Бесплатный фрагмент - Вера в верования и наоборот

Абсолютно все люди, являющиеся персонажами из нашего нынешнего времени в данной книге, вымышлены автором и не имеют прототипов в настоящей жизни.

***

Я просыпаюсь от видений. Это происходит каждый рассвет. Если глоток солнца утоляет мою сухость во рту, и мой желтый язык сам начинает двигаться и шептать: «Дотянись до воды, дотянись», — значит, день будет хорошим. Я, конечно, дотягиваюсь. Странно, что я помню, куда я ее поставил с вечера. Мог бы не помнить вообще ничего…

Вода дает какую-то силу. Я не успеваю за ощущениями, но мысль, после 10-ти глотков, начинает работать в каком-то правильном русле. Уже она мне говорит: «Вставай, ставь чайник, отжимайся, приседай, умывайся, молись» … Зачем мне молиться? Зачем я делаю это ежедневно, уже в течение многих лет? Пяти? Шести? Нет, семи. Или больше… Тридцати? Что изменилось, хотя бы за пять последних лет? Я переехал в другую страну. Я уехал оттуда, где познал славу, настоящую любовь, силу чего-то высшего, что все называют Богом, и яму. Страшную черную яму своего провала в никуда. Я вылез из ямы и уехал. Я вылез из нее до конца. И теперь я точно знаю, что не в яме. Отчего, откуда во мне эти мысли, что я не в ней? Оттого, что мысль стала приходить не сразу, а через ощущения? Которые не врут? Кто сказал, что они не врут, особенно, что они, эти ощущения, есть не всегда? Вот сейчас их опять почти не было. Я жадно пил воду. Насыщался. Чем? Этой силой радости солнцу? Что оно есть? Там, где я жил, солнца зимой почти не бывает. В тот редкий день, когда оно появлялось, все высыпали на улицы, ехали к морю, даже улыбались… Может, нам и нужно только солнце, вода и радость от всего этого? И кому-то еще просыпаться не одному. А я привык. Один. 5 лет я просыпаюсь ни с кем. И если вдруг кто-то под утро оказывается рядом — радости особой нет. Есть мысль… Нет, мыслишка, побыстрее ее выпихнуть и остаться снова наедине с собой. Но день уже все равно не будет таким радостным, когда просыпаешься в одиночестве. Не будет той силы, которую дает вода. И солнце будет пробиваться сквозь занавески по-другому. Я счастлив один? Да. Я одинок? Нет. «Я счастлив» — на первом месте. Когда один. Когда просыпаюсь один. Странное слово «один». Поменяй ударение и будет «Один». Бог Один. Бог викингов. А я крестился в 20 лет, сознательно и зачем-то. Потому что точно верил, что Бог есть. Я стал говорить слова, в которых произносил имя Иисуса Христа, который тоже оказался Богом…

…На турбазе было столько людей… Как на рынке. Их всегда там было много. Турбаза стояла на перекрестке 4-х дорог. Вокруг были горы, горы… А впереди… Я сразу разглядел это цветное распятие, метров за 200 от меня. Мой детский астигматизм давал мне возможность видеть дальше, чем многие. Церковь была такой большой… А я маленький. Я был меньше церкви, меньше железной ограды, к которой подошел. Но я был выше кучи цыган, сидящих перед церковью на своих тюках и мешках. Я вцепился кулаками в ограду и смотрел на распятие Спасителя. Сколько я бы там простоял? Даже сейчас я думаю, что долго. Очень долго. Пописал бы в стороне и снова пришел смотреть на Распятие. Были ли тогда у меня какие-то мысли? Были. Что это красиво и очень мне нужно. «Лёша, Лёша!» Эти крики тогда оторвали меня от ограды. Мама подняла полтурбазы в поисках пропавшего 9-летнего Лёши. Я повернулся на крики. Я помню, что меня не волновало в тот момент, ударит она меня, как обычно в таких случаях, или нет. Меня волновало Распятие. И я знаю точно, что когда она меня увела оттуда, это стало каким-то первым запретом на то, что мне было очень нужно. Еще я помню нескольких мужиков в синих спортивных костюмах: одного с бородой, и еще двух молодых. Ну, в смысле без бород. Не всем же им бороды носить, наверное. Тому шла борода. Очень. Мой папа иногда носил бороду. А усы у него были всегда. Они с мамой в этот год развелись, когда мне исполнилось 9. И Спаситель был очень мне нужен. И вообще, я хотел внутрь, в церковь. Но меня уже уводили к турбазе. Там мы снимем квартиру, даже полдома. И оттуда будем ходить в походы на разные горы и водопады, бесконечно бегать от змей, а потом, не боясь их, ходить спокойно и внимательно, на те же горы, водопады… Ходить к источнику из земли с холоднющей водой с газами, такой вкусной, как кумыс. Я вспомнил! Я видел лицо Спасителя. Точно такое же, как в этой церкви, в самом центре Карпат, городе Рахове: Это было под Евпаторией, года за три до этого, когда меня бесконечно лечили от астмы тем самым кумысом. Он тогда был везде. Я тогда, задыхаясь, удалился в свою первую кому, меня еле спасли. Я тогда и видел это лицо…

1

Аламат поднял руку и направил взгляд на дерево. Крона не шелохнулась. «Трудно ли быть Монстром?» Крона слегка шевельнулась. «Трудно ли быть Монстром?» Северо-западный поток ветра понесся с горы за его спиной. Аламат широко расставил ноги. «Трудно ли быть Монстром?» Триада взяла свое. Сила ветра достигла максимальной скорости и, пройдя сквозь него, раскроила дерево натрое. «Вардах». Аламат легко развернулся лицом к Востоку. «Шевен о пра малим.» Ветер заходил против часовой стрелки за спину Аламата. Чистая западная Сила давала ветру мощь и холод урагана. «Я закончил». Аламат принял позу Боевой Руны «Тейваз». Ураган внезапно и с грохотом выкрутил воронку в десяти шагах позади него и смерчем ушел к Югу. «Аммэнн». Аламат быстро и легко пошел на Восток…

2

— Ерунда это все, Корень… Эксперты не могли так ошибиться.

Южин затянулся глубоко и правдиво. Сигарный дым вошел в легкие, обдавая внутренности приятным теплом.

— Ты ж пробуешь.

Корень пристально смотрел на бокал с вином.

— Ну да, пробую…

Южин перевел взгляд с дерева за окном, переломанного ночным ураганом на бокал.

— Когда там это было?

Корень взял в руки бутылку.

— 1101-й год.

Дым медленно, вместе со словами выходил из гортани, делая бокал с вином мутноватым. Южин поводил рукой по воздуху, рассеивая остатки дыма.

— Можно, конечно всю партию перепробовать, а потом закрыть пробки снова. Мол, так и было.

Корень перевел взгляд на дерево за окном.

— Эк его перекосило…

— Его переломило, Корень. В двух местах, заметь.

— Ну да…

Корень качнул ногой и посмотрел сквозь дерево вдаль.

— А можно еще туда поехать и наказать всех.

— А еще можно помолчать.

Южин положил сигару в пепельницу. Дым рисовал на воздухе причудливые знаки. Его струйка слегка расходилась в разные стороны, наполняя комнату ароматом «Долорес».

— Но ведь оно не кислое. Просто плохое.

Корень перестал качать ногой.

— Сто пудов плохое.

Южин снова взглянул на бокал.

— Двести сорок бутылок прославленного, но плохого вина. Сколько там до аукциона?

— Неделя.

— Неделя…

Южин посмотрел на Корня. Сколько раз этот взгляд помогал Корню выжить? Десять? Одиннадцать? Неведомая Сила вновь наполнила его тело. Южин улыбнулся.

— Теплеет?

— Как всегда, Саня.

— Давай решать.

— Сань, это ж деньги какие. Каждая бутылка не меньше, чем за сто тысяч уйдет!

— Больше, Корень. Однозначно больше. Но оно плохое. И нереально же подделать-то было!

— Смеешься? Кому подделать? Археологам? По совместимости. Себе натурал-продукт забрать, а нам это подкинуть. У них бы мозгов не хватило.

— Если только…

Корень посмотрел на Южина.

— Если только?..

— Оно таким и должно быть.

Пауза слилась с зависшим по всей комнате «Хилтона» дымом. Ветер за окном шелестел в листве разломанного дерева. Корень хохотал громко и заливисто.

— Сань… Ну ты даешь…

— Ну, да.

Южин вновь посмотрел на Корня.

— И скорее всего — это так и есть…

Новая пауза провисела с минуту.

— Я не понял…

Корень стал поглаживать подбородок.

— Мысль проста и гениальна.

Южин присел на край стеклянного стола рядом с бокалом.

— Это вино сделали для сектантов.

Корень улыбнулся.

— Монахи, очевидно.

Корень тупо посмотрел на Южина.

— А чего яду не подсыпали? Они ж ненавидели сектантов. В том-то году!

— Ты полагаешь, не подсыпали?

Южин провел указательным пальцем по бокалу. Корня замкнуло так, что он стал напевать «Скорпионс».

— Но… Ты же… Сань… Живой…

— А это другого рода яд.

— Женского?

Южин улыбнулся мягко и проникновенно.

— Он другого действия.

— Ты что-то чувствуешь, Сань?

Корня поразили слова Южина. «Только этого нам не хватало». Корень достал сигарету.

— Са-ань!

— Я не пойму, Корень. Но это не отрава. Эксперты бы уже скончались.

Зажигалка слегка подергивалась в руках Корня.

— Неотравленный яд?

Огонек прыгнул в воздухе и дал жизнь сигарете. Порыв ветра за окном сильно ударил в рамы.

— Ты слышал про «Чандрас»?

— Да.

Корень затянулся нервно и многоразово.

— Но это же миф, Саня…

— Миф, конечно, с одной стороны…

Южин поднес бокал ко рту.

— Сань…

— Я знаю.

Глоток осушил бокал до дна. Южин выдохнул.

— Вот мы и проверим, с какой стороны это миф, а с какой быль.

— На тебе?

— Не на тебе же.

Южин снова улыбнулся. Корень затягивался вновь и вновь. Сигаретный дымок полз по комнате, смешиваясь с остатками сигарного и винными парами, превращаясь в аромат, похожий на манго. «Надо было глотнуть, ведь хотел же, блин!» Корень толок никак не гаснущий окурок в пепельнице.

— Сань… Налей мне тоже…

— Ты забыл, Корень. Если опасность коснулась одного…

— Второй ищет способ ее удаления, не приближаясь к ней.

Корень закончил фразу за Южина и достал новую сигарету. Пленка воспоминаний отмоталась в Гондурас. Дым… Песок… Недышащее тело… Озноб… Много дыма…

Дыма в комнате становилось все больше. Южин подошел к включателю кондиционера.

— Подожди, Сань. Не включай. Я сообразил, как это действует.

Южин резко повернулся. Пробежал глазами по комнате. Остановил взгляд на бокале. Взял осторожно и понюхал. Поставил на стол и втянул носом дым от сигареты Корня.

— Да, именно так.

Корень послал струю Южину в лицо. Южин снова глубоко вдохнул носом.

— Поэтому и не действует. Или действует медленно.

Южин медитировал на дым.

— Тогда другое курево было.

— И не то, которое можно было купить или просто достать.

— Точно.

— Трава?

— Сто пудов.

— И не простая трава.

— Сань…

Корень пристально смотрел на бутылку 1401-го года выпуска. Южин перевел взгляд туда же.

— Я вижу.

— Это Судьба… А скорее, даже Долг.

Взгляды обоих сверлили старинную этикетку. Под ярким, выведенным черным названием «Пронсо» в сигаретном дыму красовалась эмблема вина.

— Они навели на это место наших археологов, Сань.

— Я соображаю, как.

— Так же, как делают все остальное.

— Сколько их там?

— Археологов?

— Ну не «Чандрас» же!

— Пятеро.

Южин резко схватил трубку спутникового телефона.

— Саня… Они перехватят звонок. Есть другой вариант.

— Корень!!! Там Ксения!!!

— Не звони!!!

Корень вскочил со стула и резким и легким ударом ноги выбил телефон из рук Южина.

— Саня! Я знаю, что делать.

— А мы успеем?

— А мы когда-нибудь опаздывали?

— Нет.

— Кто?

— Я.

— Нет, ты не полетишь.

— Я полечу, Сань.

— Я имел ввиду — не полетишь один.

Южин спокойно поднял трубку и водрузил ее на «базу».

— Так они тебя и ждут, Сань.

— Так вот я и приеду. С тобой…

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Не вопрос.

— Сто пудов…

Отрезанная голова Иоанна Крестителя на блюде яркими красками терялась в сигаретном дыму на этикетке вина «Пронсо» 1401-го года выпуска…

***

Она мне приснилась. Я впоследствии часто видел похожие сны, но с другими девушками. Поле… Огромное и в горах. И либо маки, либо подсолнухи. Забавно, что потом я в своей второй работе стал использовать для погружения клиентов поле с пшеницей… Это особенно пригодилось при работе в России. Для них рожь или пшеница — одно из самых точных и легко воспроизводимых объектов. Такое же, как попа Маши. Вот у Ани не было такой попы. А у Маши была. У нее был изящный верх, очень странные ноги, которые привлекали меня непонятно чем. Наверное, тем, что росли из этой самой попки.

На моем веку происходило много нелепых и случайных событий, не зависящих от меня. Когда-то, снявшись в очень хорошем фильме и полностью уверенный, что я стал звездой, жизнь сделала первый резкий поворот. Звездой я стал всего на 8 месяцев, чтобы фильм просто вышел на экраны, Шеф Госкино ездил к Президенту лично просить, чтобы кино увидел зритель. Но тема «против наркотиков» была неактуальной в 1988 году. Фильм выпустили на неполный сезон, а потом закрыли его напрочь. На 23 года. И только в 2011 году появился лицензионный диск с моим «звёздным» фильмом. Мне все было трын-трава, я не расстраивался, так как был уверен, что меня теперь будут снимать и снимать в кино. Но ничего подобного не произошло. Лоббировали не только наш фильм, но и всех нас, кто в нем снимался. К моменту моей второй клинической смерти, к своим 24-м годам, я имел в списке всего 2 толковых фильма, снятых хорошими режиссерами и хоть как-то увидевшими свет. Утешение и разрядку я находил в женщинах, а еще в церкви. Странное сочетание…

Я получил Машу, как и хотел, и радостно умер. На 14 минут. Врачи скорой помощи не определили даже, что мое сердце продолжало пульсировать раз в 35—40 секунд. Они не понимали, что я живой. Вызвали труповозку и уехали, не дожидаясь ее. И оставив в слезах и шоке мою беременную нашей дочерью жену около меня. А я лежал и был где-то в прекрасном мире, с кучей коридоров, поначалу никуда не выходящих, а потом приведших меня в неистово зеленую местность под ярким солнцем, освещавшим ее и такой же зеленый, как вся местность океан…

…За год до этого события, мне предложили стать священником. Я испытал испуг. Он стал страхом тогда? Нет. Я испугался ответственности. И Выбора. У меня ведь был Выбор?! Как я смешон стал сам для себя позже…

3

Охотник и Вождь стояли под ливнем на скале, разделенные сплошными стрелами дождя. Пелена дыма от трубки Вождя сливалась со стеной дождя, дорисовывая туман, который уходил в земли людей. И человек разумный внимал пению дождевой дымки, рождал мысли, которые становились словами его песни.

«…У тебя полная уверенность, что ты свободен в выборе. Всего. Людей, работы, личной жизни. Знаешь откуда это? От неуверенности. Ты ведь заставил себя так думать. Ты годами вынашивал и претворял в жизнь планы, идеи, чаяния. И когда тебе всё или что-то удавалось — твоя уверенность крепла и росла. Ведь так? Но Закон неизменяем и не подвластен ничему: количество уверенности = количеству неуверенности. Ты сейчас отказываешься от этого, говоришь, что даже не будешь спорить. Никаких споров не надо. Законы Вселенной неоспоримы…

…Ты прятал свою неуверенность, отрицал ее, верил только в успех и называл это ПОЗИТИВОМ. Позитивом твоей жизни. Приплюсовывая к этому целеустремленность, бесстрашие, силу и прочие сопутствующие вещи. И, казалось, неуверенности не было и в помине. Почему же тогда сейчас ты стоишь на краю обрыва и отсчитываешь минуты, оттягивая последний в своей жизни прыжок в Бесконечность? И ведь нет ни слабости, ни той самой неуверенности. Просто закончились силы. Или желание? Всё вместе?! Такое, конечно, бывает… Но это фантом. Такой же, как и бесконечная уверенность. Что сейчас делать? Прыгать. Я сумасшедший? Кто из нас стоит на краю обрыва? Конечно, всё закончится после прыжка. Но ты ведь решил, что и так всё закончилось. Ты не решал? Само по себе? А винишь в этом себя? Нет???!!! Тогда должен прыгнуть тот, кто виноват. Никто не виноват? Ты мудрец. Бог? Ну, так пусть он и прыгает. Я абсолютно серьезно. Вот сейчас, прямо здесь, стоя на краю обрыва, скажи вслух: «Бог! Никто не виноват в том, что произошло. Но я зол на Тебя, потому что Ты допустил данную ситуацию. Я не могу уговорить или заставить Тебя прыгнуть с этого обрыва, но по-честному, если, Ты должен это сделать. Короче, Бог, этот долг за тобой, а я пошел домой спать.» … Что «и всё?» Конечно, всё. Садись в машину и езжай домой спать. Или ты собираешься ждать, когда появится Бог и прыгнет? Конечно, это идиотизм. Поэтому поезжай домой. Ах, всё это идиотизм? Тогда именно так к этому и относись. Нет, ты не идиот, поскольку не прыгнул. Спать. И без банальностей, что «сон — лучшее лекарство». А я тебе песню дам с собой. Ты такой никогда не слышал. Без инструментала. Только голос. Под неё очень хорошо спать. Сколько проспишь? Ровно столько, сколько бы ты летел с этого обрыва? Это быстро? А почему ты так уверен? Потому что видишь то, что внизу — там же кусты. УВЫ, ты и понятия не имеешь, сколько бы ты летел — для этого надо прыгать, но мы уже идём к твоей машине. Так что проспишь ты под мою песню ровно столько, сколько надо тебе. Песня Волшебная? Нет, просто за это время Бог придет сюда, прыгнет с обрыва, вместо Него будет уже другой Бог. И когда ты проснешься — всё будет совсем по-другому в твоей жизни. Я болен? Ты абсолютно прав. Я болен с детства. И пример моей болезни помогает другим ХОТЕТЬ быть здоровыми»…

Охотник изогнулся для прыжка. «Сакай отра гисэм». Дымка дождя всегда по твою сторону, человек. Тебе никогда не будет видна другая сторона. Но ты можешь заглянуть туда…

***

С голосом в трубке у моего уха все стало по-другому. Я открыл глаза. Первое, что я увидел, была моя Маша в молекулярном виде. Ее структура была вся объемная, как голограмма. Я не видел органов, не видел ее глаз. Я слышал голос женщины, которая просила меня ответить. В трубку. Я произнес «да». Она сказала в ответ удивительную фразу: «это самое лучшее слово в мире. Потому что всегда „да“. Нет никаких „или“. Есть еще „нет“, но пусть оно будет реже в твоей жизни.» Я задал естественный и самый умный, как я полагал на этот момент, вопрос: «потому что это написано в евангелиях?» Классический идиотизм. Мне всегда надо было показать, что я знаю много. А знал я реально много, особенно про евангелия, так как переписывал их от руки. Мне нравилось.

«И поэтому тоже», — сказал женский голос. «Вставай, садись и рисуй. Карандаши цветные есть?» Карандаши были. «Рисуй, что видишь и что видел»… Я совсем не умел рисовать. Я умел играть в театре, в кино, на людях, на нервах, на пианино, на гитаре, на балалайке и барабанах. Я умел бросать нож и стрелять из пистолета и автомата. Я умел реально не умереть в Школе Экстремального Выживания, когда программа, по которой мы работали, дала настоящий сбой. Я умел довести любую женщину до неистового оргазма и мне было все равно, что я не получу адекватной отдачи взамен… Но рисовать я не умел. Тем не менее, на белом ватмане появился корабль с именем Маши. Никаких коридоров и зелени. Никакого яркого света. Разве что рисунок был невероятно ярким и светлым. И явно нес в себе не просто энергию, а информацию. Вы видели цветные мандалы, которые делают буддистские монахи? Из разноцветного риса и цветов? Я увидел их позже и сразу вспомнил тот свой рисунок…

…Маша перестала плакать, смотрела на меня не отрываясь. Я до этого не спал четверо суток вообще.

— Я посплю.

— Поспи.

— Да.

Выключился я мгновенно. И успел перед сном испытать такую потрясающую «вату» и негу… Мне было так хорошо. Мне было зашибись…

4

…Спортивный красный «Ягуар» профессиональным разворотом на триста шестьдесят градусов четко вошел между двумя черными «Мерседесами» в парковку. Тишина подземного пространства стоянки была придавленной и зеленоватой. Он выждал еще две минуты. Неслышно открыл дверь, бесшумно вышел из машины, неслышно закрыл. Экстра-сигнализация щелкнула глухо и почти беззвучно. Он стоял и слушал тишину. Справа, слева, впереди, сзади. Никого. Туфли на парусине ровными быстрыми шагами перенесли его тело к ряду машин напротив. Он резко лег на теплый пол подземного паркинга. Быстрым и плавным переворотом закатился под «Тойоту Лэнд Круизер». Выдохнул тихо и поднес руку к внутреннему карману…

5

Аламат всматривался в гладь высокогорного озера. Внезапная рябь без какого-либо дуновения ветра погнала к нему еле заметные волны. Он прищурил глаза. «Шадо».. Рябь угасла. «Тисарет ом да шнаф». Озеро не подавало признаков жизни. «Лететь». Птица с горы справа взлетела и легла на южные потоки ветра. «Лететь». Еле слышный непонятный отдаленный шум. «Еще». Шум стал различимее. «Конос. Вардо. Стэл.» Вертолет над горой справа приобретал все более четкие очертания. «Хорошо». Аламат не спеша направился к месту посадки. В лучах полуденного солнца его золотой медальон, размером со спичечный коробок переливался и искрился. Шум лопастей ударил мощной рябью по озеру. Вертолет сел точно в «крест». Пилот ошалело смотрел на подходящего Аламата.

— Я не знал, что здесь можно сесть.

Крик пилота через открытое окно был еле слышен.

— Теперь можно. Ас-Салам Алейкум, сагиб!

— Ас-алейкум Асалам! Паломник? Из Индии? Как ты смог увидеть меня за горой?

— Зрение хорошее.

— Сквозь горы?

— Почти. Мне в Багдад.

— Триста.

— Возьми.

Аламат протянул пилоту триста долларов.

— Ты и цену знал, паломник?

Пилот был весел и слегка удивлен.

— Я не паломник, сагиб.

Пилот пересчитал купюры.

— Одинокий турист?

— Почти.

Аламат уже был в вертолете.

— Как скажешь. Деньги не пахнут.

«Пахнут, сагиб». Аламат всматривался в рябь на озере….

Вертолет быстро поднимаясь, красиво уходил над пальмами за гору… С набранной высоты сверкали на солнце купола Багдадских мечетей впереди, сливаясь с блеском Отрезанной головы Иоанна Крестителя на блюде на золотом медальоне Аламата…

***

Стало не о чем говорить. Но процесс диалога закончился еще раньше. Я просто не понимал это. Мы ежедневно натыкались оба на то, что нет продолжения общим мыслям. Ходили в кино, смотрели видео, гуляли с собаками. Нас все это радовало, особенно собаки. Доберманы были большие, классные, их было трое: Фома, Фрося и Офис. Фома и Офис были боевые, много умели. Офис был повернут на кошках, его реакция была быстрей кошачьей, и бесконечные скандалы с дворником о котах с перекушенными позвонками стали легендой в нашем районе. Фома был самый старший и самый сильный. Не жрал кошек. Не бросался без толку на кого попало. Но в нужный момент, лишь однажды, ловко бросился на трех отморозков с ножами, которые что-то хотели от нас с Машкой, и выгрыз всем троим мышцы на руках и ногах. Была серьезная история, но Фома был в чести в собачьем мире, его знали далеко за пределами Москвы и России. Да и отморозки после полугода лежания в больницах восстановились без особых проблем. У одного была боевая овчарка Герцог. И он единственный хотел отомстить. Не Герцог нам, а отморозок нашему Фоме. И один раз, на прогулке, предложил бой. Я отказался, но у отморозка был ствол. А у меня только нож, который мне в мои 15 лет подарил один зек, сказав, что это талисман. Я стал носить нож с собой, и через неделю после подарка на меня в моем подъезде пытались напасть двое взрослых мужиков. Секунд, в общей сложности, за 7—8, я достал подаренную выкидуху и проткнул сходу обоим ляжки. Они так забавно кричали. Такие большие дядьки. Трезвые. И 15-летний мальчик с ножом. Я часто рычал от боли, когда она была, а они повизгивали. Было потешно. Я метнулся на свой третий этаж и больше их никогда не видел…

…Словом, нож я достать не успевал, оба пса были в «строгачах» и на поводках. Можно было отработанным приемом за пару секунд выпустить Фому из сбруи, но, скорее всего, отморозок успел бы выстрелить. И я согласился. Все закончилось, не особо начавшись. Фома перекусил Герцогу артерию молниеносно, как только они соприкоснулись. Отморозок отвлекся и получил от меня сломанную челюсть и невесть сколько мата. Герцог умирал, Фома кружил рядом, я забрал ствол и очень веселился, когда понял, что это пневматика. Этот дебил потерял любимую собаку, покалечился и еще почти год бегал за нами, на наших прогулках с собаками, с настоящим обрезом. Он прятался по кустам, потому что отчетливо понимал, что Фома его очень хорошо знает. И если он выстрелит и промахнется — до перезарядки дело не дойдет. У Фомы уже было пулевое ранение, два ножевых и несметное количество боев, как с собаками, так и с людьми…

…Все это давало движение. Воздух. Жизнь, которой многие бояться жить, потому что вообще бояться жить и не живут, в принципе, до старости своей… А мы именно жили. Ярко и очень азартно. Но почти не говорили. А Фома умер. Проглотил на прогулке острую щепку от палки для «апорта» и проткнул себе прямую кишку. Усыпить мы были не в силах и шесть дней квартира красилась Фомкиной кровью, которая все время текла из его прекрасной попы. Он кричал, выл, на шестой день днем посмотрел прямо в мою душу и навсегда закрыл свои прекрасные глаза…

Я уезжал в монастырь — в Оптину Пустынь и завис там на полгода. Там был ясновидящий Старец, я виделся с ним всего один раз, как и с Патриархом Алексием, который давал мне Благословение. Святой Старец болел и вскоре почил, но оставил после себя ученика — монаха, который в свои 23 года выглядел на 50. Он тоже обладал ясновидением. В его детстве, а он вырос прямо в монастыре, куда его подкинули родители, монахи от зависти к его способностям и таланту, закопали Антония в навозе с песком. Он бы там так и задохнулся, но его отрыла монастырская собака. А потом забрал к себе Старец. С монахом было хорошо и спокойно. Я бы и остался, наверное. Но он посоветовал мне вернуться в мир. А мир уже был для меня другим. И каждый раз, год за годом, возвращаясь из очередного монастыря и уже плотно занимаясь целительством, я находил наш мир все менее и менее привлекательным. Необходимо было сделать какое-то сильное движение, ПРЫГНУТЬ, как выпрыгнуть из себя, но для того, чтобы стать собой НАСТОЯЩИМ.

6

Прыжок на Ту Сторону ни на что не похож. Только Охотник может сделать его. Только Вождь умеет развести дождевую дымку, сделав разрез, в который войдет Охотник. «Бинам со удин тавах». Нет плавных Переходов. Есть стремительная молния…

«Я Пик Всего. Я веду Диалог со всем и со всеми. От меня, через меня, на всех и на все исходит и проходит Жар. Жар есть высшая стадия тепла. Диалог есть высшая стадия общения. Пик есть высшая стадия подъема. Жажда есть высшая стадия желания. Я жажду с Жаром через Диалог быть Пиком всего.

Мое состояние проходит по ступеням мраморной белой лестницы. Я иду по ней среди Вечнозеленых деревьев и высоких трав под голубым небом и греющим их и меня Солнцем.

Вечером дневное тепло сохраняется во мне, и чтобы поддержать его, под многозвездным небом я развожу костер.

Я засыпаю в преддверии утреннего Солнца, Которому передается тепло Моего ночного костра.

Рассвет жаждет моего сердцебиения.

Кровь, остается теплой постоянно и с Рассветом ускоряет свой бег в моих жилах.

Я поднимаюсь по белой мраморной лестнице все выше с каждой минутой.

Я веду Диалог с Деревьями, Травами, Рассветом, Людьми и Лестницей. Костер ожидает меня.

Я Пик Всего.

Я отражаюсь во всех людях, которых встречаю на своем пути. Они отражаются во мне. Я Жажду донести до них свои ощущения. Моего ночного костра. Многие понимают меня. Не которые ощущают. Большей части людей нужна моя Помощь и Поддержка, так же, как мне нужна их Поддержка, потому что мы — отражение друг друга.

Не имеет значения, кто из нас продвинулся дальше другого в своем Развитии. Мы постоянно нуждаемся друг в друге. Мы Жаждем нашего Общения. Мы хотим быть всегда вместе и вместе ощущать, что мы — Пик Всего…

…У Ивы есть все, что ей нужно. У меня есть Ива. Она растет во мне, как растет она перед моим взором. В разных местах я вижу Иву. И мы восхищаемся, наслаждаемся и любим друг друга. Дерево шепчет мне, и я Ощущаю, что знаю, что шепчет мне Ива. Я знаю язык Деревьев. Я доверяю им, а Они мне…

…Мой дом всегда открыт для любого. Каждый, кто входит ко мне, чувствует, что что-то изменяется в нем к лучшему. Он хранит это Чувство и наслаждается им, продвигаясь по Мраморной Лестнице среди Деревьев и высоких трав»…

***

Ту, которая меня спасла, звали Тамара. Она была настоящей, с родовой кровью и великим и большим даром в бессчетном поколении. Она гадала, предвидела, находила людей и вещи, животных. И исцеляла. Молитвами, заговорами, руками. Она редко появлялась на людях, выезжала только в церковь, на природу и в магазин, в котором щупала продукты руками, даже через упаковки, выбирая то, что нужно. Я не сомневался уже тогда, что она наверняка работает не только на простых клиентов. Но, собственно, какая разница? Мало того, что она помогала всем, — она спасла мне жизнь. Когда пришло время расставаться с ней, мне было то ли грустно, то ли весело. С одной стороны, я был рад, что общение и работа с ней закончились. С другой… Мне какое-то время казалось, что я не смогу без ее помощи. Но в монастыре, в который я уехал в очередной раз, все чувства и мысли закончились. И мне стало абсолютно ясно, что нет ничего и никого сильнее Бога. Непознанного, но виденного мной однажды в покаянии. Во что веришь — то и будет. Кто-то доказал, что можно верить в собственную зажигалку. Что она волшебная и творит чудеса. А мне всегда нужен был глобализм. Во всем. И от этого мой Бог во мне всегда был глобальным. И я глобально держал посты, глобально посещал службы и всенощные, глобально отдалялся от социума. И все время возвращался в него.

***

Она была красива невероятной красотой. Я хотел ее съесть. Вместе с её прекрасным именем Инна. Такую живую и прекрасную, с рыжими волосами и единственным в мире моим любимым взглядом. Когда она входила, я набрасывался на нее и уже не отпускал. Я мог пролежать с ней рядом неделю. Или две. Может, больше. Но надо было вставать, куда-то идти, что-то делать. Я не мог без нее вообще. Могла ли она без меня? Я думал, что нет. Это была любовь? Да. Страсть? Тоже. Ревность? К любому фонарному столбу, мимо которого она проходила. Я любил ее бесконечно. Я любил все, что в ней, на ней, под ней, ее дом, ее ребенка не от меня и ее мир. Он был невероятной загадкой, самой загадочной и красивейшей во всей вселенной. Я знал, что это может закончиться? Нет. У меня не было таких мыслей…

…Я увидел ее, еще не уехав из Москвы. В газете, на фото. В газете была статья и фото, на котором девушка рассказывала про свое творчество и жизнь. Во мне так что-то дернулось внутри… Не екнуло, а именно дернулось. Я уже тогда знал, что буду с ней. А когда увидел ее перед собой, сразу сошел с ума… И она сошла с ума, и весь мир сошел с ума и воцарилась гармония. Потому что мы все были сумасшедшими. Я всех видел именно такими. Мы были приятными сумасшедшими с одной планеты, тоже очень приятной. На ней падали самолеты, иногда космические корабли, тонули океанские лайнеры, но все это было неважно, потому что я перестал бояться умереть. Однажды она заболела — сильно-пресильно — и сказала мне в больнице: «Умереть не страшно и не больно. Страшно только тем, кто это видит». Мне было и страшно, и больно, видя ее больную. Она, конечно, не умерла. Но она убила меня. И я умер. Я лежал мертвый несколько лет. И все равно с ней встречался. Она уже вышла замуж, уже жила в другой стране. А я целых 3 года просыпался с ощущением, что она рядом. Но я был один. Я спал со светом, пугаясь темноты, спал со всеми проститутками, которые мне попадались, спал с другими женщинами и пил, пил… Оттого, что не понимал ничего. Я столько раз задавал себе вопрос: как можно так любить и одновременно ненавидеть одного и того же человека?! И не находил ответа. И Бог его не давал. Я узнал, что она спит с другими совершенно случайно. Я полагал, что ошибся, что это не так. А все и было «не так». Она хотела меня и денег. Одно у меня было, а второго не было. В достаточной степени. И она спала с богатыми дядьками…

Я не опускался в это время, я поднимался. Еще не по мраморной лестнице, среди вечно цветущих зеленых деревьев и трав, но я уже шел к этой лестнице наверх. Я бегал по узким закоулкам своего мозга, бегал от страшных монстров и сухости во рту. Я загонял себя водкой так, чтобы не помнить ничего. Театр спасал меня, но я уже пару лет не понимал, зачем я в нем нахожусь. Дар, который пришел ко мне от второй клинической смерти, лежал на полке. И я только изредка пользовался им, помогая кому-то. Когда жуткие 3 года истекли, я воскрес. Все стало новым и радужным. А прошлое — ироничным. Я знал, конечно, что полученная от нее рана будет во мне всегда, но сама она перестала меня волновать. И если еще недавно я чувствовал, что Инна приехала в Ригу, что можно даже не звонить, а прямиком ехать к ней, то теперь…

…Я ехал к ней и просто проехал ее дом. Кто-то внутри меня сказал «конец». Она позвонила тут же, потому что смотрела в окно, когда я проезжал. Она ведь тоже чувствовала. А я перестал и увел ее в игнор. Ни ненависти, ни ревности, ни страсти, ничего… Я купил по дороге простую газету «Реклама», но вместо проституток, как обычно, стал искать массажистку в возрасте. Я почему-то был уверен, что найду какую-то супер-массажистку. Которая не просто делает массаж. Которая знает много. И умеет много… Мне так этого хотелось… Массажистка была самой первой, среди всех остальных барышень, занимающихся «массажем» и явно делала нормальный и хороший массаж. В газете стоял возраст «62» и я, спокойно набрав номер, сказал: «Здравствуйте». Это все, что я сказал, потому что очень необычный и теплый женский голос на том конце провода спросил: «Ты Алексей?». «Да». «Приезжай, я давно тебя жду».

7

Когда собирается пыль на морском дне, открывается старая Книга. Настолько старая, что рассыпающиеся страницы ее в твоих пальцах похожи на золу костра Вождя….

…Он молча курил длинную трубку. Перо пело в такт ветру. «Унса»… «Шередон стом карим ус алем». Длинный Путь. Длиннее и шире межгалактической пыли, собирающейся сейчас на дне впадины у острова Тура. «Шин дар зем»… «Ут сток гатар им фан»… Пламя плавно отогревало заклинания…

…Глаза Охотника пронзили тьму и остановились на Вожде… Перо чуть передвинулось влево, дым от трубки пошел кольцами в небеса. Справа упала и погасла звезда. Выдох… Перебег… Еще выдох… Прыжок… Охотник не видел движения руки. Лишь неземная сила вжала его огромное тело в землю, крепко сжимая пальцы между шейными позвонками. Вождь пустил в Звезды новое кольцо дыма.

— Поднимись… Присядь…

Охотник сделал попытку вырваться.

— «Санай».

Вождь слегка отпустил руку и провел от загривка до хвоста. Плавно и твердо.

— Плен хуже смерти… Но свобода выбора выше смерти. Присядь…

Волк выдохнул и повиновался Вождю. Рука продолжала гладить его Могучее тело твердыми и волевыми движениями.

— Нет смысла любить, когда ты голоден… Я всегда сыт, потому что пища Богов не минует меня ни на рассвете, ни днем, ни в закатном луче. Я не голоден и люблю. Тебе надо поесть…

Не вынимая трубку изо рта, Вождь левой рукой перекинул на сторону Охотника большой мешок. Запах свежести ударил в ноздри. Волк полуприкрыл глаза и слеза благодарности, никогда не стекавшая прежде по усам хищника, упала на траву. Перо Вождя легло горизонтально в направлении Юго-Восточного ветра.

— Лань…

Вождь развернул мешок.

— Она сломала ноги, неудачно прыгнув со скалы. Кровь еще теплая. Ешь…

Охотник остолбенел. Жажда, азарт, погоня, добыча, пища… Все всегда было так просто… Ум застилали черные пятна. Волк вдыхал запах свежей дичи, не зная, как поступить.

— Это твоя добыча, Охотник. Прими ее в Знак дружбы со мной. Соплеменники поддержали бы тебя, не будь ты одиночкой. У нас много дел впереди. Ешь и спи. А я расскажу тебе прекрасную историю. Ешь, Охотник… «Шевен о пра малим»… Волк разжал челюсти и наслаждение свежей кровью полилось в его вены…

***

Ее звали Зинаида. На вид ей было лет 50, но оказалось, что 78. Она была одной из прямых учениц известного Учителя и вплотную занималась эзотерикой и целительством. На тот момент мне казалось, что она может все. «Всё начинается задолго до твоего рождения. Эта цепь выкована Великим Кузнецом давным — давно». Зина часто повторяла эту фразу в разных вариантах. Но мне было важно, когда это началось со мной в реальности. Моей реальности, которой я жил сейчас, в этой жизни. Жил, ощущал, чувствовал, любил, страдал, мог… «Началось, когда ты умер первый раз». Я искренне смеялся.

— Зин, мне тогда было 6 лет. Я еле помню вообще, что было.

— Ты имеешь в виду свою память?

— Ну, конечно, память, что же еще?

— Мы помним не только простой памятью.

— Я понимаю. Но ведь тогда ничего не произошло. Я не стал видеть человеческие голограммы, немного предугадывал.

— Твои родители упустили этот момент.

— Какой момент?

— Первой твоей связи с многогранностью.

— Зина, я путаюсь.

— Садись. Вспоминай.

Из ее окна была очень большая перспектива. Была весна и взгляд терялся далеко-далеко. Я смотрел, смотрел…

***

Вода, как будто сейчас меня зальет. Вот эта волна точно. Я дышу? Нет. Скорее да, чем нет. Я же вижу волну. Почему я лежу на боку? Так странно пахнет Черное море… Наше Балтийское почти не пахнет. Или пахнет. Сирена удаляется… «Алешенька, Алешенька»… Мама плакала и прижимала меня к своему теплому телу. «Мама, что это»? «Алешенька, Господи…»

— Я видел много дверей.

— Пока спал?

— Наверное.

— Алешенька… Сынуля… Алешенька…

— Столько коридоров и столько дверей, мамочка…

Сирены «Скорой», пробивающейся по битком забитому пляжу Евпатории, затихли совсем. «Алеша, повернись ко мне». Я повернулся. Фельдшер была в белом халате, с фонендоскопом на шее. Долго смотрела мне в глаза. «Хорошо, Алеша. Спать хочется»? «Нет». Фельдшер посмотрела на мою маму.

— Мила, Вы видите вон тот пригорок?

— Да.

— За ним стоит дом. Там живет бабушка. Вам надо туда.

Фельдшер поднялась и в свои неполных шесть лет я вдруг увидел настоящие женские красивые ноги. И белые трусики под халатом. И вообще, было хорошо от укола.

…Помню открывшуюся дверь, очень высокую бабусю. И еще она говорила еле слышно. «Мамочка, Вы посидите здесь, а его я забираю в комнату».

В комнате ничего не было, кроме стола, множества икон и горящих свечей. Еще были стулья. И запах. Он был такой приятный. Это был мой запах. Не знаю, что еще так любимо пахло. В шестилетнем возрасте много чего вкусно пахнет, но ладан и воск пахли вкуснее всего.

Когда она стала читать молитвы, у меня приятно закружилась голова. Потом я стал дико кашлять. Потом опять задыхаться от астмы, с которой родился. Мама попыталась зайти в комнату, но бабуся ее выдворила обратно. Потом я потерял сознание, но мне не было страшно. Я и на пляже не успел испугаться, когда попал в кому. А бригада «скорой» просто купалась рядом. И машина их стояла прямо на пляже. И все медикаменты у них были с собой. У них просто был обед…

Я открыл глаза. «Ключ, замок, язык. Аминь». Это единственное, что я слышал от этой высокой бабуси. Астма закончилась навсегда. Иногда я начинал задыхаться и мне казалось, что все вернулось. Если бы кто-то тогда мне рассказал про фантомные страхи, я бы вообще ничего в жизни не боялся. Или боялся бы самую малость. Когда страшно совсем чуть-чуть. Но тогда можно заставить себя заснуть, закатив глаза под закрытые верхние веки. И ровно дышать. Снизу, от ног… К голове.… Потом к диафрагме. Потом к груди и к животу… К кадыку и к низу живота.. Ко лбу и к члену.… И к макушке…

8

…Три кольца сошлись в одно, когда одна тысяча сто одиннадцать свечей положили рисунок «пирамиды» на стену подземелья. Она подняла со стола меч с золотой рукоятью и причудливой эмблемой в перекрестье гарды. Голос сливался с шумом далекого прибоя у вечного Норвежского фьорда. Отблеск… Луч в пирамиде… Три кольца в одном… Шестой Оракул шевельнулся, чуть приоткрыв глаза. Меч дал новый луч, образуя в пирамиде на стене незаконченный треугольник. Пение усилилось. Свечи, все, как одна, выровняли свое пламя, которое застыло в ожидании… Тени… Отблески… Открывающиеся медленно глаза… Оракулы сходились вокруг стола. Чандра неспешно взошла на стол. Оракулы в медленном перешаге усиливали ритм в такт ее пению. Меч в руках занял позицию горизонтального замаха, причудливая эмблема на рукояти сверкнула на потолке, и меч, не спеша, пошел по кругу против часовой стрелки… Оракулы зашептали одновременно с ритмом, отбиваемым ногами и пением Чандры. Из кувшина в заднем левом углу подземелья показался капюшон кобры. Меч наращивал скорость. Прибой с бешеной силой бился о древнюю Норвежскую скалу. Мгла накрывала все побережье. Ветер свистел голосами сирен и их звуки стали проникать в подземелье. Кобра в полугоризонтальном положении медленно двигалась к столу. Танец оракулов становился неистовым. Чандра, двигаясь в противоположном направлении от меча. Блики… Пирамида засветилась яркими лучами, закончив в рисунке треугольник. Три кольца в одном в виде нимба над головой Чандры осветили все подземелье. Кобра плавно вползла на стол и затанцевала в боевой стойке между ног Чандры. Меч описывал бешеные круги с неистовой силой. Могучая волна одновременно с молнией и раскатом грома ударила в древний Норвежский фьорд, расколов многовековую скалу на три равные части. Чандра молниеносно оказалась на коленях, меч застыл, и эмблема с отрезанной головой Иоанна Крестителя на блюде на долю секунды отпечаталась на потолке подземелья. Резким движением с разворота Чандра снесла голову кобре точно над капюшоном. Не дав змее упасть, она схватила ее правой рукой, пережав артерии.

— Быстрее!

Оракулы ускорили танец. Пран оказался у стола незаметно, возникнув из ниоткуда, словно призрак. Сверток в руках, скрещенных на его груди, раскрылся сам собой, и голова младенца оказалась точно под рукой Чандры с коброй. Пран разжал младенцу рот, параллельно его движению Чандра разжала пальцы, сжимавшие артерии кобры. Кровь брызнула в рот младенцу. Пран, помогая ребенку сглотнуть, усадил его на своих руках. Младенец зажмурился.

— «Охм-м-м!»… Чандра победно вскинула меч в «салют»

— «Охм-м-м!»… Пран и оракулы трижды повторили ее звук громким эхом… Скала старого фьорда, раскроенная натрое, блеснула в луче последней штормовой молнии, ярко осветив стоящего на средней части скалы Вождя с волком у его ног.

— «Аммэнн»!

Вождь лишь одними губами шепнул и повторил еще дважды:

— «Аммэнн!»…

Две части раскроенной скалы осыпались в буруны волн. Небо облило остров Тура красным заревом, рисуя точно такую же пирамиду с треугольником из трех лучей, в центре которого мелькнула отрезанная голова Иоанна Крестителя…

9

— Есть лишь одна мысль: в этом Мире все правильно. Эта мысль является Целью, Задачей, Совершенством… «Правильно» нельзя сделать хуже или лучше. Тысячи Мудрецов разбиваются в лепешку над стремлением усовершенствовать Мир к лучшему или наоборот — снизить его Совершенство. Но в этом Мире все правильно. И правы Мудрецы, стремящиеся к Совершенству этого Мира в ту или иную сторону. И правы те, кто лишь созерцает этот Мир. Истина в том, что Мудрецы стремятся к Постижению Совершенства. Истина также в том, что созерцающие сливаются с Совершенством, и Истина в том, что все это Правильно. Мир создает Подмир, Подмир — синтезирует оба Творения, с помощью Проявления и Мысли…

— Летя из Светоносного Эфира в Эфир Мира, Великая Мысль претерпевает несколько изменений в 3-х энергетических эфирных кольцах. Достигнув 1-го Кольца, летящая свыше Мысль становится Энергией Высшего Разума, но с поправкой на то, что Хранители 1-го Кольца берут за прохождение Великой Мысли часть ее. Мысль не теряет Совершенства, лишь уменьшается в размерах. Хранители 2-го Кольца имеют право на постижение Великой Мысли, потому что не связаны Временем. Отсутствует Время и в 1-м Кольце, но его Хранители просто отличаются от Хранителей 2-го кольца тем, что им не нужно Постижение Мысли — она уже постигнута ими, но им нужна Энергия бесконечно летящей Великой Мысли для поддержания Энергии в 1-м Кольце. И Хранители 2-го Эфирного Кольца, постигая Великую Мысль — так же, как и в первом случае — не искажают, не трансформируют и не забирают Совершенство Мысли. Они просто Постигают ее…

— При проходе 3-го Эфирного Кольца Совершенство Великой Мысли по-прежнему идеально. Лишь Энергетическая мощь Ее сравнима точно так же, как сравнимы Океан и Ручей: Мысль уменьшена в миллиарды раз. Ведь Хранители 3-го Эфирного кольца не только постигают Великую Мысль — Они совершают Обряд Подзаряда Мысли, чтобы вернуть ей Энергию, затраченную на Прохождение предыдущих Колец. Но это лишь «Подзаряд», цель которого — сохранить Совершенство Великой Мысли. Энергетически — это Обряд сохранения заданного Совершенства и «вливание топлива» для вхождения Мысли во Внутренний Эфир.

— Принимающий Демон — 1й из 9-ти Демонов — Властелинов Мира, в границах 3-го Кольца, лишь следит за прохождением Великой Мысли в Мир. Никто не исказил Ее, ничто не растратило Ее Совершенства, нигде не утратила Мысль ничего, кроме Энергии. Все так, как и должно быть: все Правильно. И сойдясь воедино 9 Великих Демонов дают «добро» на вхождение Мысли во Временное Пространство. Во Внутренний Эфир. В этот Мир, а точнее — в Подмир. Все Правильно: Мир — Мысль — Подмир — Синтез. Синтез Великого Светоносного Мира с Великой Мыслью, создающей Подмир. То есть Мир, которого нет. Ибо Он есть Синтез Великого Светоносного Мира и Великой Мысли, направленной Абсолютом в Бесконечное Пространство.

— Что же тогда есть?

Пилоту казалось, что его вертолет летит сам, без помощи его управления. Крыши Багдада складывались в причудливую мозаику.

— Только Светоносный Эфир? 3 Кольца? Хранители и Демоны? И Мысль? Но ведь мы тоже мыслим. Ты хочешь сказать, что нас нет? Что все мы — порождение той — какой-то большой и никому неведомой Мысли? А наши мысли обо всем этом? Как же они? О Боге, Космосе, да вообще — обо всем?!

Пилот говорил и твердо осознавал, что находится не здесь. Не в вертолете.

— Мысль материальна, сагиб.

Аламат достал необычного вида сигару и зажег спичку.

— Мы есть. Потому что мысль — любая, сагиб, мысль — материальна. Наша мысль материализует Бога, а Его Мысль — нас.

— Тогда…

Пилот перебирал в голове буквы алфавита.

— Тогда… Какой он?

— Кто?

Аламат раскурил сигару, когда спичка, казалось, сжигает ему пальцы.

— Бог? Какой он на самом деле?

Пилот выдохнул одновременно с тем, как Аламат наполнил кабину вертолета запахом цветущей яблони и чего-то еще.

— Тебя занесло, сагиб…

— А по-моему, это тебя занесло, турист.

— Ты не понял, сагиб.

Аламат указал сигарой в иллюминатор.

— Вертолет твой занесло.

Пилот только сейчас опомнился. Лопасти вертолета почти коснулись двух параллельно стоящих минаретов, но летающая машина каким-то чудом оказалась между ними, не зацепив ничего. Пилот поднял Вертолет повыше и завис на месте.

— Послушай, странник…

Мысли пилота вдруг приобрели стройные очертания. Голова стала ясной и чистой, как в детстве, когда он смотрел на ручей и прозрачность бегущей воды шептала ему о бесконечной Радости Жизни.

— Я никогда не слышал о такой теории. То, что ты сейчас рассказал… Я не нахожу нужные слова… Это как-то правильно, что ли…

Пилот смолк мгновенно. Его мысль слилась, как вода с песком со словами Аламата о том, что в этом Мире все правильно.

— Это и есть то самое Правильно. Это Истина, сагиб.

Странно выглядел вертолет посреди Багдада, висящий на месте между двух минаретов.

— Чистая, незамутненная Суть.

Аламат смотрел на тлеющую сигару, слегка раздувая огонек.

— У тебя необычный медальон, странник… И ты говоришь необычные слова. Но они действительно… Какие-то правильные… Это ведь Иоанн-Креститель, да?

— Нет, сагиб, это его голова. Великая Голова, наполненная Великими Мыслями. На блюде. Символ для дураков.

— Господи…

Пилот побледнел.

— Мысли на блюде.

Пилот отчетливым эхом слышал свои слова.

— Великие мысли на блюде, сагиб.

— Господи…

…Медальон сливался с солнцем, которое теплым утренним светом заливало Багдад…

— То есть, вот так просто???!!! Мысли на блюде?! Ему что, для этого отрезали голову? Чтобы все понимали, что мысли — вот они — на блюде, перед нами?!

— Ты умный человек, сагиб.

— Он ведь крестил Иисуса Христа. Он ведь… У него еще второе имя было…

— Предтеча.

— Да-да! Иоанн Предтеча. То есть он все подготовил, предрек и сам его крестил. А почему же не он сам Бог?

— Потому что он его Ключ.

Аламат глубоко затянулся «яблоней» и надолго задержал дым в легких.

…В глазах девушки, которая стояла на краю рыночной площади, два параллельно стоящих минарета сверкали отблесками солнечных лучей. Чандра пристально смотрела на вертолет, и паранджа на уровне губ еле заметно колыхалась, давая понять, что Чандра что-то шепчет. «Шевен о пра малим».

— Шевен о пра малим, сагиб. Приземляйся, мы прилетели.

10

— «Шевен о пра малим» — самое первое из первых пяти древних заклинаний.

Гул приземляющегося Боинга-749 плавно пел вместе со словами Сани.

— Самое первое в мире заклинание?

— Типа того.

— Круто.

Корень смотрел в иллюминатор и не мог понять — мерещится ему или нет вертолет между двух минаретов.

— Это точно, вертолет, Корень.

Корень аж вздрогнул от неожиданности.

— Ну и Бог с ним.

— На мираж похоже.

Саня всматривался все пристальнее.

— Точно, как живая картинка, но несуществующая.

— Развлекаются шейхи…

— Здесь Эмиры.

— А шейхов нет, что ли?

— В Багдаде нет.

— Странно.

— Просто они сюда не ездят.

— А чего? Эмиры ездят, а шейхи нет?

— Ну да. Им не нравятся вертолеты, зависающие между минаретами. Это неугодно Аллаху.

Корень начал ржать так, что весь «бизнес-класс» отвлекся от волнительного момента посадки. Шасси ровно и четко зашли на полосу и самолет начал торможение. Аплодисменты слились с хохотом Корня. Он утирал слезы смеха.

— Плачь-плачь, неверный, Аллах велик.

Саня мягко улыбался.

— Приехали, вроде.

— Трудно поспорить.

— Как, еще раз… «Шевен о…»

— «Шевен о пра малим»

— Это на каком языке-то, Сань?

— Это парадокс, Корень. Все пять заклинаний существуют на языке, которого нет.

— Но ведь… Но ведь их знает и произносит явно не один человек. Из чего-то же их составляли?

— Здесь Мудрость, как говорится. И тайна, конечно. Неразгаданная.

— А для чего оно?

В «бизнес-классе» остались только Саня с Корнем.

— Чтоб я знал…

— Да ладно!

Корень подмигнул.

— Ты, да и не знаешь…

— У меня есть мысль…

— Это уже хорошо.

— У меня есть мысль, что никто из пользующихся Пятью Заклинаниями не знает, зачем они конкретно нужны.

— А чего ж тогда они их говорят?

— Чтобы сработало то, что задумано.

— Волшебные слова?

— Думаю, да.

Корень откинулся в кресле.

— Просто волшебные слова…

— Правильные Волшебные слова.

— Ну да.

— Ну да.

— Господа, Багдад.

Стюардесса улыбалась.

«Сдались авиакомпаниям эти фотомодели… Провоцируют мужиков, чтоб летали… И чтоб все их хотели…»

— Может мы поэтому летаем, а, Корень?

Саня кивнул на стюардессу.

— Я — так точно поэтому.

Корень полез за сумкой.

— Вы бы отошли, Леди…

Саня протискивался между стюардессой и креслами.

— Да… А то мы дальше полетим.

Корень повторил маневр друга.

— Обратно?

Стюардесса тупенько махала длинными ресницами, не переставая улыбаться.

— Им надо всем словари с нужными словами давать. Как отсебятина начинается — у меня потенция падает.

Саня уже говорил по-русски тоже улыбаясь.

— И у меня. Давай издадим такой словарь: «В помощь Женщинам на благо Мужчин», а, Сань? Пусть говорят по заученному.

— А они по-другому говорят тоже?

Смех обоих наполнил закрытый трап и затем потонул в гуле Багдадского аэропорта.

— У нас там «Тойота» в паркинге должна стоять.

Корень говорил в полный голос.

— Джип, надеюсь?

— Нет, Сань, спортивка. Чтоб ты ноги через лобовое стекло высунул. Ну, конечно! «Круизер».

— Молодцы партнеры.

— Это я молодец. Партнеры — арабы. Они мне «Мерс» втюхивали.

— Тоже джип?

— Я им, когда про джип сказал, они спросили: что мы сразу на сафари поедем?

— Я надеюсь, ты вежливо подтвердил.

— Само собой, Сань. Что я псих, с арабами ссориться. Уже было…

…Пролившаяся капля воды, смешанная с кровью, шипя, укатилась по разогретому камню… Пустыня безжизненно обнимала безжизненное тело Корня, которое Саня упорно разминал «тибетской дрожью». Жарко. Жарко и красно…

— Да, это уже было…

***

Да… Многое было… Этот город иногда обволакивал меня, и я почти терялся среди его энергий. Я не терял свою, но она не была в этот момент преобладающей над остальными. Спасали кафе, но не всегда. Весна и бульвары… Это было великим открытием когда-то и стало поддержкой, а порой и помощью впоследствии. Я всегда знал, что будет весна и будут бульвары. Нет… Не выделяющиеся ножки и попки. Это был именно переход к возрождению. Не нужно было ехать на природу — бульвары дарили все, что было необходимо и сверх того…

Вторая половина января уже летела на крыльях бульварной весны. Это было во всем: в снеге, идущем уже седьмой день, в машинах, прокладывающих путь в весну, во мне, идущем среди великих, святых и простых энергий и дающем им часть своей. Этот альянс давал силу, она транслировалась и… Конечно принималась той самой… Ей… Это кафе было создано для ее губ. Чувственнее были только другие губы, которых я не видел и даже не хотел представлять, какие они. Мне не хотелось опускаться ниже ее губ и рта. Мы сидели напротив друг друга в кафе с преобладающим оранжево-мягко-коричневым цветом и молчали. Сексуальный импульс у обоих проявлялся так незаметно и трепетно-тихо, что можно было раствориться в этих мгновениях оранжево-темным отблеском ее глаз. Это был диалог. Тот диалог, которого не было никогда. Он никогда не возникал — такой равный, искренний, непознанный и уже выученный, как загадка, разгадки у которой не было. Единение? Ангел? Сознание не работало. Я был в ней. А она во мне? Немного. Чуть-чуть. Это хотелось продлевать и продлевать… Все немыслимые и невообразимые ощущения были так малы, но настолько пронзительны и точны, что я мог уплыть. Мне не хотелось быть ведущим. И ей не хотелось. Ангел. Это точно был он…

…Когда я во время молитвенного поста воочию увидел Его у себя на стене, я пал перед величием. Ничего, кроме этой стандартной фразы сказать нельзя. И его не описать. Но он присутствовал и был доступен и виден отчетливо…

…Это было его крыло. Я это понял, когда она высадила меня из своей машины у моего дома и поехала дальше. Это было лучше всего. Я спросил: «Зайдешь?» «Не зайду». Я поцеловал ее в щеку. Прикоснулся. И Ангел прикоснулся к нам обоим в этот момент. Потому что через 15 минут она уже позвонила…

…Когда-то у людей наступает такой момент, когда они хотят находиться в тепле, прижиматься к любимым и ни о чем больше не думать. Как будто ты жил до этого, искал, находил, радовался, просыпался с рассветами, заснув за полчаса до этого, и тебе было радостно и весело. А потом вдруг кто-то начинает тебя затягивать в нору, ему, этому «кому-то», не хочется ласкаться по утрам, потому что еще рано, а он поздно пришел с работы. А ты сам, по-прежнему, остаешься таким же, как 25 лет назад. И, может, у тебя болит спина, ты даже колешь уколы, чтобы не было больно, и забываешь про эту спину только в сексе. Но с кем? И все мучаются одним и тем же вопросом: «кто еще продолжает искать, так же, как ты? Неистово, жаждуще — азартно, с норовом…» И постепенно ты понимаешь, что таких, как ты осталось очень и очень мало. Кто-то вынул у них из жопы шило. И они стали большими и умными. Размеренными и отягощенными самими собой. Скучными? Нет. Их глаза блестят, когда они видят тебя. И им нужно только это. Они видят в этом весь смысл жизни. Именно они придумали и написали книжки о «бренном мире», где все призрачно, а не призрачны «только мы двое, мой милый… Моя милая» Такая хрень… Они забили этим головы и даже сердца своих детей, их внуков, и всех своих, идущих за ними поколений. И весь мир, «найдя» свои «вторые половины», остепенился, затормозился и встал на одной мертвой точке… Ты судорожно ищешь себе подобных, вроде, находишь, но ошибаешься, снова ищешь… И понимаешь, что мир двигаешь ты один и еще пара сотен, ну, может десятков тысяч таких же. Потому что все остальные спят, обретя «нужное», которое они называют «любимым». А это только их Зона Комфорта. Выпихни их оттуда — они не проживут и дня… У них нет Своих Мыслей. Есть только НУЖНЫЕ… Им нужные. В Зоне Комфорта…

11

…Пирамида, свеча, узкий проход, стол, нераскрытая книга, лотос… «Никак не распускается… Оммм…» Ксения выдохнула на 16 счетов пульса. «Я вообще когда-нибудь это сделаю?»

«Сделаешь».

«Скоро?»

«Да».

«ИИССУ».

«Да».

«Оммм».

Ксения провела по лицу обеими руками по-мусульмански.

«10 лет медитации, а я лотос не могу раскрыть…»

Свеча ровным огнем горела, освещая палатку. Тень странным узором легла на брезент.

«На машину похоже».

Свеча дрогнула. Ксения застыла.

«С машиной что-то?»

«Да».

Свеча издала треск. Огонек стал меньше вдвое.

«Странно…»

Ксения вышла из палатки. Слабое дуновение теплого ветра пустыни рождало тревогу. Ксения подошла к джипу. Сзади что-то еле шелохнулось. Ксения молниеносно упала, сделала перекат, выхватывая пистолет. Застыла. Тишина…

«Ну… Давай… Проявись…»

Шорох мгновенно перешел в «трещотку», но кобра даже не успела выпрямиться в боевую стойку — пуля из «Стечкина» снесла ей голову и пол капюшона.

«Вот так, милая».

Ксения встала, включила фонарик. Луч скользил по джипу.

«За полгода это первая змея здесь. Откуда?»

Тревога все нарастала. Ксения, светя фонариком полезла под джип. Ничего. Села на водительское место, вставила ключ в замок зажигания. Глубоко вдохнула и выдохнула. Повернула ключ. Машина завелась мгновенно. Ксения открыла капот. Ничего. Но тревога не уходила…

12

…«Крузер» был новый и белый.

— Арабы совсем обалдели.

— Да ладно, Сань, нормальная тачка.

Корень взялся за ручку пассажирской двери.

— Стой. Не нормальная это тачка. Отойди.

Саня внимательно смотрел сквозь джип.

— Ксения…

— Что?

— Медитирует…

— Очень ново.

— И посылает тревогу.

— Тебе?

— Вообще…

Саня присел, оглядывая низ «Крузера».

— Присядь.

Корень наклонился, вглядываясь под днище джипа. Красная тусклая лампочка не давала отсвет на асфальт, лишь ритмично мигала.

— Классно встретили…

— Ага. Раскат!

Оба друга, мгновенно бросив вещи, раскатились в разные стороны, далеко от «Крузера». Одновременно с затыканием ушей джип подбросило под потолок подземного паркинга. Свистя пробуксовкой, из дальнего ряда машин вылетел, как стрела, спортивный ягуар и понесся к выезду со стоянки. Корень мгновенно вскочил, следя за ловкими маневрами выезжающей машины. Ягуар на бешеной скорости влетел в поворот и скрылся из виду.

— Ловкий.

— Но неумный.

— Я номер запомнил.

— Забудь. Через 10 минут он сменит машину. Встречай гостей.

Саня махнул рукой в сторону входа, где с автоматами наперевес бежали трое в военной форме.

— На пол! Руки за голову! Не двинешься — будешь жить и вернешься к жене и детям!

— Спецназ.

— Хорошо, что мы не американцы.

— Думаешь, хорошо?

— Думаю, да, Сань. Ирак, все-…

Корень не успел договорить, получив удар сапогом в бок. Многолетняя тренированная привычка изогнула его тело, ослабляя силу удара. Руки сами схватили ногу противника и через секунду спецназовец разбил голову об асфальт. Саня в то же время, перевернувшись и мгновенно оказавшись на ногах, пируэтом заехал локтем второму солдату. Третий нападавший, едва сообразил, что произошло, когда к обоим его вискам уже были приставлены «АКСУ».

— Бросай, — Саня щелкнул предохранителем.

— Родной язык забыл? — тоже по-арабски процедил Корень.

Араб бросил ствол и тут же покорно лег на пол подземки лицом вниз. Нашивка на рукаве указывала на принадлежность к охране аэропорта.

— Некогда нам разбираться, сагиб.

Пристяжной приклад увел третьего араба в страну временных грез.

— Стволы в сумки и валим отсюда.

— Я обыщу быстро.

Корень уже шарил по лежащим «секьюрити».

— Забирай. Пошли.

— Пошли.

Саня и Корень подскочили к сумкам и на ходу пряча в них оружие понеслись мимо искореженных взрывом машин к надписи «выезд»…

***

Я перестал видеть краны как краны. Строительные краны. Они были чем-то из «Войны миров» Уэллса, были чем-то совсем необычным. Я смотрю на них реально теперь. Они просто строят. Величественные, особенно под дождем, но просто строительные.

В детстве напротив моего дома была стройка. Я часто залезал по выходным в кранную кабину. Никогда не было страшно. Было что-то захватывающее. Мощное. Даже пытался включить. Они частично были механические и получалось крутить кабину. А при чем здесь краны. Я же о любви пишу. Нет, о сексе. О сексе с влюбленностью. Не с Любовью, а с влюбленностью.

…Я знал, что не нужно чистить ботинки долго. Потому что уйдет ТА САМАЯ маршрутка до метро, из-за длинного эскалатора я не успею запрыгнуть в последний вагон… И от этого не успею медленным шагом прийти раньше нее в кафе, где договорились встретиться.

Как ты встречаешь девушку в первый раз? Как реальный кран или как что-то мечтательно-чудесное, дающее много сил? Я как второе. Почему же краны-то обреалились как-то?

…Затейливой струйкой из крана не полилась вода. Когда я в последний раз складывал камни в круг, был туман. Он и вырос из тумана. Пьяный в меру, неплохо одетый, но бомж. Потому что в месте, где я священнодействовал, никто, кроме бомжа не мог появиться.

У него было преимущество, являющееся добрым знаком — собака. Большая, шерстяная и мокрая. Они присели невдалеке от меня. Но это было на расстоянии слышимости и заклинания не пошли. «Зачем» — подумал я. Туман резко стал рассеиваться. «Может, мне уже ничего не надо произносить? Может, годы магии сделали свое дело и все теперь идет само собой?»

Из-за тумана я увидел строительный кран вдалеке. Знаменательно, что бомж с собакой смотрели на него же. Что-то было необычное в этом кране. И мы втроем это видели.

Вода, наконец, полилась. Трубопроводные демоны разбежались, и я смог умыться. Старинный обычай — умываться, да? Так много старинных обычаев…

13

— Избирающий Веру сопутствует Совершенству. Сила его может распространяться на любые Пространства. Избирающий Веру течет, словно Великая Река, зная, что нет Ей конца и края. А избравший Веру совершенен в любом Пространстве. Ибо нет разных Вер, а есть одна Истина. Вера в то, что Все Верит в Тебя. В твое Могущество, Силу, Доблесть, Отвагу, Знание, Мудрость, Милость и Прощение. Прощение всех и всегда и везде. Ментальное Прощение. Не жажда Его, а когда Оно есть. Ты есть и Оно есть. Прощение и есть Сила, Могущество, Доблесть, Отвага, Знание, Мудрость и Милость. Прощение и есть Вера. Суть. Истина. И Это бесконечно, ибо это есть Дан — всеобъемлющий и межпространственный Абсолют. Свет Любви и Жизни. Тепло котлов Ада, греющих Землю, Бог и Дьявол, Смерть и Перевоплощение, Солнце и Луна, Отец, Мать, Сын и Дочь, бесконечный процесс Бессмертия… Дан… Ххха… Оммм…

***

В храме было человек 6—8. Это было хорошо. Это всегда было хорошо. А если храм был пустым — совсем хорошо… «Спасибо… Спасибо… Спасибо…» Слезы полились, как я только вышел из церкви. Нет ощущения сильнее, чем присутствие Бога. В тебе, рядом с тобой, впереди тебя, за тобой и с тобой. Он олицетворяет всё и всех: друзей, любимых, клиентов, ушедших, дома, машины и собаку у входа в метро, спящую в тепле… В тепле… Я в тепле за простое своё «Спасибо»… А что я даю? Этим любимым, близким, этому городу, этому псу? Слезы… Радостные слезы единения со всеми ними. Я знаю, что они знают это про меня. А я про них. Счастье… Кто сказал, что оно редко и мимолетно? Не верьте.

***

Когда просыпается твой Бог, ты сразу чувствуешь это. Одна фраза — и наступает рассвет весны. Твоей и ее. До этого ты задумывался: «Почему я паровоз, локомотив? А она — вагон, прицеп?» И здесь никогда нет ответа. Ты поначалу думаешь, что ты прав, даже, что ПРАВ ТЫ. Но Бог не слышит этого. Потому что Ему не нужен твой будильник. Ему нужна твоя перемена. От того, каким ты был 5 минут назад, на того, которым ты становишься сейчас. Только это разбудит Его внутри тебя. Потому что, став тем, который ты СЕЙЧАС, ты соединяешься с Ней. С Ней, которая слышит твоего проснувшегося Бога. И Он начинает поливать зимние цветы и наступает весна. В феврале. Кругом снег, а Бог поливает твои с ней цветы. Он ничего не говорит, но ты чувствуешь запах Его цветов. Розы? Ты не можешь угадать — их очень много. И лунный луч уже дает силу рассветному солнцу, хотя перед тобой середина ночи. Но уже греет. Уже отсветы светильников в старом кафе соединяются со звездами, которых не видно за туманом, но есть блики. В глазах. В ее глазах. Так будет всегда, Человек. Когда ты теплеешь — теплеет все вокруг и теплеет твой Бог. Он растапливает снега и пускает ручьи. А метеорологи по ТВ говорят, что это оттепель. Все совпадает: прогноз погоды, твоя потная майка под кофтой, +1 на улице, недопитый кофе и красивые молодые девушки за столиком напротив. Их три. Наверное, Вера, Надежда и Любовь. А их мать София ждет их дома. Становится совершенно ясно, что ты сходишь с ума. Потому что этих девушек, явно, вообще никак не зовут — они сами приходят. К тому, кто их позовет. И имен у них так много, что их просто нет. «Что значит Имя? Роза пахнет розой, хоть Розой назови ее, хоть нет». Определенно, это розы. Пахнут. Девушки тоже пахнут. Все три. Все втроем. Друг другом, собой. Но они не пахнут своими мужчинами. И не пахнут розами. А я пахну розами сейчас, потому что схожу с ума. Это Радость. Мощь. Весна.

14

Над занесенной снегом розой царила белая светоносная вселенная. Он видел эти горы впервые и место, из которого он пришел, никогда не видело заснеженных роз. Длина его пути не измерялась расстоянием. Она считалась вехами пустыни и глотками воды. Сколько глотков можно сделать за год? Глотков воздуха и озарения, утоленных водой, дающей силу утром и вечером. Он так решил. Восходы и закаты встречались глотком воды. А теперь вода была повсюду в виде снега. Он шел и шел. И снег шел и шел. И мир шел навстречу ему. «Саланах ор тум халес». «Ничто» изменяется. Он ощущал это, лежа по горло в сугробе и согреваясь. Он знал, что его ждут. Его ресницы ловили мириады снежинок и текли влагой по скулам. Свобода выбора выше смерти. И тот, который ждал его, уже совсем близко.

…Согревшись, он пересек гору, с вершины которой был виден его мир. Мир, каким он был сейчас. Он сделал поворот по часовой стрелке на 360 градусов и увидел изменившийся мир. Мир того, кто придёт следом. Мир тех, кто узнает счастье в одном глотке воды и увидит вселенную в одной снежинке белой метели. И после этого, тот, кто увидит, ощутит и познает это, станет счастливым навсегда. Он передаст эту силу Бесконечной Радости следующему и все станет ПРАВИЛЬНО…

…Принимающий Демон наблюдал за ним с противоположной горы. И с остальных восьми гималайских высот за принимающим Главным Демоном смотрели восемь пар глаз, подобных ему. Они застыли и были напряжены. Потому что движение Главного Демона нельзя пропустить. Потому что движение крыла Главного Бодхисатвы оповестит Вселенную, что этот Мир изменился. Но Главный Демон ждал. Тысячелетия… Реки… Моря снегов и пустынных песков… Он видел, он знал. И ждал. И когда Предтеча пересек, наконец, последнюю гору, крыло Бодхисатвы чуть шелохнулось. Все восемь Хранителей присели на правое колено и снег, бесконечно летящий и засыпающий все вокруг, остановился на тридцать три доли секунды. Предтеча понял, что он пришел. Он наклонился и поднял деревянную палку, неизвестно откуда взявшуюся среди занесенных снегом Гималаев. И присев на правое колено, Иоанн переломил эту палку об левое. Главный Хранитель раскрыл крылья. Предтеча снял с правой руки кожаный шнурок и перевязал им обе палки. Они снова стали единым целым. Иоанн приложил скрещенные палки к губам и ко лбу. «Шшу…» Он произнес это шепотом. «Шин» — произнес Главный Демон. «Аххх» — произнесли восемь остальных Бодхисатв. И Предтеча услышал это. Он поднял правую руку с перекрещенными палками вверх, приоткрыл глаза и увидел Солнце. Мгновенный блик великого Ра, дающего свой знак Вселенной. Знак Земли. Перекрещенные палки в руке Иоанна сверкнули и на несколько секунд легли горизонтальным лучом между гор. И перед тем, как Предтеча потерял сознание, падая в снег, он увидел свою освещенную дорогу. А когда по голове пошли мурашки и обморок почти накрыл его, Вайами Садри, стоя в конечной точке луча, ведущего от Предтечи к нему, услышал женскую песню. И слеза, одна единственная, за всю его долгую жизнь, скатилась из его глаза и влажно и сильно ушла в песок под его ногами. Пустыня вокруг него содрогнулась четыре раза, а последний, пятый толчок земли, уронил Вайами Садри на колени. И когда дождь пошел водопадом с небес на бескрайнюю пустыню, Иоанн Предтеча пришел в себя среди бескрайних снегов. Девять Демонов, Властелинов Мира, плавно ушли к звездам, выкладывая в ночном пространстве светящееся пятиконечное созвездие «Шин». «Аламат иль са хатур»… Предтеча посмотрел в бесконечное звездное небо, потом на облака под горой, на которой он стоял, и пошел по дороге, которую указал луч Великого Ра.

15

— «Учение Христа», которое его последователи разрабатывали и записывали, нестойко, нестройно и, пожалуй, даже ненадежно.

— Вы можете нести чушь, сколько Вам угодно. Любой сектант будет втирать мне свой взгляд на мир. Но я останусь при своих.

Ксения вновь попыталась высвободить руки. «Чтоб их, этих самураев». Японский узел «извивающаяся змея», возрастом в 4 тысячи лет только больнее сдирал кожу с запястий.

Чандра пристально посмотрела на Ксению.

— Ты все руки изрежешь, женщина.

— Не твои же руки, что волнуешься?

«Да… Не развязать… Козлы…» Ксения затихла, внимательно глядя на огонь огромной черной свечи. «Красивая вещь.» Ксения устроилась поудобнее у стены.

— Я сама делаю эти свечи.

Чандра не сводила глаз с Ксении.

— Все что ты здесь видишь, я сделала своими руками.

— То есть не только языком трепать умеете?

Ксению разрывало на части от злости и обиды. «И ловко как, сукин сын, мне этот шприц в ногу загнал». Обида вспышками памяти скакала по пустыне… Открытый капот ее джипа, еле заметный укол в ногу, начинающийся рассвет сквозь стекла прыгающей по барханам машины, белый, как снег, затылок неизвестного похитителя, так ловко лавирующего на огромной скорости посреди вечного песка…

— Да, он блондин.

«Мысли читает». Ксению передернуло. Печатные листы с механизмами телепатических защит замелькали перед ее глазами.

— Он тебе понравится.

Чандра тоже перевела взгляд на свечу.

«Поддержи собеседника». Внутренний голос безошибочно подсказывал схемы ухода от НЛП. Свеча треснула громко и раскатисто.

— А почему вы все именно Христа трогаете? Мусолили бы Будду или Аллаха своего.

— Он не наш.

— Кто?

— Аллах.

«Вот те на…» Ксения полностью сосредоточилась на пламени.

— Вы своего бога изобрели?

— Конечно, женщина.

— А зовут его как?

— А тебя как зовут?

— Ксения.

— Так и его так же.

«Шутка?». Ксения ровно и методично перестраивала дыхание на восемь ударов пульса. Вдох… Выдох… Вдох… Выдох….

— Что?

Чандра вновь посмотрела на Ксению.

«Уже теряешься, стерва заморская…»

— Твоего бога зовут Ксения?

Ксения улыбнулась широко и открыто. Чандра моргнула.

«Шах…» Ксения не уводила взгляд со свечи.

— Это твоего бога так зовут. Моего зовут Чандра.

«Ты меня сбиваешь»…

— Это твое имя?

— Мое.

— Каждый и есть бог? Это хаос.

— Бог и есть Хаос. Но каждый не есть бог. И это не хаос.

— А Христа, значит, нет?

— Есть. И Аллах есть.

— И Будда?

— Конечно. Все есть и всё есть.

— Не перемудрили? С тремя религиями не разобраться никак. Вы еще четвертую решили разработать?

— А вот религий и нет никаких.

«Еще шах…» Ксения отчетливо видела семь цветов в раскладке пламени. Воск аккуратной каплей стекал по черному стволу.

— А что есть? Только боги?

— Есть то, что ты есть.

— Спасибо, это я читала. Но это одна из теорий. И подходит только для единиц. Вы же как-то планируете свою религию сделать тотальной?

— Нет, не планируем. Все уже само делается.

— Гипнозом?

— Женщина…

— Ксения…

— Ксения…

«Третий шах…»

— Ксения, тебе книги…

— Ксения, Вам книги…

— Ксения, Вам книги всё увидеть мешают.

— Что увидеть? Что я не вижу? Что я бог?

— Именно это.

— Я часть бога. Как и Вы.

— Так и есть. Но Вы, Ксения, часть бога не, потому что есть какой-то другой бог.

— А почему?

— Потому что Вы ЗНАЕТЕ, что Вы часть бога. ЗНАЕТЕ, но не ощущаете этого.

— Да что Вы говорите! Как интересно! А слезы на исповедях, а раскаяние, а любовь, а…

— Вот! Садах шан ли кор. Эс Олей ну Дим.

— Что?

— Шах и мат. Только Вам, Ксения, а не мне.

«Как же так?!»

Ксения была явно поражена.

— Не работает?

Чандра улыбнулась тоже — широко и открыто. Ксения увела взгляд со свечи. Глаза, привычные к долгим медитативным тренингам даже не устали. Ксения тряхнула головой.

— Вы врожденный телепат?

— Нет, Ксения. Это тоже схема. Но не только мозговая.

— Через ощущения?

— Вместе с ощущениями.

— Поддаться моим ловушкам, почти попасть в них и незаметно уйти от воздействия, ни на секунду, на самом деле, не сходя со своей программы? А за счет чего Вы даете мне понять, чтобы я думала, что Вы попались? Ведь Вы так явно сбились, а потом перешли на мою программу? Как я могла не заметить этого?

Чандра медленно моргала большими ресницами. Зеленые от рождения глаза в неясном свете свечи казались голубыми.

Чандра говорила полушепотом, слегка наклонив голову набок. Изменившийся тембр был настолько знакомым, что Ксения даже не сразу поняла русские слова.

— Ксюша, повернитесь, я развяжу Вам руки. Мне не хочется гневить Александра вашей кровью. Пусть отец увидит Вас красивой.

— Мертвую?

Ксения была настолько ошарашена русским языком и информацией, что даже не сразу поняла, что сказала.

— Я не убью тебя. Не доставай нож.

***

Я начал с самого сложного — с магии. До этого были простые тренинги, лидерские программы, персонализация, инициация. Магия влекла. Простое колдовство казалось чем-то примитивным и даже отталкивало. А слово «ведать» я еще не понимал.

…Я сильно перестарался. Так сильно, что помочь не мог никто. Молитвы не спасали меня, мне было постоянно плохо. Я понял, что я «попал». Или попался. Скорее всего, так будет точнее: попался. Но кто они — те, кто подловил меня? Мои же фантомы и призраки ушедших в прошлое, но оставшихся в пространстве магов или некая постоянно и реально существующая сила? Разумная и всезнающая? Я потерялся. Стало понятно, что нужно отказаться вообще от всего и закончить магические ритуалы. Я не тянул. Может, и потянул бы, но не тогда. А выход оказался простым: монастырь.

…Про это место не знал почти никто. В округе этого заброшенного христианского монастыря жили всего несколько семей, но на значительном от него расстоянии. Я увидел его неожиданно и сразу. И сразу же понял, что мне туда. Сразу стало легко. Там можно было ночевать. Там было на удивление тепло, даже без костра. Я не мог определить, был ли монастырь католическим. Но я понимал, что скорее всего, это так. До того момента, пока в одной из келий не обнаружил выделяющийся из стены, выпуклый и вбитый туда навечно наш православный крест. В самом глухом уголке маленькой страны, в месте, которое не отмечено на карте, в ложбине гор был православный монастырь. Без людей. Без молитв. Но он дышал и жил. Я чувствовал это. Я ощутил это, когда наткнулся на православный крест в стене.

…Сколько дней и ночей нужно, чтобы вывести из себя ненужные энергии, а попросту изгнать из самого себя бесов? Мне понадобилось три. А утром на четвертый день, я нашел то, что вряд ли можно найти просто так: маленький медальон с неразборчивым рисунком на нем. Медальон был медный и очень старый. Я не мог определить, потерян ли он кем-то из таких же, как я искателей Истины или принадлежит времени существования самого монастыря. С обратной стороны медальона был пентакль, а под ним опять православный крест. Я ошалел… Конечно, христиане многое взяли из язычества. Но ведь это был монастырь. А значит крепкие традиции и устои. О магии, которой христианство пользуется и по сей день, но тайно, не могло быть и речи. Обыватель или простой искатель никогда не найдет реальных магических атрибутов у христианского священника, тем более православного. Да и возможно ли такое вообще у простого священника? Находка терзала меня. Трое суток я потратил на то, чтобы выгнать из себя всю ненужную дрянь, которая чуть не убила меня, а теперь этот медальон. Я положил его в целлофановый мешочек и пошел на выход из монастыря. И прямо над воротами, которых давно не было, я увидел эмблему, идентичную той, что была на медальоне. Я просто не видел ее, когда входил внутрь. Теперь она была в 25 раз больше и отчетливее. Молния блеснула без грома, дождь полил рекой, я промок за несколько секунд. Но я стоял и смотрел на то, чего, в принципе, быть просто не может — на эмблему над воротами. И одна единственная мысль сверлила мой одуревший мозг: «что ж вы, суки прицерковные, подхалимы хреновы, нас так обманываете??? И где вы, злодеи… Или мудрецы??? Где вы храните ту ПРАВДУ, которая выведет всех остальных на ИСТИНУ?!» И с этого момента вся моя жизнь приобрела еще одно смысловое значение: найти ЭТО. Но что «Это»? Ведь все просто: вера, любовь, Иисус Христос, Бог един… В этом и потеряться-то нельзя. После трехсуточного экзорцизма над самим собой для меня почти все было ясно и прозрачно. Кто-то путает нарочно? Всех? И меня, в данном случае? Или… Да, нет, невозможно… Этот монастырь был… Сектантским? Как сейчас «новое поколение», к примеру? Могло такое быть тогда? Что это было просто ответвление от правого христианства, возможно, ставшего ему оппозицией и, поэтому, спрятанного так глубоко в Хорватии? Но эмблема… Она не меняла Суть. Но она говорила вещи, которые я знал и понимал, но другим языком. Понятным, как два пальца… Именно так, потому что писал я долго, и струя моя была сильнее льющего дождя. Наверное, от страха.

16

…Крестоносный авангард с глухим рокотом стройно влетел в проломанные тараном ворота. Мечи взлетали вверх и опускались на головы неверных за доли секунды. Оказавшись во внутреннем дворе, отряд четко разошелся в боевой «клин», не сбавляя скорости. 9 шлемов снова сошлись в две плотных колонны, и передний всадник повел отряд через второй пролом. Колонна крестоносцев на ходу сделала разворот на 90 градусов и пошла к первому проему новым «клином». Меч командира взметнулся в небо и одновременно с ним пошли в замах все восемь мечей. Луч солнца, отражаемый перекрестьем гарды меча, ослепил глаза мусульманина, навечно запечатлев в его рассекаемой голове отрезанную голову Иоанна Крестителя на блюде. «Почему Креститель?..» Это была последняя мысль мусульманина, которая двойным эхом, сливающимся с грохотом боевых всадников, улетала к Великому Солнцу, высоко стоящему над Иерусалимом. Отряд вновь сделал аналогичный первому разворот, и все больше набирая темп, пошел вглубь Великого Города…

17

«Всё идет по принципу веера. Радо ал шам.» Аламат стоял в центре перекрестка восьми улиц, пристально вглядываясь в каждый «коридор». «Чтобы найти способ крепления веерного листа, надо медленно его сложить.» Аламат закрыл глаза. 32 дороги, ведущие к месту, на котором он стоял, уходили к солнцу. Такому же солнцу, как стояло над ним. Но в чем-то другому. Марево… Оно было не Багдадским. «Дан…» Аламат открыл глаза. «Это не тот город… И этот и не этот… Инса, Клу, Бэлль, Прин… Скорость ощущения быстрее скорости мысли… Они у меня под ногами…»

…Черная свеча рисовала на стене подземелья две тени, неподвижно застывшие друг напротив друга, на глубине 80-ти метров прямо под ногами Аламата.

…«Вход там, где его нет». Аламат прищурился и всмотрелся в узкий проход одной из улиц. «Чем уже игольное ушко, тем интереснее в него вставлять нить.» Словно по воздуху, Аламат медленно стал смещаться в выбранную им улицу. «Слепоглухонемой идет по запаху». Тысячи запахов Багдадской жизни четко не соответствовали одному. «Наши женщины не пользуются шампунями, Ксения. Я нашел тебя раньше их». Аламат глубоко вдохнул и выдохнул сорокаградусную жару Багдада. «Дан…»

18

…Две параллельные узкие улицы одинаково уходили в сердце города. Конный авангард крестоносцев разделился на три тройки. Медленным шагом шестеро коней синхронно углублялись в два пыльных Иерусалимских коридора. Замыкающие всадники двух колонн одновременно закрыли свои спины щитами. Улицы делали одинаковые повороты вправо и влево, сходясь воедино. Шесть рыцарей застыли на месте без единой команды. И без единой команды все шесть крестоносцев молниеносно соскочили с седел, упали на землю и раскатились в разные стороны улиц, вжимаясь в стены, поджав ноги и накрывшись щитами. В ту же секунду один из коней с предсмертным ржанием стал заваливаться набок. Огромный камень, проломивший ему позвоночник, упал вместе с ним в нескольких сантиметрах от одного из рыцарей. Еще несколько секунд — и все боевые кони стали с грохотом падать на землю. Стрелы, пущенные следом за камнями, застряли в щитах лежавших. Шестерка на двух улицах вскочила одновременно и замысловатыми короткими перебежками стала входить в соединение улиц. Масло и огонь сошлись в неистовом экстазе в тот момент, когда замыкающий крестоносец «нырком» влетел в единственную небольшую дверь в центре соединившихся улиц. Два несгораемых рыцарских щита, поставленные один на другой, преградили путь пламени внутрь дома, и несколько пар коричневых глаз, прищуренных с противоположной крыши, наблюдали, как огонь превращает красно-белые кресты в черные размазанные рисунки. Командир шестерки первым скинул шлем, и следом за ним, полуприсев и держа в обеих руках мечи, рыцари, обнажив головы и отбросив щиты, со скоростью безногой черепахи пошли к винтовой лестнице, бесконечными ступенями уходящей вниз.

***

Каждый раз, приближаясь к новому открытию, я испытывал счастливую радость. Бывает просто радость, бывает офигенная радость, еще бывает — радуешься — и круто тебе! А это была счастливая радость. Потом, перед самым открытием — небольшой сбой. Это всегда было одинаково. Наступал легкий невроз, провоцирующий небольшую агрессию. Я только со временем научился ее тормозить. Было абсолютно понятно, что другие силы, у которых радость всегда оттого, чтобы у меня открытия не было, противодействуют мне. И я задумался о физике. О науке физике. То есть обо всем, что я про нее знал: любое действие равно противодействию. Но я не совершал никаких действий. А они все равно противодействовали. Соответственно, ВСЁ, что я делал, было ДЕЙСТВИЕМ. А открытие — результатом. А в чем был сам процесс? И тут я увидел Суть. Она легла рядом со мной вместе с чашкой кофе и минералкой с газом — мой обычный заказ в любом кафе. Суть была в том, что сбоя нет. И нет противодействия. Потому что на салфетке, на которую я всегда ставил кружку с кофе, было написано: «Твой кофе с собой». Это было написано на этих салфетках всегда. Из физики и, соответственно, из салфетки, выплыла формула: «Твой кофе всегда с собой». Дальше можно было просто подставлять другие слова: «Твоя радость всегда с собой». «Моя радость», «Со мной»… Суть была во «Всегда». Потому что салфетка и надпись на ней были всегда. И откуда сбой? И именно в этот момент, официантка, меняя мою салфетницу, уронила ее, и все салфетки рассыпались по полу. Что и было мне нужно. Потому что это было реальным подтверждением того, что мне только что пришло. Официантка собирала с пола Радость, которая всегда со мной. Открытие было в двух днях от меня. Я это видел. Знал.

…Полная, казалось бы, чушь всегда складывается в стройное Знание. Среди февральской оттепели из земли появляются нюансы Истины и ветер не трогает их, а лишь напевает им свою песню. Все стройно и разноцветно. Сексуально и трепетно. Нелогично и четко. Один человек вчера сказал, сидя перед моими иконами: «Вот в этого Бога я не верю». Я не стал употреблять заезженную фразу: «Не переживай, моей веры хватит на двоих». Я уже и так это знал. Он теми словами сказал важную для себя вещь: «Я не слышу своего Бога». Дальше он говорил про деньги, снова по деньги и, в принципе, про деньги опять. Вы связывали воедино Бога и деньги? Это не очень сложно…

…Что было очищением? Другой воздух. Другая энергия. Вера в очищение. И в Чудо, которое происходило все время. Это было одно большое Чудо, состоящее из многих чудес. Больших и малых. Это были постоянные чудеса. Они шли от людей, как вагоны на расцепке и сцепке, за которыми я наблюдал с моста над контрольным депо. И совершенно точно, что давались они Богом этим людям, от которых шли ко мне. И зачем нужны были мне монастыри? Церкви? От Веры в Чудеса. Кладези всех этих Чудес были там. Среди икон, святых мощей и святых энергий. Я хотел стать святым? Да. Впоследствии. В следующем воплощении. А в этом воплощении я ждал Благую Весть. И сейчас я был готов к ней. Я, конечно, не знал, как и в чем Она проявится, но Она уже была рядом со мной. А скорее всего, уже входила в меня…

19

— Ксения, ты знаешь, кто ты?

Вопрос был настолько неожиданным, что Ксения даже не поняла, в какой области искать ответ.

— Вы ведь…

— Ты. Говори мне «ты».

— Ты ведь все видишь, Чандра. Скажи мне. Я не знаю, кто я. Я знаю, куда мне надо идти, знаю, что это, но то, что дальше — мне незнакомо. Я там не была даже в медитациях.

— Да, Ксюша, это так. Но дело в том, что мне тоже видно не все. Но это знает один человек.

— Он?

Ксения посмотрела на Прана. Чандра обаятельно и слегка улыбнулась.

— Не волнуйся. Пран слышит только то, что надо слышать.

— Так кто же знает, кто я, Чандра? Мой отец?

— Нет, Ксюша. Это знает человек, который стоит сейчас прямо над нами.

…Аламат, присев на корточки на площади, пронзительно смотрел вниз сквозь древние камни Багдада. «Зух тэр дэн алим»…

— Зух тэр дэн алим…

Произнесла Ксения. Зрачки Чандры расширились.

— Откуда ты знаешь эти слова?!

— Я их слышу, Чандра.

Значит, ошибки нет.

— А мой отец, Чандра? Он ведь сейчас ищет меня, да?

— Да, Ксюша. Но придется повременить с вашей встречей.

— Почему?!

— Потому что сейчас есть более важные вещи, чем встреча с отцом.

— Какие, Чандра? Я не видела его почти полгода!

— Я знаю, Ксюша… Я знаю. Но тебе надо идти.

— К этому человеку наверху?

— Да.

— Кто он?

— Проводник.

— Проводник чего? Или куда?

— Туда, где ты нужна.

— И где я узнаю, кто я?

— Да, Ксения.

— Ты так официально это говоришь…

— Это почтение. Я говорю это с почтением, Ксюша.

— Ничего не понятно, страшно и интересно. Я, собственно, всегда так и жила.

— Пойдем.

— Пойдем.

Девушки медленно прошли мимо молчаливого Прана и стали подниматься по закрученной каменной лестнице.

— Возьми это.

Чандра протянула Ксении изогнутый арабский нож в чехле.

— Необычная эмблема…

Ксения рассматривала выпуклую роспись на рукояти.

— Это ведь Спаситель. А кто с ним? Петр, Павел?

— Нет, Ксюша. Это не ученик Христа.

— Тогда это Иоанн Креститель, да?

— Нет.

— Нет?!!!

— Мы… Мы не знаем, кто это, Ксюша.

— Как это?

— Есть только догадки.

— Какие?

— Мы предполагаем, что этот человек, именно Человек, учил Спасителя.

— Учил Спасителя?!!! Звучит даже смешно.

— Я знаю, Ксюша. Но я ведь сказала, что это лишь предположение.

— Чему же можно было учить Сына Человеческого? Я понимаю, что его след на 8 лет был потерян, но… Но ведь уже давно все пришли к выводу, что он ходил в Тибет. Понятно, что там был, конечно, какой-то Учитель. Но на эмблеме они стоят, держась за руки крест-накрест. Это символ Друидов. То есть британцев, если по-простому. Далековато от Тибета, а, Чандра?

— Вот это тебе и предстоит узнать. Мы пришли.

Багдадское солнце ослепило Ксению на секунду и сразу же перекрылось фигурой Аламата, выросшего как из земли, перед девушками. Чандра закрыла лицо паранджой. Ксения часто моргала ресницами, пытаясь разглядеть мужчину перед ней, но кроме очертаний и контура тела ничего не видела.

— Здравствуй.

— Здравствуй.

Аламат и Чандра обнялись дважды, почти не касаясь друг друга.

— Здравствуй, Ксения.

— Добрый день…

— Аламат.

— Добрый день, Аламат. На башкирском языке это значит «верный».

— Пусть будет так.

— А это не так?

— Это по-разному.

— Как у вас у всех все таинственно…

— Так лучше.

— А по мне — так лучше напрямую.

— Чем уже игольное ушко…

— Тем интереснее вставлять в него нить.

Закончила Ксения.

— Вам пора, Ксюша.

— Да… Наверное…

Ксения смотрела в скрытые паранджой глаза Чандры и слезы сами потекли из ее глаз.

— Спасибо тебе, Чандра.

— И тебе спасибо, Ксюша. Шевен о пра малим.

— Шевен о пра малим.

Повторил Аламат.

— Что?!!!

Ксению передернуло. Все мысли мгновенно перепутались в голове.

— Это же черное заклина…

Она не договорила. Аламат мгновенным движением приложил ей к лицу платок с чем-то очень ароматным, и последнее, что успела подумать Ксения, было: «Только не это, только не…» Багдадская площадь с домами пошла кругом перед ней и Ксения потеряла сознание…

***

Самое главное было не поддаться сейчас на собственную провокацию. Но я поддался. Это должно было быть очень смешной шуткой для нее. Я попросил друга послать ей несколько смс, чтобы пригласить на свидание. Он пересылал мне все отосланные свои и полученные ее. И вдруг я понял, что она соглашается. Конечно, это был простой поход в ресторан после ее работы. Но это было странно. Она была не такой. Я начинал переставать понимать, что происходит. И она пошла. Друг, естественно, сидел у себя дома и продолжал переписку. А она ждала его у ресторана. Это было крахом? Да. У меня и так были с ней сложности в сексе. Но я был нужен ей, а она мне. Все растаяло? Я искал выход для себя и не находил его… Наш разговор, конечно, состоялся. Я не открыл ей все карты. Мне просто было интересно, ради чего она согласилась на встречу с тем человеком… Ответа я ждал долго, буквально выпытывая его у нее. Самое внятное, чего я добился, что это было ради спортивного интереса. Забавно, правда? Ночью мы, конечно, трахались, было хорошо, но моего желаемого результата так и не было. Он просто не наступал. Я удовлетворял ее полностью, но не получал, как и прежде, нужной для себя отдачи. Большой проблемы в этом не было, я просто не хотел ее создавать — ни для нее, ни для себя…

…На следующий день у меня была назначена встреча с коллегой из Тулы. Мне уже не было это крайне нужно, но интерес был. Были насущные вопросы, я составил план. Но… Все оказалось как обычно. То есть, как почти со всеми моими коллегами. Но какую-то полезную информацию я получил, и, в целом, остался доволен. Самым забавным, конечно, были провидческие вещи, сказанные мне. Они вдохновляли. И меня уже влекло ко всему этому и хотелось, чтобы это наступило. А оно наступало. Я ощущал, чувствовал и знал это. Теплело. Это уже была Весна. Моя февральская Весна… А ей я написал письмо. Это было 23-го февраля…

Это значение моего имени — Алексей. Защитник. И я всегда хотел спасти мир. Защитить его. Романтично и наивно, по-детски. Любя и ненавидя. Когда я играл в театре, я знал, что ничем не отличаюсь от женатого священника, который проповедует своей пастве и оберегает своих чад. Я слышал, как мне внимали. Когда все эти предпосылки на нематериальном уровне вылились в 2 мои комы, и я остался жив, я узнал, что иду по правильному пути. Я даже не обманул никого никогда. Была ложь во благо, но именно она и спасала мир, а точнее, отдельных людей, к которым я приходил помощью и защитой и прихожу на сегодняшний день. В нашем отечестве много разных людей, которых надо защитить. Их много по всему миру, который такой маленький и беззащитный. За одних я пролил кровь, за других лежал неделю без движения, потому что по-другому было нельзя. У меня нет друзей, потому что их съела зависть ко мне, и я не смог помочь им. Так стало с моим другом детства Димкой, с которым мы были счастливы много лет и у которого сегодня День Рождения — ему 41 год. В число этих людей, которые оказывались на моем пути, попала и ты, Поля. И заняла в моей истории совсем особенное место. Но всегда надо искать причину в себе. Я ее не нахожу. Я не знаю, в чем я не прав. И почему, прождав до 11-ти утра сегодня, я не получил хотя бы смс с поздравлением от тебя. Мои слезы сейчас на этом электронном листе — это слезы маленького мальчика, который обиделся на самого себя. На свой выбор. На свои старания, которые пошли прахом. Я подарил тебе праздник — настоящий, как карнавал, который я видел один раз в жизни вживую. И я счастлив от этого подарка. Ведь за подарок ничего не требуют взамен, правда, Поля? Правда. И это и есть та Правда, которая льет мои слезы на этот старенький ноутбук. Это был Подарок. Я теперь знаю это. И ты приняла его, как подарок. Могло ли быть по-другому? Наверное, нет. Наверное, нельзя просить и даже требовать что-то от того, кто просто не понимает, что от него хотят… А что хочешь ты? Конечно, счастья. В чем оно для тебя? Я думаю, что подспудно, подсознательно, оно в семье, в стабильности и в твоей душевной гармонии с пониманием, что все хорошо, спокойно и любимо. А у меня просто шило в одном месте. И слезы, слезы, бесконечные слезы. Мне уже давно не было так… Горько…

Когда-нибудь, через много лет, ты оглянешься назад и увидишь, что этот Подарок был самым лучшим в твоей жизни. И даже умирая, ты, в первую очередь, вспомнишь меня.

…Это край, Поля. Край поля… Сегодняшний день — это край, конец. Саши ли, Пети, Васи с ресторанами или новая должность к ним в придачу помутили твой рассудок — мне теперь все равно. Возьми из наших с тобой 55-ти дней от знакомства самое лучшее и всегда помни это. Я сделаю именно так. Потому что иначе можно просто свихнуться от мысли, что я был винтиком в машине гиперэгоизма прекрасной девушки Поли, которая просто использовала меня. Да ты недостойна меня, Поля. Или я тебя. Мне все равно. Попробую снова жить дальше… Так скучно, ты даже не представляешь. Прощай.

…Было ли мне грустно от всего этого? Да. Но это была светлая грусть. Даже не знаю, почему. Наверное, потому что так всегда, когда заканчивается один период жизни и начинается другой. А у меня происходило сейчас именно так.

20

Его звали Дилон. Никто не знал, как правильно ставить ударение в его имени. Или фамилии. Как никто и не знал, француз он или англичанин. Он был тринадцатым в своем отряде и никогда не считал себя первым, несмотря на то, что был командиром. А мистическое число 13 придавало самому Дилону и его отряду немыслимую силу и ловкость. Никто и никогда не считал их чертовой дюжиной. По причине того, что учеников Христа было двенадцать, а сам Господь среди них был тринадцатым. Это было не просто символично для легендарной крестоносной конницы, — это было истинно и сильно. Никто не знал об их назначении. Поговаривали, что Авангард Дилона занимается поисками каких-то сокровищ, но каких — никто не знал. И еще у отряда была отличительная черта: на их знаменах не было лика Спасителя. На них было солнце и луна, стоящие рядом. И самым главным отличием были рукояти мечей. Все тринадцать были отмечены странной эмблемой, на которой была отрезанная голова Иоанна Крестителя на блюде. Символ удивлял, поражал — в прямом и переносном смысле и… Одухотворял.

…Отряд Дилона был одним из тринадцати подобных крестоносных конниц. Эти воины не занимались основным делом крестоносного движения, захватившего огромную часть мира. Они были хорошо подготовлены, но почти не участвовали в сражениях. У всех отрядов была иная миссия: манускрипты… Документы, составленные язычниками Дохристианской эпохи. Культура, которая уходила и умирала вместе с уходом язычества. Культура, которая лежала под руинами разрушенных крестоносным смерчем городов. Культура и Знание, которое никогда и никому не удастся восстановить или создать заново. Искусство Транса, Посвящений и тайных обрядов, которые делали из простого смертного сверхчеловека. Человека, который ощущал, чувствовал, а порой и знал Суть вещей. И… Мог ее менять. Христианское учение полыхало кострами уничтожения всего этого, так как одной из основных его доктрин была четкая и ясная формулировка: суть вещей может менять только Бог. И бесконечные костры, сжигающие магов, жрецов и так называемых ведьм, бросали свои страшные и яркие отсветы в Небеса. И небеса молчали. Но Мудрые мира сего понимали, что то, что было до них, необходимо сохранить любым способом. Для чего? Чтобы на основе Культуры, которая насчитывала около пяти тысяч лет, создать свой механизм воздействия на людей. На тех самых людей, которые были свободны от первого своего вздоха при рождении на свет. Людей, которые имели право многогранного выбора на Пути своей жизни. Все это нужно было найти, изучить, переработать и создать совершенно другое Учение, в силу парадокса, названное Христианским. Кто задумывался тогда, какое ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ отношение это имеет к тому, что говорил Господь, будучи в человеческом обличье? Задумывались. Многие. Но их находили сразу или через некоторое время. И они продолжали бесконечную вереницу идущих в огонь. А созданные тринадцать отрядов первыми находили и спасали уцелевших жрецов и магов, их рукописи, и увозили найденное в оплот Христианской церкви… Это было задачей и целью жеребят, спустившихся со звезд, ставших боевыми конями, обретших своих воинственных всадников, все дальше и дальше проносящих свои знамена с Ликом Господним вглубь мировой истории…

Подземелье оказалось глубже, чем предполагал Дилон. Его воины продолжали двигаться по странному лабиринту, приседая и почти не выпрямляясь в рост. Дилон первым вошел в круглое помещение с высокими сводами. И даже для него, повидавшего в своей пятидесятилетней жизни немало, увиденное казалось нереальным. Алтарь перед ним был почти копией христианского алтаря изнутри. Не хватало только икон. Но их заменяли фрески, на стенах, так поражавшие воображение и сознание вошедших. Абсолютно на всех настенных рисунках были изображены два и более человек, державшие друг друга за руки крест-накрест. А на центральной фреске был… Иоанн Креститель, скрестивший свои руки с каким-то человеком. Дилон не знал, кто это. И в его сознании не укладывался Предтеча в глубине языческого храма. Значение фресок было ему известно: передача Знаний. Но кто и что мог передавать Иоанну Крестителю или Предтеча этому человеку? Мысли путались и клубок не разматывался. Дилон подозвал одного из своих воинов. Тот достал холст, краски, и стал зарисовывать все, что было в подземелье. А Дилон начал поиски того, зачем сюда пришел: рукописных свитков, документов, хранивших тайны великого Знания…

21

Вайами Садри размеренным шагом шел по ущелью. Ветра почти не было, но он чувствовался с севера. И он был теплым. Теплым от идущего навстречу ему человека. Ветер нес его тепло чуть впереди себя. И Вайами Садри понимал, что тот уже совсем близко. Близкая перемена. Катарсис мироздания. Кровь, слезы и сила. Надежда, надежность и помощь. Избавление. Он задумывался когда-нибудь, что это будет именно так? Нет. Он рисовал себе картины встречи в разных вариантах, но всегда знал, что будет как-то по-другому.

Предтеча вышел на него справа из расщелины. Ждал он там или каким-то неведомым никому образом просто там оказался, было непонятно. Расщелина не имела выхода. Это была просто выемка в большой скале. «Сверху?» Вайами недоумевал. А потом увидел две перекрещенные палки. Неведомая сила закружила его чувства и мысли, и впервые в жизни, Садри понял, что никогда еще так быстро в него не проникало осознание чего-либо. Ощущения, эмоции, чувства, мысли, осознание. Что он сейчас проскочил? Иоанн смотрел на него немигающим взглядом. «Ты пропустил ощущения, Учитель». Ну, да… Естественно. Ощущения. Годы тренировок и медитаций автоматически не давали проходить информации дальше, не затронув ощущения. «И что же Это»? Вайами мысленно многократно спрашивал себя.

— Я не несу ощущения, Учитель.

— А что же?

— Я несу то, что до них.

— Но тогда…

Вайами Садри запнулся.

— Да, Учитель. Но не совсем так. Транс останется, но он будет до ощущений.

Садри пристально смотрел в глаза Предтечи. Тысячелетия проработанных магических трансовых психотехник рушились в его голове. «До ощущений… До ощущений»… Садри пытался постичь и не мог.

— Прикоснись к Кресту, Учитель.

Вайами медлил. Символы в любом виде давно не интересовали его. Все давным-давно воспринималось им через ощущения, дальше он притормаживал эмоции и чувства, не давая тому, что ощутил, стать мыслью, и заходил в транс. И все всегда сразу прояснялось и давало полную картину того, что было в ощущениях. Поэтому великому искусству транса не нужна была фантазия. Картина всегда выходила такой, какой она была вне эфира, вне головы и эмоций, вне нервов и сомнений. «А что же теперь»?

— Прикоснись, Учитель.

Предтеча продолжал читать мысли Вайами. И Садри осторожно вдохнув и выдохнув несколько раз коснулся губами Креста.

…Земное пространство застилал туман. Он рассеивался и были видны огромные города с высокими, почти до неба домами. Земля шла против часовой стрелки. Армии, битвы, и лик в пространстве… Девять Бодхисатв и… Садри терял сознание.

— Ты делаешь это?

— Нет, Учитель. Это делает Он.

— Кто?! Кто этот человек, Иоанн?!!!

— Он не человек, Вайами.

— Иоанн!!!

Садри почти кричал.

— Это невозможно! Мы ждали тебя! Кто он?!

— Ты знаешь, кто Он, Вайами.

Вайами знал. Это было немыслимое знание, идущие непонятно откуда. В нем не было никакой структуры, системы. Не было иерархии. И это было самым непостижимым.

— Он здесь? Он… Уже здесь?

— Да, Учитель. Он уже здесь.

Вайами поднял глаза к облакам прямо над ними.

— Скажи, Иоанн… Скажи мне только одно: как это возможно?

— Именно так, как ты увидел, Вайами.

— Без иерархии?!!!

— Да, Учитель. На Земле без иерархии.

— Но зачем?

— Я думал, ты мне скажешь, Вайами.

— Что скажу, Иоанн? Что?! Это выше моего понимания!

— И моего тоже, Учитель.

У Садри задрожали ноги, и он упал на колени. Дрожь и озноб сотрясали его тело, обмороки накатывали волнами, один за другим и отступали так же быстро.

— Учитель…

Садри еле слышал звук голоса Предтечи.

— Учитель… Давай думать вместе.

Вайами Садри поднял свои почти бессмысленные глаза на Иоанна.

Предтеча заткнул Крест за пояс своего рубища и перекрестил свои руки, протягивая их к Вайами. Тот сделал то же самое. Иоанн встал на колени, они оба соединили руки и стали пристально смотреть в глаза друг другу…

…Главный Принимающий Демон наблюдал за ними. Затем широко раскрыл свои крылья и на долину за ущельем пошел ливень. А Вайами и Иоанн продолжали стоять на коленях под раскатами грома, освещаемые блеском молний.

— Подмир станет Миром.

Произнес Предтеча.

— Подмир станет Миром.

Повторил Вайами.

— Аминь.

— Аминь.

— Аминь…

Послышалось в глубине Великого Города.

— Аминь…

22

Дилон нашел то, что они искали. Это выглядело как тетрадь в лианово-бамбуковом переплете. В тетради преимущественно были только рисунки, похожие на схемы, и под каждым рисунком фраза на неизвестном Дилону языке. Он позвал художника — самого маленького по росту рыцаря из своего отряда. По инструкции, никто, кроме Командира крестоносного авангарда, никогда не должен был видеть найденных документов. Даже если их находил не сам Дилон, они сразу передавались ему в руки, и дальнейшая судьба найденного никого не интересовала. Но сейчас все было по-другому. Дилон прекрасно понимал, что и как ему делать. Он четко осознавал, что разобраться в сокровенном смысле этой тетради, необходимо сейчас, не выходя из подземелья. Потому-то, скорее всего, из него выйдут не все, а если совсем точно — один или двое воинов. Предчувствие сильной опасности ощущали все до единого в отряде. Дилон подозвал самого высокого из воинов.

Три головы склонились над найденным документом. Все трое выровняли дыхание, потом стали замедлять его. Наконец, образовалась необходимая аура, обволакивающая древнюю тетрадь и троих воинов.

Документ состоял из 12-ти листов. Рисунок на каждой странице отображал одного, двух или группу людей. На последней странице их было ровно двенадцать. Попытка сопоставить этих людей с учениками Христа не привела ни к чему. Да и самого Спасителя не было среди них.

— Так. Их двенадцать. Как нас, но без кого-то одного.

— Да. И судя по их одеждам и пластике, среди них нет, как раз, их начальника, наставника, учителя.

— Мы можем хоть приблизительно предположить, кто эти люди? Их лица настолько четко прорисованы. Вряд ли это просто так.

— Хорошо. Давайте поймем, что они делают. Вот этот рисунок, где их трое. Он, вроде, самый понятный.

Трое воинов внимательно смотрели на троих людей на рисунке. На нем один их троих раскладывал на земле камни по кругу. Круг был широким. Второй стоял спиной к нарисованной за его спиной луне в верхнем углу листа и лицом к такому же солнцу на противоположном конце. Третий находился, непосредственно в круге из камней, раскладываемых первым и стоял на одном колене. На левом. Приложив свою правую руку к своему сердцу. Этот третий внутри круга, несмотря на то, что стоял на колене, был самым маленьким из троих. Это было так явно и понятно… Дилон оторвал взгляд от рисунка. Внимательно посмотрел на обоих товарищей. И улыбнулся.

— Это мы.

— Что?!

Восклицание обоих рыцарей было таким громким, что к ним в комнату заглянули сразу шестеро воинов. Дилон сделал останавливающий знак рукой, и воины удалились из комнаты.

23

Ксения была в полной уверенности, что умерла. В детстве она однажды упала в обморок и видела ту же картину, которую видела сейчас. Только тогда врачи скорой помощи, ангелы в белых халатах, откачали ее за минуту с лишним. А сейчас… картина стояла и стояла на месте. Она была красивая, живая и очень одухотворенная. Ксюша сразу вспомнила этот лес и озеро внутри него. Очень высокие деревья, очевидно, вечнозеленые, несмотря на листву кленов и дубов. Это было не просто красиво. Это было неестественно прекрасно. Но вместе с этим ее ум пронизала мысль, что она, абсолютно точно, уже не на Земле.

«А что страшного», подумала Ксения. «Мы все когда-нибудь перейдем в иной мир. Это данность, с которой мы рождаемся». Но ее поражало одно обстоятельство: все ее мысли и воспоминания были такими же, как и при жизни.

««Разве так может быть? Нам ведь стирают основное сознание при реинкарнации. Это незыблемое условие Перехода в Другой Мир. Сознание, да и то не целиком, могут сохранить только те, кто десятилетиями работал над этим. Чтобы в момент Перехода стерлась только малая часть познанного в предыдущей жизни. Или… Может это происходит без нашего ведома? Кто-то работает над этим, кому-то сохраняют весь сознательный опыт просто так? Как подарок? А, может, не просто так?»

Ксюша не могла постичь этого. Она просто лежала и рассматривала всю эту красоту перед собой. Вслушивалась в разговоры птиц, пытаясь распознать, кто из них кто, внимала журчанию воды где-то рядом, смотрела сквозь деревья на бесконечное и огромное солнце, так ласкавшее ее при жизни и такое приятное сейчас.

«Шевен о пра малим». Эти слова не давали ей покоя. Она знала абсолютно точно, что это магическое заклинание темных сил. Но теперь, лежа в диковинном лесу, она уже не была уверена, так ли это. Никто и никогда не знал истинного значения этих слов. Как никто и не знал, что конкретно они в себе несут.

«Ксюша, ты можешь встать».

Голос из ниоткуда так поразил ее, что она не просто встала, а вскочила. Аламат стоял перед ней и улыбался полуулыбкой.

— Я не умерла?

— Нет, Ксюша, ты жива, здорова и невредима, как и была.

— Я видела этот лес. Давно, в детстве.

— Правда?

— Да. Именно вот таким, какой он сейчас передо мной. Только тогда я была без сознания. И это была лишь картинка моего воображения и подсознания.

— Ты ведь знаешь, что все картинки из подсознания не всегда являются воображаемыми. Какие-то из них запрограммированы заранее, а какие-то — абсолютное откровение того, что произойдет с нами когда-нибудь.

— Да, я знаю это. Но тогда я была при смерти. Это была кома. А сейчас? Что со мной сейчас?

— Оставим ответ на потом, Ксюша. Пойдем со мной.

— Да… Пойдемте…

***

Приходили новые люди, ситуации и субстанции. Последние были, если можно так выразиться, самым ценным для меня. Это были святые. В основном, святые. Они открывались мне иногда через людей, иногда самостоятельно. Конечно, это были Божьи Чудеса. Большие и открытые. Дающие так много, что слезы лились, как тот ливень в Перу, когда я занимался альпинизмом. Этот ливень смыл меня одного из всей группы, с узкой тропинки, между скалой и невероятной длинны откосом, по которому я и летел минуты четыре. И прикатился прямо к реальным перуанским индейцам. Это было потрясающе. Они жили именно таким племенем, какие я видел в кино. Это не была резервация. Они были свободны, у них были свои места стоянок, на одну из которых я и свалился с горы, потеряв все снаряжение, даже нож из чехла над ботинком. Я так отбил все тело и голову, что, казалось, я в бреду. Но это были именно индейцы. Настоящие, в индейских одеждах и с индейскими лицами. И двое из их старейшин слегка говорили по-английски. Когда-то моим любимым фильмом было кино «Танцующий с волками». Дежа-вю было очевидным. Только волка не хватало, но было много собак, которых я по жизни обожал. Мне подарили бусы и нож, и проводили утром.

Впечатления… Сколько их за определенный период времени? И каково их качество? Я стал понимать, что перуанские индейцы отличаются по моим впечатлениям от ливня, который я так люблю, но то самое качество… Внутреннего состояния НЕВЕРОЯТНОСТИ происходящего… очень похоже одно на другое. Это парадокс. Ведь все это — разные ситуации, люди, страны, животные, мистика, реальность, жизнь. Что есть это качество этих впечатлений? Счастье. Ощущение себя счастливым человеком. Оттого, что ты проснулся до рассвета — на улице моросит дождь, а ты прыгаешь радостный в свою машину и несешься встречать встающее солнце, которое ты, по определению, сегодня видеть не будешь, поскольку пасмурно. Но я встречаю этот рассвет. И только сквозь годы я научился понимать, что означает Благодарность в молитве за то, что я проснулся. Ты ведь ложишься спать, ты не болеешь, ты точно знаешь, что проснешься утром. Правда?

…Она очень устала. Этого не было видно по ее красивым глазам, она не вздыхала глубоко, но двигалась по-другому. Ее пластика была другой уже много дней. 42 дня. Он умер ровно 42 дня назад. Их роман был долгим, красивым и настоящим. Но он был наркоманом. И наркодилером. В его квартире всегда были деньги, распиханные по самым разным местам — от одежды до туалета. И никогда в квартире не было наркоты. Они сидели и выпивали втроем: он, Саша и его друг. Саша уже предвидела исход его жизни и, поэтому, была рядом с ним почти все время. Даже когда его сильно порезали в одной из разборок за бабло, она тоже была рядом и рядом с ним ехала к знакомому им ветеринару, который штопал его. Она была рядом, когда другой наркодилером за дележку территории пытался выгрызть ее Сереже сонную артерию. Но тогда Сергей опередил конкурента и откусил ему скулу. Реально и кроваво. И откачивал Сашу от обморока. И она была рядом с теми невероятными словами, сказанными им тогда: ««Мы животные. Не звери. Мы — животные».

…Они выпивали втроем. Он никогда не кололся при ней, поэтому и в этот раз ушел на кухню. Вместе с другом. У Саши «екнуло» сразу. Она вышла за ними почти следом. Друг был в «приходе», а Сергей в пене. Саша знала все тонкости наркоманской жизни, и история с передозом была налицо. Номер скорой, короткая паника, понимание, что это, скорее всего, конец. Третий передоз — от двух спасли. Может… Белые халаты появились очень быстро. Сергей еще дышал, стараниями Саши, пока они ехали. Шеф врачей глянул на обоих наркоманов, показал на друга и сказал: «Этого мы забираем, а с этим даже возиться не будем. Достали, козлы». Саша предложила денег, они не взяли и, вызвав полицию, забрали друга, и уехали. Как только дверь за врачами закрылась, Сергей ушел. У Саши сильно защемило сердце. У нее и так были сложности с ним, а теперь она не могла дышать. Позвонила подруга. Саша сказала, что все. Все закончилось. А подруга в ответ: «Тебе хоть кол на голове теши — все без толку». У Саши так болело в груди, что она просто сбросила звонок. И в этот момент Сергея тряхнула неведомая сила, он затрясся и затих уже навсегда. От неожиданности сердце Саши прошло, и она заметила, что Сергей чуть сдвинулся в момент агонии. А под его телом была коротенькая записка на салфетке: «Забирай все деньги и уходи до ментов». Он хотел умереть. Он знал, что сделает это сейчас, не дожив до своего 29-тилетия несколько дней… В квартире оказалось, 37 тысяч долларов…

…Она очень устала. И легла спать. Она спала ровно 11 дней, 5 раз сходив в туалет, 5 раз попив воды и 5 раз спросив у меня, который час. Возможно, она вставала еще, но я работал, уезжал и приезжал. Все ее и мои вещи в моей квартире оставались на своих местах. Очевидно, все-таки, она вставала только пять раз… Когда она проснулась, она, конечно, не поверила, что прошло 11 дней. Я очень смешно доказывал ей это в компьютере, на числе в собственных наручных часах, она несколько раз смотрела новости по разным каналам, пока не поверила. И сказала только: «Я отдохнула. Спасибо»… Душа ушедшего на Переход все 40 дней с нами рядом. Я знаю это, как таблицу умножения, как вкус хлеба, как запах моего отца, который тоже уходил сознательно, но через алкоголь. Это так. И еще я знаю на 101%, что, если все эти сорок дней молиться, даже своими словами за ушедшего, он точно перейдет за ЗАВЕСУ легче и проще. Я видел это. Вживую. Я Знаю это. Это именно так…

24

…Воины недоумевали. На рисунках были именно они. Конечно, они знали про остальные 12 отрядов, подобных им. Некоторых их тех рыцарей они видели, знали в лицо. Но сейчас перед ними были определенно они сами. Все трое.

— Определяем возраст манускрипта.

— Минимум тысяча лет.

— Тысяча двести.

— Я думаю, около 1100 лет. Заключил Дилон. И продолжил:

— И как это может быть?

Воины смотрели то на рисунок, то друг на друга. За последние 20 лет Дилон сталкивался с настолько необычными вещами в их находках, что его уже мало что могло удивить. Но это… конечно, оно поддавалось примитивному логичному раскладу. Было два варианта. Первый: составитель манускрипта предугадал, в силу Дара, таланта, предвидения, что документ, через тысячу лет найдет именно отряд Дилона. Второй: составитель точно знал, что это будет Дилон и его воины. И здесь рождался естественный вопрос: что хотел передать автор документа отряду Дилона?

— Круг из камней, огонь. Они Друиды.

— А то мы не поняли.

— Но мы же не Друиды?

Дилон задумчиво посмотрел на потолок и глубоко вздохнул. Прикрыл глаза…

…Старый кельтский лес поражал размерами. Шириной, расстояниями, высотой деревьев, красотой. Для пятилетнего мальчика это все было огромным, безграничным. И краски всего вместе взятого в этом лесу были настолько яркими, что напоминали сказку, слышанную им в колыбели. Сказку, которую напевала ему мама. Он не помнил ее лица. Но он помнил ее запах, глубокие глаза непонятного цвета и помнил мелодию сказки. Это было… Так давно… Совсем в другой жизни. Там была другая любовь и другая радость, там были другие слова и другой ветер. Там был другой огонь. Он был теплее? Дилон снова глубоко вздохнул и запел. Слезы полились из его глаз, но голос был ровным и чистым. Товарищи смотрели на Дилона, и что-то давно забытое зашевелило их души. Мелодию подхватил сначала один воин, не зная слов. Потом второй стал вторить обоим, подхватывая ноты песни на лету. В комнату снова заглянули воины. А трое продолжали петь. Остальные рыцари вошли в комнату и присели рядом с товарищами. Песня набирала силу и лилась из всех тринадцати сердец и душ воинов.

ЛЮБИМАЯ ВОЛЯ И ВЕТЕР И СВЕТ

МНЕ ШЛЕТ ПОДНЕБЕСНУЮ ВЕСТЬ ОТ ЦВЕТОВ,

КАК УТРОМ МНЕ МАТЬ ПОДАРИЛА РАССВЕТ,

КАК НЕБО ЕЙ В ПОМОЩЬ ПРИСЛАЛО ЛИСТОК.

ОН ТИХО СОШЕЛ НА ЛАДОНИ МОИ,

ДАЛ СИЛУ НЕБЕС И БЛАЖЕНСТВО ЗЕМЛИ,

И ВИДЕЛ Я КРЫЛЬЯ ЗА БЛИЖНИМ КОСТРОМ,

КОТОРЫЕ ТИХО ШЕПНУЛИ О ТОМ,

ЧТО МАМА ВСЕГДА БУДЕТ В ЖИЗНИ ЗВЕЗДОЙ,

А ЛИСТ БУДЕТ ПАПОЙ, А БРАТОМ С СЕСТРОЙ

ВСЕГДА БУДУТ ДРЕВА, ЧТО РЯДОМ СТОЯТ

С ТЕМ МЕСТОМ, ГДЕ ВЕЧНО ЖИТЬ БУДУ Я.

…В финале песни воины оказались в точно таком же круге, который был изображен в манускрипте на последнем двенадцатом рисунке. А Дилон был вне этого круга. Товарищи повернулись к командиру.

— Я Друид, — произнес Дилон тихо. — И об этом теперь знаете вы, я и те люди, среди которых я жил 25 лет, познавая тайны друидического знания.

— Но, Дилон… Ты ведь носишь крест. Ты крещеный?

— Да, — ответил Дилон.

Высокий рыцарь поднялся.

— Сэр… Это не наше дело, я понимаю. Но скажи, Дилон… Это так может быть?

— Что именно?

— То, что ты несешь в себе языческое знание и христианские благодати?! Как это возможно?

Дилон сделал четыре глубоких вдоха и выдоха. Высокий воин присел обратно в круг к товарищам, и все почувствовали, как какая-то энергия стала обволакивать их. Стало очень хорошо, тепло и полностью ушло чувство опасности.

— Не пытайтесь сейчас понять, что с вами происходит, господа. В состоянии, в котором вы находитесь в данный момент, мне легче дать ответ на вопрос и все объяснить. Все 13 командиров тринадцати отрядов, подобных нашему — Друиды. Так было решено давно. Наше знание, которым мы владеем с детства, друидическое знание, в сочетании с Новой Верой в Спасителя, дает неоспоримые преимущества. Особенно при нахождении «языческих» документов и их расшифровке.

— Дилон! Но ведь мы только находим и передаем. Разве не так?

— Не совсем так. Иногда документы, найденные отрядами, важны именно для настоящего момента, в данное конкретное время. Поэтому, я обязан, хотя бы частично, расшифровывать сам.

— Но почему Друиды, Сэр?

— Потому что мы, Христиане, сохранили от друидического знания необходимые вещи, и они нам очень помогли. Были проверены многие Учения, религии и философии. Друидическая религия, если можно так выразиться, легла в основу Христианского Учения.

— Подождите, Сэр! Но ведь Господь, наш Господь и Спаситель, ходивший по нашей земле не был друидом!!!

— Он всегда был Богом, господа. Но есть одно немаловажное обстоятельство, которое натолкнуло мудрецов на мысль о друидическом знании…

Дилон не успел договорить. Высокий воин чуть приподнялся, распрямил плечи и вытащил из ножен меч, показывая всем на рукоять.

— Предтеча… Да, Дилон? Иоанн, Креститель Господень, был друидом? Это так?

— Почти в точку. Тот, кто обучал его, был друидом.

Воины затихли. Странность того, что Предтеча у кого-то учился не укладывалась в их умах.

— Дилон, а зачем Иоанна надо было чему-то и кому-то учить?! Разве не Сам Святой Дух говорил от его лица?!!!

— Это так, господа. Но…

— Этого было недостаточно, — закончил самый низкорослый воин.

— Да, — ответил Дилон.

— Недостаточно для чего, Сэр?! — высокий не унимался.

Дилон посмотрел на всех взглядом, которого у него никто и никогда не видел.

— Этого было недостаточно… Для церкви. Нашей Христианской Церкви.

— То есть, не для Спасителя?

— И для Спасителя.

— Но если Предтеча точно знал о Приходе Господа на Землю в человеческом обличье, сам крестил Его, знал абсолютно точно, кем Спаситель является, — то есть, что Он есть Бог… Знал также, что учение Христа войдет в приоритет и так, без всяких изысков и добавок, знал, что это — Великая Перемена Мира… Зачем нужно было учить Предтечу? Если Господь, придя на Землю и так сам все знал?!

— Он не знал главного.

— Что???!!! — Хор голосов на этом вопросе оказался удивительно созвучным.

— Вы, Сэр, хотите сказать, что Иисус Христос мог чего-то не знать?! Великий Бог, сошедший с небес, не знал чего-то, и это «что-то» самое главное?! Что же это, Дилон???!!!

— Крестная мука. Иисус не знал этого, придя на Землю. Это знал Иоанн Креститель. И узнал об этом только после своего обучения у Друида, который тоже не знал этого. Это Знание было ниспослано только Иоанну Предтече.

В подземелье воцарилась тишина. Стало тихо настолько, что было слышно биение сердец под доспехами воинов. Учащенное и прерывистое.

— Но… Это ведь невозможно, Сэр…

— Тем не менее, это именно так, господа… А теперь продолжим расшифровку. Сказано много и ничего из этого никогда не выйдет из этого подземелья. Да, господа рыцари? Я Именем Господа заклинаю вас: Никогда и никто не узнает о том, что здесь говорилось.

Воины молча встали, достали мечи и 13 рукоятей 3 раза одновременно были подняты вверх и потом опущены в ножны. Затем все рыцари трижды перекрестили прикрытые губы и сели обратно в круг.

25

Южин с Корнем неслись по пустыне к месту последней стоянки Ксении. На песочное пространство шел Хамсун, и Корень выжимал из прокатного «Ниссана Патфиндер» все, что в том было. Но Хамсун был быстрее. Сначала он сыпал слегка, потом повалил и стал сплошной стеной. Корень выбрал бездорожье и теперь оба понимали, что не стоило срезать расстояние. Здесь не было других машин и помочь им было некому.

Южин без толку теребил спутниковый телефон, пытаясь связаться то с арабами, то с Ксенией. Все было бесполезно.

Джип стал сбавлять обороты и вязнуть в песке. В самый последний момент Корень заматерился громко и витиевато, оба захохотали и тут машина по колеса села в песок.

— Приехали.

— Здравствуйте девочки!

Оба приятеля выбрались из машины и пошли пешком. Точнее, прорывались через стену идущего со всех сторон песка. Наконец, оба оказались сначала по колени, а потом по пояс в земле. Южин сосредоточился. Корень понял, что сейчас будет и закрыл глаза.

Южин запел. Корень уже слышал эту песню, язык был похож на английский, но перевести текст, кроме отдельных слов не удавалось… Хамсун затихал. Старым и отработанным приемом друзья стали вытаскивать друг друга и через час полностью выбрались из глубины пустынной земли. Хамсун ушел к северу. Оба легли и заснули почти мгновенно. «Снова повезло». Корень выдохнул легко и свободно. «Да. Снова повезло». Южин мысленно повторил мыслеобраз друга. С ними это происходило так часто, что не было надобности произносить что-то вслух. И под утренним, но уже горячим солнцем пустыни, два воина спали посреди безразмерных песков древнейшего Ирака…

26

Место, куда привел Аламат Ксению было не просто странным. Оно было смешением всех тех вещей, которые Ксюша давно знала и продолжала изучать. Внутри камней, больше похожих на валуны, в круге, стояло что-то напоминающее индейский вигвам, а может, юрту, чум, все что угодно, чему нельзя было дать название. За валунами был еще один круг из сложенных частей деревьев. Не дров, а именно деревьев. «Интересно, это для костров»? Ксюша никак не могла понять, что это и для чего. Система двойного круга, внутри которого был центральный объект встречалась ей только в культуре Майа. Одновременно, это было похоже на что-то от Друидов, но у них, внутри камней в круге никогда не было такой штуки, как этот вигвам. Ксения пыталась найти что-то, что будет третьим кругом для этого вигвама, но больше ничего не было.

— Аламат, скажите…

— Это часть пентакля.

Ксюша почти обалдела. «Читает мысли»?!

— Да, иногда, — не останавливаясь сказал Аламат.

— Пентакля? А из чего он состоит? Ну, то есть, вот этот вигвам — его часть, я поняла, а остальные четыре?

— Так вот они, Ксения. Мы в центре Звезды.

И тогда Ксюша поняла. Она повернулась во все стороны и увидела похожие на это, пять сооружений, но все разные. Разные деревья, насколько это можно было увидеть, разные валуны, совсем не такие, как в этом, центральном.

— То есть мы в середине магического пентакля?

— Да.

— А почему двойные круги — из камней и деревьев. Не нужна троичная система?

— Нужна. Она и есть. Но третий круг — самый внутренний и ты пока не видишь его.

Ксения прибавила шаг. «Все-таки, Триединство. Слава Богу. Не Черные. Наверное…» Когда они подошли к первому кругу из деревьев, Аламат остановился. Ксюша вопросительно смотрела на него.

— Дальше ты пойдешь одна, но не сейчас. Сейчас я буду говорить. Один раз. Тебе надо запомнить все безошибочно, Ксения.

— Я поняла, Аламат. Я запомню.

— Хорошо.

И он стал говорить. Ксюша подумала, что теперь-то уж точно, земля уходит у нее из-под ног, настолько услышанное ей, было необычным, где-то странным, а где-то просто было вне понимания ее ума. «Интересно, а папа бы допетрил»? И тут же сама поняла, что такое не «допетрил» бы никто.

«Это невероятно. Мы тысячелетиями раскапывали Истину, а эта трактовка… Она, конечно, не рушит, особо, ничего, но она… Другая.» Ксюша слушала.

***

Потеря. Или потерь никогда нет? Есть лишь авансы на следующие приобретения? Да, это так. И не иначе. Я терял ее уже около месяца, удерживал чувства внутри себя, заставлял себя, говорил себе, что если я ее оставлю, то это будет, как всегда. Но это не было, как всегда. Она удалялась сама. И последний толчок был дан ей самой. Я не хотел, чтобы она уходила. Пусть меня что-то не устраивало, но я искренне не хотел. Она была нужна мне. Почти во всем, несмотря на то, что мы просто встречались. Но происходило то, что я всегда чувствовал, когда она делала грамматические ошибки в мейлах или смс: я ВИДЕЛ ВПЕРЕДИ ЕЕ УХОД. Программирование? Конечно, нет. Я научился делать и забывать. Я не тянул хвостов за собой. Они всегда мешали. Я уже мог без них. А здесь, во всем этом, что было сейчас, она становилась другой. Не кардинально, не «наизнанку». Она просто… Росла. Со мной. Духовно, бытово, сексуально. И я теперь окончательно понял то, что формировалось и формулировалось во мне давно: Я СТАЛ ПРОВОДНИКОМ. ДЛЯ ВСЕХ. ЭТО БЫЛО В МОЕЙ РАБОТЕ И ЭТО БЫЛО В ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ. Раньше я просто «сбегал», когда девушки мне надоедали. Не важно, сколько времени мы провели вместе: месяц, год… Я сбегал. В никуда. И думал, что освобождался. Частично так оно и было. Но они ведь страдали. А я почти никогда. А здесь мне было больно. Она не была ни в чем виновата. И я не был виноват. Она окрепла и ей пришло время идти с этим дальше. И мне. С тем, что она дала мне. Мы ведь всегда обоюдно даем друг другу. Не имеет значения, на каких уровнях мы, партнеры, друзья, любовники, родственники, находимся. Это всегда обоюдный взаимообмен. И потом рассуждать, кто получил больше, а кто дал меньше — не мудро.

…Она уходила. А я сидел в кафе на музыкальном стуле и писал эти фразы. Ком стоял в горле, слезы текли сами по себе периодами, а я писал. И не думал. Это шло из меня и через меня. КТО ЭТО РЕШАЕТ, ГОСПОДИ???!!! КТО?!

27

— Значит, так… — Южин смотрел на ближний к ним город.

— Нам не надо искать место стоянки моей дочери.

— Почему? Корень аккуратно промывал глаза и полоскал рот водой. Сделал всего один глоток, прополоскав гортань. Это была многолетняя привычка любого спеца, кто работал в сухих странах. Воды всегда мало, ее почти не пьют, а лишь смачивают рот и горло. Эффект абсолютно такой же, как если бы выпить всю флягу из-за сильной жажды.

— Та почему же?

— Потому что я видел сон.

— Чистый?

— Чистый, Корень. Сто пудов.

«Чистый сон» означал сновидение без примесей стандартов, а по-простому — программ, которые почти всегда даются нам в снах. Чтобы выйти на чистые сновидения, было мало, просто прочесть литературу о «некодируемых снах» и пройти тренинги, которые в ней описаны. Потому что вся такая литература является простой подставой и уткой, позволяющей тому самому стандарту еще больше проникать в подсознание. Эгрегоры общественного мнения, вины, мнимой памяти предков, родные и близкие и все прочее — это лишь отголоски нашего иллюзорного бытия. И никто никогда не бывает свободным, видя такие сны. Несмотря на то, что в них могут быть красивые и кажущиеся почти нереальными, вещи, которые человек и воспринимает, и трактует, как ему кажется, правильно. Он даже слышит через эти сны предостережения и предсказания того, что может произойти. И любому человеку невдомек, что это лишь программный сон, составленный по вехам его бытия, которые он, возможно, подзабыл или не сделал на них акцент для себя. По — сути, с такими снами, он просто ходит по кругу. Иллюзия, в свете таких снов, лишь набивает свою силу, и человек, со временем, с годами, а дальше — и в следующих поколениях, получает в программированных снах, якобы, даже, управление своей жизнью. Совсем не видя и не понимая, что это иллюзия. Он видит во сне радугу, дождь и солнце. Проснувшись наутро, он искренне верит, что это — сон в руку, вещий, иными словами, что его жизнь, наконец-то, выходит на прекрасную дорогу. И это для него — человека — очень хорошо. Разве плохо верить в удачу, радость, счастье и новые хорошие силы? Конечно, хорошо. И человек, окрыленный ниспосланным сном, совсем не знает, что этот сон — только работа его же подсознания, той «рабочей» части подсознания, которая веками собирала ему информацию… КОТОРУЮ ОН И ХОТЕЛ ВИДЕТЬ И СЛЫШАТЬ… Почему так? Потому что человек закрыт для Чистого Приема Энергий из Абсолюта. Потому что он пропитан насквозь лишь ближним эфиром. ПОДМИРОМ. Без включения энергий МИРА. Чистого Мира аватаров, святых, святых бесплотных и плотных сил, раскрывающих Дорогу в МИР БЕЗ ИЛЛЮЗИЙ. И даже, пройдя все фазы обучения управления сновидениями, научившись отстраняться от программ, человек и понятия не имеет, что просто перешел в такие же эгрегоры, просто чуть другого уровня. Как избежать иллюзии? Как выйти на Чистую Связь с Космосом и получать Чистые Послания? Этот вопрос мучает всех, кто понял иллюзорность. И кто-то находит Ответ и Выход из нее. Самым элементарным способом: лучшая методика — это отсутствие всех методик. Не отрицание их и связанных с ними законов, укоренившихся прочно и надолго, а самовоспоминание себя. Себя такого, как ты есть — чистого, открытого, с отсутствием кармических связей, свободного и легкого. Ведь такой человек — каждый человек, пока он не услышал, не увидел и не познал какую-то информацию, которую начал анализировать мозг. Просто и парадоксально. Мозг врет. Всегда. И накапливает в сознании и подсознании опыт, который передается подсознанию плотно, крепко и объемно. А ОЩУЩЕНИЯ, которые важнее всего, когда идет чистое восприятие природными «приемниками» — чакрами, без анализа и эмоций, человек проскакивает. Они ведь не нужны ему, хоть он и говорит почти всегда «ищу новые ощущения». Ищет, конечно. Но не Ветра, Реки, Огня, и Горсти Земли. Он ищет ТО, ЧТО ДАСТ ЕГО МОЗГУ БЛАГОДАТНУЮ ПИЩУ ДЛЯ АНАЛИЗА. Вот и вся премудрость…

— И что мы имеем от твоего сна?

— Место, куда надо идти, и женщину, которую надо искать.

— Сильно, — Корень закурил. Дым выходил ровно, ветра не было вообще.

— Слушай, Корень. Это смешно, но эту женщину зовут Чандра.

— Да ладно!

— Да.

— То есть она и есть звено мифических «Чандрас»?

— Я вот что думаю, Корень… — Южин тоже закурил. С севера слегка дунуло и повеяло свежестью.

— Северный. Очевидно, ты правильно думаешь. Рассказывай.

28

Сила заката придает уверенность и надежду. Когда Великий Ра заходит на новый круг, огибая окружность Земли и становится темно, энергии ночи питают Ведающих. Вождь жил долго. И помнил все — с начала своего рождения и до сегодняшнего дня. Звезды были около его руки. Он «положил» на ладонь одну звезду и произнес: «Махам». В небесах засияли девять огней. Спящий и верный спутник Вождя чуть приподнял уши и приоткрыл глаза. «Спи…». Вождь смотрел на девять приближающихся огней. «Не вставай, когда они приблизятся». Волк снова закрыл глаза, но уши продолжали стоять. Бодхисатвы разместились геометрически точно, оставляя Вождя центром энеаграммы. «Салех дар ним о кан ду прин». Вождь говорил почтительно, почти нежно, очень проникновенно и тихо. Главный Демон переместился к Вождю и присел рядом с ним.

— Она здесь.

Демон кивнул.

— Она не владеет и половиной того, что ей дано. А мы здесь ограничены, временем, о, Великий Принимающий.

Бодхисатва повернул голову вправо. Еще трое Демонов спустились к нему и Вождю.

— Аламат выполнил обещанное. Но мы не знаем, как ей передать остальное Знание. На обучение уйдут десятилетия. У нас их нет.

Главный Демон кивнул и трое кивнули в ответ. Далеко от места, где они находились, появился огненный шар и стал двигаться с Востока на Юг.

— Шевен о пра малим. Сказал Вождь. Бодхисатвы поднялись в воздух, волк присел из лежачего положения, а Вождь закурил свою трубку.

— Хорошо. Очень хорошо. Вождь пустил три кольца дыма в небеса.

— Спасибо Тебе. Амэннн.

29

Аламат увидел огненный шар раньше Ксении. В условиях Внутреннего Эфирного Кольца, принимать этот шар было трудно. Аламат сразу понял, что все намеченное свершается, но его удивляло, что он не увидел, свои внутренним зрением, что Ксения владеет не всей информацией. Он был почти уверен, что то, чего ей недостает, он прояснит для нее сам, а остальное она и так знает и понимает. Но шар говорил о другом. Теперь и Ксения увидела большой огненный шар вдалеке.

— Это такая здесь шаровая молния?

Аламат не смог не улыбнуться.

— Простите, заранее простите мне мой вопрос, Ксюша…

— Да, конечно, — Ксения сразу покраснела. Она поняла, что ее невежество налицо, как и обыкновенное смущение. А Аламат подумал: «Совсем девочка. Но это ведь так и должно быть.»

— Я хотел узнать Ваш возраст, но теперь понимаю, что это неважно. Точнее, это лишнее.

Ксения покраснела еще больше. История близости с Чандрой снова всплыла в ее сознании, ей стало сладко во рту, тепло заныло внизу живота и мысли куда-то улетучились.

— Я… Я маленькая, Аламат. По сравнению со всем тем, что вокруг меня происходит, чуть ли не с моего рождения, и в сравнении со всеми, кто рядом со мной с того же времени и включая Вас сейчас — я просто ребенок. Я знаю, что мы почти ровесницы с Чандрой, но и рядом с ней я чувствовала себя дитем. Во всех смыслах.

— Так это и прекрасно, Ксения! Это ведь именно то, что нам нужно.

— А кому «вам», Аламат? Я до сих пор не знаю, кто Вы, кто Чандра, почему меня надо было тырить два раза, просто в наглую. И больше всего мне непонятно, почему Вы и Чандра использовали, как приветствие или как какой-то знак магическое черное заклинание.

Ксения, говоря все это, смотрела на шар, который явно приближался и делал это быстро.

— Он идет к нам? Это ведь так?

— Безусловно.

— И сколько ему до нас? По времени?

— Час, не больше. Мы все успеем.

— Что «успеем»? — Ксения не волновалась, но чувствовала себя снова смущенной. Аламат считал сигнал.

— Ксюша… Вы думаете совсем не о том. Мы успеем вдвоем понять и проникнуться тем, что нам необходимо. А главное — это просто необходимо Вам.

— Да… Я понимаю, что мне явно чего-то не хватает для чего-то предстоящего. Смешно, да? Игра слов… Мне не хватает опыта? И зачем этот шар идет к нам?

— Весь опыт в Вас, Ксюша. А шар для того, чтобы все это изнутри Вашего Разума вытащить наружу.

— В рабочий мозг?

— Интересное выражение… В ближний разум.

— Чтобы Вы могли считать все, что есть во мне, да, Аламат?

— Нет. Это нереально.

— Да ладно!

— Это невозможно, Ксюша. Считать невозможно, даже из ближнего разума. На этой информации, которая в Вас, стоит…

— Защита?

— Это не просто защита, Ксюша.

Ксения рассмеялась легко и разлив исто.

— Универсальная защита?

Она снова расхохоталась.

— Глупо у меня это звучит, да, Аламат? Просто есть такой фильм.

Аламат улыбнулся.

— Это личная защита Иоанна Крестителя, Ксюша.

— Что-о???!

Ксения выпала в осадок, в реальном смысле этого выражения.

— На мне, то есть во мне, защита Святого Иоанна, Крестителя Господа?!

— Да.

— Приехали… То есть поэтому… Это я?

— И поэтому тоже. А шар для того, чтобы правильно и грамотно разложить много тысячелетнее Знание в Вас. Разумно, аккуратно и понятно. Чтобы Вы точно знали: что, когда и с чем именно из этого Знания делать.

— Папа… — это вырвалось невольно. Но в случаях, когда Ксения совсем не понимала, что происходит, она произносила именно «Папа».

— Я понимаю, Вас, Ксюша. Но давайте начнем подготовку.

— Да, конечно.

Ксения явно ничего не понимала, мысли то путались, то исчезали совсем. Она собрала всю свою волю, резко вдохнула и выдохнула восемь раз.

— Я готова.

— Хорошо. Начнем…

30

— Значит так… — Южин затянулся глубоко и долго держал дым в легких. Потом медитативно выпустил его и повторил то желаемое еще три раза.

— Курение убивает, не забывай.

— Да. Помню еще с детства. Лошадь.

— Что «лошадь»? Твой сон — это лошадь?!!!

— Корень… Курение убивает лошадь.

— Так она же не курит. Подожди… Капля никотина убивает лошадь!

— И курение тоже ее убивает.

Оба стали ржать так громко, что, казалось, северный ветер усилился.

— Ну, Саня… Пять баллов. Десять!!!

— Ну… Главное же с умным видом всякую чушь нести.

— Но в обломках «чуши» и таится Истина.

— Да. И правда про курение тоже.

— Да это все понятно. А вот если бы был выбор такой: можно и курить, и не курить? Что бы ты выбрал?

— Однозначно курить.

— Так как это способствует мыслительному процессу, — закончили Южин с Корнем одновременно.

— Так вот, — Южин посмотрел на Восток и сосредоточился. Корень уселся по-турецки и настроился слушать и запоминать дословно.

— Чандра… Я уверен, что было так: сражу после рождения, ее взяли к себе «Чандрас». Поменяли имя, родителей явно убили, и теперь никто не знает того имени, котором на самом деле ее нарекли.

— Стройно… — Корень внимал, хоть и шутил.

— Это пока стройно, Корень.

— Не прибедняйся.

— Не буду.

— Лучше будь. Просто будь, Саня.

— Буду, Корень. Слово.

— Слово. Хорошо.

— Она выросла и все поняла. Но не без чьей-то помощи. И, поскольку, росла она в среде магов, колдунов, ведунов и мистиков, думаю, понять ей, что на самом деле происходит, помог…

— Тоже ведун.

— Не просто ведун, Корень. Ей помогли свыше.

— Ого! Это уже интересней. Не человек?

— Сверхчеловек.

— И откуда он взялся?

— Знаешь, Корень… Я склонен думать, что этот сверхчеловек живет… Всегда.

— Сань… Как — всегда?

— Давай так… Он живет очень давно.

— Сколько?

— Не меньше трех тысяч лет.

Корень просто тупо пересыпал песок из руки в руку.

— Три тысячи лет?! Но тогда он уже не сверхчеловек, Саша.

— Нет, Корень. Он именно «сверх» и «человек».

— И что дает тебе основание приходить к такому знаменателю? Твой сон? Вместе с тем, чем ты владеешь, и, частично, чем владею я? Супер-пупер тайное знание?

— Не только. Знание мне дает возможность заходить туда, куда и зайти-то почти невозможно. Я просто соединил знание и факты. Ну, и ощущения.

— Да, Саня. Давай дальше.

— Про него пока забудем и поймем про Чандру.

— А поймем?

— Да.

— Все началось с отравленного вина.

— Факт.

— Которое, соединяясь с дымом специальных сигар, действует критически фатально.

— Да. Это хорошо, что ты куришь другие сигары.

— В общем, да. Очень даже хорошо.

— Более чем, Саня.

— Нам стало понятно, что нам это «Пронсо» прислали не зря. Они навели нас на след, точнее, дали нам вспомнить о «Чандрас».

— Так.

— Зачем?

— У нас кто умный, среди двоих здесь сидящих, а?

— Оба.

— Ага, конечно…

— Не прибедняйся.

— Ну… Саня… Я помогу, конечно, если что. Самому смешно.

— Корень… Заканчивай отдавать мне приоритет в стратегиях. Сейчас нужны две головы. А лучше бы три.

— Горыныча позовем?

— Сильно смешно. Он не думает. Он только делает. Он орудие.

— О!

— Что?!

— Это ответ, Саня.

— Блин… На что ответ?

— Вот я не знаю… Но ответ: «орудие».

— Просто «Поле Чудес».

— Почти.

— Подожди… Если орудие — это отравленное вино…

— Нет-нет-нет… Орудие — не само вино, и не смесь его с этим дымом сигарным, и не секта «Чандрас», и не мы, и вообще…

— Ксюша.

— Да.

— Ты гений, Корень!

— Хорошо. Буду гением.

— Да… А чего им — не пойми кому, от нее надо?

— От Ксюши? Так, это… Ну… Короче, Сань…

— Ты чего забуксовал, Корень?

— Непорочность.

— А мы так уверены, что она девственница?

Корень кашлял долго и раскатисто.

— Обалдеть. Собственный отец не знает основных вещей про свою дочь.

— Знаешь… Есть вещи, в которые я просто не лезу.

— Но ты же связываешься с ней телепатически. Такие потоки дают всегда однозначную информацию.

— Хорошо. Пусть это будет почти точным предположением. Ксения невинна, владеет тайным Знанием, кстати, не только от меня.

— А от кого.

— От Высших Сил. Это было понятно еще по ее матери до рождения Ксюши.

— Мать ее… То есть… Мама Ксении владела чем-то?

— Владела, конечно. Я про то, что дело не только и не столько в генофонде Ксюши.

— В Боге. Это я понял.

— Корень… А что это нам дает-то особо. И отстранись от того, что она моя дочь. У каждого свой огромный Путь, связанный с родителями очень малой частью.

— Хорошо. Согласен.

— И?

— Я думаю…

— В это я уже поверил.

— Не обижайте юродивого, дяденька.

— Прости, «юродивый». Продолжай.

— Она им нужна, со всеми своими данными и качествами для чего-то очень глобального.

— Кому, Корень???!

— А вот этого я не знаю. Может, ей избранника какого-то подобрали. И вследствие этого, что-то должно произойти.

— Натянуто…

— Да. Согласен. Сказкой пахнет.

— Да. Нереальной такой…

— У них — у этих, кого мы не знаем, своих таких избранных, наверняка, до кучи.

— Вот и я так думаю… Блин… Вернемся к вину.

— Этикетка.

— Да. Иоанн Креститель Господень.

31

Вайами Садри приготовился слушать. Костер внутри круга камней давал причудливые образы и узоры на лицо Иоанна. Вайами смотрел на Предтечу и думал: «сколько же ему еще предстоит сделать? И откуда теперь, именно теперь, брать силы для этого?» Креститель прочел мысли Учителя.

— Он даст мне их.

— Я так и подумал, Иоанн. Расскажи мне все. Даже то, что я знаю или могу знать.

— Да, Вайами.

Иоанн взял небольшую палку из костра и понюхал дым.

— Пахнет Востоком.

— Так мы на Востоке, Иоанн.

— Да. Но пахнет тем, что дает Восток.

— А что он дает?

— Силу Ра.

— Только Восток?

— Да. Такую силу дает только Восток.

— А луна, Иоанн? Какую силу дает луна?

— Силу Земли. Она отражает ее и дает каждому живому существу.

— Ты помнишь все, Иоанн. Я очень доволен.

Предтеча благодарно склонил голову. И тут Вайами явилось видение. Он увидел голову Иоанна, но без тела. Красного вокруг было так много, что это даже не было похоже на кровь. Вайами передернуло.

— Ты увидел мою смерть, Учитель?

— Да, Иоанн. Но не смерть, а то что будет после твоего перехода за Завесу.

— Ты знаешь, кем я стану?

— Ты станешь собой же. Только выше чином.

— Опять иерархия?

— Иоанн!

— Я слушаю, Вайами.

— Нельзя без иерархии. Это невозможно.

— Но Он несет другую Весть. И ты знаешь, что несет Он ее с Небес.

— Да… Знаю. В этом-то и сложность, Предтеча.

— А как ты узнал, что я Предтеча Его? Ты ведь был удивлен, что Спаситель не я.

— Я был удивлен не этим обстоятельством. А тем, что именно Он несет. Мы ждали тебя с другой вестью, Иоанн. Ты не можешь ошибаться?

Креститель улыбнулся и Вайами покраснел.

— Я не несу тотальное Знание, Вайами. Моя задача донести до Идущего за мной то, что ему неведомо.

— Ему что-то неведомо?

— Да, Вайами. Он знает миссию, Путь, знает сколько, что, где и как, но не ведает, каким именно образом Он сделает Миром Подмир. В свете этого, у меня есть вопрос, Учитель.

Вайами понял, что сейчас надо будет открыть то, что еще никто не знает на уровне слов и точных мыслей. Что Подмир станет меняться, Вайами знал давно. И был готов к этому. Но великий Вайами Садри хоть и был свободен от догм, канонов и суеверий, он… Не хотел изменений в иерархии. И не по причине ее точности и безошибочности. Все когда-то меняется. Преображается, перерастает из куколок в бабочек, выходит на более высокую ступень развития. Великий Садри не хотел тех перемен, которые приведут к явному преимуществу сил другой иерархии, пусть ненадолго, но так будет. Потому что любая тотальная перемена во Вселенной, на время высвобождает абсолютно все энергии. Любые низшие духи, в этот момент, могут пробиться к серьезной власти. А это недопустимо, так как может начаться полный беспорядок и, как следствие… Война. И скорее всего, не одна. Но самая последняя война будет страшной и беспощадной. Она унесет не только сотни миллионов жизней людей. Она ослабит преимущество Белого Света и Золотого Сияния. Баланс, который и так всегда находится под угрозой, может рухнуть. И здесь Вайами терялся в догадках, каким образом, меняя иерархию, а вместе с ней все магнитные и торсионные поля можно избежать краха Цивилизации, которая существует сейчас, уже на протяжении миллиардов лет, существует на всех уровнях: от муравья и человека до… Бога. У великого Садри не было ответа на этот вопрос.

— Спрашивай, Иоанн.

— Кто сейчас главный у второй стороны баланса?

Садри был ошарашен вопросом. Он всегда знал, когда обучал Иоанна, что тот является яростным и бескомпромиссным приверженцем Чистой Павды. Вайами всегда считал, что Иоанн, хоть и ведает Истину, но всегда будет жестко стоять на стороне Белых Сил, а вторая сторона будет для него лишь противником, врагом. «Вторая сторона баланса». Вайами думал.

— Иоанн, а зачем тебе это знать? Я не ухожу от ответа и дам его тебе. Но для чего?!

— Я хочу понять только одно: вторая сторона понимает, что происходит? И если понимает, то почему не делает никаких шагов, чтобы воспрепятствовать нам. Поэтому я и спросил, кто главный. В условиях Земли, конечно. Большее мне не нужно знать.

И Вайами понял все. Сразу. Мгновенно. Он понял, откуда его, Вайами, тревога и волнение. Ясность встала пред ним открыто и свободно и Вайами вошел в нее.

— Они ждут ошибки, Иоанн. На Земле главный… Чандр. Но у него нет второй половины. Его женщина ушла к нам, и он не в состоянии управлять полноценно. Он ищет преемницу, дочь.

— Земную дочь?

— Да. Он делает все, что можно и нельзя, чтобы найти ее. Потому что, Иоанн, Идущего за тобой уже поддерживают две Женщины, а его — ни одна.

— Он найдет ее?

— Да.

Иоанн таинственно улыбнулся.

— Это она попросит отсечь мне голову?

Вайами засмеялся. Он так давно не смеялся — открыто и искренне.

— Я знаю твое отношение к Переходу за Завесу, Иоанн. Но сейчас ты снова поразил меня. Тебе совсем не страшно?

— Страшно… Не то слово. Волнительно мне, конечно.

Они оба смеялись. Костер трещал вместе с ними весело и искристо.

— Это не она, Иоанн. Та, о которой ты говоришь, просто болезненная и порочная девушка, почти ребенок. Чандру, сам понимаешь, нужна чистая.

— Ну, да. А то иначе, куда же вкладывать порок?

Оба засмеялись еще звонче.

— Я почему-то догадывался об этом. А что если мы…

— Тссс…

Оба замолчали мгновенно. Иоанн понял, что это нельзя сказать вслух.

— Я услышал тебя, Креститель. Это великая мысль. Но что на это скажет Он?

— Он не будет против, так как Его Мудрость осознает и принимает абсолютно все. Но мне бы не хотелось печалить его лишний раз.

— Аминь. Это теперь так будет звучать, да, Иоанн? «Аминь»?

— Да, Учитель. Аминь.

— Аминь.

***