Бесплатный фрагмент - Вайнах

Эта повесть посвящается всем матерям.

История эта пришла ко мне во сне. Кто-то мне ее рассказал и я проснулась уже с ней. Никого из персонажей данной повести лично не знаю и, скорее всего, их никогда не существовало. Но они очень просили о них написать.

I

— Допустим…

— Допустим я была не права. Погорячилась. Испугалась. Взбрыкнуна. Выделилась, или как там еще любят говорить мои родители? Но, как? Как жить, когда кругом одни унижения! Они хоть раз об этом подумали?

— Не по Сеньке шапка. Так наверное уже тысячу раз сказала бабушка. Папа со своей рабоче-крестьянкой простотой наверняка читает маме лекции, что пока он в поте лица на заводе и все такое, та растила из дочери монстра. А еще проститутку. И не только в физическом смысле этого слова, но и в морально-психологическом. Да, точно! Именно этот непонятный оборот речи так нравится повторять моему папочке. Никогда не понимала в чем его смысл. Да и не пойму наверное. Поздно уже папины зэхеры разъяснять. Решила сдохнуть, значит сдохну. Вот сейчас только еще полежу немножечко и решу как именно. Это у меня вторая попытка суицида получается? Хотя нет, уже третья. Вторая совсем не серьезная была. Так, не самоубийство, а тупость какая-то. А в больнице тут что? Одно слово — больница. Коню ясно, что ты внезапно-срочно понадобишься, тебя отыщут, откачают и зашьют. А потом еще и психиатра бритоголового пришлют, чтобы он своими жирафьими глазами тебя рассматривал и записывал твое молчание в свои многочисленные блокнотики. Я же ни на один его дурацкий вопрос не ответила. Что же он там у себя писал? Дура малолетняя? Или так: пациентка не достигшая совершеннолетнего возраста решила свести счеты с жизнью дважды, по невыясненной до сих пор причине. На вопросы отвечать отказывается, зрительного контакта старается избегать. Предположительно шизофрения второй степени. Или какой там она степени у них еще может быть? Четвертой например? Ну, тогда я точно четвертая. Да, психиатр у них еще тот козел. Сказал, что завтра опять меня навестит. Интересно, какая у него будет рожа, когда он узнает, что я все-таки суициднулась?

Ах, скажет — ну, как же я ее проморгал?! Ведь не зря же эта девочка категорически отказывалась вступать со мной в беседу? Наверное у нее был более тяжелый симптом, чем шизофрения четвертой степени. Хотя, какая теперь уже разница, когда человека не стало. Обидно, когда люди не получив помощи от врачей покидают наш дружелюбный, прекрасный мир. Вдвойне обидно, когда это делают молодые, едва только вступившие во взрослую жизнь личности. Но, тут конечно моя вина! Не достучался! Понадеялся на завтрашний день. Правда он скорее всего для всех так говорил, чтоб его с работы не выгнали. А про себя все равно подумал: Дура какая-то. Еще и страшная. Сдохла, ну так тебе в приницпе и надо. А я пошел в танчики играть. Не всю же мне жизнь дурами разными заниматься.. И пойдет такой по коридору, печально помахивая лысиной. А нянечки вслед ему сразу защебетали: "Какой хороший специалист! Молодой, а такая уже умница. А дуре этой так и надо. Мешает нашему Михаил Борисычу в танчики играть. Сволота малолетняя. Если тут кажный день начнут вешаться да травиться, так что, наши дохтора надрываться из-за этих недорослей обязаны? Ух, совести ни грамма не осталось у суицидников. Хотели бы сдохнуть, так и сдыхали бы, а не по больницам шарахались. Время у людей отнимают, сволочи. Ни стыда тебе и ничего человеческого!» И такие вслед ему белыми шапками своими машут. А ты дохлая. Лежишь в морге на полочке и тебе все равно. Только обидно, что все тебя дурой считают. И что в трусах наверное на полочке нельзя. Снимут перед вскрытием, чтоб паталогоанатому в тебе ковыряться было сподручнее. Неприятно конечно, но какая тебе уже разница?

Немного серый в темноте снег скромно постукивал по стеклам, словно просился чтобы его пустили домой. Наверное так же просятся домой старые, выгнанные на улицу из-за своей ненужности собаки. Снег было жалко и Юле очень хотелось открыть ему гигантское больничное окно. Где-то в небесах подвывала стужа и от ее воплей становилось еще печальнее.

«Снегу в комнату нельзя. Растает. Растает и умрет. Хотя, может-быть у него тоже неприятности и он знает, что делает? А я такая жестокая тут лежу и умничаю, что спасаю снег от гибели?» -думала она глядя в нарядное, густо облепленное снежинками окно. Вопрос о спасении снега был достаточно философский и Юля никак не могла решить, в чем именно заключалась бы помощь. Потом она вспомнила, как на биологии учили, что снег предмет неодушевленный и успокоилась. Но, собственный опыт подсказывал, что не все, чему учили в школе на деле оказывалось правдой. Хотя, вот если про снег, то он действительно врядли что-то чувствует.

Сложно представить, чтобы снежинки смеялись друг над другом только потому, что ты из простой семьи и твой папа не этот, как его там у них? Не Дед Мороз в общем. Или отказывались с тобой общаться, потому, что у тебя нет сто двадцать восьмого снегофона и часы у тебя не от «Тиффани». А стильный и до последнего писка брендовый свитер, как оказалось куплен на барахолке по случаю. Эх, зачем мама все прибедняется перед своими подружками? И зачем она вообще про свитер этот долбанный похвасталась? Этим курицам только того и надо! Языки у них чешутся. Лишь бы сплетни о ком-нибудь распускать. Своей жизни уже нет. Родили. Вырастили. Диточки теперь. Отгуляли свое получается. Хотя нет, у некоторых все-таки жизнь есть. Вон, Ленкин папа каждый день с новыми на мерседесе по городу катается, а мать словно ничего и не замечает. Муж богатый, что поделаешь. Никто не хочет теплое местечко из-за таких мелочей терять. Любовь то все равно давно прошла. А может-быть ее никогда и не было? Наверно потому Ленкина мать в черных очках постоянно ходит, чтобы сознательно не замечать происходящего. Ее бы и обсуждали, но нет же! Моей маме надо было про свитер. А впрочем, какая мне уже разница? Дело ведь даже не в свитере, хотя со свитером вообще ужасно получилось. Из-за него это все. Или из-за мамы. Да из-за жизни этой отстойной! Но, главное конечно Стефан. Вот уж от кого не ожидала! Так подставить может только по-настощему близкий человек. Тот, кому ты доверяла все свои тайны. Тот, у кого частенько рыдала на груди, жалуясь на свое, девичье. Тот, кто клялся тебе в любви и верности, и в конце концов тот, за кого ты не задумываясь отдала свою жизнь.

II

«Чего я только не делала ради него. Противно даже вспоминать. Стефан всегда был слабаком, хоть и старался это скрывать. Но, я то знала правду. И он знал, что я знаю. Может-быть именно поэтому он как умел играль роль лучшего друга? Чтобы я не проболтала его маленький, но такой существенный секрет? Может он просто делал вид, что друг? Боялся, что всем расскажу о том, как он слил директору весь класс, когда подожгли кресло завуча? Хотя он сам был первым зачинщиком этого дела. Тогда всех постороили в зале для физкультуры и заявили, что если в течении суток никто не признается в гадком поступке, то директор будет вынуждена обратиться в полицию. Завуч не пострадал, но сгорели все его документы и знаменитые штаны с заплатками, которые он носил не снимая с момента открытия таблица Менделеева. Так же сгорела сумочка с только что полученной зарплатой. Учителя потом скидывались кто сколько может, чтобы помочь коллеге месяц до следующей получки протянуть. Завуч у нас идейный, взяток не берет, а на учительские гроши долго не протянешь. Стефан тогда испугался, что полиция быстро вычислит зачинщика и решил все рассказать первым. Директору по секрету. Так уж получилась, что в тот день я дежурила по школе. У нас дежурство по школе означает влажную уборку помещений. Это не потому, что школа на уборщицах экономит. а потому что на одном из открытых родительских собраний было решено таким вот образом приучать детей к труду. Вот мы все по очереди и несли эту никому не нужную вахту. Во славу трудовой дисциплине, знаете ли! Нудно конечно, но в общем ничего. Даже выгодно если на четверг попадешь. В четверг после педсовета в кабинете директора все классные журналы собираются и дневники на проверку. Если кому что исправить надо, то дежурный «всегда пожалуйста». Это конечно смотря какой дежурный, но я никогда никому не отказывала. Не бесплатно конечно. Расчет за оказанные неоценимые услуги всегда производился сигаретами, деньгами на телефон, ну и мало ли кому что надобно было. Я не со всех плату брала. Были и такие, кто не что на сигареты, себе на завтрак наскрести не может, а проблемы решать надо. Зачем же родителей расстраивать? Они и так бедные пашут с утра до ночи, на булку хлеба вот такому вот неучу заработать пытаются. Но, дело конечно тут не в одних родителях, кому охота подставляться под домашние санкции, если можно этого избежать по достаточно бюджетному курсу.

Я в тот день как раз дежурила. Директорский кабинет надраивала, а сама дневики перекладывала- из не проверенных в проверенные. Кого должны были в школу вызвать -запись ставили с подписью. А еще, если на уроке ты свой дневник от пары отстоял, не отдал преподу на растерзание, то директор по журналу проверит и все сама проставит. Правила у нас в школе были строгие. Если в четверг директору дневник не сдал, то в субботу твои родители автоматом вызываются. На ковер, как говорится. И из высших уст все про тебя узнают. А там обычно..Ну, вы сами понимаете. В общем никто этого не хотел. Скорее даже все боялись. Директор в таких случах вызывала родителей лично. По телефону. Тут уже вообще никуда не денешься. Но, школа у нас большая. Каждый класс по тридцать человек, и классов как минимум по четыре. В отдельных случаях до буквы «Е» доходило. В общем, за всеми не упомнишь. Этим то мы и пользовались. И вот сижу я тихо, как мышка. Штрафные дневники в проверенные перекладываю. Не нервничаю особо, знаю что директорша в гороно свое недавно уехала, и тут на тебе! Слышу, дверь открывается и Евгения Леонидовна заходит. Да не одна. Строгим голосом с кем-то беседует. Ну, думаю -все. Крышка мне. Спалилась. В самый ответственный момент спалилась. Теперь все наши махинации на несколько месяцев вскроются и виновата во всем этом буду я. От страха я сама не помню, как под шкаф поместилась. Туда и не поместишься вроде, но у страха глаза велики. Припечет и не такое сумеешь. И вот лежу я, пылью дышу. Сердце бьется быстро-быстро. Чихнуть хочу, но сдерживаюсь, потому что понимаю-каждый мой чих смерти подобен. Через несколько минут немного успокоилась, даже разговор различать начала. Евгения Леонидовна молчит и только языком цокает. Осуждающе так цокает. А кто с ней второй разговаривает не пойму. Тихо так и невыразительно. От волнения губы ссохлись. Тоже причмокивает. Но, понимаю, что это кто-то из наших. Из ученников. В какой-то момент директрисса не выдержала и чуть не закричала на собеседника. Он получается тоже голос повысил. И тут я все поняла. Стефан -козел всех своих дружков слил. Да что там своих! Это и меня получается тоже! Нам теперь все! А он по любому хорошенький остался! Ну, скотина! Сам же первый кричал: «А давайте подожгем Петровичу трон перед уроком. Пусть штаны себе новые купит сначала, а потом умничает.» Штаны Петровича с латкой на заднице уже лавно стали легендой. Непонятно, почем он их до сих пор носил. По ним не просто помойка рыдала, а целый мусоросжигательный комбинат. Над этими штанами все смеялись, и даже учителя втихоря похихикивали, но директрисса, такая требовательная к внешенму виду и учителей и школьников по какой-то причине не требовала от Петровича немедленной смены дресскода. И озабоченный одной лишь своей наукой завуч и по совместительству преподаватель химии Николай Петрович, ни капельки не смущаясь продолжал носить свои «прострелянные» в несколькиъ местах брюки. Тогда он почти всему классу поставил двойки за лабораторную. Правда двойки эти были заслуженные. По-хорошему никто не подготовился, хотя о предстоящей контрольной предупреждали за две недели. Но, на улице заводилась весна…

В общем у Стефана после этого был серьезный разговор с отцом и скорее всего он решил отомстить, но поскольку одному провернуть такую операцию никак не представлялось возможным он решил записать к себе в сообщники весь класс. Может-быть Стефан испугался личной ответственности, но в любом случае понятно, что в одиночку идти на такое как-то стремно. Тогда все были злые на химика и идея наказать Лысопеда зашла «как к себе домой». Лысопед-всеобщая школьная кличка завуча, передавалась» по наследству», как говорится из уст в уста. Скорее всего производное от его плешивой лысины и профессии педагог.

Знаете, за свои почти шестнадцать я много чего повидала. Все друг друга предают, это уже наверное норма. Каждый поступает как ему выгодно. Кто ж сознательно будет ставить свое благополучие ниже чужого? Но, Стефан поразил меня своей беспринципностью в самую душу. Он же сам первый все придумал! Я еще для него в ларек за зажигалками бегала. Это получается, что он теперь хороший, а я соучастница? Или Ванька Крылов? Тот вообще бензин где-то взял! Скорее всего слил с папиного зиппо. Теперь Стефан благородный, а мы отвечать? Я продолжала лежать под шкафом согнувсшись в три погибели, но уже совершенно не замечала сопутствующих неудобств. Возможно ныла спина, трещало колено воткнувшееся в плинтус, но какие это были мелочи по сравнению с тем, что я сейчас узнала. От обиды и негодования я готова была прямо сейчас разоблачить свое убежище. Наверное я впервые ощущала в себе такое количество гнева. Гнев кипел где -то возле легих, словно огненная лава в жерле вулкана и вот-вот готов был пролиться правдой на уединенных обитателей кабинета директора. От отчаянного поступка меня удерживала мысль о том. что излив справедливость я выдам тех, кто доверил мне свою безопасность как минимум на ближайшие пару недель. Пока схема с передергиванием дневников работала безупречно, а значит раскрывать ее из-за собственных эмоций никак нельзя. К тому же, это будет еще один повод для педадогического расследования, а Стефан как всегда…

Хотя, какой он на самом деле Стефан? Ишь ты. потомок графа Дракулы нашелся. Небось сам себе и кличку выдумал. Самое время вспомнить, что на самом деле он Степан Ведровой. Что кстати ему очень подходит. Ведро оно и есть ведро, особенно если помойное.

Надо же, чтобы именно в этот момент с треском сломалась моя заколка. Она уже давно больно впивалась своими зубами прямо в мою макушку, но что-то поправить было невозможно. Стефан и директрисса вздрогнули от неожиданности, но убедившись, что в кабинете никого нет успокоились. Евгения Леонидовна решила, что это мыши. Школа то старая. Здание, сами понимаете, какое. А вот Стефана оказывается такая версия не устроила. То ли из чувства собственной безопасности, то ли из желания выслужиться, он занялся поисками той самой мыши, и нагнувшись под шкаф обнаружил меня. Я не знала, что делать. Судя по всему, Стефан тоже находился в растерянности. Его глаза были точно напротив моих и он смотрел и не знал, что делать. С трудом освободив ладонь я приложила указательный палец к губам. Всем своим видом я умоляла, чтобы он меня не сдавал. Большего в такой ситуации я сделать не могла. Было видно, что Стефан колеблется и именно сейчас решаетмя моя судьба, а заодно и судьбы тех, кто благополучно избегал конфликтов с родителями благодаря четко отдаженной системе таких вот дежурств. Еще секунда, и этот грязный Иуда меня вломит! Надо было срочно что-то делать, но делать то абсолютно нечего! И тогда, я нашла единственную часть своего тела, которая была еще хоть на что-то способна. В общем, я как могла состроила глазки и бесшумно поцеловала воздух губами. Губы у меня от рождения были пухлые, даже чувственные, как частенько говорила моя мама. Из-за них меня в детстве называли макакой, а потом я как-то плавно перетекла в Анджелину. Конечно же имелась ввиду голливудская Джоли. Вообще, губы частенько были моим единственным оружием в неравной схватке со взрослыми, готовыми к постоянному обвинению людьми. Когда меня ругали, я начинала незаметно покусывать губу, и по непонятным причинам это работало. Даже злой папа становился мягче и достаточно быстро заканчивал неприятный для меня разговор. Но, сейчас я совсем не была уверенна, что это сработает! К моему счастью, Стефан не стал исключением и уже через несколько секунд выполз из под шкафа и «порадовал» директриссу объявив, что следов мыши он так и не нашел. А «бедная мышь» испустила такой вздох облегчения, что Евгения Леонидовна переспросила:" А ты в этом точно уверен? Нет, надо завтра же вызывать дизенфекцию! Это уже ни в какие рамки не вмещается! Ходят тут, как у себя дома! Надо было завести кота! Да кто же мне разрешит? Школа все-таки.»

III

А потом он нашел меня сам. Позвонил и вызвал на разговор. Мы сидели на поломанных качелях в глубине двора и ели мороженое. А еще конфеты. Стефан от страха наверное хотел казаться щедрым и на вкусняках не экономил. Было удивительно хорошо этим весенним недовечером. Никто не хотел нарушать это прекрасное состояние. Мы итак находились в постоянном напряжении. Еще бы, заканчивался наш предпоследний школьный год. Больше так запросто не получится. Выросли в общем дети. Выросли на свою голову.

Да, все приятное имеет дурацкое свойство заканчиваться. Интересно, почему так устроено? Почему нельзя чтобы просто хорошо? Без уговоров, урывок, молитв и всякого унижения? Просто хорошо, потому что ты человек! И животным тоже. И деревьям. Тому, кто создавал этот мир наверяка элементарно было добавить опцию «всеобщее благо», но он не стал. Причины неизвестны, хотя ведь именно благодаря ему жизнь сложная штука. Попробовал бы он сам выжить, а я б на него посмотрела. Ха, хорошая бы игрушка получилась «Создатель спустился на Землю». Многие бы залипли. Я бы наверное тоже пару недель точно от компа не отлипала. Кстати, скорее всего он и сам знает, что мы -это его провальный проект. Поэтому сюда и не спускается. А жаль. Интересно было бы наблюдать, как он такой в своей тоге: " Приветствую всех, дети мои! Это я ваш Создатель! Я пришел к вам с миром, ну и за одно поинтересоваться, как вы тут без меня справляетесь?»

А ему сходу мордой в пол, наручники надели и в каталажку: " А ну докажи, что ты именно Создатель?». И статью какую-нибудь пришьют. Вот веселуха будет! А еще может быть кто-нибудь невероятно могущественный посадил для себя на Земле сад. Ну, дача может же быть им там на небесах положена? И так уж вышло, что по задумке мы все насекомые. Муравьи, бабочки, жучки всякие. Нас ему особо-то и не видно, вот он ничего и не замечает. «Пусть живут себе, радуются. Размножаются.» — думает. Вот и живем. Размножаемся. Большинство, кстати по пьяной «лавочке». Несерьезно это все. Эх, дядя, дядя! Сидишь там себе на небе и в ус не дуешь. А тут бы так твоя помощь понадобилась… Ну, да ладно, что это я все время о грустном?»

Как я уже говорила, всему хорошему очень быстро приходит конец. Только успевай насладиться. Вот и мы со Стефаном нехотя подползли к неприятному для двоих разговору.

— Это ты зря.

— Что зря? — спросил Стефан, хотя сам прекрасно понимал, о чем я хотела сказать.

— Сдал нас всех зря. Да и от чего тебе прятаться? Сам знаешь, что тебя бы никто не вломил. Или ты специально нас подговорил Лысопеда поджечь, чтоб потом директору сдать? Типа ты такой хороший, присек, сигнализировал, все такое, а мы шпана и шантрапа бесчувственная? Давай по честноку-ты себе баллы таким образом зарабатываешь?

Вопрос конечно был предсказуем, но Стефан не смог сдержать нервной дрожи. Пот выступил на его висках. Волосы сразу стали мокрыми. Несмотря на то, что ответ конечно же был обдуман заранее и проговорен перед зеркалом бесчисленное количество раз, на деле все оказалось намного сложнее.

— Послушай. Я не хотел. Вернее, конечно же я придумал Лысопеда поджечь, но сдавать точно никого не хотел. Кто знал, что у него штаны загорятся? Да еще авоська с зарплатой? Кто мог догадаться, что он деньги в авоське носит? Клал бы как все нормальные люди в карман пиджака, так хоть денег бы не лишился.

— А при чем здесь то, где он деньги свои носит? Лысопед хоть и причокнутый, но это его личное дело. Скажи мне лучше, кто мог догадаться, что его во время урока собственные же ученики подожгут? Ни то, ни то непредсказуемо! А ты, хорош! Сам всех завел, все тебя поддержали, а сам и струсил. Да если бы просто в кусты, может-быть так и лучше бы было! Но, ты как ни в чем не бывало полетел к директриссе подельников закладывать! Смотрите Евгения Леонидовна, что они гады такие наделали! А я сразу хотел вам все рассказать, да боялся, что они меня поймают и поголовке палочкой побьют. Но, вы же видите, я как только, так сразу к вам. Смотрел-наблюдал, так сказать. Особенно зачинщиков в своем мысленном блокноте красным фломастером помечал. Рьяно так помечал, чтобы ничего не перепутать и вам все как было доложить.

Я тогда кричала сильно. Негодование так и рвало меня на части. Все хорошее, что подарили мне предыдцщие сорок минут исчезло, не оставив после себя следов. Я была злая. Очень злая. А еще мне было обидно. Я знала, что понедельник нас всех соберут на линейку, куда вызовут наших и без того истерзанных родителей. Потом будут долго и с выражением рассказывать все, что мы и так прекрасно знали и если честно, то давно уже раскаивались. Каждый по своему конечно, но все же расскаивались. Плохо глотаемый комок жалости к Лысопеду заполз в горло практически всем на следующий же день после поджога. Пришла Фаина и рассказала, что Лысопед рыдал в учительской. Ее старшая сестра преподавала в нашей же школе и она всегда была в курсе учительских дел.

Лысопед так плакал, что его отпаивали успокоительными, а руссичка и вовсе хотела скорую вызывать. Несчастного химика все успокаивали, но никто не мог понять, почему он так сильно убивается по брюкам, которые уже давно пора было выбросить. А еще лучше по-настоящему сжечь. То, что у Лысопеда была сложная финансовая ситуация в семье все конечно знали. Мать у него больная. К постели прикована уже много лет. Лекарства он ей дорогие покупает. Продукты хорошие. На себе во всем экономит, но не до такой же степени.

— Да не расстраивайтесь вы так, Николай Петрович, миленький! Так же себя и до инфаркта можно довести! Ну, что же вы так? Мы вам вот денежку собрали. До зарплаты как-нибудь дотянете. Вам ли не привыкать? — пытались успокоить несчастного сердобольные учительницы.

Но, Лысопед и не собирался успокаиваться. Его узенькие плечики беззащитно подпрыгивали, сопровождая каждый всхлип.

— Да, что мне эта зарплата? Нет, простите пожалуйста! Не хотел никого из вас обидеть! Это случано, знаете ли… Вырвалось. Просто дело не в деньгах и не в том, что я испугался. Я когда в университетской лаборатории работал, думаете не возгарался? Э-э-э! Еще как возгарался. Подобными шутками меня сложно напугать. А вот штаны!! Штаны, понимаете? Нельзя мне было их лишаться! Никак нельзя! Абсолютно!

Такой неожиданный эмоциональный всплеск совершенно обесточил всех сочувствующих. Оно то понятно, что человек многое пережил. Но, чтобы из-за штанов…

— Ну, хватит, хватит уже убиваться. Все пройдет, пройдет и это. Штаны конечно были замечательные, но мы обязательно все вместе отыщем вам точно такие же штаны. Ну, или совсем-совсем похожие на ваши. В крайнем случае можно пошить, тогда точно как близнецы будут вашим брюкам. Сейчас портные такие изворотливые! Наловчились как! Вы и разницы не заметите. Так новые же будут, без дырок и протертостей! Еще на десять лет вам хватит. Носить, не переносить! -на распев словно маленького ребенка убаюкивали полуживого от истерики Петровича благородные рыцари женского преподавательского состава.

Наконец слезы на секундочку остановились и Николай Петрович тоненьким, какой бывает только у стареньких бабушек или детей голосом посвятил всех в историю своих неразменных брюк.

— Понимаете, мы с мамой всегда вдвоем жили. Отец уехал в командировку еще до моего рождения. Выполнять какой-то важный государственный долг. Это мне мама так всегда говорила, а я потом уже вырос и понял все. Но, молчал. Не хотел ее расстраивать. Пусть себе думает, что я верю. Пусть ей легче хоть немного станет. Она меня всегда так любила, так любила..Передать невозможно. Но, редко так кого любят, знаете ли… Время трудное было для нас. С хлеба на воду перебивались. Голодали часто. Я то никогда не голодал. Она мне все свое отдавала. Недоедал -бывало. А чтобы голодать- такого не было. Помню, она мне булочку подкладывает, а я говорю: " Мам, а как же ты? А тебе?» А она мне отвечает: " Так я уже свою съела! Вот пока ты в школе был, не стала тебя ждать и съела.». Ну, съела и съела. Я же рос тогда. Есть хотелось. Да, честно говоря и не задумывался особо. В институте уже обо всем догадался и пообщел себе, что поднимусь на ноги, закончу с отличием и буду мать баловать, да ни в чем никогда ей не отказывать. Но, сами видите, что из этого получилось. Я бы может и правда дальше пошел, да мать слегла. Неходячая. Уход постоянный нужен, а кто ж за матерью будет лучше ухаживать, чем сын? Вот и пришлось на работу сюда в школу устроиться, потому что это самая близкая работа была по специальности. А кроме химии я ничего не умею. На зарплату учителя матери конечно здоровье не купишь, но на лекарства хватает и Слава тебе Господи. Не жалуюсь. Но, одно время, лет двенадцать тому назад пошел я на рынок, матери курицу для бульона покупать и тут подходит ко мне цыганка. Колоритная. Кудри длинные, черные. Вся в юбках, в детях, да в золоте. И вот берет она меня за руку и внимательно мне в глаза так смотрит. Растерялся я. Молча стою. Нет, чтобы руку выдернуть и уйти себе куда глаза глядят. А она, бестия словно все что внутри меня творится чувствует. Посмотрела мне в глаза еще раз, да так пристально и говорит: " У тебя жизни нет. Губишь ты себя. Так одиноким дурачком и останешься. Мать твоя болеет, да из тебя все соки пьет. Ты конечно сын, должен ее поддерживать, но судьба у каждого разная. Тебе свою строить надо. А мамаша твоя только о себе думает. Помрет ведь, а с внукам так и не порадуется.»

— Не надо так про мою маму- говорю. Она женщина вполне порядочная. И почему это она по вашему помирать то должна?

А цыганке той все равно. Словно и не слышит она меня. Дай, говорит денег, я тебе всю правду расскажу. Сам же видишь, что я про тебя все знаю!

А я и правда ей верю. Но, денег то нет. Или цыганка или курица. А дети ее орут как оглашенные. Мать свою за подол все дергают. Испугался я до беспамятства. И уже мне не до матери и не до курицы. Убежать хочу. Ноги ватные. Пот в три ручья течет. А она все продолжает: " Заплати за гадание, а то не будет тебе жизни. Заплати, да пойдешь с Богом себе на все четыре стороны. Я тебе подскажу, что делать тебе надобно, чтобы жизнь свою пропащую наладить хоть как-нибудь! А пожадничаешь, так пеняй на себя. Я на тебя заклятье наложу. Я твои глаза уже видела и запомнила. Одного моего взгляда достаточно, чтобы на человека заклятье наложить.»

— Разве можно на людей заклятье накладывать?

— Еще как можно. Особенно на тех, кто сильно жадничает. Жадность это грех большой. Скупость людей в могилу сводит, до добра никого не доводит.

И тут она как дернет меня за брючину. Я как раз в тот день в этих самых злополучных штанах был, в которых меня ученики «благодарные» подпалили. Правда, они тогда еще новехонькие совсем были. Неделю кажется как купил. От ужаса я чуть не завопил. А она и говорит:" Мать твоя помрет из-за жадности твоей и дурости. В тот день это случится, когда ты штаны эти снимешь. И от заклятья этого могу тебя избавить только я. Запомни.»

Я бы уже и рад ей был денег дать. Черт с ней, с этой курицей. Но, тут милиция откуда-то набежала и цыганка вместе со всеми своими детьми как сквозь землю провалилась. На следующий день ее тоже не было. И так я года три почти каждый день на рынок ходил, но цыганку эту так и не отыскал. И вот с того самого дня я штаны эти и не снимаю. Боюсь, что мать помрет. И сплю я в них, и на работу хожу. И купаюсь не снимая. Заодно и штаны стираются. Мать меня уже этими штанами запилила совсем. Выбрось, сынок, да выкини. А как я их теперь выкину? Она то не понимает! И насчет ведьмы этой думаю. Понимаю, что гипноз наверное эриксоновский. Но, штаны то снять все равно боязно. Это ж получается, что если я их сниму, то своими собственными руками мать в гроб загоню? Много раз хотел попробовать, но все равно очень боязно. А как помрет моя мама? И что ж я потом?

Николай Петрович уже прекратил всхлипывать. Его душераздирающая история судя по всему вогнала в ступор вспех классных дам. Женщины стояли переминаясь с ноги на ногу и никто из них не знал, что можно было бы посоветовать в такой дурацкой ситуации.

Если честно, рассказ Лысопеда шокировал не только учителей, но и самих учащихся.

— Что же теперь со штанами то будет? -обсуждали между собой девчонки.

— А может их зашить можно хоть как-нибудь?

— А давайте к нему всем классом пойдем и попросим прощения и тортик его маме принесем и скажем, что мы этого не хотели!

— Ну, вот еще! Будет он нас у себя дома принимать! Да заодно еще и Файкину сеструху спалим. Быстро же догадаются, что Эльвира Борисовна все разболтала.

Лысопеду дали недельный отпуск и он какое-то время не появлялся. А потом пришел, как ни в чем не бывало в умело залатанных брезентовыми полосками штанах и вся школа облегченно вздохнула.

IV

— Веришь в это? Ну, во все такое. В цыганей, ведьм и заклятия? -я тогда первая кажется нарушила молчание. Стефан сидел грустный и говорить вообще не собирался.

— Что же не верить? Всякое бывает. Вон, лаже Лысопед верит, а он все-таки ученый.

— И я верю. Но, главное, что штаны зашили. А то бы стремно совсем было, если б у Лысопеда мать померла. Вроде как старая уже, да больная. А убийцы все равно мы получается.

— Надо от этих цыганей подальше держаться. А то мало ли что они еще могут наговорить…

Стефан опять замолчал. По его лицу было видно, что он что-то серьезно обдумывает. И наконец закончив свою мысленную паузу еле слышно произнес.

— У меня отец болеет сильно. Только что после операции. Испугался я здорово, что Евгеша родителям все расскажет. Не за себя испугался. За отца. Делал то я, а ему своим здоровьем за мои глупости расплачиваться. Я разговор слышал их. Его и матери. Если все правильно понял, то совсем недолго моему старику осталось. А тут еще я с полицией… Он итак из-за двойки по контрольной переживал. Для него сейчас каждая моя двойка, как патрон в сердце. Хочет, чтобы я в Международных отношений поступил. Чтоб по его стопам пошел. Почву сейчас готовит для моего поступления. Вот и нервничает. Да, какие мне международные отношения, но он вроде что-то там решает. Я и сам туда не хочу. Но, ему очень надо. В общем, из-за отца это все. Так бы я никогда. Ты же меня не первый день знаешь.

И опять тишина надолго повиса в воздухе. Я обдумывала, что ответить. Вот уж не ожидала..Впервые в жизни я обдумывала, как бы помягче сказать «Да пошел ты подальше. Предатель. Сволочь и трус.»

И наконец решилась. Правда при воспроизведении решительность почему-то меня подвела.

— Ты понимаешь, что ты всех подставил? Ты знаешь, что будет если я пацанам расскажу кто всех директору сдал?

— Понимаю. Но, с другой стороны милицию никто не вызывал. Да и знаешь обо всем этом только ты. Если бы ты в тот момент под шкафом не лежала, так никто бы и ни о чем не догадался. Думали бы на кого угодно, только не на меня. Покосились друг на друга, а потом потихонечку все забыли. А вот если бы полиция подключилась, это уж абсолютно другой разговор. Точно никому бы не поздоровилось. Затягали бы всех, и нас и родителей до белой горячки, а потом мало ли чем еще могло кончиться. А с другой стороны, все равно кто-нибудь бы сдал. Не директриссе, так полиции. Директриссе все-таки думаю лучше.

Я молчала. По своему Стефан был прав. Боже мой! Какой идиотизм! Какой величайший сарказм насквозь пропитал все эти нелепые оправдания. Но, не было ничего более логичного в мире, чем эта версия произошедшего. Да и сам выход из ситуации надо было заметить — мастерский. Сам нагадил. Сам «убрал» и еще виноватых предоставил на блюдечке. Не даром, что сын «бывшего оперативного сотрудника». Видно у них все генетически передается.

Челка почему -то стала мокрая. Словно бы я только что попала под дождь. Говорить совсем не хотелось, хотя сказать надо было многое. Мозги подвисли и не давали обратной связи. Я считала проползающих мимо муравьев и ковыряла пальцем ложбинку в перекладине. Рядом с этой выемкой, кто-то старательно нацарапал многозначительную фразу» можно врать и кусаться». Глубинная мысль столь изысканного изречения была непонятна, но в приницпе ничто из нацарапанного не противоречило моей персональной конвенции свободы. И врать можно. Смотря кому, конечно. Вот мне можно. Я же дурочка. Я всегда всем ищу оправдания. Себе только не смогу найти, если промолчу, Не скажу, кто слил всех нас директриссе. А я промолчу. Промолчу ведь! Мне же тайну доверили! Ладно, будем врать. А потом, когда-нибудь кусаться. Главное, это все равно не сейчас. Может еще и пронесет…

Мы целовались жадно перебирая губы друг друга. Не останавливаясь, словно боялись передохнуть. Воздуха не хватало и мокрая челка периодически попадала мне в рот. А вокруг кажется носились летучие мыши, разрезая своим писком наши неокрепшие души. Никогда не забуду эти отчаянные, дерзкие звуки. Мне тогда казалось, что это и есть звуки любви.

V

Дальше все шло, как по маслу. Стефан заходил за мной перед школой и мы вместе брели на занятия. Бывало, что и не доходили. Ну, какая может быть школа, когда вокруг любовь? Многие девчонки мне завидовали и я это знала. Еще бы! Такого жениха себе завела! Я же для них простушка. Мышка серая. хоть и удобная. Малообеспеченная. На местном жаргоне вообще колхозница. Относились ко мне все с уважением, но так это за дела мои. За то, что слово держу. Обещаю, значит делаю. Но, это же все было до того, как мы со Стефаном… А теперь все. Перешла дорогу представительницам высшего общества. В нашей школе такое не прощается. Я тогда точно знала, что вся девичья элита навелась на меня не шуточно. Это была война. Война на уничтожение. И жертвой конечно же должна была стать я. Но, мне было все равно и вовсе не до обиженных. Я отхватила свой кусок пирога и с упоением поедала его до самого конца.

Конец. Слово то какое ужасное. Помню в детстве во всех сказках обязательно был хороший конец. Или даже счастливый. Ну, так то же в сказках, а тут жизнь. И ни какая -нибудь общепринятая, а реальная, жестокая, подростковая.