Бесплатный фрагмент - Возмездие, или Тайна мистера Ральфа Никльби

Драма в трёх актах по роману Чарльза Диккенса

«Жизнь и приключения Николаса Никльби».

Действующие лица:

МИССИС НИКЛЬБИ, вдова.

НИКОЛАС Никльби, сын.

КЭТ Никльби, сестра.

РАЛЬФ Никльби, родной дядя, богатый делец, ростовщик.

НЬМЕН НОГС, клерк — секретарь Ральфа Никльби.

МИСС ЛА-КРИВИ, художница.

СКВИРС Уэкфорду, владелец школы в Йоркшире.

СМАЙК, воспитанник школы.

ФРЕДЕРИК ВЕРИСОФТ, лорд.

МАДАМ МАНТАЛИНИ, хозяйка дамского салона.

ЧАЛЬЗ ЧИРИБЛ, купец.

НЭД ЧИРИБЛ, брат — близнец.

ФРЭНК ЧИРИБЛ, племянник.

МИСТЕР БРУКЕР.

МИСТЕР СНАУЛИ.

МИСТЕР БРЕЙ.

МИСС БРЕЙ, дочь.

ФИБ, служанка.

АКТ ПЕРВЫЙ

Сцена первая

РАЛЬФ (в своём кабинете). Сейчас половина первого, Ногс?

НЬЮМЕН НОГС (высокий пожилой человек с выпученными глазами.) Всего только двадцать пять минут по… верному времени.

РАЛЬФ. Вы хотели сказать: «По трактирным часам». У меня часы остановились, — не знаю почему.

НЬЮМЕН НОГС. Не заведены.

РАЛЬФ. Нет, заведены.

НЬЮМЕН НОГС. Значит, перекручена пружина.

РАЛЬФ. Вряд ли это может быть.

НЬЮМЕН НОГС. Вряд ли.

РАЛЬФ. Ладно. (Прячет в карман часы.)

Ногс по-особому хрюкнул, и, погрузившись в мрачное молчание, начал медленно потирать руки, треща суставами и на все лады выкручивая пальцы.

РАЛЬФ. Я иду сегодня в «Лондонскую таверну».

НЬЮМЕН НОГС. Собрание?

РАЛЬФ (кивнул головой). Я жду письма от поверенного относительно закладной Редля. Если оно придёт, его доставят сюда с двухчасовой почтой. К этому времени я уйду из Сити и пойду по левой стороне улицы к Чаринг-Кроссу. Если будут какие-нибудь письма, захватите их с собой и идите мне навстречу.

Ногс кивнул. Хозяин оторвал взгляд от бумаг, однако, клерк не двинулся с места.

РАЛЬФ. Что ещё?

НЬЮМЕН НОГС. Вот это. (Медленно вытаскивая из кармана запечатанное письмо). Почтовый штемпель — Стрэнд, чёрный сургуч, чёрная кайма, женский почерк, в углу — К. Н.

РАЛЬФ. Чёрный сургуч? (Взглянув на письмо.) И почерк мне как будто знаком, Ньюмен, я не удивлюсь, если мой брат умер.

НЬЮМЕН НОГС. Не думаю, чтобы вы удивились.

РАЛЬФ. А почему, сэр?

НЬЮМЕН НОГС. Вы никогда не удивляетесь, — вот и всё.

Мистер Никльби вырвал письмо у своего помощника и, бросив на последнего холодный взгляд, распечатал письмо, прочёл его, сунул в карман.

РАЛЬФ. Именно то, что я предполагал. Он умер. Ах, Боже мой! Да, это неожиданность. Право же, мне это не приходило в голову.

НЬЮМЕН НОГС. Дети остались?

РАЛЬФ. В том-то и дело, — двое.

НЬЮМЕН НОГС. Двое!

РАЛЬФ. Да вдобавок ещё вдова. И все трое в Лондоне, будь они прокляты! (Лицо Ньюмена исказилось, словно сведённое судорогой.) Разумно, что и говорить! Очень разумно! Мой брат никогда ничего для меня не делал, и я никогда на него не рассчитывал, и вот, не успел он испустить дух, как обращаются ко мне, чтобы я оказал поддержку здоровой сильной женщине и взрослому сыну и дочери. Что они мне? (Натягивая печатки.) Я их никогда и в глаза не видел.

Сцена вторая

При входе мистера Ральфа Никльби леди в глубоком трауре привстала, но, по-видимому, не в силах была пойти ему навстречу и оперлась на руку худенькой, по очень красивой девушки лет семнадцати, сидевшей рядом с ней. Юноша, казавшийся года на два старше, выступил вперёд и приветствовал своего дядю Ральфа.

РАЛЬФ (сердито насупившись). О, полагаю, вы Николас!

НИКОЛАС. Да, сэр.

РАЛЬФ. Возьмите мою шляпу. (Миссис Никльби.) Ну-с, как поживаете, сударыня? Вы должны побороть свою скорбь, сударыня. Я всегда так делаю.

МИССИС НИКЛЬБИ (прикладывая к глазам носовой платок). Утрату мою не назовёшь обычной!

РАЛЬФ. Её не назовёшь необычной, сударыня. Мужья умирают каждый день, сударыня, равно как и жёны.

НИКОЛАС. А также и братья, сэр.

РАЛЬФ. Да, сэр, и щенята и моськи. (Садясь в кресло.) Вы, сударыня, не упомянули в письме, чем страдал мой брат.

МИССИС НИКЛЬБИ. Доктора не могли назвать какой-либо определённый недуг. У нас слишком много оснований опасаться, что он умер от разбитого сердца.

РАЛЬФ. Ха! Такой штуки не бывает. Я понимаю, можно умереть, сломав себе шею, сломав руку, проломив голову, сломав ногу или проломив нос, но умереть от разбитого сердца… Чепуха! Это нынешние модные словечки! Если человек не может заплатить свои долги, он умирает от разбитого сердца, а его вдова — мученица.

НИКОЛАС. Мне кажется, у иных людей вообще нет сердца и нечему разбиться.

РАЛЬФ. Бог мой, да сколько же лет этому мальчику?

МИССИС НИКЛЬБИ. Николасу скоро исполнится девятнадцать.

РАЛЬФ. Девятнадцать? Э!.. А как вы намерены зарабатывать себе на хлеб, сэр?

НИКОЛАС. Я не намерен жить на средства матери.

РАЛЬФ. А если бы и намеревались, вам мало было бы на что жить.

НИКОЛАС. Сколько бы там ни было, к вам я не обращусь, чтобы получить больше.

МИССИС НИКЛЬБИ. Николас, дорогой мой, опомнись!

КЭТ. Прошу тебя, дорогой Николас.

РАЛЬФ. Придержите язык, сэр! Клянусь честью, это прекрасное начало, миссис Никльби, прекрасное начало! (С подчёркнутым презрением отвел глаза, прошептал.) Мальчишка! (Повысив голос.) Итак, сударыня, вы мне сообщили, что кредиторы удовлетворены, а у вас не осталось ничего?

МИСИС НИКЛЬБИ. Ничего.

РАЛЬФ. А то немногое, что у вас было, вы истратили на поездку в Лондон, желая узнать, что я могу для вас сделать?

МИССИС НИКЛЬБИ. Я надеялась, что у вас есть возможность сделать что-нибудь для детей вашего брата. Перед смертью он выразил желание, чтобы в их интересах я обратилась за помощью к нам.

РАЛЬФ. Не понимаю, почему это так случается, но всегда, когда человек умирает, не оставляя после себя никакого имущества, он как будто почитает себя вправе распоряжаться имуществом других людей. Для какой работы пригодна ваша дочь, сударыня?

МИССИС НИКЛЬБИ. Кэт получила хорошее образование. Дорогая моя, расскажи дяде, каковы твои успехи во французиком языке и в изящных искусствах.

РАЛЬФ (безцеремонно). Попробуем отдать вас куда-нибудь в ученье. Надеюсь, вы для этого не слишком изнежены?

КЭТ. О нет, дядя! Я готова делать всё, только бы иметь пристанище и кусок хлеба.

РАЛЬФ. Ладно, ладно. Вы должны попытаться, и, если жизнь слишком тяжела, быть может, шитьё или вышиванье на пяльцах покажутся легче. (Племяннику.) А вы когда-нибудь что-нибудь делали, сэр?

НИКОЛАС. (резко). Нет!

РАЛЬФ. Нет? Я так и знал! Вот как воспитал своих детей мой брат, сударыня.

МИССИС НИКЛЬБИ. Николас не так давно закончил образование, какое мог дать ему его бедный отец, а он думал…

РАЛЬФ. …думал со временем что-нибудь из него сделать. Старая история: всегда думать и никогда не делать. Будь мой брат человеком энергическим и благоразумным, он оставил бы вас богатой женщиной, сударыня. А если бы он предоставил своему сыну пробивать самостоятельно дорогу в жизни, как поступил со мной мой отец, когда я был на полтора года моложе этого юнца, Николас имел бы возможность помогать вам, вместо того чтобы быть для вас бременем и усугублять нашу скорбь. Мой брат был легкомысленный, неосмотрительный человек, миссис Никльби, и я уверен, что у вас больше, чем у кого бы то ни было, оснований это чувствовать.

МИССИС НИКЛЬБИ (всхлипывая). О да, разумеется, я никогда не знала, куда уходят деньги. А теперь, я могу только посетовать на то, что дорогой усопший никогда не следовал моим советам. И в результате разорился.

РАЛЬФ. Намерены вы работать, сэр?

НИКОЛАС. Конечно, намерен.

РАЛЬФ. В таком случае, взгляните, сэр, вот что привлекло моё внимание сегодня утром, и за это будьте благодарны своей звезде. (Достав из кармана газету, читает.) «Образование. В Академии мистера Уэкфорда Сквирса, Дотбойс-Холл, в очаровательной деревне Дотбойс, близ Грета-Бридж в Йоркшире, мальчиков принимают на пансион, обеспечивают одеждой, книгами, карманными деньгами, снабжают всем необходимым, обучают всем языкам, живым и мертвым, математике, орфографии, геометрии, астрономии, тригонометрии, обращению с глобусом, алгебре, фехтованью (по желанию), письму, арифметике, фортификации и всем другим отраслям классической литературы. Условия — двадцать гиней в год. Никакого дополнительного вознаграждения, никаких вакаций и питание, не имеющее себе равного. Мистер Сквирс находится в Лондоне и принимает ежедневно от часу до четырех в „Голове Сарацина“, Сноу-Хилл. Требуется способный помощник-преподаватель. Жалованье пять фунтов в год. Предпочтение будет отдано магистру искусств». Вот! (Складывая газету.) Пусть он поступит на это место, и его карьера обеспечена.

МИССИС НИКЛЬБИ. Но он не магистр искусств.

РАЛЬФ. Я думаю, это можно уладить.

КЭТ. Но жалованье такое маленькое, и, это так далеко отсюда, дядя.

МИССИС НИКЛЬБИ. Тише, Кэт, дорогая моя. Твой дядя лучше знает, что делать.

РАЛЬФ. Я повторяю, пусть он поступит на это место, и его карьера обеспечена! Если ему это не по вкусу, пусть он сам себе её делает. Не имея ни друзей, ни денег, ни рекомендаций, ни малейшего понятия о каких бы то ни было делах, пусть он получит порядочное место в Лондоне, чтобы заработать себе хотя бы на башмаки, и я ему дам тысячу фунтов. Во всяком случае, я бы её дал, если бы она у меня была.

КЭТ. Ах, дядя, неужели мы должны так скоро разлучиться?

НИКОЛАС. Боль разлуки ничто по сравнению с радостью свидания. Кэт вырастет красавицей. Как я буду гордиться, слыша это, и как счастлива будет моя мать, снова соединившись с нами, и эти печальные времена будут забыты, и… (Потрясенный, слабо улыбнулся и зарыдал.)

Сцена третья

СКВИРС (владелец школы). Вам холодно, Никльби?

НИКОЛАС. Признаюсь, довольно холодно, сэр.

СКВИРС. Что ж, я не спорю. Путешествие длинное для такой погоды.

НИКОЛАС. Это и есть Дотбойс-Холла, сэр?

СКВИРС. Здесь вам незачем называть его холлом. Дело в том, что это не холл.

НИКОЛАС. Вот как!

СКВИРС. Да. Там, в Лондоне, мы его называем холлом, потому что так лучше звучит, но в здешних краях его под этим названием не знают. Холл — помещичий дом. Человек может, если пожелает, назвать свой дом даже островом. Полагаю, это не запрещено никаким парламентским актом?

НИКОЛАС. Полагаю, что так, сэр!

Николас окинул взглядом мрачный дом, и тёмные окна, и пустынную местность вокруг, погребённую в снегу.

СКВИРС. Это ты, Смайк?

СМАЙК (высокий тощий мальчик с фонарем в руке). Да, сэр.

СКВИРС. Так почему же, чёрт подери, ты не вышел раньше?

СМАЙК. Простите, сэр, я заснул у огня.

СКВИРС. У огня? У какого огня? Где развели огонь?

СМАЙК. Только в кухне, сэр. Хозяйка сказала, что я могу побыть в тепле, раз мне нельзя ложиться спать.

СКВИРС. Твоя хазяйка — дура! Готов поручиться, что тебе, чёрт подери, меньше хотелось бы спать на холоду.

Николас вздохнул и поспешил войти в маленькую гостиную с жалкой обстановкой, состоявшей из нескольких стульев, жёлтой географической карты на стене и двух столов. В комнату ворвалась особа женского пола и, обхватив мистера Сквирса за шею, влепила ему два звонких поцелуя.

МИССИС СКВИРС (рослая, костлявая и очень хриплым голосом.) Ну, как, Сквирс?

СКВИРС. Прекрасно, моя милочка. А как коровы?

МИССИС СКВИРС. Все до единой здоровы.

СКВИРС. А свиньи?

МИССИС СКВИРС. Не хуже, чем когда ты уехал.

СКВИРС. Вот, это отрадно! И мальчишки, полагаю, тоже в порядке?

МИССИС СКВИРС. Здоровехоньки! У Питчера была лихорадка.

СКВИРС. Да что ты! Чёрт побери этого мальчишку! Всегда с ним что-нибудь случается.

МИССИС СКВИРС. Я убеждена, что второго такого мальчишки никогда не бывало на свете. И чем бы он ни болел, это всегда заразительно. По-моему, это упрямство, и никто меня не разубедит. Я это из него выколочу, я тебе говорила ещё полгода назад.

СКВИРС. Говорила, милочка. Попробуем что-нибудь сделать.

Николас неуклюже стоял посреди комнаты, хорошенько не зная, следует ли ему выйти в коридор, или остаться здесь.

СКВИРС. Это новый молодой человек, дорогая моя.

МИССИС СКВИРС. О! (Холодно разглядывая его с головы до пят.) Сегодня вечером он поужинает с нами, а утром пойдёт к мальчишкам.

СКВИРС. Ты можешь принести ему сюда соломенный тюфяк на ночь?

МИССИС СКВИРС. Уж придётся что-нибудь придумать. Полагаю, сэр, вам всё равно, на чём вы будете спать?

НИКОЛАС. Да, конечно. Я не привередлив.

МИССИС СКВИРС. Вот это счастье!

Молоденькая служанка принесла йоркширский пирог и кусок холодной говядины, каковые были поданы на стол, а мальчик Смайк появился с кувшином эля. Мистер Сквирс освобождал карманы пальто от писем.

МИССИС СКВИРС. Что ты тут вертишься, Смайк? Оставь эти вещи в покое, слышишь?

СКВИРС. Что? (Поднимая голову.) А, это ты?

СМАЙК. Да, сэр! (Сжимая руки, словно для того, чтобы силою удержать дергающиеся от волнения пальцы.) Есть ли…

СКВИРС. Ну!

СМАЙК. Нет ли у вас… кто-нибудь… обо мне никто не спрашивал?

СКВИРС. Черта с два!

Мальчик отвёл глаза и, поднеся руку к лицу, пошёл к двери.

СКВИРС. Никто! И никто не спросит. Нечего сказать, хорошенькое дело: оставили тебя здесь на столько лет и после первых шести — никаких денег не платят, вестей о себе не подают и неведомо, чей же ты. Хорошенькое дело! Я должен кормить такого здорового парня, и нет никакой надежды получить за это хоть пенни!

Мальчик прижал руку ко лбу, как будто делал усилие что-то вспомнить, а затем, тупо посмотрев на говорившего, медленно растянул лицо в улыбку и, прихрамывая, вышел.

МИССИС СКВИРС. Вот что я тебе скажу, Сквирс, я думаю, этот мальчишка сталовится слабоумным.

СКВИРС. Надеюсь, что нет. Он ловкий малый для работы во дворе и во всяком случае стоит того, что съест и выпьет. Да если бы и так, я полагаю, что для нас он и в таком виде годен. Но давайте-ка ужинать, я проголодался, устал и хочу спать.

Сцена четвёртая

Смайк стоит на коленях перед печкой, подбирая выпавшие угольки и бросая их в огонь. Он замешкался, чтобы украдкой взглянуть на Николаса, а когда заметил, что за ним следят, отпрянул, съежившись, словно в ожидании удара.

НИКОЛАС. Меня не нужно бояться. Вам холодно?

СМАЙК. Н-н-нет.

НИКОЛАС. Вы дрожите.

СМАЙК. Мне не холодно. Я привык.

НИКОЛАС. Бедняга!

СМАЙК (расплакался). Ах, Боже мой, Боже мой! (Закрывая лицо руками.) Сердце у меня разорвётся… Да, разорвётся!

НИКОЛАС. Тише. (Положив руку ему на плечо.) Будьте мужчиной. Ведь по годам вы уже почти взрослый мужчина.

СМАЙК. По годам! О Боже, Боже, сколько их прошло! Сколько их прошло с тех пор, как я был ребёнком — моложе любого из тех, кто сей час здесь! Где они все?

НИКОЛАС. О ком вы говорите? Скажите мне.

СМАЙК. Мои друзья, я сам… мои… О! Как я страдал!

НИКОЛАС. Всегда остаётся надежда.

СМАЙК. Нет! Нет! Для меня — никакой. Помните того мальчика, который умер здесь?

НИКОЛАС. Вы знаете, меня здесь не было. Но что вы хотите сказать о нём?

САМЙК. Да как же! Я был ночью около него, и, когда все стихло, он перестал кричать, чтобы его друзья пришли и посидели с ним, но ему стали мерещиться лица вокруг его постели, явившиеся из родного дома. Он говорил — они улыбаются и беседуют с ним, и он умер, когда приподнимал голову, чтобы поцеловать их. Вы слышите?

НИКОЛАС. Да, да!

СМАЙК. Какие лица улыбнутся мне, когда я буду умирать? Кто будет говорить со мной в эти долгие ночи? Они не могут прийти из родного дома. Они испугали бы меня, если бы пришли, потому что я не знаю, что такое родной дом, и не узнал бы их. Как больно и страшно! Никакой надежды, никакой надежды!

Зазвонил колокол. Мальчик при этом звуке ускользнул, словно боялся, что его кто-то заметит.

Сцена пятая

Кэт сидит в очень вылинявшем кресле, воздвигнутом на очень пыльном пьедестале, в комнате мисс Ла-Криви.

МИСС ЛА-КРИВИ. Кажется, я его сейчас уловила! Тот самый оттенок! Конечно, это будет самый прелестный портрет, какой мне приходилось писать.

КЭТ (позируя). Если это верно, то я убеждена, что таким сделает его ваш талант.

МИСС ЛА-КРИВИ. Нет, с этим я не соглашусь, дорогая моя. Модель очень мила, право же, модель очень мила, хотя, конечно, кое-что зависит от манеры изображения.

КЭТ. И зависит немало.

МИСС ЛА-КРИВИ. Да, дорогая моя, в этом вы правы. В основном вы правы, хотя в данном случае я не согласна, что это имеет такое большое значение. Ах, дорогая моя! Велики трудности, связанные с искусством!

КЭТ. Не сомневаюсь, что это так.

МИСС ЛА-КРИВИ. Они так велики, что вы даже не можете составить об этом ни малейшего представления. Изо всех сил выставлять на вид глаза, по мере сил не выставлять напоказ нос, увеличивать голову и совсем убирать зубы! Вам и не вообразить, сколько хлопот с одной крошечной миниатюрой.

КЭТ. Вряд ли оплата вознаграждает вас за труды.

МИСС ЛА-КРИВИ. Не вознаграждает, сущая правда. Да к тому же люди так привередливы и неразумны, что в девяти случаях из десяти нет никакого удовольствия их писать. Иной раз они говорят: «Ох, каким вы меня сделали серьезным, мисс Ла-Криви!», а другой раз: «Ах, какой я вышел смешливый!» — когда самая суть хорошего портрета в том, что он должен быть либо серьезным, либо смешливым, иначе это будет вовсе не портрет.

КЭТ (смеясь). Вот как?

За ширмой, стоявшей между нею и дверью, послышался шорох, и кто-то постучал в деревянную обшивку.

МИСС ЛА-КРИВИ. Кто там? Войдите!

РАЛЬФ (войдя). Приветствую вас, леди. Вы так громко беседовали, что я не мог достучаться.

Обе они почувствовали уверенность, что если не весь их недавний разговор, то часть его была подслушана.

РАЛЬФ. Я зашёл сюда по дороге наверх, почти не сомневаясь, что застану вас здесь. (Бросая презрительный взгляд на портрет.) Это портрет моей племянницы, сударыня?

МИСС ЛА-КРИВИ. Да, мистер Никльби, и, говоря между нами и в четырёх стенах, портрет выйдет премиленький, хотя это и говорю я, его написавшая!

РАЛЬФ. Не трудитесь показывать мне его, сударыня! Я в портретах ничего не смыслю. Он почти закончен?

МИСС ЛА-КРИВИ. Да, пожалуй. (Держа конец кисти во рту.) Ещё два сеанса, и…

РАЛЬФ. Пусть они состоятся немедленно, сударыня, послезавтра ей некогда будет заниматься пустяками. Работа, сударыня, работа, все мы должны работать! Вы уже сдали вашу квартиру, сударыня?

МИСС ЛА-КРИВИ. Я ещё не вывесила объявления, сэр.

РАЛЬФ. Вывесьте его немедленно, сударыня. На будущей неделе комнаты им не понадобятся, а если и понадобятся, им нечем будет за них платить. А теперь, моя милая, если вы готовы, не будем больше терять время.

Мистер Ральф Никльби жестом предложил молодой леди идти вперёд и, важно поклонившись мисс Ла-Криви, закрыл дверь и поднялся наверх, где миссис Никльби приняла его со всевозможными знаками внимания.

РАЛЬФ (с притворной ласковостью). Я нашёл место для вашей дочери, сударыня.

МИССИС НИКЛЬБИ. Что ж! Должна сказать, что меньшего я от вас и не ждала…

РАЛЬФ. Дайте мне договорить, сударыня, прошу вас. Отсутствие деловых навыков в этом семействе приводит, по-видимому, к слишком большой трате слов, прежде чем дойдут до дела, если о нём вообще когда-нибудь думают.

МИССИС НИКЛЬБИ. Боюсь, что это действительно так. Ваш бедный брат…

РАЛЬФ. Мой бедный брат, сударыня, понятия не имел о том, что такое дело. Он был незнаком, я твёрдо верю, с самым значением этого слова.

МИССИС НИКЛЬБИ. Боюсь, что да. (Поднося платок к глазам.) Не будь меня, не знаю, что бы с ним сталось.

РАЛЬФ. Сетовать бесполезно, сударыня. Из всех бесплодных занятий плакать о вчерашнем дне — самое бесплодное.

МИССИС НИКЛЬБИ. Это верно. Это верно.

РАЛЬФ. Место, которое я постарался ей обеспечить, сударыня, это… короче — это место у модистки и портнихи.

МИССИС НИКЛЬБИ. У модистки?!

РАЛЬФ. У модистки и портнихи, сударыня! Мне незачем напоминать вам, сударыня, что в Лондоне модистки, столь хорошо знакомые с требованиями повседневной жизни, зарабатывают большие деньги, имеют свой выезд и становятся особами очень богатыми.

МИССИС НИКЛЬБИ (кивнув головой). Весьма справедливо! Кэт, дорогая моя, то, что говорит твой дядя, весьма справедливо. Когда твой бедный папа и я приехали после свадьбы в город, я, знаешь ли, припоминаю, что одна молодая леди доставила мне на дом капор из соломки с белой и зелёной отделкой и на зелёной персидской подкладке, подъехав к двери галопом в собственном экипаже. Правда, я не совсем уверена, собственный это был экипаж или наёмный, но я очень хорошо помню, что, поворачивая назад, лошадь пала, а бедный папа сказал, что она недели две не получала овса.

РАЛЬФ. Эту леди зовут Манталини, мадам Манталини. Я её знаю. Она живёт около Кэвендит-сквера. Если ваша дочь согласна занять это место, я немедленно отведу её туда.

МИССИС НИКЛЬБИ. Разве тебе нечего сказать твоему дяде, милочка?

КЭТ. Очень много, но не сейчас. Я бы хотела поговорить с ним, когда мы будем одни.

С этими словами Кэт поспешила выйти, чтобы скрыть следы волнения, вызвавшего у неё слезы.

Сцена шестая

Мисс Фанни Сквирс и Тильда — обе разряжены, во всём параде, в длинных перчатках, совсем готовые к приёму гостей.

ФАННИ. Тильда, где же Джон?

ТИЛЬДА. Он пошёл домой переодеться. Будет здесь к чаю.

ФАННИ. Я вся трепещу.

ТИЛЬДА. Ах, я понимаю!

ФАННИ. Знаешь, Тильда, я к этому не привикла. (Прикладывая руку к поясу с левой стороны.)

ТИЛЬДА. Ты скоро с этим справишься, дорогая.

Голодная служанка подала чайный прибор, а вскоре после этого кто-то постучал в дверь.

ФАННИ. Это он! О Тильда!

ТИЛЬДА. Тише! Гм! Скажи: «Войдите».

ФАННИ (пролепетала). Войдите.

НИКОЛАС (войдя). Добрый вечер. Я узнал от мистера Сквирса, что…

ФАННИ. О да! Совершенно верно! Отец не будет пить чай с нами. (С лукавством.) Но вы, я думаю, ничего не имеете против его отсутствия.

Николас невольно вздохнул.

ТИЛЬДА. Если причина вашей грусти — моё присутствие, не обращайте на меня ни малейшего внимания, потому что и мне не легче, чем вам. Можете держать себя точь-в-точь так, как если бы меня здесь не было.

ФАННИ. Тильда, мне стыдно за тебя.

Обе подруги принялись хихикать на все лады и время от времени поглядывали поверх носовых платков на Николаса, который от неподдельного изумления постепенно перешёл к неудержимому смеху. А в это время явился Джон Брауди, с волосами, ещё совсем влажными от недавнего мытья, и в чистой рубашке.

ТИЛЬДА. Ну, Джон.

ДЖОН. (ухмыляясь). Ну!

ФАННИ. Простите. (Спеша познакомить гостей.) Мистер Никльби — мистер Джон Брауди.

ДЖОН. Ваш покорный слуга, сэр.

НИКОЛАС. К вашим услугам, сэр. (Энергически опустошая тарелки с бутербродами.)

ДЖОН. (ухмыльнулся и приступил к еде). Старуха уехала? (Мисс Сквирс кивнула головой.) Экий вы, вероятно, вам не каждый вечер приходится есть хлеб с маслом!

Николас прикусил губу и покраснел, но притворился, будто не слышит этого замечания.

ДЖОН. Ей-богу, не очень-то дают им жрать! Если вы здесь подольше поживёте, от вас останутся кожа да кости. (Хохоча во всё горло.) Хо-хо-хо!

НИКОЛАС (презрительно). Вы шутник, сэр!

ДЖОН. Да ну? А вот от прежнего учителя остались кожа да кости, потому что он был учёный.

НИКОЛАС. Не знаю, хватит ли у вас ума, мистер Брауди, понять, что ваши слова оскорбительны, но если хватит, то будьте так добры…

ТИЛЬДА. Если вы скажете ещё хоть слово, Джон, ещё хоть полсловечка, то я вас никогда не прощу и разговаривать с вами не буду!

ДЖОН. Ну, ладно, моя девочка, что мне за дело! (Влепив звонкий поцелуй мисс Матильде.) Пусть всё идет по-прежнему, пусть всё идёт по-прежнему!

Николас и Джон Брауди очень торжественно подали друг другу руку через стол, и столь внушительной была эта церемония, что мисс Сквирс взволновалась и пролила слёзы.

ТИЛЬДА. Что с тобой, Фанни?

ФАННИ. Ничего, Тильда.

ТИЛЬДА. Ведь никакой опасности не было. Не правда ли, мистер Никльби?

НИКОЛАС. Решительно никакой! Чепуха!

ТИЛЬДА. Очень хорошо! Скажите ей что-нибудь ласковое, и она скоро придёт в себя. Послушайте, не выйти ли нам с Джоном на кухню, а потом мы вернёмся?

НИКОЛАС. Ни за что на свете! Чего ради вам это делать?

ТИЛЬДА. Эх! Хороший же вы кавалер.

НИКОЛАС. Что вы хотите этим сказать? Я совсем не кавалер — во всяком случае, не здесь. Ничего не понимаю.

ТИЛЬДА. Да и я ничего не понимаю! Но мужчины — изменники, всегда такими были и всегда такими будут — вот это мне очень легко понять!

НИКОЛАС. Изменники! Да что у вас на уме? Уж не хотите ли вы сказать, что вы думаете…

ТИЛЬДА. Ах, нет, я ровно ничего не думаю! Вы поглядите на неё: как разодета и какой прелестный у неё вид, право же, почти красавица. Мне стыдно за вас!

НИКОЛАС. Милая моя, какое мне дело до того, что она разодета и что у неё прелестный вид?

ТИЛЬДА. Ну-ну, не называйте меня «милой». Давайте-ка сыграем в карты.

ФАННИ. Нас только четверо, Тильда. Пожалуй, лучше нам взять себе партнеров — двое против двух.

ТИЛЬДА. Что вы на это скажете, мистер Никльби?

НИКОЛАС. С величайшим удовольствием.

ФАННИ СКВИРС. Мистер Брауди, будем держать против них банк?

НИКОЛАС (сдав карты). Мы собираемся выиграть всё.

ФАННИ. Тильда уже выиграла кое-что, на это, я думаю, она не надеялась, не правда ли, милая?

ТИЛЬДА. Только дюжину и восемь, милочка.

ФАННИ. Какая ты сегодня скучная!

ТИЛЬДА. Да, право же, нет! Я в превосходном расположении духа. Мне казалось, что ты как будто расстроена.

ФАННИ. Я! (Кусая губы и дрожа от ревности.) О нет!

ТИЛЬДА. Ну, вот и прекрасно! У тебя кудряшки растрепались, милочка.

ФАННИ. Не обращай на меня внимания, ты бы лучше смотрела за своим партнёром.

НИКОЛАС. Благодарю вас, что вы ей наповнили. И в самом деле, это было бы лучше.

Йоркширец раза два приплюснул себе нос сжатым кулаком, словно хотел удержать свою руку, пока ему не представится случай поупражнять её на физиономии какого-нибудь другого джентльмена, а мисс Сквирс с таким негодованием тряхнула головой, что ветер, поднятый пришедшими в движение многочисленными кудряшками, едва не задул свечу.

ТИЛЬДА. Право же, мне никогда так не везло! Я думаю, это всё благодаря вам, мистер Никльби. Хотелось бы мне всегда иметь вас своим партнером.

НИКОЛАС. И я бы этого хотел.

ТИЛЬДА. Но у вас будет плохая жена, если вы всегда выигрываете в карты.

НИКОЛАС. Нет, не плохая, если ваше желание исполнится. Я уверен, что в таком случае жена у меня будет хорошая. Но мы, кажется, только одни и разговариваем.

ФАННИ. Вы так хорошо это делаете, что жалко было бы перебивать. Не правда ли, мистер Брауди? Хи-хи-хи!

НИКОЛАС. Мы это делаем потому, что больше не с кем говорить.

ТИЛЬДА. Поверьте, мы будем разговаривать с вами, если вы нам что-нибудь скажете.

ФАННИ (величественно). Благодарю тебя, милая Тильда.

ТИЛЬДА. Вы можете говорить друг с другом, если вам не хочется разговаривать с нами. Джон, почему вы ничего не говорите?

ДЖОН. Ничего не говорю?

ТИЛЬДА. Да, лучше говорить, чем сидеть вот так молча и дуться.

ДЖОН. Ну, будь по-вашему! (Ударив кулаком по столу.) Вот что я скажу: пусть чёрт заберёт мои кости и тело, если я буду дольше это терпеть! Ступайте вместе со мною домой, а этому молодому шептуну скажите, чтобы он поостерёгся, как бы ему не остаться с проломанной башкой, когда он в следующий раз попадётся мне под руку.

ТИЛЬДА. Боже милостивый, что это значит?

ДЖОН. Ступайте домой, говорю вам, ступайте домой!

Мисс Сквирс залилась потоком слёз, вызванных отчасти нестерпимым раздражением, а отчасти тщетным желанием расцарапать кому-нибудь физиономию своими прекрасными ноготками.

ТИЛЬДА. Смотри-ка! А теперь Фанни расплакалась! Что же это случилось?

ФАННИ. О, вы не знаете, мисс, конечно, вы не знаете. Прошу вас, не трудитесь расспрашивать. (Изменилась в лице, «состроила гримасу». )

ТИЛЬДА. Ну уж, скажу я вам!

ФАННИ. А кому какое дело, что вы, сударыня, скажете или чего не скажете? (Делая новую гримасу.)

ТИЛЬДА. Вы чудовищно вежливы, сударыня.

ФАННИ. К вам, сударыня, я не приду брать уроки в этом искусстве.

ТИЛЬДА. А всё-таки незачем вам трудиться и делать себя ещё некрасивее, чем вы есть, сударыня, потому что это совершенно лишнее.

ФАННИ. Тильда! Я вас ненавижу!

ТИЛЬДА. Ах, я тоже вас ненавижу! Вы себе глаза выплачете, когда я уйду. Вы сами это знаете.

ФАННИ. Я презираю ваши слова, вертушка!

ТИЛЬДА. Вы мне говорите очень лестный комплимент. (Низко приседая.) Желаю вам спокойной ночи, сударыня, и приятных сновидений!

Послав на прощание это благословение, мисс Прайс вылетела из комнаты, сопутствуемая дюжим йоркширцем, который обменялся с Николасом тем особенно выразительным грозным взглядом, каким графы-забияки в мелодрамах уведомляют друг друга, что они еще встретятся.

Сцена седьмая

Ральф Никльби без всякого интереса взирал на окружавшую его мишуру.

РАЛЬФ. Итак, сударыня, вот моя племянница.

МАДАМ МАНТАЛИНИ. Вот как, мистер Никльби! (Обозревая Кэт с головы до ног и с ног до головы.) Вы умеете говорить по-французски, дитя?

КЭТ. Да, мадам.

МАДАМ МАНТАЛИНИ. Сколько часов в день привыкли вы работать?

КЭТ. Я ещё совсем не привыкла к работе, сударыня.

РАЛЬФ. Тем лучше будет она работать теперь.

МАДАМ МАНТАЛИНИ. Надеюсь. У нас рабочие часы с девяти до девяти, а когда заказов очень много, то ещё дополнительная работа, за которую я назначаю особую плату. Что касается еды то есть обеда и чая, то вы будете получать их здесь. Я бы сказала, что жалованья вам будет назначено от пяти до семи шиллингов в неделю, но я не могу дать никаких обязательств, пока не увижу, что вы умеете делать. (Кэт поклонилась.) Если вы согласны, то лучше начинайте в понедельник, ровно в девять часов утра, а старшая мастерица мисс Нэг получит к тому времени указания испытать вас сначала на какой-нибудь легкой работе. Ещё что-нибудь, мистер Никльби?

РАЛЬФ. Больше ничего, сударыня.

МАДАМ МАНТАЛИНИ. В таком случае, полагаю, мы кончили.

Ральф и Кэт оставшись одни.

РАЛЬФ. Ну вот! Теперь вы пристроены. У меня была мысль устроить вашу мать в каком-нибудь красивом уголке в деревне, но раз вы хотите жить вместе, я должен придумать для неё что-нибудь другое. Есть у неё какие-нибудь деньги?

КЭТ. Очень мало.

РАЛЬФ. И малого хватит надолго, если быть бережливым. Пусть подумает, сколько времени ей удастся жить на них, имея бесплатное помещение. Вы съезжаете с вашей квартиры в субботу?

КЭТ. Да, вы так приказали нам, дядя.

РАЛЬФ. Совершенно верно. Пустует дом, принадлежащий мне, куда я могу вас поместить, пока он не сдан внаём, а потом, если больше ничего не подвернётся, у меня, может быть, будет другой дом. Там вы будете жить.

КЭТ. Это далеко отсюда, сэр?

РАЛЬФ. Довольно далеко, в другом конце города — в Ист-Энде, но в субботу, в пять часов, я пришлю за вами моего клерка, чтобы он вас доставил туда. До свидания. Дорогу вы знаете? Всё время прямо.

Холодно пожав руку племяннице, Ральф расстался с ней.

Сцена восьмая

Согласно обычаю, голодная служанка последовала за мисс Сквирс в её комнату, чтобы завить ей волосы, оказать другие мелкие услуги при совершении туалета.

ФИБ. Как чудесно вьются у вас сегодня волосы, мисс! Ну просто жалость и стыд их расчёсывать!

ФАННИ. Придержи язык!

ФИБ. Но я не могу не сказать, хотя бы вы меня за это убили, что ни у кого ещё не замечала такого простоватого вида, как сегодня вечером у мисс Прайс.

Мисс Сквирс вздохнула и приготовилась слушать.

ФИБ. Я знаю, что очень нехорошо так говорить, мисс, мисс Прайс ваша подруга и всё такое, но, право, она так наряжается и так себя держит, чтобы её заметили, что… ах, если б только люди могли себя видеть!

ФАННИ. Что ты хочешь сказать, Фиб? О чём это ты болтаешь?

ФИБ. Болтаю, мисс! Кот и тот заболтает по-французски, чтобы только посмотреть, как она трясёт головой.

ФАННИ. Она и в самом деле трясёт головой.

ФИБ. Такая пустая и такая… некрасивая.

ФАННИ. Бедная Тильда!

ФИБ. И всегда выставляет себя напоказ, чтобы ею восхищались. Ах, Боже мой! Это просто нескромно!

ФАННИ. Фиб, я тебе запрещаю так говорить! Друзья Тильды — люди низкого происхождения и, если она не умеет себя держать, это их вина а не её.

ФИБ. Но знаете ли, мисс, если бы она только брала пример с подруги… О! Если бы только она знала свои недостатки и, глядя на вас, старалась исправиться, какою славной молодой женщиной могла бы она стать со временем!

ФАННИ. Фиб! Мне не подобает слушать такие сравнения: они превращают Тильду в особу грубую и невоспитанную, и прислушиваться к ним было бы не по-дружески. Я бы хотела чтобы ты перестала говорить об этом, Фиб; в тоже время я должна сказать, что если бы Тильда Прайс брала пример с кого-нибудь… не обязательно с меня…

ФИБ. О нет, с вас, мисс!

ФАННИ. Ну хорошо, с меня, Фиб, если уж тебе так хочеться. Должна сказать, что поступай она так, ей бы это пошло на пользу.

ФИБ. Так думает ещё кто-то, или я очень ошибаюсь.

ФАННИ. Что ты хочешь этим сказать?

ФИБ. Ничего, мисс. Уж кто-кто, а я кое-что знаю!

ФАННИ. Фиб! Я настаиваю на том, чтобы ты объяснилась. Что это за мрачная тайна? Говори!

ФИБ. Ну, уж если вы хотите знать, мисс, так вот что, мистер Джон Брауди думает так же, как вы, и, если бы он не зашёл слишком далеко, чтобы честно отступить, он был бы очень рад кончить с мисс Прайс и начать с мисс Сквирс!

ФАННИ. Боже милостивый! Что же это такое?

ФИБ. Правда, сударыня, сущая правда.

ФАННИ. Ну и положение! Помимо своей воли я чуть было не погубила покой и счастье моей дорогой Тильды! Почему это мужчины в меня влюбляются, хочу я этого или не хочу, и покидают ради меня своих наречённых?

ФИБ. Потому что они ничего не могут поделать, мисс, причина простая.

ФАННИ. Чтобы я больше никогда об этом не слышала. Никогда! Понимаешь? У Тильды Прайс есть недостатки… много недостатков… но я хочу ей добра и прежде всего хочу, чтобы она вышла замуж; я считаю весьма желательным… в высшей степени желательным, если принять во внимание самую природу её дурных качеств, чтобы она как можно скорее вышла замуж. Нет, Фиб! Пусть она берёт мистера Брауди. Я могу пожалеть его, беднягу, но я очень хорошо отношусь к Тильде и надеюсь только, что она будет лучшей женой, чем я предполагаю.

Раздался стук в дверь, мисс Сквирс отправилась в гостиную в христианском расположении духа, которое было поистине радостно наблюдать.

ТИЛЬДА (войдя). Вот видишь, я к тебе пришла, Фанни, хотя у нас и была размолвка вчера вечером.

ФАННИ. Я сожалею о твоих дурных страстях, Тильда, но недобрых чувств я не питаю. Я выше этого.

ТИЛЬДА. Не злись, Фанни. Я пришла кое-что рассказать тебе и знаю, что тебе это понравится.

ФАННИ. Что бы это могло быть, Тильда?

ТИЛЬДА. А вот послушай! Вчера, когда мы отсюда ушли, мы с Джоном ужасно поссорились.

ФАННИ. Мне это не нравится.

ТИЛЬДА. Ах, Боже мой, я была бы о тебе очень плохого мнения, если бы могла это предположить. Не в том дело.

ФАННИ. О! Говори!

ТИЛЬДА. После долгих споров и уверений, что больше мы друг друга не увидим, мы помирились, и сегодня утром Джон хотел записать наши имена, и в первый раз их огласят в будущее воскресенье, так что через три недели мы поженимся, а я пришла предупредить, чтобы ты шила себе платье.

ФАННИ. О! Ты будет счастлива! Хотя в то же время я в том не уверена и не хотела бы, чтобы ты возлагала на брак слишком большие надежды, ибо мужчины — существа странные, и многие и многие замужние женщины были очень несчастны и желали бы от всей души быть по-прежнему девицами.

ТИЛЬДА. Послушай, Фанни, я хочу потолковать с тобой о молодом мистере Николасе…

ФАННИ. Он для меня ничто! (Проявляя все симптомы истерики.) Я его слишком презираю!

ТИЛЬДА. О, конечно, ты так не думаешь! Признайся, Фанни: разве он тебе теперь не нравится?

ФАННИ (разрыдалась от злости). Я ненавижу всех! И я хочу, чтобы все умерли, — да, хочу!

ТИЛЬДА. Боже, Боже! Я уверена, что ты это не всерьёз.

ФАННИ. Всерьёз! И я хочу, чтобы и я тоже умерла! Вот!

ТИЛЬДА. О, через каких-нибудь пять минут ты будешь думать совсем иначе. Насколько было бы лучше вернуть ему своё расположение, чем мучить себя таким манером! Ведь правда, было бы куда приятнее привязать его к себе по-хорошему, чтобы он любезно составил тебе компанию и ухаживал за тобой.

ФАННИ. Я не знаю, как бы это было. О Тильда, как могла ты поступить так низко и бесчестно! Скажи мне это кто-нибудь про тебя, я бы не поверила.

ТИЛЬДА (хихикая). Ах, пустяки! Можно подумать, что я по меньшей мере кого-то убила!

ФАННИ (с жаром). Это почти одно и то же!

ТИЛЬДА. И всё это только потому, что я достаточно миловидна для того, чтобы со мной были любезны! Человек не сам себе лицо делает, и не моя вина, если у меня лицо приятное, так же как другие не виноваты, если у них лицо некрасивое.

ФАННИ. Придержи язык, иначе ты меня доведёшь до того, что я ударю тебя, Тильда, а потом буду жалеть об этом! (Увидев Николаса.) Я готова провалиться под землю!

ТИЛЬДА (вглянул в окно). Может, не стоит нам выходить из коттеджа, пока он нас ещё не видел?

ФАННИ. Нет, Тильда! Мой долг — дойти до конца, и я дойду!

Они двинулись прямо навстречу Николасу, который шёл, опустив глаза, и не ведал об их приближении, пока они с ним не поровнялись.

НИКОЛАС (кланяясь и проходя мимо). Доброе утро!

ФАННИ. Он уходит! Тильда, я задохнусь!

ТИЛЬДА. Вернитесь, мистер Никльби, вернитесь!

НИКОЛАС. Имеют ли леди какое-нибудь поручение для него?

ТИЛЬДА. Не теряйте времени на разговоры, лучше поддержите-ка её с другой стороны. Ну, как ты сейчас себя чувствуешь, дорогая?

ФАННИ. Лучше. (Опуская на плечо мистера Никльби красновато-коричневую касторовую шляпу с прикреплённой к ней зелёной вуалью.) Какая глупая слабость!

ТИЛЬДА. Не называй её глупой, дорогая. У тебя нет никаких причин стыдиться её. Стыдно должно быть тем, которые слишком горды, чтобы подойти как ни в чём не бывало.

НИКОЛАС (улыбаясь). Вижу, вы решили во всём обвинить меня, хотя я и говорил вам вчера, что это не моя вина.

ТИЛЬДА. Ну вот, он говорит, что это не его вина, дорогая моя. Может быть, ты была слишком ревнива или слишком поторопилась. Он говорит, что это была не его вина. Ты слышишь? Я думаю, больше не нужно извинений?

НИКОЛАС. Вы не хотите меня понять. Прошу вас, бросьте эти шутки, потому что, право же, сейчас у меня нет ни времени, ни охоты смешить или быть предметом насмешек.

ТИЛЬДА. Что вы хотите этим сказать?

ФАННИ. Не спрашивай его, Тильда! Я его прощаю.

НИКОЛАС. Ax, Боже мой!

Коричневая шляпка снова опустилась на его плечо.

НИКОЛАС. Это серьёзнее, чем я думал. Будьте так добры, выслушайте меня. Я очень сожалею, искренне, от всей души сожалею, что вчера вечером послужил причиной разногласий между вами. Я горько упрекаю себя в том, что имел несчастье вызвать происшедшую размолвку, хотя, уверяю вас, я это сделал по неосмотрительности и без всякого умысла.

ТИЛЬДА. Да, но ведь это не всё, что вы имеете сказать!

НИКОЛАС. Боюсь, что нужно ещё что-то добавить. (Глядя на мисс Сквирс.) Об этом очень неловко говорить… но… стоит заикнуться о таком предположении, и прослывёшь фатом… и, несмотря на это… смею ли я спросить, не предполагает ли эта леди, что я питаю какие-то… короче говоря, не думает ли она, что я в неё влюблен?

ФАННИ (шепнула подруге). Наконец-то я довела его до этого! Ответь за меня, дорогая.

ТИЛЬДА. Думает ли она это? Конечно, думает!

НИКОЛАС. Думает?

ТИЛЬДА. Разумеется.

ФАННИ. Если мистер Никльби сомневался в этом, Тильда, он может успокоиться. На его чувства отвеча…

НИКОЛАС. Стойте! Пожалуйста, выслушайте меня. Это полнейшее и нелепейшее заблуждение, в какое только можно впасть! Самая грубая и поразительная ошибка, какую только можно допустить! Эту молодую леди я видел не больше шести раз, но если бы я её видел шестьдесят раз или если мне суждено её видеть шестьдесят тысяч раз, всё равно было и будет то же самое. Я с ней не связывал ни единой мысли, ни одного желания или надежды, и единственная моя мечта — я говорю это не для того, чтобы оскорбить мисс Сквирс, но выражаю истинные мои чувства, — единственная мечта, дорогая моему сердцу, как сама жизнь, это получить когда-нибудь возможность повернуться спиной к этому проклятому месту. Ногой сюда не ступать и не думать о нём, никогда не вспоминать о нём иначе, как с гадливостью и омерзением! (Удалился, не дожидаясь ответа.)

Мисс Сквирс и в самом деле могла задохнуться при мысли о таком оскорблении.

Сцена девятая

Смайк терпеливо заучивая всё ту же страницу, отнюдь не побуждаемый мальчишеским честолюбием, но одушевленный одним только страстным желанием угодить единственному другу.

СМАЙК (в отчаянии). Я не могу, не могу… Не могу.

НИКОЛАС (положил руку ему на плечо). Не надо.

Юноша покачал головой и, со вздохом закрыв книгу, рассеянно осмотрелся вокруг и опустил голову на руку; он плакал.

НИКОЛАС. Ради Бога, не плачьте! Я не в силах смотреть на вас!

СМАЙК. Со мной обращаются ещё хуже, чем раньше.

НИКОЛАС. Знаю, — это правда.

СМАЙК. Не будь вас, я бы умер. Они бы меня убили! Да, убили, знаю, что убили!

НИКОЛАС. Вам будет легче, бедняга, когда я уеду.

СМАЙК (вскричал). Уедете!

НИКОЛАС. Тише! — Да.

СМАЙК (взволнованным шепотом). Вы уезжаете?

НИКОЛАС. Не знаю. Я скорее думал вслух, чем говорил с вами.

СМАЙК. О, скажите мне, скажите мне, вы в самом деле хотите уехать, хотите уехать?

НИКОЛАС. Кончится тем, что меня до этого доведут! В конце концов передо мной весь мир.

СМАЙК. Скажите мне, весь мир такой же плохой и печальный, как это место?

НИКОЛАС. Боже сохрани! Самый тяжелый, самый грубый труд в мире — счастье по сравнению с тем, что царит здесь.

СМАЙК. Встречу ли я вас там когда-нибудь?

НИКОЛАС. Да.

СМАЙК. Нет! Встречу ли я… встречу ли… повторите ещё раз! Скажите, что я непременно вас найду!

СМАЙК. Найдёте, и я вас поддержу и помогу вам и не навлеку на вас нового горя, как сделал это здесь.

Мальчик с жаром схватил обе руки молодого человека и, прижав их к своей груди, произнёс несколько бессвязных слов, которые были совершенно непонятны.

НИКОЛАС. Почему вы опускаетесь передо мной на колени? (Поспешно поднимая его.)

СМАЙК. Я хочу идти с вами… куда угодно… всюду… на край света… до могилы. (Цепляясь за его руку.) О, позвольте мне, позвольте мне! Вы мой родной дом, мой добрый друг… Прошу вас, возьмите меня с собой!

НИКОЛАС. Друг, который мало что может для вас сделать. Бедняга! Ваша печальная судьба оставила вам только одного друга, да и тот почти так же беден и беспомощен, как вы.

СМАЙК. Можно мне… можно мне идти с вами? Я буду вашим верным работящим слугой, обещаю вам. Никакой одежды мне не нужно. (Завертываясь в свои лохмотья.) Эта ещё годится. Я хочу только быть около вас…

НИКОЛАС. И будете! И мир будет для вас тем же, чем и для меня, пока один из нас или мы оба не покинем его для мира иного!

Снизу донеслись возбуждённые голоса.

СКВИРС (кричавший с нижней площадки лестницы). Эй, вы! Целый день спать собираетесь, что ли, вы там, наверху?..

МИССИС СКВИРС. Ленивые собаки!

НИКОЛАС. Сейчас мы спустимся, сэр.

СКВИРС. Сейчас спуститесь! Да, лучше бы вы сей час спустились, а не то я напущусь на кое-кого из вас. Где Смайк? (Зовёт.) Смайк!