Бесплатный фрагмент - Вся жизнь… И путешествие в Каунас

Предисловие

Автор книги Олег Лебедев принадлежит к тому поколению писателей, которых отчасти сформировали времена перемен — социализм, перестройка, капитализм и многое им сопутствующее. Возможно, поэтому поколение, прошедшее в своей жизни «пестроту» эпох, — очень и очень разное. На их таланте — печать интенсивного ритма истории, а не ее «тихого» периода.

Олег Лебедев вырос в коммунальной квартире старого московского дома на Садовой-Кудринской улице.

Его мама, Лебедева (Никольская) Нина Ивановна, родилась в Москве, но своими корнями происходила из духовного сословия Тульской губернии. Внучка сельского священника, у которого когда-то было много детей. Потомков их значительно меньше. А участок семейных захоронений — немаленький. Впрочем, это уже не совсем тема моего предисловия.

Отец, Лебедев Владимир Васильевич — уроженец Орловской области.

Беззаконие и репрессии тех лет затронули обе семьи. Дедушка Нины Ивановны, священник Иван Павлович Никольский, чудом избежал ареста — предупредили свои же комсомольцы из села, которые все еще сохраняли добрые чувства к батюшке приходской церкви.

Что касается семьи отца, то его родной дядя Прохор Осипович Лебедев невольно — как и многие другие — стал участником так называемого «кулацкого мятежа». Крестьяне вставали против продотрядов, которые отбирали у них едва ли не последний хлеб. После отбывания заключения Прохор Осипович скитался по стране, работу найти не мог. В конце концов, сгинул без вести.

А Владимир Васильевич с 1941 года был на фронте. Из мальчиков его класса после Великой Отечественной войны остались живыми лишь двое.

Владимир Васильевич завершил войну в Вене, затем успешно закончил филфак МГУ. Много лет работал в Германской Демократической Республике. И еще он посвятил себя изучению австрийской литературы. А это и Густав Майринк, и Франц Кафка, и Роберт Музиль, и Лео Перуц. Целое созвездие писателей, которые не были реалистами.

Нина Ивановна прочла своему единственному сыну его первые книги. Она всегда, до своих последних дней, много читала.

Уже в 70-х годах Владимир Васильевич начал интенсивно пополнять семейную библиотеку. Тогда это можно было делать, в основном, на книжной толкучке в Сокольниках, где собирались люди, которые меняли, покупали и продавали дефицитные в те времена книги. Обычно книжники собирались по воскресеньям — толкучка кипела жизнью, пока не появлялась милиция. Ну и книги за 20 кг макулатуры — так у Лебедевых появились основные книги Дюма. Делалось это Владимиром Васильевичем, прежде всего, для своего сына.

По собственному признанию Олега, мама и отец оказали на него влияние, которое невозможно переоценить. Ушли из жизни они почти одновременно. Мама — в декабре 2018 года, отец — в январе 2019 года.

Круг литературных интересов автора довольно широк. Из самых любимых — Николай Гоголь, Владимир Одоевский, Иван Тургенев, Антон Чехов, Валерий Брюсов. Это русская литература. А среди советской — Андрей Платонов, Михаил Булгаков, Константин Паустовский, Владимир Орлов, Владимир Распутин, Валентин Пикуль, Дмитрий Балашов. Особняком среди читательских предпочтений Олега Лебедева — Александр Солженицын, Евгения Гинзбург, Варлам Шаламов. А также сочинения классических русских историков — Сергея Соловьева, Василия Ключевского, Сергея Платонова, исторические произведения о периоде бывшего СССР.

В 90-х Олег Лебедев поступил в Литературный институт им. А. М. Горького. Надо сказать, писал он и раньше (и статьи, в основном, на темы отечественной истории, и пробовал прозу), но о Литинституте как-то не думал. Подать первые рассказы на творческий конкурс его уговорила мама.

Владимир Викторович Орлов… Так получилось, что Олег Лебедев оказался именно на его творческом семинаре в Литературном институте. Олег рассказывал мне, какое впечатление произвел на него впервые изданный в 1980-м году в «Новом мире» роман Орлова «Альтист Данилов». Будучи 14-летним подростком, Олег зачитывался этой книгой. Журналы с этим романом — до сих пор на почетном месте в его семейной библиотеке.

«Владимир Викторович Орлов — действительно великий писатель, он очень многое дал мне, я слушал каждое его слово на семинарах, его замечания к моим работам были поистине бесценны. И — он всегда понимал меня», — говорит Олег Лебедев.

На пятом курсе Литинститута (это второе высшее образование, первым был МАИ) он написал «Нефритового голубя». Это детектив в стиле ретро. В остросюжетной книге почти с фотографической точностью воссозданы фрагменты жизни Москвы перед 1914 годом. Для реализации такой точности автор провел много времени в Ленинке, Исторической библиотеке, изучая дореволюционные газеты, журналы, другие источники. Детектив был напечатан журналом «Юность» в 1997 году (№10). Сейчас он продается в виде электронной книги. Впрочем, была и одноименная «пиратская», надо признать, неплохая по качеству аудиокнига.

Тогда же, в 1997 году, в «Московском вестнике» (№2) был опубликован обширный исторический очерк Лебедева «Московское старообрядчество». Плод работы с массой первоисточников, посещений старообрядческих общин, общения с пожилыми староверами из почтенных, с вековой историей, семей этой конфессии. Очерк до сих пор является одним из источников в кандидатских диссертациях историков.

Затем в писательской жизни Олега Лебедева был перерыв. Он довольно долго почти ничего не писал. Как его давний друг, я знаю, что читал он тогда очень много. Наверное, шло накопление интеллектуальных, творческих сил перед движением вперед.

И оно, это движение, состоялось. В 2011 году «Юность» (творческая судьба Олега Лебедева тесно связана с этим журналом) печатает повесть «Рижский ноктюрн мечты» (№11, 12 за 2011 год и №1 и 2 за 2012 год). Затем также в «Юности (№1—6, за 2014 год) выходит роман «Старинное зеркало в туманном городе», за который автор получил литературную премию имени Валентина Катаева. За все это Олег Лебедев очень благодарен руководству «Юности» и особенно писателю Игорю Михайловичу Михайлову, который в те годы был заведующим отдела прозы этого журнала.

Эти произведения автор объединяет в цикл «Рижские истории». Почему именно «Рижские»? Так вышло, что Олег Лебедев немало бывал в этом городе, знает многие его районы, их настоящее и прошлое, не хуже самих рижан. Прежде всего, это относится к Vecrīga (Старая Рига, перевод с лат.). Но не только к ней.

Что касается жанра двух произведений, то это, скорее, «городское фэнтэзи». В действительность входит вымышленный мир. Мир сказочных созданий, призраков, добрых и злых духов. Все это разворачивается на фоне удивительных своей красотой декораций Vecrīga. Но это фэнтэзи не кровавое и не злое, здесь нет никаких убийств, отвратительных сцен, присущих многим произведениям литературы ужасов. Это произведения о любви, о борьбе за нее, о поединке добра и зла, на стороне каждого из которых выступают как земные, так и таинственные, мистические персонажи.

«Хорошая проза не сиюминутна, немного старомодна и не от мира сего. Она вроде бы даже и не написана, а сыграна, как сольная партия на трубе одинокого музыканта или фортепьяно в кафе, сизом от сигаретного дыма. Олег Лебедев — вот такой писатель», — отмечал в своем послесловии к роману «Старинное зеркало в туманном городе» писатель Игорь Михайлов.

Кстати, еще о декорациях. Читавшие «Рижские истории» рижане говорили автору, что фактических ошибок в произведениях нет. Действительно, каждую улицу, переулок, где происходит действие, он исходил, как говорится, вдоль и поперек.

Также в цикл «Рижские истории» входит изданный в 2024 году в библиотеке журнала «Вторник» роман «Антикварный магазин в Дубулты». Автор включает его в цикл, хотя действие происходит не в самой Риге, а во всем известной Юрмале. Но, во-первых, они находятся совсем близко друг к другу, и Рига довольно плавно переходит в Юрмалу. А, во-вторых, даже формально Юрмала в советское время более десяти лет была районом Риги. Наконец, в-третьих, у этих произведений есть много общего, в частности, жанр, который, как я писал, условно можно отнести к «городскому фэнтези».

Это не только красивая история любви, хотя именно ей посвящена большая часть книги. Это и сказочное начало. Оно более агрессивное и злое, чем, скажем, в «Рижском ноктюрне мечты». Это и отчасти детектив. Также автор рассказывает не только о событиях нашего времени, но и о трагедии, произошедшей со старообрядческой общиной на востоке Латвии в XVIII-м столетии. Оказывается, что между делами прошлого и настоящего есть очень сильная связь.

Произведение начинается с того, что в Юрмалу приезжает москвич Никита. Он не чужой человек на этой земле — и мама родилась в Риге, и латышская кровь в нем имеется. Почти сразу к нему приходит любовь. Он встречает молодую хозяйку антикварного магазина в Дубулты Инесе Иванидис. Но их роман не станет гладким. Инесе принадлежит к старинной семье антикваров, хранящей не одну тайну. Никите и Инесе предстоит выдержать борьбу со злом, связанную с одной из драгоценностей, созданных некогда злым колдуном. Эта вещь несла зло в XVIII-м веке. Она же стала причиной трагедий в семье антикваров. Она хранится в доме Инесе — дореволюционном деревянном доме с башенкой, который стоит возле самого берега Рижского залива. В борьбе со злом Инесе и Никите противостоит очень многое — от колдовства до столкновения с убийцей, одержимым идеей похитить эту драгоценную вещь.

В историю оказываются вовлеченными и загадочная тетя Инесе Магда, и старый служака — следователь Таубе, и брат Никиты Антон, и очень непростая женщина — красавица Оксана, которая тоже полюбила Никиту.

Отмечу, что сюжет не просто красив, не просто разворачивается на фоне удивительно тонкой красоты Юрмалы, Балтики, но и динамичен. Сцены любви, таинственная история прекрасной на вид, но и зловещей драгоценности, несущей в себе абсолютное зло, интрига расследования убийств, другие тайны династии антикваров, одна из которых связана с архивом еврейской семьи, почти полностью уничтоженной нацистами, экскурсы в прошлое — все эту делает книгу действительно интересной.

И, как всегда, Олег знает тему, о которой пишет. Я знаю, он исходил, наверное, по нескольку раз каждую улицу Юрмалы — а она далеко не маленькая — длина курорта около 30 километров. Автору этих строк иногда приходилось быть компаньоном автора в таких — уж поверьте, многочасовых! — прогулках. Тогда, возможно, и рождались строчки этой книги.

Еще два романа из цикла «Рижские истории» автор объединил в одну книгу. Это «Инверсии, или один сентябрь из жизни Якова Брюса, мага и чернокнижника» и «Встреча возле шпиля святого Петра».

Главным действующим лицом «Инверсий» является известный персонаж истории — сподвижник Петра I граф Брюс, который, согласно сюжету книги, когда-то смог очень надолго продлить свою земную жизнь. Сейчас он живет, как говорится, инкогнито для широкой публики, но это не мешает ему продолжать заниматься разнообразными науками, магией и даже общаться не только с научными кругами различных стран, но и с гномами, которые, кстати, сыграют свою роль в повествовании. И с властями нашей страны он продолжает поддерживать определенные связи.

А еще он женат. Его избранница безумно любима Брюсом, и она намного младше его. Для «семейного гнезда» граф даже построил дом с флюгером в виде старинной пушки причудливой формы и «вечными» часами на фасаде. Жизнь четы в Юрмале протекает относительно безмятежно до тех пор, пока в этот курортный уголок не приезжает из Москвы молодой писатель Артур.

В итоге граф становится одной из вершин любовного «треугольника». Сможет ли он разрешить ситуацию без своей магии? И кого предпочтет его жена Анна — художница и психолог?

Но, книга, разумеется, не только о любви. Она и о самореализации личности, о ее целостности. Можно сказать о и том, что в конце концов дает человеку столь длинная жизнь, как у персонажа романа графа Брюса — счастье или разочарование.

Нашлось место в романе и легендам о графе Брюсе — действительно, пожалуй, самой таинственной личности времен Петра I.

«Встреча возле шпиля святого Петра» посвящена семейным тайнам рижского рода Аузиньшей с довольно зловещим вековым прошлым. Глава семейства Петерис Аузиньш владеет небольшой гостиницей «Рижская ностальгия». Он и его жена Ольга любят друг друга, в семье двое детей. Внешне все благостно и спокойно. Но это спокойствие почти мгновенно разрушается, когда в город приезжает отдохнуть Алексей — житель Сергиева Посада, риэлтор, а заодно — неплохой литератор.

Его прибытие в город становится своего рода детонатором как для Аузиньшей, так и для него самого. В итоге открывается давняя тайна.

Большую роль в произведении играют Вениамин — старинный друг Алексея, обладающий неким необычным даром, младшая дочь Петериса Аузиньша — подросток Дарья, являющаяся незаурядной, сильной, но очень своеобразной натурой.

Роман остросюжетен. Психологичен. Он — о человеческих отношениях, об основных ценностях каждого из нас. И еще — это «городское фэнтэзи», как и все «Рижские истории».

В 2024 году в библиотеке журнала «Вторник» вышел роман Олега Лебедева — «Собиратель книг, женщина и Белый Конь». Действие романа происходит в Москве, какой она была еще несколько лет тому назад, — автор начал работу над книгой в 2016 году.

Роман в чем-то прерывает традицию «Рижских историй», но вместе с тем и продолжает ее. Главный герой произведения Сергей Беклемишев — москвич, интеллектуал, фанатичный собиратель книг, неудачник в карьере (он главный редактор крошечной газеты «Обозрение зазеркалья»). И, что, возможно, главное — человек, умеющий как любить сам, так и откликаться и принимать другую любовь. Его привычная жизнь, в которой есть и не очень любимая работа, не очень любимая жена и ставшая привычной любовница, совершенно меняется, когда в ней появляется еще одна женщина.

Ее зовут Кен. Незамужняя англичанка. Но она еще и самая настоящая волшебница. Из старинного, уходящего корнями в кельтское прошлое Англии, семейства волшебников.

Сергей влюбляется в нее и оказывается между трех женщин. Выбор придется сделать…

Но Сергей живет не только этим. Московская жизнь продолжается, одновременно в его мир приходит мир совершенно другой — волшебный. Мир, где, как и у нас, есть любовь и ревность, жестокая борьба и привязанность, где есть необычные люди и удивительные, разнообразные создания, живущие по своим законам и древним правилам. Сюжет книги динамичен. Это стремительно развивающаяся в своей интриге фэнтэзи-сказка. Сказка волшебная, совершенно не злая, с московским акцентом, сказанная порой с грустью, порой — бесстрастно, а порой — с добрым юмором.

И вот — новая книга Олега Лебедева — «Вся жизнь… И путешествие в Каунас». Этот роман, очень неожиданный в своем сюжете, неординарен, психологичен. И это уже не совсем «городское фэнтэзи», как, скажем, все произведения цикла «Рижские истории». Действие здесь происходит в Каунасе, что, впрочем, следует из названия, в Москве, а также в древней Литве. В те ее годы, когда она еще не стала известным по школьным учебникам Великим княжеством Литовским.

Надо сказать, что Олег не только бывал в Каунасе, но и изучил ту эпоху. На правах друга могу сказать — был прочитан целый ряд книг, монографий, чтобы знать тему — жизнь того времени, языческую религию литовцев. Ее символы, ощущения персонажей, связанные с ней, играю немалую роль в повествовании.

А тяжелого слова «монография» пугаться совсем не следует! Книга написана легко, и читается также легко. И она — о любви, о том, как она меняет людей.

Главная героиня произведения — ее зовут Эгле — живет как раз в Каунасе. Это необычная женщина. Она принадлежит к древнему роду, происходящему от жриц, служивших богине Лайме, защитнице людского счастья. Наделена необычными способностями, которые, как и ее мама, как и все женщины ее семьи, жившие до нее, обращает на то, чтобы нести в мир добро. Собственное человеческое счастье для Эгле не является главным приоритетом.

Но ее мир переворачивается, когда случайно, в Каунасе, она встречает Аскольда — умного, ироничного человека, приехавшего сюда всего на несколько дней из Москвы.

Теперь им предстоит путь друг к другу. Часть этого пути пройдет в Каунасе, городе, кстати, очень красивом и необычном, а часть — в той самой древней Литве, о которой я упоминал выше. И приведет их туда сила древнего волшебства.

Там, в прошлом, их ждет встреча с мудрым старым жрецом, который видел очень много на своем веку, и который сыграет большую роль в повествовании, там они увидят и спокойную мирную жизнь, и войну. Там они почувствуют силу Пяркунаса — главного бога языческой Литвы.

На главах, где действие происходит в прошлом, стоит остановиться особо. Они пронизаны мифологией древней Литвы. Сказалось скрупулезное изучение темы, о которой пишет автор.

Характеры героев, — и Эгле, и Аскольда, — далеко не статичны. Они оба меняются на сложном, происходящем в разных временах пути друг к другу. Но станет ли эта любовь счастливой? У Эгле есть свои семейные тайны, рожденные ее родовой магической силой, которые вполне могут стать непреодолимой преградой на этом пути. И у Аскольда далеко не простой характер. На их пути и другие препятствия, рожденные самыми разнообразными жизненными ситуациями, в том числе и событиями в древней Литве. Смогут ли они все это преодолеть? На их стороне — любовь, простые мудрые слова старого жреца из далекого прошлого и чуть-чуть волшебства.

Ну а теперь чуть-чуть в сторону. Сыновья автора — Артемий Лебедев и Всеволод Лебедев — уже сделали свои первые шаги в литературной деятельности. Их сказки опубликовал журнал «Фантазеры» в специальном детском приложении.

Ярослав Алферьев

---

Мама, эту книгу посвящаю тебе.

Прости меня. Храни меня.

Храни моих сыновей — твоих внуков.

Вся жизнь…
И путешествие в Каунас

Глава 1

Аскольду не очень хотелось ехать в Вильнюс и Каунас. Слышал не раз: Литва не самая красивая страна. Это, казалось, подтверждали фотографии, множество которых он пересмотрел в интернете. Но денег в то время у Аскольда было не больше, чем обычно, а в других «недорогих» европейских странах он уже побывал. Поэтому решил провести свой выпавший на февраль отпуск именно в Литве. «Оптимальный бюджетный вариант», — сказал себе.

Он не пожалел о деньгах. Сначала группа, в которой был Аскольд, отправилась в Вильнюс, естественность которого ему очень понравилась. Город показался не ярким, но по-настоящему красивым. А затем… Затем был Каунас.

Он попал во вторую столицу Литвы (написал так неслучайно, Каунас был столицей этой страны в 1919—1939 годах, когда Вильнюс входил в состав Польши — прим. автора) прохладным утром. Снега почти не было, дул сильный ветер. На улице Лайсвес — центральной пешеходной улице Каунаса — было немного людей. Возможно, поэтому он издалека заметил ее.

Высокая и стройная. Элегантно одета: длинное светло-зеленое пальто, легкий оранжевый шарфик и изящная широкополая шляпка. «Все это, чтобы классно смотрелось, надо суметь подобрать», — отметил Аскольд.

А потом он хорошо разглядел эту женщину. Это произошло, когда она с интересом, замедлив шаг, посмотрела на него.

«Не юная. Наверное, всего на несколько лет моложе меня, но это неважно», — подумал Аскольд. Зацепили ее глаза, взгляд. Темноволосая, почти брюнетка, а глаза — ярко-голубые. Он многое увидел в этих глазах. Увидел то, что симпатичен ей. Увидел ее ум, проницательность. И еще грусть.

Их взгляды встретились на секунды. Затем женщина зашла в магазин. «Она — любительница вязанья», — догадался Аскольд. Он понял это по огромным спицам и большущему клубку зеленых ниток, которые были выставлены на витрине.

Он подошел к магазину, остановился. Хотел дождаться незнакомку, еще раз посмотреть на нее. А, если получится, то и заговорить. Женщина была интересная, а у него впереди было целых три дня в Каунасе.

Но она не спешила выходить из магазинчика. Аскольд видел, что она увлеклась выбором ниток, продавщица один за другим выкладывала на прилавок разноцветные мотки. Незнакомка не торопилась определиться. «Это надолго. В магазине не одна сотня ниток самых разных цветов. Она, кажется, хочет пересмотреть все», — с раздражением подумал Аскольд. Он не мог долго стоять здесь. Экскурсовод уже завершил пространный, с витиеватыми отступлениями, рассказ о памятнике князю Витаутасу Великому (в России он известен, как Витовт — отец супруги великого князя Василия I — прим. автора) и собирался вести группу дальше по улице Лайсвес — в сторону старого города.

А эта женщина, был уверен Аскольд, заметила, что привлекла его внимание. Обернувшись, он снова поймал ее взгляд. Ему хотелось еще подождать ее, но он пошел вместе с другими туристами. Теперь он меньше смотрел по сторонам. Думал о незнакомке.

Симпатичная.

Очень симпатичная…

Жаль, застряла возле своих ниток. Как же некстати…

Аскольд не собирался ради нее отставать от экскурсии. «Не сложилось сразу, значит, Бог с ним», — решил он. У него давно не было веры в неожиданное счастье и любовь с первого взгляда.

«Не очень-то и хотелось», — старался внушить он себе. Впрочем, другая мысль была сильнее внушения. Эта мысль была грустной. Ее Аскольд мог сформулировать всего в двух словах: «упущенная возможность».

Сколько их было в жизни Аскольда, таких возможностей, таких несостоявшихся знакомств с женщинами. Эти случаи он вспоминает с сожалением. Иначе обстоит дело с теми случаями, когда возможность познакомиться не была упущена. «Лучше бы мимо прошел», — иногда с раздражением, а иногда и со злостью думает он.

За свои сорок с лишним лет он трижды женился, плюс к этому было несколько гражданских браков… Детей не нажил, все его истории с женщинами заканчивались плохо. Он был зол на женщин, даже пытался жить, как монах. Не получалось… Его тянуло к новым знакомствам, которые заканчивались так же, как прежние.

«Может и хорошо, что одно из них сегодня не состоялось», — подумал Аскольд во время экскурсии по старому Каунасу. «Повезло, Господь уберег», — пошутил про себя.

Он научился шутить, ерничать. Жизнь научила. Иначе — не сомневался он — было бы не очень легко принять ее, эту жизнь.

Не только с женщинами не получалось. С прозой — а он с юности писал ее — тоже. Произведения Аскольда почти не публиковали. Он знал почему — не удавалось «взять планку». У его повестей, рассказов были хорошие сюжеты, язык, но им не хватало «яркости». Того, что делает прозу прозой.

Карьеры Аскольд тоже не сделал. Отчасти из-за отсутствия связей, отчасти из-за банального невезения. Работал старшим преподавателем на кафедре русской литературы в пединституте. Читал лекции, вел семинары, а диссертацию так и не написал.

Так что все у него в жизни складывалось «не очень». Оттого хотелось грустить. Чтобы забить это в себе, он в конце концов научился воспринимать себя, всю свою жизнь с иронией, иногда со злым юмором. И еще у него развился скептицизм. Аскольд научился не ждать хорошего.

Он часто старается представить в смешном свете свои творческие неудачи, отношения с женщинами. Это помогает меньше переживать, с меньшей болью думать о прошлом. Иногда самоирония приводит за собой злость, но она не противна Аскольду, с ней ему легче чувствовать себя в этом мире.

Аскольд понимал, что сегодня, в принципе, ничего страшного не произошло, но шутливые размышления не помогли ему. Он чувствовал грусть. «Эта литовка интересная… Что-то в ней есть. Возможно, много чего. Но ничего не поделаешь. Упущенная возможность. Наш взаимный интерес ничем не закончился», — думал Аскольд.

Впрочем, вскоре встреча с литовкой отошла для него на второй план. Группа оказалась в центре старого города.

Они побывали на Ратушной площади. Затем свернули на узкую улочку с красивым названием Алексото. Здесь Аскольд увидел костел готических очертаний и старинный, также этого стиля, дом из кирпича красноватого цвета. Когда-то, как рассказал экскурсовод, в этом доме торговали купцы немецкой гильдии, а еще раньше, до его строительства, здесь находилось святилище языческого бога Пяркунаса (прямой аналог нашего Перуна — прим. автора). Этот дом в Каунасе до сих пор называют его именем.

От костела они спустились к Неману. Возле реки экскурсия закончилась, и Аскольд оказался предоставленным самому себе. Он постоял возле Немана. Вода в реке была холодного серого цвета. Небольшие волны… Аскольд подумал, что они были и сто, и тысячу лет тому назад. И красота этой холодной реки тоже была. Ему хотелось долго смотреть в ее воды, обрести в этом созерцании покой и умиротворение, но уже шла вторая половина дня. Надо было где-то пообедать. «Хватит созерцать, хорошенького понемножку», — сказал он себе, направляясь в сторону Ратушной площади.

Аскольду безумно хотелось есть, но он не сразу добрался до кафе. Лишь теперь он как следует рассмотрел суровую красоту.

Остановился и, будто зачарованный, глядел на нее. Было что-то необычное в суровом облике стоявшего возле Немана небольшого костела со стройной, остроконечной колокольней и в доме Пяркунаса. Первозданное, сильное, мужественное начало. Аскольд подумал о том, что эти здания построили люди, которые больше верили не в милосердного Спасителя, а в древнего языческого бога. Люди, в душе которых было очень сильно начало суровой балтийской природы. Им наверняка очень нравилось это открытое всем ветрам место возле реки, откуда они могли любоваться своей землей.

Аскольд отметил не только красоту этого места. Будто какие-то невидимые токи разлитой повсюду энергии наполняли его. Токи, дающие бодрость и силу. Он читал статьи о подобных явлениях. Их авторы объясняли ощущения, которые испытывают люди в таких местах, особенностями магнитного поля земли. «Это так, но это далеко не все», — сказал он себе. Ему не хотелось уходить, но он не собирался забывать про обед.

«Голод не тетка», — заявил он себе и отправился в сторону Ратуши. По пути заглянул в сувенирный магазин. Купил деревянного гнома. Его продал высокий, крепко сложенный литовец, который выставил на небольшом прилавке свои работы.

*****

«Удивительное, мистическое место. Гном из Каунаса будет всегда напоминать о нем», — думал Аскольд, возвращаясь после обеда в гостиницу. Он уже много лет собирает гномов. В его коллекции есть гномы из половины стран Европы. Везде, где бывает, высматривает их. В литовских сувенирных магазинах гномов оказалось немного. Но он все равно высмотрел нескольких. Не очень понравились. За исключением того, которого принес в номер. Едва Аскольд увидел его, сразу понял — гном станет украшением его московской коллекции.

В номере он как следует рассмотрел бородатого деревянного человечка.

— Повезло, — тихо произнес он.

Каждая черточка деревянной фигурки была тщательно вырезана мастером. Но взгляд Аскольда сразу выхватил другое, значительно более удивительное: этот гном отличался от тех, которые были в его коллекции. В нем присутствовало что-то «негномье». Колпак, кафтан, борода — все это было как у других гномов. Но глаза…

У собранных Аскольдом гномов самое разное выражение глаз. Кто-то с добротой, кто-то сурово, а кто-то и зло смотрит на мир. Но ни у одного нет такой силы во взгляде, как у этого, каунасского. «Как мастер смог сделать такие глаза?», — удивился Аскольд.

Сила… Вот главное в этом гноме, понял он. Она была не только в глазах, во всем. В эту небольшую деревянную фигурку было вложено много силы, много энергии. Аскольд чувствовал эту энергетику. Ему казалось — гном живой, просто сейчас почему-то застыл.

А какие у гнома были широкие плечи, крепкие руки! Просто воин в костюме гнома… Кого, интересно знать, подумал Аскольд, мастер создал из дерева? Игрушечного гнома или одетого под него своего предка? Одного из тех, кто когда-то создал Великое Литовское княжество, кто верил в Пяркунаса и построил церковь и дом, возле которых сегодня побывал Аскольд. Одного из тех, кто был рожден в этих местах, кто впитал в себя их удивительную силу.

Кстати, гном — Аскольд заметил это еще в магазине — был чем-то похож на литовца, который его продал. В чертах лиц гнома и мастера было что-то общее — грубоватое и мужественное, созданное в крупных штрихах. И еще Аскольд удивился тому, как ухитрился этот литовец выполнить такую изумительную работу своими здоровенными руками. Гном, между прочим, и в этом отношении походил на своего создателя. Достаточно было взглянуть на руку, в которой он держал длинный посох.

Вдоволь налюбовавшись гномом, Аскольд поужинал. Прямо в номере. Поел немного, в основном, вкусный сыр — он хорошо пообедал в городе, — а вот по пиву ударил здорово. В городе купил несколько бутылок разных местных сортов. Крепких и не очень.

За пивом Аскольд вспомнил о молодой литовке, которую увидел на улице Лайсвес. Он снова с сожалением подумал об «упущенной возможности». «Все-таки не повезло», — сказал себе. Это было уже после пива, перед вечерней ванной. Аскольд размышлял о случившемся и глядел на себя в зеркало.

«Очень не повезло, черт возьми!», — он вдруг завелся. Стало очень горько. Оттого, что в жизни — один. И отдыхает один. «Вообще у меня ничего не сложилось. И сегодняшний день не сложился», — эти мысли били, взрывали Аскольда.

В эти мгновения он был страшно зол на свою жизнь. Разозлился и на завершающийся день, а заодно и на Каунас. Потом думал сам — почему впал в такой гнев? Ведь день был хорошим. Наверное, многое накопилось раньше. Сказалось и пиво — Аскольд выпивал мало и редко.

Сейчас в нем была только злость. Шутить, даже с желчью, он не желал.

— Мне все надоело, будь все проклято! Чертова жизнь, чертов Каунас! Чертов Пяркунас! — заорал он, в запале стукнув кулаком по стене ванной.

Не рассчитал силы, сильно ушиб руку. Наверное, от боли злость сразу куда-то ушла.

Аскольд снова посмотрел на себя в зеркало. Он — худощавый, высокий. И лоб у него тоже высокий. Глаза немного прищурены, взгляд напряженный, усталый. Щеки впалые. А рот — большой. Губы — тонкие, они обычно сжаты. Как сейчас, когда устал после экскурсионного дня. А иногда эти губы вместе с глазами создают его ироническую улыбку. Когда шутит, ерничает. Но порой улыбка его бывает другой — доброй и ласковой.

— Попсиховал, выпустил пар, теперь можно на боковую, — Аскольд грустно улыбнулся себе в зеркале. Затем подмигнул деревянному гному, который стоял на небольшом столе, и лег спать.

Налитый пивом Аскольд не заметил новое во взгляде гнома. Деревянный кряжистый человечек с яростью смотрел на него.

Глава 2

Во второй половине дня в Каунас пришла сильная метель. Миллионы мокрых, живущих своей короткой жизнью снежинок неслись по улицам, площадям, набережным древнего города. Его хозяином в эти часы стал промозглый, рожденный холодом Балтики ветер. В такое время людям не хочется покидать свои дома. Они прячутся от природы.

С Эгле все было иначе. После легкого обеда — овощи, черный хлеб и немного отварного мяса, — она принялась за вязание. Работа над длинным кардиганом ее любимого оранжевого цвета сегодня шла медленно, но в целом приближалась к концу. Через два–три дня вещь должна была быть готова. Но скоро Эгле поняла, что этого не произойдет. Не потому, что у нее в этот день были другие дела. Ей хотелось скорее выйти на улицу. С сожалением посмотрев на кардиган — он, в отличие от многих других вещей, связанных Эгле, предназначался не для продажи, а для нее самой, — она начала одеваться. Легкий свитер и темно-зеленую, совершенно не теплую куртку — вот и все, что надела Эгле для своей длинной прогулки.

Минута, и она уже видела метель не из окна квартиры, с наслаждением ощущая себя частью играющей снегом природы. А город! Она любовалась его неясными в густой белой круговерти контурами. Близкими и знакомыми, а сейчас, в метели, обретшими новую красоту. Ради того, чтобы продлить удовольствие, Эгле отложила дело, которым собиралась заняться. Она побродила по почти безлюдным — был воскресный день — улицам, затем направилась в сторону стоящего на возвышенности огромного белоснежного костела Воскресения. Эгле хотела видеть город, метель с его смотровой площадки. Она поднялась к костелу на фуникулере. Скоро весь город был возле ее ног.

Но она не получила удовольствия от созерцания замечательной панорамы. Снова думала о мужчине, которого встретила утром возле магазина с вязальными принадлежностями. Мысли о нем… Они отвлекали ее от вязания. Отступили лишь потом, когда вышла в метель. А теперь опять оказались с ней…

Он понравился Эгле. Она почувствовала, что тоже понравилась ему. Но она не захотела сделать первый шаг. Знала, что этот шаг может родить чувство, у которого не окажется будущего. Все ее связи с мужчинами обрывались. Иногда это происходило само собой, и она не жалела об этом, но дважды — последний раз полгода тому назад — она прекращала общение с болью в сердце.

Она признавалась себе, что ей давно никто не нравился так сильно, как этот не очень красивый, но обаятельный, чем-то очень притягивающий ее человек. Какое-то время, наверное, им было бы очень хорошо вместе. Но она сразу поняла — он ранимый, и не захотела сделать ему больно.

«Неужели любовь с первого взгляда? Если так, то со мной за тридцать четыре года это впервые», — она продолжала думать об этом мужчине, сомневалась, правильно ли поступила, не заговорив с ним. В этих мыслях она спустилась на фуникулере. Посмотрела на старинные часы возле его нижней остановки: ей уже давно надо было идти в детдом. Там наступило время детского сна, и Эгле могла заняться своим делом. Одним из таинственных дел этой одинокой молодой женщины, которые неизвестны соседям, хозяевам магазина, которые продают связанные ей вещи, другим людям.

Соседи, знакомые, друзья, которых у Эгле очень немного, знают ее, как женщину замкнутую, но готовую всегда прийти на помощь. Им известно, что она — виртуоз в вязании, прекрасно разбирается в травах, неординарна в лечении ими и… гадалка. Гадание, травы, — и это тоже знают многие, — родовое в семье Эгле.

Но многое о женщинах этой семьи никому неизвестно. Почти все они, включая саму Эгле, видят, чувствуют больше, чем обыкновенные люди. И сделать могут больше. Намного больше.

Семейное предание гласит, что эти особенности передаются в этом роду уже много столетий от жриц, служивших богине Лайме, защитнице людского счастья. Эгле верит в Лайму, в других древних богов Литвы, и, прежде всего, в Пяркунаса — верховного бога былых времен. Она многое знает об этих богах, но не отвергает и Иисуса. Женщины их рода всегда ходили в костел.

Если бы обычные люди знали тайны Эгле, ее мамы, многих женщин их рода, то обязательно сочли бы их колдуньями.

Дети… Эгле уже много раз помогала им. Сегодня все было как обычно. Стоя в продолжающейся метели возле мрачного, сталинских времен здания детского дома, она занялась детьми. Своим внушением меняла их сновидения. До ее прихода малышам снились грустные сны. Многие из них были полны тоской по главному в жизни каждого ребенка — по родительской ласке. Эгле не хотела давать в снах ее суррогат. Она поступила иначе.

К ребятишкам пришли другие сны. В их сновидениях теперь были большие усатые коты, которых очень хотелось погладить, прижать к себе, зеленые приветливые лошади, которые приглашали детей покататься верхом, оранжевые слоны с ласковыми глазами. Сказочные животные играли с малышами, рассказывали им о большом мире, в котором дети обязательно встретят ласку, тепло, доброту.

И аура — это тоже сделала Эгле — возле здания стала другой. Более мягкой, спокойной. На днях она собиралась снова прийти сюда, — на этот раз не для магических дел, — а просто принести детям новые игрушки. Размышляя о том, что купит ребятишкам, она направилась в сторону дома.

Мужчина, которого она сегодня встретила, попал в беду! Эта мысль Эгле была, как стрела. Она почувствовала это. И она знала, что произошло: он соприкоснулся с магическим миром. Огромным магическим миром Каунаса, к которому принадлежала Эгле. Сам не зная того, он пробудил к жизни грозную, опасную для него силу.

«Я сделаю все, чтобы защитить его», — тут же решила Эгле. Она уже не любовалась метелью, которая продолжала набирать силу. Сейчас ей надо было срочно выйти на след человека, которому плохо. Разобраться, что произошло и начинать действовать.

«А как быть с ним потом?», — мелькнула мысль.

«Потом и решу», — отбросила эту волнующую мысль Эгле.

Она не знала, каким окажется ее будущее. Никогда не удавалось применить к самой себе свой дар гадания.

Глава 3

Аскольд стоял на берегу реки. Он был уверен, что спит. Сон был очень непохож на обычные сновидения — яркий, тревожный. Ярче и тревожнее, чем обычная, повседневная жизнь.

Было ветрено, река сердито волновалась в своем сильном, быстром течении. Аскольд почему-то не посмотрел вокруг себя, а сразу обратил внимание на реку и на небо. Увидел яркий восход холодного — он очень быстро это почувствовал! — осеннего дня. Кровь солнца боролась с темнотой туч. Они были тяжелые, в несколько пластов. С рваными краями, почти черные. Не дождевые. Такие, подумал Аскольд, родят, скорее, грозу, а не дождь. Тучи быстро двигались, наступали на близкое к серым водам реки солнце. В этой побеждающей темени было что-то зловещее.

Дул сильный, холодный ветер. Аскольд в своем сне был в легкой куртке. Ему сразу захотелось надеть под нее или вместо нее что-нибудь теплое.

— Господи, где я? — Аскольд не подумал, он почему-то вслух произнес эти слова в своем таинственном сне.

Впрочем, само место показалось ему очень знакомым. «Был здесь когда-нибудь, или иллюзия?», — спросил себя Аскольд. «Был! Сегодня! Как можно быть таким тупым!», — почти сразу сообразил он, объяснив неожиданное тугодумие ядреным каунасским пивом.

Ему было ясно — снова оказался на берегу Немана. У подножия холма, по которому идет улица Алексото. Но сейчас, во сне, ее не было, как не было готического костела, дома Пяркунаса, других зданий, набережной. В этом сне вообще не было города. Были река, поля, рощи. А большой пологий холм, вершина которого была покрыта высокими, с широченными стволами дубами, был намного выше, чем та возвышенность, по которой поднималась улица. К вершине холма вела узкая тропа. Судя по всему, ей редко пользовались.

Аскольд закрыл глаза, полагая, что это поможет ему проснуться, затем снова открыл их. Вокруг ничего не изменилось. Раз сон не хочет уйти, рассудил он, надо что-то делать. Например, куда-то идти. Хотя бы для того, чтобы совсем не окоченеть. Он быстро зашагал по тропе. Аскольду было не по себе, но он невольно залюбовался могучими дубами. «Сильные деревья, они рождены этой сильной землей», — эта мысль была рождена сердцем.

Листья на дубах уже начали желтеть. Они трепетали на ветру. Некоторые он забирал с собой, уносил к реке. А ему, Аскольду, дул прямо в лицо. Он сразу вспомнил украинскую пословицу, — «ветрило, ветрило, не дуй мене в рыло, а дуй мене в зад, я буду очень рад», — и отметил, что его чувство юмора осталось с ним в этом сне.

«Холодно, а сон, черт возьми, не кончается. Значит, надо продолжать двигаться. Заодно узнаю, что за этим холмом, в стороне ветра», — подумал Аскольд.

Ему не хотелось идти, становилось все более тревожно. Но он чувствовал — ничего не изменится от того, продолжит он свой путь или останется здесь, возле реки.

Он быстро пошел к вершине холма. Был один в своем холодном, длинном и оттого очень тревожном сне.

Один…

— Нет. Не так. Я уже не один, — тихо сказал Аскольд.

Все изменилось мгновенно. Они появились на вершине холма. Несколько человек. Были недалеко от него. Аскольд увидел их лишь сейчас — из-за того, что поднимался на холм. А вот они, кажется, уже знали, что он здесь.

Возможно, подумал он, кто-то из них наблюдал за ним? С тех пор как он попал в этот сон, в это таинственное, красивое своей могучей природой место. Он размышлял об этом недолго — считанные секунды. Мысли вытеснил страх, ведь люди быстро приближались к нему.

До незнакомцев оставалось еще метров пятьдесят, но он смог многое разглядеть. Их одежда состояла из светлых рубах, коротких плащей, темных штанов из грубой ткани. Все мужчины были вооружены — топорами, мечами, копьями и круглыми щитами.

«Как гости из прошлого. А, может, это я гость? Попал в прошлое в своем сне?», — подумал Аскольд. Их разделяло всего несколько метров, когда воины остановились. «Хотят рассмотреть меня», — понял он.

Все они были рослые, крепко сложенные, светловолосые. На него глядели сурово. Последнее не сулило добра.

Один из воинов, судя по длинному мечу, украшенному позолотой щиту, и большой блестящей сакте, скреплявшей плащ, был старшим. «Этот воин — кунигас (военачальник у древних литовцев — прим. автора)», — понял Аскольд. Кунигас сразу кого-то напомнил ему. Кого-то похожего на него он видел совсем недавно.

«Это гном! Гном, которого я сегодня купил!» — сообразил он. Но сейчас ему было не по себе и не очень хотелось думать об этом случайном сходстве. «Надо проснуться», — сказал он себе. Это неосуществленное желание становилось все сильнее и сильнее.

Аскольд не знал, что делать. Не только он. Воины, кажется, тоже находились в замешательстве. Смотрели на него настороженно и удивленно. «Еще бы, я для них выгляжу еще более необычным, чем они для меня», — подумал он.

Впрочем, он понимал, что удивление у воинов скоро пройдет. «Почему этот странный, пакостный сон никак не прервется?», — с досадой спросил он себя. Но раз так, решил тут же, придется продолжать жить в нем. И, прежде всего, необходимо представиться. Поздороваться с воинами, ведь встречи людей разных языков и культур всегда начинаются с этого.

Он и сделал это, громко произнеся:

— Здравствуйте, я — Аскольд.

Затем вместо того, чтобы, например, просто кивнуть или приложить руку к груди в знак своих добрых намерений, Аскольд низко поклонился, шаркнул ногой, его рука описала в воздухе замысловатый пируэт, а потом он чуть-чуть подпрыгнул. Короче говоря, его приветствие было похоже на пародию элегантного поклона французского кавалера времен последних Людовиков.

Ерничество… Оно осталось с Аскольдом даже в эти непростые минуты. Пряталось в нем, а вместе с поклоном выглянуло из него, как хитрый черт из табакерки.

Спустя секунды Аскольд мысленно проклял свою выходку. Теперь воины глядели на него с гневом. Больше в их глазах ничего не было. Затем кунигас, — тот, который был похож на деревянного гнома, — отрывисто произнес несколько слов. Тут же двое молодых воинов подошли к Аскольду, схватили его за руки. Затем старший воин снова что-то сказал, и все, включая Аскольда, двинулись в сторону вершины холма, из-за которого несколько минут тому назад появились воины.

Воины крепко держали Аскольда, вывернув руки так, что ему было больно. К тому же, вскоре он споткнулся, здорово ушиб колено. К одной боли добавилась другая. Аскольд знал: если во сне возникает боль, то человек просыпается. С ним ничего подобного не случилось. Теперь он уже был почти уверен — то, что происходит, не сон, а нечто необычное, очень нехорошее. Ему стало страшно…

*****

Он оказался в прошлом. Не где-нибудь, а в древней Литве! В этом сомнений у Аскольда не было. Во-первых, он узнал берег Немана. Во-вторых, он слышал, как говорят воины между собой. У Аскольда был очень хороший слух, и он сразу понял, как похожа речь этих людей на разговор современных литовцев.

На ходу кунигас, другие воины задавали ему какие-то вопросы. Некоторые их слова казались ему знакомыми, но не больше того. Аскольд не понимал язык этих людей.

— Ничего не могу сообщить вам, достойнейшие господа — почему-то именно эта фраза прицепилась к нему.

В ней еще было немного ерничества, несмотря на то что Аскольд не знал, что делать. Больше того, он просто оцепенел от растерянности. Не пытался сопротивляться воинам, которые уже шли вместе с ним по дубраве. Вскоре он увидел находившееся на громадной поляне поселение — маленькие, срубленные из дерева дома с соломенными крышами. По-прежнему пребывая в оцепенении, он смотрел на людей — женщин в длинных платьях с плетеными поясами, многочисленных детей. В глаза бросилось то, что мужчин в селении было намного меньше, чем женщин.

Взрослые и даже дети, видя Аскольда, не проявляли особых эмоций. Смотрели на него, в основном, с настороженным любопытством и лишь иногда — со страхом. Негромко переговаривались между собой. «Сдержанные, очень сдержанные», — эта мысль пробилась сквозь сковавшее Аскольда оцепенение. Сначала он удивился такому поведению этих людей, которые, разумеется, впервые в жизни видели человека, который своей одеждой был так непохож на них. Лишь потом он подумал, что современные литовцы — тоже внешне не очень эмоциональны.

Аскольд и воины миновали селение, теперь они снова шли по безлюдной дубраве. Чем дальше они отдалялись от реки, тем величественнее, выше становились деревья.

Большой шатер пурпурного цвета… Аскольд издалека увидел его среди зелени дубов. Возле шатра стояли двое высоченных воинов. Он был уверен, что в шатре его не ждет ничего хорошего, но воины вели его именно сюда.

В шатре, свет в котором создавал лишь костер, Аскольд оказался в полумраке. В полумраке были пришедшие с ним воины. В полумраке была и огромная деревянная статуя могучего старца с короной на голове. Аскольда не испугал грозный вид статуи, ее лицо красного цвета, черная борода. «Скорее всего, это Пяркунас», — сообразил он, вспомнив недавний рассказ экскурсовода о грозном прошлом Литвы.

Его взгляд сразу выхватил кое-что интересное: сходство между статуей и старшим среди воинов, взявших его в плен. А воин… Аскольд снова подумал о том, что он был чем-то похож на деревянного гнома и на мастера, изготовившего его. «Наваждение какое-то», — удивился он. Он уже нисколько не сомневался в том, что не спит: никакое сновидение не могло вместить в себя все то, что он увидел. Но эта действительность, в которую он попал, во многом походила на сон. «Почему они все так похожи?», — спросил он себя.

Оцепенение Аскольда постепенно оставляло его. В нем рос страх.

Он заметил высокого худого старика в черной одежде с белым поясом, лишь когда тот близко подошел к костру. Старец посмотрел на Аскольда, затем что-то спросил у него.

— К сожалению, ничего не могу вам сказать. Я не понимаю вас, — сказал Аскольд уже без всякого ерничества.

Взгляд у жреца — а Аскольд был уверен, что это служитель Пяркунаса — был странный. Проницательный, но и отстраненный. Старец, казалось, изучал Аскольда, но одновременно размышлял о чем-то своем. «Может, он разговаривает со своим богом?» — подумал Аскольд. И еще он был поражен: в лице старца и идола, которому он служил, было что-то общее.

Жрец, воин, статуя, гном…

— Будто царство близнецов, — тихо произнес Аскольд. Эта шутка была очень невеселой, потому что в это время воины, за исключением двух его охранников, подошли к старцу. Начался разговор. Судя по взглядам в свою сторону, Аскольд не сомневался: речь идет о нем и только о нем. Ему стало страшно, как никогда не было в жизни. Ведь экскурсовод в Каунасе подробно рассказывал о человеческих жертвоприношениях древних литовцев-язычников. Сейчас Аскольду казалось, что эта экскурсия была очень давно…

Больше всего говорили старец и кунигас, походившие друг на друга, как отец и сын. Аскольду показалось, что между ними шел спор. Этот спор закончился тем, что жрец отрицательно мотнул головой.

Затем он сделал знак рукой, воины отступили от него. Появившийся из темноты шатра подросток, который, как и жрец, был одет в черное и носил белый пояс, подошел к огню. Он нес в руках петуха. Жрец отсек ему голову. Затем все — старец, воины, мальчик (Аскольд поразился — он тоже был похож на жреца, кунигаса, гнома и мастера!) — внимательно смотрели на кровь, которая струилась из шеи обезглавленной птицы. Никто не произносил ни слова.

«Похоже, очень скоро они будут так же тщательно изучать мою кровь», — мрачно подумал Аскольд. У него хватило воли сказать это себе не только со страхом. Он смог вложить в страшную мысль маленькую, совсем крошечную долю шутки, и от этого ему сразу стало немного легче.

Тем временем, мальчик унес обезглавленного петуха, а воины снова обступили старца. «Прения продолжаются, второй тур», — мрачно констатировал Аскольд.

«Нет, сегодня меня не убьют!», — он понял это по повелительному жесту жреца, который показал рукой в сторону выхода из шатра.

— Честь имею, почтеннейший, — Аскольд слегка поклонился старцу.

Его ирония постепенно возвращалась к нему. «Я не разделю участь петуха. Пока. А что будет потом — Бог весть», — эта грустная мысль сопутствовала ироничному обращению к жрецу.

Кажется, старец понял настрой человека, который стоял перед ним. Не улыбка, но едва уловимый намек на нее. Именно это уловил Аскольд в лице жреца, который почти сразу удалился куда-то в глубину шатра. Аскольду захотелось подмигнуть статуе Пяркунаса, но он знал — вот этого точно делать не стоит: воины рядом, они все увидят.

«Худшего не произошло, что будет дальше — посмотрим», — подумал Аскольд, когда он и воины вышли из шатра.

Воины отвели Аскольда в один из домов селения, оставив здесь под охраной. Один воин расположился возле двери, второй, полный и, судя по взгляду, добродушный, сел на земляной пол прямо напротив Аскольда. Совсем недалеко, потому что дом был очень небольшой. Несколько детей, три женщины, одна из которых казалась совсем старой, старались, насколько это было возможно при таких габаритах жилища, держаться подальше от пленника, изредка бросая в его сторону настороженные взгляды. Аскольд сидел возле стены из тонких жердей, за которой, как он вскоре выяснил, находились две коровы и несколько свиней. Они не обращали внимания на него, мычали и хрюкали, продолжая жить своей жизнью.

Люди в доме тоже занимались своими делами. Они разделили с Аскольдом свою трапезу — какую-то довольно вкусную смесь из репы, капусты, жирной свинины и грибного соуса. Смесь сварили на огне, который был разведен в самом центре дома, в земляной яме. А еще ему дали какой-то напиток. Было произнесено известное Аскольду слово alus (пиво — лит., прим. автора). Он не сразу решился выпить alus, оно ассоциировалось с перемещением в прошлое, но все-таки сделал это. И не пожалел — старинное пиво оказалось намного лучше, чем в современном Каунасе.

Лишь после этого Аскольд почувствовал, насколько измотался, насколько был потрясен этой новой действительностью. Он не знал, почему оказался в прошлом, не знал, сможет ли вернуться в свое время, не знал, что ждет его завтра. Но он так устал, что очень скоро, едва стемнело, крепко заснул вместе со всеми обитателями маленького дома с земляным полом.

Глава 4

Ночью в доме, где находился Аскольд, открылась дверь. Яркая луна осветила стройный женский силуэт. Молодая женщина тихо вошла в дом. Она была босиком, в длинной белой одежде. Длинные темные волосы свободно спадали на плечи. На голове была украшенная янтарем зеленая повязка, на запястьях — широкие серебряные браслеты. Ее никто не увидел — ни стражники, ни семейство хозяина дома, ни сам Аскольд. Аккуратно ступая, чтобы не наступить на спящих, женщина приблизилась к нему. Благодаря луне — дверь в дом осталась открытой — она могла хорошо видеть его. Женщина осторожно, едва касаясь, погладила щеку Аскольда. В ее голубых глазах были нежность, печаль.

Она покинула дом так же тихо, как проникла в него. На пороге немного задержалась, посмотрев на Аскольда.

Воздух в доме стал свежим, с запахом сосен, после того как она побывала здесь. И малыш-грудничок перестал всхлипывать во сне.

Теперь эта женщина медленно шла по дубовой роще, среди которой находилось селение. Ночь была неожиданно теплой. Ветра не было, но листья деревьев трепетали, будто приветствуя ее.

Раздался треск веток, и из густого подлеска выбежал громадный кабан. Он приблизился к женщине, и она ласково погладила его щетину. Рыжая белка с длинным пушистым хвостом стремительно сбежала вниз по широченному стволу старой сосны. Миг — и она оказалась на плече женщины в белой одежде. Она продолжала свой путь. Кабан, будто преданная собака, шел рядом с ней, белка сидела у нее на плече…

Эгле отдыхала в единении с древним миром природы… Сейчас, после всего того, что было сделано, она могла позволить себе расслабиться.

Отправляясь в прошлое, она, как обычно, надела куртку и штаны цвета хаки. Это должно было помочь ей быть как можно менее заметной в лесу. Она взяла с собой и одеяние древних жриц — служительниц Лаймы. Не только для того, чтобы не выделяться современной одеждой в другой эпохе, но и для того, чтобы выглядеть более привлекательной. Сейчас это одеяние дало ей другое. Эгле поняла это в свои минуты в дубраве. Длинное, легкое облачение помогло ей почувствовать себя здесь естественно, органично. Эгле казалось, что она и окружающий мир стали одним целым. Она чувствовала токи этого мира, чувствовала деревья, чувствовала обитателей дубравы, которые пришли познакомиться с ней.

Эгле расслабилась. Но вместе с тем она ощущала сильное желание. Она очень хотела Аскольда. Она думала о том, что это желание родилось в ней, когда впервые увидела его в Каунасе. Оно помогло ей найти его. Она очень захотела этого мужчину, когда только что, совсем недавно, смотрела на него, спящего. Сейчас желание стало еще сильнее.

Желание, рожденное чувством. Сила этого чувства помогла ей встретиться с Аскольдом здесь, в прошлом…

*****

Эгле повезло в Каунасе, когда она почувствовала, что Аскольду нужна помощь, и ей было нужно найти его: днем она видела экскурсовода, который вел группу туристов, среди которых был он. Эгле знала экскурсовода, но у нее не было его телефона. После цепочки звонков, каждый из которых шаг за шагом приближал к цели, молодая женщина решила эту задачу. Было уже глубоко за полночь, когда она позвонила экскурсоводу. Этот немолодой краевед был очень недоволен тем, что его разбудили. Тем не менее он назвал Эгле гостиницу, где остановились туристы.

В гостинице администратор посмотрел на Эгле, как на помешанную. Молодая женщина хорошо понимала его. Еще бы. Явилась ночью. Не знает, как зовут человека, которого ищет. Может только описать его внешность. Но обязательно хочет подняться к нему.

Администратор не сразу, — все-таки уже была ночь, — позвонил в номер. Ему никто не ответил. Он, как и следовало ожидать, решил, что человек, живущий в номере, спит, и категорически запретил Эгле идти к нему. Молодая женщина знала, что Аскольд не спит, что с ним что-то произошло, но делать было нечего, и она пошла домой. Ей было очень жаль, что ее магические возможности небезграничны, и она не может заставить администратора отдать ей ключ от номера. Хорошо было лишь то, что она узнала, в каком номере остановился Аскольд.

Эгле не смогла заснуть этой ночью, а утром снова поспешила в гостиницу, зная, что сейчас шансов проникнуть в номер больше, чем ночью. В сутолоке, — как раз приехала большая группа туристов из белорусского Гомеля (роман был написан до того, как отношения между Литвой и Белоруссией вконец испортились — прим. автора), — никто не заметил, как она проскользнула вверх. Молодая женщина понимала, что сделано только полдела — ей еще предстояло проникнуть в номер. Она почему-то была уверена, что дверь ей никто не откроет. Но счастье было на ее стороне. Вечером Аскольд забыл закрыть входную дверь на замок.

Эгле оказалась в пустом номере. Она предчувствовала, что будет именно так…

Она ощутила это в ауре номера. Гнев… Это чувство, казалось, было разлито вокруг. Эгле чувствовала его каждой клеточкой тела. Она знала: такой необычный гнев могла родить только пробудившаяся к жизни древняя сила. Сила, заключенная в частицах Пяркунаса.

Частицы Пяркунаса, бога древних времен… Эгле несколько раз была в прошлом. Она отправлялась туда в поисках артефактов, которые должны были помочь ей в гадании. Благодаря своему обостренному, необычному восприятию мира во время своих экспедиций в прошлое Эгле чувствовала присутствие Пяркунаса — его таинственную, могучую силу. В своем двадцать первом веке, у нее такого ощущения не возникало. Бог былых веков Литвы остался в прошлом.

Сам бог ушел в небытие, но его частицы… Эгле знала: они продолжали жить в душах людей. «Это передано генами через века», — была убеждена она. Эгле нередко чувствовала их в словах и поступках людей. Частицы проявляли себя и в ауре, окружавшей древние обряды. Те, кто нес эти частицы, вкладывали их в то, что создавали. Эгле видела это начало даже в архитектурных чертах костелов.

Эгле была уверена, что такая частица есть и в ней самой — не раз ощущала ее в экстремальных ситуациях, когда магический дар неожиданно проявлял себя в новых, прежде неизвестных ей гранях. Последний раз это произошло всего месяц тому назад. Банальная история — ее хорошую подругу бил муж. Недавно она рассказала Эгле об этом. Затем, в отчаянии, позвала на помощь.

Эгле не знала, как она сделала это. Но только едва она встала между супругами, с гневом посмотрела на мужа подруги, как какая-то неведомая сила отбросила его в сторону. Сама Эгле не умела делать такое. Она поняла — сказалась живущая в ней частица ушедшего бога. А на мужа подруги такое вмешательство подействовало. Он испугался и присмирел.

Увидев гнома, Эгле сразу поняла, кто сделал его. Андрюс… Она хорошо, очень хорошо знала этого мастера. Только он вырезал из дерева таких гномов. Молодая женщина знала и то, что в этом угрюмом внешне, но добросердечном мужчине жила частица Пяркунаса. Это было видно по многим его работам, заключавшим в себе энергетику, силу которой хорошо чувствовала Эгле.

Сейчас она не сомневалась — исчезновение Аскольда связано с этим гномом, с которым его создатель невольно разделил свою частицу Пяркунаса. Эгле взяла в руки деревянного человечка. Она почти не умела читать мысли людей, могла лишь чувствовать их настроение, желания. С гномом дело обстояло проще. Глядя на него, Эгле смогла узнать многое.

Частица Пяркунаса… Мастер щедро поделился с гномом этим началом. Оно исполнилось гневом после того, как Аскольд (кстати, Эгле очень понравилось это старинное имя, которое она узнала из памяти гнома) оскорбил древнего бога, решило убить его. Для этого выбросило в прошлое. Не абы куда, а во вполне определенное время, настроив жившего в этом времени жреца на то, чтобы принести Аскольда в жертву.

Эгле была поражена мощью, которая таила в себе деревянная фигурка. Прежде она с подобным не сталкивалась. «Как такое могло произойти?», — с недоумением спросила она себя.

Но у нее не было времени искать ответ на этот вопрос. Она должна была срочно действовать. Прежде всего, ей надо было разобраться с этим удивительным гномом. Но она не знала, как это сделать. Раньше ей не приходилось бороться с подобной силой. Сейчас необходимо было срочно что-то придумать: Эгле должна была сделать так, чтобы живущая в гноме частица Пяркунаса перестала мстить Аскольду.

Сначала молодая женщина прибегла к испытанному приему, решив успокоить частицу своим полем. Настроилась, сфокусировала все свои силы на это. Тщетно. Эгле чувствовала — ей не удалось погасить холодный огонь ярости, бушевавшей в деревянной фигурке.

Молодая женщина ощущала себя выжатым лимоном после бесполезной атаки. Села в продавленное кресло, стоявшее посередине номера, закрыла глаза. Пыталась прийти в себя, не переставала думать о том, как справиться с частицей Пяркунаса, обернувшейся неожиданным злом.

Она даже рассердилась на Аскольда. С какой это стати он оскорбил древнего бога Литвы? Но это чувство жило в Эгле мгновение. Ей было страшно за этого человека, которому угрожала смерть. Так страшно, как не было ни за кого в ее жизни.

«Любовь с первого взгляда? Возможно, да», — призналась себе Эгле. Но тут же снова рассердилась. Уже на себя. «Не о чувствах надо думать, а о том, как спасти Аскольда», — мысленно отчитала себя она.

Она подумала о том, чтобы обратиться за помощью к Андрюсу.

Андрюс… У Эгле и у него был роман. Точнее, только его начало. Она очень нравилась ему. Они несколько раз встретились. Но Эгле тогда жила своей прошлой любовью. Она не была готова к новой связи.

Сейчас она почему-то вспомнила слова Андрюса:

— Я хочу обнимать тебя так всегда, — произнес он во время их последней встречи. Они были в ночном клубе. Медленный танец… Его объятие было крепким, уютным. Этот высокий, крепкий мужчина с грубыми чертами лица и добрыми глазами был симпатичен Эгле, но тогда она не могла представить его рядом с собой.

После ночи в баре они больше не виделись.

Сейчас Эгле подумала о том, что Андрюс смог бы помочь ей. Ведь в нем была частица Пяркунаса, породившая ту, которая жила в гноме. Молодая женщина чувствовала — если Андрюс окажется здесь, то они вдвоем смогут сделать то, что пока не смогла сделать она. Как именно? Это было ей неизвестно. Но интуиция, которая почти никогда не подводила Эгле, говорила, что нужно обратиться к Андрюсу, все ему рассказать.

«Но когда он окажется здесь?», — спросила себя Эгле. Во-первых, ему надо добраться до гостиницы. Уже это потребует времени. А если он занят, не сможет сразу освободиться? Во-вторых, размышляла Эгле, сможет ли Андрюс сразу попасть в номер? Его не пустят сюда, как не пускали ее.

«Пройдут часы, возможно, несколько часов, прежде чем Андрюс придет. А действовать надо немедленно. Аскольд может погибнуть. Я не буду звонить Андрюсу», — решила молодая женщина.

«Надо срочно придумать что-то другое. Контакту гнома с прошлым, его воздействию на жреца надо положить конец», — приказала она себе. Но минуты шли одна за другой, а ничего не придумывалось. Эгле чувствовала себя беспомощной. Ей захотелось заплакать, но она разозлилась на себя и прогнала это желание.

— Пяркунас, помоги мне… — эти слова родились в глубине души.

Эгле верила в силу своего обращения к древнему богу…

Глава 5

«Этот странный человек не заслуживает смерти. Если он и совершил кощунство, прокляв Пяркунаса, то сделал это по неведению», — полагал вайделот (так называли жрецов у древних литовцев — прим. автора).

Жрец пришел к этому выводу после встречи с незнакомцем возле неугасаемого костра. Воины и кунигас –– Альгис, сын вайделота, — настаивали на том, чтобы сжечь пришельца, появившегося возле селения в эти тревожные времена — вскоре должна была начаться война. Но Пяркунас безмолвствовал, когда этот человек предстал перед ним. Жрец был уверен, что всегда хорошо чувствовал настроение бога, мог уловить его мысли. Но в эти минуты верховный бог будто закрылся от своего служителя. Не дала однозначного ответа о воле бога и кровь черного петуха.

Коль скоро этого ответа не было, вайделот должен был прислушаться не к словам горячей молодежи, а к тому, что скажет его собственное «я».

Ночью, после сна, в котором ему было дано откровение Пяркунаса о том, что утром рядом с селением появится человек, проклявший богов, и о том, что этот человек должен заплатить за богохульство своей жизнью, жрец пришел в гнев и был готов исполнить волю бога…

Он рассказал воинам о своем откровении. Но не все. О богохульстве умолчал — сперва надо было увидеть того, о ком дал ему весть Пяркунас.

Все совпало. Воины нашли незнакомца именно там, где он должен был находиться согласно откровению. Узнав об этом, жрец еще больше укрепился в своем решении. Но все изменилось после того, как перед ним предстал Аскольд.

Жрец видел, как пришелец смотрит на бога. Ему стало ясно: этот человек ничего не знает о Пяркунасе. Он откуда-то издалека. Оттуда, где поклоняются другим богам: странно одет. А говорит, судя по его кратким репликам, на языке, отдаленно похожим на язык людей из соседствующего с литовскими землями Полоцкого княжества.

Теперь вайделот убедился, что в этом человеке не может быть зла на Пяркунаса. «А откровение, которое пришло ночью?..», — думал он, рассматривая незнакомца. Да, оно было, но вайделот за свою долгую жизнь убедился, что Пяркунас может изменить свое мнение. Жрец был уверен, что лучше других способен понять бога — легенды говорили, что его род происходит от Пяркунаса. Не случайно же сам вайделот, его сыновья были даже внешне похожи на древнюю статую.

Взвесив все, жрец стал убеждать воинов, хотевших исполнить волю бога, в том, что у незнакомца не надо отнимать жизнь. Разговор был нелегким, но вайделот настоял на своем. Было решено: незнакомец останется в их селении под присмотром. Это лучший выход, был убежден вайделот. Он был уверен — отпускать этого человека нельзя. Ведь неизвестно, кто он такой.

«А так, если останется, то, если пришел не со злом, то, возможно, приживется здесь, пройдет время, станет одним из нас», — подумал вайделот после того, как воины увели незнакомца. «Это было бы неплохо», — признался он себе. Молодой человек не вызвал у жреца отторжения. А вот симпатия… Она возникла. У незнакомца было открытое, честное лицо, он не прятал глаза. К тому же жрец увидел, что он — настоящий мужчина. Наверное, рассудил он, незнакомец прекрасно понимал, чем может закончиться для него этот день, но не ползал на коленях, держал себя в руках, даже, судя по всему, пытался шутить.

Одно только не понравилось служителю Пяркунаса. Имя — Аскольд. Это имя иногда встречалось у полочан (основателями Полоцкого княжества, если верить летописям, а другого достоверного источника у нас нет, были варяги, они же — викинги — прим. автора).

Полоцкое княжество и крестоносцы… Соседи литовских племен. Одни — Полоцкое княжество — старинные, а вот крестоносцы появились относительно недавно. После того, как покорили соседние племена балтов.

На век вайделота пришлись несколько малых и две большие войны. Все — либо с крестоносцами, либо с полочанами. Первая большая война — вайделот тогда был молодым воином — началась несколько лет тому назад после того, как литовцы убили монаха-миссионера из Полоцка. Вторая произошла, когда крестоносцы поставили свою крепость на земле литовцев…

Эта вторая война стала трагедией для жреца. Из трех его сыновей в живых осталось два, один из которых — Альгис — потерял жену во время все той же войны.

А были еще и малые войны. Дочь вайделота… Во время одной из таких «маленьких» войн, полоцкие дружинники увидели ее и других женщин в поле. Один тут же положил на нее глаз. Схватил и увез в Полоцк. Там, правда, ничего плохо с ней не сделал — она стала его женой. Затем вместе с мужем она уехала в какую-то другую славянскую землю. Очень отсюда далекую. Так говорили литовцы, которые по торговым делам бывали в Полоцке. Ничего, кроме этого, вайделоту известно не было.

Сегодня, когда решалась судьба человека, оскорбившего Пяркунаса, вайделоту труднее всего было говорить с кунигасом.

Его сын… Альгис… Жрец как никто понимал его чувства. Случайная стрела взяла с собой жизнь его жены Скайсте. Старый жрец разделял сердцем боль сына, но не мог принять его ненависть, которую тот распространил на всех чужеземцев. Сегодня эта ненависть вылилась на незнакомца, хотя он, как был убежден жрец, сам Альгис и остальные воины, точно был не крестоносцем и не уроженцем Полоцка.

А сейчас снова было неспокойное время. Литовцы из другого селения — оно находилось неподалеку — напали на датских купцов. Не просто ограбили, — такое иногда случалось и больших последствий за собой не влекло, — нет, всех убили. «Дурные, играет кровь, не думают ни о чем», — вздохнул вайделот, в который раз вспомнив об этом. Он знал — это повлечет за собой кровавое возмездие. Причем крестоносцы, которые неизменно защищали купцов из западных земель, не станут разбираться, в каком именно селении живут те, кто убил торговых людей. «Дороги сухие, они могут скоро прийти. Или, скорее всего, по Неману приплывут», — покачал головой вайделот.

Вечером, во время молитвы, он снова думал о том, что у него осталось только два сына. Один после того как нашел жену, остался жить в ее селении. Это далеко — на берегу Балтики. Рядом только младший сын — Альгис. Правда, подросли еще два внука — сыновья убитого старшего сына.

— Пяркунас, сохрани сыновей и внуков, — вайделот, как всегда, молил бога об этом.

Он вспоминал погибшего сына, дочь. Думал и об Альгисе, который так и не смог забыть убитую жену.

Сын.. Дочь… Альгис… До сих пор он один. Его дочерей растит Агне — вдова брата…

На глазах жреца выступили слезы:

— Прости меня, Пяркунас, я стар, а старики легко пускают слезу, — сказал он своему деревянному богу с кровавым красным лицом.

После вечерней молитвы вайделот занялся одним из своих самых важных дел. Учил биться длинным литовским топором старшего внука — того самого подростка, которого Аскольд видел в шатре.

— Ты должен уметь убить, чтобы не убили тебя, — эти слова дед говорил внуку перед каждой их тренировкой.

С каждым месяцем вайделот видел, как крепнет рука мальчика. Хотелось думать, что он станет хорошим бойцом. «Но, может, я обманываю себя, может, не столько внук становится сильнее, сколько слабнут мои руки?», — вайделот нередко задавался этим вопросом. От таких мыслей ему становилось не по себе. Но все равно он видел только один выход — заниматься с внуком как можно больше.

*****

Эгле обратилась к Пяркунасу, и тут же произошло то, что поразило ее. Она ощутила в себе силу. Мощную энергетическую силу. Но это было не главным. Эгле теперь знала, что делать с гномом. Это было как наитие, данное родившейся силой. Она должна была взять гнома в руки — забрать в себя, растворить в себе его частицу Пяркунаса.

Эгле схватила деревянную фигурку обеими руками, сжала его так крепко, как только могла. Тепло, потом жар. Вот что почувствовали ее пальцы. Им было нестерпимо жарко, но Эгле не отпускала гнома из рук. Она ощущала душой, каждой клеточкой тела борьбу двух начал — того, что проснулось в ней, и того, что было спрятано в гноме. Молодая женщина знала — у этих сил была одна и та же природа.

«Моя частица Пяркунаса пришла мне на помощь», — поняла Эгле. Эта мысль была будто во сне. Сильное головокружение метнуло ее в сторону.

Когда Эгле очнулась, то обнаружила себя лежащей на полу. Она не сразу, а только спустя несколько мгновений вспомнила о том, что произошло до падения.

Голова больше не кружилась, пальцы рук немного покраснели, даже болели, но боль не была сильной. Волосы… Они были мокрые, будто Эгле только что побывала в ванной.

Она чувствовала себя очень усталой, но она… была спокойна. Она знала — то, что пряталось в гноме, больше не сделает Аскольду никакого вреда. Гном уже вообще ни на что не способен. Ни на зло, ни на добро.

Его частица Пяркунаса… Она была поглощена родственным ей, более сильным началом, живущим в Эгле. Ее собственной частицей Пяркунаса. Как это произошло? Эгле не задумывалась об этом. Она понимала — завершена лишь часть ее дела. Сейчас ей следовало торопиться в прошлое, найти там Аскольда, который еще мог быть в опасности и вернуть его в наше время. «Я сделаю все для этого», — пообещала себе Эгле.

«Ведь я, кажется, люблю его», — эта мысль снова пришла к ней. «Нет, скорее всего, это не так, ведь мы даже не знакомы, он просто нравится мне. Я помогаю ему, как помогла бы любому другому человеку», — ответила себе Эгле.

Она не знала, сколько правды, а сколько лжи было в этом ответе. Но ей было известно, что в этих словах не было одного. Эгле не хотелось думать о том, что она боится настоящей любви.

— А ты, гном, кстати говоря, очень даже симпатичный, — она улыбнулась лежащей на полу деревянной фигурке перед тем, как вышла из гостиничного номера.

Этой шуткой Эгле хотела отвлечься себя от мыслей о любви. Но она не могла не думать о том, что скоро, очень скоро второй раз увидит мужчину, которого не знала еще сутки тому назад, но который ей точно небезразличен.

Эгле нужно было спешить, но она не могла сразу отправиться в прошлое. Перемещение требовало особенного сосредоточения, а сейчас, после «схватки» с гномом в гостиничном номере, Эгле не видела в себе сил для этого. Холодный душ. Пять часа сна. Затем снова холодный душ и самый крепкий, бодрящий травяной чай. Лишь после этого Эгле почувствовала в себе энергию для начала экспедиции в прошлое.

Перед этим она немного больше, чем обычно, уделила времени своей внешности. Косметика… Эгле редко пользовалась ей, но на этот раз сделала исключение из правила. И еще она взяла небольшой запас косметики с собой, в прошлое.

Также Эгле захватила с собой немного еды, — на пару дней, — и спальный мешок…

*****

В прошлом Эгле встретил звездный вечер. Благодаря тому, что «прочла» в частице Пяркунаса, которая была в гноме, Эгле знала, в каком месте в прошлом ей надо было оказаться. Сейчас она находилась неподалеку от Аскольда и жреца, который импульс из будущего должен был настроить на его убийство.

Она сразу почувствовала — Аскольду больше не угрожает опасность. Значит, вздохнула с облегчением Эгле, она вовремя нейтрализовала жившую в гноме частицу Пяркунаса.

Она позволила себе немного полюбоваться яркими звездами на темном небе. «Эти звезды — хорошее предзнаменование. Ночь звездная, значит, мой путь будет удачным», — сразу решила она.

«Я спасу Аскольда», — была уверена Эгле. «А дальше?» — тут же спросила она себя. Ей стало больно от этой мысли. Но она разозлилась на себя, на свою боль, сказав себе, что теперь надо думать об одном — ей следует найти Аскольда, чтобы вернуть его в свое время.

Пяркунас… Она ощущала присутствие этого бога. Спрятав в зарослях кустарника спальный мешок, она направилась в ту сторону, откуда шли волны энергии этого божества. Скоро Эгле увидела шатер. Ей уже приходилось видеть такие шатры в прошлым. Она знала — в них устанавливали статуи богов.

Здесь она почувствовала то, что ее очень обрадовало, — в древнем боге не было зла на Аскольда. «Пяркунас умнее, чем его частица», — сказала себе Эгле.

Она уже была рядом с шатром. Подошла совсем близко к нему. Почти не боялась, что ее заметят. Во-первых, был темный вечер. Во-вторых, она умела передвигаться очень тихо.

Из шатра вышел высокий худой старец в черной одежде. «Жрец… Молился или поддерживал зажженный перед богом огонь», — подумала Эгле. Она изучила старца своим внутренним зрением. Ей стало ясно — жрец не хочет сделать Аскольду ничего плохого. На него было оказано воздействие, но он мудр, увидел, что в молодом человеке нет злого начала.

Эгле обратила внимание еще на кое-что… Жрец был очень похож на Андрюса. «Литовцы небольшой народ, возможно, жрец — предок Андрюса», — решила Эгле. Если это так, сказала она себе, то неудивительно, что для своей мести частица Пяркунаса выбрала именно его. Во-первых, он жрец и должен был с болью воспринять то, что кто-то оскорбил его бога. Если же он действительно родственник Андрюса, то взаимодействие между ним и частицей должно было стать особенно сильным.

«Кажется, не один жрец здесь приходится родственником Андрюса», — Эгле невольно улыбнулась, когда рассмотрела высокого воина, подошедшего к жрецу.

Если бы она встретила этого человека в Каунасе, то обязательно бы подумала бы, что он родной брат Андрюса, настолько они были похожи. «Не близнецы, конечно, но близко к этому», — подумала она. Правда, воин из прошлого показался ей более симпатичным. Он выглядел не менее мужественным, чем Андрюс, но черты лица у него были тоньше, приятнее.

Она находилась неподалеку от жреца и воина, могла слышать их разговор.

— Как этот человек, Альгис? — улыбнувшись, спросил жрец.

— Что ему сделается? — пожал плечами воин. — В доме Довмонтаса. Под охраной. Я заглядывал туда. Кажется, прекрасно себя чувствует. Сейчас наверняка наелся и спит без задних ног.

Оттенки… Эгле сразу уловила — вайделот и воин по-разному относятся к Аскольду. В вопросе старца звучал доброжелательный интерес. Воин говорил о молодом человеке с плохо скрываемой ненавистью. «Не все так безоблачно, как я считала», — подумала Эгле. Ей стало страшно за Аскольда, она продолжала слушать:

— Пусть и живет там, — произнес жрец.

— Воля твоя, отец, — развел руками воин.

«Отец!», — улыбнулась Эгле. При таком сходстве иное было трудно предположить.

— Я пойду, отец, — продолжал воин, — мне надо проверить дозоры.

— Крестоносцы в ярости, они могут скоро прийти или приплыть на своих кораблях. Выдвини дозорных как можно дальше, посоветовал жрец, и держи наготове людей, которых, если потребуется, отправишь к соседям за помощью. И пусть несутся на конях как можно быстрее.

Воин согласно кивнул. Жрец положил руку ему на плечо:

— Береги себя, Альгис.

— Хорошо, отец.

Воин погладил рукой лежавшую на своем плече руку отца. Затем он ушел в темноту, жрец остался один возле большого шатра. Именно один — потому что Эгле последовала за воином. Она была уверена: рано или поздно он окажется в селении, в котором находится Аскольд.

Несмотря на свою выносливость, Эгле чувствовала себя безумно усталой, когда достигла своей цели. Не один и не два километра ей пришлось быстро идти за воином, который обошел расставленные по округе посты. Селение охраняло очень много людей, они ждали войны.

Это обстоятельство, а также отношение, которое высказал воин к Аскольду, для Эгле были более чем достаточными основаниями для того, чтобы как можно скорее вернуть его из прошлого. Но она была уверена — сейчас это у нее не получится…

…Мама… Первый раз — это было давно, — Эгле оказалась в прошлом с ней. Мама, как теперь ее дочь, занималась гаданием. Во время путешествий в прошлое она показала девочке, как находить то, что необходимо для этого таинственного ремесла.

Мама… Она научила дочь всему, что знала сама. Среди прочего и тому, как перемещаться во времени с человеком, который не такой, как они.

Эгле была поздним ребенком. Сейчас ее маме уже много лет, она отошла от дел. Живет отдельно от дочери со своим мужем. Эгле часто посещает ее. Во время визитов ей приходится видеть мужа мамы. Он не отец Эгле. Она никогда не видела своего отца, ей известно лишь то, что мама очень любила его…

Эгле знала — для того, чтобы Аскольд мог покинуть это время, они должны остаться вдвоем, рядом с ними никого не должно быть. Им следует встать лицом друг к другу. Очень близко. Она должна видеть его глаза, и ладони их должны быть прижаты друг к другу.

Сейчас это было невыполнимо. Эгле не сомневалась: Аскольд не сможет выйти из селения незамеченным. Он не умеет ходить так бесшумно, как умеет она. Его обязательно схватят. «Что ж, я буду ждать, и при первой возможности сделаю то, что решила», — сказала она себе.

Селение оказалось очень большим. В своих прежних путешествиях в это время Эгле не видела таких больших поселений. Но ей не пришлось искать Аскольда. Она почувствовала его. Она пришла в дом, где был он…

…Теперь, в дубовой роще, она думала о нем. Эгле было жаль, что не разбудила его, они не смогли поговорить. Но она не могла рисковать: в доме было много людей.

Эгле медленно шла по дубраве. Кабан по-прежнему не отходил от нее. Белка тоже не спешила расстаться с молодой женщиной.

Ей было очень хорошо в этом месте. Очень нравилось идти вместе со своими спутниками. Но на первом месте в ее мыслях был мужчина, с которым она до сих пор не обмолвилась ни единым словом, о котором почти ничего не знала.

«Все это не важно. Я люблю, это любовь. Любовь с первого взгляда», — так говорило сердце Эгле, которому она всегда верила. Она любила этого человека и… восхищалась им. Ведь она ощутила его настрой. Благодаря своей сильной воле он не был раздавлен страхом.

Глава 6

…Она снилась ему. Высокая, голубоглазая незнакомка из Каунаса. Аскольд и она шли вместе по улице, и их руки познавали друг друга. А затем они, не сговариваясь, остановились. Их глаза, губы встретились. Все было естественно, все было прекрасно…

Сон помог Аскольду легче пережить пробуждение, когда он с ужасом снова обнаружил себя в маленьком деревянном доме с земляным полом. «Кошмар продолжается. Но вдруг я все-таки сплю?» — подумал Аскольд. Он собрал волю в кулак, с силой закрыл глаза, намереваясь проснуться. Не тут-то было. Когда Аскольд открыл глаза, напротив него по-прежнему сидел полный длинноусый охранник-литовец.

«Кошмар, самый настоящий кошмар», — повторил про себя Аскольд. Но тут же вспомнил о только что оставившем его сне. «Мне никогда ни с кем не было так хорошо», — признался он себе. «Если у меня снова будут такие сны в этом месте, можно еще помучиться здесь, но только, конечно, очень недолго», — улыбнулся он.

Но жизнь шла не так, как хотелось Аскольду. «Кошмар» не заканчивался. Прошло несколько дней — почти близнецов. Он продолжал жить в плену. Именно так с некоторой долей условности Аскольд называл свое нынешнее положение.

Жители дома постепенно привыкали к нему. Начало этому положили дети. Сначала они боялись подходить к чужаку. Барьер страха был сломан, когда Аскольд показал фокус с исчезновением куриных яиц — он освоил его давно, когда-то подготовил к капустнику в университете.

Он вспомнил об этом фокусе, когда решил развеселить мальчика. Тот плакал после того, как его отец дал ему несколько подзатыльников за какую-то шалость.

Аскольду захотелось развеселить мальчишку, а заодно немного развлечься самому. Слезы у мальчика сразу высохли. Он и другие дети были поражены увиденным. С тех пор они часто подходили к Аскольду. Ничего не говорили, но он знал, что им нужно, демонстрировал свой нехитрый фокус в различных вариациях.

Перестали сторониться его и женщины. Фокусов Аскольд им не показывал, но очень скоро они — особенно две молодые — стали приветливо улыбаться ему.

Приветлив был и один из стражников — полный длинноусый воин, который в самую первую ночь устроился спать напротив Аскольда. Довмонтас — так звали стражника — был хозяином этого маленького, набитого людьми и животного дома, отцом или родным дядей живших в нем детей. Раньше здесь жил и его старший брат, который был убит несколько лет тому назад. Аскольд узнал об этом, когда начал чуть-чуть понимать литовскую речь благодаря общению с разговорчивым Довмонтасом. Это произошло, когда в разговоре с ним, состоявшем наполовину из отдельных слов, а наполовину из жестов, Аскольд спросило том, кто построил дом.

— Я и брат. Его убили, — отрывисто сказал Довмонтас.

Кстати, скоро Аскольд сообразил, что наиболее приветливо улыбается ему вдова убитого брата Довмонтаса.

Со своим вторым стражником — Гинтарасом, человеком невысоким худым, уже в возрасте — он всегда дежурил возле входа в дом, предпочитая находиться на улице — Аскольд почти не общался.

Его плен был отчасти условный не только потому, что в самом доме Аскольд не чувствовал себя пленником, но и потому, что он мог ходить по селению куда и когда ему вздумается. Но это был все-таки плен и не что иное: Довмонтас и его худой компаньон всегда сопровождали его. И даже с ними ему нельзя было выходить за пределы селения.

Аскольд нечасто покидал дом. Ему было неприятно ловить на себе настороженные взгляды людей, которые, казалось, ждали от него чего-то недоброго. Но нечто другое иногда пересиливало нежелание чувствовать на себе такие взгляды. На окраинах селения Аскольд мог видеть древнюю дубраву, а с другой стороны — сосновый бор. Лишь теперь, глядя на них, он понял, что представляет собой первозданная красота.

Ему была интересна и жизнь селения. Он видел, как несколько крепко сложенных мужчин несли громадного убитого ими кабана, ему довелось наблюдать за тем, как работал мускулистый кузнец, создававший на его глазах огромный боевой топор. Аскольду нравилось узоры длинных рубашек, разнообразие поясов, что носили женщины, многие из которых были очень красивы. «Возможно, когда-нибудь я попробую написать обо всем этом», — не раз думал он.

Аскольду здесь нравилось многое. Нравились люди, еда. Нравилось то, что здесь стали далеки московские проблемы.

Но оставаться здесь навсегда он, разумеется, не собирался. В мире очень мало людей, которые легко и просто меняют все в своей жизни. Не принадлежал к этому меньшинству и Аскольд. В родном будущем у него осталась не только привычная жизнь, но и женщина из Каунаса. Он не думал, что будет так часто вспоминать ее. Воспоминания были яркие, зовущие к ней. Напрасно Аскольды пытался воспринять несостоявшееся знакомство сквозь привычную призму иронии. В этом случае его самозащита не срабатывала.

«Эта женщина крепко зацепила меня», — признавался себе Аскольд. Он ругал себя за то, что не дождался ее возле магазина вязания. «Надо было ждать — пусть хоть тысячу клубков пересмотрит», — с раздражением на себя думал он. Он знал — путь к ней лежит через возвращение в свое время, поэтому не мог оставаться спокойным.

«Когда я вернусь в будущее? Что для этого надо сделать? И как, в конце концов, я попал сюда?», — у Аскольда не было ответа ни на один из этих вопросов.

«Хватит напрягаться, тупица. У тебя еще будет вагон времени подумать обо всем, когда будешь стариться в этом селении», — ехидно говорил он себе после напрасных раздумий. Возможно, все и произошло бы так, как иронично пророчил Аскольд, но его жизнь сделала неожиданный поворот.

*****