Бесплатный фрагмент - Ведьмак и Песнь Скорби

Глава 1. Танец на костях

Ветер, пропахший кровью и болотной гнилью, лениво перебирал черные пряди его волос, слипшиеся от пота и чужой жизни. Он стоял один посреди поляны, которая еще утром была просто сырым лугом в сердце Кровавых Топей, а теперь превратилась в алтарь бессмысленной резни. Моргрен, Отмеченный из гибнущего Ордена Сумеречных Клинков, не чувствовал ничего. Ни жалости, ни торжества. Лишь гулкую пустоту, которую жадно заполняло нечто иное. Нечто холодное, древнее и голодное.

Под сапогами хлюпала не грязь — багровая, густая каша из земли, воды и того, что еще недавно было плотью. Вокруг, куда ни кинь взгляд, лежали тела. Сотни. Облаченные в тусклую сталь фанатики Легиона Неугасимого Пламени, чья вера оказалась до смешного хрупкой перед лицом заточенной глефы. Их стяги были растоптаны, их молитвы оборваны на полуслове бульканьем из перерезанных глоток.

Он опустил взгляд на свою левую руку. От запястья до самого плеча по коже расползался черный, маслянистый узор, похожий на сплетение мертвых корней. Глифа. Проклятая находка из разоренного склепа безымянного некроманга. Она не горела, нет. Она жила. Пульсировала в такт его сердцу, и с каждым убитым врагом черные «вены» впивались глубже, становясь рельефнее, словно под кожей шевелились копошащиеся черви.

«Мало…» — прошелестел в его черепе голос, сотканный из предсмертных вздохов и застывшего ужаса. «Это лишь крохи, капли в иссохшем горле. Мне нужна река. Океан…»

Моргрен стиснул зубы. Голос становился все наглее с каждой жатвой. Сперва это был едва различимый шепот на грани слуха, теперь же он обращался к нему, как к старому товарищу, как к соучастнику. И самое страшное — он не лгал.

Он вспомнил бой. Не бой — бойню. Когда первый десяток легионеров, закованных в броню, с ревом «За Пламя и Очищение!» ринулся на него, одинокую фигуру с двухметровой глефой, он ощутил лишь холодную ярость. Но потом проснулась Глифа.

Мир замедлился, превратившись в тягучий сироп. Движения врагов стали предсказуемыми и нелепыми. А его тело… его тело превратилось в совершенный механизм смерти. Глефа в его руках не была оружием — она стала продолжением его воли, его ненависти. Смертоносная восьмерка, которую он выписывал в воздухе, была не просто приемом. Это был ритуал. Сталь свистела, рассекая воздух, и каждый ее взмах нес смерть. Первый удар — и голова капитана, защищенная шлемом, отлетела прочь, будто перезрелый плод. Второй — и древко глефы, усиленное нечестивой мощью, дробит грудные клетки трем солдатам разом. Третий, четвертый, пятый…

Он не просто сражался. Он танцевал. Смертельный, кровавый танец на костях, где каждый па был выверен до миллиметра, каждое движение — гимн разрушению. Он видел летящие в него арбалетные болты и лениво отбивал их лезвием, видел замахи мечей и подставлял под них бронированные тела их же товарищей. А Глифа пела. С каждой оборванной жизнью по руке пробегала волна ледяного экстаза, наполняя мышцы сверхъестественной силой, обостряя чувства до боли. Он слышал, как колотится сердце в груди у лучника за тридцать шагов. Он чувствовал запах страха, исходящий от инквизитора в тяжелых латах, который понял слишком поздно, с чем он связался.

Инквизитор был последним. Его освященный силовой молот обрушился на Моргрена с мощью осадного тарана, но Отмеченный даже не стал уклоняться. Он поймал удар на древко глефы, и зачарованный металл, способный крушить камень, лишь высек сноп искр. Глаза инквизитора под решеткой шлема расширились от ужаса.

— Нечестивое отродье… — прохрипел он.

— Посмотри в зеркало, святоша, — выплюнул Моргрен и резким, коротким движением вспорол ему живот от паха до горла.

Тяжелые доспехи не спасли. Они лишь превратились в консервную банку, из которой на землю вывалилось дымящееся содержимое.

И вот теперь он стоял в тишине, нарушаемой лишь карканьем воронья. Сила, подаренная Глифой, уходила, оставляя после себя ломоту в костях и тошнотворную слабость. Цена была высока. Но награда…

«Души… Они питают меня. Они делают тебя сильнее…» — вновь зашептал искуситель в голове. «Представь, что мы сможем, когда поглотим город… целую страну…»

— Заткнись, — прошипел Моргрен в пустоту.

— Говоришь сам с собой, милый? Плохой признак. Обычно это предшествует тому, что ты начинаешь пускать слюни и пытаться съесть собственные сапоги.

Голос, полный едкой иронии, раздался из-за группы чахлых ив. Из тени вышла женщина. Высокая, стройная, в практичном кожаном дорожном костюме, который, тем не менее, не мог скрыть соблазнительных изгибов ее фигуры. Каштановые волосы были собраны в тугую косу, а в зеленых, как болотная вода, глазах плясали насмешливые огоньки. Лианна. Чародейка, спутница, и единственное существо в этом проклятом мире, чье общество он еще мог выносить.

Она обвела взглядом поле бойни, и ее тонкие губы скривились в брезгливой усмешке.

— Устроила тут небольшую уборку, я смотрю. А я-то думала, ты просто пошел проверить ловушки на кроликов. Надо было захватить мешки побольше.

— Они нашли наш след, — хмуро бросил Моргрен, опираясь на глефу. Рукоять была липкой от крови. — Отряд инквизитора Родриго. Был.

— Родриго? Тот самый цепной пес с выжженным на лбу солнцем? — Лианна присвистнула. — Он гонялся за мной три года по всему Северному Тракту. Что ж, земля ему стекловатой. Но, Моргрен… целый легион? Один?

Она подошла ближе, ее взгляд стал серьезным, изучающим. Она знала его силу, знала пределы бойцов Ордена. И это… это было за гранью. Ее глаза остановились на его левой руке.

— Что это с твоей рукой? Новая татуировка в честь победы? Выглядит… нездорово.

«Убей ее», — внезапно отчетливо прозвучал голос Глифы. «Она видит. Она поймет. Она — угроза. Ее душа будет слаще тысячи этих солдат. Сила ее магии наполнит нас до краев… Убей!»

Рука Моргрена дрогнула, пальцы сильнее сжали древко. На мгновение он увидел это — как лезвие глефы сносит ее прекрасную голову, как зеленые глаза стекленеют от удивления и боли… Он зарычал, отгоняя наваждение.

— Старая рана, — солгал он. — Обострилась в бою.

Лианна прищурилась. Она не поверила ни единому слову, но не стала давить. Вместо этого она подошла к изуродованному телу инквизитора и брезгливо пнула его сапожком.

— Странно. Они шли не просто за тобой. Я чувствую остаточные эманации… тут было что-то еще. Что-то грязное, темное. Даже грязнее, чем твои шутки, милый.

Она закрыла глаза, и воздух вокруг ее ладоней замерцал лиловым светом. Чародейка вела пальцами по воздуху, читая невидимые письмена, оставленные потоками Силы.

— Так и есть… Они гнали не тебя. Они гнали нечто, что вырвалось из древнего захоронения к югу отсюда. Тварь, сотканную из гноя и отчаяния. Ты просто попался им под горячую руку. Похоже, ты убил и охотников, и дичь.

Ее глаза распахнулись. В них стоял неподдельный ужас.

— Моргрен… то, что они гнали… Оно не просто сбежало. Оно было приманкой. Здесь, в центре этого болота, кто-то проводил ритуал. Колоссальный. Он питал его энергией боли и страдания всех этих умирающих солдат.

Она указала в центр поляны, где тела лежали особенно густо. Моргрен проследил за ее взглядом и увидел то, чего не заметил в пылу битвы. Земля там была испещрена рунами, вырезанными прямо в дерне. И руны эти светились едва заметным трупным светом. В центре круга лежал обугленный, оплавленный камень, от которого несло могильным холодом и всепоглощающей, космической тоской.

«ДА!» — взревел голос в его голове, полный жадного восторга. «Источник! Осколок моего господина! Он звал меня! Мы должны соединиться! Коснись его! ВОЗЬМИ СИЛУ!»

Моргрен пошатнулся, схватившись за голову. Боль была такой, будто в мозг вбивали раскаленный гвоздь.

— Моргрен! Что с тобой?! — крикнула Лианна, бросаясь к нему.

Но он ее уже не слышал. Он видел. Глифа, почуяв близость родственной силы, сорвала пелену с его разума. Перед его мысленным взором предстала не просто поляна на болоте. Он увидел всю планету, окутанную сетью таких же рунических кругов, невидимых простым смертным. Он увидел, как они медленно высасывают жизненную силу из самого мира, направляя ее в одну точку, в бездонную тюрьму в сердце реальности, где ворочалось нечто безгранично древнее и злое. Тот-что-Грызет-Корни-Мира. И некроманты, инквизиторы, демоны, боги — все они были лишь пешками в его игре, готовя пир для своего пробуждения.

А Глифа… Глифа была ключом. Одним из многих.

— Нет… — прохрипел он, борясь с чужой волей, что пыталась заставить его тело сделать шаг к камню.

— Моргрен, очнись! — Лианна встряхнула его за плечи, ее лицо было искажено страхом.

«Ты слаб! Ты ничтожество! Отдай мне контроль, и я спасу этот мир, утопив его в крови, чтобы возродить заново!» — гремел внутренний голос. «Стань моим аватаром! Стань Смертью! Или умри вместе со всеми!»

Он посмотрел на Лианну. На ее испуганные, но полные решимости глаза. Она была единственным, что еще держало его в этом мире, единственным, что не давало ему окончательно стать монстром. И сейчас эта тварь в его руке предлагала ему силу, способную, возможно, остановить грядущий апокалипсис. Но цена… ценой был он сам. Его душа. Его право быть человеком.

Стиснув зубы до скрежета, Моргрен оттолкнул Лианну и, шатаясь, сделал шаг к камню. Не потому, что Глифа приказывала. А потому, что он сам сделал выбор.

— Если этому миру суждено сгореть, — прорычал он, и его голос был уже не совсем его, — то я лучше буду тем, кто держит спички, чем тем, кто превратится в пепел.

Он протянул свою отмеченную руку и коснулся холодного, мертвого камня.

Тьма взорвалась. И мир для Моргрена перестал существовать.

Глава 2. Шепот в шелковом коконе

Сознание не вернулось — оно обрушилось на него, словно лавина раскалённого битого стекла. Миллиарды чужих смертей, агоний, предсмертных проклятий и забытых молитв пронеслись сквозь его разум в одно жуткое, бесконечное мгновение. Он не просто видел — он был каждым из тех солдат, чью душу пожрала Глифа. Он чувствовал, как сталь его глефы разрывает его же собственную плоть, как жизнь утекает из него теплой струйкой, и как ледяной ужас небытия сменяется хищным голодом новообретенной сущности.

Это было нечестивое причастие. Осколок древней воли, дремавший в камне, слился с Глифой на его руке, и теперь они были едины. Не паразит и носитель. А симбиот.

Моргрен очнулся от того, что его кто-то бил по щекам. Резко, отчаянно. Он распахнул глаза. Над ним склонялась Лианна, ее лицо было бледным, как пергамент, а в зеленых глазах плескался страх, смешанный с яростью.

— Моргрен! Клянусь Бездной, если ты не очнешься, я вырву это из твоей головы силой! — ее ладони уже начали светиться лиловым.

Он перехватил ее запястье. Его хватка была нечеловечески сильной, как стальной капкан. Лианна вскрикнула от боли и удивления. Он смотрел на нее, но его глаза… они изменились. В их глубине больше не было той усталой тоски, что он носил в себе годами. Теперь там горел холодный, хищный огонь, черный, как сама пустота. И он видел ее не так, как прежде. Он видел ауру ее Силы — бурлящий, лакомый котел энергии. Он видел биение ее жизни, как сладкий, пьянящий нектар.

«Вкусная…» — прошелестела мысль, и он не мог понять, его ли она, или уже их. «Ее искра может питать нас неделями…»

Он отпустил ее руку так же резко, как и схватил. Сел, оглядываясь. Поляна была прежней, но мир ощущался иначе. Он слышал шелест личинки, грызущей кору дерева за сотню шагов. Он чувствовал потоки магической энергии, струящиеся в земле под ним, словно подземные реки. Узор на его руке больше не был похож на татуировку. Он стал объемным, черные вены слегка пульсировали под кожей, и казалось, что если прикоснуться к ним, они будут теплыми.

— Что… что это было? — голос Лианны дрожал.

— Посвящение, — хрипло ответил Моргрен, поднимаясь на ноги. Слабости как не бывало. Наоборот, по его телу разливалась мощь, темная, пьянящая, требовательная. — Я видел. Все.

Он коротко, обрывистыми фразами, рассказал ей про сеть, опутавшую мир. Про спящее божество, которое некроманты и фанатики разных мастей, сами того не ведая, готовят к пробуждению. Про то, что Глифа — не просто проклятие, а ключ.

Лианна слушала, ее лицо каменело с каждым его словом. Она была могущественной чародейкой, сведущей в тайнах, о которых не пишут в книгах. И она поняла, что он не бредит.

— Тот-что-Грызет-Корни… — прошептала она древнее, запретное имя. — Это детские страшилки. Кошмары, которыми пугают послушников в Башнях Магов, чтобы те не совали нос в запретные фолианты. Никто не верил…

— Начинай верить, — оборвал ее Моргрен. Он подобрал свою глефу. В его руке она ощущалась легкой, как ивовый прут. — Этот мир — пиршественный стол. И скоро подадут главное блюдо. Нам нужно знать, где находятся другие узлы. Другие камни.

— «Нам»? — в голосе Лианны прорезалась сталь. — Моргрен, эта тварь на твоей руке… она меняет тебя. Я это вижу. Ты говоришь, как она.

Он повернулся к ней. На его губах мелькнула тень улыбки, от которой у чародейки по спине пробежал холодок.

— Возможно. Но только этот «монстр» сейчас стоит между этим миром и его полным забвением. У тебя есть выбор, Ли. Можешь уйти. Попытаться спрятаться. Хотя прятаться будет негде. Или можешь пойти со мной. Будет больно, грязно и, скорее всего, мы погибнем. Но, черт возьми, мы хотя бы дадим сдачи.

Он смотрел на нее в упор, и она видела в его глазах бездну. Но в самой ее глубине, за холодом и тьмой, она все еще видела того мужчину, которого знала. Сломленного, проклятого, но не сдавшегося.

— Проклятье, — выдохнула она. — Ты же знаешь, что я пойду. Кто-то должен присматривать, чтобы ты окончательно не превратился в бездушную тварь и не сожрал меня на завтрак. Куда теперь?

— В клоаку. Туда, где собираются все отбросы, — ответил Моргрен. — В портовый город Нижний Тракт. Нам нужен информатор. Одноглазый Йорик. Если в этом мире кто-то и торгует тайнами о древних некромантских ритуалах, то это он.

Нижний Тракт встретил их смрадом гниющей рыбы, дешевого вина и несбывшихся надежд. Город был язвой на теле королевства, гнойником, куда стекались воры, убийцы, контрабандисты и те, кто был еще хуже. Узкие улочки, зажатые между покосившимися домами, были вечно погружены в полумрак, а из грязных канав несло таким зловонием, что даже Моргрен, привыкший к запахам полей сражений, поморщился.

Они нашли Йорика там, где он всегда обитал — в самом дорогом и самом развратном борделе города под названием «Шелковый Кокон». Это место было оазисом порока посреди океана нищеты. Внутри курились благовония, заглушавшие уличную вонь, играла томная музыка, а полуобнаженные девицы всех рас и мастей скользили между столами, за которыми влиятельные купцы, коррумпированные стражники и криминальные бароны заключали свои грязные сделки.

Йорик сидел в отдельной кабинке, скрытой за занавесом из алого шелка. На его единственном глазу был монокль, а на столе перед ним стояла бутылка эльфийского вина, стоящая больше, чем годовое жалование капитана городской стражи. Рядом с ним, лениво поглаживая его по плечу, сидела молодая тифлингша с маленькими рожками и хвостом, кончик которого подрагивал в такт музыке.

— Моргрен! — проскрипел Йорик, заметив их. Его единственный глаз жадно осмотрел сперва ведьмака, а потом задержался на Лианне с откровенной оценкой. — Какими ветрами? Я думал, тебя давно сожрали болотные твари или повесили инквизиторы. Впрочем, судя по твоей спутнице, дела у тебя идут неплохо.

— Перестань пускать слюни, Йорик, — бросил Моргрен, садясь напротив. Лианна осталась стоять за его спиной, скрестив руки на груди и глядя на информатора с холодным презрением. — У меня дело.

— У всех вас вечно дела, — вздохнул Йорик, делая глоток вина. — Информация, друг мой, как и лучшая шлюха в этом гадюшнике, — имеет свою цену. И чем она горячее, тем дороже обходится. Что тебе нужно? Имена продажных судей? Маршруты караванов с оружием? Или, может, ты хочешь узнать, с кем проводит ночи жена бургомистра? Кстати, это недорого, потому что ответ — «со всеми».

— Мне нужно все, что ты знаешь о культе Пробуждения. О ритуальных камнях, узлах силы и о тех, кто их ищет.

Йорик поперхнулся вином. Он закашлялся, и его лицо на мгновение утратило напускную вальяжность. Тифлингша испуганно отпрянула. Он посмотрел на Моргрена своим единственным глазом, и в нем больше не было иронии. Только страх.

— Ты с ума сошел, — прошипел он, понизив голос. — Ты хоть знаешь, о чем спрашиваешь? Это не контрабанда и не дворцовые интриги. Это… другое. Те, кто лезет в эти дела, не просто умирают. Они исчезают. Стираются из мира, будто их никогда и не было.

«Он боится. Он знает», — прозвучал в голове Моргрена голос Глифы. «Сломай его. Вырви из него знание. Его жалкая душонка — ничтожная плата».

Моргрен положил свою левую, отмеченную Глифой, руку на стол. Черные узоры под кожей, казалось, стали темнее в тусклом свете светильников.

— У меня нет времени на твои страхи, Йорик. Мир катится в бездну, и я не собираюсь наблюдать за этим сложа руки. Говори. Или я вырву эту информацию из твоего черепа вместе с твоим единственным глазом.

Йорик сглотнул, глядя на руку ведьмака. Он был прожженным циником и не верил в магию больше, чем в честность шлюхи, но от этой руки веяло таким могильным холодом, такой первобытной угрозой, что волосы на его затылке встали дыбом.

— Хорошо… будь ты проклят, — просипел он. — Есть один человек. Сумасшедший старик, бывший магистр Ордена Астрологов. Его зовут Кассиан. Он был одержим идеей «музыки сфер» и утверждал, что слышит, как мир «поет песнь своей гибели». Инквизиция сочла его еретиком и упрятала в свою самую страшную тюрьму. Цитадель Скорби.

— Цитадель Скорби? — вмешалась Лианна. — Да туда невозможно попасть! Она стоит на скале посреди Соленого Залива, и ее охраняет целый легион Храмовников и боевых магов Церкви!

— Именно, — кивнул Йорик, немного придя в себя и вновь наливая себе вина дрожащей рукой. — Поэтому твоя информация и стоит так дорого. Кассиан там. И он — единственный, кто может знать расположение других узлов. А теперь убирайтесь. И сделайте вид, что мы никогда не говорили.

Моргрен поднялся. Он бросил на стол тяжелый мешочек с золотом.

— Это за информацию. А это, — он выложил еще один, поменьше, — за твое молчание. Если я узнаю, что ты проболтался, я вернусь. И тогда вино будет не единственной красной жидкостью на этом столе.

Когда они вышли из «Шелкового Кокона» обратно в вонючую ночь Нижнего Тракта, Лианна схватила его за руку.

— Ты серьезно? Цитадель Скорби? Это самоубийство! Даже для тебя. Даже с… этой штукой.

— Значит, умрем, пытаясь, — спокойно ответил Моргрен, глядя на темные воды залива, где-то за которыми, во мраке, высилась неприступная тюрьма инквизиции.

В этот момент из-за угла вывернул патруль. Четверо храмовников в начищенных до блеска латах, с символами Неугасимого Пламени на груди. Возглавлял их суровый рыцарь с лицом, испещренным шрамами. Их взгляд остановился на Моргрене, на его глефе за спиной, на его недобрых глазах.

— Стоять, именем Святой Инквизиции! — пророкотал рыцарь, кладя руку на эфес меча. — Твое лицо кажется мне знакомым, бродяга. Ты числишься в розыске как пособник еретиков и убийца слуг Пламени.

Моргрен не ответил. Он лишь медленно перевел взгляд с рыцаря на его солдат. И впервые за долгое время он почувствовал не ярость и не усталость. Он почувствовал голод.

«Закуска…» — прошептала Глифа в его душе. «Легкая, но приятная закуска перед основным блюдом».

И тьма на его руке жадно запульсировала.

Глава 3. Врата из дерьма и отчаяния

Воздух в узком переулке застыл, сделался плотным и тяжелым, как могильная плита. Запахи ночного города — прокисшего эля, мочи и отчаяния — смешались с металлическим привкусом грядущей крови. Шлемоносный рыцарь-храмовник сделал шаг вперед, его сапог со скрежетом проехался по брусчатке. Он был уверен в себе, в своей вере, в остроте своего меча и в силе трех своих братьев по оружию. Классическая ошибка тех, кто встречает на своем пути волка, приняв его за бродячую собаку.

— Я не буду повторять дважды, еретик. Бросай оружие и…

Он не договорил. Договаривать было уже некому.

Моргрен не двигался с места. Он лишь чуть качнул плечами, и глефа, словно живая змея, соскользнула с креплений ему в руки. Все произошло в одно неуловимое для обычного глаза мгновение. Лианна, стоявшая позади, ощутила лишь порыв ветра и короткий, леденящий всплеск чужой Силы, грязной и хищной.

Мир для Моргрена вновь замедлился, превратившись в вязкий кисель. Он видел, как расширяются зрачки храмовников, как начинают сокращаться мышцы на их руках, тянущихся к оружию. Слишком медленно. Непоправимо, оскорбительно медленно.

«Еда…» — проурчал голос Глифы, полный предвкушения. «Теплые, глупые души, наполненные самодовольной верой. Они хрустят, как сахарные леденцы…»

Первым умер тот, что стоял слева. Моргрен сделал неуловимый выпад, и крюк на обратной стороне лезвия глефы зацепил горжет храмовника. Резкий рывок, и закованный в сталь мужчина, потеряв равновесие, полетел вперед. Моргрен пропустил его мимо себя, и в то же мгновение лезвие глефы, описав короткую дугу, чиркнуло по его незащищенной шее под шлемом. Не было ни крика, ни хрипа. Лишь тихий влажный звук и фонтан горячей крови, ударивший в стену дома.

Двое оставшихся солдат, наконец осознав, что это не арест, а казнь, с ревом выхватили мечи. Их атака была яростной и слаженной — один целил в ноги, другой рубил наотмашь по голове.

И тогда Моргрен начал свой танец.

Он не отступил, не блокировал. Он шагнул в самый центр их атаки, и глефа в его руках превратилась в размытый стальной круг. Смертоносная восьмерка. Древко отбило нижний удар, направив меч в брусчатку с такой силой, что посыпались искры. Одновременно верхнее лезвие встретило второй клинок, но не для парирования. Моргрен провел им вдоль вражеской стали, с визгом сближаясь, и в конечной точке движения провернул глефу, вырывая меч из рук храмовника. А затем, не прерывая вращения, обратным ходом лезвие вошло в бок второго солдата, там, где кираса сходилась с набедренниками. Оно прошло насквозь, с хрустом ломая ребра и разрывая внутренности.

Солдат замер, глядя на древко, торчащее из его тела, с тупым недоумением. Моргрен выдернул оружие, и воин рухнул на колени, заливая камни кровью и содержимым своего кишечника. Его обезоруженный товарищ успел лишь открыть рот от ужаса, прежде чем тупой конец древка с размаху врезался ему в лицо, превратив шлем и то, что было под ним, в кровавое месиво.

Остался только рыцарь-капитан. Он стоял, парализованный бойней, занявшей не больше трех ударов сердца. Его освященный меч дрожал в руке.

— Во имя Отца… что ты такое? — прошептал он.

Моргрен медленно пошел на него, волоча лезвие глефы по камням. Звук был хуже любого крика.

— Я — ваш голодный бог, — пророкотал он голосом, в котором едва угадывались его собственные нотки.

Рыцарь взревел от ярости и страха и бросился в атаку. Его удар был силен и точен, но Моргрен лениво подставил под него древко. Закаленная сталь встретилась с зачарованным деревом, и меч рыцаря, не выдержав чудовищной силы, со звоном разлетелся на куски.

Несколько секунд капитан смотрел на обломок в своей руке. Затем поднял взгляд на Моргрена. В его глазах было понимание. Понимание того, что он встретил не еретика. Он встретил конец.

Моргрен не стал его убивать. Не сразу. Он ударил его в колено концом древка, дробя чашечку. Рыцарь с воем рухнул на землю. Затем второй удар сломал ему правую руку.

— Ты искал меня, — сказал Моргрен, нависая над ним. Его глаза горели нечестивым черным огнем. — Ты нашел.

Он поднял глефу и опустил ее. Не лезвием. А всей тяжестью, плашмя, на грудь рыцаря. Раздался омерзительный хруст ломающихся ребер и грудины.

Тишина.

По левой руке Моргрена пробежала волна ледяного огня. Четыре свежие, пусть и тусклые души влились в Глифу, утоляя ее вечный голод. Шепот в голове сменился довольным, сытым мурлыканьем. Он чувствовал, как затягиваются мелкие царапины на теле, как уходит усталость.

— Моргрен…

Он обернулся. Лианна смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас. Она видела много смертей. Она сама не раз убивала. Но она никогда не видела такой холодной, методичной, наслаждающейся жестокости.

— Это было… не обязательно, — тихо сказала она, глядя на изувеченное тело рыцаря. — Так жестоко.

— Они были угрозой. Теперь они — топливо, — отрезал он, отряхивая глефу. Голос был его, но слова — чужие. — Не бывает «слишком жестоко», когда на кону стоит мир. Бывает только «недостаточно эффективно».

— Это не ты говоришь! — ее голос сорвался на крик. — Это говорит тварь в твоей руке!

Он подошел к ней вплотную. Его тень накрыла ее. Он смотрел на нее сверху вниз, и на мгновение ей показалось, что перед ней не человек, а древний хищник, облаченный в человеческую кожу.

— Какая разница, кто говорит, если слова верны? — прошептал он. — Лианна, еще не поздно. Уходи. Найди корабль и плыви за край света. Забудь обо мне, забудь обо всем этом. Спасай себя.

В его голосе на долю секунды прорезалась прежняя, человеческая боль. Мольба. Он хотел, чтобы она ушла, чтобы не видеть, во что он превращается.

Она смотрела в его темные глаза, видела эту борьбу, эту агонию под ледяной маской. И ее страх уступил место упрямой, злой решимости. Она подняла руку и коснулась его щеки. Его кожа была холодной, как у мертвеца.

— Поздно, Моргрен, — твердо сказала она. — Я уже в этом дерьме по самое горло. И если тебе суждено стать чудовищем, то я останусь рядом. Чтобы, когда придет время, вонзить кинжал тебе в сердце. Или вытащить тебя обратно. Как получится.

Он молча убрал ее руку. Но напряжение в его плечах слегка спало.

— Хорошо, — кивнул он. — Тогда нам нужен тот, кто проведет нас в Цитадель. И я знаю, кто это может сделать.

Таверну «Утонувшая Крыса» нельзя было найти случайно. В нее можно было только провалиться, свернув не в тот переулок и оступившись на гнилых ступенях, ведущих в подвал, откуда несло перегаром, потом и соленой водой. Здесь собирались те, для кого даже дно Нижнего Тракта было слишком респектабельным местом.

Они нашли его за столиком в самом темном углу, рядом с бочкой, из которой сочилась какая-то зеленоватая слизь. Сайлас Черноводный по кличке Угорь. Он был худ и жилист, как высушенная вобла, а его кожа имела нездоровый сероватый оттенок. На шее у него были вытатуированы жабры, а пальцы на руках были неестественно длинными и соединены тонкими перепонками. Говорили, что его прабабка согрешила с водяным, и, глядя на Сайласа, в это легко можно было поверить.

— Цитадель Скорби? — просипел он, когда Моргрен изложил ему суть дела. Его глаза, похожие на рыбьи, беспокойно забегали. — Вы в своем уме? Да я скорее суну голову в пасть кракену, чем поплыву туда!

— Мы хорошо заплатим, — сказала Лианна, положив на стол мешочек с золотом, отобранный у храмовников.

Сайлас презрительно фыркнул.

— Золото не поможет мне отрастить новую голову, когда храмовники насадят мою на пику. Туда нет входа. И выхода тоже.

— Вход есть всегда, — вмешался Моргрен. Его голос был тихим, но в нем была такая угроза, что Угорь поежился. — Ты знаешь все подводные течения, все тайные ходы. Ты знаешь, куда Цитадель сбрасывает свои отходы.

Лицо Сайласа вытянулось.

— Дерьмовая труба? Вы хотите лезть через… нет. Ни за что. Там решетки, там течение, которое унесет в открытое море…

Моргрен наклонился к нему через стол. Его левая рука легла рядом с кружкой Угря. Черные вены на ней, казалось, зашевелились.

— Послушай меня, Угорь. В этом мире скоро не останется ни золота, ни кракенов, ни даже дерьма, в котором ты так любишь копаться. Будет только тишина и холод. Мы идем в Цитадель, чтобы попытаться это остановить. Ты пойдешь с нами. Проведешь нас через эти трубы, вскроешь решетки. А когда мы выйдем, ты получишь столько золота, что сможешь купить себе целый остров и трахать там русалок до конца своих дней. Если же ты откажешься… — Моргрен на мгновение замолчал, — …то я скормлю твою тощую душонку своей руке прямо здесь. И, поверь, это будет гораздо больнее, чем пика храмовника.

Сайлас смотрел то на руку Моргрена, то в его бездонные черные глаза. Он был отбросом, но не был идиотом. Он чувствовал смерть, исходящую от этого человека. И он понял, что угроза — не пустые слова.

— Будьте вы прокляты, — прохрипел он, залпом осушая свою кружку. — Ладно. Я вас проведу. Готовьтесь вонять так, как не вонял даже самый прокаженный нурглинг. Мы полезем через Врата Скорби. Так мы, контрабандисты, зовем главный коллектор Цитадели.

Он поднялся, пошатываясь.

— Встретимся у старых доков через час. И, ради всех богов, найдите что-нибудь, чем можно дышать. Потому что воздух там убивает быстрее любого меча.

Когда он скрылся в зловонном мраке таверны, Лианна посмотрела на Моргрена.

— Врата Скорби… Звучит поэтично.

— Готовься, — мрачно ответил Моргрен, глядя на свою пульсирующую руку. — Скоро мы окунемся в самое сердце этого мира. В его грязь и отчаяние.

И Глифа в его душе согласно промурлыкала в предвкушении новой жатвы.

Глава 4. Гимн сточных вод

Старые доки были скелетом некогда кипевшей здесь жизни. Сгнившие остовы пирсов торчали из черной, маслянистой воды, как ребра доисторического чудовища. Воздух, и без того густой от запахов Нижнего Тракта, здесь становился почти осязаемым, пропитанным солью, йодом и безнадежностью.

Сайлас Угорь ждал их, стоя по колено в воде у основания гигантской, поросшей ракушками и слизью стены Цитадели. Он был похож на призрака, вынырнувшего из морских глубин. В руках он держал три тусклых фонаря, в которых плавали фосфоресцирующие медузы.

— Пламя вас забери, сухопутные, — просипел он, протягивая им фонари. — Опоздали. Прилив начинается. Если не поспешим, нас либо размажет о решетки, либо вынесет обратно в залив по частям.

Моргрен молча взял фонарь. Холодный, неживой свет озарил его лицо, делая его похожим на каменное изваяние. Он уже снял тяжелый плащ, оставшись в облегающей кожаной куртке. Глефа была надежно закреплена за спиной.

— Веди, — коротко бросил он.

Сайлас нырнул под воду и через мгновение его голова показалась у огромного, едва видного в мутной воде отверстия трубы, закрытого массивной ржавой решеткой.

— Врата Скорби, — прошипел он с кривой усмешкой. — Добро пожаловать в задницу мира.

Он принялся работать. Его длинные, перепончатые пальцы забегали по замку, который не видел ключа уже сотню лет. Он что-то поддевал, нажимал, крутил, и все это под водой, в почти полной темноте. Лианна держала свой фонарь над ним, ее лицо скривилось от отвращения.

— Ты уверена, что хочешь лезть в это? — тихо спросил Моргрен, не глядя на нее. Его голос был ровным, лишенным эмоций.

— А у меня есть выбор? — так же тихо ответила она. — Кто-то же должен будет вытащить твою задницу, когда ты решишь, что можешь дышать этой дрянью.

Раздался громкий, скрежещущий щелчок. Решетка со стоном поддалась. Сайлас вынырнул, отплевываясь.

— Готово. Дальше будет веселее. Держитесь за стены, течение бешеное. И ради Бездны, не открывайте рта. Местная вода лечит от всех болезней. Раз и навсегда.

Они полезли внутрь.

Это был ад. Ад из воды, камня и нечистот. Стены коллектора были покрыты многолетним слоем слизи, склизкой и теплой на ощупь. Поток был сильным, ледяным, и нес с собой не только воду, но и отвратительную взвесь из мусора, отбросов и чего-то, о чем не хотелось даже думать. Вонь была невыносимой, всепоглощающей. Воздух был настолько густым, что его, казалось, можно было резать ножом — это была смесь ржавчины, гниющих потрохов, застарелого страха и экскрементов сотен людей, запертых наверху.

Они шли медленно, цепляясь за скользкие камни. Сайлас впереди, уверенно находя опору там, где ее, казалось, не было. Лианна шла за ним, шепча заклинание, создававшее вокруг ее головы небольшой, мерцающий пузырь относительно чистого воздуха. Моргрен замыкал шествие. Он не пользовался магией. Он просто дышал этой отравой, и Глифа на его руке жадно впитывала эманации боли и отчаяния, которыми была пропитана сама вода.

«Здесь… все пропитано страданием…» — шептал голос в его голове, и в нем слышалось гурманское наслаждение. «Каждый камень… каждая капля… они помнят крики… помнят слезы… Это хорошее место. Плодородная почва…»

— Свет! — вдруг прошипел Сайлас, замирая.

Впереди, в темноте туннеля, заплясали блуждающие огоньки. Десятки тусклых, голубоватых свечений, которые медленно двигались им навстречу против течения.

— Это не светлячки, Моргрен… — напряженно сказала Лианна. — Я чувствую… некротическую энергию. Слабую, но очень голодную.

Огоньки приблизились, и они увидели, что это было. Из мутного потока поднимались раздутые, бледные тела утопленников. Но они не были мертвы. Их глаза горели тем самым голубым светом, рты были разинуты в беззвучном вое, а пальцы с обломанными ногтями скребли по стенам.

— Слезари, — выплюнул Сайлас, и в его голосе впервые прозвучал настоящий ужас. — Твари, что рождаются из слез и отчаяния замученных узников. Они неразумны, но они чувствуют тепло живых. И они хотят его забрать.

Первый слезарь, бывший когда-то, видимо, крупным мужчиной, бросился на Сайласа. Тот с проворством угря ушел под воду, и тварь врезалась в стену. Но за ней уже шли другие. Десятки. Они заполнили собой весь туннель, двигаясь медленно, но неотвратимо, как сама смерть.

Лианна выставила руку вперед, и с ее пальцев сорвался сгусток лиловой энергии, ударив в ближайшую тварь. Тело взорвалось фонтаном гнилой воды и ошметков, но это лишь раззадорило остальных. Они полезли напролом, игнорируя инстинкт самосохранения, которого у них и не было.

— Их слишком много! — крикнула Лианна.

— Тихо, — ответил Моргрен.

Он шагнул вперед, в самую гущу тварей, и выхватил глефу. В тесном туннеле не было места для его смертоносных восьмерок, для широких замахов. И он не стал их делать.

Он начал работать. Короткие, точные, жестокие удары. Укол в глазницу. Режущий удар по шее, отделяющий голову от раздутого тела. Мощный тычок древком, дробящий череп, как яичную скорлупу. Он не сражался. Он работал. Как мясник на бойне. Хладнокровно, эффективно, без единого лишнего движения.

А Глифа пела. Она упивалась этой жатвой. Души этих существ были неполноценными, рваными, лишь эхом настоящих душ. Но они были пропитаны концентрированным, вековым страданием. Это было не вино, а чистый спирт. Ударная доза.

«Вкус… иной…» — шелестел голос, становясь громче, наглее. «Не чистая агония смерти, а выдержанная, как старое вино, многолетняя боль… Она пьянит… она делает нас сильнее…»

Черные вены на его руке засветились изнутри тусклым, трупным светом. Он почувствовал, как его мышцы наливаются силой, как обостряется зрение, позволяя видеть в почти полной темноте. Он перестал быть человеком, разбирающим на части ходячие трупы. Он стал хищником, пожирающим стаю мелких падальщиков.

Когда последний слезарь был разорван на куски и унесен потоком, Моргрен стоял посреди туннеля, тяжело дыша. С его глефы стекала не кровь, а какая-то мутная, серая жижа.

Сайлас и Лианна смотрели на него с одинаковым выражением на лицах — смесью благоговейного ужаса и отвращения.

— Пошли, — хрипло бросил Моргрен, не глядя на них. — Мы теряем время.

Они шли еще около часа в полном молчании. Наконец, Сайлас остановился у вертикальной шахты, уходящей вверх, в темноту. Из нее спускалась ржавая лестница.

— Все. Дальше — сами. Это технический колодец. Ведет в нижние тюремные блоки. В Осушительные Ямы.

— Осушительные Ямы? — переспросила Лианна.

— Место, куда сбрасывают тех, кто слишком слаб, чтобы работать в каменоломнях, но слишком упрям, чтобы умереть, — с мрачным удовлетворением пояснил Угорь. — Там их просто оставляют. В темноте. Голодные, они со временем пожирают друг друга. Потом самые сильные умирают от обезвоживания. Инквизиторы — те еще затейники.

Моргрен кивнул.

— Твоя часть сделки выполнена. Золото ждет тебя в «Утонувшей Крысе». Спрятано в бочке с зеленой слизью. Исчезни.

Сайлас ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы.

— С превеликим удовольствием. Удачи вам, ребята. Надеюсь, вы сдохнете быстро.

С этими словами он развернулся и, ловко лавируя в потоке, скрылся в темноте коллектора.

Моргрен и Лианна остались одни. Тишину нарушало лишь журчание воды и отдаленные, едва слышные звуки, доносившиеся сверху. Капающая вода, скрип металла… и стоны. Литания отчаяния, которая была фоновой музыкой этого проклятого места.

— Готова? — спросил Моргрен.

Лианна кивнула, ее лицо было суровым и решительным.

Они полезли наверх. С каждым метром вонь нечистот сменялась другим запахом — запахом застарелой крови, болезни и страха. Когда они выбрались из колодца на решетчатый помост, они оказались в огромном, вырубленном в скале зале.

Внизу, в тусклом свете редких факелов, были они. Осушительные Ямы. Десятки каменных загонов, в которых, словно скот, копошились иссохшие, похожие на скелеты фигуры. Их тихие, безумные стоны сливались в единый, монотонный гул. Над ямами нависали помосты, по которым медленно прохаживались стражники в тяжелых доспехах.

— Кассиан должен быть где-то здесь, — прошептала Лианна. — В одиночной камере. Для особо важных еретиков.

В этот момент тишину зала нарушил звук, который был страшнее любых стонов.

Это был смех.

Тихий, булькающий, безумный смех, доносившийся из самой дальней и самой темной камеры. Смех старика, который слишком долго смотрел в бездну, и бездна не просто посмотрела в него в ответ. Она поселилась там, свив себе уютное гнездо.

Моргрен и Лианна переглянулись. Они нашли его.

И судя по звукам, старый магистр был рад гостям.

Глава 5. Колыбельная для сумасшедшего бога

Воздух здесь, в этом каменном мешке, вырезанном в самых недрах скалы, был не просто спертым — он был мертвым. Казалось, он прошел через тысячи гниющих легких, впитал в себя все их предсмертные хрипы и теперь недвижно висел, слишком тяжелый, чтобы сдвинуться с места. Литания отчаяния, доносившаяся из ям внизу, была не просто звуком — она была физическим давлением, давившим на барабанные перепонки, на душу.

Безумный смех из дальней камеры не прекращался. Он то затихал до едва слышного хихиканья, то взрывался булькающими, клокочущими руладами, эхом отражаясь от низких сводов.

— Похоже, наш астролог окончательно договорился со звездами, — прошептала Лианна, и ее голос прозвучал неуместно звонко в этом царстве шепота и стонов. — Как мы доберемся до него? Тут охраны больше, чем блох на портовой шлюхе.

Она была права. По металлическим мосткам, перекинутым над ямами, медленно прохаживались двое стражников. Их тяжелые сапоги гулко стучали по решеткам, и каждый их шаг был метрономом, отмеряющим последние часы для сотен душ внизу. Еще двое стояли у единственного выхода из зала — массивных железных ворот. Все они были облачены в полные латы, за спиной виднелись тяжелые арбалеты, а на поясах висели не просто мечи, а палаческие тесаки, способные одним ударом отделить голову от туловища.

Моргрен не ответил. Он смотрел не на стражников. Он смотрел на тени.

«Смотри…» — прошелестел Голос в его разуме, и теперь он был не просто шепотом, а неотъемлемой частью его собственного мыслительного процесса. «Они — ноты в этой симфонии гниения. Глухие, предсказуемые. Их души тусклы, как дешевые свечи. Но даже такой свет лучше полной темноты. Погаси их. По одному».

Глифа на его руке едва заметно потеплела. Мир для Моргрена вновь изменился. Он видел не просто тени, отбрасываемые факелами. Он видел слепые зоны, коридоры мрака, в которых можно было двигаться незамеченным. Он слышал не просто шаги стражников, а ритм их дыхания, биение их сердец под сталью. Он чувствовал их скуку, их усталость, их глухую, застарелую ненависть к этому месту и его обитателям. Они были предсказуемы. Они были добычей.

— Я займусь теми, что на мосту, — прошептал он, и Лианна вздрогнула от холода в его голосе. — Ты — отвлеки тех, что у ворот. Без ярких вспышек. Нужно что-то тихое.

— Например? Предложить им партию в кости на раздевание? — язвительно бросила она.

— Сотвори иллюзию. Крысу. Большую, жирную крысу, бегущую к выходу. Они не поднимут тревогу из-за грызуна. Но они отвлекутся. Мне хватит трех секунд.

Лианна кивнула, в ее глазах мелькнуло понимание, смешанное с тревогой. Она видела эту новую, пугающую эффективность в нем.

Она присела, коснулась пальцами решетчатого пола, и по металлу пробежала едва заметная искорка. Моргрен в это время уже двигался. Он не шел — он скользил. Тень, отделившаяся от других теней. Ни единого звука, ни единого скрипа кожаной куртки. Он двигался вдоль стены, под самым краем помоста, где мрак был гуще всего.

В тот момент, когда он оказался под патрулирующими, из-за их спин, у самых ворот, раздался тихий писк и шорох. Стражники у выхода обернулись. Один из них лениво пнул ногой в темноту.

— Опять эти твари… размером с собаку уже.

Этого было достаточно.

Моргрен выпрямился, как пружина. Его рука метнулась вверх, сквозь решетку помоста. Пальцы, усиленные нечестивой мощью, сомкнулись на лодыжке ближайшего стражника. Рывок. Короткий, жестокий, выверенный.

Стражник не успел даже вскрикнуть. Он просто исчез с моста, провалившись вниз. Был слышен лишь короткий влажный хруст, когда его шея встретилась с железной балкой под помостом. Его напарник обернулся на звук, его глаза под решеткой шлема расширились от недоумения. Куда делся Йорген?

Это была его последняя мысль.

Моргрен уже был на мосту. Он не прыгал — он будто перетек снизу вверх. Глефа осталась за спиной. В его руке был длинный, тонкий стилет, выхваченный из сапога. Он зажал рот стражника своей левой, отмеченной Глифой, рукой. Тот задергался, но хватка была железной. Холод, исходивший от черных узоров, казалось, высасывал саму жизнь, парализуя волю. Стилет вошел точно в щель шлема под ухом, пробив мозг. Тело обмякло. Моргрен аккуратно, почти нежно, уложил его на решетку, избегая лишнего шума.

Две души. Тусклые, безвкусные, но все же — пища. Глифа довольно вздрогнула.

Стражники у ворот все еще обсуждали крыс. Когда они обернулись, мост был пуст. Они переглянулись, пожали плечами. Наверное, патрульные отошли в нужник.

Через минуту они были мертвы. Одного Моргрен просто свернул шею, подойдя сзади. Второму, обернувшемуся на хруст позвонков товарища, он метнул стилет прямо в глазную щель шлема.

Четыре трупа. Не больше минуты. Ни одного крика. Лианна смотрела на это с застывшим лицом. Это была не битва. Это была работа. Работа палача.

Они подошли к дальней камере. Смех прекратился. Изнутри, из абсолютной темноты, на них смотрели два глаза. Они горели лихорадочным, безумным огнем на дне иссохших орбит.

— Пришли… — проскрипел голос, похожий на шорох сухих листьев. — Птички прилетели в клетку к старому ворону. А я-то думал, вы заставите себя ждать дольше. Музыка… вы слышите музыку? Она становится громче.

Моргрен подошел к решетке. За ней сидел старик. Вернее, то, что от него осталось. Скелет, обтянутый пергаментной кожей, одетый в лохмотья. Длинные седые волосы и борода свалялись в грязные колтуны, в которых что-то копошилось. От него несло мочой, безумием и пылью веков.

— Кассиан? — спросила Лианна.

— Имена, имена… лишь ярлыки на пустых бутылках, — хихикнул старик. — Я — ухо, что слышит песнь распада. Я — глаз, что видит, как гаснут звезды. А вы кто? Еще одни мучители? Или… спасители?

— Мы пришли за знанием, — ровно сказал Моргрен. — Нам нужны координаты узлов. Места силы, что высасывают жизнь из этого мира.

Глаза Кассиана сфокусировались на Моргрене. Его безумный взгляд скользнул по лицу ведьмака и остановился на его левой руке. Улыбка на его потрескавшихся губах стала шире, обнажая гнилые обрубки зубов.

— Аааа… вот оно что. Ты тоже слышишь. Не музыку сфер, нет. Ты слышишь шепот из-под корней. Голодный шепот. Ты принес с собой ключ, мальчик. Один из ключей от последней двери.

Он подполз ближе к решетке, и вонь усилилась.

— Я дам тебе то, что ты просишь. Я нарисую тебе карту на внутренней стороне твоего черепа. Но за знание нужно платить. Всегда.

— У нас есть золото, — сказала Лианна.

Кассиан разразился новым приступом булькающего смеха.

— Золото! Глупая пташка! Зачем мертвому золото? Нет. Я хочу другого. Я устал. Устал от этой музыки, от этого шепота, от этой вони. Я хочу тишины. Я хочу, чтобы все прекратилось. Но эти… мясники… они не дают мне умереть. Они кормят меня ровно столько, чтобы я не сдох. Я хочу дар. Дар забвения.

Он протянул сквозь решетку костлявую руку и указал на Моргрена.

— Ты. Ты сможешь. Я вижу в тебе Смерть. Не ту костлявую дуру с косой. А настоящую. Голодную, всепоглощающую. Освободи меня. Даруй мне покой. И я отдам тебе все, что знаю.

Лианна ахнула.

— Моргрен, нет! Мы не можем…

— Почему же? — перебил ее ведьмак, не сводя глаз с Кассиана. — Он просит о милосердии. В этом месте это — единственная валюта, которая чего-то стоит.

«Он прав», — одобрительно прошептала Глифа. «Его душа… ооо, какая душа! Она стара, она наполнена запретным знанием до краев. Она будет пиром! Соглашайся! Убей его! Поглоти его!»

Моргрен посмотрел на Лианну. В ее глазах он увидел мольбу. Последний островок его старого мира, умоляющий его не делать этот шаг. Затем он посмотрел на Кассиана. В его безумных глазах он увидел свое собственное отражение. Таким он станет, если проиграет.

Он сделал выбор.

— Я согласен, — сказал он, и его голос был тверд, как гранит.

Он просунул свою левую руку сквозь решетку. Кассиан с жадностью вцепился в нее своими костлявыми пальцами.

— Да… ДА! — прошипел он в экстазе. — Музыка… она затихает…

Черные вены на руке Моргрена засветились ярче, чем когда-либо. Они поползли дальше, по руке Кассиана, окутывая ее, словно живые черные змеи. Старик запрокинул голову, его тело затряслось. Но он не кричал от боли. На его лице было выражение невыразимого блаженства.

— Звезды… падают… как слезы… Какая… тишина…

Его тело начало иссыхать. Кожа темнела, трескалась и осыпалась прахом. Знание, накопленное за долгую, полную безумия жизнь, хлынуло из его разума прямо в сознание Моргрена. Это не были слова или карты. Это были образы, ощущения, вкусы и звуки. Он увидел пустыню, где пески пели о погребенном под ними мертвом городе-узле. Он почувствовал ледяной холод горного пика, пронзающего само небо, на вершине которого стоял другой алтарь. Он услышал шепот тысяч голосов из сердца гигантского мегаполиса, где узел был спрятан в канализации под храмом правящего божества…

Когда все закончилось, в руках Моргрена осталась лишь горстка серого праха и лохмотья.

Он отшатнулся от решетки, схватившись за голову. Боль от нечестивого откровения была чудовищной.

И в этот самый момент по всей Цитадели Скорби взревел сигнал тревоги. Громкий, пронзительный вой, от которого, казалось, сотрясались сами камни.

В дальнем конце зала массивные железные ворота со скрежетом начали открываться. За ними стояли не обычные стражники. Там стояли Инквизиторы. В серебряных доспехах, светящихся рунами. А впереди них — высокая фигура в черном, с лицом, наполовину скрытым тенью капюшона, из-под которого виднелся лишь волевой подбородок и тонкие, жестокие губы.

— Еретики осквернили Ямы! — раздался его властный, усиленный магией голос, гремевший по всему залу. — Взять их. Живыми. Главный Инквизитор Валериус желает лично задать им несколько вопросов.

Десятки закованных в серебро воинов с силовыми молотами и огненными мечами хлынули в зал.

Ловушка захлопнулась.

Глава 6. Реквием серебряной стали

Вой сирены был не просто звуком. Он был физическим ударом, копьем из вибраций, вонзившимся в уши и в мозг, где все еще бушевал шторм чужих воспоминаний. Голова Моргрена раскалывалась, знание Кассиана билось в его черепе, как птица в клетке, а Глифа, опьяненная поглощенной душой старого мага, пела ему триумфальный, оглушающий гимн.

Но вид идущей на них стены из серебряных доспехов отрезвлял лучше любого ледяного душа.

Это были не простые храмовники. Это были Псы Валериуса, его личная гвардия. Элита Инквизиции. Каждый из них стоил десятка обычных солдат. Их доспехи из лунного серебра не просто защищали — они активно подавляли любую темную магию, обжигая нечистую плоть одним лишь своим присутствием. Их силовые молоты гудели от заключенной в них праведной ярости, а мечи горели белым пламенем, способным сжигать души.

— Ловушка, — выдохнула Лианна, и в ее голосе не было страха, лишь злая, холодная констатация факта. Ее пальцы уже сплетались в замысловатый узор, собирая Силу из этого пропитанного болью воздуха. — Он ждал не нас. Он ждал тебя. Ждал, пока ты вскроешь этот гнойник.

— Значит, устроим ему представление, — прорычал Моргрен. Боль в голове сменилась ледяной, кристально чистой яростью. Голод. Древний, первобытный голод, усиленный мощью поглощенного знания. Он больше не был просто носителем. Он был Оружием.

«ПИР!» — взревел Голос в его душе, и это был уже не шепот, а его собственный внутренний крик. «Они пришли на пир! Их души чисты, сильны, наполнены огнем веры! Они — деликатес! Сожри их! Сожри их всех!»

Моргрен шагнул вперед, навстречу наступающему легиону, и скинул с плеч глефу. Черные вены на его руке вспыхнули, запульсировали видимым, угольным светом, который, казалось, пожирал свет факелов вокруг. Воздух вокруг него похолодел, покрывая инеем решетчатый пол.

— Взять его! — приказал Валериус, его голос был спокоен, как у анатома, приступающего к вскрытию.

Первый ряд инквизиторов, шесть закованных в серебро гигантов, с ревом ринулись в атаку. Три молота обрушились сверху, три огненных меча нанесли режущие удары с флангов. Слаженная атака, рассчитанная на то, чтобы раздавить, сжечь и уничтожить любого врага в одно мгновение.

Для любого другого это был бы конец. Для Моргрена это было начало танца.

Он не отступил. Он шагнул им навстречу, в самое сердце стальной метели. И мир взорвался движением. Глефа в его руках ожила. Это больше не были выверенные восьмерки. Это была сфера смерти, которую он очерчивал вокруг себя.

Древко, ставшее тверже закаленной стали, встретило молоты. Не блокировало — отбило, изменило их траекторию с такой силой, что инквизиторы едва удержали оружие в руках. В то же мгновение лезвие глефы, двигаясь с немыслимой скоростью, прочертило в воздухе дугу. Оно не столкнулось с огненными мечами. Оно прошло под ними.

Первый инквизитор слева лишился обеих ног по колено. Он рухнул с воем, захлебываясь собственной кровью. Второй, справа, был распорот от паха до ключицы. Серебряный доспех, способный остановить осадный болт, был вскрыт, как консервная банка. Внутренности, дымясь от соприкосновения с нечестивой энергией глефы, вывалились на пол. Третий попытался отступить, но крюк на обратной стороне лезвия зацепил его шлем, и резким рывком Моргрен сорвал его, обнажая бледное, искаженное ужасом лицо. Следующий удар, короткий и деловитый, превратил эту голову в кровавый туман.

Все это заняло два удара сердца.

Инквизиторы замерли на мгновение, ошеломленные. Этой заминки хватило Лианне.

— Aeterna Vinctum! (Вечные Узы!) — ее голос расколол воздух, и с ее ладоней сорвались не огонь и не молнии, а цепи из чистого мрака. Они оплели ноги второго ряда инквизиторов, приковывая их к решетчатому полу.

— Умная девочка, — прошипел Моргрен, скорее для себя, и ринулся вперед.

Теперь это была не битва. Это была резня. Он влетел в обездвиженные ряды врагов, и глефа запела свою кровавую песнь. Он дробил шлемы, вспарывал кирасы, отсекал конечности. Кровь и мозги летели во все стороны, смешиваясь с воплями ярости и агонии. Серебряные доспехи шипели и плавились там, где их касалась его отмеченная рука, оставляя жуткие черные ожоги.

А Глифа пировала. Каждая поглощенная душа вливалась в него потоком чистой, незамутненной силы. Он чувствовал, как рвутся и восстанавливаются его мышцы, становясь с каждым мгновением все крепче. Он видел траектории вражеских ударов еще до того, как они наносились. Он был богом этой маленькой, кровавой вселенной.

Валериус смотрел на эту бойню без тени эмоций на лице. Лишь его тонкие губы скривились в подобии холодной, исследовательской улыбки.

— Интересно, — пробормотал он своему помощнику. — Слияние полное. Он не просто носитель, он стал аватаром. Отступаем к воротам. Активировать Протокол «Жатва».

Инквизиторы, неся потери, начали слаженно отходить, выстраивая стену щитов. А затем Моргрен услышал новый звук. Скрежет. Громкий, визжащий скрежет металла о камень, доносившийся снизу, из Ям.

Он глянул вниз. И его кровь, даже в пылу битвы, похолодела.

Решетки, запиравшие загоны с изможденными узниками, медленно поднимались. Все. Сразу.

Сотни голодных, обезумевших от мучений и каннибализма существ, которые уже давно перестали быть людьми, почувствовали запах свежей крови. Их глаза, светящиеся в темноте голодным безумием, устремились вверх, на мостки.

— Что вы делаете, ублюдки?! — крикнула Лианна, ее лицо побелело от ужаса.

— Очищаем тюрьму. И кормим зверя, — спокойно ответил Валериус из-за стены щитов. — Мы хотели посмотреть, насколько он голоден.

Первые узники уже карабкались по стенам, цепляясь обломанными ногтями за выступы. Другие строили живые пирамиды, взбираясь по телам друг друга. Их тихие стоны сменились голодным, низким воем, который был страшнее любого боевого клича.

— Моргрен! — крикнула Лианна. — Они используют их, чтобы запереть нас здесь! Чтобы задавить числом!

Но Моргрен смотрел на копошащуюся внизу массу не со страхом. А с пониманием. С ужасающим, нечестивым пониманием.

«Топливо…» — прошелестел Голос, и в нем было благоговение. «Сотни слабых, но полных отчаяния душ… Река… целая река… Валериус не зверя кормит. Он удобряет почву для нас. Глупец! Он дает нам то, что сделает нас богами!»

— Он не запирает нас, Лианна, — сказал Моргрен, и его голос был пугающе спокоен. Он повернулся к ней, и в его глазах пылал черный огонь абсолютной, безграничной власти. — Он открывает нам шведский стол.

Он поднял глефу. И вонзил ее в решетку моста у своих ног.

— Anima Verrite! (Души, ко мне!) — проревел он, и это был уже не человеческий язык, а команда, произнесенная на языке самой Смерти.

Глифа на его руке взорвалась тьмой. Черные, нематериальные щупальца вырвались из нее, пронзили решетку и устремились вниз, в бурлящую массу узников.

То, что произошло дальше, было апофеозом ужаса.

Тела узников, которых касались щупальца, замирали, а затем начинали рассыпаться в серый прах. Их жизненная сила, их боль, их страх, их жалкие, истерзанные души — все это высасывалось и устремлялось по щупальцам вверх, вливаясь в Моргрена.

Лианна вскрикнула и отшатнулась. Аура, вспыхнувшая вокруг него, была настолько мощной и темной, что обожгла ее магическое зрение. Он стоял в центре вихря из кричащих душ, его тело выгибалось дугой, мышцы бугрились под кожей. Черный узор Глифы расползся по всей его руке, перекинулся на плечо и грудь, покрывая его тело живой, пульсирующей броней из концентрированной тьмы.

Даже Валериус отступил на шаг. Улыбка исчезла с его лица. В его глазах впервые появилось что-то похожее на беспокойство.

— Запечатать ворота! Немедленно!

Но было поздно.

Моргрен распрямился. Он был выше, шире в плечах. Его глаза горели, как две черные дыры. Он открыл рот, и из него вырвался не крик, а рев, сотканный из сотен предсмертных воплей. Звуковая волна ударила в стену щитов инквизиторов, и лунное серебро пошло трещинами.

— Беги, — прохрипел он, не поворачиваясь к Лианне. Это было последнее, что в нем оставалось от человека. Предупреждение.

Затем он сорвался с места. Он больше не бежал. Он летел над мостом, оставляя за собой шлейф тьмы. Он врезался в стену щитов не как человек, а как осадный таран.

Серебро взорвалось. Тела инквизиторов разлетелись, как кегли.

Валериус выставил вперед руку, и перед ним вспыхнул барьер из чистого белого пламени. Моргрен ударил в него глефой.

Огонь встретился с Тьмой.

Цитадель Скорби содрогнулась до самого основания.

Глава 7. Эхо в пустоте

Столкновение чистой веры и абсолютного небытия породило не взрыв — оно породило тишину. На одно бесконечное мгновение все звуки в Цитадели Скорби умерли. Вой сирены, крики умирающих, скрежет камня — все утонуло в вакууме, который образовался в точке соприкосновения глефы и священного пламени. А затем мир раскололся.

Волна чистой кинетической энергии отбросила Моргрена назад. Он пролетел через весь зал, ломая кости выживших инквизиторов, которые оказались на его пути, и врезался в дальнюю стену с такой силой, что каменная кладка пошла трещинами. Тьма, окутывавшая его, спала, как разбитая скорлупа, оставив после себя лишь ломоту во всем теле и гул в ушах.

Лианна, укрывшаяся за колонной, устояла. Когда пыль начала оседать, она увидела картину тотального разрушения. Мостки были сорваны, Ямы завалены обломками. Там, где стоял Главный Инквизитор Валериус, зияла огромная дыра, ведущая куда-то в нижние уровни тюрьмы. Самого инквизитора и его ближайшей охраны и след простыл.

— Уходим! — крикнула она, бросаясь к Моргрену. — Вся эта проклятая скала сейчас рухнет в море!

Моргрен поднялся, шатаясь. Эйфория всемогущества прошла, сменившись чудовищным, опустошающим похмельем. Каждая клетка его тела выла от боли. Глифа на его руке снова стала просто черным узором, но теперь он расползся до самого сердца, и он чувствовал его холодное прикосновение к своей душе.

— Он ушел, — прохрипел Моргрен, глядя на пролом. — Не сбежал. Отступил.

— Будем выяснять это, когда окажемся в миле отсюда и с бутылкой чего покрепче! — Лианна схватила его за здоровую руку. — Сюда! Я чувствовала поток свежего воздуха!

Они бежали по рушащимся коридорам, перепрыгивая через пропасти и уворачиваясь от падающих камней. Цитадель Скорби, веками стоявшая как нерушимый символ власти Инквизиции, умирала в агонии. Они пробились к небольшому оружейному складу, выходящему на внешнюю стену. Лианна, не теряя времени, начала плести заклинание, и кусок стены перед ними просто рассыпался в песок, открывая вид на бушующее ночное море далеко внизу.

— Прыгать будем весело, — мрачно констатировала она.

— Не придется, — Моргрен указал глефой на механизм грузового подъемника, ржавую цепь, уходящую вниз, к небольшому причалу для патрульных катеров.

Путь вниз был адом из скрипящего металла и летящих камней. Когда их ноги коснулись скользких досок причала, верхняя часть башни Цитадели с оглушительным грохотом обрушилась в море, подняв волну, которая едва не смыла их.

Они угнали небольшой, быстрый катер инквизиции и устремились прочь от острова, который на их глазах превращался в груду дымящихся развалин.

Но то, что они сотворили, не осталось незамеченным. Всплеск силы, родившийся из слияния сотен душ и столкновения с мощью Валериуса, был не камнем, брошенным в пруд. Он был маяком, зажегшимся в ночи. И его свет увидели те, кто вечно смотрит во тьму.

Далеко на севере, в шпилях из слоновой кости и живого кристалла, пронзающих облака, в обсерватории магической Академии Асура…

Архимаг Терон Вэйн, чьи глаза видели падение империй и рождение звезд, оторвался от окуляра своего эфирного телескопа. Тонкие, почти прозрачные пальцы сжали подлокотник трона, вырезанного из кости дракона. Огромная модель мироздания, медленно вращавшаяся под куполом обсерватории, на мгновение замерла, а затем одна из рун, символизирующая Порядок, тускло мерцая, пошла трещинами.

— Что это было, магистр? — спросил молодой адепт, бледнея. Его задачей было следить за астральными потоками, и сейчас все его приборы выли, как раненые звери.

— Эхо, — тихо ответил Архимаг. Его голос был спокоен, но в глубине глаз цвета грозового неба плескалась тревога. — Эхо события, которого не должно было быть. Кто-то не просто коснулся силы Того-что-Грызет-Корни. Кто-то вобрал ее в себя. Стал ее сосудом.

Он поднялся, его серая мантия, расшитая серебряными созвездиями, казалось, впитывала свет.

— Это меняет все. Баланс, который мы поддерживали веками, нарушен. Это не просто еще один зарвавшийся некромант или демон, прорвавшийся в наш мир. Это… нечто новое. Нечто нестабильное. И оно движется.

— Что нам делать, Архимаг?

— Созвать Конклав. Поднять архивы по Оружию Пустоты. И отправить Орден Искателей. Нам нужно найти этот сосуд. Изучить его. И если мы не сможем его контролировать… мы должны будем его уничтожить. Прежде чем он, по своему неведению или злой воле, повернет ключ в последней замочной скважине этого мира.

Глубоко под землей, в городе вечной ночи Наггарот, где темные эльфы довели искусство боли и разврата до уровня высокого искусства…

Матриарх Ксайла возлежала на троне из сплетенных, все еще живых тел своих менее удачливых любовников. Она лениво потягивала вино из кубка, вырезанного из черепа эльфийского принца, и наблюдала, как ее лучшие воины-рабы калечат друг друга на арене внизу. Воздух в ее покоях был густым от запаха крови, экзотических благовоний и пролитой спермы.

Внезапно она замерла. Кубок в ее руке покрылся изморозью. Рабы на арене остановились, чувствуя ледяную волну страха, исходящую от их госпожи.

— Тишина, — прошипела она, и ее голос, обычно мелодичный и соблазнительный, стал похож на скрежет клинков.

Она закрыла глаза, ее тонкие ноздри затрепетали. Она чувствовала это. Знакомую, желанную, давно утерянную вибрацию в астрале.

— Глифа Пробуждения… — прошептала она, и в ее темных глазах вспыхнул огонь нечестивой алчности. — Одна из Семи. Она нашла носителя. Сильного носителя.

Она лениво щелкнула пальцами. Из теней выскользнула фигура, закутанная в плащ из сотканного мрака. Лица не было видно, лишь два красных огонька горели в прорезях капюшона.

— Госпожа?

— Собери Клинков Тишины, — приказала Ксайла, и ее губы изогнулись в хищной, предвкушающей улыбке. — На поверхности проснулась наша старая фамильная реликвия. Я хочу ее вернуть. Принеси мне руку, на которой она сидит. И носителя. Живого. Я хочу посмотреть ему в глаза, когда буду медленно высасывать из него эту силу. А потом… потом мы найдем и остальные шесть. И тогда даже боги преклонят перед нами колени.

Убийца молча поклонился и растворился в тенях.

На борту угнанного катера, посреди бушующего моря…

Моргрен пришел в себя оттого, что Лианна вливала ему в горло обжигающе-крепкий ром из фляги. Он закашлялся, сел. Его тело все еще было одной сплошной раной, но хуже всего была пустота внутри. Пустота, оставленная после бури.

— Спасибо, — прохрипел он.

— Не за что, — холодно ответила она, не глядя на него. Она правила катером, уверенно ведя его сквозь волны. — В следующий раз, когда решишь превратиться в бога смерти и устроить апокалипсис, предупреждай заранее. Я бы захватила плащ получше. Этот весь в чьих-то мозгах.

Он промолчал, глядя на свою левую руку. Черный узор был спокоен. Слишком спокоен. Как сытый хищник, переваривающий пищу.

— Лианна…

— Заткнись, — оборвала она его. — Просто заткнись, Моргрен. Я видела, что ты сделал. Я видела, чем ты стал. Ты не просто убивал их. Ты… тебе это нравилось.

— Я не контролировал…

— Ложь! — она резко повернулась к нему, и в ее глазах горела ярость и боль. — Ты контролировал! Я видела! В какой-то момент ты мог остановиться, но ты не захотел! Ты упивался этой силой! Ты стал тем монстром, с которыми твой Орден когда-то клялся бороться!

Ее слова были пощечинами. И он знал, что она права.

— Ты должна уйти, — тихо, но твердо сказал он. — Теперь это не просто просьба. Я опасен. Не только для врагов. Для всех. Для тебя.

Она рассмеялась. Горьким, надрывным смехом.

— Уйти? Куда, Моргрен? Мир катится в бездну, как ты сам сказал. А теперь, благодаря твоему фейерверку, за нами охотятся не только остатки Инквизиции. За нами придут все. Маги, которые захотят препарировать тебя. Некроманты, которые захотят забрать твою игрушку. И еще бог знает кто. Ты теперь — самый лакомый кусок на всем проклятом континенте. Один ты не протянешь и недели.

Она подошла и села рядом с ним, волны качали их маленький катер. Она взяла его правую, человеческую руку в свои.

— Так что прекрати свою героическую чушь про «я должен быть один». Мы в этом дерьме вместе. До самого конца.

Он посмотрел на нее. На ее упрямое, испачканное сажей лицо. На решимость в ее зеленых глазах. И впервые за долгие часы почувствовал что-то, кроме голода, ярости и боли.

Он наклонился и поцеловал ее.

Это был не нежный поцелуй. Он был отчаянным, соленым от морских брызг, с привкусом крови и рома. Поцелуй двух людей на краю пропасти, которые пытаются доказать друг другу, что они все еще живы.

Она ответила ему с такой же яростью, вцепившись пальцами в его волосы. Это было не про любовь. Это было про выживание. Про то, чтобы ухватиться за единственный островок тепла в ледяном океане надвигающейся тьмы.

Когда они оторвались друг от друга, тяжело дыша, она посмотрела ему в глаза.

— Что теперь? — спросила она.

Моргрен посмотрел на горизонт, где уже занималась бледная, больная заря. В его голове, очищенной от ментального шторма, теперь четко звучало знание Кассиана. Карта была ясна.

— Теперь, — сказал он, и в его голосе снова появилась сталь, — мы перестаем убегать. Мы начинаем охоту. Следующий узел — в Серой Пустыне, под руинами мертвого города Аш'каэля. И мы доберемся до него первыми.

Он посмотрел на свою левую руку. Глифа была голодна. И он собирался ее накормить. Но теперь — на своих условиях.

Глава 8. Бог гнилой картошки

Серая Пустыня была раком, пожиравшим континент с юга. Ветер здесь не пел — он выл, пересыпая с места на место мелкий, острый, как битое стекло, пепел давно умершего мира. Когда-то здесь цвели сады и текли реки, но потом какая-то из войн богов или магов выжгла землю до самого основания, оставив после себя лишь километры серого праха и почерневшие скелеты гор на горизонте.

Их катер давно был брошен в захудалом рыбацком порту, где они обменяли его на двух выносливых пустынных скакунов, пару бурдюков с водой и молчание портового пьяницы. Уже неделю они двигались на юг, ориентируясь по карте в голове Моргрена. Дни были адом из палящего солнца, ночи — ледяной преисподней, где в тенях шевелилось то, что научилось выживать в этом проклятом месте.

Лианна переносила тяготы пути стоически, но напряжение между ними не спадало. Их поцелуй на катере был вспышкой, отчаянным актом неповиновения судьбе, но он ничего не решил. Теперь они двигались рядом, как два хищника, заключивших временный союз: настороженные, готовые к прыжку, но слишком зависящие друг от друга, чтобы разорвать эту связь. Она видела, как он борется с Голосом, как его рука по ночам подрагивает во сне. А он чувствовал ее страх, который она тщательно скрывала за сарказмом и показным безразличием.

— Мои соболезнования богам, — прохрипела Лианна, сплевывая на серый песок. Ее губы потрескались. — Если ад существует, то это, должно быть, его прихожая. Уверена, что твой внутренний компас не сбился? Мы уже неделю видим один и тот же дохлый пейзаж.

— Руины Аш'каэля не показываются тем, кто их просто ищет, — ответил Моргрен, не поворачивая головы. Его глаза под капюшоном были прищурены, он вглядывался не в пейзаж, а в невидимые потоки Силы, струящиеся над пустыней. — Город спит под покровом иллюзий. Мы почти у цели. Я чувствую узел. Он как… гнилой зуб в челюсти мира. Ноет.

В этот момент его скакун тревожно заржал и заплясал на месте.

Они остановились. Впереди, метрах в ста, из пепла вырастала деревня. Жалкое скопление хижин, слепленных из серой глины и костей каких-то крупных животных. Над крышами курился дымок. Поселение в самом сердце мертвой земли. Это было неправильно. Невозможно.

— Что за чертовщина? — пробормотала Лианна.

Из центральной, самой большой хижины, к ним вышли несколько фигур. Они были одеты в грязные лохмотья, их лица были скрыты под мешковиной с грубо прорезанными дырами для глаз. В руках они держали самодельные копья, увенчанные острыми обломками обсидиана. Они не кричали, не угрожали. Они просто стояли и смотрели.

— Путники, — раздался скрипучий, дребезжащий голос. Из-за процессии вышел еще один — видимо, старейшина или жрец. Его маска была украшена пучками сухой травы и потемневшими от времени зубами. — Вы зашли на земли Того-кто-пьет-пыль. Оставьте дары и уходите. Или останьтесь и станьте частью даров.

Моргрен молча спешился. Лианна напряглась, ее рука легла на рукоять кинжала.

— Нам не нужен твой бог, старик, — ровно сказал Моргрен. — Нам нужна вода и ночь отдыха. Мы заплатим.

Жрец издал сухой, шелестящий смех.

— Глупец. Все, что вы имеете — уже принадлежит Ему. Ваша вода. Ваше оружие. Ваша плоть. Ваша… — его взгляд из-под маски впился в левую руку Моргрена, — …сила. Он чувствует ее. Она сладка. Он голоден.

В этот момент земля под ногами вздрогнула. Пепел в центре деревни начал вздыматься, словно под ним проснулось нечто огромное.

— Моргрен, это плохая идея, — прошипела Лианна, чувствуя, как по воздуху разливается волна грязной, примитивной магии.

— Поздно, — бросил он, выхватывая глефу.

Из земли, разбрасывая комья серого праха, вырвалось оно. Это не было существо из плоти и крови. Это была чудовищная, многоногая тварь, сотканная из серой глины, костей, сухой травы и концентрированного отчаяния. В центре ее аморфного тела горел единственный мутный, молочно-белый глаз. Оно не имело рта, но в их головах раздался громогласный, требовательный рев:

«ДАРЫ! ОТДАЙТЕ МНЕ ДАРЫ!»

Местные жители пали ниц, бормоча молитвы.

— Бог гнилой картошки, клянусь Бездной, — выплюнула Лианна. — Мелкий элементаль, питающийся страхом этих бедолаг.

— Мелкий, но голодный, — ответил Моргрен. Глифа на его руке уже не просто теплела. Она горела. Душа этого существа была нечеловеческой, древней, пусть и слабой. Иной вкус. Иной опыт.

«МОЕ!» — взревел Голос в его голове, заглушая рев твари. «ЭТА СИЛА БУДЕТ МОЕЙ! ПОГЛОТИ ЕГО! РАЗОРВИ! ВЫПЕЙ!»

Моргрен не стал ждать. Он ринулся вперед. Тварь ударила по земле десятком глиняных щупалец. Моргрен ушел от ударов, танцуя между ними, и его глефа описала дугу, отсекая одно из щупалец. Но оно тут же втянулось обратно в землю и выросло вновь.

— Оно связано с землей! — крикнула Лианна, запуская в монстра огненный шар. Шар взорвался на его «шкуре», оставив лишь почерневшее пятно, которое тут же затянулось серой глиной. — Бесполезно!

«ГЛУПАЯ ПЛОТЬ! Я — ЭТА ЗЕМЛЯ! Я — ВЕЧЕН!» — гремело в их разумах.

Моргрен остановился. Он видел. Благодаря обостренным Глифой чувствам, он видел не просто монстра. Он видел тонкие, почти невидимые нити энергии, уходящие от твари к каждому из павших ниц селян. Он не просто питался их страхом. Он питался их жизненной силой. Они были его батарейками. И пока они живы, он неуязвим.

— Лианна! — крикнул он. — Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала! И тебе это не понравится!

— Говори уже!

— Убей их! Всех! — он указал глефой на молящихся селян. — Оборви его связь с источником!

Лианна замерла. На ее лице отразился ужас.

— Что?! Нет! Они… они просто заблудшие души! Я не буду убивать невинных!

— Здесь нет невинных! — прорычал Моргрен, уворачиваясь от очередного удара. — Они — часть этого монстра! Либо они, либо мы! Выбирай!

Это был тот самый сложный выбор. Та самая черта, за которую она не хотела переступать. Убить фанатиков-инквизиторов — одно. Убить жалких, обманутых дикарей — совсем другое.

Тварь, почувствовав их замешательство, ударила с новой силой. Одно из щупалец задело Моргрена, отбросив его на несколько метров. Боль была тупой, сокрушающей.

Лианна смотрела на него, потом на селян, потом на монстра. В ее глазах металась буря. А потом ее лицо окаменело.

— Прокляну тебя, Моргрен, — прошипела она. — До седьмого колена прокляну.

Она подняла руки, и воздух вокруг нее затрещал от статического электричества.

— Fulmen Vulgus! (Народная Молния!)

С ее пальцев сорвалась не одна молния, а целый веер синих, пляшущих разрядов. Они ударили не в монстра. Они ударили в толпу селян.

Раздались короткие, пронзительные крики, которые тут же оборвались. Тела задергались в конвульсиях, запахло паленым мясом.

«НЕЕЕЕТ!» — взревел бог-элементаль, и в его голосе впервые прозвучали боль и страх. Его тело замерцало, стало полупрозрачным. Связь была оборвана.

И в этот момент Моргрен нанес удар.

Он не целился в тело. Он прыгнул, оттолкнувшись от земли с нечеловеческой силой, и вонзил свою глефу прямо в единственный молочно-белый глаз. Лезвие вошло по самое древко.

Тварь замерла. А затем Моргрен активировал Глифу.

— Anima Verrite!

Тьма хлынула по лезвию глефы, как яд по венам, прямо в сердце монстра. Глиняное тело начало трескаться, из трещин полился не свет, а мрак. Древняя, примитивная душа твари, ее магическая сущность, ее связь с этой проклятой землей — все это жадно всасывалось, перетекало в Моргрена.

Это было совершенно иное ощущение, нежели поглощение человеческих душ. Он чувствовал тысячелетия одиночества в сером пепле. Он чувствовал примитивный голод и право сильного. Он чувствовал… магию земли. Не ту сложную, структурированную магию, которой пользовались чародеи вроде Лианны. А дикую, необузданную, стихийную силу.

Тварь с беззвучным воем рассыпалась в прах, оставив после себя лишь горстку почерневших костей. Моргрен стоял на коленях, тяжело дыша. Его левая рука дымилась.

— Моргрен? — осторожно позвала Лианна, подходя к нему. Ее лицо было бледным, руки дрожали.

Он поднял голову. Его глаза светились. Он посмотрел на свою правую, человеческую руку. Сосредоточился. Он вспомнил то ощущение, ту связь с землей, что только что поглотил.

Он сжал кулак.

И земля вокруг него ответила. Десяток острых, как копья, шипов из серого камня вырвались из пепла, окружив его частоколом.

Лианна отшатнулась, ее глаза расширились от изумления.

— Как?.. Это же… стихийная магия! Примитивная, но… как ты это сделал?

Моргрен посмотрел на свою руку, затем на шипы. Улыбка, медленная и хищная, тронула его губы.

— Похоже, — сказал он, и его голос был глубже, чем прежде, в нем слышался рокот движущихся тектонических плит, — меню в этом ресторане стало разнообразнее.

Он не просто поглотил душу. Он поглотил ее суть. Ее знания. Ее магию.

Он стал сильнее. И гораздо, гораздо опаснее. А впереди, скрытые иллюзиями, их ждали руины Аш'каэля. И узел силы, который был во много раз могущественнее этого жалкого божка. И Глифа была голодна. Она хотела главное блюдо.

Глава 9. Колыбель из черного стекла

Тишина, пришедшая на смену резне, была оглушительной. Она давила, наполненная запахом озона от магии Лианны и тошнотворно-сладким смрадом подгоревшей плоти. Ветер лениво перебирал пепел, укрывая тела убитых дикарей серым саваном.

Лианна стояла, отвернувшись, ее плечи мелко дрожали. Она не смотрела на дело своих рук. Она смотрела на свои ладони, будто видела их впервые, будто они принадлежали кому-то другому. Кому-то, кто способен испепелить дюжину живых существ одним словом.

Моргрен подошел к ней. Он не стал ее утешать. Слова утешения в их мире были такой же фальшивкой, как улыбка шлюхи. Он просто встал рядом, глядя на дело ее рук.

— Ты пахнешь озоном и паленым мясом, — тихо сказал он. — Мне начинает нравиться этот запах.

Она резко повернулась к нему. В ее глазах не было слез. Была лишь выжженная дотла ярость.

— А ты, — выплюнула она, — ты пахнешь могилой и самодовольством. Тебе понравилось, да? Заставить меня переступить черту. Увидеть, как я запачкаю руки в том же дерьме, в котором ты купаешься.

— Я заставил тебя выжить, — отрезал он. Его взгляд был холоден, как лед в глубине склепа. — Если цена за нашу жизнь — это горстка заблудших фанатиков, я заплачу ее снова и снова, не моргнув. Привыкай. В этой войне не будет чистых рук. Только окровавленные и отрубленные.

Он отвернулся и пошел к скакунам. Его новые способности гудели под кожей, как пойманный в банку шмель. Сила земли была грубой, прямой, лишенной изящества, но обладала первобытной, сокрушительной мощью. Он чувствовал ее. Он был ее частью.

Они ехали дальше в молчании, которое было громче любой ссоры.

Через несколько часов пейзаж начал меняться. Серый пепел сменился черным спекшимся стеклом. Земля под копытами скакунов хрустела, как разбитые надежды. И тогда Моргрен остановил коня.

— Мы пришли.

Перед ними была все та же бесконечная пустыня. Но он чувствовал. Он протянул правую руку, коснулся пальцами черной земли. И, повинуясь его воле, дикая магия, поглощенная у божка, хлынула из него, вступая в резонанс с этим местом.

Воздух задрожал, пошел рябью, как потревоженная вода. Иллюзия, скрывавшая город тысячелетиями, с визгом рваного шелка начала истончаться. Перед ними, вырастая из небытия, предстал Аш'каэль.

Это был город, построенный безумцами для кошмаров. Шпили из обсидиана, острые, как иглы, пронзали багровое небо. Улицы были вымощены не камнем, а сплавленными человеческими костями. Здания имели неправильную, невозможную геометрию, от одного взгляда на которую начинал болеть рассудок. И в самом центре, в гигантском кратере, словно сердце, вырванное из груди титана, билось оно.

Узел.

Это была гигантская жеода, расколотая надвое. Внутри, переливаясь всеми оттенками тьмы, пульсировали кристаллы размером с человека. Они медленно, в такт невидимому сердцу, то разгорались угольно-черным, то гасли до цвета запекшейся крови. От них исходило низкое, давящее на нутро гудение. Казалось, сам город дышал через эту рану в земле.

— Бездну мне в печень… — прошептала Лианна, ее лицо было бледным. — Какая сила… Она высасывает магию из самого воздуха.

«ДОМ…» — пророкотал Голос в душе Моргрена, и в нем было благоговение и неутолимая жажда. «КОЛЫБЕЛЬ… ОНА ЖДЕТ НАС… ИДИ… КОСНИСЬ… СТАНЬ ЕДИНЫМ С НЕЙ…»

Они спешились и начали спускаться в кратер. С каждым шагом гул становился громче, а воздух — холоднее. Дышать становилось трудно, словно сама атмосфера здесь была пропитана тоской и древней, как мир, злобой.

Когда они достигли края кристаллического сердца, Моргрен почувствовал их.

Не увидел, не услышал. Почувствовал кожей. Резкий, ледяной укол опасности.

— Вниз! — рявкнул он, толкая Лианну на землю.

В то же мгновение воздух там, где только что была ее голова, прошил десяток тонких черных стрел. Они не издали ни свиста, ни шелеста. Абсолютно бесшумные. Они вонзились в кристалл за ними и тут же рассыпались в пыль, оставив на его поверхности пятна, похожие на кислотные ожоги.

Из теней, отбрасываемых гигантскими кристаллами, выскользнули они. Фигуры, одетые в черные, как сама ночь, облегающие доспехи из обработанной кожи неведомых тварей. Их лица были скрыты масками из темного металла, отполированного до зеркального блеска, в которых не было прорезей для глаз. Они двигались с грацией и скоростью пантер, не издавая ни единого звука. В руках у каждого было по два изогнутых клинка, с которых капал черный яд.

Темные эльфы. Клинки Тишины.

— Охотники пожаловали на пир, — прошипела Лианна, поднимаясь на ноги. Ее ладони уже светились боевыми заклинаниями. — Похоже, твоя вечеринка в Цитадели наделала много шума.

Один из эльфов, чуть выше остальных, с серебряной гравировкой на маске, сделал шаг вперед. Его голос, усиленный какой-то магией, прозвучал в их головах беззвучным, холодным эхом:

«Носитель. Рука принадлежит Матриарху Ксайле. Отдай ее по-хорошему, и твоя смерть будет быстрой. Женщина может развлечь нас перед смертью. Сопротивляйтесь, и мы будем сдирать с вас кожу часами, наслаждаясь вашей музыкой».

Моргрен рассмеялся. Громким, хриплым, безумным смехом.

— Передай своей сучке-матриарху, — сказал он, раскручивая глефу, — что я лично вырву ее гнилое сердце и скормлю его ее собственным рабам.

Эльф-командир не ответил. Он лишь едва заметно кивнул. И бой начался.

Это было не похоже на бойню с инквизиторами. Эльфы не перли напролом. Они были тенью, смертью, ядом. Они рассыпались, окружая их, атакуя с разных сторон, нанося быстрые, точные удары и тут же отскакивая в тень.

Лианна выкрикнула заклинание, и волна огня хлынула в сторону трех нападавших. Но они были готовы. Они одновременно бросили на землю небольшие сферы, которые взорвались облаком серебристой пыли. Огонь, соприкоснувшись с ней, просто… исчез. Схлопнулся.

— Магическая пыль! Гасит любую энергию! — крикнула она, отпрыгивая от выпада клинка, который прошел в сантиметре от ее горла.

Моргрен оказался в центре вихря. Он крутил свою глефу, создавая вокруг себя непроницаемую стену стали. Но эльфы были слишком быстры. Они не пытались пробить его защиту. Они выжидали. Изматывали. Один из них метнул тонкую, как струна, удавку, целясь ему в шею. Моргрен отбил ее древком. Другой метнул в него отравленные дротики из наручного арбалета.

Он отбивал, уклонялся, наносил ответные удары, но они были как ртуть — утекали, рассыпались, чтобы через мгновение собраться вновь.

Один из Клинков зашел Лианне за спину, пока она отбивалась от другого. Моргрен увидел это. Он был слишком далеко. Он не успевал.

И тогда он взревел от ярости. Он не думал. Он действовал. Он топнул ногой и вложил в этот удар всю свою волю, всю первобытную мощь, украденную у бога-элементаля.

Земля под эльфом, подкравшимся к Лианне, взорвалась. Огромный шип из черного стекла, острый, как лезвие глефы, вырвался из-под ног убийцы, пронзая его от паха до самого горла. Он прошел сквозь кожаный доспех и тело с отвратительным влажным хрустом, подняв эльфа в воздух. Тот задергался, как насаженный на крюк червь, и затих.

Все замерли на долю секунды. Даже эльфы. Они не ожидали такого.

Моргрен ухмыльнулся, чувствуя, как по венам разливается пьянящее тепло новой силы.

— Кто следующий хочет познакомиться с недрами этого мира поближе? — прорычал он.

Эльф-командир, Малакит, медленно вынул свои клинки. Они были длиннее и тоньше, чем у остальных, и светились едва заметным фиолетовым светом.

«Ты не просто носитель. Ты слился с ней. Интере��но, — прозвучал его холодный голос в их головах. — Матриарх оценит такой экземпляр. Я заберу тебя лично».

Он двинулся. Не побежал — он просто исчез, чтобы через мгновение появиться прямо перед Моргреном. Его клинки ударили, целясь в сочленения доспехов, в горло, в глаза. Моргрен взревел, встречая его атаку шквалом ударов глефы. Сталь встретилась со сталью, высекая снопы фиолетовых и черных искр.

А в это время Лианна, прижатая к одному из кристаллов, отбивалась от двух оставшихся Клинков. Один из них сделал обманный выпад, и пока она парировала его, второй коротким, точным ударом вонзил свой клинок ей в бок, чуть ниже ребер.

Она вскрикнула, скорее от удивления, чем от боли, и пошатнулась. На ее губах выступила кровь.

Моргрен услышал ее крик. Он обернулся. И на эту долю секунды он раскрылся.

Клинок Малакита чиркнул по его щеке, оставляя глубокий, дымящийся порез. Но Моргрен не обратил на это внимания. Он видел только ее. Видел ее боль. Видел темное пятно, расползающееся на ее одежде.

И Голос в его душе, до этого молчавший, сыто наблюдая за боем, взревел от ярости и восторга. Он жаждал боли. Он жаждал крови. Он жаждал ее.

Глава 10. Поцелуй черного праха

Крик Лианны был не просто звуком. Он был ключом, который провернулся в последнем, самом ржавом замке души Моргрена. Замке, за которым он прятал остатки своей человечности. И когда замок пал, оттуда хлынуло нечто голодное, древнее и абсолютно беспощадное.

Он видел ее. Видел, как она оседает, прижимая руку к ране. Видел темное пятно, расползающееся по ее одежде. Видел удивление и боль в ее зеленых глазах. И мир для него раскололся на «до» и «после».

Не боль, но нечто худшее — ледяное, всепоглощающее бешенство — затопило его разум. Клинок Малакита, оставивший на его щеке дымящийся порез, ощущался не более чем укусом комара. Он даже не заметил его. Все его существо было сфокусировано на одной точке. На ее боли.

«ДА-А-А-А!» — взревел, восторжествовал, запел Голос в его душе. Это был не шепот, а оперная ария безумия. «ОНА УМИРАЕТ! КАКАЯ ЧУДЕСНАЯ АГОНИЯ! КАКАЯ СИЛА! ЕЕ ДУША, ДУША ЧАРОДЕЙКИ, СЕЙЧАС СОЧНАЯ И СПЕЛАЯ ОТ БОЛИ! ПОГЛОТИ ЕЕ, МОРГРЕН! ВЫПЕЙ ЕЕ ДО ДНА! ЕЕ СИЛА СТАНЕТ НАШЕЙ, МЫ СОХРАНИМ ЕЕ В СЕБЕ НАВЕЧНО! ЭТО ЛУЧШИЙ СПОСОБ СПАСТИ ЕЕ ОТ ЗАБВЕНИЯ! СДЕЛАЙ ЕЕ ЧАСТЬЮ НАС!»

Соблазн был чудовищным. Не просто получить силу. А сохранить ее. Не дать ей исчезнуть. Превратить ее в вечный источник своей мощи. Это было самое отвратительное, самое развратное извращение любви, которое только можно было вообразить.

— Нет, — прорычал Моргрен сквозь стиснутые зубы, и это слово было адресовано не эльфам, а самому себе. — Она — не еда.

«ТОГДА УМРИТЕ ВМЕСТЕ, ГЛУПЦЫ!» — взвыл Голос.

— НЕТ! — взревел Моргрен вслух, и этот рев был уже нечеловеческим. Он запрокинул голову, и его крик слился с гудением кристаллического сердца Аш'каэля.

Он больше не просил. Не принимал. Он брал.

Он вонзил свою левую, отмеченную Глифой руку в ближайший гигантский кристалл. Не было ни боли, ни сопротивления. Его рука вошла в черное стекло, как в воду. И он потянул. Он рвал Силу из самого сердца этого Узла, как хищник рвет мясо из груди жертвы.

Кристаллы Аш'каэля закричали. Высокий, вибрирующий звук, от которого закладывало уши. По их черной поверхности побежали трещины, из которых хлынул не свет, а концентрированный, осязаемый мрак. И весь этот поток, вся эта мощь, копившаяся здесь тысячелетиями, вся эта выпитая из мира жизнь хлынула в Моргрена через Глифу.

Его тело выгнулось дугой. Кожа на его левой руке и груди почернела, затвердела и начала покрываться узорами, похожими на иней, превращаясь в броню из черного стекла. Узор Глифы горел теперь не черным, а слепящим светом Пустоты, светом анти-звезды. Его глаза полностью залились тьмой, и в их глубине загорелись два уголька чистого голода.

Два темных эльфа, ранившие Лианну, с ужасом смотрели на это богохульное преображение. Они попытались отступить, но было поздно.

Моргрен даже не повернулся к ним. Из его спины вырвались два черных щупальца из той же субстанции, что и броня на его груди. Они двигались с молниеносной скоростью, пронзили эльфов насквозь, подняв их в воздух. Убийцы, не издавшие за весь бой ни звука, закричали. Высоко, пронзительно, как женщины. Их тела на глазах начали иссыхать, жизненная сила, кровь, сама душа высасывались через щупальца. Через секунду на землю упали лишь две иссохшие мумии в черных доспехах, которые тут же рассыпались в серый прах.

Малакит, командир Клинков, отпрыгнул назад. Впервые в его беззвучном голосе, звучавшем в голове, появились нотки, похожие на изумление и… страх.

«Что ты… такое?»

Моргрен медленно повернул к нему голову. Его голос был теперь двойным — его собственный хриплый тембр и глубокий, рокочущий гул из недр самой земли.

— Я — ваша жатва.

Он исчез. Не двинулся быстро — просто растворился в тени и возник прямо перед Малакитом. Эльф отреагировал с нечеловеческой скоростью, его клинки описали смертоносную дугу. Но Моргрен не стал парировать. Он просто выставил вперед свою левую, закованную в черное стекло, руку.

Фиолетовые зачарованные клинки, способные прорезать сталь, с визгом ударились о его ладонь и разлетелись на осколки.

Глаза Малакита за зеркальной маской, должно быть, расширились от ужаса. Он попытался отскочить, но рука Моргрена сомкнулась на его горле. Хватка была абсолютной. Малакит задергался, его ноги оторвались от земли.

— Ты хотел мою руку, — пророкотал Моргрен, поднося лицо эльфа к своему. — Ты хотел мою силу. Бери.

Он прижал ладонь с пылающей Глифой к металлической маске эльфа. Маска начала плавиться, шипеть, стекая по лицу темного эльфа раскаленными струями. Раздался сдавленный, булькающий вой.

И Моргрен начал пить.

Он высасывал из него все. Жизнь. Силу. Воспоминания. Он видел Наггарот, город вечной ночи и утонченной жестокости. Он видел трон из живых тел и свою цель — Матриарха Ксайлу, прекрасную и смертоносную, как ядовитый цветок. Он узнал о других Глифах, о том, что они — ключи к саркофагу, где дремлет нечто, чему имя — Пожиратель. Он впитал в себя столетия опыта эльфийского убийцы, его знание ядов, тактики, бесшумного передвижения.

Когда все закончилось, он разжал пальцы. То, что было элитным убийцей, теперь было лишь пустым, обугленным мешком из кожи и костей. Он рухнул на землю и рассыпался в пыль.

Моргрен стоял в центре кратера, окруженный черными кристаллами, которые теперь тускло мерцали, опустошенные. Он был на пике своей мощи. Он чувствовал, как Сила бурлит в его венах. Он мог бы сейчас расколоть эту скалу одним усилием воли.

А потом он услышал тихий стон.

Он обернулся. Лианна.

Буря в его душе улеглась так же быстро, как и началась. Черная броня осыпалась с него прахом. Глаза снова стали человеческими. Сила отхлынула, оставив после себя звенящую пустоту и боль в каждой мышце.

Он бросился к ней, упал на колени. Она была бледна, как лунный свет, ее дыхание было прерывистым и неглубоким. Рана в боку не сильно кровоточила, но ее края почернели, и от них расползались по коже тонкие, как паутина, черные вены.

— Яд… — прошептала она. — Некротический… он… пожирает душу…

Он коснулся ее щеки. Ее кожа была ледяной.

Он, тот, кто только что поглотил души элитных убийц и силу древнего узла, тот, кто мог командовать землей и тьмой, был абсолютно, жалко беспомощен. Его сила была силой разрушения, силой смерти. Она не могла лечить. Она могла лишь убивать.

Он посмотрел на свою левую руку. Глифа была сытой, довольной, она тихо пульсировала, как сердце сытого зверя. И Голос, теперь вкрадчивый и соблазнительный, снова зашептал ему на ухо.

«Видишь? Я же говорил. Она умирает. Ее искра гаснет. Но еще не поздно. Ты можешь спасти ее суть. Ты можешь взять ее в себя. Она будет жить в тебе, с тобой, вечно. Просто коснись ее раны… и пожелай этого…»

Он смотрел на ее лицо, на ее полузакрытые глаза. Она умирала. Умирала из-за него. Он привел ее сюда. Он не смог ее защитить.

А теперь единственная сила, которой он обладал, предлагала ему самый чудовищный выбор в его жизни. Дать ей умереть и исчезнуть. Или «спасти» ее, совершив акт абсолютного некромантского эгоизма, поглотив ее душу и превратив ее в вечную батарейку для своей мощи.

Он поднял свою левую руку, покрытую черным узором. Она дрожала.

И он медленно, неотвратимо, поднес ее к ее ране.

Глава 11. Танец на лезвии души

Дрожащая рука Моргрена, покрытая письменами голодной тьмы, замерла в сантиметре от раны Лианны. Время застыло, превратившись в густой, холодный янтарь. Весь мир сузился до этого клочка бледной, холодной кожи, под которой умирала единственная искра, имевшая для него значение.

Голос в его душе больше не ревел. Он соблазнял. Он пел ему колыбельную змея, обещая вечность в обмен на один-единственный, самый страшный грех.

«Коснись…» — шептал он, и его шепот был соткан из ее боли и его отчаяния. «Это не убийство. Это — сохранение. Представь, Моргрен. Ее знания, ее смех, ее ярость, ее тепло — все это будет жить вечно, внутри нас. Она не исчезнет в холодной Пустоте. Она станет частью чего-то большего. Частью бога. Частью тебя. Разве это не высшая форма любви? Стать единым целым, навсегда…»

Он видел это. Видел, как его пальцы касаются ее кожи, как Глифа расцветает черным цветком, впивая ее угасающую душу. Он чувствовал этот прилив силы, смешанный с ее последним вздохом. Он мог стать всемогущим. И абсолютно, бесконечно одиноким в своем могуществе, с ее кричащим призраком в своей голове.

Он посмотрел на ее лицо. Даже без сознания, оно было упрямым. В складке у губ застыло презрение к слабости, к самой смерти. Лианна не захотела бы такой вечности. Она бы предпочла сгореть дотла, чем тлеть в чужой душе. Она бы возненавидела его за такое «спасение».

И тогда, в самой глубине его отравленного разума, всплыло оно. Не воспоминание, а закон, выжженный на подкорке сознания каждого бойца Ордена Сумеречных Клинков.

Кодекс. Статья сто семнадцать, параграф «Гамма».

«Чтобы сражаться с Бездной, ты должен знать ее язык. Чтобы убить демона, ты должен понимать его анатомию. Чтобы изгнать яд из души, ты должен сам стать ядом. Не лечи то, что гниет. Выжигай. Вырезай. Уничтожай. Даже если придется резать по живому. Милосердие — роскошь, которую могут позволить себе лишь те, кто не смотрит в глаза монстрам».

Это была самая еретическая, самая запретная часть их учения. Та, за которую Инквизиция сжигала без суда. Та, что отделяла их от святош и паладинов. Они не были целителями. Они были хирургами, работающими с гангреной души.

— Нет, — прошептал Моргрен, и его слова были холодны, как скальпель. — Она не еда. Она — поле боя.

Он отвел руку. И вместо того, чтобы коснуться раны, он положил обе ладони ей на виски.

«ГЛУПЕЦ! ТЫ УБЬЕШЬ ЕЕ! ЕЕ ДУША НЕ ВЫДЕРЖИТ ТВОЕГО ПРИКОСНОВЕНИЯ!» — взвыл Голос, поняв его замысел.

— Тогда мы умрем вместе, — ответил Моргрен и закрыл глаза.

Он не пытался лечить. Он начал вторжение.

Он направил свою волю, усиленную мощью Узла и десятками поглощенных душ, не во внешний мир, а внутрь. Он пробил ментальную защиту Лианны, как таран пробивает ворота, и провалился в ее сознание.

Это был не тихий омут ее мыслей. Это был мир, охваченный войной. Он видел ее воспоминания — не как картины, а как горящие города. Вот она, совсем юная, стоит перед магистром Академии, и ее глаза горят от восторга перед открывшейся ей Силой. А вот она бежит по лесу, и за ней гонятся Псы Инквизиции. Он видел их первую встречу, их пьяные споры в тавернах, ее смех, ее слезы, ее страх. И все это сейчас пожирал черный, колючий терновник.

Яд. Он был живым.

В центре ее души, ее внутреннего мира, он увидел его. Это был не просто яд, а сущность, паразит, сотканный из некротической энергии. Он выглядел как черный, шипастый лотос, который пустил корни в самое сердце ее Силы и медленно высасывал ее жизнь, распускаясь лепестками чистого страдания.

Моргрен шагнул в ее мир. Его астральная проекция была такой, каким он стал: гигантская фигура в броне из черного стекла, с пылающими пустотой глазами.

Черный Лотос почувствовал его. Он зашипел, и из его сердцевины на Моргрена уставились сотни маленьких, злобных, красных глаз.

И Моргрен атаковал. Он использовал все, что поглотил. Он ударил по паразиту мощью земли, и из астральной почвы вырвались каменные шипы, пытаясь пронзить его корни. Он использовал скорость и точность темного эльфа, уворачиваясь от шипастых плетей, которые Лотос выбрасывал в него.

Но этого было мало. Яд был слишком силен, он был в своей стихии.

И тогда Моргрен сделал то, чего не делал никогда. Он обратился к Глифе не как к источнику силы, а как к оружию.

— Ты голодна? — прорычал он в своем собственном сознании. — Так жри!

Он выставил вперед свою астральную руку, и Глифа на ней вспыхнула. Черные щупальца, те самые, что высасывали души, рванулись вперед и впились в тело Черного Лотоса.

Раздался беззвучный, ментальный визг, от которого, казалось, треснуло само мироздание.

Это была битва двух абсолютных хищников. Двух видов голода. Глифа рвала и пожирала некротическую энергию яда, а тот, в свою очередь, пытался отравить и поглотить саму Глифу. Внутренний мир Лианны превратился в арену для схватки двух раковых опухолей.

Моргрен был лишь проводником, канатом, по которому тянули с двух сторон. Его разрывало на части. Боль была неописуемой, она превосходила любую физическую муку.

Но он держался. Он стал якорем. Он стал полем боя.

Именно в этот момент мир содрогнулся. Этот всплеск, эта битва двух концентрированных форм смерти и небытия на тонком плане души, стала не просто маяком. Она стала колоколом, чей звон достиг самых глубоких и темных ям мироздания.

В Седьмом Круге Ада, в своей цитадели из стонущего обсидиана и застывших криков…

Князь Демонов Бел'Агор, Чья-Похоть-Сжигает-Галактики, лениво оторвался от созерцания пытки одного из младших богов, которого он приковал к изнанке реальности. Его прекрасное, андрогинное лицо, на котором никогда не отражалось ничего, кроме скуки и презрения, на мгновение исказилось интересом.

— Что это? — промурлыкал он, и его голос заставил застыть саму лаву в реках его вотчины. — Какой… дерзкий аромат. Не просто смерть. Не просто некромантия. Это… голод, что пытается сожрать другой голод. Кто-то из смертных играет с огнем, способным сжечь даже троны богов. Любопытно. Очень любопытно. Послать наблюдателей. Я хочу знать имя этой игрушки. Возможно, она станет моим новым домашним питомцем.

В заснеженных горах на севере, в своем замке, выстроенном на костях павшей армии…

Древний вампир, Лорд Волков, последний из рода Носферату, открыл свои алые глаза впервые за столетие. Пыль, покрывавшая его, осыпалась. Он медленно поднялся из своего каменного саркофага, вдохнул морозный воздух и улыбнулся, обнажив клыки, способные прокусить саму ткань времени.

— Наконец-то, — прошептал он скрипучим, как могильная земля, голосом. — Запах настоящей Крови. Не этой жидкой водицы в венах смертных. А Крови самой Силы. Души, способной поглощать другие души. Достойный соперник. Или… достойный ужин.

И высоко-высоко над миром, в кольце облаков, на пике самой высокой горы…

Пробудился он. Игнис'Драко, Великий Змей, чья чешуя была цвета расплавленного золота. Он спал тысячу лет, и его сон был самим равновесием мира. Но этот богохульный резонанс, эта грызня двух паразитов в душе смертной, потревожила его. Он открыл свои глаза, каждый из которых был размером с озеро расплавленного солнца.

Он не думал о добре или зле. Драконы были выше этой суеты. Он чувствовал лишь… болезнь. Гнойник, который вскрылся на теле мира и теперь угрожал заразить все вокруг. А драконы были иммунной системой планеты.

Он расправил свои крылья, заслонив собой звезды, и издал рев, от которого в горах сошли лавины. Рев, который обещал только одно.

Очищение. Огнем.

На поле боя в душе Лианны Глифа побеждала. Она была старше, голоднее, первобытнее. Она оторвала последний корень Черного Лотоса и с чавкающим, ментальным звуком поглотила его остатки.

Моргрен рухнул обратно в свое тело, как сброшенный с обрыва камень. Он открыл глаза, тяжело дыша. Изо рта, ушей и носа у него текла кровь.

Лианна закашлялась и распахнула глаза. Ее дыхание выровнялось. Черные вены вокруг раны исчезли. Она была слаба, измучена, но она была жива.

Она посмотрела на него, на кровь на его лице, и в ее глазах было нечто большее, чем благодарность. Там было понимание. Она видела, что он сделал. Она была там, на краю, и чувствовала его битву за нее.

— Ты… — прошептала она.

— Потом, — оборвал он ее, с трудом поднимаясь на ноги. Он был пуст. Абсолютно пуст. Глифа, насытившись ядом, спала глубоким, довольным сном. Он был просто человеком. Уставшим, израненным человеком посреди мертвого города.

Он подошел к ней, наклонился и поцеловал ее. Не страстно, как на катере. А нежно, почти благоговейно. Поцелуй в лоб, как печать. Как клятва.

— Теперь мы связаны, ведьма, — прохрипел он. — Нравится тебе это или нет.

— Я еще не решила, — слабо улыбнулась она.

И в этот момент земля содрогнулась от далекого, но могучего рева, который, казалось, заставил вибрировать сами кости.

Они посмотрели друг на друга. Они выжили. Они победили.

Но они только что позвонили в колокол, созывая на ужин всех чудовищ, что таились во тьме. И теперь они были главным блюдом.

Глава 12. Цена и расплата

Мир возвращался медленно, по кускам. Сперва — гул в ушах, похожий на отдаленный рокот прибоя. Затем — боль, тупая, всеобъемлющая, будто его тело пропустили через жернова. И наконец — ее запах. Озон, кровь и что-то неуловимо-цветочное, что было сутью самой Лианны, даже здесь, в этой гробнице мира.

Моргрен открыл глаза. Он лежал, положив голову ей на колени. Она сидела, прислонившись спиной к холодному, опустошенному кристаллу, и одной рукой гладила его спутанные волосы. Другая ее рука была прижата к перевязанному боку.

— Если ты сейчас скажешь что-нибудь героическое или пафосное, я ударю тебя, — прошептала она. Голос был слабым, но в нем уже звенела привычная сталь. — Даже если это будет последнее, что я сделаю.

— Молчу, — прохрипел он, с трудом садясь. Мир качнулся. Пустота внутри была звенящей. Глифа, обожравшись некротического яда и силы Узла, спала мертвым сном. Впервые за долгое время он был просто собой. И это было почти невыносимо.

— Я… видела, — тихо сказала Лианна, глядя куда-то в пустоту. — Когда ты был… там. Внутри. Я видела твою борьбу. Видела, что оно тебе предлагало.

Она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Ее взгляд был пугающе ясным, лишенным всякой иронии.

— Ты мог поглотить меня. Стать богом. Но ты этого не сделал. Почему?

Вопрос повис в холодном воздухе Аш'каэля. Простой и чудовищный.

Моргрен посмотрел на свою правую, человеческую руку. Затем на левую, покрытую мертвыми письменами.

— Кодекс, — просто ответил он. — Статья тридцать четыре. «Не становись тем, на кого охотишься. Даже если это самый короткий путь к победе. Ибо победа, одержанная чудовищем — это всегда поражение».

— Чушь, — фыркнула она, но в ее глазах мелькнуло тепло. — Ты врешь. Нет такой статьи.

— Теперь есть, — он позволил себе слабую тень улыбки. — Я ее только что написал.

Он поднялся, опираясь на глефу. Тело было разбито, но разум, очищенный от шепота, был острым, как бритва. Знания, поглощенные у Малакита, укладывались в голове стройными рядами. Тактика бесшумного убийства, рецепты ядов, способных парализовать даже демона, слабости темной эльфийской аристократии… И главное — четкое, леденящее душу понимание того, на кого они теперь охотятся. Матриарх Ксайла была не просто правительницей. Она была Жрицей. Одной из тех, кто готовил мир к пришествию Пожирателя. И она владела еще одной Глифой.

— Нам нужно уходить, — сказал он, оглядывая разрушенный кратер. Далекий рев, который они слышали, затих, но его эхо все еще вибрировало в костях. — Этот мир больше не слеп. Он смотрит на нас. Все они смотрят.

— Куда? — Лианна с его помощью поднялась на ноги. — Назад, через эту серую задницу мира?

— Нет. На восток. В Вавилон Юга. Торговый город-государство Картан. По данным Кассиана, следующий узел там. Спрятан под самым сердцем города, в катакомбах под Ареной Крови.

— Картан? — она присвистнула. — Город, где продается и покупается все, от специй до душ? Где правят Гильдии, а закон — это толщина кошелька? Это улей. Нас там либо прирежут за пару медяков, либо продадут в рабство какому-нибудь извращенному лорду демонов.

— Именно, — кивнул Моргрен. — Это идеальное место, чтобы затеряться. Хаос — наш лучший союзник. Ни маги из Академии, ни Псы Инквизиции не смогут действовать там открыто. Слишком много силы, слишком много интересов.

Внезапно он замер, вскинув голову, как хищник, почуявший чужака.

— Что такое? — напряглась Лианна.

— Кто-то идет, — прошептал он. — Один. Но… сильный. Очень.

Из-за обсидианового шпиля, не скрываясь, вышел человек. Он был одет в безупречно скроенную серую мантию Академии Асура, но без знаков различия. Высокий, с аристократически-тонкими чертами лица и волосами цвета платины, собранными в тугой хвост. В его серых глазах не было ни эмоций, ни враждебности. Лишь холодное, отстраненное любопытство ученого, разглядывающего редкое насекомое.

— Феноменально, — произнес он, и его голос был спокойным и мелодичным, совершенно неуместным в этом месте. — Онтологический резонанс такой силы я не фиксировал со времен падения Ан'Катара. Приветствую вас. Я — Искатель Каэлен, из Ордена Аналитической Теургии. А вы, должно быть, аномалия, которую мы ищем.

Он сделал шаг вперед, и земля перед ним — черное спекшееся стекло — превратилась в пыль, а затем собралась обратно, не оставив даже следа. Демонстрация силы. Легкая, небрежная, пугающая.

— Нам не о чем с тобой говорить, академик, — прорычал Моргрен, выставляя вперед глефу.

— О, напротив, — мягко возразил Каэлен. — Нам есть о чем поговорить. Видите ли, ваша… вспышка… нарушила вековой баланс. Вы стали онкологической раковой клеткой в теле реальности. И моя задача — изучить вас. Препарировать. Понять, как вы работаете. Архимаг Терон Вэйн предлагает вам сделку. Вы добровольно отправляетесь с нами в Асур. Мы поместим вас в стабилизирующее поле, изучим Глифу, а затем, возможно, найдем способ отделить ее от вас. Ваша спутница получит лучшее лечение и место в Академии.

— А если мы откажемся? — спросила Лианна, и в ее руке уже зарождался сгусток боевой магии.

Каэлен вздохнул, будто ему было искренне жаль.

— Тогда мне придется изъять объект исследования силой. Я обездвижу вас, помещу в стазисный кокон и доставлю в Асур. Ваша спутница, к сожалению, будет считаться сопутствующим ущербом. Поверьте, я бы предпочел избежать этого. Документации потом — целая гора.

Он был не зол. Он не угрожал. Он просто констатировал факт. И это было страшнее любой ярости.

— Попробуй, книжный червь, — выплюнул Моргрен.

Он знал, что в открытом бою им не выстоять. Они были истощены. А этот Искатель был одним из сильнейших магов, которых он когда-либо видел. Нужна была хитрость. Знание, которого у мага быть не могло. Знание убийцы из Наггарота.

— Лианна, когда я подам знак, бей по земле. Всей силой, что у тебя осталась, — прошептал он так тихо, что лишь она могла услышать.

— Что ты задумал?

— Урок алхимии от темных эльфов.

Он сделал шаг навстречу Каэлену.

— Хорошо. Ты победил. Но я хочу задать один вопрос, прежде чем мы пойдем. Что вы будете делать с этой силой, когда отделите ее от меня?

Каэлен на мгновение задумался. Любопытство ученого пересилило осторожность.

— Изучать, разумеется. Попытаемся взять под контроль. Сила — это всего лишь инструмент. Все зависит от того, в чьих она руках.

— Точно, — ухмыльнулся Моргрен. — А теперь посмотри, в чьих руках земля под твоими ногами. Сейчас!

Лианна, не раздумывая, ударила ладонями в землю. Поток ее магии хлынул вниз. Но Моргрен в тот же миг сделал другое. Он использовал знание Малакита. Он выхватил из-за пояса маленький мешочек с черным порошком — ядовитой пылью, которую эльфы использовали для диверсий — и, смешав его со своей волей и остатками земной магии, бросил его под ноги магу.

Произошла реакция, которой не ожидал никто. Магия Лианны, направленная в землю, стала катализатором. Эльфийский яд, созданный для дестабилизации органики, вступил в реакцию с остаточной энергией Узла, которой была пропитана вся почва.

Земля под ногами Каэлена не взорвалась. Она закипела. Черное стекло превратилось в бурлящую, шипящую жижу, которая с жадностью вцепилась в сапоги мага, мгновенно затвердевая. Его ноги по колено оказались в ловушке из быстрорастущего, ненасытного обсидиана.

Каэлен на мгновение потерял свое хладнокровие. Его глаза расширились от удивления.

— Невозможно… это… алхимический парадокс!

Этой секунды Моргрену хватило. Он не стал атаковать. Он схватил Лианну и бросился бежать к тому месту, где они оставили скакунов.

— Ты заплатишь за это, аномалия! — раздался за их спиной яростный крик Каэлена, и небо над Аш'каэлем расколола молния.

Но они уже были вне зоны поражения. Они вскочили на скакунов и, не оглядываясь, пустили их в галоп, прочь из мертвого города.

Когда они отъехали на несколько миль, Лианна, держась за его спину, спросила:

— Что это был за порошок?

— «Поцелуй Черного Праха», — ответил Моргрен, глядя на горизонт, где вставало багровое, больное солнце. — Яд, который превращает жизненную энергию в камень. Я не думал, что он сработает на земле.

— Ты рисковал.

— Я всегда рискую.

Они скакали на восток, к сияющему гнойнику цивилизации под названием Картан. Они были изранены, преследуемы, и у них не было ничего, кроме друг друга и проклятия, спящего в крови одного из них.

Они были свободны. И они были мишенью для всего мира. Боги, демоны, маги, вампиры, драконы… Охота началась.

Глава 13. Ржавчина на золоте

Картан не появлялся на горизонте. Он выползал из него, как гной из застарелой раны. За много миль до первых стен их окутал его запах — удушливая, сладковатая смесь из гниющих специй, нечистот, крови и дешевых благовоний, которыми пытались заглушить вонь разложения. Это был запах цивилизации в ее последней, самой развратной стадии.

Город-государство Картан, Вавилон Юга, Жемчужина Пороков. Он раскинулся в дельте грязной реки, и его бесчисленные каналы были забиты не водой, а густой, маслянистой жижей, по которой лениво скользили баржи с рабами и контрабандой. Шпили храмов, посвященных богам торговли, похоти и удачи, утопали в миазмах, поднимавшихся от трущоб, что жалкими гроздьями лепились к их подножиям. Здесь не было законов, кроме одного: золото решает все. И если у тебя нет золота, твоя жизнь, твоя плоть, твоя душа — лишь товар на прилавке.

У Вонючих Ворот — главного входа для караванов и всякого сброда — их встретила стража. Это были не солдаты. Это были наемники из гильдии «Ржавые Клинки», огромные, потные бугаи в разномастных доспехах, с тупыми, алчными глазами.

— Десять золотых с головы за вход, — пробасил капитан, перекрывая им дорогу. На его щеке красовалась татуировка в виде скорпиона. — И еще пять за каждую лошадь. И два — налог на дорожную пыль.

— У нас нет столько, — холодно ответила Лианна. Это была правда. Последние деньги ушли на воду и провизию.

Капитан осклабился, обнажив гнилые зубы. Его взгляд похотливо прошелся по фигуре Лианны.

— Ну, тогда можно договориться. Красотка отработает. А ты… — он посмотрел на Моргрена, на его глефу за спиной, — …можешь попытать счастья на Арене. Если выживешь в отборочной яме, может, и заработаешь на вход. Хотя вряд ли.

Моргрен молча спешился. Он был истощен, Глифа спала, но знания и аура, оставшиеся после поглощения душ, никуда не делись. Он шагнул к капитану. Он не угрожал. Он просто смотрел.

И капитан увидел. В глубине глаз Моргрена он увидел не просто усталого путника. Он увидел тени Наггарота, холод беззвездной ночи. Он почувствовал могильный холод Цитадели Скорби. Он ощутил первобытный ужас серой пустыни. Его подсознание, его животный инстинкт заорал ему, что перед ним стоит не человек. Перед ним стоит Смерть, пришедшая отдохнуть в отпуске.

Пот выступил на лбу наемника. Ухмылка сползла с его лица. Он не понимал, что видит, но чувствовал, что если он сейчас не отступит, его кишки украсят эти ворота.

— Про… проезжайте, — заикаясь, выдавил он, делая шаг в сторону.

Моргрен молча прошел мимо, ведя под уздцы скакунов. Лианна последовала за ним, бросив на остолбеневшего стражника победный, презрительный взгляд.

Они въехали в город. И попали в ад.

Улицы были забиты толпой. Крики зазывал, плач рабов на аукционе, визг потрошимых свиней на мясных рядах, стоны из окон бесчисленных борделей — все это сливалось в единую, безумную какофонию. Воздух был настолько густым, что его хотелось пить, а не вдыхать. Они продали скакунов за бесценок первому же барыге, понимая, что в этих узких, забитых людьми улочках от них будет больше проблем, чем пользы. На вырученные деньги они сняли комнату в самом гнусном месте, которое только смогли найти — в трактире «Ржавый Крюк», нависавшем прямо над одним из самых грязных каналов.

Комната была конурой с одним мутным окном и топчаном, набитым гниющей соломой. Но у нее была дверь с тяжелым засовом. Это было главное.

Пока Моргрен запирал дверь, Лианна без сил рухнула на топчан. Ее лицо было серым, дыхание — тяжелым. Путь через пустыню и остатки яда в крови давали о себе знать.

— Ну вот мы и в раю, — прохрипела она, не открывая глаз. — Надеюсь, здесь хотя бы клопы не ядовитые.

Моргрен сел на пол, прислонившись спиной к стене. Он вытащил из сапога нож и начал методично его точить. Звук скрежещущей стали успокаивал.

— Тебе нужен лекарь.

— Лекарь в Картане отрежет мне здоровую почку и продаст ее какому-нибудь некроманту, чтобы тот сварил из нее зелье для потенции, — она горько усмехнулась. — Нет уж, спасибо. Мне нужен отдых. И выпивка. Много выпивки.

Несколько минут они молчали. Снизу доносились пьяные крики и звуки драки.

— Мы не любовники, Моргрен, — вдруг тихо сказала она, все так же не открывая глаз.

Он замер, перестав точить нож.

— Я знаю.

— То, что было на катере… и в Аш'каэле… Это не то. Мы не любовники. Мы — двое выживших, которые иногда делятся теплом, чтобы не замерзнуть насмерть. Не забывай об этом. Не позволяй этому стать твоей слабостью. Потому что они будут бить именно туда.

Он медленно кивнул. Она была права. В их мире привязанность была не даром, а мишенью, которую ты сам рисовал у себя на груди.

— Я не забуду, — ровно ответил он. — Нам нужна информация. Об Арене Крови. О том, что под ней. В открытую спрашивать нельзя. Нам нужен тот, кто торгует самыми грязными секретами этого города.

— И у тебя есть идеи, кто это?

— Есть, — он убрал нож. Знание Малакита было бесценным. Темные эльфы часто пользовались услугами информаторов в Картане. — Его зовут Гристль. Он держит лавку в квартале Мясников. Официально — торгует экзотическими органами для алхимиков и некромантов. Неофициально — он покупает и продает информацию. Но плату он берет не золотом.

— А чем же? — с опаской спросила Лианна.

— Тем, чего у людей в избытке. Болью. Свежими воспоминаниями о страданиях. Или… частями тел. Свежими. Он гурман.

Лианна содрогнулась.

— Этот город с каждой минутой нравится мне все больше. И как мы собираемся с ним расплачиваться? Подарим ему твой мизинец?

— У нас есть кое-что получше, — Моргрен коснулся своей левой руки. Глифа под кожей едва заметно дрогнула, просыпаясь. — У нас есть воспоминания о сотнях смертей. Думаю, для такого ценителя это будет деликатесом.

Он поднялся и посмотрел в мутное окно. Внизу, в зловонном канале, проплыл раздутый труп. На нем сидела жирная крыса и что-то грызла. На другом берегу, в тени арки, стояла фигура. Высокая, стройная, в элегантном черном плаще с высоким воротником. Она не двигалась. Она просто смотрела. Прямо на их окно.

Моргрен не мог разглядеть лица, но он почувствовал. Он ощутил холод, не имевший ничего общего с ночной прохладой. Это был холод склепа. Запах старой, пыльной крови и аристократического тлена. Это была аура хищника. Древнего, терпеливого, уверенного в своем превосходстве.

Вампир. И не просто какой-то уличный кровосос. Это было нечто большее. Наблюдатель. Scion одного из древних родов.

Фигура медленно подняла руку и изящным, почти театральным жестом прикоснулась к полям несуществующей шляпы, словно салютуя. А затем просто шагнула назад, в тень, и исчезла.

— Что там? — спросила Лианна, заметив, как он напрягся.

— Нас нашли, — тихо ответил Моргрен. — Похоже, очередь из желающих заполучить мою руку становится все длиннее. И некоторые из них куда вежливее, чем маги.

Он отошел от окна и снова проверил засов на двери.

— Отдыхай, — бросил он Лианне. — Завтра мы идем в гости к Мяснику. А эта ночь будет долгой.

Он сел, скрестив ноги, посреди комнаты, положив глефу на колени. Он не собирался спать. Он собирался ждать. Потому что он знал — вежливые хищники никогда не нападают сразу. Сперва они играют со своей добычей. И игра в Картане только что началась.

Глава 14. Гурман страха

Ночь не принесла в Картан тишины. Она лишь сменила декорации. Дневной ор толпы уступил место более камерной, но оттого не менее жуткой симфонии: пьяному бреду, доносящемуся из харчевен, коротким, влажным вскрикам в темных подворотнях, скрипу кроватей в борделях и тихому, постоянному плеску воды в каналах, уносящей грехи и трупы к морю.

Моргрен не спал. Он сидел в позе лотоса посреди грязной комнаты, положив глефу на колени. Его дыхание было ровным и глубоким, но это был не отдых. Это была охота. Он распустил свое сознание, обостренное Глифой, тонкой паутиной по ближайшим кварталам. Он слушал город. Он чувствовал его гнилое, лихорадочное сердцебиение. Он ощущал ауры сотен тысяч душ — тусклые огоньки отчаяния, яркие вспышки похоти, грязные кляксы жадности. И среди этого моря он искал одну, единственную ноту. Холодную, древнюю, аристократическую. Но вампир не показывался. Он был терпелив. Он играл.

Лианна спала. Ее сон был беспокойным, она металась на гнилом топчане, и ее лицо во сне было искажено болью. Рана заживала медленно, яд был изгнан, но оставил после себя глубокий след, фантомную боль, которая терзала ее даже во сне. Моргрен смотрел на нее, и внутри него шевельнулось нечто, чему он не знал имени. Не жалость. Не любовь. Скорее, чувство собственничества, какое испытывает дракон к своему сокровищу. Она была его. Его болью, его слабостью, его единственным якорем в этом мире. И мысль о том, что кто-то может снова причинить ей вред, вызывала в нем холодную, расчетливую ярость, которая была страшнее любого безумия.

Когда первые лучи больного, желтого солнца просочились сквозь мутное окно, он поднялся.

— Вставай, — его голос был тихим, но Лианна тут же открыла глаза. Сон в таких местах никогда не был глубоким. — Пора в гости.

Квартал Мясников встретил их ударом в лицо. Вонь здесь была не просто запахом. Она была физической сущностью, плотной, как студень. Она забивалась в ноздри, оседала на языке, пропитывала одежду. Улицы были вымощены не камнем, а спрессованными за века костями, и покрыты скользким слоем жира и запекшейся крови. Вдоль узких проходов висели туши. Но это были не только коровы и свиньи. Здесь висели огромные пустынные скорпионы, туши гигантских ящеров, фестоны из щупалец неведомых морских тварей. Из открытых дверей лавок доносился визг пил, рассекающих кости, и чавканье тесаков.

Лавка Гристля была в самом конце тупика, заваленного горами гниющих потрохов. Над дверью висела вывеска — искусно вырезанный из кости человеческий позвоночник.

Они вошли внутрь. Внутри было на удивление чисто и холодно, как в склепе. Вдоль стен стояли стеллажи с банками, в которых в мутной жидкости плавали самые разнообразные органы: пульсирующие сердца, глаза на стебельках, трепещущие жабры. В центре, за огромной колодой из черного дерева, стоял он.

Гристль.

Он был огромен, выше и шире Моргрена, но его тело было лишено жира. Сплошные узловатые мышцы и сухожилия под бледной, почти прозрачной кожей, сквозь которую просвечивали синие вены. Его голова была обрита наголо и испещрена ритуальными шрамами. Но самым жутким были его руки. От локтей они были заменены сложными механизмами из полированной стали и меди. Вместо пальцев у него были разнообразные хирургические инструменты: скальпели, зажимы, тонкие иглы, костяные пилы. Он как раз заканчивал препарировать мозг какого-то рогатого существа, и его «пальцы» двигались с невероятной, гипнотической точностью.

Он не поднял головы.

— Свежее сердце грифона, печень василиска, глазницы гарпии? Или, может, что-то более… пикантное? У меня сегодня прекрасные железы страха пустынного демона. Идеально для зелий, вызывающих самые сладкие ночные кошмары.

— Нам нужна информация, — сказал Моргрен.

Гристль закончил свою работу, аккуратно положил извлеченный орган в банку и лишь затем поднял глаза. Его глаза были маленькими, черными и абсолютно лишенными зрачков. Как у паука.

— Информация, — он медленно облизал тонкие, бескровные губы. — Информация — самый дорогой товар в моей лавке. Золото я не принимаю. Золото безвкусно. Я принимаю плату в более… изысканной валюте.

Его взгляд-буравчик впился в Моргрена.

— Я чувствую на тебе букет. Богатый, многослойный. С нотками праведного ужаса инквизиторов, животного страха темного эльфа… и… ооо… — он прикрыл глаза, будто вдыхая аромат редкого вина. — Что это? Привкус первобытной, стихийной агонии. Божественно. Ты принес мне пир.

— Ты получишь свой вкус, — сказал Моргрен. — Душа элитного убийцы из Наггарота. В обмен на все, что ты знаешь о катакомбах под Ареной.

Гристль хихикнул. Звук был похож на треск ломающихся костей.

— Сделка. Подойди.

Он протянул вперед одну из своих механических рук. Из ее центра выдвинулась длинная, тонкая игла из серебристого металла, которая начала вибрировать, издавая тихий, высокий звук.

— Не бойся. Это не больно. Для тебя.

Моргрен шагнул вперед и позволил игле коснуться своего виска. В тот же миг его разум пронзила ледяная боль. Он почувствовал, как чужая, холодная и аналитическая воля проникает в его память, как скальпель хирурга. Он видел, как Гристль просматривает его воспоминания о битве с Малакитом. Он чувствовал его наслаждение, его гурманский экстаз, когда он смаковал каждый момент предсмертного ужаса эльфа. Это было отвратительно. Это было омерзительнее любого физического насилия.

Игла отстранилась. Гристль стоял с запрокинутой головой, его ноздри трепетали. На лице было выражение наркотического транса.

— Восхитительно… — прошептал он. — Какая чистота… какая утонченность страха… Хорошо. Твоя плата принята.

Он пришел в себя, его черные глаза снова сфокусировались.

— Катакомбы под Ареной. Да, там есть узел. Древний, как сам этот город. Но он не просто так лежит. Его охраняют. Не стража. Культ. Дети Ржавой Плоти. Они поклоняются не богу. Они поклоняются самой боли. Они верят, что через мучения их плоть переродится в нечто высшее. Они приносят в жертву проигравших на Арене, питая Узел их агонией. Их лидер, Хозяин Ямы, — существо, которое уже давно перестало быть человеком. Чтобы добраться до Узла, тебе придется пройти через их храм. А чтобы попасть в храм, тебе придется спуститься на Арену.

— Как? — спросила Лианна.

— Есть два пути, — ответил Гристль, вытирая свои инструменты шелковой тряпочкой. — Парадный — стать чемпионом, и тогда тебя, возможно, допустят на «пир» к Хозяину. Долго, кроваво и почти невозможно. И есть черный ход. Через Кровавый Сток. Канализация Арены, куда сбрасывают трупы и отходы. Вход в него — в самом грязном канале, под мостом Горбуна. Но его охраняют не люди. Его охраняют они. Отродья, рожденные из слияния магии Узла и крови сотен убитых гладиаторов.

Он закончил и посмотрел на Моргрена. И вдруг его взгляд изменился. Он снова наклонился вперед, жадно принюхиваясь.

— Подожди… я чувствую что-то еще… что-то… изысканное. Не просто страх смерти. Агония души, разрываемой на части. Битва двух ядов… — его взгляд метнулся к Лианне, затем обратно к Моргрену. — Воспоминание о ее боли. О твоем отчаянии. Оно… оно пахнет, как слезы падшего ангела.

Его глаза загорелись неутолимой жадностью.

— Я хочу это. Я должен это попробовать. Дай мне этот вкус. И я скажу тебе, кто еще ищет этот Узел. Кто дышит тебе в спину прямо сейчас.

— Сделка была другой, — ледяным тоном ответил Моргрен.

— Сделки меняются! — прошипел Гристль, и его спокойствие слетело, как маска. — Дай мне это!

Он снова шагнул вперед, выставляя иглу. Но на этот раз Моргрен был готов.

«ОН СМЕЕТ?!» — взревел проснувшийся Голос в его душе, оскорбленный до глубины самой Бездны. «ОН СМЕЕТ ПЫТАТЬСЯ УКРАСТЬ НАШЕ?! ЭТУ БОЛЬ?! ЭТУ СЛАДОСТЬ?! ОН ЗАПЛАТИТ!»

Глифа на руке Моргрена вспыхнула под кожей. Когда игла коснулась его виска, он не отстранился. Он позволил ей войти. Но на этот раз он не был пассивным наблюдателем.

Он нанес ответный удар.

Он не просто заблокировал Гристля. Он открыл шлюз. Он выплеснул в его разум не одно воспоминание. Он выплеснул в него квинтэссенцию голода самой Глифы.

Гристль закричал. Пронзительно, по-женски. Он отшатнулся, вырывая иглу. Его механические руки затряслись, инструменты на них заскрежетали друг о друга. Он рухнул на колени, обхватив голову.

В его паучьих глазах впервые в жизни отразился не чужой, а его собственный, первобытный ужас. Он заглянул в Бездну. И Бездна улыбнулась ему.

— Ты… ты… — задыхался он. — Что ты такое?..

— Я твой худший кошмар, мясник, — прошипел Моргрен, нависая над ним. — Ты — гурман страха. А я — голод, который сожрет и тебя, и твой страх, и весь этот проклятый мир. Еще раз сунешься в мою голову — и я выверну твою душу наизнанку и заставлю тебя сожрать ее. Ты меня понял?

Гристль судорожно закивал, пуская слюни.

— Убирайтесь… — прохрипел он. — Убирайтесь из моей лавки… Вампир… Лорд Волков послал за вами… своего лучшего ищейку… Охотника-альбиноса… он уже в городе… убирайтесь!

Моргрен выпрямился. Он схватил Лианну за руку.

— Пошли.

Когда они вышли из лавки обратно в вонючий смрад Квартала Мясников, Лианна посмотрела на него.

— Что ты с ним сделал?

— Дал ему попробовать главное блюдо, — мрачно ответил Моргрен. — Похоже, у него несварение.

Они двинулись в сторону самых грязных и бедных районов города, к мосту Горбуна. Теперь у них была цель. И теперь они знали, что их вежливый наблюдатель перешел от слов к делу. Охота в Картане становилась все интереснее.

Глава 15. Белый призрак ржавой воды

Если Картан был гнойником на теле мира, то район, известный как Дно, был самой черной и гнилой сердцевиной этого гнойника. Сюда, в лабиринт улочек у подножия моста Горбуна, стекались все отбросы, которые город не смог переварить и выплюнуть в море. Здания здесь не строились — они росли друг на друге, как грибы-паразиты, опираясь на сгнившие балки и собственное отчаяние. Воздух был густым, влажным, пахнущим плесенью, дешевым джином и безнадежностью.

Здешние обитатели были под стать своему жилищу. Потомки неудачливых алхимических экспериментов с лишними конечностями, отвергнутые культисты с выжженными на лицах символами, нищие, чьи души были давно проданы за дозу дурман-травы. Они сидели в тенях, провожая Моргрена и Лианну пустыми, апатичными взглядами. Они не собирались нападать. Для этого нужна была энергия, а Дно высасывало ее без остатка.

Мост Горбуна был уродливым сооружением из почерневшего камня и ржавого железа, перекинутым через самый широкий и вонючий канал города. Под ним, у самой воды, зияла огромная, круглая дыра, закрытая массивной решеткой. Кровавый Сток. Даже отсюда, с моста, оттуда несло таким концентрированным запахом бойни и разложения, что Лианна позеленела и прижала к лицу рукав.

— Вот оно, — прошептал Моргрен. — Вход в кровеносную систему этого ада.

— Поэтично, — прохрипела она. — Надеюсь, там внутри есть на что посмотреть, кроме кишок.

Они начали спускаться по скользким, осклизлым ступеням, ведущим к решетке. Здесь, внизу, вонь была почти невыносимой. Вода в канале была не черной, а темно-красной, густой, и на ее поверхности плавали ошметки плоти, обломки костей и что-то еще, что не поддавалось опознанию.

— Решетка выглядит прочной, — сказала Лианна, изучая массивный замок. — Понадобится время, чтобы…

Она замолчала. Потому что он уже был там.

Он не вышел из тени. Он просто… появился. На другом конце узкой набережной, перекрывая им единственный путь к отступлению.

Он был высоким и неестественно худым, одетым в безупречный черный камзол и белоснежную рубашку с кружевными манжетами. Его длинные белые, как снег, волосы были собраны в хвост серебряной лентой. Он небрежно опирался на тонкую рапиру с серебряной гардой. Но самой поразительной была его кожа — молочно-белая, без единого изъяна, и глаза — ярко-красные, как свежая кровь на снегу. Глаза хищника, не знающего ни сомнений, ни жалости.

Охотник-альбинос.

— Какое разочарование, — произнес он, и его голос был тихим, мелодичным, но резал слух, как скрежет стекла по металлу. — Я ожидал увидеть зверя, сокрушившего элитных клинков Матриарха Ксайлы и заставившего дрожать Искателя из Асура. А вижу лишь грязного, уставшего бродягу и его полумертвую подружку. Лорд Волков будет недоволен столь… невзрачным трофеем.

Он неторопливо пошел к ним. Его походка была легкой, танцующей. Он не шел по грязным камням — он скользил над ними.

— Меня зовут Зерах, — представился он, будто они встретились на балу у герцога. — И я пришел забрать то, что принадлежит моему господину по праву крови. Сила, которую ты носишь, Моргрен, — это дикая, необузданная кровь самого мироздания. Негоже такой драгоценной субстанции течь в венах грязного смертного. Я проведу ее очищение. И заберу.

— Подойди и возьми, если сможешь, призрак, — прорычал Моргрен, выставляя глефу.

Глифа на его руке проснулась. Она почувствовала его. Почувствовала древнее, могущественное бессмертное существо. И она затрепетала от голода.

Зерах рассмеялся.

— О, я смогу.

И он атаковал.

Он не побежал. Он просто исчез. Моргрен ощутил лишь порыв холодного воздуха. Он среагировал инстинктивно, на опыте сотен битв, выставляя глефу в блок. Раздался тонкий, высокий звон. Рапира Зераха, двигаясь с немыслимой скоростью, уже нанесла три удара в одну точку на древке глефы.

Моргрен отшатнулся. Сила ударов была невероятной.

— Быстрый, — пробормотал он.

— Ты даже не представляешь, насколько, — прошептал голос Зераха у него за спиной.

Моргрен развернулся, нанося удар глефой по широкой дуге. Но он рассек лишь воздух. Зерах уже стоял в десяти метрах от него, ухмыляясь. На его белой рубашке не было ни единого пятнышка грязи.

— Твои движения грубы. Сильны, да. Яростны. Но лишены изящества. Ты — мясник с топором. Я — хирург со скальпелем. Этот бой закончится очень быстро.

Лианна, стоявшая позади, выкрикнула заклинание. С ее пальцев сорвалась ослепляющая вспышка света. Но Зерах даже не моргнул. Он просто прикрыл глаза на долю секунды, а когда открыл их, они горели еще ярче.

— Дешевые трюки, чародейка. Мои чувства не зависят от такого примитивного органа, как глаза.

Он снова исчез. На этот раз он появился рядом с Лианной. Моргрен взревел и бросился к ней, но не успевал. Рапира Зераха уже была у ее горла.

— А вот это, — промурлыкал вампир, глядя на Моргрена своими красными глазами, — твое слабое место. Очень предсказуемо. Очень… по-человечески. Я заберу ее первой. Ты будешь смотреть. Твоя боль станет прекрасной приправой к главному блюду.

И в этот момент Моргрен принял решение. Безумное, отчаянное, продиктованное не тактикой, а статьей Кодекса, которую он придумал сам.

Статья двести пять. «Если враг сильнее, быстрее и умнее тебя — найди врага, который еще сильнее, еще быстрее и еще безумнее, и натрави их друг на друга».

— Ты хочешь крови? — прорычал Моргрен. — Ты ее получишь!

Он не стал атаковать Зераха. Он развернулся и со всей силы ударил лезвием глефы по своей собственной правой руке. Боль была острой, обжигающей. Темная, почти черная кровь, перенасыщенная силой Глифы, хлынула из раны. Но он не дал ей упасть на камни. Он направил ее вниз, в ржавую, грязную воду канала.

Кровь, коснувшись воды, не растворилась. Она зашипела, как кислота, и начала испускать тусклое, багровое свечение, расходясь по каналу кругами.

Зерах нахмурился, не понимая.

— Что за самоубийственный театр?

— Это не театр, — ухмыльнулся Моргрен, чувствуя, как кружится голова от потери крови. — Это приглашение на ужин.

Вода в канале забурлила. Не просто забурлила — она вскипела, словно под ней разверзся ад. Из глубин, из-под слоя ила и нечистот, начали подниматься они.

Отродья Кровавого Стока. Струпы.

Это не были ни зомби, ни гули. Это были кошмарные амальгамы. Сросшиеся друг с другом тела гладиаторов, куски ржавых доспехов, обломки клинков, кости и сухожилия — все это было слеплено в единые, пульсирующие, многорукие и многоногие твари. У них не было глаз, но десятки ртов, усеянных обломками зубов, раскрылись в беззвучном вое. Они почуяли ее. Живую, горячую кровь, переполненную силой.

Первая тварь, похожая на гигантского рака, слепленного из трех торсов и дюжины рук с приросшими к ним ржавыми мечами, вырвалась из воды и с ревом бросилась… не на Моргрена. А на ближайший и самый яркий источник жизни. На вампира.

Зерах с презрительной гримасой оттолкнул Лианну и отпрыгнул в сторону. Его рапира сверкнула, отсекая твари сразу три руки. Но за ней из воды уже лезли другие. Десятки. Они карабкались по стенам, по телам друг друга, игнорируя раны, движимые лишь одним инстинктом — голодом.

Идеальный поединок превратился в хаотичную бойню.

— Вперед! — крикнул Моргрен Лианне.

Он приложил свою левую руку к замку на решетке. Глифа, жадно впитывая эманации развернувшейся бойни, вспыхнула. Металл под его ладонью начал плавиться. С оглушительным скрежетом замок поддался, и решетка отворилась, открывая черную, зловонную пасть туннеля.

— Какая… неэлегантная тактика, — донесся до них разъяренный голос Зераха, который, как смертоносный белый вихрь, кромсал тварей на куски. Но их было слишком много. — Но не думайте, что вы сбежали! Я найду вас даже в заднице этого мира!

— Мы как раз туда и направляемся! — крикнула Лианна, прежде чем Моргрен затащил ее внутрь.

Он из последних сил захлопнул за ними тяжелую решетку. Последнее, что они увидели — это красные, горящие яростью глаза вампира в центре бурлящего клубка из ржавой стали и гниющей плоти.

Они оказались в абсолютной темноте. Вонь здесь была такой, что, казалось, ее можно было потрогать. Стены были скользкими, а под ногами текла медленная, теплая река из крови и отходов.

Они выжили. Они сбежали.

Но они только что вошли в пищевод чудовища. И путь отсюда вел только вниз, в его гниющее брюхо.

Глава 16. Брюхо зверя

Тяжелая решетка захлопнулась за их спинами с окончательностью могильной плиты. Скрежет металла, яростный рев вампира и булькающие вопли разрываемых на части Струпов — все это отрезало, осталось снаружи, в мире тусклого света. Здесь, внутри, был только мрак.

Мрак, который можно было потрогать, попробовать на вкус. И вонь.

Это была не просто вонь. Это была квинтэссенция разложения, концентрированная история тысяч смертей. Запах свернувшейся крови, гниющих внутренностей, ржавого железа, страха и экскрементов, смешанный в один густой, удушающий коктейль.

— Кажется, я предпочла бы остаться с вампиром, — просипела Лианна, зажимая рот и нос. Ее голос гулко прозвучал в тесном туннеле.

Моргрен молча зажег небольшой магический светильник — артефакт Ордена, дававший холодный, неживой свет. Свет выхватил из темноты их новую реальность. Они стояли по щиколотку в теплой, густой жиже, которая медленно текла по каменному желобу. Стены туннеля были покрыты не слизью, а чем-то худшим — многолетним слоем органических отложений, который блестел во влажном свете, словно внутренняя поверхность гигантской артерии. С потолка свисали белесые, похожие на грибы наросты, с которых капала густая, пахнущая медью жидкость.

— Добро пожаловать в пищевод Картана, — мрачно сказал Моргрен. Он прислонился к стене, тяжело дыша. Потеря крови давала о себе знать.

Лианна, превозмогая тошноту, подошла к нему. Она молча достала из своей сумки чистую тряпицу и флягу с дезинфицирующей настойкой.

— Дай сюда, — приказала она.

Он подчинился. Она промыла глубокую рану на его предплечье. Настойка шипела, въедаясь в плоть. Он даже не поморщился.

— Спасибо, что не дал этому белобрысому ублюдку превратить меня в закуску, — сказала она, туго перевязывая рану. Ее пальцы были на удивление ловкими и сильными.

— Я просто не хотел, чтобы он испортил мне аппетит, — отрезал он. — Он слишком много говорил.

— А твой план с призывом местных жителей был верхом изящества, — не удержалась она от шпильки. — Напомни мне никогда не ходить с тобой на рыбалку.

— Кодекс, статья семьдесят два, — процитировал он, проверяя перевязку. — «Когда горишь в аду, используй для тушения самого дьявола».

Она закатила глаза, но на ее губах мелькнула тень улыбки. Они были живы. Этого пока было достаточно.

Они пошли вперед, против течения кровавой реки. Каждый шаг отдавался чавкающим, омерзительным звуком. Свет их фонаря выхватывал из темноты боковые туннели, ржавые решетки, ведущие в еще более глубокие уровни, и кости. Здесь было много костей. Целые скелеты, вросшие в органические налеты на стенах, будто несчастные души были переварены самим этим местом.

Через час пути они вышли в более широкий зал, где сходились несколько туннелей. И здесь они впервые почувствовали это.

Шепот.

Он доносился не из какого-то конкретного места. Он, казалось, исходил от самих стен, от решеток на полу, из которых поднимался пар. Это не были голоса. Это был психический осадок. Эхо предсмертной агонии тысяч гладиаторов, погибших на Арене наверху. Их боль, их ярость, их отчаяние просачивались сквозь камень, концентрировались здесь, внизу, и искали, к чему бы прицепиться.

«…предал… брат… за мешок серебра…»

«…дети… они смотрели, как меня рвет на части лев…»

«…я не хотел умирать… боги, я так не хотел…»

— Что это? — прошептала Лианна, хватаясь за голову. Ее магическая чувствительность делала ее особенно уязвимой.

— Призраки этого места, — ответил Моргрен, его лицо стало жестким, как камень. — Эмоциональная чума. Не слушай. Они будут пытаться залезть тебе в голову.

Но было поздно. Шепот становился громче, наглее. Он больше не был безличным. Он начал обращаться к ним.

К Лианне он взывал ее страхами. Она увидела лицо инквизитора Родриго, горящие глаза Архимага Терона Вэйна, хищную улыбку Матриарха Ксайлы. Они все шептали ей, что она слаба, что она — лишь обуза для Моргрена, что она умрет здесь, в этой грязи, и ее забудут. Она пошатнулась, ее лицо исказилось.

К Моргрену шепот был более коварен. Он не пугал. Он соблазнял.

«…столько боли… столько силы… просто вдохни ее… она сделает тебя сильнее… зачем сопротивляться? зачем страдать? стань одним из нас… стань болью… стань богом…»

Глифа на его руке, до этого дремавшая, лениво зашевелилась, как змея, почуявшая запах теплокровной добычи.

— Нет, — прорычал Моргрен. Он схватил Лианну за плечи, встряхнул ее. — Смотри на меня! Это иллюзия! Просто эхо!

— Я не могу… их слишком много… — стонала она.

И тогда он сделал то, что было сродни поцелую змеи. Он прижал свой лоб к ее лбу и силой воли соединил их сознания. Он не вторгался. Он открыл ей дверь. Дверь в свой собственный, выжженный дотла внутренний мир. Он поделился с ней своим единственным щитом — абсолютной, ледяной пустотой, выкованной годами тренировок в Ордене и отточенной постоянной борьбой с Глифой.

Она ахнула, почувствовав этот холод. Это было похоже на прыжок в прорубь посреди ледяной пустыни. Шепот в ее голове не исчез, но он отдалился, стал неразборчивым бормотанием, неспособным пробиться сквозь эту стену дисциплинированного небытия.

Они стояли так, посреди зала кричащих призраков, лоб ко лбу, две заблудшие души, делящие на двоих одно единственное убежище — холод.

— Спасибо, — прошептала она, когда он разорвал контакт.

— Это тоже есть в Кодексе, — коротко бросил он. — «Разделенная боль — это половина боли. Разделенная пустота — это двойная стена».

Они прошли зал. Шепот остался за спиной. И впереди они увидели свет.

Не яркий, а тусклый, багровый, пульсирующий, как больное сердце. Он пробивался из-за поворота туннеля. И запах изменился. К вони крови и гнили примешался аромат горячего металла и странных, тошнотворно-сладких благовоний.

Они осторожно выглянули из-за угла.

Туннель выводил в гигантскую пещеру, явно рукотворную. Это был древний подземный резервуар. Но то, что сделали с ним Дети Ржавой Плоти, было за гранью безумия.

Это был их храм.

Он не был построен. Он был выращен. Стены пещеры были покрыты пульсирующими органическими мембранами, сквозь которые просвечивали вросшие в них ржавые шестерни, цепи, крючья и клинки. С потолка свисали не сталактиты, а гигантские поршни, которые медленно, в такт багровому свечению, поднимались и опускались, издавая скрежещущий, стонущий звук. В центре, на возвышении из сросшихся костей и металла, стоял алтарь, на котором что-то корчилось и кричало.

А вокруг двигались они. Культисты.

Каждый из них был живым произведением искусства боли. Их кожа была испещрена ритуальными разрезами, в которые были вбиты ржавые заклепки. У одних вместо рук были приварены лезвия плугов, у других из спины торчали заточенные арматурные прутья. Они двигались медленно, в ритуальном трансе, их движения были одновременно и молитвой, и актом самоистязания. Они что-то бормотали на гортанном, скрежещущем языке.

— Матерь Бездны… — выдохнула Лианна. — Они не просто сумасшедшие. Они счастливы.

Она была права. В их глазах не было боли. Там был экстаз. Религиозное упоение.

Моргрен не смотрел на них. Он смотрел за алтарь. Там, в нише, вырубленной в стене, пульсировал он. Узел. Он выглядел как гигантское, механическое сердце, собранное из тысяч шестеренок, трубок и клапанов, по которым текла не кровь, а чистая, концентрированная агония, светящаяся багровым светом.

Они пришли. Они нашли брюхо зверя. И теперь, чтобы добраться до его сердца, им придется пройти через его раковую опухоль — через фанатиков, для которых боль была высшим благом, а смерть — лишь началом перерождения.

Глава 17. Шепот из-под камней

— Они молятся, — прошептала Лианна, и в ее голосе было отвращение, смешанное с благоговейным ужасом. — Они моляются самой агонии.

Храм Детей Ржавой Плоти был живым кошмаром. Стены из пульсирующей плоти, пронзенной костяными шипами и ржавыми крючьями. Реки густой, медленной крови, текущие по желобам в полу. И в центре, на алтаре из сплетенных страдающих тел, корчился гладиатор, чья душа и жизненная сила высасывались Узлом — гигантским, бьющимся сердцем из полированной кости и темно-багровых кристаллов.