1. Дебют
Встреча
Вот он, мой век!
С клюкой на чёрном фоне.
Он позвал меня, уходящий…
Как так вышло, что меня он позвал?
В образе седой…
В морщинных ссадинах от пуль-лет.
— Сядь ближе. —
И замерцали словесные слайды.
Я вижу: пустыни сабель змеиных.
Я вижу: солнце льющейся крови.
Я вижу: приподнятую чью-то голову —
И слова: «Нет, какие вы счастливые, вы ничего не знаете!»
Я говорю, что не тороплюсь больше никогда.
«Говори, говори же, моё Прошлое!»
Улыбка: «О, сколько историй! Сколько истории, ей-богу!..
Я расскажу ещё про Павлика моего….»
Наползающие сумерки.
Переполненная встречей.
Мимо слова, люди… которых давно нет.
1981 г
ххх
Сказать, не думая о слове,
Как о присутствующих, вовсе.
Как самому себе, почти без слов.
Так, словно тёплое набросить,
Иль, услыхав вдруг чей-то зов
Внезапный, никого не встретить.
Так лист, сорвавшись бы…
земли не повстречал:
Куда летел бы он — не знал,
К кому взывал — не знал бы ветер…
Мне продышать и в том найти упрёк,
Словно дотронуться к тому, что не потрогать.
И дрожь,
и дрожь, как изморозь от строк
Трещит у самого порога.
ххх
Младенец — месяц молодой,
Безумья всходы
Взрастут в тебе вместе с тобой
Грехом природы.
И все ступени — сон любви
Слепой и властной —
Пройдёшь — и страх, что на крови
Безмерно красной;
И стук в незапертую дверь,
В её никчёмность,
И ожиданием потерь
Порабощённость;
И будет смерти близкий час
Ступенью высшей
Безумья, вперившего глаз
Средь звёзд притихших…
А дальше? Дальше света —
Тьма-старуха,
знает всё сама.
Младенец — месяц молодой
Из тьмы проглянет.
Как сумасшедший за спиной
Тихонько встанет.
ххх
Зачем растаял снег?
Он выпал первым и прошёл стеной.
Его бессмысленный побег
Недуг встревожил мой.
И нынче снова он летит,
Брат к брату своему,
Как будто раны скрыть спешит —
Следов глубоких тьму.
А те, что на сердце легли,
Их боли не унять,
Они насквозь его прожгли,
Чуть зацепив тетрадь.
Цветы
И в небо щерились уже куски скелета,
Большим подобные цветам.
(Ш. Бодлер)
В них жизнь, иль смерть,
в цветах на стеблях тонких? —
Контраста яркого в пылу не превозмочь.
Вот жгуче-красным из конечностей бьёт ломких —
Какая выгнала их ночь?
Гнала наверх их ткань и влагу,
Их славу — пусть на краткий миг.
И всё же, прежде чем полягут,
Откроет всё прощальный лик:
Как продираясь телом худосочным,
Изломаны и кровью изошли,
Как, поспешая в мир этот порочный,
Его простив, покорно расцвели.
О, расцвели… волной неизгладимой.
О, прокатились… памятью под стон.
Что лепестки?
Слетают
на пол,
мимо,
И тень к окну отбросил круглый стол.
ххх
Только ночь. И сверчок в ночи.
Кто там шепчется — всё молчи.
Кто там время торопит вспять? —
Всё равно ничего не понять.
Звёзд просыпалась с неба горсть.
Долгожданный нейдёт к нам гость.
Туго стянута кожей дней
Тайна вглубь уходящих корней…
Скоро ль? Скоро пробью ключи?
Ночь. И — громко сверчок в ночи.
ххх
Заводите новый календарь!
Из раскрытых книг туманы хлещут,
Чтобы улетучиться, как гарь,
Взявшая дыханье наше в клещи.
Мир — в болезни. Свет — выздоровленье,
Приближаясь маленькой звездой,
Всё растёт — подкладывай поленья,
Успевай, Несрезанный чертой!
Всех своих немолотых сомнений,
Всех, не понятых тобой до конца,
Жарких и холодных погружений
В истину Бессмертного Лица.
1982 г.
ххх
Близко-близко, у сердца,
Дышит утро. И сны,
Не успев разлететься,
Входят в мир тишины.
Где вздыхают негромко
Окна сонных домов.
Где ломается кромка
Под печатью шагов.
Где железная птица,
Рассекает, трубя,
Наши тысяча тридцать —
От меня до тебя.
2. Пыль и ветер
Накануне
О, что-то случилось…
О, что-то такое случилось…
В заснеженный март
обвалилось громовое небо!
И молньей озлилось.
И молньей как-будто озлилось.
Оскалилось молнией в окна
смешно и нелепо.
Быть может, сей росчерк
Грядущей весны небывалый
Всё тот же союз подтверждает
их с вечными льдами,
И я не ошиблась, рождаясь,
как небо, обвалом,
И с молньей в руке
Средь сугробов, бредущих грядами.
А может быть, это —
страшнее, сильней и желанней —
Рождается что-то,
к земному приблизившись краю…
Но вижу воочию — вспышкой
оконных посланий
Последняя тьма иллюзорной
мечты догорает.
Подражание
Маяковскому
Сгрудились века у двери —
Симфонии, распределённые
по нашим голосам!
Лучей лун и солнц волоса
Спутались с глянцем языковых вериг.
Толпа!
Лба сморщины:
«Уж, коль вместе мы,
Каждое «я» вместимо,
Чтобы отдельно звучать,
дельно, проще!
А потому пока смолчу.
Смычку
вручу
отмычку.
А там! Под ликование криков,
В дыхании безудержном
Ворвусь — всеми — со всеми
В открытое!
Брошу веселье,
весеннее,
висение
В ожидании небывалых сдвигов!
О, Время!
Пока буду тянуть «ре-е» — «ми-и»,
В гареме мыслей моих —
Не по-женски. не для женщин иных —
Изведай верность горенью.
1982—83 гг.
ххх
Отчего Вы в шляпе, такая? —
вопрос прозвучал уныло.
Простите, какая?
Не слишком свежая?
Не слишком милая?
Не яркая… и не быстрая…
Нет, знаете ли, воздуха,
такого, истого,
Чтоб всласть напитаться
и вдоволь напиться.
Нет тени щадящей, от жажды укрыться.
И самого главного…
главного самого нет —
душе покоя.
Чтобы на ночь гасили свет,
А она не знала, что значит такое.
Светлячком бы порхала в ночи,
Кинув дряблое тело.
Я бы ей приказала — Молчи! —
И она бы не смела…
И тогда бы прелестным цветком
Зацвела б эта кожа.
И махала бы я лепестком
Вам и на Вас похожим.
Вот и бреду такая,
Смешно, в этой шляпе, унылые
Вопросы в душе сжигая,
Не слишком свежая, не слишком милая.
1984 г.
Предвесеннее
Переполнится страстью и мукой
Вся душа, словно ветка к весне.
Закружи, послезимняя вьюга,
Но тебе не воспрянуть вполне.
Вот предчувствий ласкающий локон
Выбиваясь, взыграл на ветру.
Ни лучей, ни распахнутых окон —
Затаённую слышу игру.
Слышу, как извиваются выси,
Словно жадно впиваются в лёд;
Слышу свежесть нетронутой мысли,
Даже слово её не вспугнёт.
Тишины разнимая ладони,
Проскользнёт вдоль движенья ветров
И, как будто случайно, обронит
Свой неясный и тёмный покров.
1984 г.
ххх
В такую нескончаемую сырость
Прощаться тяжело и уезжать
(Поэтому весеннюю игривость
Легко нам за отвагу принимать).
И тощие обветренные ветки
Цепляются, скользя по рукаву.
И лист летит — последний, редкий —
В ещё зелёную траву.
1985 г.
Невозвратное
Всякая минута — день рожденья.
Всякая минута — день кончины.
Мы живём — секунды и мгновенья —
Нашей жизни долгой величины.
Оттолкнусь от волн реки — по берегу
Поплыву, песок сгребая пятками.
И всклокочет кровь тоской по Тереку
Ниоткуда, странной вдруг повадкою.
До того ещё, когда обмолвились,
То не сердце — конь стучал копытами,
Не дожди, а слёзы пролились
По отринутому, потому забытому.
Потому сознанием не выношено.
Только кровь намёками, как иглами…
Это дерево никем не выращено,
Оно чёрными повисло силами!
И плоды его — бесплотные, голодные —
В росчерках израненные листики,
Не дописанные до истины…
И дожди песочат их безводные
1989 г.
Посвящается моей бабушке,
Анне Кузьминичне Терновской
ххх
Анной наречённая…
Жизнь грозой прошла.
Всходит солнце горнее —
Вот и умерла.
Небеса колышутся
Пред тобой.
Прямо к небу движется
гроб с толпой.
Как стекло прозрачное —
Вдребезги! — лазурь.
`Идут новобрачные
Сквозь источник бурь.
Просят жизни вечной —
Жив и мёртв —
Каплей — Мрак Предвечный —
С ложки мёд
Им в уста алкающи.
Что теперь им свет?
Гроб во тьму толкающим,
`Идущим во след.
1990 г.
3. Маяк
У зеркала
Ты называешь меня тучкою своею
За мои серые глаза.
Вот и печалей не развею —
И плачу, словно небеса
В июне
тёплыми дождями.
И ночами
Тревожно сердце громыхало вдалеке.
Ты слышал? Это от молчания
И тишины, накопленной в тоске.
Ты слышал, чувствовал ли? —
Молнии к твоим тянулись берегам!
ЯзЫками безмолвными
Глубоко вскрикивали там.
ххх
Всё говорит о том.
В полётах птицы.
Листва слетает и кружится —
И не уляжется притом
Никак, ей ветер
Скучная помеха.
Лишь в небе жгучая прореха
Лучами светит.
И блик мерцающий
Один —
Моёй надежды господин —
Согреет и приветит.
Всё говорит о том…
Темнее ночи.
И встречи долгие короче
Стали, тих стал дом.
И ожидания всё горше:
Сегодня жду, а завтра больше
Уже не жду.
Приду.
В бреду все сны.
И сна-то нет.
Средь ночи зажигаю свет
(так до весны),
Спускаюсь лестницей —
бегом! —
За непослушным поводком.
И отрок-пёс
Предчувствий нос
Задрал на первый свой мороз…
Всё говорит о том.
ххх
За зелёной этой аркой,
За оврагом, во бору,
В тон букашечкой неяркой
Тёплую обнять кору.
На корнях сосны взнесённой
Покачаться к плоти плоть:
«Ты ошибкою прощённой
В рай прими меня, Господь!
Пусть кочевник — воплощенье
Прихоти своей — смахнёт
И под ногтем кровь отмщенья
В свою глушь перенесёт».
Повторение
И должно явиться Слово.
Появиться из пучины.
И неведомою плотью
Устрашающей личины
Испугать — и удалиться,
Шею длинную скрывая.
Чтобы в нас, по нашим лицам,
Было видно — оживаем:
Каждой судорогой страха,
Звуком нечленораздельным,
И под вымокшей рубахой
Этим потом неподдельным;
Каждым жестом, взор прикрывшим,
В самого себя вглядеться,
Чтобы чувствовали — дышим,
И — так странно! — бьётся сердце.
Оттого, что позабыто
И утрачено Начало
И концом пера изрыта
Почва в поисках немало
И должно явиться Слово.
Появиться из пучины.
И неведомою плотью
Устрашающей личины
Испугать — и удалиться…
Чтобы в нас, по нашим лицам…
Оживаем…
Бьётся сердце…
ххх
А в природе беспредметный разговор —
Слово Божье, просто так оно летит.
И, вступая в перекличку или спор,
всё шуршит, свистит, щебечет и трещит.
И никто не ищет смысла — нет нужды —
В недосказанном, невнятном — предрешён.
И оттал-киваю-щийся от воды,
Пеликан, как Моцарт, отрешён.
Не придёт, счастливчик, в голову ему
И подумать — «Вот я, птица-пеликан!»
Что какой-нибудь в завистливом дыму
Сеть ему готовит и капкан.
А и зверь голодный если налетит,
Не из зависти — как Вы же на бифштекс.
И дуэт страстей их предварит
Высшей справедливости гротеск.
Так, в прекрасной бессловесности кружась,
Шум и голос музыкальных ищут форм.
Каждый — логика другого, отродясь
Не убийца, не доносчик и не вор.
ххх
Между закатом и зарёй
Во тьме ночной никто не спит.
И, словно он с землёй сырой
Самой без страха говорит.
Тысячелетья вороша,
Не успокоится душа.
Скорее мир она обрушит,
Как тесно скроенный наряд.
Т а м всюду рубища горят…
Человеческое
Всё темно во мне, неясно.
Вязко тянутся слова.
И приблизиться опасно —
Я, как мёртвые, жива.
Только что не вспоминают
И поминок не справляют.
Зло покуда причинить
Ещё могут, может быть…
Но почти уже не могут —
Телу выдана броня.
Только в ней не перед Богом
В нужный час предстану я.
Дух бродяжит и теснится
Средь небес, и, если — «да» —
На мгновенье с телом слиться, —
Иль ненастье, иль беда.
Крепок дух мой. Тело вяло.
Дух бредёт средь звёзд устало,
Следом кнут в его руке
(След кровавый на песке)
С наконечником свинцовым
И всегда на всё готовым.
Он чужую стерпит боль.
Друг, прости! Пойми, любовь!
То погонщик величавый,
Мышц его кляни игру!
Человечью гонит славу
К новым пастбищам кровавым —
Гости будут на пиру.
ххх
Ну, давайте: я читаю вам стихи…
Пропадаю я, наверно, за грехи.
Всё сливается, как валится из рук,
В неотвязно-непрерывно-ровный звук.
То звонок мне — и на подступах гонцы:
Гулливые бойкой тройки бубенцы!
Прозвенели, словно выели висок…
Из измученной берёзы хлещет сок;
Из бутылки позабытой — через край! —
С мошкарою, мутным зельем —
прямо в рай
Этюд
Метели буянные,
Шумные, пьяные —
Январские бури —
февральский прелюд.
Бежать ли от вас,
иль искать в вас приют?
Но душ наших
клавиши фортепьянные,
То будто воспрянут,
то вновь опадут,
Встревожены ритмом
синкопы гарцующей,
Рассеяны темой
подъездных дверей.
И эхом,
обрывки пространства
связующим,
Нам — вымысла жести
пунктир негодующий
И звуки — фермата
продрогших зверей.
Ветру…
Ветер! Ветрище!
Седой старичище!
Воешь всё, сердишься,
Ветер-ветрище?
А я не люблю,
когда громко вслух.
Пред тобой с мольбою
В ноги — бух:
— Не вой, не ворчи,
Даром треск в печи.
Под ногами у тебя —
Снега.
Пред тобою — человек.
Легка
Одежонка на нём,
рвань.
Вон зевает, засыпает,
Глянь.
Ветер! Ветрище!
Седой старичище,
На него что ль сердишься?
Ветер-ветрище.
А в чём повинен он —
Суд стихий! —
Тем, что жизни сон —
В стихи?
А след его заметаешь
зачем?
Громок, ветрище,
Громок, а нем.
Ветер-ветрище!
В уши свищет.
Спасёт ли убежище?
Ветер-ветрище:
«Всех — на упокой!
Крыши все — долой!
Дороги — замести!
Никого не спасти!» —
Но того всегда спасало,
Кто ветру —
«И этого ветра мало!»
Защищена
стенами четырьмя.
Но ничего, ничего
ветра окромя
Нет — внутри ли, снаружи.
Кружит, вьюжит!
Штор опахала.
— И этого ветра мало!
Колыбельная
соотечественникам
Я песнь вам
спою
ожидания:
«Не чуя затекших ног,
Мы в храме пустом мироздания —
Священный не стоптан порог
Народов живой вереницею.
Мы — первые здесь из живых.
И — титульною страницею
Кроваво-нарядной для них.
В грехах перед дьяволом — или
Пред Богом предстанут они.
А нас в этом храме взрастили —
Века пролетали, как дни!
Страданием пестуя выи,
Кровавя нам розовость губ.
Как роз лепестки огневые
Росли мы. И вот он — сруб
Свежайший, в бутоне. Бутонные!
А срок нам расцвета — мечта!
В нас Божия благость бездонная —
И дышащая пустота.
Желанны и счастью, и горю,
Добром ли растоптаны, злом,
Нам сладостно и на просторе,
И в бездне нам сладок излом.
И этот сквозняк, что свищет —
Нам сладок — сквозь щели: весть!
Мы ждём Тебя, Благостный Нищий,
Как Ты, пригвожденные цвесть.
ххх
Сентябрь, заморозки, роза…
Словно, целуя, расцвела…
Я говорю сквозь тон вопроса,
Что все окончены дела,
Что собран урожай, и лишь среди пустого
Поля — родитель твой, шипастый куст.
Роза! Целую бархат твой бордовый
Обветренных и потемнелых уст.
Мы обе жрицы полутонов.
Сентябрь нынче хмур и зол.
Нераспустившихся бутонов
Хрусталь — твой гиблый ореол.
4. Магнитный город
Красота
Ясна, как устав монастырский.
Как инока бытность проста.
И мощью сверкнув богатырской,
Мерцает её немота.
И словом из слова изъятым,
Сверхзвука, сверх-смысла полна.
Открыта, подъята, распята —
И жертва, и плач, и вина.
Надежда победить
Надежда победить? —
Как дорого, как глупо…
Себя, других винить
Потом и бегать с лупой
Всё больше по следам
Своим. И будет грустно.
Истребуем, но — т а м —
Законность лож Прокруста.
А здесь мы сотворим
Действительность без боли, —
Как двери отворим,
Спасаясь от неволи,
Где будет легче сметь,
Где дум поток осажен…
Ни грамма слова «смерть»
Не выгадать продажей!
Где слово-боевик
Проходит слов болота,
А пуля-слово «миг»
В подтекст садится плотно.
А слову «победить» —
Тем цветом придорожным —
Один удел — дружить
С пыль-словом «невозможно».
Над пылью и цветком
Бог-Слово год от году
Возмездья тёмный ком
Подхватывает с лёту.
1999 г.
Юмореска
Под низким окошком
Стремительных мальв
Что город возрос
В одну ночь незаметно.
Так рано. Но тихим
Лучом отогрета
Некрепкого раннего
Сна полутьма.
Так рано. А шмель
уж не спит, и косматым
Гулякой несётся по всем кабакам:
То — нет всё, и нет,
Выползает — помятый.
То вылетит сразу,
Схватив тумака.
Ах, он искушает!
Прыг! — цепкой былинкой
На спину ему:
«Искуситель-злодей!
Там, в розовой мальве —
Скрип старой пластинки.
И слышно из белой —
Уплачено, пей!»
Гуляка весёлый
Пузатый и бедный,
Так коротко лето,
Давай поспешим,
Покуда жив город,
Столь хрупкий и бренный,
Покуда мы живы:
И я — и ты жив.
Вокал
От музыки-Марины
до моря недалёко.
А голос так высоко —
высокогорья голос
Встречал открытой бездной
и боль предвозвещал,
И силу беззащитности вселял;
И всплески волн октавных,
и монолиты пенья,
И многоструйное небес теченье!..
И грудь разверстая плыла к ним
жадным ртом —
Мир рушился
телесный
за бортом.
ххх
Господь рассыпал, как намёки,
Небесных Царствий кружева.
А тень лежит на солнцепёке —
Резка, черна и не жива.
Хотел ли быть непримиримым, —
Вопрос, как снадобье вкушал.
И замысел, Им здесь творимый,
Тогда пред умыслом вставал.
И жгла насущность наказанья.
Но искры Божии кругом,
Кругом рассыпал Он, спасая,
Назад сзывая в Отчий дом.
И там, где тень отображала
Походы подлые врага —
Томился тальник, и дрожала
Река, чуть тронув берега;
Паук невинную интрижку,
Плетя, в засаде серебрил;
Тропа вилась, бежал мальчишка,
На крыльях курточки парил;
Звенели краски, струи, струны,
Букашки, бабочки, птенцы —
В своих заботах многотрудных —
Свистки, трещотки, бубенцы…
Они, как тонкие знаменья,
Сигнал, примета, тайный жест
Юродивой, хитросплетений
Земных и — около — веществ
Летучий знак, что всё готово,
Всё ждёт, чтоб вражий пал редут…
И шлёт таинственное слово
Всему увиденному тут.
Поэту Н. Якшину
Урок
Там соловьи не поют.
А здесь — поют.
Пустыньки моей приют:
Фьют… фьют…
Издали — где нам с тобой! —
Душу лаская, —
«Вот тебе тут и покой», —
Песня такая.
Хочешь, зажмурься и верь,
Ты, моя детка.
Только не верь — суховей,
Мёртвая ветка.
Здесь, у живого леска,
Ты притаись, и кроткой
Тенью ученика
Слушай, — и, вырвавшись ноткой,
Бесплатный фрагмент закончился.
Купите книгу, чтобы продолжить чтение.