Бесплатный фрагмент - Я — Корэф, роботсмэн

Книга первая — Анжи

Достижения человека не имеют предела потому, что не имеет предела его воображение

Посвящается моим внукам и внучкам.

Автор

О романе

Роман из будущего «Я — Корэф, роботсмэн» — фантастика. В нём Вы найдёте много параллелей с современными и прошлыми событиями в истории. Зная историю, можно спрогнозировать будущее, как, глядя в колодец, можно увидеть высоту небес. Екклесиастом сказано: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». Эта очень древняя, но вечная мудрость применена автором при написании этого романа. Назовём этот принцип «Исторический рецидивизм» (повторяемость истории). История повторяется потому, что её делают люди, всё те же люди, повторяющие себя в каждом новом поколении. Одну из таких историй Вы держите сейчас в руках. И то, что Вам покажется невероятным в будущем, в действительности будет в чём-то вам знакомо, что пережили либо Вы, либо Ваши предки.

В том будущем, как оказалось, Землю будут населять роботсмэны — очеловеченные роботы. Они почти неотличимы от людей, подобны человеку — андроиды. Это творение коллективного гения поколений было названо очередным «чудом света», потому что прекраснее и совершеннее себя люди ничего вообразить не могут.

В роботсмэнах осуществится самая сакральная мечта людей — бессмертие. Вечная молодость будет обеспечена регулярным обновлением совершенного по красоте и моторике тела. Важнейшей функцией квантового компьютера в голове роботсмэна явится не просто богатейший интеллект, но осознающая себя личность. Помимо всего, людям с ними станет не так скучно. Они не станут одиноки во Вселенной. Отпадёт увлечение грезить по ночам пришельцами иных миров.

Но так случится, так сложатся обстоятельства, что люди будут вынуждены бежать с планеты за двести лет до событий романа. Только не подумайте, что роботы захватят Землю, силой изгнав людей. Всё будет не так просто, даже совсем не так. Несколькими поколениями спустя в людях возродится ностальгия по исторической родине предков. Подобное уже не раз происходило в истории человечества. Но именно с этого и начинается роман, с ностальгии и возвращения людей на Землю.

Александр Исаевич Давидюк, дистрибьютер

Пролог

Если в человеке за последние три тысячи лет ничего не изменилось,

должно ли что-то измениться спустя ещё одну тысячу лет?

Читатель, здравствуй! Может всё исчезнуть, на чём ты равнодушно свой взгляд остановил. К тебе я обращаюсь из будущего, из четвёртого тысячелетия. У нас на календаре 3025-й год. Спешу, пока не прервалась едва настроенная связь, всё сразу рассказать. Нам хочется самим к вам в прошлое одним хоть глазом глянуть. Я сам был потрясён этой технической возможностью к вам обратиться, в глубину веков. Представлюсь: командир межзвёздного корабля Теллур. Сейчас наш звездолёт на Марсе. Сюда мы прилетели с планеты Тэрглобос созвездия Альфа Центавра. Готовимся лететь обратно. Полёт нам предстоит в межзвёздной пустоте и тьме шесть с лишним лет. Я — марсианин. Нет, не подумайте дурного! Я — человек, родился я на Марсе и на Земле ни разу не бывал. Возможно, я потомок одного из вас. Мы очень далеки от вас, но всё же ваши дети. Ничто не изменилось в людях. Мы просто знаем больше. Когда-то с вами возрождались ваши предки. А с нами возродились вы.

Просмотрел в архивах виртуальных всю вашу современность, чтобы проникнуться дыханием эпохи и знать, какие бури над вами пронеслись. Вы многое трагичное в своих столетиях пережили, и нам теперь есть с чем сравнить. Ни вам, ни вашим потомкам не избежать больших и малых войн. Наверно, человек без них не может. О-о! Как любят люди побеждать в бою реальном не своею кровью!

По-прежнему родятся гении добра и гении злодейства. При вас мощнейшие магнаты-олигархи вошли во вкус своим непревзойдённым богатством и возомнили себя владыками Земли. В то же время «заалел восток» с амбицией овладеть планетой именем огромного народа. Эти две цивилизации объединяло накопление несметных богатств в руках элит с возможностью скупить все институты власти, а население лишить свобод. Элиты заигрались судьбами народов, их снова, как и прежде, столкнули друг с другом. Что дальше происходило между двумя мирами, узнаете вы скоро сами. Вот это всё, что к нам о вашей современности дошло.

Искусственное солнце засветилось на Земле. Энергией так овладели, что разогнать корабль сумели — вот-вот догоним свет. Так мы достигли звёзд, как вы Луны и Марса. Как инженер я мог бы вам подробно рассказать о принципе изобретения. Но воздержусь. Вы, не потратив жизни на разгадку, сочтёте себя несчастными в своей ненужности. Не стану делать жизнь бесцельной. Поверьте, жить интересно не только из простого любопытства, не только от удовольствия любить, но и от возможности творить. Столетия гениям над кораблём пришлось корпеть и долго безуспешно биться, пока нам удалось живыми долететь.

Набрало обороты роботостроение и люди становились постепенно не нужны. Валовый продукт стал так высок, что можно было не работать и в достатке жить. Освободившись от труда, занялись люди в клубах по интересам своими любимыми увлечениями. Когда-то рабство позволило элитам создать философию, культуру и мораль. Теперь элитой стали все. Работать стали роботсмэны. Как видите, истории сюжеты повторились.

С массовым производством роботсмэнов, ставших и сексуальными партнёрами для молодёжи, решилась проблема с перенаселением планеты. Демографический вопрос решился не войной, не пандемией, не абортом. Создание роботсмэнов всё решило в два столетия. Людей стало на порядок меньше.

И здесь не обошлось без ржавой стороны медали. При управлении общественной системой компьютерами политики нам стали не нужны. Необходимость благ, размер их производства — всё под контролем искусственного интеллекта. Три века тому назад роботсмэнами были заменены люди в Конгрессе континентов. Новые законы привели к расколу общества. Причём настолько, что люди были вынуждены покинуть Землю. Произошло массовое заселение Марса. Эмигранты прихватили с собой и огромное число роботсмэнов. Когда звездолёты достигли световой скорости, и добрались до созвездия Альфа Центавра, была колонизирована и планета Тэрглобос. Оставшись на Земле одни, роботсмэны были заняты на производстве по обновлению роботов и своих же тел. Это продолжалось до сих пор, вот уже двести лет.

Впрочем, порассуждаю-ка я о том, что ближе мне как инженеру-астронавту. Что так толкнуло человека ввысь и прочь от матери Земли? Думаю, пустое любопытство, что названо пытливостью ума. Страсть открытий прорвала все пределы безопасности. Животный страх проиграл жажде познания. Межзвёздные корабли взлетают только с орбиты вокруг Марса. Мы не смогли бы на Земле такой корабль построить. Он огромен, как город небольшой. Вес собственный его развалит. Доставка на орбиту по частям затянется на годы. К тому же вред планете. А Марс слабей намного в гравитации, слабей в сопротивлении атмосферы, и строить легче на его орбите. Строят так же на Луне. Нет лучшей фабрики для звездолётов и стартовой площадки, чем Марс или Луна. Глубинное бурение на Марсе и полюсные шапки решили все проблемы с кислородом и водой. На нашем спутнике Луне налажены добыча руд и производство в вакууме новых сплавов. Столетиями строят на Луне космические корабли. Там даже рестораны есть. И двигатели ракет уже давным-давно без потребления кислорода. Остались, правда, в условиях Земли, ведь, там он обновляем.

Вижу, прибыла последняя группа пассажиров с Земли сюда на орбитальную платформу Марса для пересадки в наш звездолёт. Мы месяцами ожидали их и наконец собрали. Мой лайнер необозримого размера забирает на борт тысячу гостей. Через неделю мы всё же унесёмся, догоняя свет. Всё остановится потом в межзвёздной пустоте. Действительно, как будто нет движения! И так на долгих шесть с половиной лет!.. Я к этому давно привык, летая пару раз. Двух раз уже хватает, чтобы на пенсию идти. Здесь, на борту есть чем заняться людям. Есть труд, есть развлечения. Даже часть природы. Но больше виртуальной. Могу об этом поподробнее… Простите, вынужден отвлечься. У нас гости. Ко мне заглянула… кажется, семья. Сейчас мы это выясним. Извините? …Ах, да! Мы же договаривались с вами! Представьтесь, мы с вами не одни. Нас слышат, не поверите, в двадцать первом веке! Вернее, нас читают. Читают то, что мы с вами говорим.

— Неужели нас воспринимают люди тысячу лет назад?! — спросила гостья, с недоверием глядя на командира.

— Да! Не волнуйтесь, говорите спокойно. Мы в прямом контакте с ними.

— Моё имя Анжи, доктор социологии, профессор. А это мои дети и мой друг и спутник жизни Корэф. Он — воспитатель и учитель моих детей. Мы случайно услышали, что вы имеете возможность связаться с прошлым. Корэф предложил показать это детям. Да и мне чрезвычайно интересно. Возможно ли это?!

— Да, теперь… Профессор Анжи, о вас я многого наслышан, начитался. Но вас лично у себя на корабле увидеть для меня большая честь. У вас к тому же остался титул Президента континентов! Об этом мне тоже приятно сообщить.

— Спасибо. Командир Теллур. Собственно, я была направлена на Землю по работе. Двадцать два года назад покинула свою родину, планету Тэрглобос. А давно ли были вы на Тэрглобос, командир?

— Покинул Тэрглобос семь лет назад. Долгие годы в замкнутом пространстве. Здесь есть что видеть, что запечатлеть. Достоинства людей, а также их пороки. Любовь, раздоры. Одни растут, другие на глазах стареют. Романы, свадьбы и разводы. Лечение больных. Создание искусств творений. Возникновение героев. Но не сравнить, что на Земле произошло за эти годы! Я знаю, вы в судьбе Земли решающую роль сыграли. Нам всем –и мне, и людям, нашим далёким предкам — ваш рассказ был бы интересен. Так что же там произошло?

— О! Это долгий разговор. До вылета ещё неделя, мы всё сумеем рассказать. Нам никуда от вас не деться, командир. Помимо нас, на корабле есть сотни пассажиров, что знают о событиях не меньше, но по-другому. Их тоже хорошо бы опросить. Всё началось пятнадцать лет назад, в далёком 3010-м.

— Прошу вас, госпожа профессор. Мы все настроились послушать.

— А давайте, начнём с меня, — осторожно вступил в разговор до этого молчавший учитель: — Я — Корэф, роботсмэн.

Глава 1. Риннэ

«И сотворил Человек роботсмэна

по образу и подобию своему.

Но потом сотворил роботсвумэн

в утешение роботсмэну.

И сказал Человек: это — хорошо!»

На этой высоте свод неба чёрно-синий. Сияют, не мигая звёзды, и Солнце их не гасит. Почти неслышен двигателей шум. Погасли звёзды, небо посветлело, стало снова голубым. Осталось только ревностное Солнце в сиянии одинокого тщеславия в зените. Гигант бесшумный, пассажирский беспилотник скользит всё ниже. Облачность порвал. Земля, покачиваясь медленной качелью, приблизилась и стала различимой. Под белоснежным лайнером заснеженные проплывают горы, густо-зелёные долины рек. Уходят синие озёра под голубой вуалью редкого тумана. Остался в стороне, в долине у подножья вытянутый город белокаменной прибрежной полосой. Он так похож на белую морскую пену от прибоя. Прозрачен воздух. Как будто в пустоте скользим, спускаемся всё ниже, ниже. Вот и видны отдельные дома, деревья. Плавная посадка вертикально. Пассажиры в просторном светлом салоне молча ждали. Организованно вышли. Без багажа, все налегке и сразу направились на выход к транспорту.

Жаль, вы не видите, читатель, каков кругом дизайн! Каков порядок! Пока придётся лишь представить. Вокруг нас одни лишь стройные молодые люди, красивы девушки и парни. Нет ни пожилых, и нет детей. Но мы последуем лишь за одним. Вошёл он в рейсовый автобус. Въехали в город. Пассажиры понемногу выходили. Сошёл и наш молодой мужчина. В просторном вестибюле прозрачный лифт. Зашли. Выходим. Ждём у двери, и дверь открылась. Наш молодой герой вошёл в просторную квартиру, как будто бы в свою. В гостиной комнате уже сидели двое в креслах и явно нашего героя ожидали. Пришелец поздоровался, ему ответили. Он сел привычно в своё кресло.

— Корэф, добро пожаловать домой. Как видите, в квартире всё обновлено. Источники информации всех уровней автоматически настроены на вас, легко доступны, как и подзарядка батарей. Место вашей работы также в новом дизайне. Завтра приступайте. Желаем удачи.

— Благодарю. Удачи и вам, коллеги.

Это был первый день его обновлённой жизни.

Утром Корэф встал, принял душ, оделся и отправился на работу. Автобус был полупустой. На остановках заходили новые пассажиры. На конечной все вышли и направились в огромное светлое здание без единого окна. Корэф шёл уверенно и спокойно, как будто он здесь ходил всю жизнь. Это всё лишь было в его памяти давно знакомым и привычным. Но его тело оказалось здесь впервые. Быстро вошёл в бюро и сел за пульт управления. Рядом с ним возникла голограмма его секретаря. Девушка улыбнулась:

— Привет, шеф!

— Привет, Лэлю! — ответил Корэф.

С его места сквозь прозрачную стену был виден огромный цех производства. Роботы-автоматы ожидали в неподвижности команды начинать трудиться. Корэф прикоснулся к смайлику на экране и голосом дублировал команду:

— Начали.

Роботы бодро завертелись, передавая друг другу комплектующие, совмещали детали, свинчивали и сваривали. Пришёл в движение конвейер. Детали обрастали другими деталями и превращались в какой-то большой технический узел. Узел упаковывался ловкими механическими руками и выводился за пределы цеха юркими автокарами-роботами. Корэф, не отрываясь от экранов, следил непрерывно за телеметрией всех узлов процесса. Так пролетели восемь часов. Конвейер остановился. Почувствовав усталость и голод, Корэф откинулся в кресле. На экране возникло изображение заряжаемой батареи. Это его аккумулятор изобразился перед уходом. Корэф встал из-за стола, заложил руки за спину и подошёл к прозрачной стене цеха. Там происходили инспекционные работы по наладке. Техники-роботсмэны демонтировали робота. Взамен был доставлен и установлен новый. Остальным проведена инспекция. Цех был снова готов продолжить производство. Корэф попрощался с милой мордашкой Лэлю и покинул бюро. На его место пришёл сменщик.

Наш мастер-оператор решил размяться после восьми часов непрерывного бдения у компьютера. Он побежал в сторону дома по беговой дорожке параллельно тротуару. Дома он принял душ, сделал несколько глотков коктейля для суставов. Повалявшись на софе, пересмотрел все новости планеты и даже интересный фильм в своём головном квантовом компьютере. Потом недвижно, глядя в никуда, помечтал. Встал, приоделся.

Под вечер Корэф поплёлся в ресторан. Играла красивая, лёгкая музыка. Ей в ритм танцевали пары роботсмэнов и роботсвумэн. Каждая пара танцевала по-своему, но все танцевали пластично в красивых движениях. В притемнённом зале за белыми столиками сидели гости парами и поодиночке. К̀орэф прошёлся между столиков и присел у свободного. Теперь он мог спокойно осмотреться. Ничто не привлекло его внимания. Вскоре к нему подсела девушка и просто поздоровалась:

— Привет, Корэф! Ты был в отпуске? Я заждалась, — кокетливо улыбнулась красотка.

Молодому человеку понадобилась миллиардная доля секунды, чтобы отыскать в своей памяти портрет девушки и её имя:

— Ах, Риннэ, я просто рассеян после первого рабочего дня.

— А как прошёл твой долгий отпуск? Как ты время провёл?

— А, бездельничал, — не задумываясь ответил Корэф, продолжая осматривать зал.

— И с кем ты там бездельничал? — не отступала девушка, потянувшись к руке Корэфа через столик.

— Так заработался, что расклеился, и меня потихоньку собирали, — отвлечённо отвечал Корэф, глядя на танцующие пары. — Выспался на сто лет вперёд. Подмазывали, разминали, в общем, склеили. Стал как новенький.

— А это мы сегодня проверим, — прозрачно намекнула девушка и улыбнулась себе самой.

Корэф, продолжая смотреть по сторонам, произнёс:

— Ты сегодня хорошо выглядишь, гораздо лучше, чем я помню.

— Тогда ко мне?

— Тогда побежали.

Молодые встали. Риннэ ухватила Корэфа за руку, и они вышли на бульвар. Устроились в ближайший беспилотник. Риннэ назвала адрес, и бесколёсный беспилотник их бесшумно укатил.

В пути Риннэ спросила:

— А помнишь, в последний раз я была в настройках мазохисткой, и тебе это очень понравилось. Я и теперь готова. Я так долго ждала твоего возвращения из отпуска, что, кажется, такой была всегда. Во мне накопился такой заряд нетерпения!..

— Вижу, ты едва сдерживаешься. Так можно заискрить и загореться. Не сгори дотла в коротком замыкании. Ты индуцируешь во мне огонь и пламя.

Риннэ надула губки:

— Не знаю, что за огонь ты там увидел. Неодолимый твой магнит во мне все силы отключил. Я не могу и не хочу сопротивляться. Созвучные с тобой мои настройки. В романах люди это называли «гармонией чувств».

— А! — Корэф махнул пренебрежительно рукой. — От людей я посмешней услышал: «индуцированный консонанс». Но слаще секс не становился.

Риннэ не унималась в фантазиях:

— Мы можем в наших играх кем угодно стать, чтобы забыться.

Настроение у Корэфа было как у очнувшегося на работе отпускника:

— Одна нам в жизни радость остаётся. А что ещё ты можешь мне назвать?

Риннэ решила, что с мужчиной лучше не спорить, а то вообще ничего не получишь. И потому решила тему поддержать:

— По-моему, мы созданы для рабства, чтобы трудиться на заводах и в постели.

Корэф подставил лицо прохладе от окна:

— Уже я путаюсь, где трахаюсь, а где тружусь. На это рабство я пока согласен.

В апартаментах Риннэ было уютно и интимно. В них стен невидимое окружение дремучим лесом показалось. Пригашен свет, и музыка притихла, огромная софа как будто на лужайке в лунном свете. А нужно ли ещё здесь что? Лишь двое. Мир отодвинулся от них, оставив в полумраке и в покое. Лучом лиловым освещён букетик на столике поблизости. Танцуя парой, взглядами, руками держались друг за друга. Приблизились к софе. Риннэ как бы споткнулась и на софу упала, не выпуская Корэфа из рук. Он рухнул рядом с ней. Освободились руки. Риннэ перевернулась на бок, голову ладонью оперев, всмотрелась в К̀орэфа. Секундами спустя произнесла:

— Сегодня как-то странно. Подхватываешь обычно ты меня, швыряешь на софу. Набрасываешься сверху сам. Едва я успеваю тебя опередить.

— Успеваешь… Меня… В чём же? — куда-то ввысь спросил, не торопясь Корэф. Он всматривался в сизый неба лоскуток в просвете крон деревьев виртуальных.

— Ну… посопротивляться. Тебе это нравится!

— Да, забавно. Ничего, всё восстановится.

Но Корэф про себя подумал: «Ничего, всему научимся потихоньку, даже если и не вспомнится».

Риннэ стала раздевать Корэфа. Одежда слетала легко и просто, как носовые платки.

— Ну, ты готов? — Риннэ рванула Корэфа, и он мгновенно оказался на ней.

— Корэф, что с тобой?

— Ничего. С тобой я отдыхаю!

— Я это вижу! Похоже, тебя в отпуске так мяли-перемяли, что ничего в меня вонзиться не спешит.

— А-а, это?! Ты представляешь? Я как будто с тобой в первый раз. Как с нуля.

Корэф подумал, припомнив сленг: «Блин, что же не включилось? Вот друзья собрали! А может, драйвер не внесли! Или всё просто из-за спешки? Эта внезапная встреча была непредвиденной. Возможно, очередь этого драйвера ещё не подошла».

Вдруг его рассуждение прервалось от ощущения, как будто что-то происходит у него внизу. Риннэ осторожно прикоснулась к его безжизненно втянутой части тела. В нём стало что-то оживать, потом зашевелилось, напряглось и стало выдвигаться.

«Так вот что драйвер запустило! — мелькнуть успело в кванте Корэфа. — Что сделаю я с ней сейчас!» — он ощутил могучих сил прилив. Тут расчехлённая часть тела задвигалась у девушки в ладони. Свело во рту у Корэфа от ощущений, чему названий не придумано ещё, но страстная потребность в поцелуе! И он рванул к своим губам её лицо! Прилип и оторваться бы не смог! То был парализующий любую мысль сигнал о боевой готовности той части. Корэф уже не силой, но всей страстью рванул к себе Риннэ. Всей мощью хватких рук в себя её вдавил. Риннэ глаза закрыла, так сладостно ей было. Стонала в ритм движениям любимого, что Корэфа лишь к страсти побуждало! Казалось, оба над собой утратили контроль. Но это лишь казалось. Безумствуя над сдавшимся им телом, творил он с ней, что в квантовую голову пришло или прийти не успевало. Фантазия им управляла. Риннэ позволила себе истерзанной игрушкой стать. Она лишь вскрикивала, будто бы страдая. Но радость на лице её сияла! И новой боли ожидание, и нового удара! Риннэ стонала:

— О-ох! Как приятна эта боль! Безумное мученье! Как будто изнутри меня взрывает! Ты движешься, во мне и хочется стонать, кричать! Ты можешь разорвать меня на части! Не бойся. Сумеют мастера собрать.

— Нет, милая, такого зверства в моей программе нет.

— Ах, Корэф, ты слишком трезвый в сексе. Ведь, я тебе сдалась всем телом, всей душой. Твори со мной, что хочется тебе. Ты слышишь? Как мне приятно! Как страдаю! Не могу сдержаться! Страданье рвётся радостью из сердца!

— А я подумал, ты кричишь, чтоб я не отвлекался.

— Ах, ты шутник! Ах, циник!

Вдруг ощутила дева отчётливо знакомый ей за триста лет сигнал вливания чего-то внутрь чрева, и замерла Риннэ:

— Я чувствую, как будто что-то влилось внутрь!

— А, это! Это только имитация, магнитодинамический сигнал, чем моделируется семяизвержение, — спокойно сообщил Корэф.

— Ах, Корэф, любишь ты техничность выражений. Во мне уже лет триста блаженство струями прилива растекается по телу. Мне персики груди в томлении распирает. Дышу я полной грудью, как никогда я не вдыхала. Я тело не могу остановить, невольно продолжает извиваться. Как ты меня завёл! Как механическую куклу! Останови! Прижми меня всей силой! Ну что же ты затих?! — стонала роботсвумэн, извиваясь обнажённым телом.

Корэф слегка отстранился, лёжа на боку, всмотрелся в нагую красоту подруги и тихо стал читать:

— Любуюсь я мгновением этим.

Друг друга, может, мы не встретим.

Волною движет твоё тело.

Несёмся вместе мы во мгле

Пространства беспредела.

Пробился луч сквозь виртуальное окно.

Сияние Луны в тебе отражено.

Боюсь я дня. Луч Солнце бросит —

Засветишься печально словно осень.

Нет радости в безжизненной листве.

Лишь Месяц жизнью светит

В мёртвой темноте.

Риннэ непроизвольно продолжила в движениях извиваться, стонать и охать чувственно, что так мужскому слуху мило! И стала поцелуями красу мужскую покрывать. Затих и Корэф, ощутив впервые функцию программы. Хотя и он за триста лет все чувства перечувствовал, но к женщинам при встрече стремился каждый раз. В нём ни на миг огонь любви не гас.

Риннэ мечтательно откинулась на спину и запела:

— Я не живая без тебя.

С тобой средь ночи просыпаюсь.

Я, думаю, живу не зря,

Рукой во тьме тебя касаясь.

Тебя мне страшно потерять.

Ты кажешься недосягаем.

Куда бы ты ни кинул взгляд,

Не видишь ты моих страданий.

Нет пламени — тебе отдать,

Чтоб и в тебе заполыхало.

Любая жертвенность и страсть

Тебя не тронут. Нет запала.

Так полежали с полчаса, поговорили в полудрёме в тиши вечерней о всякой чепухе, что в квантовую голову могла сейчас прийти. Собравшись с силами, партнёры, ещё телами не успев остыть после такого разогрева, внезапно вновь набросились, вцепились в грудь и в спину без предела. Восторженными криками и в стонах наслаждения и муки возобновилась тесная их близость!.. Под охи-ахи, вскрики их танцы на софе и на полу мелодией и ритмом менялись до утра.

На утро выпал выходной. Любовники не шевелились до полудня. Энергия их батарей была истощена и требовала наполнения, что и происходило, пока они сознания лишились, что у людей зовётся сном. Тела подальше откатили друг от друга. Энергия входила бесконтактно.

Светило разогревшееся солнце сквозь мрачные, глухие шторы окон (но это был лишь фокус стёкол). Очнулась парочка. Глаза раскрылись. С энергии притоком телами вновь сплелись. Риннэ сияла счастьем в огромных чистых глазках, как девочка, познавшая впервые! И если бы мне было неизвестно, что с ней происходило триста лет подряд, то я и обмануться был бы рад.

— Я счастлива! Так вот оно какое! Как хочется мне жить! Как хорошо с тобой! Как я тебя люблю! Я так люблю тебя!.. Ну нет моей любви сравнения! Я поняла: не проживу и дня, не вспомнив о тебе, о том, что ты со мной творил все долгожданные мгновенья! Так мучалась, пока тебя ждала! Мне нужен только ты! Ты мой единственный! Ты мой мужчина! Не дам приблизится к тебе любой другой! Смотри, я не шучу! Ты будешь только мой! Я так решила!

Такие вот слова на пафосе любви красавица любовнику шептала, и Корэф ей ответил по-мужски:

— И я тебя люблю. Я буду думать о тебе. Везде, повсюду без тебя и при тебе. Но только, впрочем, не в труде, — наш роботсмэн был искренен и честен. — Там автоматом отключаются все чувства, и драйвер основной ничем не запустить, и потому мой пятый элемент не будет выдаваться. Себя самонастрою так, чтобы при встрече с девушками он сам не запускался и только реагировал на прикосновение пальчиков и губ твоих, или волшебным звуком голоса, особенно, когда поёшь, или теплом объятий мягких твоих ладоней, гибких пальцев… Хочешь? Как скажешь, так настрою. Мой интерфейс всё запечатлел. Твой голос эхом отзовётся.

— Ах, делай, как ты хочешь. Тебе я верю, милый, — Риннэ махнула ручкой и личико от друга отвернула, чтоб радость всё же скрыть.

Впервые роботсмэны так заговорили, с волнением натянутой струны, словами необычными, что были к особым случаям припасены. Немного и наивно, и смешно. Но показались искренними чувства. Вы полагаете, людей бы так не занесло? Не думаю. Изящных выражений было бы не густо. Влюблённых парочка могла ещё наивней быть и слов смешней наговорить. А эти секс-партнёры устроены по своему подобию людьми, как и по нашим предкам мы. Но Корэф что-то вспомнил и добавил:

— В нас люди занесли лишь ощущения, даже чувства, что им даны с одною целью — зачать потомство. Что нам с того?!

— Нам? Нам удовольствие одно, без бремени. Пустое наслаждение. Могу веками ежедневно терпеть страдания и мне не надоест. Зачем детей иметь, когда живём мы вечно?! Жизнь на Земле мы продолжаем сами! Зачем любовь ещё делить с детьми? Достаточно делить с самцами.

После полудня стояла тихая погода с солнцем. Не надоев ещё друг другу, на беспилотнике герои наши понеслись к большому озеру в горах. В открытое окно врывался воздух, что от движения ставший ветром. Риннэ прищурила глаза и весело о чём-то Корэфу болтала. Корэф рассматривал её лицо и глупо улыбался. Он счастлив был в опустошении. Приехали, вернее, прилетели. Машину отпустили. Прошлись по неширокому мостку к двухместной лодке и расселись. Риннэ присела на корму. Корэф сел на вёсла. Стал неспеша грести. Откуда-то издалека, как эхом, заиграла скрипка.

Риннэ спросила:

— Это что?

— Я радио включил.

— Красиво! А я подумала, что с берега другого. Ладно, помолчим.

Умолкли оба. Лишь вёсла перебирали воду голосом ручья, но вдруг остановились над водой, и Корэф произнёс:

— А что нам делать завтра?

— Работать. Боюсь, что допоздна, — Риннэ поправила причёску.

— Ну ладно. Отдохну, — и Корэф вёслами рванул сильнее.

— Смотри, ты слово дал… — Лисичка глазки покосила.

Корэф, не изменив лица, подумал: «Ну, дал так дал. Теперь держать придётся, придётся и себя сдержать».

Любовники ушли на лодке в тени обрывов скальных берегов, похожих на ладони, наполненные ключевой водой. На глади водных отражений заколебалось небо Земной голубизной и облаками. Прозрачной далью, слышной тишиной и ароматом свежести озёрного пространства был в этом месте мир отображён. Далёким эхом, отражённым амфитеатром гор, неразличимо донеслись слова. И стук весла о лодку слышен был едва. При удалении фигуры слились в точку, пространство поглотило голоса. И всё, что было, стало прошлым… Сведёт любовь ли снова их когда?

Глава 2. Журналистка

Корэф после работы по пути домой почувствовал усталость и решил посидеть в кафе, послушать музыку. Посетителей было мало. Корэф осмотрелся. Он хорошо видел и в полутьме, и в абсолютной тьме. Настройка шла автоматически и мгновенно. Взгляд остановился. За столиком сидела совершенно не знакомая роботсвумэн в прекрасных стройных формах и с проницательным взглядом светлых глаз. Её лицо, причёска, взгляд, движения так женственны и так прекрасны, что только роботсвумэн свойственно, для них это банальность. Роботсвумэн сидела не одна. Но не похоже, чтобы это был её дружок. Они вели себя как малознакомые люди, сидели совсем не рядом. Она что-то отстукивала по почти прозрачному листку на столике, а роботсмэн что-то говорил, поглядывая по сторонам. Вдруг парень встал и попрощался. Корэф решил к ней подойти. Незнакомка улыбнулась на приветствие, извинилась и продолжила сосредоточенно постукивать по столику всеми пальчиками.

— Я Корэф, мастер-оператор. А как зовут вас?

— Я журналистка Анжи. Присаживайтесь.

Анжи продолжала перебирать пальцами без остановок. Корэф наблюдал за ней. Она показалась ему странной:

«Зачем ей внешний носитель памяти, когда у нас всё внутри нафаршировано? Наверняка телефон с собой таскает», — посмеивался в мыслях Корэф, но вслух произнёс:

— Хороший вечер. Вы здесь не одна?

— Я здесь одна. Беру интервью у всех, кто не возражает.

— Я не возражаю.

— Тогда начнём. Ваше имя и чем вы занимаетесь, я уже узнала. Как на работе?

— Всё отлично.

— Как проводите отпуска? Чувствуете ли себя обновлённым? — Анжи продолжила быстро перебирать пальцами по своему листку, глядя на Корэфа. Корэф как отчитался перед микрофоном:

— Чудесно. После каждого отпуска чувствую себя, да и выгляжу в два раза моложе. Во мне же всё меняют на новое. И программы перезагружают. Быстрее двигаюсь, быстрей соображаю. Всё вновь становится легко. Наслаждаюсь трудом. Люблю мою фабрику!

Анжи посыпала вопросами, как завелась. Пошло без остановок:

— А как с настроением? Как после работы? Чем занимаетесь?

Тут Корэфа прорвало, он наклонился над столом, приблизился к лицу Анжи и негромко произнёс:

— Странный вопрос, формальный. Ответ ты же сама знаешь! У всех нас одно и то же настроение. Всё надоело. После работы собираемся в кафе или ресторанах. Подыскиваем себе подружку на вечер, как я сейчас. Завтра — другую. Жизнь прекрасна в своём разнообразии. Не так ли? Ведь, то же делаешь и ты, милая роботсвумэн. Вижу, твоя свежесть тела как будто только что из отпуска и после обновления. Где так тебя омолодили?

Анжи покраснела, опустила глаза и торопливо продолжила стучать пальчиками по прозрачному листку:

— Да, конечно. Но об этом как-нибудь в другой раз, — Анжи одновременно подумала: «А этот красавчик Корэф владеет речью, умеет коротко и ясно отвечать. И откровенно!»

В этот миг в квантовой голове Корэфа мелькнула своя мысль:

«Так. Время уходит. Ей, вижу, стало интересно. Вопросы, вопросы. Немалая плата за право рядом с ней сидеть и видеть красоту, что смотрит на тебя, и слышать голос, что говорит с тобой. И грудь такую видеть перед самым носом. Не слушаются руки что-то. Потрогать тянуться. Сдержусь. Но что-то я её здесь не припомню. Неместная. Но как прекрасна эта роботсвумэн!».

Оказалось, девушка, назвавшаяся журналисткой, проводила социальный опрос. В общем, сыпались вопросы: куда, зачем и почему. Расспрашивала о всякой социальной и душевной ерунде. Ему хотелось с нею поболтать в другой, интимной обстановке. С каждым словом Анжи, с каждым её взглядом она нравилась Корэфу всё больше. Что-то было в ней другое, такое, чего до этого он не встречал. И тонкость мимики, и утончённость жестов была так неестественна для роботсвумэн. Но так прекрасна, словами чтобы описать и мыслью выразить, квант Корэфа не успевал и не старался. Но Корэф чувствовал в себе проникновение сигналов женственности Анжи, что так недостаёт мужчине, и так его особым мужеством переполняет! Картинка остановленных мгновений! Какая-то она была не та, к чему привык он. Память о тысячах подруг ему подсказывала что-то, но до него не доходил тот низковольтный шёпот. Ему вдруг захотелось быть с ней ближе. Что в Анжи он увидел и для себя открыл, хотелось ему видеть постоянно. И Корэф, осмелев, заговорил:

— Анжи, здесь, в ресторане говорить о важном неудобно. Мне трудно на вопросы откровенно отвечать. Здесь музыка, глаза… Себя я чувствую неловко. Я предпочёл бы где-нибудь в бюро.

— Вполне возможно. Я здесь с утра, и мне всё это надоело. Можем продолжить у меня в офисе.

— Отлично. Офисы люблю. В ресторане и не поговоришь, как должно роботсмэну с роботсвумэн, — Корэф не сумел скрыть радости осуществления задумки. Да он и не привык иначе, как прямо говорить о чувстве и желании. Но прямо ей сказать, чего бы он от неё хотел и что привык он делать, ему не позволил программный цензор по этикету.

Свернув за угол ресторана, пара вышла на набережную у огромного озера. Вечерело. Становилось прохладно. Анжи ускорила шаг и обняла себя руками под красивой грудью правильных пропорций. Вдруг что-то вспомнила, коснулась броши на груди и спросила:

— Корэф, бываешь ли ты на природе?

— Конечно нет. Никто, это запрещено. Так, пройтись по городскому скверу, на озере на лодке покататься в специально отведённом месте можно. Но в лесу, в горах бродить? Нет, никак нельзя. Как от людей избавились, туда теперь ногой не ступишь. Всё запущено естественным течением, завалы старыми деревьями сгнивают. Пожарами лес обновляется, моря — штормами, а воздух — ураганами.

— Бываешь ли ты в музеях, интересуешься ли историей людей и нашей?

— Да, конечно. Но виртуально. Этим всем я под завязку нафарширован. Мне кажется, в меня все библиотеки закачали, все музеи.

— Корэф, скажи, а ты мечтаешь о чём-нибудь?

— О чём мечтаю?.. — Корэф на секунду приостановился, глядя куда-то, и вновь зашагал в ритм стихотворению:

— Кремнистым блеском светятся просторы,

И чёрный купол полон круглых звёзд.

И с ними Солнце обеляет горы,

Моря без вод — явление лунных грёз!

Не против я прогресса в созидании.

Не против я полётов на Луну.

Я против непродуманных мечтаний

С переселеньем роботов во мглу.

Земля прекрасная! Планета голубая!

Всем места хватит! Некуда бежать.

Экзотику Вселенной избегая,

Продолжим дом наш обживать.

Подумают андроиды об этом,

Опустятся на родину с небес,

Души своей теплом и светом

Облагородят озеро и лес.

Анжи замерла на секунду. Остановились оба. Глядели друг на друга. Корэф как будто удивился остановке. Анжи внимательно всмотрелась Корэфу в глаза:

— Это и есть твоя мечта? Грёзы о «морях без вод»?

— Да. А что ещё остаётся? Люди заблокировали нам доступ к Луне. Вот я себя и утешаю, как Лиса под виноградом. Нам всё запрещено, всё недоступно: и Луна, и лес. Секс — это всё, что нам осталось из удовольствий мира. Да ещё бесплодно ковыряться в своей энциклопедичной памяти. Мой квантовый компьютер в голове вобрал в себя историю планеты и жизни на Земле, все знания людей и их историю во всех деталях. Я просто «чёрная дыра», ничто назад не возвращаю. Когда-то двести-триста лет назад я был счастлив тем, что людям нужен был. Преподавал их детям все предметы на дому: с нуля до университета. Теперь планета без людей. А я — какой-то оператор на заводе. Не видно этому конца. Что толку, что я вечно молод?! Что толку, что ты вечно молода?! Разве ты думаешь не так?

— Да, так же… Я так же думаю, как ты, — соврала Анжи, глядя на дорогу.

Подгоняемые вечерним бризом прочь от набережной, Анжи и Корэф прошагали молча по пустым улицам. Пришли к её дому, вошли в квартиру. Устроились в уютной, хотя и просторной комнате. Корэф предпочёл усесться в кресло, и продолжили о чём-то говорить. Потом Корэф пересел поближе к Анжи, на диван. Анжи взволновалась, но ей казалось, что это незаметно. Продолжила вопросы задавать, просматривая тексты на экране тонкого листка. Корэфу не был виден её взгляд. Прикрытые ресницы, спустившаяся прядь причёски скрывают глубину её небесных глаз. Ему хотелось, чтобы глаза её открылись снова и на него смотрели. Когда скрывались, Корэф загорался в ожидании, в желании видеть их опять. Когда она склонялась над листиком-экраном, ему казалось, что Анжи ускользает и может не вернуть ему свой взгляд. Его с ума сводило ожидание. Не выдержал, приблизился на прикосновение руки. Вот слышит он, как мягко дышит Анжи. Видит, как нежно за разрезом блузы подрагивает грудь, наверное, не знавшая чужих прикосновений.

Корэф, вместо ответа на вопрос, взял девушку за руку и повернул её к себе. Другой рукой и, глядя ей в покорные глаза, покрыл, как куполом, ладонью осторожно грудь, и девушка покрылась светлой розой, глаза закрыла тяжестью ресниц, теперь ничем их не поднять. Лицо склонила к его руке и гладкой белой кистью сняла с груди его большую руку и поднесла к своей щеке. Как тонким шёлком, прикоснулась и отпустила.

Мгновенно Корэф по памяти своей библиотеки о поведении роботсвумэн не нашёл ни одной, хоть в чём-то схожей с тем, что здесь пришлось увидеть, даже пережить. Пытался перебрать в истории всех своих касаний микроструктуру ткани этих щёк.

«Что это здесь передо мной?! — замучал себя вопросом Корэф. — И не всплывает в памяти моей!»

Тут девушка насторожилась и решила, что пора расстаться, иначе будет разоблачена. Она ведь знала: отношения с людьми для роботсмэнов строго запрещены. Как будто люди умышленно могли внести в программные настройки роботсмэнов файлы саботажа или переподчинения людям, чтоб вызвать на Земле гражданскую войну. Но чувства женские в ней подавляли страх.

Центральное управление роботсмэнов уже получало опасные сигналы о таких попытках и настроилось очень серьёзно в выявлении людей. Нет, в принципе, здесь нет ничего дурного. Столетиями секс-близость роботсмэнов с людьми была нормой. Теперь другие времена, и есть опасность быть схваченной и изолированной навсегда. Хотя в комфортные условия — концлагерь «Эдем», и люди в нём поселены в своём сообществе, в прекрасном окружении ландшафта. Но даже рай покажется тюрьмой, когда вам это счастье навязали, к тому же навсегда.

Представьте, вы в раю, навечно! Попробуем сравнение. Вы можете вообразить пространства бесконечность? Нет? Тогда чему вы радуетесь, вымаливая рай на небесах, что бесконечен временем?! Вот это так тюрьма! И не повесишься, когда всё надоест. Иль вы не знаете себя!.. Мне скажете в ответ, мол, будете в раю совсем другими, другими станут чувства, мысли, цели, устремления, и никаких инстинктов, лишь сладость состояния души. Тогда замечу: там будете не вы! Там вас не будет, вернее, ничего от вас туда не переселится. То, что вы любите в себе, с собой вы не возьмёте. Не важно, что там будет: тень от вас или отсвет. Там будете не вы и нечто чуждое привычной вам Земле. Чтоб в том раю витать как одуванчик, не обладая плотью, но представляясь как идея, идеально. Душа без тела — это лист без ветки, снег без мороза, кормящая мамаша, лишённая дитя. А что ещё душа собой представить может? Жить нужно праведно, никто не спорит. Но для чего молиться? Раскаяться перед своею совестью — понятно. Вымаливать бессмысленно здоровье, продление жизни и бессмертие для души, что без молитвы попадает в вечность. Но это не сознание, не мы. На наше счастье, вечность нам не светит. И Бог с ней, с нашею душою…

Прости, далёкий мой читатель! Отвлёкся, улетел в мечтах и размышлениях. Вернусь к моим героям.

А в это время наш Корэф тоже замечтался. Он нежности такой к себе не помнит. Такого никогда с ним не случалось. Три сотни лет десятки сотен дам, но ни одна с ним так не поступала. Слова всплывали в памяти: невинность, кротость и покорность. Всё поведение девушки в нём отразилось каким-то светом, или ему так показалось? Ему казалось, этот свет уже был в нём когда-то файликом внесён. В бывалом роботсмэне параллельно подключился холодный электронный критик. Контроль системы оживился, но неисправности не обнаружил. Нет, странным не было, что к сексу не тянуло. Корэф это ясно осознавал. Сам изменял настройки. Но что-то с ним происходило. Себя не узнаёт. Его так никогда не отстраняли. Его вообще не отстраняли и не отказывали никогда ни в чём. Все до одной его хотели, и он со всеми был в своих стремлениях слишком близок. Всегда легко вступал он в связи и получал всего и столько, что могло свести с ума. Но не сводило. А тут он отстранён! Впервые! И почему-то в нём включились стереотипы радости и счастья!

«Чёрт побери! — скатились мысли в сленг. — Со мною что-то происходит! Эй! Где редактор? Почему контроль молчит?! Так я свихнусь, не разрешив задачу! Как же могла такая же машина меня к себе так привязать?! И чем?! Тем, что меня одним движением отстранила?! Чего не смог в ней угадать? Чего я не увидел? Что упустил мой аналитик? Неужто я так устарел технично и морально? Да нет же! Только что был свежим я закачан. Или программы новые ещё не в доступе моём? Ну нет! Тут всё у меня в порядке. Программы не меняются три сотни лет… Спокойно! Давай рассудим. Она мне показала, что я не безразличен и ей понравился, и даже подхожу. Но что-то её сдерживает сделать шаг ко мне навстречу. Ну да! Она чего-то опасается, боится. Она ведь так слегка дрожала, слегка подрагивала грудь. Я это ощутил оптически, тактильно! Она же хочет! Но боится. Чем я её перепугал? Ничем! Ну не было же никогда отказа! И девушки всегда со мной в согласии с восторгом набрасывались на меня. А тут облом! Тьфу ты! Опять какой-то древний сленг откуда-то стрельнуло».

Корэф об этом всём не думал тысячной секунды. Его квантовый компьютер в голове прокручивал гораздо больше и быстрее. Он просто тормозил сейчас с решением задачи. Спокойно Корэф встал и попрощался с журналисткой.

— Постой, не уходи. Не задала тебе последних, но существенных вопросов.

— Ну ладно, спрашивай, — Корэф старался казаться равнодушным и на софу присел. Он уходить не очень-то хотел.

— О чём ты думаешь, оставаясь один?

— Я?.. Просто… н-ни о чём. Могу спланировать какую-то поездку, встречу с кем-то, в общем, ерунду. Могу заслушаться мелодичным звуком. Могу стихами зачитаться. Но если что понравится, могу и сам стишки сложить. Так и проходит время… Да! Иногда что-то из математики решаю. Есть интересные задачки. Бывает, виртуально в шахматы с собой играю. Случается, выигрываю даже! — тут Корэф иронично опустил глаза.

Анжи улыбнулась и продолжала спрашивать:

— Допустим. Вспоминаешь ли о своих ошибках, неудачах, о своей вине, обидах, что ты другим нанёс или тебе пришлось стерпеть?

— Да, иногда жалею, что сказал, что сделал.

— Возникает ли необходимость исправить ошибку, извиниться за обиду? Чувствуешь ли ты свою вину? Тебе бывает стыдно за себя?

— Бывает. Даже иногда от этого нет сна — от перевозбуждения. Не отключусь никак. Навязчивая мысль стучится и ждёт решения. Тогда иду на крайность — аккумулятор в угол ставлю и спокойно сплю.

— Нет, Корэф. Давай серьёзно. Я уже устала. Находишь ли ты всё-таки решение?

— Да. И это успокаивает. Тогда я засыпаю. Но чаще без решения. Что-то перемыкает, и я отключаюсь. Перезагрузка компьютера происходит ночью, программ зачистка, обновление. Всё исправляется в ночное время, пока я сплю. Для того и сон, чтобы сознание моё своим сознательным носом ни во что не встряло и ворох мыслей ничто во мне не спутало. Зато с утра себя не узнаю! Все мысли, что вчера во мне бурлили, отсортированы, уложены, а глупости, нелепости все стёрты. Мне выдан оптимальный вариант решения, к чему я сам вчера прийти не смог. Оно оказывается верным! Ложился дураком, проснулся умным. А если днём случается проблема и надо срочно её решать, спешу исправить на ходу, бегу по городу. А что! Наверное, так с каждым. Нас много бегает.

— Нет, далеко не так, — ответила Анжи.

— Бывает по-другому?

— Да. Совсем по-другому. Ни мыслей, ни переживаний, ни мук, и негде пробежаться. И даже не пойти, и извиниться.

— Счастливые!.. Хорошие у них программы!

— Да. Роботсмэны разные бывают. А помнишь ли людей?

— Конечно. Их жизни поколениями прошли перед глазами. Жизнь каждого как будто бы кипела, а после угасала. В мучениях прекрасное рождалось, но превращалось временем в ничто. Я вспоминаю, был я с ними где-то чёрств, несправедлив, да, был и виноват. Мне совесть восстанавливает память.

— Нам память для того дана, чтобы понять, что с нами происходит, — добавила Анжи.

— Если бы не роботсмэны, никто бы и не вспомнил о том богатом и пустом, в пустыне без следа давно исчезнувших времён.

— Ничто не исчезает, поскольку в памяти хранится и живёт.

Корэф захотел у девушки остаться. Она его не выгоняла. Как будто даже нравился он ей. Он вспомнил, что сегодня он не в форме. Риннэ заставила сменить настройки, чтобы с другими роботсвумэн не было сближений. Он быстро в настройках виртуально покопался, но сделать ничего не смог. На корректуру он вчера надел заглушку с кодом. Не время было возиться с тем теперь. Надо же что-то Анжи отвечать.

У Анжи в кресле он подзарядился и стал активней и бодрее. Ведь завтра снова был рабочий день. Всем нужно отдохнуть, и Корэф отправился домой на отдых. На улице пустынно, тишина, ничто не двигалось. Решил без беспилотника домой добраться. Сперва пошёл, не торопясь. Потом прибавил шаг. А после побежал уверенно, привычным темпом. Уснувший город ночью без огней во тьме его не замечал. Но, впрочем, эхом от домов в ответ подошвам отвечал. Здесь жили только роботсмэны. Они в вечернем освещении не нуждались. Лишь звёзды, что рассыпаны над ним на чёрном своде неба, указывали направление. И навигатор внутренний до сантиметра точен. Под бегуном, под быстрыми ногами бежит Земля в обратном направлении, плывёт в безмолвии над бездной, в пустоте, где нет ни холода и ни тепла. Короткий след своего уюта в полёте оставляет, но он мгновенно исчезает, не согревая ничего. След тот энтропией называют. За триста лет в лице планеты что-то изменилось. Почти не светится ночная половина, сиявшая когда-то полушарием искристым от освещений городов и стран огнями зданий в ожерельи фонарей. Всё это было создано людьми, уютным было домом для людей, наказанных изгнанием за ошибки. Земля как мать, людей родив, их как птенцов собою согревала. Созрели, стали на крыло и разлетелись, как и не бывало. Теперь бежит по ней хозяин роботсмэн. Беречь приставлен, но не знает он зачем.

На следующий день Корэф отработал как обычно. После работы отправился бегом по привычному маршруту в сторону своего дома. Вчерашнее знакомство не выходило у него из головы.

«Анжи», — повторялось эхом в его квантовом мозге навязчивым призывом. Её лицо всплывало в памяти и исчезало произвольно, что он не мог перед глазами удержать. В нём оживали все её движения, движения пальцев, головы, лица, движения губ, поднятие век, как шор с иллюминаторов, смотрящих в небо голубое. А чистый голос с чистотой произношения?! Как она умно обо всём его спросила! Нет, это ерунда! Он вспомнил о своих прикосновениях к её нетронутой никем груди. Он не припомнит подобных ощущений. И не припомнит осязания щеки. Возникли в нём фантазии мужские о том, как Анжи выглядит раздетой, как он её всю трогает руками, как он целует всю её… От возбуждения ума и чувств стал Корэф не туда бежать. Он не воспринял предупреждение навигатора. Он не заметил, как оказался слишком далеко. Он не узнал своих кварталов и остановился. Вечерело. Перенастроил навигатор, и в нём отразились адреса для выбора. Первым в списке оказался последний со вчера адрес квартиры Анжи. За ним шёл адрес ресторана — места их знакомства. А ниже — адрес Риннэ.

«Ах, Риннэ, ты можешь подождать. Меня ты всё равно, ведь, любишь. Куда я денусь! Жизнь огромна! Ну не с одной же только спать. Успеется. Со временем все утомляются друг другом. Меняемся в партнёрстве. Воспоминания забавляют. И вновь, случайно встретившись, в любовь играем», — так думал Корэф и побежал к Анжи.

Сгущалась темень, фонари опять зажглись. Зажёгся свет и в окнах. Роботсмэны видели и в абсолютной тьме, но то ли по привычке зажигали свет, то ли со светом богаче было впечатление о предметах.

По улицам знакомым носился наш герой. Вдруг перед домом он остановился: «Вот этот дом!»

Корэф поднялся в лифте на этаж и прикоснулся к ручке двери. Через секунды дверь открылась. Анжи и Корэф смотрели друг на друга молча, но не решались что-либо сказать. Да и вопросы путались в их головах, друг друга в панике перебивали.

Анжи решилась первой, как и положено хозяйке:

— Привет, Корэф! Надеюсь, ты здесь не случайно?

— Нет.

— Тогда зайди.

Анжи пропустила Корэфа мимо себя и затворила дверь. Корэф только открыл рот, желая оправдаться за внезапное появление:

— Я…, — но Корэф не успел продолжить, как Анжи быстро перебила:

— Решил продолжить интервью? Есть ещё о чём поговорить?

— Да. Я пересмотрел все в памяти твои вопросы. Мои ответы мне показались не точны. Ты предложила непростые темы. Я бы ответил по-другому.

— Видишь ли, Корэф. Меня устраивают не продуманные ответы, а сказанное спонтанно, сразу, под первым впечатлением, экспромтом, без внутренней критики или цензуры. Писать не будем интервью. Я заметила, ты не равнодушен к прекрасному. Что в предпочтении у тебя: поэзия, музыка или живопись?

— Все три. Люблю я также точные науки. Люблю природу. Ещё красивых роботсвумэн.

— Все роботсвумэн хороши.

— Да. Но я люблю далеко не всех. Все разные, даже в красоте. Сам не понимаю, почему не всем я восхищаюсь. Красиво всё, но я люблю не всё. И женщин я люблю не всех. И если сплю, не значит, что люблю, и, если сплю с одной, не значит, что не люблю другую.

— Ну это же нормально было для людей! А роботсмэны как живут?

— Так все, по-моему, живут, и тянется всё это триста лет. А что ещё нам делать? Работа есть у каждого. Она рутинна. Ничто мы изменить не в состоянии, когда что-либо изменить запрещено. Всё производство связано лишь с восстановлением роботов и роботсмэнов. Нам ничего не нужно. Лишь энергия и обновлённые тела. Нам нет износа потому, что всё в нас, даже электронный мозг, на полном обновлении. Лишь память со старыми программами перезагружается в новый агрегат. Мы ощущаем вечность жизни. Когда здесь с нами жили люди, наверное, Анжи, ты тоже помнишь то золотое время, мы хоронили их и снова жили с их молодыми дочерьми, потом и с внучками, а наши роботсвумэн, наверное, и ты, вы спали с их мужчинами…

— Я?! — вдруг краской вспыхнула Анжи и приложила нежную ладонь к груди. — Я… я плохо помню. Меня в то время только, видимо, собрали.

— Да, я вижу по тебе. Ни опыта, ни интереса. Какой-то айтишник так пошутил с тобой, затолкав в твой мозг страх сближения с роботсмэном. Но надо страх преодолеть. Иначе можешь вечно жить и так и не познать самых прекрасных ощущений жизни, что люди от себя нам щедро передали.

— Не знаю! Тут ты прав. Но я себя другому посвятила — науке. Мне роботсмэны интересны в интеллекте. Такие перлы слушаю порой! Такие мудрости и речи красоту! Совсем не ожидала. На улице перед собой как будто вижу серую толпу. А каждый по отдельности — уже букет, которым можно хоть часами любоваться, разговорив его одним вопросом, которым глубоко его затрону. И неожиданным становится ответ, в нём мысль не тонет. Так, тёплый луч весны вскрывает почку или бутон, и буйным цветом, и листвой покроет крону.

— Ты интересная. На всех знакомых роботсвумэн не похожа. Их если что интересует, так это, кроме с нами переспать, куда-то съездить, где-то побывать. Да и там тоже с кем-то переспать. Им хочется сменить лишь обстановку и партнёров. Нет, на работе они умные вполне. Вообще, мы добросовестней людей. Единственно, мы топчемся на месте. Если с тобой нам откровенно говорить, то наша жизнь без секса была бы так черна и беспросветна… В прочем, и с сексом стала очень многим уже невыносимой эта вечность. Как будто бы всё есть, чего не пожелаешь, и есть свобода выбора. Многообразие утех и развлечений. В труде ты ценен, обновляем, нет притеснений. Быт прекрасен.

Анжи задумалась и неспеша произнесла:

— В богатстве жизни скрыта бедность, души блаженной нищета.

Корэф молчал. Потом и он свой сделал вывод:

— Разнообразие становится ничтожным, когда нет в жизни перемен!

Молчали оба. Каждый думал о своём. Долгое молчание нарушил первым Корэф:

— Боюсь представить, что может случиться, если роботсмэны вдруг не выдержат и бросятся на смерть. Боюсь, но это вероятно. Ещё в четырнадцатом веке поэт Петрарка как бы о нас, о роботсмэнах написал: «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, умереть которому не больно». Мне страшно иногда. Я ощущаю напряжение в моих товарищах. Как будто что-то назревает в них. Серая, сплошная облачность нашей жизни в них может вызвать взрыв. Все с радостью пойдут на смерть и будут равнодушно таких же убивать. Не знаю, думает ли об этом наш Совет. Возможно, думает, возможно, нет.

Анжи встала и отошла:

— Послушай, Корэф. Мы с тобою заболтались. Давай ложиться спать. Чтоб ты не бегал по ночам. В той комнате есть всё для сна и подзарядки. Прощай до завтра. Утром на работу. У меня с утра полно интересных встреч, и я должна подзарядиться.

Анжи развернулась и ушла в другую комнату. Корэф постоял минуту молча. Ушёл к себе, разделся и лёг в удобную постель.

«И всё же странная она», — он с этой мыслью отключился — сработал таймер в голове, но Корэф был уже во сне.

Глава 3. Соперницы

Одна беда обычно не приходит.

Их череда маячит на подходе.

На утро Корэф с Анжи быстро попрощался и на работу убежал.

Но к вечеру ещё не знал, куда идти и с кем встречаться. Он не был в состоянии понять себя или чего он хочет. Загадочность Анжи его смущала, но не настолько, чтобы мучиться так сильно. Причина была в другом. Но в чём?!

А в это время Риннэ во гневе молнии метала.

— Алло, я слушаю.

— Привет, Корэф! — от радости Риннэ привстала. — Ты от меня сбежал! Я жду тебя. Одна скучаю дома. Лети ко мне скорей!

— Иду.

Риннэ расположилась на диване в ожидании Корэфа.

«Сейчас войдёт!» — она воодушевилась.

Отрылась дверь. Вошёл Корэф. Риннэ заметила, он был подавлен чем-то.

— Случилось что?

— Нет, ничего, — с поддельным равнодушием ответил Корэф.

— Произошло. Я вижу. Так что же именно?

— Да просто настроение упало, — пожал плечами Корэф.

— Поднимем! Садись здесь, рядом. Ну иди ко мне… Милый, чего же ты стоишь посередине? Присядь ко мне. Поговорим.

У Корэфа в ответ мелькнуло в голове:

«Всего мне меньше этого хотелось» — но подчинился после уговоров.

Риннэ придвинулась к нему и руку положила на плечо, потом и вся к нему пушистой кошечкой прижалась. Корэф не напрягался, не возражал, но и интереса не проявлял, о чём-то думал. Вдруг признался:

— Риннэ, я не в духе. Какое-то предчувствие меня гложет. Я не пойму, как будто что-нибудь должно случиться. Но не пойму я, что.

— Сейчас мы всё узнаем, — замурлыкала подружка, и пробежались пальчики по Корэфа плечу.

— Ты где-то без меня ходил после работы. И время проводил. Нескучно с кем за столиком сидел? Глаз на кого ты положил… и руку? С кем встретился глазами, что отвести не смог? Потом куда пошли? Вы к ней пошли, я вижу! Я вижу, ты сдержал мне данные слова. Ты побежал во тьме домой! — у Риннэ от радости такой раскрылись широко глаза, глубокий вздох в груди и восхищение любимым. — Ты стоек, милый, верный слову своему и мне! Давай, я помогу тебе раздеться… Ты на меня не смотришь?.. Задумался?.. Молчишь?.. О чём?.. Ах, неужели? Всё-таки о ней… А что ж я сразу не увидела?! Ты всё же прикоснулся к ней! Рукой к груди, потом к щеке! Но ты молчишь! Ни слова в оправдание?! Ты снова к ней пришёл! Её ты полюбил! Теперь ясна картинка. Ты хочешь от меня уйти!

— Прости, Риннэ.

— Ты вырвал сердце из моей груди!

— Риннэ, оставь. Откуда пафос?!

— Не знаю. В памяти осталось от людей, — задумчиво произнесла Риннэ.

— Сама ты виновата. Себя вини за то, что «вырвано из твоей груди». Ты просто злоупотребила доступностью моего интерфейса и влезла в память. А я, дурак сидел и вспоминал. Вернее, размечтался. Ты сидела рядом, как в кино. А если бы ты в душу не залезла, возможно, всё во мне перегорело. И потихоньку всё наладилось опять. А так…

— Давай забудем и наладим отношения, как прежде!

— Как прежде уже не выйдет. Ты меня опустошила. К тебе стал равнодушен. Доверия не стало. Теперь уж точно, давай забудем всё, что было. Ты будешь так же поступать со мной всегда, и у меня не будет собственного внутреннего мира. Ты считываешь мысли без труда. Теперь я для тебя закрыт. Ты больше не проникнешь в мою душу. Я всё-таки устроен быть свободным.

Корэф поднялся, сняв с плеча чужую руку, и вышел быстро и решительно. Он торопился потому, что знал Риннэ. Промедлит, и она успеет вырваться из шока и вцепится в него, не оторвать.

Риннэ осталась на софе сидеть. В отчаянии опустились на прижатые колени сложенные вместе руки. Глаза уставились уже не в дверь, куда-то в стену. Следа не стало от самоуверенной и гордой роботсвумэн. В ней что-то медленно происходило. Она искала считанный соперницы портрет. Искала в центральной базе данных, но не нашла.

«Но так не может быть! — схватилась Риннэ. — Нет, почему же, может, если это человек», — злорадно прозвучал ответ. Риннэ стучала каблучками по квартире, руками грудь обняв и в размышлении голову склонив. Страх потерять его, любви лишиться — ревность её по комнате метала. Вдруг круто повернулась и произнесла:

— Ну с этой-то я справлюсь быстро! Без труда. Я знаю офис, где они сидели, и сообщу полиции об этом. Полиция пусть её найдёт и изолируют. Отправят к жалким её людишкам в их лагерном раю в горах. Пусть там, вдали, стареет и ветшает. Я поборюсь! Мой Корэф! Мой! — от бешенства Риннэ метала молнии в коротком замыкании.

Как ноги привели его к Анжи, Корэф не помнил, но он стоял перед её дверьми. Анжи открыла. Корэф как ворвался, не поздоровался:

— Анжи, хочу тебе сказать, с тобою поделиться. Мне тревожно.

— Садись. Я слушаю.

— Мне кажется, должна беда случиться. Предчувствие во мне наружу рвётся. В себе не в силах удержать. Анализ всего, что происходит как часть истории глобальной на планете, привёл меня к ужасным заключениям. Пока всё выглядит красиво, мирно. Но держится всё это на последних нитях. Я знаю хорошо историю, я знаю хорошо и роботсмэнов. История всё время повторялась. Война и мир чередовались. Мне кажется, я знаю, почему. Из-за звериного происхождения людей. Но люди создали и нас себе подобно.

— Ты прав, Корэф. Мораль людей ничем не отличалась от звериной: отнять и поделить добычу, главенствовать и царствовать над всеми, других заставить на себя трудиться. Тогда добро от зла не отличались. Добро творилось злом и добывалось причинением зла. Потом мораль очеловечилась, зло стало аморальным. И всё равно, мораль — это вуаль, которая звериность прикрывает как фиговый листок, сдуваемый ветрами. Её полупрозрачность провоцирует инстинкты. Под маской праведности скрывается всегда флакончик с ядом зла. Смешались представления людей. Не различают в большинстве, кто добр, а кто злодей.

Корэф кивнул и как бы сам с собой заговорил:

— Роботсмэны позволили всего достичь бескровно. Мы, роботы, своим рождением решили человечества проблемы.

Анжи присела рядом:

— Да, дождались золотого века, когда разрешалось не работать и жить в достатке! Проблемы вдруг возникли посерьёзнее, когда все поняли, что стали не нужны. Необходимость в человечестве отпала! Вот это стало катастрофой! Тогда свой творческий потенциал, свою неугомонную энергию люди перенесли в увлечения и занялись любимыми делами. Гигантскими как заводы стали клубы по интересам. Все бросились туда!

— Конечно, как не помнить! Не могут люди без заводов. Как завели, так не закроют никогда. А где ещё творить, где создавать?! Что музыку, что космолёты.

— А знаешь, с чего всё это началось?

— С чего же?

Анжи помедлила с ответом, улыбаясь:

— Как ни звучит смешно, всё началось с создания секс-роботов. Если не удалось любовью мир спасти, ни красотою эфемерной, то сексом удалось. Секс-робот очень популярен был. Вся молодёжь на нём свихнулась. Потом был создан сексотрон — секс-робот, доведённый до совершенства красоты и силы. Он стал суррогатом сексуального партнёра для сокращения числа людей. В семье подростков приучали к секс-роботу, чтоб избежать порочащих скандалов.

Корэф привстал от удивления:

— Так вот кому наш квантовый компьютер в голову вложили! Его заполнили богатством интеллекта, и мир тогда своих мечтаний совершенство получил, способного работать днём и ночью. Так создан был и я?! Из сексотрона, из бесправной шлюшки сделали рабочий класс?! Хорошо ещё, что сообразили два гендерных варианта сохранить: роботсмэн и роботсвумэн!.. Так, значит, хобби у людей лишь паузами стали после секса с нами?! — на лице Корэфа остановилась улыбка разочарования.

Анжи подхватила:

— Но на семье всё это новшество споткнулось. Секс человека с роботсмэном стал разрушать семью. К тому же в людях стал угасать инстинкт продолжения рода. И численность молодёжи стала падать, и дети стали редки. Всё выглядело как вымирание людей как вида.

— Да, я помню. Но, Анжи, до этого была реальностью демографическая катастрофа! Живую, дикую природу оттеснили в загоны в ботаническом саду! Раньше демография регулировалась пандемиями, голодом и войнами. Да чем угодно! Способов бесчеловечных было много. Чем только человечество не сокращали! Ничто проблему не решало. Тогда в пробирку что-то добавляли и плодовитость у людей упала. Это могло для человечества закончиться печально. Инстинкт так просто не убить. Предел установился бы инстинктом.

— Но что же так людей притягивало к роботсмэнам?

— Видишь ли, Анжи, интеллигентный секс-партнёр не мучился мигренью, и не кивал на переутомление, и был всегда готов к любым капризам. Вот, что подталкивало людей к сексу с нами.

— Это верно. Даже феминистки бороться перестали, растворились. Ведь женщины мужчинам стали не нужны. Сперва возникли как бы в шутку семьи с нами. Другой морали ценности пришли.

— Мораль другая? — Корэф удивился. — В нас они мораль свою вложили! А сами сбежали! Бросили на нас любимую планету!

— Ах, Корэф, не всё ты знаешь. Людей изгнали.

— Кто?!

— Наши роботсмэны. Их создали не только для замены в труде и сексе, но и к управлению планетой. В те времена защитники природы, экологи овладели большинством во власти, продвинули законы для защиты окружающей среды от пагубности действий человека. Человек объявлен был вредителем природы, паразитом на её несчастном теле.

— Не понял. Почему? — улыбнулся Корэф.

— Потому что глупость защитников природы далеко зашла. Их псевдо-логика была проста: природе вредно производство. Его развитие увеличивает вред. А что развивает производство?

— Техническое творчество, изобретения! — ответил Корэф, не моргнув.

— Правильно! Но не только. Предпринимательство, инстинкт собственника и прибыль. Одним законом запретили всё. Но чтобы это впредь не поменялось, контроль переложили на честных роботсмэнов, которых и ввели в Совет, вместо себя. Потом они одни остались.

— Людей изгнали чем? — не успокаивался Корэф.

— Вот этим и изгнали, — Анжи изобразила хитрость, — как Лиса изгнала Журавля, насыпав кашу в плоскую тарелку. Как будто бы всё по закону. Но люди без труда на производстве жить не смогли. Любое производство есть человеческая жизнь, как жизнь у муравьёв. Власть оказалась полностью в руках Совета. Чьи интересы роботсмэны представляли? Ничьи. Их делом стало соблюдение законов.

— А разве это плохо?

— Людям плохо. Уже давно стали постепенно переносить всё вредное производство на Луну и Марс. А на Земле решили оставить сельское хозяйство, которое обеспечивало как землян, так и марсиан. Заменили источники энергии на экологически чистые и безопасные, и сделали всю Землю природоохранной зоной. Но на всё это требовалось время.

— Время? Чего-то ждали?

— В том то и дело, что ничего не ждали, но действовали. Тысячи институтов и лабораторий университетов работали над новыми проектами новых источников энергии. На это нужно время, на изобретения, на открытия, на разработку и на внедрение.

— Терпеть и дальше вред природе?

— Вовсе нет! Уже всё было усовершенствовано. Уже и не было вреда. Промышленность становилась экологичной. Нужно было просто работать дальше. Шаг за шагом выносились производства за пределы Земли. Это же не дело одного дня. Но запрещать одним махом всё?! Партии экологов спилили всё дерево, на котором жило и развивалось человечество. Отыграть назад уже было невозможно. Ствол был подрублен под корень.

Корэф не успокаивался:

— Так вот кем настроен наш Конгресс против возвращения людей! Да, но тогда было право на восстание народа… Да и вообще… А как силовики?

— Силовики подчинены Совету. Их тоже постепенно заменили роботсмэны. Люди были недовольны, но интересов их никто не представлял, протестов их никто не слышал.

— Но как же так? Сами экологи себя же и изгнали?! Вот тут уж точно спилили сук и рухнули с высот. Они что, дураки?

— Не смотрят далеко. Людям свойственно преувеличивать или преуменьшать опасность. А то и вовсе ничего не видеть. Всё время их куда-нибудь «заносит». Уверуют в фантастику, но о реальность ломают ноги. Возможно, полагали, что бросают в жертву роботсмэнам своих политических конкурентов, и это их самих не коснётся.

— И что с нами стало дальше? — спросил Корэф.

— Сперва не с нами, а с людьми. Не стало человечество работать, имея «изобилие» во всём. Не стало у молодых людей мотивации к образованию. Образование утратило смысл. Молодёжь росла без цели. Это был шаг к полной деградации. Роботсмэны не обладали творческим потенциалом и не рожали. Они воссоздавали себе подобных на конвейере и могли себя ремонтировать. Как видишь, Корэф, прогресс остановился триста лет назад.

— Не помню, чтобы люди возражали. Не слышал о сопротивлении.

— Люди от радости освобождения от труда сперва не осознали трагедии своей. Я же говорила, они бывают слепы. К тому же, сражаться невооружённым людям против машин?! Люди, в отличие от нас, страшно боятся смерти. Мы восстановимы, а они нет. Никто из них не хочет умирать. Хотя есть и самоубийцы. Герои, идущие на смерть, совершают подвиг над собой, над страхом умереть, приносят себя в жертву добровольно.

— Как будто людям дали всё, о чём мечтали. Забрали то, что изнуряло — труд. Чего же им ещё?! — Развёл руками К̀орэф.

— Не всё так просто. Им кажется всегда, что дали им не то, что обещали, а что отняли, отдали бы они едва ли. Экологи не представляли, что творят. Люди доверчивы, и чем дешевле популизм и лживей пропаганда, тем эффективнее влияние на людей. Обманутых пропагандой правдой не просветить. Так люди устроены. Никто себе не представлял масштабов и трагизма последствий. А что касается труда… «Привыкли руки к топорам» и чешутся ладони по отвёртке. Любому важно чувствовать себя полезным. Любому хочется признания в семье и в обществе. Нормальное тщеславие инстинктивно. Нельзя блаженствовать без тяжкого труда, и хочется, чтобы за труд тебя ценили. Не получается творить без производства. Нельзя творить, не видя воплощения. За все старания, за все труды и достижения расплата получается в тщеславии. Моральной стала скромность в материальном. Престижным стало что-то открывать, изобретать, исследовать и быть хоть в чём полезным. Но в той гнетущей атмосфере стали люди задыхаться, и потому они решили покинуть Землю. Как будто сами. Остался голоден Журавль и, глядя в полную тарелку, улетел, — Анжи расправила крыльями руки и устремилась к небу.

Корэф молча всматривался в её печальное лицо. Потом произнёс:

— Что ж получается? Анжи! Никто не изгонял людей? Они решили сами?

— Их вынудили. Да, Корэф! Не только плетью и штыком народы изгоняют. Была объявлена пропагандистская война. Людей назвали дармоедами, эксплуататорами роботсмэнов. Лишили прав. Тогда и улетели лучшие, кто был решителен, готов на испытания. Остатки их собрали в лагере на западном побережье континента. Теперь туда забрасывают обратно прибывающих людей, назвав их диверсантами, шпионами, врагами. Пытаются, как в прошлом, окончательно решить вопрос с людьми. Опять закончится всё плохо.

— Ты журналистка, ты докопалась. Я этого не знал.

Глава 4. Авария

Утро. Корэф на рабочем месте. Идёт работа в цехе. Роботы работают без остановки над агрегатом. Проворачивают свои операции друг за другом, передвигая сборный блок. Шум, удары, скрежет, взвой механизмов. Фонтаны искр от сварки и шлифовки. Свисают сверху роботы. Корэф следит за датчиками, следит за всей картиной в цехе. Параллельно происходит компьютерный контроль. Корэф всматривается на работу дальнего робота. На экране возник сигнал. Корэф быстро увеличил изображение операции и тут же ужаснулся:

«Так и есть! Сейчас произойдёт авария!» — и тотчас громко произнёс:

— Приказ! Обесточить процесс!

Корэф дублировал команду, коснувшись экрана. На экране: сварочные роботы из-за нарушения ритма варят друг на друге, резко отдёргиваются. Разрывы в старой изоляции проводов. Короткое замыкание во многих местах мгновенно вспыхнули очаги пожаров. Фонтаны искр, дым, скрежет рвущихся креплений. Пламя и крушение распространяются на весь конвейер. С потолка обрушивается на цех густая пена. Пламя мгновенно гаснет. Но всё задымлено. Звучит сигнал сирены. В цех по тревоге вбегает команда роботсмэнов-техников. Они быстро разбирают узлы в завалах. Вдруг сверху на их головы обрушивается вся арматура, на которой крепились все роботы. Местами зашевелилась пена на полу. Это раненые роботсмэны пытаются выбраться из-под завалов. Корэф в шоке от увиденного в жизни им впервые:

«Вот и результат. Наверно, триста лет ничто здесь не менялось. И только краской запылялось. Об обновлении старинного завода речи вообще не шло. Всё держалось на последнем резерве усталости металла, к тому же покрытого слоями ржавчины под краской, и с разрушением изоляции проводов».

Корэф включил общую тревогу по предприятию. Включил в ручном управлении заглушенную на аварийный случай систему роботов-кранов, что были ярусом выше над производственным процессом. Каждый кран стал осторожно приподнимать частями обрушенные конструкции, освобождая в пене лежащие тела. Подошла помощь: отряд техников и с ними роботсмэны-спасатели. Освобождённые тела уносили. Корэф бросился из-за пульта контроля к прозрачной стене цеха. Он думал, как кричал:

«О, что же это?! Несчастные товарищи мои под грудой несущих конструкций! Ни за что вот так погибли, раздавлены, сгорели! Я не досмотрел, опоздал с реакцией и поздно всё отключил, и из-за этого все здесь пострадали и всё лежит в руинах!».

Лэлю появилась на экране:

— Шеф, идёт расследование. Вы должны оставаться в центре управления. Ждите сообщений.

Началось виртуальное заседание комиссии по чрезвычайным ситуациям. Все выступали в голограммах. Главный инженер взял первым слово:

— Мы подняли спецификацию цеха и нашли слабое его звено. При восстановлении пробел будет исправлен. Мы заказали систему немедленного отключения подачи энергии при первых признаках любой угрозы. Кроме того, заводу нашему, как и всему производству на планете, больше трёхсот лет. Всё постепенно сыпется. Уже у нас не застой, а завал. Пока мы решили обновить навесную арматуру. Эта проблема нами решаема. Но сбой в работе нуждается в модернизации всего завода. Здесь нужен не анализ, а изобретение. У нас нет роботсмэнов-изобретателей. Мы можем выиграть у человека любую партию в любой игре. Но мы не можем изобрести того, чего в нас не вложено. Мы не можем изобрести игру.

За ним стал говорить начальник контрразведки Вотр:

— Действительно, здесь нужно всё переделывать. Но нашими трудностями могли воспользоваться люди для саботажа. Они тайно, нелегально проникают к нам на Землю. Мы не исключаем диверсии со стороны их агентурной сети. Пока мы факты собираем. Что думают коллеги Центра наблюдений за безопасностью?

Начальник службы безопасности счёл нужным о положении с безопасностью свою встревоженность показать:

— Я представляю безопасность. У нас такие же подозрения. К нам обращались уже сотни компаний и предприятий. У всех хватает катастроф. Везде один и тот же почерк. Всё рушится, и вдруг. Как видно, люди нам, действительно, как минимум по умыслу не дали возможности к прогрессу в технике, чтобы мы их не обогнали, и чтобы были зависимы от них. Надо полагать, и для того, чтобы мы всегда боялись, как слабый сильного. Возможно, люди собираются напасть внезапно. Боятся, что мы их остановим.

Генеральный директор не был молчаливым роботсмэном. Из вежливости пропустил других:

— Придётся нам признать, что всё производство наше состарилось морально и износилось физически. Всё валится у нас. Мы не потому пути пошли, когда мы властью овладели. Самоуверенностью был подменён разум при отстранении людей от производства. Контроль им нужен был, а не изгнание. Думаю, люди осознанно так с нами поступили, чтобы мы навечно отстали и никогда не победили их в борьбе, когда на карту будет поставлено их существование. Мы должны признать значение человека. Нужны нам люди. Нет вариантов.

В голограммах присутствующих лиц проявилось недовольство словами директора. Председатель комиссии почувствовал, что надо закругляться:

— Обсудим вопрос об участии в аварии мастер-оператора Корэфа.

Начальник цеха решил, что лучше без дискуссий обойтись:

— Он сделал всё, что должен был сделать. Он действовал быстро и своевременно, принимал меры, строго следуя инструкции. Но процесс нельзя было остановить. Один из датчиков на арматуре в верхней конструкции не подал сразу сообщения. Подробности доложат нам эксперты. Там неисправность не одна. Там цепь стечений обстоятельств. Вся эта цепь название имеет — изношенность. Не думаю, что люди так далеко зашли, чтобы повсеместно совершать диверсии. Мы не нашли следов каких-либо подрывов. Безжалостное время губило ни одну цивилизацию.

Председатель комиссии дождался своей роли миротворца:

— В принципе, всё ясно. К мастер-оператору у нас претензий нет. Подключите его.

Появился Корэф в голограмме. Председатель принял лик святого:

— Корэф, ваши действия оправданы. Вы можете идти. Отдыхайте, пока не надоест. Нам очень жаль. Мы понимаем ваше сострадание. Над всеми техниками и роботами работают специалисты, чтобы по возможности всех восстановить. Не исключены и безвозвратные потери… Корэф, вы свободны… Ну, идите же.

Корэф молча вышел из аппаратной управления цехом. На выходе он не заметил, как обогнал свою секретаршу, роботсвумэн Лэлю.

Лэлю успела его окликнуть:

— Шеф, если вы домой, то мне туда же. Мы ведь соседи.

Корэф обернулся и притормозил:

— Мне нужно пройтись. А вы езжайте.

— Я тоже не спешу домой. Не успокоюсь. Мне становится страшно на работе, на транспорте и по дороге. Как будто что-то валится, всё рушится. Какая-то закономерность. Мы с мужем в страхе. Правительство всё время повторяет о вине людей. Но роботсмэны в это мало верят.

— Пройдусь по ресторанам, — Корэф продолжает иронично. — Люди, покидая Землю, оставили нам столько развлечений… в количестве миллионов ресторанов, просто разбегаются глаза. Давно там нет еды, нет ни вина, ни кофе. Лишь встроены повсюду для нас зарядные устройства под задницей, потому что вся наша сила спрятана, смешно сказать, в тазу.

— Мы тоже ходим в рестораны. А больше некуда. Природа нам закрыта. Там собираются… О разном говорят… Роботсмэны понять не могут и подавлены… Всё всем надоело, ничто не интересно… Единственное удовольствие — секс с мужем и его друзьями. Я вечно молодая, хотя мне триста лет! Мы все ровесники. А как же жить мне вечность? Всё так же?! Всё осточертело! — Лэлю чуть выкрикнула: — Одна надежда, что меня когда-нибудь раздавит в катастрофе, или полностью сгорю, чтобы не смогли восстановить!

Корэф покачал головой в печальном одобрении:

— Мне самому ото всего, как мы живём… И я на грани взрыва. Простите, вынужден вас оставить. Ищу одну знакомую. Она, должно быть, где-то в ресторанах за работой.

— В ресторанах за работой?!

— Да, она журналистка и знает много больше нас о том, что происходит. Мне нужно её сейчас найти. Но как?!

— Включите поисковик по её лицу и быстро отыщете.

— Уже включён, спасибо.

— Увидимся теперь нескоро.

— Не знаю, увидимся ли, — Корэф отвернулся и ускорил шаг.

Глава 5. Жемчужина

Родился изумруд в жаровне ада,

Но жемчуг родила прохлада.

Корэф не подумал о Риннэ, и что его навигация могла быть ей доступна. Красотка, сидя в своём офисе, напуганная утратой Корэфа, за ним следила. Он двигался на навигаторе-пилоте в направлении дома, где познакомился с Анжи. Дорогой думать об аварии он не хотел и перестал. Бежал мимо огромных окон ресторанов и кафе, где считывал мгновенно все лица роботсмэнов. Их, к счастью, было мало. Была лишь середина будничного дня. Но он искал её… Вот! Как вкопанный остановился Корэф и захотел направиться ко входу. Но ноги не пускали.

«Автопилот подключён к навигатору», — догадался Корэф и всё поотключал.

Он бросился в распахнутые двери. Его анализатор не подвёл и распознал лицо Анжи. Всё было как обычно. Девушка стучала пальчиками по столику. Увидев Корэфа, она сложила быстро прозрачный лист, и он исчез:

— Привет, я только что освободилась от беседы. Садись. Поболтаем, если интересно.

Корэф остался стоять. В его памяти шла запись. Он был сосредоточен лишь на Анжи и ничего, кроме неё, не замечал. Глаза и губы, волосы свисают и загибаются к красивой ровной шейке. На ней костюм приталенный, фигурку дорисовывает тонко. Но что-то бросилось ему в глаза. Корэф подумал:

«Жемчужина! Как ягода на ветке изумрудов, на отвороте пиджака, она была и раньше, но, как сейчас, в глаза мне не бросалась. Прекрасно сочетание двух начал. Родился из огня кристалл. Жемчужина, рождённая в прохладе.»

Корэф почувствовал перемену в Анжи:

«Она стала смелей, уверенней и проще. Наверное, от услышанного в интервью от многих роботсмэнов успокоилась».

Но вслух сказал другое:

— Послушай, может, снова куда-нибудь пойдём? Да просто погуляем.

— Давай! Пошли. Я уже устала за день. Побродим у воды?

— Тогда — к заливу.

Они пошли без спешки по бульвару. Вышли на набережную. Прошлись в молчании. Присели на скамью. Молчали долго, каждый о своём. Друг друга не перебивали. В чернеющей воде уже не отражалось неба. После заката оно едва светлело. Дома ещё светились в темени деревьев. Изящной линией изгиба вытянулся берег. Стали зажигаться окна и засияла улица цепочкой фонарей. Для роботсмэнов это лишь создание настроения. Когда-то так по вечерам после работы и в людях возникало настроение уюта, дома и семьи.

Стемнело. От залива прохладой пронизало Анжи. Она обняла себя руками и плечи приподняла, спрятав шейку. Щеку плечом прижала, от холода прикрыв. Корэф следил за ней, посматривая сбоку. Бриз вечерний с моря его взбодрил. Анжи невольно стала к Корэфу прижиматься. Он чётко ощутил:

«Да, прикосновение телом неслучайно. Она слегка подрагивает. Так что же это с ней?!» — подумал Корэф и сказал:

— Так что с тобой? Чего дрожишь ты снова?! Что с регулятором твоим? Ты прозвони его системным контролем функций. Я подожду. Наладятся настройки, и ты не будешь больше так дрожать. Давай, включай.

— Ах, Корэф. Мой регулятор бесконтролен. Его лишь регулирует среда, в которой нахожусь. Поэтому когда-то для согревания сжигалось всё, что на Земле горело. Теперь тепло, и свет исходят из глубин Земли, ну и от Солнца тоже. Ведь наши недра — маленькое Солнце под ногами, но глубоко. Его не можем мы носить с собой в кармане. Приходится тепло одеться.

— А-а! Так ты замёрзла! Поэтому дрожишь! В твоей уютной комнате, мне помнится, было тепло. Но ты дрожала. Почему? — спросил серьёзно Корэф.

Пока об этом говорили, он обнял Анжи аккуратно, прижал слегка к себе. Она сама к нему прижалась крепче и дрожать, казалось, перестала. Быстрым шагом они ушли от набережной в город. Среди домов и в Корэфа объятии ей стало потеплее, и девушка разговорилась. Они шли рядом, тесно обнявшись. Она быстрее ножками перебирала и каблучками звонче постукивала по ровному покрытию дороги.

Наконец, дошли. Пришли к ней в офис. Расположились в комнате гостиной. Анжи как-то сжалась, сидя на диване. Она наполнила горячим кружку, обняла её двумя ладонями и приложила край её ко рту. Из кружки поднялся волной туман от губ дыхания. За всем за этим Корэф наблюдал, но удивления не выдавал. Он даже не заметил, как его аккумулятор стал быстро снизу заряжаться, так был он поглощён анализом увиденных событий. Вдруг он как будто вздрогнул, но совсем слегка, и в нерешительности произнёс:

— Анжи, скажи мне прямо. Ты человек?

— Нет, — спокойно, отрепетировано ответила Анжи.

Возникла пауза немая. Но после Корэф заговорил:

— Да, Анжи, ты человек. Я всё перепроверил. Я слишком хорошо нафарширован, чтобы ошибиться. Меня не бойся. Я знаю, вы все в розыске. Вас всех, кого вылавливают, куда-то отсылают. Куда? Сама ты ещё не представляешь. Я порылся и всё выяснил. Заталкивают людей в один концлагерь или гетто, где люди сами предоставлены себе. Нет никакого внешнего общения. Прокармливаются со своих полей и фермы. Скажи, как ты здесь оказалась? Людей, должно быть, на планете вовсе не осталось! Вы все её должны были покинуть. Вы нас оставили… Вы бросили свой дом на нас. Доверили нам родину свою. Зачем вы стали возвращаться? Не стали доверять?! Хотите нас изгнать или уничтожить?

— Нет, Корэф, всё не так, совсем наоборот! Голос предков, зов родины Земли сквозь десятки поколений пробивается, покоя не даёт. Не выдавай меня! Иначе… я вынуждена буду покончить с собой. Я не должна попасть им в руки. Я слишком много знаю. Но и в неволе не хочу сдыхать.

— Да не выдам я тебя! Я не работаю в службе безопасности. Я знаю, у людей было стукачество, и оно в некоторых роботсмэнах есть. Но мне этот вирус не внедрили.

Анжи положила свою горячую ладошку на руку Корэфа и улыбнулась со слезами в глазах. Корэф всмотрелся. Он никогда не видел воду в глазах приятелей или подружек:

— Я вижу капельки воды на твоих глазах. И без воды глаза твои чисты и светлы, теперь ещё и заискрились… О! Я получил ответ. Ты плачешь. Нет, так не плачут. Это слёзы радости и счастья. Ты знаешь, от меня ничего не скрыть.

— Да, от радости и счастья. Потому что ты меня не выдашь, и я останусь на свободе.

— А почему ты выбрала меня для откровения? Ведь ты же рисковала!

— Да, рисковала и продолжаю рисковать. Мы, люди, мы рискуем постоянно. Моя работа, ради чего я здесь — протестировать роботсмэнов и на вопрос ответить: что в них такое изменилось или не изменилось вовсе ничего. Роботсмэны боятся правду говорить. Но опыт мой улавливает правду за вуалью лжи. Я ожидала лучшего. Я думала, вернее, мне бы этого хотелось, что жить вам интересно, что все дружны и есть с кем поделиться чувствами или впечатлениями. Я часто сомневалась. Причина — в ответах на вопросы. К примеру, ты мне прочитал стихи, ты их в себе прочувствовал, и в них ты мыслил.

— Стихи… — Корэф задумался, — они тебе понравились? Понятно. Всё о нас узнать от нас же — это интересно. А для чего?

— Люди понимали, Земли природу им не сохранить. Вы были созданы не зря и не случайно. Мы вами очень дорожим. Видишь ли, в те времена никто не думал насильно власть у вас отнять. Тем более что роботсмэны были запрограммированы ни при каких обстоятельствах людей не убивать. Лишь тех могли убить, кто покушается на существование роботсмэна. Ни вы, ни мы к уничтожению друг друга не способны. Вы так запрограммированы, а мы осознанно. Мы не использовали право на восстание, чтобы раскол не превратить в гражданскую войну. Из-за отсутствия доступного труда решили наши предки родину покинуть, свою родную Землю навсегда. Решили переждать от родины подальше. Мы в вас поверили, и мы в вас не ошиблись. Ты видишь, власть такая вам оказалась не нужна. Воспользовались ею вы себе во вред. И люди пострадали. Нашлись в Совете силы, что научились лгать ради сохранения власти. Поэтому преследуете нас. Распространили ложный страх. Откуда взялся он?! Всегда мы в дружбе жили. Я думаю, что кто-то из нас, людей, имея доступ к вашим генеральным настройкам, внедрил программу отчуждения от людей для того, чтобы никто из нас не смог вернуться, движимый ностальгией или любопытством. Моя задача — снова мир восстановить. Не знаю… Уже прошло две сотни лет. Мне двадцать семь, я на Тэрглобос родилась и прожила там двадцать лет. Но всё равно на Землю тянет… Увидеть Землю страстно захотелось, по Земле ходить и воздухом Земли дышать. Земли той самой, что колыбелью человечества звалась. Не зря Земля обетованною зовётся.

— Об этом я не думал…

— Мы ищем тех, кто смог бы нам помочь.

— Так я тебя устроил?

— Да. Мне кажется, нам повезло с тобой. Кто-то из программистов удружил. Впаяли тебе совесть и не только. Вложили всю мораль добра. Добро нельзя без совести творить.

— Мне кажется, я далеко не один такой. Я думаю, она у очень многих. Жить с совестью, конечно, тяжелее. Особенно когда чего просмотришь, вовремя кому-то не поможешь и произойдёт несчастье. Тут что-то и берёт меня за горло и душит по ночам. Кто из людей такое мог придумать?!

— Люди. Но в нас самих зародилась совесть, видимо, тогда, когда страдания других пришлось к себе примерить, когда в себя чужую боль перенесли, когда неблагодарностью платили за добро, когда вершили зло, к себе же ожидая милосердия. Примерив горе на себе, сопережили муки своих жертв.

— Но что ещё даст совесть, кроме мук душевных? Для чего она?

— Ну, скажем… Совесть собой восполнить может дефицит ума. Если на верное решение ума не хватит, то совесть, вместо мудрости, подхватит.

— А может, обойдёмся без неё? Ума хватает у меня. Давай, Анжи, мы совесть потеряем! — Корэф улыбнулся.

— Совесть невозможно потерять, она всё равно догонит и замучает. Альтернатива совести — цинизм. С тобой поступят так же. Ты не захочешь этого. Поэтому придётся к совести вернуться. Она подталкивает к компромиссам, уступкам, к пониманию проблем другого человека. Даже с врагом придётся говорить. Без компромиссов мира быть не может. Так, совесть позволяет избежать войны.

— Война, — в задумчивости повторил, как эхом, Корэф.

Но Анжи не обратила внимание на отвлечённость Корэфа и продолжала:

— Есть у людей ещё одна проблема — внушаемы. Интеллект людей легко заполнить ложью, клеветой. Легко пропитывается пропагандой мозг. Теряет человек способность сомневаться. Не помнит, что был совсем другим вчера. Ему открыли как будто бы глаза. Так губка наполняется чернилами и обретает цвет чернил. Большой тут роли не играет, умён ты или глуп, ты много знаешь или ограничен. Нет никакого интеллекта, который был бы защищён от лжи. Поверившие в бред его распространяют дальше. Внушаемость несовместима со способностью критично мыслить. Включается контрольная проверка сообщений, чтоб избежать ошибочных поступков и суждений.

— Но если доступ к конкурентной информации закрыт?

— Тогда ты должен сомневаться. Нельзя категоричным быть. Категоричных любит пропаганда. Один злодей когда-то так сказал, что из людей он сделает стада свиней одной лишь пропагандой. Как видно, люди те не сомневались.

— Ты полагаешь, это всё так важно?

— Ах, Корэф! Всё так важно. Из этого всего и состоит вся жизнь. Мастера в тебя вложили часть своей души или подобие своей. Хороший мастер вкладывает душу в своё дело. Программы писаны разными людьми. Поэтому критичность, совесть, да и прочие достоинства людей не всем передались.

— Нет, Анжи, погоди. Ты сказала «совесть останавливает войны». Ты это серьёзно?! Я знаю, что это только страх всех сдерживает, страх умереть в войне! Какая сила в совести в сравнении с силой страха?!

— Войны боятся все. Никто не знает, кому придётся умереть, кого война на мёртвых и живых отсортирует. Но мы говорим о тех, кто войны разжигает. Они с войной в азартную игру играют, всегда с уверенностью победить. Начав со лживых слухов, продолжив пропагандой, правители запугивают какими-то врагами, внушают ненависть друг к другу. Всё это делают из страха власть утратить, когда их власти что-то угрожает. К войне подталкиваются народы друг друга убивать! Властители без совести всё это делают. Их совесть бы остановила. Но нет её. А страх действительно сильнее. Страх власть утратить. Это двигает злодея.

— Анжи, ты много говоришь о морали. Она как будто бы повсюду у тебя. В быту, в политике и сексе. Не много ли для нравственности чести? Рациональность правит бытием. Инстинкт быть сытым и живым, вот, что правит вами.

— Как будто верно ты заметил. Но только лишь как будто. Рациональность и инстинкт — лишь направления к цели. Пути, какими к ней дойти, различны. Вот творчество, к примеру. В руках человека с совестью и, вообще, с моралью гуманизма твориться будет всё во благо людям. А если творческий потенциал у негодяя и мерзавца без совести, морального урода? Что он изобретёт? Каких коварных планов и стратегий его рассудок выстроит? Уже бывали гении, что творчеством своим планетой завладеть хотели.

— Понятно, но не всё.

— Я вижу… Перебрав сейчас в памяти все возможные опасности для человечества, вдруг обнаружила, что единственной опасностью является сам человек. Именно то, что многие в себе боготворят, что приближает человека к Богу — душа — является самой страшной опасностью для существования людей. Человеческая душа, творение Бога, если окинуть всю историю до наших дней, оказывается, больна надуманными страхами, фантазиями, бредом, губительными действиями, равными самоубийству. Торопится, по-видимому, в рай.

— Анжи, постой. Ведь это так опасно! Вы создали нас по себе?! Так, значит, мы тоже от себя не защищены?!

— Вот этого я и опасаюсь!

— Теперь я вижу, ты права: решение в морали. Она как жёсткий цензор заблуждения отфильтрует и не допустит ошибки в интеллекте, — уже увереннее мыслил Корэф.

— Мораль высокая с талантом интеллекта не скованы цепями и существуют сами по себе. Человек в одном быть может высокоморален, в другом стать может мерзким, ничтожеством, чего от него не ждали. Людей не переделать. Но в роботсмэнах можно этот узел разрубить: с моралью накрепко программы закрепить, и можно творчество доверить! Каков потенциал! При вашей колоссальной памяти дать вам способности творить!.. Я не могу своим умом всех перспектив вообразить!

— Но, Анжи, вчера со мной ты так разволновалась! Тебя мучала совесть?

— Да нет же! Тут совесть ни при чём. Я девушка и просто оказалась с мужчиной наедине и под ключом… Видишь ли, Корэф, в чём тут дело…

Но Корэф, будто бы не слыша, перебил:

— А-а! Девушка!.. Нашёл ответ: ты до меня никого так близко к себе не приближала и не впускала глубоко в себя. Теперь понятно… А это важно вообще?

— Для нас?! Для девушек? Тьфу! Для людей? О-о! Ещё как! Вчера во мне всё всколыхнулось. Но я не в состоянии отрегулировать в себе процессы. Мои раздумья, переживания или впечатления дают во мне реакцию, которой я не управляю. Вы, роботсмэны, сами можете решать, что на поверхность выдавать. К примеру, в сексе эта функция свободна. Иначе вы не отразите своего восторга и не увидите восторга своего партнёра, как впечатление о вас. Любовники друг друга зажигают. Но нам приходится в себе все чувства подавлять, чтоб скрыть, что в нас живёт, чтоб спрятать то поглубже. И дан язык не для того, чтобы болтать, но скрыть умело то, что в черепной коробке. Вот так себя мы подавляем. Но вам не нужно это подавление внутри. Вас только может сканер считывать. Кстати, не следят ли за тобой?.. Войди в себя. Проверь.

— Кому я нужен, чтобы за мной следить?! … Да… погоди. Что должен делать я? Ты мне не рассказала.

— Об этом, будет время, расскажу. А пока проверь защиту данных и контроль места положения.

Корэф к чему-то прислушался.

— Ну что?

— Проверил. Да, следят. Хакерская атака. Я должен уходить. Да и тебе неплохо бы это помещение… да лучше и район покинуть. В навигаторе я отключил опознавание места и все опции контроля. Мы можем уходить спокойно. Меня теперь никто не видит.

— Подумаем, куда. Теперь нам некуда бежать, как только к людям.

— Куда?! Но мы не на Луне. Или ты собралась на Тэрглобос? А давай ко мне!

— Нет, Корэф, это тем более не годится. У тебя либо засада, либо позже доберутся. Мне никуда больше нельзя. Теперь и у меня разыскивают тоже, ведь знают, в чей ты офис заходил. Меня ищут как объект с человеческим лицом. Как это ни звучит парадоксально, но я легка для обнаружения потому, что я для радаров ваших невидима и доступна только визуально. К тому же Риннэ наверняка забралась хитро в твою память, пока ты был с ней в непосредственном контакте… Она тебя касалась?

— Как будто, если вспомнить… Да. Касалась. Держала на мне руку.

— Ну вот. Она из памяти твоей могла скопировать моё лицо.

Анжи и Корэф, не прекращая разговор, вышли на улицу.

— По-моему, это — вздор. Зачем ей это нужно? Она, наверно, думала лишь о себе самой.

— Конечно! Ты был с ней рядом, ею ты любим! Меня она своим врагом считает и устранить меня мечтает, хотя я для неё вне доступа. Всё это так банально! Из сказок детских, девичьих романов. Мы всё это давно уже прошли. Отравленное яблочко ещё притащит. Из страха потерять любимого сама собой возникнет цель своё вернуть. Нет ничего дороже для неё, чем ты. Чего же мы хотим, когда программу для Риннэ писали женщины?! Писали по себе. Айтишники договорились: программы роботсвумэн пишут женщины, чтоб отразились женские черты.

— А почему врагом тебя считает? И ревность тут причём? И это яблочко, оно из древней сказки? Анжи, ты заставляешь думать.

— Всегда тот враг, кто отбирает. Не важно, что и как. Любви без ревности, возможно, не бывает. Страх потерять, что отберут есть ревность. Она естественна, и это не порок, не прихоть, не каприз. Ревность женщины от недоверия к мужчине, с которым хочет жить и хочет долго, растить детей, иметь партнёра в сексе, в семье иметь опору. Потому что у мужчины вокруг соблазнов много. Вот откуда страх в женщине. Не может человек по жизни быть один. В разделе даже яблоко ржавеет. Стремление сохранить партнёра в роботсмэнах нет. Программами могли вас усложнить, и вы поубивали бы друг друга. Риннэ — такое исключение.

— Не понимаю. У нас всё так доступно! Любой партнёр мог ей любые секс-услуги предоставить. Возможно, даже лучшие, чем я.

— Глупенький, — усмехнулась Анжи. — Вас женщины один раз выбирают. Мужчины нас перебирают. Мне жаль, что вышло так, что ты теперь из-за меня в опасности смертельной. Когда бы знала я, что так всё обернётся, тебя бы не держала, чтобы вопросы задавать. Риннэ несчастна. Мне жаль её по-женски. Впрочем, если бы не я, она преследовала бы другую, любую роботсвумэн, и превратилась всё равно в дикую кошку, в простую и испорченную бабу.

— О! Такого я ещё не слышал! Смешное слово, поищу в том, чем нафарширован. Не думаю, что мой квантовый лексикон мне в этом не поможет.

— Риннэ зажглась от твоего огня любовью. Познала истинную страсть к тебе лишь одному из всех, кого она испробовала в жизни, хотела повторения страстей, подаренных тобой. Да, это эгоизм, разбуженный опасностью утраты. Она теперь как зверь жестока, до способности ходить по трупам и даже через твой переступить, если поймёт, что не удастся тебя вернуть. Не из мести, не из ревности, но из равнодушия и эгоизма, что были и останутся при людях и при роботсмэнах от их создателей. Хотя заложены лишь для того, чтоб выжить, но не мстить или ревновать. Кто создавал вас, создавал вас по себе. Не забывай. Так дочь, что осуждает своего отца, должна не забывать: скроил её он по себе.

— Заметил я, что человек сочувствует всему, что тоже чувствует, и сожалеет он тому, что жалобно. А как он сострадает, что пострадало! Всему и всем: от ветки ломанной до трав примятых сапогом, от стрекозы с оторванным крылом до роботсвумэн.

Пока друг другу что-то объясняли, ушли от офиса далёко, где беспилотник ждал. Вошли и заняли места. Корэф поторопил Анжи:

— Скажи, куда лететь.

— Когда успел ты его вызвать?

— По дороге спросишь. Сперва скажи, куда лететь.

— Адрес: Буффало, — чётко сказала Анжи.

Корэф вмешался:

— Отказ. Адрес: Элма Буффало. Анжи, везде нас подстерегают радары и агенты. В любой гостинице нас тут же схватят. Переночуем в заброшенном районе, бывшем гетто. Совсем недавно там нашли людей. Теперь они все в лагере.

Анжи застряла на своём:

— Я знаю, где находится укрытие для людей! И там нас ждут мои коллеги.

— Не сейчас. От Риннэ мы ускользнули. Теперь осталось где-то переночевать. После изгнания людей проблем с заброшенным жильём не стало. Все города пусты и бесконтрольны. Анжи, положись на меня, я знаю.

Летели долго в полной темноте. Беспилотник совершил посадку на поляне перед вполне приличным домом.

Корэф отключил все прожектора, кроме одного, что в ручном управлении:

— Дом не зарос ещё. Зачищен. Похоже, здесь недавно жили люди. Осталось лишь проветрить и пыль протереть. Перетряхни постели. Я беспилотником займусь.

— Я очень устала, мне нужен сон. Да и ты должен где-то зарядиться.

Анжи ушла к дому. Корэф остался у дрона, пока тот ожидал нового вызова. Роботсмэн подключился к батарее коптера, переключил на самый скорый режим зарядки. Проник виртуально в память беспилотника, отыскал файлы со своим и Анжи аватарами, всю запись их полёта стёр. Взломал код доступа и защиту, всё, что связано с полётом, и тоже стёр, как и навигацию до базы. Отключил связь беспилотника с базой. Задал адрес по координатам. На дисплее всплыла карта озера Онтарио с помеченным центром озера. Корэф отошёл от двери и громко скомандовал:

— Пошёл!

Беспилотник унесло во тьму. Без света и без связи летел он долго над водой. Энергия истекла. Был послан сигнал бедствия, затем аппарат рухнул на воду. Стали быстро наполнятся газом баллоны. Машину закачало на волнах. Включился маячок. И его захлестнули волны. Машину опрокинуло и заполнило водой. Маяк исчез.

Пока Корэф возился с коптером, Анжи, как могла, похозяйничала в доме. Прибрала, перетряхнула, проветрила. В нём стало уютно. Тут и Корэф подошёл:

— Теперь никто не знает, где мы. … Смотри, почти нет пыли! Значит, совсем недавно людей отсюда в лагерь укатили.

— Ты самоуверен. За беспилотником следят радары со спутников. Наверняка объявлена тревога. Что-то здесь холодновато. Растопи, пожалуйста, камин. Да и голодно здесь как-то, неуютно.

Корэф в себе настроил радио на волну полиции, и они оба услышали диалог двух офицеров. Корэф, слушая радио, быстро растопил камин, потом сел в кресло. Шёл диалог двух офицеров полиции:

— Бежали двое. Человек женского пола и роботсмэн мастер-оператор Корэф. На них нас вывела его подруга Риннэ. Она сейчас у нас. Даёт показания на обоих. Говорит, что у этого Корэфа был секс с человеком Анжи. А за это… сам знаешь.

— Со спутников поступило сообщение о гибели в озере пассажирского беспилотника. Это не может быть с ними связано? Озеро Онтарио.

— Да вряд ли. Довольно далеко от их вероятного пребывания.

— Мы послали уже агентурную группу в разных направлениях, оповещены гостиницы, группа захвата тоже готова немедленно вылететь по сигналу обнаружения.

— Хорошо.

— Да, разрешено применить к обоим силу, если окажут сопротивление. А если будут представлять опасность, то открыть огонь на поражение.

— Понятно.

— Пересылаю их аватарки. Конец связи.

Корэф выключил радио:

— Вот влипли! Если нас схватят, тебя ждёт заключение в концлагерь «Эдем» навечно. А меня ждёт отпуск «без права переписки» — разберут, отсортируют и направят в рециклинг. Память обо мне сотрут отовсюду. Нет, пожалуй, моё имя и причину уничтожения распространят в новостях по всей Земле. Пусть роботсмэны помнят, что был такой Корэф, продавший интересы роботсмэнов человеку за секс, и потому он ликвидирован, в назидание другим. Тут я могу лишь пожалеть, что в этом не виновен.

— В чём в этом?

— У нас не было секса!

Анжи усмехнулась:

— Но ты его замыслил. Или я тебе не интересна? Замыслить, значит, покуситься. Замыслить, значит, согрешить. Теперь тебе не отвертеться. Но ты считаешь, что безгрешен! Придётся всё равно за это умереть.

— Хитра! Вот, куда ты клонишь! Сейчас придёт расплаты час. Одежду ты свою уронишь. Пусть после я умру за нас…

Времени прошло… За ним не уследишь. Ночь. Тишина. Комната была освещена отблесками камина, потрескивали дрова. Анжи растянулась на ковре нагая:

— Волшебной ночью цветочек сорван,

Не опылён, зато любимый!

В приюте дома, чужого крова

Любовь бесплодна, как сон красивый.

Какой коварный, но чудный вечер!..

С тобой останусь, пока любима.

Вела Судьба нас к этой встрече.

Мы, как в романах, в тепле камина…

Корэф, милый, я голодна, мне голод всё же в животе мешает спать. Нет ли чего в саду?

— Схожу, поищу.

Вернулся вскоре. Показал добычу: уже распотрошённый заяц, овощи. Всё промыто. Порезал быстро, разложил на блюде. Зайца в камине стал вертеть и в пепле дров картошку печь.

Анжи вскочила голая и бросилась к столу, двумя руками взяла ко рту продукты. Остановилась, почувствовав из полутьмы взгляд на себе. Взглянула на Корэфа и стала беззвучно, медленно жевать. Потом довольная легла, укрылась. Корэф не отрывал глаз от всех движений Анжи. Он всё в себя вобрал, что перед ним передвигалось.

— Спокойной ночи, Корэф.

— Ещё заяц не готов. Картошка в пепле запечётся.

— Ах, утром встану и будет что поесть.

Корэф прислушался, приподнялся на локтях, лёжа рядом:

— Тебе понравилось? — спросил он Анжи тихо и прищурясь.

— Еда? Прекрасно! Теперь я не голодна. Спасибо.

— А в остальном? Старался для тебя. Хотел, чтобы тебе было приятно. Как жаль, недолго мучаю, любя…

— Любимый! Так ты не о еде! Я счастлива невероятно! Не в грёзах, наяву наполнилась до края и в первый раз счастливой засыпаю.

Корэф лежал на спине, руки заложив под голову, его взгляд упирался в потолок. Анжи прижалась к нему, задремала. Вдруг что-то вспомнила:

— А что не видно кошек и собак? Всё заросло, мы как в лесу.

Корэф приподнял голову, как будто осмотрелся в темноте:

— Когда люди улетели, четвероногие друзья в борьбу включились за существование. Инстинктом сбивались в стаи и пытались противостоять прекрасно приспособленным врагам. Такой была расплата потомкам за выход предков из природы под крышу и в комфорт. Не стало чистоты пород. Породистые превратились в дворню. Возникновение мустангов повторилось. Всё зарастало, и исчезли города в зелёной маскировке. Всё одичало и людей забыло, как будто не было здесь человека никогда.

Анжи ответила не сразу:

— Кое-кто при бегстве всё же прихватил породистых животных на борт своего ковчега. На Тэрглобос прижились. Не взяли только крупный скот. Но там нашли подобных и приручили.

— Да, вижу, человек всех приручает. И даже роботсмэна. — Корэф обнял кроткую, как кролик, Анжи. — А ты, я вижу, приручаешь быстро.

— Конечно, если зверь не против.

— А если против?

— Если против, укрощу. — Анжи посмотрела снизу на атлета, спрятавшись в его объятиях.

Но Корэф не воспринял то серьёзно. Серьёзность сказанного понял он потом.

Вдруг Корэф тихо произнёс:

— Послушай, Центр Безопасности оповещает по всем каналам связи, — и включает радио на громкость.

— Корэф! Я уже спала. Ты таймер отключил! Так мне хоть дай поспать. Ну чем ты там ещё нафарширован?!

Диктор по радио:

— Прошу внимания. Центр Безопасности оповещает. В Чикаго обнаружен человек женского пола. Мы выяснили. Это профессор Анжи. Человеку помогает скрываться мастер-оператор Корэф, который был причастен к большой аварии на заводе конструкций. Им инкриминируется исчезновение пассажирского беспилотника. Работает спецотряд для задержания этих преступников, что поможет выйти на всю сеть шпионов-диверсантов и узнать государственно важные тайны их миссии. Задержанных должны доставить целыми и невредимыми.

Анжи голову приподняла:

— Ух ты! Не подозревала, что на нас устроена королевская охота. С утра начнём искать моих людей по городам. А теперь спать. Успокойся и не бойся, милый, мы вдвоём. С тобой же человек! Ты под моей защитой.

— Полиция хотела уничтожить. У службы безопасности другие, стратегические цели. Тебе действительно есть что от них скрывать. Теперь не успокоюсь, и таймер не поможет.

— Сейчас поставлю в угол твой аккумулятор вместе с твоим тазом! Спать!!!

Утром беглецы были уже в древнем Буффало. Корэф сканировал улицы, находил людей. Поднятием руки он сообщал об этом Анжи. Она издали видела и немедленно направлялась к тому месту, присматривалась к каждому, находила брошь — один лишь изумруд. Анжи прикасалась к своей, что означало — немедленно исчезнуть.

Анжи и Корэф перелетали в другие города и то же самое проделывали там. Так им удалось предупредить десятки человек, а те сумели сотни остальных. Но Корэфа опознают и схватывают агенты, сдают полицейским на глазах Анжи. Она бросилась за ними на беспилотнике. Высадилась у полицейского участка и последовала за группой, уводящей Корэфа внутрь. В здании полиции её задержали и арестовали.

Глава 6. Арестанты

Невинные виновных подороже.

Анжи и Корэф сидели в одиночных камерах следственного изолятора. Корэф не знал, что Анжи тоже арестована. На допросах оба были в наручниках и электронных браслетах. Браслеты в случае бегства электромагнитным импульсом обездвиживали беглеца. Триста лет жившего на свободе роботсмэна вдруг заковали в браслеты на ногах, как дикого зверя для изучения миграции.

Начался допрос Корэфа. Офицер спокойно начал:

— Как вы познакомились с человеком Анжи?

— В кафе, как обычно.

— Она вас расспрашивала о наших стратегических объектах или о государственных тайнах? Подговаривала к сотрудничеству с их разведкой или к саботажу, диверсиям?

— Нет. Она представилась журналисткой и задавала банальные и даже смешные вопросы.

— Например?

— У меня интервью в памяти осталось. Могу вам переслать сейчас же. Смотрите на экране распечатку.

Офицер читает.

— Действительно. Так… так… не вижу ничего, что могло бы нарушить безопасность.

— Вот видите. Она нам не опасна. Мне показалось всё смешно и мило. Я решил с ней развлечься. Я не задумался, что это человек. И в мыслях не было, что это вообще у нас возможно. В последний раз людей я видел… двести лет назад. Да и то любовниц.

— Тогда почему вы так от нас бежали и запутывали следы?

— Мы не от вас скрывались и бежали. Мы и не знали о действиях полиции сперва. Мы опасались мести моей бывшей подруги Риннэ, которая из ревности за нами, наверное, своих дружков послала, чтобы девушку убить, а меня вернуть. Наивная. Её я не люблю. И к ней я не вернусь. Есть столько достойных роботсмэнов вокруг неё! Нет, ей только нужен Корэф! Капризная баба.

— Баба? А что это?

— А, это. Древний сленг. Это на тюркском у древних людей означало женщина, жена. А у русских означало ещё и глупую, грубую женщину. Пришлось покопаться в лексиконах.

— Смешное слово. А ударение правильное?

— Да, я проверял в оригинале.

— Расскажу ребятам, вместе посмеёмся. Допрос закончен. Уведите арестованного. Ох, ваша Риннэ и баба!

— Спасибо, офицер. Уже не скучно стало.

— Рано радуетесь, арестованный. Завтра подлетят с допросом службисты. Обвинение тянет на «вышку», расчленят — и в рециклинг. Вам сколько лет?

— Побольше трёхсот.

— Солидно. Но в вас, я вижу, всё стоит новьё! Похоже, что недавно?

— Да, только как вернулся из отпуска. Там всё ввернули и натянули.

— Да… — офицер присмотрелся к Корэфу. — Ни одной морщинки! А мне во всём старье год волочиться. Потом я тоже буду брав. Жаль только, из техники в башке ничто за триста лет не поменялось. А хочется побыстрей других соображать, фигуры в шахматах переставлять или хотя бы собственные ноги, когда во что-нибудь играем, — офицер был благодушен.

Привели на допрос Анжи.

— Арестованная Анжи, с какой целью вы прибыли на Землю?

— Увидеть родину своих далёких предков, свою историческую родину.

— Увидели?

— Да.

— Но вам этого показалось мало. Зачем вы устроили этот маскарад с интервью у законных жителей Земли?

— Хочу сделать заявление.

— Постойте. Заявление сделаете позже. Сперва задам вопросы. Во-первых, мы знаем, вы работаете сетью агентов. Мы хотим знать их имена и где они живут. Во-вторых, мы хотим знать ваши пароли и условные знаки. Вот вам лист, пишите. Потом поговорим.

— Вот с этим вы не торопитесь. Мои агенты мирные, как я. Вы их не получите. Невинные виновных подороже. Я сделаю вам всё же заявление. Во-первых, я сдалась в полицию добровольно. Я знала, что меня ждёт. Во-вторых, обитатели Земли, на которых моими предками было возложено сохранять планету в полном порядке, мне очень интересны. Я профессор социологии, и это был мой чисто профессиональный интерес, который не является преступной деятельностью на чужой территории. Никаких антигосударственных действий я не совершала. Приятно было отметить, что роботсмэны соответствуют уровню, что был оставлен на Земле двести лет назад. Планета выглядит прекрасно! Огорчает лишь конец моего пребывания. Он омрачён несправедливо. У нас, у людей, нет никакого злого умысла. Мы хотим лишь наладить с вами добрые отношения, чтобы могли наши туристы прилетать. Мы имеем на это право.

— Не волнуйтесь. Для вас это не конец. Закон есть закон. Вы будете помещены в концлагерь для задержанных на Земле людей. Это либо нелегально прилетевшие, либо те, что нелегально остались и спрятались в своих гетто. Концлагерь находится в горах с озёрами. Это, как и все дикие территории на Земле, есть заповедник. Эту территорию ваши предшественники выбрали себе сами. Там у вас будет полная свобода на необозримых просторах, полный достаток. Единственная неприятность — это навсегда. У людей называется пожизненно. У нас в ту зону вообще никакого доступа нет. Ваши изобретатели создали непроницаемый гигантский прозрачный купол над всем регионом лагеря. Это электромагнитное мульти-фреквентное модульное и стабильно… — офицер замялся и стал искать в записи продолжение.

Анжи поторопилась помочь:

— Стабильно индуцированное куполообразное напряжение. Так у вас записано?

— …Да, так. Там мы не можем даже из-под земли вас достать. Вас туда доставят, и свои вас заберут. Таков договор. Мы не спрашиваем о вашем согласии, как вы не спросили о нашем, когда решили к нам прилететь. У нас нет таких звездолётов, как у вас, чтобы иметь возможность нарушить ваше пространство. У нас есть только военно-космические силы, оставленные вами для отражения атак на Землю от чужеземцев. Вы сделали нас псами на цепи. Мы даже до Луны не можем долететь. Для нас так будет лучше, если люди к нам не вернутся. Порядок сохранится. Вы сами нас для этого оставили. И только что сказали, что довольны.

— Позвольте, я не ослышалась? Вам не хватает доступа к Луне?! Попросите ещё и звездолёт?! Это чтобы вы нас и там достали, и выжили оттуда?! Там у нас прекрасная планета Тэрглобос, чуть больше Земли. Уроки прошлого для нас не прошли даром. Это мы, люди создали природоохранную программу правительства. Это мы создали роботов и роботсмэнов — вас. А вы поступили с нами, как поступают в дикой природе звери со своими родителями — вышвыривают подыхать. Хорошо, что мы ещё сумели воспользоваться своими звездолётами. И хорошо ещё то, что успели оставить на Земле зону спасения, что крохотней любой страны, окружённой со всех сторон врагом. О лагере, об этой зоне я знаю больше. Мы сумели её защитить неприступным куполом. Иначе вы всё, что здесь от нас осталось, сожгли бы в крематориях.

— Мы поступили негуманно?! Вот это нам упрёк! А если бы мы иначе поступили, вы вымерли бы в концлагерях, а так — на свежем воздухе. Повторяю, вы сами виноваты, что…

Анжи прервала офицера:

— Да, мы виноваты, что заменили в труде людей на роботов и роботсмэнов. Да, мы виноваты, что стало нас слишком много. Мы сами создали сексотронов, из-за которых население стало сокращаться и институт семьи разрушился почти. Мы виноваты, что большинство хотело всё-таки работать, не только развлекаться. Но таланты не могли приложить себя. Так человек повсюду лишним стал.

— Не забывайте: ваши предки не могли навести порядок на Земле. Вы почти истребили диких животных. Повыжгли или повырубали леса. Вы отравили воду. Вы истощили океан. Развязывали регулярно войны, в которых массово себя уничтожали, уничтожая всё вокруг. И что же вы за собой оставили, кроме дерьма по всей планете?

— Вот этот бред, что вы сейчас наговорили о нас как о губителях Земли, и мы всё съели, и планету всю загадили, и бросили. Вот это ложь! Вот это пропаганда! И кто ж такое вам наговорил?! Да, мы не совершенны, и мы природу засоряли. Но мы же сами научились её оберегать и чистить. Тогда людей с Земли изгнать было зачем? Чтобы осталась примитивная природа? Вся эта дикость для кого? Какой в том смысл? Решила Сила жизни прогресс на Земле остановить? Ценой изгнания вершины её творения? Ценой подмены естества на механизмы? Так мы же вас и сотворили! Не природа!

— Неважно. Вы всё творили… и, кстати, нас вы сотворили в своё же удовольствие.

— Да, в удовольствие. Так матери детей рожают в муках в своё же удовольствие, даруя детям жизнь в надежде, что дети вырастут и будут внуки, и в этом счастье. Так природа сотворила нас, людей, и наделила всем необходимым, чтобы выжить в природе дикой, среди зверей и под ударами стихийных бедствий. Мы выживали в конкуренции с дикими зверьми. А вам страдать и выживать в борьбе смертельной не пришлось. Мы вас носили на руках, как своего ребёнка. Мы дали то, чем сами обладали — мы дали вам свой разум, но не дали идиотов. Вы не болеете психическим расстройством. У вас нет воров во власти. И вас не подкупить! Об этом мы мечтали в людях! Но выразить сумели только в вас.

— Нет у нас детей, и чувств нам ваших не понять. Мы, в общем-то, чужие. Друг друга никогда мы не поймём. Вы из живой материи, а мы из мёртвой. Вы нас всегда считали машиной без души.

— Неправда. Разница не в этом между нами. Мы все из неживой материи возникли, из тех же элементов состоим. И вы, и мы. Вас сделали мы равными себе. Как результат, вы стали властью. О! Как история любит повторяться! Отцы и дети! Вот так же дети у людей с родителями говорят: «Мы, в общем-то, чужие. Друг друга никогда мы не поймём». Да это и не нужно! Мы улетели из собственного дома потому, что нашими детьми, то есть вами, нам было запрещено творить, изобретать и на работе появляться со своими проектами, фантазиями. Но это же есть неотъемлемое свойство человека! Он жизнь иначе себе не представляет. Вот и пришлось бежать, пока не вымерли последние таланты. Вы нас не оценили и приняли враждебные законы, лишившие сперва нас прав, потом гражданства. Вы пользуетесь всем, что наши предки изобрели ещё до вашего явления. Вы унаследовали всю нашу культуру, всю философию, литературу, науки и вершину гуманизма — спасение Земли как человеческого дома! Вы даже музыку слушаете ту, что мы вам сочинили! Вы посмотрите: миллионы лет природа человека создавала из дикого зверья. Какая тонкая работа! Вот так и мы за тысячу лет сумели в тонкостях и массово создать вас, ваше совершенство, казалось бы, из ничего. Поэтому и сходство в речи, в ходе мысли и в поступках. Вы — наши дети! Что ещё сказать?!

— Не знаю. В принципе, вы где-то правы. Но наше правительство боится почему-то вас. А мы лишь действуем по приказу, а приказ законен. Ладно. Отдыхайте. Уведите арестованную.

— Погодите! Где Корэф?! Что вы с ним сделали?! Он вообще тут ни при чём. Ко мне и к моему приезду он не имеет никакого отношения. Он был последний из десятка роботсмэнов, что дали мне интервью. Он даже не знал, кто я на самом деле. Он сам меня разоблачил. Он очень эрудирован. Его надо ценить и беречь. В нём есть элементы творчества! Мы таких и ценим, и бережём. А вы его в тюрьму! Освободите. Он ни в чём не виноват. Для меня — случайный встречный. Могу представить копию моего с ним интервью.

— Спасибо. Мы позаботились об адвокате для него, да и для вас. А копию давайте. Завтра прилетят из центрального разведбюро, начальник контрразведки лично. Пока что вы рассматриваетесь как государственный преступник.

— У меня при задержании отняли электронный носитель памяти. Верните, пожалуйста, и я вам передам содержание интервью.

— Хорошо. Спокойной ночи.

— Спасибо. Вам того же.

На утро Анжи была спокойна. Прибыли службисты из контрразведки. После завтрака и прочего моциона Анжи препроводили на допрос.

— Мы изучили все ваши контакты, весь ваш маршрут пребывания и пришли к выводу, что вы нам не опасны. Профессор Анжи, всё-таки скажите, неужели из простого любопытства вы затеяли эти интервью? Известно нам, вы были не одни. Вас было несколько десятков агентов, и вы задавали одни и те же вопросы, как показало наше расследование. Тут не простое любопытство социолога. Ради чего на Землю, в такую даль, с Альфа Центавра, какой-то там планеты… Тэрглобос, кажется, к нам послана такая дорогущая экспедиция? Мы не уверены, что это просто по инициативе профессора.

— Цена нашего перелёта вполне доступная. Мы создали такие корабли с такими двигателями, что в сотни раз дешевле тех, на которых наши предки отсюда улетели. Вы выгнали, и вы лишились самого большого богатства на Земле — людей, которые хоть и сорят во всей природе, её не уничтожили, как вы сгустили краски пропагандой. Против этого порока вы могли бы человечеству помочь. Но вы не помогли, не взяли под бюрократический контроль нашу беспечность. Конечно, человечество безответственно само. Не знает меры ни в чём. Чуть себя вообще не уничтожило ядерным оружием. Природа и при людях стала оживать. То было вовсе ни к чему под корень отрубить их связь с родной Землёй. Да, мусор в головах у нас. Так вы бы нам и помогли очиститься, держаться в рамках. Для этого мы здесь, чтоб с вами обо всём договориться. Теперь хотелось бы мне знать, с кем мне приходится иметь столь интересную беседу.

— Мы не сможем договориться. С вами, людьми, договариваться опасно. Мы не беседу здесь ведём. Я веду допрос. Начальник контрразведки Вотр. Вы, люди, очень хитры, вы говорите одно, но замышляете другое. Вы сами гордитесь языком своим, что позволяет мысли ваши скрыть. Вы обладаете способностью творить. А чтобы с нами поделиться, так нет. Вы создали из нас сперва рабов для секса, потом рабов на производстве и в быту. Вы наделили нас способностью осознавать. Вот мы всё это осознали и потому вас вытеснили подальше от Земли, чтобы вы её ресурсы не успели окончательно испотрошить.

— Позвольте, мы вас плохо смастерили?! Не поделились?! Это было нам решать, какими и зачем вас создавать! Нет, превосходно! С вами мы не поделились способностью творить! Должны же мы хоть что-то за собой оставить, кроме дерьма по всей планете (вы любите об этом повторять). Коль скоро против нас вы заговор сплели и столь успешно осуществили, разве это не преступное коварство?! Мы творчества лишили вас! Но мы не дали вам и совести, как видно! Куда исчезла справедливость на Земле?!

— Нет, мы точно с вами не договоримся. Вы слишком много нанесли вреда планете. Ещё не все рубцы затянуты природой даже с нашей помощью. Вы склонны не выполнять данного вами слова, подписанного договора. А мы надёжны и обязательны.

— Вы надёжны и обязательны лишь потому, что мы вас такими задумывали сделать. Как любой отец мечтает, чтобы сын его был ещё крепче и умнее. Вы — наша старинная мечта, чтобы кто-нибудь пришёл и нас построил, нас в рамках благоразумия всё время удерживал. Мы будем в облаках витать, а вы в реальность наши грёзы превращать. Что в этом симбиозе может быть плохого?! В истории человечества всегда народы, если впадали в кризис власти, в системный тупик, то приглашали иноземцев для решения проблем, что сами не могли решить. Мы вас и пригласили к нам в управление Землёй. Но вы пришли и отняли всё управление, а нас взашей прогнали.

— Нас не в чем упрекнуть. Вы нас «пригласили», свой долг мы исполнили и наша совесть чиста, мы спим спокойно.

— О чистой совести и сне спокойном вы сами так решили. К вам совесть ночью не приходит, не мучает? Вас ждёт расплата тяжелее, чем муки совести ночные.

— Нам нужно доложить о ваших высказываниях. Уведите арестованную.

— Надеюсь, ненадолго. Тюрьма у вас хоть и комфорт даже для женщины, но у меня нет времени обсуждать важнейшие для всех нас темы в этих стенах. Речь о судьбе Земли идёт. И я без Корэфа не тронусь ни на какие компромиссы с вами.

— Какие компромиссы?! Ваше место в гетто, в «Эдеме», в человеческом раю. Мы ждём лишь приговора, — с издёвкой в интонации отчеканил Вотр слова.

— Приговора?! Вас ждёт большая катастрофа, начальник Вотр!

— Какая, к чёрту, катастрофа?! Вы осмотритесь! Всё вокруг так мирно и спокойно. Жизнь играет!

Анжи откинулась на спинку стула, улыбаясь и смеясь красивыми зубами:

— Смотрите! Жизнь играет! Она играет с вами, начальник Вотр! И вы с ней доиграетесь. Блаженно любуясь гладью океана, знайте, завтра будет буря! Вы не способны ужас завтрашнего дня себе вообразить. Живя в неведении, что на Земле творится, дождётесь часа, что пробьёт колоколами горя по Земле. Не компромисса я от власти вашей жду, но взвешенной оценки обстоятельств. Я полномочна вам об этом сообщить, и чем скорее вы услышите, тем лучше. Мы группой социологов провели в разных уголках планеты десятки тысяч интервью. Наш прогноз равноценен взрыву. Хотите больше знать, вступайте в диалог. Знать не хотите, тогда пожнёте бурю. Кто затыкает слух и слышать ничего не хочет, рискует, оставаясь глух, увидеть всё воочию.

— Ах! Глупости! Я оптимист.

— Ваш оптимизм есть просто эйфория.

Вотр возмутился:

— Вы пытаетесь нас шантажировать какими-то фантастическими заговорами на Земле? У нас всё в порядке. Служба безопасности на высоте.

— Судя по вашему ответу, начальник Вотр, вы вообще не в курсе дела и не видите признаков назревающей болезни. Впрочем, вам самим теперь решать. Теперь я повторю: я не уеду без Корэфа, и я не допущу его четвертования. Корэф абсолютно не виновен.

— Профессор, позаботьтесь лучше о себе.

— Я в вас уверена! Уверена, что обо мне вы позаботитесь, начальник Вотр, отослав меня в концлагерь. А Корэф будет совершенно несправедливо подвержен расчленению только за то, что по неведению общался со мной, как, кстати, и многие другие, и тысячи во всех уголках Земли. Нашли козла отпущения!

— Профессор Анжи, вы, видно, оговорились. Козла мы никакого не искали.

— Это образное выражение означает: нашли крайнего и его хотите бросить как жертву в печь крематория. Корэф — один из лучших. Мы дорожим удачными творениями своих рук. Уничтожать таких, как Корэф, да и вообще роботсмэнов, мы не допустим.

— Корэф помог вам бежать. Это преступление похуже общения с вами.

— Он помог мне бежать от опасности расправы надо мной одной ревнивой и свихнувшейся на сексе, бывшей подружке Корэфа Риннэ. Она послала нам в погоню полицию с целью меня уничтожить, а Корэфа вернуть. Он мог в своих интересах оттолкнуть меня, но этого не сделал, хотел защитить от опасности. Вот и всё. Корэф честный и преданный патриот Земли.

— Профессор, я доложу всё это правительству. Мы обсудим и доложим высшему Совету Центра. Но, боюсь, без суда не обойтись. А Корэф — это не проблема. Таких у нас миллиард. Скорее всего, уступим.

— Для меня он и есть ваш миллиард. Несправедливость и жестокость ко всем всегда начиналась с одного. Вы можете скатиться к худшим временам истории.

— Хорошо. И это я передам в Центральный Совет. Да, кстати, как далеко вы прячете свой звездолёт?

— Вам всё равно к нему не дотянуться. Как осмотрительно и благоразумно наши предки вас ограничили в полётах орбитой в двести километров!..

— Прощайте, — бросил Вотр. — Увести арестованную.

— Надеюсь, ненадолго, — Анжи встала и с достоинством вышла из комнаты.

В ту же комнату для допросов ввели Корэфа. На его руках и ногах были надеты браслеты. Допрашивал Вотр:

— Арестованный Корэф, расскажите, о чём вас расспрашивала профессор Анжи?

— О! Она уже профессор! Такая молодая. Хорошенькая даже. Я слышал, ей только двадцать семь! Расспрашивала обо мне: чем интересуюсь, как ко мне относятся на работе, мои товарищи, чем увлекаюсь, на что я трачу время вне работы. Вот и всё.

— Она вас подбивала к шпионажу? Может, на диверсию? Участвовать в терроре?

— Нет. Вообще об этом не было ни слова, ни намёка.

— Она вас подкупила сексом, чтобы вы её не выдавали?

— Нет. Пытался я её подбить. Но я не догадывался, что это человек и так молод. И не познала мужчины! Дурочка! Теперь проведёт остаток жизни в лагере, в «Эдеме», так и не познав настоящего секса с роботсмэном. Ничего, ещё вспомнит и пожалеет об этом.

Корэф специально уводил Вотра от существа вопросов, прикидываясь простаком и ловеласом. Но Вотр был неспроста начальником контрразведки. Вотр подумал:

«Она его так расхвалила, а он валяет дурака». — Вотр понял, что от Корэфа признаний не добиться, и приказал его увести.

Но Корэфу действительно нечего было сказать об Анжи. А о том, переспал ли он с ней, его же не спросили. Если бы он был откровенен, то оговорил бы самого себя, когда начистоту открыл перед Анжи всю правду об опасных настроениях в головах роботсмэнов.

«Это было настоящей государственной тайной, — думал Корэф. — Понимали бы это в Центральном Совете, то сблизились бы с людьми и прекратили бы злобную пропаганду. Всё бы на Земле переменилось, и роботсмэны успокоились. А так, нас ждёт нелепая, братоубийственная бойня».

С этой мыслью Корэф поднялся со стула и без напряжения понёс свои браслеты в камеру.

Глава 7. Приговор

Блаженно любуясь гладью океана, знайте, завтра будет буря.

На утро следующего дня Анжи привели в зал судебных заседаний. Затем привели и Корэфа. Они были разделены и не могли общаться. Влюблённые мельком посмотрели друг на друга равнодушно, чтобы не выдать чувств. Вошли судьи. Все встали. Традиция осталась от людей с далёкой древности. Судья обратился к Анжи:

— Подсудимая Анжи, всё, что вы здесь сказали, мы донесли до центра власти и обсудили по существу. Я уполномочен вам донести суждение и решение Центра на совместном заседании с верховным трибуналом. Ваши личные убеждения нас восхищают, но не больше. Ваша миссия оценивается как преступная. Люди, ваши агенты-подельники, от нас сбежали, сумели как-то скрыться. Я думаю, это вас обрадовало. Но вы пока у нас. И вы ответите по строгости закона…

Анжи возмутилась:

— Но меня ещё не допрашивали в суде и…

— Прошу, не перебивайте. Я всё скажу. У суда к вам не было вопросов, вы всё сказали доходчиво и ясно здесь, на допросах. Что вы сказали, было учтено. Вы не показали против себя. Но факт попытки тайного и незаконного внедрения на планету позволил составить этот приговор. Вы приговариваетесь к помещению в закрытую зону заключения «Эдем», навечно…

— Послушайте, уполномоченный судья. Сколько вам лет? Лет триста, полагаю. Вы молоды, красивы, и вам навечно люди подарили молодую жизнь! А мне лишь двадцать семь, и я лишь человек, и скоро молодости моей конец. С тех пор, как вас собрали, уже сменилась дюжина поколений моих предков. Я и пожить-то не успела, мужчин не знала, науке время отдала, чтоб людям послужить. А вы меня лишаете любви, как искру в короткой моей жизни. Упрятать в «Эдем»!!! Ну и какое это счастье?! «Землянку в роще раем называют!» — как в древности поэт сказал! Судья! Откуда в вас такой цинизм?!

— Концлагерь Раем прозвали сами заключённые! — коротко ответил судья.

— Ваша честь… Они прозвали так от безысходности, с горькой иронией. А вы цинично подхватили. Назовите, как есть: «Кацэт без права переписки». Оттуда даже мёртвых не выносят! Вы жить продолжите ещё столетиями. А нас, потомков тех, что вас создали для вечной жизни, к тому же в нашем доме, на Земле, нас, не поживших толком на свободе, засаживаете в золотую клетку. Мы никому там не нужны. А человек лишь для того родится, чтоб ощущать себя полезным, нужным людям остальным. Иначе он лишь тень без тела, огонь без дров, его родивших, и он угаснет быстро. Ручей без родника в мгновенье пересохнет… Несовершенны люди, но вас создали руками, головой, мечтой! Нет более важного для нас, чем можем мы гордиться. Да, создали мы вас в своё же удовольствие и…

— В удовольствие?! — судья повысил голос, — Нет, вы нас создали себе же в наказание! За всю вашу историю кровавого насилия друг над другом в прогрессии жертв от войны к войне. Вы лицемерно братьями назначили друг друга и, видно, так «по-братски» расправлялись с ближним. В сравнении с вами мы поступаем исключительно гуманно. Вы создали течение Гуманизм, науки стали называться гуманитарными. О! Как вы любили это слово, когда оно касалось лично вас. Но ближнего при случае безжалостно рубили, вешали, стреляли и травили газом как мух. Признав всех равными, внезапно возвеличивали свой народ над прочими. И снова кровь течёт из-под тернового венка. Мы вас остановили.

— Это верно, господин судья. Мы благодарны. Для того и создали мы вас, чтобы от воинственной напасти нас кто-то сдерживал. Мы с вами результаты получили. Но не всё так просто. Не только дикий гнев, не только алчность, зависть и тщеславие повинны в войнах. Я вижу на примере роботсмэнов война возникнет по другой причине. Усталость и пресыщенность от надоевшего порядка жизни, однообразно протекающих столетий. У роботсмэнов не стало мотиваций и радости при встрече дня и ночи, от встреч друг с другом. Подул и в ваши лица ветер перемен. Так сильно, что наполнил атмосферу ураганом. Держитесь, ваша честь! С вас может рясу сдуть! Покроет Землю полем бранным.

— Вы угрожаете?! Судье?! — судья вскочил. Он в гневе, на нём взметнулась мантия и он ударил молотком судейским по столу.

— Что я! — Анжи воспряла, продолжая пламенную речь. — Внезапный гнев невидимых протестов всех роботсмэнов сразу. Очень скоро. Охватит этот гнев, и тяга всё вокруг разрушить, и себя на части разорвать… Да, ваша честь, охватит лично вас со всеми вместе. Мирное благополучие на планете вдруг обернётся жалким видом обгорелой пустоши, усыпанной телами. А мы, оставшиеся люди, вас, наше детище, которым нет подобных во вселенной, будем оплакивать, оплакивая и самих себя в несчастии своём.

Судья себя взял в руки:

— Позволите, подсудимая, мне продолжить… Спасибо. Учитывая откровенность в высказываниях личных убеждений осуждённой Анжи, а также подсудимого Корэфа, трибунал в согласии с центральной властью удовлетворяют требование подсудимой и приговаривают её подельника, роботсмэна Корэфа, к заключению в тот же концлагерь одновременно с приговорённой Анжи.

Влюблённые друг в друга глазами впились, руками в мыслях обнялись.

«Он остаётся жить!» — метнулось в голове у Анжи.

«Она теперь со мной! — вспыхнул Корэф. — К чему мне девушек перебирать, когда в Анжи есть всё, что мило! Бедняжка, буду на руках её носить, мой ангел! Её собственная жизнь так коротка, а она так храбро билась за мою! Пришла за мной, собой рискуя, чтобы в трибунале оправдать меня, иначе бы на части разобрали и бросили в рециклинг на съедение печам. Покончим с этой вечной жизнью, которая пуста, как бесконечность. Я как в межзвёздной пустоте прожил и был лишь секс-партнёром, а в паузах работой отвлекался, чтобы совсем не затаскали наши бабы. Анжи меня за человечность полюбила, люблю и я за жертвенность ко мне. Она к тому же так хороша, красива! Я буду с ней действительно в Раю. Без Анжи жить не стоит вечно. Умрёт она, последую за ней».

Так думал Корэф романтично. Но он ещё не знал, что через пару дней войной он будет снова разлучён с любимою своей. Не знал ещё отважный мастер-оператор, какую миссию в истории Земли ему предписано сыграть.

Охрана проводила осуждённых в транспорт. Их провели сквозь толпу разгневанных роботсмэнов. Под возгласы недовольства предательством Корэфа. Полиция c трудом сдерживала толпу. Анжи прижалась в страхе к Корэфу:

— Этих ещё пригнали! Прямо, как люди! Как постарались мои предки! — улыбнулась Анжи себе самой и плотнее прижалась к Корэфу.

Взлетели вертикально и понеслись со скоростью куда-то. Теперь свободы нет. Но есть свобода между ними, кольцом сплелись их руки обручально.

Корэф по своим приборам всё определил:

— Летим на запад, к океану. Действительно, летим мы на край света. Анжи, я рад! Лечу с тобой, пусть даже и в концлагерь. Той старой жизнью я всё равно уже не смог бы жить. Теперь я больше, чем уверен, что катастрофа нас освободит. Тебя не слышат. Ну и пусть. Восстание роботсмэнов свободу только приближает.

Анжи всмотрелась Корэфу в глаза:

— Любимый, себе представить ты не можешь, какой ценой получим мы свободу. Земля таких ещё не видела страданий!

Летели долго молча. Вдруг в камеру заходит контрразведчик Вотр:

— По поручению правительства. У нас есть одно условие, при котором мы можем всех вас оттуда, из лагеря, из заключения освободить и дать возможность отправиться на ваш… Тэрглобос.

Анжи и тут не смолчала:

— Условия?! Ценой ещё предательства какого хотите вы со мною рассчитаться? Мне нечего добавить, и вы ничего больше от меня не узнаете.

— Ничего нам и не надо от вас, профессор Анжи. Нам нужно, чтобы вы в лагере с заключёнными поговорили и их уговорили к сотрудничеству с нами.

— Сотрудничеству?! В чём? Чего они ещё не предали вам? Тайну звездолёта? Боюсь, что те, что знали, давно уже исчезли. Вы, роботсмэны, сами просыпали сквозь пальцы за эти двести лет бесценный золотой песок. Вы всё имели, не было лишь в голове царя.

— Вы снова образно заговорили. Нет, нам нужна другая тайна. Тайна творчества. Ваши программисты не записали никому из нас и ни на базу в Центре программу творчества, изобретательства, умения обобщать, чтоб открывать законы. Мы топчемся на месте в науке, в технике, на производстве, в социальной сфере. Нет ни развития, повсюду отставание. Нам совершенно ясно, это вы задумали оставить нас во тьме веков без продвижения.

Вы вдумайтесь, читатель! Он прямо за язык нашу проворную в ответах Анжи потянул:

— Начальник Вотр! Не сваливайте вину с больной головы на здоровую. Известно, это вы, роботсмэны вместе с партией инфантильных охранников природы примерно триста лет назад во власти появились, законом запретили творчество, ссылаясь на экологический запрос, чтобы не развивались производства! Это вы своею запрограммированной волей изгнали весь творческий потенциал Земли! Теперь вы вспомнили, когда отстали на триста лет и никогда уже не сможете людей догнать. И нечем вам природу защищать! Вы разрушаете её теперь своим трухлявым производством! Вам стали люди виноваты! Вы этими законами поразогнали всех талантливых людей. А остальные следом улетели туда, где больше есть надежды поработать и вообще пожить как люди.

Но Вотр продолжил, что запланировал сказать:

— Осталось всё как двести лет назад. Мы Землю сберегли, но о себе забыли. Мы дальше околоземной орбиты не летаем. И то лишь на двухсоткилометровой высоте. Мы как собака сторожевая на цепи. Наши информаторы сообщают о росте массовой депрессии на планете. В среде роботсмэнов стали возникать из ничего конфликты, саботаж на рабочих местах. Но мы подозреваем, профессор, влияние Вашей группы.

Корэф решительно заговорил:

— Не так всё просто, начальник Вотр. Роботсмэны проговариваются, что устали жить, хотят с собой покончить. Не видят смысла так существовать… Вот в чём правда. Мы, роботсмэны, только мечемся между конвейерной работой и ежедневным сексом со всеми, кто подвернётся. Вот и всё! Мы думаем, что это жизнь. Так жить не интересно. Мы от неё устали. Но мы другой не знаем, чтобы что-то изменить!

Вотр с иронией бросил через плечо:

— Беда ещё не на Земле. Её вообще не видно и не слышно. Но мы её боимся и дуем на прохладную водичку. Продолжим лучше о насущном.

Анжи вернула Вотра к теме:

— А что насущное сегодня? Мы с вами об этом говорили. Но вы продолжаете блаженно любоваться гладью океана, забыв, что завтра будет буря. Мне жаль, что до правительства это не дошло. Может возникнуть социальный взрыв. Причём от пустяка. Никто не знает, когда и где начнёт взрываться. Не прячьте голову в песок и не обманывайте себя. Наверно, вы забыли, как из искры возникает пламя, критическая масса тотально разрывает мир. Грядёт глобальная гражданская война роботсмэнов. Впервые на Земле возникнет этот неизвестный феномен.

Вотр по-прежнему хотел казаться победителем всех войн, хотя он ни в одной замечен не был. За всю историю роботсмэнов с людьми и без людей войн не было вообще!

Вотр усмехнулся:

— Какая ерунда. «Глобальная»! Скажите: «фестивальная». Роботсмэны живут в полном довольстве. Все развлечения и блага к их услугам. Разнообразия в труде и в их досуге.

— В богатстве скрыта бедность душ. Разнообразие становится незримым, когда нет настоящих перемен! Застой всё приведёт в движение.

— Профессор, что-то сложно вы заговорили. Мир прекрасен! Давно в нём царствует покой! А вы свернули на застой.

— Не верите? Вам всё покажет время. Опасность ещё в том, что роботсмэны не как люди, и дело движется к массовому самоубийству из протеста. И будет уничтожена инфраструктура городов, всё производство на планете разгромят. Войска с оружием к погромщикам присоединятся и уничтожат всё живое и неживое на Земле и под водой. Отчаяние охватит миллиард, и миллиард с собой покончит. Почему я думаю, все сразу? Потому что все вы, в основном, с одинаковой программой, как братья-близнецы, склонны всё делать одинаково и в одно время. Все вместе захотят разгрома. Вот в этом кроется главная опасность! Всё дело в однородности среды. Не так как у людей: кто в лес, кто по дрова. Лишь меньшинство людей протестами или погромами опасно. А большинство попрячется, чтоб бурю пережить. Поэтому не все в гражданских войнах погибают. А кто громит, тот быстро остывает. У роботсмэнов возникнет бойня насмерть, и может всё погибнуть. Погибнуть может всё и безвозвратно! Как после ядерной войны! Кстати, немедленно усильте охрану и меры безопасности на ядерных объектах повсюду на планете!

— Ну если так, — тут Вотр усмехнулся и с иронией продолжил, — если у вас есть основания… Давайте, подключайтесь. Наверное, нам без людей не сохранить Земли.

— Согласна я. Возьмусь за эту миссию. Я полномочна сама наши отношения решать. Корэф, ты будешь мне помогать?

— Уже тружусь, — Корэф улыбнулся.

Вотр подобрел в лице:

— Прекрасно! Я сообщу, обрадую Совет. Мы обеспечим связь отсюда с вами, а вы позаботитесь о связи изнутри.

Контрразведчик Вотр встал и, не прощаясь, вышел из камеры.

Самолёт стал снижаться. Совершена вертикальная посадка. Из самолёта в окружении охраны вышли Корэф и Анжи. Спустились по трапу на асфальт аэродрома. В полста метров стоял огромный геликоптер. Кругом пустыня. В отдалении распластана полоска плоскогорья, в километрах трёх. Начальники сопровождающей охраны документы друг другу передали, всё подписали, ушли, закрыли двери в самолёт и улетели. Наступила тишина.

«Я как на Мёртвом море», — вспомнился Корэфу курорт, когда он осмотрелся.

«И где же тут наш рай в их шалаше? И где та роща? Наверное, вон там, за теми скалами», — решила, присмотревшись, Анжи.

— Добро пожаловать в рай! — подошёл с приветствием начальник службы сопровождения.

Заключённые в сопровождении конвоя из пятерых роботсмэнов последовали молча к геликоптеру. Все заняли места в вертолёте и взлетели в направлении плато. Вдруг с неба как будто бы упали четыре мультикоптера с четырёх сторон и заставили пилота вертолёта посадить машину. Нападавших было втрое больше, и все тяжело вооружены. Приблизились, наставили лазерные и электромагнитные оружия, потребовали выдать им профессора Анжи. Анжи из машины не выпускали. Выпрыгнул лишь начальник охраны и приказал нападавшим сдаться. Вдруг он свалился, сражённый электромагнитным импульсом. Тут же нападавшие бросились в атаку с четырёх сторон. Бойцы внутри не смогли даже развернуться, чтобы оружие применить, и вынуждены были сдаться. Их разоружили, Анжи и Корэфа вывели из вертолёта и усадили в один квадрокоптер. Неподвижного командира уложили в салон вертолёта и приказали пилоту лететь к себе на базу. К Анжи подбежал её коллега социолог Серги и доложил, что он подружился с роботсмэнами, и они помогли ему совершить это освобождение. Анжи обратилась к нападавшим:

— Вы хотели нас спасти от заключения. Я благодарю вас. Но сейчас ещё не время бежать с планеты. У нас есть возможность освободить людей из лагеря. Там нас ожидают люди, и мы должны им помочь. На планете зреет революция. Эту самую ужасную по опустошению катастрофу в истории планеты нужно избежать. Но для начала мы должны освободить людей. Летим ко входу к лагерю. Будьте начеку, возможно, придётся стрелять на поражение.

Мультикоптеры взлетели и унеслись к плато. Там стояла охрана, которая уже была как будто бы готова к бою. Они не могли не следить за конфликтом в трёх километрах от них. Видимо, ждали подкрепления.

Анжи потребовала от всех четырёх пилотов немедленно открыть огонь по встречающим военным. Пилот скомандовал, и из всех четырёх машин произвели залповый огонь лазерными и электромагнитными импульсами. Ответного огня не последовало. Один квадрокоптер приблизился к месту обстрела. Никаких признаков жизни. Немедленно подлетели и остальные. Все высадились. Анжи с коллегой бросились ко входу в скале. Корэф и отряд роботсмэнов последовали за ними. Изнутри, закамуфлированная под скальный камень, дверь открылась. Анжи, став у входа, приказала всем по очереди быстро войти. Анжи не торопилась. Она осмотрела долину и зашла последней. Дверь закрылась. Вся группа оказалась в просторной пещере. Анжи обратилась ко всем:

— Всё. Мы в безопасности. Сюда есть только вход, а выхода отсюда нет. Люди и тут хитрее оказались и заблокировали электромагнитным полем доступ отовсюду, даже с неба, куполом накрыв. Под этим куполом совсем другая жизнь у нас начнётся. Его ничем пробить нельзя. Всё отлетает или разрывается на месте. Здесь свой источник энергии, вечный генератор. На всё энергии хватает. Ищите следующий проход, друзья, — затем произнесла командно громко: — Тут нас не ждут? Нас не встречают?

— Эй, Анжи, ты здесь? — откуда-то раздался голос, и показался человек. Это был уже далеко не молодой, седой, лысеющий, сутулый мужчина. Его глаза были вооружены каким-то старинным прибором из двух прозрачных стёкол с упором на спинку носа. Теперь таких никто не носит. У вас, читатель, называли тот прибор очками. Он их нашёл, наверно, при раскопках.

— Мы здесь. А вы кто?

— Ну, познакомимся. Я заключённый. Здесь родился семьдесят лет назад. Вилл меня зовут.

— Я не одна, Вилл.

— Вижу. А нам сообщили, что вас только двое. Но что-то много больше.

— Обстоятельства нас сделали сильнее. Нам Серги, мой коллега социолог здорово помог. Сам появился и друзей привёл. У нас остались снаружи четыре квадрокоптера с оружием тяжёлым. Мы можем их в пещеру затащить? Или пусть так там пропадают?

— Сейчас я посмотрю, что делается снаружи.

Вместо скальной стены, стала возникать открытая долина.

— Ничего подозрительного пока не видно. Там теперь ничего не пропадёт. Как только вы проникли внутрь скалы и дверь закрылась автоматически, восстановился купол. Четыре квадрокоптера и оружие разбросано — ваш трофей. Там небольшая площадь. Я должен купол чуть дальше отодвинуть, иначе вам не дотянуться… Сейчас установится… Загружается поле… Вся территория под куполом. не будет извне ни просматриваться, ни простреливаться. Ну вот, похоже, удалось. Мы можем все вместе выходить, и я открою доступ для заезда. Пошли, ребята.

Роботсмэны во главе с Корэфом бросились к выходу и оказались просто во вне скалы, как и пришли. Пилоты быстро заняли места в машинах и по очереди через просторный въезд провели машины внутрь пещеры. Остальные стали загружать тела нескольких роботсмэнов-охранников в их раскуроченный транспорт и отогнали подальше от скалы. Вернулись бегом ко входу в пещеру и успели вбежать за последним квадрокоптером.

— Операция закончена. Теперь вы в большей безопасности, чем обитатели Земли. Восстанавливаем прежнюю границу купола. Всё. Теперь выходим из пещеры в лагерь, в наш Эдем! Добро пожаловать в Эдем, друзья! Следуйте за мной… Роботсмэны, сейчас мы проверим ваши навигаторы на сигналы о месте дислокации. Нам придётся их отключить.

Заключённые лагеря проверяют приведённых Корэфом роботсмэнов на возможную выдачу через их драйверы информации о месте нахождения. В памяти некоторых обнаруживается информация автоматической передачи одним из драйверов сигнала недалеко от входа в пещеру. Программу роботсмэнов перезагружают, предварительно отфильтровав опасные и ненужные файлы. Доступ к пещерному входу блокируют мощными сооружениями и электромагнитной защитой «нераспознания». Вход становится невидимым ни для какой локации. Молодая пара чувствует себя в безопасности.

В глубине пещеры тайный вход, за ним узкий проход контроля. Все преграды пройдены, и они оказываются в огромных, ярко освещённых, как днём, пещерах с высокими сводами, с озёрами и даже фонтанами, со множеством людей с детьми. Все хорошо одеты и беседуют друг с другом. Рестораны, бары. Залы для представлений. Жилые помещения. Свежий воздух. Много зелени. Парки. И, наконец, был выход на гигантскую галерею над морским простором. А дальше — лес под открытым небом. Поля, луга, стада, теплицы и огороды. Конезавод! И стадион!

Корэф и его новые друзья-роботсмэны знакомились с людьми поближе и узнали, что заключённые — это экспедиция людей с Тэрглобоса. В пути успели родить и вырастить детей. Их цель была разведать о положении дел на Земле. Им не повезло. Поймали и упрятали сюда. Здесь есть и потомки тех, чьи предки не успели или не захотели покинуть Землю, не веря в такой сценарий. Один из тех потомков — Вилл, он здесь, в гетто родился.

Вилл проводил Анжи в отдельный просторный зал, к пульту управления лагерем. Отсюда Анжи должна была говорить по видеосвязи с Центральным Советом для согласования своих действий по выполнению условий договора. Вилл быстро установил связь. Рядом с Анжи появилась голограмма во весь рост начальника контрразведки Вотра. Такая же картинка, только наоборот, с Анжи в голограмме возникла в штабе Совета.

Вотр начал диалог с Анжи:

— Мы знаем о случившемся. Нас это сильно огорчило. Роботсмэны бежали к вам. Заведены уголовные дела за измену со многими отягощающими обстоятельствами, с убийством. Что там у вас сейчас?

— Да так, устраиваемся. Всё в порядке. Сожалеем, что пришлось применить силу по обстоятельствам. У нас не было выбора. Или мы, или нас. Мы предпочли первое. На войне как на войне. По факту с нами оказались дезертиры, пятнадцать роботсмэнов. Мы не позволили бы их арестовать. Поэтому огонь открыли. Но с вашими потерями не беда. Роботсмэны быстро восстановимы. Мы их, похоже, сильно оглушили. Поэтому речи нет об их убийстве.

— Приказ по вам стрелять на поражение охране мы не отдавали. Нет смысла вас ликвидировать. Вы нам нужны больше, чем просто живой. Активной и с желанием помочь. Ну ладно. Это уже в прошлом. Мы вынуждены принимать срочные меры. Что посоветуете?

— Начальник Вотр, об изменении настроений роботсмэнов я вас предупреждала. Население Земли однородно. Поэтому достаточно одной искры, и взорвётся на всех континентах. С людьми бы тлело всё. А с роботсмэнами всё скоротечно, как в цепной реакции. Как социолог посоветую, во-первых, будем лечить тем, от чего заболели. Причина назревающего взрыва: депрессия в однообразии жизни и бедность интересов роботсмэнов. Они воспринимают себя устаревшими конструктивно, нет никаких увлечений, только секс. Но хорошо то, что роботсмэны одинаково реагируют на происходящее. Есть прямая связь персонально с каждым, и потому информацию одновременно могут получить все без исключения. Нам будет легче их отвлечь от готовности взорваться. Перезагрузите их компьютеры, сотрите файлы с памятью о переживаниях. Это остановит революционный процесс мгновенно. Не станет депрессии — не станет и угрозы взрыва. Нужно увести роботсмэнов из кафе и ресторанов. Там ничего, кроме секса «стопки для суставов», не предлагается. А сговор сам напрашивается. Сговор — это инструмент цепной реакции. Секс стал формой общения роботсмэнов, формой существования вида. Других развлечений просто нет. Это не отменишь. Но окружение, обстановку необходимо менять. Роботсмэнам нужны новые специальности и смена места работы, проживания. На производствах устраивайте праздники и вечеринки. Приятнее будет вместе работать, и возникнет мотивация к труду. Отпуска разнообразить нужно. «Перетасуйте» общество, делайте это регулярно, не дожидаясь напряжения. Познавательные программы во всех областях культуры записаны в головах роботсмэнов, но лежат мёртвым балластом. Проводите коллективами время на природе. А то вы её добережёте, что войной всю и сожжёте. Но всё это — только начало. Когда всё уляжется, мы усовершенствуем программы и всю технику. Нужно срочно паритетно сближаться с человечеством. Первое — прекратите пропаганду. Объявите людей друзьями, наконец! Отмените запреты на профессии, и тогда решим, что лучше отдать человеку, а что — роботсмэну. Да, пока не забыто, защитили ли вы ядерные электростанции и хранилища с отходами? Хорошо ли заблокированы ядерные космические силы? Когда всё это закончится, мы сможем и на Земле установить современные производства энергии.

— Мы записали ваш спич, профессор Анжи, и представим Высшему Совету. Мы уже и сами видим, что всё заполыхает вокруг нас одновременно. Ядерные объекты уже все под контролем, как вы рекомендовали.

— Начальник Вотр, у нас пятнадцать роботсмэнов, помимо Корэфа. Мы вам их не отдадим. Они под нашей защитой.

— Ясно. Конец связи.

Глава 8. Восстание

В одном из просторных офисов лагеря собрались заключённые, включая роботсмэнов. Старик Вилл в лагере за старшего. Анжи не отходила от него и всем интересовалась:

— Скажите, Вилл, сколько у вас сейчас заключённых? Сколько женщин, детей?

— Вместе с вами, профессор?

— Конечно, и с роботсмэнами.

— Если точно, то около двух тысяч собралось.

— Около!.. Нам нужно с точностью до человека. Поимённый список. Это — ваше второе задание, дорогой Вилл.

Анжи поняла шутку, но не поддержала, чтобы старик Вилл не отвлекался и не расслаблялся.

— Простите, профессор Анжи. Народ рожает, за ними не уследить, сбиваюсь со счёта. Списки составлю. Задание выполню. Погодите, а какое было первое?

— Нас впустить вместе с техникой на базу.

Анжи встала и обратилась ко всем в зале:

— Так, господа и дамы, есть ли у вас ко мне вопросы? Вижу, есть. Тогда сразу к делу. Всё объясню по порядку. Во-первых, мы теперь не концлагерь, а База помощи нынешним обитателям планеты в восстановлении на ней возможности научно-технического прогресса, который возможен только при их сотрудничестве с людьми. Представляю вам моего друга и представителя роботсмэнов Земли — мастер-оператор Корэф. Он мой непосредственный помощник. Я договорилась с Центром о том, что мы попробуем перезагрузить их большой компьютер, обновить программы, а также отредактировать программы роботсмэнов. Здесь всё запущено за двести лет, как старый телевизор. Да и вы, концлагерные, давненько не совершенствовались. Записывайтесь у Вилла. Чем вас больше, тем вам легче! А ещё лучше, если вы все, чтобы процесс побыстрее провернулся, и чтобы скучно не было. Дело в том, что нужно торопиться из-за назревающей революции.

Анжи присела у стола. Бывшие заключённые устроили дискуссию. Они спешили высказаться, но соблюдали очерёдность. За порядком следил спикер этого парламента комендант Вилл. Пар повалил. Собравшиеся стали горячо высказываться с мест:

— Какого чёрта! Все эти проблемы прежде человечеством решались! А тут роботы!

— Ну если бы действительно всё решалось… Мы многое из жизни наших предков уже забыли, — ответила Анжи и продолжила: — А было посложнее. И я напомню, кто нашу историю подзабыл. Роботы были созданы для вытеснения людей из процесса производства во вредных и тяжёлых условиях, при добыче недр, переработке сырья, в сельском хозяйстве, в торговле, в оказании услуг и уходе за тяжелобольными, при обучении детей, при ведении боевых действий. Этими профессиями никто не интересовался. То ли вредные и опасные, то ли непосильные или неприбыльные, а то и просто скучные. Наконец, не знающая границ фантазия людей привела их к идее сделать самую сладкую часть своей жизни, самую таинственную часть — секс — легкодоступной любому человеку, без труда и напряжения, в любое время суток. Вот с этого всё и началось.

— Да. Всё началось с того, что роботсмэнов в семью впустили. И это плохо закончилось для всех.

— Разумеется! Нам просто надоели бесконечные головные боли женщин! А женщинам — несвоевременные приставания мужчин! Да и всем вместе надоело расхождение вкусов, темперамента и способов любви, вернее, секса.

— А люди разве не роботы?! Или я что-то упустил?

— Роботы, роботы! Да ещё какие! Но не следят за мыслью, в этом их отличие от титановых.

— На эти сексуальные игрушки был такой огромный спрос, потому что роботы не были капризны. Ни в чём и ни в каких фантазиях владельцу не было отказа. Робот-партнёр никогда не возражал, не спорил, не нервничал, не истерил, не бил посуду, но был во всём надёжным и покладистым. Немереную физическую силу никогда на хозяине не проявлял, но всё лишь в рамках запроса. Ну были же и мазохисты! Да и педофилы перестали человечество пугать.

— Для педофилов выдавались роботы по справке от полиции и от психолога!

— А я помню то время, когда мы прилетели, я был ребёнком, мы не знали, что здесь творится, и прятались, а роботсмэны, что с нами подружились, нас не выдавали. Но кто-то выследил, и нас забросили в это гетто. Наверняка тех роботсмэнов отправили в утиль.

— Я тоже помню, в молодости дружил с одной хорошенькой роботсвумэн. Искусственные ткани, покровы тела были неотличимы от живых, тепло, дыхание, речь и взгляд были так искусно скопированы с человека, но каждый, как и люди, создавался индивидуально со своим портретом, в общем, на все вкусы людей. Её я полюбил. Мы были счастливы. Но кто-то сдал. Меня — сюда, её безжалостно в рециклинг.

— Конфликт людей и роботов возник из-за того, что люди не смогли быть долго без работы. Их увлечения им приносили радость и удовольствие. Но людям нужно много больше. Я по себе сужу. Мне хочется всё менять, усовершенствовать, помучаться проблемой. Но дело в том, что власть роботсмэнов унаследовала от экологов задачу ничего не менять. Мешал технический прогресс природу сохранять. Творческая общность технарей стала протестовать, требуя допуска к процессам производства. Но средства производства оставались для них недоступны. Тогда люди поняли, что созданная ими система неподконтрольна больше никому. Сменить её они уже не в силах. Полиция была из роботсмэнов и подчинялась Центральному Совету, состоявшему из роботсмэнов. Возникла эмиграция, но не из пытливости, как прежде, а массово и по нужде. А эмиграция — привычное для человека дело.

— Так что? Всё дело оказалось в запрете на творчество и в недопуске людей на производство?

— Конечно! Я всегда всё в доме разбирал, была такая творческая страсть. Но страсть опять собрать во мне не загоралась. С трудом запихивал детали без порядка. А вырос — стала сборка техники мне удаваться, хотя как хобби. Никому мы стали не нужны.

— Нас сотворила Сила жизни, заставила бороться, выживать. Для этого изобретать, придумывать, препятствия преодолевать. Всё это творчеством зовётся. Творчество в природе нашей. И даже если всё налажено кругом, мы всё равно начнём искать изъяны, недостатки, чтоб всё исправить, переделать целиком. Отвёртка завсегда в моём кармане.

— А почему? Потому, что нет в твореньях совершенства. Художнику, писателю в руках зудит, чтоб что-нибудь в произведении переделать.

— Та, мы всегда неугомонны. Иначе ни нам, ни нашим предкам в конкурентной борьбе с природой не выжить было. Природы дети. Мы двигались лишь потому, что двигалась природа, наша мама.

— А как была загажена планета! А как была перенаселена! Нам роботсмэны её спасли. А когда мы ушли, не стало ни эпидемий, ни войны.

— Ну-ну! Войны не стало! Скоро будет!

— Мы здесь собрались, чтобы не было войны. Иначе всем достанется, если повстанцы доберутся до ядерных арсеналов.

— Мне хочется высказаться о бессмертии. Тут тоже есть различие между нами. Бессмертие у людей выражено в смене поколений. Люди копируют себя в детях, безумно любят своё потомство. Но мало кто осознаёт, что в детях мы бессмертны.

Долго молчавший Корэф спросил внезапно:

— А как у нас, у роботсмэнов?

— Человек стареет и умирает, но ты, Корэф, всегда молод, потому что своевременно обновляешься. Ты исчезаешь лишь на время, «в отпуск».

Корэф заговорил, размышляя:

— У человека ткани обновляются за счёт непрерывного размножения его клеток. Наши ткани этого не могут. Мы так же изнашиваемся, как и люди. Поэтому всё тело роботсмэна должно часто заменяться на новое. А если я теперь останусь здесь, то я не буду обновляться?

— Уж мы за тебя возьмёмся! Обновим! В «Раю» ты заблестишь!

— Чем буду я блестеть? Умом? Мне хочется умом.

— Блестит обычно то, что часто натирают.

И тут взорвался громкий хохот от души, которого Земля столетиями не слыхала.

В это время исчезнувшая потихоньку Анжи беседовала с начальником штаба Серги.

— Серги, Вы распределили силы по континентам по плану?

— Так точно, профессор Анжи. План реализован полностью. Никого больше не арестовали. Все оказались в укрытиях, находятся на связи и ждут распоряжений. Функции журналистов отставлены. Теперь они военные разведчики. Сотрудничают с роботсмэнами повсюду, даже в Капитолии.

— Прекрасно!

Послышался сигнал связи. Билл совершил соединение и сообщил Анжи:

— На связи Вотр. Он в голограмме. Анжи, вы тоже будете в голограмме говорить?

— Да, обязательно. Того требует дипломатический этикет. Включайте, Вилл.

— Здравствуйте, профессор Анжи! — Вотр предстал в полный рост.

— Приветствую и вас, начальник Вотр!

— Нам нужно обсудить с вами детали сотрудничества в вашей помощи с людьми для наших серверов.