Бесплатный фрагмент - Ванили лёгкий аромат

Ванили лёгкий аромат

— Гроза скоро закончится, на западе небо светлое. — Сказала Лола официанту и откинулась на спинку удобного стула. Официант поставил перед ней мороженое и чай, улыбнулся и ушёл.

Лола оглянулась. В это кафе она приходила только летом, ради нежного ванильного мороженого, и никогда не заходила внутрь, предпочитая наслаждаться видом на реку с летней веранды. Но сегодня случилась гроза, и она зашла в зал. Оглядевшись, она подумала: «Стандартно уютно». И, правда, в зале не было ничего оригинального, свежий ремонт и красивые занавески. Лола достала конверт, который получила с утренней почтой и, взвесив его на руке, положила на стол. «Тонио Гуэрра, на спор с Феделико Феллини, написал сценарий десятисекундного фильма. Женщина смотрит на экран телевизора, где показывают, как стартует ракета и идёт обратный отсчёт. На последних секундах отсчёта, она кому-то звонит и произносит: „Приезжай, он улетел“. Всё гениальное просто. Почему мне никогда не приходят в голову такие вот простые, но гениальные идеи? Это уже третий конкурс, в котором, наверняка, победил кто-то другой!» Лола отбросила свои невесёлые мысли и принялась за мороженое.

За окном громыхал гром, а дождь только усиливался. В кафе забежали, промокшие до нитки, мальчишки и, выстроившись у стойки, считали свои монетки. Скучающий официант подробно объяснил им, чего они могут купить вскладчину и по отдельности. Самый младший из ребят заревел в голос. Ему не хватало на какую-то конфету.

— Не реви! — Прикрикнул на него самый старший. — Мы купим вскладчину всем по шарику ванильного мороженого и какао.

— Я не хочу мороженого, хочу конфету! — Продолжал хныкать карапуз.

— Ладно, — сказал старший, — ему конфету, а нам по шарику мороженого.

Лола слушала, как разговаривают дети и совсем забыла про своё мороженое, оно растаяло, а чай остыл. «Ну вот…» — подумала Лола, глядя на лужицу в которое превратилось мороженое. Она отодвинула вазочку, и её взгляд упал на конверт.

— Маршала Конева шестнадцать, квартира три.

Лола подняла глаза и увидела самого младшего мальчишку, который стоял рядом с её столиком и читал вслух то, что было написано на конверте.

— А я живу — Маршала Конева пять, квартира десять! — Сказал мальчишка и убежал к своим товарищам. «В соседнем доме» — Подумала Лола.

За стойкой зазвонил телефон. Лола смотрела, как официант, ответив на звонок, удивлённо поднял брови. Он положил трубку и подошёл к Лоле.

— Вас просят подойти к окну.

— Меня? — Удивилась Лола.

— Кроме вас здесь нет никого в бежевом кардигане. — Официант пожал плечами, забрал вазочку с растаявшим мороженым и чашку с остывшим чаем, и ушёл.

— Повторите, пожалуйста! — Крикнула ему вслед Лола.

По оконному стеклу стекали дождевые струи, и Лола не видела, что происходит снаружи. И вот, наконец, какое-то движение на другой стороне улицы привлекло её внимание. Кто-то стоял у окна пиццерии и размахивал руками. «О, боже! Это же Пашка!» Она тоже помахала ему в ответ, и побрела к своему столику. Официант поставил перед Лолой новую вазочку с мороженым, и Лола решила, что больше не будет отвлекаться. Она принялась за мороженое, раздумывая о неожиданной встрече с Пашкой.

Десять лет назад они чуть не поженились. Всё испортила Лолина бабушка. Ида Сергеевна была женщиной властной. Вся семья ходила по струнке, потому что шаг вправо, шаг влево считался побегом от незыблемых семейных устоев. Ида Сергеевна почти не ходила, проводила свои дни в огромном кресле у телевизора, но знала всё, что твориться в их большой шестикомнатной квартире. Лола, да и все домашние прекрасно понимали, кто докладывает бабушке о том, что происходит даже в самых удалённых закоулках квартиры, и мама несколько раз порывалась уволить бабушкину домработницу Машу. Но Ида Сергеевна заявила, что Маша выполняет работу домработницы безупречно, и к тому же уже стала для неё сиделкой. И мама отступилась. Спорить с бабушкой было бесполезно. Не обращал на бабушку ни малейшего внимания, только папа. И Лоле всегда казалось, что Ида Сергеевна побаивается своего единственного сына. Она никогда не жаловалась на то, что папа не заходит в её комнату годами, а за праздничным столом едва замечает её присутствие. Лоле всегда было интересно, почему так происходит. Она даже у папы спрашивала, но он только грустно улыбнулся и ничего не сказал.

Когда Лола привела в дом своего парня, все были ему рады, кроме Иды Сергеевны. Она почему-то сразу Пашку не взлюбила.

— Какой-то немытый. — Проворчала Ида Сергеевна и ушла к себе. Ради такого случая — знакомство с женихом внучки, бабушка выходила в гостиную к чаю.

Папы дома не было, а мама только открыла рот от возмущения, но не смогла произнести, ни слова. Младшие братья Лолы — близнецы Ромка и Димка, тут же доложили Пашке, что про него сказала бабушка. И Пашка поник. Лола, как ни старалась, не смогла доказать Пашке, что слушать её бабушку нельзя. Она так говорит просто из вредности. Ей не нравились все Лолины друзья и подруги. Она их называла обидным словом шантрапа, и никогда с ними не разговаривала. Но Пашка не внял уговорам Лолы.

— Она нам всё равно не даст быть вместе, даже если мы уедем на Северный полюс. — Сказал Пашка и ушёл. Больше Лола его не видела, хотя они жили в соседних домах. Лишь спустя время, встретив Пашкину мать, Лола узнала, что Пашка уехал по распределению на Дальний восток, и не появлялся в Москве несколько лет. «Это всё твоя бабка наколдовала! У него жена в родах умерла. Теперь он один в этой Находке мыкается с сыном. Домой ехать не хочет». — Прошипела Пашкина мать и, плюнув Лоле под ноги, ушла.

— А, ничего, что это Пашка просто струсил? — Сказала Лола ей вслед.

Лола знала, что во дворе её бабушку считают колдуньей и очень боятся. Но колдуньей была вовсе не бабушка, а домработница Маша. Мама шёпотом говорила Лоле, что эта Маша и бабушку заколдовала. Поэтому бабушка такая вредная и несговорчивая. Мама боялась жаловаться на Машу папе, потому что эту Машу боялась. Она только потихоньку собирала и выкидывала разбросанные и развешанные по всей квартире какие-то мешочки с травами. Но эти мешочки всё равно появлялись там, откуда их мама убирала. «Эх, боялась, потому что боялась…» — подумала Лола.

Когда бабушка скоропостижно скончалась, мама с папой первым делом рассчитали домработницу.

— Да куда ж я теперь? Я и дом в деревне продала. Идушка обещала… — Заголосила Маша.

— Мне нет никакого дела до того, что обещала вам ваша Идушка. Она и сама здесь жила на птичьих правах, и вы это прекрасно знаете. Даю вам час, чтобы освободить вашу комнату, мы уже вызвали грузчиков для выноса на свалку старой мебели, и специалистов клининговой компании, для уборки в комнате матери, и в вашей тоже. С завтрашнего дня эти помещения сдаются внаём, а арендаторы сразу начнут делать ремонт. — Отрезал папа.

— Неужто и дверь в подъезд откроете? — Вздохнула Маша. Но, не дождавшись ответа, ушла.

Когда-то папа купил для бабушки соседнюю однокомнатную квартиру, и соединил её с нашей. Поэтому у бабушки был собственный санузел и ванная. Кухню переделали под комнату для домработницы.

Лола видела в окно, как Маша стояла около подъезда, дожидаясь, когда приедет машина, чтобы увезти бабушку в морг. Но следом за телом вышли мама с папой, и Маша поспешно ушла.

Отец пошёл в комнату матери, впервые лет за десять, и позвал с собой Лолу.

— Можешь разобрать вещи в её комоде и оставить себе что-то на память. — Сказал отец. Он открыл старинное бюро, которое стояло возле бабушкиной кровати, вытащил оттуда какие-то документы, потом перебрал всё содержимое ящиков и, больше ничего не взяв, ушёл.

Лола не хотела открывать бабушкин комод, но в комнату пришли её братья, и они втроём принялись разбирать барахло, которым были доверху набиты ящики комода. Мама велела сложить всё на выброс, и они, не сильно заморачиваясь, спихивали бабушкины вещи в мешки, даже не разглядывая.

— Лол, смотри, это, кажется какая-то книга. — Димка показывал сестре на тщательно закрытую кожаную папку.

Лола осторожно расстегнула молнию, и у неё в руках оказался альбом с фотографиями.

— Ничего себе! — Сказала Лола, открыв альбом. На первой странице была свадебная фотография бабушки. Но женихом был вовсе не дедушка, а какой-то толстяк в белом костюме, отчего он выглядел ещё толще, чем на самом деле. Бабушка была в свадебном платье под девятнадцатый век, и широкополой шляпе с перьями и цветами. Рядом с новобрачной стояла домработница Маша с глупой улыбкой, в полосатой кофте с пышным чёрным бантом. У Маши были жирно подведены брови, и она была похожа на куклу марионетку.

— Мам, — закричал один из братьев — погляди чего мы нашли!

Вместе с мамой в комнату вошёл папа.

— Она же поклялась, что сожгла этот альбом! — Воскликнул папа. — Ну что же, сама виновата в том, что мои дети узнают то, о чём она молила вам не говорить, и я дал слово.

Лола и её братья разглядывали фотографии в бабушкином альбоме, а папа рассказывал им, как Ида Сергеевна, во время войны, бросила его и дедушку, ради того самого толстяка, который работал директором продуктового магазина. Домработница Маша была его родной сестрой. Отцу было всего три года, когда его отдали в детский дом, потому что дедушка был на фронте. Новому мужу Иды Сергеевны её маленький сын очень мешал.

— Отец нашел меня только через год после Победы. — Рассказывал папа и у него текли слёзы. — Наш детдом эвакуировали за Урал, а в документах перепутали мою фамилию.

— Но почему бабушка жила с нами, если у неё был другой муж? — Спросил Ромка.

— Его посадили в тюрьму, и он там умер. И мать захотела вернуться к нам, потому что квартиру, где они жили, отобрали. Но отец её не пустил. И только после его смерти я поддался на уговоры, и приютил её. Но не в нашем доме, а в соседней отдельной квартире, соединив с нашей.

— Хорошо, что дом кооперативный. — Сказала мама, но словно спохватившись, что взболтнула лишнее, быстро вышла из комнаты.

Лола потом долго вытягивала из матери подробности той старой истории. Мама была уверена, что на отца навели какое-то колдовство, и поэтому он согласился купить матери квартиру рядом со своей, а потом и вовсе соединить эти квартиры. Ида Сергеевна до последнего уговаривала сына переписать на неё своё жильё. Но отец был уверен, что мать завещает квартиру Маше, и не ошибся, когда нашёл у матери уже готовое и заверенное у нотариуса завещание и фальшивые документы на квартиру, где жила бабушка.

— Конечно, всем занималась эта Маша, ведь Ида Сергеевна не выходила из дома. Поэтому твой отец не дал Маше опомниться, и как только твоя бабушка испустила дух, выставил её вон.

— Эта Маша всегда казалась мне простой деревенской тёткой. А она даже сумела документы на квартиру подделать. — Удивилась Лола.

— Её брат был аферистом, и она с ним работала долгие годы. Помнишь овощной магазин на углу Демидова?

— Помню…

— Твой отец рассказывал, что когда арестовали этого мужа Иды Сергеевны, у него в сейфе нашли даже золотые слитки, не говоря уже о драгоценностях и крупной сумме денег.

Лола была уверена, что Маша навела порчу и на неё, и на братьев. Ромка чуть не погиб в армии, а Димка чудом выжил, когда его сбила машина. «Вот и мне не везёт по жизни» — думала Лола, глядя на конверт, который боялась открыть. После Пашки у неё не было ни одного парня, и она уже приготовилась состариться в одиночестве.

Она часто встречала Машу у метро, где та просила милостыню. А однажды зимой увидела, как в сумерках Маша идёт в тёмный, глухой переулок. Пока Лола переходила дорогу, из переулка выехала машина, редкая в те времена иномарка. У Лолы отпала челюсть, когда она увидела, что за рулём сидит Маша собственной персоной.

— Она и квартиру купила в новостройках. — Сказал папа. — Меня вызывали в ЖЭУ подтвердить, что Маша больше у нас не прописана, когда оформляли ей прописку в новом доме.

Год или два назад Маша перестала появляться у метро. А совсем недавно родителям предложили забрать для погребения её тело из больницы, где она умерла. Но отец отказался. Лола снова посмотрела на конверт, и решительно его вскрыла.

«Уважаемая, Лолита Валентиновна! Имеем честь сообщить Вам, что Ваш сценарий короткометражного фильма „Ванили лёгкий аромат“ признан победителем в конкурсе сценариев „Золотое перо“. Приглашаем Вас прибыть на студию „Прожектор“ для заключения договора и оформления авторского права, как автора сценария запускаемого в производство фильма». Лола посмотрела на дверь кафе, где что-то происходило.

— Папа, ты дал мне мало денег, в кафе конфета стоит дороже. — Самый младший мальчишка повис на молодом мужчине, который вошёл в кафе и, стряхнув воду с зонта, поставил его в подставку у двери.

— Держи, купите с мальчиками чего хотите. — Мужчина протянул сыну свой кошелёк. — Но я бы посоветовал вам сначала заказать себе обед. Похоже, мы здесь застрянем надолго, дождь и не собирается заканчиваться.

Пашка подошёл к столику Лолы и, спросив разрешения, присел напротив неё.

— Я вышел за сыном, потому что началась гроза. А нашёл тебя. — Сказал Пашка и, взяв руки Лолы в свои, прижался к ним губами.

А Лола подумала: «Все, как и предвидела мама. После смерти Маши, вместе с ней уйдёт из нашей жизни её колдовство, и всё встанет на свои места. Только уже не надо».

Свидание вслепую

Меня раздражали жёлтые цветы на клумбах. Я мерил шагами эти несчастные десять метров, и боялся удалиться хотя бы на лишний метр. Она могла меня не увидеть. «Свидание вслепую! Глупость несусветная! И опять Ирина!» Я вздрогнул, когда мимо прошла женщина с коляской, но она даже не взглянула на меня. А её собака, мелкая белая болонка одарила меня целым противным — «Буль» с растяжкой. Так собаки предупреждают о потенциальной атаке. И с чего бы ей меня атаковать? Хотя она же болонка и по виду сучка, а сучки все вредные. Недаром замечательное литературное слово, народ использует как самое обидное ругательство. Ну почему собака всё время оглядывается на меня? Наконец женщина с коляской и её собака скрылись за поворотом. Я почему-то вздохнул с облегчением, и снова, уже, наверное, в десятый раз огляделся. Моей визави нигде не было. «Мой визави, чистенький старичок, как после оказалось, старого покроя стряпчий по делам, переговаривался с сидевшим наискосок от меня мужчиной средних лет в цилиндре и щегольском пальто» — я почему-то вспомнил цитату из Салтыкова-Щедрина. Не успел я подумать — «Надо же, дословно…», как увидел, что женщина, которая прошла мимо меня с коляской и собакой, возвращается. Одна.

— В коляске была моя внучка. Собаку зовут Элли, и она питомица моей дочери. — В уголках глаз Ирины притаились смешинки. Она явно изучала мою реакцию на происходящее. А я, как идиот, не нашел ничего лучше, чем протянуть руку и промямлить:

— Эдик. Э-э-э Эдуард.

— Я знаю. — Ирина улыбнулась, теперь уже открыто. Но она словно что-то прятала за своей улыбкой. Стеснялась? Или я ей не понравился, и она просто скрывает свою неприязнь? А Ирина, словно прочитала мои мысли:

— Если бы вы мне не понравились, я бы не вернулась. — И тут я понял, что на моём лице написано всё, о чём я думаю, и зачем был устроен весь этот спектакль с проходкой под охраной собаки. — Эдик, нас уже ждут.

— Конечно. — Я предложил даме руку, и мы пошли в сторону главного входа в парк. Там было кафе, где я заказал столик.

«Первый тактильный контакт покажет, каков характер вашей женщины». Ирина взяла меня под руку осторожно, я бы даже сказал, бережно, словно боялась обидеть. «Помни, она, как и ты на чужой территории». Советы из справочника холостяка, оказались толковыми. Жаль, что эти советы не попались мне на глаза раньше, в самом начале моих поползновений по поиску жены. Я бы избежал тех неудачных знакомств, о которых, и вспоминать не хотелось. Забавным было то, что двух из трёх моих новых знакомых звали Ирина, и четвёртую, которая сейчас держала меня под руку, тоже. Мы мило беседовали о погоде и не заметили, как подошли к кафе. «Хороший знак» — подумал я.

Мы договорились обо всём заранее, и Ирина сразу предупредила официанта, что сегодня каждый платит за себя. Официант процедил сквозь зубы: «Мне всё равно», и удалился. Хорошо, хоть не добавил — «Главное сделайте хороший заказ». Я настоял, что вино закажу я, а выберет, что мы будем пить она, и Ирина, вздохнув, согласилась.

— Что такое, почему вы вздохнули? — Удивился я.

— Я не разбираюсь в винах… Знаю только два названия — Хванчкара и Киндзмараули, потому что каждый год отдыхаю в Грузии, а мой зять покупает только эти вина.

— Вот оно что… — Я углубился в меню, в папку с которым был вложен листок, на котором было написано — «Карта вин». Карта была довольно обширной, но Хванчкары там не оказалось, только Киндзмараули. Я так и сказал Ирине, на что она рассеяно ответила:

— Мне всё равно. — А вот мне всё равно не было, я бы предпочёл Хванчкару.

Пока мы делали заказ, пока ожидали его, мы снова мило беседовали, и я разглядывал Ирину. И вдруг обнаружил, что и она разглядывает меня. «Если женщина пристально на тебя смотрит, значит, пытается понять, что ты за человек. И будь уверен, она это поймёт. Но это добрый знак. Искательниц приключений не интересуют твои человеческие качества» — я снова вспомнил справочник холостяка, и ещё один совет оттуда — «Не нужно никого из себя строить, представь, что ты разговариваешь с мамой или сестрой, которая знает тебя как облупленного». «Легко сказать» — подумал я, но тут нам принесли вино и закуски, и я отвлёкся от своих дурацких мыслей.

Когда мы перешли к десерту, Ирина спросила:

— А почему вы решили жениться именно теперь?

— Я… — Слова застряли у меня в горле. Я, почему-то не хотел ей врать или отшучиваться. И вдруг неожиданно для самого себя выпалил всё как есть. — Я устал жить один. Три года назад умерла моя мама, а год назад умер Сэм, мой лабрадор. Женщина, которую я считал своей гражданской женой, не захотела узаконить наши отношения, не смотря на то, что у нас есть двадцатилетний сын. И она из какого-то окаянства никогда не хотела выходить за меня замуж, мы так и жили, каждый на своей территории целых двадцать пять лет, пока она не уехала к сыну, который учится в Питере.

Ирина удивлённо вскинула брови, но потом, как-то поникла и почти прошептала:

— Я тоже устала жить одна. Мой муж умер от инфаркта совсем молодым. Ради дочери я не стала снова выходить замуж. А теперь я никому не нужна. Пока внучка маленькая, дочка нуждается в моей помощи. Но это ненадолго.

Ирина подняла на меня глаза, наши взгляды встретились. И вдруг я сообразил, что мы спокойно смотрим друг другу в глаза. Тут я без всякого справочника холостяка понял, что с этим человеком я без оглядки пойду в разведку, в атаку, на край света. И этот человек очаровательная женщина, которой не нужно на край света и в атаку, ей просто нужен рядом человек. Какое совпадение!

Элли очень вредная собака. За четыре года нашего знакомства, она ни разу не позволила мне себя погладить. И я никак не ожидал, что вредность маленькой сучечки, может победить ревность. Когда она увидела щенка лабрадора, которого мы с Ириной подарили сами себе на годовщину бракосочетания, то кинулась ко мне на руки, и принялась вылизывать моё лицо, со всей страстью влюблённой женщины. Бедный двухмесячный Тибальт забился в угол, и тихонько скулил, глядя на выкрутасы Эльки.

— Эдик, женщины умеют скрывать свои чувства. — Сказал Мишка, Ирин зять. — Меня Элли любит только тогда, когда ей нужно срочно погулять, а Тани дома нет. И Тибальту придётся туго, когда они будут встречаться. Даже когда он вырастет, и войдёт в свой экстерьер, у него не хватит духу осадить амбиции зловредной мелкой сучки.

— Да уж, я ей с первого взгляда не понравился. Никогда не забуду её злобный — «Буль», когда она просто проходила мимо рядом с Ириной.

Мы рассмеялись, и не заметили, что к дому идут мой сын со своей девушкой, а за их спинами прячется Люся, мать моего сына. Мы пригласили и её на свою годовщину, ситцевую свадьбу, как говорила Таня, Ирина дочь.

— Пап, тётя Ира, это Марина. — Сашка представил свою девушку и, оглянувшись, взял за руку мать. — А это Людмила Павловна, моя мама.

— Просто Люся. — Перебила его мать, и протянула руку моей жене.

А Сашка смотрел на Иру, и я понял, что он благодарен ей за то, что позволила Люсе быть членом нашей семьи. Ведь у неё кроме сына никого не было. Марина увидела Тибальта, взяла его на руки, и пошла с ним на лужайку, Сашка пошёл следом. Элька тут же слезла с моих колен и побежала рядом с Мариной, подпрыгивая и заливаясь нетерпеливым лаем. А я подумал, вспоминая, как Люся закатила мне истерику, узнав, что я собрался жениться — «Элька и Люся очень похожи. В своей вредности. Собака, что сидит на сене…»

Не по правилам

Я люблю поворотные моменты. Они как вспышка в обыденности, и ты никогда не пройдёшь мимо. В такие минуты всегда решается, каким ты станешь в будущем. Это не я придумал, это говорил какой-то парень своей девушке. Я просто стоял рядом, и случайно подслушал, и чуть не сказал, что целиком и полностью с ним согласен. Был у меня такой поворотный момент, как говорится, поворотней не бывает.

В тот день я шёл на встречу с друзьями, чтобы вместе с ними покататься на скейте. Эта картинка так и стоит у меня перед глазами — я иду по улице, и почти дошёл до поворота в парк. Я вижу Толика, он работает в прокате детских машинок. Через несколько минут придёт его сменщик, и мы с Толиком пойдём к стадиону, чтобы дождаться с тренировки Димку. Потом мы будем кататься втроём по новым асфальтированным дорожкам в восточной части парка. Толик уже надел на плечи рюкзак со скейтом, но продолжает зорко следить за ребятней. Вот сейчас я обойду клумбу, достану из рюкзака скейт, и проеду на самой малой скорости мимо ребятишек, которые катаются на прикольных машинках с моторчиками. Я бы в пять лет тоже считал себя крутым водилой, управляя таким авто, которое едет само, пусть и со скоростью черепахи. Но я успел только протянуть руку к рюкзаку. Потом были визг тормозов, женский крик и темнота.

Я был неподвижен, но почему-то выплывал из тягучего чего-то, напоминавшего сироп. Но сил добраться до поверхности не хватало, и я проваливался в тяжёлый сон. Но это мне так казалось. На самом деле я уже две недели лежал без сознания, и не знал об этом. В какой-то момент я начал видеть сны. Людей в белых халатах, какие-то тени, и своего умершего дедушку. Он часто подходил к моей кровати, пристально смотрел на меня, качал головой и исчезал. Я осознавал, что дед давно умер, и не мог понять, почему он всё время мне снится. Он возникал словно ниоткуда, и всегда с каким-то парнем в белой футболке. Парень мне кого-то напоминал, но я не мог вспомнить кого. Однажды, когда я в очередной раз не смог выплыть из фатальной густоты сиропа, и почти провалился в свой привычный тяжёлый сон, я чётко услышал, как дед сказал: «Не пытайся выплыть наверх, тебе ещё не время. Ныряй вниз и ты проснёшься». Помню, что когда я снова осознал себя в том сиропе, я последовал совету деда. Но нырнуть вниз оказалось ничуть не легче, чем всплыть наверх. Сироп просто не пускал. Я почему-то вспомнил сказку про лягушку, которая упала в кринку с молоком, начала в нём прыгать, сбила масло и выбралась на поверхность. Но мне не нужно было на поверхность, дед сказал нырнуть вниз. И тут я сообразил, что не чувствую своего тела, и не могу нырнуть. Я мысленно представил себе наш университетский бассейн, так же мысленно раскинул руки, и пошёл ко дну.

— Внимание! На счёт три! — Я услышал чей-то голос, как будто издалека, и куда-то полетел. Но полёт был недолгим, я приземлился на что-то мягкое. У меня страшно болела голова, затекла шея, и пересохло в горле. Я попытался поднять руку, но не смог, зато смог приоткрыть глаза. — Смотрите! — Сказал тот же голос, он пытается открыть глаза, а я прохрипел — «Пить», но сам не услышал своего хрипа. Я только знал, что пытался говорить. Мне смазали губы мокрой ложкой, но попить не дали. Потом чьи-то быстрые шаги, скрип двери, приглушенный голос — «Он очнулся!», снова быстрые шаги, потом ещё одни, и голос мамы — «Вадик, ты меня слышишь?» «Дорогая, мама! Слышу, но не могу ответить» — подумал я, а мама сжала мои пальцы, и я со всей силы попытался сделать то же самое — сжать пальцы мамы. И у меня получилось!

— Ну вот, теперь всё будет хорошо! — Сказала мама и, не отпуская мою руку, к кому-то обратилась самым строгим своим тоном: — Я же говорила, что его надо было давно перевести в общую палату. Ей ответил тоже строгий мужской голос:

— Не командуйте, Нина Савельевна, здесь я — хозяин и барин.

Потом всё стихло, мне даже показалось, что все вышли из палаты. Но вскоре мама снова заговорила, на этот раз со мной.

— Вадик, я допускаю, что ты ничего не помнишь. — Голос мамы дрожал, но она старалась говорить, как ни в чём не бывало — строго, по своему, по учительски, немного с выговором и наставительно. — Тебя сбила машина около парка, когда ты шёл кататься на скейте. У парня на новом джипе отказали тормоза, когда он пытался притормозить перед переходом, машину развернуло, и он вылетел на тротуар, стараясь не остаться на встречке. Ты оказался на его пути…

Мама всхлипывала, потом, видимо, взяла себя в руки и продолжила.

— Ты отлетел к зданию кафе и ударился головой о стену. А водитель джипа сознательно направил машину в ту же стену, и врезался в неё на скорости около ста километров в час. Он погиб на месте. Его звали Андрей и он твой ровесник.

Тут у мамы зазвонил телефон, и она, скорее всего, отошла к окну и заговорила вполголоса. Но я всё равно понял, что звонит папа, и мама ему докладывает последние новости.

— Ну, что, парень, ты родился в рубашке. — Спокойный мужской голос прозвучал, как гром среди ясного неба. Я почему-то думал, что мы с мамой в палате одни. — Я твой лечащий врач, меня зовут Борис Иванович Копейкин. Ты находишься в отделении нейрохирургии, потому что у нас было подозрение на перелом позвоночника. К счастью позвоночник цел. Зато ушиб головного мозга и небольшое кровоизлияние. Отёк мы уже сняли, поэтому ты и пришёл в себя. Кроме вышеперечисленного, у тебя перелом лодыжки правой ноги, ну а во всём остальном ты почти здоров.

Мне хотелось спросить, почему — почти, но врач сам сказал, что у меня странная контузия, таких обычно не бывает у пострадавших в автомобильных катастрофах. И пообещал, что через пару дней меня осмотрит какой-то светила медицины катастроф. Тут вернулась мама и сообщила, что отец приедет через полчаса и сам мне расскажет все подробности аварии. И я понял, что мама не сказала мне чего-то самого важного. Она всегда оставляла жареные факты папе. И я понимал, что у неё просто духу не хватает сообщать детям неприятные новости.

Папа начал издалека. Напомнил, как мы когда-то ездили на дачу к его сестре, моей тётке. Потом у тётки нашли рак, и она через год умерла. Мне тогда было года три, и я с трудом представлял, о ком он говорит. Потому что с семьёй тётки после её смерти мы не общались. У неё осталось двое детей — дочь, старше меня на два года, которая сейчас жила где-то в Европе, и сын, Андрей, мой ровесник. И тут до меня дошло, что это мой двоюродный брат сбил меня, а сам погиб. Я не мог сказать отцу, что всё понял, поэтому он ещё долго объяснял мне, что во всей этой истории был какой-то злой рок. Потому что дети маминой сестры выросли с мачехой, и сейчас она не захотела хоронить Андрея. А его отец умер всего два года назад. Поэтому они с мамой взяли на себя все хлопоты по погребению его племянника.

— И ещё. — Папа сделал выразительную паузу и, вздохнув, сказал. — У Андрея остались жена и маленький сын. В тот день они должны были куда-то поехать вместе, на этом самом новом джипе. Но мальчик затемпературил и Андрей поехал один.

Больше папа мне ничего не сказал. Зато подошла мама и заявила, что мне пора отдыхать, а они вернутся ближе к вечеру, чтобы накормить меня ужином. Я слышал, как они выходили из палаты, и их приглушенные голоса, когда они разговаривали с врачом в коридоре. Ко мне кто-то подошёл, я слышал звук сломанной ампулы, потом чьи-то руки коснулись моей шеи, и я понял, что там стоит катетер для внутривенных уколов. Через мгновение я уже спал.

Я сидел в кабинете заведующего нейрохирургическим отделением, куда меня привёз отец в инвалидном кресле. Кресло было старое, у него не хватало подставки для левой ноги, и я положил здоровую левую ногу на загипсованную правую, и слушал, о чём мой отец разговаривает с врачом. Ничего нового я для себя не услышал, поэтому повернул голову, и посмотрел в окно. Кабинет заведующего находился на пятом этаже, и за окном покачивались макушки елей, которые доросли только до половины этих самых окон кабинета. Я никогда не был особо наблюдательным, но за два месяца проведённых в больнице, лёжа почти без движения, и глядя в окно, научился замечать разницу между вчерашним пейзажем и тем, что принесло новое утро. Хотя на первый взгляд, ничего не менялось. Я вспомнил своих знакомых сорок, у которых было гнездо на клёне, чуть выше окна моей палаты, и то, как они сначала хлопотали, выкармливая своё голосящее потомство. Потом вместо двух сорок, оказалось четыре, и я понял, что это птенцы уже вылетели из гнезда. От родителей они отличались короткими хвостами. Процесс воспитания сорочьих детей, я не столько видел, сколько слышал. Сороки стрекотали до самого заката, а я прислушивался и старался угадать, в какой стороне больничного парка они находятся. Из окна заведующего, кроме еловых макушек ничего видно не было, поэтому я бесцельно глазел на хмурое утреннее небо и думал о том, что дождя не миновать.

Вдруг какое-то движение поверх елей привлекло моё внимание. Мне показалось, что это воздух стал густым, буквально осязаемым. Я подумал, что протянув руку, я мог бы его потрогать. А воздух заклубился и сформировал две эфемерные фигуры. «Дедушка. А кто с ним не знаю. Хотя, это же я!» Я так испугался, что зажмурился, а когда открыл глаза, за окном никаких фигур уже не было.

Наконец врач отпустил нас не только из своего кабинета, но и выписал меня из больницы.

— Я не знаю, почему я это делаю. Тебе ещё лежать и лежать по стандарту твоих травм. А ты уже на костылях ходить начал. Твоя контузия никуда не делась, и чётко регистрируется на аппаратуре, но судя по твоему состоянию её уже в помине нет. — Сказал Борис Иванович на прощанье.

В машине я спросил у папы, как выглядел Андрей. Папа встревожено взглянул на меня, минуту молчал, а потом, вздохнув, сказал:

— Как твой брат близнец. Дома я покажу тебе его последние фотографии.

Мой кузен даже одевался как я. Та же стрижка андеркат, даже незаметная татушка на левом предплечье в виде розы ветров, была похожа до безобразия на мою. Только у меня она была на груди. И волосы у Андрея они были светло русые, а у меня тёмно каштановые. Рост, вес, походка. Я смотрел на видео, как Андрей занимается в спортивном зале, и удивлялся тому, что он предпочитал те же самые тренажёры, что и я. Но главное, что меня поразило, что мы учились в одном универе, на одном факультете, и ни разу не встретились. И никто, и никогда мне не говорил, что встречал человека похожего на меня. Если бы Андрей доучился, он бы получил специальность геохимика, а я через год получу диплом, где в графе специальность будет стоять «География».

Через месяц я попросил отца свозить меня на могилу Андрея. Он долго отказывался, но я его уговорил. Мне сняли гипс, и я ходил не на костылях, а с тростью. Отец подвёз меня к самой могиле, и я удивился, что уже поставили памятник. Проследив мой взгляд, отец сказал:

— Это Лея прислала деньги. — Я знал, что Лея это старшая сестра Андрея. Их отец обожал «Звёздные войны», и назвал дочь именем любимой героини саги. Сына он хотел назвать Люком, но жена не позволила, и назвала его Андреем, в честь своего отца.

Мы присели на каменную скамейку, и тихонько разговаривали. Я рассказал отцу, как дед приходил ко мне во сне, когда я лежал без сознания. Я сказал, что дед велел мне не стремиться всплыть, а велел наоборот нырнуть вниз, чтобы проснуться. Потом я напомнил отцу, про разговор в кабинете Бориса Ивановича, и что я в это время видел за окном деда и Андрея. Отец внимательно на меня посмотрел и вздохнул:

— Два Андрея. Когда Наташка решила назвать сына в честь нашего отца, он не разрешил, а Наташка не послушалась. Я его спрашивал, почему он так упорствовал, не разрешая, это же замечательно, что твой старший внук будет твоим тёзкой. «Не скажи. Народная примета гласит, что тёзки в родне это плохо. Не по правилам это. Начинаются перетяжки — кто кого переживёт. И не всегда старший умирает раньше младшего, бывает и наоборот. Мне мать говорила — нельзя путать ангелов хранителей. Они могут забрать обоих». Я тогда ничего не понял, и только когда погиб Андрей, начал понимать про какие правила толковал мне отец.

Я открыл рот, чтобы спросить, что за правила такие, но вдруг за моей спиной кто-то сказал:

— Здравствуйте, Николай Андреевич.

Я оглянулся, а девушка, которая поздоровалась с моим отцом, отпрянула.

— Здравствуй, Настя. Не пугайся, это Вадик. А где Гоша?

— Сидит в машине… — Девушка смотрела на меня во все глаза, и я понял, что это жена, то есть вдова Андрея.

— Ты иди сюда, познакомься с Вадимом, а я пойду Гошку приведу.

Отец ушёл к машине, а Настя так и стояла на тропинке, прижимая к себе букет белых лилий, не решаясь ко мне подойти. Тогда я поднялся, а Настя, увидев мою трость, вдруг заплакала и упала на колени. Я, как мог быстро, пошёл к девушке и вдруг увидел боковым зрением, что рядом со мной кто-то идёт. «О, господи! Это же Андрей, а рядом с ним дед, он как будто его ко мне не пускает!» Когда я поравнялся с Настей, видение исчезло. Я подал ей руку, и она поднялась. И тут произошло то, чего я никогда не забуду. Отец вёл трехлетнего Гошу за руку, и вдруг тот вырвался, и с криком — «Папа!», побежал ко мне. Он уткнулся в мои ноги, всхлипывая и повторяя — «Папа, папа, папа!» Потом повернувшись к матери выкрикнул: «А ты говолила, что он больше не плидёт!» Я посмотрел на отца, а он показал мне глазами, чтобы я увёл Гошу в машину. Я наклонился, с трудом поднял мальчика на руки и сказал:

— Ну, что, разбойник, пойдём отсюда?

Гоша обнял меня и прижался своей мокрой щекой к моей.

— Я знал, что ты не забудешь, что я твой лазбойник… — Прошептал малыш, и мы пошли, тихонько разговаривая о том, как он долго меня ждал, а мама сказала, что я уехал далеко и больше не вернусь.

Я совершенно естественно воспринял то, что Гоша называет меня папой, и у нас столько много общих тем для разговора. Потом сам удивлялся, как мы с Гошкой легко нашли общий язык. Конечно, это он свято верил, что я его отец, поэтому и не зажимался, как все дети перед чужими людьми. Он просто заразил меня этой своей верой, и я называл его — сына, даже не задумываясь о том, что это не правда. Мы договорились, что я ещё какое- то время поживу у деда Коли, а потом мы решим, как нам быть дальше. Гоша с такой серьёзностью рассуждал о том, что мне надо ещё подлечить свою ногу и к тому же закончить учёбу, что мой отец, который вёл машину, остановился и упал лицом на руль. Его плечи вздрагивали.

Настя с Гошей стали приходить к нам каждую неделю. Я почти не общался с матерью своего неожиданно приобретенного сына, и вообще смутно представлял, как мы будем выходить из нашей щекотливой ситуации. Но как всегда всё за всех решил Гоша. Он распорядился, чтобы я пришёл на день рождения Насти, и купил её любимые цветы.

— Ты не забыл, что они называются гелбелы?

— Герберы. — Поправила Гошку мама. — Вот и у меня теперь будет к тебе важное дело. С завтрашнего дня мы будем учиться выговаривать буку «Р».

Гошка насупился, но ничего не сказал.

Кроме меня Настя никого не пригласила на свой день рождения. Она бы и меня не позвала, если бы не Гоша. Со дня гибели Андрея не прошло и года, поэтому она не спешила возрождать былые дружеские связи, а тем более заводить новые. Настя и Гоша давно жили в другой квартире, потому что в старой ей стало невыносимо. Светлая и уютная студия, большой рыжий кот, и много цветов на подоконниках — вот моё первое впечатление от дома, где жил Гоша. Мой сын. Когда Гошка ушёл смотреть мультики, между мной и Настей повисла неловкая пауза. Мы, молча, смотрели друг на друга, и вдруг я сказал: «Расскажи о нём». И Настя заговорила, и заговорила так, как будто долго ждала, пока её кто-нибудь об этом попросит. Я слушал и снова удивлялся тому, как мы были с ним похожи. Настя и Андрей выросли вместе, для них женитьба была естественным продолжением их детства и юности. У меня такой девушки не было. И вообще никогда не было девушки. Никакой. Я их никогда не замечал. Тем я и не был похож на Андрея.

Ночью мне приснился дед. Он сидел на своей любимой скамейке, на даче и я ему рассказывал, как побывал в гостях у Насти с Гошей. Дед курил и молчал. А когда я сказал про то единственное различие между мной и Андреем, что девушки всегда словно проходили мимо, дед посмотрел на меня и сказал:

— Значит, он выбрал девушку за вас двоих.

Сломанная подкова

Под Новый год мой парень женился на другой. Ну, вот так получилось. Где уж они успели переспать, да так, что она забеременела, я до сих пор понять не могу. Папа девушки майор милиции, дальше всё ясно. Я сидела на свадьбе рядом с его другом Виталием, которого не знала. Наверное, поэтому он пытался за мной ухаживать, потому что тоже не знал что я та самая, с которой новобрачный дружил до свадьбы два года. Виталик мне понравился сразу, парень не глупый и обходительный. Мы почти не выходили из-за стола, такая у нас была интересная беседа. И вот кто- то тронул меня за плечо — лично жених, приглашает танцевать. Ну, просто отпад. Я из окаянства согласилась. Да и зачем устраивать сцену, если потанцевать с ним гораздо интересней. Ведь все присутствующие знали предысторию данного свадебного торжества, и я уже предвкушала, как буду наблюдать за постными физиономиями гостей со стороны жениха. Меня его родня не любила, причём в полном составе. Несостоявшаяся свекровь не простила мне того, что я не пустила в пустующую комнату своей квартиры пожить какую-то её родственницу. И никого не волновало, что в огромной коммунальной четырёхкомнатной квартире, моей была только одна комната, где я и жила. Остальные пустовали, потому что их хозяева там не жили. Всё равно я осталась для семьи Зайцевых стервой номер раз. А Сашка Зайцев меня любил, по своему, коряво, но любил. Я и жить то с ним не хотела, просто прицепился, как репей, и не отстал бы, не подвернись эта милицейская дочка. И вот мы выходим в круг, забегали самодеятельные фотографы, мешая нам танцевать вспышками фотоаппаратов. Я видела, что невеста тоже с кем-то танцует, поэтому успокоилась, а зря. Зайцев умудрился прочитать мне нотацию, и чуть не устроил сцену ревности. «Запомни, Виталя маменькин сынок. Мог остаться в Москве, где учился, но вернулся под крыло мамашки, устал от общепитовской еды» — прошипел Сашка. «Эх, ты!» — ответила я ему, и ушла за стол.

С Виталькой мы сошлись не сразу. Мой плотный график не позволял мне бегать на свидания, а в единственный выходной я предпочитала отсыпаться. Театр это организация, где разрывной рабочий день, и часто бывают выездные спектакли. Это выматывает, и совсем не до отношений с человеком со стороны — у которого пятидневка, и он желает в свои выходные пообщаться с девушкой. А мне не до того. Виталя быстро нашёл выход из положения — он устроился работать в театр, и даже по своей специальности инженера светотехника. Ну что же, прекрасно — живём вместе и дома, и на гастролях. Мне даже понравилось, опора в театре, надёжное плечо дома. Постепенно Виталик ввёл меня в свою семью, и я совершенно расслабилась, начала привыкать к полноценной семейной жизни. Хотя было одно большое «НО», я не хотела узаконивать наши отношения. Виталик это знал и не настаивал.

Замуж я не хотела в принципе. Однажды я уже вышла замуж, и кроме проблем, ничего в браке не нажила. А развод, это очень неприятная во всех отношениях процедура. Поэтому, едва в моём паспорте появился штамп о разводе, я приняла решение — никогда, и ни за что больше не замараю свои документы штампами актов гражданского состояния. В любви и согласии можно жить и просто так.

Прошло три года. Однажды мы поехали с Виталиком на огород его родителей. Мы как раз вернулись с гастролей, и лично я с удовольствием копала картошку на свежем воздухе. Мы жарили мясо, и пили вино.

— Ну, совсем, как разбойники в «Бременских музыкантах». — Сказала я отцу Виталика. А тот хмыкнул в ответ, кивнув на свою жену:

— Только атаманша на картах не гадает, а плетёт интриги за нужником.

Мне стало смешно, потому что я не поняла о чём это он, и решила, что папа как-то неудачно пошутил.

— А чего ты смеёшься? — Обиделся папа. — Сходи сама посмотри.

Ну ладно, подумала и поплелась к избушке на курьих ножках на краю огорода. Я сразу догадалась, что если свекровь там, то она не одна. Из-за туалета вился дымок от сигареты, а курил у нас только Виталик.

— Какая она тебе жена? Сколько у неё до тебя мужиков было? Сам рассказывал, что в театре, каждая вторая потаскуха. Вот родит тебе от другого и будешь знать. — Виталькина маменька шипела, как змея, а Виталик молчал. Я развернулась и ушла.

Посидев минутку в домике, я решила пустить всё на самотёк и не рассказывать Витале, как я подслушала, что говорила ему мать. Был у меня уже опыт общения и с законной свекровью, и с несостоявшейся. Мать для мужика это святое дело. Вмешиваться в их отношения глупо и себе дороже. Оставалось одно — ждать, куда вывернет кривая моего гражданского брака. И местью за испорченное настроение стало то, что я больше не прикоснулась к лопате. Картошку докапывала только семья, к которой я не имела никакого отношения. Я даже уехала в город одна, не дожидаясь драгоценной оказии — «Москвича» Виталькиного отца. Уже в автобусе я подумала, что папа проболтался о секретном разговоре сына с его матерью за сортиром только потому, что не мог с нами выпить, а очень хотелось.

И вот потянулись дни отпуска. Виталик чего-то капризничал, часто уходил к родителям и, в конце концов, я махнула на него рукой и уехала к своей подруге в соседнюю область. Это я ему так сказала. А сама улетела погулять в Москву, с той самой подругой из соседней области. Когда я вернулась, Виталины ключи от квартиры лежали на столе в кухне. Удалился, молча, даже записку не оставил.

В театре я узнала, что Виталя уволился без отработки, потому что его приняли на работу в какой-то секретный отдел градообразующего предприятия. Вот честно, была рада, что не буду видеть в театре его физиономию. А когда мне рассказали, что он скоропостижно женился на какой-то супер образованной училке, напилась с актёрами в хлам. Чего-то обидно стало. Но всё проходит, прошла и моя обида на Виталю. Я изредка встречала его в городе и радовалась, что он весь такой холеный, ухоженный, я бы даже сказала сытый. Ездит на новеньких «Жигулях», а когда видит, издали меня, старается обойти десятой дорогой. «Можно подумать, мне приятно с ним встречаться!» — думала я, глядя, как Виталик уносит от меня ноги, аж пятки сверкают.

На одном из праздничных концертов меня вызвали в зрительскую часть. Передо мной появился Виталин папашка. Он был, изрядно выпивши, и еле стоял на ногах. Я смотрела на него и молчала, даже не поздоровалась. Только удивлялась, как он осунулся и постарел

— Ты это, не серчай на меня. Я же не в их команде. — Наконец заговорил он. — Ушёл я от неё. Всю плешь мне проела. Живу у мамки, старенькая она уже, помощь нужна, вот я и подвернулся вовремя. А Виталька второго родил. Погодки они, внуки мои. Мать говорила, что она была девственницей. — Мой бывший «папа» развернулся на каблуках и зашагал к гардеробу строевым шагом. Правда, слегка ножки заплетались.

За семь лет без Виталика я родила себе дочь, переехала в отдельную квартиру, и жила в своё удовольствие. Меня вполне устраивала моя маленькая семья, потому что с дочкой мне было гораздо интересней, чем со всеми мужиками вместе взятыми. «Никто не берёт» — отвечала я любопытствующим кумушкам на вопрос — "А чего я замуж не выхожу?»

Как-то раз я встретила в магазине Виталика. Он очень изменился — похудел, волосы облетели, как у одуванчика, от былого лоска не осталось и следа, только одни глаза на осунувшемся, как у его отца лице, напоминали прежнего красавца. Он дождался меня на улице и позвал в свою, уже старую машинку, чтобы излить душу. Я слушала его исповедь и понимала, что он совсем не кривит этой самой душой, он выговаривается единственному человеку, который его может выслушать. По старой памяти. Я узнала, что отец его умер, вслед за своей матерью, а его квартиру переписали на одного из сыновей Витали, хотя он хотел жить там сам. Но ему не позволили уйти от жены.

— Ты была для меня как подкова, ты приносила мне счастье. А в этой семье меня сделали подкаблучником. Только и делаю, что мотаюсь по магазинам, пока моя начальственная половина работает. Она же больше получает, а я раньше освобождаюсь.

— Надеюсь, твоя маменька довольна? — Спросила я.

— Да она отца точно так же со свету сживала, а теперь мою жену научила, и имеют меня вдвоём как хотят. — Я расхохоталась. Потому что Виталик сказал чисто театральную фразу. Значит, не забыл наши театральные приколы, которые так не нравились его интеллигентной матушке. Виталик опустил голову, и я подумала, что он плачет. Но он поднял на меня взгляд и вдруг сказал: — Я знаю, что ты живёшь одна, пусти меня обратно.

— Знаешь, Витася, может я и подкова, но давно сломалась. Ты от меня ушёл сам, и где гарантия, что ты снова не захочешь в своё родное рабство. — Я вышла из машины и ушла.

Ещё несколько лет Виталик периодически появлялся на моём горизонте, он знал, где искать. А я не обращала на него внимания. Потом он перестал приходить в театр, и однажды меня спросил один актёр:

— А ты слышала, про своего Виталика?

— Нет, а что случилось? — У меня по спине пробежал холодок. Я, почему-то уже знала, что он умер. А актёр сказал:

— Попытка суицида. Не спасли. — Он хотел рассказать мне подробности, а я не стала слушать.

Долго ещё из разных углов до меня доходили разговоры, что если бы я его приняла, он бы не решился на такое. А я думала, «Нет, дорогие, сплетники, он захотел с собой покончить не из-за меня. Он меня очень легко оставил ради выгодных предложений и прекрасных перспектив. И это не я не оправдала его ожиданий».

Открытка

Я уезжала с Украины в Москву в первых числах мая. Мой пожилой знакомый, попросил меня съездить 10 числа в сквер у Большого театра, где традиционно проходила встреча ветеранов его полка. Дядя Толя Винс был военным лётчиком. В 1944 году его комиссовали из-за тяжёлого ранения, от которого он так до конца и не оправился. Он долго рассказывал мне про собственный боевой путь. Как окончил в тридцать девятом военную авиационную школу, и был зачислен в состав своего первого авиационного полка в Одесском военном округе. Там он познакомился с пилотом истребителем, который в будущем стал рекордсменом среди лётчиков стран антигитлеровской коалиции, знаменитым Александром Полозовым. В первое время они даже летали в одной эскадрилье. Когда началась война, жизнь то сводила Винса и Полозова, то разводила. Оба получали ранения, и после лечения возвращались в строй. Иногда снова в одну часть. Всю войну лётчик Винс воевал на Южном фронте, дослужил до звания майора и должности заместителя командира эскадрильи. В июле 1944 года, Винс вернулся в строй после очередного ранения, и его направили в гвардейский истребительный авиаполк под командованием Полозова. Но послужить вместе им довелось всего несколько месяцев. В одном из воздушных сражений, Винс снова был тяжело ранен.

— Я дотянул до аэродрома, сумел посадить самолёт и сохранил машину. — Дядя Толя сказал это с такой гордостью, что я невольно пустила слезу. «Эх!» — думала я — «Сохранил машину, кусок железа, рискуя своей бесценной жизнью». А вслух сказала:

— Какой вы молодец, дядя Толя! — Мне было всего двадцать два года, и я ещё только училась ценить жизнь, а не вещи. Хоть бы они и были боевыми машинами. А дядя Толя улыбнулся. Ему было приятно, что я оценила его героический поступок.

— Меня наградили орденом красной звезды. Это Полозов представил меня к награде. — Дядя Толя встал, достал из шкафа свой парадный мундир и приложил его к груди. — Давно не надевал — жмёт в плечах. — Дядя Толя снова улыбнулся, и показал на свой живот. У дяди Толи была водянка. А я ахнула.

Уже потом, я насчитала на этом мундире восемь орденов и сорок шесть медалей. Майор Винс был полным кавалером Ордена Славы, ордена Ленина, двух орденов Боевого красного знамени, и двух орденов Красной звезды. Мундир был таким тяжёлым, что я с трудом повесила его на плечики, чтобы убрать обратно в шкаф. Я записала все данные дяди Толи, чтобы ничего не перепутать, когда приеду на встречу его однополчан.

Весна в Москву в тот год пришла рано, в апреле зацвела сирень, а в начале мая листья на клёнах были размером с альбомный лист. Я подходила к монументу — памятнику Карлу Марксу, и уже видела, что на двух скамейках расположились весёлые старички и старушки, они, почему-то держали в руках те самые кленовые листья. Старики так мило общались, что мне было жалко прерывать их общую беседу. Я постояла несколько минут в сторонке, но время шло, и я всё-таки подошла к ветеранам, представилась и спросила, есть ли среди них те, кто служил в первой эскадрилье полка.

— Это мы! — Сказала бойкая, похожая на шпильку старушка, показывая ещё на двух женщин, а я очень удивилась:

— А разве первая эскадрилья была женская?

— Что вы милочка, мы все служили в офицерской столовой. Лётчиков здесь нет, все кто ещё живы, давно на встречи не приезжают.

— А Полозов? Он же председатель вашего совета ветеранов.

— У-у-у, Полозов никогда на наши встречи не ходил, а теперь тем более. Болеет он.

Я передала им привет от майора Винса, но его, почему-то никто не вспомнил. Как-то весело поблагодарили меня за привет и поздравление, и вернулись к своей беседе. Я уходила прочь обескураженная напрочь. Совсем не так я представляла эту свою встречу с ветеранами дяди Толиного полка. А ведь дядя Толя ждал от меня отчёта о том, как я туда сходила. «Какой смысл посылать каждый год приглашения на эти встречи иногородним ветеранам, за подписью самого Полозова, если никто не занимается их организацией? И я просто не могу написать дяде Толе, что его никто не вспомнил!» — думала я.

Утром я уже была в офисе совета ветеранов дивизии, в которую входил полк, где служил майор Винс. Я передала равнодушному секретарю, поздравление с Днём Победы от дяди Толи и спросила, почему всё так неорганизованно в сквере у Большого театра. Если бы майор Винс приехал лично, он бы получил пощёчину в переносном смысле.

— Что вы такое говорите! — Рассердился секретарь. — На эти встречи из года в год приходят одни и те же люди. В основном это технический персонал. Лётчиков, которые воевали, почти не осталось. Они или погибли или умерли от ран в первые годы после войны. — Секретарь достал какую-то папку, полистал и сказал — Вот ваш Винс, под номером сорок шесть из пятидесяти двух оставшихся в живых лётчиков дивизии. Раз в месяц, а то и чаще, мы получаем известия о том, что кто-то из них умер.

Я вышла на улицу и долго сидела на скамейке в соседнем парке. Наконец я поднялась, чтобы поехать в Историческую библиотеку. Знакомый мальчик, подобрал мне материалы о маршале авиации Полозове. В каком-то журнале я нашла фотографию маршала с его автографом, и тщательно срисовала этот автограф. В ближайшем книжном магазине я купила шикарную поздравительную открытку с Днём Победы. Потом вернулась и купила ещё одну. Я собиралась заняться подделкой документов, могла сделать ошибку, и решила, что вторая открытка нужна про запас.

Приехав на работу, я старательно составила текст поздравления для дяди Толи, от имени совета ветеранов его дивизии. Потом отпечатала его на машинке, как будто оно стандартное, где фамилия, имя и отчество адресата вписывается от руки. Угрозами и шантажом подключила сообщника к своему «грязному» делу — попросила мужа написать эти самые фамилию, имя и отчество дяди Толи. Потому что мой подчерк в его семье знали. Оставалось главное — подделать, вернее, нарисовать подпись маршала авиации Полозова. И муж подсказал мне «гениальную» идею — изготовить одноразовое факсимиле на стирательной резинке. И мы это сделали! Я пошла на почту и отправила поддельную во всех смыслах открытку дяде Толе.

Прошло две недели, и я получила письмо от майора Винса. Дядя Толя писал мне о том, что я человек слова, и о своей безграничной мне благодарности за то, что я сдержала это самое данное ему слово, и съездила повидать его однополчан в сквер у Большого театра. А я, прочитав письмо от дяди Толи, ревела белугой, и чувствовала себя отпетой мошенницей.

Дядя Толя умер через полтора года. На следующий День Победы, я отправила ему вторую купленную открытку, но уже от себя лично. Дядя Толя её получил, но прочитать уже не смог — он ослеп, прочитала ему жена.