Бесплатный фрагмент - Всего 1 раз…

«…так она сядет напротив всякого шатра и пред стрелою откроет колчан».

(Сир.27:15)

2 Ольги

1

Вечер субботы опустошил квартал; все, кто мог, разъехались по дачам, садам и огородам, ничто не нарушало тишину. Лишь подчеркивая ее, внизу тихо шелестела посадка пирамидальных тополей, оградившая бойлерную.

Ольга стояла обнаженная, опершись на парапет балкона. сумерки сглаживали черты лица, она не опасалась быть увиденной ни со двора ни из соседних домов.

— Тебе не холодно?

Я положив руки на прямые, призывно белеющие плечи.

— Нет, что ты…

Ольга даже не поежилась.

— …Июль же! — сказала она. — Самая жаркая пора.

— Ну да, ну да, — подтвердил я. — Самая жаркая, кто спорит…

Вздохнув, я вспомнил, как давным-давно — в прошлой жизни — мы однажды гуляли с женой точно такой же июльской ночью. Стояла душная жара, на газоне за домами буйно цвел донник. Однако от недалекой реки веяло коварной сыростью. Одетая в прозрачную шелковую блузку, даже без бюстгальтера под ней, жена простудилась.

Остаток лета я ее лечил: делал уколы и ставил горчичники, абсурдные в такое время года.

Та жизнь и в самом деле осталась прошлой. Тогда мне было чуть больше тридцати, сейчас существенно перевалило за сорок. С женой мы развелись, а газоны теперь косили по несколько раз за лето. Донник больше не цвел.

От прежнего осталась лишь эта однокомнатная квартира: она была моей еще до женитьбы, ее не затронул развод. Впрочем, жена вернулась в свою трехкомнатную, где жила вдвоем с матерью при давно умершем отце, на жилье не претендовала.

Ничего этого я, конечно, не сказал. Ольга была слишком самодостаточной, чтобы открывать ненужные глубины души.

Я подался вперед. Я тоже был голый, напряженный половой орган попал в нужную ложбинку.

— О! как здорово! — отметила она.

— И еще как здорово…

Я вжался сильнее.

— …Будь моложе, кончил бы прямо так, между твоих чудесных полужопий!

— Не страдай насчет возраста, Костя!

Ольга раздвинула руками ягодицы, принимая меня еще крепче.

— Ты что? думаешь, у меня не было молодых любовников?

— Не знаю, Оля, — ответил я. — Если честно, на эту тему даже и не думал. А были?

— Больше, чем достаточно.

Она усмехнулась.

— Был однажды даже мальчик моложе моего сына.

— И… как?

К Ольге я относился разумно — то есть как к недолгой женщине, найденной на датинговом портале. Секс с ней нес радость новизны, иного не требовалось и даже не ожидалось.

Однако ощущать горячее потное тело и слышать про каких-то мальчиков-любовников, которые с ним упражнялись, было не очень приятно.

Я взял из-под мышек Ольгины груди — из которых левая была больше правой — потом скользнул вниз, пробежался по плосковатому животу с известным шрамом от кесарева сечения, опустился еще ниже, нашел колючий, недавно подстриженный лобок.

— И никак. Что они могут?

— А что?

— А ничего. Сунул, вынул, все дела. И сперма у них какая-то недозрелая, пахнет невкусно.

Ольга нагнулась, поймала мою мошонку — уже готовую лопнуть от ожидания — сжала умелыми пальцами.

— Иное дело ты! Играешь на моем теле, как музыкант на инструменте.

— Сравнение избитое, но слышать приятно, — сказал я. — А тело твое я люблю.

В подтверждение слов я поцеловал сгиб между шеей и плечом.

— Особенно твою попу.

— А что ее любить? — возразила она. — Обычная попа. Не накачанная до шаровидного состояния, как у моделей.

— Я не люблю шаровидных поп. Что с ними делать? Играть в мяч? Твоя небольшая, аккуратная. Ничему не мешает. Вот прямо сейчас поднырну под нее и войду в тебя стоя. Хотя у меня совсем небольшой член.

— На член свой тоже не гони, — Ольга хихикнула. — У моего мужа меньше, чем у тебя. И то живет, не тужит.

Упоминание о муже меня не тронуло. Он законно существовал на унылой планете, а мы незаконно неслись навстречу сладостной ночи.

— Давай, входи уже, а то перестоит. Или, может, пойдем на кровать?

— Нет, давай здесь, — предложил я. — Так прикольнее.

— Согласна. Любая нормальная женщина мечтает хоть раз в жизни потрахаться на глазах у всех. Жаль, уже темно и нас никто не видит.

Я отстранился, запустил руку под необильный Ольгин зад, пошарил в ее интимной щели. Губки были горячими и набухшими, изнутри сочилось: Ольга уже получила свое, очередь осталась за мной.

— Ну и как? — с усмешкой поинтересовалась она. — Проверил? Все на месте.

— Вроде бы все.

— Ну тогда действуй.

— А знаешь, Оля…

Я нащупал вход, остановился перед последним движением.

— …Когда мальчишкой узнал, что самое интересное место у женщины между ног называется «влагалище», то решил, что это значит: там всегда влажно.

— Смешно.

— Так вот, ты оправдываешь заблуждение.

Я наконец толкнулся внутрь.

— Ты вошел?

— А ты не чувствуешь?

— Если честно — нет. У меня там все еще зудит до такой степени, что можешь засунуть руку…

— Или ногу.

— …Или ногу. И я ничего не почувствую.

— А вот я чувствую, — сказал я.

— А что именно?

— Однажды я видел порносюжет, снятый внутренней микрокамерой.

— Какой-какой? Скрытой?

— Внутренней. Ее вставили женщине по влагалище и транслировали процесс полового акта.

— Нич-чего себе! Какие бывают порносюжеты!

— Бывают и не такие…

Я снова ухватил Ольгу за лобок. Ощущения от полового члена внутри нее и от руки снаружи умножались и росли до невероятной величины.

— …Так вот, оказывается, женское влагалище изнутри имеет ребристую структуру. Примерно как гофрированный шланг у пылесоса.

— Ну, Костя, ты даешь!

Ольга засмеялась, внутренние сотрясения ее тела отозвались во мне.

— Еще никто никогда не сравнивал мою пизду с пылесосным шлангом!

— Но это именно так. И вот мой член сейчас елозит туда-сюда, крайняя плоть задевает складки, сворачивается и разворачивается. Уздечка натягивается и ослабевает…

— Костя, ты поэт! Живо описал. Мне даже стало досадно, у меня нет полового члена. Стихи в детстве сочинял?

— Нет. Я же тогда еще не знал, как устроено женское влагалище.

— А вообще я, наконец, чувствую. Приятно…

— Мне тоже. Ты, Оля, вообще — женщина по мне.

— Спасибо за комплимент, но в каком смысле?

— В том, что рост согласован. Я могу заниматься с тобой сексом стоя и не напрягаться.

— Это радует.

Я помолчал.

Оксана, с которой мы встречались года три назад, тоже имела рост, позволяющий без судорог соединяться стоя. С ней были связаны эпизоды, не повторенные с другими женщинами.

Не ограничиваясь кроватью в моей квартире, летом мы выезжали за город. Там в процессе секс-хепенинга использовали и эту позу: как правило, у капота моего джипа, на который было удобнее опираться, чем на какое-нибудь дерево.

В такие моменты Оксана обожала «похулиганить». Хулиганство заключалось в том, что она принималась мочиться. Как это удавалось — не могу представить. Но горячая струйка, весело журча, сбегала по нашим соединенным гениталиям, лилась по ногам, брызгала во все стороны, обдавала нас обоих едким, пряным ароматом. И это было просто-таки невероятно приятно.

Сейчас я подумал, что с Ольгой можно было бы повторить любимый Оксанин трюк: прямо сейчас, никуда не выезжая. Но вряд ли она — обычная женщина без особых пристрастий — восприняла бы предложение адекватно.

— Ну все, Оля, я, пожалуй, буду кончать, — сказал я. — А то, ты, наверное, устала.

— Кончай. Потом сразу не выдергивай, я зажмусь. Еще лучше — выйди на минутку, принеси полотенце, подоткну. А то испачкаем твой несравненный балкон.

— Насчет балкона не волнуйся, — успокоил я. — Тут кафель. А если что — в понедельник придет домработница, все вымоет.

— У тебя есть домработница?!

В Ольгином голосе взвилось такое изумление, как если бы я сказал, что за домом на дворовой парковке стоит мой темно-синий «Мазерати Леванте», а на разбитом баклажановом «Гранд Чероки» мы ехали по забывчивости.

— Конечно, а что тут такого?

Я пожал плечами.

— По-твоему, я веду жизнь неохолостяка — принципиально не собираясь больше жениться — чтобы самому мыть полы и надраивать сантехнику?

— Ну тогда хорошо. Пусть будет, как будет. Люблю, когда сперма стекает по ногам.

Она счастливо улыбнулась.

— Потом принеси мне, пожалуйста, сигареты из сумочки. Буду курить, топтаться на месте, и чувствовать, как бедра слипаются и разлипаются. И продолжается жизнь.

* * *

— «…Увяли розы,

Уплыли грезы,

И над землею день унылый встает…»

Ольгин двор — замкнутый шлагбаумом, ограниченный чугунным забором — был заставлен машинами, каждая из которых была дороже моей квартиры.

— «…Минули годы,

И нет исхода,

И мать-старушка слезы горькие льет…»

— Какая мать? какая старушка? — встрепенулась Ольга. — Ты о чем, вообще?

— Да ни о чем, — отмахнулся я. — Так, вспомнилось. Отец когда-то пел и играл на гитаре. Он учился в Ленинграде, а в общежитии все пели и играли.

— А кто он? ну, твой отец?

— Не лекальщик, — я усмехнулся. — И мать — не повариха. Оба доктора наук. Работают в местном филиале академии. Он — в институте химии, она — в отделе физики. А что тебя интересует?

— Да ничего, просто так.

После душа, принятого у меня, от Ольги пахло только дорогим гелем. Ничто не намекало на происходившее час назад.

— А кто по жизни ты? — продолжила она. — О тебе я, кстати, тоже ничего не знаю.

— А что обо мне знать? — я пожал плечами. — В многом знании много печали. Я — никто. В смысле самый обычный айтишник в фирме, название которой тебе вряд ли известно. Даже говорить о том скучно. А ты?

— Я главный экономист «РТС». Муж — начальник договорного отдела «Облгаза», второй человек в системе. Папа — замминистра экономики. Мама не работает, ей это незачем.

— Понятно, — я кивнул. — Даже не думал, что ты так упакована — простая искательница приключений с датингового портала.

— Ты еще не знаешь, как я упакована. Видишь мой дом?

— Вижу.

В свете фар — желтых, так и не поменянных мною на ксенон — Ольгин дом казался нагромождением гигантских кубиков.

— Пять этажей, но электроплиты. И есть лифт. Всего два подъезда, буквы «Г» соединены углами. Потолки четыре метра и по две квартиры на площадке. В окнах трехкамерные стеклопакеты.

— Элитный дом, — подтвердил я.

— И еще какой.

Ольга поправила волосы, гелем запахло еще сильнее.

— Извини, Костя, что-то я расхвасталась. Не хотела тебя обидеть.

— С чего ты взяла, что меня обидела? — возразил я. — Каждому свое, на том стоит мир. Зато я занимаюсь реальным делом — и потому живу и не боюсь, что явится толстомордый башкирин, подвинет с должности и я окажусь среди разбитых горшков.

— Вот это ты точно подметил!

— Мне одно непонятно, Оля. Зачем тебе, такой успешно-обеспеченной, понадобился я?

— Зачем…

Она помолчала.

— …Если честно, сама не знаю. Нужен, или не нужен… Если бы мы могли ответить на все свои вопросы… Жить было бы куда как легче.

— Пожалуй, так, — согласился я.

— Но, наверно, все-таки нужен. Жизнь такая пресная. Не хватает остроты.

— И ты ее нашла.

— И еще как нашла.

— Я рад.

— Я тоже.

Впереди вдруг замигали габаритные огни. Кто-то собрался куда-то ехать на ночь глядя, завел машину из окна.

— Ну ладно, Костя, мне пора.

— Иди, Оля, иди, — сказал я. — Не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

— Целовать тебя не буду, — деловым тоном продолжила Ольга. — Помаду размажу.

— Не целуй.

— И, пожалуйста, здесь меня не высаживай. Не хочу, чтобы кто-то увидел, что меня привезли. Выедь обратно за шлагбаум, там выйду, вернусь из-за угла.

— Хорошо, Оля, как тебе будет удобнее.

— А на неделе созвонимся.

— Конечно созвонимся.

Я включил заднюю передачу, кузов содрогнулся от гидроудара АКПП. Еще неделю назад эффект был не столь сильным. Мой джип рассыпался на глазах. Купленный при жене, он когда-то был почти новым. Теперь ему исполнилось десять лет — срок, убийственный для американской машины при нашем климате на наших дорогах.

«Гранд Чероки» давно следовало поменять на что-то более живучее и экономичное. Но я тянул: старая машина хранила последнюю память о жене, которую я, кажется, до сих пор любил

Дождавшись, пока поднимется блестящая рейка шлагбаума, я выполз задним ходом из элитного двора. Ольга выскользнула и не оборачиваясь, не помахав на прощание рукой, поспешила к своему Г-образному подъезду.

Я развернулся, остановился, перевел селектор на «Драйв». Двигатель взревел и захлебнулся, стрелка тахометра медленно успокоилась на нуле.

Симптом был известен: отказал электробензонасос. Такое случалось уже не раз. Я выкрутил отяжелевший руль, выбрался наружу, со сдавленной бранью дотолкал свой джип до ближайшего поребрика, включил трансмиссионный тормоз, захлопнул дверцу и щелкнул сигнализацией.

Сегодня было уже поздно что-то предпринимать, домой приходилось возвращаться на такси. Завтра предстояло найти «Газель» и отбуксировать машину в сервис, а потом — кое-как «подшаманенную» — наконец продавать, пока не сломалось что-то еще, более серьезное.

2

— В общем, накаркала насчет «нас никто не видит», — с невеселой усмешкой подытожила Ольга.

— И что — там что-нибудь было видно?

Спросил я для порядка: если бы ничего видно не было, она бы не вызвала меня на беседу. Впрочем, Ольга меня не вызывала, просто написала сообщение в тайном мессенджере — и я сам сорвался с места, чтобы встретиться и обсудить проблему.

Встретились мы в гадкой рюмочной на краю квартала, где располагались «Региональные Теплосети»: это было ближайшее место, где можно уединиться от посторонних глаз. Ничего лучшего нам не оставалось.

В сервисе меня, мягко говоря, не обрадовали. Бензонасос, который до сих пор удавалось реанимировать, умер окончательно. Мне поставили другой — такой же старый, с авторазбора — и честно предупредили, что это ненадолго. Кроме того, на подъемнике обнаружилось, что у меня лопнул задний стабилизатор поперечной устойчивости. Я этого до сих пор не заметил лишь потому, что давно не ездил по грунтовым дорогам. Передний — в просторечии именуемый «панарой» — тоже дышал на ладан; машина вот-вот могла сделаться неуправляемой.

Взвесив все факты, я принял кардинальное решение. Из сервиса я поехал прямиком на мойку. Там мне вычистили салон, до блеска вымыли и покрыли воском кузов, убрали гудрон с дисков и аккуратно зачернили шины. Сейчас мой «Гранд Чероки» стоял на дворовой парковке перед подъездом. А я отвечал на звонки, надеясь рано или поздно найти какого-нибудь подростка, позарившегося на некогда культовый джип, отдающийся за бесценок. Я знал, что серьезных денег не выручу — но лучше было получить хоть что-то для первого взноса по автокредиту.

Так или иначе, последние дни я ходил пешком и проклинал незадачливую судьбу. Но оказалось, что Ольга — еще незадачливей.

— Не «что-нибудь», а все вообще, — ответила она. — У этого типа был бинокль ночного видения с записью. Можно различить мельчайшие детали. Включая мою асимметричную грудь, правый сосок — всегда вытянутый, и каре родинок вокруг левого.

Ольга оглянулась. По раннему часу в рюмочной было пусто, лишь в углу за дальним столиком тихо переборматывались два пожилых татарина. Я понял, что ей донельзя хочется выпить — но статус главного экономиста всемогущей конторы не позволял вернуться на рабочее место нетрезвой.

— Вот урод, — сказал я. — Ну ладно — снял. Но зачем было выкладывать в «Подслушано Уржуйск»?

— Для прикола. Ты же знаешь, что там выкладывают? Потерянные собачки и детские площадки во дворах. А тут — голая тетка на балконе! Сенсация в нашем башкирском болоте За три дня — двенадцать тысяч пятьсот восемьдесят девять просмотров. И почти столько же лайков.

— И на работе у тебя неприятности?

— Нет, на работе все нормально. Бог миловал. К счастью, у меня усредненное лицо, в толпе не выделяюсь. К тому же была ненакрашенная и с распущенными волосами. А голой на работе не появлялась, мою грудь никто не видел. Но для мужа — абсолютно узнаваема.

— Это какой-то злой рок, Оля…

Я вздохнул.

— Ты ведь можешь представить, сколько женщин перебывало на этом моем балконе?

— Могу и даже без труда.

— Как мы там только не трахались! И стоя и сидя, и на матрасе, который вытаскивали, когда хотелось воздуха, но не было времени ехать на природу.

— Уж представляю! В тебе, Костя, не сомневаюсь.

— А одна женщина — тоже, как и ты, Ольга — отрывалась не по-детски. Ты же видела, у меня весь балкон выложен плиткой? Когда квартиру ремонтировал, сделал: раз и навсегда, ничего не нужно красить.

— Видела, да.

— Так вот, та Ольга брала фаллоимитатор на присоске, прилепляла к стенке и наслаждалась полной свободой. Во дворе визжат дети, лают собаки, мамаши кудахчут у колясок. И никто не догадывается, что она стоит и смотрит на все это сверху, а сама в это время трахает сама себя.

— Жуть, но здорово!

— И ведь самое главное, Оля! Четвертый этаж, с соседних девятых балкон как на ладони. Это особенно заводило. Но никогда не возникало никаких проблем. А тут — на тебе… Появился зритель с биноклем.

— Именно что. Это мне поделом за свои грехи.

— Скандал большой? — уточнил я.

— Не очень. Можешь себе представить: мы вместе двадцать лет, живем прекрасно, хотя друг другу надоели до смерти, а муж до сих пор даже не подозревал, что я хожу на сторону.

— А теперь заподозрил?

— Трудно сказать…

Ольга опять оглянулась. Будь я при машине, предложил бы ей выпить, а потом куда-нибудь уехать до конца дня. Но сейчас такой вариант не проходил.

— Хоть в одном повезло. В кадре тебя нет — только я, стою и курю, голая выше перил.

— Я был на кухне?

— Наверно. Потом меня позвал, я докурила и ушла, а ты так и не появился. В общем, отболталась, что была у подруги, выпили лишку, разделись на жаре.

— И то ладно.

— Но не знаю: поверил или не поверил. Во всяком случае, что-то изменилось. И не уверена, смогу ли дальше продолжать свою, так сказать, привычную вольно-семейную жизнь.

— Послушай, Оля…

Я вздохнул, помолчал.

— …Твою вольно-семейную жизнь надо спасать. И я знаю, как это сделать.

— Как?

— Элементарно. Вы с мужем придете в гости к твоей подруге и он увидит, что все правда.

— К какой… подруге? Если честно, Костя, у меня и подруг-то особо нет. Больше люблю мужчин.

— В том сюжете только крупный план твоей асимметричной груди, или балконы тоже? — спросил я.

— Сначала балконы. Потом приблизилось.

— Тогда все в порядке.

— Поясни.

— На пятом этаже, как раз надо мной, висит спутниковая тарелка. Большая, нестандартная. Она попала в кадр?

— Кажется, попала.

— Ну так вот. О чем волноваться! По этой тарелке твой муж узнает балкон, на котором ты курила голая. А подруга подтвердит.

— Но какая подруга, Костя?! Нет никакой подруги.

— Оля, ты до сих пор не поняла? В своей квартире я временно поселю твою подругу. Ты познакомишь ее с мужем, вы напьетесь и даже можете пойти на балкон.

— О! кажется, поняла! Ты гений, Костик! — воскликнула Ольга. — Но кто сыграет мою подругу? Найдется такая? Ведь тут надо еще войти в роль.

— Я думаю, найдется. Есть у меня такая Ольга…

— Которая трахала себя в попу резиновым членом? — перебила она.

— Во-первых, не в попу, а обычным образом. А во-вторых, Ольг у меня было столько, что не пересчитать. Ты — извини за прямоту — кажется, одиннадцатая. Или даже двенадцатая.

— А кто она, эта Ольга?

— Обычная женщина. Полудурок муж, две безмозглых дочери, собака хаски. Все на свете осточертело. В отличие от тебя, не крутая начальница, но тоже покуривает с тоски. Мы знакомы несколько лет, встречаемся время от времени. Она по натуре авантюристка. Думаю, идея — как говорится — ей «зайдет».

— И как все организовать?

— Думаю, проще простого. Дома уедет в командировку, на работе возьмет пару дней за свой счет, временно переселится ко мне.

— А надо переселяться?

— Конечно. Чтобы убедить твоего мужа, Ольга должна привыкнуть к квартире, почувствовать себя хозяйкой. Вам надо будет встретиться, обменяться информацией, чтобы выглядели как подруги. Мне придется тоже кое-что сделать, попрятать свои вещи, чтобы жилище казалось женским. В общем, это будет приключение, но оно того стоит.

* * *

— Ну и как все прошло?

Притаившись в своем еще непроданном джипе, я до вечера смотрел на графитовый «Порше Кайен», припаркованный у моего подъезда. Когда он, рыкнув счетверенными глушителями и не с первой попытки развернувшись, исчез за соседним домом, я для верности переждал еще минут десять. Потом — все еще крадучись как вор — поднялся в свою квартиру.

Ольга сидела на диване и меланхолично щелкала зажигалкой.

— Нормально, — ответила она. — Все прошло, как задумали.

— И что Ольгин муж?

— Долговязый пентюх. Неудивительно, что она от него гуляет.

— Но он поверил?

— Поверил, — Ольга удовлетворенно кивнула. — Мы разыграли, как по нотам. И даже курить на балкон выходили.

— Я видел.

— Правда, одетыми. Но этого хватило.

— Молодцы, — сказал я. — Значит, семейный конфликт затушен.

— Затушен, все нормально. И ты знаешь, мы с твоей Ольгой, кажется задружились.

— Я рад.

Она закинула ногу за ногу. В разрезе черного платья показалась кружевная резинка.

— Ты что — в чулках? — спросил я.

— Ну да, а что?

— А то, что я тебя хочу. Еле дождался, пока эти уедут.

— Хочешь, так получишь. Пошли на балкон.

— На балкон?..

— Ну да. Секс на балконе — высшее счастье для женщины моего возраста.

Две Ольги: эта и та, та и эта — оперировали сходными категориями. И, возможно, они были правы в своих бесстыдных устремлениях.

— Оля, а этот ночной обозреватель? — все-таки сказал я. — Раньше его тут не было. И никто не знает, случайный он, или поселился в доме напротив. Как бы не пришлось потом вызывать Ольгу, чтобы уже она сыграла твою подругу!

— Чему быть — тому не миновать. А жизнь одна, другой не будет.

— Ну, если так…

— Так, Костя, только так. Помоги снять платье. Оно узкое, боюсь порвать молнию.

4 квартала

— Не волнуйся, Глеб!

Виктор держал бутылку вертикально.

— Я и не волнуюсь, — ответил я.

Последние капли водки грустно упали в мою стопку, но это ничего не значило.

— В холодильнике еще есть. Мишке не велено возвращаться домой до двадцати двух, так что запас обеспечен.

— Я не хочу больше водки, — заявила Эвелина. — Хочу текилы.

— Текилы?!

— Да.

— Но у пёзд не бывает текилы, — растерянно сказал Виктор. — Не тот уровень.

Понятием «у пёзд» друзья аттестовали домовой магазин из сети Everyday — с высокими ценами и ограниченным ассортиментом.

— А кто говорит о пёздах? — сказала она. — Хорошая текила есть в «Мастере вин». Я видела: «Три сомбреро», серебряная. Все собиралась взять ко дню рождения, но прособиралась.

— В «Мастере вин»? — переспросил Виктор.

— Ну да, только там. Сходи, пожалуйста.

— Но это четыре квартала отсюда.

— Давай, я схожу, — предложил я.

— Нет, пусть Витя сходит. Хоть раз в жизни исполнит желание своей жены!

— Ладно, схожу. Желание именинницы — закон.

Не скрывая неохоты Виктор встал из-за стола.

— Сходи-сходи. По дороге протрезвеешь. С Глебом опять наляжете на водку, а я буду попивать текилу с солью.

— Так как ты сказала? «Сомбреро»?

— «Три сомбреро»! Просто «Сомбреро» хуже. И — обязательно серебряная.

— Ладно, пошел.

Виктор скрылся к коридоре.

Эвелина встала — очень выразительная в красном платье с глубоким вырезом.

— Забыла дать ему указания, чтобы купил еще хотя бы лимон, — пояснила она мне. — Посиди пока.

Кухонная дверь закрылась, оставив меня одного.

* * *

Я сидел, и меня обуревала какая-то странная тоска.

Виктор был моим другом с университетских времен, Эвелину я знал со дня их свадьбы, то есть почти двадцать лет. Срок казался серьезным. Пока я был женат, мы в классическом варианте дружили семьями.

Я не помнил, сколько раз мы сиживали вчетвером за круглым столом на этой маленькой кухне, распихав детей к бабушкам или друзьям, и наслаждались невинной выпивкой, чувствуя полное душевное единение.

Но пять лет назад мы развелись. Жена забрала дочку и уехала в свой родной город, райцентр нашей области. Здесь она была простым провизором в сетевой точке, там теща занимала какой-то пост в райздравотделе и обещала устроить заведующей «госаптекой». Я остался один.

Ни жена, ни дочь особо по мне не тосковали — впрочем, равно как и я по ним. Меня грызла тоска по самой жизни — идущей иначе, нежели мечталось в молодости.

Из всего прежнего, доброго и надежного у меня остались лишь воспоминания о том, как весело мы сидели на этой вот кухне.

Я поднял свою стопку — последнюю из первой бутылки — но одному не хотелось пить.

* * *

— …Заскучал?

Дверь неожиданно открылась, вошла Эвелина.

Я отпрянул вместе со стулом и, вероятно, упал бы, но сидел в углу и уперся в стену.

На жене друга уже не было красного платья — не было ничего, кроме обручального кольца на правой руке и бриллиантового на левой.

Я не успел ничего сказать. Небольшие груди с довольно выразительными сосками нависли надо мной. Бюстгальтер, видимо, был тугим, от него остались следы. Край стола обрезал живот на такой высоте, что я видел красиво подстриженные интимные волосы и самую вершинку расходящихся больших губ.

— Ты с ума сошла, — без вопроса констатировал я.

— Возможно.

Эвелина стояла не шевелясь, от нее пахло разгоряченным телом.

— Как я выгляжу для своих сорока одного года?

Голос звучал спокойно, как будто мы рассматривали фотографии.

— Ты выглядишь прекрасно, — признал я. — Но зачем ты это сделала? зачем разделась?

Ситуация была настолько дикой, что я тоже говорил спокойно.

— Не знаю. Захотела — и разделась. Кто мне запретит?

— Виктор вот-вот вернется. И решит, что мы с тобой…

— Вернется не вот-вот, ему идти далеко. Но даже если и решит…

— Он мой друг, а ты его жена.

— Ну и что? Одно другому не мешает. Он твой друг, я его жена, верно. Но я не его собственность. И ваша дружба никак не влияет на то, как я распоряжаюсь своим телом.

Она шагнула в сторону, и я, наконец, увидел все. Рассматривать интимные части жены друга, конечно, не стоило. Но его тут не было, а предложение исходило от нее.

— Вот если бы твоя жена, к примеру, разделась перед Витькой, что бы ты сделал?

— Ничего, — ответил я. — Тебе известно, что мы давно разведены и друг другу по барабану.

— То-то и оно. Мы разводиться не собираемся, но по сути то же самое. Так что…

Все решалось само по себе. Начавшееся требовало продолжения.

— Иди сюда, именинница, — позвал я.

Эвелина обогнула стол и подошла ко мне. Я взял свою стопку и чокнулся с ее красиво заросшим лоном — таким, какие я любил, в отличие от современно выбритых гузок.

— За тебя! и за твою красоту!

Действо напоминало дурацкий порнофильм, но иначе идти не могло.

— Можешь его погладить.

— Кого «его»? — не понял я.

— Его.

Взяв мою ладонь, Эвелина положила ее себе на лобок, потом потянула ниже.

— Потрогай мои губки. Посмотри, какие они скользкие.

— Да, — признал я. — Как маринованные маслята.

— Круто! С маслятами их у меня еще никто не сравнивал.

— Значит, я буду первым.

— Теперь введи палец.

— Куда?!..

— Туда, туда именно. Лучше сразу два.

— Но…

Я бросил взгляд на беспечно открытую кухонную дверь.

— Не волнуйся! — она махнула рукой. — Четырех кварталов нам хватит.

— Но зачем это?

— Глебушек, ты дожил до стольких лет, и до сих пор считаешь, что все происходящее всегда требует обязательного объяснения?

— Пожалуй, не всегда, — согласился я.

— Тогда вводи скорее.

Незнакомое влагалище сделало движение и само втянуло в себя мои пальцы.

— Согни немного.

— Как?

— К себе. Как будто хочешь проткнуть мне живот и выйти наружу — но не грубо, ясное дело, осторожно.

— Так? — уточнил я, раздвигая невидимые горячие своды.

— Так. И давай поглубже, задень ладонью мой клитор. Ты его чувствуешь? Он у меня большой.

— Чувствую, — признался я.

В мою ладонь уперлось нечто, похожее на созревшую ягодку барбариса. Растительные сравнения шли потоком.

— А теперь возьми мою грудь!

Эвелина слегка наклонилась. Грудь ее, как и у всех рожавших женщин, имела чуть заметный вкус молока.

— Сосок покусай. Не по-настоящему, конечно, тоже осторожно.

— Ага, — промычал я.

— Теперь притяни меня за попу. Еще минута — и будет достаточно.

Я ничего не сказал, сосок набух и занял весь мой рот.

Абсурдность происходящего достигла такого уровня, что вожделение, поднимающееся во мне, казалось чем-то посторонним и не имеющим отношения к делу.

— А-ах… — тихо сказала жена друга.

Ее тело напряглось — но не судорожно, а легко, как в полусне.

— Теперь польется, не бойся, — сказала она. —

— Чего не бояться? — спросил я, бросив Эвелинину грудь. — Что польется?

— Сейчас увидишь. Вынь руку.

Я увидел, что моя пригоршня полна беловатой жидкости, напоминающей гигиеническое мыло «Абсолют», только с совершенно другим запахом.

— Что это? — недоуменно спросил я.

— Оргастические выделения. Их у меня всегда столько. Не встречал таких женщин?

— Так ты что — кончила?! — изумился я. — Так тихо?

— Да, привыкла кончать тихо, — она усмехнулась. — Сначала по нужде, когда жили еще в однушке, и Миша спал в другом углу. Теперь поняла: настоящий оргазм не требует крика, рева и матерных фраз. Он тих и нежен, как утро в весеннем лесу. Белые ветреницы радуются солнцу, где-то высоко пересвистываются птички… и на душе благодать.

— Здорово ты описала.

— Как есть, так и описала.

— Ты поэт.

— Нет, просто так чувствую. Французы называют оргазм «маленькой смертью». А для меня он — «маленькое воскрешение». Понимаешь?

— Примерно.

Эвелина отодвинула стул и села так, чтобы я видел все ее обнаженное тело.

— Когда напьюсь — вообще кончаю за какие-то секунды. Хоть от пальца, как вот сейчас.

— У меня наоборот, — зачем-то сказал я. — Вот, к примеру, я тебя хочу…

— Если бы не сказал, что хочешь, я бы тебя убила! — со смехом перебила Эвелина.

— …Я тебя хочу, но не могу. После водки пиписька не стоит.

Я говорил откровенно, она слушала.

— Я бы даже не смог ее в тебя засунуть. А если бы и засунул, то намучился бы и тебя намучил, но ничего не вышло. В крайнем случае, если бы решил доделать сам, натер бы себя до крови, а в результате брызнула жидкая водичка без всякого удовольствия.

— Сложно у вас, у мужчин. Хотя и у нас…

Эвелина поменяла позу: положила одну ногу горизонтально на колено другой, в проеме темнело ущелье, из которого еще сочилось.

— Вот скажи мне, Глеб, ты видел счастливую женщину?

— Счастливую женщину?..

Я замялся, вспоминая бывшую жену, вечно недовольную замужнюю сестру, сослуживиц, знакомых, одноразовых партнерш с датинговых порталов…

— Честно говоря, не знаю. Если и видел, то так давно, что уже не помню.