Бесплатный фрагмент - Возвращение

Виктор. Начало пути

Простившись с семьей, я попадаю на борт разведчика с именем «Витязь». Это имя я зарегистрировал, потому что папа летал на «Витязе», ну и, так сказать, воплощаю его мечту. Папа хотел быть разведчиком, но на практике после окончания училища встретил маму и моих старших сестер, числом двадцать, поэтому стал учителем-наставником, а мне выпал шанс исполнить его мечту. И отдохнуть, наконец!

— Витязь, состояние корабля, — начинаю я обязательную процедуру. Инструкции кровью написаны, и лучше было бы, чтобы не моей.

— Корабль находится в отличном состоянии, силовые агрегаты функционируют, разум активирован полностью, — отвечает мне корабельный мозг. — На борту находятся двое разнополых квазиживых.

— Потом познакомимся, — решаю я, задумавшись о том, что «отличное» состояние надо проверить руками, в плане того, что в корабль еще понапихали, потому что одна из сестренок замужем за начальником флотской службы обеспечения. — Начать маневры отстыковки и выхода в субпространственный коридор до Драконии.

— Принято, — корабельный разум лаконичен.

Тут мое участие не нужно, поэтому, развалившись в кресле, я задумываюсь о сюрпризах, которые меня ждут. Во-первых, полностью активированный корабельный разум. Это, мягко говоря, не принято. Мозг должен развиваться вместе с командиром корабля, а когда он полностью активирован, возможны неприятности и недопонимание. Ну ладно, с этим уже ничего не поделаешь. Смотрим дальше — передо мной капитанский пульт, который втрое больше, чем положено разведчику, и у меня есть шанс его изучить поподробнее.

Разглядываю слева направо: навигационная консоль, пилотская, оружейная. Вот оружейная занимает большую часть пульта — системы маскировки, пушки, щиты. Судя по маркировке, я обеспечен как рейдер, при этом скорость у меня заявлена вообще странная. То есть комплектацией сестренка занималась. Учитывая, что мне Машка сказала полмесяца назад, надо ждать сюрпризов. Надеюсь, моя карьера разведчика на выпускной практике, как у папы, не закончится. Впрочем, выбора все равно нет.

— Витязь, какова наша максимальная скорость? — интересуюсь я.

— Единица, — сообщает мне он, заставляя несколько удивиться.

Получается, что простой разведчик, вооруженный как рейдер, может передвигаться со скоростью света. Ну, почти. Это что за двигатели мне воткнули? Ладно, я в них все равно разбираюсь постольку-поскольку. Задача у меня — «свободный поиск», значит, идем «свободно искать», пока нас выводят на заявленный маршрут. Корабельный мозг выводит, ибо такая у него работа, а я при этих маневрах только для мебели тут сижу, потому что инструкция.

Все-таки, что такого насчитали девчонки, что я лечу на такой мощной посудине? Трудно сказать, но ошибаться они просто не умеют, поэтому будем ждать сюрпризов, а пока я слышу сигнал перехода в субпространство и отправляюсь в каюту — отдыхать. Или же не отдыхать…

Пройдясь по короткому коридору, осматриваю помещения. Ага, тут у нас камбуз в самом конце жилого коридора. Кухня так по флотской традиции называется. Кухня, четыре стола, то есть экипаж рассчитан на шестнадцать человек максимум, а у нас на борту человек — одна штука, квазиживые — две штуки. И все. Но стандарт есть стандарт. Как бы подвиг папы не повторить, я с двадцатью девочками не справлюсь даже теоретически. Хотя у него не было выбора — запечатлелись они на него намертво.

Далее у нас каюта квазиживых, и вот тут неожиданность — напротив не стена, а еще две каюты, человек на десять каждая. Сюрприз, потому что такая толпа на разведчике не предусмотрена никакой инструкцией. А дальше моя каюта и переход в технические помещения, куда я сейчас и иду. Очень мне интересно становится, что еще туда понапихали.

Грузовой отсек… Потом посмотрю, а вот ангар, где одна спаскапсула должна быть, вмещает в себя полнофункциональный катер с самостоятельным двигателем. Причем катер из новых — система защиты и маскировки присутствует, то есть в крайнем случае я на нем куда угодно убежать могу. Интере-е-есно-то как…

— Витязь, а это что такое? — удивляюсь я, увидев большой ящик, которому тут вроде бы не место.

— Скафандры пустотные, — слышу в ответ, окончательно приходя в состояние крайнего удивления. Какие-то совсем странные сказки, потому что такого просто не бывает.

— Еще интереснее, — хмыкаю я, пытаясь понять, кому в наше время может понадобиться пустотный скафандр. Представляется очень плохо, да почти не представляется, на самом деле. — Активируй квазиживых, — прошу я его, а сам все-таки ныряю в свою каюту.

Надо поспать, потом поесть и заняться чем-нибудь, например, маршрут проложить позагадочней. Вот раскрою какую-нибудь загадку Пространства, и сразу все хорошо будет. То есть Академию закончил не зря, уже хорошо. Ну это пока мечты, причем не самые радужные, потому что за каждым подвигом стоит чье-то головотяпство, а чтобы раскрыть загадку, надо кучу инструкций нарушить.

С детства меня интересует история Человечества, точнее, что такое случилось с Прародиной, раз человечество оттуда максимально быстро сдриснуло? В документах, да и в архивах, указывается, что то ли в древности, то ли в Первую Эпоху Человечество решило убежать подальше, а причин этому, в общем, нет, так что непонятно. Вот этот момент хочется прояснить, а еще почему Человечество составлено из двух основных народов, хотя на Прародине их было довольно много.

— Командиру требуется задать курс, — напоминает мне Витязь.

— Иду, — отзываюсь я, удивившись.

Получается, мы и в субпространстве быстрее движемся? А как такое возможно? Согласно теории Пространства, скорость в субпространстве от мощности двигателя не зависит, а тут вдруг такая загадка. Но делать нечего — спокойно иду в рубку, чтобы сразу же вызвать на экран схему загадочных пространств Галактики. Ну еще стоит взглянуть на те, для которых лоции нет.

Таких областей у нас шесть. Одна из них находится сравнительно недалеко, при этом доступ разрешен только разведчикам, безо всякого мотива. Интересно? Да еще как! Именно поэтому я настраиваю курс на облет зоны с постепенным погружением, как по инструкции положено. Вот бы найти легендарную Терру-два!

Это скорее именно легенда. В Первую Эпоху люди обнаружили планету, как две капли воды похожую на Прародину, и вроде бы даже разрушенные города на ней. Принялись там расселяться, а потом что-то случилось, и осталась эта планета только в легендах, потому что координат ее нет. Обнаружилось это в конце Эпохи, когда начали изучать документы в разбитом корабле. И Терра-два, и мотив ее исчезновения — загадка до сих пор. Однажды кому-нибудь повезет… Почему бы не мне?

***

— Достигнута заданная точка, — сообщает мне Витязь. — Фиксируется аномалия неизвестного типа.

— Анализ аномалии, — вот и начинается работа разведчика. — Параметры?

— Анализ невозможен, — сообщает мне корабельный разум.

Я задумываюсь: такое тоже бывает, поэтому мне сейчас надо принять решение. Есть два варианта: малодушно повернуть назад, или же нырнуть в аномалию для набора фактического материала. Весь вопрос даже не в том, что будет правильным, а в том, что будет правильным именно для меня сейчас. Время на принятие решения у меня есть. С одной стороны, там, в аномалии, меня может поджидать гибель. А может и открытие. Если я погибну — это ударит по родителям, сестрам, брату, но и все. Погрустят и успокоятся. Возлюбленной у меня нет, детей тоже, значит, или жить ради семьи, или попытаться найти свой путь. Вот только если я сейчас отступлю — найду ли я свой путь когда-нибудь?

Я задумываюсь, ибо поиск пути — штука сложная и требует от меня очень многого. Но вот если я сейчас отступлю — останусь ли я разведчиком? Наверное, нет.

— Витязь! — командую я. — Медленный вход в аномалию по спирали.

— Принял, — отвечает мне корабельный разум. — Поздравляю, командир.

— Спасибо, — киваю я.

Витязь меня понимает, ведь сейчас я сделал важный шаг именно как разведчик. Я решил идти вглубь, хоть это и очень опасно. Но любопытно просто «до визга», как Машка говорит. Все-таки есть у меня ощущение, что приключение вовсе не в этом. Впрочем, поживем — увидим.

На экране чернота, при этом цифры в его углу показывают и склонение, и прогресс входа в аномалию. Выглядит немного странно… Я знаю, что никакой аномалии здесь быть еще не должно, тем не менее она есть, поэтому отстреливаю навигационный буй по границе ее, чтобы указать на возможные неприятности.

Аномалии Пространства известны давно. Они могут скрывать в себе неожиданные черные дыры, зоны временного смещения, как у папы было, или что-то совсем неведомое. Изучение аномалии, тем более не указанной в лоции — задача непростая. Я летел к совсем другой, до которой по идее еще часа три в субпространстве, так что это что-то новенькое. И встретив «новенькое», действовать просто по инструкции нельзя. Нет никакой инструкции на этот счет.

— Изменение физических свойств пространства, — информирует меня Витязь, хотя это я уже вижу и сам.

На экране появляется разноцветная спираль, мне кажется даже, что я в каком-то варианте субпространства нахожусь, потому что спираль сменяется разноцветным же колодцем. Интересно, что будет, если включить двигатель. Сделать небольшой прыжок? Хорошо, что я разведчик, а не ученый, тот бы точно попробовал, а я пока подожду, узнаю, что происходит.

— Выдвинуть сенсоры анализатора, — подаю я команду.

— Сенсоры не фиксируют активности пространства, — сообщает мне разум корабля.

— То есть, картина кажущаяся, — делаю я простой вывод. — Переключи проекции на внешние, — прошу я Витязя.

Экран сначала чернеет, затем я наблюдаю планету, виднеющуюся через какую-то странную дымку. Причем только планету — ни светила, ничего больше. Планета визуально похожа на Прародину, наличествует и атмосфера, видны огни городов на ночной стороне… То есть наблюдаем мы то, чего не может быть даже теоретически — у планеты наличествует дневная и ночная сторона, при этом отсутствует светило. Оценивая информацию логически, получаем смешной результат: картина тоже кажущаяся, но теперь по-другому.

— Всем, кто слышит! Всем, кто слышит! — доносится до меня из динамика трансляции.

— Это что? — ошарашенно спрашиваю я.

— Мозг корабля объяснений не имеет, — сообщает мне Витязь.

— Всем, кто слышит! — повторяет еще один раз неведомый голос. — Терра-два просит помощи! Терра-два просит помощи! Временная аномалия! — я чувствую холод, обнявший меня.

— Включить связь! — командую я. — Внимание, Терра-два, здесь Витязь! Прошу сообщить, какая помощь нужна!

По спине бежит холодок, потому что временная аномалия — это совсем не смешно. Это, пожалуй, худшее, что может в Пространстве произойти, а тут — вся планета. И тогда понятно, как они пробились, если такая аномалия — планеты здесь нет. Мы можем разговаривать, можем даже что-то попытаться передать, но сильно вряд ли.

— Витязь! Витязь! — звучит все тот же голос. — Ребенок… Кхрышпшу! Зхрабкинс! Кш-ш-ш-ш!

— Это по-каковски? — удивляюсь я, силясь что-то разобрать, а планета становится прозрачной, видимо, возвращаясь в свое время.

— Корабль не управляется, — комментирует разум Витязя. — Что делать будем, командир?

— Прыжок назад, — решаюсь я, хоть это и неправильно.

Легендарная планета попала во временную аномалию. Видимо, это и было причиной ее исчезновения, потому что теперь ее мотыляет по реке времени вперед и назад. Такое пересечение, как сейчас, возможно только в пространственной аномалии, но кто же по доброй воле полезет.

— Вход в субпространство по экстренному протоколу, — сообщает мне Витязь.

Теперь мне надо только ждать. Ждать и надеяться на то, что все будет хорошо. Ибо кто знает, как повернется жизнь. Меня может выкинуть в обычное пространство, где я смогу докричаться до разумных, а могу оказаться и в совершенно неожиданном месте. Но я разведчик и моя задача именно в этом — постигать неведомое, обнаруживать новое и помогать там, где нужна моя помощь.

Проходит несколько часов, прежде чем я приказываю выход из субпространства. Либо мы еще в аномалии, либо неведомо где. Именно это и нужно установить, решая: прыгать дальше или уже звать на помощь. Витязь дает отсчет, рапортует о системах корабля, а я не отрываясь смотрю на экран, где на фоне звезд видна махина мертвого корабля. То, что он мертв, заметно не только по характерным повреждениям, но и по отсутствию всяких сигналов.

— Витязь, идентификация, — прошу я разум корабля.

— Исследователь-разведчик Буря, — слышу я в ответ. — Считается пропавшим с тридцать второго года Четвертой Эпохи.

То есть примерно тогда, когда папа в путь свой отправился. В первый и последний самостоятельный полет. Теперь надо обследовать корабль, выдернуть из него блоки автоматической регистрации и можно двигать обратно. Правда, если нет спаскапсул, нужно попробовать установить, выжили ли люди. Это мы обязательно сделаем, потому что Человечество своих не бросает.

Виктор. Первые сюрпризы

Хорошо подумав, понимаю, что мне нужно туда лезть самому. Внутреннее ощущение требует пройти по мертвому кораблю своими ногами, и ничего я с этим поделать не могу, но и одному соваться в такое место тоже нельзя, поэтому, поднявшись со своего места, я двигаюсь в сторону кубрика — так по традиции называется место обитания квазиживых. Весь Флот Человечества на традициях стоит, хотя, строго говоря, никакой необходимости в них нет.

Пройдя по коридору, захожу в приветливо раскрывшиеся двери, сразу же улыбнувшись. Квазиживые, в отличие от людей, не стареют, что мне сейчас и демонстрируют поднявшиеся с коек двое знакомых с детства разумных. И сразу же у меня ощущение поддержки, хотя должно быть, наверное, другое, но так уж я воспитан.

— Здравствуйте, Вика и Фэн, — сердечно улыбаюсь я, а затем просто не хочу удерживать себя в руках — обнимаю их.

— Здравствуй, командир, — улыбается мне Вика, помнящая меня наверняка еще младенцем. — Твои сестры решили, что кусочек дома тебе поможет.

— Сестренки понимают, о чем говорят, — вздыхаю я. — Найден звездолет «Буря». Он мертв, но что-то говорит мне, что я должен туда идти с вами.

— Вот зачем пустотные скафандры, — понимающе кивает Фэн, уже запросивший комплектацию корабля. — Ну раз ты чувствуешь, что так правильно, тогда пошли.

Правильно всё сестренки подумали. Вика и Фэн еще папу в его первом и последнем полете сопровождали, они всех нас как облупленных знают, ну и подробности моего дара тоже, поэтому лишних вопросов не возникает. Для них все логично: если возвратный интуит чувствует, что должен где-то быть, то так оно и есть. Папа, помнится, очень грустил по поводу «неправильного» дара, а я нет. Дар интуита, направленный на выживание конкретно моей тушки, в разведке просто бесценен, кроме того, меня учили им правильно пользоваться, ну и усиливали, конечно…

Итак, мы все вместе топаем в отсек с пустотными скафандрами, хотя можно обойтись без них, только на автоматике, но… Нельзя. Я очень хорошо чувствую, что автоматика тут будет бесполезной, ну и «Буря» выглядит так, как будто без щитов в пояс астероидов зашел, а этого совершенно не может быть. Мысль о самой главной страшилке человечества — враждебном разуме, в голову, конечно, приходит, но там не задерживается.

В некоторой задумчивости дохожу до грузового отсека, чтобы вскрыть контейнер со скафандрами. Нажатие сенсора превращает ящик в гардеробную, скафандров в которой оказывается четыре. Возможно, это стандартная комплектация, откуда же я знаю, как перевозятся пустотники? Я их прежде только на картинках видел в учебнике, но, как надевать, разумеется, знаю.

— Облачаемся, — кивает Вика, я соглашаюсь.

В скафандр предстоит лезть в комбинезоне, а не как в древности — стягивать с себя все. Поэтому я забираюсь в приветливо раскрывшееся нутро, чтобы ощутить не сильно знакомые органы управления. Строго говоря, пустотный скафандр — очень сложная, хоть и немного устаревшая машина. Фактически это капсула сама по себе, позволяющая двигаться чуть ли не в пределах системы, хотя инструкции это и запрещают.

— Витязь! — зову я, припомнив, что забыл. — Переходную галерею на «Бурю», щиты на максимум. Мало ли что…

— Выполняю, — отвечает мне разум корабля.

Нужды в щитах сейчас объективно нет, но они прикроют в такой конфигурации и «Бурю», а я чувствую что-то странное. Кроме того, инструкции в таком случае требуют осмотрительности, вот я и… Перестраховываюсь.

— «Буря» принял галерею, — сообщает мне Витязь. — Запрос статуса…

На экране пустотника ответ «Бури». Ничего не понимаю, разведчик же абсолютно безжизнен, как он может давать ответ? Но, тем не менее, на экране, которым служит забрало, светится фиксация ответа системы жизнеобеспечения корабля. Значит, четвертый скафандр необходим. Или катер подвести? Нет, катер такие вещи точно не умеет…

— Фэн, четвертый с собой берем, — сообщаю я квазиживому.

— Интересно, — кивает он. Да еще как интересно…

Мы медленно движемся по галерее в сторону переходного тамбура, чтобы ступить на очень нехорошо выглядящий корабль. Вопрос о том, где мы сами-то находимся, я оставляю на потом. Почему-то прямо сейчас запрашивать Базу Флота мне не хочется, и я иду на поводу своих желаний.

— Тамбур, — сообщаю я для протокола. — Изоляция нормальная.

Сейчас из тамбура откачивается воздух — не слишком быстро, чтобы суметь остановить процесс в случае неприятностей, но все проходит хорошо. Атмосфера внутри скафандра нормальная, вовне — отсутствует. Я делаю шаг внутрь искалеченного корабля, прислушиваясь к себе. Мне явно направо, да, так будет правильно. Система жизнеобеспечения активна даже не в отсеке, а в капсуле. При этом спасательная капсула отстрелена не была. Уже странно. В проходах, в невесомости летают тела и их фрагменты. То есть люди погибли, не сумев воспользоваться средствами эвакуации. Это означает, что произошло все внезапно, совершенно неожиданно даже для квазиживых. Я внутри скафандра нажимаю сенсор аптечки, сразу же ощутив легкий укол, — теперь я на два часа спокойнее деактивированного квазиживого. Жаль, что только на два часа.

— Интересно, а это что? — привлекает мое внимание Вика, выловив что-то манипулятором скафандра. Предмет очень похож на вытянутый шар, разорванный внутренним взрывом, если верить тому, что я вижу.

— Это опасность, — вздыхаю я, вспоминая экзамен по Истории Темных Веков. — Надо регистраторы выдернуть.

— Занимаюсь, — кивает она мне.

Тем временем мы выходим в отсек с полностью разбитыми спасательными капсулами, лишь одна мигает желтым огнем. Нам явно туда, при этом надо живого из нее перевести в скафандр, и тут мне нужна помощь. Я зову Фэна, чтобы проинструктировать, но он уже все понимает и сам, я же думаю о нашей находке. Автомат бы ее проигнорировал, значит, что-то важное именно в ней. На «Витязе» разберемся, потому что ненормально это. Неужели древние страшилки становятся правдой? Не хочется мне такого… Просто совсем не хочется, вот в чем дело. Но я уже понимаю, что на корабль напали. Неожиданный метеорный или астероидный рой в чистом Пространстве — это даже не смешно, потому, получается, только нападение. И это то еще открытие.

***

Вернувшись на «Витязь», обнаруживаю, что и медотсек у меня с собственным разумом, как на… вот даже сравнить не с чем! В пустотном скафандре, кстати, обнаруживается ребенок лет пяти по виду в состоянии глубокого сна. Мне это Фэн докладывает, причем выглядит он удивленным, что уже очень необычно. Эмоции у квазиживых есть, конечно, они же разумные, но тут что-то другое.

— А что на «Буре» делал ребенок? — задаю я риторический вопрос. — Витязь, у нас есть список экипажа «Бури»?

Разум корабля молчит, а у меня предчувствие: то, что я сейчас услышу, мне очень не понравится. Ну и ребенок, конечно. Как следует из протокола первичного осмотра, высвечивающегося на экране медицинской капсулы, — девочка в возрасте четырех-пяти лет… Что?! Я вчитываюсь еще раз, а потом сильно и, главное, громко, удивляюсь.

— Что, командир? — интересуется заулыбавшаяся Вика.

— У нее нет ни браслета, ни идентификатора, ни прививки, — сообщаю я, находясь в полнейшем удивлении, потому что такого быть просто не может.

— Я тебя сейчас еще больше удивлю, — вздыхает квазиживая. — Экипаж «Бури» по списку: двое живых, трое квазиживых.

— А тел плавало гораздо больше, — понимаю я, что она хочет мне сказать. — Витязь, включить сигналы приветствия по протоколу Первой Встречи. Щиты не отключать, быть готовым к сюрпризам.

— Сигналы включены, — отвечает мне разум корабля. — Тела на «Буре» принадлежат шестнадцати неидентифицированным разумным и пяти идентифицированным.

Это он мне на незаданный вопрос отвечает, за что ему большое спасибо. Мы столкнулись с большими странностями, поэтому нужно действовать по инструкции, ну и идти у себя на поводу, ибо себе я доверяю больше, чем всем инструкциям на свете. А тут у нас откуда-то взявшиеся на разведчике люди, которых нельзя идентифицировать, и значит это очень многое, да еще и сам корабль уничтожен явно извне…

— Витязь, связь с Базой, — приказываю я, подозревая, что ответа не будет. Есть у меня такое ощущение. — Передай три нуля.

— База не отвечает, — отвечает мне Витязь то, что я уже и сам подозревал. — Три нуля переданы. Командир необходим в рубке.

Услышав это, разворачиваюсь на месте, чтобы очень быстро бежать в сторону рубки. Эта фраза разума корабля говорит о том, что мне надо на что-то посмотреть самому, или же… Не хочу об этом думать. Человечество давно уже ни с кем не воюет, но боевые корабли у нас, разумеется, есть. Это тоже традиция — большая дубина про запас, как и желание вчерашнего курсанта покопаться в неизученном, отчего таких областей все меньше.

В рубке визуально изменений нет, поэтому я плюхаюсь в свое кресло, чтобы оглядеть пульт, и только теперь замечаю мигающий желтый индикатор на пульте базовой навигации. Это у нас запрет выхода в субпространство по причине большой массы рядом. Поднимаю взгляд на экран, но ничего там, кроме «Бури» и звезд, не вижу.

— Витязь, убрать галерею, готовься быстро убегать, — командую я, а затем, по наитию буквально, добавляю: — Три девятки, шестерка.

— Внимание всем, боевая тревога, — немедленно реагирует на указанный мной код разум корабля.

Он не стал обсуждать адекватность кода, значит, со мной согласен. Боевой код — это не игрушки, если я ошибусь, все может закончиться очень плохо, но я чувствую, что не ошибаюсь, поэтому и вздыхаю. Я знаю: корабль приводит очень мощные, хоть и небольшие пушки в боевое состояние, щиты получают дополнительные мощности и готовится двигатель «последнего шанса». По сути, я сейчас отменил действия абсолютно всех инструкций, потому что на такой случай их и нет.

— Фиксирую модулированную передачу, — сообщает Витязь. — Расшифровываю.

— Вэйгу! — зову я разум медицинского отсека. — Каково состояние ребенка?

— Девочка в глубоком сне, — отвечает мне Вэйгу. — Большое количество поверхностных повреждений, множественные ушибы мягких тканей, сотрясение мозга, отравление слабыми ядами. Около шести часов на устранение.

— Спасибо, — вздыхаю я, все еще находясь в недоумении. Что такое делали с ребенком? И, главное, кто?

— Передача расшифрована, — сообщает мне разум корабля. — Она ведется на одном из древних языков. Включаю.

— Голомордые обезьяны! — слышится грубый голос с шипящими интонациями. — Пришел ваш последний час! Молитесь своим глухим богам!

— Это что? — удивляюсь я. — Повтори сигнал приветствия и дружелюбия на том же языке.

— Фиксирую атаку, — не отвечая на приказ, Витязь тем не менее доводит до меня информацию. — Атака кинетическая, большой рой мелких предметов.

— Уходим и смотрим, — принимаю я решение, ибо, пока можно не стрелять, мы стрелять не будем.

Теперь работает разум корабля, уводя разведчик от столкновения, а я пытаюсь понять — приближающееся управляемо или нет. И вот в тот момент, когда металлический, судя по индикации, рой виляет в сторону корабля, громкий писк будильника накладывается на всю картину, смазывая ее. Видимое мной исчезает, а я открываю глаза, озирая свою каюту. Это все сон, что ли, был? Реалистичный какой! И с какого момента это сон?

— Витязь! — зову я, резко садясь в кровати. — Общий статус корабля, живые на борту, окружение в Пространстве, внутренний протокол!

— Разведчик «Витязь» находится в субпространстве, — сообщает мне разум корабля. — Квазиживые Вика и Фэн рапортуют о прохождении аномалии временного типа. Живой на борту один — лейтенант Винокуров. Разум Вэйгу сообщает о нарушении целостности данных.

— Выход из субпространства, — командую я. — Три девятки, шестерка.

— Боевой режим включен, — спокойно отвечает мне Витязь. — Выход осуществляется.

— Теперь нужно определить, что было на самом деле, а что только во сне, — вздыхаю я, припоминая инструкции на этот счет.

Флот обложен инструкциями, и это хорошо — сейчас я буду действовать строго по инструкции, выясняя, что это было. И сон сам по себе непонятный, слишком реалистичный, и доклады необычные. Если мы попали в специфическую аномалию, то может быть что угодно, включая предвидение. Но в таком случае нужно возвращаться. Главное — понять, в каком моменте мы оказались, и что из того, что мне помнится, было на самом деле, а что мне только почудилось. Хотя внутреннее ощущение говорит, что сюрпризы у меня еще только впереди. Самое главное — сообщение с Терры-два было или нет?

Виктор. Работа над ошибками

Сейчас я поем и подумаю, благо синтезатор тоже сестренки программировали. Именно поэтому все блюда мамины, тоже кусочек родного дома. Я выбираю себе завтрак, когда в столовую входят хорошо знакомые квазиживые. Ну хоть это не сон! Я радостно улыбаюсь им, уже не чувствуя себя настолько растерянным, как по просыпании.

— Здравствуйте, Вика, Фэн, очень вам рад, — искренне сообщаю я. — Садитесь, сейчас позавтракаем. Витязь! — зову я разум разведчика. — Связь с Базой.

— Связь невозможна, — отвечает мне Витязь. — Отсутствуют реперные точки.

— Опаньки… — только и могу ответить я, взяв по папиной еще привычке оладьи со сметаной и вареньем. Случайный выбор — как повезет. Сейчас узнаем, повезет ли…

— Ты помнишь «Бурю» и ребенка, — спокойно произносит Вика. Она не спрашивает, она это точно знает. — Разум медотсека хранит результаты обследования, но этого еще не было.

— По времени? — интересуюсь я и, увидев реакцию, киваю. — Понятно. Получается, как у «Шостаковича»?

— Да, Витя, — мягко, как в детстве, отвечает мне квазиживая. — Ешь, потом подумаем, время у нас есть.

«Шостакович» — это звездолет-переселенец, были такие во Вторую Эпоху, вот он попал во временную аномалию, предсказавшую его гибель. Возможно, у нас подобная ситуация. Если это так, то рано или поздно мы с «Бурей» встретимся. Однако отсутствие реперных точек говорит о том, что район Пространства Витязю не знаком совершенно. Правда, мы все еще можем быть внутри аномалии, а это значит, что вопрос не «где» мы, а «когда». Вот это… О, земляничное, любимое мое варенье! Так вот, этот момент можно прояснить что самостоятельно, что при помощи разума корабля.

— Витязь, — сглотнув и запив вкуснейшие оладьи кофе, я снова обращаюсь к разуму корабля, — попробуй наложить картину временного изменения звездной картины и высчитать момент времени, в котором мы находимся.

— Выполняю, — коротко отвечает мне Витязь, вызывая у меня нехорошие ассоциации. Следующий вопрос я задаю, повинуюсь моему дару.

— Витязь… Уровень осознания, — эта безусловная команда запрашивает статус развития квазиживого разума корабля.

— Девяносто, — приговором звучит ответ.

Совсем недавно разум полностью себя осознавал, а сейчас доложенный статус говорит о том, что у нас все впереди. Получается, смещение по оси времени назад, причем затронувшее разум разведчика, что не слишком хорошо. Хочется ругаться, но нельзя, ибо ситуация у нас очень неприятная, чтобы не сказать больше. Но тогда понятно отсутствие попыток обсудить вроде бы ничем не спровоцированный приказ перейти в боевой режим.

— Сюрприз, — коротко реагирует Фэн.

— Не то слово, — вздыхаю я, допивая кофе.

— Местоположение установлено, — сообщает мне Витязь.

В его равнодушном голосе мне чудится горечь, но это, конечно, фантазии. Вика вдруг встает со своего места, подходит ко мне и обнимает, как в детстве, отчего я немного расслабляюсь. Она уже знает, где мы и… когда, поэтому готовится гасить истерику. Но я уже не маленький мальчик, истерики у меня быть не может, поэтому, пока Витязь тянет паузу, я готовлю себя к плохим новостям.

— Командир необходим в рубке, — произносит разум корабля.

— Темные Века, Витя, — тихо говорит мне Вика, а я просто замираю, потому что такого быть не может.

— Это точно не очередной сон? — интересуюсь я, уже двинувшись в сторону рубки.

— Не должен быть, но определить это невозможно, — замечает Фэн, идущий с нами.

Я и сам понимаю, что определить подобное совершенно невозможно, ведь внутри аномалии для нас реальность, это для остальных ее не существует. Дойдя до рубки, усаживаюсь в кресло, осматривая пульт, и только потом поднимаю взгляд, чтобы увидеть цифры года и координаты Витязя. Увиденное мной совершенно невозможно, но оно существует в данном отрезке времени, поэтому примем за истину.

— Где-то в этом районе Прародина, по преданиям, расположена, — задумавшись, я не замечаю, что говорю вслух. — Звезда класса «М», развитая звездная система…

— Обнаружено соответствие заданным параметрам, — сообщает мне Витязь, подсвечивая звезду на экране. — Жду указаний.

— Расчет субпространственного курса, чтобы выйти за пределами системы, — отдаю я приказ. — Перед выходом щиты на максимум.

— Выполняю, — сообщает мне разум разведчика. — Начат разгон.

Разгон необходим, ведь навигации в этой области мы просто-напросто не знаем. Да и не было лоции еще в Темных Веках, люди только первые шаги делали. Вот только зачем мы здесь? Не может быть, чтобы просто так, значит, должен быть повод. Или повод, или чья-то воля, как в папином случае было. Но тут я не могу понять, что это такое, поэтому решаю подождать, пока выйдем возле найденной системы, похожей по параметрам на Праматерь.

В этот самый момент все и происходит — серый экран расцвечивается цветами, в субпространстве невозможными, по центру у нас черная воронка, а пульт выщелкивает манипуляторы ручного управления. В точности, как папа рассказывал.

— Нештатная ситуация, — констатирует очевидное Витязь. — Переход на ручное управление.

Это точно, ситуация более чем нештатная, и куда нас несет, непонятно. Но она же означает вмешательство кого-то с очень высоким уровнем развития, что может означать очередное Испытание человечества. Не сказать, что мне незнакомы параметры того пространства, через которое мы летим. Наши друзья поделились с нами принципами того, что они назвали гиперскольжением, но наши двигатели к такому еще не готовы, хотя инструкция уже существует. Поэтому я знаю, что должен держать корабль по центру «колодца», ни в коем случае не заваливаясь к стенкам. Куда нас в результате выплюнет… И когда… Это неведомо никому.

— Принять меры к всплытию, — командую я, используя «новую» терминологию.

— Выполняю, — отвечает мне разум корабля.

Эта команда означает торможение специальным образом так, чтобы не завалиться, но при этом максимально быстро покинуть субпространство. На другой конец изученной Вселенной мне точно не надо, а унести может куда угодно, неуправляемый же полет. При этом внутреннее ощущение говорит, что у меня есть шанс узнать тайну Праматери. В смысле, почему наши предки оттуда так быстро и без оглядки… сдристнули, как Машка говорит. Этого, кстати, ни в одной энциклопедии не найдешь, просто в один прекрасный момент все забрались в корабли — и фью-ю-ють! Так что да, любопытно.

***

Передо мной лежит система, на окраине которой мы вываливаемся и замираем с поднятыми на максимум щитами. Эта система очень похожа на Солнечную — так называлась когда-то давно звездная система Праматери — но вот только это совершенно точно не она. Планет не восемь, и не девять, а три, пояс астероидов отсутствует. Обитаема, судя по всему, вторая планета, первую я не вижу, а третья… Что-то странное с ней. На орбите второй видна вполне узнаваемая орбитальная станция Первой, а то и Второй Эпохи, при этом нет признаков разумной деятельности, как будто система пуста, но такого быть не может, потому что планета живет.

Я даже не успеваю сформулировать вопрос, когда картина передо мной меняется — система подергивается туманом, что в космосе нонсенс, и исчезает с экранов. Я замираю в полнейшем удивлении, так как происходящего не понимаю, но при этом вспоминаю инструкцию. Тут мне опять папины рассказы помогают, кстати, а то бы я позже сообразил.

— Витязь, выдвинуть башню объективного контроля, — спокойно приказываю я.

— Считаешь, что-то гасит электронику, — кивает Фэн. — Я с тобой тогда пойду.

— Пойдем, — улыбаюсь ему.

Во-первых, он прав, его глаза умеют то, что не могут мои, во-вторых, для фиксации ничего лучше не придумать, а, в-третьих… Я Фэна с детства знаю, да и он меня, и, если я поведу себя неадекватно, совершенно точно сможет отреагировать. Очень удачно, что он с Викой на корабле, сестренки, конечно же, знали.

Я топаю в сторону башни объективного контроля — это очень специальное место, предназначенное для обзора глазами и телескопом, в котором нет ни грамма электроники. Сделано оно для того, чтобы проконтролировать работу экрана, если в нем есть сомнение, а сомнений сейчас ведро просто. Интересно, почему меня понесло именно в эту аномалию? Не просто же так? Да и, в принципе, в аномалию, ведь я же поначалу не собирался, а тут вдруг целенаправленно чесанул.

Вхожу в башенку, чтобы вглядеться в глубины Пространства невооруженным глазом. Рядом со мной Фэн, он молчаливо поддерживает меня. Не понимаю, что со мной происходит… Я выпускник, взрослый человек, лейтенант, наконец, а временами ощущаю себя, как мальчишка, полезший в огонь за «славой». Совершенно нехарактерное для меня ощущение, просто невозможное по сути своей. Ладно…

— Открыть шторки, — командую я, подтверждая свои слова нажатием сенсора.

Нельзя сказать, что я не ожидал чего-то подобного. Но вот именно такое… Совсем рядом с Витязем дрейфует в пространстве разорванная, будто взрезанная огромным ножом туша корабля очень знакомых очертаний, а чуть поодаль я замечаю мерцание. Протерев глаза, понимаю, что вижу, — там спасательная капсула. При этом она просто движется в Пространстве, видимо по инерции, и мерцает маячком, что показывает: пассажир жив. Почему тогда не работают двигатели?

— Фэн, ты тоже это видишь? — показываю я рукой в направлении капсулы.

— Спаскапсула, — кивает он. — И «Буря».

— Витязь! — зову я разум корабля. — Справа на три часа спасательная капсула, захват возможен?

— Согласно сенсорам, нахожусь в чистом пространстве, — отвечает мне Витязь.

— Он не видит, — понимаю я. — Значит, надо вручную… Вот зачем нам пустотные скафандры.

— Оставайся тут, — просит меня квазиживой. — Я пойду, у нас щиты на максимуме, для тебя слишком опасно будет.

— Подтверждаю, — автоматически сообщаю я, и тут до меня доходит.

Для Фэна и Вики я все тот же малыш, которого мама показала сестрам и квазиживым, а дети у нас превыше всего. Сестренки знали, что квазиживые не дадут мне сунуть голову в дюзы, потому что для них общий принцип Человечества является абсолютным. И вроде бы я должен рассердиться, но на самом деле мне тепло от такой заботы. Наверное, это сила привычки.

Переведя взгляд от разорванного корабля, показывающего внутренности кают экипажа, влево, я замираю. Во-первых, передо мной Солнечная система, как на старых изображениях, ее ни с чем не перепутаешь, а, во-вторых, в системе идет бой. Исходя из того, что я вижу, корабли примерно одного уровня развития, то есть древние, как окаменелость, стреляют друг в друга чем-то очень несмешным, судя по спектру вспышек. Скорее всего, я вижу так называемую «войну», в которой не обретшие пока разумность люди уменьшают численность своего вида. Нам еще в школе рассказывали о таком.

Зрелище пугает и завораживает, но теперь я понимаю, что нужно сделать. На этот счет, спасибо новым друзьям, тоже имеется инструкция, поэтому я закрываю шторки, отправляясь обратно. Мне нужно подключить специальный протокол, и тогда мы, по идее, все увидим. Вот только подобное воздействие на сенсоры — на это люди в данной стадии развития не способны, как и нанести такие повреждения разведчику. Именно поэтому я и поторапливаю кабинку лифта, которая на деле не кабина, как у папы было, а платформа.

В рубку я почти вбегаю. Упав в кресло, в первую очередь перещелкиваю блок сенсоров навигации, затем только на появившейся клавиатуре вбиваю код и список команд Особого Протокола. По инструкции я не могу это делать голосом, если разум корабля себя не осознает, — только руками. Вот я и работаю, радуясь тому, что изучал этот вопрос дополнительно. Так, последняя команда. Интересно, сработает?

— Сенсоры переключены в особый режим, — подтверждает Витязь. — Фиксирую активность. Начат анализ обстановки.

Экран расцвечивается огнями. Сразу же становится видимым «Буря», идентифицирующийся по сигналу экстренного маяка, капсула, возле которой уже заметен человек в пустотном скафандре. И то, что он квазиживой, его человечности не отменяет. А по центру — уже виденный мною бой, вот только что-то задевает меня, привлекая внимание, будто висит что-то над системой.

— Витязь, над системой фиксируется объект? — интересуюсь я, маркером показывая, что имею в виду.

— Ответ положительный, — откликается разум корабля. — Прогнозируемые линейные размеры…

И появляются цифры, от которых мне становится сильно не по себе. Чужак огромен просто, при этом мой дар активируется, запрещая мне посылать сигналы приветствия. Я отдергиваю уже потянувшуюся к сенсору руку, пытаясь представить, что было бы, если… И меня накрывает совершенно иррациональный страх, которого я не испытывал с детства. Что же, по-моему, это ответ.

Виктор. Чужие

Темный «чужак»… Почему-то мне его хочется называть именно так, а не новым другом, как принято. Он приходит в движение, буквально падая в направлении беззащитной планеты. Я смотрю на происходящее в совершенном ступоре, не понимая ни что происходит, ни что я могу предпринять. Инструкции категорически запрещают приближаться к неразумным, но… Тут оживает Витязь.

— Согласно перехвату коммуникаций, на планете идет Вторая Эпоха, — сообщает мне разум корабля. — При этом жители называют ее Террой, что соответствует именованию Праматери.

— То есть до Первого Контакта, — понимаю я, осознавая, что большинство инструкций просто не действует. Надо что-то делать, но тут я задумываюсь, поглядывая на «Бурю». — Картина звездного неба соответствует?

— Частично, — ставит меня в тупик Витязь.

Проверка достоверности — основное действие в таких случаях, учитывая, что основные сенсоры не действуют, выдавая недостоверную информацию. И вот именно эта проверка говорит о том, что перед нами и Праматерь, и нет — одновременно. Эта информация заставляет задуматься.

— Включить особые системы маскировки, — командую я разуму корабля. На этот счет есть очень древняя инструкция, которую никто не отменял. — Подключить дополнительные мощности квазиживого мозга.

— Выполнено, — отвечает мне Витязь, что позволяет мне выдохнуть.

— Командир, — включается Вэйгу, квазиживой разум медицинского отсека. — В капсуле восстановления находится ребенок женского пола, развитие четыре-пять лет. Идентификатор и браслет отсутствуют, контроль иммунизации негативный.

То есть универсальной прививки нет. Это я понимаю, испытывая острое чувство уже виденного. Описание девочки, как в моем сне. Если еще и повреждения те же, то мы имеем сюрприз, и не сказать, что хороший. Капсула выглядела так, как будто стартовала с борта «Бури», причем не то чтобы давно, но… Странно это, на самом деле.

— Вэйгу, — вздыхаю я, уже понимая, что услышу. — Состояние ребенка.

— Пациентка находится в состоянии глубокого сна, — отвечает мне разум медотсека. — Большое количество поверхностных повреждений, множественные ушибы мягких тканей, сотрясение мозга, отравление слабыми ядами, отсутствие иммунизации. Проводится лечение. Данные о ребенке уже имеются в недостоверном отрезке памяти.

Хочется сказать много интересного на традиционном флотском наречии, но я сдерживаю себя. Это тот же ребенок, который был во «сне». Похоже, действительно временная аномалия, поэтому третья планета системы перед нами может быть Прародиной, а может и не быть. Блоки регистрации с «Бури» уже на «Витязе», так что перед тем, как что-либо предпринимать, нужно получить информацию. На погибшем звездолете детей точно не было, именно поэтому мне сначала надо понять, с чем мы имеем дело.

— Витязь, выжимку регистратора «Бури», — прошу я разум корабля, потому что подробно слушать, я чувствую, нет времени.

— На экране, — отвечает он мне. — Имеется сообщение с грифом «всем, кто слышит».

Я не отвечаю, просматриваю ужатый протокол регистраторов. Это очень важно, в том числе чтобы понять происходящее с объективной точки зрения. Сначала надо оценить, а только потом действовать. А сообщение такого плана вполне может быть понято неверно, если не знать окружения. По крайне мере, так об этом говорит инструкция, а они кровью писаны, потому если можно что-то не нарушать…

На экране тем временем видно, как становятся космической пылью сражающиеся стороны, и, видимо, это воздействие чужака. Я нажимаю сенсор анализатора, точно зная: Витязь поймет, что именно нужно делать. Некстати проскакивает мысль об имени корабля и связи его с предназначением, что заставляет улыбнуться.

— Анализ, — предупреждает меня Витязь. — На планете Вторая Эпоха, при этом наличествует не менее четырех народностей, ненавидящих друг друга. Строй ближе к деспотизму у каждой из сторон. Контакт запрещен.

— А то я не знаю, — вздыхаю я, но вот есть у меня ощущение неприятное. — Дай голосовое по выжимке регистратора.

— Разведчик «Буря» попал во временную аномалию, в течение которой была перехвачена капсула с ребенком на борту, — послушно сообщает мне разум корабля. — После этого корабль подвергся нападению и был уничтожен. Желаете прослушать сообщение?

— Давай, — еще раз вздыхаю я, совершенно ничего уже не понимая.

— Внимание всем! Всем, кто слышит! — раздается взволнованный женский голос. — Звездолет «Буря» уничтожен Чужими. В ответ на Протокол Первой Встречи по кораблю нанесен удар кинетической природы! Связь невозможна! Это Чужие! Передаю параметры…

— Твою!.. — не могу сдержаться я, потому что страшнее этого сообщения нет, пожалуй, ничего. Это опасность не только для Человечества, а для всех разумных. Именно поэтому вариантов почти что и нет.

— Щиты адаптированы к анализируемому излучению, — сообщает мне Витязь.

Это означает, что теперь мы не беззащитны, хотя, видимо, были. Нужно расспросить ребенка, а потом уже решать, что делать. Если «чужой» будет убивать, мы не сможем не вмешаться, но все же очень это все напоминает страшилки первых эпох. Даже слишком напоминает, вот что плохо, потому что недостоверно. Или такая встреча была, но почему ее тогда не сохранила история, или… Как мне не хватает мудрого папы сейчас. Он совершенно точно понял бы происходящее. Но папы тут нет, поэтому лейтенанту Винокурову надо думать самостоятельно.

«Буря» пыталась общаться явно по протоколу, то есть открыто, и щиты поднять не успела. Или щиты оказались проницаемы для оружия Чужих. Звезды, почему именно мне довелось встретиться с самой большой страшилкой Человечества? Но теперь понятно, зачем мой корабль укомплектован именно так. Похоже, придется принимать бой, чего не хотелось бы, ведь на борту ребенок. Но если это то, что я думаю… Тут я вижу, что от большого корабля отделяются поменьше, последовательно уничтожая все искусственные тела в системе. Должен ли я вмешаться? Имею ли право? Инструкция говорит, что нет, а сердце?

— Фиксируется обмен в системе, — включается Витязь. — Производится расшифровка.

— От планеты обмен? — интересуюсь я.

— В том числе, — отвечает мне разум корабля, опять ставя в тупик.

Что здесь происходит-то?!

***

— Подключен дублирующий разум, — сообщает мне вдруг Витязь. — Приоритет командира корабля.

— Уровень осознания? — сразу же реагирую я.

— Полное, — звучит в ответ.

— Хоть что-то хорошо, — вздыхаю я. — И что думаешь по поводу ситуации?

— Согласно теории Циао, — произносит разум корабля, — возможно параллельное пространства вне нашего мира. Об этом говорит и звездная картина, совпадающая с известной в реперных точках, но несовпадающая в иных.

Вот для этого и нужен полностью осознающий себя разум, доведенный до «взрослого» состояния. Он помнит все, что для человека просто невозможно. Теория параллельных пространств развилась из физики, которой с нами новые друзья поделились. Сейчас, насколько я знаю, проводятся первые опыты, но вот если это — именно параллель, то инструкции недействительны. Странно, должно быть, — второй раз происходит совершенный «нежданчик», как Лерка говорит, и опять в нашей семье.

Может ли это место быть параллелью? О том, как мы отсюда выбираться будем, я сейчас не думаю, стараясь прогнать мысли. Сестренки сказали, что я вернусь, значит, шансы есть. Перевожу взгляд на корабль и ощущаю себя странно — все выглядит совершенно непонятно, как будто люди окончательно обезумели. На планете паника, видная даже в телескоп.

— Расшифрованы переговоры в системе, включаю, — сообщает мне Витязь, и тут звучат механические голоса. Такое ощущение, что говорят древние роботы, но…

— Животные готовы к сбору…

— Ферма дала хороший приплод…

— Слишком много юных особей, не годящихся в пищу. Запрос…

И вот в таком духе происходит обмен с большим кораблем. Я регулирую телескоп руками, фиксируя активность на планете. Небольшие черные корабли не интересуются толпами паникующего народа, они… Такое ощущение, что они имеют четкие точки посадки, и местность в этих точках выглядит будто загоны какие-то. Я вглядываюсь, не веря тому, что вижу. Но, возможно, я ошибаюсь?

— Витязь, — тихо прошу я, стараясь сдержать свои эмоции. — Анализ картинки.

— Тебе не понравится, командир, — отзывается разум корабля. — Судя по картине, идет заготовка провианта методом уничтожения живых существ.

Тактичный Витязь не говорит при этом, что на поверхности сейчас убивают людей, разделывают их и помещают в черные корабли. В этот самый момент из лесистых районов взлетают ракеты, но тут реагирует большой корабль, превращая точку пуска в озеро расплавленного камня. Значит, кто-то пытается сопротивляться, но при этом не видит всей тщетности происходящего. Мне-то что делать? Хочется напасть, но как воевать разведчику с линкором? Страшно просто…

— Фиксирую активность неизвестного типа, — сообщает мне Витязь, и я замираю.

С поверхности взлетает совершенно не похожий ни на что корабль, одновременно с этим вспухают десятки ядерных, судя по спектру и автоматическому анализатору, взрывов по всей планете. Я вижу, как взлетают сотни ракет, уничтожая людей в городах, но при этом взрывается то один, то другой черный корабль. А вот взлетевший с планеты имеет тонкую, игловидную форму, он улепетывает, видимо, изо всех сил, и я чувствую: надо его защитить, просто необходимо, и все.

— Готовность главного калибра, — не очень осознавая, что говорю, командую я Витязю.

— Принято, — совсем по-человечески вздыхает он.

В этот момент убегающее судно настигает ярко-синий луч с чужака, и вся хвостовая часть его просто распадается пылью, при этом в Пространство выпадает нечто странное. Я трогаю сенсор и, только увидев, что это, резко подаю Витязь вперед, чтобы закрыть собой оставшуюся часть неизвестного мне звездолета.

— Огонь по готовности, — командую я, изо всех сил представляя, что это просто симуляция и ничего больше. — Сигнал широким спектром: «Опасность для разумных. Веду бой!»

— Подтверждаю, — слышу я в ответ. — Работай спокойно, командир.

Это значит, он меня поддерживает, разделяя ответственность. Витязь буквально взрывается огнем, хотя на экране это совсем не зрелищно. Главный наш калибр выстреливает маленькие сгустки материи, физические свойства которой мне непонятны. Тем не менее черный «чужой» совершенно не ожидает нашей активности, потому реагирует спустя длинную паузу, в течение которой я успеваю встать на директрисе его огня, закрывая собой судно, из которого выпала мертвая верхняя часть ребенка моего вида. Дети превыше всего, и ради них я пойду и на смерть, и на бой. А тут у нас убийцы детей, не оставившие мне выбора, что бы ни говорили инструкции.

— Принимаю передачу, — сообщает мне Витязь: — «Иду на помощь».

— На всеобщем? — удивляюсь я.

— На языке Первого Контакта, — спускает меня с небес на землю разум корабля. Значит, Первые Друзья. Это хорошо, с ними мы общий язык найдем, если доживем.

— Рекомендуется маневр, — привлекает мое внимание Витязь, и вот теперь крутиться и вертеться приходится уже мне.

Происходящее будто взято из самых страшных кошмаров человечества, но вот только маневрируя кораблем, чтобы избегнуть лучей, я начинаю понимать, что для меня сделали сестренки. Весь последний год я имел неожиданную, но куда большую нагрузку, чем все остальные, при этом меня учили именно воевать. Получается, любимые мои сестренки чувствовали, знали это, ведь самые сильные интуиты Человечества именно Винокуровы.

Семь сотен дней меня гоняли в бесчисленных симуляциях, заставляя именно вести бой, поэтому я и воспринимаю все вокруг как еще одну симуляцию. Главное, не думать, что это все на самом деле, а защищать детей. Любой ценой защитить тех, кого прикрывает Витязь. Надеюсь, они смогут дожить… Кто знает, какие повреждения имеет их корабль.

— Рекомендовано Орудие Особого Типа, — торжественно, подчеркивая каждое слово, произносит Витязь, когда луч неизвестного излучения пробивает щиты, воткнувшись куда-то в сторону вспомогательных двигателей.

— А это что такое? — удивляюсь я, подумав еще, что он нашел время, но потом киваю. — Используй все возможное, мы должны защитить детей.

Кажется, все вокруг начинает дрожать, экраны на мгновение гаснут, чтобы зажечься снова, но при этом я не вижу черный корабль. Точнее, сейчас я замечаю два полумесяца, явно неуправляемо падающих на планету. Это что выходит? Какое-то неизвестное мне орудие уничтожило чужака? А такое вообще возможно?

Ну, надеюсь, я не сплю…

Настя. Ужасный день

Новости я не смотрю, вообще. С тех пор, как мы переехали в эту страну, мне совсем неинтересно слушать о том, как «восточные варвары» спят и видят как бы просвещенных нас захватить, сделать рабами и съесть. Зачем родители сюда переехали, я понять могу — платят здесь больше, и еще нет угрозы отправки в космос. У нас-то давно ходят слухи о том, что всех скоро принудительно в космос отправят, на других планетах вкалывать. А переселенец — это работа ручками, чего мне, конечно, не хочется.

Школу я закончила с отличием, несмотря на некоторую брезгливость во взглядах что учителей, что учеников, поэтому друзей у меня нет. Мой выходной балл позволяет поступить в университет, только это мертвый номер — уж я-то знаю. То есть нужно на среднеспециальное идти — оператор роботов, пилот, полицейский… Именно поэтому я сегодня, выйдя из дома, топаю к станции монорельса, закинув рюкзак за спину, чтобы не могли из рук вырвать.

Предки, не знаю, чем думали, когда переезжали, но это дорога в один конец. Гражданства нас лишили, да и… в общем, заслужили мы кличку «потребители», хотя за что, я так и не поняла. Но тут оказалось все совсем не так, как в неизвестно откуда оказавшейся у папы рекламе. Здесь я существо второго сорта, как и все потомки переехавших.

Так вот, ощущение у меня нехорошее, несмотря на то, что день солнечный. Мои ощущения обычно оправдываются, поэтому я настораживаюсь. До пилотских курсов можно дойти пешком, а вот до Школы операторов мобильных платформ ехать надо. Значит, все решилось само. Правда, есть одна проблема у пилотов. В буклете было написано: проверка здоровья, и хорошо, если это диагност, а если нет? Немного не по себе от этой мысли, но я должна подать документы, иначе выберут за меня, и этот самый выбор мне точно не понравится.

Я иду довольно спокойно, размеренным шагом, отмечая, что улицы необыкновенно пусты. Опять возникает ощущение грядущих неприятностей, как я это называю; я даже оглядываюсь, но никого вокруг не вижу, отчего чуть успокаиваюсь. Это в школе надо было тренировать внимательность: и ударить могли, и в углу зажать, понятно зачем. А самое противное — никому не докажешь ничего, потому что гражданство второго класса. То есть я гражданка, конечно, но…

И вот этих «но» в нашей демократической, прости Господи, стране предостаточно. Сама о себе не позаботишься, мало не покажется. Ну, например, детей бить запрещено — и в школе, и дома. Но в школе я права голоса не имею, а дома… Никто не вступится, максимум оштрафуют за громкие крики, поэтому лучше не проверять. Машка вон как-то проверила и исчезла. Мы в одном классе учились, а потом она вдруг хлоп — и коммуникатор мертвый, нет такого абонента. Я тогда намек очень хорошо поняла, осознав, что потеряла, переехав с родителями, как будто у меня выбор был.

— Смотри, девка какая, — доносится сзади, и я буквально впрыгиваю в приветливо открывшиеся двери школы пилотов, даже не оглянувшись.

Я знаю эти интонации, даже слишком хорошо — предвкушение, злоба и осознание своей абсолютной безнаказанности. На мгновение окатывает жутью, но уже поздно. И я понимаю, что действительно поздно что-либо делать, надо просто покориться своей судьбе. Откуда у меня такие мысли, я не понимаю, но, видимо, мне и не положено это понимать. Почему мне хочется плакать?

— Добро пожаловать, — усмехается мне сидящий за конторкой мужчина. — Документы.

— Пожалуйста, — протягиваю я пакет документов, в котором все: от свидетельства о рождении, прививок, медицинских обследований, до школьного аттестата.

— Ага… — тянет он, загружая кипу карточек в считыватель. — Категория «А», — непонятно добавляет, протянув мне затем новую, снежно-белую карточку, на расчетную похожую.

За его спиной открывается дверь, на которую он мне и показывает, а я пытаюсь понять, что такое «категория А», и не могу. Но нужно идти вперед, хоть и нет желания. Я даже оглядываюсь на дверь за своей спиной. Хочется убежать, ибо за открывшейся дверью темно и страшно отчего-то.

— Тебе помочь? — с явно слышимой угрозой в голосе произносит все тот же, непредставившийся. — Или сама все поймешь?

— А можно… — я не могу оторвать взгляда от темноты коридора. — Можно я в другой раз приду?

Повисает молчание. Я замираю, не зная, как он отреагирует, и вдруг какая-то сила бросает меня вперед, лишь затем я чувствую удар. Споткнувшись, лечу во тьму, успев только взвизгнуть. Но меня хватают какие-то очень грубые руки, кто-то награждает оплеухой, отчего я давлюсь своим криком, а затем меня буквально закидывают в небольшую комнату без окон, освещаемую древней лампой дневного света. Я думала, таких уже и нет нигде.

— Раздеться! — слышу я какой-то гавкающий голос. — Быстро! Иначе будет больно!

— Вы не имеете права! — нахожу в себе силы выкрикнуть я, но тут же падаю на пол, и становится действительно очень больно.

Я слышу очень противный свист, и сразу же меня окольцовывает буквально болью. Кажется, все тело взрывается ею, отчего я кричу, не в силах удержаться. И длится это вечность, отчего я едва не теряю сознание. Но вот свист утихает, я прихожу в себя, дрожа всем телом.

— Быстро снять с себя одежду, животное! — звучит приказ. — Иначе…

Что будет иначе, я уже понимаю. Как такое возможно? Ведь хоть какая-то видимость свободы до сих пор сохранялась, а сейчас… давясь слезами, я начинаю медленно расстегивать непослушными пальцами блузку. Кто-то неизвестный, которого я не вижу, молчит, и свист не слышен, но я вся дрожу, боясь возвращения этой дикой, непереносимой боли. С трудом раздеваюсь до нижнего белья и замираю, но снова слышится свист, и я в испуге сдергиваю с себя оставшееся.

— Встать смирно, животное! — командует лишенный всяких интонаций голос.

Только сейчас я понимаю: нет никаких интонаций, вообще, как будто со мной робот говорит! Но как такое возможно? Почему он называет меня животным? Что происходит?! Я уже открываю рот, но замираю в ужасе, потому что… Если меня здесь считают животным, то могут спокойно убить, а уж разговаривать точно никто не будет.

Если это робот, то он будет меня мучить до тех пор, пока я не сделаю, что ему нужно, точнее, его создателям. Но вот только стоять безо всего мне очень некомфортно и дико страшно, ибо воображение рисует картины очень уж жуткие. И, подумав о том, что со мной теперь будут делать, я чувствую просто дикий холод, пальцы при этом пронизывают будто много маленьких иголочек, и я…

***

В себя я прихожу от сильного удара по лицу. Нестерпимо болит живот, при этом я лежу. Что со мной? Где я? Но спросить не успеваю, потому что в меня прилетает что-то, одеждой не идентифицирующееся. Грубая серая ткань заставляет ее ощупывать, при этом я не понимаю ничего.

— Надеть на себя! — слышу я приказ, который сразу же пытаюсь выполнить, потому что не хочу боли.

Похоже, это мешок с вырезами для головы и рук. Но делать нечего, я натягиваю его на себя, заметив, что кожа на животе покраснела сильно. Видимо, сейчас не время для разглядываний, потому что я получаю следующий удар, неизвестно откуда. От него темнеет в глазах просто, я даже вскрикнуть не могу.

— Встать и идти, животное категории «А», — следующий приказ совсем непонятен, но, осмотревшись, я вижу открытую дверь.

Эта комната еще меньше предыдущей, в ней только лежанка и свисающее с потолка что-то страшное, что разглядывать я просто боюсь. С трудом встав с лежанки, направляюсь в сторону двери, а ухо при этом ловит переговоры на вполне знакомом мне языке.

— Особь слишком молода, — произносит тот же голос без интонаций.

— Боги любят жилистое мясо, — вторит ему уже другой, на этот раз наполненный эмоциями. — Будет ухаживать за щенками.

О чем они говорят? Какие боги? Я чувствую себя совершенно потерянной, только сейчас поняв, что волосы, моя прекрасная, с любовью отращённая коса, на голове полностью отсутствует. Что это все значит? Что? Но боли я больше не хочу, поэтому, дрожа, выхожу в следующую дверь, сразу же увидев толстого… кого-то в полицейской форме.

— Ты животное, — с ходу сообщает он мне. — За любые пререкания будет больно. Свой идентификатор найдешь на теле.

— Что происходит? — не понимаю я, но боли почему-то не следует.

— Такие животные, как ты, избраны для кормления богов! — заявляет он мне. — Но твое мясо незрелое и содержит много жира. Ты будешь ухаживать за щенками, пока не придет срок!

— Что вы говорите?! — ошарашенно спрашиваю я, но, видимо, зря.

Боль, невыразимая, страшная боль гасит мое сознание, потому что мне сейчас намного больнее, чем было до сих пор, я хриплю уже, не в силах кричать, когда благословенная тьма принимает меня. Я плыву в ней, наслаждаясь отсутствием боли, кажется, вечность, но прихожу в себя от встряхиваний. Открыв глаза, понимаю, что нахожусь совсем одна в полной темноте. Потряхивания, по-видимому, означают движение, при этом ощущение такое, как будто меня на куски резали.

Что это? Что происходит? Я реву, хрипя сорванным горлом, потому что чувствую себя сошедшей с ума. Ко мне, конечно, всегда относились с долей брезгливости, но «животное» — это уже непредставимо просто. Я не понимаю, что происходит! За что мне делают больно, почему обращаются так? Ведь я человек! Что я им всем сделала?

Тысячи вопросов, на которые нет ответа. Даже задуматься над тем, что сказало это существо, не могущее быть человеком, страшно. Ведь он сказал, что меня съедят какие-то «боги». Но суть тут не в том, кто, а вот в том, что именно сделают, и я не могу этого осознать. Тут в мою голову приходит еще одна мысль — если я животное, то «щенки», получается… дети? Они хотят мучить и убивать… детей?

Чувствую себя в полнейшей панике и еще так, как будто все не со мной происходит. Спасите меня кто-нибудь, ну, пожалуйста! Я понимаю, что теперь меня совершенно точно убьют, рано или поздно. А как же родители? Они не поднимут тревогу? Или… Не хочу об этом думать! Пусть мы с ними не ладим, пусть бьют, но неужели они не попытаются хотя бы?

Я гоню от себя мысль о том, что подобное уже было когда-то. Что-то подобное говорили в забытой уже школе на Родине, но вот что, я не помню совсем. Я сейчас вообще ничего не помню… А громыхающая коробка везет меня дальше, отчего мне страшнее во много раз становится. Кажется, я засыпаю или просто в ступор впадаю, когда оно останавливается. Часть раскрывается дверями, впуская вовнутрь дневной свет, а затем что-то сильно дергает меня за ногу, выволакивая наружу. Я падаю головой на острые камни, но никого это не заботит, меня просто волокут куда-то, как мешок картошки, затем зашвырнув в какое-то помещение.

Дверь с металлическим лязгом захлопывается, и только сейчас я слышу голоса. Ко мне подбегают, о чем-то спрашивают, но сейчас я ничего не понимаю, я просто боюсь боли, стараясь одернуть задравшийся на мне мешок. Я стараюсь хотя бы понять, что произошло, но не могу, отчего хочется рыдать.

— Тихо, не плачь, — гладит меня детская ладошка. — Услышат если, будут бить.

— Ка-ак, бить? — хриплю я сорванным горлом.

— Больно, — коротко отвечает она и тихо-тихо всхлипывает.

Я поднимаю голову, осматривая то место, где оказалась. Вокруг меня дети, я даже не понимаю сначала, сколько их, но вот что глаз фиксирует сразу — это национальные особенности. Получается, что в этой комнате собраны дети, рожденные только двумя… как это называется вежливо… Этническими группами, вот!

Но тогда… тогда это что-то значит, но что? Дети помогают мне подняться на ноги, добраться до жестких нар. Затем они лезут обниматься, и я обнимаю их, а они меня. Лишь затем девочка, выглядящая старшей, начинает мне рассказывать о том, что это за место и что нас ждет. При этом говорит она не на местном, а на моем родном, отчего я останавливаю ее.

— Как тебя зовут? — интересуюсь я. — Ты недавно переехала?

— Я из посольства, — обстоятельно отвечает она мне. — Зовут меня Таня. Родителей у… у… би-и-ли! — она неожиданно начинает плакать, а я обнимаю ее, прижимая к себе изо всех сил.

Стоп! Она сказала «посольство» и «родителей убили». Это означает нападение на посольство! Значит… Значит, идет война, и только я ничего не знаю, потому что новости не смотрю? Но… тут до меня доходит — мы обречены. Если здесь, в этом самом месте, ребенок из посольских, то мне даже спрашивать бесполезно. Все бесполезно, совершенно все… Спасения нет.

— Мы здесь… Мы не годимся в еду каким-то «богам», для этого нужно подрасти, — мальчик с коротким именем Баи тяжело вздыхает. — До тебя у нас была одна тетенька, ее уже заготовили в холодильник.

То, что он говорит — совершенно невозможно, просто невероятно, непредставимо, но мальчик рассказывает мне совершенно жуткие вещи, а остальные дети только кивают. Значит… Это правда?

Настя. В ожидании чуда

Всего месяц мы здесь, а кажется, будто вечность. Поначалу я не понимаю и не принимаю реальности, однако, получив на обед какую-то бурду с маленьким кусочком хлеба, что-то начинаю осознавать. Детям здесь по четыре-пять лет, они ничего не умеют, хотя стараются плакать тихо, и от этого зрелища я меняюсь. Я стараюсь быть для каждого из них, погладить, обнять, расспросить. Ночами приходят кошмары и следующая за ними боль. Эти… нелюди, они действительно бьют длинными тонкими палками, они бьют детей, и только закрыв ребенка собой, я понимаю…

Я принимаю себя такой, осознавая — пока я закрываю их собой, у деток есть шанс пожить подольше. Я понимаю это в тот миг, когда не просыпается мальчик Бао, уйдя от нас во сне туда, где нет нелюдей. Еда очень скудная, нелюди объясняют это тем, что от нас никакой пользы нет, а откармливать надо правильно и за несколько месяцев до… До конца.

Я вижу, какой это конец… сейчас за окнами нашей комнаты строят голых людей, среди которых и… и мои родители. Я вижу маму, не в силах отвести взгляд. Таня же собирает детей в дальнем углу, где нет окон, и командует закрыть глаза, но меня не трогает. Я понимаю: мне нужно видеть это, потому что это мое будущее. Мама вся покрыта кровавыми полосами, она мелко дрожит, но не пытается убежать. И тут это начинается… Именно то, что потом приходит ко мне во снах. Людей именно что заготавливают — у меня нет слов, чтобы описать увиденное. Только мертвая голова мамы, глядящая на меня с ужасом в неживых глазах, отправляет меня в спасительный обморок.

Как такое возможно? Что это за боги, которым надо есть людей? Что это за нелюди такие, отдающие нас в жертву своим мерзким богам?

Меня обнимают детские руки, успокаивают, зажимают рот, чтобы нелюди не услышали, а я медленно расстаюсь со всеми иллюзиями. Мы обречены, и эти малыши — они тоже обречены! Раньше или позже мне так же отрежут голову, и они останутся совсем одни. Мне просто жутко от произошедшего, но более жутко от того, что выхода нет.

— Смотри! — показывает мне Таня за окно, и я вижу летающую тарелку.

В точности такая, как в комиксах, только угольно-черного цвета, она снижается, и тут же начинается суета: нелюди подкатывают к этому аппарату холодильники, загружая то, что было людьми, внутрь. Я понимаю — это инопланетяне. Они чем-то купили местных, и теперь те из кожи вон лезут, принося в жертву нас. Всех нас… Если бы я могла, я бы убила этих нелюдей, но нет у меня таких сил… остается только покорно ждать неотвратимой смерти.

Кроме желания защитить малышей во мне живет чувство голода. Жуткое, непредставимое ранее ощущение. Кушать хочется постоянно и мне, и малышам, хотя я пытаюсь отдавать свой хлеб им, но этого все равно мало, просто очень мало.

Почему-то мальчики умирают быстрее девочек. Те цепляются за меня, за Танечку, а мальчики будто и не хотят жить, и с ними сложнее всего. Ну и нелюдям нравится особенно их пытать, а вот почему — я не понимаю. Каждый день они забирают то одного, то другого, чтобы не вернуть больше никогда. Каждый день нас становится все меньше, а еще голод… Я отупеваю. Просто чувствую, что все мои желания уменьшаются до «поесть». Поэтому я начинаю рассказывать сказки детям, и они слушают меня.

— Наших родителей убили, — говорит мне Таня. — Ты о нас заботишься, защищаешь, хоть иногда и сама ходить не можешь. Ты будешь нашей мамой?

Я оглядываюсь по сторонам, видя тот же вопрос на осунувшихся детских лицах. Мы все рано или поздно погибнем, и, хотя мои родители предпочитали воспитывать меня криком, я же знаю, что бывает иначе. Передо мной девочки и трое оставшихся мальчиков. Им всем очень нужно тепло, ласка, забота. Хотя бы видимость всего этого в этом страшном, просто непредставимом месте. И никого, кроме меня, у них нет.

— Я буду вашей мамой, — киваю я такой серьезной девочке. — Идите ко мне, дети.

Обнимая их, я понимаю, что такое «мама» и почему у каждого она должна быть. Я чувствую это всей собой, хоть и слышала что-то подобное, или видела даже, но не помню просто. Жалко, что надежды нет и нас всех рано или поздно скормят инопланетянам. Теперь я знаю, что такое категория «А» — это деликатес для инопланетян. Меня станут специальным образом откармливать, чтобы мое мясо приобрело нужные для чужих вкусовые качества. Жутко звучит, просто кошмарно, но пока этого не случилось, я буду мамой малышам.

Иногда я мечтаю о том, что в далекой стране кто-то захочет нас спасти, осознавая — некому. Что они могут против инопланетян, что? Вот и я думаю, что если могли бы, уже спасли. А дни идут за днями, и ничего не меняется, кроме «заготовки мяса» раз в месяц. Я привыкаю даже к этому, потому что… Кажется, меня совсем забили, потому что я закрываю собой маленьких, прячу их от нелюдей, и за это бьют меня, будто желая выбить это желание спасти малышей, но оно сильней меня, это инстинкт, просто непререкаемый инстинкт — спасти детей. И я спасаю, как умею.

Иногда нелюдям нравится бить детей при мне. Они держат меня вдвоем, не давая вырваться, и избивают малышек, а я просто схожу с ума от бессилия и внутренней боли. В такие моменты мне особенно хочется убить всех этих тварей, которым нравится мучить именно детей двух народностей. Только мы здесь, но почему? Чем мы для них отличаемся? Разрезом глаз? Цветом кожи? Чем?

Иногда у меня возникает ощущение, что нас спасут. Оно настолько сильное, что я чувствую буквально это, но раз за разом не случается ничего, и поэтому хочется просто биться в истерике. Я согласна и съеденной быть, только бы малышей спасли! Пусть хоть живой едят, гады инопланетные! Ну, пожалуйста, спасите!

— Скоро опять… — вздыхает как-то вечером Таня, а затем подходит к окну и замирает. — Нет… только не это… — каким-то совершенно мертвым голосом говорит она, и я буквально подскакиваю к ней, чтобы обнять.

Я вижу, что вызвало ее реакцию — в небе виднеется что-то огромное, черное, закрывая от нас свет заходящего солнца. Оно, кажется, приближается, и от этого становится страшнее во много раз, но я не могу плакать — на меня малыши смотрят. В этот самый момент слышится какой-то очень тихий взрыв, отчего одна стена падает внутрь, только чудом никого не поранив, а в появившийся проход, подобно ангелам, входят они…

***

Это наши! Наши! Самые настоящие наши! Они пришли за Танюшкой, но она вцепилась в меня, и переглянувшиеся взрослые воины в необычной форме, но с узнаваемыми звездами, забирают нас всех. Они спешат, посматривая вверх, поэтому я поторапливаю малышей, тяжело идущих за взрослыми. Я понимаю: взрослых они забрать не смогут, мало их, но хотя бы детей.

Мы внезапно оказываемся рядом с высокой машиной, куда нас молча сажают. Это грузовик, поэтому, оказавшись в темном фургоне, малыши сначала пугаются, но я успокаиваю их, потому что верю — нас спасают люди. В фургон залезают еще двое, захлопнув двери, а затем включив огоньки, ничего особо не освещающие, но детям становится спокойнее.

— Это наша мама, — представляет меня Таня. — Если бы не она…

— Я понял, — кивает ей один из наших. — Мы думали выдернуть только тебя, но, судя по всему, ситуация становится критической. Чужие на подходе…

— И ч-что это значит? — хрипло, немного заикаясь, интересуюсь я.

— Это значит, что мы посадим вас в космический корабль, — отвечает он мне. — Может быть, сумеете убежать.

— Куда тут бежать… — вздыхаю я, понимая, тем не менее, что нас не спрашивают.

— Там есть еда, — отвечает мне наш. — Питье есть, так что жить можно. Корабль запрограммирован на поиск планет, даже, возможно, найдете себе новый дом.

Я его не очень хорошо понимаю, зато Таня, кажется, лучше меня осознает сказанное — вон она какая серьезная. Иногда я себя рядом с ней ребенком чувствую, но она сейчас очень вдумчиво о чем-то расспрашивает нашего, и кажется мне, что эта девочка намного больше знает и понимает в происходящем, чем я. Да и разговаривают с ней очень уважительно, и спасать кинулись именно же ее. Непростая она, получается…

Грузовик куда-то едет, а с улицы доносятся крики, визги, как будто кого-то бьют или только собираются. Видимо, нам действительно лучше улететь с планеты, а там, может быть, кто-то нас найдет… Главное, чтобы не чужие, потому что быть едой я не хочу. Я решаю просто довериться, а пока занимаюсь детьми — глажу их, успокаиваю, разговариваю с каждым.

— Как только решим с чужими, сразу же уйдем на старт, — ловлю я окончание фразы, на что Таня серьезно кивает.

— Вам помогут, — как будто задумавшись, сообщает она. — Только сразу не стартуйте, подождите некоторое время, иначе все испортится.

— Мы доложим, — отвечает ей наш, почему-то очень серьезно восприняв ее слова. — А в отношении себя ты… ты не видишь?

— Нет, — качает она головой, отчего-то вздыхая. — Так что на всякий случай попрощаемся.

Здесь совершенно точно скрыта какая-то тайна, но я почему-то не хочу знать, какая. Я просто очень сильно надеюсь на то, что хотя бы детей спасут, а о себе думать уже не умею. Наш о чем-то рассказывает Тане, а я стараюсь просто-напросто не заплакать. Нельзя плакать — дети испугаются, а им уже хватит. Нам всем уже хватит и страха, и боли, поэтому и держусь я.

Грузовик останавливается, двери открываются, что я слышу, но не вижу, потому что очень темно. Уже, наверное, ночь наступила, потому что не видно ничего, или же мы глубоко под землей.

— Давайте быстрее, — слышу я голос, говорящий на моем родном языке. — Времени очень мало.

— Мы идем, — спокойно отвечает Танюшка, принявшись вместе со мной вынимать малышей. И тут я замечаю, что некоторые очень неустойчиво стоят, а одну девочку я просто беру на руки.

— Как только вы взлетите, наши начнут операцию прикрытия, — твердо говорит тот же голос. — Чужим станет не до вас, а мы…

— Вам помогут, — повторяет Таня. — Только продержитесь до тех пор.

— Спасибо тебе, Видящая, — он произносит это слово, как имя, а я ничего уже не понимаю.

Затем мы идем по какому-то гулкому коридору, доходим до овальной двери, сразу же ушедшей вверх, открывая еще один проход. Таня вздыхает, принявшись молча обнимать наших. Я тоже хочу, но у меня на руках малышка. А наши стоят так, как будто прощаются.

— Корабль этот экспериментальный, — предупреждает один из наших. — Каюты две — впереди и сзади, но он быстрый, поэтому шанс есть.

— Лучше так, чем то, что нам уготовили, — кивает ему девочка, а я понимаю: она что-то предчувствует.

Мое же предчувствие молчит, значит, ничего плохого произойти не может. И Таня права — лучше быстрая смерть, чем такой ужас с закономерным концом. Видеть умирающих детей, гадать, кого заберут следующим, я не могу, у меня нет больше сил, да и желания жить особо нет. Только малыши сохраняют это желание, поддерживая и меня.

— Так, наша мама заберет всех, кто покрепче, — говорит мне Таня, — и пойдет вперед, а я с теми, кому плохо, в заднем останусь. Тут койки, а впереди только сидения.

Очень логично звучат ее слова, но мне кажется, в них скрыто еще что-то. Я не хочу отдавать ей девочку, что лежит в моих руках, и Танюша понимает это. Все три мальчика явно не могут уже подняться на ноги — у них силы кончились, и еще две девочки. Их наши заносят внутрь, туда же заходит и эта необыкновенная девочка, названная Видящей, а меня с малышками проводят узким коридором до маленькой комнаты с рядами кресел, куда я сразу же начинаю усаживать детей, пристегивая их, как показывает наш. Вот он уже пристегивает и меня.

— Выживите, дети, — негромко просит он на прощание.

Я сижу в кресле, ожидая не знаю чего, когда вдруг мне становится трудно дышать. Очень большая тяжесть наваливается на тело, и я закрываю глаза. Услышав писк ребенка совсем рядом, протягиваю руку, чтобы погладить ее, хотя мне кажется, что рука моя будто налита чугуном, просто поднять невозможно, но как-то у меня получается… Но спустя некоторое время тяжесть полностью исчезает. Передо мной открывается вытянутое окно, как будто экран развернули, и я вижу звездное небо, а повернув голову, — самый краешек быстро отдаляющейся нашей голубой планеты.

Мне уже кажется, что мы спаслись, когда я замечаю яркие голубые лучи, устремившиеся к кораблю, в котором мы находимся. Один из них, кажется, даже попадает в нас, что-то шипит, но потом становится тихо, и я просто не знаю, что происходит. А затем, будто плод фантазии, перед нами появляется тень, которая не дает лучам попасть в нас. Тень как из сказок прикрывает нас собой, как и я совсем недавно закрывала малышек. Но я знаю, что чужие убьют сначала защитника, а потом и нас, я очень хорошо знаю это… Обнимаю сидящую рядом девочку, молюсь, хоть и не знаю, кому, но просто молю, чтобы защитник выстоял. В этот момент вдруг становится очень темно и, уплывая в черную реку, я только и успеваю подумать…

Нас убили, да?

Виктор. Встреча

Долго раздумывать, впрочем, у меня возможности нет, нужно опросить Витязь на предмет повреждений и заняться спасенным кораблем. Эту инструкцию нарушать совсем нельзя, поэтому я вдыхаю, выдыхаю и включаюсь в работу. Потом поплачем, хотя хочется сейчас, ибо испугался я все же сильно.

— Витязь, состояние, — бросаю я в пространство, стараясь не думать о том, что это было.

— Орудие Особого Типа пришло в негодность, — начинает почему-то с оружия разум корабля. — Эмиттеры силового поля функциональны на восемьдесят процентов, полный отказ силовых захватов обоих бортов, пробития корпуса нет.

Отказ силовых захватов — это очень плохая новость, но в отсеке у нас стоит катер, поэтому к спасенному придется идти на нем. Та самая большая пушка, которой я чужака ликвидировал, похоже, была предназначена для одного-единственного выстрела, что и понятно — не крейсер у меня. Ладно…

— Состояние поврежденного звездолета? — негромко интересуюсь я.

— Визуально — медленное истечение атмосферы, — приговором звучит в ответ.

— Подготовить катер к работе, квазиживых в ангар! — громко командую я, вскочив со своего места.

Времени у меня нет, дети — а я верю, что в звездолете остались дети — могут погибнуть от удушья. Дети превыше всего — это суть нашей цивилизации, ее основа, поэтому нужно спешить. И я почти бегом отправляюсь в ангар, чтобы на катере подойти к шлюзу неизвестного корабля, хотя что-то мне подсказывает, что легко не будет. Впрочем, ближе подойдем — увидим, а пока только лампы мелькают перед глазами, пока я бегу. Не лампы, конечно, световые панели, но ощущение как в симуляции.

— Витязь, в случае входа в систему корабля, похожего на дружеский, — отдаю я приказание, уже вваливаясь в ангар, — сигналы приветствия и дружелюбия по протоколу Первого Контакта, а сразу затем: «идет спасательная операция».

— Будет выполнено, — подтверждает разум корабля. — Ты молодец, командир.

От поддержки квазиживого я чувствую себя уверенней, уже спокойнее улыбнувшись Вике и Фэну. Они в пустотных скафандрах, значит, увидели что-то, чего не заметил я. Квазиживые ничего не забывают и невнимательными быть просто не умеют. Я киваю, нажав сенсор, опускающий аппарель.

— Им тамбур отстрелили, — отвечает на незаданный вопрос Фэн. — Галерею надо крепить прямо ко внутренним дверям, а потом очень быстро перенести выживших.

— Так я и думал, — киваю ему. — Давайте на борт, пойдем спасать детей.

Почему-то я совершенно уверен, что на борту дети, видимо, мой дар активизировался. Кроме того, что-то не дает мне покоя, но я просто механически падаю в единственное кресло, выводя системы катера в рабочее состояние. Перед глазами опять всплывают бесчисленные симуляции последнего года, заставляя меня очень тепло думать о сестренках. Они действительно сделали все, что могли…

— Основные сенсоры синхронизированы со специальными, — сообщает мне Витязь. — Спасательный катер готов к работе, подключаю навигатор.

— Толку тут с навигатора, — ворчу я, лишь затем поняв, что он сказал. Что-то, глушившее основные сенсоры, исчезло, поэтому картина у меня реальная будет. — Старт.

— Сообщение Вэйгу, — разум корабля явно не закончил еще с новостями. — Структура спасенного ребенка не соответствует известным.

Это как колокол громкого боя — генетическая структура малышки, найденной в капсуле, нам совершенно неизвестна. Значит, выглядящая совершенно обычно девочка пришла из неизвестности. Но для меня это ничего не меняет — она ребенок, а дети превыше всего, к какому бы народу, расе и виду не принадлежали. Разум — он именно в этом, а не в способности строить большие пушки и межзвездные двигатели.

— Понял, — подтверждаю я, выводя катер за пределы корабля, уже и пленка защиты видна. — Определяемое лечите, и иммунизацию тоже, — решаю я. — Прививка же не повредит?

— Прививка не повредит, — подтверждает Вэйгу.

— Витязь, окно в защите, — командую разуму корабля. — Проводится спасательная операция.

— Окно открыто, — коротко отвечает Витязь.

Все, времени на общение не осталось, я вывожу катер за пределы силового поля. Страшно, конечно, но выхода все равно нет — каждая секунда приближает детей к смерти, а этого допустить нельзя. Начинаю маневрирование, приближаясь к кораблю, что идет по инерции, беспорядочно крутясь. Ну вот именно такая ситуация в симуляциях была, поэтому руки действуют независимо от головы — захват, срыв, снова захват, снова срыв. Тонкая, филигранная работа, и пот уже заливает глаза, но отвлечься немыслимо. Время убегает, когда наконец удается синхронизироваться и стабилизировать необычный корабль.

— Вика, Фэн, — зову я квазиживых, — можете работать.

— Работаем, — слышу я в ответ голос Вики, от которого на душе теплеет.

Можно вытереть пот и ждать. Им я ничем помочь не могу — только мешаться буду, а квазиживые работают быстро. Они тоже все отлично понимают, да и опыта у обоих довольно много, они ведь всех нас с малолетства растили. Именно поэтому у меня и нет гнетущего чувства одиночества, а о деталях буду думать потом. Все потом, потому что сейчас важно спасти. Дети ли на борту, нет ли, но спасти необходимо — потом разбираться будем.

— Галерея встала, остановлена потеря атмосферы, — деловитый голос Фэна заставляет выдохнуть. — Входим…

Загорается экран, на котором изображения с камер квазиживых. В креслах лежат очень бледные, но, кажется, живые дети. Это означает, их надо перенести на катер, а затем очень быстро доставить в царство Вэйгу, потому что… Оп-па… дети одеты в какие-то странные балахоны, и только. Ни белья, ничего. И вот это мне что-то напоминает. Историю Темных Веков напоминает, учитывая, что они очень худые.

— Эвакуация детей, — предупреждает меня Вика.

— Вэйгу, у нас семеро детей в крайне истощенном состоянии, — озвучиваю я очевидное. Если попадем к своим, они будут оценивать каждый мой жест, каждое слово, но я ни о чем не жалею.

Квазиживые переносят детей на катер, я же понимаю: несмотря на нарушенные инструкции, я все сделал правильно, а убийцы детей разумными быть не могут. Именно поэтому я не стану говорить с планетой, не мое это дело — первый контакт. Вопрос о своем возвращении решат сами дети. Так что пока не рассматриваем. Сейчас у меня задача посерьезней — доставить и привести в себя детей, а потом понять, что с ними случилось, потому что увиденное мной ни в какие ворота не лезет. Я этого просто не понимаю — как одни люди могут отдавать других людей в пищу каким-то чужим существам?

***

Испытываю странное ощущение, читая короткий доклад Вики. Почему она это записала, а не сказала, мне понятно. Острое ощущение повторения папиной истории. На огрызке корабля только дети — замученные, истощенные, и девушка постарше. Причем разброс возраста шестнадцать-девятнадцать, но это за счет того, что питалась недостаточно и была не раз сильно избита. Несмотря ни на что, повреждения и у нее, и у малышек почти исключительно поверхностные, при этом в организме что-то странное…

— Вэйгу, кратко по спасенным, — прошу я разум медотсека. — Кроме повреждений.

— В крови обнаружены химические соединения, приводящие к усилению боли, страха и подавлению воли, — отвечает мне он. — Вещества выведены, возможен синдром отмены.

— Не буди их пока, — решаю я, задумавшись.