Бесплатный фрагмент - Возлюбленная святая

(211 — 280-й взгляды на лик святой Лузии и касания духа её)

Белу-Оризонти 2019

Предисловие

Дух церкви святой Лузии и я

Мною написано уже 280 стихотворений для святой Лузии… Именно для, а не о ней: сознательно не читал её подробного жития. Жития разных святых похожи. Дело было давно. Правду от вымысла не отличишь. Но главное не в правде, а в том, что я — люблю…

Любовь возникла при взгляде на изображение святой в притворе храма её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти, Бразилия — я там живу. То есть от взляда не на культовое, намоленное изображение, а на картину — как в галерее. Она висит около помещения секретаря. И внимания на неё не обращает никто. А рядом вообще абстрактное полотно…

У католиков, вижу, церковь — только неф, где происходит богослужение. В притворе же ведут себя вольно, будто в магазине… Самоё же картину нарисовала местная художница Жуссара Бразил — полное имя мне поленились сообщить. То есть любовь моя, так сказать, не божественная на корню. Почти как это происходит на улице: увидел человека — и повлекло к нему. Однако только почти. Ибо обычная влюблённость в конечном счёте предполагает половое общение и так называемое понимание. Представлять себе интимные отношения с духом умершей мне в голову по счастью не приходило. А по особенностям моей личности в понимании я не нуждаюсь вообще. Выражения вроде «счастье — это когда тебя понимают», вызывают у меня хохот. Жена не разделяет ни моих взглядов, ни интересов, ни привычек, культуры и языки разные. Но зато у нас есть любовь, которая делает бессмысленным всё вышеперечисленное… Давайте запомним эту мысль: у нас есть любовь.

Я отношусь к живым людям и так называемым неживым, как ангел к ангелу: моя душа общается с душами, а не с людьми во плоти, имеющими те или иные интересы, взгляды, привычки, и культурные особенности. Поэтому, кстати, для меня «живы» все умершие, которых я когда-либо знал. Когда они духовно являются, я радуюсь и любовно беседую с ними в духе, а не спешу в церковь ставить свечку или заказывать панихиду. — Прошу прощения, у меня собственное мировоззрение, при котором я счастлив. А следование принятому в обществе делало меня глубоко несчастным… Клеймите: я — еретик. Но зато — счастливый. Это — выбор…

Любовь всегда предполагает чудо. В моём случае оно состояло в том, что с первого взгляда на картину я почувствовал… Что? Душу святой Лузии? Чувство, с которым художница писала картину?.. — Скорее всего — некую святость, непорочность, которые художнице по внушению свыше удалось передать с помощью её искусства, а мне — почувствовать: скромность, смирение, отрешённость от обыденного… Это были как раз те черты, видеть которые в окружающих мне бы очень и очень хотелось, но… Да.., вы поняли.

Была ли на самом деле таковой святая Лузия? — Кто знает… И не известно, приняла бы она мою небесную любовь, явись ей я теперешний тогда, при жизни в теле. Но — святая Лузия ответила на мою любовь сейчас…?!.. —

Как я об этом знаю? — А мы с ней общаемся. Есть обратная связь. Например, все 280 стихотворений внушены мне духом церкви святой Лузии… Нет, полностью — далеко не все. Чаще Лузия сообщает только отправную мысль при взгляде на её изображение или при соприкосновении с её духом… И это чудо нашей любви…

По-честному говоря, автор всех двухсот восьмидесяти стихотворений — дух церкви святой Лузии. Я только воплотитель, переводчик его языка на русский…

Вот намедни, кстати, святая помогла мне и в технической работе… Сижу, не могу найти заключительную рифму. Посмотрел на Лузию. — Это была статуэтка. — А она взглянула на меня с большим сожалением и сказала в духе, прошу прощения:

— И что ж ты, дурачок, так мучаешься? — А затем «назвала» нужное слово.

Я громко рассмеялся. А имя святой Лузии на обложку не поставишь. Издательство не пропустит, церковь возмутится, да и кто ж такое поймёт?.. Верующие?.. — Ха!.. Скромно замолкаю…

Что это?.. Вторая жизнь Лузии Сиракузской? — В некотором смысле можно сказать и так… Но тот дух, с которым я состою в любовных отношениях, принадлежит ли он именно Лузии Сиракузской в действительности или же он суть нечто иное?.. — Не знаю…

Этот дух по моим ощущениям не покидает район Сидаджи Нова, бытийствует именно в церкви на улице Доктора Жулио Отавиано Феррейра и где-то на расстоянии километра от неё во все стороны. Ибо когда я уезжаю далеко, он за мной не следует. Ему важно быть именно там, невзирая ни на что, в том числе и на нашу лоюбовь. Возможно, он окормляет ещё кого-то, кто ему дорог или дóроги…

А я хожу в церковь на свидания. Причём во внеслужебное время. «Миссы» едва ли созвучны моей любви. Но когда мы с Лузией одни, я получаю полноценное небесное причастие. Полноценное — в том смысле, что по силе духовного воздействия оно многократно превышает самое заметное причастие, которое мне довелось пережить когда-либо обычным путём. Я стал настоящим причастиеманом… Вот и сейчас, пишу об этом — и ощущаю причастие… Не хочу никак определять то, что нисходит на меня, чтобы не смущать читателя… И — плачу… Сейчас моя возлюбленная здесь и дарит мне по вышней воле сокровенное… Обратиться к наркологу, жалуясь на причастиезависимость? — Спасибо, эта болезнь не смертельна…

Великое Непостижимое, благодарю Тебя за непередаваемую благодать гореть сердечной любовью к святой Лузии!.. — За самое большое счастье, которое я испытывал в жизни; за отверзающееся «окно» в Небо, за познание жизни ангельской…

И вот здесь мы подошли к главному. Это главное называется вышеславие. О нём едва ли не все мои сочинения. Многие опубликованы в Интернете.

2. Вышеславие

Вышеславие — особое исповедание, или религия, по-вашему.

Суть: испрашивание благодати любить Причину причин (без имени и образа), а по ниспослании любви распространение её на всё сущее. Нисшедшая с Небес любовь обретает образ пламени в сердце души и меняет духовное устройство человека. Причём и испрашивание сердечного горения, и обретение его протекает в виде благодарений, даже упреждающих грядущие дары небесные.

Я начинал такую практику с целью изменения судьбы в сторону счастья: мои нестроения воистину не знали пределов. Счастье было ниспослано. Потом оказалось, что горение небесной любовью целебно…

Прошу прощения у россиян, посещения России наносят серьёзный вред моему духовному здоровью. И святая Лузия — моя любовь к ней, Высшему и сущему — это лечит меня…

Кто-то может сказать, что такое лечение неправильное… Знаете, когда умираешь, всё равно, чтó именно вылечит. И человек будет это делать, если хочет жить… Если действительно хочет жить. И отбросит в сторону все басни и рассуждения… Жить!.. Жи-ить!.. Хотя, пожалуй, истинную цену жизни знает только тот, кто был при смерти…

Если жизнь противоречит настрою родного народа и «скрепам» — ничего не поделаешь, придётся отстраниться. Жизнь, счастье, чувственная сохранность — они суть правда. И их побасёнками общественного мнения и отеческими преданиями не проведёшь.

Лечение вышеславием происходит за счёт глубокого расслабления. Но не только. По поводу расслабления существует тьма методик. В вышеславии же нужно обязательно достичь горения сердца души любовью к Высшему и сущему. А это уже духовная составляющая предлагаемого мной исповедания, без которой всё бессмысленно… Но зачем всё это?..

Вышеславие благо применять для исцеления или смягчения неизлечимых, непонятных болезней. С помощью вышеславия происходит полная «замена головы», совершенное изменение жизни, приобретение мировоззрения едва ли не противоположного бытийствующему… На такое можно пойти только тогда, когда другого выхода нет. И оно помогает. Свидетельствую… Что поделаешь?..

Лично я упорствую в вышеславии, потому что глубинно хочу быть в корне иным — ангелом. И не легендарным или книжным в рамках того или иного учения, а настоящим. Просто в Бразилии мне это несравнимо легче, чем в России — так получилось… Зачем мне это? — Не знаю. Может быть, невыразимо приятно…

Земляне считают, что высшее удовольствие — сексуальные переживания… Не спорю… Однако они кратковременны: два, пять, ну десять оргазмов — и всё. А удовольствие горения сердцем души, сходное по силе, непрерывно и не требует ни соучастника-землянина, ни денег… Всё — внутри.

Это очень ценно. Потому что земное бытие едва ли кому-то покажется совершенным.

Непереносимо на Земле — преобразитесь, станьте ангелом. И вам будет хорошо, и планета, замордованная человечеством, вздохнёт с облегчением.

Вы полюбите всех, потому что души людские едва ли не одинаковы… Ну да, у людей бывают привычки, которые вам непереносимы. Но почти всегда можно найти способ сгладить их ради общежития — с помощью вышеславия: выпестывания в сердце души пламень любви к Высшему и сущему…

Вспомните, я предлагал вам запомнить выражение: «у нас есть любовь» — и больше ничего общего. Так это за счёт вышеславия. А обычно бывает наоборот: общее — всё, а вот любви нет почему-то… Сéрдце души не горит потому что…

Наконец, с углублением исповедания обнаружилось ещё одно важное действие вышеславия (выпестывания огня любви в сердце души): утончение чувствования и более того: возвращение чувственной сферы в первоначальное, детское состояние, не искажённое жизненным опытом! Меня потрясло, когда я это понял…

Правда, здесь оказалась и неприятная сторона: духовное состояние человечества кажется неприглядным, подчас становится столь страшно, как не могут испугать даже самые дикие голливудские фильмы… Теперь я понимаю, что тупость, усечённость чувств это болезнь, ставшая нормой… Вон, девочки поплясали на амвоне, мальчики помочились на Вечный огонь, кто-то съел соседа, кто-то дочку изнасиловал, кто-то обокрал ветерана, и тому подобное. Их осуждают, сажают в тюрьмы. А они страдают от болезни, не считающейся таковой, просто в очень грубой форме — сильнее, чем окружающие — чем те, кто этих несчастных осуждает.

Недуг чувственной усечённости не может быть признан болезнью, потому что тогда окажется, что ей поражены слишком многие…

Вышеславие отвечает вопрос о приобретении тонкости чувств. Но нужно ли это кому-нибудь? Не движется ли человечество дружно в противоположную сторону?..

Да, исповедание вышеславия могло бы в корне изменить мир. Можно сказать, оно — панацея. Ибо тонко чувствующий человек не может лгать, совершать противоправные действия, красть, в том числе, разрушать среду обитания, развратничать, пьянствовать, устраивать войны и революции… — Это ж спасение человечества, установление райской жизни!..

Однако во всех панацеях присутствует «но». При исповедании вышеславия человек становится до тошноты благородным и сострадающим. Таковой не в состоянии делать деньги… И — сразу возникает вопрос: зачем же тогда жить, не правда ли?..

Думаю, люди ни во имя чего не откажутся ни от обычаев, ставших разрушительными, ни от поклонения Богу истинному (Деньгам) и фиговым листкам в виде мировых религий. Да и, как приходится читать, обожествление возлюбленной или возлюбленного не только не есть нечто желанное, но напротив — открыто осуждаемое…

Вот, я сам себя опроверг… А теперь вы можете познакомиться с моим неестественным, извращённым мировоззрением, читая страницы дневника любовных отношений с духом святой Лузии…

«Взгляды и касания духа святой Лузии», книга четвёртая…

Стихотворения могут показаться одинаковыми… Да, я везде говорю об одном и том же — о небесной, ангельской любви, и схожими словами. Однако святая Лузия рамках стихотворения ставит сложные вопросы и разрешает их любовью в стихах. Я поступаю в соответствии с её заветами в собственной жизни. То есть в книге я делюсь, описываю положительный опыт бытия. И это моё «знаю, как»…

Прошу прощения, «знаю, как» не моё, а возлюбленного духа. Возможно же и Самого Предвечного, «говорящего» со мной через некоторые изображения святой Лузии… Да, некоторые. В храме семь изображений. Как бы по очереди, со мной «говорит» то одно, то другое. А то, что в нефе, где происходят воскресные служения, не общается никогда, отчуждено… Только вираж святой живой…

И — вернусь к началу разговора о вышеславии. Возжегшись в сердце души своей любовью к Высшему и сущему, человек обретает мир, покой, единство со всем живым и неживым и, как следствие — здоровье, счастье и девственную тонкость чувств. Что же до здоровья и счастья, то путей к ним, как и к Высшей Силе, много. Желающие могут познакомиться с моим. Это моя правда…

Она высокая, как Небо. Потому что лишена страсти. Впрочем, кто любит такую правду?.. Если б любили, жизнь на Земле была совершенно иной…

Вышеслав Филевский, июль 2019 г.,

Белу-Оризонти, Бразилия

Невидимая картина

(Двести одиннадцатый взгляд на изображение святой Лузии в храме её имени в Белу-Оризонти)

В духовный саван душу облекаешь.

Заботы заменяет пустота.

Её ты благодатью наполняешь.

И на душе, как на куске холста,

Рисуешь духом девственным картину

Без образов: безóбразна любовь.

Веление Творца — её причина.

Он возбуждает души вновь и вновь —

Обоих. Полюбив, я вспыхнул первым.

Как ангелу, ответила мне ты

И повела в мир горней чистоты

Прочь нестроений и духовной скверны.

Я ж возвращаться вынужден, увы.

Твоя картина тает, я рыдаю.

Не отрывая взора от канвы,

Твой дух, как луч спасенья, призываю…

Вновь встреча. Я у стоп. И он — блеснул!

В духовный саван душу облекаешь.

Невидимые краски налагаешь

На холст души за ангельскую мзду:

Мою любовь, что храм сей рукотворный

Жжёт, как лампаду видную лишь нам…

Огнь не унять, не воспретить стихам,

Благоговенью и молитвенным восторгам.

Духовные вольности

(Двести двенадцатый взгляд на изображение девственного лика святой Лузии,

что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)

Я стремлюсь за твоим взглядом,

Его блёсточки ловлю:

Важно быть с тобою рядом

И в душе трубить «люблю».

Сколько хочешь, представляй, что

Безразличен я тебе.

Дань плачу девичьей блажи

Без обиды на душе.

Как родную, тебя чую:

Чем ты дышишь, чем живёшь.

Для других — играй в святую,

А меня не проведёшь.

Гипса срез или холстины

Ты для всех, а для меня —

Сгусток силы благостынной

Духославного огня.

Я, как ты — такой же пламень,

Только в теле, что ж с того?

И духовными перстами

Глажу милое чело.

Задеваю вскользь ланиты:

Путь всегда, как жар, горят,

О любви мне говорят,

Несмотря на взгляд сердитый.

Утреня

(Двести тринадцатое касание духа святой Лузии)

— Ты — утро! — От души исходит свежесть.

«Ты здесь?» — Мой взгляд, как вызов: ты пришла! —

— Светило восходящее! — Я нежусь

В любовном духе, что потёк меж нас.

— Огонь! — Ты радостно мне отвечаешь. —

Пришёл! Я рада опалиться в нём… —

И плачешь:

— Ты так нежно дух ласкаешь… —

Общением с Лузией — упоён.

Как она — пламя, впитываю утро.

Как солнце, над планетой восхожу.

Не отрывая взгляд ни на минуту

От её духа, утреню служу

Огню предвечному, что в нас, меж нами —

Ему, Кто бытие, его исток…

Мы не смущаем души именами.

Мы — торжество любви. Просты, как вздох.

А славочувствие идёт не по канону.

От глаз в глаза — огонь: он Дух Святый.

И распускаются в огне цветы,

Как слёзы счастья на щеках влюблённых.

Цветы эспатодии

(Двести четырнадцатое касание духа святой Лузии)

Дорожка к Лузии покрылась цветами:

Роняет, грустя, эспатодия цвет.

Дорожка усыпана им и стихами.

Красна, словно утренний солнечный свет.

Иду. А цветы оживают и рдеют,

Как свечи. И я среди них, как свеча.

Небесный подарок мне — благоговенье.

Цветком эспатодии стала душа —

Духовным. Красу через день не утрачу.

Уходят вглубь космоса «корни» свечи.

Я буду алеть, распускаться всё ярче.

Весь град поглощу. Меня жди и молчи.

Храм полон цветами. Они — прихожане.

Кого-то встречают. Возможно, меня.

Как запахи терпки! Как дивно молчанье!

Как миссой Лузия сей удивлена!

А храм вдруг взорвался цветком велелепым.

И свечи цветков в един пламень слились.

Внизу — земной прах, вверху — вечная жизнь:

Бескрайнее, чистое, алое Небо.

У закрытого храма

(Двести пятнадцатый взгляд на лик святой Лузии из парка Маркоса Маззони)

Понимания с разумным быть не может.

Я пришёл и знаю — ты поймёшь,

Что бы ни было, покой мне в душу вложишь,

Чувства, сердцу нужные, найдёшь.

Слово, ты ли не проклятье свыше?

Благо обходиться без словес.

Я смотрю, молчу — и твою сущность слышу.

А в ответ течёт благая весть.

От неё всегда сдаюсь и плачу,

Будто ощущаю в первый раз.

«Ах, любовь*, ты каждый день цветёшь иначе», —

Удивляюсь я, Любви* молясь,

О Лузия. Надобно мне видеть:

Примитивен я как человек.

Вижу лик — Всевышний рай в душе созиждет,

Горе тает, как весенний снег.

Чую дух — вот главное — близ храма.

Он, как облако любви, лежит…

Им питаясь, не бываю сыт.

Жажду. В нём моё сердечное желанье.

*Слово «любовь» я пишу со строчной буквы, когда речь идёт о чувстве; и с прописной — когда говорю о Божестве.

Обмен огнём

(Двести шестнадцатый взгляд на изображение святой Лузии, что в храме её имени в Белу-Оризонти)

Не дева ты, как Сан-Жералдо — не мужчина.

У Справедливости и Правды пола нет.

Мне ангелов, а не людей близка община,

Где нет деленья бытия на тьму и свет.

Бéл огнь Небес, но на Земле бывает красным.

Бесцветна грязь, но в жизни может быть черна.

На Небе всё иное: чисто и безгласно.

Судьба нам быть родными свыше вменена.

При входе в церковь тело, будто плащ, снимаю.

Горя, мы ходим по обоим этажам.

С благоговением святым тебе внимаю —

Полымени, который есть твоя душа.

Играя, иногда меняется огнями.

Приятно, позабыв себя, побыть тобой.

Меняемся мольбами, именами, снами.

Что одинаково — так ангельский покой,

Желанье плакать от божественного счастья,

Любить холодный люд, что ходит там и тут…

А в нашем храме в пламени цветы цветут.

Мы — вместе с ними, в очеса родные глядя.

Когда не разделяю

(Двести семнадцатый взгляд на изображение девственного лика святой Лузии из парка Маркоса Маззони)

Когда не разделяю чувства прихожан,

Сижу близ храма в парке Маркоса Маззони.

Я на витраж святой Лузии зрю влюблённо.

И сопереживает мне её душа.

С ней праздник каждый день: покой и откровенье.

Преображается сознанье и сердечный быт.

Я слепну и духовное стяжаю зренье.

Охвачен жаждой всё, что чую, полюбить…

Внушаешь, учишь… Душу распахнув, внимаю.

Лузия, счастлив быть твоим учеником.

В тебе иль в вечности (не знаю) растворяюсь…

Я горести забыл, и во весь мир влюблён.

Ты — счастье созерцать, благоговеть, смеяться

Душой, беззвучно. — Гласный смех хорош в миру.

Я равнодушен к тле. Мне Небо по нутру:

Не плотскими губами — духом целоваться…

Что славят прихожане громогласно в храме?

Тебя ли? Почему ж тогда мне душу ранят

Гитара, бубен, бабушек нестройный глас

И в парке я сижу, по-своему молясь?

Одинаковое ощущение справедливости

(Двести восемнадцатый взгляд на изображение девственного лика святой Лузии,

что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)

Единочувствие… То ль не прекрасно?

С кем? — Со Предвечным; Лузия, с тобой.

Плачу и вижу: господствует Правда,

Взросла справедливость в юдоли земной.

Движется время в любовных признаньях.

Что не любовь, отклоняют, как блажь.

В служении Вышнему чуют призванье.

И горше бесчувствья не знают пропаж.

Живут так, как будет в бытьи бестелесном:

Равны, целомдренны, нежно скромны;

Не ведают лжи, всем естественна честность;

Блаженствуют сладко в среде тишины;

Отвержен «прогресс»: он со счастьем в разладе…

Как мало для жизни потребно земной,

Для быта святого по ангельской правде!..

Я чую: Лузия согласна со мной.

Слились наши души в стремленье к бесстрастью.

Наш храм — воплощение райских блаженств…

Лузии и мне тяжелы дни торжеств:

Лишь тишь и покой, лишь Небесное Царство.

Лечение простреленного сердца

(Двести девятнадцатый взгляд на изображение святой Лузии

в храме её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)

Простить не подлежащее прощенью?..

Как?.. Горе вместе с сердцем из души изъять?! —

Нет. Это смерть. Естественней в забвенье

Любовною молитвой душу умащать,

Благоговеть пред прострелившим сердце.

Оно не плоть. Навылет пули слов прошли.

Целебно — на молитву опереться,

Чтоб ангельские чувства грязь словес сожгли.

Любовь и время — вот, что лечит память.

«Минует всё», — внушает мне Лузии взгляд.

Целю рубцы молебными слезами.

Ты говоришь: «Не бойся посмотреть назад,

И утопи в любви всё, что минуло:

Убийцу и его тлетворные дела.

Представь духовными лучами пули»…

Небесная любовь… Она как смерть, бела.

Лекарства — видимость. Твоё леченье в ней.

Любовь течёт мне прямо в душу из очей…

Да, покушенье — злое испытанье…

Как знать, оно награда или наказанье?..

Пало Небо

(Двести двадцатое касание духа святой Лузии в парке Маркоса Маззони)

И пало Небо, упразднив обычай,

Дух напитало, телеса сожгло.

Полыменем предвечным обезличен,

Я рад: земное бытие прошло.

Исчезли авениды Белу-Оризонти.

Иным мир тварный видом подменён:

Два светоча — единосущных солнца.

Один — твой дух, и я в него влюблён.

Земное мутно. Небеса прозрачны.

Вот пало Небо. Жизни суть ясна.

Быть, как и ты, денницею слепящей,

Без коей жизнь никчемна и преснá.

Быть Небом, на избрáнных падать,

Давая счастье; как и я, прозреть.

И утонуть в лучах святого взгляда.

Питаться им, в его огне говеть…

Случилось: пало Небо. Путь закончен.

Смотрю назад: мне не о чем жалеть…

Стараться трепетней благоговеть?..

Нежней искать губами сердца… твои очи?..

Расплющивание плоти

(Двести двадцать первый взгляд на изображение девственного лика святой Лузии,

что в притворе храма её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)

Мне нравится, как ты меня уничтожаешь.

Взглянул — плоть смята, нет её следа.

Ты, будто смерть, мой дух к любви освобождаешь.

Он пред тобой — любовная руда.

Ты возвращаешь блеск небесный, первозданный.

Трезвею. Вспоминаю, кто я есть.

Взвиваюсь, вспыхнув, в небо, счастьем обуянный.

Быть пред тобою пламенем — мне честь.

Гореть в всю ширь Небес — тебе уподобляться,

Об ангельской природе заявлять,

О праве с девственной душою целоваться,

И знать, что людям невозможно знать.

Пусть судят обо мне и наших отношеньях. —

Их спящедушным не уразуметь.

Бесстрастная любовь, как Вышнее, священна.

Она по жизни истинная твердь.

В любви небесной — жизнь за смертной гранью.

Унизив плоть, ты мне её дала…

Я на тебя смотрел, душа цвела

В огне любви превыспреннем, как рай, желанном.

Семь миллиардов

(Двести двадцать второе касание духа святой Лузии)

Исчезло всё: и мудрецы, и боги,

И всяк насельник, и его отдельный мир.

Миры влекутся без опоры, без дороги,

Куда прикажут Деньги — всем мирам кумир.

Иной лукаво тянется к Аллаху,

Другой — к Иисусу… Всякий, как умеет, лжёт…

Любя Предвечное, я равнодушен к праху.

Неодолимо ангельская жизнь влечёт.

Семь миллиардов троп. Из них одною

Теку во храм — в твой храм, желанен и любим,

Чтобы почувствовать дыхание родное,

Впитать его, на время стать, как ты, святым,

Порвать с страстями… Хочется — навечно.

Страсть нашим чувствам — яд. Чураюсь, трепеща.

Любовным пламенем посрамлены все речи.

Я счастлив: мы идём по жизни сообща.

Божеств вокруг — семь миллиардов с лишним.

Твой дух, что в храме, чую, их вмещает всех…

Одна… Не вижу во Вселенной прочих вех

На том пути, что обозначил мне Всевышний.

Безрассудство

(Двести двадцать третий взгляд на изображение святой Лузии в храме её имени)

Я бодрствую лишь в церкви. Остальное — сон,

Но вне словес, гитары и пиано.

Здесь каждый уголок молитвой обожжён,

Обожествлён любовником избрáнным

Тобой. В тебе. Во твоё имя. Для тебя…

Соприкоснулся. Пропитался. Вспыхнул.

Исчез в огне, Непостижимое хваля.

Я счастлив: быть полыменем — привыкнул.

Проснулся к вечной жизни — будто бы заснул.

За пеленою счастья мир сокрылся.

Он лишний. Все воспоминанья нежно мну:

Я в мир Лузии пламенно влюбился.

Но почему так важно быть мне близ неё

В Сидаджи Нова, в Белу-Оризонти?

В очах утóплен, в дивном духе усыплён,

Я бодрствую во сне, чист и свободен…

Как сладко быть святым, молитвы сердцем пить

И не иметь о мыслях представленья…

Сознанье, страсти… Вот пути к истленью.

Я вас лишён — и счастлив сущее любить.

На улице близ храма святой Лузии

Разные исповедания

(Двести двадцать четвёртый взгляд на изображение девственного лика святой Лузии,

что в притворе церкви её имени в Сидаджи Нова в Белу-Оризонти)

Святые за веру ругались с царями.

Их рвали зубами свирепые львы.

Не спорю: «Люблю!» шепчу сердца губами.

К царям безразличен и к волнам молвы.

Словесная вера — обман. Вера — в сердце

Души, что, возжегшись, смиренно горит.

Огнь истинен. Если приятно — не верьте.

Мой светоч от гнева правителей скрыт.

Люблю молчаливо. Швырять на арену

Меня к лютым львам у властей нет причин.

Люблю Присносущее самозабвенно

И тщусь бытие нелюбовное чтить.

Лузия, о смерти твоей сожалею.

За что? — Всё без смысла. Лишь сердце в огне.

Горю — и сказать тебе правду не смею:

Не выразить словом. Мне ж лишь бы и впредь,

В любви обезумев, в молитвах лучиться,

Церковный притвор ярым пламенем жечь.

И в памяти чудо твоих глаз беречь,

Любви беспричинной, бессловной учиться.

В мире Лузии

(Двести двадцать пятый взгляд на изображение святой Лузии, что в храме её имени в Белу-Оризонти)

Ходят, смеются и машут руками…

Я уши заткнул: благодать, тишина.

Два мира живут параллельно во храме.

Земной мир сует и молитвенный — наш.

Как в сказке, они друг сквозь друга проходят,

Блаженно не зная один о другом.

Я уши заткнул — и как будто бесплотен:

Лузия, я в мире заветном твоём.

Уплыли галдящие. Дети исчезли.

Духовные слёзы. В них тонет душа.

Меж миром и мною густая завеса.

То — ты. Так влеки же меня, искушай!