Бесплатный фрагмент - Я — твоя женщина!

Второе издание в редакторской правке автора.

Для тех, кого любят боги,

несчастья оборачиваются благом.

Леонардо да Винчи

Часть I

Глава 1

Город пробуждался ото сна. И на московскую гостиницу «Байкал» тоже упали первые лучи солнца. Сентябрьское воскресенье 1995 года обещало быть приятным в отношении погоды. Андрей Малкович, обхватив руками подушку и подмяв ее под себя, лежал на кровати в одном из люксов и как-то по-детски причмокивал губами. Когда солнце прильнуло к его лицу, он открыл глаза, нехотя развернулся, глянул на электронные часы. До звонка будильника оставалось еще шесть минут. В комнате и за окном было тихо. Он снова закрыл глаза и попытался вернуться в виртуальность ночных видений. Как же звали тебя, ночная колдунья — девушка из сна? Малкович вспомнил, что заснул на передаче, посвященной красивой танцовщице начала двадцатого — Мата Хари. И мозг поддался телевизионной волне. Образ исторического прошлого проник в подсознание и продолжал жить. Очертания обнаженной девушки окутывал туман. Она стояла на скале и молча протягивала к нему руки. Он приблизился. Обвившись вокруг него, казалось, всем, она пробудила в нем желание. В воздухе была разлита рассветная прохлада. Вдруг стало нечем дышать… Туман обступил плотным кольцом… Ее губы жгли огнем… Ее сердце проникло к нему под кожу и стучало… Хоть один глоток воздуха!.. Он попытался освободиться. Девушка сделала шаг назад и исчезла совсем. Он остался один. Снова жуткая тишина. Она была и до этого. Но теперь Малкович ее слышал. Ощущение безнадежной потери заставило сердце сжаться и на мгновение застыть. Он с трудом нашел в себе силы сделать шаг вперед. И… холодная бездна обступила его летящее тело…

Спортивное и загорелое тело лежало неподвижно, распластавшись. Одеяло соскользнуло на пол. Андрей окончательно проснулся. Нужно было собираться. Через полчаса, сдав ключ от номера очаровательной администраторше, он вставил пластиковую карту в дверь, чтобы покинуть этаж. Два хмыря за дверью встретили его неласковой просьбой вставить карту еще раз, чтобы они могли войти. Представив наивно-голубые глаза молоденькой администраторши, Андрей напористо двинулся к лифту. Но, заметив резкое движение руки одного из них, преградивших путь, к себе за пазуху, Малкович испугался: оружие. Мгновенно среагировав на это ударом в челюсть одному и следом — правым коленом в живот другому, Андрей отвернул полу пиджака упавшего первым. Так и есть — ПМ. Сунув его себе в карман кожаной куртки, он не стал дожидаться лифта, а, схватившись за перила, перепрыгнул через загнувшихся бандюг и ринулся бегом вниз по лестнице.

Спустившись, он остановился, отдышался и спокойно направился к выходу. Как бы невзначай, задержавшись рядом с охранником, он заметил:

— Последние солнечные деньки! — и, прищурившись, нагнувшись слегка к лицу отэлехранителя, Андрей шепнул: — На девятом этаже на меня напали два сукиных сына, хотели проникнуть внутрь. Вероятно, вооружены.

Не давая охраннику возможности задать вопросы, Малкович четко двинулся на выход. Двери бесшумно раздвинулись и так же бесшумно сомкнулись, когда он вышел. Здоровенный мужчина побежал к телефону. Когда через пятнадцать минут четверо милиционеров выводили из гостиницы тех двух парней в наручниках, бывший капитан морского флота Малкович сидел за рулем своего серебристого «Бьюика» и выруливал со стоянки. Направлялся он в город, где его ждали большие деньги. И город этот звался Грозный.

Глава 2

— Нет, я не понимаю, я абсолютно отказываюсь понимать слово «геройство» в применении к нашей жизни. Мы только поженились, а ты хочешь сразу умчаться черте куда подвиги совершать. Нормальные люди женятся, рожают детей, воспитывают их…

— Вот именно, воспитывают! Воспитывают на собственном примере. А если мы будем всю жизнь прятаться и бояться этой самой жизни, то что у нас за дети вырастут? И потом, я еду в Грозный не подвиги, как ты говоришь, совершать. Я еду работать. Я военное училище, в конце концов, закончил! Профессия у меня такая. Ты знала за кого замуж выходишь.

— Мне и в голову не приходило, что ты сам захочешь в Чечню!

В семье Гаровых ссора разгоралась не на шутку. Если бы в ситуацию не вмешалась свекровь Лариса Ивановна, не известно, чем бы все закончилось.

— Деточка, Лерочка, ну успокойся! Саша не маленький. Съездит, посмотрит, может, не так страшен черт, как его малюют. И потом — там ведь деньги хорошие ребята получают. Накопите на квартиру. Машину купите. И прекрасно живите дальше.

— Лариса Ивановна! Мои родители уже сказали, кажется, что начинают строить нам дом. Неужели мы совсем бедные, чтобы Саша ехал за тридевять земель зарабатывать? Да еще рискуя жизнью! Вдруг его там убьют?

Слова жены показались Александру обидными. Он и раньше чувствовал какой-то дискомфорт оттого, что родители жены были не бедны и при должностях. А его мать — простой бухгалтер — растила сына одна. И особенно обидно это напоминание об их бедности прозвучало из уст Валерии.

— Ну, хватит. Я все решил, — сказал Александр и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Лариса Ивановна со вздохом поднялась со стула:

— Пойду, котлеты согрею. Да утям надо травы принести, — и тоже вышла.

Валерия осталась в комнате одна. Ничего не хотелось делать: зачем? Если все ее слова как от стены отскакивают? Может, она вообще тут не нужна? Нет, ну почему-то же женился Сашка на ней, а не на Кате, Маше, Глаше и т. д. А ведь он красивый! По-мужски привлекательный! На улице все бабы только на него и глядят. И выбрать мог любую. Но предпочел ее — воспитательницу Леру Лаврову. Да, не очень красива. Зато при деньгах благодаря родителям — можно жить в удовольствие, особо не напрягаясь. Все так хорошо начиналось! Лера облокотилась на спинку кресла и вспомнила, как они впервые встретились.

Она летним воскресным вечером возвращалась на своем «опеле» с моря. А он — курсант последнего курса — ехал домой в отпуск и «голосовал» на окраине Краснодара. Она притормозила. Александр, открывая дверцу и плюхаясь на сидение, сходу начал хохмить:

— Александр — бандит-автоугонщик! А вас как величать, прекрасная обладательница не менее прекрасного автомобиля?

— …Ва-ле-рия, — как-то не сразу, растягивая гласные, по слогам ответила Лера и, не спеша, нажала сцепление и газ. Переключая скорость, она случайно задела локтем Александра. Он не растерялся и сразу положил свою руку на ее:

— Помочь?

Лера, было, слегка дернулась в противоположную сторону, но парень сам тут же руку убрал:

— Нет, я же с самыми лучшими побуждениями! А вы что подумали? — и пристально посмотрел на нее.

Лера перевела взгляд на дорогу. С трудом справляясь с возникшим волнением, стала вести машину дальше. Чувствуя, что краснеет, она попыталась прервать неестественное молчание:

— Вам куда ехать-то?

— Мне в Динскую. А куда и откуда едет такая молодая и красивая, бесстрашная Амазонка?

Лера снова смутилась. Начала было говорить про морской прибой, но в голове не понятно что творилось, все перепуталось. Александр видел Лерину взволнованность. И ему это нравилось. Его настолько увлек образ только что придуманного автоугонщика-соблазнителя, что следующую фразу он неожиданно произнес шепотом прямо над ухом Валерии:

— Лерочка, расслабьтесь! Еще не справитесь с вождением! А я жить хочу…

И тут Валерия резко нажала педаль тормоза, желая одного: выкинуть этого «наглого» попутчика:

— Выхо…

Александр не дал ей договорить. Он чуть не ударился о лобовое стекло, но тут же развернулся, схватил Леру за плечо, притянул к себе и поцеловал. Сопротивляться у нее не было сил. Нет, помнится, она что-то попыталась сказать в защиту своей девственности: разве можно так — в первые минуты знакомства? Но эта попытка была очень слабой. Рука Александра уверенно опускалась ниже. Ее грудь — предательница — заставила Леру застонать. И от этого губы Александра только сильнее прижимались к ее губам, а рука опускалась еще ниже…

Глава 3

Раздался резкий стук в дверь:

— Товарищ майор! Товарищ майор! Откройте!

— Рядовой Глушко! Пшел вон! — рявкнул майор Смирнов, не открывая.

— К Вам там это… жена… что ли… приехала.

Дверь распахнулась на половину. Майор Смирнов, заворачивая голый торс полотенцем, испуганно произнес:

— Что — сам видел?

Не менее испуганный Глушко вообще потерял дар речи при виде обнаженной волосатой груди майора. Поэтому просто кивнул.

— А где она?

Глушко неопределенно махнул рукой в сторону комендатуры:

— Т-та-ам.

— Где? В комендатуре что ли? Говори!

Глушко наконец-то затараторил:

— Там… это… машина остановилась… Ну… синяя такая. Или не синяя. Я не знаю. Забыл. А из нее женщина выходит! Красивая такая! Ну! Рыжов так и сказал, прости, господи: «Че это тут красотки по Грозному разъездились на тачках, как у себя дома?» Это он так сказал. А она — прямо к нам. Рыжов еще это… говорит: «Грудастенькая!».

Смирнов сдвинул брови:

— Я те с-щас покажу «грудастенькая»!

— Товарищ майор! Не выдавайте! Рыжов не со зла. Он же не знал, что она ваша это — жена… А если вы ему по шее надаете, он догадается, что я вам сказал. И мне не жить тогда!

— Ладно! Куда дели Светку? Надеюсь, не здесь где-нибудь? — Смирнов перегнулся через плечо Глушко, оглядел пустынный коридор одного из общежитий аэропорта «Северный».

— Она в этом… Рыжов ее… в вагончик повел. «Придется, — говорит, — вам подождать. Майор Смирнов выполняет важное задание».

— У-у-ф! Молодец Рыжов! А ты, Глушко, на всякий случай, пока я оденусь, — стань на дверях общаги и подежурь: чтобы Светка не вздумала сюда заходить. Понял? Повтори!

Довольный оказанным доверием, рядовой Глушко вытянулся и четко протараторил:

— Стоять на входе в общежитие и Светку не пускать!

— Молодец! Только тебе она Светлана Владимировна! Шагай!

Глушко направился к выходу. А майор вслед добавил:

— Да смотри, не скажи ей, что это я тебе приказал ее не пускать.

— Есть, товарищ майор, не говорить!

— А то знаю тебя, — проворчал майор, закрывая дверь общежитской сауны и заходя в парилку, — Одевайся. Отдохнули. Жена приехала.

Прапорщик Любовь Антонова лениво потянулась:

— Слышала. Иди сам. Еще чуть попарюсь.

— Как знаешь, — Смирнов быстро натягивал штаны.

Через пять минут он постучал в одну из комнат общежития, противоположную выходу. Не дожидаясь ответа, нажал на ручку двери и открыл ее. В помещении никого не было. Он прошел к распахнутому окну и перелез на улицу. Заросли беспорядочной травы укрыли майора по пояс. Смирнов прошел метров пять, нагнулся, приложил ладони к дорожной пыли, затем — к лицу. Запустил руки во влажные волосы, растрепал их, потом слегка пригладил. Медленно оглядел камуфляж, обтер о штаны ладони:

— Теперь порядок!

Майор Смирнов огибал двухэтажное здание общежития и стремительно направлялся ко входу в комендатуру, расположенную в десяти метрах от того места, где маячила одинокая фигура худого низенького рядового Глушко:

— Рядовой Глушко! Вы что — бездельничаете? А ну-ка марш приводить себя в порядок! Помыться, постираться, погладиться, почистить оружие, приготовить разгрузку! Завтра чтоб как новенький! Пойдешь со мной сопровождать колонну в Ханкалу.

— Так я ж это… По вашему ж приказу тут… А почему я-а-а — в Ханкалу?.. Вы же меня никогда с собой не брали!.. — раскрыл от удивления рот Глушко.

Пока солдат пытался мысленно разобраться в том, что же ему делать вначале из предложенного майором, последний стремительно заходил в круглый вагончик комендатуры:

— Ба-а! Светлана? Ты? Не сплю ли? Откуда? Дети с кем остались?

Глава 4

Малковский «бьюик» остановили, едва он миновал Моздок. С АКМ-ами на перевес двое патрульных поста подошли к машине на расстояние вытянутой руки:

— Выходи.

— Малкович хотел достать свое давно недействительное удостоверение капитана морского флота, числящееся утерянным, но парни не дали ему такой возможности. Мгновенно взяв Андрея под прицел, они повторили снова:

— Выходи из машины!

«Господи! Что я тебе сделал плохого? — подмигнул небу Малкович. — Помоги, а?»

— Руки на капот. Ноги на ширину плеч.

Один из патрульных стал ощупывать куртку Малковича. Достал паспорт, удостоверение и бумажник. Прочел вслух данные паспорта:

— Андрей Андреевич Малкович. 1966 года рождения. Родился в городе Волгограде. Не женат. Детей нет.

Затем раскрыл удостоверение. Молча уставился в него. Подумал. Протянул обратно. Произнес:

— Товарищ капитан, извините за задержку. Можете ехать.

«Вот так бы и давно! — самодовольно улыбнулся Малкович. — Спасибо тебе, господи!»

И тут, когда он уже сел за руль и поворачивал ключ зажигания, второй патрульный как бы нехотя попросил:

— А откройте-ка багажник! Вам же не трудно? И нам спокойнее будет. Для порядку посмотрим, и поедете себе дальше.

Малкович секунду задержал руку на ключе. Медленно, с достоинством, повернул голову к окну, медленно же спросил:

— Что?

— Багажник, говорю, откройте! — повторил патрульный, чуть занервничав.

«Господи! Ну за что ты так?» — снова пронеслось в голове у Андрея. Начав напевать мелодию песенки «Остров невезения в океане есть…», он выключил зажигание, вытащил ключи, открыл дверцу и скороговоркой произнес:

— Ребят! А давайте договоримся! По пятьсот каждому хватит? Мне время дорого! На каждом посту останавливают, проверяют. Замучился уже открывать багажник, закрывать. И везде одно и тоже, одно и тоже! А время-то идет. С вами уже тут торчу полчаса. А ждали меня в Ведено еще вчера. Ну, так как? — Малкович полез за бумажником.

Второй патрульный насторожился и грубо перешел «на ты»:

— Убери деньги! Открывай.

Малкович тяжко вздохнул и направился открывать багажник. Зазевавшийся было патрульный хотел прикрыть рот рукой для приличия, но вдруг присвистнул и закричал:

— Вась! Да тут у него целый арсенал! Оружие всех мастей. Иди-ка сюда.

Пока первый патрульный подходил к машине, мысли Малковича вихрем кружились в голове, не желая сосредотачиваться на чем-нибудь одном.

— Ладно! Скажу вам правду, хотя не должен. Это оружие для военной комендатуры аэропорта «Северный». Сами знаете: ребята гибнут, наше оружие достается чеченцам, а страдать из-за этого должны командиры отрядов. В комендатуре пропавшего оружия стало ну очень много. А тем, блин, толстым задницам генералам в Ростове да в Москве этого не объяснишь, что в бою оружие пропадает. В бою! Вот и еду выручать старых друзей — восполнять, так сказать, образовавшиеся оружейные пробелы.

— Эту басню ты, капитан, адвокату своему расскажешь. Пошли!.. А потом мы удивляемся: откуда у «боевиков» наше оружие? — презрительно сплевывая на ходу, пробормотал Василий. И повел Малковича в кабину поста, чтобы вызвать по телефону наряд милиции из Моздока для задержания преступного элемента до выяснения обстоятельств.

Глава 5

Двадцатитрехлетний лейтенант Гаров, не смотря на конфликт с молодой женой, уехал из родной станицы. «Может потом поймет меня, — думал Александр, сидя на брезентовых свернутых палатках, сваленных у кругляка-оконца военного самолета, совершающего маршрут „Ростов — Грозный“. — Разделяют же судьбу мужа другие жены военных?!».

— Лейтенантик! Первый раз летишь? — прокричал сердобольный старичок, пристроившийся рядом.

Александр кивнул:

— В первый.

— Водички хочешь? У меня тут минералочка осталась. Попьешь? — снова закричал дед-чеченец.

— Нет, спасибо. У меня своя есть, — закричал в ответ Гаров и прикрыл глаза, делая вид, что дремлет.

Когда в том Лерином «опеле» он необузданно, страстно брал ее, он и представить себе не мог, что окажется ее первым мужчиной. Дамочка едет в сумерках одна по трассе, сажает себе незнакомого пассажира, более того — тут же готова отдаться ему! Он забыл бы ее на следующий день, если бы не обнаружил в душе, снимая плавки, следы крови и не сопоставил только что обнаруженные улики с Лериным криком «больно же» в самый кульминационный момент.

— Ма-а-а! А ты Лавровых знаешь?

— Кто ж их не знает? Он — директор рынка, а она — главный прокурор.

— Ой, е-о-о!

— Чего ты, сын? — не расслышала тогда мать из-за шума воды открывшегося крана.

— Ничего, ма. Есть хочу! Голодный — просто жуть…

Следующим вечером он поджидал Леру у детского сада. Когда она вышла с работы, последний предзакатный луч солнца попал прямо Александру на лицо. Прищурился:

— Привет…

Лера вдруг неожиданно заговорила мужским голосом.

— …Парень!.. Проснись!.. Слышишь?.. Прилетели…

Александр резко дернулся, открывая глаза. Над ним стоял «заботливый» дед:

— Прилетели, говорю. Задремал? Ничего, не торопись, успеешь еще выйти. Обратно не повезут. Они обратно теперь завтра полетят. С «двухсотым». Сюда — с живыми, отсюда — с мертвыми. Живые и мертвые. Как у этого вашего писателя, как его? У-у-у, забыл. Дырявая моя голова! Не помнишь, лейтенантик? — старик улыбался.

Гаров готов был дать старику в челюсть. Он с силой сжал кулаки. Дед заметил его настроение и тоже переменил выражение лица и тон:

— Не сердись, что так говорю. Ни ты, ни я не хотим смерти. Ни ты, ни я не начинали убивать. Войну начали до нас. Другие. Те, кто в «мерседесах» и в кабинетах. Они не видят крови. Они считают деньги. Им мало. Им не интересно, знает ли этот мир про тебя, или про меня. Им интересна только их сытая жизнь. Они на войну, как Наполеон, не отправятся. Они таких, как ты, на смерть пошлют. И ты пойдешь подвиг совершать. Из-за каких-то неопределенных идейных соображений.

Александр не возражал. Слушал молча и хмуро. Кулаки сжимались и разжимались.

Дед тоже ненадолго замолчал, потом тихо произнес:

— Мы с Нино увиделись впервые в День Победы, 9 мая… Она девчонка совсем была. Школу заканчивала. В институт хотела поступать, а тут — война. Я в окопе под Сталинградом как раз в сорок втором был, когда принесли бандероль. Не мне одному. Многие получали тогда. Развернул, смотрю: носки вязаные шерстяные лежат. А из одного — фотография выглядывает и треугольничек письма. Женщины наши в тылу собирались — и кто что мог для нас на войну отсылали. Нино носки связала, и загадала: кому попадут они, за того она замуж пойдет — это она мне потом сказала, когда уже сыну год был. А тогда я посмотрел на фотографию — улыбается красавица, аж сердце защемило: так домой захотелось, в тепло, в уют. Письмо прочитал, узнал как зовут и про то, что земляки мы, из Грозного, жили на одной улице. Война, получается, помогла любовь свою встретить. Ответил ей. Так и писали друг другу до самой победы. Я в апреле 45-го ранение получил и в госпиталь попал. А выписывали 1 мая — ходить мог только на костылях. И отправили врачи меня домой. Нино на вокзал встречать пришла. Тюльпаны принесла. Потом сын у нас с ней через год родился…

Старик помолчал.

— Нет больше Нино. А я есть. И сына больше нет. А я есть. Только на самом деле и меня тоже нет… Не хотели мы уезжать из Грозного. Все уехали. Мы одни остались. На третьем этаже. Куда нам, старикам, по чужим квартирам скитаться, чужие места осваивать? Уж пришло, думаем, время умирать, так жили вместе — и умирать вместе будем… Не получилось. Вышел я что-то на полчаса всего. А в это время и началось. Вертолеты, стрельба, наши, ваши. Дом у меня на глазах и «осел». Взорвали. Когда уходил, она говорит: «Прилягу. Подожду тебя. А потом Ваську покормлю». Васька — это кот наш… Не покормила, выходит.

Александр не удержался, спросил:

— А сын?

Старик замолчал. Переспросил:

— Сын?.. Сынок разбился в самолете… Летчик был… От снохи вот еду. В Ростове с внучкой живут. Оставляли меня, а я не хочу. Не могу без Нино. Все равно умирать. Так лучше уж рядом с ней…

— Слушайте, выходите! На улице поговорить не можете, что ли? — раздалось со стороны.

Глава 6

Комендатура 293 Управления начальника работ, а попросту — УНР, встретила Сашу Гарова тепло. Окрестив Санька Гариком, майор Смирнов сразу же предложил ему пойти вместе с колонной продовольствия в Ханкалу.

— Не вопрос! — с готовностью ответил Александр. — Когда выходим?

— Ух, ты! Шустрый! Погоди. Не сейчас. Завтра. — Майор Смирнов, прищурившись, посмотрел в глаза Гарову. Натолкнувшись на такой же острый немигающий взгляд, отвернулся, крикнул, — Глу-ушко!

Рядовой Глушко примчался со скоростью света. Услышав громкий рык командира, он выскочил из деревянного туалета, застегивая на ходу ширинку. Добежал быстрее, чем застегнул пуговицы на штанах. Майор Смирнов не преминул съязвить по этому поводу:

— Видишь, лейтенант, с какими олухами приходится воевать?!

— Товарищ майор!.. — попытался вставить что-то в свою защиту Глушко. Потом застеснялся, покраснел.

— Вот именно, что я — товарищ майор, а не Глушко у нас — товарищ майор! Ладно, рядовой, застегните оставшуюся пуговицу. Встаньте, как полагается. Доложите нам с лейтенантом Гаровым, как там чувствуют себя задержанные.

Глушко поправил рубашку, штаны и ремень. Вытянулся. Помолчал секунду. Затем, как будто бросаясь на амбразуру, на одном дыхании выпалил:

— Товарищ майор, разрешите доложить? Задержанные вчера вами два «боевика» сидят в погребе тихо. Но не потому, что такие послушные. Я так мыслю, что просто сил у них не осталось. Вы как их ночью воспитали, так они до сих пор и лежат в крови. Иногда говорят «суки», «все равно всех порвем».

— А ты че? Сидишь над ними и бред их специально слушаешь? — спросил Смирнов. — Ты бы лучше книжки читал. В них иногда правду пишут. Какая у тебя любимая книжка, Глушко?

Рядовой задумался. Потом ответил:

— «Три медведя».

Гаров прыснул от смеха, повернувшись в сторону. Сделал вид, что закашлялся.

Майор Смирнов с умным лицом продолжил:

— Это что? Сказка что ли такая? Сказки, значит, любишь? Сказки — это конечно, хорошо! А последнюю какую книгу ты прочитал, Глушко?

Глушко немного растерялся. Опять подумал. Произнес:

— «Три медведя».

Гаров «закашлялся» еще сильнее. Смирнов взглянул на него, слегка улыбнулся, затем с деланно важно-серьезным лицом произнес:

— Глушко! Вот от твоих ответов лейтенант Гаров поперхнулся. Ты хоть думаешь, что говоришь? Слава богу, дожил до девятнадцати лет. Девятнадцать тебе?

— Так точно.

— Так неужели ты последний раз читал книги в третьем классе?

— Да нет, — улыбнулся Глушко. — Она у меня под подушкой. Я перед сном ее читаю.

— Кого? — спросил Смирнов, широко раскрыв глаза. — Сказку «Три медведя»?

Гаров уже хохотал в открытую, не в силах сдержаться. Глушко, глядя то на Гарова, то на смеющегося Смирнова, искренне не понимал, что происходит. Покраснев сильнее, чем от расстегнутой ширинки, силился понять, что же в его ответах не так.

— Товарищ майор, я вам честно сказал. А вы!

— Глу… ш… кко… А т-ты… это… «Про Ку… рочку Ря… бу» чита-ал? — заикаясь от смеха, спросил майор. — Я тебе принесу… Знаешь? Тоже… ин… нте… ресно!

В вагончик зашел прапорщик Мердыев с большими пакетами продовольствия:

— Смеемся, значит? Опять Глушко чего-нибудь сморозил?

Смирнов, все еще задыхающийся смехом, спросил Мердыева:

— Леха!.. Ты «Три медведя» не читал?.. Ха-ха-ха… Вот Глушко советует. Говорит хорошая книжка… У него — на-астольная. Прям, как Библия.

Мердыев, деловито закладывая в холодильник продукты, мельком пробежался взглядом по обиженному Глушко:

— «Три медведя» — отличная сказка. Мне мама читала. Что тут смешного? Плохо, что Глушко других книжек не читает. Хочешь, Ромка, я тебе «Войну и мир» первый том принесу? В одной из пустых квартир грозненских захватил с собой. Может, думаю, пригодится. Хочешь?

— Хочу, — буркнул насупленный Глушко.

На громкий шум вышла из другой комнаты вагончика жена майора — Светлана:

— Чего издеваетесь над мальчишкой?

— Кто здесь мальчишка? — резко переспросил майор. — Глушко — солдат, защищающий свою Родину — Россию, вместе с тем свою маму и свою деревню Глушкино. Он должен знать свою страну, своих героев, своих писателей. Чем он отличается от тех, кто говорит «порвем, суки»? «Тремя медведями»? А если чеченцы в эту дверь войдут, Глушко как Машенька выпрыгнет в окошко и побежит домой к маме?.. Хм… Добежит ли? — Смирнов презрительно хмыкнул.

В это время где-то недалеко грохотнуло. После взрыва началась перестрелка очередями. Смирнов быстро развернулся, схватил с кровати автомат и ринулся к дверям, отталкивая Глушко. Не останавливаясь, обернулся:

— Гаров! Со мной?

— Да! Конечно! — Сашка схватил такой же автомат и легко рванул за майором.

— А мне? Мне что делать? — раздался из вагончика голос Глушко.

— «Войну и мир» чита-ать! — донесло эхо ответ Смирнова.

— Сщас достану, — проговорил Мердыев, продолжающий суетиться вокруг продуктов.

— Откуда тортики с пельмешками? — спросила Светлана. — Здесь есть магазин?

— Да какой магазин? — улыбнулся Мердыев. — Надо же чеченцам как-то зарабатывать? Вот и приходят в аэропорт торговать. А я как увижу их: «Где разрешение? Нету? Вот и валите отсюда!» Так чтоб остаться, они мне пакеты с едой и вручают торжественно. Так и живем.… Держи! — протянул прапорщик Мердыев рядовому Глушко, вытащенный из-под матраса пыльный и потрепанный увесистый том Толстого.

Глава 7

Монотонно из ординаторской доносился четкий ритм времени. Дверь в палату была приоткрыта. Тихий час Даша Свириденко не любила с детства, с тех пор, как из-за частых ее болезней матери пришлось забрать из детсадовских ясель навсегда. Она одна не спала. Проектировала мысленно предстоящий таинственный процесс рождения нового человечка, иногда бралась за спицы — детские штанишки были почти готовы. Часы прозвенели четыре раза, когда низ живота стал неестественно влажен. Болей никаких не последовало, но Даша испугалась — вдруг ее малышу уже не терпится появиться на свет? Не решившись будить соседок, она молча встала и поспешила к выходу. По ее подсчетам до назначенной даты осталось два дня. Медсестра-акушерка, рассмотрев ее, распластанную по креслу, покачала головой: «Воды отошли, на сухую рожать будешь…».

Рожать естественным путем вообще не получилось. Через тринадцать часов Дашу, измученную схватками, практически без сознания, отвели в хирургическое отделение, вызвали бригаду врачей и медсестер. Бывшая одноклассница, теперь — реанимационная сестра, подошла к Дашиному истерзанному уколами телу, ласково шепнула:

— Хороший врач кесарить будет. Я подходила к нему. Говорю: красотулю нашу не испортите! — Татьяна улыбнулась и отошла.

— Где тут наша венка? Ну-ка кулачком поработай! — проговорил анестезиолог Даше, легко заигрывая между делом с одной из медсестер. Почти все присутствующие знали, что они любовники. Даша тоже об этом уже слышала. И ей было приятно засыпать во флюидах тайной любви, витающих над ней. Она закрыла глаза. Последние слова анестезиолога: «Даша! Посчитай мне до десяти-и-и-и!» — прозвучали как в микрофон, потом растворились, словно эхо в горах. Она доверчиво улыбалась. Спала.

Как ни готовился мысленно к предстоящему событию курсант Свириденко, телеграмма свалилась все-таки неожиданно. Он не знал что делать, куда идти, что кому говорить. «Родился сын». У него родился сын. У НЕГО! ЕСТЬ! СЫН!.. Нет… Разве такое бывает? Это наверно не у него. У кого-то другого… СЫ-ЫН! Неужели он теперь отец? Что такое «отец»? Что такое «сын»? Такое случается сплошь и рядом. Но с НИМ!? Хотелось быть свободным поэтом. Умереть как Пушкин молодым. А теперь — у него есть сын! Нужно писать колыбельную — вот что нужно делать. Он пошел к командиру роты. Через час курсанта Свириденко отпустили в увольнение на сутки.

Примчавшись в Ростов, он направился сразу в роддом. К Даше его не пустили. Передав записку, пошел к теще домой. Та нервно раскричалась: «Хоть бы цветы купил! Папаша!». Дальнейшее время он провел молча. Говорила теща: то руки помой, то переоденься. В общем, то одно, то другое. Ну, как она не понимает? У НЕГО РОДИЛСЯ СЫН!!! У НЕГО, а не у нее. И когда она, второпях ворожа утюгом над пеленками, чтобы отнести их скорее в роддом, в очередной раз попросила его что-то сделать, он накинул куртку и выскочил из дома. Ночь провел под окнами больницы. Сами собой пришли в голову слова колыбельной. Записал на клочке бумаги. Утром возвратился в училище. «У МЕНЯ РОДИЛСЯ СЫН!».

Глава 8

Малкович был знаком с майором Смирновым по Афгану. Но уверенность, сможет ли рассчитывать на его поддержку сейчас, отсутствовала. Тем не менее, ничего лучшего ему в голову не пришло. И Андрей позвонил старому товарищу. Рассказал ситуацию. Упросил приехать в Моздокский суд в качестве свидетеля.

От начальника управления работ Смирнов вернулся чернее тучи. Еще бы! Малковичу что — ни жены, ни детей. Свободен как птица. А тут — не дай бог что! Мало ли своих проблем? Оружие все здесь крадут, прячут, нелегально провозят, продают. Но что бы так попасться! «Эх, Малкович, Малкович! Умный мужик, но дура-ак!»

Гаров сразу заметил перемену в настроении Смирнова.

— Что-то случилось?

— Случилось!.. Черт бы побрал этого Малковича… Оружие он вез в УНР! Ничего повеселее не придумал? «Смирнов, приедь! Выручи! Век не забуду доброты! Продадим — пополам поделимся». А хрен с маслом не хотел? Вот не поеду, и что тогда? — все больше горячился Смирнов.

— Да ладно, майор. Неужели так сложно сказать в суде, что этот Малкович вез оружие к нам в комендатуру? Ну, давай я скажу!

— Ты скажешь? Молодец! Придумал! Он скажет! — Смирнов все время ходил взад-вперед, брал вещи, перекладывал их с места на место и никак не мог успокоиться. Потом внезапно сел напротив Гарова, широко расставив ноги, оперся на колени. — Лады! Ты. Едешь. В Моздок. Завтра.

Так Гаров совершил поступок, который стал определяющим всей дальнейшей его судьбы. Малкович никогда не забывал тех, кто ему помог.

Из Моздока новоиспеченные знакомые вернулись в комендатуру «Северного» вдвоем. Радости Малковича не было предела. Гаров тоже был счастлив, что дело «выгорело». Их безудержный оптимизм передавался всем окружающим. Сама собой появилась на столе вагончика бутылка «Столичной», икорка красная, балычок, сало. Светлана начала энергично хлопотать: то хлеб порежет, то рюмки где-то нашла — сбегала выпросила у общежитских. Вот наконец-то сели. Одним из тостов, конечно, помянули погибших товарищей. Помолчали. Поговорили. Под шумок зашли две «декабристки» из общежития. Присоседились. Малкович за словом в карман не лез — обаял всех. Появилась еще бутылка водки. Следом — другая. А потом — часа в три ночи — мужья «декабристок».

Тут вдруг выяснилось, что одной из жен (а их вообще в общежитии было по пальцам пересчитать) нет. Исчез из-за стола и Малкович. Муж — лейтенант роты Пузанов — отправился тогда в свою комнату пожелать любимой супруге — блондинке с внешностью Мэрилин Монро, — эротических снов. Не обнаружив оной в кровати сладко спящей, он решил вернуться к оставленной компании. Возвращаясь, почувствовал нужду. Хотел справить на улице, но в самый последний момент передумал и свернул по коридору направо.

Ах, если бы, если бы он вышел на улицу! Но черт, или кто там есть, дернул его пойти в туалет с логичной буковкой «М» на двери. Открыв эту самую дверь, он уперся взглядом в чью-то широкую спину, загородившую окно. Вокруг нее обвились две голые ноги. Человек с широкой спиной часто дышал. Постепенно от ритмичных телодвижений штаны опускались все ниже и ниже.

Пузанову показалось происходящее любопытным. Скромностью он не обладал. Поэтому снова не пошел на улицу. Зашел в кабинку, сделал свое «мокрое» дело. В это время послышался счастливый женский стон. Веселый Пузанов, собирающийся рассказать об увиденном застольной компании, вышел. Хлопнула за спиной дверь. И тут он остановился как вкопанный.

Сумочка! Сумочка лежала на полу! Нет такой ни у одной из женщин в общаге. Сам ее покупал для жены в Питерском бутике. «Е-о-о-о-о! Так это она — там, в мужском туалете, на грязном подоконнике — с голыми ногами, обвившими чью-то спину!»

«Сука!» — пронеслось в мыслях, остро режущих голой правдой голову Пузанова. «Сука!» — сказал он вслух. «Сука-а-а-а!» — закричал во весь голос. Открыл дверь туалета, подошел к одевающейся жене. И, как бы не замечая Малковича, бросил ей в лицо: «Сука!». Резко развернулся и сосредоточенно зашагал в комендатуру.

На утро ночной инцидент облетел всех и каждого. Пузанов пожаловался другу Никишову. Никишов предложил обсудить дальнейшие действия Пузанова с Рыжовым, потом имел неосторожность сказать новость своей жене со строжайшим приказом никому сию тайну не разглашать. Та клялась и божилась, но дружба с Веркой ведь дороже… Так и пошло-поехало. Верка — Таньке. Танька — мужу. Перешептывания окружили кольцом семью Пузановых. Пузанов не стал долго ходить в роли обманутого му… ка. Подвез как-то секретаршу начальника УНР — длинноногую Оксану. В машине с ней и покувыркался, раз пять или побольше… Об этом снова рассказал Никишову. Никишов — Рыжову. Опять понеслось… Разводиться Пузановы не стали. Так потом и жили — изменяя друг другу, прощая секс на стороне и снова изменяя…

Глава 9

Очнулась Даша от истошного женского крика, доносящегося из-за стенки. Огляделась. На соседней койке рядом лежал какой-то мужчина. По трубке, спускающейся из-под его одеяла в ведро, медленно стекала желтая жидкость. Даша осторожно пощупала под одеялом свой живот. Гладкий! Вот холодная грелка в самом низу. А выше? Нет ни бинтов, ни пластыря? Как же они доставали ее ребенка?

Господи! Как страшно спросить! Что с ним? С ее сыном? Или все-таки дочерью? Да собственно пока и не у кого спрашивать. Темно за окном — значит ночь. Под кроватью началась капель. Сил только и хватило — чуть приподнять одеяло. Оказалось: от нее тоже спускалась трубка в ведро как у мужчины напротив.

Вошла медсестра со шприцом. Отвернула край Дашиного одеяла. Протерла ватой чуть выше колена. Уколола. Даша слегка вскрикнула. Спросить про ребенка не успела. Медсестра ушла. О сыне сказал анестезиолог, зашедший на минутку утром. Прежде чем Даше пришлось увидеть сморщенное красное тельце, ей стали массировать грудь. Холодные руки акушерки опускались и мяли так сильно, как будто не человек перед ней, а тесто. И процесс этот был какой-то унизительный. Даша действительно чувствовала себя тестом, апельсином, из которого выжимают сок. Было очень больно, но кричать не хотелось. Сдержалась.

— Надевайте халат и переходите в роддом! — сказала на прощанье медсестра.

Покидая реанимацию, Даша придерживала рукой низ живота. Бывшая одноклассница не обманула: хирург сделал очень маленький горизонтальный разрез. Пространство, сближавшее ее с мужем, мамой, подругами, раздвинулось на невероятно огромное расстояние, когда взяла в руки пеленчато-одеяльчатый комок и приложила его к ярко-красным соскам. Чадо впивалось с невероятной жадностью, тянуло молоко все сильнее и сильнее. Наконец насытилось.

«Мой ребенок! Никому никогда не дам в обиду!». По кровати рядом с Дашей пробежал таракан. И она не выключала свет всю ночь, чтобы насекомые не потревожили ее кроху.

Глава 10

Казалось, удача стала сопровождать теперь Малковича бесконечно. Утром он со Смирновым и Гаровым нашел покупателей на спасенное оружие. Смирнов списал его как не пригодное. Малкович пообещал открыть друзьям счет в банке и положить обоим по немаленькой сумме.

— Гарик! У тебя дети есть? — спросил Малкович.

— Не успел. Только женился.

— А чего жену не прихватил с собой?

— Куда? В этот крысятник? Да и работу не может оставить — потом не устроишься, — печально произнес Саша.

Крысы, будто почуяв, что про них вспомнили, с новой силой зашуршали по круглым стенам вагончика. Одна вылезла в дыру и обнюхивала воздух. Пахло жареными котлетами, приготовленными несколько ранее Светланой на электрической маленькой плитке. Вадим Смирнов, стараясь как можно тише, достал пистолет. Раздался выстрел. Попал. Через минуту в комнату осторожно зашел огромный черный гладкошерстый пес Джохар и утащил убитую крысу. Смирнов по-киношному дунул в дуло пистолета, положил его рядом:

— Жена у Гарика — изнеженная барышня. Не такая как моя Светка — через все огни и воды ко мне доберется. Ничего не боится.

— А тебе оно видимо надо! Проверяет она тебя своим неожиданным появлением. Вдруг ты ей изменяешь? — проговорил Малкович.

— Пусть проверяет. Все равно правды не узнает. Даже если что-нибудь услышит про меня, не уйдет. Куда ей с детьми?

— А прапорщица-то ничего! Очень даже сексуальная! — оскалил ровные белые зубы Малкович.

— Но-но! Попрошу не выражаться! — играя ревнивого соперника, схватился за пистолет Смирнов.

— Ну, вы тут сами разбирайтесь, а я умываю руки и сматываю удочки, — произнес, смеясь и вставая, Гаров.

— Куда ты? — спросил Смирнов. — А кто будет моим секундантом?

— Да пойду ребят проверю. Задание дал — вычистить баню, убрать под навесом. А то страшно подойти! Порядок солдаты у меня наводят, короче говоря.

— Эт правильно. Иди-иди, проверь. — Смирнов замолчал. Дождался, пока Гаров закрыл за собой дверь. Повернулся к Малковичу: — Смурной он какой-то ходит. Тоска у него. Наслаждаться жизнью еще не научился. Верность хранит. По-честному думает прожить… Трудно ему будет…

— А ты не жалей. Чем можем — поможем парню. Идет? — Малкович заговорщицки подмигнул Смирнову. — У меня тут план один созрел. Смотри сюда!

Андрей достал чернильную ручку «паркер», залихватски схватил какой-то неиспользованный бланк со стола и стал чертить круги:

— Видишь? Это строительная фирма «Кентавр». Она должна была выполнить строительные работы в порту Ейска. Не уложилась в срок. Сейчас на грани банкротства. Я приезжаю, оплачиваю векселями заказчику то, что не выполнил «Кентавр». «Кентавр» — должен мне! Я даю ему время заработать. Через год фирма возвратит мне эту сумму с процентами. Или дом мне на побережье построит. Бум строить порт? А, Смирнов? — Малкович слегка толкнул плечом рядом сидящего майора.

— Ты-то может и будешь. А я причем? Нам в Грозном — стрелять всякую тварь, не перестрелять!

— Это одно, — воодушевленно продолжал Малкович, не замечая ответа Смирнова. — В Волгограде у меня есть подружка — замша начальника УКСа. Она уже кое-что подписала. Сейчас еще с ее помощью взаимозачетом закрою долг УКСа перед вкладчиками долевого строительства. УКС — должен мне! Через год-два потребую с них квартиры на сумму с процентами. Как? Квартира тебе нужна? А, Вадим Геннадьевич? Или ждешь, что государство о твоей верной службе вспомнит? Детям твоим крышу над головой предоставит? Где они сейчас у тебя, кстати?

— В Ставрополе, в общаге. С соседкой по комнате остались.

— Ты подумай, подумай! Жить в этой стране можно! Если хотеть. А ты ведь не хочешь, майор. А? Не ждать надо, а брать! Причем легко, весело, с достоинством! И Гарика твоего с собой возьмем.

— Гарика хоть не тронь! Не дам испортить парня. Да и сам не поеду.

— Ладно. Жизнь покажет, кто прав. Ключи привезу тебе в следующий раз от квартиры в Москве. И тогда не поедешь со мной?

— Зачем мне в Москве? Я в Ростове получу. В очереди стою.

— Сколько?

— Что — сколько?

— Сколько стоишь?

— Пять лет.

— Ну еще двадцать пять простоишь!.. Верно говорю, Светлана? — игриво обратился Малкович к зашедшей жене Смирнова.

— Хватит вам тут шептаться. Небось, нас женщин все обсуждаете? Пойдемте котлеты есть — остынут ведь… И когда ты, Андрюха, женишься? Ездишь все — моего соблазняешь…

— Соблазнишь его! Я ему — посмотри на эту, на другую! А он — отстань, да отстань. Жену, говорит, одну люблю.

Смирнов незаметно, шутя, ударил Малковича кулаком поддых.

Глава 11

Лариса Ивановна Гарова нажала кнопку звонка, выведенного за калитку плотного высокого забора. Раздался лай короткошерстного «боксера» Ван Дамма, затем — голос Валериной матери:

— Место! Я сказала — место! Молчать! Да заткнешься ты, наконец? Чертов Ван Дамм.

Постепенно лай затих. Видимо, хозяйка сумела загнать псину в вольер. Раздались шаркающие приближающиеся шаги. Открыв, новая родственница не смогла сдержать разочарованного зевка:

— А! Это ты? Что-то случилось?

— Да нет. Я — к Валерии, — тон Ларисы Ивановны получился какой-то оправдательный.

Не пожелав продолжать разговор, хозяйка двухэтажного дома кивнула головой, показывая, что можно зайти. Захлопнула калитку, направляя взгляд все время куда-то поверх Ларисы Ивановны или сквозь нее.

На балкон вышла Валерия:

— Ма-а! Кто там?

— К тебе. Не можешь задницу поднять, чтобы самой выйти? Я со своим давлением должна бегать на все звонки? — высокомерно выговаривала дочери высокая крупная женщина с крашеными белыми волосами, заходя в дом. — И Шварценеггера своего не забудь покормить. Разорвать меня готов. Еле успокоился.

В прихожую вышел огромный персидский кот. Мать Валерии — Людмила Гавриловна Лаврова — томно подняла его на руки: «У! Ты мой хорошенький! Лапусенька!» — и прошла в зал. Лариса Ивановна шла следом. Остановившись перед круговой лестницей, она не знала, подниматься ли ей, или Валерия спустится сама. Как будто услышав ее мысли, Валерия перегнулась через перила:

— Поднимайтесь, Лариса Ивановна.

Запыхавшись, мать Александра сразу плюхнулась в кресло. Тонкие губы Валерии незаметно растянулись в улыбке. Она села напротив:

— Что-нибудь случилось?

— Ну почему сразу случилось? Все хорошо. Саша передал со знакомым письмо и деньги.

— Какие деньги?

— Он получил первую зарплату. Написал, чтобы тебе отдала. Хочешь, на книжку положи. А хочешь — купи что-нибудь.

Лариса Ивановна собиралась рассказать о письме сына. Но ее поразил железный тон снохи:

— Я денег не возьму. Мне ничего не нужно.

Лариса Ивановна осеклась. Она не понимала, что произошло. Неведомые силы подняли ее с кресла. Находясь в каком-то оцепенении, она едва слышно прошептала:

— Хорошо. Я пойду. До свидания.

И не будет она ничего рассказывать. Что-то не хочется.

Валерия не поняла, почему свекровь вдруг переменила свое намерение.

— Куда вы?.. Лариса Ивановна?

«Она даже мамой меня не зовет».

— У вас тут кот в туалет сходил на ковер, — выходя к лестнице, так же тихо произнесла Лариса Ивановна, оставляя вопросы Валерии без ответа.

— А?.. Да пускай… Давайте чай попьем! Куда же вы?

— Спасибо, Лерочка. Не стоит волноваться. Всего доброго, — Лариса Ивановна почти выбежала за калитку.

Никогда в жизни она не пересечет порог этого холодного дома! Никогда.

Глава 12

— Гаров! Да не дозвонишься ты! Вторые сутки не соединяют даже с Ростовом. В Моздок колонну не могу отправить. А ты говоришь — жена.., — четко печатал каждое слово начальник управления работ.

— Михал Андреич, прошу разрешить мне попробовать. Очень нужно. Ведь дома каждому слову телевизионщиков верят. Волнуются.

— Ох, Гаров! Волнуются? Ладно, в порядке исключения разрешаю. Как лучшему сопровождающему колонн. Только не особо распространяйся потом, если дозвонишься. А то желающих — знаешь сколько!?

Тучный подполковник вышел отнюдь не из-за деликатности. Его ждали за праздничным столом. Если верить календарю — то наступило седьмое ноября.

— Алле, алле, папа, это вы? Здравствуйте. Это Саша. Лера дома?

Мрачное «минуту» больно резануло слух. Минуту — и все. Ни «как ты», «ни здравствуй».

— О? Сашка? — весело спросила «трубка».

— Привет, Лерк, слушай, у меня мало времени. Могут разъединить в любую минуту. У меня все в порядке. Телек не смотри — с журналистами тут никто не разговаривает — они и придумывают разные ужасы.

— А я и не смотрю, — прощебетала «трубка».

— Да? — переспросил Гаров. — А чем ты занимаешься?

— Вчера с предками только вернулись из Сочи. Маман загорела — жуть. Теперь мучится со своим давлением. Папка собирается стать депутатом. Представляешь?..

— Зайка, извини, не могу долго разговаривать…

— М-м-м. Ты когда приедешь-то?

— Надеюсь, через месяца два смогу выбраться. Ты к маме моей сходи. Скажи, что я звонил. Может, поживешь у нее?

— Да ну-у-у, неудобно как-то, — протянула Лера.

Гаров едва сдержался, чтобы не бросить трубку. Неудобно! Его жене неудобно жить с его матерью! О том, чтобы поддержать мать морально, да и просто помочь в хозяйстве, мысли и не возникает.

— Все, Валер, время вышло… — устало проговорил Гаров.

— Хм, пока… ту-ту-ту…

Неслышно вошедший прапорщик Мердыев похлопал Гарова по плечу:

— Ты трубку-то положи, вдруг звонить будут?.. Что дома? Ты счастливчик, если дозвонился.

Гаров нервно сжал связку ключей, лежавших на столе:

— Да каюк, просто каюк…

И поспешил уйти, чтобы не объясняться с другими на личные темы.

За столом собрались почти все. Жены надели красивые платья. Мужья — ордена. Опоздавшему Гарову освободили место рядом с прапорщицей Любой Антоновой. Она тут же взяла над ним шефство. Но Александр отказался от выпивки и многочисленных салатов. На заботливые Любочкины вопросы отвечал односложно. Поведение ее было оправдано тем, что по правую руку от нее находился Вадим Смирнов с супругой Светланой. Люба чувствовала себя не ахти как. Попыталась соблазнить Гарова в отместку Смирнову. Пригласив его на медленный танец, Любочка, расчувствовавшись под песню Талькова, особо страстно прижималась к Гарову на словах «…Ты придешь, но будет поздно…».

Гаров вначале не реагировал никак. Потом, почувствовав, что что-то в нем отвечает взаимностью упругим бугоркам без лифчика на теле Антоновой, несколько отодвинулся. А когда «Летний дождь» прозвучал последним аккордом, ринулся на улицу.

— Ты куда, Саша? — ласково произнесла Любовь.

— Пойду воздухом подышу. Душно здесь чего-то.

— Я с тобой. Можно?

— Ну, пойдем.

Конец сего внезапно возникшего влечения двух тел был на мази. Антонова, предвкушая предстоящее, притворилась пьяной. Схватила Гарова под руку. Но почувствовала, как ее другую руку взял… Кто?.. Смирнов!

Смирнов не вытерпел. Вышел следом, в темноту, оставив свою разговорчивую Светлану болтать с женой Никишова.

— И куда мы собрались? Голубки?

Антонова не растерялась:

— Я что — не имею права гулять с кем хочу? Иди-ка ты, товарищ майор, к своей Светочке…

Смирнов шепнул Гарову:

— Слышь, оставь нас, а? Мы тут немного пообщчаемся.

Гаров возвращаться не стал. Пошел спать. Но так и не смог уснуть. Вышел снова на улицу. Звезды мерцали. Откуда-то из сарая доносился шепот голосов Смирнова и Антоновой. Потом стихли. Майор вскоре вышел, затягивая ремень. На прощанье бросил в темный проем, оставшийся позади: «Смотри у меня! Увижу с кем — накажу!». Не замечая Гарова, Смирнов, проходя мимо, сам себе под нос буркнул: «Хм! Гарова она захотела! Щас!».

Тишина накрыла все вокруг. И только ракетницы, летящие стрелой в ночное небо, изредка ее нарушали. К сидящему на ступеньках вагончика Александру Гарову подошел Джохар. Уткнулся мокрым носом ему в грудь. Человек крепко обнял собаку, как будто зверь мог понять его тоску…

Глава 13

Даша Свириденко вышла на балкон. Где-то вдалеке темноту рассекал салют. Ночной мрак непонятным образом соотносился в Дашиных мыслях с тем, что происходило за ее спиной — в квартире, подаренной молодой паре свекром со свекровью. Новоселье, приуроченное к седьмому ноября, было в разгаре. Тост за тостом, анекдоты, смех, водка, разбитая посуда…

— Где хозяйка? Вы не слышали, как она поет? Она у нас — певица! — хвалился свекор перед гостями.

— Да? — ответил чей-то пьяный мужской голос. — А что она поет?.. Пусть про соловья споет.

— Какого тебе соловья? — ответила резвая, не смотря на полноту, тетка с красным от выпивки лицом. — «Виновата ли я» ваша «хозяйка» может? А?

И тут же не дожидаясь ответа, заголосила. Пьяная компания подхватила «…что люблю…». Даша присела на корточки, закрыла уши ладонями, и слова сами собой стали складываться в рифмованный узор:

«…Среди шумной бесстыжей борьбы

За конфетки игрушечной власти

Сын растет. И уже у судьбы

Я прошу не себе — ЕМУ счастья…»

— Дашк! Ты че тут делаешь? Дашк! — выскочил на балкон разгоряченный супруг.

— Я? Я стихи пишу, — улыбаясь, ответила девушка.

— Что? Пойдем. Замерзнешь ведь. Чего ты ушла?

— Подожди! Давай чуть-чуть постоим. Смотри — вон Млечный Путь. Интересно, есть там кто-нибудь живой? Такой, как человек?

— Посюсюкаться захотелось? Ну и Млечный Путь. Ну и что из этого? Какая разница, есть там кто, или нет? Меня больше волнует мое распределение. Твоя тетя Галя, между прочим, еще месяц назад обещала переговорить об этом со своим сыночком — полковником. Ну и где?

— Да ведь целый год впереди!

— Это так кажется, что времени много. А оно пролетит — не заметишь. И что — в Грозный прикажешь ехать? Сына без кормильца хочешь оставить? Да? Может, ты меня не любишь, а? Может, тебе в напряг мои предки? Чего ты сюда ушла, а? Макса мамаше своей заранее оттащила! Что — моя мама не умеет с детьми обращаться?

— Саш! Два месяца ему! Маленький! Зачем он на этой пьянке?

— Все! Не хочу ничего слышать! Хочешь здесь торчать — оставайся! — стекло в балконной двери зазвенело. Александр Свириденко хлопнул ею с силой, от души.

— Я выдержу! Выдержу! Выдержу! Я сильная! Сильная! Сильная! Все будет хорошо! Хорошо! Хорошо! — сжав кулаки, твердила Даша. — Боженька, пожалуйста! Пусть все будет хорошо! — но слезы не удержались в глазах.

Молодая красивая женщина смотрела на звезды и умоляла о счастье. Для себя. Для сына. Для мамы. Для всех людей на земном шаре.

Глава 14

Начинался 1996 год. Малкович думал. Крепко думал.

Проблема №1 — скрыть доходы фирмы, зарегистрированной в Москве как «Малкович и К». Проблема №2 — отвязаться от «ореховской» группировки, которая упала ему на хвост с предложением быть «крышей» его фирмы. Проблема №3 — шантаж бывших двух «друзей» по бизнесу с требованиями «подарить» им квартиры в Москве. Проблема №4 — Жанна, с которой он встречался на протяжении последнего года в Питере, забеременела.

Болела голова. Нужно было что-то предпринимать. Что?

Малкович снял трубку телефона. Набрал номер. Ответила Жанна. Андрей не стал говорить сразу. Слушал красивый голос любимой женщины. Мягкий, кошачий, с предыханием. Он действительно любил ее.

— Почему вы молчите?.. Алло…

Малкович представил ее коварные розовые пухлые губы, ласково, умело целующие всего его. Представил ее обнаженную, прижимающуюся к нему тонкой белой кожей. Как она обнимает его!.. В тумане… Туман! Он все больше обволакивал Малковича. Он же видел ее в тумане во сне! Чувство страха как молния пронзило Малковича: «Это была не Жанна! Не Жанна! Со скалы упала тогда Мата Хари. Но не Жанна. Нет.»

Малкович встряхнулся. Но сердце ныло.

— Алло! Жанна, это я, — получилось устало, тяжело, глухо.

— Я знала, что ты. Просто боялась спросить: вдруг все-таки муж?

— А он не дома?

— Уехал. Вчера. В Ганновер…

— Как ты?

— Хорошо.

— Правда?

— Конечно.

— Что решила? — осторожно произнес Андрей.

— …Андрюш, ты не обижайся только. Я была сегодня у врача…

— …И что?

— Ребенка не будет.

— Не будет? — еще тише отозвался Малкович.

— Ну вот, я знала, что ты расстроишься… Ты где сейчас? В Москве?

— Да… Почему ты это сделала?

— Андрюшечка! Ну перестань! Не трави душу. Зачем я тебе? Замужняя старуха с двумя детьми?

— Ты не старуха.

— Я старше тебя. На десять лет. От этого никуда не денешься.

— Я люблю тебя.

— Андрей! Милый! Прости… Прости меня!..

Она плакала в трубку.

— Не надо. Не плачь. Я к тебе приеду.

— Когда?

— Сейчас.

— Ты купил самолет?

— Не потеряла чувство юмора. Это радует… Я сейчас выезжаю. Позвоню. Давай… Пока?..

— Пока…

Малкович вышел из своего кабинета. Арендуемый им офис на Арбате состоял из двух комнат. В соседней, не смотря на поздний час, еще работали.

— Андрей, ты куда сейчас?

— Я в Питер.

— Когда назад?

— Послезавтра.

— Что делать с «ореховскими»?

— Скажи, никак не можешь со мной связаться. В понедельник вернусь — решим.

Глава 15

Счастье Даши Свириденко заключалось только в растущем и уже говорящем сыне. Кроха маму не разочаровывал: то новогоднюю елку на себя перевернет, то с испугу начнет впервые говорить вместо ожидаемого «мама» — «баба». Курсант Свириденко успешно закончил училище. И искал возможность наилучшего распределения где-нибудь недалеко от родного Ростова. Отдохнув в отпуске летом, отправился на службу. Через две недели Даша получила письмо.

«Дорогая моя, ненаглядная женушка! Это письмо, возможно, станет последним в моей жизни. Я взял направление в город Грозный. Других вариантов не было. Сын твоей тети Гали так ничего и не сделал. Сказал, что нужно было взятку дать. Но ты не расстраивайся: в случае моей гибели вы с Максом получите денежную компенсацию. А если выживу — тоже заработаю неплохо. Надейся на лучшее. Твой Санек. Люблю. Целую. Прощай».

Появление Александра Свириденко в Грозненской комендатуре аэропорта «Северного» совпало с внезапным наступлением «боевиков». В начале августа колонна возвращалась из Ханкалы в аэропорт по Моздокской улице. Свириденко с Гаровым ехали открыто, не прячась, на первом БТР-е. Свиста неожиданной пули слышно не было за шумом машин. Свириденко как раз повернул голову к Гарову, начал что-то кричать. Гаров не расслышал и чуть подался вперед. В это время Свириденко вдруг протянул руку и стянул с последнего косынку цвета хаки. На самом ее краю угла дымилась крохотная дырочка. Гаров посмотрел на нее, и чувство гневной силы накрыло его всего как океанской штормовой волной. Свириденко среагировал быстрее — резко встал, выстрелил в воздух. Затем парни вдвоем, по очереди, прыгнули в люк и закрылись. Больше никто не стрелял. Пока не стрелял.

От танковых гусениц в воздух поднимался рыжий песок, который ни с каким больше не спутаешь — пыльный, прожженый, чеченский песок. Прошло минут пять. Вокруг не было ни души. Местные жители, которые часто раньше встречались — грязные оборванные мальчишки, торгующие женщины в темных одеждах — незаметно исчезли. Во всех пяти танках молчали, ожидая нападения противников. Оставался километр до автошколы ДОСААФ, где располагались подразделения федеральных сил. Хотелось поскорее добраться к своим.

Из девятой городской больницы вышел старик-чеченец и стал усиленно махать руками, показывая в сторону наших танков какие-то знаки. Видимо, звал к себе. Гаров успел спросить Свириденко о том, что делать, как вместо ответа раздались выстрелы. Мишенью оказался дед. Раненый в руку, он скрылся за стенами клиники.

Пули полетели, казалось, со всех сторон. Так же и отстреливаться пришлось: вокруг себя. Но постепенно поняли — больница единственное место, откуда огня не было. Танки стали пятиться к зданию. Один из них взорвался, едва Смирнов с двумя солдатами выскочил и скрылся в дверном проеме. Свириденко крикнул Гарову: «Уходи! Прикрою!». Гаров заскочил в больницу и наткнулся на Смирнова, ругающегося с какими-то людьми в белых халатах. Из их крика понял, что они здесь главные, и что они отказывают им в укрытии за больничными стенами.

Отстреливаясь, спиной уткнулся в спину Гарову Александр Свириденко. Развернулся:

— Я не понял! Что здесь происходит? Вы чего столпились? Что — места мало? Хотите, чтоб нас поубивали нахер? Там сщас Рыжов еще в танке с парнями…

— Я сказал: нет! — оборвал возгласы лейтенанта один из врачей. — Мы никому не даем убежища. Мы — больница! И вести военные действия на нашей территории ни кому не позволим. У нас — больше трехсот пациентов! Мы должны их лечить! А ваше присутствие поставит под угрозу их жизнь! Многие из них не могут встать на ноги. В здании находятся люди, которым приходится за ними ухаживать. Они все мирные жители. А дети? Вам не жалко детей? Находясь в здании, вы подпишите им смертный приговор! Как еще вам объяснить? Уходите!

На фоне непрекращающейся стрельбы раздался взрыв гранаты. Дверь, итак свободно болтающуюся на петлях, снесло взрывной волной. Через секунду в нее протиснулся Рыжов, весь в крови и копоти, несущий на своих плечах одного из солдат. Смирнов заорал так, что даже Гаров со Свириденко переглянулись — никогда таким майора не видели:

— Как там тебя: Мовсар, Умар?.. Мне без разницы! Но ты ведь, сука, — врач! Перед тобой раненый! И ты сейчас прикажешь своим сестричкам немедленно оказать ему необходимую помощь!

Заметив у врача отрицательное мотание головой и желание ответить, Смирнов закричал еще резче, передергивая одновременно затвор автомата и направляя его на видневшиеся вдали коридора палаты:

— Ты не понял, врач? Ты не понял? Я за себя не отвечаю, я — чокнутый, я всех сейчас здесь положу, мало не покажется! Я за своих ребят глотку любому перегрызу! Так что давай шевелись быстрее!

Врач тяжело вздохнул и стал что-то по-чеченски доказывать тем, кто стоял рядом с ним. Смирнов перебил: