Бесплатный фрагмент - Вишни и скрипичный ключ

Инопланетяне

Вы лысые, с зеленой кожей,

Глаза навыкат, без бровей.

Но самый ужас — это, боже!..

Вы так похожи на людей!

(Стихи автора)

От автора

Мысль сделать сборники моих рассказов появилась у меня давно. Я начал писать фантастику в 90-х годах прошлого века, и, как водится, сначала это были рассказы. Но и позже, когда были написаны и изданы произведения крупной формы, рассказы я тоже вниманием не обделял. Что-то возникало спонтанно, в результате «творческого озарения», что-то писалось для конкурсов, таких как «Рваная грелка», «КолФан» и пр., что-то создавалось специально для журналов и сборников.

Кстати, о журналах и сборниках. В них на сегодняшний день опубликовано более тридцати рассказов. Это такие журналы как «Если», «Техника-молодежи», «Знание-сила: Фантастика», «Юный техник» и другие, менее известные, в том числе и зарубежные. В итоге мои рассказы увидели свет в таких странах как Россия, Великобритания, Канада, Израиль, Латвия, Украина и США.

Однако я не стал делить рассказы для задуманных сборников на те, что уже опубликованы (есть такие, что и не единожды), и на те, что так еще и не видели свет. Не думаю, что факт публикации автоматически делает текст лучше. Мало того, я даже оставил все рассказы в первоначальном виде, без той переработки, что требовали некоторые издания. Единственное, что я позволил себе, это еще раз сделать вычитку и провести минимальную редактуру с позиции моего нынешнего опыта, а также реалий сегодняшнего дня.

Произведения наверняка неравноценны по стилистике, уровню подачи материала, занимательности сюжета и прочим литературным параметрам, ведь писались они в разное время — и когда я еще только начал приобщаться к литературному творчеству, и когда приобрел уже какой-то опыт. Тем не менее, я не стал делить их по признаку новые-старые, потому что все они для меня родные дети, с каждым что-то связано, каждый чему-то меня научил. Не стал я и сортировать их по датам написания, посчитав, что это вовсе не самое главное.

Я провел деление по другому принципу. Хотя все рассказы принадлежат любимому мною жанру фантастике, но тематика у них очень разная; она представляет такие поджанры как фантастика научная, юмористическая, любовная, проза для детей и юношества, мистика-ужасы, сюрреализм… В связи с тем что рассказов накопилось много, порядка восьмидесяти, и все они представляют перечисленные выше направления, я решил сделать не один, а несколько сборников — каждый по своей тематике. Объединяет их придуманное мною название «БутАстика»; потому что это Буторин Андрей, и потому что это фантастика.

Третий из шести задуманных сборников посвящен юмору. Разумеется, не просто юмору, а юмористической фантастике. Наверное, не все рассказы покажутся вам смешными, но я очень надеюсь, что хотя бы один из них заставит вас улыбнуться.

Приятного чтения, дорогие друзья! Жду ваших отзывов.

Искренне ваш,

Андрей Буторин

Стеклянные бусы

Циферки и буковки, таблицы и диаграммы всё ползли и ползли по сгустившемуся в плоский экран воздуху. По кругу. Раз уже, наверно, в пятнадцатый. Но останавливать круговерть информации и Корусу, и Редилу было лень. Не хотелось ничего делать ни тому, ни другому. Разочарование, апатия, досада и ещё десятка два подобных определений висело в рубке маленького кораблика с диссонирующим моменту названием «Счастливчик».

— Ну что? — полусонно спросил Корус.

— Я так и знал, — поморщился Редил. — Я так и знал, что ты скажешь своё дурацкое «ну что».

— Такое же моё, как и твоё, — буркнул Корус. — Или ты можешь сказать что-то более конструктивное?

— Могу, — Редил наконец-то щёлкнул пальцами, выключая информаторий. — Убираться отсюда надо.

— А можешь сказать — куда? — Корус пошевелил бровями, похожими на двух мохнатых гусениц, пытаясь изобразить любопытство. Получилось плохо. Потому что он и сам знал ответ. Даже два его варианта: один непристойный, а второй — «домой».

Редил выбрал непристойный. Корус поморщился:

— А на меня фыркаешь за безобидное «ну что»!

— Всё, хватит! — Редил выполз из кресла, превратившегося тут же в искрящуюся пыль, и поплёлся к мембране. Мембрана чпокнула, открывая овал в переборке. — Я собираюсь сейчас напиться, затем отоспаться, а потом лететь домой. Ты как?

— Найти альтернативу первым двум пунктам я еще могу, а вот насчёт третьего — сложновато…

— Оставайся здесь, — плечи Редила устало качнулись. — Планета — просто рай!

— Не надо ёрничать, — Корус тоже поднялся. Атомная пыль дематериализовавшегося кресла обволокла его радужным коконом. — Что там у тебя первым пунктом?..

После пятой банки пива Корусу стало немного легче. Редил же, допив шестую, принялся задумчиво мурлыкать. Тональность мелодии была минорной, но сам факт пения уже дарил некоторые надежды. За восемь лет сотрудничества с Редилом, Корус определил для себя эту нехитрую примету. Если напарник поёт — в его мозгах что-то зреет. Не всегда удобоваримое, но почти всегда — оригинальное.

— И-инфо! — икнув, сказал Редил и щелкнул пальцами. Воздух перед ним загустел и превратился в экран. — Кодекс мировых законов, закон о колонизации населённых планет! — Пальцы щёлкнули снова. — Читай! — это уже относилось к Корусу. — Внимательно. Можно вслух. И-ик!

— Включи доктора, — поморщился Корус. — Разыкался тут…

— Не хочу трезветь, — снова икнул Редил. — Читай!

— С начала?

— Пункты пять, шесть, семь… И-ик! — Редил открыл новую банку и принялся ожесточённо глотать пиво, надеясь побороть икоту.

— Пункт пять, — вздохнул Корус, фокусируя взгляд на экране. — Категорически запрещается колонизация планет, имеющих негуманоидные формы разумной жизни. Пункт шесть. Колонизация планет, имеющих гуманоидные формы разумной жизни допустима только при безоговорочном согласии на то руководителей правительств всех государств и (или) глав других общественно-социальных формаций, наличествующих на колонизируемой планете. При этом категорически исключается силовое, психологическое или иное давление на означенные выше лица. Пункт семь. В случае выполнения пункта шесть настоящего закона, колонизация планеты не должна включать в себя вмешательство во внутренние дела имеющихся на планете государств и (или) других общественно-социальных формаций, кроме случаев, несущих непосредственную угрозу существованию цивилизации планеты.

— Ну что? — спросил Редил. Икать он наконец-то перестал.

— Ага! — точёные ноздри Коруса злорадно трепыхнулись. — Тебе «нучтокать», значит, можно!

— Моё «ну что» — по делу! — припечатал Редил пустой банкой о стол. И стал открывать следующую.

Корус воздержался от комментариев и тоже открыл новую банку. А еще распечатал пакетик с солёными орешками и аппетитно захрустел, сплёвывая скорлупки в клубящееся облачко поглотителя.

— Что ты молчишь? — спросил, вытирая с губ пену, Редил.

— Что тут говорить? — две мохнатые гусеницы над глазами Коруса непристойно склеились. — Пункты шесть и семь можно было не читать.

— Ха-ха-ха! — откинулся в кресле Редил и забарабанил тонкими пальцами по раздувшемуся брюху. — Я так и знал, что ты это скажешь!

— Всё-то ты знаешь наперёд, — колыхнулся Корус, и в животе его булькнуло. — Ты просто ясновидящий у нас. Но ты, наверное, забыл, кто там, внизу? Может быть, братья наши по образу и подобию? Правда, с хоботами, веником глаз, кенгурячьими ногами и клешнявыми ручками в три ряда!

* * * * *

Похожую на рай планету возле заброшенного на самые задворки Галактики жёлтого карлика, Редил с Корусом нашли на самой, что называется, точке возврата. Энергии хватало как раз на прыжок к Земле. Не улыбнись в последний момент удача, колонизаторскую деятельность напарников можно было признавать несостоявшейся. Тем более, и срок лицензии через четыре года заканчивался. Прыжок к Земле отнимал половину этого времени (для самих путешественников — мгновение, но по земным часам именно два года, а срок лицензии считали как раз на Земле). Даже найдя сразу деньги для полной заправки «Счастливчика» (что само по себе выглядело крайне сомнительным), оставшихся двух лет никак не хватило бы на полноценный поиск! А уж найти средства для покупки новой лицензии… Только на гашение кредитов за первую, по самым скромным подсчётам, при условии, что повезёт устроиться работать хотя бы простыми пилотами в компанию среднего класса, уйдёт лет тридцать-тридцать пять. Как раз успеет осточертеть и космос, и сама непутёвая жизнь.

И вот он — шанс! Как на блюдечке! Замечательная планета земного типа возле похожей на Солнце звезды. Масса — девяносто процентов земной, кислородная атмосфера (восемьдесят процентов азота, полтора — углекислого газа, один — прочих газов, не доставляющих неудобств человеческому организму), умеренный климат на всей территории за исключением полюсов, богатая растительность, животный мир не блещет разнообразием, зато полностью отсутствуют хищники и, что не менее приятно, насекомые. Разумная раса — одна, строй — первобытнообщинный, но достаточно развито сельское хозяйство, особенно животноводство, численность населения — порядка полумиллиона особей. Не имея естественных врагов, не испытывая капризов погоды и прочих природных катаклизмов, аборигены нежились на райской планете в полное своё удовольствие. Они приручили единственное на планете крупное млекопитающее — аналог земных овец, — и жили теперь припеваючи, не утруждая себя даже охотой. Выращивали несколько видов фруктовых растений, несколько — злаковых, в прибрежных районах — изредка ловили рыбу. И то больше ради спортивного интереса, поскольку еды и без того хватало вдоволь.

И лишь один минус числился в пассиве этой благословенной идиллии… Жирный такой минус, сочный, перечеркивающий все надежды и мечты новоиспеченных колонизаторов напрочь. Не являлись разумные обитатели планеты гуманоидами, даже в самом смелом приближении. А значит, согласно пункту пять «Закона о колонизации населённых планет», следовало поворачивать не оправдавшему имени «Счастливчику» восвояси. Категорически и безапелляционно!

* * * * *

Пиво уже не лезло. Не приносящее более лёгкости опьянение начинало раздражать. Корус включил личного доктора. Невидимые глазу нанороботы принялись за грязную работу по очистке организма. Через пару минут в голове прояснилось. Ещё через пять Корус почувствовал себя заново рождённым. Жаль, что нельзя было с помощью нанотехнологий так же легко и быстро избавиться от главной проблемы.

Оказывается, Редил думал иначе. Он ткнул изящным пальцем в сторону напарника, когда тот закончил «лечение».

— Вот! — сказал он. — Вот именно!

Мохнатые гусеницы Коруса расползлись в стороны.

— Что? — спросил он. — Что «вот»? И что «именно»?

— Ты можешь запрограммировать доктора так, чтобы он перестроил геном нечеловека в человеческий? Или как это там у вас называется…

— У кого — у нас? — не сразу въехал в суть вопроса Корус.

— Ты же учился на микробиолога? Нет? — излучающий самодовольство Редил сцепил холёные пальцы и подался вперёд.

— Да, — машинально ответил Корус, взявшись за кончик тонкого носа. — Погоди, ты хочешь… Редил, ты спятил! Это пахнет для нас стиранием личности! — Корус вытянул руки, словно намереваясь схватить напарника за грудки.

Редил задвигал широкими ноздрями:

— Пахнет… пивом, хвойным ароматизатором… Стиранием личности… нет, не пахнет. Но вот от кого-то из нас пахнет глупостью!

— Вот-вот! — опустил руки Корус. — Я даже знаю, от кого.

Редил повернулся к экрану, на котором висели строки «Закона о колонизации населённых планет». Прокрутил текст к началу, картинно выпучил глаза, пробегая ими строчку за строчкой, дошёл до конца, вновь вернулся к началу…

— Я не могу найти! — развёл он руки театральным жестом, должным, видимо, изображать недоумение. — Помоги мне, Корус! Я не могу найти пункта, по которому нам грозит стирание личности. Я даже не могу найти ничего, за что бы нам полагался хоть малюсенький штраф. Может, ты найдёшь? Прошу!

— Да хотя бы пункт шесть, — даже не стал смотреть на экран Корус. — …категорически исключается силовое, психологическое или иное давление…

— Давление?! — очень натурально сыграл удивлённого Редил. — Я что-нибудь говорил о давлении?

— Перестройка генома, по-твоему, не давление?

— Нет. Мы никому ничего не будем навязывать. Мы даже встречаться ни с кем не будем; не будем вступать в контакт, не будем грозить, уговаривать, плакать, валяться в ногах. Мы не нарушим ни одного крохотного пунктика, ни одной буковки, ни одной запятой или точки закона. И пусть моя шкура пойдёт на барабан этим милым туземцам, если я в чём-то не прав! Если никто не додумался до этого раньше, то мы-то здесь чем виноваты? — Музыкальные пальцы Редила легли на стол, словно на клавиатуру рояля. Еще немного — и зазвучат торжествующие аккорды.

Гусеницы Коруса сошлись на переносице, неприязненно обнюхивая друг друга. Он начал сдаваться:

— И… как же ты собираешься осуществить это на практике?

— Посылка. Подарок. Хочешь — бери, не хочешь — выбрасывай. Всё исключительно добровольно.

— Вряд ли их заинтересует доктор. Да и не умеют они с ним обращаться.

— Всё проще простого! — видя, что напарник почти на его стороне, Редил воодушевился. — Что больше всего ценили земные дикари, не считая, разумеется, огненной воды?

— Яркие тряпки, ножи, стеклянные бусы… — начал перечислять Корус, полностью уже подпавший под влияние напарника, почти гипнотическое в своей убеждённости.

— Вот именно, бусы! Стеклянные бусы! О, как ты прав, Корус! — непонятно было, издевается Редил или радуется искренне. — Доктора мы создадим в виде бус! И он будет уже включён. Самое главное — запрограммировать нанороботов на постоянное воспроизводство самих себя и на поиск новых объектов для «лечения». Они будут передаваться от аборигена к аборигену через слюну, сперму, даже через рукопожатие, если таковое у них практикуется. И каждого дикаря они будут превращать в человека! Разве это не благородно, мой друг? — Глаза Редила заблестели. Казалось, ещё немного, и из них покатятся скупые мужские слёзы.

— Сколько же нам понадобится этих… э-э… бус? — Корус перестал сомневаться. Гусеницы заняли своё обычное положение и лишь слегка подрагивали.

— Давай посчитаем, что получится, если их будет, скажем, пять тысяч… — Редил потёр руки. Тонкие пальцы затрепетали.

Воздух сгустился и затвердел в форме небольшого октаэдра — Корус вызвал вычислитель. Редил продолжал разминать пальцы, словно готовясь к исполнению сложной партитуры, пока напарник пичкал вычислитель данными, обрамлял их вводными, расчленял условиями, шинковал циклами и формовал процедурами.

— Год, — оторвался, наконец, Корус от вычислителя. — Почти год, плюс-минус месяц.

— Прекрасно! — пальцы Редила сыграли в воздухе долгожданную мелодию, слышимую только им. — Для полной гарантии мы подождём два года. В случае неудачи у нас как раз останется время для возвращения и сдачи лицензии. Но я уверен, что это нам не потребуется. Да, и вот ещё что! — Редил понюхал зачем-то пивную банку. — Надо не просто превратить аборигенов в людей, надо сделать так, чтобы они нас любили. Обожали! Чтобы они согласились на колонизацию с радостью. Зачем нам лишние проблемы?

* * * * *

Посылок было пять. В каждой — по тысяче бус. Можно было бы сделать и больше, но дублирование сжирало очень много драгоценной энергии. Да и зачем больше, когда и этого хватало за глаза!

Пять беспилотных зондов, подобно хищным торпедам, вылетели из «Счастливчика» и нырнули в атмосферу, прочертив ее бурыми рыхлыми лентами.

Единственный материк планеты жёлто-зеленой пятиконечной кляксой купался в теплом, тёмно-синем океане. К каждому из пяти «отростков» этой кляксы и направились зонды, красиво разойдясь звездой в стратосфере.

Старый пастух Тохун мирно дремал, свесив хобот до самой земли. Запах трав и цветов делал его сон сладким и спокойным. Тохуну не стоило беспокоиться о стаде — внучка Афана помогала деду. Для неё удовольствием было прыгать по бескрайнему лугу, так похожему на океан, о котором часто рассказывал дед. Овцы вели себя смирно, и не думая разбегаться. В основном, сытые и ленивые, они лежали в густой траве, изредка её пощипывая, иногда, столь же лениво и неспешно поднимались, делали пару десятков шагов и снова ложились. Чтобы немножко развлечься, Афана порой специально пугала овец, прыгая в их сторону и трубя хоботом. Не очень громко, впрочем, чтобы не разбудить деда. Овцы пугались, но тоже лениво, словно делая одолжение Афане. Не подскакивали, а медленно вставали и, грузно покачивая жирными телесами, трусили в сторонку, где шагов через десять снова падали в траву.

Афане становилось скучно. Она собралась уже разбудить деда, когда услышала тихий свист, идущий, казалось, с самого неба. Афана замотала глазами и шире расправила перепонки ушей. Свист нарастал, превращаясь в рокочущий гул камнепада. Афана увидела, как белая полоса вырастает на ярко-синем небосводе. И направлялась эта полоса прямо к ней! Афана вобрала глаза в складки кожи и рухнула на траву, выставив к небу клешни.

Овцы тоже забеспокоились: завозились, запряли ушами, тревожно захрюкали. Теперь они испугались по-настоящему. Лень уступила место инстинкту самосохранения. Страх победил сонливость. Животные вскочили, задирая морды; побежали неуклюже, толкаясь и падая.

Проснулся Тохун и кинулся было за овцами, но, глянув вверх, замер. Хобот непроизвольно скрутился спиралью, но пастух поспешил развернуть его снова, устыдившись трусливого жеста. Он поднял живой горн навстречу опасности, и затрубил, как ему казалось, грозно и гневно, а на самом деле — тревожно и жалобно. И грохот смолк, покатившись над лугом отголосками эха. Тохун торжествующе поднял все шесть рук и победно защелкал клешнями. Он всё еще смотрел в небо, не замечая, как в трехстах шагах позади тает радужной пылью обугленный шар.

Когда наступила тишина, Афана, боясь пошевелиться, осторожно вытянула над травой стебелёк одного глаза. Казалось, вырос ещё один цветок среди миллионов собратьев, но, в отличие от них, настороженный и любопытный. Он увидел, как искрится над лугом, разрываемое ветерком, маленькое облако. Совсем не опасное и даже красивое. Афана вынула из складок остальные глаза, подняла их как можно выше. Увидела грузно прыгающего к ней деда и только тогда встала.

— Я думал, тебя уже нет, — спокойно сказал Тохун. Это спокойствие далось ему с трудом, но негоже выставлять напоказ эмоции перед юнцами.

— Я есть! — Афана хоботом обвила шею деда. Юнцам не возбранялось выказывать чувства.

— Будь здесь, я посмотрю, что там, — сказал дед, излишне нежно, на его взгляд, сбрасывая хобот внучки. И вперевалку заковылял к месту, где ещё недавно лежал чёрный шар.

То, что увидел Тохун, поразило его в оба сердца. Посреди выжженного в траве круга румянилась спелая тапта! Большая, в пол его роста. Такой огромной тапты Тохун не видывал за всю свою долгую жизнь! И уж того, чтобы тапты падали с неба не видел вообще никто, никогда.

Тохун осторожно коснулся тапты клешнёй. Слегка ударил. Ударил ещё, сильнее. Раздражённо мотнул хоботом. Никакая это была не тапта! У настоящей тапты кожура жёсткая, но не как камень. А у этой, с неба, каменная, не иначе. От ударов клешни не осталось даже царапин! Что теперь делать с каменной таптой?

Тохун с досадой шлёпнул хоботом по бесполезному фрукту. Тапта загудела. Тохун отпрыгнул. Хобот его вновь стал загибаться спиралью, но старик быстро опомнился. Завёл назад пару глаз. Вроде бы внучка не видела…

Тапта продолжала гудеть. Вверху, по кругу, пробежала трещина. Верхняя часть тапты съехала, словно крышка с горшка, и упала в траву. Стало тихо.

Пастух подошёл ближе. Протянул один глаз к срезу. Осторожно глянул вовнутрь. Переливчатый блеск, полоснувший по глазу, заставил Тохуна отпрянуть. Но, в то же время, сердца его учащенно забились от восторга. Подобную красоту Тохун видел лишь на ночном небе, но до звёзд никто не мог дотянуться, а теперь они лежали здесь, рядом! Кто же сбросил им с неба звёзды?!

Тохун погрузил хобот в тапту. Прохладные гладкие шарики приятно щекотали кожу. Пастух вынул хобот и увидел, что кольцо сверкающих звёздочек повисло на самом его кончике.

— Это бусы! Это бусы из звёзд! — затрубил Тохун, водружая небесный подарок на шею. — Афана, скачи скорее сюда! Ты только посмотри, как это прекрасно!

Старик никогда ещё не был столь многословен. Сейчас он не думал о том, что нужно скрывать перед внучкой эмоции. Они кипели в нём, клокотали и бурлили, выплёскиваясь через край. Ведь он держал звёзды! И скоро он — он, Тохун! — сможет подарить звёзды всему племени!

Прискакала Афана и завизжала так, что дед свернул перепонки ушей. Благо это не являлось позором. Он смотрел, не пряча нежности, как пляшет вокруг открытой тапты внучка; он радовался за её радость, он наслаждался её восторгом.

Афана надела на себя сразу трое бус, ещё одни нацепила на шею деда. Ей хотелось сейчас поделиться ещё с кем-нибудь невиданной радостью и красотой. И тогда, зачерпнув хоботом сразу с пару десятков бус, Афана запрыгала к овцам, уже оклемавшимся от недавнего испуга и по-прежнему сонно жующим траву. Как всегда, лениво и неохотно поднимались животные на ноги, а скачущая между ними внучка пастуха украшала шеи любимцев звёздными подарками.

* * * * *

В камерах воспроизведения сгущались радужные облака атомов, формируя тела Редила и Коруса. Запоминающее устройство скачивало в воссозданные мозги сознание. Нанотехнологии, освоенные землянами полтора века назад, не знали ошибок и сбоев.

Первым из камеры выскочил Редил. Подбежал к камере Коруса и нетерпеливо задубасил в мембрану:

— Копаешься, как всегда! Не выспался за два года?

Корус и правда казался сонным.

— Не люблю умирать, — сказал он, раскрыв мембрану. — Даже временно.

— Теперь мы будем жить долго и счастливо, — пообещал Редил.

— И умрём в один день!.. — буркнул Корус.

— По-моему, тебе не все мозги закачали, — скривился Редил.

Корус не отреагировал на остроту напарника. Потрепал шёрстку гусеницам и произнёс:

— У меня плохое предчувствие.

— Скажи ещё, приснился дурной сон, — хихикнул Редил.

Напарник вновь проигнорировал шутку. Гусеницы нерешительно чмокнули друг дружку.

— Пойдём-ка, посмотрим, что мы натворили, — вздохнул Корус.

Редил поморщился:

— Поменьше траура, мой друг. Планета — у наших ног!

Вновь бежали по экрану буковки и циферки, схемы и графики…

Не дожидаясь окончания сводки, Корус и Редил мотанулись друг к другу, едва не треснувшись лбами.

— Там люди! — рявкнул, оскалившись, Редил.

— Получилось!.. — Гусеницы Коруса доползли до середины лба. — Но их на треть меньше, чем было аборигенов…

— Ерунда! — рокотал Редил. — Плевать! Быть человеком непросто! Кто не справился — я не виноват!

— Раз, два, три, четыре, пять — мы идём искать! — наконец-то и Корус заразился оптимизмом напарника.

Завтракали молча и быстро, мысленно находясь уже на своей — своей, чёрт возьми! — планете. Запрыгнули в шлюпку, салютовали «Счастливчику» и отбыли. Атмосфера планеты мягко приняла их в объятия. Напарники витали в облаках, во всех смыслах.

— Как мы её назовём? — томно зажмурился Редил.

— Рекор… Коред… — начал прикидывать Корус.

— Фу! — замахал Редил изящными пальчиками. — Так даже собак не называют. Давай назовём её Счастливая Бусина!

— Неплохо, — согласился напарник. — Тут и «Счастливчик» наш будто б причём.

Шлюпка мягко качнулась. Редил возложил тонкую ладонь на плечо Коруса:

— Как сказал кто-то из пионеров космоса: «Приехали!»

К шлюпке бежали вооружённые копьями люди — шесть человек в набедренных повязках, с разрисованными красным и черным лицами.

— Смотри, как колоритно, — обернулся к Корусу Редил. — Просто настоящий вестерн!

— По-моему, они нам не рады, — попятился к шлюпке Корус.

Аборигены и впрямь вели себя если не воинственно, то настороженно. Не добежав метров тридцать до шлюпки, они сбавили шаг, растянулись редкой цепью и, выставив копья, стали окружать колонизаторов.

— Наверное, они нас не узнали, — предположил Редил и шагнул вперёд, размахивая высоко поднятыми руками: — Эй-ей! Мы свои! Мы друзья!

— Хм… — задумчиво молвил Корус. — А откуда бы здесь взяться чужим? И тем более — врагам? Мы с тобой ничего не проспали?

— Просто они стали людьми, — шепнул Редил. — А люди по натуре своей существа недоверчивые.

Туземцы приближались. Их пристально-цепкие глаза сверкали уже так рядом, что Корус при желании мог бы произвести иридодиагностику. Но вот взгляды Коруса и аборигена встретились, и дикарь повалился на колени, распластав руки по траве.

— Стойте! — закричал он соплеменникам, не поднимая головы. — Это они! Те, кого мы любим!

Со всех сторон послышался стук падающих копий, колен, рук и лбов. Отовсюду раздалось протяжное:

— Мы вас лю-у-у-бим! Мы вас лю-у-у-бим!..

— Ого! — удивился Редил. — Они говорят по-нашему?

— Ну, уж об этом-то я позаботился, — сказал Корус. — Сам же говорил: зачем нам лишние проблемы?

— Не будет ли у нас проблем с излишней любовью? — почесал Редил затылок.

— Лишней любовь никогда не бывает, — философски изрёк Корус. Он вышел вперёд и крикнул: — Приветствуем вас, свободный народ Счастливой Бусины! Мы, люди Земли, пришли к вам с миром! Поднимитесь с колен, мы — ваши братья!

— Ну, ты даёшь, — зааплодировал Редил. — Аж мурашки по коже.

— Здесь нет насекомых, — буркнул Корус, а туземцам сказал, отбросив пафос: — Ведите-ка нас, ребята, к вождю.

Открывшийся с лесистого пригорка вид на стойбище аборигенов заставил напарников присвистнуть. Пять-шесть десятков низеньких хижин окружал сплошной частокол наклонённых наружу острых брёвен.

— Ну, вы даёте! — сказал Редил. — На планете же нет никого, кроме вас. Или уже между собой успели поцапаться? Во, люди! На пару лет вас нельзя оставить.

Шестёрка дикарей залопотала что-то, оправдываясь, но Редил устало отмахнулся:

— Ничего, скоро мы наведём здесь порядок.

Аборигены счастливо заулыбались.

— Мы вас лю-у-у-бим! — завели они старую песню.

— Очень хорошо, очень, — сказал Редил. — Мы вас тоже любим. Правда, Корус?

Корус кивнул. Но мохнатые гусеницы как сцепились на его переносице, так и не думали расползаться. Им всё это не нравилось. Очень.

Зато вождь Корусу понравился. Редилу — тоже. Симпатичный, мускулистый парень лет двадцати пяти сам вышел навстречу из невысокой, но самой крупной в стойбище, бревенчатой хижины. Двое из тех, кто первыми встретил землян, оставили группу перед селением и успели сообщить вождю радостную весть. Поэтому он еще издали крикнул:

— Мы вас любим! — И по-хозяйски добавил: — Наши жилища — ваши жилища!

Подошёл, с почтением, но без подобострастия поклонился, прижав к груди руки. На шее его блеснула тройная ниточка стеклянных бус.

Редил удовлетворённо хмыкнул и огляделся. Из неуклюжих халуп выползали туземцы и подходили к хижине вождя. На некоторых поблескивали бусы. И все монотонно тянули: «Мы вас лю-у-у-бим!»

— Давай, говорун, — подтолкнул Коруса Редил. — Ответное слово.

— Уважаемый вождь! — не заставил себя упрашивать Корус. — Вот мы и прилетели. Ура!

— Моё имя — Урпур, — вновь поклонился вождь. — Прошу вас в моё жилище. Моё жилище — ваше жилище!

Отведав местных плодов и вяленой рыбы, запив нехитрую снедь перебродившим соком тапты, новоявленные колонизаторы перешли к делу.

— Дорогой Урпур, — начал Редил. — Всё было очень вкусно, спасибо.

— Мне жаль, что не я не смог угостить вас подобающим образом, — опустил голову вождь. — Вот раньше…

— Не надо извиняться! — перебил аборигена Корус. — Нам и правда всё очень понравилось.

— А теперь мы хотим спросить тебя, вождь великого племени, — Редил придал голосу значительности, — не против ли ты, чтобы мы поселились на вашей планете? Чтобы, как ты говоришь, ваша планета стала нашей планетой?

— Что такое планета, великий Редил? — поднял голову вождь. — Я не против отдать её вам, если только вы мне её покажете.

— Планета, это то, где вы живёте, — принялся объяснять Корус. — Не только это стойбище, эти луга, этот лес, — Корус развёл руками, — а всё, ещё дальше, то, что за этим лесом, за этой рекой…

— Там очень плохо, — насупился вождь. — Очень опасно. Там живут…

— Да неважно, кто там живёт! — перебил Редил. — С ними мы тоже договоримся. Ты за нас не переживай. Скажи, вот ты, именно ты, согласен, чтобы всё это стало нашим? Ты только не бойся, мы вас не тронем, не обидим. Наоборот, помогать будем, всему научим…

— Неужели великие Редил и Корус думают, что мне для них чего-нибудь жалко?! — аж затрясся от обиды Урпур. — Ведь мы же так вас любим!

— Прекрасно! — Редил вынул из нагрудного нанопланшета два экземпляра типового договора. — Кстати, мы назвали вашу планету Счастливая Бусина. Вы не против?

— Прекрасное имя! — воздел руки вождь.

— Замечательно, — Редил вписал в текст название, поставил внизу размашистую подпись, дал расписаться Корусу. — А великий вождь умеет писать?

Урпур стыдливо потупился.

— Ничего, — похлопал его по плечу Редил. — Достаточно отпечатка пальца. Спасибо… И на втором экземплярчике тоже… Ага! Благодарю. Этот — вам… Предлагаю отметить! Сок этой… как её… тапки не так уж плох.

Хлопнув еще по кружке сока, напарники заметно повеселели и засобирались в дорогу.

— Ну, нам пора, — сказал Редил, крепко пожимая руку вождя. — Надо облететь все племена. Что поделаешь — закон. Мы чтим его до последней буквы.

— Но там так опасно!.. — закатил глаза вождь.

— Да не переживай ты за нас, Ур! — улыбнулся Редил, а Корус отчего-то поёжился.

Прежняя шестёрка аборигенов проводила колонизаторов до пригорка. Впереди, в полукилометре, не дальше, поблёскивала в лучах местного солнца шлюпка.

— Ладно, ребята, идите домой, — сказал Редил. — Что вы будете ноги стаптывать? Мы и сами теперь доберёмся.

Туземцы, до сей поры напряжённо озиравшиеся по сторонам, облегчённо вздохнули. Так, по крайней мере, показалось Корусу.

— А чего вы так боитесь-то, кстати? — Редил тоже заметил реакцию аборигенов.

Дикари переглянулись.

— Овцы, — сказал один с дрожью в голосе.

— Страшные овцы! — добавил другой, округляя глаза.

— Ням-ням! — щёлкнул зубами третий.

— У-у-у, ребята, — протянул Редил. — С вами всё ясно. До свидания, не болейте, слушайтесь вождя!

Дикари низко поклонились, провыли: «Мы вас любим!» и быстренько скатились с пригорка. Только пятки засверкали.

— Слушай, ты чей геном взял за основу? — повернулся к напарнику Редил. — Свой, что ли? Чего они трусливые-то такие? Если уже и овец боятся…

Корус не стал отвечать. Давешнее дурное предчувствие накатило с новой силой. А затем буквально накрыло волной. Ударной. Потому что впереди — там, где полторы секунды назад стояла шлюпка, сверкнуло, полыхнуло до небес, и черно-бурый гриб-великан вырос над полем.

Напарников сразу смело с пригорка. Это-то их и спасло, поскольку основная волна прошла поверху, направляясь к стойбищу. Деревянные халупы дикарей подпрыгнули, половина из них раскатилась по бревнышку, частокол завалился набок, но выстоял. Аборигены, как муравьи, заметались между руин, издалека были слышны их причитания и стоны.

— Ничего себе! — затряс головой Редил. — Что это?

Корус уже поднялся на ноги и пристально всматривался вдаль, туда, где за заброшенным полем начинался лес.

— Не что, а кто, — спокойно сказал он. Преувеличенно спокойно. Потому что предчувствия его оправдались, и никаких неожиданностей можно было уже не бояться.

От леса, через поле, стремительно приближалась туча. Серая туча, топочущая и ревущая. У Коруса подломились ноги. Он сел рядом с Редилом, спиной к спине. Бежать куда-либо всё равно было бессмысленно.

Туча перестала быть тучей, и смотреть на неё расхотелось сразу. Более уродливых существ, составлявших её массу, ни Корус, ни Редил не видели ни наяву, ни во сне.

Сначала Корус подумал, что их просто затопчут, и закрыл глаза, приготовившись к быстрой и лёгкой смерти. Но рёв и топот стали вдруг затихать и затихли очень скоро; стало слышно лишь разгорячённое дыхание тысячи глоток да клацанье зубов Редила, ходившая ходуном спина которого сотрясала Коруса из стороны в сторону. С неохотой Корус разлепил веки. В трёх шагах от него замерла живая стена тварей. Овцами их назвать можно было лишь с большой натяжкой, да и то лишь за грязные клочья витой шерсти, уродливыми кустами покрывающие розоватые бока и спины. Все четыре ноги каждой овцы были человеческими, а из передней части туловища свешивались маленькие рудиментарные ручки. Но самой отвратительной частью существ была голова. Мерзкий морщинистый череп украшали рожки, совсем маленькие, какими их часто рисуют у чертей. Под широким выпуклым лбом слезились блёклые, старческие глазки. Широкий, но вполне человеческий нос плавно переходил в вытянутые губастые челюсти. И запах! Тошнотворный запах мочи, пота, фекалий и чего-то ещё, не менее мерзкого, шёл от овец равномерным потоком. Корус почувствовал, как трясущаяся спина напарника содрогнулась в рвотных спазмах. Сам он сдерживался из последних сил. И, наверное, не удержался бы, но тут он увидел такое, отчего забыл и про запах, и про внешний вид тварей — обо всём на свете забыл!

Корус отчаянно застучал локтями по спине напарника. Редил обессилено повернулся. Корус молча ткнул пальцем на ближайшее к ним существо. Редил вздрогнул и показал на вторую тварь, стоявшую рядом. Напарники замерли, вперив взгляды на шеи животных. На шеях блестели бусы. Стеклянные бусы стеклянной надежды. Такой же прозрачной и хрупкой.

Обе овцы, словно польщённые вниманием, сделали шаг вперёд. Зловонная масса за ними качнулась и приблизилась тоже, замыкая кольцо вокруг колонизаторов.

Четыре пары глаз встретились.

— Мы вас любим, — ощерила первая овца крупные жёлтые зубы.

— Мы вас просто обожаем! — облизнулась вторая.

Сорок пфустингов

­– И почему мы сегодня такие веселые? — Жена стояла у порога в обычной при моем появлении стойке: руки в боки, и без того малюсенькие глазки прищурены, брови нахмурены и нос по ветру. Принюхивается то есть. Дескать, не пьян ли. Хотя пью, а точнее — выпиваю, я настолько редко, что это принюхивание не более чем ритуал. Как и все прочее тоже. Я ведь примерный семьянин. Серьезно, кроме шуток! И жена это прекрасно знает. Но даже это ее отчего-то злит. Ну и ладно! Я давно уже привык, внимания почти не обращаю. Тем более сегодня, когда такая история приключилась…

— Чего? Чего ухмыляешься? — еще больше нахмурилась жена. Ей всегда плохо, когда мне хорошо. И когда у меня настроение хорошее, она начинает злиться.

— Видишь ли, я тебя продал, — не переставая улыбаться, выпалил я. Понимая, что выгляжу действительно глупо. Но улыбка намертво приклеилась ко мне — скорее всего, от нервного потрясения. Губы свело.

— Ты пьян?! — вплотную придвинулась жена, а ее широкий нос, похожий на поросячий пятачок, так и заходил вверх-вниз, раздувая ноздри. Ну, впрямь как у свиньи. Так и ждешь, что сейчас захрюкает! И мысли-то у нее свинские: чуть что — сразу «пьян», на большее фантазии не хватает.

— Я абсолютно трезв. — Мне наконец-то удалось привести губы в более-менее горизонтально-параллельное положение. — Но я тебя продал.

— Почем? — спросила жена. Я даже не удивился, что это заинтересовало ее в первую очередь. Не «кому?», не «зачем?», не «как?», а именно «почем?». Впрочем, она тут же добавила: — Кому ты меня продал? Ваське, что ли? Он давно на меня пялится… И как это — «продал»? Я что, корова? Или это у вас теперь шуточки такие?

Мне очень захотелось ответить, что она скорее свинья, чем корова. Впрочем, кто из них троих (включая жену) умней, еще можно поспорить. И про Ваську захотелось сказать, что пялится он на нее не из обожания или вожделения, а скорее от удивления и испуга. Но я ответил честно и по порядку:

— За сорок пфустингов. Инопланетянину. На полном серьезе. — Про Ваську я опустил.

— О-ох! — Жена разочарованно махнула рукой, отвернулась и побрела в комнату.

Меня это почему-то разозлило.

— Ты что, не веришь?! Пойдем, я тебе покажу! Там, в парке, стоит летающая тарелка. А я мимо шел, и инопланетяне мне предложили сделку. А пфустинги — это их валюта такая, инопланетная.

Из комнаты донесся визг (один-в-один поросячий!), а потом вопль:

— Миша! Что это там?!

Я влетел в комнату. Трясущийся палец жены показывал на окно. Я посмотрел и увидел, как над крышами соседних домов поднимается в хмурое небо серебристый диск.

— Вот это она как раз и есть, — спокойно ответил я. — Тарелка. Та самая.

— И ты им меня продал? А почему они тогда улетают?

— А им еще в пару мест смотаться надо. На обратном пути тебя заберут. Лет через пятьдесят, сказали, по земному времени.

— Но я же тогда уже старенькая буду… — смутилась жена. — Мне уже будет… лет шестьдесят, наверное…

Я даже не стал смеяться. Все равно не поймет. Но не удержался и все-таки ляпнул:

— Значит, я — растлитель малолетних.

— Че-е-его?!

— Ну… тебе же десять лет сейчас. А я с тобой сплю.

— Твои шутки, Михаил, отдают пошлостью! — гордо выдала жена и отвернулась. Но тут же вспомнила, с чего начался разговор и подпрыгнула ко мне, засветившись любопытством. — А они какие из себя? Зеленые? Страшные?

— Да нет, — пожал я плечами. — Обычные. Только лысые и ростом метра два с половиной.

— Ого! — засверкали глаза жены. — Лысые, говорят, сексуальные очень… — Она спохватилась и затараторила притворно-равнодушно: — Ну и что, что мне будет шестьдесят… И в шестьдесят многие очень прилично выглядят. Еще неизвестно, какие у них женщины, может, тоже лысые и толстые как коровы!

— Зина, о чем речь, — поддакнул я. — Ты будешь у них «Мисс Вселенная»! — Я не стал уточнять, что в восемьдесят пять лет (я-то считать еще умею) она сможет стать разве что «Мисс деревня Пердуны».

— А почему мисс? — всполошилась жена. — Я ведь замужем! — В голосе ее слышалось явное разочарование.

— Потому что я вряд ли проживу пятьдесят лет, — успокоил я Зинку. — Так что ты будешь совершенно свободна!

Жена радостно вспыхнула.

— А почему они захотели купить именно меня? — игриво вздернула она поросячий носик.

— Ну, им нужна была особа женского пола, — стал перечислять я (на самом деле пришелец сказал «самка»), — умная (в оригинале прозвучало «не обремененная интеллектом»), стройная (тут я почти не покривил душой, было сказано «не выше одного метра шестидесяти сантиметров, не более центнера весом»), симпатичная (это я уже добавил от себя).

А еще я не стал добавлять, что взгляды на женскую красоту у разных рас, оказывается, отличаются очень сильно.

Жена зарделась еще больше.

— Я и не думала, что ты у меня такой… справедливый и благородный… Спасибо! — Тут ее «пятачок» даже слегка покраснел и зашмыгал, а глаза заблестели влагой.

— Ну, ну… — приобнял я жену. — Не стоит… Я сказал правду, только и всего.

— Миша, а ты действительно к тому времени уже умрешь?

— Постараюсь, — честно ответил я. До девяноста, конечно, некоторые дотягивают, но я на это никогда не рассчитывал.

Но жену увлекла уже другая тема:

— А сорок этих… ну как их… пф… пфунтов…

— Пфустингов, — подсказал я.

— Да-да, пфустингов, это много?

— Они сказали, что на сорок пфустингов можно купить, например, космическую яхту, или астероид средних размеров, или вот… инопланетную красотку. — Увидев немой вопрос, вспыхнувший в глазах жены, кивнул: — Или красавца.

— Ух ты! — задохнулась от возбуждения жена. — Что же мне купить? Яхту? Или… или красавца? — Она тут же, оправдываясь, залепетала, вцепившись мне в руку: — Ну, ты же сам сказал, что уже умрешь!

— Да нет, ничего, — осторожно отцепил я от себя Зинкины пальцы. — Только при чем здесь ты? Это ведь я тебя продал.

— Ты хочешь сказать, что заберешь деньги себе?! — задохнулась от возмущения Зинка. — Но зачем тебе инопланетная валюта?! Что ты купишь на нее на Земле?!

— Да я, собственно, уже купил… У тех же инопланетян.

— Что?!

— Не «что», а кого, — хмыкнул я и направился в прихожую.

Я распахнул входную дверь:

— Заходи, Зинилимайлла!

Особые приметы

Честно говоря, меня эта погоня начала раздражать. Никогда я еще не тратил на поиски своих «подопечных» столько времени и сил. К тому же, будь это достойный противник, не так было бы обидно. А то ведь — шушера мелкая, жулик простой… Ну, не совсем простой, иначе я бы за ним не гонялся. Неуловимый, так сказать, жулик, чем он меня и зацепил. Он мое самолюбие поддел своей неуловимостью и безнаказанностью, а я этого не люблю.

Я ведь его даже не видел ни разу — ни вживую, ни на изо. Как-то умудрялся он не светиться перед объективами. Имелись у меня лишь его так называемые «особые приметы»: раса, рост, примерный возраст — плюс-минус сто лет — и, что особенно меня тронуло, — цвет волос и глаз… Приметы, так-то и растак!..

Да, было у него, конечно, имя. Даже несколько: Федя-мышь, Бэтфед, Федосик…

Вот и ловил я этого Федосика третий уж год подряд. Пару раз даже на хвост наступал, но тот, как у ящерки, отрывался.

И вот, похоже, загнала себя мышка в ловушку! Занесла Федю нелегкая (тешу себя мыслью, что именно я в нее воплотился) в негуманоидный сектор Галактики, да еще в ту его часть, где обитаемых планет на сотню кубических парсеков — ровно одна штука. Причем такая, где земляне были от силы раза три. И то, насчет трех раз я, возможно, погорячился. Но один раз — точно, поскольку в информик планета внесена: название, условия, население и прочие данные. Между прочим, с населением там — настоящий винегрет. Только коренных — так сказать, местного разлива, — пять разумных видов! И столько же пришлых. Последнее меня особенно удивило: планета черт-те где вертится, а вот ведь — словно медом намазана!

Зато порадовала меня находчивость тамошних разноязыких жителей: сварганили они над всей планетой этакое инфополе, при котором можно говорить на родном языке, а собеседники воспримут его как свой собственный. То же и с письменностью: видишь незнакомые закорючки, а в мозгу уже «высвечивается» адекватный перевод. Поле выполняло, разумеется, и обширные информационные, а также коммуникационные функции — очень удобные, ведь для пользования ими ничего, кроме мозгов, не требовалось. Правда, лишь местных мозгов — на гостей планеты информационно-коммуникационные услуги не распространялись. Но и доступный всем «переводчик» — это очень здорово, к чему мне десять языков в черепушке на один лишь (надеюсь) случай в жизни? Правда, гипник вдолбить их в башку может за пару минут, а вот стереть потом удается не всегда. А если и удается, то порой с такими побочными эффектами… Однажды я имя подружки забыл. Неделю потом «побочный эффект» под глазом носил, так-то и растак! Зачем мне это? Впрочем, к делу сие не относится.

Называлась планета на местных наречиях для гуманоидного уха совсем уж невоспринимаемо и для языка непроизносимо… Так что информик предложил на выбор сто пятьдесят шесть вариантов названий для гумов. Мне лень было читать весь список; я ткнул наугад и попал в «Шмяккк». Что ж, очень мило, многообещающе даже.

И последнее, что мне в этой планетке понравилось — синее небо. Не люблю я красные, оранжевые, или там желтые небеса — под ними как-то неуютно и тревожно; зеленые, а паче того пастельные — расслабляют; серые — навевают тоску; фиолетовые — гнетут; синие же — самое то, под ними я — в своей тарелке.

Как я узнал, что Бэтфед на Шмяккке, не скажу — служебная тайна. Но он был здесь, точно, я убедился в этом сразу, лишь вышел под ярко-синее небо из корабля. Нюх старой ищейки, или, если хотите, внутреннее чутье, меня очень редко подводит.

Разумеется, у меня имелась собственная тактика дальнейших поисков, и все же я решил для начала посетить местное полицейское управление, или как там оно у них называется. Во-первых, на чужой территории никогда не помешает поддержка коллег, а во-вторых, существуют же, так-то и растак, нормы вежливости! М-да, лучше бы меня воспитали невежей…

Чтобы добраться до местной полиции, я выбрал метро — так, во всяком случае, «высветилось» в моем мозгу название, свисающее в виде неопрятной рыжей бороды с крыши пурпурного дырчатого куба возле игольчатой розетки космопорта. Знать бы заранее, что это за метро… Но я не знал и полез в одну из дыр — скорее, нору. В норе дурно пахло, была она тесной, плохо освещенной, непонятно извилистой… Но это были еще цветочки! Поезд оказался гигантским червем, ползающим по более широким и длинным норам. Причем пассажиров он элементарно заглатывал, а на конечной станции… ну, сами понимаете. Про попутчиков своих вообще говорить не буду — я только что плотно пообедал (тогда же, к счастью, мой желудок был совершенно пуст). Но как бы то ни было, до полицейского управления я добрался и вскоре уже заходил в торчащий огрызок широченной трубы, его олицетворяющий.

Отряхивая замызганный в «подземке» костюм, я предстал перед инопланетными коллегами. В круглом «офисе» трубы их копошилось невероятное количество. Кого тут только не было: трехголовые змеи, тараканы-великаны, ящеры с бахромой из конечностей, розовые шары, мигающие цилиндры на тоненьких ножках… И весь этот террариум — да простят меня за невольное сравнение его обитатели! — при моем появлении замер, повернул в мою сторону головы, а также то, что их заменяло, и заорал, завопил, заскрежетал, замяукал: «Это он! Он! Держи его! Хватай!»

Такого приема я не ожидал, так-то и растак! И поначалу оторопел, что едва не аукнулось большими неприятностями. Но когда перед моим носом защелкали клешни, заизвивались щупальца и прочие малоприятные конечности, я развернулся и дал деру. Меня спасло то, что полицейские в дружном, но весьма недружественном порыве отчаянно мешали друг другу, ведь каждый из них намеревался схватить меня первым.

Я петлял по кривым улочкам города, ползал по длинным вонючим норам, балансировал на висячих канатных мостиках… Мне все время слышалось позади зловещее клацанье, грозный клекот, змеиное шипение. Скорее всего, это был естественный шумовой фон шмякккского города, но оглядываться я, стыдно сказать, боялся.

Адреналин придавал мне, конечно, дополнительные силы, но и они были не бесконечны. Спустя некоторое время я полностью выдохся и понял, что без дополнительного источника энергии мне долго не протянуть. Попросту говоря, я до дрожи в коленях захотел пожрать, а заодно и передохнуть. Пересилив страх, я все-таки обернулся. Погони не было. Тогда я стал крутить башкой в поисках ресторана, кабака, харчевни — какого-нибудь места для приема пищи, если, конечно, таковое вообще в этом городе имелось. Я даже не удосужился подумать, что если подобное заведение и найдется, то местная пища может оказаться непригодной для меня. И хорошо, что не подумал, так-то и растак! Иначе, возможно, и искать-то не стал, а тогда, разумеется, и не нашел бы вскоре оранжевый шар с лохматой, как давеча на станции «метро», вывеской «Еда внутрь». Уже то, что «внутрь», меня сильно обнадежило. А сам этот оранжевый шарик так напомнил мне апельсин, что потекли слюни и свело челюсти.

Вот так — в мятом и грязном костюме, с трясущимися коленями, взъерошенной шевелюрой, красный и потный, да еще со слюнями из перекошенного рта я и предстал перед входом «Еды внутрь». «Если аборигены когда-нибудь и видели землян, — утешал я себя, — то уж слабоумных землян — вряд ли».

На меня произвел сомнительное впечатление вход в «апельсиновое» заведение. Очень уж напоминал он разинутый рот… Я тут же вспомнил недавнего червя из «метро», и заходить мне сразу расхотелось. Но меня уже увидели; изо «рта» раздалось зычное, но вполне дружелюбное: «Милости просим, сударь! Быстро и сильно накормим, напоим, обожмем!» Насчет последнего я, признаться, не понял, но посчитал это неточностью перевода и шагнул в распахнутую дыру входа.

И сразу, так-то и растак, убедился, что перевод оказался предельно точным — меня обжали. А попросту говоря, «рот» сомкнулся и принялся мять и буквально выжимать мою беззащитную тушку, словно тюбик с пастой. Скоро из нее какая-нибудь паста наверняка и полезла бы, не будь мой желудок (и, к счастью, кишечник) предельно пуст. Я умудрился даже в эти непростые секунды придумать разумное объяснение происходящему: из клиентов на входе выдавливают все в них накопившееся, чтобы затем они больше смогли в себя поместить — с прямой выгодой для заведения. Лишь бы подобное не повторилось на выходе, подумал я.

После процедуры «обжимания» я попал наконец-то внутрь оранжевого шара. Что ж, изнутри он выглядел вполне пристойно и даже уютно. Вместо столиков — желтые цилиндры всевозможных размеров в угоду разнокалиберной публике, коей на данный момент не наблюдалось вовсе. Вместо стульев… мохнатый грязно-белый пол, плавно переходящий в стены, а затем и в потолок (напомню, заведение — шар, точнее — сфера). Что удивительно, из стен и потолка также торчали разновеликие желтые цилиндры. Может быть, шар периодически поворачивался? Или некоторым посетителям все равно — верх то или низ? Правда, тарелки (или что у них там) будут тогда со столов падать, но это уже не мои проблемы.

Моя же проблема, похоже, расположилась в центре сферы — огромный паук в полтора моих роста и три-четыре меня в ширину. Ножек у паука было не восемь, а… — так-то и растак! — …много у него было ножек. Или ручек. Волосатых, кривеньких, цепких, с острыми коготками-сабельками вместо пальчиков. Паук мерно раскачивался в паутине, облепившей все заведение.

«Попал! — мысленно ахнул я. — Это ловушка!» Но испугался я преждевременно и вовсе даже напрасно. Паук засучил «сабленожками» и проворно спустился ко мне.

— Приветствую, сударь! — зычно проревел он.

— Добрый день, — кивнул я. — Что-то у вас посетителей не густо.

— Сам удивляюсь. Сытый голодного разве поймет? — погладил паук волосатое брюхо. — Чего изволите?

— А что вы можете предложить? — с достоинством ответил я вопросом на вопрос.

— Гм… — Паук сунул в зубастый ротик две ручки (или ножки?) и закатил восемь из шестнадцати глазок к потолку. Остальные восемь продолжали сверлить меня изучающе, я бы даже сказал оценивающе. Или сравнивающе. С кем-то или чем-то, возможно, с едой.

— Нужен анализ, — выдал резюме хозяин заведения. — Плюньте! — И он протянул ко мне лапку (так будет точнее).

Я расценил этот жест по-своему и тревожно задумался. Местной валюты у меня было немного, и отдавать ее за сомнительный «анализ» мне не хотелось. Паук увидел мое замешательство и повторил:

— Плюйте-плюйте! Я проведу анализ слюны. Совершенно бесплатно!

Я плюнул. Паук задумчиво облизал лапку и быстро сделал вывод:

— Понятно. Нужны белки-жиры-углеводы. Плюс вода.

— Можно еще чуточку этилового спирта, — добавил я.

— Яд! — замахал всеми ручками-ножками паук, отчего едва не упал, и лишь в последний момент выстрелил паутиной и закачался над полом.

— Чуть-чуть, — поднес я указательный палец к большому, оставив приличную щелку. — В приемлемых дозах — это лекарство!

Многолапый хозяин недоверчиво покачал маленькой головой, но спорить не стал и удалился к толстому цилиндру в середине «зала».

Я уселся прямо на пол возле низенького, но широкого стола и блаженно вытянул ноги.

Наверное, я ненадолго заснул, потому что паук возник перед столиком внезапно, будто свалился сверху. Впрочем, с его способностями это не исключалось.

Прямо на поверхность стола, без намеков на тарелки и миски, хозяин «Еды внутрь» плюхнул увесистый кусок вязкой бурой массы.

— Еда, — пояснил он. — Внутрь. Белки-жиры-углеводы.

— Плюс вода? — уточнил я с сомнением.

— Да. И отдельно тоже. И чуть-чуть этилового спирта. Откройте рот! — В одной лапе паук держал колбу с прозрачной жидкостью — наверно, с водой, в другой — пробирку, с такой же по виду жидкостью, но в гораздо меньшем количестве — вероятно, со спиртом. Вряд ли наоборот.

— А зачем открывать рот? — спросил я.

— Чтобы влить туда воду и спирт. Или вы предпочитаете другое отверстие?

— Я предпочитаю вливать в себя жидкости сам. И из другой посуды. Принесите кружку, стакан, что там у вас есть?

— Три? — неожиданно ехидно поинтересовался паук.

— Три чего? — я начинал злиться.

— Стакана. И шарик?

— Да что, в конце концов, происходит? — поднялся я на ноги. — Что у вас за обслуживание, так-то и растак?!

— Разве вы не хотите поиграть со мной? — подмигнул паук двенадцатью глазами. — Ваш братишка хотел! — И хозяин «апельсина» кивнул в сторону дальних столиков.

Лишь теперь я заметил лежащий между цилиндрами у стены сверток. Грязно-белый, он почти сливался с таким же по цвету полом. Я подошел ближе. Сверток формой и размерами напоминал мумию. Я нагнулся и осторожно перевернул его. Из-под толстого слоя паутины (а это была именно она) раздалось испуганное мычание.

— Что это? — повернулся я к пауку.

— Я так думаю, это ваш брат, — сказал паук. — Близнец. У вас бывают близнецы?

— У меня лично близнецов не бывает, — с сарказмом ответил я.

— Я имел в виду ваш уважаемый биологический вид, — оскалил мелкие, но очень острые зубки паук. — Но раз лично у вас близнецов нет, значит, это ваш двойник. Или клон. У вас бывают клоны?

— Тьфу ты, — сплюнул я, начиная закипать. — Так-то и растак! Прекратите балаган! Я — сотрудник полиции Солнечной системы. Капитан Мурзиков. — И сунул под нос многоручке жетон.

Паук благоговейно закатил все шестнадцать глазок, вскинул не менее двадцати ручек и замолчал. А вот мумия, напротив, замычала еще активней и стала энергично раскачиваться.

— Освободите-ка ему рот! — прикрикнул я на хозяина лавочки. — И глаза.

Паук ловко замахал лапками-сабельками по голове мумии. Я зажмурился:

— Осторожней! Не зарежьте его!

— Не извольте беспокоиться, сударь! Все будет в лучшем виде.

И впрямь, когда я поднял веки, мумия таращилась на меня сквозь прорезь в коконе огромными карими глазами, обрамленными длинными, густыми ресницами, а через другую прорезь алели пухленькие надутые губки.

— Так-то и растак! — рухнул я на ближайший цилиндр задницей. — Кто это?!

Все мои догадки летели в тартарары! Ведь я-то, признаться, уже раскатал губу, что поймал наконец Бэтфеда.

— Кто ты? — простонал я. — Как тебя зовут?

— Федосья Федоркова, — ответила мумия.

— Как?! — взвился я со стола.

— Федоркова, Федосья Федоровна.

— Так это ты… это вы — Федосик?! Федя-мышь?

— Федя-мышь — это мой папа, — проворковала мумия. — А Федосик… Так он называл меня ласково. — Мумия всхлипнула.

— Еще и папа?! — схватился я за голову. Вот это прокол! Позор на мою лохматую шевелюру! Кого же я ловил все эти годы?! Я трагически выдавил: — Сколько же вас всего, Федосиков, Бэтфедов, Федорковых, так-то и растак?

— Неприлично ругаться при даме, — совершенно справедливо заметила Федосья. А потом вздохнула и ответила: — Осталась я теперь одна… Папа погиб два года назад, упал в черную дыру…

— Как это упал? — опешил я.

— Очень просто: выпил, уснул, яхта сбилась с курса…

— А капитан?!

— Тоже выпил, уснул…

— А штурман?..

— Все выпили и уснули! — Федосья сверкнула влажными глазками, и я понял, что пропал… Я влюбился по уши в одни лишь сердитые эти глаза! И губы…

Кстати, а как там все остальное?

— Хозяин, освободите ее всю! — крикнул я пауку и остолбенел… Паук сотрясался в беззвучных рыданиях! Нет, кое-что он все-таки произносил… Я прислушался.

— Все… — хлюпал паук. — Все уснули! Все… — воздел он к потолку сабельки, — все выпили! Какое горе… Какая трагедия!

— Слушай, друг, — опустил я руку на одно из плеч трактирщика. — Тебе тоже не мешало бы выпить. Для тебя-то спирт — яд?

— Лекарство… — всхлипнул паук и вмиг осушил предназначавшуюся мне пробирку.

Ему заметно полегчало. Вновь над паутинным свертком замелькали лапы-сабельки.

— Послушай, но как?! — говорил я другу-пауку, обняв его за столько плеч, сколько сумел ухватить. — Как ты мог сказать, что она, — я пьяно улыбнулся Федосику, — что она — мой близнец, мой клон?

Мы сидели втроем за самым широким столиком «Еды внутрь». Федосья — вся, целиком, — оказалась еще прекраснее, чем ее глаза и губы в отдельности. Мы пили разбавленный спирт (пили мы с пауком, Федосик лишь пригубливала), закусывая бурой массой, оказавшейся на удивление вкусной (закусывали мы с Федосьей, паук лишь смотрел на нас и облизывался (?!)).

— А вы и есть близнецы… — заплетающимся языком (или что там у него) гундосил паук. — Вас не различить! Две руки, две ноги, голова…

— Но мы ведь совсем не похожи! — не унимался я.

— Миша, — промурлыкала Федосья (меня, кстати, Мишей зовут — Мурзиков Михаил Матвеевич, с вашего позволения), — да мы для них, как две капли воды.

— Ничего ведь общего нет! — Я не привык сдаваться без боя.

— Ой, не скажи! — защебетала Федосик. — Вот ответь, что общего между Моной Лизой и раздавленным тараканом?

— Оба, наверное, вкусные… — икнул паук. Я ткнул его в бок локтем и поморщился:

— Ничего!

— А я нашла как минимум две общие черты и выиграла, кстати, тысячу астриков! Во-первых, они уже дохлые, а во-вторых — они плоские.

— М-да, — почесал я затылок. — Действительно… Но мы-то все равно с тобой разные!

— Какой ты упрямый, — нахмурилась Федосьюшка, отчего стала еще краше. — Да мы для негуманоидов все — на одно лицо!

— Как они для нас? — стало доходить до меня.

— Конечно. В пределах одного вида, разумеется. Ты можешь отличить одного местного «таракана» от другого?

— Так вот почему полицейские набросились на меня! — Я почти протрезвел. — Они приняли меня за тебя! Чем же ты им насолила?

Федосья потупилась, покраснела.

— Да так, — пробубнила она. — Ничего особенного… Организовала инвестиционный фонд «ФФФ», предложила сдавать деньги… Через один оборот планеты обещала триста процентов дивидендов.

— Так у нас никто не доживет, пока Шмяккк один оборот вокруг Грохххла сделает! — вскинул поникшую было голову паук. — Медленно крутится, зараза…

— На этом-то я и прокололась… — вздохнула Федосья. — Кто ж знал!.. Но все равно ведь сдавали, все причем. И, заметь, сугубо добровольно! — Она с вызовом глянула на меня.

— Но почему именно в полиции?!

— Во-первых, там безопасней. Во-вторых… — Тут Федосьюшка вновь покраснела и опустила глаза. — Во-вторых, я привыкла, что в полиции служат особо… — Федосик похлопала длинными ресницами и, просветлев вдруг, закончила: — …одаренные люди. Ну, и прочие пресмыкающиеся и гады… — Тут я нахмурился и строго зыркнул на возлюбленную, но она сделала невинные глазки и продолжила фразу: — …в данном конкретном случае!

Наш друг-паук вдруг завозился, завертел головой, словно прислушиваясь к чему-то. Он и прислушивался — к важному сообщению в инфополе. Все шестнадцать глазок нашего нового друга забегали, замигали, выдавая крайнюю степень волнения. Послушав еще, паук зажмурил вдруг все глазки разом и жалобно заверещал:

— Ой-ей-ей-ей!

— Что там? Говори! — в унисон крикнули мы с Федосьей, не имеющие доступа в инфосеть.

— Полицейская св-в-водка, — не раскрывая глаз проблеял паук, а потом, взяв себя в многочисленные руки, собрался и продолжил дикторским голосом: — Внимание! Внимание! Всем-всем-всем! За страшное и ужасное преступление разыскивается чрезвычайно опасный преступник! Особые приметы: одна голова, два уха…

Мы грохнули с Федосиком в обе глотки. Да так, что слезы из глаз! И, сотрясаемые хохотом, впервые обнялись.

Чудес не бывает

Вошедший выглядел худо. Ой-ей-ей, как худо! Хоть и был далеко не худым. Скорее — толстым. Безобразно, отвратительно толстым! Пиджак так натянулся в апогее гигантского живота, что Броку всерьез стало страшно: не убьет ли его пуговица, если вдруг сейчас оторвется? Какую она сможет развить скорость? Ну, первую космическую — вряд ли, а вот скорость пули… как знать!

Брок с трудом оторвал взгляд от потенциальной маленькой убийцы и на всякий случай вышел из-за стола. А коль уж он сделал это, не оставалось ничего другого, как подойти к посетителю. Но осторожненько, сбоку. Тот, правда, тут же повернулся к нему лицом (и животом, соответственно), поэтому Брок, пожав мокрую подушку ладони, поспешил усадить толстяка в кресло.

Он вернулся за стол и уже более спокойно глянул на посетителя. Ой, как худо тот выглядел! Двойные мешки под налитыми кровью печальными карими глазами (собственно, ею же налилось все безразмерное лицо), дрожащие синие губы, одышка, пот, льющийся с лысины из-под шляпы… Ага, шляпу снял. Так и есть — лысина, тоже, разумеется, багровая. Будь Брок не сыщиком, а врачом — тут же кинулся бы мерить несчастному давление. Но он — сыщик, поэтому прочь сантименты! Брок снова встал:

— Рад видеть вас в нашем агентстве! Слушаю вас очень внимательно.

— А с кем я имею честь говорить? — просипел толстяк с легкой картавинкой и промокнул лысину галстуком. — Мне сказали, помочь может только Брок…

— Я и есть Брок! — радостно воскликнул сыщик и опять сел. — Да-да, Брок! Это я.

— Я — Русский, — колыхнулся посетитель.

— Да я, собственно, тоже… Видите ли, Брок — не фамилия. Это, так сказать, псевдоним. Сокращение от «Бритвы Оккама». Вы видели вывеску?

— Нет, то есть да, видел. — Толстяк побагровел еще больше (хотя куда уж больше-то?). — Но вы не поняли меня. Это моя фамилия — Русский. Измаил Самуилович Русский.

— Ага… Конечно, как же! — расцвел дружелюбием сыщик. — Тогда тем более!

— Тем более что? — подозрительно спросил Русский.

— Тем более я — Брок!

Толстяк призадумался на мгновение, но тут же мотнул головой, разбрызгивая по кабинету капельки пота, и голосом, полным отчаяния, выдал:

— Помогите мне, господин Брок! — Пальцы его смяли несчастную шляпу, и она сразу потемнела от влаги.

— Для того я тут и сижу, — приподнялся и вновь опустился в кресло Брок, подчеркнув этим сказанное.

— Да-да, конечно… Понимаете, у меня беда! Звонил в полицию — трубку бросили. И никто, никто мне не верит! Чудес, говорят, не бывает…

— Так у вас чудеса? — встрепенулся сыщик. — Тогда вы обратились как раз по адресу! Видите ли, я и занимаюсь только теми делами, которые кажутся чудесами.

— Что значит «кажутся»? — обиделся Измаил Самуилович. — У меня — настоящее чудо! В смысле, чудесная беда… то есть, бедные чудеса… Тьфу!.. Горе у меня, а вы… — Обиженная гора стала подниматься из кресла.

— Что вы, что вы! — замахал Брок руками, выскакивая из-за стола. — Вы меня неправильно поняли! Я верю, что у вас бедовое чудо… чудовое горе… В общем, то самое и есть!..

Толстяк нахмурился, но попытку подняться прекратил. Кресло с досадой скрипнуло.

Брок взял от стены стул и сел рядом с Русским. Чуть-чуть сбоку.

— Вы меня, пожалуйста, выслушайте. Я вам растолкую свою точку зрения, и если она вас не устроит, вы можете уйти. Но сначала послушайте, прошу вас!

Посетитель в очередной раз колыхнулся, то ли выражая согласие, то ли как бы говоря: «Ну, не знаю…» В любом случае, и то и другое сыщика устраивало, а потому он продолжил:

— Вам правильно сказали, что чудес не бывает, это именно так!.. Нет-нет, дослушайте, прошу вас! Чудес не бывает, но происходит много событий, кажущихся нам порой чудесами. Может, вы слышали, что при Российской Академии Наук даже создали Комиссию по антинауке?.. Ну, не слышали — и ладно. А я вот знаю. Мало того, — Брок перешел на шепот, — я тоже в ней состоял!.. Ага. Мы объясняли там научными методами так называемые чудеса: НЛО, экстрасенсорику, «снежного человека» и даже, простите, бога…

— Ну, знаете, ли! — дернулся с кресла Измаил Самуилович. — Нам, видимо, не по пути.

— Да погодите вы! — вскочил Брок. — Дайте же договорить! Ушел я из Комиссии… Мне тоже с ними оказалось не по пути. Я свой путь выбрал — людям помогать!.. — Сыщик достал платок и шумно высморкался. — Но! — продолжил он чуть дрогнувшим голосом. — Я вынес из прошлой работы главное свое убеждение: чудес не бывает, всему можно найти логическое, строго научное объяснение! И я его нахожу. Ведь почему мое агентство носит такое имя? «Бритва Оккама» отрезает бредовые фантазии и мистику, оставляя место лишь естественнонаучным объяснениям некоего явления и, разумеется, логике.

Да вот вам пример! Приходит как-то клиент. Дескать, спасите, беда! Пропал сын, заговорила собака и, самое странное, замолчала жена. Я с ходу делаю абсолютное логичное предположение: собака взбесилась, откусила язык у жены и проглотила сына, который теперь и «чревовещает» изнутри… Я посоветовал клиенту срочно вызвать ветеринара и сделать собаке резекцию желудка, пока мальчика не переварило. Увы, я ошибся, сделав поспешные выводы… Я ведь не знал, что «мальчику» уже под тридцать и жене клиента столько же. Сын у того от первого брака, с «мачехой» был очень дружен — как оказалось, даже чересчур. Так вот, жена укатила на Канары, каждый день звонила супругу, а потом вдруг замолчала. Почему? А потому что «сынок», не сказавшись отцу, укатил к «мамочке». Разумеется, после этого ей уже стало не до разговоров…

— А собака? — спросил Русский.

— Что «собака»? — удивился Брок.

— Почему заговорила собака?

— А вот это действительно осталось загадкой, вы знаете… Но это ведь уже мелочи, не так ли? Какая-то собака, когда в семье — драма!

Посетитель засопел, о чем-то усиленно размышляя. Услышанная история его явно заинтересовала.

— Я вот что подумал, — изрек он в итоге раздумий. — Быть может, псина проглотила мобильник того человека? Жена продолжала с ним разговаривать, а ему казалось, что это собака.

— Вы знаете, а ведь я об этом не подумал… — в свою очередь задумался Брок. — Интересная версия! У вас удивительно развито логическое мышление, мой друг! Не хотите поработать у меня консультантом?

— Не хочу, — честно ответил Русский.

— Что ж, — встал сыщик и протянул посетителю руку. — Тогда не смею вас более задерживать.

— Не смеете? — вылупился на него Измаил Самуилович. — А как же моя проблема?

— Еще проблема?! — удивился Брок.

— Что значит «еще»? Разве какая-то уже была?

— Ну, как же… А эта, с собакой? Ах да, простите!.. Ну, что ж, я вас слушаю. — Брок снова плюхнулся на стул и заложил ногу за ногу. — Надеюсь, вы не проглотили мобильник?

— Хуже, — буркнул Русский. — Похоже, я проглотил планету. — И он осторожно погладил свой необъятный живот.

— Планету? — участливо закивал сыщик. — Да-да, конечно. Типичный, знаете ли, случай.

— Типичный? — вспыхнул толстяк. — Что вы хотите этим сказать, господин Брок?!

— Ну, вы знаете, — смутился Брок и покрутил в воздухе ладошкой. — Планеты там всякие, кометы, астероиды… Спутники, опять же, — как естественные, так и, вы не поверите, искусственные. Да-да! Вот, недавно сообщали: на спутник Сатурна Титан сел земной аппарат! Вы представляете? Миллионы километров! Мил-ли-о-ны!

— И что? — обиженно фыркнул клиент. — При чем тут это?

— Да как же?! Разве вы не слушали мое объяснение? Все это имеет логическое, абсолютно научное объяснение! Еще Иоганн Кеплер вывел законы движения планет, а также комет, астероидов и прочего космического мусора. Все просчитано, все математически обосновано!

— И планета в моем животе обоснована?! — вскипел Измаил Самуилович.

— Ну-ну, голубчик, не кипятитесь, — похлопал Брок Русского по плечу. — Обосновать можно все. Хотелось бы только знать: с чего вы взяли, что в вашем животе планета? Хотя… — Сыщик критически оглядел выпирающий из-под пиджака шар. — Судя по форме… Скорее, именно планета, нежели, допустим, астероид. Те, знаете ли, в большинстве своем имеют неправильные формы.

— Эх-х-х! — шумно выдохнул Русский. — Если бы мне было еще куда пойти!..

— Зачем? Чем же я вас не устраиваю? Или, может, в моих рассуждениях отсутствует логика? Вы меня обижаете, голубчик…

— Логика таки есть, — не стал спорить Измаил Самуилович. — Только она, уж простите, несколько… нечеловеческая.

— Так-так-так, — надулся Брок. — Переходим на личности. Продолжайте, чего уж!

— Вы рассуждаете как машина, как, извиняюсь, робот! Все у вас просчитано, все обосновано, чудес не бывает… Вы хоть понимаете вообще, в чем моя проблема? У меня в животе — пла-не-та! Обитаемая, между прочим.

— Ах, вот даже как? — закинул ногу на ногу сыщик. — Ну, ладно. Пусть я робот, Франкенштейн, пусть даже Железный Дровосек. А вы сами-то, часом, не Великий Гудвин? Или, хотя бы, Гудини? Что это за фокусы — населенная планета в животе? Что за бред вы несете, милейший? — Видно было, что Брок чертовски обижен. Никогда ранее он не позволял себе разговаривать с клиентами в таком тоне. И сыщик осознал это. Вновь подскочил со стула и даже слегка поклонился толстяку. — Простите меня, ради бога, Измаил Самуилович! Нервы, нервы! Работенка еще та, знаете ли… Давайте вернемся к вашей проблеме. Непосредственно, так сказать. Без лишней лирики. Будем считать, что я и впрямь робот. Дайте мне вводные!

— Хорошо, — смягчился клиент. — Простите и вы меня. Я вас прекрасно понимаю: трудно поверить в то, что свалилось на мою голову.

— Планета?! — ахнул Брок. — На голову? Позвольте, но вы же сказали — в живот!

— Вы действительно робот, господин Брок. Понимаете все настолько буквально… Ну, конечно, в живот. И не свалилась, разумеется, в прямом смысле, а… гм-м… похоже, я ее проглотил.

— Зачем?! — не удержался сыщик.

— Буду с вами откровенен: есть у меня один большой недостаток. Я страшный обжора! Ем все и всегда. Вы не представляете, как мне тяжело не проглотить чего-нибудь в течение получаса. Вот, кстати, я не ел уже минут сорок — и у меня просто в глазах темнеет. — Русский зажмурился и тряхнул головой. На сыщика полетели капли. Он отбежал к столу и занял свое прежнее место.

Толстый клиент открыл глаза, не увидел рядом Брока, и челюсть его начала отвисать.

— Я здесь! — щелкнул пальцами сыщик. — Сейчас позвоню дочке, она принесет обед. Обычно мы работаем вместе, но заболела супруга… — Он потянулся к телефону.

— Что вы, что вы! — замахал руками Русский. — Ни в коем случае! Такие хлопоты из-за меня!

— Почему из-за вас? — Брок стал набирать номер. — Я всегда обедаю в это время. Из-за вас я его как раз чуть было не пропустил… — Лицо сыщика приняло умильное выражение: — Алло, дочура! Обедик готов? Неси скорей, папа проголодался! — Услышав, как посетитель шумно сглотнул слюну, добавил: — И дядя тоже. Какой? Большо-о-ой! Так что неси шустренько и многонько. — Брок положил трубку и встревожено глянул на исходящего слюной клиента. — Вам плохо, Измаил Самуилович?

— Ничего-ничего, — Русский вытер галстуком лацканы пиджака и подбородок. — Простите, как начинаю думать о еде…

— Сейчас дочка принесет чего-нибудь вкусненького. Моя жена так готовит! М-м-м… — Сыщик закатил глаза. Но тут же вновь принял официальный вид. — А пока вернемся к делу. Итак, вы сказали, что едите все и всегда. Все — надо полагать, фигуральный оборот речи? А то скажете опять, что я буквоед. А я, знаете ли, хочу наконец услышать историю про планету.

— Да-да, я как раз подошел к этому… Собственно, мне и рассказать-то нечего. Видимо, я проглотил ее случайно. Может, с немытыми фруктами? Ленюсь иногда помыть — это ж вставать надо, идти к крану…

— Понимаю! — поддержал Русского Брок. — Прекрасно вас понимаю.

— Это хорошо, что мы стали-таки находить взаимопонимание. Потому что сейчас я и хочу вам рассказать про чудеса. Два дня тому назад я первый раз услышал голос. — Измаил Самуилович предупредительно вытянул руку: — Только не думайте, что я псих!

— Это было бы чересчур простым решением, — замахал руками сыщик. — Не хочу даже останавливаться на данной версии!

— Спасибо. Так вот, голос звучал негромко, но… как бы это правильно выразиться… отчетливо и убедительно. Я думал, радио, или соседи шумят — стены-то, сами знаете…

— Ой, и не говорите! — отмахнулся Брок. — Та же история. Просыпаюсь как-то, а у жены бессонница — колет орехи на кухне молоточком. Кричу: «Сколько времени, Ирусик?», а мне сосед из-за стенки: «Полтретьего ночи, уроды!» Падение нравов полнейшее! Бескультурье, грубость. Простите, я вас отвлекаю…

— Молоточком? А вы, извиняюсь, в каком доме живете?..

— Да разве это жизнь? — вздохнул сыщик. — Не берите в голову, продолжайте.

— Так вот, — подозрительно оглядев сыщика, продолжил Русский. — Прислушался я, а голос-то из живота идет…

— Мужской, женский? — Брок схватил ручку и занес ее над блокнотом. — Акцент? Заикание? Отличительные признаки?

— Не понять чей. Скорее, механический, неживой какой-то. Как это?.. Синтезированный, да?

— Вам виднее. Вы же его слушали.

— Ну да. Вот он-то и сказал, чтобы я вернул их планету. Дал сроку три дня. А как я ее верну? Я, простите уж… — Толстяк огляделся и зашептал: — Даже слабительное принимал и клизму ставил…

— Вот теперь я вам верю! — погрозил сыщик пальцем. — Такое не придумать.

— Да уж!.. Только не помогло ничего. Вчера снова был голос. Сказал, два дня осталось.

— А что потом?

— А потом, говорит, запустим ракету. На поражение.

— И кто же это, по-вашему, говорил?

— Как кто? Инопланетяне, естественно! Ну, то есть, жители этой моей планеты.

— Голубчик, но ведь инопланетян не бывает! — заломил руки Брок. — Ну, нет никаких инопланетян, понимаете?

— Да как же нет, если есть? — занервничал Русский. — Вы что, опять за свое? И планеты, по-вашему, нет?

— А вот этого я не говорил, не надо передергивать, голубчик! Планета — физический объект. А вот инопланетяне, зеленые человечки, НЛО всякие — это уже к другим специалистам. Хоть ноль-два звоните, хоть ноль-три — и там, и там с удовольствием помогут.

— А как же голос?!

— Голос — это уже надо думать. Вот это как раз моя работа. Может, вы тоже мобильник проглотили…

— Так вы беретесь мне помочь?

— А зачем я иначе тратил бы на вас столько времени, Измаил Самуилович? Конечно, берусь! — Сыщик снова вышел из-за стола. — Вот только пообедаем с вами — Сашенька уже идет.

Входные двери и впрямь распахнулись. В кабинет впорхнула изящная блондинка в джинсиках и желтенькой кофточке. Чмокнула в щеку папу, поставила на стол объемную сумку, бросила из-под длинных ресниц застенчивый взгляд на посетителя.

— Знакомься, Сашенька, — повел рукой Брок. — Господин Русский!

— Никогда бы не подумала, — покраснела девушка.

— Это у меня фамилия такая — Русский, — поспешил объясниться смущенный клиент. — Измаил меня зовут. Можно Изя.

— Самуилович, — добавил Брок. И принялся шурудить в сумке.

— Сядь, папа, я сама! — перехватила сумку Александра. Сыщик послушно вернулся в кресло.

Девушка достала большой алюминиевый термос, затем термос поменьше — с веселыми райскими птичками на боках, а напоследок — желтую эмалированную кастрюлю, замотанную полотенцем. Извлекла два комплекта тарелок, по паре ложек и вилок — все разложила и расставила на столе.

— Подсаживайтесь, Изя Самуилович! — мурлыкнула Сашенька и принялась разливать исходящую паром густую бордовую жидкость.

Русский, словно сбросив вмиг полцентнера веса, резво подкатил к столу кресло. А Брок, напротив, столь же резво отпрянул от тарелок.

— Фто это?! — зажав нос, прогундосил он в ужасе.

— Папа! Как не стыдно?! Это борщик, — закачала головой Александра. — Мама совсем разболелась, и я все приготовила сама. Под мамину, разумеется, диктовку. — Девушка отвернулась от неблагодарного отца и улыбнулась Русскому. — Это мой первый в жизни кулинарный опыт. Изя Самуилович, попробуйте. Мне так важно услышать ваше мнение…

Расцветший от Сашенькиной улыбки Русский с готовностью схватил ложку.

— Стойте! — вскочил Брок, в ужасе вскинув руки. — Не делайте этого, прошу вас!

— Отчего же? — Измаил Самуилович занес столовый прибор над тарелкой. Сыщик схватил первое, что подвернулось под руку — им оказался калькулятор — и швырнул, метя в ложку. Удар достиг цели — ложка звякнула об пол, а побледневший посетитель затряс ладонью.

— Вы что? Рехнулись?!

— Простите, бога ради, но это опасно для жизни! — схватился за голову Брок. — Все, что впервые делает моя дочь, заканчивается катастрофой! Я помню, как в детстве она первый раз искупала котенка! Как пошла в первый класс! Как полгода назад впервые села за руль!..

— Папа! — тряхнула светлой челкой Сашенька. — Не позорь меня перед гостем! Котенок, между прочим, выжил.

— А инфаркт директора школы? А гипс инструктора по вождению?! По самые брови…

— Разве я виновата, что мужчины такие слабаки? — Девушка вновь улыбнулась Русскому: — Не слушайте его, Изя Самуилович, папа порой словно бредит.

— Я это заметил, — пробурчал шокированный толстяк. Пыхтя, наклонился, поднял ложку, обтер ее галстуком и снова занес над тарелкой.

Брок рухнул в кресло, все еще сжимая руками голову. Вдобавок зажмурив глаза.

— Как хотите… Дело ваше. Вы предупреждены. Надеюсь, вы хорошо подумали? Это ваше конечное решение?

— Если уж вы так против того, чтобы я покушал, — вызывающе начал Русский, — то, учитывая вашу извращенную логику, мне следует поступить как раз наоборот! Будем считать это нашим общим решением. — И голодный толстяк начал жадно поглощать «борщик». Опустошив тарелку, он мигом прикончил и порцию Брока. Сашенька с готовностью подала второе и обернулась к отцу:

— Вот видишь, папа, он вовсе не умер!.. — Девушка замерла с открытым ртом. Брок смертельно побледнел, волосы на его голове шевелились, а трясущийся палец указывал за спину дочери.

Саша оглянулась. Не будь она девушкой закаленной и мужественной, — плоть от плоти сыщика Брока — завизжала бы наверняка. Измаил Самуилович Русский, судя по всему, завершал свои бренные дела в этом мире. Толстое лицо его исказила гримаса адского ужаса, словно он глядел уже в котлы преисподней. А может быть, таким причудливым образом оно отражало восторг от вида райских кущ. Щеки несчастного толстяка посерели и обвисли, глаза выкатились и стали белыми, как у снулой рыбы, язык в хлопьях пены вывалился на подбородок. Скрюченные пальцы впились в кожаные подлокотники кресла — да так, что обивка одного из них лопнула. Но самое страшное происходило с животом Измаила Самуиловича. Он то опадал, то раздувался, то начинал под натянутой до треска тканью кошмарный, завораживающий безумием танец. А еще — живот хрипел и булькал. Сашеньке показалось, что она слышит из поджировых глубин вопли ужаса и отчаяния. А еще ей почудились странные хрипы, напоминающие обратный отсчет: «…три, два, один, пуск!»

Живот Русского прыгнул. Треснула ткань пиджака. Возле уха сыщика Брока свистнула долгожданная пуговица. Возмущаясь сквозной дырой, пискнуло двойное стекло оконного стеклопакета. Дрогнули стены. Измаил Самуилович Русский, раскинув руки и распластав голое пузо, лежал на полу. Глаза его были закрыты.

Первой к упавшему бросилась Саша.

— Папа, он еще дышит! Скорее звони!.. — Девушка отбросила с груди умирающего остатки рваных лохмотьев, сдернула с толстой шеи галстук. Она лихорадочно соображала, с чего следует начать: с искусственного дыхания рот-в-рот, или с массажа сердца. И то, и другое ей было внове. До сердца сквозь жировые прокладки было, пожалуй, не добраться. Искусственное дыхание делать не хотелось. Особенно рот-в-рот. Да и надо ли, раз человек дышит? Тут Сашенькин взгляд упал на обнаженный живот несчастного, безвольно съехавший набок, и девушка все же не смогла удержать крик: — Мамочка, кровь! Папа, он ранен!

Чуть выше пупка Русского зияла черная дырочка. Из нее печально вытекала алая струйка.

Светлым июньским вечером две недели спустя, когда Брок и Сашенька, собираясь домой, уже завязывали папки с делами, колокольчик над дверями агентства «Бритва Оккама» возвестил о приходе запоздалого посетителя.

— Закрыто! — буркнул сыщик, поправляя бантик тесьмы, но Саша вдруг радостно заверещала:

— Ой, папа! Смотри, кто пришел!

На пороге, с шикарным букетом цветов, в новеньком, еще с магазинными складками пиджаке стоял, растягивая в улыбке толстые щеки, Измаил Самуилович Русский. Он шагнул к Сашеньке, протянул ей цветы и сжал девушку в широких объятиях.

Саша сдавленно пискнула. Брок кинулся на помощь дочери.

Но Русский уже отпустил слегка помятую девушку и вытирал кончиком галстука бегущие из карих, счастливо сверкающих глаз слезы.

— Спасибо! — всхлипнул Измаил Самуилович. — Спасибо вам, господин Брок! Спасибо вам, милая Сашенька! Вы спасли мне жизнь! Вы освободили меня от кошмара… Вот, возьмите это на память. — Он протянул Броку ладонь. Меж пухлых, подушкообразных складок темнел маленький шарик величиной с горошину.

— Что это? — брезгливо отпрянул сыщик.

— Это она, — торжественно произнес Русский. — Планета! Та самая.

— Ну-ка, ну-ка! — заинтересовался Брок. Выудил из кармана пинцет, подцепил горошину и бросился к столу. Загремел ящиками, вытащил мощную лупу, поднес ее к темному шарику, склонился к стеклу… Быстро отбросив лупу, побежал к шкафу, взял с полки микроскоп и, вернувшись на место, нетерпеливо стал крутить верньер фокусировки.

— Ничего не вижу… — пробормотал он, и тогда стоявшая рядом Сашенька положила на предметное стекло горошину. — О! — воскликнул Брок. — Так гораздо лучше.

В наступившей тишине прошло несколько томительных минут. Александра несколько раз пыталась оттеснить отца от окуляра, но тот резкими взмахами рук и ног в корне пресекал эти попытки.

Наконец Брок поднял сияющее лицо. Торжествующе посмотрел на Русского.

— Ну? Что я говорил? Никаких инопланетян нет! Чудес не бывает.

Там, где не верят в чудо

Олег Константинович Брокалев не любил осень. Особенно позднюю — когда и листья уже облетели, и серо вокруг, и сыро, и зябко, и вообще носа из дому высовывать не хочется. Да и остальные части тела — тоже. Даже любимая работа Олега Константиновича в такие дни не радовала, а это случалось с ним настолько редко, что вполне могло считаться чудом, если бы не одно «но». А именно — в чудеса господин Брокалев как раз и не верил. Категорически и безапелляционно. Его жизненное кредо так и звучало: «Чудес не бывает!».

Олег Брокалев с юности обладал аналитическим складом ума, а потому, этим самым умом пораскинув, он нашел ему очень актуальное применение — открыл частное сыскное агентство, которое непосредственно и возглавил, придумав себе звучный псевдоним: Брок. На первый взгляд, тут все казалось понятным: обычное сокращение фамилии-имени-отчества. Но не так все было просто, как не прост был и сам новоявленный сыщик. Ведь и название агентству он дал не простое, не какое-нибудь там «Брокалев и дочь» (о дочери чуть позже), не набивший оскомину «Лунный свет» или банальнейший «Сталкер», а вполне оригинальное, но без излишней вычурности, лаконичное и говорящее само за себя — «Бритва Оккама». Любому, увидевшему данную вывеску, должно быть понятно: здесь ценят лишь логику, безжалостно отсекая холодным клинком рассудка всевозможные фантазии, мистику и прочую антинаучную чушь. По крайней мере, так казалось самому Броку, псевдоним которого и являлся, собственно, сокращением названия агентства. Кстати, и брался сыщик только за те дела, которые изначально казались не просто необычными, но и вовсе даже сверхъестественными и фантастическими. Разгадать хитроумную загадку и выявить ее истинную, вполне объяснимую обычными реалиями сущность — вот что являлось основной целью сыщика Брока и приносило ему несказанное удовольствие. А если при этом оставался удовлетворенным и клиент, оно подкреплялось, как правило, не только морально.

Почему «как правило»? Да потому что Брок не кичился оказывать посильную помощь и вполне безвозмездно. Не только, разумеется, из чистой любви к процессу расследования, но исходя также из прочих обстоятельств. Во всяком случае, детям, старикам и беременным женщинам сыщик дарил свое искусство абсолютно даром. Иногда даже и не беременным. Женщинам, в смысле. Но это уже, скорее, в порядке исключения.

В такой вот промозглый осенний день и торопился сыщик Брок к родному агентству. Помимо нелюбимого времени года и отвратной погоды, настроение его было основательно подпорчено еще и тем, что «на пару дней», превратившихся уже в полторы недели, укатила к любимой маме супруга Ирина. Впрочем, само по себе это событие, возможно, и нельзя было назвать трагедией, если бы настоящая трагедия не разразилась нынешним утром в туалете Брокалевых, где унитаз, тоже, по-видимому, соскучившийся по хозяйке, стал извергать из себя зловонные мутные потоки, отнюдь не похожие на горькие слезы тоски. Утолить печали фаянсового «друга семьи» Броку самостоятельно не удалось, посему он отправил в агентство дочь Сашеньку, вызвал сантехника и до его прихода сражался с «рыдающим» толчком при помощи мусорного ведра, коим он черпал вонючие унитазные «слезы», прыгал к ванне, выливал их туда и так же, прыжком, возвращался к исходной точке. Он повторял данную процедуру столь долго, что практически довел ее до автоматизма, и когда наконец-то пришел сантехник — все норовил оттолкнуть мастера и по привычке сунуть в унитаз ставшее родным до сладостной боли ведро.

И вот теперь Брок опаздывал на работу. Хоть он сам и являлся главой «Бритвы Оккама», а посему нахлобучку за опоздание получать ему было не от кого, все равно нарушать трудовой распорядок Олег Константинович не любил. Да и мало ли к чему это могло привести… Ну и что из того, что в агентстве сейчас находилась Сашенька? Ей всего-то восемнадцать лет. К тому же, учиться пошла не на юриста, а, стыдно не то чтобы сказать, но и подумать — на программиста!.. Вот уж воистину блондинка!

Вспомнив о «предательстве» дочери, Брок окончательно расстроился. Единственное, что его в данной ситуации слегка утешало, что в свободное от учебы время помогать ему Сашенька не только не прекращала, но, похоже, и впредь не собиралась этого делать. Да и выбор специальности она объяснила отцу достаточно аргументированно: мол, в двадцать первом веке без компьютеров никуда. В том числе и в сыскном деле. А много ли существует программ, облегчающих работу сыщика? Вот то-то же!.. Потому, дескать, и решила она обучиться этой нелегкой премудрости, чтобы создать такую программу своими руками. Точнее, умом.

Справедливости ради, стоило признать, что уже и сейчас дочка весьма умело использовала в агентстве компьютер. Во всяком случае, все базы данных, связанные с их прошлыми и текущими делами, создавала и поддерживала исключительно Сашенька, сам же Брок освоил лишь Word с Excel’ем, да и то на уровне не особо продвинутого пользователя.

Когда Олег Константинович вошел наконец в агентство, Сашенька мерила офис быстрыми нетерпеливыми шагами. Заслышав звякнувший над входной дверью колокольчик, она на мгновение замерла, и тут же, размахивая руками, бросилась к отцу.

— Папа! Ну почему ты так долго?! Совести у тебя нету!

— Ты хочешь сказать, я виноват в том, что наш унитаз прорвало?! — складывая зонт, возмутился Брок.

Сашенька слегка умерила пыл, но извиняться и не подумала.

— Во всяком случае, ты им пользуешься куда чаще нас с мамой, — нашла она сомнительный аргумент. Да еще и развила его: — И дольше.

— Потому что я там, так сказать, не только… это самое… но еще и читаю… — начал было оправдываться сыщик, однако быстро опомнился и затряс сложенным зонтом, орошая офис и дочку веером брызг: — Но-но-но! Не доросла еще, чтобы указывать отцу, сколько ему, как говорится, того-этого!.. Ишь!..

— Ну, раз не доросла, — защищаясь от брызг ладошками, надулась Сашенька, — тогда сам новое дело распутывай. А я в библиотеку пошла, реферат писать.

— Какое новое дело?.. — радостно встрепенулся Брок. Клиенты не наведывались в агентство уже больше недели, что являлось, кстати, еще одной причиной плохого настроения сыщика. — И какая библиотека?! А интернет, как говорится, на что? И вообще, реферат тебе сдавать только через месяц, сама хвасталась. А ну быстро выкладывай, что за дело? Клиент приходил? Кто такой? Как зовут?

— Клиентка, — ехидно прищурилась Сашенька. — Симпатичная, между прочим. Блондинка. Крашеная, правда. И пока не извинишься, ничего я тебе больше не скажу.

— Это я должен извиняться?!.. — от изумления вновь зачем-то раскрыл над головой зонт сыщик и обескураженно заморгал, буквально потеряв дар речи. — Так-так-так-тааак…

— Ну, если хочешь, я могу извиниться, — поняв, видимо, что слегка перегнула палку, решила пойти на попятную девушка, и сделала книксен. — Прости, папа. Ее зовут Хельга. Хельга Стар.

— Кого?.. — прекратил моргать Брок. Подняв глаза, он увидел раскрытый зонт и нахмурился. Вновь сложил его, убрал в чехол и, подойдя к вешалке, повесил на крючок. Вслед за зонтиком туда же последовали шляпа и плащ. — Кого зовут Хельга Стар? Сколько раз я просил тебя не говорить загадками!

— Так клиентку же, папочка! — всплеснула руками Саша. — Крашеную блондинку!

Сыщик Брок насторожился и повел носом, будто принюхиваясь. У него определенно сработал детективный рефлекс:

— Она стала блондинкой после, так сказать, покраски, или наоборот?

— После. А это имеет значение?

— Александра! — поднял Брок палец. — В нашем деле имеет значение любая мелочь! И, как говорится…

— В общем так, папа, — поспешила прервать Сашенька зарождающуюся тираду. — Я приняла у нее заказ.

— На покраску волос?.. — заморгал сыщик.

— Нет. На поиски вора. А заодно и украденной им шляпки. Можно только шляпки. Или только вора. Похоже, она в него втюрилась.

— Александра!.. — опустившись в рабочее кресло, поморщился Брок. — Выражайся яснее! Все-таки шляпки или вора? — Он положил перед собой на стол раскрытый блокнот и занес над бумагой остро отточенный карандаш.

— Я лишь повторяю то, что сказала клиентка, — тоже села за рабочий стол Сашенька. — Ей и шляпки жалко, и вора хочется.

— Но-но-но! — погрозил карандашом сыщик. — Молода еще, как говорится, о таких вещах рассуждать!

— Хельга?.. Да ей уже больше тридцатника!

— Ты! — нацелил Брок карандаш в дочку. — Тебе еще и девятнадцати нет. И пока не закончишь университет, никаких, так сказать, «хочется»! Ишь!..

— Папа, ты несносен! — вспыхнула Сашенька и вскочила с кресла. — Все! Я на самом деле ухожу в библиотеку!

— Лучше бы в монастырь… — буркнул под нос сыщик и замахал на дочь руками: — Ладно, ладно, не гоношись! Это я так, прости. Мысли вслух, как говорится. Могла бы уже и привыкнуть… Давай, продолжай о деле. Какие-нибудь подробности клиентка сказала? Ты потрудилась записать ее показания?

— Да какие там показания! — фыркнула Саша. Она продолжала дуться, но в кресло все же вернулась. — Из туалета выскочил верзила в противогазе и кожаном комбинезоне, схватил с вешалки новую шляпку и опять заскочил в туалет.

— Из туалета?.. — вспомнив утреннюю битву с унитазом, вздрогнул Брок. — В туалет?.. А почему в противогазе? Там что, тоже что-то прорвало?.. — Он вдруг охнул и сокрушенно замотал головой: — Как же мне самому не пришла в голову эта идея?..

— Папа! — стукнула кулачком по столу Сашенька. — Ты о чем?!

— О противогазе, конечно, — торопливо заговорил Брок. — Ты не поверишь, какая там была вонища! А ведь у нас где-то завалялся противогаз… Помнишь, я пугал тебя, маленькую, Фантомасом?.. — Сыщик раздосадованно хлопнул ладонями по коленям: — Эх, где же твой вор был раньше?!

— Он вовсе не мой, — буркнула Саша. — И тебе бы лучше подумать, где он находится сейчас.

— Зачем? — удивился Брок. — Наш унитаз уже починили.

— Папа! Очнись же ты, наконец! Я говорю о воре, который украл шляпку Хельги Стар!

— Так-так-так-тааак!.. — затряс головой сыщик. — Что-то я и впрямь, как говорится… Значит, ты утверждаешь, вор вышел из туалета в противогазе… А может, это был вовсе не вор, а обычный сантехник?..

Брок внезапно замолчал, уставившись в одну точку, а потом вскочил с кресла и замахал руками, словно готовящийся к взлету винтовой самолет пропеллерами:

— Эта Хельга больная! Сексуально озабоченная! Немедленно прекрати с ней общаться!!!

— Папа, да с чего ты взял? — округлила глаза Сашенька. — И как я могу прекратить с ней общаться, если это наша клиентка?

— Она нам никакая не клиентка! — продолжая крутить «пропеллерами», затопал Брок, словно и впрямь готовился к разбегу. — Мы не работаем с больными! А она именно такая, потому что одетые в кожу и противогазы сантехники — это явное извращение! — Сыщик вдруг замер и, побледнев, прошептал: — Она не предлагала тебе принять участие в этих оргиях?..

— Папа, — заплакала Сашенька, — ты иди лучше домой. Ляг, поспи. По-моему, ты переутомился сегодня с унитазом…

— Ага! — подпрыгнул сыщик. — Вот ты себя и выдала! Я уйду домой, а ты сразу побежишь к развратнице Хельге и ее кожаным сантехникам!..

— К ней побежишь ты! — разгневанно, будто и не плакала только что, воскликнула Сашенька и протянула отцу тысячерублевую купюру. — Потому что Хельга Стар все же наша клиентка. Вернее, твоя, потому что с этой минуты я у тебя не работаю.

— А… у кого работаешь?.. — растерялся Брок.

— Ни у кого, — сунула ему в ладонь деньги Саша и, помахав папе ручкой, направилась к вешалке с одеждой. — Успехов в труде и в личной жизни!

— Стоп! — за неимением белого флага, замахал синеватой купюрой сыщик. — Я сдаюсь! Ты меня не так поняла… И ты ничего не сказала о задатке… Ведь это задаток, да? Я, так сказать, прав?..

— Ты, так сказать, хитер, как я не знаю кто! — расхохоталась вдруг Сашенька.

— Почему? — поняв, что опасность схлынула, заулыбался и Брок. Однако он и впрямь не понял, отчего дочь заподозрила его в хитрости.

— Да потому, что если я соглашусь, что ты прав, то автоматически окажусь неправой сама. А если скажу, что ты не прав — тоже совру, потому что эти деньги и впрямь задаток Хельги Стар.

К деньгам Брок относился с уважением. Но и свои принципы он уважал тоже. А потому с грустью и затаенной надеждой в голосе спросил:

— Но разве в этом деле есть какое-нибудь чудо? Ну, подумаешь, сантехник!.. Пусть даже в противогазе… Ты ведь знаешь, что я берусь только за те дела, из которых, так сказать, торчат уши чудес, которые я потом безжалостно обры… разоблачаю!

— Папа, не надо пафоса, — поморщилась Сашенька. — Я от тебя все это уже слышала тысячу раз. И ты напрасно переживаешь, чудо есть. Ведь этот вор, или, как ты его называешь, «сантехник», потом просто-напросто исчез.

— Так ты же сказала, что он в туалете заперся!

— Ничего он не запирался! Он заскочил в туалет, и больше оттуда не выходил. А когда через час туда заглянула Хельга, тулик был пуст.

— Так он что, в унитаз смылся, этот сантехник? — хихикнул Брок, но тут же посуровел: — Так-так-так-тааак!.. Это и впрямь, так сказать, попахивает чудесами… И попахивает довольно-таки дурно. Пожалуй, я возьмусь за это дело.

К дому клиентки отец с дочерью шли под одним зонтом, Сашенькиным, — свой Брок нечаянно оставил в агентстве и теперь всю дорогу ворчал, что дочка специально о нем не напомнила, чтобы позлить несчастного папу. А еще он бубнил и в адрес заказчицы, к которой приходится переться по дождю и холоду. «Хельга Стар!.. — кривил Брок в сарказме губы. — Ишь!.. Небось, на самом-то деле какая-нибудь Ольга Звездулькина!»

А когда дверь обычной квартиры в обычной панельной девятиэтажке им открыла обычная, солидных лет тетка, сыщик и вовсе расстроился. «Ты же говорила, что она симпатичная и тридцатилетняя!» — чуть было не упрекнул он Сашеньку вслух, но все-таки удержался, решив, что обязательно сделает это позже, да еще и урежет ей премию — за дезинформацию.

— Так-так-так-тааак!.. — шагнув за порог, вместо приветствия протянул Брок. — Так это вы, так сказать, Хельга?

— Оля! — обернувшись, крикнула тетка. — Это к тебе! Пожилой господин с девочкой.

— Что?! — в унисон воскликнули отец с дочерью. Брок собрался завопить: «Да я моложе тебя, старуха! Мне еще и пятидесяти нет!», а Сашеньке, которая терпеть не могла, когда ее обзывали таким словом, вообще захотелось повторить сейчас подвиг Раскольникова. Но, взяв себя в руки, они так же, дуэтом, выпалили: — Мы частные сыщики! — А Брок еще на всякий случай добавил: — Лицом к стене, руки за голову!

Но тетка уже убралась из прихожей, а вместо нее там вскоре появилась и впрямь недурная собой блондинка возрастом вряд ли сильно больше тридцатника. Впрочем, на вкус Брока, она все-таки была чересчур худой и плосковатой, а ее тонкие, надменно поджатые губы ему не понравились вовсе.

— Да-а? — оценивающе разглядывая сыщика, жеманно протянула дамочка, но, узнав Сашеньку, мигом сменила тон и выражение лица. — Ой! Вы, наверное, господин Брокалев?

— Брок, — сухо ответил тот. — Просто Брок.

— Хельга, — с явным намеком на лобзание сунула ему под нос ладонь блондинка.

Однако сыщик намек проигнорировал и всего лишь пожал руку. А затем достал из нагрудного кармана пиджака блокнот с карандашом и приготовился записывать.

— Может, вы сначала разденетесь и пройдете в комнату? — заволновалась хозяйка квартиры. — Там нам удобней будет беседовать. А мама пока приготовит чай. Или вы предпочитаете кофе?

— На работе не пью, — отрезал Брок. — И вообще, так сказать, мы не для того вас вызвали.

— Папа, это не мы ее… — зашептала ему на ухо Сашенька, но сыщик решительным жестом отодвинул дочь и, занеся над блокнотом графитовое острие, вперился взглядом в клиентку.

— Фамилия? Имя? Кличка? Пол? — словно ругательства, начал выплевывать он вопросы.

— Кличка? — удивилась дамочка. — Пол?.. Это вы о Пупсике, что ли? — И обернулась к проходу в комнату: — Пупсенька, иди скорей сюда, с тобой дяденька хочет познакомится! — А потом, умильно улыбаясь, перевела взгляд снова на Брока и любовно пропела: — Во-о-от, это Пупсик. Кобель!

— Да как вы смеете! — подпрыгнул сыщик, размахивая блокнотом. — Не вам, как говорится, судить!.. Даже родная жена — и то…

— Папа!.. — дергая отца за рукав, зашипела вдруг Сашенька. Другой рукой она настойчиво тыкала в направлении пола, куда и перевел наконец взгляд сыщик.

Перед ним, высунув розовый язык, стояло плюшевое, в умилительных складочках, чудо.

— Шарпей!!! — по-детски восторженно взвизгнул Брок. — Вы не поверите, это настоящий шарпей! Сашенька, Хельга, смотрите! — Сыщик наклонился к морщинистой псине, и та лизнула его в руку.

— Так вы тоже любите собак? — заулыбалась растерявшаяся было Хельга.

— Не всех, — признался пунктуальный сыщик. — Но вот этих… Ишь ты мятенький какой, даже глазок не видно! Этих определенно люблю.

— Вот!.. А тот, в противогазе, обозвал его «слепой собакой»! — поджала губы дамочка. — Такой брутальный мужчина, а славного, милого Пупсика испугался.

— Как он его назвал?.. — выпрямился и снова достал блокнот с карандашом Брок.

— «Слепой собакой». Выскочил из туалета, заозирался кругом, увидел на вешалке мою новую шляпку, назвал ее «артишоком», схватил, а потом Пупсенька в прихожую выбежал. Тот его как увидел, сразу заорал: «Слепая собака! Слепая собака!», и в туалет снова — шмыг!

— А, простите, звука спускаемой воды вы после этого не слышали? — поинтересовался сыщик.

— Не слышала. Мне вообще не до этого было. Я испугалась. И расстроилась. И обиделась!..

— Да-да-да, — закивал сыщик. — Серьезный удар по нервной системе. Тройной, так сказать. Как одеколон, если вы еще помните те времена. Вы не поверите, у меня был один случай…

— Папа!.. — прервал воспоминания Брока тычок Сашиного локтя в бок. Сыщик, почти не сделав паузы, переключил разговор в новое русло:

— Потрудитесь объяснить, гражданочка, что такое артишок!

— А я откуда знаю?.. — вылупила на него глаза Хельга Стар.

— Артишок — это растение такое, — подсказала Сашенька. — Похожее на чертополох.

— Ваша шляпка была похожа на чертополох? — принявшись размашисто чиркать в блокноте, спросил Брок у дамочки.

— Ну, знаете!.. Моя шляпка — эксклюзив, я две зарплаты за нее отдала! — фыркнула та и, вздернув нос, отвернулась. А потом буркнула: — И вообще, он говорил через противогаз, я плохо расслышала. Может быть, он сказал не «артишок», а что-то наподобие… Да-да! Я вспомнила! Он сказал: «Арти… фак!» — Дамочка выбросила вверх средний палец, едва не угодив Броку в глаз.

Сыщик отпрыгнул, заслонив собой Сашеньку, и завопил, густо при этом краснея:

— Да как вы можете! Что вы, так сказать, себе позволяете при ребенке!

— Папа, я не ребенок!.. — пискнула прижатая отцом к стене Саша.

— Для меня ты всегда ребенок, — шмыгнул носом Брок. — Вот появятся свои дети, тогда ты поймешь!.. — Но тут он опомнился и завопил пуще прежнего: — Но только после окончания университета! И только от законного мужа! И только после того, как мы с мамой…

— Умрете?.. — выкарабкалась наконец из-за его спины Сашенька.

— Типун тебе на язык! — подпрыгнул сыщик. — После того, как мы с мамой благословим, как говорится, ваш брак.

— Может, вы вернетесь наконец к делу? — оборвала родительские наставления Хельга.

— А судьба моей дочери, по-вашему, не дело?! — возмущенно обернулся к ней Брок, но тут же, очухавшись, встрепенулся и принял прежний деловитый вид. — Итак, где тут у вас туалет?

— Папа! — ахнула Сашенька. — Ты что, потерпеть не можешь?!

— Да при чем тут это! — опять покраснел сыщик. — Я собираюсь, так сказать, осмотреть место преступления!

Хозяйка квартиры молча указала на одну из дверей, за ручку которой тут же ухватился Брок, потянул ее на себя и стремительно вдруг захлопнул.

— Вы что, фотографии там печатаете? — спросил он. — Предупреждать нужно!

— Папа, тебе плохо?.. — заволновалась Сашенька, а Хельга Стар, устав уже, видимо, удивляться поведению сыщику, честно начала отвечать:

— Нет, мы там пи… — Но тут ладонь Брока стремительно зажала ей рот. А когда, немного выждав, он ее нерешительно отнял, дамочка продолжила: — И ка… — На сей раз ее рот оказался запечатан уже двумя ладонями.

— Папа! — рассерженно топнула ножкой Саша. — А ну, прекращай этот цирк! При чем здесь какие-то фотографии? Ты что, сам не знаешь, что обычно делают в туалете?

— Ты не поверишь, — смутился Брок, — но в детстве я увлекался фотографией. А печатать снимки нужно было при красном свете. Обычно я это как раз в туалете и делал. Он у нас, правда, был совмещенным.

— Но здесь-то где ты увидел красный свет? — потянула за туалетную ручку Сашенька, однако, как до этого и отец, быстро захлопнула дверь. — Ой! Там и правда красный!..

— А я что говорил! — обрадовался Брок. — Приятно, говоря откровенно, узнать, что в век, так сказать, цифровых технологий, кто-то еще по старинке шуршит пленками…

— М-м-м!.. — судорожно вдруг замотала головой хозяйка квартиры, рот которой по-прежнему был плотно зажат ладонями сыщика. Он быстро убрал их, и Хельга, отдышавшись, выпалила: — Да ничем мы там не шуршим, кроме… — она покосилась на дрогнувшие и начавшие уже подниматься броковские руки, оборвала себя на полуслове и сказала: — В общем, такой свет был там и тогда, когда оттуда выскочил этот… брутальный… в противогазе.

— А когда заскочил назад — тоже красный? — вновь начал чиркать в блокноте сыщик.

— Вроде бы тоже красный… Или желтый…

— Или зеленый! — саркастически хмыкнул Брок. — У вас там прямо регулируемый перекресток, как я погляжу. — Затем он поманил пальцем Сашеньку и сказал: — Так, доченька, живо иди в туалет.

— Я пока не хочу, — смутилась та.

— А не все по охотке делается, — нахмурился сыщик. — Считай, что это приказ вышестоящего начальства.

— Но я и правда не хочу! — вскинулась Саша. — Даже по приказу не сумею.

— А чего там уметь-то? — удивился Брок. — Зашла, осмотрела, вышла и доложила. Тут даже программистом быть не надо, — не удержался он от подколки.

— Ах, ты это имеешь в виду!.. — залилась отчего-то румянцем Сашенька.

— Ну да… А ты что, думала, я и впрямь тебя фотографии печатать заставлю? — засмеялся сыщик.

Саша благоразумно не стала пояснять, что она думала, но выполнять отцовский приказ отчего-то не спешила.

— А почему, собственно, я? — спросила она. — Сам-то иди да осматривай! Или боишься? Считаешь меня менее ценным сотрудником?..

— Ну, если, как говорится, смотреть с этой точки зрения, — опустил глаза сыщик, — то, в общем-то, да… Впрочем, погоди! — Брок встрепенулся, нашел взглядом шарпея и призывно засвистел: — Фью-фью-фью! Пупсик! Иди, дам колбаски!

— Откуда у тебя колбаска? — удивилась Сашенька.

— Он ест только «докторскую»! — вскинулась Хельга Стар.

Но пес уже подбежал к Броку, и сыщик, ловко схватив его, распахнул дверь в туалет и зашвырнул туда недоуменно тявкнувшую животинку.

— Папа, ты изверг! — вскричала Сашенька и, вытянув руки, ринулась следом за песиком.

— Я бы попросил!.. — взметнул Брок ввысь указательный палец. — Сам академик Павлов, так сказать…

Однако довести до завершения мысль ему не дали. С воплем: «Убийца! Убийца!» опомнившаяся хозяйка несчастного шарпея замолотила по спине сыщика кулаками, отчего тот, оступившись от неожиданности, полетел головой вперед в излучающий кровавое сияние дверной проем отхожего места.

Сначала Броку показалось, что он угодил в клюквенный кисель — тело погрузилось во что-то густое, податливо-вязкое, глаза заволокло багровой пеленой, сквозь которую не было видно даже кончика собственного носа.

«Вот уж прорвало, так прорвало, — было следующей мыслью сыщика, — не то что у меня утром!» Впрочем, он тут же понял, что ни о какой сантехнической аварии здесь речи идти не могло. Во-первых, красная субстанция ничем не пахла. Во-вторых, кроме того что сам ее цвет был для такой ситуации не совсем к месту, так она еще и светилась, что едва не привело Брока к ложной версии о пожаре, если бы обволокшее его вязкое сияние внезапно не пропало, а сам сыщик не повалился во что-то зеленое и мягкое, показавшееся ему похожим на обычную, не очень густую и слегка пожухшую траву.

При падении Брок непроизвольно зажмурился, а в следующее мгновение почувствовал, как по его губам и щеке провели чем-то шершавым и мокрым.

— Ай!!! — завопил сыщик, вскакивая на ноги и разлепляя глаза. — Тьфу! Тьфу! Тьфу!!!

Первое, что ему пришло в голову, так это что его принялась охаживать сырой и грязной половой тряпкой разгневанная Хельга Стар. Но повертев головой, никакой Хельги — ни гневной, ни благодушной он поблизости не увидел. Неподалеку сидела лишь — и вправду в траве! — и таращила на него глаза дочь Сашенька, да вертелся, вывалив розовый язык, шарпей Пупсик.

Догадавшись, что именно пес и облизал его этим самым языком, Брок прекратил плеваться и сказал:

— Так-так-так-тааак!..

— Что «так-так-так», папочка?.. — дрожащим, испуганным голоском отозвалась Сашенька. — Где мы?!..

— А… разве не в туалете? — вновь завертел головой Брок.

— Если и в туалете, то в очень большом… — всхлипнула дочка. — Давай лучше вернемся!

Вокруг и впрямь было чересчур… просторно. Если бы сыщик не знал наверняка, что зашел в обычный сортир обычной квартиры, то подумал бы, что находится сейчас в чистом поле под открытым небом. Мало того, невдалеке начинался вполне настоящий на вид лес, а небо было затянуто мрачными низкими тучами, грозящими вот-вот разразиться дождем.

— Давай-ка двинем вон туда, — с тревогой глянув на это неприветливое небо, показал Брок в сторону деревьев; сказать «к лесу» ему помешало некое предубеждение, вроде того, что назвав вещи своими именами, он «закрепит» их в реальности, а поскольку в чудеса сыщик не верил, то никакого леса в реальности быть попросту не могло.

— А разве дверь там?.. — захныкала Сашенька. — Она же где-то здесь, рядом…

— Где именно? — развел вокруг руками Брок. — Где? А?.. То-то же.

— Что значит «то-то же», папа? Что?! Она здесь! Нам просто чудится, что ее нет! И все остальное нам тоже только чудится. Наверное, мы надышались какой-нибудь гадости, и сейчас… это… галлюцинируем…

Сыщику Броку нелепое объяснение дочери неожиданно понравилось. Во всяком случае, оно отрицало наличие чуда. И потом, ведь они и впрямь угодили в тот дурацкий красный «кисель» — наверняка он и вызвал у них галлюцинации. Другое дело, откуда он взялся в туалете гражданки Звездулькиной… или как ее там… Стар? Впрочем, его мог распылить тот самый вор-сантехник, чтобы замести следы преступления!

Броку так понравилась эта гипотеза, что он тут же в нее безоговорочно поверил.

— Молодец, доченька! — сказал сыщик. — Из тебя, как говорится, и впрямь скоро получится настоящий сыщик.

— Программист!.. — всхлипнув, буркнула Сашенька.

— Ну хорошо. Сыщик-программист. Но это, так сказать, потом. Чуть позже. А сейчас давай закроем глаза и пошарим вокруг в поисках двери. Как только нащупаешь — сразу тяни за ручку и выскакивай.

— Толкай.

— Кого? Тебя?.. Зачем?

— Да не меня, а дверь! Она наружу открывается.

— Вот и наблюдательность у тебя на высоте, — вновь похвалил Брок Сашеньку. — Из тебя точно хороший детектив выйдет.

— Про…

— …фессиональный, — закончил за дочь сыщик. — Не спорю. Давай, проверим твои, так сказать, разыскные способности. Закрывай глазки и ищи дверь.

Однако приступить к поискам двери отец с дочерью не успели. Шарпей Пупсик, только что крутившийся у них под ногами, тревожно залаял откуда-то издали — разглядеть, откуда именно, мешала густая в той стороне трава. Впрочем, уже в следующее мгновение Брок и Саша смогли очень даже ясно рассмотреть отлучившуюся псинку, ибо несчастный шарпей, сменив лай на истошный визг, стремительно взлетал к хмурому небу.

— Собаки летят, — вздохнул Брок. — Вот и осень.

— Папа! — вскрикнула Сашенька. — Что за чушь ты несешь?! Пупсик же сейчас разобьется! — И девушка, сердито махнув на отца, побежала в ту сторону, где, по ее расчетам, должен был приземлиться по-прежнему отчаянно визжащий летающий объект, который и в самом деле пошел уже на снижение.

— И никакая это не чушь! — обиженно выкрикнул сыщик в спину удаляющейся дочери. — Такой мультик есть. А Пупсику твоему туда и дорога, из-за него мы, собственно, и вляпались в это… как говорится…

Но Брок тут же вспомнил, что на самом деле ему все это только кажется, а потому отвлекаться на ерунду больше не стал, а закрыл глаза и, вытянув руки, принялся кружить на месте, разыскивая дверь. Он был бы рад сейчас найти даже унитаз — во всяком случае, тот бы послужил неплохим ориентиром. В конце концов, на него можно бы было присесть и слегка отдохнуть, поскольку от неожиданных переживаний ноги сыщика начали предательски дрожать.

— А ну, стой! — раздался вдруг чей-то взволнованный окрик. — Там же «Карусель», не видишь, что ли?!

— Карусель, карусель, начинает рассказ… — отчаянно фальшивя, запел Брок. — Тоже, между прочем, из мультика… — Но тут до него дошло, что кричала определенно не Сашенька — голос был хоть и женским, но точно не ее.

«Не многовато ли народу набилось в этот чертов туалет?» — неприязненно подумал сыщик и открыл глаза.

От леса наперерез его дочери мчалась одетая в черное фигура. И в тот самый момент, когда Саша умудрилась-таки поймать падающего шарпея, человек в черном, не успев, а, скорее, даже и не собираясь тормозить, врезался в девушку и сбил ее с ног.

Брок наконец не выдержал.

— Это уже, как говорится, форменное свинство! — воскликнул он и побежал к месту «аварии». — Обижать мою родную кровиночку я никому не позволю! Ну, кроме себя… И Ирины.

Разумеется, никакая это была не Ирина. «Да и откуда бы взяться супруге в чужом туалете?» — подумал Брок.

В траве, пытаясь подняться, барахтались Сашенька и незнакомая девушка. На последней были надеты черная кожаная куртка с капюшоном и заляпанные грязью джинсы. Капюшон от падения слетел с головы, и сыщик разглядел короткие светлые волосы незнакомки — почти такие же, что и у его дочери. Это обстоятельство его почему-то успокоило.

Рядом с барахтающейся парочкой кружился, подпрыгивая, вполне живой и невредимый Пупсик. Пес звонко и радостно лаял, забыв уже о своем недавнем полете и принимая, видимо, происходящее за веселую игру.

Броку внезапно тоже стало весело. Но совсем ненадолго. Поскольку он вдруг увидел лежавший в траве автомат Калашникова. Это сыщику определенно не понравилось. Но еще больше ему не понравилось то, что белокурая незнакомка, встав наконец на ноги, быстро подняла с земли оружие и навела его на Брока.

— Руки! — дернула она стволом.

— Вот, — вытянул к ней ладони Брок.

— Вверх! — последовал новый окрик.

— А!.. — понял, что от него хотят, сыщик и тут же выполнил приказание. Однако не преминул спросить: — А зачем вы это… на меня, так сказать?..