со стороны других мужчин — это, в том числе, и его заслуга!

Заключив пакт примирения со своей совестью, я попыталась заняться обычными делами, дожарить блинчики, сделать уборку. Все валилось из рук, пальцы предательски дрожали. Я рассыпала пакет с мукой на пол и долго выметала остатки по всей кухне. Уронила сначала вилку, потом нож. Он вонзился в миллиметре от моего мизинца, и я перепугалась. Вспомнился фильм про индейцев, как племена метают острые бесшумные стрелы. Чувство опасности. Ниоткуда. Вот оно.

Сердце продолжало бешено колотиться. Я подошла к окну, распахнула форточку и позвала Тимофея. В ответ — тишина. Видимо, умчался к кому-то в гости. Джек жалобно скулил и продолжал проситься в дом, но я плотно закрыла окно, чтобы его не слышать, и вернулась обратно к плите.

Снова включила вытяжку, поставила сковороду на огонь. Дожарила блинчики, завернула в них начинку и сложила аккуратно вторым и третьим слоем в кастрюлю. Затем распахнула уличную дверь и впустила собаку. Отправила сыну сообщение, чтобы вернулся к 17:00, и он тут же ответил: «Хорошо, мам».

Через пару часов Тимофей пришел домой раскрасневшийся от бега и довольный как слон. Он привел с собой товарища, я отправила детей срочно мыть руки и накрыла на стол, а потом мы все вместе перекусили. Попросила Тимофея посидеть вместе с другом у нас дома, пока меня не будет, чтобы он тут в одиночестве не скучал, и он с радостью согласился. Я ушла собираться на встречу.

Выезжая на трассу, я испытывала легкое беспокойство. Вечером в субботу дороги были пустыми, в открытые окна влетала свобода, она опьяняла меня, а простор раскинувшихся полей — завораживал.

Вспомнился разговор с Асей, и вдруг подумалось: мы сами не знаем, кого выбираем, на самом деле. Если бы про нас с ней снимали телесериал, что-то вроде «Отчаянных домохозяек», только на новый лад, то все могло бы выглядеть совсем иначе. Прелестный умница Игорь с легкостью мог оказаться домашним тираном, а смелый и решительный Слава мог оказаться особо опасным преступником. Мне вдруг стало страшно: Слава… Есть в нем что-то такое, что привлекало меня вначале, а затем заставило содрогнуться от ужаса. На пути к цели он, не колеблясь, пойдет по головам, он не умеет жалеть других, ему это не дано. В нашем сериале ему бы неплохо подошла роль маньяка, который выходит из дома по ночам и в полной тишине совершает свои злодеяния.

Цепь событий от нашего знакомства до сегодняшнего вечера разворачивалась, раскладывая звенья одно за другим. В моем восприятии все выглядело примерно так: сначала Слава не мог надышаться мной, он стремился проводить со мной все свое время, потом мы поженились, потом он отдалился от меня, потом перестал проявлять сочувствие, а после — просто превратился в чужого человека, которому стало на меня наплевать. Чем дальше от дома уезжала моя серебристая Honda, тем больше я убеждалась в том, что я Славу совсем не знаю. Совсем!

Вдруг я услышала визг тормозов: на перекрестке машина чуть не сбила кошку. Кошка прыгнула в кусты, я резко затормозила в миллиметре от чужого бампера и до смерти перепугалась. Посмотрела на себя в зеркальце — все нормально. Красивая женщина с хорошей кожей, струящиеся локоны падают вниз на плечи. Перед выходом я нанесла легкий макияж, помада винного цвета удачно сочеталась с оттенком камней в сережках. На мне было узкое черное платье: сдержанный, элегантный образ. «Ты выглядишь хорошо, не волнуйся», — успокаивала я себя, но эффект был нулевой.

Через полчаса мы с Никитой уже сидели за столиком на втором этаже в маленьком полупустом кафе в центре Ростова. Наш столик был окружен ароматными живыми цветами, было тихо и уютно. Я заказала себе кофе раф с апельсиновой цедрой и миндальным сиропом, а Никита выбрал капучино с корицей.

Мы молчали. Я нервничала из-за того, что не могу вновь посмотреться в зеркало, хотя можно было бы соврать, например, сказать, что мне что-то попало в глаз, и достать пудреницу, но это бы выглядело совсем по-дурацки. Разговор не клеился, мы оба вдруг начинали что-то говорить, перебивая друг друга и смущаясь, а потом резко замолкали и сидели в тишине какое-то время, ожидая, пока кто-то другой не начнет новую тему. Во время одной из неловких пауз я все-таки не выдержала и спросила:

— Почему ты на меня так смотришь?

— Любуюсь… Ты такая красивая.

Я опустила глаза. С грустью подумала о том, что от той легкости, которая возникла между нами по дороге домой, когда шел дождь, не осталось и следа. Видимо, это не мой человек, и все.

— Как ты любишь отдыхать? — неожиданно спросил Никита, и я была благодарна, что он наконец-то определился и выбрал нейтральную тему для разговора, ни к чему не обязывающую.

— Мне нравятся путешествия, — ответила я.

В горле пересохло, трудно было произнести каждое слово. Оглядев зал, я обнаружила, что официанта с нашим заказом поблизости нет, и спасительный глоток кофе я прямо сейчас сделать не смогу. Я продолжила:

— Часто ездим всей семьей в новые места… Путешествуем по миру. А в каких странах ты был?

— В Грузии, а еще на Филиппинах.

— Что ты там делал?

— Где именно?

— На Филиппинских островах.

— Да… — он отвел глаза и потер затылок, — с другом ездили отдохнуть. Классно!

Я тут же решила, что он врет, ни с каким другом он не ездил. То была подруга. Интересно, а он уже был женат?

— А где еще хочешь побывать? — поинтересовалась я.

— Я хочу взять, знаешь, — мечтательно произнес он, — уволиться. Бросить все — и уехать на полгода жить в Азию! Куда-нибудь в Таиланд.

— И что ты там будешь делать?

— Наслаждаться жизнью, конечно же! Красотки, море… Куплю себе байк, а еще попробую секс с двумя мулатками.

Тут я была застигнута врасплох переходом с одной темы на другую, и мои щеки покрылись красными пятнами. Никита самодовольно улыбался, а я чувствовала себя неловко. Мне хотелось, с одной стороны, что-то съязвить, мол, с кем ты разговариваешь на такие темы, я тебе что, подружка? Но вместо этого я отвела глаза и посмотрела в окно.

— А ты где мечтаешь побывать? — расслабленно произнес Никита и откинулся на спинку кресла.

Казалось, он прекрасно понимает, что смущает меня. Именно этого он и добивался.

— Ну, на самом деле… Даже не знаю, обычно я долго не заморачиваюсь. Я выбираю какое-то место, и мы туда едем. Вот и все.

Я беспомощно оглядывалась, выискивая официанта, но вот, наконец, он явился, словно ниоткуда. Я сделала несколько глотков кофе и попросила официанта принести мне минеральной воды: к пересохшему горлу прибавилась еще и жажда.

Официант ушел. Наконец я осмелилась поднять на Никиту глаза, он нагло улыбался и был раздражающе спокоен. Я вспомнила, как мы с Тимофеем недавно смотрели канал Discovery. Гепард в африканской пустыне выслеживает добычу: сначала прячется, отходит в сторону, затем подбирается так близко, что это становится смертельно опасно для жертвы, а после заглядывает ей в глаза. Антилопа в оцепенении замирает, не в силах пошевелиться, и после этого ее ждет смерть. Точно так же чувствовала себя и я — загнанной в ловушку. Нехорошее предчувствие.

— Последние несколько лет мы с семьей отдыхали в Европе, — произнесла я. — Мне там нравится архитектура, и своя особая атмосфера, можно гулять и ни о чем не думать, ничего не анализировать, просто жить.

Никита утвердительно кивнул.

— А у тебя есть дети? — поинтересовалась я.

— Да, есть дочь. Только… Мы в последнее время мало видимся.

— Почему?

— Ну, как тебе сказать…

— Так ты в разводе? Извини, не знала. Неудобно получилось, не надо было задавать этот вопрос, — затараторила я.

— Нет, не то, чтобы. Мы с женой… Мы разъехались, чтобы как-то пожить отдельно. И понять, как быть дальше.

— Ты так откровенно со мной разговариваешь. Все сложно, да?

— Да.

— Ты скучаешь по дочке?

— Конечно.

— Как ее зовут?

— Дарина.

— Какое красивое имя.

Никита грустно улыбнулся и посмотрел мне в глаза. Я залпом допила кофе и добавила:

— Поздно, поехали. Мне домой пора.

Никита попросил счет, расплатился картой. Мы вышли на улицу. Шагали медленно, на почтительном расстоянии друг от друга, осторожно поглядывая искоса — то он на меня, то я на него.

∞

Слава приехал в воскресенье вечером и выглядел мрачным. Тяжелой походкой он прошел на кухню, отправил в холодильник огромный пакет с рыбой. Судя по перегару, программа отдыха выдалась обширной. Видимо, он остался у друга на ночевку с субботы на воскресенье, а утром в воскресенье они встали ни свет ни заря и поехали ловить рыбу. А после того, как все закончилось, его привезли на такси в не очень трезвом состоянии.

— Смотри, сколько мы наловили!

— Прекрасно, — не могла я сдержать сарказм.

Слава неожиданно икнул и отправился в туалет, я с тяжелым сердцем открыла дверцу холодильника и уставилась на рыбу. Сам процесс ее чистки и приготовления вызывал у меня острый приступ отвращения. Мы живем в современном мире, где продается абсолютно все: разделанное филе судака, карпа, форели и даже осетра можно купить в ближайшем супермаркете, куда на машине ехать всего десять минут. Так нет же, я должна трогать руками эту мерзость!

Муж вернулся на кухню, стряхивая на пол капли воды, что меня тоже сильно раздражало, но я сделала вид, что все нормально. Слава радостно произнес:

— Пожаришь?

— Да, конечно.

— Отлично…

Он ушел, а внутри меня кипела ненависть. Сколько раз я просила его не привозить рыбу! Мало того, что он ограничивает меня в поездках в город, запрещает мне встречаться с подругами, а сам ездит куда хочет! Так он еще и привозит домой всякую дрянь! И, плюс ко всему, наверное, еще и гордится собой! «Надо подарить ее кому-нибудь. Точно. Отдать. Нет, не сейчас; он не поймет… В следующий раз перед поездкой на рыбалку я попрошу его не привозить больше свой улов, а если опять привезет, отдать соседям», — пронеслось у меня в голове. Я расстелила на столе множество листов белой бумаги, достала из холодильника увесистый пакет и принялась чистить рыбу. Чешуя слетала вниз, в стороны, на пол, и почему-то вся эта процедура показалась похожей на насилие. Насилие над существами, которые еще утром плавали в речке и никого не трогали, а вот сейчас оказались на разделочном столе со вспоротым брюхом. И я продолжаю совершать это насилие своими руками. Почему-то захотелось плакать.

А наша семейная жизнь — это не насилие? Ну вот правда: почему он заставляет меня делать то, что я ненавижу до тошноты, и продолжает снова и снова? Я вытерла руки о фартук и посмотрела в окно. Слава опять рубил дрова — как будто интереснее этого занятия нет на свете.

От запаха рыбы меня замутило. Я вымыла руки под краном, с остервенением сняла фартук и затолкала его поглубже в мусорное ведро. Затем вытащила из ведра пакет и поставила его на пол, широко раскрыла и стала бросать туда все, что видела: нож, тряпку, бумагу, чищенную и нечищеную рыбу, испачканные салфетки. Вымыла стол, оттерла пятна на полу, оделась и запихнула мусорный пакет в жбан. Не знаю, что я натворила, но мне срочно захотелось покинуть этот дом. Поэтому я села в машину и поехала в магазин за продуктами.

Я делала все на автомате, в мыслях было пусто, белый туман и полное отупение. Выезжая на асфальтированную дорогу, я вдруг вспомнила, что душ и шопинг — это спасение. Покупка товаров бытовой химии, одежды, еды — да любых! — снимает стресс. Что я скажу Славе? Совру, что все испортила. Ну, что-то пошло не так, наколола рыбе желчный пузырь, как-то выкручусь, наверное.

Через пару часов я вернулась с пакетами готовой еды. Слава и Тимофей оккупировали свои телефоны, и отсутствие меня, а также отсутствие приготовленной рыбы никто не заметил. Я сгребла со стола остатки чипсов и расставила коробки с пиццей, сетки с фруктами и картонные упаковки сока. Свернула в длинную полоску огромный пакет из супермаркета, затем сложила его еще несколько раз пополам и отправила в кухонный ящик. «Какое счастье, что в этом доме меня никто не замечает и никто не трогает», — успокоившись, подумала я и поднялась наверх.

∞

Офисная жизнь бурлила, как кипящий котел. Директор периодически вызывал меня и накидывал срочные задания, часть из которых необходимо было выполнить прямо сейчас, а остальные — еще вчера. Пару раз в неделю я задерживалась, а иногда в обход Виктора Александровича подключала кое-кого из девочек. Не знаю, может, он метил меня на еще одно повышение, но я такой информацией не обладала, поэтому просила коллег помочь.

Иногда мы с Никитой ездили выпить кофе — ненадолго, развеяться и поболтать после работы. Эротический подтекст из наших разговоров полностью испарился, и, сказать по правде, мне от этого стало только легче. В лице Никиты я нашла единомышленника: мы стали делиться друг с другом тем, что нас волнует, рядом с ним я находила точку опоры. Вероятно, причиной было то самое чувство, когда тебя понимают, — оно добавляет уверенности.

Когда я рассказала ему, как выбросила на помойку всю рыбу, он рассмеялся:

— Да ты жару задашь любому!

— В смысле?

— Тихушница с виду, а внутри ураган. Монашка в чулках. И с плеткой. Есть такой мем. Хочешь, покажу? Щас найду, — и он стал копаться в телефоне.

— Сам ты монах в чулках… — я беззлобно стукнула его по лбу ежедневником. — Так девушек не клеят, имей ввиду.

— О, как мы заговорили!

— Пойдем лучше перекусим чего-нибудь. Мне еще пилить до дома час.

После починки автомобиль работал исправно, и с тех самых пор я доставляла себя домой сама — в целости и сохранности, но с приступами тревоги. Как только я садилась за руль, мне все время казалось, что вот-вот с машиной должно что-то случиться, и с ужасом выезжала на дорогу.

— Ага, в кафе зайдем, и по домам, — согласился он.

Мы вышли на парковку, и Никита галантно открыл передо мной дверь своей машины.

— Прыгай, красавица.

Мы съездили в бистро неподалеку от офиса, взяли кофе и бутерброды навынос, и теперь не спеша прогуливались по хвойной аллее, расположенной рядом со стройкой. Экологически чистый район, в котором росло множество зеленых растений, привлекал покупателей: здесь имелась инфраструктура, была удачная транспортная развязка, и дома продавались еще на этапе котлована — это вам, конечно, не «Золотой ключ»… Но все же неплохо.

Во время прогулок с Никитой мне было легко и приятно, он не давал мне непрошеных советов, у него было прекрасное чувство юмора, и он больше не бесил меня провокациями. К тому же, я не залипала на нем, как все женщины нашего офиса, — мгновенное наваждение прошло. Возможно, нас еще что-то тянуло к друг другу, но я все же склонялась к тому, что это было временное умопомрачение, и оно прошло, а дружба осталась. Хотя возможна ли дружба между мужчиной и женщиной?..

Если это такой мужчина, как мой муж, собственник и ревнивец, то нет. Такие люди, как Слава, не умеют дружить с женщинами, они для этого недостаточно дипломатичны. Они воспринимают женщин либо как пригодную пищу, либо как непригодную. У Славы есть только один вариант друзей-женщин, это жены его коллег и жены его родственников, которых он считает бесполыми, непривлекательными, неинтересными. Но даже такое общение — скорее формальность, нежели близкая дружба.

Никита умеет выстроить отношения так, чтобы всем хотелось ему угодить, не пересекая допустимых границ. Угодить ему хотят, как правило, женщины. Но можно ли это назвать дружбой? Нет. Это, скорее, какое-то всеобщее использование друг друга, и глубины в его походах налево от действующей, но временно отстраненной от должности жены, нет. Нисколечко. Это просто мимолетные интрижки. Тогда, выходит, дружбы между мужчинами и женщинами вообще не существует? Но ведь нельзя сделать выводы об этом на примере двух мужчин.

А как же директор? Виктор Александрович настолько харизматичен, что мгновенно располагает к себе всех. Смотришь на него и думаешь: он способен строить честные отношения, основанные на доверии. И вроде бы тянешься к нему всей душой… И все бы ничего! Но дозировка флирта в его словах превышает все возможные пределы, так что, наверное, он тоже неспособен дружить с женщинами.

К вопросу о существовании дружбы между мужчиной и женщиной я вернулась по дороге домой: на моей памяти встречались такие примеры якобы светлой и бескорыстной дружбы, но при детальном рассмотрении оказывалось, что все равно кто-то к кому-то неровно дышит. И это влечение просто удачно маскируется ради сохранения самих отношений.

Дома меня встретила тишина и пустота в холодильнике. Жуткий бардак вишенкой на торте дополнял общую картину. Слава, похоже, задерживался на работе, а Тимофей играл в телефон на диване в гостиной. Я ласково поцеловала его и потрепала по волосам, а за неубранные тарелки и разбросанную кругом собачью шерсть ругать не стала. Не хотелось портить отношения еще и с ребенком — завтра встану, все помою. После работы не было ни сил, ни желания убирать, поэтому сделала вид, что я — невидимка, приняла душ и закрылась в спальне. Раньше я бы терзала себя за столь легкомысленное поведение и ни за что бы не пошла отдыхать, не прибрав внизу. Сейчас я просто включила кино, вставила наушники и как-то незаметно для себя уснула.

∞

Сгущались сумерки, я держала в руке стаканчик с кофе. Мы с Никитой не спеша прогуливались вдоль берега реки, зябко и тихо подрагивали тени деревьев в свете фонарей. Одинокие корабли то тут, то там стояли, пришвартованные к берегу, всем своим видом сообщая жителям города о том, что сезон путешествий по реке Дон скоро откроется.

Набережная была безлюдна и совершенно пуста, но тем не менее я надела темные очки. Зачем? Не хотелось, чтобы меня кто-то узнал. Хотя… кому надо, тот узнает и в очках, и без очков! Но я почему-то не хотела афишировать эту свою часть жизни — мое личное дело, с кем общаться, гулять и проводить время. Это никого не касается.

Тем временем наша встреча подошла к концу. Как-то слово за слово, и мы с Никитой разоткровенничались, удивительно — обычно он скрывает все самое важное под маской юмора. Сегодня впервые я услышала от него, что его дочь серьезно больна (он не уточнял, чем именно, а я не хотела показаться бестактной и не стала спрашивать). Никита рассказывал, что его семья борется за ее здоровье уже много лет.

В тот вечер мы говорили обо всем на свете, о каких-то нелепых и серьезных вещах: например, как мы чувствуем присутствие друг друга в пустой комнате. Также оказалось, что мы оба одновременно просыпаемся по ночам и снимся друг другу с завидной периодичностью. Я уже давно перестала стесняться своих приступов тревоги и спокойно смотрела в зеркальце каждые полчаса, на что Никита реагировал всегда одинаково:

— Ты прекрасна.

Внутри меня все тряслось, мои щеки покрылись красными пятнами, и мне казалось, никакая темнота не способна это скрыть, хотя я старалась выглядеть невозмутимой. Со мной что-то происходило. Захлестывали эмоции, но на эти эмоции, по сути, я не имела права.

Нежность шквалом обрушилась на меня, сорвалась лавиной и несла меня потоком вдаль, я тонула в ней — это было прекрасное наваждение. Рядом со мной находился мужчина, к которому меня тянуло с непреодолимой силой. Он никогда не высмеивал меня, не просил замолчать, не говорил, что я несу бессмыслицу. Напротив, он задавал вопросы и понимал меня. Но самое главное — чувство безопасности. Рядом с Никитой мне было безопасно.

И, разумеется, я испытывала признательность за то, что Никита проявляет заботу о моем внутреннем мире, ведь никто никогда раньше этого не делал. В дополнение ко всему, меня переполнял живой неподдельный интерес к его личности: Никита необычно рассуждал, совсем не так, как все остальные. Сильное физическое влечение перемешалось со страхом: я уже не понимала, что первично, что вторично. А может, все люди так устроены, что нас возбуждает опасность? Тогда, на самом деле, что первично, а что вторично, уже не имеет значения.

Пока я не осознавала всех своих чувств к Никите, мне и бояться было нечего… А теперь вдруг стало поздно. Конечно, я догадывалась, что наше влечение взаимно, но сама мысль о том, что у нас нет будущего, приносила невыносимую боль. Не хватило бы никаких слов, чтобы описать мое одиночество в этот момент. Похоже, я на него вечно обречена: и в эту минуту, и всегда, и в отношениях, и без них. Поэтому я просто молчала.

Отсутствие эмоциональной близости и физической безопасности в браке на протяжении многих лет натолкнуло меня на поиск чего-то нового. Я хотела острых ощущений. Я думала, яркие эмоции начнутся здесь, за пределами дома: стоит лишь выйти в свет и одеться понаряднее, стоит лишь начать улыбаться миру и светиться изнутри, — и непременно все наладится! Но если бы я знала, что все эти острые ощущения окажутся именно такими, то я бы, наверное, от своей затеи сразу отказалась. Что-то пошло не так. Мои чувства оказались сильнее, чем я предполагала, а человек, с которым я хотела быть вместе, ничего не мог мне предложить. И мы оба это знали. Таким образом, я попала в ловушку своего собственного ума, что хотела — то и получила.

Каждый человек в конечном итоге получает то, что хочет. Такова была моя теория. Одна из многих, существующих наряду с теорией об энергообмене, то есть о взаимном притяжении между мужчиной и женщиной, с теорией о бессмысленности жизни и внутренней пустоте… Каждый человек получает не то, что он хочет своей рациональной частью, что разумно и правильно. Он получает именно то, что искренне хочет на самом деле.

Многие люди одиноки именно потому, что они любят мучиться и страдать, а многие больны именно потому, что им нравится болеть. Этот список можно продолжать до бесконечности: многие бедны, потому что сама мысль о достатке доставляет им дискомфорт, им некуда потратить деньги, они боятся ответственности. Многие живут вместе с теми людьми, которые их не уважают исключительно потому, что они сами внутри себя считают, что их не за что уважать. И так далее… Я загадала себе неразделенную любовь, лишь бы пробудиться и ожить: вот она и нарисовалась! Да, немного неожиданно… И не в том формате, как я предполагала, но все же я убедилась, что моя теория верна.

«Наивная, это так не работает, — рассуждала я, шагая по набережной рядом с Никитой. — Невозможно чуточку влюбиться, слегка! Невозможно чуть-чуть забеременеть. Слегка умереть. Зачем мне вообще такие свидания! — злилась я сама на себя. — Все это бессмысленно, ничего у нас не получится, это пустая трата времени и нервов».

Сама эта мысль доставляла мне одновременно боль и облегчение: боль от утраты того, что моим и не было, и облегчение от того, что теперь можно не опасаться своих темных привидений, выползающих из-за угла, — угрызений совести. Ведь я так привыкла все время чувствовать себя виноватой перед Славой. А теперь, когда я стала испытывать чувства к другому мужчине, я была виновата вдвойне, даже если ничего плохого и не делала.

Мы с Никитой долго стояли рядом бок о бок у воды и молчали. В небе вспыхнули первые звезды, незаметно стемнело. Гладь реки была расчерчена безупречными желтыми линиями, которые кто-то словно под линейку провел карандашом, сотканным из света. Потом, не сговариваясь, мы посмотрели друг другу прямо в глаза и направились обратно к машине. Сели рядом, как и прежде. Никита захлопнул дверь. Меня трясло. Он даже не смотрел на меня: в воздухе между нами повис огромный сгусток энергии, похожий на огненный шар.

Вдруг Никита вздохнул и произнес:

— Я знаю, что все это неправильно… — он привычно потер рукой затылок и снова посмотрел на меня, слегка прищуриваясь. — А потом говорю себе: будь, что будет… пусть идет, как идет.

В тот момент я не выдержала, набросилась на него и стала жадно целовать. Его губы были мягкими и сладкими на вкус, он покрывал поцелуями мою шею и то место, где проходит линия волос за ухом, наши руки переплелись. Все потемнело и смешалось, только огненная буря клокотала внутри, где-то в области легких.

Я не очень понимала, где нахожусь и что делаю, но вдруг почувствовала, как его пальцы нежно гладят мои плечи, спускают бретельки лифчика. Никита скользнул рукой под платье и начал стягивать с меня белье, и в этот момент в моей голове что-то сработало: стоп. Я вынырнула из изумрудного омута его глаз, щекочущего в груди и доводящего до слез, до истерики, до эйфории, — и все это за доли секунды, а ведь между нами, по сути, еще ничего и не произошло!

Вскоре реальность стала приобретать смутные очертания, точно так же, как в тот день, когда я стирала шнурки и плакала. Туман в голове наконец-то рассеялся. Откинувшись назад, я тяжело дышала. Никита гладил мою ногу чуть выше бедра:

— Малышка, ну что ты?

— Нет… — пробормотала я. — Не здесь, не сейчас. Я так не могу.

— Понимаю. Но все равно скажу тебе, ты такая в этом платье, ух! Платье — бомба.

Никита улыбнулся, с восторгом глядя на меня, а я поймала себя на мысли, что он говорит именно те самые слова, в которых я нуждалась. Только я нуждалась, чтобы их произнес совершенно другой человек.

— Когда я впервые увидел тебя там, в столовой, только не смейся, — он предупредительно поднял палец вверх, — я подумал, вот правда, в ту самую секунду, что мы будем вместе.

— Серьезно?

— Да, я почувствовал.

— Это удивительно.

Я погладила его по руке и попросила:

— Отвези меня к моей машине. Мне пора.

— Ладно, — Никита обреченно вздохнул и завел двигатель.

2. Никита

Начальник отдела по работе с юридическими лицами Никита Терещенко производил на окружающих благоприятное впечатление. По крайней мере, так его воспринимали и непосредственные подчиненные, и прочие сотрудники фирмы, и клиенты. Сам директор, зная о некой мягкости и нерешительности Никиты, все же не мог не повысить его в должности. И на то имелись веские причины.

Все женщины в коллективе за глаза называли Никиту человеком с тонкой душевной организацией, но при этом рассыпались в улыбках и бессовестно строили ему глазки. Похоже, они это делали неосознанно и даже автоматически. Никита пробуждал абсолютно во всех людях стремление ему угодить и понравиться, а также заслужить его одобрение — хотя это одобрение фактически никак не сказывалось на рабочей деятельности. Вот и Виктор Александрович не стал исключением, подписав приказ о повышении.

Шлейф всеобщего обожания следовал за Никитой повсюду, куда бы он ни явился: бухгалтерия, столовая, конференц-зал, приемная.

— Никита, вот он идет, смотри, какой свитерок у него милый, — перешептывались дамы.

— А еще подстригся как-то по-новому…

— Ну ему идет, да?

Представительницы прекрасного пола хихикали и аппетитно перекрещивали стройные ножки. В его присутствии женщины таяли, млели, начинали говорить шепотом. С Никитой откровенно флиртовали по телефону даже те клиентки, которые его ни разу в глаза не видели, видимо, всему виной был чарующий голос, вызывающий мурашки по коже. Никита привык к этому, он прекрасно знал свои сильные и слабые стороны и относился ко всему философски.

На первый взгляд, удержаться на плаву в агрессивном мире торговли недвижимостью было бы непросто, имея такой характер, как у него. Однако он мог очаровать любого, даже самого несговорчивого клиента, найти компромисс в самой безрадостной ситуации и выйти сухим из воды. За то его руководство и выделяло. Именно благодаря этим навыкам он занял пост начальника отдела.

В подчинении Никиты было немало сотрудников, в большинстве своем отдел состоял из мужчин. Те его недолюбливали — и понятно, за что: новоиспеченный руководитель трудолюбием не блистал, прилагал мало усилий, зато при этом закрывал гигантское количество сделок и перевыполнял планы. Менеджеры-мужчины использовали агрессивные стратегии при торговле недвижимостью: кто-то атаковал клиентов в лоб, кто-то брал измором, и это более-менее работало, самые высокие показатели были как раз у напористых. Оставшаяся часть специалистов научилась хитрить, маневрировать, плести интриги, втираться в доверие клиентам. Часто сотрудники прикидывались тайными покупателями и путали карты конкурентам.

Все эти стратегии были по-своему оправданны и эффективны, однако Никита со своим личным обаянием всегда был на шаг впереди. До повышения в должности он если не старался найти общий язык с коллегами, то, скорее, соблюдал нейтралитет. Теперь ситуация перевернулась: ему это было больше не нужно. Самые дерзкие и самые авантюрные идеи по завоеванию рынка сыпались на него как из рога изобилия.

Женщины пытались удивить Никиту и показать, на что они способны, предлагая все больше новых и интересных проектов. Им доставляло невероятное удовольствие раскрывать папку на столе руководителя, выставляя декольте, и описывать преимущества проекта, ожидая, когда же в его глазах вспыхнет искра.

Никита был уверен, что женщины тайно соревновались между собой, только не мог понять, в чем именно? И что для них на самом деле важнее: вызвать зависть у подруг или видеть блестящий результат своей работы? Но он не слишком углублялся в анализ, ибо слишком уж ему нравился процесс: каждая планерка с большим количеством умных и инициативных женщин была чем-то похожа на бесконтактный секс. Иногда — групповой.

В каждой из женщин, по тем или иным причинам попавших в отдел по работе с юридическими лицами, текла кровь амазонки. Их железная нервная система выдерживала любые, даже самые громкие поражения, а новые победы не останавливали их перед тем, чтобы двигаться вперед, замахиваясь на более аппетитный кусок пирога.

Получить в свои объятия Никита мог каждую. Женщины из офиса сами падали к его ногам, вот только Надя оставалась своего рода исключением, держась на почтительном расстоянии. Никите было, в общем-то, все равно, кто из его поклонниц замужем, а кто нет. Какой смысл строить долгоиграющие планы, если все отношения когда-то закончатся? Все, кроме брачных уз, да и те не вечны.

Чтобы завести интрижку на работе, ему было достаточно пары комплиментов, нескольких улыбок и одного приглашения на кофе. Дальше женщины все делали сами: обольщали, строили глазки, увозили к себе домой или в другое место. Ему даже не требовалось расстегивать рубашку и снимать с себя брюки, и это женщины тоже делали сами.

Если же Никита оставался наедине с девушкой, которая не готова была брать инициативу в свои руки, то он из вежливости задерживался на час-два, вел светскую беседу, не обращая внимание на неловкое молчание и летающие в воздухе искры, и после нескольких чашек чая как ни в чем не бывало исчезал в неизвестном направлении.

Брать на себя такую ответственность он был не готов… Почему? Все объяснялось очень просто: в случае претензий со стороны женщины, что вполне естественно в результате разрыва отношений (а спонтанный яркий роман не может длиться вечно), он мягко останавливал собеседницу, напоминая, кто кого раздел. На этом вопросы заканчивались.

— Ты хотела этого, детка? Ты получила это. Я тут совершенно ни при чем. Я просто офигел и поддался тому, что произошло между нами…

Или на худой конец:

— Я был потрясен, какая ты невероятная женщина… И не мог удержаться. И упаси бог, я не планировал тебя влюблять в себя, бросать и делать тебе больно, — в этот момент Никита хватался за голову или прикрывал ладонью веки, изображая раскаяние. — Но у меня жена, ребенок, понимаешь? Я не могу так больше, я не могу продолжать тебя мучить.

Для разных случаев и для разных женщин у Никиты было заготовлено несколько историй — о том, что они с женой на грани развода и живут отдельно, — чтобы инициировать отношения; о том, что он не может бросить семью, так как только что узнал, что его дочь неизлечимо больна, — для завершения отношений. Второе, как и первое, собственно, было не совсем ложью: они с женой расходились и сходились много раз, а дочка и правда имела некоторые особенности здоровья. Но Никите важно было перетасовать карты и разложить их в таком порядке, чтобы они возымели нужный эффект.

Женщины, разумеется, верили во все рассказанные им истории и сначала сами впрыгивали на ленту конвейера, а затем сами спрыгивали с нее. Причина частой смены партнерш заключалась не в том, что голос совести слишком громко заявлял о себе, а в том, что Никита молниеносно терял к ним интерес. Если он видел, что очередная красотка страдает и мучается даже чуть больше, чем хотелось бы, то он добавлял:

— Малышка, я знаю, что ты прекрасный человек. Но ты очень сильно привязалась ко мне, позаботься о себе, пожалуйста… Сходи к психологу, психотерапевту… Возможно, причина твоего состояния не в нас, а в том, что внутри тебя…

После таких слов девушке только и оставалось, что в изумлении раскрыть рот и больше Никиту не беспокоить.

В какой-то момент Никита пресытился этими играми, ему стало скучно. В череде романов наступил режим ожидания, который неизвестно когда должен был закончиться. Он все чего-то ждал, только не мог понять, чего именно: вдохновения? Появления какой-то особенной девушки? Чего-то удивительного? Он и сам не мог ответить на этот вопрос.

∞

Каждый раз, когда Никита с грохотом открывал дверь квартиры, он слышал последовательность звуков. Сначала топот собачьих лап, затем усталые шаги супруги, затем быстрое шлепанье детских ножек.

Дочь не встречала его радостными криками, как все другие дети. Не неслась сломя голову с криками «папа!», не кидалась ему на шею, не тянула навстречу маленькие ручонки, она просто останавливалась за углом и подсматривала, осторожно высовывая голову, как отец снимает пальто и ботинки. Она вообще не склонна была проявлять свои эмоции, если речь шла о чем-то приятном. Зато возмущаться умела как следует.

То, что его дочка не такая, как все, он понял почти сразу, как только ее увидел. Это произошло пять лет назад. Когда Дарина родилась, она была обычным крошечным комочком. На ее маленьком красном личике, сморщенном, как у ящерицы, были темные бусинки-глаза, они смотрели в упор, не мигая, как будто решительно. И это вызвало у Никиты беспокойство.

Он отмахивался от этого ощущения, но ребенок постоянно плакал. От бесконечных воплей дочери жена начала закатывать истерики, и дело доходило до звонков врачу среди ночи. Девочка не просто хныкала, как все младенцы, которые мучаются болями в животе, она непрерывно орала с надрывом, и ей не помогали не укачивания, ни объятия, ни лекарства, которые выписывал педиатр.

— Почему она так орет? — с досадой спрашивал он у жены.

— Может, это животик? — растерянно отвечала она.

Лика из последних сил пыталась быть сдержанной, но у нее это не очень хорошо получалось. Видимо, ребенок тоже чувствовал панику родителей и от этого был сам не свой.

— Иди сюда, моя маленькая, — жалобно произносила жена. — Давай сделаем массажик. — Лика клала дочку на стол для пеленания и пыталась погладить небольшой, слегка вздувшийся живот, но от этого Дарина орала еще сильней.

Жена подхватывала ее на руки и пыталась успокоить, но ребенок извивался, как червь.

— Надо что-то с этим делать! — резко произнес Никита.

В этот момент он понял, что происходит что-то не то.

Здесь, прямо сейчас, в их семье происходит что-то не то. Происходит то, чего не должно быть, это ненормально, так быть не должно. Дети так не орут.

На сердце лег холодный металлический щит тревоги. Никита взял себя в руки и подавил приступ приближающегося отчаяния, который, как позыв рвоты, колыхался темной жидкостью у самого горла и вот-вот готов был выплеснуться наружу.

— Завтра пойдем в хоть поликлинику, хоть к мэру города, дойдем хоть до самого президента, если понадобится. Сколько можно! — крикнул он и с яростью стукнул кулаком по подлокотнику дивана.

Лика считала своего мужа нерешительным, но никогда ему об этом не говорила, поэтому высказывание про поход к мэру города она просто пропустила мимо ушей. Она знала, что никакую тревогу бить он не станет, завтра снова уедет в офис как ни в чем не бывало, и ей придется возиться с дочкой одной.

Теперь по утрам жена выглядела истощенной и уставшей, да и сам Никита не высыпался. Он с трудом справлялся со своими обязанностями на работе, стал рассеянным, невнимательным за рулем, один раз даже чуть не влетел в кювет, но вовремя опомнился, вывернув автомобиль на ровный край дороги.

Однако Никита свое обещание сдержал и записал ребенка к неврологу. Долгие обследования ничего не выявили, кроме повышенного внутричерепного давления.

Дарине исполнился год, но она продолжала все так же орать. Ее взгляд оставался таким же решительным, как в первый день, но в то же время он стал каким-то чужим и холодным. Что-то неуловимое происходило с девочкой, не до конца ясное и понятное, но очевидно — что-то нехорошее. Если Никите удавалось хоть ненадолго встретиться с дочкой глазами, она мгновенно вырывалась и отворачивалась.

Ребенок рос и развивался по норме, утверждали все врачи в один голос. Но теперь Дарина орала не ночью, а днем, и это тоже отцу казалось странным.

Потом Дарине исполнилось два года, потом три, потом четыре. После работы Никита брал дочку за руку и вел ее на площадку погулять, чтобы хоть как-то разгрузить жену. Он с интересом наблюдал за остальными детьми и за Дариной и находил множество отличий, и эти отличия были не в пользу своего ребенка. В те моменты, когда можно было бы и переключиться на игру с другими детьми, просто поковыряться в песочнице или увлечься новым занятием — покататься на качелях, она бесконечно кричала и пряталась за лавку или вцеплялась в руку отца и тащила его обратно, показывая пальцем на дорогу: мол, пойдем домой.

∞

Как только Никита с дочерью вошли в подъезд, истерика начала утихать. Дарина всхлипывала у папы на плече и безжалостно теребила его ухо — больно, но терпимо. Лучше пусть теребит ухо, чем орет.

Никита провернул ключ в замке, толкнул дверь ногой, и та со скрипом поддалась, разверзнув пугающую темную пасть. Свой собственный дом Никита уже давно воспринимал как пещеру, в которой обитают монстры, пожирающие без разбора все живое и неживое — все, что попадает вовнутрь. Они не давали ему спокойно жить, дышать, чувствовать себя полноценным человеком. Никите было здесь небезопасно, и не только из-за воплей Дарины или истерик жены: в этом доме постоянно происходило что-то не то, здесь было тревожно. Все чаще хотелось сбежать.

Одной рукой он держал дочку, второй нащупал выключатель.

— Мы пришли! — крикнул он в пустой коридор, Лика не ответила.

В животе урчало от голода. Дома царил относительный порядок, но вот готовить жене было некогда. Никита знал, что на ужин его ничего не ждет. Так было вчера, позавчера, месяц и год назад — вряд ли что-то изменится сегодня. «В этом доме нужно самому позаботиться о себе», — с досадой подумал он.

Как давно он ощущает себя здесь лишним? Как давно Лика перестала заботиться о нем? Правильно: с тех пор, как родилась дочь. Именно тогда их семейная жизнь окончательно испортилась. Лика больше не готовила еду, ее больше не интересовал секс, она перестала нормально выглядеть, перестала нормально убирать в доме, а еще с ней невозможно стало общаться. Ее связь с дочерью казалась ему слишком тесной, Лика превратилась в фанатичную мать, для которой весь мир перестал существовать. Стало безразлично все, кроме ребенка. Чаще всего Никита оправдывал жену: с таким-то малышом, оно и понятно, ей некогда готовить, убирать, прилично выглядеть. Но потом вдруг понял, что оправдывать ее ему надоело.

Никита расшнуровал дочкины ботинки, стянул верхнюю одежду с малышки, сложил стопкой на тумбочке ее куртку, шапку и шарфик и принялся снимать свои кроссовки. Дарина сразу умчалась в кухню и начала чем-то увлеченно постукивать.

— Это не надо, подожди, малыш, — крикнул он дочке в надежде, что она его поймет.

Дарина не поняла. Продолжила стучать.

— Пойдем, помоем руки. — Никита подхватил дочку, понес с собой. — Лика! Где ты? Ты что, не видишь, что ли, у тебя ребенок грязными руками кастрюли трогает?

Растрепанная и уставшая Лика, похожая на тень, тихонько вышла из коридора. Никита передал дочь жене на руки и поставил сковородку на плиту в надежде приготовить что-то на скорую руку.

Личико Дарины выражало недовольство. Готовая вот-вот расплакаться, она скривилась и уставилась в пространство перед собой. Хнык. Хнык. Лика понесла Дарину в ванную комнату. Хнык. Вдруг дочка разразилась яростным криком и слезами, стала брыкаться и вырываться. «Начинается», — обреченно подумал Никита. Но, кажется, нет! В этот раз пронесло… Как только дочке вернули доступ к ее любимому занятию, перекладыванию кастрюль с места на место, она утихла.

Никита открыл холодильник и достал бутылку с растительным маслом, упаковку яиц и пучок зелени. С момента рождения дочери его любимым блюдом стала яичница. Это было единственное, что он умел готовить и что требовало минимум времени. Голод часто заставал его врасплох, но в доме никогда ничего не было, кроме яиц, черствого хлеба и бесконечных банок с детским питанием.

Сколько раз он просил Лику освоить доставку! Для этого всего лишь надо скачать приложение и заказать продукты. Нет, она вечно находит глупые оправдания — я не умею, я не могу. Но ей же не девяносто лет, в конце концов? Чего там такое можно не уметь? Беспомощность: вот, что его больше всего не устраивало в жене. Можно было бы перетерпеть какие-то другие нюансы, в конце концов, у каждого есть свои плюсы и минусы. Но она притворялась беспомощной, Никита знал — на самом деле она все может, но категорически не хочет ничего делать.

Никита регулярно оправдывал Лику, но не осознавал, как сильно на нее злился. Злиться на нее было бы неправильно, да и вообще, людей, которые позволяют себе злиться, кричать, плакать, он считал недалекими. Такие люди вызывали у него только одно чувство — презрение. Поэтому у злости, живущей в их доме, не было цвета и формы, она просто витала в воздухе, о ней никто не говорил вслух. А раз о ней не говорят вслух, то ее как будто и нет.

Дарина вечно впадала в истерику то из-за еды, то из-за игрушек, то из-за прогулки. Лика, потрепанная и бледная, как моль, все время срывалась, кричала и плакала вместе с дочкой. И если Никита еще хоть как-то мог объяснить поведение ребенка, то поведение жены — нет. Неуравновешенная, беспомощная, ни на что не способная.

Когда они познакомились с Ликой, она была полной противоположностью самой себе нынешней. Наверное, соединить их отношения узами брака все-таки больше хотела она, и Никита под небольшим напором с ее стороны сдался. Все, что приходит, надо брать — так звучал его девиз. Лика пришла в его жизнь и захотела в ней остаться. Он не возражал.

Вроде вначале Лика была хозяйственной, но сейчас Никита уже ни в чем не был уверен. Как ему казалось на тот момент, она прекрасно готовит, имеет хороший вкус в одежде, выглядит ухоженной. Выгодная партия: молодая и красивая, образованная, интеллектуально развитая, поддержит любую беседу, ведь у нее такая интересная профессия — архитектор. Эту красотку можно брать с собой на любые светские мероприятия, чтобы вызвать зависть у других мужчин. Но когда они поженились, конфетная обертка раскрылась, обнажив отвратительное содержание. Красиво одеваться и ухаживать за собой Лика перестала и теперь делала это только в виде исключения. Например, для того, чтобы пойти на важную встречу.

— Я дома, зачем перетруждаться, краситься, волосы укладывать. Ведь ты же любишь меня такой, какая я есть! Правда, милый? — она подходила и терлась своим носом о его нос.

Никита сдавался и бормотал:

— Ну, да, конечно… Люблю…

— Вот и чудесно! — отвечала она.

Внутри него что-то протестовало, но Никита сглаживал углы: не хотелось конфликтов. Вскоре после свадьбы выяснилось, что утонченная натура архитектора совсем не приспособлена к быту. Кроме проектирования и разработки технической документации, Лика не умела ровным счетом ни-че-го. Она не стремилась следить за собой, ходила по дому в футболке, редко готовила и чаще предлагала пойти в ресторан, на что Никита соглашался хотя бы из тех соображений, что она снова приведет себя в порядок и перевоплотится из домовенка Кузи в женщину. И если вначале сравнивать ее с домовенком Кузей было забавно, то потом стало противно. Из богини она медленно, но верно превращалась в ничтожество. Никита заново узнавал жену и ужасался. Как можно заблудиться в торговом центре и приехать ни с чем? Как можно забыть выключить газ, уйти в ванную и сжечь кастрюлю? Как можно говорить «зво{ˊ}нит» и «ложит»?

Никита долго и болезненно пытался мириться с несовершенствами своей жены, но не проходило ни дня без разочарования. Все равно какие-то мелочи, детали его не устраивали: ее слова, шутки, волосы, внешний вид, привычки, вкусы. Он устал мириться и, в конце концов, окончательно потерял к ней интерес как к женщине. Интимная жизнь сошла на нет. Серые семейные будни казались ему скучными и безрадостными: гораздо лучше жить одному! Никита стал всерьез задумываться о разводе. Но вдруг оказалось, что Лика беременна, поэтому даже озвучить идею о разводе он не успел. В конечном итоге победил реализм: можно крутить романы, жить дальше и не париться.

— Ты не замечала ничего странного на прогулке? — спросил Никита у жены, накалывая вилкой кусок яичницы, которую только что поджарил.

Желток растекся по дну сковороды, и Никита бросил в него кусочек хлеба.

— Нет, а что?

Дарина принялась раскладывать на полу кухонную утварь, которую только что вытащила из нижнего ящика. Для нее это было что-то вроде матрешек, только из пищевых контейнеров. Гнев ребенка сменился на милость, лишь стоило ей попасть в дом. «Чужих людей здесь нет, видимо, дочке здесь безопаснее, чем на площадке», — подумал Никита. Черными глазами-бусинками Дарина оглядела папины ноги, затем мамины ноги в красных тапочках и решила потрогать ее носки.

— Она ни с кем еще не общается, — пояснил Никита.

— Может, это возраст такой?

— Не знаю. Но другие дети играют, — ответил он, отковыривая вилкой подгоревшие остатки яичницы.

— Что же нам делать? — Лика уставилась на него беспомощным взглядом.

Ее схваченные в узел волосы выбились и торчали в разные стороны, растянутая майка была вся в пятнах. Нет, ей-богу, беспомощный, немытый и несчастный ребенок. И это выражение лица… Ну просто невыносимо! Никиту порядком достали эти вопросы: пойди, найди, реши, что делать, как будто в его доме не один, а два младенца!

— Что делать? Подумай, — невозмутимо ответил он, наливая себе чай.

— А я знаю. Нам надо сделать нейрокоррекцию.

«Ишь ты, какое умное слово выучила», — саркастически заметил Никита, но вслух не произнес, новый скандал сейчас ни к чему.

— И что это за фигня такая?

— Проверка деятельности мозга! — выпалила жена.

— Так если это слово «коррекция», то это не проверка. А лечение.

«Вот же тупая», — подумал Никита, но снова промолчал.

— Ну, Никита, какая разница. Сначала диагностика. Потом коррекция.