Бесплатный фрагмент - Взаперти

— Давай! — Открыв дверь подъезда, Саша подпер ее плечом, а Слава, снежный стокилограммовый толстяк в красном пуховике, с рюкзаком за спиной, вошел внутрь из вьюжного зимнего мрака. Он нес два ящика водки, один на другом, по двадцать бутылок в каждом, и мало что видел в залепленных снегом очках.

— Метет третий день! — сказал Слава, взяв курс к лифту. — А думали, снега не будет. Где коммунальщики? Ясное дело — пьянствуют. А мы подготовились к апокалипсису. Есть водка, женщины и закуска. Научный эксперимент. Может, сделаем это традицией, а? Каждый год, второго января, запираемся на неделю и классно проводим время. Пьем, жрем, любим женщин. Жаль, у тебя нет барабанов — но палочки-то я взял, буду долбить по кастрюлям, поддерживать форму, не обессудь. Драммер не должен простаивать.

— Насчет традиции я согласен, — сказал Саша. — Если понравится.

— Вариантов нет, — Слава был категоричен. — Понравится. Водка-то зачем?

Он шел тяжело и говорил сквозь одышку. За последние десять лет он набрал двадцать пять килограммов лишнего веса, и, как ни странно, ему нравилось быть толстым. Стройный интеллигентный парень в пальто и очках, каким он был в институте, стал наконец собой — Гаргантюа, выпивающим пять литров пива зараз, любителем девушек-готок и странных рок-групп, в одной из которых он был барабанщиком. Его альтер-эго трудилось в налоговой, сидело с девяти до шести в отделе камеральных проверок, мечтая о мировой сцене, — и эта цель медленно приближалась, очень и очень медленно. По подсчетам Славы, при сохранении нынешних темпов он стал бы звездой через двести лет. Он пока не решил, что с этим делать.

Саша был антиподом Славы, контрастом во всем. Высокий, худой, писатель и немного поэт, он любил Queen, The Doors и женщин, приближенных к идеалу в его собственном воображении. Любовь к Дульсинее Тобосской — это о нем. Он умеет влюбляться. Как без этого писателю и поэту? В ядерном реакторе чувств рождается вдохновение, женщина-муза — топливо для реактора. Он написал много, три романа и два десятка рассказов, но никто не брался их издавать. Черт с ними, с издательствами. Он знал, что они неправы: пишет он хорошо и однажды всем им покажет, — этим себя успокаивал, довольствуясь самиздатом. В свободное от творчества время он работал пиарщиком, оттачивая слог в пресс-релизах и статьях, и достиг в этом определенных успехов, став начальником по PR пивзавода. Слава тоже просился туда: кем угодно, лишь бы поближе к пиву, — но Саша не спешил в отдел кадров с резюме Славы, что-то его останавливало. Он не мог поручиться за Славу. Они бывшие одногруппники, но не друзья. Они не виделись десять лет. Встретились полгода назад, с тех пор общались время от времени, и Саша не знал, есть ли у них что-то общее, кроме любви к пиву и пространным беседам о сущности бытия. Что ж, эксперимент все покажет. Это идея Саши. Он напишет книгу, когда все закончится, а в процессе будет вести дневник, записи из которого лягут в ее основу.

Ждать осталось недолго.

Водка и пиво куплены, холодильник полон еды, окна заклеены картоном и плотно зашторены.

В ванну набрали воды.

***

— Вы где пропали? — Маша, девушка Славы, средней красоты неформалка, в черной майке на голое тело, в черных джинсах, черных носках, с черными волосами и черными ногтями, вышла из зала.

— Ух, ниче себе! — выдохнула она, увидев Славу и водку. — Круто!

Полина, девушка Саши, выглянула из кухни.

— Привет! Не мало ли взяли? — спросила она с улыбкой.

Как Саша отличался от Славы, так и она — от Маши: спокойная классическая красота, белая майка, синие джинсы в обтяжку, хвост из русых волос. Полина и Саша дружили три года, планировали сыграть свадьбу будущим летом, а Маша и Слава встретились неделю назад, трахнулись и решили, что им хорошо вместе, в компании с пивом и музыкой. Полина работала маркетологом, а о Маше они мало что знали. Познакомились с ней сегодня. Что ж, у них еще будет возможность заполнить этот пробел. Несколько дней подряд они будут вместе, круглыми сутками, и много чего узнают друг о друге и о себе. Саша весь в предвкушении, а Полине идея не нравится, но спорить с Сашей бесполезно, ибо он креативен, упрям и любит эксперименты, в том числе над людьми. Что касается Славы и Маши, то они не парятся, им бы выпить и закусить, остальное неважно.

Еще одна пара задерживалась: Костя, друг детства Саши, и Кира, его новая пассия. Костя — предприниматель, у него BMW X6, трехкомнатная квартира в центре Москвы и подруга-фотомодель, взявшая себе псевдоним. Кира Вайсс, она же Кристина Ложкина. Саша был удивлен, когда они согласились. Костя — в прошлом известный авантюрист, любитель нового, сорви-голова, остепенившийся со временем, но Кира другой породы: аристократка из пролетариев, новая голубая кровь под чужим именем. Саша видел ее однажды. Одежда, укладка, манеры, внешность с обложки журнала — она знает себе цену и дешево не отдастся. Как она согласилась? Или Костя не спрашивал?

Вот и они. Звонят в дверь.

Все в сборе.

Шоу вот-вот начнется.

***

— Внимание! — Саша стоял в центре зала, обращаясь ко всем. — Слушайте правила!

В комнате стихло. Внешнее благодушие, в которое все играли, сменилось истинным настроением, которое все скрывали. «Во что мы ввязываемся? Не много ли на себя взяли? Послушаем Сашу».

Он видел это в глазах. Он чувствовал напряжение в комнате и сам волновался. Одно дело — строить планы, с шутками-прибаутками о водке и открытии чакр, другое — действовать, без возможности дать слабину. Хватит ли сил? Что будет в конце? Кем они выйдут отсюда, когда опустеет ванна?

Даже Слава притих. Он сидел на диване в обнимку с Машей. Полина стояла, подперев плечом шкаф. Костя и Кира, высокие, красивые, сели на подлокотники кресла.

— Правило первое, — начал Саша. — Никаких часов. Никаких сотовых и других гаджетов. Собираем всё, выключаем, складываем в шкаф под замок. Ключ от замка я прячу в надежном месте. Телевизора нет.

— Правило два. — Саша поднял вверх два пальца. — Мы не хотим знать, что там, за окном, какое время суток. Нам все равно. Окна заклеены и зашторены. Я проверил — днем здесь темно. Как следствие, нет никакого режима. Хочешь спать — спи. Хочешь есть — ешь. Хочешь приготовить себе и другим еды — сделай и услышишь спасибо. Мясо в морозилке, двадцать кило, с голоду не умрем.

— Правило три. Пьем водку и пиво. Никто не отказывается. Трезвых быть не должно — какой в этом смысл? Но мы культурные люди и пьем тоже культурно, без мордобоя. Общаемся и изменяемся.

В комнате засмеялись, а Саша продолжил:

— Четвертое правило. Воду берем из ванны. Исключения — унитаз и душевая кабина. Остальное я перекрыл. Как только вода в ванне закончится, мы скажем друг другу спасибо и выйдем на свет божий. Или в ночь. Мы станем другими. Какими — зависит от нас. В ванне сто восемьдесят литров. Нас шестеро. По тридцать литров на каждого. Должно хватить на неделю, до конца новогодних каникул. Так что на работу успеете. Если понравится — повторим.

Снова смех в зале, несколько напряженный.

— Правило пять. Кроме четырех правил — никаких правил. На этом все. Вопросы есть?

— Если кто-то не выдержит и захочет уйти — отпустим? — спросил Слава с ухмылкой. — Или убьем и на лоджию?

— Ты о себе?

— С таким количеством водки меня пушкой отсюда не вышибешь. Так что нет.

— У каждого есть право на выход, но я знаю, что вы не уйдете. Вы захотите узнать, чем все закончится и кем вы станете. Ничто в вашей жизни, ни в прошлом, ни в будущем, не сравнится с тем, что вы можете здесь получить. Поверьте мне. И — себе.

— Здесь две комнаты, — подняла руку Кира. — Нас шестеро. В связи с этим вопрос…

— Пятое правило: кроме четырех правил — никаких правил. Мы ничего не планируем, не грузим мозг, плывем по реке жизни — куда вынесет. Все устали от дисциплины, не так ли? От планов. От правил. Приличий. Стереотипов. Симулякров. Выбросьте это! Спите где придется.

— И с кем придется, — прибавил Слава.

— Может быть. Не забывайте о пятом правиле. Итак, начинаем? Прошу всех сдать гаджеты и часы.

На шестерых — двенадцать устройств и трое наручных часов. Сложив всё в коробку, Саша запер ее в шкаф, а ключ отнес в спальню и там его спрятал.

Вернувшись в зал, он застал всех там же, где и оставил: никто не сдвинулся с места. Дружескому общению явно что-то мешало, и Саша знал — что. Трезвость. Надо срочно это исправить.

Из кухни принесли стол, закуску и водку.

После первой бутылки Саша попросил всех ответить на два вопроса: «Почему я здесь?» и «Чего я боюсь?»

Слава первый взял слово:

— Я хочу пить, спать, трахаться, общаться и очистить мозг от шлака. Я боюсь, что кончится водка, прежде чем я достигну нирваны, вырвавшись из круга сансары.

Маша долго думала, но ничего не придумала.

— Хочу хорошо провести время, — сказала она. — Все равно делать нечего. А чего я боюсь, не знаю. Ничего.

— Забеременеть, — подсказал Слава.

— От тебя, — нашлась Маша.

Все засмеялись.

Следующим был Костя. Он умел говорить и обожал слушать себя.

— Я люблю приключения и хочу знать, каково это — выйти в день или в ночь после нескольких дней взаперти, в изоляции, без сотового и часов — словно из джунглей, где нет цивилизации. Я прыгал с парашютом, покорял Эльбрус, нырял с аквалангом — теперь я здесь. Будет непросто, но весело, я это чувствую. Саш, спасибо за приглашение. Чего я боюсь? Боюсь, что надоест раньше, чем откроется дверь наружу. Кира, твой черед.

Порозовев от волнения, Кира сказала:

— Можно я пропущу? Я пока не готова.

— Значит, мало выпила! — Слава налил ей водки, полную рюмку. — Пей до дна! И скажи-ка нам, что ты думаешь обо всем этом.

Кира выпила, и он кивнул, глядя на нее плотоядно. Маше это не понравилось. Наблюдая за ним в профиль, из-под черных ресниц и прядей черных волос, упавших ей на лицо, она улыбалась, так как все улыбались, но в глазах радости не было.

— Меня позвал Костя, — сказала Кира. — Я не хотела, он уговорил.

— Тебе нравится здесь? — спросил Саша.

— Честно?

— Как на исповеди.

— Пока не знаю, не поняла.

— Спасибо за откровенность. Чего ты боишься?

Кира ответила не сразу.

— Потерять над собой контроль, — сказала она после паузы.

— Не бойся, здесь все свои. Контроль над собой не стоит того, чтобы все время думать о нем и держать себя под уздцы, чтоб, не дай бог, не наделать глупостей, по меркам нашего общества. Освободись. Позволь себе быть собой. Поль, твоя очередь. Что ты нам скажешь? — Саша смотрел ей в глаза. — Почему? Чего?

— Я тебя люблю, поэтому я здесь. Я боюсь узнать что-то такое, чего знать не хочу, о ком-то из нас, в том числе о себе.

Она смотрела на Сашу:

— А что скажет нам психолог и психиатр, социолог и чуточку социопат, поэт и прозаик жизни?

— Скажу, что рад всех видеть и хочу посмотреть, что будет дальше с каждым из нас. Хочу лучше узнать себя и измениться. Хочу, как сказал Слава, очистить мозг от шлака. Хочу выйти в день или в ночь, как сказал Костя, — не зная, что там. Экзистенциальный эксперимент. Путешествие без маршрута. Выход из зоны комфорта, как любят сейчас говорить, в сумерки, где можно столкнуться с демонами, а можно и встретить ангелов. Чего я боюсь? Пожалуй, лишь одного — не получить удовольствия.

— За это и выпьем! За удовольствие! — подытожил Слава. Рванув со старта, он разбавлял пиво водкой, но никто не взывал к его разуму. Мамы здесь нет. Третье правило: «Пьем водку и пиво», — Слава соблюдает буквально. Он большой, толстый и всех перепьет, даже смешивая напитки.

Вторая бутылка ушла за два тоста, и Саша поставил в проигрыватель альбом «The Doors». Гипнотический вокал Моррисона стал фоном для разговора, а в паузах — когда все молчали — Джим приглашал их на другую сторону, куда большинству вход заказан.

— Что за музыка? — спросила Кира. — Необычная. Мне нравится.

— Doors, — ответил Саша. — Джим Моррисон. Вся его жизнь была экспериментом. И он достиг своей цели.

— Какой?

— Умер.

— Жуть. Как?

— От передоза. Обычная смерть рок-звезды в двадцать семь. Двери открылись и закрылись. Но он до сих пор жив, он с нами, здесь, в этой комнате. Искусство дарует бессмертие.

— Не всякое искусство, — возразил Слава, налив себе пива. — Я барабанщик в сраной дворовой группе и не стану бессмертным, а сдохну в день смерти.

— Поработай над этим, время еще есть.

— Пофиг. Сдохну так сдохну. Не стоит рвать задницу ради того, чего нет. Бессмертия нет. Трупу все равно, он не помнит, не чувствует, не знает, что он труп. Так что буду бухать и не думать об этом. — Слава сделал глоток пива. — А ты? Уже продал душу дьяволу, как Фауст и Паганини?

— В процессе.

— Голосую за Славу, — Маша подняла руку. — Ну его нафиг, надо жить и не париться, не думать о всякой хрени. Заниматься сексом, радоваться.

— Хороший минет стоит месяца жизни, так я считаю, — сказал Слава. — А твой, — обратился он к Маше, — двух.

Она не смутилась:

— Трех.

— Что стоит года твоей жизни? — Костя поддел Славу, дабы продолжить шутку.

— Такой день, как сейчас, — серьезно сказал Слава.

Все замолчали. Работая челюстями и слушая музыку, каждый о чем-то думал, а Джим призывал проще относиться к жизни. Она такая, какая она есть.

Time to live

Time to lie

Time to laugh

Time to die

Takes it easy, baby

Take it as it comes

— Как думаете, который час? — спросил Саша, когда молчание стало в тягость.

— По моим ощущениям, час ночи, — сказала Полина. — Хочется спать.

— Пожалуйста, — сказал Саша. — У нас демократия.

— Я в душ. Если хочешь, составь мне компанию, — с намеком улыбнулась она.

— С удовольствием.

— Можно с вами? — пошутила Маша.

— Там тесно, не поместимся. — Полина за словом в карман не лезла. — Сходишь со Славой, вы ж молодожены.

— Типа того. — Маша обняла Славу, а тот засунул руку ей в джинсы и стал ее гладить. Молодожены. Знакомы неделю. Медовый месяц.

Полина и Саша пошли в душ и там занялись сексом под струями теплой воды. Закончив с этим, вымыли друг друга и вернулись в зал румяными, расслабленными, посвежевшими. Их встретили шуточками и улыбками. Третья бутылка водки, на четверть пустая, стояла в центре стола. Маша клевала носом. Слава пил пиво. Костя скучал. Кира читала вкладыш от диска «The Doors».

— Симпатичный, — сказала она. — Жаль, что умер.

— Сейчас ему было бы семьдесят, а так ему двадцать семь и он не стареет, — заметил Саша. — Кто следующий в душ? Кто хочет чая?

Выпили чая и кофе. Воду набрали из ванны согласно четвертому правилу, и все пришли посмотреть, сколько в ванне воды. Воды было много, полная угловая ванна. Появились сомнения, но Саша всех успокоил: сто восемьдесят литров на шестерых — сущая чепуха, не заметите, как закончится.

После чая Слава и Маша пошли в душ: Маша — пошатываясь, Слава — с плотоядной ухмылкой, — и вернулись не скоро. Мылись они шумно. Маша громко стонала, темп нарастал, шлепки тела о тело были слышны в зале. За столом смеялись.

Когда Слава и Маша вернулись, пьяные и довольные, Кира пошла в душ одна, а Костя остался в зале, делая вид, что так и должно быть.

Слава не понял:

— Ей будет скучно. Кто потрет ей спинку?

— Я могу, — вызвалась Маша. — С удовольствием.

Слава глянул на нее подозрительно:

— Что это значит? То, о чем я подумал?

— Может быть, — ответила Маша.

Слава был озадачен, и не он один. Неожиданно и откровенно. Дальше — больше. Маша пошла в ванную, и никто не стал ей мешать, даже Костя. Усмехаясь, он смотрел шоу из первого ряда и ждал, что будет дальше.

Ко всеобщему удивлению, Маша осталась в ванной. Прошло десять минут, прежде чем Кира и Маша вернулись — взявшись за руки как первоклассницы.

Увидев лица товарищей, они рассмеялись.

— Расслабьтесь! Программа «Розыгрыш»! — крикнула Маша. — Классно мы вас?

— Молодцы, — сказал Саша. — Костю чуть инфаркт не хватил.

— Ладно вам, — подал голос Костя. — Женщина — не мужчина, справился бы, сердце у меня крепкое.

Допили третью бутылку. Полина и Кира не пили. Машу вырвало в туалете. Все чувствовали, что пора закругляться. Джим Моррисон пел третий час — то чисто и глубоко, то пьяно и хрипло — и был единственным, кто не устал.

Костя и Кира легли в спальне как VIP-персоны, Полина и Саша — на диване в зале, а Маша и Слава — в зале на надувном матрасе. Маша была в отключке, Слава перенес ее на матрас на руках.

Выключили свет. Уснули.

Когда Саша проснулся, первое, что он почувствовал — сильную головную боль и тошноту, в кромешной тьме, под звуки храпа в спертом воздухе зала. «С вентиляцией плохо, — подумал он. — Это проблема».

Кажется, он выспался, но не был уверен в этом из-за похмелья. Раскрывшись во сне, Полина лежала в стрингах и лифчике, на животе, а он подумал о том, что ему все равно, с мужской точки зрения. Похмелье отбивало желание. Вчера было страстно, сегодня — тошно. Что за окном? Утро? День? Окна надежно заклеены, в три слоя картона, на них плотные шторы, и свет не проникнет сюда, в убежище, где времени нет и есть лишь бытие, здесь и сейчас, последовательность действий, эмоций и слов. Люди привыкли к минутам, неделям, годам, к дням рождения, будням и праздникам — там, за окном, трудно принять мысль, что все относительно и времени нет вне связи с пространством.

Саша сам себе удивился. Несмотря на интоксикацию, то бишь похмелье, мозг выдавал на-гора кое-что интересное. Он хотел бы понять, что это за феномен.

Он прошел на кухню и выпил водки. Стало хуже, а через пять минут (ох уж эти минуты!) — лучше. Он сделал кофе и омлет из десятка яиц — на всех, кто сможет есть.

Пришла Кира и выпила пива, чем удивила Сашу. У девушки с обложки явно потенциал, она еще покажет себя, когда освоится и снимет маску. Ей нравится Doors, а это нравится Саше.

— Как спалось? — спросил он.

— Нормально, — ответила Кира. — Заняли лучшее место. Можем его уступить.