Бесплатный фрагмент - Восстание Айка

Пролог

На заре времён.

В туманном 2465 году до нашей эры, когда боги ещё не покинули землю, а герои ходили среди смертных, произошло событие, навсегда изменившее судьбу армянского народа. В те далёкие времена, где грань между божественным и человеческим была едва различима, четыре сотни отважных воинов под предводительством легендарного Айка прибыли к берегам священной реки, готовые защищать свою землю от нашествия могущественного врага.

Родная земля встретила их прохладным ветром и шумом прибоя. Лодки армянских солдат мягко коснулись песчаного берега. Первые смельчаки начали взбираться по почти отвесному склону, демонстрируя невероятную силу и решительность. На гребне скалы возвышался Айк — полководец исполинского роста. Его фигура казалась высеченной из камня, а взгляд охватывал всю панораму предстоящего сражения.

Вдалеке, на холмистом ландшафте, виднелась несметная армия Бэла. Она закрывала горизонт, словно тёмная туча, намереваясь поглотить всё живое. Но воины Айка не дрогнули — они выстроились в безупречные шеренги, проявляя неразрывное единство. Их сердца бились в унисон с ритмом земли, а в глазах горел огонь бесстрашия.

Айк повернулся к своим людям, и его голос с божественной силой разнёсся над полем:

— Храбрые бойцы! Если мы на своей земле потерпим поражение и станем рабами, позор нам! Да, Бэл собрал несметное войско. Да, сам злобный вишап благословил его. Но сила Матери-Земли бьётся в наших сплочённых отвагой сердцах. Бессмертные души предков стоят за нашими спинами. С нами отеческое благословение верховного бога Ара, с нами мощь повелителя молний Ваагна, над нами наше Солнце. Никакой враг не устоит перед этим величием!

В тот же миг Айк узрел на противоположной вершине холма фигуру Бэла — исполинского титана, чья мощь казалась безграничной. Обмен колкостями между полководцами лишь подлил масла в огонь назревающего боя.

— Эй, Титан Бэл! Ты осмелился посягнуть на нашу землю! Убирайся вместе со своим полчищем, пока я не вынул меч из ножен! — гремел голос Айка.

Бэл ответил насмешкой:

— Не пойму, Айк, ты приплыл на охоту с кучкой охотников? Или приполз на коленях со своими псами, дабы вымолить у меня согласие на мир?

— Моё войско немногочисленно, но это войско благословлено богами! А боги слово «мир» высекают остриём меча! — ответил Айк, выхватывая оружие.

В этот момент произошло невероятное — в меч Айка ударила молния, и он метнул её в противника, рассеивая вражеских солдат, как щепки. Началась великая битва, в которой участвовали не только смертные воины, но и мифические существа: драконы-вишапы с одной стороны и крылатые собаки-аралезы с другой.

Небо потемнело от крыльев аралезов, а земля содрогалась от рёва вишапов. Стрелы свистели в воздухе, мечи звенели, встречаясь в смертоносном танце. Каждый воин Айка понимал, что от исхода этой сечи зависит участь целого этноса.

В этот решающий момент, когда казалось, что победа уже близка для Бэла, Айк продемонстрировал несгибаемую волю своего характера. Несмотря на тяжёлые раны и сокрушительные удары врага, он не пал духом. Его глаза, пылающие неистовым огнём, отражали внутреннюю мощь и неуклонную тягу к свободе.

Собрав последние силы, Айк поднялся с земли. Его движения были полны решимости и отваги. В руках он держал лук — оружие, ставшее символом его борьбы за независимость своего народа. Трёхперая стрела с острым каменным наконечником была уже наготове, а в прицеле чётко виднелась фигура великана Бэла.

Бэл, видя, что его противник не сломлен, вновь рассмеялся, но в этом смехе уже не было прежней уверенности. Земля под его ногами дрожала, но теперь это была дрожь не власти, а предчувствия грядущего поражения. Айк, превозмогая боль, сильнее натянул тетиву лука. В воздухе повисла напряжённая тишина, нарушаемая лишь дыханием двух титанов.

Всё вокруг будто остановилось, ожидая последнего удара, который должен был решить судьбу не только двух воителей, но и всего войска. Затем прогремел гром, словно поддерживая стойкость Айка. Лучник знал, что от этого выстрела зависит всё. Его рука была твёрдой, а взгляд — пронзительным. Стрела, точно молния, посланная самими богами, сорвалась с тетивы, устремляясь к своей цели. Она пронзила грудь титана Бэла, и могучий враг рухнул на землю, сотрясая её своим падением.

Так закончилась эпическая битва, в которой смелый человек, ведомый божественной силой и верой в правое дело, смог противостоять непобедимому гиганту. Имя этого человека — Айк — навсегда осталось в памяти народа, как символ воли и непокорности. Его подвиг стал легендой, вдохновляющей поколения на борьбу за независимость и справедливость. И по сей день армяне хранят память о великом Айке, чьё мужество и преданность родной земле стали примером для всех, кто готов защищать свою честь и свободу. Его дух живёт в каждом, кто верит в незыблемость истины и намерен отстаивать её до последнего вздоха.

ГЛАВА 1. ЗВУКИ РАЗРУШЕНИЯ

Тусклый свет едва пробивался сквозь грязные окна каморки ночного клуба. Стоял тяжёлый запах перегара и старого кофе. Айк с трудом разлепил глаза, чувствуя, как пульсирующая боль растекается по вискам. Перед ним маячила фигура, диджея Лобстера — тот, будто в каком-то безумном ритуале, метал дротики в мишень на стене. Вокруг царил настоящий бедлам — пустые бутылки из-под пива валялись на полу, словно солдатики, оставшиеся на поле боя после жестокого сражения, одежда была разбросана как попало, на столе угрожающе пыхтел закипающий чайник, готовый в любой момент устроить маленький потоп.

— Очнулся, герой? — ухмыльнулся Лобстер, не отрываясь от своего занятия.

Его голос звучал насмешливо, но в нём проскальзывала нотка искреннего беспокойства.

— Чего расшумелся-то?

Потирая виски, Айк с трудом приподнялся на диване.

— Это я-то шумлю? — расхохотавшись, воскликнул Лобстер.

Его смех эхом отразился от стен, увешанных разнообразным звуковым оборудованием.

— Да я просто ангел тишины по сравнению с тобой! Ты бы слышал, как сам орёшь во сне. Опять дрался с этим своим титаном Бэлом. Может, всё-таки сходишь к врачу?

— Ходил. И не к одному, — вздохнув, проговорил Айк.

Он безуспешно пытался собрать мысли в кучу. Голос его звучал устало и безразлично, словно Айк уже смирился со своей судьбой.

— И что говорят врачи?

— Сонный паралич не лечится, — ответил Айк.

Плечи его поникли под тяжестью собственных слов. Он опустился обратно на диван.

— И что за фигня это?

— Не убьёт… не переживай.

— Ясно. Ну, хоть что-то. А то я уж думал, ты окончательно свихнулся! — отозвался Лобстер. — Кстати, толпа уже собирается. Только не уверен, что после вчерашнего тебя подпустят к аппаратуре. Акольтов о тебе спрашивал. Вызывает к себе.

Айк вопросительно посмотрел на Лобстера, в глазах его отражались надежда и страх одновременно.

— Ничего не помнишь? — спросил тот, продолжая метать дротики с поразительной точностью.

Айк закатил глаза, и воспоминания о прошлой ночи медленно, точно кадры старого фильма, начали проступать в его сознании, окрашивая реальность в мрачные тона.

Танцпол ночного клуба пульсировал в ритме электронной музыки, которая проникала в каждую клеточку тела, заставляя его двигаться в такт. Айк, словно одержимый демонами, оттолкнул диджея Лобстера и сам встал за пульт, его пальцы летали по кнопкам, создавая безумный микс звуков и ритмов. Музыка гремела, публика танцевала, теряясь в ритме, тела людей сливались в едином порыве. Айк смешивал виски с энергетиком, бокал за бокалом, пока толпа всё больше распалялась, превращаясь в единый организм, жаждущий большего. Айк тряс бутылку игристого, откупоривал её и поливал публику, не замечая, как жидкость заливает звуковую и световую технику, превращая её в бесполезный хлам. Светорежиссёр пытался что-то объяснить ему, делая отчаянные жесты, но Айк не останавливался, словно пребывал в трансе. Тогда светорежиссёр толкнул его, и Айк упал в толпу, потянув за собой аппаратуру. Толпа мгновенно превратилась из восторженной в агрессивную. Началась потасовка, шум которой эхом разносился по залу. Музыка со скрежетом выключилась, и в зале раздавались лишь крики дерущихся.

Теперь вся картина ужасной ночи чётко выстроилась в сознание бунтаря. Приведя себя в порядок — умывшись холодной водой и поправив одежду — он направился в кабинет директора.

Огромный лысый мужчина ломал клешню краба над тарелкой, а взгляд вызывающе впивался в Айка. За спиной у того стояли два охранника — один высокий, словно башня, второй низкорослый, но крепкий, настоящая скала.

— Кто будет возмещать убытки от раннего закрытия клуба? — прорычал директор негромко, но угрожающе.

Его глаза сверкали от ярости. Айк открыл рот, чтобы возразить, но директор перебил его, не давая и шанса на оправдание.

— Плюс порча имущества. Звуковой пульт, два монитора и четыре… — директор запнулся, будто подсчитывая в уме, его пальцы нервно барабанили по столу.

Затем он продолжил тем же зловещим тоном:

— Короче, целая аудиосистема…

Айк сделал жест «подождите», но директор не обратил на него внимания. Он продолжал свою тираду, уже не скрывая угрозы в голосе:

— Чуть не забыл. Плюс ещё одна главная система. Нервная. Моя. Итого — три миллиона!

С этими словами владелец клуба ударил ладонью по столу так, что клешня краба на тарелке подпрыгнула.

Айк попытался заговорить, но слова застряли в горле. Он чувствовал, как земля уходит из-под ног, а реальность рассыпается на мелкие осколки.

— В этом клубе больше работать не будешь, — голос директора звучал как приговор. — Ты вроде неплохой звукооператор, но я найду другого. Всё понятно?

— Акольтов, мы же с тобой сто лет…

— Вот именно. Достало тебя нянчить! А если не возместишь ущерб за неделю, хрен тебя пустят хоть в одно приличное заведение Москвы. Это я тебе точно гарантирую, — медленно проговорил директор, наслаждаясь каждой секундой своего триумфа.

Он кивнул секьюрити, и те, словно тени, шагнули вперёд. Высокий вышибала похлопал Айка по плечу, а низкий указал на дверь. Айк вышел из кабинета, а затем из клуба, чувствуя, как внутри всё сжимается от безысходности. Приблизившись к своей машине Mini, он полез в карман за ключом — пусто. Огляделся по сторонам, будто надеясь найти выход из этой ситуации. Вернулся к входу, где высокий охранник торжествующе тряс ключом перед его носом.

— Не понял? — возмутился Айк, ощущая, как кровь приливает к лицу.

— Мы с твоей девочкой сами покатаемся, пока ты бабосы несёшь, — ухмыльнулся низкорослый охранник.

Айк заметил самокат, сиротливо прислонённый к стене неподалёку от клуба. Не раздумывая ни секунды, он направился к нему. Пальцы нервно дрожали, когда он вводил код разблокировки, а затем резко нажал на ручку акселератора. Самокат пронзительно взвизгнул, рванувшись вперёд, словно дикий зверь, вырвавшийся на свободу.

Октябрьский ветер, холодный и резкий, свистел в ушах, развевая волосы. Мысли в голове путались, как обрывки старой киноплёнки, разматывающиеся в хаотичном танце. Айк мчался по вечернему городу, оставляя позади не только километры асфальта, но и обломки своих разрушенных мечтаний, осколки разбитых надежд.

Каждый резкий поворот, каждый рискованный манёвр приносили временное облегчение, но не могли заглушить внутренний голос, безжалостно твердивший о поражении. Время летело незаметно, и вот уже впереди показались огни офисного центра «Павелецкая плаза».

В тусклом свете фонарей Айк разглядел знакомую фигуру. Артём выходил из здания, машинально поправляя очки. Даже на расстоянии было видно, насколько он измотан: плечи опущены, походка усталая, а в движениях читается какая-то обречённость.

— Здорово, Артемон! — с энтузиазмом произнёс Айк, резко останавливая самокат.

— И тебе не хворать, Айкимон. Что стряслось?

После искреннего рукопожатия и дружеского объятия Артём с товарищем отправились через дорогу. Их целью был ландшафтный парк с его модными качелями, где можно было расслабиться и продолжить беседу.

— Знаешь, — вздохнул Артём, — я все деньги сейчас вкидываю в этот стартап. Там ничего не вытащишь.

— Это который ты называл «Путешествия в прошлое»? — уточнил Айк.

— Ну, формально не совсем так, — пояснил Артём, поправляя воротник куртки. — Мы создаём только модель прошлого. Но по ощущениям всё натурально.

— И много тебе ещё вкидывать? — спросил Айк, внимательно глядя на друга.

— Да там просто бездонная пропасть, — признался Артём. — Скоро начнём испытания. Кстати, ты не хочешь поучаствовать?

— Ага, мне сейчас только этого не хватало, — усмехнулся Айк. — Разве что от Акольтова спрятаться в прошлом. Погнали в клуб? — с азартом предложил он, поплотнее застёгивая куртку.

— Не-е-е, мне ещё работать… — покачав головой, возразил Артём. Он поёживался от холодного ветра и не смотрел в лицо другу.

— А что ты делал в офисе? — спросил Айк.

— Там работал на дядю, — Артём снова вздохнул, — а теперь буду на себя.

Айк достал миниатюрный диктофон, нажал кнопку, затем включил запись на смартфоне и зациклил её. Из диктофона полился голос Артёма:

— «Там работал на дядю, а теперь буду на себя. Там работал на дядю, а теперь буду на себя…»

Айк начал пристукивать ногами в такт.

— Можно я из этого трек сделаю?

— Ты что, меня записывал? — удивился Артём.

— Да я всё сейчас пишу, — ухмыльнулся Айк. — Новый рекордер купил, тестирую. Смотри, какой малыш!

— Ты неисправим, — улыбнулся Артём, качая головой.

— Ладно, бывай!

— Ты уверен, что тебе сейчас надо тусить? — обеспокоенно спросил Артём.

— Уверен! — рассмеялся Айк. — Москва не спит! Отвлекусь. И заодно денег найду.

Конечно, он понимал, что найти сейчас деньги — один шанс из миллиона, но надежда, как известно, умирает последней. В его глазах горел тот самый огонёк авантюризма, который всегда приводил его к неожиданным решениям и ещё более неожиданным последствиям.

Ночной клуб «Gipsy» встретил Айка привычной какофонией звуков и огней. Музыка здесь всегда была громче, чем где-либо, а свет — ярче. Толпа двигалась в безумном танце, отчаянно пытаясь убежать от реальности. Несмотря на разгар пандемии и строгие ограничения, танцующие не соблюдали никакую дистанцию. Маски валялись где-то в карманах курток, а санитайзеры остались забытым символом прежней жизни. Здесь, в этом искусственном раю, время остановилось, а вирус казался далёким кошмаром, не имеющим власти над этой безумной ночью. Люди стекались в одно целое, где не существовало личных границ и страхов.

Айк, улыбнувшись, глубоко вдохнул пропитанный потом и алкоголем воздух. В этом хаосе он чувствовал себя как дома, где не нужно было притворяться и бояться будущего. Только музыка, только движение, только побег от реальности. Он растворялся в пёстром хаосе. Танцевал, смеялся, общался со всевозможными эксцентричными личностями — татуированными, вызывающе одетыми, с пирсингом и цветными волосами. Яркие наряды и необычные причёски сливались для Айка в одно разноцветное пятно. В какой-то момент он почувствовал, как телефон завибрировал в кармане. На экране высветилось: «МАМА». Сердце сжалось, словно кто-то сдавил его невидимой рукой. Пытаясь найти тихое место для разговора, он отошёл ближе к уборной.

— Алло, привет, мам! Как дела? — спросил Айк, стараясь говорить обычным тоном.

Внутри у него всё сжималось в ожидании плохих новостей. В трубке что-то ответили, и выражение лица Айка резко изменилось. Музыка будто отдалилась, сменившись пронзительным звоном в ушах. Звуки клуба превратились в белый шум, а лица танцующих размылись перед глазами. Не замечая никого вокруг, Айк побрёл сквозь веселящуюся толпу к выходу из клуба. Его шаги становились всё более неуверенными, а мысли — всё более мрачными. Холодный ночной воздух ударил в лицо, приводя в чувство. Айк стоял на улице, пытаясь осознать произошедшее. Слова матери крутились в голове, словно заезженная пластинка…

ГЛАВА 2. ВРЕМЯ СОБИРАТЬ СИЛЫ

Айк сидел у иллюминатора, безучастно наблюдая за проплывающими за стеклом пейзажами. То густая белая пелена облаков скрывала всё вокруг, то вдруг самолёт прорезал эту завесу, открывая взгляду крошечные, словно игрушечные, леса, извилистые ленты рек и тонкие ниточки шоссе. В ушах всё ещё звучали мамины слова, произнесённые сквозь слёзы.

— Сынок, приезжай. Твой брат… Твой брат в госпитале. Врачи говорят, что до утра может не до… Не до…

— Мама, почему в госпитале? Что с ним?

— Арцах.

— Что Арцах?

— Ты в каком мире живёшь? Горе у нас. Война. Людей убивают.

Фразы повторялись снова и снова, становясь всё громче и отчётливее.

Прохладный осенний воздух встретил Айка у выхода из терминала аэропорта Звартноц. После тринадцатилетней разлуки город предстал перед ним в причудливом танце воспоминаний и реальности. Он казался одновременно и чужим, и до боли знакомым — словно старый друг, которого ты не видел много лет и теперь не можешь понять, что изменилось, а что осталось прежним.

Высокие колонны аэропорта, как стражи, возвышались над привокзальной площадью, охраняя покой прибывающих путников. Мозаичные стены, украшенные узорами прошедших десятилетий, хранили в себе память о тысячах таких же путешественников, каждый из которых когда-то, как и Айк, возвращался домой или покидал родные места.

Вдоль дороги, ведущей от аэропорта, привычно расположились таксисты. Их машины, выстроившись в аккуратный ряд, напоминали небольшой автомобильный кортеж, ожидающий своих пассажиров. Айк шёл медленно, будто боясь нарушить хрупкое равновесие между прошлым и настоящим. Его взгляд скользил по лицам встречающих, пытаясь отыскать в них знакомые черты.

Каждый шаг давался ему с особым трепетом. Ветер играл с его чёрными волосами, принося с собой ароматы осени, смешивающиеся с запахом города — тем самым, который невозможно описать словами, но который мгновенно узнаёшь, стоит лишь вдохнуть его полной грудью.

Один из водителей, пожилой армянин лет шестидесяти пяти с седой бородой и добрыми глазами, молча кивнул, когда Айк открыл дверь его машины. В этом жесте было что-то особенное — без слов, по-армянски понятно. Не нужно было объяснять, куда ехать — водитель, словно прочитав мысли, плавно тронулся с места, направляясь в город. В салоне пахло кожей и немного бензином — тот самый запах, который Айк помнил с детства. С колонок тихо играла грустная армянская музыка, и эти знакомые мелодии возвращали его в прошлое, когда он был семнадцатилетним юношей, покидающим родной дом в поисках новой жизни.

Машина быстро двигалась по знакомой дороге, а Айк смотрел в окно, пытаясь сопоставить воспоминания с реальностью. Город изменился, но в этих улицах по-прежнему жила душа его юности, которая ждала его все эти тринадцать лет.

Въезжая в город, Айк оцепенел, не в силах оторвать взгляд от открывшейся перед ним картины. Повсюду, куда ни падал взгляд, простиралось море человеческих страданий. Беженцы заполонили площадь, превратив её в огромный временный лагерь. Сотни, а может, и тысячи измученных людей расположились прямо на холодном бетоне, словно это была их последняя надежда на приют. Кто-то сидел на потрепанных рюкзаках, другие расстелили тонкие одеяла прямо на голом полу, пытаясь создать хоть какое-то подобие уюта. Рюкзаки и чемоданы служили им и подушками, и стульями, и кроватями. Лица у всех застывшие в немом отчаянии, в глазах — пустота и потерянность.

Площадь Республики превратилась в палаточный городок. Полицейский в форме с погонами старшего лейтенанта что-то объяснял семье переселенцев, указывая на карту города. Рядом волонтёры раздавали пайки — хлеб, консервы, воду. Беженцы выстраивались в длинные очереди, стараясь не толкаться, хотя голод и усталость делали своё дело.

Из радио остановившейся рядом машины донеслись сводки новостей, словно подчёркивая всю трагичность происходящего:

«…продолжается эвакуация мирного населения из зоны конфликта. По последним данным, более ста тысяч человек нашли временное убежище в различных городах Армении. Власти призывают граждан проявить солидарность и оказать помощь вынужденным переселенцам…»

Автомобиль плавно замедлил ход, бесшумно подъехав к медицинскому учреждению. Фары выхватили из полумрака строгие контуры здания, его высокие окна и массивную входную дверь. Айк молча расплатился с водителем, его пальцы слегка дрожали, когда он отсчитывал купюры.

Выйдя из автомобиля, он полной грудью вдохнул свежий воздух. Каждый шаг к входу в здание давался с трудом, будто ноги увязали в невидимом болоте тревоги и беспокойства. Сердце билось неровно, то ускоряясь, то замедляясь, словно пытаясь предупредить его о чём-то важном. В голове крутились мысли, одна тревожнее другой, но он гнал их прочь, стараясь сосредоточиться на единственной цели — увидеть брата.

У палаты его встретили родители. Мариам, 60-летняя мать, выглядела измученной, а Миша, отец, которому было 62, не скрывал своего разочарования.

— Где ты был все эти 13 лет? — резко спросил отец, его голос дрожал от обиды.

— Не время и не место для этого, — тихо, но твёрдо перебила его Мариам, бросив на мужа укоризненный взгляд.

Айк хотел было войти в реанимацию, но медсестра преградила ему путь.

— Посещения запрещены, — строго произнесла она.

Мариам, не теряя времени, подошла к медсестре.

— Пожалуйста, позвольте ему увидеть брата, — умоляюще произнесла она. — Может быть, это их последняя встреча. Братья должны увидеться.

Медсестра колебалась, но в конце концов уступила.

— Только недолго, — предупредила она, отходя в сторону.

Айк вошёл в реанимацию. Тигран лежал без сознания, подключённый к различным аппаратам. Его лицо было бледным, а дыхание — едва заметным. Айк подошёл ближе, чувствуя, как сжимается сердце. Когда Тигран наконец открыл глаза, Айк замер. Брат был жив, но насколько? В его взгляде читалась такая глубокая усталость и боль, что у Айка перехватило дыхание. Он взял руку Тиграна, чувствуя, как слабо пульсирует вена под его пальцами.

— Тигран… — прошептал Айк, не в силах сдержать слёзы. — Я здесь. Я с тобой.

Тигран слабо улыбнулся, но в этой улыбке было столько боли, что Айк понял — он должен быть сильным ради брата.

— Привет, Тигр, — снова прошептал Айк, стараясь вложить в голос как можно больше тепла и надежды.

Тигран лишь моргнул в ответ, не в силах произнести ни слова. Его губы едва заметно дрогнули, словно пытаясь что-то сказать.

— Ну хоть порычи, а? — попытался пошутить Айк, но смех застрял в горле.

Тигран слабо покачал головой, опуская веки.

— Зачем ты туда попёрся, Тигра? Не твоя это война, — голос Айка дрогнул.

— А чья? — едва слышно произнёс Тигран, открывая глаза.

— Тех, кто живёт в Карабахе. У тебя жена, две дочери…

— Мы все один народ, брат. Неважно где. Везде, где истребляют мой народ — моя война, — ответил Тигран тихо, но твёрдо.

— Тигра! Мы не можем воевать вечно! Надо жить! И радоваться жизни! — воскликнул Айк, чувствуя, как внутри закипает отчаяние.

— Помнишь, в детстве отец читал нам сказку про братьев? — неожиданно спросил Тигран.

— Про братьев? — Айк напряг память.

— Собрал отец сыновей, — начал Тигран, — дал им по прутику и велел сломать. Братья легко справились с этим. А потом отец сложил прутики в веник и сказал: «А ну, сломайте!» Не могут. Все мы такие прутики сейчас, понимаешь? А должны стать веником.

Веки Тиграна медленно опустились. Аппараты запищали тревожнее. В палату ворвалась медсестра, за ней два врача. Айк застыл, наблюдая за суетой вокруг. Медсестра вывела Айка в коридор, где его взгляд встретился со взглядом матери. Она не проронила ни слезинки, но в глубине её глаз таилось такое безмолвное отчаяние, что Айка бросило в жар. Неподалёку, словно тёмная грозовая туча, сидел отец — его хмурый взгляд исподлобья прожигал сына насквозь.

Тянулись мучительные дни, наполненные болью и ожиданием неизбежного. Каждый час словно застывал в воздухе, превращаясь в свинцовую тяжесть на сердце.

И вот настал тот день, которого все так боялись и которого невозможно было избежать. Скорбная песнь, погребальный плач, разлилась над кладбищем, сливаясь с ритмичным стуком осеннего дождя. Серые капли, будто слёзы самого неба, барабанили по чёрным зонтам собравшихся, превращая свежую землю в зеркальную гладь всеобщей печали.

Город Вайк погрузился в траур, провожая в последний путь своего героя. Гроб, покрытый национальным флагом Армении, медленно опускался в сырую землю под монотонный голос священника, читающего заупокойную молитву.

Роза, супруга Тиграна, стояла неподвижно, прижимая к себе дочерей. Ануш, восьмилетняя малышка, всхлипывала, уткнувшись в материнское плечо. Старшая, Анаит, пыталась быть сильной, но слёзы предательски катились по её щекам. Они потеряли отца, защитника, опору — всё в один миг.

Айк стоял у края могилы, не в силах оторвать взгляд от гроба. В его голове всё ещё звучали последние слова брата, его твёрдая вера в спаянность народа, его непоколебимая решимость защищать то, во что он верил. Сказка о прутьях и венике, которую Тигран рассказал перед смертью, теперь обретала новый смысл — смысл жертвы и единства.

Отец, всё такой же грозный и непреклонный, стоял неподалёку, его взгляд был устремлён вдаль, в какую-то невидимую точку за горизонтом. В его глазах читалась гордость за сына и неизбывная боль утраты. Мать, казалось, постарела на десятилетия за эти несколько дней. Её лицо, обычно излучавшее тепло и заботу, теперь выражало лишь бесконечную печаль и смирение перед судьбой.

Когда последняя лопата земли упала на гроб, люди начали расходиться. Жизнь продолжалась, но для семьи Тиграна она уже никогда не будет прежней. Остались только воспоминания, его слова, его убеждения и долг — жить так, как он учил: сплоченным народом, сильным, который невозможно сломать.

ГЛАВА 3. ЭХО ТРАГЕДИИ

Просторный зал родительского дома хранил дух советской эпохи. В центре комнаты возвышался массивный дубовый стол, укрытый белой скатертью с вышитой каймой. Вокруг него расположились стулья с гнутыми ножками, помнившие ещё детские годы Айка.

У стены высился монументальный сервант — гордость любой советской семьи. За помутневшими стеклянными дверцами хранилась лучшая посуда: пожелтевший хрусталь, фарфоровый сервиз с отбитыми краями и несколько старинных фотографий. По бокам серванта тянулись книжные полки, уставленные томами классиков и семейными альбомами.

В углу примостился потертый диван, обитый красной тканью. На нём лежали самодельные вышитые подушки. Рядом стояли два кресла с такой же обивкой, местами протёртой до основы.

Комод с резными узорами служил хранилищем семейных реликвий. На его полках теснились книги, фотографии и безделушки. Старый радиоприёмник иногда оживал, наполняя комнату треском и далёкими голосами.

Пол покрывал выцветший палас с поблекшим геометрическим узором. На одной из стен красовался ковёр с изображением леса и нескольких оленей. На остальных стенах с пожелтевшими обоями висели картины в простых рамках. В углу тикали механические часы, отсчитывая мгновения семейной истории.

Прошло десять месяцев с того рокового дня. Время, которое должно было принести облегчение, лишь глубже вонзало в душу Мариам свои острые когти. Она не могла избавиться от гнетущего ощущения, что её собственная судьба висит на тончайшей нити.

Её терзали тревожные видения — она постоянно твердила окружающим, что не доживёт до октября. Тяжёлые предчувствия, словно рой назойливых мух, кружились вокруг, не давая покоя ни днём, ни ночью. Она говорила об этом всем — соседям, друзьям, случайным прохожим. Её настойчивые предупреждения звучали как заклинание.

Миша долго сопротивлялся идее организовать поминки раньше срока. Он считал это дурной приметой, бессмысленным нарушением традиций. Но когда увидел, как страдает Мариам, как её глаза наполняются слезами, он сдался.

Подготовка к поминкам стала для них обоих своеобразным ритуалом прощания не только с Тиграном, но и с собственными надеждами на светлое будущее. Мариам с удивительной точностью организовывала каждую деталь, словно это было её последним делом на земле.

В широкой гостиной собрались близкие. За поминальным столом царила гнетущая тишина. Гости сидели, опустив головы, не зная, как нарушить это тягостное молчание. Воздух был пропитан горечью утраты.

Постепенно разговор начал завязываться. Отец Миша, стараясь поддержать атмосферу, вспоминал светлые моменты из жизни Тиграна. Роза, тихо рассказывала истории об их совместной жизни. Друзья Тиграна, Хорен и Роберт, делились воспоминаниями о совместных приключениях.

Однако, Айк оставался безучастным. Он сидел у окна в углу комнаты, его взгляд был устремлён куда-то вдаль. Голоса гостей доносились до него словно сквозь толщу воды, приглушённые и далёкие. Его душа всё ещё была там, в той роковой палате реанимации, где он в последний раз видел брата.

Вазген, шестидесятипятилетний родственник, заметив подавленное состояние Мариам, подошёл к ней и крепко обнял. Его тёплые слова утешения немного смягчили её страдания, хотя тревога в её тёмно-карих глазах не исчезала.

Мариам производила впечатление хрупкой, почти невесомой женщины. Её худощавая фигура казалась слишком миниатюрной для её возраста, а тонкие черты лица подчёркивали бледность кожи. Тёмные волосы, собранные в строгий пучок, придавали её облику строгость и некую отстранённость.

— Тигран был замечательным человеком, — произнёс Роберт, пытаясь разрядить обстановку.

Он всегда находил слова поддержки в трудную минуту.

— Да, — тихо добавила Роза, — он был моей опорой.

Айк продолжал сидеть молча, погружённый в свои мысли. В его душе бушевала буря эмоций, которую он не мог, да и не хотел, показывать окружающим. Горе его было слишком глубоким, слишком личным, чтобы делиться им с другими.

Комната наполнялась разговорами, воспоминаниями, слезами и улыбками, но для Айка время остановилось. Он всё ещё жил в том октябре, когда его жизнь навсегда изменилась.

— Ничего, Мариам. Отомстим за твоего сына. Еще заберём Арцах обратно, вот увидишь, — неожиданно процедил Вазген.

— Вазген, зачем ты говоришь такое? — печально спросила Мариам. — Опять войны хотите? Сколько ещё матерей должны пролить слёзы?

— А что же, мы всё должны простить этим туркам? Сколько они крови нашей выпили! Сколько земли нашей забрали! — продолжал Вазген. — Армения и так потеряла девяносто процентов своих земель!

— Все земли, которые Армения теряла, больше не возвращались обратно, так показывает история, — вмешался Роберт. — Так что не питайте ложных надежд касаемо Арцаха, дядя Вазген. Он уже навсегда отошёл к туркам, как Карская область с легендарным Араратом.

— Их алчность не знает предела: выпьют ещё много крови и отберут последнюю землю, — с горечью сказал Хорен, опустошая рюмку.

— Не остановятся, ты прав, Хорен, — вторил Роберт, покачивая головой. — Эта саранча до конца будет давить, пока из дома тебя не выгонят и не пустят по миру. Хорошо, если жив останешься!

— Лучше умереть стоя, чем жить на коленях, — мрачно произнёс Вазген.

— Вечная память тебе, друг! — с печальной торжественностью произнёс Роберт, подняв стопку к портрету, и выпил до дна.

— В любом случае нужно договариваться, — весомо добавил Хорен. — Дипломатия — это искусство находить компромиссы и обеспечивать безопасность своих интересов. И сейчас, как никогда, важно сохранить этот хрупкий баланс.

— Из слов не сваришь плов. Наш оппортунист премьер всю армию угрохал, пока договаривался. И что толку? — возразил отец, ударив кулаком по столу. — Арцах сдали, своих людей предали!

— Какой смысл сильному договариваться со слабым? — резко бросил Роберт, сверкнув глазами. — Если он в одночасье может всё забрать себе! Слабым просто диктуют условия, вот и всё. Настоящие переговоры ведутся только между равными, между теми, кто способен отстоять свои интересы и дать достойный отпор.

В разговор вновь вступил Хорен. Обвиняющим тоном он произнёс:

— Кто нас предал, так это Россия! Почему она за нас не вступилась?

В этот момент Айк вышел из своего мрачного оцепенения.

— Подожди-подожди, — прервал он. — Как она могла вступиться, когда твой дорогой ненаглядный премьер-министр сам сказал, что Карабах — территория Азербайджана? Что же, Россия должна была пойти против армянских властей? Хватит искать виноватых! Всё, что происходит — наших рук дело. Россия не обязана решать чужие проблемы. Вбей себе это в голову!

— Ты просто любишь русских, поэтому их оправдываешь! — недовольно высказался Хорен, отворачивая лицо.

Айк решительно кивнул. Он не любил конфликтов и предпочитал решать вопросы спокойно и рассудительно. Его манера поведения резко контрастировала с эмоциональным напором Хорена, создавая в помещении ощутимое напряжение, которое, казалось, можно было потрогать руками.

— Не буду отрицать моего братского отношения к русским… Я считаю Россию своей второй родиной. И твой упрёк совершенно неуместен.

— Хорен, пойми ты наконец! — воскликнул Роберт, поворачиваясь к нему. — Если Россия сейчас начнёт помогать Армении, то это будет выглядеть, как современный крестовый поход. В России тюркская группа народов составляет десять процентов от всего населения. И в основном, это люди, исповедующие ислам. Кто захочет, чтобы внутри страны начались межрелигиозные разборки? Никто… Поэтому не нужно втягивать Россию в нашу войну. Айк прав, Армения должна решать свои проблемы сама. Иначе быть не может.

— Вот когда американцы дадут нам гарантии — тогда турки точно дальше не пойдут.

Айк горько усмехнулся:

— Хорен, ты как ребёнок! — укоризненно произнёс он. — НАТО сама заварила всю эту сборную солянку, а ты хочешь каких-то гарантий от этих пиндосов? Америка находится в десяти тысячах километров о нас, а турки — за стеной. Пока твои америкосы сюда доберутся, нас всех уже перережут.

С этими словами Айк медленно поднялся. Его движения были почти автоматическими. Глаза, казались остекленевшими, словно покрытые тонкой плёнкой тумана.

— Три мухи делили-делили каплю мёда, а потом хозяин взял и прихлопнул всех одним разом, — произнесла Мариам, обводя взглядом собравшихся гостей. Её голос звучал на удивление спокойно, будто она знала какой-то важный секрет, недоступный остальным.

— В каком это смысле? — нахмурившись, спросил Хорен, не понимая скрытого подтекста.

— Это басня такая, — пояснил Миша, покачав головой. — Автор Туманян, если не ошибаюсь. Всё уже сто лет назад написали. Эх, молодёжь, ничего вы не знаете… — в его тоне проскользнула лёгкая укоризна.

— Значит, мы — мухи, да? — задумчиво протянул Хорен. — А кто тогда хозяин?

В комнате повисла тяжёлая пауза. Каждый из присутствующих невольно задумался над аллегорией, заложенной в старой басне. История о трёх мухах вдруг приобрела совершенно новый, тревожный смысл, заставляя задуматься о хрупкости их собственного положения.

Мама Айка, не говоря ни слова, лишь пожала плечами, подняла глаза к потолку и тихо перекрестилась.

Айк тем временем вышел из комнаты. Его шаги эхом отдавались в пустоте коридора. Он направился в ту самую комнату, где когда-то, в далёком детстве, жил вместе с братом. Комната, хранящая столько воспоминаний, теперь казалась ему единственным местом, где можно было укрыться от тяжёлых мыслей и найти хоть немного покоя.

За окном монотонно стучал дождь, словно отсчитывая секунды в такт тому дню, когда они провожали Тиграна в последний путь. Каждая капля, ударяющаяся о стекло, отзывалась острой болью в сердце Айка. Он погрузился в воспоминания, и перед глазами одна за другой вставали яркие картины из детства: они с братом беззаботно играют в этой самой комнате, заливисто смеются во дворе, строят грандиозные планы на будущее, сидя на старой скамейке у дома.

Его рука машинально скользила по книжным полкам, заполненным произведениями великих армянских авторов. Хачатур Абовян, Аракел Сюнеци, Бузанд, Чаренц, Агатангелос, Раффи — каждый потёртый том хранил частичку их общей истории, тепло семейных вечеров и глубокую любовь к родной культуре. Айк взял в руки «Рассказы» Ованеса Туманяна, открыл книгу и долго смотрел на портрет писателя, словно ища у него утешения.

Затем он прилёг на кровать почитать, но слова не складывались в осмысленные фразы — в голове только образ брата, его заразительный смех, его глубокий голос, его несбывшиеся мечты. Книги, которые когда-то они читали вместе, теперь казались пустыми и безжизненными без его присутствия.

Снова и снова он возвращался к той записи на диктофоне, где голос Тиграна звучал так ясно и так невыносимо больно: «Мы все — один народ, брат. Неважно где. Везде, где истребляют мой народ — моя война». Эти слова эхом отзывались в его измученном сердце, напоминая о том, что осталось недосказанным, о том, что они не успели сказать друг другу, о том, что теперь уже никогда не будет сказано.

Перелистывая пожелтевшие страницы «Истории Армении» Мовсеса Хоренаци, Айк будто пытался найти ответы на терзающие его вопросы. Но усталость взяла своё, и сон постепенно одолел его, словно милосердный ангел медленно накрыл его своим крылом. Книга выскользнула из ослабевших пальцев, и в комнате воцарилась удручающая тишина, нарушаемая лишь мерным стуком дождя за окном.

Вечер окутал дом мягким, уютным покрывалом, и когда последние гости разошлись, мама тихо вошла в комнату. В полумраке она увидела спящего сына, склонилась над ним, бережно подняла упавшую книгу и села рядом. Её взгляд, полный материнской нежности и тревоги, скользил по лицу Айка.

Он приоткрыл один глаз, встретившись с любящим взглядом матери. В его полусонном состоянии этот взгляд показался ему таким родным и знакомым, словно возвращая в далёкое детство, когда мама точно так же сидела рядом, оберегая его сон.

— У тебя есть какие-нибудь планы, сынок? — мягко произнесла Мариам.

Айк лишь покачал головой, не находя в себе сил ответить словами. Его взгляд оставался отрешённым.

— Надо жить дальше, — тихо сказала она, стараясь подбодрить сына.

В её голосе звучала неизменная вера в лучшее, та материнская надежда, которая всегда помогает пережить самые тяжёлые времена.

В этот момент в дверях возникла массивная фигура отца. Его появление было резким, почти агрессивным. Широкие брови, словно две тёмные дуги, подчёркивали выразительность лица и придавали взгляду глубину и серьёзность. Особенно примечательным был его нос — крупный, с характерным изгибом.

— Хватит с ним возиться! — голос Миши прозвучал как удар хлыста. — И хватит ему книжки читать. Уже ничего на полках не осталось, чего бы он не прочёл. Тоже мне, историк выискался… Вставай, работу тебе найдём нормальную.

В его словах звучала неприкрытая грубость, попытка через жёсткость скрыть собственную боль и беспомощность перед горем сына. Отец не знал, как иначе поддержать Айка, и выбрал единственный способ, который понимал — возвращение к привычной жизни через работу.

— Не думала, что скажу такое, но… Возвращайся в Москву, сынок. Не будет тебе здесь жизни, — тихо произнесла мать.

— Что ты говоришь, Мариам? Совсем разум потеряла? — возмутился отец.

— Нет, ты оставайся, мы тебе рады, — слёзы начали катится по её лицу. — Очень рады. Сколько хочешь оставайся. Но потом…

— Никаких «но»! Завтра дядя Арам приедет из Еревана. Чтобы привёл себя в порядок, — строго сказал отец. — Что-нибудь для тебя придумаем.

ГЛАВА 4. МАРИАМ

В просторной комнате чувствовалась приятная атмосфера. За большим столом восседал отец, его серьёзный взгляд был устремлён на гостя. Напротив, расположился дядя Арам — импозантный мужчина лет пятидесяти пяти, одетый в щеголеватую кожаную куртку. Его манера держаться выдавала человека, привыкшего быть в центре внимания.

Мать суетилась вокруг стола, то и дело принося новые блюда и убирая опустевшие тарелки. Её движения были нервными, выдавая внутреннее беспокойство.

Дядя Арам, не переставая, сыпал остротами и историями, его громкий смех эхом отражался от стен.

— Представляете, выхожу на площадь, а там полицейские — один к одному, словно на подбор: подтянутые, рослые, мускулистые, — вещал Арам, обращаясь к Мише. — Глядя на них, самому захотелось вытянуться по струнке. А наши-то? Их, поди, по размеру живота и ширине шеи на службу принимают. Чем больше пузо — тем выше оклад.

Обратившись к Мариам, он продолжил:

— Сестра, да сядь ты уже, не мельтеши. Дай хоть лицо твоё разглядеть.

— В моё лицо, братец, лучше не смотреть, — ответила Мариам с горькой усмешкой. — Ничего там уже привлекательного не осталось.

В ту же минуту из ванной появился Айк. Несмотря на небритость, он явно пытался привести себя в порядок, старательно приглаживая волосы.

— Привет, дядя, — поприветствовал он Арама.

— Айко! Да ты ли это? — воскликнул Арам, вглядываясь в племянника. — Ну надо же, вылитый отец в молодости! Сколько лет не виделись? Десять? Пятнадцать? Совсем о нас забыл в своей Москве. А сейчас вот вспомнишь!

Дядя Арам принялся трепать Айку волосы, словно тому было лет десять, затеял шутливую потасовку.

— Дядь, прекрати, — смущённо попросил Айк.

— Арам, может, займёшься им? — вмешалась мать. — Совсем загрустил наш Айко. Сидит, в книги уткнулся, носа на улицу не кажет.

— А что такого? Нос-то у него хороший, почему бы и не высунуть? — парировал Арам. — А девушка у него есть?

— Не до девушек сейчас, — коротко ответил Айк.

— Вот именно! — всплеснул руками Арам. — Потому нас, армян, всё меньше и меньше становится. Скоро совсем вымрем, туркам даже воевать не придётся. А кто род продолжать будет, Айко?

— Арам, может, у тебя работа для него найдётся? — спросил отец, с надеждой глядя на шурина. — Глядишь, и втянется, и останется.

Арам задумчиво потёр подбородок:

— Работа… Подумаем. А ты что умеешь? Что закончил?

Айк ответил с явным безразличием:

— Кулёк.

Арам недоумённо приподнял бровь:

— Чего?

Мать поспешила объяснить:

— Институт культуры.

— А… Культурный, значит, — усмехнулся Арам, но в его голосе проскользнула нотка уважения. — Ну что ж, для начала вывезем тебя в цивилизацию. В Ереван поедешь со мной, готовься. Через минут тридцать выдвигаемся.

Мать бросила на сына тревожный взгляд, в котором читался немой вопрос: «Готов ли ты к этому?» Отец же, напротив, заметно оживился, увидев в этом предложении шанс для сына начать новую жизнь.

Айк лишь уныло опустил взгляд, чувствуя, как внутри него борются противоречивые чувства. Предложение дяди Арама не вызывало в нём ни энтузиазма, ни желания что-то менять. Он всё ещё был погружён в свои мысли и боль утраты, и перспектива новых начинаний казалась ему непосильной ношей.

В машине дядя Арам без умолку рассказывал о чём-то, но Айк едва слышал его. За окном проплывали пейзажи Армении, дорога вела в Ереван. Айк задремал.

Проснулся он уже вечером, когда машина въезжала в город. Огни вечернего Еревана отражались в окнах зданий.

— Гляди, какая красота! — воскликнул Арам. — Завтра познакомлю тебя со всеми важными людьми города. Подключим к главным событиям, найдём тебе занятие.

Остановившись у ярко освещённого ночного клуба, Арам с энтузиазмом кивнул в сторону входа:

— Ну что, оторвёмся как следует?

Но Айк отвернулся, его лицо выражало явное отторжение.

— Лучше отвези меня завтра в Национальную библиотеку, — тихо попросил он.

— Серьёзно? — искренне удивился дядя.

— И в Библиотеку манускриптов тоже, — добавил Айк.

Арам с беспокойством посмотрел на племянника:

— Айко, ты здоров?

Следующий день встретил Айка величественным фасадом Национальной библиотеки. Старинная архитектура здания, с её изящными колоннами и арочными окнами, словно притягивала его. Проникая внутрь, он оказался в другом мире — мире тишины и знаний.

Его взгляд скользил по бесконечным рядам книжных полок, по старинным шкафам, по мягким креслам для чтения. В воздухе витал особенный аромат — смесь запаха старых книг и свежей типографской краски.

Оглядевшись в поисках помощи, он заметил молодую девушку-библиотекаря. Она сосредоточенно разбирала книги за небольшим столиком, аккуратно расставляя их по местам. Её руки двигались уверенно и точно, а на лице читалась спокойная сосредоточенность человека, привыкшего к своему делу.

Айк медленно направился к ней, чувствуя, как сердце начинает биться ровнее в этих стенах, пропитанных мудростью веков. Здесь, среди книг, он наконец-то ощущал себя на своём месте.

— Вам помочь? Вы что-то ищете? — спросила девушка, её голос звучал профессионально вежливо, но с ноткой искреннего участия.

Айк замер, его взгляд невольно остановился на бейджике девушки. На белом пластике чётко проступали чёрные буквы её имени — Мариам. Это имя, такое же, как у его матери, теперь звучало совершенно иначе, словно обрело новое, особенное значение.

— Мариам… — тихо произнёс он, словно пробуя имя на вкус, позволяя звукам медленно разливаться в воздухе.

Девушка улыбнулась, и её глаза засветились особым, тёплым светом. В этой улыбке было что-то располагающее, что-то, что заставило Айка почувствовать себя немного спокойнее. Её взгляд, полный доброжелательности, словно говорил: «Я здесь, я готова помочь».

— Я… я ищу кое-какие редкие рукописи, — продолжил он, стараясь сохранить самообладание.

— Здесь будете работать или, может быть, предпочтёте взять книги домой?

— Здесь, — не раздумывая, ответил Айк, обводя восхищённым взглядом пространство библиотеки. — Здесь мне нравится гораздо больше.

— Тогда вам прямая дорога в читальный зал, — Мариам грациозно взмахнула стопкой книг и направилась к выходу.

Айк снова замер, наблюдая за её удаляющейся фигурой. Лишь когда она остановилась в нескольких шагах, обернувшись, он очнулся от оцепенения.

Мариам была девушкой невысокого роста, но её природная грация делала её поистине очаровательной. Её карие глаза, словно два глубоких омута, излучали искренность. Длинные чёрные как смоль волосы мягкими волнами ниспадали на плечи, придавая её облику особую женственность и загадочность. В её внешности было что-то завораживающее — то ли в том, как она двигалась между стеллажами библиотеки, то ли в том, как её волосы слегка покачивались при каждом движении. Её черты лица, хоть и не были классически правильными, обладали особым шармом, который притягивал взгляд. Когда она говорила, её голос звучал мягко и мелодично, а улыбка освещала всё вокруг. В ней было что-то такое, что заставляло забыть обо всём на свете — будь то тяжёлое бремя прошлого или тревоги настоящего. Она словно излучала внутренний свет, который был заметен даже в полумраке библиотечных залов.

Айк не мог оторвать от неё глаз. В этой девушке было что-то необычное, что-то, что пробуждало в нём давно забытые чувства и давало надежду на новое начало.

— Ну что же вы? Пойдёмте, я как раз туда направляюсь, — в её тоне прозвучала едва уловимая нотка иронии.

В просторном коридоре, ведущем к читальному залу, Мариам поинтересовалась:

— Что именно вы планируете изучать?

— Всё, что связано с Ованесом Туманяном, — с воодушевлением ответил Айк.

— О, весьма серьёзный выбор! — восхитилась Мариам. — На студента-филолога вы не похожи. Пишете диссертацию?

— Можно и так сказать, — уклончиво ответил Айк.

— Тогда вам непременно стоит посетить «Вернатун», — неожиданно предложила Мариам.

— «Вернатун»? — переспросил Айк, искренне не понимая, о чём идёт речь.

Мариам окинула его внимательным взглядом, в котором читалось неподдельное любопытство.

— Ах, вы не знаете? «Вернатун» — это знаменитый литературный клуб, основанный самим Ованесом Туманяном. Там собирались лучшие умы армянского общества: писатели, художники, композиторы… Изначально клуб располагался в Тбилиси, но после кончины его основателя все материалы были перевезены в Ереван.

Войдя в просторный читальный зал, Мариам уверенно направилась к старинной картотеке.

— Вот здесь вы найдёте всё необходимое, — произнесла она, указывая на массивные шкафы с карточками. — Делайте заказ, а мы займёмся поиском материалов. — С этими словами она грациозно поправила прядь волос и уже было направилась к выходу.

Но тут раздался немного смущённый голос Айка:

— Я… признаться, со школьных лет не бывал в библиотеке. Всё как-то не до того было.

Мариам остановилась, и лёгкие, почти музыкальные звуки сорвались с её губ. Она медленно обернулась, и в её глазах заплясали озорные искорки. Это был негромкий, искренний смех, который мгновенно разрядил напряжённую обстановку.

— В таком случае, позвольте помочь.

В читальном зале Мариам терпеливо обучала Айка искусству работы с картотекой. Его неловкие попытки разложить карточки напоминали игру в пасьянс, что вызывало у девушки сдержанную улыбку. Вскоре она забрала карточки и принесла стопки книг, которые Айк с благодарностью перенёс к своему столу.

Погрузившись в чтение, Айк словно растворился в мире литературы. Перед его глазами проплывали портреты Туманяна, иллюстрации к его произведениям, изображения других выдающихся деятелей культуры: Шираза, Александра Ширванзаде, Ханзадяна, Сильвы Капутикян, Паруйра Севака…

Мариам, заметив увлечённость молодого человека, не могла удержаться от того, чтобы не показать ему особо ценные экземпляры из хранилища. Тайком проведя Айка между внушительными рядами книжных полок, она делилась интересными фактами, рассказывала увлекательные истории, связанные с теми или иными произведениями.

Когда часы пробили поздний вечер, читальный зал опустел. Айк задремал, склонившись над книгами. Мариам, заметив это, тихо подошла к его столу.

— Давно мне не встречался столь увлечённый читатель, — прошептала она, легонько касаясь его плеча.

Айк поднял голову, протёр глаза:

— Вы придёте завтра? — спросила Мариам.

— Завтра я отправлюсь в хранилище манускриптов, послезавтра — в «Вернатун», а послепослезавтра непременно буду здесь, — с энтузиазмом ответил Айк.

Собирая книги, он вдруг остановился:

— Мариам, спасибо вам, — искренне произнёс Айк. — Вы… вы просто огонь!

Девушка, не переставая улыбаться, помогала ему аккуратно складывать книги. Её глаза засияли от такого комплимента, но она тут же приложила палец к губам.

— Тссс… Тихо! — произнесла она таинственным шёпотом, заговорщически подмигнув. — Никому не рассказывайте об этом! Если узнают, что я — огонь, меня тут же отстранят от работы с книгами. Представляете? Скажут, что нарушаю пожарную безопасность!

Её смех рассыпался по читальному залу, наполняя пространство лёгкостью и весельем. Даже строгие стеллажи с книгами, казалось, одобрительно качнулись в такт её шутке, а библиотечная тишина на мгновение стала уютной и домашней.

ГЛАВА 5. ОТ ЗВУКА К ИЗОБРАЖЕНИЮ

Архитектурный ансамбль, расположенный на возвышенности, впечатлял своим благородным обликом. Строгие линии фасада, украшенные изящными деталями, создавали ощущение торжественности и значимости этого места.

Перед входом возвышались монументальные статуи великих армянских деятелей культуры — художника Рослина, историка Хоренаци, поэта Фрика, философа Татеваци, баснописца Гоша и математика Ширакаци. Чуть поодаль виднелся памятник создателю армянского алфавита — святому Месропу Маштоцу, чьё имя носит этот уникальный научный центр. По соседству с ним застыла фигура Корюна — преданного ученика великого просветителя.

Здание института древних рукописей, словно страж вековых знаний, хранило в своих стенах бесценные сокровища армянской письменности и культуры, привлекая исследователей и ценителей истории со всего мира.

Утренние лучи солнца, словно золотые пальцы, нежно касались старинных серо-голубых базальтовых камней фасада. Их мягкое сияние оживляло строгие линии сооружения, придавая Матенадарану магическую торжественность.

Машина дяди Арама плавно остановилась у величественного здания.

— Что, опять будешь допоздна? — спросил Арам, глядя на племянника с лёгкой усмешкой.

— Наверное, — ответил Айк, чувствуя, как внутри него разгорается исследовательский азарт.

— И сразу спать завалишься?

— Наверное.

— Ты точно звукооператор? — с иронией произнёс дядя.

Айк ухмыльнулся и вышел из машины, вдыхая свежий воздух. Он медленно направился к библиотеке, любуясь её архитектурой.

В центре вестибюля его взору открылась впечатляющая мозаика работы Ван Хачатура — грандиозная сцена Аварайрской битвы 451 года. На ней было запечатлено героическое противостояние армянского войска силам персидской армии. Эта великая битва, ставшая символом несгибаемого духа народа, определила судьбу христианства в Армении, сохранив его для будущих поколений. Каждому элементу мозаики была придана особая выразительность: в застывших фигурах воинов читалась решимость, в их позах — готовность до последнего защищать свою веру и родину.

Окружающее пространство вестибюля дышало торжественностью. Изящные арки и монументальные колонны создавали идеальную гармонию. В сердце помещения возвышалась широкая лестница, устланная благородным ковром, которая прямыми маршами устремлялась к верхним этажам — второму, третьему и четвёртому. Она словно приглашала путников в увлекательное путешествие по лабиринтам древней мудрости и культурного наследия, хранящегося в стенах этого священного места.

В одном из залов музея взгляд Айка невольно остановился на необычном экспонате. Перед ним предстал удивительный исторический артефакт — рукопись, чей возраст перешагнул тысячелетний рубеж. На искусно оформленной кожаной обложке изящным почерком было начертано название — «Книга познания и веры священника Давида».

Этот исключительный экземпляр — настоящая жемчужина армянской культуры — древнейшая рукописная книга на бумаге. Опытные мастера-реставраторы Матенадарана потратили более года на то, чтобы вернуть памятнику былую красоту. И теперь, после тщательной реставрации, этот неповторимый исторический документ впервые демонстрировался посетителям во всём своём первозданном величии.

Вскоре его заинтересовала другая находка — первопроходческая рукопись, появившаяся в Армении в 971 году. В ней содержались научные исследования знаменитого армянского учёного, физика и астронома Анания Ширакаци.

Продолжая осмотр экспозиции, он остановился перед «Евангелием Девы Марии» — манускриптом VII века. Эта священная книга стала частью важнейшего государственного ритуала: новоизбранные лидеры Армении клянутся на её страницах в верности народу.

Среди важных исторических документов Айк задержал взгляд на манифесте «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей». Этот эпохальный указ, вышедший из-под пера императора Александра II 19 февраля 1861 года, ознаменовал конец крепостного права и подарил миллионам людей долгожданную свободу.

Неторопливо двигаясь от витрины к витрине, Айк внезапно застыл как вкопанный. Его глазам открылась драгоценная реликвия — труд Корюна, выдающегося последователя Месропа Маштоца. Словно заворожённый, он погрузился в чтение, впитывая каждое слово этого бесценного источника.

Корюн, будучи непосредственным свидетелем последних лет жизни своего учителя, создал поистине уникальное произведение. Его перо, словно кисть искусного художника, воссоздавало яркие образы и события, связанные с Маштоцем. В этих строках оживала история последнего периода жизни великого просветителя, его духовные искания и деяния.

Айк с особым вниманием читал описания того, как Маштоц проводил последние годы — как он трудился над переводами священных текстов, как делился мудростью с учениками, как заботился о развитии армянской письменности. Каждое слово Корюна дышало искренним восхищением и глубокой любовью к своему наставнику.

Особенно трогали Айка те моменты, где Корюн описывал душевные переживания Маштоца, его заботу о будущем армянского народа, его неугасимую веру в силу знания. Эти строки словно говорили с читателем через века, передавая не только исторические факты, но и живую энергию великого человека, изменившего судьбу целой нации.

Погружаясь в чтение, Айк чувствовал, как древние строки оживают перед его внутренним взором, открывая новые грани понимания величия личности Маштоца и значимости его наследия для всего народа.

Интерес Айка к манускриптам был искренним и глубоким. В библиотеке древних рукописей было не менее увлекательно, чем в Национальной библиотеке, но чего-то не хватало. Возможно, того особого огня, который охватил его вчера при встрече с Мариам.

Вечером дядя Арам застал Айка на скамейке неподалёку от Матенадарана. Тот с безмятежным видом наслаждался мороженым, наблюдая за тем, как солнце медленно опускается за горизонт, окрашивая небо в нежные оттенки розового и оранжевого.

Заметив машину, Айк подошёл и заглянул в открытое окно:

— Дядь, не стоило заезжать. Я бы и пешком дошёл, прогулялся.

— Туда, куда я тебя отвезу, сам не дойдёшь. Залезай! — скомандовал Арам.

В его голосе звучала уверенность человека, знающего, что делает.

Айк сел в машину, чувствуя лёгкое волнение.

— Что за места такие?

— Отличные места, поверь. Министерство образования, науки, культуры и спорта.

— Вау! И мы прямо сейчас, в полдесятого вечера туда пойдём? Какие самоотверженные люди там работают! — с иронией произнёс Айк, но в глубине души ему было любопытно.

— Не ёрничай! — строго осадил его Арам. — Сам знаешь, где у нас решаются все дела. У меня там человек. Хочет на тебя посмотреть. Есть, говорит, дело непыльное. Само собой, ему надо будет отстегнуть немного.

— Что за дело?

— Сам не знаю, но чувствую, что это может быть важно для твоего будущего.

Вскоре их автомобиль резко затормозил у роскошного ресторана, где гремела музыка, наполняя воздух предвкушением праздника. Внутри преобладала атмосфера богатства и власти — сверкающие люстры, дорогие интерьеры и изысканные детали декора создавали впечатление места, где принимаются судьбоносные решения.

За огромным столом, ломящимся от деликатесов, восседал Лерник Ераносян — представительный мужчина лет пятидесяти пяти, чья осанка и манера держаться говорили о привычке быть в центре внимания. Его уверенный взгляд и властные жесты выдавали человека, привыкшего к тому, что весь мир вращается вокруг него.

— Что будете: хоровац, хашламу? Ишхан в вине тут неплохой. Не стесняйся, Арамчик, не первый год знакомы. И племяшу твоему найдём место, — радушно предложил Лерник, поправляя свой изысканный пиджак с едва заметной небрежностью, которая только подчёркивала его статус.

— А что за место? — не скрывая интереса, спросил Айк, чувствуя, как внутри нарастает любопытство.

— Ахпер, не торопись. Давай посидим, отдохнём, — попытался урезонить его Ераносян.

— Я не устал, — возразил Айк, нетерпение которого было почти осязаемым.

— Арамчик, он у тебя всегда такой напряжённый? — усмехнулся Ераносян, но его проницательные глаза блеснули пониманием.

— Не бери в голову. У пацана брат погиб, — пояснил Арам с неподдельной заботой в голосе. — До сих пор в себя прийти не может. Надо помочь.

— А… Это тот, что в Арцахе? Соболезную…

В голосе Лерника прозвучала искренняя озабоченность, а его лицо на мгновение утратило привычную самоуверенность. Он повернулся к Айку:

— Твой дядя сказал, что ты в культурном институте учился?

— В институте культуры, если точнее, — поправил Айк, чувствуя, как важно произвести правильное впечатление.

— Ну да. Фотографировать умеешь?

— На телефон — да. Фотокамерой не особо.

— Покажешь потом… На телефон сойдёт. Если руки из того места растут, — рассмеялся Лерник, но в его смехе Айк уловил нотку серьёзности.

— А что снимать нужно? — поинтересовался Арам, чувствуя, что дело может быть подходящим.

— У нас такая тема: каждый год все объекты культурного наследия фотографируем для отчёта. Памятники, церкви… Надо показывать, что всё на месте, целое, красивое, деньги потрачены куда надо. По стране покататься придётся.

Айк задумался. Предложение казалось не таким уж плохим. Возможность путешествовать по Армении, фотографировать исторические места — это могло стать новым началом.

— А что нужно будет делать конкретно? — спросил он, чувствуя, как просыпается профессиональный интерес.

— Да ничего сложного. Приедешь, сфоткаешь объект со всех сторон, напишешь отчёт. Главное — чтобы фотки были качественные, чтобы начальство смотрело и радовалось.

— А оплата? — осторожно поинтересовался Айк.

— Оплата достойная. И главное — работа стабильная. Будешь ездить, смотреть красоты нашей страны, деньги получать. Что ещё нужно молодому специалисту? Я сообщу, когда нужно будет приступить…