Бесплатный фрагмент - Наследие Махотина

Живопись и графика Махотина

Владимир Головин. Предисловие

В декабре 2017 года мы отметили горький юбилей: 15 лет тому назад не стало Виктора Махотина. Пятнадцать лет — огромный срок даже в нашей быстротекущей жизни, многое произошло за эти годы и многие ушли от нас. Происшедшее мы как-то пережили, а об ушедших помним и, в нужное время, поминаем их. Но махотинская смерть стоит как-то особняком в моей памяти.

Кем же был Махотин для нас, что дал нам, что показал своей не очень длинной жизнью? Первое, что, как ни странно, всплывает в памяти — это не его картины, не его творчество, а его лёгкое (не легковесное!) отношение к жизни. Мне временами казалось, что маэстро Мао Хо Тин был настоящим даосским монахом: одна из его любимых поговорок: «Кто понял жизнь — тот не спешит». Правда, его созерцательное отношение к сущему миру, отношение человека невозмутимо фиксирующего текущую вокруг жизнь, частенько нарушалось бурным всплеском горячего интереса к новопоявившимся в окружении девчонкам, но, в конечном счёте, это как-то органично сочеталось с его «дао», его жизненным путём, которому он неукоснительно следовал всю жизнь, до самой своей смерти.

Весьма склонный к театрализации жизни (правда, только в компании, на людях), к ярмарочной буффонаде, он пристально вглядывался в окружающий мир, в людей: искал в этом ежедневном мельтешении глубинный смысл. И это были не головные «увражи» современных ему постмодернистов, грамотно-продуманно, но совершенно механистически компонующих на холсте некие «смыслы». Махотинское вИдение мира было органичным: его работы, даже самые «фантастические», отсылали не к логике, а к подсознанию, и были не постмодернистскими «головоломками», требующим для своего понимания изощрённого ума, а воплощением чувств.

В махотинских работах в большей степени присутствует некое «состояние души», нежели блеск искушённого ума, хотя и Виктор был не чужд некоей «литературщины». Для него отсыл к литературному (в широком смысле) сюжету –повод понять (разъяснить нам) что-то в себе и в людях, к которым он обращает свой посыл, то есть, он обращается не столько к голове, сколько к душе и сердцу.

Прошедшие со дня смерти Махотина 15 лет ничего не изменили в моём отношении к Виктору и его творчеству, лишь добавилось понимание того гуманистического заряда, который несли собой махотинские картины. Христова любовь к ближнему, ко всему сущему в нашем мире, христианская терпимость к людям, снисхождение к нашим мелким грешкам, вера в лучшее в людях — вот оселок творчества художника Виктора Махотина.

Ещё об одной стороне Махотинских работ хочется сказать. Опять-таки, в предыдущих текстах я писал о том, что Виктор — художник Города. Не городских пейзажей у него мало; пейзаж без духа человека его как-то не очень задевал, что ли. Подавляющая часть его пейзажных работ — это городские окраины. Но странным образом в его Городе редко присутствует, а то и просто отсутствует, сам человек. Однако, даже в тех случаях (а их большинство среди его городских пейзажей), когда человека в них нет, «ощущения безлюдности» не возникает. Любая его картинка с городским пейзажем полна человеческого дыхания и его жизнью. В них столько человеческой души, сколько не всегда найдёшь даже в портретах его работы, а уж портретистом-то он был просто замечательным! В его портретах видна не внешняя схожесть с моделью, а тот мир, который поселил в этом человеке Махотин.

Вот и думаю я, что вселенская и, какая-то «всеобъемлющая», душа был наш друг Виктор Махотин, большой гуманист и любитель «домашних птиц». Покойся с миром, Виктор. Память о тебе стучит в наши сердца.

Судить же о том — прАвы сии словеса о бедном художнике Викторе Фёдоровиче Махотине или нет — вам, по прочтении и, главное, просмотре этой книги.

Нина Хадери. Художник и ночь

У Виктора Махотина очень много изображений ночи: «Ночной пейзаж», «Ночной петух», «Ночь в городе» и т. д. Есть даже натюрморт «Ночной». Возможно, для художника ночь была лучшим временем суток, когда в тишине в нас говорит какой-то голос, когда напрягаются, растут внутренние силы, появляется особая зоркость, чуткость души, а кисть двигается легко и уверенно. Иногда приходит Муза, и бессмертие кажется непременным условием жизни. Но ночь — это и время тяжелых раздумий, горестного подведения итогов, усталости. И очень часто героями Махотина становились люди, погруженные в такие нелегкие думы, люди, искалеченные неумолимым временем, деформировавшим их лица и тела: «Марья Ивановна», «Работницы ВИЗа», «Бабушка Лена Рыжкова» и т. п.

К этим героям В. Махотин умел относиться не как безжалостный, сторонний наблюдатель, а проявлял редкое в современном искусстве сочувствие, сострадание. За их некрасивостью, искалеченностью он прозревает силу и независимость характера, лукавую хитринку, доброту. Иногда эти работы окрашены интонациями юмора. И юмор здесь — это щит, прикрывающий ранимую душу художника, остро чувствующего свою и чужую боль, свое бессилие перед этой стихией жизни, потоком времени. Но юмор В. Махотина — это и отражение той подлинной веселости, которая может жить только в свободном человеке, каким был Виктор Махотин.

Он рано осознал бесчеловечность тех социальных условий, в которых жил он и его герои. «Работницы ВИЗа», 1798 г. — уже по сути обвинительный акт системе. В работах последних двадцати лет он откровенно издевается над нелепостью, алогизмом социалистических устоев, над претенциозной пустотой прошлых лозунгов и вождей. В своем творчестве он расставался с прошлым смеясь, хотя среди его картин на эти темы есть и такая трагическая, как «Освоение Сибири» (2002 г.). Все эти работы очень полезны нынешнему ностальгирующему сознанию «сталинистов», их должны увидеть, как можно больше людей. Их слово, их гротеск очистительны. У В. Махотина есть и другие герои, и другие интонации: это портреты его друзей, близких ему людей. В этих портретах есть яркая характерность и похожесть, но главное в них — какая-то затаенная нежность художника, его восхищенное удивление самим фактом существования таких разных и интересных личностей. Его портреты — это не устоявшееся суждение художника о человеке, а живой диалог с ним, незавершенный, бесконечный, поэтому так внутренне подвижны его персонажи. Прекрасны его портреты женщин с глазами-вопросами, с этой вечной неразгаданной загадкой бытия.

Ночь — это еще и эротическое время. И В. Махотин не прошел мимо этой темы, оказавшись в ней целомудренным и робким. Его обнаженные худенькие женщины-виденья («Триптих», «У воды», «Незнакомка» и др.) трогательны и беззащитны. Их не смеет коснуться насмешка, здесь Махотин лиричен, прозрачен, мечтателен. Юмор появляется, когда речь заходит о «зове плоти». Таковы картины «Кентавр», «Ню», «Эдем».

Но Махотин знает и еще одну ипостась женщины — это ведьмы с их страстностью, раскованностью, способностью затянуть в свой темный хоровод, напугать, сделать несчастным («Бег», «Ночной петух»).

Виктор Махотин был очень талантлив. Фактически не получив никакого привычного нам художественного образования, он сумел найти себя как художник, добиться определенного художественного языка. У него от природы поставленный глаз, поэтому так богата и гармонична его палитра, так выразительна пластика, виртуозна его графика. Он любит краску как истинный живописец, он любит сам цвет, текучесть, густоту краски. В его картинах есть та импровизационная свобода, когда кажется, что все давалось ему легко, задаром, шутя. Мы не знаем цену этой легкости, не знаем его раздумий в тишине, без посторонних глаз.

Представляется, что юмор (добрый, горький, веселый, злой) был доминирующей интонацией его работ. Что привязывало художника к этой, по сути, маргинальной, интонации? Какая внутренняя неудовлетворенность? Что давило его, лишало его широкого дыхания? В. Махотин — не только изобразитель, но и жертва калечащих человека социальных условий. И в глубине глаз этого веселого общительного человека всегда жила печаль. Несомненную одаренность В. Махотина подтверждают созданные им пейзажи.

Это камерные работы, изображающие окраину, ночь, осень. В этих неброских, неподвижных пейзажах всегда что-то внутренне происходит, случается, наблюдается: сдвигаются снега, деревья протягивают вверх свои голые ветви, облака затевают прихотливую игру, луна таинственно выглядывает из-за туч. Пейзажи Махотина живые, теплые, родные. А как красиво в них само движение краски, сопоставление цветовых масс, фактур, лаконизм композиции, ее завершенность. Эти пейзажи похожи на портреты стариков Махотина, это Россия, внешне так быстро меняющаяся, но в глубине остающаяся такой же, — прекрасной и бедной. И если многие художники изображают новую Россию, зараженную динамизмом, техницизмом современной жизни, то Махотин предпочитал видеть устоявшиеся глубины этой земли, избегая при этом псевдо-народной пасторали. Останутся ли в России такие старики, такие глубины — покажет время.

У Виктора Махотина есть скромненький натюрморт «Цветы». Изображены простые травы на желто-розовеющем фоне рассвета. В этих травах столько изящной хрупкости и столько стойкости. После ночи наступает рассвет. И Виктор Махотин мог бы так о многом еще рассказать…

Вспоминая прошлое, мне особенно часто видится то время, когда дверь свободы слегка приоткрылась и художники своими плечами расширяли этот проем. Ставили обществу глаз. Это была выставка на Сурикова, 31, а потом нечто, что ныне вообще кажется ирреальным — выставка на Ленина, 11. Когда с улиц нашего жесткого и жестокого города мы приходили туда, мы оказывались в царстве свободы, при этом свободы талантливой.

И стояла большая железная касса с билетами по рублю, и сидел улыбающийся Виктор Махотин. И то, что это место быстро прикрыли — одна из самых больших потерь в культурной жизни города. На Ленина,11, «Станции вольных почт», свободно, органично шел процесс развития современного искусства, появлялись новые имена, царила атмосфера творчества, доброжелательности. Виктор Махотин был бессменным директором этой площадки.

Во время, когда создавались километры пустой живописи, Виктор обладал цепкой наблюдательностью. В его работах много юмора, окрашенного горечью и состраданием. И это говорит о подлинности его человеческой личности. В нем не было ни позы, ни пустоты. Виктор был феноменально общителен, вокруг него вращались сотни людей. И это превращало Махотина в уникального человека. Важность именно такой уникальности сегодня понимают многие, знавшие его люди. Важно поэтому сохранить Башню Махотина, как музей, связанный накрепко с именем художника.

Владимир Головин. Происхождение мастера

Есть ветхие опушки у старых провинциальных городов. Туда люди приходят жить прямо из природы. Появляется человек с зорким и до грусти изможденным лицом, который все может починить и оборудовать, но сам прожил жизнь необорудованно…

А. Платонов. «Происхождение мастера»

У нас в городе должен появиться музей — Музей екатеринбургских художников. Он создается Евгением Ройзманом на основе его собственной коллекции, и носить он будет имя Виктора Махотина. Со стороны Ройзмана это и знак уважения памяти человека, с которым он долго дружил, и стремление «определить» то место, которое занимал В.Ф.Махотин в культурном пространстве Екатеринбурга. Полагаю, что Виктор как никто другой имеет право «освятить» своим именем это собрание, так как он был стопроцентно городским художником, и не потому что родился и всю жизнь свою прожил в городе, «не зная» деревни, не потому, что сюжетами для его работ служили по преимуществу «городские» мотивы, — Махотин был и сам частью города, его души, его разнообразных физиономий и гримас, фобий и интеллигентских комплексов. По большому счету, он был летописцем не конкретного Екатеринбурга, а некоего мифического Города, который существует безотносительно к географической привязке, которого нет на обычных картах. Это некий Город вообще, очень похожий своим духом и атмосферой на те города без названий, которые встречаются в рассказах Андрея Платонова и, не имея конкретных родовых черт, так похожи на многие российские поселения. В махотинских работах вы никогда не найдете любования достижениями нашего градостроительного искусства — все крупные или узнаваемые городские постройки проходят как-то вторым планом и размыто, являя собой либо смысловой, либо эмоциональный фон сюжета картины, выглядя либо декорациями несущими какой-то намек, либо статистами, на фоне которых, в окружении одно- двух-этажных кривобоких домишек, сараев и пустырей, и происходит… нет, не событие, не действие, а некое состояние души маленького и затерянного в огромном мире человека. Можно сказать, что Махотин был «певцом» городских окраин; у него даже стоящие в центре города старые особняки выглядели как-то «окраинно» и провинциально, что ли.

В этих городских пейзажах чувствуется полузаброшенность «выморочных» мест, где нет и не может быть шума и динамизма большого города. Более того, в них редко появляется даже сам человек, и невозможно понять, что такое эти дома — то ли это постройки давно покинувших эти места людей, то ли они, как природа, существовали здесь от века («Улочка», 1983г.; «Осень», 1984г.; «Ночь в городе», 1988 г.; «Поселок», 1990 г.; «Заводская окраина», 1998 г.). И даже одиноко горящее окно одного из домишек не прибавляет обжитости этому месту, а скорее, подчеркивает атмосферу бесприютности и жизни на грани с «не-жизнью». На этих окраинах обычно живут люди не слишком успешные, в большей степени подверженные комплексам и самокопанию, чем люди из благополучных районов. Бытовая и душевная неустроенность выливается во взаимонепонимание между этими людьми и невнятицу чувств, которые в работах Махотина присутствуют как молчаливый, но не становящийся от этого менее мучительным конфликт Мужчины и Женщины — ощущение разлада между ними почти физическое («Двое», 1982 г.; «Двое», 1984 г.; «Вечер», 1986г.). Город у Махотина может быть и враждебным, вырастая до какого-то зловещего символа: в одной из лучших, на мой взгляд, его работ — «Двое в городе» (1983 г.) — изображены беременная сука и кобель на фоне городских домов.

Сука в немыслимом изгибе подняв морду к ночному небу, бросает вверх какой-то первобытно-животный тоскливый вопль-вой, а кобель в боевом развороте стоит в позе защитника; на заднем плане — груды башнеобразных монолитов без окон и дверей… Это и гимн жестокому Городу, и безнадежно-яростный протест. С этой картиной в моей жизни связано некое «мистическое» совпадение. Я, как и многие юноши этого Города, в молодости «баловался» стихами (вернее тем, что принимал за стихи); незадолго до знакомства с Махотиным я написал буквально следующее:

Щенная сука выла

Под тускло-желтой луной,

Надсадно скуля, выводила

Томимая темной тоской,

Лесным да звериным страхом,

Доставшимся ей от волков…

Да, дали собаки маху,

Уйдя за людьми из лесов.

Среди малознавшей Махотина либо только слышавшей о нем публики существует расхожее представление о нем (которое он сам охотно поддерживал) как о многоженце, имеющем до 40 детей. Людей досужих почему-то всегда интересовала эта тема, вплоть до того, что во второй половине 90-х годов СГТРК сняла документальный фильм о Викторе, сквозной линией которого была все та же тема — «художник и его женщины и дети» (почему сам Махотин подогревал этот интерес — вопрос другой).

Фоном в фильме шла разухабистая песня из репертуара «Boney M» — «Rasputin» (режиссер Корнилов сочла это, видимо, крайне остроумным ходом), и после каждого откровения Махотина с экрана сладострастно ухали полураздетые чернокожие девчонки: «Hej! Hej! Rasputin!». Действительно, женщины занимали огромное место в махотинской жизни; был здесь и момент самоутверждения, было что-то, объяснявшееся фактами его биографии, — не имевший долгое время родителей и семьи, он постоянно стремился к созданию своей собственной. Другое дело, что и детдомовский менталитет, и огромная открытость к друзьям и новым знакомствам, и отсутствие стабильных заработков делали из него не очень «удобного» отца семейства. Любил он девчонок и как таковых, причем самозабвенно… до встречи следующей «царицы мира».

Но самое главное — женщина была для него источником, питавшим его творческое «я»; как он сам объяснял, «это для меня такой же акт творения, как и живопись». В конце концов, для него каждая новая женщина была Terra incognita, которую предстояло открыть, и он это делал с увлечением, энтузиазмом и любопытством первооткрывателя начала XIX века, для которого ежедневный процесс «открывания» нового становился жизненно насущной потребностью. Относительно детей: он искренне считал, что дети — это продолжение его самого в будущее; причем для него это было явно не расхожей фразой. В его отношении к проблеме продолжения рода было что-то архетипически первобытное, идущее из глубин существования рода человеческого. Иногда это принимало вид фривольно-эротический («Пан», 1978 г.), имевший источником мифологию Древней Греции, иногда — архаически-библейский («Ева», 1987 г.)

Была им отдана дань и традиционным, с налетом некой «литературщины», образам (тот же «Пан», «Автопортрет с Музой», 1974 г.). Однако главное, что волновало Махотина в картинах «женского» цикла, было то невыразимое словами, что имманентно присуще только Женщине, что является ее сутью и что определяет ее роль, место и судьбу в этом мире. Думаю, что Махотин был одним из немногих кто умел почувствовать — не определить словами или понятиями — почувствовать женское в Женщине, ее экзистенциальную сущность («Сумерки», 1978 г.; Триптих «Синий», 1982 г.) Даже его «ню» периода 70-х — начала 80-х годов были не песней красивому женскому телу, но образом женской судьбы или чего-то такого, что женщине, возможно самой в себе непонятно или необъяснимо («Три грации», 1976 г.; оба варианта «Бега», 1979 г.).

С «Тремя грациями» имел место интересный случай в Москве, куда я в 1984 году возил слайды с Витиных картин в надежде пристроить их и коротенькую статью о его творчестве в журналы «Искусство» либо «Декоративное искусство». Добрался я только до редакции «Декоративки», поскольку она находилась на Тверской неподалеку от Красной площади. «Декоративка» тогда была «продвинутым» журналом, где печатали много дискуссионных материалов о проблемах и судьбах современного искусства (в отличие от журнала «Искусство» с его весьма «старозаветными» взглядами), а среди прочего — и о художниках-любителях (о профессионалах не писали, так как то была чужая епархия). Редактор, крупная, усталого вида тетка в очках, оторвавшись от кипы бумаг, просмотрела слайды и скучно спросила: «А зачем вы принесли это к нам?»

— Так ведь ваш журнал печатает материалы о художниках-любителях…

— Какой же он любитель, вы посмотрите как он форму выкручивает! — кивнула она на слайд с «Тремя грациями». Ответ мне тогда ничего не объяснил, но я, преисполненный уважения к сказанному, собрал слайды и молча ушел. Страна не «схотела» узнать своего героя. Махотин был «интеллектуальным» художником, «интеллектуальным» в том смысле, что хоть и беспорядочная, но большая начитанность выливалась опосредованно в его работах в неоднозначные образы, понимание и «прочтение» которых были возможны при такой же начитанности, насмотренности зрителя и наличия у него, по возможности, склонности к ассоциативному мышлению. Литературу Махотин читал всякую, и не только по искусству.

Такая «всеядность» позволяет сегодня отыскивать в его работах влияние разных эпох и культур при всем том, что прямого цитирования Махотин практически никогда в работах не допускал, кроме пожалуй, случая с «Житием протопопа Аввакума» — картины, которую он написал в иконописном стиле. В его работах читается и ренессансное, и древнеегипетское, и древнегреческое, и древнеиндийское, и китайское влияние. Еще раз подчеркиваю: прямых цитат не было, но были пышнотелые «ню», чувственные, как эротическая скульптура средневековых индийских храмов и миниатюры индийских книг; почти «концептуально-китайский» подход к образу, с минимализмом форм и средств, свойственным китайской средневековой живописи. В квартире одной нашей знакомой, в кухне (а где же еще?) на стекле окошка ванной комнаты, за 20 минут, пальцем (кистей не было) Махотин синей хозяйственной краской нарисовал «китайский» пейзаж. Чем не стиль «шинуазри»?

В «Двойном портрете» (1996 г.) человек, знакомый с историей искусства, увидит прямое влияние и Египта и Древней Греции. Однако повторюсь, вряд ли Махотин осознанно в момент начала работы думал: «А сотворюка я нечто эдакое в египетско-греческом стиле!» К избранным стилевым особенностям его мог толкнуть малейший намек, поворот головы или торса модели, особенности лица или движений. А может, именно так и ощущаемая Махотиным внутренняя сущность человека. Сам Махотин ни за что не объяснил бы вам, почему у него рождался именно этот, а не иной образ. Ему было дано от Бога умение «видеть» человека и его сущность, может быть не всегда то, что объективно было в этом человеке, но то свое, что Махотин «поселял» в портрете, было правдой, возможно правдой о чем-то другом, чем то, что мы пытались рассмотреть. Его портреты никогда не были иллюстрацией характера человека (а уж тем более — его внешности). Глядя на работу, ты понимал: перед тобой не тот, кого портретировали, во всяком случае, ты его таким не видел и не знал. Но постепенно приходило осознание, что изображенное на портрете тоже есть правда об этом человеке, только такая, которой ты прежде в нем не предполагал. В лучших портретах Махотина присутствовали одновременно какая-то напряженность и затаенность чьей-то далекой жизни («Портрет Типсина/Типсомахия», 1982 г.; «Портрет Бусыгина», 1979 г.)

Насколько я знаю, среди художников бытует мнение, что мужики, особенно в старости, более «благодатная» и фактурная для портретистов натура, чем женщины. Махотин и здесь нетрадиционен: в его «галерее» портретов женщин и старух больше, чем портретов мужчин. С девушками, положим, все понятно, но старухи? Что видел он в пожилой, измордованной жизнью и работой визовской жительнице с мужскими «ломаными» руками («Марья Ивановна», 1974 г.), что он, «маргинал и богема», разглядел близкого ему в похожих на ломовых лошадей «Работницах ВИЗа» (1978 г.), какую жизненную мудрость высмотрел он в устало смотрящих на нас с портретов старухах («Портрет старушки»; «Бабушка Лена Рычкова», 1980 г.; «Портрет Натальи Васильевны Ряжкиной», 1985 г.; «Портрет бабушки» (мама Виктора Сергеева), 1987 г.)? Кто знает… Это могла быть и затаенная боль человека, лишенного в детстве собственной бабушки, и размышления о неизбежном конце человеческой жизни, когда накопленные за долгие годы жизни знание людей и житейская мудрость наталкиваются на понимание того, что сил уже мало, да и жить осталось уже недолго? А может, это были образы того, что в некоторых книгах называется Мать человеческая? Кто знает…

Ему вообще был свойственен интерес к противопоставлению начала и конца, юности и старости, молодости и опыта («Старая гувернантка», 1985 г.; «Незнакомка», 1990 г.; «Соликамск», 1996 г.; «Триптих», 2001 г.) и к тому что остается между людьми к старости («Семейный портрет», 1998 г.; «Портрет Туриков», 1997 г.)

Картина махотинского интереса и отношения к людям будет неполна, если не сказать о том, что он наряду с общечеловеческим видел в них и мелкое, и смешное. Однако и в этом случае смех его не зол и не жесток: он не судья людям в их нелегкой жизни и дурных поступках, взгляд его тепел и полон снисходительности («Квартира коммунальная», 1984; «Город», 1988 г.; «Диалог», 1995 г.; «Дамы», 1995 г.; «Всегда готов», 2002 г.).

«Nocturno» («Ночное»)

Еще об одной грани махотинской живописи необходимо упомянуть в связи с тем диссонансом, которым она является по отношению к его супер-оптимистическому характеру. Не знаю, обратили ли внимание на это знавшие его люди: у него нет ни одной радостной картины, в лучшем случае они смешны и забавны, но они вызывают смех, а не радость. Чем объяснить то, что из-под кисти художника, имевшего очень оптимистический характер («холеро-холерический», — как говорил сам Махотин), выходили работы печальные (иногда до боли), близкие к стоической мудрости библейского толка: «В многая мудрости многая печали», «И это пройдет». Кстати, Махотин очень любил библейские притчи, «Откровения» от Иоанна», которые полны сетований на несовершенство мира сего. Это ли или его собственное ощущение мира лежало в основе его работ — не знаю; знаю только, что Витя очень любил писать о том моменте в человеческой жизни, что в литературе называлось «между днем и ночью» и «между часом собаки и волка». Он работать любил поздно, почти ночью. Даже радостный по церковным понятиям праздник Пасхи у него с оттенком печали: в «Натюрморте Пасхальном» (1988 г.) чувствуется не радость возрождения жизни, но печаль — почему? Кстати, и солнца в махотинских картинах либо нет, либо оно только присутствует, но практически не светит. А любимица Махотина — Луна. Не потому ли, что на ярком солнце невозможны тонкие движения души — солнечный свет «съедает» подобные нюансы, а луна способствует чувствам неясным, душевному томлению и мыслям нежным. Солнце же может привести к исступлению (вспомните Ван Гога). Так или иначе, такое «Nocturno» разлито во всех его пейзажах: «Лунное забвение простиралось от одинокого Чевенгура до самой глубокой вышины, и там ничего не было, оттого и лунный свет так тосковал в пустоте».

(А. Платонов. «Чевенгур»).

К какому же направлению в искусстве отнести махотинскую живопись? На какой-то из Витиных выставок промелькнуло слово «постмодернизм». Вряд ли можно его работы, при всей их многоплановости и отсылкам к широчайшим пластам культуры, отнести к такому явлению, как постмодернизм, который подразумевает прямую «цитатность», «культурологичность», иронию по отношению к цитируемому источнику и некую холодноватую отстраненность. Всего этого нет у Махотина.

Кто-то назвал стиль Габриеля Маркеса стилем фантастического реализма (речь шла о романе «Сто лет одиночества»). Думаю, что подобное определение ближе к духу махотинских образов, к художнику, у которого по ночному небу летают девчонки в красном платьице (Триптих «Синий», 1982), в опустелом безлюдном городе воют псы («Двое в городе», 1983),«Кавалер» обнаженной девушки превращается в монструозного кота («Метаморфозы», 1983 г.); человек, сидя в кресле, созерцает себя же, сидящего в кресле напротив, но читающего книгу («Vis-a-vis», 1983 г.); совсем уж сказочная бабка с серпом, встретившая в хлебах огромную ворону, читает «Молитву от дурного глаза» (1985 г.); где живет расстроенный Амур, не справившийся со своими обязанностями («Амур», 1986 г.); петух и ночные «ведьмочки», нагишом резвящиеся в ночном воздухе («Ночной петух», 1987 г.); что-то ищущие с фонарем коты («Ночь. Фонарь», 1988 г.); а кот и лиса заняты «интересным» разговором («Кот и лиса», 1995 г.). А чего стоят «Кулачный бой» (1997 г.), где беременная женщина, стоя в кельеобразном помещении, с тихим интересом наблюдает за сошедшимися под ее окном в кулачном бою кентаврами, да и сам «Кентавр» (1998 г.), растопыркой застывший перед вполне себе нормальной бабой, чешущей затылок при виде предлагаемого ей яблока (намек на «райское яблочко»)? Впрочем, и фантастического здесь, на мой взгляд, особого ничего нет: Махотин нормальный реалист, а что у него девицы по небу летают, звери ведут себя подобно людям, а мужики превращаются в кентавров, так ведь жизнь-то у нас какая фантастическая — любой сказки похлеще будет! А если серьезно, то Витины картины о самых реальных в нашей жизни вещах, о том, на чем стоял, стоит и, надеюсь, стоять будет мир человеческий.

Еще об одной картине напоследок хочется сказать: его «Освоение Сибири» (2002 г.) — жутковатая по точности образа вещь, настолько верная, что я бы поставил ее в один ряд с «Верным Русланом» Г. Владимова, рассказами В. Шаламова и «Одним днем Ивана Денисовича» А. Солженицина…

На солнечных берегах реки

У писателя Сэлинджера есть рассказ «На солнечных берегах Лета», в котором 60-летний дядька-бизнесмен в день своего рождения идет на работу через городской мост, где замечает пацана, который, не видя ничего и не слыша никого вокруг, ловит с моста рыбу. Дядька переживает дежавю, вспоминая себя в детстве, ловящего с этого места тогдашних пескариков, и тут у него, с точки зрения добропорядочных горожан, съезжает «крыша»: он останавливается на мосту, заинтересованно что-то спрашивает у пацана и… остается здесь на весь день, адекватно, по-пацански, ведет себя до самого вечера. А со следующего дня городское бизнес-сообщество теряет для себя этого добропорядочного буржуа, который теперь проводит свою жизнь на мосту в компании пацана в рваных штанах. Что-то сместилось в голове старого бизнесмена, произошла переоценка жизненных ценностей, и спасительное забвение снизошло на него.

Я вспомнил этот рассказ из-за удивительного совпадения того настроения, которое есть в этой байке, и настроения последней из Витиных работ: «Рыбачок» 2002 г. В каком-то неясном пространстве, вне берега и окоемов, на кочке сидит бородатый мужичок с видом «забившего» на все человека и душевно так предается этому бестолковому делу. Почему Махотин поместил рыболова в такое непонятное пространство — Бог весть; были у него на это какие-то свои соображения. Я же разглядывая в альбоме репродукцию, ощущаю какую-то связь этого образа с Вечностью (или с «Вечным») и думаю: как глубоко символично, что Витина жизнь прервалась на этой картине («Рыбачок»). «…Куда бы ни стремилась его жизнь, ее цели должны быть среди дворов и людей, потому что дальше ничего нет, кроме травы поникшей в безлюдном пространстве, и кроме неба, которое своим равнодушием означает уединенное сиротство людей на земле. Может быть, потому и бьется сердце, что оно боится остаться одиноким в этом отверзтом и всюду одинаковом мире, своим биением сердце связано с глубиной человеческого рода, зарядившего его жизнью и смыслом, а смысл его не может быть далеким и непонятным — он должен быть тут же, невдалеке от груди, чтоб сердце могло биться, иначе оно утратит ощущение и замрет» (А. Платонов. «Чевенгур»).

16 лет, 16 долгих и коротких лет, прошло с того дня, как ушел из жизни Витя Махотин. Ушел и увел за собой в Лету целую эпоху. Эпоху Виктора Махотина.

Зоя Таюрова. Жизнь скучна и неинтересна без чудаков

Давно известно — жизнь скучна и неинтересна без чудаков, недаром их всегда любили и лелеяли на Руси. К такой вот немногочисленной породе чудаков, я считаю, относится и художник Виктор Махотин. Среди людей, мало-мальски причастных к екатеринбургской художественной жизни, едва ли найдется хоть кто-нибудь, не знающий эксцентричного Монте-Кристо старинной башни в Историческом сквере. Как само сооружение служит опознавательным символом города, так и хозяин устроенного в нем необычного музея-кузницы стал своего рода местной достопримечательностью — «живым классиком», олицетворением ушедшей уже в историю эпохи екатеринбургского художественного андеграунда 1960-1990-х годов. Сейчас видно, что путь большинства персонажей той контркультуры — вместился между строчками песен столь почитаемого ими Б. Гребенщикова: «мы стали респектабельны, мы стали большими, мы приняты в приличных домах… Но в игре наверняка, что-то не так». Действительно, теперь уже, бывших, авангардистов приняли везде. А открытие персональной выставки одного из ветеранов нашего художественного «подполья», В.Ф.Махотина, именно в Музее молодежи — символично. Оно свидетельствует не только о получении им музейной легитимации, официального, хотя и запоздалого признания, но и о живом интересе новой художнической популяции к творчеству Махотина…

Не допускавшийся на открытые, цивилизованные встречи со зрителем андеграунд семидесятых нашел свою форму самовыражения — квартирные выставки, подвальные тусовки, ночные кухонные бдения… Более 20 лет понадобилось ему, чтобы отстоять наконец свое право на легальный показ. В конце 80-х по всему городу с большим шумом прошел целый ряд экспериментальных выставок независимых художников — Сурикова, 31, Сакко и Ванцетти, 23—25, Белореченская, 24, Ленина, 11, среди участников которых был и Виктор Махотин. Тогда же быстро возникли (и потом развились) некоторые творческие объединения, в том числе и общности собиравшиеся на Сурикова, 31 и на «Станции вольных почт». В деятельности выставки на Ленина, 11, Махотин принял активное участие, будучи директором выставочных залов. Вместе с наступившей эпохой гласности и перестройки начался и расцвет художественного кластера.

Разностилье творчества В.Ф.Махотина бросается в глаза, когда знакомишься с его творчеством. Здесь присутствуют словно бы несколько разных художников. Одному из них принадлежат добротные и вполне традиционные в живописном отношении работы: натюрморты («Татарник», 1985; «Пасхальный натюрморт», 1988), пейзажи («Церковь в Новоселках», 1980; «Улочка», 1983; «Домик. Осень в Брусянах», 1985; «Зимний пейзаж», 1988 и др.), портреты («Портрет Вл. Коковина», 1974; «Семья Туриков», «Портрет Н. Романова в Екатеринбурге», 1995; «Оля и Наташа», 1997). Картины «другого художника» носят совсем иной характер: им присущ ярко выраженный экспрессионизм с характерной гротесковой выразительностью, подчеркнутой утрировкой предметов и фигур, аскетическим минимализмом в выборе изобразительных средств, нарочитым огрублением и упрощением приемов письма: «Вечер. За водой. Старуха с ведром», 1977; «Старая гувернантка», 1985; «Ленин и шпик», 1989; «Граф Лев Николаевич», 1995; «Двойной портрет», 1996; «Кулачный бой», 1997 и др. Именно в работах этого рода, всегда преобладавших у Махотина, явственней всего ощутим элемент озорной и ироничной авангардной игры. И именно в них, мне кажется, он в наибольшей степени предстает самим собой.

Однако есть и еще один Махотин — автор метафорических композиций, воплощающих поэтически значительные и одухотворенные образы, удивляющие космичностью в ощущении пространства. Здесь художник предстает интеллектуалом и философом, восхищающимся красотой мироздания, размышляющим о вечном споре добра и зла, о неизменном торжестве Духа Святого, несмотря на обступающую его пугающую пустоту таинственного мерцающего пространства («Волки», 1988; «Беседа», 1987; «Малый триптих», 1989).

Так кто же он, все-таки, художник Виктор Махотин? Автор вполне тривиальных натурных мотивов, ироничный авангардист или тонкий философ?

Алексей Кузин «Картина-повесть»

эссе

Картина художника Виктора Махотина «Молитва от дурного глаза» это целая повесть. Сюжет её таков. Вышла старуха, повязанная белым платком, одетая в черную длиннополую фуфайку, вечером за околицу в поле с высокой травой — подбить немного зелени для мелкой какой-то своей животины. Серп у неё в руках. Поле ровное. Трава осенняя высокая — выше колен. Белая огромная луна поднялась над левым плечом старухи и дальним леском. А поле-то такое спокойное и ровное, что лунная дорожка легла на него, словно на воду. Поле и небо над ним одного, серебристо-бежевого цвета. Вообще на полотне только три краски: белая, серебристо-бежевая да черная. И случилась в чистом подлунном поле оказия: ворона села на траву близко-близко от старухи, в трёх шагах.

— Э, смекнула старуха, наверное, что-нибудь худое ворона принесёт или накаркает, или доброе хозяйское дело её сама ворона или кто другой из людей сглазит. И старуха взялась сотворить молитву от дурного глаза. Молитва эта в десяток строк тут же, справа, на бежевом поле написана буковками. Можно строки прочитать. Однако художник Виктор Махотин знал, что слова на картине — это дело ненужное, лишнее.

Как-то недавно, другой художник, Анатолий Заславский, в свободной лекции перед аудиторией поэтов, говорил очевидную истину: живописцу на полотне слово лишнее. Так же, как поэту не нужен к строкам рисунок. Изображение у художника и слово у поэта — достаточны для полного высказывания. Потому у Виктора Махотина слова молитвы-заговора в первых строках обозначены, да скоро теряются. Всю повесть художник изображает взаимоположением предметов и фигур. По-боевому встала старуха. Ноги широко поставлены, корпус тела отклонён назад. В правой руке — серп. Он взят, словно молоток: обушок направлен к земле, а лезвие и остриё смотрят вверх. Таким серпом можно и по лбу тюкнуть, если какая нечисть подступать будет.

Так вот стоит в траве перед вороной старуха, молитву читает.

А ворона — символ дурного глаза — смотрит с травы на чтицу внимательно и подобострастно, устремив снизу вверх клюв. Ноги вороны стоят не в упор перед её корпусом, а отведены назад, отчего кажется, что чёрная птица перед старухой с молитвой и серпом, прогнулась. Старуха, несмотря на позу свою и орудие в правой руке, не напряжена, а спокойна в своей силе и правоте.

А ворона не испугана, а покорна этой светлой строгой силе. Здесь два духовных мира — между которыми существует не борьба, не равновесие, но подчинение нижнего верхнему.

Наверное, за изображением фигур, пейзажа и деталей на картине Виктора Махотина «Молитва от дурного глаза» можно в иное время разглядеть и другие сюжеты. Мне созерцание этой картины даёт сознание спокойствия устройства жизни, идущее откуда-то из глубины веков, от серебристо-бежевого цвета духовной праведной жизни.

Биография В. Ф. Махотина

Родился в Свердловске в 1946 году. Мать, корнями наполовину из Белоруссии, отец — минский еврей. Мать из-за голодухи 1947 года сдала полуторагодовалого мальчика в дом малютки по чужим документам (соседским). Витя вновь нашел свою мать лишь в 15-летнем возрасте. Жил в детдомах №4 и 5, учился один год в ФЗУ, но поссорившись с мастером, из ремесленного училища ушел и отправился путешествовать по просторам СССР. В Минске нашел своего отца, но тот его не принял. Парня пожалела соседка, Вера Дубровина, ставшая для Вити более чем родной бабушкой-прабабушкой, другом, поддержкой на долгие годы.

1967 — 1974 — рисованием занимался упорно, учился в Заочном народном университете культуры им. Крупской (Москва). Занимался в Художественной академии им. Репина в классе у Евсея Моисеенко. Путешествовал. Работал кем придется: строителем, реставратором, сторожем, оформителем, разнорабочим… Известно, что участвовал в «квартирниках» — квартирных выставках, в Москве и Свердловске.

1973 — Выставки: первая коллективная выставка во Дворце культуры металлургов, Весенняя выставка живописи в Доме художника и выставка во Дворце культуры им. Дзержинского (ныне музей УОЛЕ) к 250-летию г. Свердловска.

Более ранних данных о выставках у нас нет.

1974 — весенняя выставка живописи и выставка молодых художников в Доме художника, г. Свердловск.

1975 — выставки Вики Сочиловой и Виктора Махотина в Доме народного творчества, а также во Дворце культуры им. Дзержинского, г. Свердловск.

В. Ф. Махотин с 1970-го по 1979 год жил на ул. Финских коммунаров, на ВИЗе, где устраивал «натурные классы» и квартирные выставки. В 1976 году женился на Розе Ковязиной, через год у них родился сын Илья.

1976 — городская выставка молодых художников «Слава труду» в Свердловской картинной галерее, на Вайнера, 11.

1980, 1981 — Традиционная осенняя выставка в Доме художника, г. Свердловск.

В начале 1980-х переехал в коммуналку на ул. Ирбитскую,10а, которая и стала мастерской Виктора Махотина.

1981 — путешествие на Байкал; 1980—1984 годы — 4 путешествия на Ярославщину.

1982—выставка в Доме культуры МЖК — Молодежного жилищного комплекса -1, г. Свердловск.

1983 — знакомство и жизнь с С. В. Абакумовой, студенткой СХУ; 1984 — рождение сына Прохора.

1984—86 — работал художником Молокозавода на ул. Вилонова и сторожем Института туризма, а также по трудовой книге рабочим (по версии самого Махотина — художником) на кладбище.

1979—87 годы — работал бутафором и сопроводителем грузов Свердловской киностудии, в т.ч., на южные моря, а также, во Владивосток (ассистент художника В. Лукинова). Снимался, также, в эпизодах игровых и документальных картин.

1987, участие в революционных экспериментальных художественных выставках «Сурикова, 31», «Сакко и Ванцетти, 23 („ЭХО“)», Ленина 11, а также в передвижных экспериментальных выставках В Челябинске, Нижнем Тагиле, Перми.

1987—89 — административная и выставочная деятельность, директор выставок на Ленина, 11, — «Станции вольных почт». Директор выставок в Старой Драме. С 1989 года — один из первых художников на «пятачке» в сквере у Пассажа.

С конца 1989 года — работа художником в музее имени Я. М. Свердлова (Музей истории города, МИЕ).

В 90е годы совершил паломничество в Святую землю, на Афон и в Иерусалим.

1998 — выставка в Екатеринбургском музее изобразительных искусств (ЕМИИ), ул. Вайнера, 11.

1998 — Персональная выставка в Уральском музее молодежи, Екатеринбург.

С 1995 по 2002, до последних своих дней — хранитель музея «Метальная лавка» на Плотинке (филиал МИЕ).

Январь, 2003 — Персональная выставка в ЕМИИ, Екатеринбург (посмертная).

Художник Махотин оставил свыше 2000 полотен, огромное количество графики. Работы находятся в России, Англии, Германии, Франции, США, Австралии — в музеях и частных собраниях, — где его любили, любят и будут любить. О Викторе Федоровиче Махотине снято 3 фильма и написано 2 книги.

Список сокращений

фргм. — фрагмент

собст., собс. — собственность

х, х. — холст

гг, гг. — годы

к, к. — картон

м, м. — масло

орг — оргалит

п-т — портрет

т., т — темпера

рис. — рисунок

неоконч. — неоконченное (ый)

ф.А3 — формат картины А3 (или А4, А2, А1);

б, б., бум. — бумага

кар. — карандаш

флом. — фломастеры

ДК — Дворец культуры

ЕМИИ — Екатеринбургский музей изобразительных искусств.

МИЕ — Музей истории Екатеринбурга, бывший музей им. Я. М. Свердлова.

Музей молодежи — Уральский музей молодежи (закрыт в 2006 году).

Музей фотографии — Фотографический музей «Дом Метенкова», филиал МИЕ.

СХУ — Свердловское художественное училище. С 1991 года присвоено наименование имени Ивана Шадра.

УрГУ — Уральский государственный университет, ныне УРФУ.

САИ — архитектурный институт, ныне УГАХУ.

Школа Хожателева («Хожателевка»), основана в 1957г., вечерняя художественная школа для взрослых им. Павла Петровича Хожателева (закрыта в 2007 году).

«Пятак», пятачок, плита — место сбора художников в центре Екатеринбурга, на котором художники свободно общались, рисовали шаржи и портреты, а также выставляли свои живописные работы на продажу.

Каталог работ Виктора Федоровича Махотина

1. Автопортрет. 1975, х, масло

2. Молитва от дурного глаза. 1985, орг, т. 30х39

3. Ворона. 1988, орг., м. 60х60

4. П-т Головина. VIS A VIS. 1985, к, м. 25х35

5. Портрет молодого человека (А. Бусыгин). 1979, орг, м. 50х40

6. Деревушка. 1984, к, м. 30х37

7. Брусяны. 1986, к., м. 30х40

8. Хорал. 1978, орг, т. (со слайдов Р. К.)

9. Купавки. 1977, орг. м. ф А3

10. Семья. 1983, орг, т. (со слайдов Р. Ковязиной)

11. Русский пейзаж. 1983, к, т. (собс. Данилевского)

12. Похищение Европы. Вариант, к, м.

13. П-т туристки. 1977, х, м. (со слайдов Р. Ковязиной)

14. Светлана Гаврилова. 1983. к, т.

15. Европа. 1996, к, м. (собс. А. Зинатулина) 25х29

16. Волки. 1988, орг, м. 30х40

17. Житие протопопа Аввакума.1980 гг., дерево, т.

18. Портрет В. Сергеева. 1984, орг, т.

19. Кино-Витя. 1980 гг., х, т.

20. Портрет. 1974, к, м.

21. Портрет коллекционера В. Рычкова. 1982

22. Портрет Валентина Рычкова (Борисоглебск)

23. Букет из купавок. 1977, орг, м.

24. Портрет В. Ламерта, 1985, орг, м. (собст. Б. Цыбина)

25. Затмение солнца. 1984, орг, т. 50х35

26. Зина и Валера Гавриловы. 1981, к, м (собс. Ю. Волошина)

27. Парк. 1980 гг, орг, масло.

28. В Андреевском тишина. 1980 гг., орг, м.

29. Собачки-хорьки.1980, к, м. (собс. И. Семавиной)

30. На пруду. 1976.к, м. (собс. Е. Артюха)

31. Растущая Луна. к, м.

32. Автопортрет. «Утро». 1980, к, м. (собс. С. Казанцева)

33. Кулачный бой. 1997, орг, м. 48х48

34. Портрет юноши. 1974, х, м.

35. На Байкале.1981, к, м.

36. Портрет художницы Вики Сочиловой. 1974, х, м.

37. фото. Витя Махотин в Москве, 1966—67 гг.

38. Женский п-т. 2000 гг., к, пастель, соус (собс. Е. Артюха)

39. Тувинский мотив. (Тыва). 1970, к, м. 45х60

40. Коммуналка. 1984, орг, т. (собс. М. Браславской) 40х30

41. «Двое в городе». 1983, орг, м., 28х28

42. Евгений Моисеевич и Гарик. 1999—2000, к, м. 50х40

43. Этюд с башней на заднем плане. к, м. (собс. Патрушевых)

44. Женский п-т. 1996. к, м. (собс. К. Патрушева)

45. Монастырская стена. 1987, орг, т., 38х42

46. Улочка. 1983, х, т. 44х29

47. Беседа. Два философа. 1987, к, т, 40х30

48. Заводская окраина. 1998, к, м. 40х30

49. Метаморфозы. 1983, к, м. (собс. К. Патрушева) 28х20

50. Двойной портрет. 1996, х, м. 46х55

51. Мужики с котами. 1983, орг, т., 42х58

52. «Купите бублички!» («Сиреневый туман») 2001, к, м.38х27

53. Зимний пейзаж.1988, орг, м. 39х30

54. Ночной натюрморт. 2001, орг, м. 35х26,5

55. Вечерний натюрморт, 2001, орг, м. 50х50

56. Ночь, фонарь. 1988, к, м. 10х17

56а. Пасха. 1980 гг., орг, масло (собс. В. Сергеева)

57. Когда цветет черемуха…2001, орг, м. 22,5х26,5

58. Ничто человеческое…1988, орг, м. 60х60

59. Уральский пейзаж. 1990 гг., х,м.

60. Пейзаж с церковью. 1988, к, масло. 28х22

61. Портрет девочки. 1988, к, масло. 17х13

62. Портрет Альбины Тамаркиной. 1984, к, соус. 40х30

63. П-т Андрея Секачева. 1998, орг, м. 40х30

64. П-т Сергея Алексеева, он же Гильберт, он же Красный поп,

он же Кочегар философии… к,м. 50х40

65. Бабушка Лена Рычкова.1986, орг, м. 38х19

66. Поселок.1990, к, м. 30х28

67. Этюд. 1999, орг, м. 25х20

68. Дамы. 1995, орг, м. 50х50

69. Соликамск. 1996, х., м. 56х56

70. Рыжая. 1986, к, м. 22х17

71. П-т Ивана Рыжкова.1986, орг, т, 36х28

72. Старый Екатеринбург. Дом Рязанова.1999, орг, м. 50х50

73. Средняя полоса России.1996, к, м. 45х30

74. Три грации.1976, орг, масло. 50х60

75. Триптих (левая часть).2001, орг, масло,33,5х33,5

76. Триптих (центральная часть).2001, 33,5х41

77. Триптих (правая часть).2001, орг, масло, 33,5х33,5

78. У воды. 1990, к, м. 25х18

79. Зима следующего года. 1988, бум, м. 40х30

80. Татарник. 1985, к., м. 33х26

81. Мостик. 1985, к, м. 50х33 (?)

82. П-т Ирины Беляевой.1988, к, м. 44х32

83. Рождество на Ирбитской. 1989, к, м. (собс. Е. Гладышевой)

84. Земля обетованная. 2002, орг, масло.50х50

85. Граф Лев Николаевич. 1995, к, м. 40х50. Вариант

86. Работницы ВИЗа. 1978, орг, м. (собс. А. Гордиенко) 60х40

87. Сумерки. 1978, орг, м. 50х68

88. П-т В. Типсина («Типсомахия») 1982, орг, м.

89. «Типсомахия». 1982, орг, м.,34,5х50

90. Лена, дочь Валеры Дика.1986, к, т. 40х30

91. Сопки. 1993, к.,бум, т. (масло?)

92. Царский мост. 1998—2001, х, м. 50х60

93. Домик в Брусянах. 1980, к, м.

94. Сельская окраина. 1984, к., м. 31х41

95. Автопортрет. 1979, к, м. (собс. Титовых)

96. Мужской портрет. 1970 гг., орг, м.

97. П-т Любы Камаганцевой. 1983, орг, м.

98. Ольга Карманская. 1985.к., м. (собс. Л. Чебан)

99. «Махотин — 81». 1981, орг, м. (собс. Р. Ковязиной)

100. Вечер. орг, м. (собс. А. Наумова) 50х60

101. Портрет знакомой. 1985, х, м. 18х18

102. Скрипка. 1980, бум, тушь. 22х22

103. П-т Надежды Сергеевны Ковязиной.1977, х, м.

104. П-т Вл. Коковина. 1978, орг, м. (собс. И. Махотина) 37х44

105. Бег 1. 1979, к, масло. 40х80

106. Город. 1999, орг, м. 93х63

107. Операция. 1988, орг, м. 50х50

108. Портрет мамы В. Сергеева. 1987, орг, т. 28х23

109. Вечер. За водой. (Старуха с ведром) 1977. х, м. 39х39

110. Ирбит-стрит. Дом Махотина расписан его друзьями

(съемки фильма «Кузнецы своего счастья», 2003, январь)

111. Луна и кошки. «Две кошки тянутся к Луне…» 1990,

орг, т. 26х32

112. Пан. 1978, к, т. 24х20

113 П-т С. Абакумовой.1983, к, т. (нахождение неизвест). 40х30

114. П-т Ларисы Рычковой. (Борисоглебск). 1977, к, м. 39х32

116. Девушки такие странные, особенно весной. 1989, к, м.

(собс. Дмитрия Букаева) 12х9

116. Портрет Димы Букаева.1983, к, м.25х25

117. Портрет Д. Букаева, 1983, к, м. фанера, стихи.20х25

118. Осень (женский п-т). 1970 годы, орг, м. А3

119. Незнакомка. к, м. (собс. К. Патрушева)

120. Ожидание. 1980 гг., к., м. (собс. С. Абакумовой)

121. Улочки Москвы. 1970 гг, бум, т.

122. «Тувинка», 1970 гг., б, акв. (собс. Л. Чебан) А4

123. Ева. 1980 гг., х, м.

124. Церковь Спаса в Новоселках. 1980, орг, м. 36х26

125. Ню. 1995, бум, пастель, соус.

126. П-т Анны Ахматовой. 2000, к, т. чб вариант

127. Ню. 1981, б., чернила, см. техника.

128. Зима на пруду.1970—80 гг., к., т.

129. Весна на Урале. 1978, орг, масло. 70х50

130. Синий триптих. Левая часть. 1982, орг, м. 50х50

131. Синий триптих. Центральная часть.1982, орг, масло. 50х70

132. Синий триптих. Правая часть. 1982, орг, м. 50х50

133. Ночной петух.1987, орг, т. 28х32

134. Поэт Бодлер.1984, орг, т. 60х80 (фргм.)

135. Автопортрет на фоне мэрии.1994, х, м. 56х46

136. Ленин и шпик. 1989, к, м (собс. Т. Брусиловской) 20х25

137. Дзержинский, Ленин, Свердлов. 1988, к, м. 30х25

138. Николай Романов в Екатеринбурге. 1995, орг, м. 58х58

139. Призрак над Европой. Вариант. 1994, орг, м. 60х50

140. П-т Веры Турик. 1975, к, м. 40х30

141. Семейство Валерии Валерьяновны Турик.1997, орг, м. 48х48

142. Двое. 1983, орг, т. 50х40

143. Воспоминание о Вильнюсе. 1976, орг, м. 60х50

144. Цветы. Одуванчики. 1986, орг, м. 25х16,5

145. Амур. 1986, к, т. 20х18

146. Бегство. 1984, к, т. (собс. Р. Зориной) 29х21

147. Бег. Часть2. 1979, к м. 48х38

148. П-т Натальи Кощеевой. 1983, к, м. 25х18

149. Теплая зима. Вильнюс. Вариант. 1982, к, м.38х29

150. Кентавр. 1994, к, м., 18х25

151. П-т молодого человека. 1980 гг., орг, т., Ф.А2

152. Неоконченный п-т. 1977, к, м.

153. Женский портрет. 1986, к, м. (собс. Патрушевых)

154. Леночка. 1988, к, м., 20х14

155. Синева (Кони) 1984, к, т. 25х30

156. Крулевшизна. 1975, к, м. 30х25 (собс. И. Семавиной)

157. Осень на Урале. 1986, к, м. 22х32

158. Ню. 2000 гг., орг, м (собс. Семавиных)

159. П-т Оли Коровкиной. 1985, к, т. 30х40

160. Зина Гаврилова, поэт. 1986, орг, м. 28х40

161. Осень. 1977, к, м. Ф. А4

162. Семейный портрет. Старики. 1998, орг, м. 50х50

163. Прохор. 1986, к, т. 28х20

164. Старый ВИЗ. 1979, к, м. 28х34

165. Без названия. 2000, к, м. (Claudia’s property)

166. Оля и Наташа. (фргм.) 1997 гг., орг, м. 48х48

167. Тройка. 1993, к, м. (собс. А. Большакова) 18х18

168. Форточка.1983, к, м. 29х42

169. На день рождения В. Сергееву. 1986. к, м.

170. На день рождения В. С. Оборотная сторона. 1986, к, м.

171. Мой дедушка Никита. 1975, б, акв. 23х27

172. Борисоглебск.1980 гг., неоконч., картон, гуашь, ф. А1

173. Тувинская бабушка.1970 гг., б, акв. 26х31

174. Ночной пейзаж. 1973, к, м, 21х14,5

175. Автопортрет с музой. 1974, к, м. 50х40

176. Уголки Москвы. 1981, бум, т. 32х44

177. Двое. 2000, к, м. (собс. Титовых)

178. Двое. 1982, к, т.

179. Снежная ночь. 1987. к, м. 30х41

180. Мой город «Здесь был я», вариант 2002, орг., м. 50х50

181. У Макаровской мельницы. 1970 гг., к, т. (собс. Л. Чебан)

182. Избы. 1978, орг, м. (собс. Елены Волович)

183. Геенна Огненная. 1998, орг, м. (собст. В. Лысакова)

184. Иуда, орг, масло (собс. В. Лысакова)

184а. Малоконный п-ов. 80 гг, А5, к.м. (собс. А. Гальперина)

185. «Всегда готов!» 2002, к, м. 20х20

186. Вечер. Двое. 1986, к, т. 23х23

187. Друзья (Семавин, Махотин, Сергеев).1985, к, м., неоконч.

188. Кот и лиса. 1995. орг, м. 60х45

189. Ню. 1987, орг, м. (собст. Воловичей)

190. Красный поп. 1984, к, м. (собс. Елены Волович)

191. Псков. 1983—1986, к, м.30х24

192. У попа была собака. 1984, к, м. (собс. Д. Букаева)

193. Портрет художника Саши Беляева. 1985. к, м.

194. Елка в Ивделе. Бум, акв. (собст. Чупряковых)

195. Путь на Борисоглебск.1980, орг, м. 40х60

196. Старый Екатеринбург. орг, м. 50х50

197. Осень. Домик в Брусянах. Этюд. 1985, к, м. 24х26

198. Портрет. 1970 гг., бум, цветные карандаши

199. Андрей Кашеваров. 1985, орг, м.

200. Воскресенье. 1999, к, м. (совмест. с А. Горонковым)

201. Леда и Лебедь.1994, к, м. (собс. Э. Горонковой)

202. Пуповина. 1980гг., орг, м. (собст. К. Патрушева)

203. Пейзаж. Хляби небесные. 1980, к, м.70х50

204. Девушка в красном. 1973, орг, м. 36х40

205. «Сиреневый туман». Возвращение домой. 2001,

к, м. 38х28

206. Стая голубей. 2002, орг, м. 50х50

207. Марья Ивановна. 1974, орг, м. 59х46

208. «Войны не будет!» 1983, орг, м.

209. Триптих Малый, левая часть. 1989, орг, м. 33х33

210. Триптих Малый, центральная часть. 1989, орг, м. 33х41

211. Триптих Малый, правая часть. 1989, орг, м. 33х33

212. Диалог. 1995. орг, м.57х43

213. Старый Екатеринбург. 1999, орг, м. 50х50

214. Весенний ветер 1975, к, м. (собс. Розы Ковязиной)

215. Осеннее утро. 1985, орг, м. 33х28

216. Сельский пейзаж с Храмом. 1988, к, м. 40х30

217. Борисоглебск (собс. В. Сергеева) орг, м.1980 гг.,8,5х14, 5

218. Тувинец. 1970, калька, чернила. А4

219. Рисунок, б, шариковая ручка, кон.1970-нач.1980 годов

220. Рисунок, б, ручка. 1970—80 годы

221. Голован (Гомель?) 1980, б, шариковая ручка

222. Набросок. 1980 гг., б, тушь (чернила?)

223. Уличный набросок, конец 1970- нач.1980 гг., б, кар.

224. Валера Гаврилов. Набросок к картине «Гавриловы», б, ручка

225. Набросок. 1980—89 гг.

226. Набросок, б, тушь. 1970 гг.

227. Набросок, б, кар.

228. Рисунок мужчины. 1970—80 гг., б, чернила

229. В мастерской. 1990 гг., б, тушь-перо

230. Рисунок девушки. 1980 гг.

231. Набросок парня. 1980 гг.

232. Мужик. Рисунок тушью, бум.

233. Рисунок. Золотое сечение. 1984, б, кар. Ф. А5

Фотографии

234. В башне-музее на Плотинке. 2000 годы

235. Махотин. 1970 годы

236. Махотин на фоне своих работ (на ул. Ирбитской), 1980 годы

237. Махотин, Головин, Сергеев в картин. галерее, ул. Вайнера

238. Махотин и Беляев пишут (на пароходе)

239. Сергеев, Махотин, Бусыгин, Семавин у дома Семавиных.

240. А. Беляев и В. Махотин на Байкале.

241. Витя Махотин. 1981. Байкал.

242. «Байкалооткрыватель»; фото В. Сергеева

243. На аллее, на улице Ленина. Фото И. Рыжкова

244. Старик Букашкин и Виктор Махотин в башне.

245. В. Махотин в 1980 годы (1983г.)

246. В. Ф. Махотин в деревне.

247. За работой. Фото С. Соловьева

248. Витя Махотин, Саша Беляев, Витя Сергеев (на Байкале).

249. Витя говорил: «наш маленький «свечной заводик»…

250. «Я живее всех живых!»

251. Махотин, директор выставки на Ленина,11 (с сыном Ильей)

Фотографы книги

Иван Рыжков, Владимир Шур, Всеволод Арашкевич, Анатолий Михуля-Морозов, Николай Боченин, Люба Камаганцева, Алексей Новиков, Светлана Абакумова, Александр Милев, Эдуард Поленц, Виктор Сергеев, Петр Малков, Дима Букаев, Александр Наумов, Игорь Шуров, Антон Кузьмин, Вл. Холостых, Алексей Гордиенко, Эдуард Киселев, Тома Кочева-Зайцева, Олег Бызов и др.

Живопись и графика