Бесплатный фрагмент - Вересковый променад

ТОМ ВТОРОЙ: АРХИВ ВОРОНА

Из дневников Артема Воронова

ПРОЛОГ

Запись от 12 сентября 20… года

Меня зовут Артем Воронов. Это имя ничего не скажет вам, ибо его стерли из истории так же, как стерли память о моем роде. Но скоро вы его запомните. Скоро каждый житель этого гнилого города прочтет его в моих письмах, написанных кровью тех, кто столетия назад украл у нас победу.

Я не родился маньяком. Им меня сделали они. Те, кто учил своих детей смеяться над мальчиком в поношенной одежде. Те, кто шептался за моей спиной: «Вороны… Их предки продали бы город за горсть монет». Ложь. Это они продавали. Продавали честь, совесть, души. А мы… мы просто хотели порядка. Истины.

Мой отец, последний хранитель нашей семейной летописи, перед смертью вложил мне в руку фамильную печатку. На ней — сигил «Я одержал победу».

— Они не дали нам победить тогда, — прошептал он, и его глаза горели желчным огнем. — Но ты сможешь. Ты вернешь нам всё.

Я был ребенком. Я не понимал, о чем он. Но теперь понимаю. Победа — это не земля, не власть, не богатство. Победа — это правда. А правда в этом городе сгнила заживо, как труп в заброшенном колодце.

Мой дневник — это летопись очищения. Я не убиваю людей. Я уничтожаю символы. Лживые маски, которые носят потомки тех, кто столкнул нас в тень. У каждого из них была роль в этом гротескном спектакле под названием «Вересковый Променад». И я просто… заканчиваю их сцены.

Первую запись я сделал в день, когда умер отец. Мне было десять лет. Сегодня мне тридцать. Двадцать лет я готовился. И теперь начинаю.

ЧАСТЬ I: ТЕНИ ПРОШЛОГО

Отрывки из детских и юношеских записей

1. Возраст: 10 лет

Запись после похорон отца

Мама плачет. Говорит, что мы должны забыть. «Живи как все, Артем». Но я не могу. Во сне я вижу лица — искаженные, злые. Они говорят, что мы — грязь. Что наш род недостоин даже имени.

Сегодня нашел на чердаке старую карту. Отец рисовал ее. Двенадцать поместий, а наше — перечеркнуто. Я спросил маму, почему. Она ударила меня и запретила подниматься на чердак.

Но я вернусь.

2. Возраст: 14 лет

Запись после инцидента в школе

Учительница истории, Петрова, сказала: «Вороны пытались узурпировать власть, но благородные семьи их остановили». Я встал и крикнул, что она лжет. Меня выгнали из класса.

Вечером я следил за ней. Она живет в уютном доме с розовыми шторами. Заходила в магазин, покупала конфеты. Улыбалась.

Она учит детей лжи. Ее улыбка — яд.

Когда-нибудь я научу ее правде.

3. Возраст: 17 лет

Запись после смерти матери

Мама умерла. Врачи сказали — «истощение». Но я знаю. Ее убил этот город. Его равнодушие.

Сегодня я впервые вошел в мэрию. Под видом курьера. Смотрел на портреты основателей. Их лица — маски лицемерия. Один из них — Громов — улыбался, как будто знал, что мы с мамой умрем в нищете.

Я поклялся: они все ответят. Каждым своим вздохом.

ЧАСТЬ II: ФОРМИРОВАНИЕ МЕТОДА

Записи 20–25 лет

1. Изучение

Я прочел все, что мог найти, о наших семьях. Их бизнесы, их тайны, их пороки. Они думали, что скроют грязь за деньгами? Смешно.

Дирижер Лебедев… его предки спонсировали уничтожение наших архивов.

Супруги-антиквары… их род торговал крадеными реликвиями нашей семьи.

Мэр Громов… его прадед подделал документы на наши земли.

Они — болезнь. А я — лекарство.

2. Первая практика

Я нашел Матвея. Он был из нашей семьи, но отказался от имени. Жил в страхе. Я предложил ему присоединиться. Он испугался, захотел убежать.

Пришлось его остановить. Это было… больно. Но необходимо. Предательство — самый тяжкий грех.

Я записал все на камеру. Так родился мой театр.

3. Создание архива

Я нашел логово в катакомбах. Привел все в порядок. Каждая вещь здесь — напоминание. Азбука для Петровой. Метроном для Лебедева. Кольцо для Громова.

Я не коллекционирую смерть. Я коллекционирую правду.

ЭПИЛОГ ПРОЛОГА

Последняя запись перед началом «Алфавита»

Завтра я начну. С буквы «А». С учительницы Петровой. Она станет уроком для всех.

Я знаю, что они назовут меня монстром. Но кто они, чтобы судить? Они, чьи предки творили худшее?

Пусть боятся. Пусть бегут. Скоро весь город прочтет мое послание. И тогда… тогда он очистится.

Артем Воронов. Последний Ворон.

Глава 1: А — Азбука лжи

Запись от 3 октября 20… года

Сегодня начался мой алфавит.

Первой буквой стала «А». Первой жертвой — Анна Петрова, учительница начальных классов. Я наблюдал за ней три недели. Она идеально подходила.

Ее дом пах мелом и яблоками. На полках — десятки детских книг, на стене — фотографии выпусков. Она верила, что строит будущее. Но какое будущее можно построить на лжи?

Ее прадед, Федор Петров, был среди тех, кто голосовал за изгнание нашей семьи из городского совета. В архивах сохранилась его записка: «Вороны слишком опасны. Их амбиции погубят город». Амбиции? Мы хотели порядка. Чистоты. Они же хотели власти.

22:00

Я вошел в ее дом через заднюю дверь. Замок был старый, щеколда поддалась легко. Я надел перчатки. В кармане — шприц с миорелаксантом и детская азбука, открытая на букве «А».

Она сидела в гостиной, проверяла тетради. Очки съехали на кончик носа. Когда она подняла на меня глаза, в них не было страха. Лишь удивление.

— Кто вы? — спросила она. Голос дрожал, но она пыталась сохранить учительскую строгость.

— Тот, кто пришел вернуть долг, — ответил я.

22:17

Она не сопротивлялась. Миорелаксант подействовал быстро. Я усадил ее на стул, открыл азбуку на странице с буквой «А» и положил ей на колени.

— Ваш предок учил детей ненавидеть нас, — сказал я, хотя знал, что она уже не слышит. — Теперь вы станете уроком.

Я сделал свою работу быстро. Клинически чисто. Смерть наступила до того, как она успела понять, что происходит.

23:40

Я вышел из ее дома тем же путем. На прощание оставил на столе конверт. В нем — флешка с записью и белый лист с одной-единственной фразой:

«Посмотри. Увидишь»

Они найдут ее через два дня. Этого времени хватит, чтобы Локвуд получил мое первое послание.

Запись от 4 октября

Сегодня видел Локвуда. Он заходил в архив. Смотрел старые дела. Его глаза… в них есть искра. Не тупое рвение, как у других, а настоящий голод. Голод истины.

Он будет тем, кто поймет. Не сразу. Но поймет.

Петрова была лишь началом. Буквой «А» в новом алфавите. Завтра начну готовить букву «Б».

Примечание из дневника:

«Анна Петрова олицетворяла системную ложь. Ее смерть — не месть, а коррекция исторической памяти. Она стала азбукой, с которой начинается переписывание истории».

Глава 2: Б — Барабанщик системы

Запись от 17 октября 20… года

Второй урок должен был быть о ритме. О том, как они заставляли весь город идти в ногу под их дурацкую музыку.

Виктор Лебедев. Дирижер муниципального оркестра на пенсии. Его прадед основал в городе первую музыкальную школу — на деньги, вырученные от продажи нашего фамильного серебра. Сохранилась расписка: «Получено от Г. Лебедева 300 монет за столовый сервиз семьи Ворон». Они не просто грабили. Они заставляли нас финансировать собственное унижение.

Подготовка

Три дня я следил за его распорядком. Утром — прогулка в парке, днем — визит сиделки, вечером — прослушивание старых записей в кабинете. Дом старый, с скрипучими полами. Идеально для тихого спектакля.

Я выбрал заброшенное здание бывшей музыкальной школы на фабричном поселке. То самое, где его предки когда-то учили детей «правильной» музыке, пока мои родные голодали. Принес метроном. Настроил его на ритм 60 ударов в минуту — ритм спокойного сердцебиения. Ирония.

22:50

Лебедев открыл дверь сам. Увидев меня, он не испугался. Возможно, возраст притупил инстинкты.

— Вам что нужно? — спросил он, поправляя очки.

— Вернуть долг, маэстро, — ответил я.

Он попытался захлопнуть дверь, но я был быстрее. Миорелаксант подействовал почти мгновенно.

Сцена

В актовом зале, под сценой с порванным занавесом, я усадил его на стул. Приподнял его руки, зафиксировал в положении дирижера. Пальцы сами сложились в изящном жесте, будто он вел невидимый оркестр.

Рядом поставил метроном.

Тик-так. Тик-так.

Звук заполнил пустоту, отскакивая от голых стен.

Я положил ему на колени грампластинку с буквой «Б». Не как насмешку. Как свидетельство. Его предки украли наше наследие. Теперь он стал частью моего.

Последний аккорд

Перед уходом я убедился, что метроном будет звучать достаточно долго. Пусть Локвуд услышит этот ритм, когда придет сюда. Пусть почувствует, как время отсчитывает последние секунды их лживого мира.

Запись от 18 октября

Локвуд уже на месте. Смотрит на метроном. Я вижу его лицо на записи с камеры — он понимает. Не все еще, но чувствует связь.

Петрова была азбукой. Лебедев — ритмом. Две ноты в одной октаве.

Следующей будет «В». Готовлю сцену. На этот раз — парная жертва. Нужно показать, как лживы их идеалы.

Примечание из дневника:

«Виктор Лебедев олицетворял системный порядок, построенный на грабеже. Его смерть в ритме метронима — это дезинтеграция искусственной гармонии. Каждый удар метронима — шаг к распаду их мира».

Глава 3: В — Вековая ложь

Запись от 2 ноября 20… года

Идеальные пары не существуют. Это всего лишь театр для внешнего мира. Сегодня я поставлю спектакль о самой лживой из всех иллюзий — о «счастливом браке».

Сергей и Ирина Воронцовы. Владельцы антикварного магазина, чей род разбогател на скупке и перепродаже фамильных ценностей, украденных у наших семей во время «великого передела». В их коллекции до сих пор хранится наш гербовый перстень. Они выставляют его как «редкий антиквариат неизвестного происхождения».

Подготовка

Их дом в «Вересковых Холмах» напоминал музей. Все расставлено по фэн-шую, каждая безделушка на своем месте. Я проник внутрь за три дня до действа под видом оценщика страховой компании. Они были так горды своим «идеальным гнездышком».

Сценарий родился сам собой: романтический ужин. Они так любят показывать свою идиллию в соцсетях. Пусть теперь это станет их последним представлением.

21:30

Они сидели за столом при свечах. Дорогое вино, закуски, тихая музыка. Когда я вошел, Ирина сначала улыбнулась — видимо, приняла за официанта. Сергей нахмурился.

— Мы ничего не заказывали, — сказал он.

— Это сюрприз, — ответил я.

Использовал ингаляционный анестетик. Быстро, эффективно. Они даже не успели встать.

Расстановка

Усадил их обратно за стол. Поправил позы — чтобы выглядели как живая открытка. Между ними поставил серебряную подставку с фигуркой двух голубков, сплетенных вместе. На основании — буква «В».

Верность? Вранье? Пусть Локвуд решает.

На столе лежала их свадебная фотография. Я перевернул ее лицом вниз.

Финал

Перед уходом включил камеру наблюдения, которую установил ранее. Хочу видеть их лица, когда Локвуд войдет в комнату.

Они строили из себя идеальную пару, пока их предки разрушали чужие семьи. Теперь их брак стал вечным.

Запись от 3 ноября

Локвуд здесь. Смотрит на голубков, потом на их застывшие улыбки. Он проводит рукой по столу, ищет несоответствия. Нашел. Свадебная фотография перевернута.

Он начинает видеть узор. Азбука, ритм, теперь — ложная идиллия. Цепочка выстраивается.

Следующей будет «Г». Время показать, что такое настоящая жертва.

Примечание из дневника:

«Воронцовы олицетворяли ложь семейных ценностей, построенных на грабеже. Их смерть за ужином — это разоблачение театра обывательского счастья. Пусть их вечный ужин станет напоминанием: ничто не свято в городе, построенном на предательстве».

Глава 4: Г — Гвоздь в алтаре молчания

Запись от 14 ноября 20… года

Сегодняшний урок — о жертвах, которые они предпочитают не замечать. О тех, кого система перемалывает и выбрасывает, пока потомки основателей пьют вино в своих салонах.

Алексей Семенов. Докер. Его дед был одним из рабочих, которых наняли для сноса нашего родового поместья. В архивах нашел отчет: «Рабочий Семенов отличился при разборке библиотеки Воронов. Лично сжег 90% книг по приказу совета». Они стирали нас с лица земли и платили за это гроши тем, кого презирали.

Подготовка

Порт — идеальное место. Грязное, шумное, забытое богом. Как и он сам. Я неделю изучал его распорядок. Он оставался после смены, пил пиво в подсобке, смотрел в стену. Чувство вины съедало его изнутри.

Я выбрал кран №7 — тот, что стоял ближе к воде. Принес цепи, колючую проволоку, картонку с буквой «Г». Все как полагается.

23:10

Он шел по пустынной территории порта, сутулясь. Когда я вышел из тени, он лишь медленно поднял на меня глаза.

— Ты… из больницы? — прохрипел он. — Я уже сказал, не приду на комиссию.

— Это не комиссия, Алексей. Это исповедь.

Он не сопротивлялся. Позволил провести себя к крану. Позволил приковать. Как будто ждал этого.

Сцена

Приковал его к стреле крана цепями. Обмотал руки колючей проволокой — вместо тернового венца. На грудь прикрепил табличку с буквой «Г».

Голгофа? Грех? Нет. Гнет.

Он годами носил на себе груз чужой вины. Теперь этот груз стал буквальным.

Перед тем как сделать последний укол, я прошептал ему на ухо:

— Ты свободен.

Послесловие

Когда тело нашли, в СМИ назвали это «ритуальным убийством». Слепцы. Они не видят, что каждый их рабочий — такой же Алексей. Виноватый без вины, распятый на алтаре чужой жадности.

Запись от 15 ноября

Локвуд стоял под краном, смотрел вверх. Снег падал на его плечи, но он не шевелился. Он понял. Не просто убийство — притча.

Капитан Романова пыталась списать это на бытовуху. «Пьяная драка». Слепая.

Но Локвуд… он смотрел на проволоку, впившуюся в запястья. На цепь. И я видел, как он сжал кулаки.

Следующей будет «Д». Время для милосердия. Того, что они так дешево продают.

Примечание из дневника:

«Алексей Семенов был идеальной жертвой-символом. Невинный мученик в системе, где виновные ходят в героях. Его распятие — не казнь, а освобождение. Иногда чтобы стать свободным, нужно перестать дышать».

Глава 5: Д — Долг, который не вернуть

Запись от 28 ноября 20… года

Сегодняшний урок о милосердии. Вернее, о том, как они превращают его в товар.

Джозеф «Добрый Джо» Уоллес. Владелец бара «Якорь». Его прадед был капитаном, который перевозил контрабандой ценности, конфискованные у наших семей. В судовых журналах нашлась запись: «Передал ящик с фамильным серебром Воронов агенту мэрии. Получено 15% от оценочной стоимости». Они воровали при свете дня и называли это бизнесом.

Подготовка

Я пришел к нему за месяц до действа. В роли бродяги, нуждающегося в помощи. Он накормил меня, дал денег, позволил ночевать в подсобке. Каждую ночь я слушал, как он хвастает перед посетителями: «Никто не уйдет от Джо голодным!».

Его доброта была театром. Спектаклем для самоутверждения. Настоящее милосердие не требует зрителей.

22:40

Я вызвал его во двор под предлогом — сказал, что нашел брошенных щенков. Он вышел сразу, без подозрений. Всегда готовый к жесту.

— Где они? — спросил он, озираясь.

— Нигде, — ответил я. — Это был тест. И ты его провалил.

Укол в шею. Быстро. Тихо.

Сцена

Уложил его у мусорных контейнеров. Вырезал на его тельняшке морской узел, линии которого складывались в букву «Д».

Доброта? Нет. Долг.

Он думал, что может откупиться милостыней от прошлого. Но долг крови не вернуть супом и ночлегом.

Эпилог

Перед уходом оставил в кармане его куртки старый компас с намеренно сломанной стрелкой. Пусть Локвуд разгадывает — компас, который не показывает путь. Как и их доброта, которая не ведет к искуплению.

— ю

Запись от 29 ноября

Локвуд в баре. Опрашивает плачущую барменшу. Слышу, как она говорит: «Он был святым!».

Слепцы. Они создают себе кумиров из праха.

Локвуд смотрит на морской узел на груди Джо. Вижу, как он проводит пальцем по швам. Он ищет не улики — смысл.

Следующей будет «Е». Время для тех, кто продал перо за горсть монет.

Примечание из дневника:

«Джо Уоллес олицетворял буржуазное милосердие — показное, удобное, очищающее совесть. Его убийство — это вопрос: можно ли искупить грабеж поколений миской супа? Ответ — на его мертвом теле».

Глава 6: Е — Ересь против истины

Запись от 12 декабря 20… года

Слово должно быть священным. Когда его продают — это ересь.

Виктор Лебедев (не путать с дирижером). Бывший главный редактор «Верескового Вестника». Его семья владела типографией, которая печатала памфлеты с клеветой на мой род после изгнания. Сохранился один такой листок: «Вороны — угроза благополучию города. Их кровь отравлена жаждой власти». Они не просто лгали — они травили сознание.

Подготовка

Я проник в архив газеты под видом исследователя. Три дня изучал его дневники и рабочие записи. Нашел любопытное — в молодости он писал стихи о честности. Ирония.

Выбрал его же кабинет в заброшенной редакции. Принес бутылку дорогого виски — того самого сорта, что он пил в день своего увольнения за сокрытие фактов о коррупции мэра.

21:15

Он пришел, как и договорились — поверил, что я журналист из столицы, пишущий о нем статью. Увидев на столе виски, ухмыльнулся:

— Нашли мою слабость?

— Слабость — это не виски, а то, что вы променяли правду на гонорары.

Он замер, потом нервно засмеялся.

— Вы один из них? Потомок?

Инъекция в шею. Он рухнул на стол лицом в свою же передовую статью о «честной журналистике».

Сцена

Усадил его за стол. Разлил виски — один бокал для него, один для призрака его совести. Между ними — лист с буквой «Е».

Ересь? Евангелие лжи?

На стене углем написал цитату из его юношеского дневника: «Слово, проданное за монету, становится ядом».

Послесловие

Перед уходом положил ему в карман перо с сломанным пером. Пусть Локвуд видит — их слова ломаются, как и их души.

Запись от 13 декабря

Локвуд в кабинете. Стоит над телом, смотрит на надпись на стене. Он берет в руки пустой бокал, проводит пальцем по краю.

Он начинает собирать пазл. Азбука, ритм, ложная идиллия, жертва, ложное милосердие, теперь — продажное слово.

Капитан Романова требует проверить бизнес-партнеров Лебедева. Она ищет банальные мотивы. Слепая.

Следующей будет «Ё» или «Ж»? Время подумать. Возможно, «Жадность».

Примечание из дневника:

«Виктор Лебедев-журналист олицетворял проституцию слова. Его убийство в храме его же лжи — это приговор всем, кто думает, что правду можно редактировать, как газетную полосу».

Глава 7: Ж — Жертва золотого тельца

Запись от 25 декабря 20… года

Сегодня — урок о боге, которому они все поклоняются. О золоченом тельце, чей алтарь пропитан потом наших предков.

Исаак Гольдберг. Самый богатый человек в Вересковом Променаде. Его семья скупала наши земли за бесценок после изгнания, пользуясь фамильными связями в муниципалитете. В его личном сейфе до сих пор хранится купчая на наше родовое поместье — триста гектаров леса и пашни за сумму, равную годовому доходу от табачной лавки.

Подготовка

Проникнуть в его поместье было сложнее всего. Системы безопасности, собаки, охрана. Но я нашел слабое место — его личный врач, доктор Орлов, оказался давним клиентом моего отца. Несколько встреч, тщательная подготовка, и вот я уже иду по мраморным полам его крепости с чемоданчиком «медика».

21:40

Он сидел в кабинете, разбирал бумаги. Старый, сморщенный, но глаза все еще горели жадным огнем.

— Доктор? Вы рано, — пробурчал он, не глядя.

— Время — понятие относительное, Исаак Семенович. Особенно когда речь идет о долгах.

Он поднял на меня глаза. Узнал. Не по фото, а по чему-то глубинному — может, по фамильной горбинке носа или разрезу глаз.

— Ворон… — прошипел он.

Инъекция в сердце. Быстро. Безболезненно. Слишком милосердно для него.

Сцена