Бесплатный фрагмент - Всемирная трагедия

Глава 1

Огонь факелов отражался в золотых пластинах, которыми отделаны внутренние покои царя Ирода в его иерусалимском дворце. Это пламя мерцало яростным блеском, словно заставляя металл гореть изнутри.

Расположившись на невысоком диване, обтянутом серебряной тканью, правитель Иудеи мрачно взирал на стоявшего пред ним брата. Ирод был уже человеком преклонных лет, и большую часть своей жизни он провел в борьбе с многочисленными врагами. Сначала ему пришлось, заручившись поддержкой римлян, осаждать Иерусалим, чтобы вытеснить из великого города захвативших его варваров, а потом, получив от Октавиана Августа право стать первым царем новой династии, он сражался с мятежными подданными — жителями Иудеи.

Его смуглое продолговатое лицо обладало суровостью, во взоре огромных черных очей сверкала непримиримая ярость. Ферор, брат Ирода, давно знал, что ярость превратилась в основную черту характера владыки. Подозрительность, надменность, лукавство отступали перед этой мощной стихией, которая называлась яростью.

В тот вечер, вернувшись из Храма, Ирод сразу же послал за Ферором. Это удивило младшего брата. Сейчас он внимательно наблюдал за царем, пытаясь понять, что побудило того послать за ним слуг и вызвать к себе во дворец.

— Я чувствую, что тебя переполняет недоумение, Ферор, холодно произнес Ирод и поднес к губам кубок с разбавленным вином. — Наберись терпения. Ты услышишь все, что я хочу сообщить тебе, но не сразу…

— Я готов тебе внимать, Ирод, — ответил Ферор, задумчиво вертя в руке свой кубок.

— Наш отец Антипатр был по происхождению идумеем, но ведь идумеи уже давно приняли иудаизм… Сам я женат на еврейке. И до Малфаки я вступал в браки с женщинами ее крови. Но евреи продолжают возмущаться против моей власти. Как ты думаешь, почему так происходит?

— Потому что римляне возвели тебя на иудейский трон.

— Но евреи возмущались и против правления нашего отца, который был не царем, а прокуратором Иудеи!

— Он тоже считался ставленником римлян.

— Тогда почему, о, Ферор, я люблю иудеев больше, чем римлян? Почему я на стороне еврейского народа, хотя римляне одели на меня венец? — прищурился Ирод.

— Все дело в иудейской вере, — молвил Ферор. — Ее власть над нами сильнее власти самых великих владык.

— Верно, — кивнул Ирод.

Его крупные черты лица ярко озаряли факелы. Ферор рассеяно разглядывал знакомую ему внешность брата: загнутый нос с горбинкой, небольшая бородка, тонкие губы, кожа, темная от загара, длинные воющиеся черные волосы, в которых мелькала седина, спадали на узкие худые плечи. До сих пор царь Ирод сохранил юношескую стать. Он среднего роста, гибкий, изящный. На вид ему часто давали меньше лет, чем было на самом деле.

Не переодевшись из вышитого золотом пурпурного хитона, сшитого по греческой моде и подхваченного широким кожаным поясом, он скинул легкие ботинки и, оставшись босиком, поджал ноги. Без царской тиары, он мало чем отличался от обычного восточного полководца. Впрочем, благодаря своей силе характера, он, Ирод, сумел добиться власти в Иудее и, получив расположение верховного владыки в Риме, привести к могуществу новую династию.

Ферор не напоминал его своей внешностью. Младший брат был коренастым, невысоким, с пухлыми губами, глазами навыкате и нервными манерами. Тем не менее, он старался не уступать в роскошном наряде Ироду и сейчас мог похвастаться фиолетовым хитоном с серебряным эллинистическим орнаментом, украшавшем собой края, сандалиями из великолепной кожи и золотыми браслетами на широких запястьях.

Юность братьев прошла в доме отца — идумея Антипатра. Он стал прокуратором после захвата Иудеи войском римского полководца Гнея Помпея. С правящей в те годы династией Хасмонеев у Антипатра сразу же сложились скверные отношения, поскольку он был ставленник Рима. А потом, когда Ирод, отличившись своим ведением войн с варварами, добился от Октавиана Августа права на престол, Хасмонии прекратили свое существование. Ирод, чтобы закрепить собственное положение царя в Иудее, даже был в то время женат на девушке из рода Хасмонеев. Но с тех пор уже словно миновала вечность. Так по-крайней мере он думал.

Обведя взором высокие золотые своды чертога, окутанные дымкой от курящихся в чашах благовоний, Ирод тяжело вздохнул. Над ним во мгле навис высокий купол, изображавший ночной небесный свод. Сквозь ряд огромных окон в зал врывался легкий ветер. Было слышно, как он шумит в кронах пальм, растущих вблизи дворца.

— Варвары, вторгшиеся в Иерусалим во время правления Хасмонеев, разрушили Храм, построенный у нас еще при Моисее, — молвил Ирод. — Я, став царем, отремонтировал и восстановил Храм. Но подданные все равно меня не любят.

— Так ли уж важно, брат, любят тебя подданные или нет! Главное, что ты долился всего, что только мог желать сын прокуратора — у тебя есть царская власть, расположение римского императора, раболепство окружающих, роскошь, золото, богатство! Твои потомки после тебя будут править Иудеей, — заметил Ферор.

— Мои потомки! — усмехнулся Ирод. — О них я и хотел с тобой нынче поговорить, Ферор, а так же попросить тебя коечто сделать…

Насторожившись, Ферор с интересом взглянул на Ирода.

— Сыновья мои… Их судьбы различны, но их жизни объединены тем, что они произошли от меня! И Александр, и Аристобул были рождены мной от моей возлюбленной Марьямны. — На миг Ирод замолчал, вспомнив единственную женщину, которую действительно любил, — но я случайно убил ее в приступе ярости. Ты ведь знаешь, Ферор, что я до сих пор не могу себя простить за то, что сделал! Но она вывела меня из себя в ту ночь… Я был сам не свой…

Поморщившись, он провел дрожащими пальцами по лбу. Ферор, сохраняя видимое самообладание, вспомнил все то, что произошло с Марьямной. Она была женщиной знатной, очень красивой и, по слухам, порочной. Ирод обожал ее. Но подверженный приступам ярости, он подчас становился неудержимым. Марьямна знала это, но не могла смягчить его сердце, ибо сама была жестока. Очередной взрыв гнева Ирода привел к избиению жены, после чего Марьямна погибла.

Ирод, придя в себя, страдал от своего поступка. Мучимый угрызениями совести, он забальзамировал тело Марьямны и сохранил его в нетленном виде.

Тем не менее, после ее убийства, он вновь познал радость жизни, утешившись браками с другими женщинами. Но никого из них он никогда не любил так, как Марьямну.

— Ее сыновья, в коих течет моя кровь, вчера прибыли в Иерусалим из Сирии. Меня это радует. В будущем я бы хотел, чтобы один из них стал моим наследником, — молвил Ирод. — Они дети, рожденные моей любимой женой, и к тому же, Марьямна происходила из Хасмонеев! Это должно подарить им любовь еврейского народа.

Ирод все еще тешил надежду на то, что его роду удастся укрепить свое положение в Иудее. Понимая это, Ферор, однако, не разделял его мнение.

— У тебя есть еще Антипатр! Он старший из твоих выживших отпрысков! — напомнил он.

— Нет! Антипатр сын этой шлюхи Дориды, которая изменяла мне даже с рабами! — решительно покачал головой Ирод. — Не желаю о нем слышать.

— Это твое право! — вздохнул Ферор.

— Но у меня есть еще дети от прочих жен, — сказал Ирод. — Архелай находится в Галилее, но двое младших до сих пор живут в Риме, куда я отослал их мальчишками, чтобы они, находясь в окружении двора Августа, не только получили хорошее образование, но и научились вести себя подобно римлянам. Да, иудеи меня не любят за то, что я поддерживаю римлян, но я всегда восхищался культурой этого великого народа и в особенности, боевой мощью их армии. Мне бы хотелось, чтобы Филипп и его брат Антипа приобрели необходимые знания в стратегии. В будущем это поспособствует величию нашего царства.

В те годы, кроме Иудеи, под властью Ирода находилась часть соседней Сирии. Его владения считались вассальным государством Римской империи, но это его не смущало. Вдали от Рима он чувствовал себя могущественным владыкой, а поскольку своей армии ему не разрешалось держать, он был рад во всем рассчитывать на поддержку Италии.

— Итак, Ферор, я хочу, чтобы ты привез Филиппа и его брата в Иерусалим, — проговорил он. — Думаю, что за долгие годы, проведенные при дворе кесаря Октавиана, они постигли многие необходимые царевичам навыки. Ты должен ехать в Италию.

— Да, мне рассказывали, что отроки жили в доме у Гнея Квинта, знатного патриция, но каждый день проводили при дворе, общаясь с наставниками, — кивнул Ферор. — Когда мне их привезти в Иудею?

— Поезжай в путь уже завтра. У тебя есть все необходимое, — угрюмо произнес Ирод. — Вернешься назад с моими сыновьями. Я хочу видеть их.

— Не смею возражать тебе, ибо ты владыка, — ответил Ферор. — К тому же я соскучился по юному Антипе.

— Его ты любишь больше, чем Филиппа, я это знаю, — молвил Ирод. — Но он никогда не сможет стать моим наследником, учитывая, что он среди моих сыновей — младший.

За окнами сгущалась ночь. Рассеянно глядя на холодные искры мерцающих в небе звезд, Ирод погрузился в размышления. Ферор вновь взглянул на него. В глубине души он всегда восхищался старшим братом, невзирая на то, что завидовал ему. Ироду не было нужды изображать из себя набожного человека, разыгрывать благочестие, пытаться убедить иерусалимских старейшин и фарисеев в собственной порядочности. Он вел себя с подданными нагло, дерзко и жестоко, не забывая о том, что они его не любят. Он — победитель! В его руках власть! А тем, кто будет восставать против него, грозит кровавая расправа! За свою репутацию Ирод не боялся.

В отличие от него, Ферор был вынужден вести себя более осторожно. В Иерусалиме его не любили, потому что он — брат Ирода. В Риме его почти не знали, поэтому авторитета он при дворе не имел. Он не прославился военными победами или походами. А между тем, ему бы хотелось подражать Ироду, хотя он знал, что у него никогда бы не получилось стать таким же беспощадным и одновременно великолепным. Ирода можно было ненавидеть, но нельзя было не испытывать восторг, находясь рядом со столь грандиозной личностью! Его магнетизм, сила духа, неудержимость притягивали к нему людей, невзирая на громкую славу тирана. Ферор находился в тени великого брата.

— Если мне предстоит завтра выступить в путешествие, то я бы предпочел, несмотря на уже наступившую ночь, заняться сборами, — сказал Ферор, поставив свой кубок на край невысокого мраморного стола, расположенного у дивана Ирода.

— Да, тебе лучше поторопиться, — кивнул Ирод, не поворачивая головы к брату.

Оставив чертог, Ферор направился к выходу. Внимая гулу его удаляющихся шагов и громкому эху, зазвучавшему под сводами после того, как за ним захлопнулась створка высоких дверей, Ирод допил свое вино и вновь погрузился в мрачные мысли.

Глава 2

Оказавшись в коридоре, слабо озаренном факелами, пылающими в железных уключинах вдоль стен, Ферор постоял несколько минут, заставляя себя успокоиться. Внезапное желание Ирода привело его в недоумение. Конечно, младших царевичей уже вполне можно было привезти из Рима в Иудею, ибо их образование считалось безупречным. Но приказ Ирода Ферору ехать в Италию, чтобы доставить отпрысков, прозвучал очень неожиданно.

— Что от тебя хотел наш царь? — раздался в полумраке резкий голос.

Подняв голову, Ферор увидел стройную, еще молодую женщину, кутавшуюся в тонкий шелк. Она стояла всего в нескольких шагах от Ферора, но ее силуэт тонул во мгле. Тем нее менее он узнал Малфаку, дочь самаритянского первосвященника, на которой Ирод женился после жестокого убийства Марьямны. Многоженство никто не порицал, и было время, когда ей приходилось делить права жены с Клеопатрой. Но Клеопатра умерла, и теперь у Ирода есть лишь одна супруга.

— Он требует, чтобы я привез мальчиков в Иудею, — пожал плечами Ферор.

Приблизившись к нему, Малфака убрала ткань с головы. Огонь факела озарил ее нежное лицо с изысканными чертами. Брови были соединены на переносице орнаментом, согласно моде, огромные голубые глаза подведены тушью, а вьющиеся густые волосы собраны на затылке. На тонкой шее едва заметно сверкает узкое ожерелье. Во взоре очей вспыхнула надежда.

— Ты привезешь в Иерусалим моего Антипу? — уточнила она.

— И Филиппа, сына Клеопатры, — заметил Ферор, но Малфака пропустила его слова мимо ушей. Она всегда глубоко любила лишь Антипу. Филипп был ребенком ее соперницы, и хотя она заботилась о нем, но не испытывала глубоких чувств.

— Я не видела Антипу уже четыре года, а для меня это слишком много, — произнесла Малфака. — В последний раз мы встречались с ним, когда я посетила Рим, чтобы повидаться с ним и засвидетельствовать свою преданность жене Августа, Ливии. Она очень расположена к нам.

Ферор знал, что своего младшего сына Малфака любит больше, нежели Архелая. Вполне возможно, что Антипа вообще был единственным человеком, к которому она ощущала привязанность. Уже давно она стала следующей после Марьямны единственной женой Ирода. Пустив в ход не только свою внешнюю привлекательность, но и хитрость, она сумела выйти замуж за владыку и утешить его после убийства Марьямны. Все прошедшее с тех пор годы, живя рядом с Иродом, Малфака была осторожна; она избегала его взрывов ярости, его подозрительности, его гнева, пытаясь смягчить его суровую натуру свой видимой нежностью.

Было сомнительно, чтобы Малфака любила Ирода. Для нее всегда оставалось главным то, что она — жена царя. До сих пор Ирод не определился с выбором наследника престола, хотя после приезда в Иерусалим сыновей Марьямны пошли слухи, будто приемником станет Аристобул или Александр. Однако то, что ей сказал Ферор, внушало надежду на то, что и ее дети смогут рассчитывать на преемственность.

— Хочешь поехать со мной в Рим, Малфака? — спросил Ферор.

— Нет, — улыбнулась она. — Ирод не любит, когда я надолго покидаю его двор. Он очень ожесточен после гибели Марьямны.

— С тех пор прошло уже много лет, — молвил Ферор.

— Хм! Думаю, что он до сих пор не простил себя, а бальзамированное тело Марьямны напоминает ему о его преступлении, — сказала Малфака.

Кроме них в поглощенном сумраком коридоре почти никого не было. Вдоль стен стояли немногочисленные силуэты стражников — римлян. В воздухе едва ощутимо пахло горящими благовониями.

— Я приготовила для сыновей дары, ибо Филиппа я воспитала, как свое дитя, — вдруг произнесла Малфака. — Ожидая возвращения мальчиков, я вспоминаю о них каждую минуту. Для Филиппа у меня есть ценная книга сирийского астронома, ибо он любит науку… А для Антипы… Для Антипы я сделала хитон, который собственноручно расшила серебряным узором. Мне доставило радость представлять, как он будет носить эту одежду.

Вздохнув, Малфака склонила голову.

— Ты очень его любишь. Впрочем, и я питаю к нему теплые чувства, он ведь всегда был таким умным и отзывчивым мальчиком, — проговорил Ферор. — Однако, Ироду нет дела до тонкой души его младшего сына.

— Увы, ты прав. Как ты полагаешь, Ирод решил пригласить к себе сыновей для того, чтобы выбрать приемника? — взор огромных очей Малфаки возбуждено засверкал.

— Не знаю, — ответил Ферор. — Архелай и дети Марьямны уже в Иерусалиме. Но Ирод до сих пор не желает видеть Антипатра, которого считает незаконнорожденным.

— Люди сплетничают, Ферор! Говорят, что Дорида изменяла Ироду.

— Просто он чрезмерно подозрителен, а с возрастом, приобретя могущество, стал еще более осторожным. Даже я подчас боюсь его.

— Но детей Марьямны он всегда любил сильнее, чем прочих, — заметила Малфака.

— Это вовсе не говорит о том, что он захочет передать власть Александру или Аристобулу, — молвил Ферор.

Она пристально взглянула в его черные глаза. За те годы, что ей пришлось жить с Иродом, его брат стал для нее единственным другом. Ферор всегда хорошо ее понимал.

— Нужно убедить Ирода в том, чтобы он позволил Антипатру бывать при дворе. Антипатр старше, чем дети Марьямны, и возможно имеет намерение стать когда-нибудь царем. Мне рассказывали, что он честолюбивый и умный молодой человек. А такой сумеет внести разлад между Иродом и сыновьями Марьямны, — сказала Малфака.

— Но какой тебе смысл ссорить Ирода с его отпрысками?

— Ты не догадываешься?

— Наверное, ты желаешь возвести своих детей на трон.

— Или одного из них!

— Но, Малфака… Я тоже слышал про Антипатра, будто он честолюбив. Если он окажется при дворе Ирода, то неудержимо ринется к власти, — произнес Ферор, с сомнением покачав головой.

— Мы с ним справимся… Для меня главное избавиться от сыновей Марьямны! В любом случае впереди всех нас ждет жестокая битва за то царство, которое в течение всей жизни создавал мой муж.

Ферора изумляла самоуверенность Малфаки.

Впрочем, наблюдая за тем, как она в течение почти двадцати лет хитрит, лицемерит и изворачивается, пытаясь быть нежной женой Ироду и оставаться в его тени, он понял, что Малфака обладает очень сильной натурой. Такую, как она, не сломить никаким невзгодам.

— Ирод страдает от одиночества невзирая на друзей и союзников… Вероятно, мне удастся убедить его пригласить в Иерусалим Антипатра, — задумчиво произнес Ферор. — Но последствия его возвращения в отцовскую семью непредсказуемы.

Сурово кивнув, Малфака плотнее завернулась в шелк.

— Я верю в то, что Всемогущий Бог пошлет нам свою защиту, — глухо пробормотала она и, вскинув голову, стремительно зашагала по коридору.

Несколько долгих минут Ферор взирал ей вслед, глядя на то, как ее статный силуэт, окутанный облаком широких тканей, исчезает во мраке. Восхищенный мужеством Малфаки, он принял решение встать на ее сторону. В конце концов, он почти не знал ни Аристобула, ни Александра, ни Архелая, зато очень любил ласкового Антипу, которого помнил мальчиком.. Даже если бы царем стал Филипп, то Антипа вполне мог приобрести высокое положение.

В ту ночь он распорядился слугам готовиться к поездке. Сборы длились до наступления утра. На восходе рабыня Малфаки принесла к Ферору ларец с подарками. Переодеваясь в дорожную одежду, Ферор рассеяно осмотрел содержимое ларца.

Книга, купленная Малфакой для Филиппа у сирийцев, была очень умной, но хитон, собственноручно сшитый ею для Антипы, олицетворял ту заботу, с которой она относилась к младшему сыну. Серебряный орнамент украшал подол и рукава. Ткань была синей, тонкой, дорогой.

Потрогав хитон, Ферор удовлетворенно хмыкнул.

— Малфака… Ты действительно любишь своего мальчугана! — прошептал он и приказал слугам отнести ларец в обоз.

Спустя час, когда лучи солнца уже начали сиять над Иерусалимом, кортеж Ферора направился к выезду из города. Ферор следовал верхом на муле по узким кривым улочкам города, мимо глинобитных домов и высоких заборов, за которыми вздымали кроны к лазурному небу пальмы, кипарисы и фруктовые деревья.

В поездке его сопровождали римские стражники и слуги. В обозе он вез продовольственные запасы и подарки Малфаки.

Одетый в широкий плащ с голубой вышивкой, набросив на голову накидку от зноя, Ферор легко правил мулом. Город пробуждался. Торговцы открывали лавки. На площадях становилось многолюдно.

Направляясь мимо Храмовой горы, Ферор издали взглянул на новое великолепное здание, которое соорудил Ирод вместо того, что разрушили варвары. Храм, возведенный Иродом на деньги римлян, во многом затмевал прежний, который возвышался на этой горе. Каменный фасад, широкое крыльцо, многочисленные галереи, балконы, дворики восхищали истинных ценителей зодчества. В праздничные дни Храм притягивал паломников иудеев со всех восточных земель. В нем проходили не только службы, во время которых Единому Богу Авраама, Исаака и Иакова возносились молитвы, но также здесь собирался Синедрион для принятия важных решений, связанных с серьезными нарушениями Закона.

Единственное, что огорчало радость иудеев, — золотой римский орел на фасаде. Символ чужеземного владычества. А царь Ирод олицетворял собой предателя, получившего власть от римлян. Так оно и было.

Сейчас золотой орел ярко вспыхивал в лучах солнца, словно дразня гордых ожесточившихся иудеев. Однако, свернув за поворот дороги, ведущей к побережью, Ферор утратил из виду символ римского господства.

Теперь ему предстояло сесть на один из кораблей флотилии Ирода и плыть в Италию. Выполняя приказ брата, он следовал его воле.

Глава 3

Все вокруг происходило так, как решил отец — царь Иудеи. Эту истину юный Антипа усвоил еще в детстве, живя в Иерусалиме. Он часто видел страх в глазах своей матери Малфаки, когда она общалась с Иродом в присутствии сына. При дворе отца уже в те годы сложилась атмосфера всеобщего трепета пред непредсказуемым, яростным владыкой.

Малфака была с Иродом учтива, осторожна и покорна. Она научилась быть сильной. Но маленький Антипа с детства робел перед грозным нравом отца и поэтому был рад, когда ему велели ехать в Рим.

Вдали от родины оба младших сына Ирода не только получали воспитание, но и вели образ жизни, схожий с образом жизни римлян. Конечно, их вера, а также ежедневные чтения Торы не давали им забыть о том, что они иудеи, и все же, кроме Писания, им довелось познать учения греческих и римских философов, а также познакомиться с поэзией и прочими видами искусств. В Риме искусства всегда имели большую власть над сердцами людей. Тут часто проходили театральные действа и устраивались праздники, где выступали кифареды или певцы. К тому же ко двору Октавиана часто приходили поэты, ищущие его покровительства. Живя в Риме, Антипа познал творчество Вергилия, чья поэма «Энеида» сразу же стала его любимым произведением. Самого Вергилия Антипа не знал — поэт погиб в Греции задолго до прибытия царевича в Рим. Но от людей, которым довелось наблюдать то, как Вергилий читал свои поэмы, он слышал, что поэт обладал очень яркой натурой. Невзирая на то, что в «Энеиде» рассказывалось о событиях, произошедших в Греции и в Италии, Антипа часто перечитывал ее. Он научился ценить поэзию и восхищаться ею.

За годы, прожитые в Риме, он не завел себе близких друзей, предпочитая общение с братом. Тем не менее, в окружении кесаря их хорошо знали.

В то время иудейская вера считалась в Риме варварской, а иудеи, в свою очередь, называли тех, кто признавал многобожие — «язычниками». Однако живя в Риме, Антипа не чувствовал себя чужаком. Рим был центром, куда стекались сотни различных религий, и хотя основным культом считался культ Юпитера, прочие вероисповедания не запрещались. Таким образом, сыновья Ирода, находясь вдали от Иудеи, не утратили самобытность веры и в то же время познали традиции народа, вассалами которого стали евреи.

Октавиан почти не обращал внимания на иудейских царевичей, если им случалось присутствовать с ним на торжествах. Лишь изредка он расспрашивал Антипу или Филиппа об учебе, и то делал это ради вежливости. Было время, когда Октавиан еще с вою бытность триумвиром разделил власть над захваченной территорией государства с Марком Антонием. Ироду, чтобы отбить Иерусалим у вторгшихся туда варваров, пришлось искать заступничества сначала Антония, а затем Октавиана. Оба благоволили к честолюбивому сыну иудейского прокуратора. И вот он уже много лет царствует в то время, как Антоний покончил с собой в Египте после поражения при Акциуме, а Октавиан стал первым в истории человечества царем в государстве, управляемом Сенатом. Республиканская монархия была новой системой власти, но римлянам она нравилась.

В Иудее, наоборот, процветала тирания Ирода. Над ним властвовал лишь кесарь, но Октавиан редко вмешивался в государственные дела Иудеи, предоставив ей большую независимость. Вдали от родины Антипа часто слышал о жестоких расправах, которые Ирод устраивал над мятежными подданными. И все-таки Антипа скучал по Иудее. В Риме ему хорошо жилось, но в Иерусалиме была его родина. Он часто вспоминал скалистые кряжи, обступавшие город, вереницы холмов, поросших пальмами и ту особенную атмосферу, которая наполняла собой узкие улицы Иерусалима — толпы людей, их смуглые лица, звуки арамейского языка.

В тот день, когда в Рим приехал Ферор, Антипа не пошел на занятия по философии в дом Августа, а остался у Гнея Квинта. Патриций считал для себя великой честью то, что под его крышей жили иудейские царевичи. Под его наблюдением они росли в течение всех тех лет, что находились в Риме.

Сидя в перистиле, большом дворе, обнесенном колоннами и примыкавшем к саду, Антипа наблюдал за резвой игрой, устроенной между собой двумя маленькими обезьянками. Кусаясь и катаясь по траве, они бегали среди густой зелени. Весело смеясь, Антипа с интересом наблюдал за ними.

Он сидел на мраморной скамейке, положив на колени книгу на греческом языке. В нескольких шагах от него журчал небольшой фонтан. В дневные часы в перистиле было немноголюдно. Лишь рабы иногда спускались сюда, чтобы заняться уборкой. Но по вечерам, стоило зною утихнуть, в перистиле любили проводить досуг родственники Квинта и его гости, наслаждаясь вином, музыкой и ведя друг с другом беседы.

Послышались шаги и на ступенях лестницы, ведущей во дворик, возник силуэт раба.

— Юный господи! — окликнул он Антипу. — Приехал ваш дядя — брат царя Ирода Ферор!

— Мой дядя? — рассеянно переспросил Антипа и, проводив взором убежавших в сад обезьян, повернулся к рабу.

Антипа был совсем юн, его вполне еще можно счесть отроком. В его внешности нет даже отдаленного сходства с Иродом. По утверждениям Малфаки, он похож на ее отца — самаритянского первосвященника. У Антипы очень белая кожа, которая не склонна к загару и почти не темнеет даже во время длительного присутствия на солнце. Он обладает продолговатым лицом с тонкими чертами, острым узким носом с горбинкой, чувственным ртом и огромными голубыми глазами. Ему очень нравится римские традиции, поэтому он принял решение всю жизнь подобно римлянам гладко брить подбородок и не отпускать бороду. Черные прямые жесткие волосы обрамляют его лоб и закрывают шею. Они очень густые и гладкие. У Антипы хрупкое телосложение, он худой, с тонкими плечами, но среднего роста и отлично сложен. В его движениях присутствует изящество.

Услышав приближающийся топот ног, и подумав о Фероре, он вскочил, ожидая дядю. Через несколько секунд Ферор вышел на крыльцо и сразу же кивнул Антипе.

— Всемогущий Бог Авраама! О, как ты вырос, мой мальчик! — воскликнул он и стал спускаться по ступеням.

Засмеявшись. Антипа положил книгу на скамейку и подбежал к Ферору.

— Здравствуй, дядюшка! Мы так давно не виделись!

ИФерор с нежностью обнял его.

— Малфака прислала вам с братом подарки! Кстати, где Филипп?

— Он нынче у Августа и вернется только вечером. — Антипа с любопытством взглянул на дядю. — Как замечательно, что ты решил повидаться с нами!

— Я прибыл в Рим, выполняя приказ царя Ирода, — ответил Ферор и, подозвав слугу, велел показать Антипе посланные Малфакой подарки.

Открыв ларец, слуга достал вышитый хитон и улыбаясь, протянул царевичу. Антипа сразу же оценил ту заботу, которую проявила его мать, и прижал хитон к груди.

— Твой отец хочет, чтобы вы с братом вернулись в Иудею, — продолжал Ферор. — Он намерен оставить вас при своем дворе.

— Но мое образование еще не закончено! — заметил Антипа.

— Неважно! Требования Ирода не оспариваются. Тем более, что в последнее время обострился его старый недуг, а он сам уже достиг преклонных лет ему все чаще приходят в голов у мысли о престолонаследии, — молвил дядя. — Кроме вас, Ирод пригласил к себе Аристобула с Александром и Архелая… Вполне возможно, что и Антипатра пригласит!

— Но… Но это значит, что мы должны уже в ближайшие дни уехать из Рима? — осведомился Антипа, поглаживая серебряный узор на подаренном ему хитоне.

— Да, Антипа, мальчик мой, — кивнул Ферор. — Я проведу в доме Квинта нынешнюю ночь, а завтра мы отправимся в путешествие в Иудею.

— Боюсь, что я не успею собраться и попрощаться со всеми теми, кого оставлю в Риме! — с сомнением покачал головой Антипа.

— У тебя много друзей в Италии?

— Нет, но я здесь вырос.

— Ты напишешь своим знакомым письма во время пути в Иерусалим и объяснишь, почему должен был уехать. К тому же в будущем у тебя представится возможность вновь побывать в Риме, ведь ты — сын царя — римского вассала! Но жить здесь, как прежде, уже не получится.

Вздохнув, Антипа обвел глазами перистиль.

— Мне будет недоставать стремительного образа жизни, свойственного Риму, но в глубине души я рад вернуться в Иудею, ибо там моя родина… И там живет моя матушка, — он крепче прижал к груди подаренный Малфакой хитон.

Похлопав его по плечу, Ферор улыбнулся.

— Она тоскует о своих детях.. И в особенности о тебе, Антипа.

— Ах. Я это знаю! Она всегда меня любила! — воскликнул юноша.

В воспоминаниях Ферора он долгое время оставался хрупким мальчиком, обладающим чутким сердцем. Но теперь Ферор видел перед собой стройного молодого человека с тонкими чертами лица и сдержанными манерами. В Риме Антипа научился вести себя как римский патриций — он был вежлив, изыскан и прост в общении. Невзирая на то, что его родным языком оставался арамейский, он прекрасно знал латынь. Даже одежда, которую он носил, была сшита согласно римской моде.

— Поэзия! — молвил Ферор, взяв в руки книгу, которую Антипа положил на скамейку. — Ты любишь искусство гоев?

— У гоев есть чему научиться. Римляне это великий народ, — ответил Антипа.

— Но за чтением языческих книг легко забыть о необходимости изучать Тору.

— О, нет. Я читаю Тору каждый день!

— Это похвально, — одобрил Ферор и показал юноше кисточки, пришитые к четырем краям своего плаща, — Цициты напоминают о заповедях иудеев. А тора — главная книга!

Антипа не собирался с ним спорить. Юный отпрыск Ирода умел совмещать в себе интерес к культуре язычников и веру в Единого Бога иудеев. Но Ферор это не мог понять, а племянник не пытался его убедить в том, что пристрастия к традициям и искусству римлян отнюдь не отвращают его от иудаизма.

Когда вечером в дом Гнея Квинта вернулся Филипп, Антипа был уже занят сборами в путешествие.

Обрадованный возможностью вернуться в Иерусалим,

Филипп стал, как и брат, готовиться к отъезду из Италии.

Внешнего сходства между ними не было. При первом же взгляде на повзрослевшего Филиппа, которого Ферор помнил мальчиком, он сразу обратил внимание на то, что тот унаследовал внешние черты своего отца Ирода. У Филиппа была очень смуглая кожа, черные глаза и длинные кудрявые волосы. Как и Антипа, старший брат обладал худым гибким телом, но ему не была присуща свойственная младшему отпрыску хрупкость.

Однако в отличие от Ирода, Филипп имел сдержанный уравновешенный характер и очень любил точные науки.

Помня о его любви к знаниям, Малфака выбрала для него в подарок книгу сирийских мудрецов, которая его обрадовала.

В отличии от Антипы, Филипп приобрел в Риме немало приятелей, но ни с кем из них его не связывали близкие отношения и поэтому он не огорчился из-за того, что ему предстояло их покинуть. Всю ночь до восхода братья сидели в комнате Антипы на втором этаже и обсуждали предстоящий отъезд. Ферор спал в комнате, предоставленной ему Гнеем Квнтом. Патриций оказался человеком гостеприимным и к тому же, принимая у себя брата Ирода, рассчитывал на благосклонность Октавиана.

— Тебе не страшно возвращаться в Иудею, брат? — спросил Филипп, глядя на залитый лунным светом перистиль. — Ведь говорят, что наш отец стал еще более свирепым, чем прежде.

— Мне не страшно, — сказал Антипа. — Ибо я возвращаюсь на родину.

— Только никто не знает, что нас ждет на родине, — мрачно усмехнулся Филипп.

— Всемогущий бог знает.

— Да. Ты прав, братишка. Всемогущий знает.

— На восходе, Ферор вновь велел слугам запрягать мулов и готовиться к путешествию. В обоз, кроме запасов веды, которые пополнил Квинт, были погружены тюки с вещами и книгами братьев. Юноши поочередно обняли Квинта, в доме которого прошло их детство, и забрались в обоз. Возница щелкнул поводьями.

Кортеж покидал Рим. Он проследовал через пробуждающийся город, миновав великолепный Форум, а затем Палатин, где жил Август, и по кварталу Бычьих голов направился к воротам. Антипа рассеяно смотрел на то, как золотые лучи солнца отражаются от мрамора стен. В этом сияющем потоке возвышались грандиозные фигуры героев римского прошлого, словно тени эпох, застыв навеки перед людьми в мраморных изваяниях. Воздух дышал копотью жаровен, строительной пылью и цветочной пыльцой. Над выездом из города раскинули в вечном полете гигантские крылья фигуры серебряных орлов, воплотивших собой силу и несокрушимое могущество самой великой из всех созданных держав.

Покидая Рим, который всего через час или два забурлит шумным людским потоком на площадях. Потоком, в котором соединились воедино сотни наций, культур и вероисповедания, Антипа вдруг ощутил страшную боль в сердце. Он понял, что успел полюбить Рим. Ведь Рим невозможно было не любить.

Глава 4

Уже в течении двух месяцев Аристобул находился в Иерусалиме. Вместе со своим братом Александром он жил во дворце Ирода, пользуясь особым расположением отца. Подобно младшим сыновьям Ирода, Аристобул долгое время учился в Риме, а потом пару лет провел вдали от Иерусалима, в Сирии.

Дворец не вызывал в его душе восторга, невзирая на то, что многие восхищались изысканностью возведенного римлянами здания. Раньше на этом месте стоял дворец царей Хасмонеев. Аристобул принадлежал к их династии, по мнению своей матери. В нем, как и в Александре, соединилась ветвь Хасмонеев и кровь нового царского рода.

Прохаживаясь по вечерам по длинным галереям дворца, разглядывая отделку стен, пестревшую россыпями сердоликов, рубинов и тускло искрившуюся золотыми пластинами, он изумлялся пылкому стремлению отца к роскоши. Невзирая на то, что дворец строили римляне, Ирод позаботился о ярком восточном украшении чертогов.

— В нас есть не только кровь Ирода, но и кровь Хасмонеев, и поэтому мы, как я думаю, будем достойны править когда-нибудь в Иудее, — говорил Аристобулу его брат, неторопливо следуя рядом с ним по галерее. — К тому же отец всегда благоволил к нам больше, чем к другим братьям.

— Это так, но я до сих пор не могу простить его за убийство Марьямны, — угрюмо произнес Аристобул и, остановившись, взглянул на высокую, выполненную в полный рост статую Ирода. Скульптура была отлита из меди. Царь изображался в великолепном длинном плаще и широком высоком венце, напоминавшем митру. Черты его лица передавали свирепость натуры.

Несколько минут братья взирали на эту большую статую, возвышавшуюся в нише.

— Он убил нашу мать в результате обычной ссоры, но я не могу найти ему оправдания, — пробормотал Аристобул, сдвинув брови.

— Я тоже, тихо ответил Александр.

Они оба были еще очень юны, когда случилось чудовищное убийство, но прекрасно помнили все, что произошло в ту далекую ночь. Ревность Ирода! Он всегда обладал подозрительной натурой. Марьямна не стала бы изменять ему, потому что ей очень нравилось ее положение жены нового иудейского царя, и она дорожила его любовью. По своей натуре Марьямна была жестокой, порочной, лицемерной, однако, Ироду предпочитала хранить верность. Но разве такого человека, как он возможно переубедить если он в чем-то усомнился? Нет… Марьямну он любил со всей страстью, свойственной его бешенной неудержимой натуре. Она была из рода последних иудейских царей Хасмонеев, но Ирод, решив жениться на ней, руководствовался отнюдь не выгодой, а чувствами.

Сыновья Марьямны находились в соседних покоях и поэтому слышали те оскорбления, которым он подверг ее во время ссоры, затем избив до смерти. Но они не могли вмешаться и остановить его, потому что уже в те годы испытывали перед ним страх.

Бальзамированное тело Марьямны Ироду удалось сохранить, и он обожал разглядывать ее, вспоминая былые годы счастья. Возможно, что его до сих пор мучило раскаяние, хотя во всех остальных преступлениях, которые он совершил на протяжении жизни, он никогда не раскаивался.

И все же в Аристобуле, как и в Александре преобладала кровь Ирода. Оба были худые, смуглые, с крючковатыми носами, тонкими лицами и огромными черными глазами навыкате. Аристобул носил такую же короткую бородку, как у Ирода, а длинные кудри струились вдоль его плеч.

— Ненавижу его, — прошептал он, отвернувшись от скульптуры отца.

— И все же мы — его дети, и вполне возможно, что между нами он разделит в будущем свое царство, — сказал Александр.

— Это было бы очевидно, ибо мы не только Ироды, но и Хасмонеи! К тому же мы сыновья, рожденные его любимой Марьямной… Но не забывай, брат, что у него есть и другие отпрыски. Вчера сестра Ирода, наша тетя Саломея рассказала мне, что он все же решил пригласить в Иерусалим Антипатра! А ведь прежде он всегда упорствовал, когда родственники говорили ему о необходимости позвать ко двору старшего сына. Он долго время называл его незаконнорожденным, утверждая, что Дарида была шлюхой.

Но я считаю, что это в нем глаголила его подозрительность.

— Неужели ты считаешь Антипатра нашим соперником в борьбе за престол Иудеи? — осведомился Александр.

— Почему бы и нет? Я не люблю недооценивать кровь Ирода! Ведь он такой же его сын, как и мы! К тому же младшие дети должны на днях вернуться из Рима.

— Но они совсем юны… особенно Антипа! Вряд ли их можно считать соперниками!

— Антипа еще ребенок, это верно. И между ним и троном нашего царства множество других опасных претендентов. Однако нам лучше быть настороже.

— Еще есть Архелай! — задумчиво пробормотал Александр. — Он очень честолюбив. И все-таки я бы на месте Ирода выбрал бы в качестве приемников сыновей, рожденных от той, кого он любил со страстью, свойственной его сердцу!

— Быть может он не захочет разделить царство на две части, и тогда нам с тобой, любезный брат, предстоит превратиться в соперников, из которых лишь один получит право одеть венец, — прошептал Аристобул и вновь взглянул на статую Ирода.

Пламя факелов трепетало от ветра, проникавшего в окна галереи, и отражалось от поверхности меди. В помещении царила тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Аристобула и потрескиванием огня.

— Я бы никогда не стал твоим соперником, брат, — вдруг произнес Александр. — поверь, что я вовсе не властолюбив. Для меня гораздо важнее сохранить те искренние отношения, которые за долгие годы установились между нами.

Но Аристобул с сомнением покачал головой.

— О, ты даже не представляешь, на что способно толкнуть людей стремление к могуществу! Да, ты сейчас действительно считаешь себя невластолюбивым, но пройдет время, и душой твоей завладеет зависть. Взгляни на Ферора! Он был в течении всей жизни соратником Ироду, но теперь ему больно оставаться в тени великого брата. Люди, подобные Ферору, опасны. А ты тоже Ирод. И, как и в прочих его детях, в тебе есть его необузданность, его ярость, его страсть. Возможно, что эти черты натуры пока спят внутри тебя, но достаточно лишь необходимого стечения обстоятельств, чтобы они пробудились.

— Ты очень умен, Аристобул, — сказал Александр. — С таким, как ты, я не смог бы соперничать, даже если бы захотел.

Невесело засмеявшись, Аристобул похлопал его по плечу и зашагал дальше по галерее. В его движениях Александр видел нервозность. Аристобул был достойным отпрыском Ирода, и вполне возможно, что его детские страхи перед гневом отца давно исчезли. Со временем он превратился в жестокого, проницательного и страстного человека, ненавидящего отца, но ловко скрывавшего от Ирода истинные чувства.

И все же пока никто не знал о планах царя в отношении того, кто станет его будущим приемником. У Ирода было много сыновей, каждый из которых вполне мог унаследовать иудейский престол. Они ждали его решения, хотя при дворе ходили слухи, будто Ирод может остаться единственным царем своей династии, и целиком передать власть над Иудеей кесарю. Однако Аристобул в эти слухи не верил. Он понимал отца, ибо обладал схожей натурой. Ирод не для того вел войны за Иерусалим, и терпел всеобщую ненависть, чтобы добровольно лишить свой род права царствовать.

Глава 5

Возвращаясь в Иерусалим, Антипа замечал, как сильно изменился великий город за время его отсутствия. Он с интересом разглядывал новые грандиозные строения, мимо которых следовал кортеж Ферора. Особенно восхитил его Храм, возведенный Иродом. Когда Антипа, будучи ребенком, покидал Иерусалим, Храм не был полностью достроен, а сейчас он восхищал строгостью линий, изяществом галерей и лестниц, вереницами длинных окон и высотой тонущего в мареве солнца свода.

— Римский орел! — воскликнул Антипа, увидав золото орла, мерцавшего в ярком дневном сиянии.

— Да, это символ Рима! Но иудеи считают его еще и символом предательства Ирода, — поморщился Ферор.

— По мне, лучше бы он обошелся без этого орла, — сказал Филипп. — Да, мы живем под властью Рима. Но устанавливать символ чужеземного господства на фасаде Храма, возведенного на горе, где читал проповеди сам Моисей, на мой взгляд, слишком дерзко.

Однако Антипа пропустил его слова мимо ушей. Прикрыв лицо тыльной стороной руки, он с улыбкой разглядывал Храм, предвкушая то, что уже через пару дней сможет побывать внутри такого замечательного здания и оценить его размах и убранство. Между тем, кортеж следовал ко дворцу, продвигаясь через площади, заполненные толпами людей. Стражники, которых Ферор взял с собой в путешествие, теснили народ, расчищая дорогу кортежу. Обоз двигался возле глинобитных и каменных домов, окруженный слугами и солдатами. Внезапно взор Антипы, блуждая по лицам прохожих, задержался на силуэтах трех смуглых, богато одетых путников, которые вели беседу с каким-то горожанином. Их роскошно вышитые наряды, мягкие остроконечные колпаки, ботинки из кожи и пестрые штаны — анаксаридес свидетельствовали о том, что они приехали в Иерусалим с востока.

— Взгляни, Филипп! — шепнул Антипа, потянув брата за рукав.

— Это персы, — предположил Филипп. — Нечасто их можно встретить в Иерусалиме.

Внезапно один из персов повернулся к проезжавшему обозу и ласково улыбнулся Антипе. У богатого странника оказались добрые черные глаза, в которых горела мудрость. Смутившись, Антипа улыбнулся в ответ, а перс вдруг почтительно склонил перед ним голову.

Кортеж свернул на соседнюю улицу и проследовав по ней направился к высокому строению из светлого камня, окруженного прочной стеной. Это был новый дворец иудейских царей, в котором прошло детство Антипы. Он знал, что внутри чертоги покрыты ценной отделкой, перекрытия сделаны из пород кедра, а в двери сверкают пластинами из чистого золота.

Заметив приближение кортежа Ферора, стражники Ирода открыли ворота. С трепещущим сердцем, Антипа сжал своими тонкими пальцами руку брата. Перед ним предстал огромный двор, окруженный густым садом, дорога, ведущая к полукруглому крыльцу и широкая мраморная лестница, возле которой прибывавших встречала Малфака и слуги. Не дожидаясь, когда кортеж остановится, Антипа спрыгнул с обоза и смеясь устремился навстречу Малфаке.

— Матушка! — воскликнул он.

Жена Ирода с нежностью прижала его к груди.

— Наконец-то ты снова со мной! — прошептала она, погладив его по прямым жестким волосам.

Обоз остановился. Ферор подвел к крыльцу Филиппа, положив руку ему на плечо.

— Ирод не пожелал выйти на крыльцо, чтобы встретить сыновей?: — осведомился он.

— Царь выйдет, — ответила Малфака. — Хотя ты ведь знаешь, Ферор, что он никогда не был заботливым отцом.

Отстранившись, она с интересом изучала детей. Обоих она не видела уже несколько лет. Впрочем, ее взор все чаще возвращался к Антипе, которого она горячо любила. Заметив, что он одел сшитый ею хитон, она с трудом сдержала слезы.

Филипп следом за братом заключил Малфаку в объятия и поблагодарил за сирийскую книгу, которую она ему подарила

— Как замечательно, что вы вернулись домой, дорогие ребятишки! — прозвучал резкий голос Ирода.

Он неторопливо появился на крыльце, одетый в широкий кетонет, узкие штаны и сандалии. Без пурпурного плаща, венца и золотых украшений, усталый, бледный, с грязными кудрями, в беспорядке рассыпавшимися по плечам, он не был похож на грозного владыку, перед которым трепетали соседние царьки и которого ненавидели собственные подданные. Однако Антипа понимал, что нынешний облик Ирода, у которого обострилась давняя болезнь, отнюдь не свидетельствует о том, что он утратил могущество или свой грозный нрав.

Заставив себя улыбнуться, Ирод шагнул к сыновьям и поочередно обнял их. Антипа ощутил давно забытый запах его немытого тела и благовоний, которыми он пользовался.

— Вы не стали взрослыми. Но возможно, приобрели какие-то знания, — пробормотал он, сдвинув брови и тяжело дыша. — Впрочем, чутье мне подсказывает, что вы оба еще доставите всем чудовищную боль…

— Кому? — прошептал Антипа.

— Ирод пристально взглянул на него и сощурился.

— Иудеям, — молвил он. — Ибо вы тоже Иродова кровь… Мы — Ироды умеем лишь причинять окружающим боль. Это заложено в каждом из нас, независимо от того, чей цвет глаз передался тебе по наследству. Ироды сами того не желая, делают нестерпимо больно всем, кто их окружает. А иудеям в первую очередь, ибо тем не посчастливилось стать нашими подданными. Даже тех, кого мы боготворим и обожаем, мы заставляем страдать.

— Я не такой! — пылко возразил Антипа.

Малфака с тревогой взглянула на него. Она боялась, что сын вызовет у Ирода взрыв гнева. Но вместо этого царь добродушно усмехнулся и, протянув руку, погладил сына по щеке.

— В юности нам всем свойственно заблуждаться, дитя мое, — сказал он. — Я тоже думал о себе иначе. Но мои поступки свидетельствовали о моей жестокости. Мы все одинаковы по сути, Антипа. Со временем ты убедишься в том, что я был прав.

И он, повернувшись, направился к высоким дверям, ведущим во дворец. Антипа видел, как к нему подошел управляющий и негромко сообщил о том, что трое персов, волхвов, только что прибывших в Иерусалим, ищут с ним встречи.

— Пусть ждут меня в саду, — холодно произнес Ирод.

Антипа вдруг вспомнил персов, которых час назад заметил в городе, и предположил, что они были теми волхвами, которые прибыли к его отцу. В его душе возникло странное любопытство. Он знал. что волхвы обладали мудростью и умением делать по звездам предсказания будущего.

Слов Ирода о страданиях, которые его род причиняет окружающим, Антипа не забыл, но не придал им значения. Он хорошо помнил яростный нрав отца и знал, что тот считает самого себя безнравственным тираном. Так оно и было, и Антипа ощутил, что за годы, проведенные вдали от Ирода, не утратил своего трепета перед ним. Он отправлялся во дворец, держа за руку Малфаку, и, следуя по роскошным галереям, погрузился в воспоминания. Эти стены помнили его детство, когда он играл во дворце вместе с Филиппом, воображая себя полководцем или дрессируя собак и обезьянок.

— Я бы хотел прогуляться в саду, — произнес он.

— У нас большой сад, и, думаю, что отец, встречаясь с волхвами, не будет возражать, если ты совершишь прогулку среди раскидистых ветвей, — пожала плечами Малфака.

Филипп направлялся в соседнюю часть дворца, чтобы взглянуть на новую террасу, и Ферор предложил составить ему компанию. Отпустив слуг, Малфака повела младшего сына к широкой лестнице, спускавшейся в сад. Здесь она оставила его, сказав, что ему позволено занять свои прежние чертоги, где он жил мальчиком. Поцеловав руку Малфаки. Антипа неторопливо побрел сквозь буйные дебри огромного сада.

Глава 6

Среди зеленых кустов акации, жестких кустарников и мощных пальм, жили павлины. Их царь Ирод особенно любил за необычную расцветку и считал подлинным украшением сада. Приближаясь к фонтану, где его ждали прибывшие волхвы, он встретил нескольких павлинов, неуклюже бродивших, сложив хвосты.

Но сегодня, испытывая дурное самочувствие и тоску в душе, Ирод не замечал их. Нахмурившись, он стремительно подошел к фонтану и мрачно кивнул гостям.

— У меня мало времени на то, чтобы слушать вашу болтовню. Более того, кесарь запрещает заниматься гаданиями и, принимая вас у себя, я совершаю неугодное ему деяние. Однако, вы настойчиво требовали встречи со мной, утверждая, что намерены сообщить мне важное известие, — проговорил он.

— Приветствуем вас, о, великий владыка, — молвил один из волхвов, в котором Антипа несомненно узнал бы перса, поклонившегося ему на иерусалимской улице. — Меня зовут Мельхиор. Это мои спутники — Валтасар и Каспар. Мы проделали длительное путешествие в Иудею, чтобы собственным и глазами увидеть свершившееся в ваших землях чудо.

— Что за чудо? — раздраженно спроси Ирод.

Мельхиор улыбнулся ему и вздохнул.

— Да, мы расскажем, — закивали волхвы.

Ирод настороженно взглянул на них. Все трое были смуглыми и энергичными, но разными по возрасту. У Мельхиора красивое узкое лицо с длинной бородой, черные глаза с редким, необычным блеском и тонкие морщины на лбу. Его руки сверкают ценными перстнями, а одежда сшита из лучших тканей. На лбу его темные волосы уже начали редеть. Он человек, достигший преклонных лет. Вальтасар маленький, щуплый юноша в вышитом золотом хитоне. Его голову частично скрывает накидка. Взор у него пронзительный, острый, очень проницательный.

Третий волхв, Каспар, не похож на ученого мудреца. Это жизнерадостный толстяк огромного роста, в пестрых вышитых персидских орнаментом нарядах. Локоны волос спадали ему на плечи и лоб. Он часто улыбается, слушая беседу Мельхиора с Иродом, и тогда в глубине его очей вспыхивают лукавые огоньки.

— Вы знаете, что нас, волхвов, часто считают предсказателями человеческих судеб и будущего, но мало кому известно, что каждое наше пророчество основано не на гаданиях, а на строгих вычислениях, кои мы делаем по звездам, — говорил Мельхиор. — Во время жизни на востоке, мы много путешествуем и ведем наблюдение за небесными телами. В прошлом году на небе появилось редкое сочетание планет Юпитера и Сатурна. Недавно к ним присоединилась планета Марс, которая усилила необычность явления. А всего месяц назад мы обнаружили возникновение новой звезды. Следуя на ее свет, мы движемся в Вифлеем. Поскольку вы владыка здешних земель, вам надлежит узнать от нас, что все сие странные явления на небе возвестили о приходе в мир людей Спасителя. У вас, иудеев, он зовется Христом, и Его приход был предопределен пророками сотни лет назад.

Сердце Ирода сжалось от волнения. Заметив вспыхнувший огонь в его глазах, Мельхиор понял, что царь ему поверил.

— Но разве вы, персы, верите пророкам? — нервно спросил он. — Мне говорили, что вы придерживаетесь своей религии, зороастризма.

— Верно, — вмешался Каспар. — Но зороастризм это не язычество. Мы верим в Единого Бога, как и иудеи.

Вы чтите Писание, — продолжал Мельхиор. — А мы, подобно вам, чтим Авесту. В этой книге предсказан приход Спасителя тек же, как и в книгах иудейских пророков.

— Персы всегда преклонялись пред мудростью иудеев, — сказал Валтасар. — Шестьсот лет назад наш царь Кир освободил евреев из Вавилонского плена и позволил возвести свой Храм, в те годы лежавший в руинах после войны с сирийцами.

— Как прекрасно, что рождение Спасителя совпало с вашим правлением, владыка, — молвил Мельхиор. — Теперь ваше имя будет увековечено, ибо вы должны гордиться тем, что в годы вашего царствования пришел Спаситель человеческого рода…

— Прекрати! — поморщился Ирод, проведя пальцами по лбу. — Вы уже видели рожденного Спасителя?

— Нет. Судя по пророчествам, Он находится в Вифлееме! — ответил Мельхиор. — Мы едем туда, чтобы преподнести ему дары.

— И ему надлежит стать царем?

— О, да! — улыбнулся Каспар. — Ему надлежит стать Царем над всеми земными Царями, ибо Он — Сын Единого Бога.

«Но ведь если этот будущий владыка мира родился в моем царстве, его появление способно не только устроить смуту в Иудеи, но и в будущем лишить мой род права на власть!» — взволнованно подумал Ирод.

— Вы рассказывали о Его рождении кому-нибудь из моих подданных? — строго осведомился он.

— Конечно, — сказал Мельхиор. — О приходе в мир людей Спасителя, Сына Божьего должны знать ваши подданные…

— Я считаю, что вы поторопились, рассказав им о Его рождении, — молвил Ирод. — Быть может, что вы в своих подсчетах совершили ошибку, и Спаситель вовсе не родился…

— О, нет, — снисходительно улыбнулся Мельхиор. — Мы давно наблюдаем за расположением звезд точно можем сказать, что ОН родился. Нам лишь остается разыскать его в Вифлееме.

— Но в Вифлееме рождаются десятки младенцев каждый день! Как вы поймете, кто из них — Божий Сын?! — раздраженно воскликнул Ирод.

Его взор случайно наткнулся на Антипу, который вышел из-за деревьев и стоял в нескольких шагах от волхвов, с интересом внимая разговору.

— Мы найдем его по расположению звезд, — сказал Валтасар.

Заставив себя сохранять самообладание, Ирод согласно склонил голову.

Я доверяю вашим великим знаниям, волхвы, —

молвил он. — Много раз мне приходилось слышать то, что люди, занимающиеся вашим странным ремеслом способны предопределить не только будущее одного человека, но и всего человечества. Конечно, для меня, как для владыки, очень лестно, что во время моего правления среди иудеев родился Бог! Ибо Сын Всемогущего и есть земное воплощение Бога. О его приходе сотни лет назад свидетельствовали наши пророки, и как я только что узнал от вас, о Нем глаголет Авеста, божественная книга Зороастрийцев. Поэтому позвольте мне обратиться к вам с просьбой, волхвы! Как только вы найдете Младенца Христа, сообщите мне о его местонахождении, чтобы я тоже прибыл к Нему с дарами.

Голос Ирода звучал необычно мягко, даже вкрадчиво. Обычно в беседах с людьми он был резким, очень грубым, агрессивным, а его тембр обладал редкой мощью, подобно тембру оратора. Слушая отца, Антипа почувствовал тревогу.

Он понял, что Ирод не был искренним с волхвами.

Но Волхвы, в отличие от Антипы, не знали Ирода, как человека, и у них не возникло подозрений в отношении его правдивости.

— О, да, владыка! — всплеснул руками Каспар. — Мы, на обратном пути, вновь посетим Иерусалим и сообщим вам о том, где находится Младенец.

Буду ждать, — тихо ответил Ирод.

— Вы достойный царь своего народа, — поклонился Валтасар.

— Что ж… Теперь идите! Я отпускаю вас в Вифлеем, — но не забудьте о моей просьбе.

Волхвы закивали ему, радостно улыбаясь. На душе у Антипы стало тяжело, но он не посмел вмешаться в разговор отца с гостями.

Когда персы направились по дорожке к лестнице, ведущей во дворец, чтобы затем, пройдя через вестибюль покинуть здание, Мельхиор замедлил шаг возле Антипы. Их взоры вновь встретились, и в черных глазах волхва юноша заметил удивительную доброту.

— У тебя тоже будет великая судьба, царевич, произнес Мельхиор по-гречески.

— Откуда ты знаешь? — прошептал Антипа.

— Прежде чем прибыть в Иудею я раскладывал гороскопы сыновей Ирода, и…, — закончить волхв не успел, потому что Ирод, заметив, что Антипа о чем-то заговорил с Мельхиором, напряг слух.

Лукаво усмехнувшись, Мельхиор склонил голову и зашагал следом за двумя своими спутниками.

— Что ты здесь делал? Зачем пришел сюда? — мрачно спросил Ирод.

Я гулял по саду. Хотел вспомнить то, каким он был в годы моего детства, -уклончиво произнес Антипа и проводил волхвов долгим взглядом. — Скажи, ты действительно намерен поклониться Младенцу Христу?

— Ах, Антипа! Ты ведь знаешь, что я никому не поклоняюсь, а в Храм хожу для того, чтобы не злить наших старейшин. Их гнев способен поднять против меня жителей Иудеи, — вздохнул Ирод. — Я просто боюсь, что волхвы окажутся правы. Вдруг приход Царя Царей лишит нас трона? Вдруг Христос будет править в Иудее? Я не могу этого допустить, сын мой.

— Но… но ты ведь не убьешь его? — с осторожность проговорил Антипа.

— Убью! — крикнул Ирод и побледнел от ярости. — Я всю жизнь вел борьбу за свой престол. То, что я стар, не значит, что я отступлю от этой борьбы!

И гневно взглянув на сына, он стремительно зашагал через сад. В течение нескольких минут Антипа стоял, опустив голову, и размышлял над поступком отца. На сердце у него стало тягостно.

Глава 7

Спустя неделю в Иерусалим вернулся старший сын

Ирода Антипатр. Он приехал без свиты и слуг, в сопровождении четырех римских солдат. Отец, поддавшись на уговоры Ферора, согласился принять его у себя при дворе.

Антипатр был уже зрелым мужчиной, белокожий с черными прямыми волосами, худой, высокий. В чертах его лица не прослеживалось сходства с Иродом.

Когда царь разводился с Доридой, он объявил ее сына незаконнорожденным, но теперь внезапно смягчился, поддавшись на уговоры родственников.

Антипарт был человек умный, образованный и честолюбивый. Его хорошо знали в Риме, где он приобрел расположение самого Октавиана Августа.

— Твой старший сын, несомненно, надеется на то, что ты передашь ему власть в Иудее, но в отличие от других отпрысков он не питает к тебе ненависти, — задумчиво говорил Ферор брату после того, как они вернулись из военного лагеря римлян, где проходил смотр отрядов.

Ирод чувствовал себя все хуже с каждым днем. Морщась от боли в животе, он скрючился в паланкине. Полог был поднят и порывы ветра прикасались к его разгоряченному лицу. На голове Ирода был золотой венец, на плечи наброшен пурпурный плащ, ботинки покрыты ценной вышивкой.

Ферор сидел напротив брата, наблюдая за его физическими страданиями. Во взоре Ферора не было

сочувствия. В черных кудрях Ирода прибавилось седины, мучения выдавали его возраст.

— Кого ты имеешь ввиду, Ферор?! Кто из моих сыновей меня ненавидит?! — процедил он сквозь зубы.

— Разве ты не догадываешься? Этих людей презирают их собственные жены и наша сестра Саломея! В них кипит ненависть к тебе. Я говорю об Аристобуле и его брате Александре.

— Но почему они ненавидят меня?! — завыл Ирод. — Разве я не дарил им любовь?! Разве я не окружил их заботой и вниманием?!

— Но ты убил Марьямну, их мать, — напомнил Ферор.

— Я случайно убил Марьямну!

— И все же они не могут просить тебя за то, что ты сделал с ней. Они тщательно скрывают от тебя свою ненависть. Они прячут ее под масками лицемерия!

— Да, это похоже на них…

— К тому же не забывай о том, что Марьямна происходила из Хасмонеев, и поэтому ее отпрыски могут считать себя наследниками престола обеих династий в равной степени. Они — Хасмонеи! Если они вдруг решат бросить тебе вызов и устроить мятеж в Иудее, их поддержат тысячи твоих подданных, — продолжал Ферор.

— Замолчи! — крикнул Ирод, зажав уши ладонями.

— Я не буду молчать, Ирод! Я твой брат и обязан открыть тебе глаза на тех, кто ненавидит тебя! Нашу сестру ты не слушаешь, а ведь она много раз говорила о лживости Аристобула и Александра. Ее слова ты называешь сплетнями! Но сейчас, когда прибыл Антипатр, достойный человек, обласканный к тому же милостями кесаря, ты должен узнать истину и избрать наследников, пренебрегая этими двумя негодяями.

— Но, Ферор, они мои любимые сыновья! Они — то звено, что навеки связало меня с Марьямной! Если я и хотел назначить наследников, то только их двоих! — закрыв лицо руками, Ирод нервно задрожал.

— Они ненавидят тебя, — твердо осветил Ферор. — И их ненависть вполне оправдана.

— О, да… Но что я могу сделать? Они никогда меня не простят…

— Верно. Ты их враг. Держать их рядом с собой опасно.

Возможно, что они давно замышляют дерзкое.

Тяжело вздохнув, Ирод собрался с духом и гордо вскинул голову.

— Я напишу кесарю о том, что боюсь за свою жизнь! Хочу, чтобы он разрешил мне собрать трибунал для справедливого разбирательства. А негодяев, посмевших замышлять дурное против меня, я арестую. Пусть они, сидя в тюрьме, продолжат меня ненавидеть!

И царь резко засмеялся. Его огромные черные глаза вспыхнули жестоким огнем, пальцы, унизанные перстями, нервно дрожали.

— Для трибунала нужны обвинения, — заметил Ферор.

— Я их найду! — воскликнул Ирод. — Сегодня же велю пытать слуг и солдат из окружения Аристобула и Александра, а под пытками каждый человек готов сознаться в чем угодно. Если у меня нет доказательств, что они замышляют дурное, я найду доказательства. А трибунал… трибунал я соберу из своих друзей!

Ферор с опаской смотрел на Ирода. Он знал, что его брат в приступе ярости способен на безумства. Пользуясь тем, что Антипатр вернулся в Иудею и, поддерживая стремления старшего сына к власти, Ферор решил действовать на его стороне. Антипатр считал сыновей Марьямны своими главными соперниками, и собирался избавиться от них в самое ближайшее время.

Впрочем, обвинения Ферора не были лишены основания. Дети Марьямны не могли простить Ироду убийство их матери.

— Мои собственные отпрыски, моя кровь, меня ненавидят, — продолжал с горечью говорить Ирод. — Как это отвратительно, Ферор! — А ведь в Аристобуле и в

Александре я действительно видел своих приемников, я хотел передать им царство. Но, увы, видимо, мне предстоит судить негодяев и предать их казням.

— А ты не боишься порицания кесаря?

— Нет! Кесарь далеко! Он не сумеет защитить меня от врагов, которые есть внутри моей семьи! Как мне больно, Ферор! Если бы ты только знал, как мне больно!

И царь судорожно сжал кулаки, пытаясь унять бурю кипевшей в его душе ярости.

Прибыв во дворец, он тотчас написал послание Октавиану. В своем письме он жаловался на ту ненависть, которая годами жила в сердцах Аристобула и Александра, и высказывал опасения, будто они готовят свержение отца и мятеж, чтобы возродить на престоле Иудеи династию Хамонеев.

Царевичам он даже не позволил высказаться в свое оправдание, считая, что во время трибунала у них возникнет возможность защищаться.

— Взять негодяев под стражу и отвезти их в селение Платану, — распорядился он, решив, что для поддержания в Иерусалиме спокойствия, царевичей следует держать вдали от крупных городов.

В тот же час Аристобул и Александр были арестованы и невзирая на отчаянное сопротивление, отправлены в Платану. Ирод предпочел не встречаться с ними и не говорить им о причине, побудившей его подвергнуть сыновей аресту. Сердце его словно кровоточило от чудовищной боли, но страх перед коварством сыновей был намного сильнее сочувствия к ним.

Отослав письмо в Рим, он заявил, что не желает никого видеть и свернувшись на полу в своем чертоге, громко рыдал.

— Мои сыновья! — стонал он. — О, почему вы так несправедливы?!

Никто не пытался его утешить, зная о его грозном нраве и боясь вызвать гнев. Он вопил о своих несчастьях до тех пор, пока силы не оставили его.

Глава 8

Вцепившись руками в мраморные перила террасы, Антипа с ужасом наблюдал за тем, как его братьев волоком вытащили во двор по ряду ступеней. Царевичи яростно сопротивлялись, но римские солдаты, получившие от Ирода разрешение применять силу, безжалостно тащили их к обозу.

Здесь обоим связали руки.

— Словно они вовсе не царской крови…, — прошептал Антипа.

Ему стало не по себе. Ирод был беспощадный тиран, не знающий милости даже к тем людям, которых он обожал.

Рядом с сыновьями Марьямны, Антипа всегда

оставался незаметным, находясь в их тени. Отец никогда не любил его так, как любил их. А между тем, у него была гораздо более глубокая натура и чуткое сердце. Тем не менее, Ирод не замечал достоинств младших сыновей, пока в его жизни занимали значительное место Аристобул и его брат.

— Тебе страшно? Гнев отца тебя пугает? — раздался рядом чей-то голос.

Повернувшись, Антипа увидел Антипатра. Тот стоял у входа на террасу и насмешливо смотрел на младшего брата.

За прошедшие годы Антипатр сильно возмужал. Антипа видел уже появившуюся седину в его волосах и морщины на лбу и под глазами.

— Все трепещут пред гневом Ирода, — тихо произнес Антипа.

— Все, но не ты… Почему?

— Я тоже трепещу перед ним.

— О, нет… ТЫ возмущаешься его деяниями в глубине души, но страха не чувствуешь. Разве я ошибаюсь?

— Я думаю, что во мне нет страха только потому, что я вижу в Ироде не тирана, а отца, тогда как остальные дети видят тирана.

Медленно приблизившись к Антипе, Антипатр встал рядом с ним. Во дворе обоих сыновей Марьямны уже втолкнули в обоз, который в окружении стражников направлялся к воротам.

— Через несколько недель или даже дней Аристобул и Александр будут преданы казням, — задумчиво сказал Антипатр. — Ирод старший человек. Пройдут тысячелетия, но воспоминания о его поступках, как и сейчас, станут будить в людях ужас.

— Я почти не знал Аристобула и Александра, и не сочувствую им, — угрюмо молвил Антипа. — Быть может, я тоже жестокосердный

— Как и все мы, — кивнул Антипатр. — Скажу тебе откровенно, что я даже рад тому, что случилось с нашими братьями. Теперь я превратился в главного претендента на трон Иудеи.

Никто не ведает того, что нас ждет, — усмехнулся Антипа. — Наши братья ненавидели Ирода, но они даже не подозревали о той судьбе, что приготовил им Всевышний. Поэтому и ты не можешь знать своего будущего.

Цепко схватив Антипу за запястье, Антипатр привлек его к себе. В темных очах старшего отпрыска Ирода вспыхнула угроза.

— Я помню тебя жалким сосунком, Антипа! Когда я в последний раз побывал при дворе отца, ты едва достиг десяти лет… Худенький, болезненный мальчишка с огромными глазами, которого Малфака тщательно оберегала от жизненных невзгод! Годы, прожитые в Риме, подарили тебе неплохое образование, но не сделали из тебя римлянина. Увы, но здесь в Иудее все происходит совсем не так, как в Италии. Да, мы вассалы кесаря, но у нас нет ни Сената, ни армии. Тиран вправе определять судьбы тех. Кто его окружает. Ισχύς. Сила, равная божественной. Ирод сражался с врагами за право царствовать, а теперь он сражается с членами своей семьи. Тебе пока трудно понять все то, что происходит вокруг. Но со временем ты поймешь, и я буду горд, если тебе, моему младшему хрупкому братишке, не будет в тот час страшно.

— Отпусти меня, — прошептал Антипа, и Антипатр покорно разжал пальцы.

— Ты очень юн, Антипа! По своей сути ты еще дитя, — вздохнул он.

Сдвинув брови, Антипа облокотился о перила. Голова его кружилась от волнения.

— Что будет с Александром и Аристобулом? — осведомился он.

— А ты как считаешь?

— Их действительно казнят?

— О, да.

— Скажи мне, Антипатр, ты веришь в то, что они виновны в заговоре против Ирода?

Но Антипатр лишь мрачно усмехнулся.

— Какая разница, во что я верю? Главное, что Ирод верит в их вину. Я уже говорил тебе, что все вокруг нас происходит так, как решил великий тиран.

— Но… Ирод убил Марьямну, и вполне возможно, что ее сыновья затаили на него злобу!

— Я тоже так считаю. А Ирод очень подозрителен. Дядя Ферор подогрел эту подозрительность, сообщив ему о ненависти сыновей. Впрочем, то, что они на самом деле могли готовить свержение Ирода вполне правдоподобно.

— Потому что они — Хасмонеи? — догадался Антипа.

— Ты умнее, чем я думал! — засмеялся Антипатр. — Да. Они — Хасмонеи и могли бы унаследовать трон Иудеи, даже если бы не были сыновьями Ирода. Но теперь евреи спасены от их власти. Хасмонеям уже никогда не суждено царствовать.

Внезапно Антипе пришло в голову, что арест братьев странным образом совпал с недавним возвращением Антипатра ко двору, и он предположил будто Ферор, говоря об их ненависти Ироду, действовал в интересах старшего сына царя. Но Антипа, невзирая на юность, был умен и осторожен, и поэтому предпочел не высказывать вслух свои предположения.

— Ирод очень болен, — вдруг сказал Антипатр. — Со дня на день он может назначить себе приемника.

— Ты уже сообщил мне о своих планах стать царем, — кивнул Антипа.

— Никому другому не под силу править столь мятежным царством, как Иудея! В Риме это тоже знают. Ко мне весьма благоволит кесарь. У меня хорошая репутация.

— И, наверное, пасынок кесаря, Тиберий, хорошо к тебе относится? Ведь для тебя, как для будущего царя Иудеи важно иметь поддержку не только нынешнего владыки Рима, но и будущего, — молвил Антипа.

— Ах ты, хитрец! — вновь засмеялся Антипатр и хлопнул младшего брата по плечу. _ нет! Тиберию я не нравлюсь! Да и кто может расположить к себе этого угрюмого мрачного человека?

Антипа промолчал, не желая говорить ему о том, что во время своей жизни в Риме сумел понравиться Тиберию благодаря искренности и простоте в общении. Тиберий ненавидел ложь, раболепство и чужие стремления к власти. Его легко было отвратить, но трудно расположить. Антипа, будучи отроком с открытой натурой и не лишенный смышлености, пользовался большой симпатией будущего владыки Рима.

Между тем обоз, в котором находились сыновья

Марьямны, скрылся за воротами и последовал к выезду из Иерусалима. Братьев ждали стены темницы в селении Платана и трибунал, результат которого был заранее известен.

— И все же, невзирая на яростный нрав, наш отец остается великим человеком, — пробормотал Антипа.

— Он не всегда был таким яростным, — вдруг сказал Антипатр. — Дорида, моя мать, рассказывала мне, что в дни молодости, после восхождения на иерусалимский трон, он был мудрым владыкой, пред отвагой и стратегическим талантом которого преклонялись римские легионеры. С ней он вел себя, как нежный и внимательный муж. Но потом, становясь старше и приобретая все больше врагов, он ожесточился и стал подозрительным. Ее он обвинял в прелюбодеянии, друзей- в изменах, повсюду видел заговорщиков. А потом к его подозрительности присоединился еще и бешенный необузданный нрав. Теперь он сам для себя превратился в бремя.

Сокрушенно покачав головой, Антипатр взглянул на видневшиеся вдали очертания горы и Храма, возведенного когда-то Иродом. Солнце опутывало скалистые кряжи и темные кроны пальм туманным маревом. Воздух был раскален от зноя.

— Вниманием Антипы завладел щенок, игравший у ворот с дворцовым стражником. Оставив брата на террасе, он решил спуститься к воротам.

Щенок оказался пятнистым, гладкошерстным, с узкой длинно мордой.

— Это ваша собака? — спросил Антипа у стражников и погладил щенка оп острым ушам.

— Я нашел щенка во время прогулки по городу, — сказала один из солдат, щурясь от пота, стекавшего по его лицу.

Играя со щенком и весело смеясь, Антипа сел прямо на землю. Он целовал и прижимал к груди это маленькое существо, к которому сразу же проникся теплыми чувствами. Щенок лизал лицо, шею и руки Антипы, а юноша гладил его жесткую короткую шерсть.

— Отдайте его мне, — велел царевич стражникам.

Те не смели ему возражать. Взяв щенка на руки он поднял его в воздух и с улыбкой взглянул в раскосые черные глаза. Щенок был дружелюбен и ласков. Прижавшись щекой к его шкуре, Антипа зажмурился. Он любил животных.

Глава 9

Шагая по галерее, Ирод издали увидел силуэт ждущего его римского центуриона. Прижимая к груди шлем, солдат растеряно смотрел на него.

— У меня для вас важное сообщение, владыка, — пробормотал он.

Положив руку ему на плечо, Ирод сжал пальцы.

— Я послал твой отряд разыскать этих негодяев — волхвов! Надеюсь, что ты порадуешь меня хорошей новостью!

— Увы, владыка… Волхвы ускользнули от нас, — пробормотал центурион. — Мы обыскали весь Вифлеем, но не нашли их. Спустя сутки, возвращаясь в Иерусалим, мы узнали от встречных путников, что троих богато одетых персов видели на дороге в Армению.

— Это значит, что волхвы обманули меня! — резко захохотал Ирод и хлопнул центуриона ладонью по плечу. — Они нагло лгали мне о Рождении Спасителя, о приходе в наш мир Христа, о библейских пророчествах! Но они не учли того, что я — царь Ирод, владыка Иудеи, и со мной нельзя поступать, как поступают мошенники с одураченным прохожим на улице! Меразвцы!

Голос Ирода нервно задрожал, взгляд черных глаз забегал, а кровь отлила от щек, придав им бледность.

— Мы пустились в погоню за волхвами, — продолжал центурион. — Но не смогли их настичь. Они скрылись от нас среди запутанных дорог востока. Простите, владыка, но я не исполнил ваш приказ.

Но Ирод пропустил его слова мимо ушей. В его очах вспыхнуло какое-то странное безумное торжество.

Негодяи! — засмеялся он. — А вдруг они на самом деле и не ошиблись в своих подсчетах и Спаситель действительно родился… Но то, что они не сообщили мне о его местонахождении свидетельствует об их проницательности или о том, что звезды раскрыли им мои планы избавиться от Него. Но, все же, волхвы не знали мой жестокий характер! Я ведь не ведаю пощады! Они сочли, что скрыв от меня Младенца Христа, спасут Его от моего гнева! Глупцы! Я не помиловал даже собственных сыновей! А ведь Аристобул и Александр были рождены Марьямной, которую я глубоко любил! Недоумки! Но я проучу этих самонадеянных звездочетов, и пусть они удостоверятся, что никакие гадания не способны помешать мне осуществить задуманное!

Грубо оттолкнув центуриона, Ирод сделал несколько неуверенных шагов. От напряжения его шатало. Многочисленные рабы, которые были свидетелями охватившей его ярости, испуганно наблюдали за ним.

— Собирайся, — приказал Ирод, повернув голову к центуриону. — Бери два отряда легионеров и отправляйся в Вифлеем. У меня будет для тебя важное распоряжение.

Центурион с готовностью внимал ему.

— Истребишь всех младенцев в Вифлееме! Всех, кому меньше двух лет от роду! — продолжал Ирод. — Среди них будет тот, которого волхвы считают Спасителем! Что стоят их дурацкие предсказания, если они не сумеют узнать заранее то будущее, которое я сам предначертал этому так называемому Царю Царей!

— Но, владыка, — затрепетав от ужаса прошептал центурион. — нельзя предать расправе тысячи невинных младенцев.

— Почему нельзя?! — завопил Ирод. — Кто может мне запретить?! Кесарь?! Но кесарь далеко, в Италии! А враги множатся у меня во владениях, и кому, как не мне, предать их расправе!

— Но, владыка… Столь чудовищный поступок способен навлечь на вас народный гнев!

— Чудовищный поступок?! Я защищаю свой трон и спокойствие в царстве! Разве ты не знал, что после недавнего визита в Иерусалим волхвов, все вокруг только и делами, что обсуждали рождение Христа?! Люди подобные Мельхиору, Каспару и Валтасару способны устроить в государстве настоящий мятеж. А я не хочу мятежей!

Но центурион, по-прежнему, находился во власти сомнений. Приказ Ирода истребить всех младенцев в Вифлееме пробудил в его душе страх, которого раньше он не чувствовал.

— Я солдат, — пробормотал он. — И я веду сражения с врагами на поле боя.

Если ты солдат, ты должен честно исполнять свой долг перед родиной! — огрызнулся Ирод. — Кесарь поставил тебя на службу мне. Следовательно, ты обязан исполнять мои приказы.

— Но я не могу проливать кровь детей, — мрачно произнес центурион.

— Можешь, если я тебе дам такое распоряжение! Не забывай, что ты должен слушаться меня! Или я немедленно напишу в Рим желобу, и кесарь будет знать о твоей непокорности!

Центурион не хотел взывать гнев кесаря, но понимал, что Октавиан никогда бы не одобрил избиения младенцев.

— Владыка, я готов принять участь, которую мне определит кесарь, но участвовать в том преступлении, которое вы совершите, я не намерен, — жестко произнес он.

— А-а-а, изменник! Убирайся прочь! — завопил Ирод и, повернувшись к слуге, велел позвать к нему главу дворцовой стражи.

Через несколько минут, когда опальный центурион был изгнан из свиты Ирода, другой, более хладнокровный человек, возглавлявший дворцовую стражу, внимал приказу царя об избиении младенцев.

— Я выполню ваше требование, владыка, и докажу вам свою верность, — произнес он, когда Ирод закончил отдавать распоряжения.

Проследи, чтобы все младенцы были убиты, и никто не избежал гибели! Думаю, что многие мамаши начнут прятать их от солдат, но ты должен оставаться внимательным и бдительным! Не упускай никого! — сурово велел Ирод и, опустив голову, пошел в свои покои.

Внутри него бушевал гнев. Обида, нанесенная волхвами, страх пред собственным будущим, боль от того, что сыновья ненавидят его, причиняли Ироду страшные страдания. Выгнав слуг из принадлежащего ему чертога, он сел у окна и обхватив голову руками, с ужасом приготовился ждать исполнения приказа. Иногда он боялся самого себя. Но он не мог победить те страсти, что давно уже взяли верх над его натурой.

Тем временем, солдаты приступили к исполнению его приказа. В Вифлеем был послан отряд под командованием главы дворцовой стражи. Врываясь в дома, не обращая внимания на просьбы и слезы родителей, солдаты убивали младенцев. Невинным жертвам ярости Ирода разбивали головы о стены, маленькие тела рубили пополам мечами или сворачивали детям шеи.

Вифлеем оказался охвачен паникой. Во многих семьях были младенцы и поэтому улицы города заполняли вопли, рыдания и истошные крики. Женщины выли, вцепившись себе в волосы, сидя над окровавленными телами своих чад.

Ирод — чудовище! Да ниспошлет Бог Авраама ему заслуженную кару! — кричали они с ненавистью глядя в небо.

Но никто из жителей Вифлеема или подданных в других городах Иудеи не посмел открыто выступить против власти и могущества кровожадного тирана. Расправа над младенцами испугала всех — даже самых непримиримых его врагов. Резня в Вифлееме длилась в течение нескольких суток. Почти двадцать тысяч детей заплатили жизнями за вспышку безумия жестокого владыки.

Глава 10

Среди домашних любимцев, Антипа особенно выделял ушастую лисицу, которую он завел сразу по возвращении в Иудею. Зверушку он увидел у торговца тканями, поставлявшего свой товар Малфаке. Когда торговец узнал, что царевич хочет взять лисицу себе, он тотчас отдал ее, потому что не смел перечить никому из родственников Ирода. С тех пор Антипа часто играл с ней в стенах дворца или во время прогулок по саду.

В Иерусалиме царевич бывал редко. Лишь иногда он приходил на службу в Храм вместе с отцом. После расправы над Вифлеемскими младенцами Ирода стали бояться еще больше, чем прежде, но правитель не замечал этого. Ирода мучил его давний недуг, также его разочарование в жизни и обида на сыновей Марьямны. Мнение окружающих стало ему безразлично. Однако в Иерусалиме исчезла давняя угроза восстания, что не могло его не радовать.

По вечерам, едва солнце скрывалось за горизонтом и сгущался мрак, Ирод любил напиваться неразбавленным вином, чтобы избавиться от мучавших его страстей. В такие часы он долго сидел в своих чертогах или бродил по переплетениям коридоров и галерей.

Пошатываясь, он неторопливо брел через помещения, погруженные в сумрак и озаренные лишь огнями трепещущих от сквозняков факелов. Как-то во время одной из таких поздних прогулок, совершаемых им во хмелю, он услышал, как Антипа играет с ушастой лисой.

Остановившись у поворота в галерею, и держась рукой за стену, Ирод мрачно наблюдал за сыном. Сидя на полу, Антипа не видел его. Смех юноши эхом звучал под высоким сводом галереи.

— У тебя тонкая ранимая натура, пробормотал Ирод. — А я… я чудовище.

Антипа вскочил. В его голубых очах загорелось напряжение. После избиения младенцев, ему не приходилось беседовать с отцом наедине. Подчас он удивлялся тому, что этот страшный тиран дал ему жизнь. И все же Ирод был его отцом, в нем текла кровь Ирода, и

Антипа, невзирая на всеобщую робость перед ним, не боялся его.

Он часто спрашивал себя, почему в нем нет страха перед Иродом, ведь другие сыновья и даже Малфака его боятся.

— Ночь, — Ирод указал за окно. — темное время суток способно скрыть наши физические изъяны, но оно не способно избавить нас от наших пороков.

Приблизившись к Антипе, он остановился возле сына. От Ирода сильно пахло вином.

— Скажи, ты меня осуждаешь, мальчик мой? Ты порицаешь меня за избиение младенцев?

— На мой взгляд, ты был чрезмерно жесток, — пробормотал Антипа

— Меня окружает опасность! — воскликнул Ирод. — ТЫ еще слишком юн, чтобы понять поему я так поступил…

— Боюсь, что я не пойму тебя даже достигнув зрелости.

— Значит ты такой же, как и мои подданные! Ты можешь только обличать, вместо того, чтобы попытаться вообразить себя на моем месте.

— Но, отец, то, что волхвы предпочли не говорить тебе о местонахождении Младенца Христа, свидетельствует об их пророческих способностях, ведь ты хотел убить Его!

— И я убил Его! Будь уверен! Среди тех двадцати тысяч, что были преданы расправе, находился и Он! Так что старания волхвов, пытавшихся спрятать его от меня, оказались напрасны, — угрюмо ответил Ирод, опустив голову.

— У тебя не было права вершить Его Судьбу, — проговорил Антипа, почувствовав жалость к этому яростному, всем ненавистному человеку.

Взяв отца за руки, он с сочувствием взглянул на него.

— Если бы я не убил Его, то Он, несомненно, лишил бы меня престола, ибо я добыл торн Иудеи ведением войн, а Он стал бы новым царем Израиля, как говорят пророки, — мрачно произнес Ирод.

— Но почему ты думаешь, что убил Его?

— А разве уцелел хотя бы одни из Вифлеемских младенцев? Нет. Я уничтожил их всех. И Его в том числе.

— Мне так больно, отец…, — прошептал Антипа.

— Почему тебе больно? — спросил Ирод.

— Потому что я твой сын, а ты отныне будешь презираем всеми народами.

Протянув ладонь, Ирод с нежностью погладил Антипу по гладкой щеке.

— Такова наша участь, дитя мое… Мы — Ироды… Мы стали правителями, свергнув старую еврейскую династию Хасмонеев. Ради себя и вашего будущего я топил подданных в крови. Разве я мог надеяться на их любовь? Нет. Я всегда знал, что меня ждет презрение. Поэтому отдавая приказ об избиение Вифлеемских младенцев, я понимал, что меня не будут ненавидеть сильнее, чем уже ненавидят. Для евреев я — римлянин, ибо поддерживаю власть Августа. И ты тоже будешь для них римлянином. Ты будешь таким же предателем, каким был я!

— В голубых очах Антипы стояли слезы.

— Ты не всегда был злым, — прошептал он. — Антипатр говорил, что в годы брака с Доридой и в бытность войны с варварами ты обладал великодушной натурой.

Покачав головой, Ирод обнял Антипу за плечи и прижал к груди. Кожа царя была очень горячей. Его дыхание обжигало лицо юноши.

— Вообрази себе, Антипа, лежащий в оцеплении римского войска Иерусалим! Марк Антоний, наложник Клеопатры, высказал мне свою поддержку, и даже его главный враг Октавиан согласился мне дать титул царя, если я сумею отбить Иерусалим у захвативших его варваров. И вот я во главе сирийских наемников, а также главнокомандующий тридцать восьмой армией Гай Сосий штурмуем стены Иерусалима! Город, после долгого времени осады пал! Он в нашей власти! Я вхожу в него, как победитель, но всюду вижу разрушения, оставленные варварами. Но я всем сердцем хочу заслужить любовь подданных и начинаю восстанавливать Храм! Я знаю, как много он значит для каждого верующего иудея.

Поверь, Антипа, дитя мое, что в течение множества лет, до недавнего времени, я ничего так не хотел, как добиться от подданных любви. Но этого не произошло. Они по-прежнему меня ненавидят. А недавно я узнал, что меня ненавидят еще и мои собственные сыновья!

— То, что Аристобул и Александр ненавидят тебя, вовсе не значит, что они плели заговор, — пробормотал Антипа.

Схватив его за плечи, Ирод до боли сжал их своими сильными пальцами.

— Ответь, дитя, разве я не делал для них все, что было в моих силах, чтобы заслужить их расположение?! — воскликнул он.

— Ты убил их мать! — крикнул Антипа. — Никакими милостями ты не сумел бы подкупить их сердца!

— Да что ты смыслишь в жизни, мальчишка! — крикнул Ирод и грубо толкнул Антипу на каменный пол. — Я видел в этих двоих сыновьях смысл жизнь! Они стали звеном, связывавшим меня с Марьямной. Когда-нибудь я планировал сделать их своими наследниками! А они поступили со мной так, как поступили мои подданные — я встретил неблагодарность!

— Но ты несправедлив к ним! — возразил Антипа, которого не испугала неожиданная агрессия отца.- Быть может, они действительно не виноваты в плетении заговора! — Почему ты их оправдываешь?! Ты ведь должен чувствовать себя их соперником в борьбе за власть! Теперь, когда Аристобул и Александр будут осуждены и казнены, я разделю царство на куски и отдам вам… А возможно, что выберу среди вас кого-то одного для престолонаследия. Вероятно, что приемником можешь стать ты!

— Мне все равно, кого ты изберешь приемником! — ответил Антипа, лежа на полу и бесстрашно глядя на склонившегося к нему Ирода. — Я не стремлюсь к власти! Но я не люблю несправедливость, и ты должен это знать, отец!

Изумленный неожиданной твердостью, проявленной младшим сыном, который всегда производил впечатление мягкого и застенчивого тихони, Ирод в течение нескольких минут разглядывал его, словно видел впервые. Потом, царь закрыл лицо ладонями и тихо застонал.

— Увы, Антипа… Я так одинок и уже не знаю, кому верить… Я так несчастен.

— Пощади моих братьев, — проговорил Антипа и взял его за полу длинного греческого хитона.

— Прости, дитя мое, но даже ради тебя и не смогу этого сделать, — заплакал Ирод.

— Но почему? У тебя в Иудее огромная власть. Трибунал еще не собирался для рассмотрения дела братьев!

Ты еще можешь их освободить.

— Они ненавидят меня, Антипа, и даже если сейчас нет их вины в плетении заговора, то рано или поздно они затаят против меня дурное. Они — враги. А от врагов нужно избавляться.

— Но они еще и твоя кровь! — возразил Антипа.

— Да, и мне от этого невыносимо больно, — ответил Ирод и медленно опустился на колени рядом с сыном.

Антипа взирал на его скрюченный от страданий худой силуэт, залитый сиянием звезд, проникавшим через окна в галерею. Ирод высоко вскинул голову и крепко зажмурился. По его испещренному морщинами смуглому лицу текли слезы.

— Ты не знаешь, что значит оказаться всеми ненавидимым! Поверь, дитя мое, что я самый несчастный из рожденных женами! У меня есть власть, есть богатство, есть поддержка верховного владыки, но все это не сделало меня счастливым. Возможно, самый нищий бродяга имеет в жизни радости больше, нежели я. Потому что подлинное счастье заключается в любви. Испытывать любовь самому и дарить ее окружающим — вот истинное наслаждение для каждого, ибо тогда он исполняет волю Бога Авраама, пославшего его душу на землю! Все взаимосвязано. Ощущая любовь к детям, ближнему, женщине, брату или другу человек подчас не задумывается о Боге. И все же он исполняет свое настоящее предназначение, ибо он любит. А я лишен сего великого дара, поэтому страдаю сам и вынуждаю страдать всех остальных! Это так грустно, Антипа! Это так ужасно!

И вновь в сердце Антипы пробудилось сочувствие к тирану, которого сейчас мучило глубокое отчаяние. Обхватив руками торс Ирода, он судорожно прижался к его груди.

— Увы, но ты прав, отец… О, как страшно осознавать то, что ты прав! — воскликнул он.

Ирод погладил его по прямым жестким волосам и сжал в своих крепких объятиях.

— И тебя тоже я способен обречь на страдания, мой Антипа! Никто не может похвастаться тем, что защищен от моей безудержной ярости.

Но Антипа будучи согласным с тем, что Ирод способен расправиться с ним так же, как намеревался расправиться с любимыми сыновьями, по-прежнему чувствовал, что отец нуждается в его утешении.

Страха в душе Антипы не было. Если отец вдруг решит убить его, это будет судьба, а против судьбы нельзя идти.

— Не жалей меня, — вдруг прошептал Ирод. — Я недостоин жалости столь чуткого сердца. В своей жизни я сделал много великого, но не сделал ничего доброго.

Он медленно лег на каменный пол, не выпуская Антипу из объятий. Устроившись рядом с ним, Антипа молчал. Шумное дыхание Ирода гулко отдавалось от стен.

Порывы ветра, врывавшиеся в окна, погасили пламя факелов. Лишь сияние звезд, проникая в галерею, озаряло силуэты лежащих рядом царя и его младшего отпрыска.

Глава 11

В Рим письмо Ирода прибыло почти через месяц после ареста его сыновей. Октавиан Август получил послание, вернувшись из Сената в свой дом, который он уже в течении долгого времени занимал на Палатине.

Держа в руке свиток со сломанной печатью Ирода и щуря левый глаз из-за скверного зрения, кесарь внимательно прочитал содержание.

— Мне странно, что Ирод намерен судить сыновей, лишь на основании обычных подозрений, — сказал он находившемуся в зале Тиберию. — Но в последние время царь все чаще проявляет свой неудержимый нрав и кровожадность.

— Ты прав, отец. Говорят, что в Вифлееме по его приказу были убиты двадцать тысяч младенцев, — ответил Тиберий.

— Ирод стал слишком подозрительным, — вздохнул Октавиан и в раздумьях прошелся по залу.

Это был худой, изможденный болезнями старик, уже достигший семидесяти лет, но не утративший свой яркий стремительный ум, позволивший ему стать первым римским императором. Дядя Октавиана, Гай Юлий Цезарь, начал создавать великое государство, расширяя его границы чередой походов. Но добившись титула пожизненного диктатора, Цезарь был убит заговорщиками в курии сената. По завещанию своим наследником он объявил племянника Гая Октавия, которому в то время едва исполнилось девятнадцать лет, и у которого не было в Риме ни связей, ни денег, ни авторитета. Октавий, приняв имя Октавиана, вступил в борьбу с врагами Цезаря — республиканцами и, уничтожив их, добился для себя единоличной власти. Этому предшествовала война с его главным соперником за титул царя при республиканском строе — Мраком Антонием. Однако после того как Атоний потерпел поражение в битве при Акции и покончил с собой, у Октавиана больше не появлялось серьезных врагов.

Он правил Римом почти сорок лет, взяв себе имя Августа. Никто не мог упрекнуть его в несправедливости, хотя в годы молодости, ведя войны с республиканцами и Марком Антонием, ему приходилось проявлять свою жестокость.

Август до сих пор не утратил былую привлекательность и стройность. Впрочем, он всегда обладал бледностью и болезненным видом. Сейчас его красивое продолговатое лицо с тонкими чертами, узким, крючковатым носом и сросшимися бровями, испещряли пигментные пятна. Губы потрескались и высохли. В изящных гибких руках появилась предательская дрожь. Короткие воющиеся волосы поседели. Даже холодный свет, горящий в глубине его огромных голубых очей, уже не был столь обжигающим для окружающих, как прежде, а ведь раньше мало кто был способен выдержать его взгляд. Август постарел. Это понимали все его подданные.

Перебросив через локоть край белой тоги с пурпурной каймой, он предал письмо Тиберию.

— Прочти, сын мой, то, что пишет мне о своих отпрысках Ирод. Он убежден, будто те замышляют против него дурное, плетут заговор…

— Да, я уже слышал, что Ирод велел арестовать двух своих сыновей и доставить их в селение Платану, — кивнул Тиберий, но взяв письмо покорно ознакомился с содержанием. — Miris! Прежде Ирод горячо любил этих несчастных царевичей.

— Но сейчас он уверен в том, что царевичи превратились в его врагов! — хмыкнул Октавиан. — Мне давно приходило в голову, что ирод insanis. Я думал о его сумасшествии еще в ту пору, когда он случайно убил

Марьямну. Тем не менее, твоя матушка Ливия очень

 Странно! (латынь)

 Безумен (латынь)

благоволит к сестре Ирода, Саломее, которая на днях прислала в Рим весьма подозрительное письмо. Из него можно сделать вывод, будто сыновья действительно замышляли зло против Ирода.

— Возможно, что Саломея написала свое послание, поступив в интересах кого-то из честолюбивых родственников царя, — предположил Тиберий.

— Возможно. — Ответил Октавиан. — Но я могу сказать лишь одно — я не верю в виновность царевичей и, в то же время, не имею права запретить ему поступить с ними по его усмотрению, ибо все, что связано с делами его семьи, имеет право решать лишь он.

Тиберий задумчиво вертел в длинных тонких пальцах письмо Ирода. Своей внешностью он очень напоминал жену Октавиана, Ливию: треугольное маленькое лицо, усыпанное веснушками, длинный, немного крючковатый нос, белая кожа, огромные голубые глаза, рыжие локоны волос. Ростом он был выше среднего, но худой и жилистый. Его неторопливая речь и сдержанные манеры свидетельствовали о хладнокровии, свойственном его натуре. Ко всему прочему Тиберий был левшой и часто жмурился. Тем не менее, Октавиан всегда любил его как собственного сына. Женившись на Ливии, владыка сделал Тиберия наследником и планировал передать ему верховную власть. Своих детей от Ливии у Октавиана не было, а его единственная дочь от предыдущего барка находилась в позорном изгнании на острове Пандатерия по обвинению в разврате.

С Тиберием Октавиан мог быть откровенным. Он знал, что у наследника острый стремительный ум.

— Мне жаль этих юношей, Тиберий. Боюсь, что они стали жертвам клеветников.

— Но что ты предполагаешь делать, отец? — осведомился Тиберий.

— Есть только один шанс помешать Ироду казнить их.. Правда, и тот шанс весьма ненадежный, — тяжело вздохнул Октавиан и обвел взором зал с каменным стенами без фресок. Несмотря на то, что многие владыки, будучи его вассалами, жили в роскоши, он предпочитал быть скромным человеком. В его доме не было ни золотых дверей, ни ценных скульптур, ни сверкающих мозаик. Октавиан всем своим образом жизни пытался подать пример сдержанности подданным.

— О каком шансе ты говоришь? — поинтересовался Тиберий.

— О шансе помирить Ирода с сыновьями, — молвил Октавиан. — Через месяц в Беруте состоится трибунал, на который приглашены сто пятьдесят друзей царя, чтобы вершить судьбы его обвиненных в измене детей. Среди участников трибунала будет Гай Сенций Сатурнин, наместник Сирии. Я напишу ему письмо с просьбой постараться устранить вражду между юношами и их отцом во время разбирательства.

— Вряд ли у твоего Сатурнина это получится, — с сомнением произнес Тиберий. –Ирод человек подозрительный, и хотя он любит своих сыновей, его опасения потерять трон сильнее любви. А еще… вероятно его мучает то, что он считает их предателями. Ему не позавидуешь.

— Чрезмерная подозрительность опасная, — поморщился Октавиан. — и все же я попытаюсь помирить Ирода с отпрысками, используя Сатурнина.

Но Тиберий лишь пожал плечами. Он не верил в то, что Октавиану действительно удастся спасти царевичей от жесткости их отца.

Тем не менее, Октавиан подошел к своему столу, заваленному свитками и дощечками с текстами. Взяв остро заточенную палочку и письменные принадлежности, он склонился над чистым листом папируса и составил послание для Сенция Сатурнина. Затем, скрепив свиток печатью с собственным изображением, он кликнул дежурившего за дверью раба.

— Передай свиток центуриону Крассу, — приказал он. — Пусть нынче же отправит своего солдата к Сатурнину, наместнику Сирии.

Взяв свиток, раб отвесил поклон и покинул зал. Подойдя к окну, Октавиан сощурившись, взглянул на залитый солнечными лучами город. Перед ним лежал Палатин, а дальше за высокими сводами храмов, проступали тонущие в мареве очертания Форума.

— Я создал римскую империю, сын мой, — сказал он Тиберию. — И царь Ирод — один из моих вассалов. Но в его семье я не имею той власти, что у меня есть над всем государством, ибо среди своих родственников лишь он имеет право выносить решения.

— Мне известно, что ты всегда был справедливо, — заметил Тиберий.

— Но теперь нам остается лишь ждать схожую справедливость от Ирода, — ответил Октавиан задумчиво.

В тот же вечер, посланец выехал из Рима к наместнику Сирии, Гаю Сенцию Сатурнину, чтобы доставить ему письмо Августа. И хотя кесарь не слишком рассчитывал на то, что Сатурнину удастся повлиять на ирода, он желал сделать все, от себя зависящее, чтобы избежать кровавой расправы над царевичами.

Глава 12

Сидя на полу во мгле стенной ниши, Антипа рассеяно наблюдал за тем, как поток золотых солнечных лучей косой стеной врывается в огромное окно галереи. Иногда он вдруг резко прищуривал глаза, и тогда поток вспыхивал ослепительным светом. Рядом с ним лежала Тора в ценном переплете, которую он очень не хотел сегодня читать, но которую был обязан знать. Чтение Торы всегда утомляло Антипу. Ему гораздо больше нравились легенды Талмуда, собранные и записанные несколькими иудейскими мудрецами, один из которых, Гилель, жил менее ста лет тому назад.

Наконец, закрыв глаза, Антипа прижался затылком к стене и погрузился в раздумья. Он вспомнил об ушастой лисице, оставленной им в покоях Малфаки, а потом об избиение Вифлеемских младенцев. До сих пор об этом преступлении говорили по всей Иудее.

Думая об отце и о том, что Ирод был не просто кровожадным безумцем, а страдающим озлобленным одиноким человеком, Антипа уловил настающий звук шагов. По пустынной галерее неторопливо шел Ферор в сопровождении Антипатра.

— Я собираюсь ехать в Рим, — говорил Антипатр. — Находясь, там я смогу обеспечить себе поддержку кесаря в случае внезапной смерти Ирода. Что до тебя, дядя, то мне необходимо чтобы ты оставался в Иудее.

— Ирод очень подозрителен. Да, он поверил тому, что я рассказал ему о сыновьях Марьямны, но это вовсе не значит, что он будет прислушиваться ко мне всегда, — отозвался Ферор.

Они остановились возле ниши, в которой сидел Антипа. Его присутствие оставалось для них незаметным.

— Даже если тебе вдруг придется оставить двор Ирода, ты все равно сможешь поддерживать связь с его приближенными, — молвил Антипатр.

— Это так. При дворе я смог приобрести хорошую репутацию. Но ведь ты знаешь, что Ироду всегда не нравилось то, что я женат на простолюдинке. Он попрекал меня моим браком! Когда-нибудь его недовольство выльется в гнев.

— Твоя женитьба вовсе не повод, чтобы тебе не доверять.

— Тоже верно. Но Ирод с каждым днем становится все более подозрительным. Иногда он пугает даже меня, а ведь мы братья, и раньше я его никогда не боялся, — Ферор шумно вздохнул.

Антипа, боясь выдать свое присутствие, напряженно наблюдал за ними.

— Я почти устранил сыновей Марьямны ради тебя, Антипатр, — продолжал Ферор. — их жены готовы поддержать возведенную на них клевету. Через несколько дней в Беруте состоится трибунал, но его результат можно предугадать заранее — сыновей Марьямны предадут казни.

Мне этого мало! — огрызнулся Антипатр. — Я боюсь, что отец, который никогда ко мне не питал теплых чувств, предпочтет не делать меня наследником. Я хочу, чтобы ты, дядя, вновь повлиял на него… пусть изберет меня своим приемником.

Но Ферор, которому гораздо больше нравилась идея Малфаки провозгласить наследником Антипу, не был склонен поддерживать Антипатра.

— Ты преувеличиваешь мои возможности, — сказал он. — Да, мне удалось оклеветать твоих братьев, но это у меня получилось лишь из-за того, что Ирод действительно был виноват перед ними — он убил Марьямну! Что до власти, то лишь ему одному предстоит решать, кому, впоследствии, достанется трон Иудеи.

— Мы могли бы избавиться от Ирода, дядя! — воскликнул Антипатр.

— Прости, но мне мучительно больно даже вообразить, что я окажусь втянут в заговор против родного брата!

— Ты уже оказался в него втянут, когда оклеветал Аристобула и Александра» В тот час ты предал брата и стал моим сообщником!

— Я не согласен с тобой, Антипатр, — усмехнулся Ферор.

Взгляд разъяренных черных глаз Антипатра, скользнув по стене, остановился на Антипе. Юноша нервно вжался в нишу, но понял, что его заметили.

Этого еще недоставало! — вскричал Антипатр и, оттолкнув Ферора, ринулся к младшему брату. Через несколько секунд он, схватив сопротивлявшегося Антипу, выволок его из ниши.

— Отпусти меня, Антипатр! Отпусти! — вопил юноша.

— Негодяй! Ты все слышал и теперь, несомненно, выдашь нас отцу! — завыл от гнева Антипатр и принялся бить брата ногами.

— Перестань! — вмешался Ферор, вставая между Антипой и старшим сыном Ирода. — Он никому ничего не расскажет!

— Неужели ты в это веришь?! Ах, дядя, какой ты глупец! — громко захохотал Антипатр. — Не будет теперь ни трибунала в Беруте, ни казней сыновей Марьямны! Вместо них нас предадут расправе! И все по вине Ирода Антипы!

Нет… Я не допущу подобного!

— А что ты можешь сделать!? Начнешь на меня клеветать?! — огрызнулся Антипа, сидя на полу. Его тело болело от жестоких побоев Антипатра.

— Ты слишком ничтожен, чтобы клеветать на тебя! Мне придется просто свернуть тебе шею! — резко произнес Антипатр.

— Но Ферор лишь покачал головой.

Я обещаю, Антипатр, что твой брат никому ничего не расскажет, — сказал он. — Оставь нас наедине. Я хочу поговорить с Антипой.

— Сомневаюсь, что тебе удастся на него повлиять, — вдохнул Антипатр, но все же направился к выходу из галереи, бросив на Антипу устрашающий взор.

Склонившись к племяннику, Ферор положил руки ему на плечи.

— Антипа, поверь… Все, что ты услышал, происходит лишь ради тебя…

— Нет, — прошептал Антипа. — Вы оклеветали моих братьев. Они ни в чем не виноваты, но будут вынуждены заплатить за интриги Антипатра своими жизнями. Это ужасно, дядя. Мне больно от того, что ты участвуешь в заговоре.

— Ах, Антипа! Ты многого не знаешь, — грустно улыбнулся Ферор. — А после того, как узнаешь, не захочешь выдавать нас Ироду. Ибо Малфака заинтересована в расправе над сыновьями Марьямны. И это по ее желанию я убедил Ирода пригласить ко двору Антипатра. Он был ей нужен, чтобы избавить трон от неугодных соперников. А потом мы планировали избавиться и от Антипатра, чтобы

Ирод передал престол Иудеи тебе…

— Не может быть! — угрюмо ответил Антипа.

Его взор помрачнел.

Увы, но я говорю правду, — молвил Ферор. — Слишком много Малфака выстрадала рядом с Иродом, чтобы позволить царствовать кому-нибудь другому из его многочисленных сыновей. Тебя она всегда любила больше, чем Архелая. И поэтому она намерена добиться для тебя права на престол.

«Трудно поверить в то, что моя матушка способна на участие в интригах», — с горечью подумал Антипа, но вспомнив какой несгибаемой силой воли и отвагой обладает Малфака, он был вынужден признать, что она всегда была честолюбива. Не боясь грозного права Ирода, она долгие годы жила рядом с ним, в глубине души стремясь добиться власти для сыновей. Из всех своих отпрысков Малфака более всех любила Антипу, и он знал об этом.

— Неужели моя мать намерена устранить Антипатра? — тихо произнес он.

— Да. Но ты должен молчать обо всем, что нынче услышал из его уст. Предоставь действовать Малфаке. — сказал Ферор.

— Но ведь Антипатр хочет убить Ирода! — пробормотал Антипа.

— У него ничего не получится. Я лишь боюсь, как бы он не оклеветан меня самого перед Иродом. Наверное, после трибунала мне лучше ненадолго уехать из Иудеи и подождать, пока Малфака расправится с Антипатром. К ней

благоволит жена кесаря, Ливия, и поэтому она может действовать решительнои бесстрашно!

— Но и у Антипатра есть друзья в Риме! — воскликнул Антипа.

— Не такие влиятельные, как Ливия, — возразил Ферор и внимательно осмотрел своего племянника. Все, что он рассказал Антипе, произвело на юношу огромное впечатление. Тонкие руки царевича нервно дрожали, он хмурился и тяжело дышал. Ферору стало его жаль.

— Малфака очень старается для тебя, Антипа, мой мальчик! Ответь, ты хочешь стать царем Иудеи?!

Помолчав несколько секунд Антипа кивнул.

— Хочу!

Это было правдой. В душе его действительно присутствовало стремление царствовать, ощущать то же, что ощущает его отец — могущество, трепет подданных, власть вершить людские судьбы. В первую очередь Анитпу одолевало обычное любопытство, ибо он плохо представлял еще себе, что будет делать, окажись Иудея в его руках. Но он полагал, что нужды его народа должны быть удовлетворены, и собирался править в интересах евреев, невзирая на власть Рима и свои собственные симпатии к римлянам.

Взяв его за руки, Ферор сжал их.

— И ты будешь когда-нибудь царствовать, Антипа. Но для того, чтобы у Малфаки получилось избавиться от твоих соперников, ты должен молчать обо всем, что слышал.

— Я понимаю, — грустно произнес Антипа, — Однако в Беруте пострадают невинные люди, которые к тому же — мои братья. Да и Антипатр опасен для отца.

— Антипатр не сможет ничего дурного сделать Ироду, сказал Ферор. — Я не допущу этого. Но повторяю, что ты должен обо всем молчать, иначе опасности рискует подвергнуться Малфака.

— Ради нее… и ради трона я буду молчать, — угрюмо молвил Антипа и холодно взглянул в глаза Ферору.

Встретив сей пристальный твердый взгляд, дядя невольно удивился и впервые понял, что Антипа уже не ребенок и, к тому же, имеет жестокую натуру.

Затем они расстались. Царевич, взяв Тору, отравился в противоположную часть дворца, чтобы заняться чтением законов, столь необходимых будущему иудейскому владыке. А Ферор отправился искать Антипатра, чтобы убедить его в том, что Антипа для них вовсе не опасен.

Глава 13

За пару дней до поездки Ирода в Беруту, куда уже стекались все участники трибунала, и где во мгле крепостей не прекращались пытки и допросы свидетелей мнимой измены Аристобула и Александра, Антипатр покинул Иерусалим. Он следовал в Рим, чтобы заручиться поддержкой влиятельных сенаторов и военачальников.

— Ты уезжаешь… Бежишь от меня в те дни, когда вершится участь твоих братьев, — с горечью проговорил Ирод, встретив его во дворе.

Одетый в римский панцирь, коротую тунику и ботинки, Антипатр стоял в окружении своих друзей, которые, прощаясь с ним, высказывали желание вновь увидеть его в Иудее.

Ирод не хотел провожать сына. Отбытие Антипатра будило в нем гнев. И все же возвращаясь из Храма в окружении старейшин, он случайно застал вблизи стен своего дворца еще не успевшего уехать Антипатра.

— Квинтилий Вар, которого кесарь планирует назначить наместником Сирии, ждет меня в Италии, — попробовал было оправдаться Антипатр. — Нам необходимо поддерживать дружественные отношения с Римом, и ты это знаешь.

— Мне рассказывали, что кесарь недоволен тем, что я планирую расправиться с сыновьями, — мрачно усмехнулся Ирод. — Но кесарь далеко. Он не защитит меня от происков врагов. И ему не понять, что значит, когда твои дети замышляют против тебя дурное. Видишь, Антипатр, что может случиться в семье владыки! Никто не в силах спасти нас от врагов. А теперь былые друзья и слуги Аристобула и Александра обличают их отвратительные интриги!

Однако, не забывай, что эти обличения происходят под пытками, — напомнил ему Антипатр.

— Неважно! Мне необходимы были доказательства, чтобы осудить негодяев и предать их казням! — огрызнулся Ирод. Я ведь и сам понимаю, что под пытками любой из нас готов признаться, в чем угодно…

Повернувшись к сопровождавшим его старейшинам, он велел им расходиться по домам. Друзья Антипатра с любопытством и страхом наблюдали за Иродом. До сих пор повсюду обсуждалось избиение Вифлеемских младенцев, и хотя большинство друзей Антипатра были мужественные сильные духом люди, в присутствии Ирода их охватывал трепет.

— Мои сыновья, — горько прошептал он закрыв лицо ладонями. — иногда мне так хочется простить их и вновь принять у себя.

— Нельзя, — вдруг неожиданно сурово сказал Антипатр, ощутив смятение. — Не забывай, что ты случайно убил Марьямну, а они тебе этого не простили.

— Время от времени я думаю, что их незаслуженно оклеветали…

— Твой брат не стал бы на них клеветать.

— Да, Ферор всегда был мне предан. Но ведь с ночи убийства Марьямны прошло много лет, они были тогда маленькими детьми, и очень сомнительно, что они затаили на меня злобу.

— Скажи, отец, — Антипатр взял Ирода за локоть. — Ты сам простил себя за то, что убил Марьямну?

Тяжело вздохнув, Ирод поморщился. В его черных глазах засверкали слезы. Воспоминание о собственном преступлении причинило ему сильную боль.

— Нет, — глухо ответил он. — Не простил. И никогда не прощу. Я забальзамировал тело Марьямны, чтобы она навсегда сохранила свою молодость, великолепие черт лица и точность линий тела. Невзирая на женитьбу на Малфаке, я не перестал любить Марьямну. Для меня — Малфака стала лишь утешением. Она мудрая самаритянка. Обладающая хорошей репутацией и набожностью, но… Сердцем моим всегда будет владеть Марьямна.

— Если ты не простил самого себя за то, что сделал, то другие и подавно не простят, — резко молвил Антипатр. — А сыновья Марьямны росли с мыслями о том, что их отец — убийца!

Ирод умоляюще посмотрел на него.

— Меня ненавидит все человечество и возможно, что спустя века меня будут ненавидеть потомки тех, кто сейчас живет на земле! Я смирился с отведенной мне незавидной участью. Но для меня невыносима мысль о том, что меня ненавидят те, в ком течет моя кровь, для кого я защищал свой трон, кому хотел передать власть! Нет ничего ужасней, узнать о той ненависти, что питают к тебе собственные дети! Бог Авраам наказал меня… Хотя я ведь уже давно не имею права называться учеником Авраама, ибо я запятнал репутацию расправой над младенцами! Верующий иудей так не поступил бы!

В голосе Ирода зазвучало отчаяние. За то время, что прошло после избиения Вифлеемских младенцев, он сильно исхудал. Старая болезнь подтачивала его изнутри. К тому же он часто напивался допьяну, редко бывал трезв. Таким образом, он не только пытался забыть то, каким чудовищем стал из страха пред рождением Божьего Сына, которого волхвы считали Царем Иудеи, но и утопить в вине страдание, которые вызвало у него разочарование в сыновьях.

— Когда ты вернешься? — осведомился он.

— Не раньше, чем через месяц. Из Рима я отправлюсь на Сицилию, где стоит войско Квинтилия Вара, — ответил Антипатр.

— Мне необходимо бросить пить, — пробормотал Ирод. — Я весь покрылся странной сыпью, которая зудит… Мне нужно отправиться на горячие источники.

— Вино дарит нам лишь временное облегчение, — согласился Антипатр. — От самих себя нам не скрыться. Протрезвев, мы вновь начинаем чувствовать все то, от чего пытались сбежать.

— Ты умен, Антипатр, — сказал Ирод. _ У меня впереди несколько тяжелых дней трибунала, после которых я намерен побывать на источниках. Не беспокойся обо мне. Я очень сильный. Я справлюсь со свалившимися на меня невзгодами.

Антипатр заключил отца в крепкие объятия. Он бы хотел задать Ироду волновавший его вопрос о престолонаследии, но он не решился. С таким непредсказуемым и страстным человеком, как Ирод, нужно быть начеку. Лучше продолжать разыгрывать из себя любящего сына и действовать осторожно. На Сицилии, Антипатра ждал преданный ему человек — египтянин Антифил, который достал редкий медленнодействующий яд. Этот яд Антипатр планировал отправить Ферору, чтобы дядя отравил Ирода. А потом, учитывая то, что Антипатр был старшим из наследников Ирода, престол достанется ему без какого-либо труда.

— Прости меня, любезный сын, за то, что я в течение долгих лет держал тебя вдали от своего двора, — прошептал Ирод, уже не сдерживая слез.

— Я давно уже тебя простил и не держу гнева, — солгал Антипатр, а сам подумал о том мучительном времени, когда все окружающие называли Дориду шлюхой потому что Ирод обвинил ее в прелюбодеянии. Обида до сих пор не пропала из черствого злого сердца Антипатра.

— Возвращайся, сын мой, — вздохнул Ирод. — И не забывай, что былые оскорбления, коим я подверг вас с Доридой, уже давно в прошлом. Я хочу вновь принимать тебя в Иерусалиме.

Отвесив отцу поклон, Антипатр проследовал к своему скакуну. Сев на лошадь он с улыбкой взглянул на Ирода.

Ничто не выдавало переполнявшего его душу негодования.

В Рим Антипатра сопровождал отряд стражи и многочисленные слуги. Когда его кавалькада проследовала к воротам, ведущим за пределы дворцовых стен, Ирод, пошатываясь, направился к лестнице. На крыльце он остановился, и его вырвало. Несколько слуг тотчас попытались поддержать его под руки, но он грубо оттолкнул их и, выкрикивая оскорбления, зашагал в направлении своих покоев.

Глава 14

Прежде влияние царицы Марьямны на ее мужа было столь велико, что повинуясь ее требованию, он возвел совсем юного Аристобула в сан первосвященника. Теперь Аристобул так же как и его брат Александр содержался под надзором стражи в селении Платана.

Когда наступил день рассмотрения их дела трибуналом, состоявшим из ста пятидесяти друзей Ирода, братьев повезли в Беруту. Стоял знойный полдень. Обоз следовал вдоль пустынных скалистых кряжей.

Во время путешествия Аристобул предпочитал не вести с Александром разговоров. Он вспоминал свою мать. Много лет назад тетка Саломея клеветала ему на Марьямну, говоря, будто царица хочет отравить Ирода, чтобы возвести Аристобула на трон. Возможно, что эти обвинения не были полностью ложными, ведь Марьямна обладала честолюбивой натурой и жестокостью. Ирод судил ее, но не предал казни. Она, как и ранее, продолжала жить в его дворце. Ирод простил ее. Продолжая во всем ей потакать. А совершив убийство, он так и не смог избавиться от чувства собственной вины. Теперь Ироду предстояло вершить судьбы двух сыновей Марьямны. В одном из храмов Беруты собрались полторы сотни первосвященников, фарисеев и знатных граждан Иудеи. Войдя в огромный зал, озаряемый лучами солнца, струящимися сквозь окна, Аристобул и Александр увидели своего отца, сидящего на торне. На голове Ирода сверкала золотая тиара, он был одет в пурпурный хитон, вышитый по краям орнаментом и такого же цвета ботинки. Чуть ниже Ирода в кресле расположился наместник Сирии Гай Сенций Сатурнин. Это был человек средних лет, с короткими темными волосами и крупными чертами гладко выбритого лица. Во взоре его серых очей вспыхивало любопытство, когда он смотрел на вошедших в Храм подсудимых. На Сатурнине был рельефный панцирь, короткая туника и струящийся вдоль плеч синий плащ, скрепленный на плече рубиновой застежкой.

Вдоль стен на мраморных скамьях сидели друзья

Ирода и несколько его родственников, в том числе царица Малфака с сыновьями Антипой, Филиппом и Архелаем, а также Ферор. При виде племянников, одетых в старые, грязные одежды, небритых, усталых и испуганных, брат Ирода не почувствовал раскаяния. Но Ирод проникся к ним сочувствием.

— Вы сами виноваты в том, что с вами произошло, — пробормотал он, вонзив в пальцы подлокотники трона.

Глядя на братьев, Антипа ощутил странное сомнение.

«Я поступаю неправильно, скрывая истину от Ирода», — промелькнула мысль в его голове, — «Но выдать мою матушку и ее планы по возведению меня на престол я тоже не имею права! О, бог Авраама, Исаака и Иакова! Не знаю, как мне быть!»

Он повернулся к Малфаке. Царица ничем не выдавала своего торжества. Выражение ее красивого загримированного лица оставалось хладнокровным. Одетая в широкие одежды из ценной ткани, она прибыла на суд, одев на голову золотую диадему с подвесками и украсив запястья гибких изящных рук браслетами.

— Змея! — так называли Малфаку ее недоброжелатели. Впервые Антипа был с ними согласен, его мать действительно напоминала ему осторожную коварную змею, которая в любой момент готова атаковать человека, не ожидавшего нападения. Заметив, что сын пристально смотрит на нее, царица нежно ему улыбнулась.

— Я не верю в виновность братьев, — шепнул Филипп на ухо Антипе. — Очевидно, что их оклеветали.

— А я верю, — Антипа склонился к Филиппу. — Потому что Ирод забил до смерти Марьямну! Любой бы возненавидел такого отца!

Итак, Антипа солгал брату! Он делал это, защищая не только интересы Малфаки или Ферора, но и собственные. Ферор говорил ему, что Малфака хочет сделать его царем. Мысль об иудейском троне показалась Антипе очень заманчивой.

Между тем, Сатурнин обратился по-гречески к подсудимым, зачитав выдвинутые против них обвинения. Греческий язык был хорошо знаком всем участникам трибунала.

— Народные старейшины признали вас достойными казни, но если вы раскаетесь в том, что плели заговор с целью свержения царя Ирода и его убийства, вполне возможно, что он захочет вас помиловать, — молвил Сатурнин и взглянул на Ирода. Но царь нахмурился, дав понять наместнику, что никакими уговорами и просьбами никто уже не способен заставить его смягчиться по отношению к сыновьям.

— В крайнем случае, не удостоившись помилования, от царя, вы вольны обратиться с прошением к кесарю, и тогда он будет вершить ваши судьбы. Но это тоже возможно лишь в том случае, если вы признаете свою вину, — сказал Сатурнин.

— Мы никогда ее не признаем! — крикнул Аристобую — Нас оклеветали! Да, мы всегда ненавидели Ирода за то, что он убил Марьямну»! Но мы смирились со своей участью, мы терпели его жестокосердие, его яростный нрав, ибо он наш отец по крови! Никаких законов мы не нарушали! Заповеди Моисея чтим! Для всех подданных кесаря по всей территории его великого государства, очевидно, что в Иудее вершится несправедливость. Взгляните на участников трибунала, прибывших в Беруту! Все они — друзья Ирода! Каждый из них готов поддерживать любое принято им решение. Лгать и признаваться в том, что мы замышляли дурное против нашего отца — я не могу. Поэтому мы готовы принять то его решение, которое он вынесет.

И повернувшись к Ироду, который неподвижно сидел на троне, Аристобул вскинул голову:

— Пусть сердце подскажет тебе, отец, как ты должен поступить!

Оно уже подсказало мне это, — огрызнулся Ирод. — Вы с братом будете преданы казни, согласно закону. На мое помилование вы не можете рассчитывать. Вы разочаровали меня, вы заставили меня страдать. Поэтому, невзирая на то, что мне и самому больно отдавать приказ о ваших казнях, я все же буду вынужден его отдать.

— Антипа почувствовав, как от волнения и стыда ему стало трудно дышать, вдруг ощутил желание вмешаться и, упав в ноги Ироду, молить его о пощаде для братьев. Но мысль о том, что Ирод покарает Малфаку, остановила его.

— Не бойся, — шепнула ему царица и ее огромные глаза ласково заблестели. Тонкая рука, унизанная золотыми кольцами, легла на плечо Антипе. Он зажмурился, стараясь преодолеть смятение. Его голова кружилась

— Мы не можем возражать тебе, ибо ты не только наш отец, но и царь, а посему мы покорно встретим наши казни, — проговорил Аристобул. Его взор мрачно сверкал.

Глядя на него, Ирод испытывал сильные душевные страдания. Нет ничего ужаснее, чем предать казни собственных детей. Конечно, он мог бы простить их, как простил Марьямну, но он предпочел этого не делать. Любовь к Марьямне была настолько велика, что застилала разум. Он любил Марьямну со всем тем неистовым сумасшествием, что было ему свойственно. Но к детям он ощущал совсем иные чувства. Перед Александром и, в особенности, перед Аристобулом он трепетал, думая о том, что оба сына Марьямны выросли уверенными в себе, решительными и бесстрашными. От таких нужно избавляться, если не хочешь чтобы они избавились от тебя!

— Уведите пленников. Пусть свершится приговор трибунала, — сурово приказал он.

— Но быть может мы предоставим царевичам возможность оправдаться? — молвил Сатурнин растерянно. Он думал о кесаре, и о том, что так и не сумел выполнить приказ примирить Ирода с сыновьями.

— Им нет оправданий, Сатурнин, ибо они предали отца, — возразил Ирод, хмуро наблюдая за тем, как его сыновей взяли под стражу римские легионеры и вывели через распахнутые двери на улицу.

Александр, в отличие от Аристобула, внезапно утратил самообладание. Пока его увели к сооруженной в соседнем дворе виселице, он выкрикивал гневные ругательства в отношении отца, и громко оплакивал несправедливую судьбу. Но Аристобул продолжал вести себя сдержано. Думая о своих детях — старшей дочери, которая была на выданье и сыне — юном Ироде Агриппе, он не мог не почувствовать глубокую печаль. Но волей отца он оказался разлучен с ними.

— Меня пугает твоя участь, дитя мое, — прошептал он, вообразив себе очаровательное личико Агриппы в окружении черных локонов и его зеленые глаза с наивным блеском. — Человек, по чьей вине я нынче погибну, вполне способен уничтожить и тебя, невзирая на твою юность.

Он крепко зажмурился, когда палач накинул ему на шею веревку. Через несколько секунд его тело взмыло в воздух и забилось в конвульсиях. Перед тем, как его сознание померкло, он услышал хруст собственных ломающихся позвонков.

Спустя полчаса, следуя мимо виселицы в роскошном паланкине, царь Ирод издали увидел раскачивающиеся от ветра тела своих сыновей.

— Мои дети! Мои дети! — застонал он, вцепившись себе в волосы.

Грудь его разрывали изнутри рыдания. Но он не помиловал бы сыновей, даже если бы раскаялся в содеянном. Однако он не раскаивался, невзирая на то, что оплакивал их судьбу. Возможно, что ему было гораздо больше жаль себя самого, чем их, ведь это он по их милости был вынужден вкусить горечь разочарования и нестерпимых обид.

Глава 15

В Беруте двор Ирода расположился в одном из самых старых местных дворцов, который был возведен еще в годы правления Селевка Никатора, диадоха Александра Македонского. Внутри обстановка залов и галерей во многом уступала золотым чертогам иерусалимского дворца, но Ирод не собирался надолго здесь задерживаться. После расправы над сыновьями, он планировал посетить горячие источники, где рассчитывал восстановить свое ослабленное здоровье.

Покои Антипы соединялись с покоями Малфаки и Филиппа. Архелай занял комнаты вблизи чертогов отца, а Ферор предпочел сразу же отправиться вместе с посланцами на источники, чтобы подготовить местную виллу к визиту царя.

В течении всего вечера после трибунала, Ирод не покидал опочивальню и не желал никого видеть. Его рыдания и вопли разносились по соседним коридорам, гулко отдаваясь среди старых каменных стен.

Даже Антипа впервые осознал, насколько сильными были мучения Ирода. А ведь впереди царя ждала потеря Антипатра, которого Малфака собиралась уничтожить, пустив в ход коварство.

Сейчас она уже не считала нужным прятать свое хорошее настроение. Когда вопли Ирода смолкли и наступила ночь, Антипа осторожно вошел в ее покои, чтобы пожелать ей доброй ночи. Малфака негромко напевала сидя на крою постели. Рабыня прятала ее роскошную золотую диадему с подвесками в ларец, украшенный рубинами.

Прижимая к груди «Энеиду» Антипа робко остановился возле тяжелой колонны, держась в густой тени.

— Не могу заснуть, — признался он.

Его голос гулко отразился от сводчатого потолка.

Царица ласково ему улыбнулась.

— И поэтому ты читаешь Тору, сын мой?

— Это вовсе не Тора. Я читаю «Энеиду» Вергилия. Меня уже давно покорил его великолепный слог, — ответил Антипа.

Выслав рабыню, Малфака сама закрыла ларец и, вытащив из волос шпильки, позволила им струиться вдоль плеч. Она все еще была очень красивой женщиной.

— Я дружу с Ливией Друзиллой, — вдруг произнесла она. — Но сие вовсе не означает, что я сторонница римлян. У них интересная культура, у них прекрасно развито искусство, но их языческие традиции нам чужды. Более того, признаюсь тебе, что я до сих пор противница их власти, хотя в отрытую не выражаю своих взглядов,

— «Энеида» это просто поэма, — пожал печами Антипа. — Но поскольку я воспитывался в Италии, то не буду скрывать, что многое из римской культуры мне нравится.

— И все же ты остаешься иудеем, Антипа!

— Да, и я всегда буду отстаивать традиции иудейского народа. Даже когда стану царем.

Возникло молчание. По губам Малфаки проскользнула лукавая усмешка.

— Я не могу исключать того, что ты им действительно станешь, — сказала она.

— Конечно, ведь ты стремишься к тому, чтобы я оказался на троне, — ответил Антипа.

Снисходительно склонив голову, Малфака простерла к нему руку и пригласила сесть рядом на край постели. Медленно приблизившись, Антипа поднялся по ступеням и опустился возле своей матери.

— Ты продолжаешь думать о казненных братьях, — прошептала она, погладив его прямые черные волосы. — А еще ты решил, что я имею отношению ко всему, что с ними произошло. Я не хочу лгать тебе, потому что я ненавижу ложь и очень ценю те чувства, которые ты ко мне испытываешь.

Твой дед, первосвященник Симон, отличался весьма чутким сердцем. Способность эту он передал тебе, ведь ты так на него похож… В отличие от него, я всегда была жестокой, беспощадной, как истинная дщерь Израиля… и я прожила долгую тяжелую жизнь плечом к плечу с таким чудовищем, как Ирод. Если он убил даже ту, кто до сих пор владеет его душой, то я рядом с ним никогда не чувствовала себя в безопасности, ибо понимала, что он безумен. Теперь у него остался лишь Антипатр., сын Дориды, Филипп и вы, — мои дети. Я намеренно велела Ферору пригласить ко двору Антипатра, ибо он честолюбив, и я знала, что он непременно вступит в схватку за власть с Аристобулом и Александром. Итак, он уничтожил двух серьезных соперников, а теперь пришла пора мне уничтожить его.

— Но каким образом ты можешь его уничтожить? — осведомился Антипа.

— Ты сам все узнаешь в самое ближайшее время, — произнесла Малфака самоуверенно. — Я ждала слишком долго, чтобы отступить от намеченной щели, а цель моя — посадить тебя на иудейский трон. Конечно, Архелай или Филипп тоже могут претендовать на могущество, потому что они старше, чем ты. Но я постараюсь, чтобы лишь ты унаследовал трон Ирода.

От ее слов Антипа нервно задрожал.

— Я еще юн, — прошептал он.

Но Малфака нежно взглянув на него, ответила:

— У тебя есть я — та, которая всегда даст тебе нужный совет в любой сложной ситуации. Своей матери ты всегда можешь доверять.

— Мне странно даже предположить, что я буду царствовать.

— Будешь, дитя мое! Я все для тебя сделаю, — ласково проговорила царица.

Он повернулся к ней и решительно взглянул в ее полуприкрытые веками голубые глаза.

— Когда ты намерена избавиться от Антипатра?

— Я намерена рассказать Ироду о его подлостях и сделать так, чтобы царь сам его покарал, — усмехнулась Малфака.

Черты ее прекрасного лица тонули во мгле зала. От ветра погасло несколько факелов, но масляные лампы попрежнему горели на ступнях, ведущих к постели.

— А тебе не жаль Аристобула и Александра? Ведь они погибли из-за ваших интриг с Ферором, — пробормотал Антипа.

— Я знаю, что на нас есть вина, — вздохнула Малфака. — Но у меня не было другого выхода. Ирод любил этих двоих сыновей больше, чем вас. Если бы Ферор не вмешался, ничто не заставило бы Ирода отступиться от намерений передать им царство.

— Тогда почему Ферор действует с тобой заодно?

— На это у него много причин. Во-первых, он, как и все мы, устал бояться непредсказуемости брата. Для каждого очевидно, что Ирод безумен. К тому же, царь тяжело болен не только психически. У него вновь обострился давний недуг. Он пьет много вина. И от всего этого становится еще более раздражительным. Даже кесарь не смог бы совладать со столь необузданной натурой. А тебя Ферор всегда любил. Дядя понимает, что если ты унаследуешь трон, мы сможем жить гораздо лучше, чем при Ироде. Ты юн, но у тебя есть советник — я. А в Риме ты приобрел расположение наследника Тиберия, с чьей матерью Ливией я дружу.

— Но если отец вдруг предпочтет мне Филиппа или Архелая? — настойчиво спроси Антипа.

— Тогда я постараюсь через вмешательство Ливии, путем воздействия на кесаря, сделать тебя царем. Ведь в конечном итоге, невзирая на то, кого предпочтет Ирод, от кесаря зависит будущее Иудеи. Если Октавиан утвердит тебя, а не твоих братьев в качестве нового царя, им останется лишь принять его волю, — строго произнесла Малфака.

— А вдруг я разочарую тебя и вовсе не сумею превратиться в хорошего владыку? — предположил Антипа.

— Этого не может быть, дитя мое, — убежденно возразила царица. — Ирод в ближайшее время непременно назначит приемников. Поэтому нам нужно быть с ним на источниках. Я даже рада, что Антипатра нынче нет в Иудее. Он не сможет оправдаться перед отцом в то время, как я буду его обличать.

— Матушка, — прошептал Антип взволнованно. — А ты не боишься гнева Ирода? Вдруг он, распалившись, убьет тебя?

— О, нет, — улыбнулась Малфака, — и погладила сына по щеке. — За долгие годы, прожитые в браке, я научилась вести себя с ним осторожно. Он не обидит меня. Не тревожься обо мне.

Прижав сына к груди, царица возвела взор к своду, погруженному во мрак. Она хотела лишь одного — возвести любимого сына на трон. Когда-то ее подруга Ливия путем долгих интриг пыталась убедить кесаря провозгласить Тиберия приемником. Ливии это удалось. Но в отличии от Ливии, Малфаке приходилось иметь дело не с изысканным эстетом, покровителем людей искусства, а с беспощадным тираном, потерявшим разум и погрязшим в пьянстве. Ирод был опасен. Но Малфака не хотела, чтобы сын боялся за нее и поэтому не могла рассказать ему о том, что, обличая Антипатра, подвергает себя риску. Однако Антипа и сам это понимал. Он был умным юношей.

В ту ночь ему не спалось. Оставив чертоги Малфаки, он удалился в свою опочивальню, но так и не заснул. События прошедшего дня, жестокая расправа над царевичами и грядущие интриги Малфаки, слишком взволновали его. Антипа обладал очень впечатлительной натурой.

Убрав поэтому Вергилия в походный ларец, он решил углубиться в изучение Торы. Для будущего владыки необходимо знание законов народа, которым он когданибудь начнет править. Думая об этом, он впервые читал строки Торы с глубоким воодушевлением.

Глава 16

Путешествие до горячих ключей Ирод проделал в паланкине. Ему становилось все хуже, а дурное самочувствие отражалось на его характере. Иногда Антипа, который следовал в обозе за паланкином отца, слышал, как Ирод сквернословит и отвратительно богохульствует.

Его тело покрывали зловонные гнойники, из которых сочилась слизь. Иногда он заставлял кортеж останавливаться, и его сильно рвало желчью.

— Если бы отец не страдал этим недугом, то можно было бы предположить что его покарал Всевышний, — шепнул Филипп на ухо Антипе.

— Ты имеешь ввиду, наказал за избиение Вифлеемских младенцев? — прищурился Антипа.

Филипп склонил голову.

Путешествие заняло несколько утомительных дней в течение которых кортеж следовал через скалистую засушливую местность под обжигающими лучами солнца. В дневные часы путники предпочитали отдыхать в тени редких пальм, а к вечеру выступать в дорогу.

Ферор встретил прибывших вблизи каменного дворца, возведенного здесь Иродом сразу после его победы над варварами в Иерусалиме. Он сидел верхом на коне., закутавшись с головой в накидку. По его смуглому лицу струился пот.

Отнесите меня к источнику! — крикнул Ирод, высунувшись из паланкина. — Я хочу немедленно окунуться в его целебные воды!

Архелай, который проделал странствие на коне, спешился и повернувшись к источнику, бьющему среди нагретых солнцем скал, рассеянно пожал плечами. Он сомневался, что ключи вылечат Ирода от недуга.

Внешностью своей Архелай напоминал Малфаку. У него были вьющиеся каштановые волосы, голубые глаза и тонкие красивые черты лица. Подбородок украшала короткая бородка. Худой, стройный он обладал отлично сложенной фигурой и статью. Во время поездки он, как и Ферор, закутал голову в длинную накидку, спасаясь от горячих солнечных лучей. Щурясь от зноя, он наблюдал за тем, как рабы потащили паланкин Ирода к источнику. Сыновьям ничего не оставалось, как последовать к берегу.

Эти горячие ключи, по мнению многих подданных Римской империи обладали полезными свойствами. От воды шел пар. На ее поверхности бурлили пузыри. Ходили слухи, будто на дне находится мощный вулкан, который своим дыханием разогревает воды источников.

На берегах росло несколько жестких кустарников, а дальше, вдоль склона соседней горы колыхались на ветру кедры.

Ирод вылез из паланкина и опершись на плечи рабов ждал когда те снимут с него одежду. Наконец, оставшись в одном кетонете, он со стонами опустился в воду. В течении десяти минут он молчал, ощущая как горячие ключи ласкают кожу. От пара было еще жарче, и по смуглому лицу стекали крупные капли пота.

— Я принял решение, — вдруг сказал он, и люди из его свиты, столпившиеся на берегу насторожились, ожидая услышать о его новой безумной идее.

— Поскольку мне пришлось предать казни тех людей, которых я обожал и которые могли бы со временем стать наследниками престола, я обязан выбрать других приемников, дабы дело всей моей жизни не утратило смысл, — проговорил Ирод и, подняв взор, рассеянно посмотрел на шумящие от ветра кедры. — Иудея, а также входящая в состав моих владений часть Сирии, будет принадлежать моим сыновьям. Я уже разделил территорию государства на четыре части. Каждый из вас получит в свое время кусок страны, ради которой я сражался.

Услышав о его неожиданном решении, Ферор взволнованно взглянул на Малфаку и пожал плечами. Никто не ожидал, что Ироду придет в голову «разорвать» государство на четыре части. Можно было ожидать, что он провозгласит будущих соправителей, как он и планировал сделать, пока не расправился с Аристобулом и Александром. Но власть четырех правителей над таким сравнительно небольшим царством превращалась в глупый фарс.

— Может быть, тебе следует выбрать из нас одного приемника? — предложил Архелай, набравшись решительности.

— Нет! — крикнул Ирод оскалившись. — Я хочу, чтобы каждый мой отпрыск вкусил прелести могущества!

— Я не позволю ему отобрать частицу этого могущества у моих сыновей и отдать Антипатру, — процедила сквозь зубы Малфака.

— Ты сама желала, дабы Антипатр вновь оказался при иудейском дворе, — напомнил ей Ферор. — Теперь уже поздно жалеть о содеянном.

Я не жалею! — огрызнулась царица. — Вот увидишь, что мне удастся уничтожить Антипатра! Он не будет править в Иудее.

— Двое оставшихся при дворе сыновей твоя кровь, — кивнул Ферор. — Но из них ты любишь одного Антипу, и хотела, чтобы лишь ему принадлежало царство.

Сжав кулаки, Малфаака мрачно наблюдала за мужем. Царь по-прежнему лежал в источнике, глядя на вершины кедров. Его брови были сдвинуты, выражение лица угрюмо. Черные с проседью кудри колыхались на поверхности клокочущей воды.

— Позволь мне уехать в Сирию, брат, — вдруг молвил Ферор. — Там осталась моя жена, и я бы хотел ее проведать в то время, как ты будешь находиться на горячих источниках.

— Мне всегда не нравилась твоя жена, Ферор, — тихо ответил Ирод. — Но ты ее любил… Поэтому я не буду препятствовать твоему отъезду.

— Благодарю, любезный брат, — ответил Ферор.

Между тем, Малфака вдруг предположила, что во время грядущей попытки уничтожить Антипатра, она легко сможет избавиться и от Ферора. Этот человек был ей уже не нужен. У Ферора имелось при дворе влияние, и поэтому, учитывая то, что ее сыновья теперь в любом случае будут царствовать, она сочла нужным их обезопасить. К тому же

Ферора любил Антипа, а дядя понимал, что, в последствии, чувства племянника подарят ему власть. Малфака не хотела делить с ним могущество. Если Ферор был необходим, когда следовало сдерживать нрав Антипатра, то теперь царица видела в нем лишь возможного соперника. Ей оставалось рассказать ироду правду, ведь Ферор действовал вместе с Артипатром, настраивая его против сыновей. Впрочем, свое участие в заговоре, Малфака обязана скрывать со всей тщательностью и быть в общении с Иродом предельно осторожной.

— Я столько сражался ради того царства, которым владею, а в итоге вынужден разорвать его на куски… Но зато мой поступок будет справедлив, ведь каждый из вас, дети моим, получит частичку той власти, что я имею, — Ирод заставил себя улыбнуться и обвел взором сыновей. Разделом владений он словно подчеркивал то, что любит каждого из них в равной степени.

Царевичи молчали. Никто не желал спорить с отцом или пытаться его переубедить.

Опершись о плечи рабов, Ирод, со стоном, покинул источник. Не стыдясь наготы, он велел снять с себя кетонет и подать ему сухую рубаху.

Растерев его кожу полотенцами, рабы послушно переодели его в свежую одежду. Длинные мокрые волосы Ирода прилипали к спине. Он морщился, испытывая сильные боли в составах и зуд кожи.

Мне не стало лучше, — с досадой проговорил он и, потребовав кубок вина, залпом осушил его. Как и прежде, ему оставалось рассчитывать лишь на то, что опьянение позволит ему ненадолго избавиться от собственных страданий. Вновь забравшись в паланкин, он со стонами опустился на подушки и приказал нести себя в здешний каменный дворец. В последующие дни ему предстояло продолжать попытки исцелиться благодаря водам горячих источников, но он уже не слишком надеялся на их свойства.

Глава 17

Сразу после заката солнца, когда в небе появились первые яркие звезды, Малфака вошла в покои, занимаемые ее мужем. Ирод лежал на постели. Его обнаженное тело, когда-то стройное, гибкое, показалось Малфаке безобразным. От жары, которая не утихала даже с наступлением вечера, по бледной, морщинистой, дряблой коже Ирода, стекал пот.

Раб готовил ему лекарство, водой разбавляя в кубке какую-то темную жидкость. При появлении царицы, Ирод тяжело вздохнул.

— А-а-а, Малфака! Ты пришла проведать меня?

Да, любовь моя, — сказала она и, медленно взойдя по ступеням на возвышение, где стояла постель, с наигранным сочувствием взглянула на Ирода. — Мне жаль тебя.

— Не нужно меня жалеть! Я стар. К тому же, в своей жизни я совершил много злодеяний, и Господь заслуженно наказывает меня, посылая недуги и предательства близких! — ответил Ирод и, взяв жену за руку, посадил рядом с собой на постель.

Малфака нежно улыбнулась ему.

— Ты вершил преступления потому, что господь подарил тебе право казнить подданных. Посему твои деяния не могут быть приравнены к тому, что совершают простые смертные. Ты ведь царь. Великий владыка. С твоей властью считаются все восточные правители. Гораздо хуже поступают люди из твоего окружения, пытаясь склонить тебя к злым поступкам и разжигая в твоем пылком сердце гнев.

Насторожившись, Ирод нервно сжал тонкие, сверкающие перстнями пальчики Малфаки. Она с грустью попустила голову.

— О каких людях ты говоришь, Малфака?

— Ах, господин мой… Я даже не смею упоминать их имена, дабы ты не подумал, будто я, уподобляюсь им, желая вас поссорить.

Нет! Скажи мне их имена! Я должен знать о врагах, нашедших свое место в моем окружении! — взволнованно молвил Ирод, и его черные глаза вспыхнули беспокойством.

— Это так ужасно, Ирод, любовь моя… Совесть не позволяет мне назвать их имена, — прошептала Малфака. — Но ради твоей безопасности, я вынуждена буду обличать их.

— Кто они, Малфака?

Склонив голову на грудь Ироду, она зажмурилась. Дыхание его было тяжелым, хриплым. Старость подтачивала изнутри это жилистое крепкое тело, лишая его жизненных сил.

— Твой сын Антипатр, — основной виновник. — Глухо произнесла царица. — Он просил Ферора оклеветать перед тобой Аристобула и Александра. А Ферор, преследуя свои интересы и испытывая жажду власти, действовал заодно с племянником. Я случайно узнала о том, что они сообщники, услыхав их беседу. И я хотела предупредить тебя, хотела спасти царевичей, но Ферор запугал меня. Я ведь всего лишь женщина, Ирод. И я не умею плести интриги. А Ферор угрожал, что обвинит меня пред тобой в измене. Лишь сейчас, когда он уехал к жене, я смогла рассказать тебе всю правду. Ах, как мне больно, любовь моя, от того, что ты узнал о свершившейся подлости слишком поздно. Теперь уже ничто не вернет тебе сыновей.

По щекам Ирода потекли слезы. Издав отчаянный вопль, он оттолкнул Малфаку. И принялся бить ладонями по постели.

— Нет! Нет! Нет! — завопил он. — Вокруг ложь! Вокруг предательство! Если я не могу доверять собственной родне, то кому мне доверять?! Мои сыновья… Аристобул!

Александр! Уже никогда я не прощу себя за то, что предал их казням. Они были невиновны! О, я чудовище! Я недостоин жить!

Рыдая, Ирод зарылся лицом в подушки. Малфака, вскарабкавшись к нему на ложе, обвила его обнаженные плечи своими гибкими руками.

— Негодяи преследовали свои цели! Им удалось тебя обмануть, ибо они воспользовались твоей подозрительностью и тем, что разум твой помутнел от пьянства, — заговорила она. — Антипатр хочет одного — царствовать. То, что ты решил предоставить ему четвертую часть своих владений его не устроит. Он жаждет получить всю Иудею. И для этого он не погнушается использовать самые мерзкие способы. Вполне возможно, что он отравит моих детей, чтобы избавится от соперников.

— Нет! Я ему не позволю! — застонал Ирод.

— Увы, но такого опасного человека, как Антипатр, трудно будет остановить. У него есть поддержка кесаря. Находясь в Риме, он непременно добьется расположения

Квинтилия Вара, которого Октавиан планирует сделать наместником Сирии! Да и Ферор на его стороне!

— Я не понимаю, почему Ферор предал меня! Он мой брат и всегда был мне верен… хотя… он часто завидовал мне, ибо я, еще не достигши тридцати лет, возглавил иудейское царство и вкусил воинскую славу, а он всегда был лишь одним из моих соратников, — пробормотал Ирод и склонил голову на колени жены.

— Все верно, — ответила она. — Зависть побудила его принять сторону Антипатра.

— Ты не лжешь, — вздохнул царь. — Ведь именно из уст Ферора прозвучали слова о том, что мне нужно вернуть Антипатра ко двору и быть с ним ласковым. А я и прежде понимал, что Антипатр меня ненавидит, потому что я прогнал Дориду. Сын шлюхи! Мерзавец!

— К тому же это Ферор клеветал тебе на сыновей Марьямны, — напомнила Малфака.

— Но если те, кому я доверял враги, это значит, что мои несчастные отпрыски, рожденные от союза с тобой, самой честной женщиной, в ужасной опасности!

— Ты тоже!

— Это уже не важно! Я стар. Я болен. Но они должны жить и получить в управление мое царство. Я спасу их от врагов, тем самым восстановив справедливость, — Ирод до боли вцепился рукой в колени жены. — Нынче же я напишу письмо в Рим и потребую, чтобы Антипатр вернулся в Иерусалим.

— Он почувствует то, что ты гневаешься на него, — прошептала царица. — С ним нужно действовать осторожно. Иначе он навсегда останется в Италии, прося кесаря о защите, а учитывая твою недавнюю расправу над сыновьями, очевидно, что Октавиан не выдаст его тебе. Будь с ним ласков, напиши о том, как сильно ты о нем тоскуешь, расскажи, что твое сердце до сих пор разбито изза расправы над сыновьями.

— Да, ты права, дорогая Малфака, — ответил Ирод. — О, как нестерпимо больно узнать об этом отвратительном предательстве! И Ферор… тоже участник подлого заговора протии несчастных отпрысков Марьямны!

— Ферор негодует из-за того, что ты надеялся развести его с женой, — мрачно сказала Малфака. — Он любит ее. И поэтому ему безразлично ее происхождение бывшей сирийской рабыни. А еще, как я и говорила, его одолевает страх перед тобой, ибо ты всегда был неудержим.

Подняв голову, Ирод взглянул на раба, который успел приготовить ему лекарства и стоял возле постели с готовностью держа поднос на котором поблескивал в свете факелов кубок.

— Подай мне письменные принадлежности!

Поклонившись, раб аккуратно поставил поднос на стол и, взяв лист папируса, остро заточенные палочки и чернила, передал их Ироду.

Отстранившись от жены, царь склонился над папирусом. Пользуясь светом масляной лампы, горящей у подножия возвышения, где стояло ложе, он написал:

«Ave! Мой любезный сын, моя кровь, мое дитя! Невзирая на то, что прошло немного времени со дня твоего отъезда, душа уже тоскует о тебе. Конечно, ты удивишься этому, ведь в прошлом мы не виделись с тобой годам. Однако после того, как были казнены мои дети, я все чаще скучаю по тебе. Поверь, Антипатр, что твое присутствие в Иудее меня бы утешило. Нынче я нахожусь на горячих источниках, но через несколько дней собираюсь возвращаться в Иерусалим. Исцеление от недуга, коим я страдаю, вполне возможно так и не наступит. Болезнь выкачивает из меня последние силы. Тем не менее, твое возвращение в Иерусалим, несомненно, заставит мою, охваченную смятением душу, возликовать. Эта радость способна вновь пробудить во мне стремление жить. Там, вдали от родины, ты занят укреплением наших отношений с Римом, но для меня было бы предпочтительнее видеть тебя в Иерусалиме. Я полагаю, что и ты желаешь заключить меня в объятия, учитывая то, что расправа, случившаяся недавно в нашей семье, вынудила нас стать ближе друг другу.

Приезжай, как только сможешь. Искренне любящий тебя отец, царь Иудеи, Ирод.

Передав папирус жене, владыка мрачно усмехнулся Черты его лица ожесточились.

— Ничто не должно выдавать Антипатру того, как глубоко мое презрение к нему, — прошептал он.

Соскользнув с постели, Малфака подошла к столу и скрепила послание печатью Ирода. Полуприкрыв глаза, он следил за ее сдержанными движениям.

— Когда мы отправимся в Иерусалим, я отдам стражникам приказ доставить ко мне Ферора! — холодно молвил он. — Его ждет суровая расправа.

— Теперь ты поступаешь справедливо, — ласково произнесла Малфака.

Ирод вновь подозвал раба и приказал ему отдать послание центуриону. Владыка хотел, чтобы уже наступившей ночью солдаты последовали с его письмом в Италию. При мысли о том, как жестоко он ошибался и что его любимые сыновья пали жертвами клеветы, он чувствовал, как его охватывает бешенство.

— Может они действительно ненавидели меня, но не настолько, чтобы готовить измену, — прошептал он.

Опустившись рядом с ним на постель, Малфака испытывал чувство удовлетворения. Все получилось именно так, как она и хотела. Теперь Ирод никогда не отдаст часть своего царства Антипатру. Главными наследниками его престола становились младшие сыновья.

Глава 18

Почти за восемьсот лет до рождения Антипатра, коринфяне во главе с Архием возвели на восточном берегу Сицилии город Сиракузы. Шло время. Владыки острова сменяли друг друга, а население, кроме коринфян и греков, пополнилось римлянами, евреями, армянами, сирийцами и прочими народами, населявшими южные государства. При тиране Дионисии, Сиракузы окружили высокими каменными стенами, внутри город был разделен на четыре квартала, охраняемых стражей. Но при последователях Дионисия, в Сиракузах часто возникали смуты, и город постепенно приходил в упадок. К римским владениям его присоединил знаменитый Помпей Секст, сын полководца Гнея Помпея. Октавиан, разбив Секста в сицилийской войне, устроил на острове крупную стоянку своего флота. На мысе возвышалась крепость, сооруженная по его приказу. В этой крепости временно расположился Антипатр. Через несколько дней он собирался продолжить путешествие в Иудею в сопровождении нового наместника Сирии, Квинтилия Вара.

После казни братьев он не слишком торопился вновь оказаться в Иерусалиме. Когда прибыв в Рим, он встречался с Августом, тот лишь посочувствовал ему:

— Бедный Антипатр! Лучше быть свиньей Ирода, чем его сыном!

Было вполне понятно, что со дня казней в сердце Антипатра затаился страх пред Иродом. Невзирая на то, что это он был виновником всего, что произошло с Аристобулом и Александром, ему становилось не по себе при мысли о том, что человек, свершивший столь чудовищную расправу над собственными отпрысками, был его отцом.

В то же время Антипатр знал, что Ферор покинул двор Ирода и временно находится вдали от Иерусалима. Однако у Ферора по-прежнему было доверие царя, а это могло послужить коварным идеям Антипатра.

В пятницу, накануне священного для всех иудеев дня, в Сиракузы прибыл давний знакомый Антипатра — простолюдин-египтянин, которому царевич велел приобрести сильнодействующий яд. В порту египтянин был встречен личным слугой царевича и сопровожден в военную крепость.

Сидя возле окна, из которого открывался вид на бухту, искрящуюся в заре солнечных лучей, сияющею тысячами искр, Антипатр принял гостя, Антифил — так звали прибывшего, обладал невысоким ростом, хрупким сложением и женственной внешностью. Будучи скопцом, он сохранил красивую наружность, а тонкие черты смуглого продолговатого лица во многом напоминали девушку. Свои прямые черные волосы он носил распущенными вдоль линий точеных плеч. Вовремя поездки Антифил прятал голову под широкой вышитой накидкой, и его хитон был подхвачен тонким поясом с ярким узором. Его ноги в простых греческих сандалиях легко ступали по мраморному полу. Кроме сумы, висящей на его бедре, Антифил принес с собой большой сверток. Он улыбался царевичу, а его огромные черные глаза, подведенные тушью, весело сияли.

— Приветствую, господин мой! Выполняя ваш приказ, я,

евнух Антифил, совершил путешествие из родной Александрии, — проговорил он ласковым вкрадчивым голосом.

Выслав из комнаты слуг и солдат, царевич остался с евнухом наедине.

— Я всегда тебе доверял, Антифил, и ты это знаешь, — тихо произнес он.

Склонив голову, Антифил приблизился к нему и опустился на колени. Сдвинув брови, Антипатр наблюдал за тем, как тонкие загорелые руки евнуха развернули сверток, достали ларец и открыли украшенную орнаментом крышку. Внутри лежал пузырек с прозрачной жидкостью.

— Здесь сильная доза мышьяка, — молвил евнух, продолжая улыбаться. — Если дать его жертве совсем немножко, то его состояние будет напомнить тяжелую болезнь. Это не вызовет у окружающих подозрений. Но если вы решитесь отравить кого-то в короткий срок, то нужно, чтобы раствор мышьяка был предельно крепким.

— Я не могу ждать долго, Антифил! Но все сие ты должен объяснить не только мне, но и человеку, который станет действовать вместе со мной. Нынче из Сиракуз выходит судно, которое отправится в Сирию. Ты отчалишь на нем, взяв с собой яд. В Дамаске найдешь Ферора. Если его там нет, расспросишь его слуг о том, куда он отправился и последуешь к нему. Мне необходимо, чтобы он получил ларец с ядом. Он сможет использовать мышьяк правильно, — ответил Антипатр.

— Я сделаю все, как вы прикажете, — покорно ответил евнух, закрыв ларец.

Протянув руку, Антипатр ласково взял его за маленький подбородок. Лицо Антифила восхищало изяществом тонких черт.

— Ты так похож на девушку, — пробормотал Антипатр. — Столько лет я знаком с тобой и всякий раз, встречая тебя, не перестаю удивляться этому сходству.

— Такова судьба скопцов, — молвил Антихил. — Мы позволяем кастрировать себя в юном возрасте, чтобы навсегда сохранить красивую внешность и не позволить ей огрубеть. Многие приходят в восторг, созерцая нас, но мало кто думает о той цене, что мы платим. А цена это велика, ибо мы уже никогда не сможем создать семью, иметь детей и чувствовать себя мужчинами. Да и можно ли вообще назвать мужчиной евнуха? Нет…

— Тогда зачем ты согласился стать скопцом?

— Я был слишком молод и не понимал всего, что меня ждет, — грустно произнес Антифил.

Оба умолкли, услышав грохот приближающихся шагов в коридоре. В двери настойчиво постучали.

— Послание от царя Ирода! — объявил слуга.

— Пусть вестник войдет! — разрешил Антипатр.

Порог переступил молодой римский легионер. Бросив взгляд на скопца, он передал царевичу свиток, скрепленный печатью Ирода.

— Я искал вас в Риме, господин, но там мне сообщили, что вы находитесь вместе с Квинтилием Варом на Сицилии, — проговорил вестник.