Бесплатный фрагмент - Выход

Выход

Ни от счастья паришь, ни от горя в пике —

Голова, будто битая ступа.

Так бывает — стоишь без мозгов в тупике

И о чём-то не думаешь тупо.

Просто куришь о том, что не скажешь, молчишь,

Компромиссов не ищешь и выгод,

В одночасье поняв, что тупик это лишь

Ни всего окончание, а выход.

Табачок

Что ты приуныл, старичок?

Не молчи, давай говорить,

Вынь из закромов табачок,

Будем толковать и курить.

У меня в кармане дыра —

От железных вышла монет.

Всё с тобой скурили вчера,

Даже на понюх больше нет.

Как? И у тебя нет? Да брось,

И за что так взглядом коришь?

Ныне табачок будет врозь?

Вон как ты теперь говоришь…

Жмёшь, гляжу, кисет от растрат,

Злобу за душой затаил,

И теперь не друг мне, не брат —

Курим, дескать, каждый свои.

Что тут и поделать? Беда…

Будто сон дурной наяву…

Ладно, не гори от стыда —

Здоровей часок поживу.

И не унывай, старичок,

За нутро не буду журить.

В общем заходи, если чё,

Будет туго… дам закурить.

Тараканы

Что каждому из нас, в порядке частном,

Счастливыми на свете быть мешает?

Тревожит что и делает несчастным?

На полной грудью вздохе удушая,

Склоняет кровоточить сердце раной?

Бьет оземь тех, кто был под небесами?

Ответ весьма банален, как ни странно —

Всем горестям виной и есть мы сами!

Ни те, кто нас не любит и не ценит,

Расставив всюду множество капканов,

Но собственных ошибок неврастеник

Плодит вокруг холёных тараканов,

Тарантулов чудовищных и слизней,

Съедающих в сознании волю драться

За тем, чтоб, ковыряясь в чьей-то жизни,

Мы с собственной боялись разобраться

И больше полноценными не стали,

Загвоздок и проблем внутри не чая

За всё, что худо в нас, других хлестали,

Ответственность, как лампу отключая,

Без вкуса, дабы жить и через силу,

К своей судьбе во многом безучастно

Для тех, с кем рядом жизнь невыносима

В порядке беспорядочно несчастном.

Бывшая

Ну ладно бы шла, слоем жира заплывшая,

От плюшек и тортиков попа квадратная

И радостно было б на сердце что бывшая,

А тут вся красивая, стройная, статная.

На шубку сменила пальтишко хреновое,

Садится в авто чьё-то шибко солидное,

А та, что со мною, теперь уже новая,

Совсем не такая, как бывшая видная.

Не вышла ни статностью пущей, ни ростиком,

Так гордо не носит фигурку гитарную —

В каком-то обыденном плащике простеньком

Садится в мою колымаженьку старую.

Такая ж, как бывшая, некогда бедная,

Не ждущая ярких приливов внимания,

И жаль, что обоим из них очень вредный я

Во всём, что внезапно нашло понимание.

Дружить по переписке

Давай с тобой дружить по переписке

И лишь в сети встречаться регулярно,

Забвенно будем мять друг другу письки

И губы целовать эпистолярно,

Бродить по дивных грёз долине Чуйской,

Незримую любовь пускать по вене

И долго говорить о нежных чувствах,

Не сидя на реальности измене*.

Нам точно будет лучше так обоим,

А жизнь сама покажется игрою

Без выпущенных злобности обойм,

Стряпни, возни, родни и геморроя,

Бессмысленных, как правило, упрёков,

Набитых болью методов садистских,

В которых нет ни логики, ни прока.

Давай дружить но впредь по переписке…

*измена- жаргон страх

Мед

Бесплатный сладок мёд, но до поры,

И трепет отдаётся болью в сердце

В тот час, когда становятся дары

В гортани поперёк обычным перцем,

Сто крат сильнее пламени горя,

В упрёк не прозвучавшими словами,

Лишь чувством, что дарам благодаря,

Имеет благодетель долг за вами

Большой, как слово бранное на «…ять»,

Любую заменяющее фразу,

Возможностью материей влиять

На здравый, не всегда, но алчный разум.

Глумиться и судьбу его вершить,

За мягкость осыпать щедрее снега,

Довлея не за тем, чтоб задушить,

Но в полной мере, чтоб потешить эго.

Тем самым от себя не отпускать,

В затылок горячо дыша по всюду,

За так вассалов нужно поискать,

Наивно понадеявшись на чудо,

Выдумывать нелепый план игры

Пытаясь стать душою настоящим…

Бесплатный сладок мёд, но до поры,

А без него и редьки хрен не слаще.

Полюби себя самого

Полюби себя самого,

Да ни как тот дурной самогон,

Что воняет, но стоит дёшево

И ты лишь потому и пьёшь его,

Что не можешь себе стать близким,

Как элитный Шотландский виски,

Вкус не пробовал впредь которого.

Делай то, что тебе лишь дорого,

А ни то, что кому-то хочется.

Превращай свою жизнь в творчество

И твори её сам, без помощи

Тех, кто круглым стал в гору овощем

И, скатившись в твоё течение,

Принижает всего значение,

Но себя ощущает выгодно.

Даже слово забудь «безвыходно»,

Находи средь извилин лаз,

Бей не в бровь правотой, а в глаз.

Будь внутри и поверх наряден,

От неправды, кого-то ради,

Открестись, как от тёмной силы.

Не козни, возвышаясь, милуй

И, чтоб что-то любить в другом —

Полюби себя самого.

Заблудился как в тумане я

Жизни путь шагами меряя,

Заблудился, как в тумане я

В лабиринтах недоверия

И вещей непонимания.

Впредь спасала интуиция,

Что была безукоризненна,

А теперь моя позиция,

Как и жизнь сама, безжизненна.

На глазах прозрением стертая

Растворила мир в прострации —

Под ногами зыбь не твёрдая,

Гео, мать её, локации.

Полон мозг сомнений дырами,

На распутье камень знаковый,

Да пророчат ориентиры мне

Выход всюду одинаковый.

Ложью в доски заколоченный,

Как на свете доля лучшая,

Над погостом у обочины

Средь бурьяна равнодушия,

По всего пути окружности

Осуждением припорошенный

И в забвение от ненужности

Будто камень в воду брошенный.

Пир души

Нас жизни новой свет огнями дразнит,

Притягивает сытость, как магнит,

И всяческих излишеств щедрый праздник

С экранов и витрин к себе манит.

Куда не глянь, полно отменной жрачки,

Квартиры, шмотки, тачки хороши.

Кишит народ от избранных до прачки,

Вдыхая полной грудью пир души.

Считая, что вдыхать — не значит нюхать

Внутри себя заветренный душок,

Ведь в радость всё, а значит и пир духа

Не может вдруг пахнУть не хорошо,

Тревоги превратив в того боязни,

Что стоит лишь хотелки придушить.

Закончится излишеств щедрый праздник,

А с ним исчезнут мир и пир души.

Иголка

Сено лежит скирдами —

Не отыскать иголку.

В том, что придет с годами,

Будет не много толку.

Время составит смету,

Выкатит счёт к оплате,

Да в голове просвета,

Чтоб оплатить не хватит.

Выползет ум наружу,

Мудрости слыша шёпот,

Тот, что вчера был нужен,

Не пригодится опыт.

Ложкой не став к обеду,

В жажду воды глотками,

Мягким на камне пледом,

Искрой блеснёт и канет.

Пепел падет от вспышек

Ясным на всё ответом —

Меньше не станет шишек,

Ломаных дров и веток.

Жизнь пролетит со спешкой,

Память узоры вышьет.

Глянешь вокруг с усмешкой —

Всякий иголку ищет.

Не затянут песню старики

Не затянут песню старики,

Грунт былого вымоет течение,

Всё пройдёт и, смыслу вопреки,

Потеряет прежнее значение.

Не шагнёт по лугу вольный конь,

У ручья калина позабудется,

И, навзрыд игравшая, гармонь

В закоулках времени заблудится.

Русский не вдохнёт мехами дух,

Нота не пронзит сердца высокая,

Выдохнув с задором дерзким «УХ»,

В пляс пустившись, каблучками цокая.

Всё пройдёт и, смыслу вопреки,

Потеряет прежнее значение —

Не затянут песню старики,

Грунт былого вымоет течение.

Давняя молва

Давняя живёт средь нас молва,

Смыслом изнутри не хорошея,

Что в семье мужчина — голова,

Женская которой вертит шея.

От того глаза должны смотреть

Только вслед за шеей поневоле,

Сути в том — десятой части треть,

За которой пуд житейской соли,

Море горьких слёз, обид и боль…

Мудрость не плоха, но удушает,

Подменяя чувства на контроль.

Впрочем, это многим не мешает

Находить затем, чтоб потерять

И пытаться стать единой частью,

Впредь, не научившись доверять,

Навсегда забыв дорогу к счастью,

В тщетном ковыряться и пустом,

Прикасаясь силой к изголовью,

Лгать, противоречить, а потом

Ханжество оправдывать любовью,

Близкими друг другу быть едва,

Как незримый Бог для иноверца…

Так и не поняв, что голова

В женщине наивно ценит сердце.

Осень это очень весело

Осень — это очень весело…

Я иду навзрыд смеясь.

Сквозь листвы увядшей — месиво,

Хмарь, убожество и грязь.

Всё, что вижу — любо дорого,

Понимаю, хохоча.

Осень — это очень здорово,

Не приходится скучать.

Лето ждать не нужно жаркое,

Греюсь прямо у костра.

Птички с веток срут и каркают.

Осень — чудная пора.

Тучей небо занавесило,

Можно в полдень видеть сны.

Осень — это очень весело,

Только хочется весны.

Скрипнула половица

Скрипнула половица

Комом в дыхании спертом,

В стенах зияют лица —

Сплюнул три раза к черту.

Быть чего нет, не может —

Перекрестился всуе…

Только мороз по коже

Рябью узор рисует

И не даёт покоя,

Стылым играя прахом,

Мысли текут рекою,

Мозг наполняя страхом.

Выдохнул. Вздох не легче,

А помогало… странно…

Значит уже не лечит

Время былые раны,

Только сильнее клинит,

Делая жизнь тошной.

Психика жаждет клиник,

Тщетно копаясь в прошлом.

Медленных просит ядов,

Чтоб убивали плавно,

Ракурс меняя взглядов

И самобытность планов.

Суть вытесняет в бездну,

Нечисть таит под рясой,

Плавит мой стан железный,

С серой мешая массой.

Хочет сознание в рог гнуть,

Давит до в горле хрипа

И заставляет вздрогнуть

От половицы скрипа.

Дождь

Дождь стучит в окно вторые сутки,

Стал безбрежным уличный ручей.

Что-то с болью хрустнуло в рассудке,

Вламываясь в душу без ключей.

Стрелок ход в часах заклинил оси —

Починить никак не соберусь,

Да подъездной дверью пилит осень

Пьесу про тоску мою и грусть.

На лице черты как будто скисли,

О небес скучая синеве,

Словно в темноте блуждают мысли

По седой от жизни голове.

Тонет пустота в табачном дыме,

Да, уныние грех, но Бог простит —

Он ведь тоже, видя нас такими,

Где-то обязательно грустит,

В облаке седом морщины прячет,

Приласкать рукой своей хотя.

От того, наверное, и плачет,

Хмурясь серой тучей, как дитя,

Лить не прекращая ни минутки

Слёз, которых в мире нет горчей —

Вот тебе и дождь вторые сутки,

Вот и переполненный ручей.

О важном

Как хочется сказать о чём-то важном,

Простом внутри материи, не тонком,

Пропитанном не шелестом бумажным,

Наполненном обычной жизни толком.

О том, что от рождения дремлет в каждом

И светится не золотом блестящим —

Как хочется сказать о чём-то важном,

О чём-то, несомненно, настоящем,

Ни слуху, чудодейственно приятном,

Пусть зоркому едва заметном глазу —

Как свыше откровение понятном,

Сейчас, незамедлительно и сразу.

Но всё перевернут в миру продажном…

Нет смысла рвать последнюю рубаху —

Как хочется сказать о чём-то важном,

А говорю, как впредь: — «Идите на х*й!»

Кто такие оборотни, пап?

— Кто такие оборотни, пап?

Как они себя от нас скрывают?

Сколько вместо рук имеют лап?

А они хорошими бывают?

Говорят, что когти, как клинок,

Бой невыносимо с ними труден…

— Вот что я скажу тебе, сынок,

Всех страшнее оборотней — люди.

Люди? Ну, да ладно, не смеши.

Знаю точно — быть того не может.

— Ты бы делать вывод не спешил,

Подрастешь и сделаешь, но позже.

То найдёшь, что скрыто на виду

И однажды прямо через двери

Оборотни в жизнь твою войдут

В облике людей, которым верил.

— Пап, и всё? А дальше расскажи.

Из осины кол, я слышал, нужен?

— Кол, сынок, не годен против лжи.

Правды нет для оборотней хуже.

Слыша лишь её от всех подряд,

Нечисти слабеют понемногу

И когда на лжи своей горят,

Предавать, как водится, не могут.

— Так выходит можно их убить?

— Да, входит можно, но не будем.

Нужно даже к ним добрее быть,

Мы же ведь не оборотни, люди…

Правда — наш заточенный клинок.

Сердце под ребром, не камень бьется…

Глазки закрывай и спи сынок.

Может и без них всё обойдётся.

Кто первый?

Оголили болевые точки,

Наизнанку вывернули нервы.

Слов и мыслей острые заточки

В изготовке замерли — кто первый?

Ветер колыхнет, рождая бурю,

Нагнетая смерчем кривотолки

И, со всей уму присущей дурью,

Разобьёт затишье на осколки

Мелкие, чтоб сердце тут же в клочья,

Дабы душу в кровь больнее ранить,

Заложив на годы, будто порчу

Всё, что будет долго резать память,

Вить верёвки, сковывать в цепочки,

Заживо пуская на консервы…

Оголили болевые точки,

В изготовке замерли — кто первый?

Я тебе сегодня предан, как Хатико

Я тебе сегодня предан, как Хатико.

Потянув махровый пояс перстом,

У распахнутого настежь халатика

Взбудораженным виляю хвостом.

Вижу тело до безумия сочное,

Озарённое бесстыжей луной —

Нет, твой пёс, не человек ныне точно я,

Истекающий обильной слюной.

Будто зелье жадно пью приворотное,

Опьяняющий нектар нежных губ,

Распаляюсь от инстинкта животного,

Становлюсь, зверея, ласково груб.

И похож уже совсем на фанатика,

Всю измучив, обглодал, словно кость…

Я тебе сегодня предан, как Хатико.

Лишь тебе одной виляет мой хвост.

Средь бытом ломаных гондол

Моя в любовь с надеждой вера

Нашла на суше гондольера

И твёрдым бродом без весла

В слепое странствие ушла.

Плывёт куда самой не ясно

Под гордым флагом Гондураса,

Душой тоскливо глядя в пол

Средь бытом ломаных гондол

И фальшью замкнутого круга,

Людей похожих друг на друга,

Интриг, не знающих кордонов,

Плевков, прокладок и гандонов,

Как пыль пустых нравоучений,

Тенденций моды и течений,

Абсурдной логики без связи,

Поступков, слов и прочей грязи.

Вернутся вспять? Уже не хочет

И тем, как рана кровоточит,

Что сплошь грызёт себя и судит

За то, что впредь надменно будет

Фарватер правды ложью мерить,

В любовь и искренность не верить,

Меняя взгляды, как одежды

На век оставшись без надежды.

К яру через луг

К яру через луг по росе

Мчал сквозь жизнь мальчишка босой.

Отдышаться было присел,

А к нему старуха с косой.

Собирайся — молвит — пора,

На раздумья время не трать,

Стар уж стал, как древа кора,

Знать настал черёд помирать.

Он ей отвечал — не спеши

Торопить в сырую погодь.

Ты всего лишь смерть, а решит

Пусть за нас обоих господь.

Дай поговорить, не дури,

Постоит в сторонке коса.

Смерть ему — ну что ж говори.

И взмолился он в небеса.

— Боже! я всего лишь устал.

Отдышусь и вскачь хоть сейчас.

Вот те крест, ещё не настал

Не последний день мой ни час.

Разум светел, мощи крепки,

Ходят ноги, видят глаза.

Смилуйся годам вопреки,

Отзови старуху назад,

Отведи хребет от косы,

Дел угодных вспомни почёт,

Не забудь, у речки часы

Говорят — рыбалка не в счёт.

Да пускай сегодня пустым

Уплывает в лету паром.

Сжалься надо мной, отпусти…

И раздался голос, как гром

— Ты б перечить смерти не стал.

Если уж пришла, то пришла,

Я давно грехи подсчитал

И до грамма взвесил дела.

Где силён был знаю, где слаб.

И не важно стар ли юнец,

Вот возьмём одних только баб —

Что тут и сказать — молодеееец!

Все твои рыбацкие дни

Те, что даже трудно и счесть,

С гаком перекрыли они,

Жаль, но мне пришлось их учесть.

И теперь ты должен понять,

Что пожить подольше бы смог —

День и ночь молясь на меня,

А не красоту между ног.

— Грешен, всё как есть сознаю —

Говорил он Богу в ответ.

— Только вот без них и в раю

Стал бы мне не мил белый свет.

Без телес нежнейших, как шелк

И утех в кромешном бреду,

В коих много сласти нашёл

Я б сгорел при жизни в аду.

И не стал бы вовсе дышать,

Глядя на икон образа,

На корню бы сдохла душа

Да потухли тут же глаза.

Захирел бы, сгнил до кости

Без своей греховной любви.

Если сможешь, Боже, прости.

Бог смеясь, ну ладно — Живи!

Что стоишь костлявая? Прочь!

Иль на ухо стала туга?

Уходи, башку не морочь,

Сгинь ко всем чертям на рога.

Ясно же сказал сам Творец

Слышала как гром наяву?

Пусть и ради женских телес,

А ещё чуток поживу.

— Не глуха — ответила смерть —

Слух не голоси, не тугой.

Всё, что сам услышал — не твердь.

В общем план у Бога другой.

Сделать так, чтоб век не присел —

Что есть сил взмахнула косой…

К яру через луг по росе

В жизнь вбежал мальчишка босой.

Я боюсь оставаться один

Время мозгом играет шутя,

И, дожив до глубоких седин,

Я, как малое сердцем дитя,

Вновь боюсь оставаться один.

Понимая, что это смешно,

От чего-то, как впредь не смеюсь

И не плачу, лишь разве что но

Очень многого снова боюсь.

Я боюсь опостылевших чувств

И звенящей внутри пустоты,

Что когда-то едва научусь

В иллюзорные верить мечты,

Возгораться и в высь воспарять,

Ощутив свою душу на дне,

И безумно боюсь потерять

Всё, что истинно дорого мне.

Перемен, словно бреда боюсь

И последствий не тех, как огня.

Впрочем, тут-же, себе сознаюсь,

Что боюсь ни чего не менять.

То ли время играет шутя?

То ли мудрость дана от седин?

Только я всё сильней, как дитя,

Вновь боюсь оставаться один.

Люблю Хабаровск

Дано искусство нам, чтоб думать о хорошем

Средь суеты и вязкой жизненной рутины.

Шторма морские и январские пороши

Наносят кистью дарованья на картины.

Играют краски в натюрмортах и портрете,

Манят красот необычайные пейзажи,

А мне Хабаровск всех милей в закатном свете —

Я этим видом навсегда обескуражен.

В руках синица так не блещет и журавль,

Поймав заточенным крылом попутный ветер.

Ни изумрудного оттенка Ярославль,

И не Архангельск, в модном ультрофиолете,

Сюрреализм не впечатляет экспрессивный,

Пустых иллюзий авангард до боли тошен —

Люблю Хабаровск цвета хны и апельсинов.

Он заставляет чаще думать о хорошем.

Крым

Всё ставить на законные места

История одна имеет право.

Идёт в Керчи строительство моста,

И в небо воспарил орёл двуглавый.

И снова, как от недругов оплот,

В боях добытой доблестью исконной,

Стоит на чёрном море русский флот

Андрея Первозванного иконой,

Героев кровью вписанных в гранит

И, им благодаря, живущих ныне.

Как крестное знамение хранит,

Духовным проведением тонких линий,

В титан скрепляя русские миры,

Дав веру, как в пророчества мессии,

Вернувшийся в родную гавань Крым!

Под парусом величия России!!!

Я подъехал к тебе

Я подъехал к тебе на какой ни какой иномарочке.

Это был не обыденный шик и, по тем временам,

Не смотря на побитые жесткой коррозией арочки,

Кто от чистой души, кто по чёрной завидовал нам.

Мы купили довольно не скромно кассетное видео

И хмелели от счастья, купаясь в вещей новизне.

Ты средь серой разрухи Макдоналдс впервые увидела,

С небывалым в недавнем теплом, прижимаясь ко мне.

Нам златые отели сменили пейзажи запрудные,

И на время своей показалась чужая страна,

А потом для меня наступили немерено трудные

И, назад оттолкнувшие благости вспять, времена.

Стали виды скудны, как один дешевели подарочки,

По протерлись худые карманы от звонких монет.

Я, как прежде, дорос до той самой гнилой иномарочки,

Лишь тебя, в моей нынешней жизни, теперь уже нет…

Женщина способная любить

Женщину, способную любить

Устали не зная, сердцем радуй,

Всуе бранным словом не обидь.

Нежность принимая, как награду,

Балуй, словно малое дитя,

И ошибки, искренне прощая,

Сглаживай беззлобно и шутя.

В смех до слёз обиды превращая,

Прошлым не посмей её гнобить.

Всё, что ей так дорого — не трогай.

Женщину, способную любить,

Мучить всё равно, что гневать Бога.

Греть не забывай, цветы дарить,

Звёзды под покровом темной ночи.

Женщина, способная любить,

Счастлива и быть любимой хочет.

Не серчай на меня не серчай

Не серчай на меня, не серчай…

Не руби сгоряча от плеча.

Душу, словом леча, не включай

Палача в облачении врача.

Воском талой свечи не молчи.

Огорчал… за грехи отплачу.

Жить, покорность влача, не учи,

Лишь почувствуй, чего я хочу.

Слыша глас мой и речь — не перечь.

Невзначай головой не качай,

Сбереги всё, что можешь сберечь,

Отличай молоток от ключа.

Сплошь под нос не бурчи, не кричи.

Топоча, хлипкий плот не качай,

От души не леча, не лечи.

Не серчай на меня, не серчай…

Как то лег под крест

Как-то лёг под крест обрести покой.

Слышу: — мало мест? Ты кто такой?

И какого тут кинул свои моща?

Ну-ка, дергай с нашего кладбища.

Здесь и так уже негде совсем лежать…

Ишь, повадились сверху да с боку жать!

И так мрачно, не ласково говорят —

Тут кулачно-классовый, дескать, ряд.

Да в зажмурены смотрят мои глаза —

Ну и роооожа, сходу видать Рязань.

И тебе добавляют: — средь нас с такой

Не грозят ни забвение, ни покой.

И от куда не глянь, угрожают мне.

Я им тихо! Убили жужжание,

Как и впрочем на понт меня хватит брать.

Я оттуда, где вОлки боятся срать.

Да таким, как вы за своих не слыл,

Предо мною, увы, не загнуть мослы.

И для важности пущей ещё сказал: —

Ша с хребта, костлявые, тут вокзал!

А сам думаю: — вот же, прилёг под крест.

Что и правда уж не было лучше мест?

По среди необъятной земли широт,

Но и здесь, как и в жизни сплошной народ.

Давай разрушим этот строй

Давай разрушим этот строй —

Да будет новый!

Испепелим идей искрой

Его основы.

Сакральных жертв падут чубы —

Никак иначе,

И в повелителей судьбы

Себя назначим.

Под громогласное «Ура!»

И лязги шашек

Поймём — кто нам по духу враг,

Узнаем наших,

Пообещав больших широт

В насущной части.

За нас гурьбой пойдёт народ

На смену власти.

И заживём тогда, быть может,

Как не снится —

Нам обязательно поможет

Заграница.

На кровожадность даст кредит,

Подкинет гроши,

Расскажет миру — кто вредит,

А кто хороший.

И пусть хоть кто откроет рот —

У нас есть уши.

За мысль и взгляд наоборот

На раз задушим,

Да истребим в пример другим,

Чтоб были тише

И лишь на то, что сплошь враги,

Проблемы спишем.

А дальше будет, как не вновь

Уже бывало —

Страну накроет смрад и кровь

Девятым валом,

Повяжет тяжестью оков,

Швырнёт в потёмки,

И станут жить среди веков

Её потомки,

Платить нещадно по долгам,

Скуля и плача,

Ходить по замкнутым кругам,

На всех батрача,

От хворей гнить в земле сырой,

Где трав не косят…

Давай разрушим этот строй,

Покуда просят.

Просто жизнью ломаный грош

Кто сегодня я? Кто есть ты сейчас?

И каких добились высот?

Обмелев душой, словно тысяча,

Превратившись в два по пятьсот.

Сложишь вместе — выхлоп не аховый.

Так и будем оба, хоть брось,

Грыжами пупочной да паховой —

Тем лишь и близки, что не врозь.

Мелочами крупное меряя,

Сплошь гадать — ну кто ж победит?

И скупые крохи доверия

Выдавать друг другу в кредит.

Кто сегодня я? Кто есть ты сейчас?

Ни важны ни правда, ни ложь.

Просто наспех смятая тысяча,

Просто жизнью ломаный грош.

Я помню

Я губ её помню безудержно алые маки,

Как остро торчали соски из-под ситцевой майки,

Глаза озорные под тонко подчеркнутой бровью

И запах волос, опьяняющий голову, помню,

Изгибы ещё не окрепшего юного стана,

И то, как их мог горячо целовать безустанно,

Не детских страстей изнутри распаляя жаровню

И голоса стон, как и ныне, отчётливо помню.

Я помню, как нам ни на миг не хотелось прощаться,

И то, как друг другом мы вряд ли могли надышаться,

Как чувства без тени сомнений назвали любовью,

И ток, пробежавший по коже, от слов этих помню.

Счастливые помню, во многом наивные лица,

Дурачиться помню могли и могли веселиться,

И если чего-то не помню — придумкой украшу…

Такой я запомнил безумную молодость нашу.

Спору нет важны тени

Спору нет, важны тени

Множество помад, с пудрой…

Женщин кто за что ценит,

А по мне была б мудрой.

От бедра важны ноги,

Чтоб на зависть всем внешне,

Молодость важна многим,

А по мне — была б нежной.

Статус, говорят, важен,

Чтобы из семьи светской

И с такой, мол, жизнь слаже,

А по мне — была б с сердцем.

Важных мелочей тучи,

Разного хотят люди —

Чаще быт других круче,

А по мне лишь знать — любит!

Время подлечит вода подточит

Да не ссы ты!

Время подлечит, вода подточит,

Будут сыты

Собственной сути цепные псы

Через сито

Душу до косточек пропесочит

Вынет слиток

И приволочет к нему весы

Расхерачит

Сталью фемиды его на доли

Обозначит

Чёрный и белый на чашах вес

И заплачет

Воем собачим, как ветер в поле

А на сдачу

В рыхлую спрячет, поставив крест

Да забудет,

Как забывают о добром люди

Пересудит

Прошлое судеб уже едва

Не разбудит

Тело лежащее в трупной груде

Всё, что будет

Скроет высокая трын-трава

И настанет

Утро, в котором тебя не станет

Мир растает

И перестанет крутить часы

Птичьей стаей

В миг пролетая, как в бездну канет

Он устанет

Так же устанет, но ты не ссы

Как разговор по рации

Жизнь стала мало внятная,

Как разговор по рации,

И не всегда понятны мне

Ныне её вибрации.

Всюду шумы и скрежеты,

Визги, рывки, неточности —

Душу на части режут и

Смыслы лишают прочности.

Слышишь сигнал устойчивый,

Перебивают прочие,

Чем-то, едва разборчивым,

Нужно терпеть, да мочи нет.

Уши совсем заложены

Тем, что ни есть, а кажется —

Так, говорят, положено.

Позже по факту свяжемся.

И пропадают начисто,

В хлам исковеркав вводные,

Дескать, за связи качество

Не отвечаем годное.

Дело весьма занятное —

Суть находить в абстракции,

Жаль не всегда понятно мне,

Что там шумит по рации?

Петровы Ивановых и наоборот

Который раз самой себе не ново,

Мерцая модным статусом в сети,

Раздела аватарку Иванова

За тем, чтоб Иванову отомстить.

Сменила суть и смысл данных вводных

И, съехав с тридцати на двадцать семь,

Влепила то, что в поиске свободном,

А так же, что доступна, но не всем.

Взяв присказку клин клином за основу,

Не важно с кем, но чтоб наверняка,

Не долго утруждалась Иванова

На поисках того же мудака,

Что ровно, как и муж её заблудший,

Гулял от благоверной будь здоров,

В сети ища из мстящих авой лучших,

С изысканной фамилией Петров,

Умеющий красиво дунуть в уши,

Тем самым без стараний обольстить,

Создав у Ивановой образ лучший

Того, с кем можно круто отомстить.

Да, сделать всё, как мир совсем не новым,

Воткнув морковку в чуждый огород,

Так трахают Петровы Ивановых

И, чтобы отомстить, наоборот.

У природы нет плохой погоды

У природы нет плохой погоды

И какой не будь на свете век,

Если рядом точка «Пиво Воды» —

Счастлив и доволен человек.

Что ему пурга, дожди и грозы?

Всё в блаженство может превратить,

Потому, как по*Ую морозы,

Если есть что съесть и накатить.

Горы пофиг, море — всюду мелко

И любая женщина влечёт,

Злая не страшна спросонья белка.

Что там белка? Сам нестрашен черт!

Только б рядом точка «Пиво Воды»,

Только б ярких красок фейерверк.

У природы нет плохой погоды,

Если не трезвеет человек.

И это нам не снится

И это нам не снится в страшном сне,

Сжимающем пульсацию артерий —

Всё туже тем, что ты не веришь мне

И жёстче, тем, что я уже не верю

Поступкам рАвно так-же, как словам

И встань над нами, честный суд присяжных,

Я б всё отдал, чтоб ты была права,

Будь это чем-то значимым и важным,

Способным через тернии прорастать,

Раскрыв на суть вещей слепые очи,

Но впредь не став, боюсь, что мне не стать

Таким, каким ты, видимо, не хочешь.

Всю жизнь начавшим с белого листа

И, зная наперёд, что будет дальше,

Мы сможем лишь сказать уста в уста

Всё то, в чём будет свежесть лжи и фальши.

И оба не прозреем тут-же, вдруг,

Как впрочем и друг друга не услышим,

Оставшись парой выкрученных рук,

Живущих под одной и общей крышей,

Безвольно принимающих, как данность,

Себя самих в проигранной войне,

Закрыв глаза на видимую странность,

Того, что нам не снится в страшном сне.

Я уже ни чего не хочу

Указательный палец кручу

Планомерно у доли височной.

Я уже ничего не хочу,

Только кажется, это не точно.

Не ползти, ни до неба взлететь,

Не кричать, не молчать, как и впрочем,

Не хочу ничего не хотеть

И хотеть не хочу… обесточен.

Сам не свой — не ворчу, не шучу.

Изнутри, будто место пустое.

Может мне обратиться к врачу?

Или можно к врачу, но не стоит?

Поднатужусь и сам соскочу?

Всё пущу мимо сердца побочно.

И чего-нибудь вновь захочу.

Захочу. Только это не точно…

Наливались чувства как осока

Наливались чувства, как осока,

Упиваясь влагой дождевой,

Прорастая пышно и высОко,

Но остались в сущности травой

Сочной и красивой по природе

И смущало только лишь одно,

Что росла осока в огороде,

Где расти другому не дано.

Что не посади в неё без грядок —

Быстро высыхая, гибло, сплошь

Обращаясь в дикий беспорядок,

Ненависть и ханжескую ложь.

Зрела урожаем горечь сока,

Да нектаров не было, увы.

Наливались чувства, как осока,

Ветреные чувства из травы.

А ночью ты опять придешь ко мне

А ночью ты опять придёшь ко мне.

Скользнёт атласный шёлк с нагих предплечий,

Сгорая от смущения дрогнут свечи,

Но станут тут же яркими вдвойне.

Протянешь кисть руки, как лепесток

И, нежно взяв в ладонь твоё запястье,

Забьётся сердце трепетно и часто,

Сквозь тело пропуская легкий ток.

Стремительно коснёшься губ моих,

И я сто крат но заново услышу,

Как звуки поцелуев сносят крышу,

И создан целый мир для нас двоих.

И, словно в не реально сладком сне,

Я всё, что было, свято опорочу,

Лишь утром отпущу тебя, а ночью?

А ночью ты опять придешь ко мне.

Как тень давно исчез социализм

Как тень давно исчез социализм,

Сменив модельный ряд благих идей

На прибыль группы лиц и онанизм

Для бОльшего количества людей,

Что в целом, как не странно, не порочит

Немереные орды серых масс.

Вы дрочите? А кто сейчас не дрочит?

Не только мы! Но впрочем даже нас!

Ступенью в низ, стоящих социально,

Как орган возбужденный теребя,

Все те, кто ныне будто специально

В глазах несметной роскошью рябя,

К бюджетным присосавшись миллиардам,

На креслах из реликтовых пород,

Карманным сплошь не заняты бильярдом,

Которым плотно занят весь народ.

Живущий, как массовка, мимо кассы

Так, будто Бог лишь тем и покарал,

Не сделав креативным модным классом

С незримым взору штампом либерал.

Не дав ни капли должного цинизма,

Заставив в муках жизнь свою влачить,

За тем, чтоб, как на тень социализма,

Возможным было только подрочить!

Папа ел на море ананас

Папа ел на море ананас,

Пил вино и целый месяц жил,

Отдохнул, как надо, а на нас

Папа по привычке положил.

И с собой, здоровья духа для,

Папа, без каких-нибудь затей,

Плавки взял, очки, носки и бляя…

Женщину без мужа и детей.

Женщина красива, молода,

Твёрдая четвёрка без пуш-ап…

Нет под платьем нижнего стыда

От давно ей годных в папы пап.

Сочный ела с папой ананас,

Цвет магнолий голову кружил.

Папа был на море, а на нас —

Как обычно, просто положил.

Папа ел на море ананас

Папа ел на море ананас,

Пил вино и целый месяц жил,

Отдохнул, как надо, а на нас

Папа по привычке положил.

И с собой, здоровья духа для,

Папа, без каких-нибудь затей,

Плавки взял, очки, носки и бляя…

Женщину без мужа и детей.

Женщина красива, молода,

Твёрдая четвёрка без пуш-ап…

Нет под платьем нижнего стыда

От давно ей годных в папы пап.

Сочный ела с папой ананас,

Цвет магнолий голову кружил.

Папа был на море, а на нас —

Как обычно, просто положил.

Да кому ты нужен, сынок

Да кому ты нужен, сынок,

Если прорастешь тюфяком?

Выпущен в Китае станок,

И сидит за этим станком

Умный, но один человек,

С кучей за пультом рычажков,

Заменяя в нынешний век

Сотню или две тюфяков.

Платят люди деньги ему

За большое знание станка.

Стало быть живет по уму,

А таким, как мы тюфякам,

Словно та рубаха, простым,

Не учёным к службе станков,

Ямы роют, ставят кресты,

Истребляя сплошь тюфяков.

Травят без затейной едой

И дают, чтоб вылечить, мел,

Дабы всяк тюфяк молодой

Чем-то, да смертельно болел,

Падал, как подкошенный с ног,

Не увидев зрелую жизнь…

Так что хочешь выжить, сынок,

За станок китайский держись.

Посмотри на врага

Лжи и правды много вокруг,

Каждому своя дорога,

Но не редко лучший нам друг

Вышел из большого врага

Тем, что говорил так, как есть,

Стиснув зубы в волчий оскал

И, от злобы съёжившись весь,

Пряной лестью слух не ласкал.

Насмерть был сцепиться готов

В дерзком не картинном бою

И без лишь словесных понтов,

В кровь стоять за правду свою.

Смотришь на такого — дууурааак!

Понимая внутренне вдруг,

Что один, как он клятый враг

Лучше, чем любой званый друг.

С этим хоть в разведку, хоть в плен,

Всё одно — пропасть не за так…