Бесплатный фрагмент - Ведьма

пролог

Полумрак пыльной комнаты вздрагивал от пламени свечи. Сгорбленная фигура в чёрном балахоне склонилась над картами Таро, делая беспорядочные пасы руками. Наконец прямоугольное зеркало, стоящее на подставке посередине стола, осветилось серебристым мерцанием. Через мгновение в нём появился мужской силуэт. Постепенно проявились черты лица, и изображение подняло взгляд на женщину в чёрном. Два уголька-глаза буквально сверлили своими пронзительностью и сверхъестественностью, отчего у случайного наблюдателя вполне могли взмокнуть подмышки. Но женщина в чёрном балахоне явно ждала появление гостя, потому что когда мужской силуэт стал отчётлив, та улыбнулась, отчего морщинистое и серое лицо её в миг посветлело и разгладилось.

— Здравствуй, Фима, — одними губами поприветствовал «гость».

— И тебе не хворать! — ещё сильнее улыбнувшись, ответила пожилая женщина в чёрном.

— Ты сделала то, о чём я тебя просил? — нахмурив брови, алыми губами вопрошал мужчина из зеркала.

— Опять мне помешали эти соседи. Никакого сладу нету с ними, — скривив губы пискнула старуха в балахоне, — Но ты будь уверен, я всё сделаю как ты просил, Николай…

— Я же говорил — никаких имён! — внезапно рявкнул во весь голос мужчина из зеркала.

— Молчу, молчу, — прижимая ладонь к своему рту, всполошилась женщина в чёрном.

— Завтра наступит Тот Самый День! — заговорческим шёпотом промолвил силуэт в прямоугольнике зеркала, демонстрируя свой нестриженый ноготь на указательном пальце.

— Помню, помню я, Ник… — запнулась на полуслове старуха, затем хлопнула ладонью по губам и плаксиво продолжила, — Мой Господин! Я помню про завтрашний День. И я приложу все свои усилия для того, чтобы воля твоя исполнилась.

— То-то же, — с нарочитой хрипотцой выдал «гость» и стал таять.

Перед тем, как изображение в прямоугольнике зеркала померкло совсем, женщина в чёрном балахоне услышала слова:

— Завтра всё случится, или не произойдёт никогда…

***

Наступление Нового года по восточному календарю Серафима Никифоровна всегда ждала с напряжением. Учительница истории в далёком прошлом, пожилая женщина вдруг осознала себя Ведьмой. Произошло это внезапно и довольно недавно, если судить по записям в её медицинской карте…

Глава первая

Перемены, бросавшиеся в глаза каждому встречному, проявились три года назад, когда супруг Серафимы покинул этот мир. Николай Юрьевич тихо ушёл в одну из ночей. Смерть его была вполне ожидаема, но когда это произошло, у женщины не хватило духа чтобы принять страшную действительность. Ухаживая за больным супругом, она, казалось, отдавала саму себя целиком, чтобы последние дни Николая были яркими и не слишком тягостными. Всегда собранная и целеустремлённая, учительница истории в прошлом, Серафима Никифоровна следила за чистотой в доме и своей внешностью. Когда же супруга не стало, её словно подменили. Пыль на серванте и шифоньере приобретала монументальность и незыблемость. Грязная посуда могла пару дней находиться на кухонном столике, пока соседи по коммуналке не вымоют сами, или же просто не выкинут тарелки с остатками трапезы, дабы не плодить «прусаков». Поначалу, выговаривая за грязь на общей кухне, жильцы надеялись на то, что горе пенсионерки постепенно загладится временем, но она отвечала им явной враждебностью, словно винила весь Свет в смерти супруга.

Пожилую женщину просто терпели, как терпят стихийное бедствие, спасения от которого нет. Смирясь с соседством неряшливой пенсионерки, жители коммуналки делали вид, что не предают значения тем изменениям, которые произошли с ней после кончины Николая Юрьевича.

Серафима Никифоровна, словно почуяла свою победу над соседями, и с каждым днём её непримиримость и неряшливость обретали новый формы. Возможно тогда и проявились первые признаки заболевания.

В одну из ночей Серафима проснулась на своей кровати, на которой лежала поверх покрывала в своём засаленном сером халате. Чувство присутствия кого-то постороннего в комнате ощущалось почти физически. Повернув голову вправо, женщина чуть не вскрикнула от неожиданности и ужаса, ведь рядом с ней лежал Николай.

Никифоровна, словно все её 79 лет внезапно ополовинили, моментально вскочила с постели и попятилась к выходу. Наконец, любопытство взяло верх, и, приведя учащённое дыхание в норму, пожилая женщина приблизилась к кровати, чтобы повнимательнее рассмотреть супруга.

Николай был в том самом костюме, в котором его хоронили. Серый, в малиновую полосочку, любимый галстук супруга, привезённый им однажды из командировки, был завязан всё тем же хитрым узлом, который удавался только ему. Лакированные туфли, купленные где-то заграницей, блестели так сильно, что в них можно было рассмотреть своё отражение. Всё это было так близко и знакомо глазу пенсионерки, что, если бы случилась подмена, она бы точно её заметила. Одно только «но» сильно бросалось глаза — лицо супруга сияло здоровым румянцем, который несвойственен мучительному уходу из жизни в результате страшной болезни. Не было тех острых скул и ввалившихся щёк, которые страшно контрастировали с белой наволочкой на подушке под головой умирающего. Не было и выражения боли, которое Николай так усердно маскировал своей бледной обескровленной улыбкой. На кровати сейчас лежал тот супруг, которому было когда-то шестьдесят. Вполне бодрый и весёлый мужчина, но никак не тот «сухофрукт», которым казался Николай Юрьевич последние полгода в своём неизлечимом недуге.

Разум Серафимы Никифоровны, поначалу воспротивившийся увиденному, вероятно дал сбой, потому что пожилая женщина вдруг распрямила свою сутулость и стала искать расчёску, чтобы привести в порядок всклоченные и давно не мытые, седые волосы.

В этот момент Николай открыл глаза…

Серафима сначала ойкнула, затем глубоко вздохнула и сказала:

— Где же ты был так долго, Коля?

— Я пришёл, чтобы забрать тебя в ту чудесную страну, где нет больше страданий и боли, Фима! — улыбнувшись своими розовыми губами, ответил супруг.

— Я готова! Как же я долго тебя ждала, — почти вскрикнула пожилая женщина, обошла кровать с другой стороны и присела на корточки у изголовья супруга.

— Милый, милый мой Николаша. Я пойду за тобой хоть на край света, — глаза Серафимы стали влажными от нахлынувшего чувства.

Когда женщина протянула ладонь к щеке любимого мужа, тот внезапно сделался злым и воскликнул:

— Сначала ты должна выполнить одно условие! — голос супруга был резким и грубым, что никогда ничего подобного не замечалось за Николаем ранее.

Женщина не придала значения интонации и с покорностью «жертвенной овечки» ответила:

— Я готова на всё, лишь бы быть с тобой рядом…

Супруг, или тот кто был очень похож на него, взглядом устремился поверх женщины, словно указывая на что-то под потолком.

Оглянувшись через плечо по направлению взгляда, Серафима не обнаружила той хрустальной люстры, что однажды Николай привёз из командировки в Болгарию. На месте её находился железный крюк, на котором зловеще и вызывающе красовалась верёвочная петля…

Серафима Никифоровна сначала сглотнула подступивший к горлу комок, затем взяла себя в руки, улыбнулась и ответила:

— Я поняла, Коленька. Я всё сделаю.

«Странно, никогда он раньше на называл меня Фимой», — пронеслось в голове пожилой женщины, когда та вскарабкалась на табурет и осмотрела крюк с верёвкой…

Чудовищный грохот и отчаянные стоны разбудили соседей по коммуналке. Первым в коридоре оказался Пётр Сергеевич — сосед справа. Стоя в одних трусах у двери пенсионерки он цыкнул на появляющихся заспанных соседей, приложил ухо к двери, затем постучал и громогласно спросил:

— Серафима Никифоровна, с Вами всё в порядке?..

В ответ послышались лишь приглушённые стоны и какая-то непонятная возня. Подёргав дверную ручку, Пётр пожал плечами и обратился к жителям коммуналки:

— Изнутри закрыто. Ломать, что ли?..

Соседи молчали в ответ, поэтому принимать решение пришлось ему. Здоровенный мужик, работающий кузнецом на заводе, поигрывая внушительной мускулатурой отошёл на два шага, затем выставил плечо вперёд и со всей дури впечатался в дверь пенсионерки.

Видавшие виды петли не выдержали натиска. Пётр Сергеевич верхом на двери так и ввалился в комнату Серафимы Никифоровны. Та лежала на полу с верёвкой на шее и стонала. Левая нога пожилой женщины была неестественно вывернута. Красное пятно на полу говорило об открытом переломе…

***

Стажёр поднял с пола верёвку и с неподдельным интересом осмотрел железный крюк.

— Виталич, его как-будто специально подпилили, — обратился он к дознавателю, когда тот составлял протокол осмотра.

— И чо?.. — Дмитрий Витальевич смотрел на своего помощника так, как рассматривают досаждающую вошь, — Дело ясное, как три копейки. Сбрендила старуха, да решила счёты с жизнью свести.

— Но ведь крюк явно со следами недавнего пропила, — не унимался Яшка.

— Значит бабке просто повезло, — со злобой ответил дознаватель, поднялся с табурета и, подойдя к стажёру, выхватил из его рук верёвку с крюком, — Не лапай ручищами вещдоки, а не то твои пальчики по этому делу пойдут! Займись лучше опросом соседей и не мешай мне тут…

Яшка не торопился выйти из комнаты. Видя, как Дмитрий Витальевич погрузился в написание протокола, стажёр обошёл кровать и склонился над подушками, которые сохранили ещё опечатки двух голов. На той, что была ближе к нему, покоился чёрный волос.

«Бабка ведь совсем седая была», — пронеслось в голове Якова.

Стажёр незаметно вынул из кармана полиэтиленовый пакетик, оглянулся на дознавателя, и, видя что тот занят бумагами, аккуратно подцепил двумя пальцами волосок и отправил в пакет для вещдоков.

«Девчатам из лаборатории покажу. За шоколадку они мне подробный анализ сделают», — улыбнулся своей находчивости Яков, и покинул комнату Серафимы Никифоровны.

Пока стажёр опрашивал соседей, Дмитрий Витальевич закончил составление протокола и взял в руку крюк с верёвкой.

«Действительно, свежий пропил», — призадумался дознаватель.

В этот момент у него завибрировал сотовый. Приняв вызов, он поприветствовал звонившего по имени. Долго и молча слушал, затем коротко сказал в трубку:

— Понял, Михалыч. Спасибо! С меня причитается…

Нажал «отбой», вынул из кармана носовой платок и тщательно вытер им железный крюк. Затем упаковал его вместе с верёвкой в пакет и небрежно кинул в портфель с документами.

Выходя в коридор, дознаватель был стопроцентно уверен, что ему с этого дела не «обломится» ни копейки.

«Закрывать надо по-тихому», — решил он для себя и взглядом поискал стажёра.

— Яков Сергеевич, — заглядывая в одну из комнат, позвал дознаватель, — Нам пора в отделение. Всех свидетелей вызову повесткой, если будет такая необходимость.

Виталич резво спускался по ступенькам, когда его догнал запыхавшийся стажёр.

— Яша, с этим делом всё ясно, — обратился старший к своему помощнику, — Сейчас Михалыч из «скорой» звонил — бабка с катушек съехала. Ногу ей в гипс замуровали да обезболивающим обкололи, так она начала ахинею нести о муже своём. Вроде как он объявился посреди ночи, да в ту петлю старуху и пристроил.

— Значит надо искать мужа, — встрепенулся стажёр.

Дознаватель так резко остановился на лестничной клетке, что грузный Яшка чуть не снёс того с ног.

— Супруг старухин три года уже, как помер от онкологии. «Крыша» у бабки «потекла» от горя, вот и видится ей всякая чушь, — дознаватель чеканил каждое слово, давая понять стажёру, что дело это закрыто раз и навсегда.

Глава вторая

— Волос принадлежит мужчине возрастом от тридцати пяти до сорока лет, — щебетала в телефонную трубку Машка из лаборатории, — Частиц краски для волос нет, но есть следовые остатки увлажняющего бальзама на основе глицерина с растительными добавками. Родина бальзама — Индия. Такой не производится у нас и официально не поставляется на внутренний рынок России.

Машка втайне была без ума от стажёра Яшки, поэтому, ради внимания с его стороны была готова на всё.

Он подсознательно подозревал её в воздыхании к своей персоне. Впрочем, двадцатилетний стажёр пользовался небывалой популярностью у представительниц прекрасной половины человечества. Немного нескладный и грузный, но всегда в отличной физической форме, кандидат в мастера спорта по дзюдо, Яков Сергеевич Брошкин имел притягательное воздействие на женщин, чем иногда пользовался, превышая свои должностные полномочия.

«Не корысти ради ведь, а пользы делу для» — оправдывался сам себе в подобных поступках стажёр.

Выслушав «откровения» лаборантки Марии по сотовому, он расплылся в счастливой улыбке и ответил:

— Спасибо, Машунь! Слушай, у меня есть два билета в кино. Не составишь мне компанию в эту субботу?

На секунду в телефонной трубке наступило молчание, сквозь которое можно было услышать всхлипы с придыханием, затем лаборантка взяла себя в руки и коротко, словно ей предлагали руку и сердце, ответила: «Да».

— Вот и чудненько, Машунь! Тогда до субботы. Встретимся на Маяковского в девятнадцать тридцать, — тоном, не предполагающим возражения, выпалил Яшка и нажал «отбой».

На «том конце провода» сидела алая от смущения и довольная до беспамятства, лаборантка Мария Евгеньевна. В её мечтаниях рисовались уже дорогие рестораны и гостиничные номера, вожделенная близость и подвенечное платье.

А Яшка, тем временем, шёл по коридору, мимолётом раздавая комплименты встречающимся на пути представительницам прекрасной половины отделения Полиции.

Возле «дежурки» молодой ловелас был пойман за рукав Дмитрием Витальевичем.

— Яшка, где ты носишься? Я тебя с самого утра ищу, — вместо приветствия выпалил дознаватель. И, не давая возможности оправдаться, сразу же перешёл к делу, — Слушай, вчера на вызове были, ну, где старушка с попыткой суицида, помнишь? Значит, сейчас мигом туда! Вот тебе лента, «штампулька» и клей — опечатаешь бабкину конуру, пока та находится в больнице. Дверь тот бугай должен был уже на место прикрутить. Как закончишь, сразу в отделение!

Отдавая распоряжения, Виталич не заметил довольную улыбку на лице стажёра. У Яшки, тем временем, в голове созрел план дальнейшего действия.

Выслушав старшего, двадцатилетний дзюдоист прямиком направился к дверям технического отдела.

«Палыч за сынка своего в небольшом долгу у меня. Вот и настало время расплатиться», — с улыбкой чеширского кота Яшка зашёл в кабинет начальника техотдела…

***

Никифоровна, хоть и была старушкой со странностями, ум имела острый. Поэтому отойдя на утро от обезболивающих, смекнула, что не стоит ей зацикливаться на своём «ночном госте». Недаром ведь психиатр к ней в палату зачастил. Ненароком могут и упечь в «дурку» на старости лет, а там запросто признают недееспособной. Всё имущество и сбережение «пойдёт с молотка», а ведь ей просто необходимо исполнять последнюю волю супруга.

Ко всему прочему в старушечьей голове созрел очень странный план. Поэтому, когда доктор стал расспрашивать её о ночном визите, Серафима Никифоровна делала упор на своём горе по ушедшему мужу, а всё остальное сводила на шутку.

Сломанная голень постепенно заживала. Через месяц уже сняли гипс, а ещё через две недели пенсионерка доковыляла на костылях до своей комнаты, сорвала бумажные печати с двери и открыла её запасным ключом, который находился всегда в укромном месте на лестничной клетке.

О появлении хозяйки в своей комнате соседи узнали почти сразу.

Старушка ковыляла на костылях на кухню, чтобы вскипятить чайник.

— Здраствуй, Никифоровна! — приветствовал соседку Пётр, кузнец с комбината, — Как здоровьице Ваше?

— Ничего, ковыляю помалу. И тебе здравия доброго, хотя ввиду того, что дверку мою ты одним махом вынес — здоровья в тебе ещё вдоволь.

— Дык, я ж всё исправил апосля. В тот же день петли новые и прикрутил…

— Ладно, Петь! Я ведь не в обиде на тех, кто умом не богат, — съязвила старушка.