Бесплатный фрагмент - В ритме Барселоны

Каждый сборник нашего писательского проекта — это незабываемое приключение. Порой город сам просит, чтобы о нем рассказали, своей энергетикой влияя и на авторов, и на их произведения. Так было и с Барселоной…

Заканчивая работу над очередным сборником, мы обычно проводим голосование и вместе выбираем город, о котором будем писать следующую книгу.

После «Голосов Стамбула» выиграла Вена, опередив Барселону с очень небольшим отрывом, но почему-то я медлила, словно что-то мешало объявить набор авторов. А потом непредсказуемая Барселона буквально ворвалась в мой привычный распорядок жизни.

Мне предложили участие в рождественской ярмарке на побережье Коста Брава. Я собралась за один день и поехала, прихватив с собой серию наших книг об известных городах. Во время мероприятия произошло столько интересных встреч и появилось так много возможностей для воплощения творческих идей нашего проекта, что я поняла — интуиция меня не подвела.

Вернувшись домой, я поделилась с соавторами идеей о том, что было бы здорово написать сначала о Барселоне. Ну а Вена… чуть-чуть подождет. Мое воодушевление передалось коллегам, и, вдохновленные каталонским духом, мы принялись за дело.

В этом сборнике двадцать пять рассказов, из которых пятнадцать написано уже известными нашим читателям авторами. Но есть и новые — от тех, кто впервые присоединился к проекту, лишь недавно узнав о нем.

Наше женское сообщество растет, и мне приятно, что мы разделяем общие ценности, работаем в теплой поддерживающей атмосфере. Будучи очень разными по возрасту, профессии и своим взглядам, мы смогли объединиться благодаря желанию выразить себя через литературное творчество. Все вместе мы пишем единую книгу, она звучит голосами женщин, которые хотят быть услышанными, которые делятся частью своей души.

Каждая история — драгоценный алмаз, украшающий великолепное ожерелье. Я приглашаю вас, дорогой читатель, примерить его — открыть эту книгу, и пусть она согреет барселонским теплом, покажет все оттенки бесчисленных мозаик, оставит долгое приятное послевкусие. Пусть ваше сердце забьется в такт с городом!

Я буду счастлива, если после знакомства с нашим творчеством у вас появится желание присоединиться к нам, стать частью большой писательской семьи.

До встречи на страницах наших книг и в соцсетях международного проекта «Женский взгляд». Приятного чтения!

Инесса Барра, руководитель проекта

Дарья Хоботкова. ДЕНЬ ДЛИНОЮ В БАРСЕЛОНУ

— Встречаемся на этом же месте в пять часов вечера. Давайте сверим часы! — нарочито бодрым голосом возвестил экскурсовод, когда сонные и помятые туристы наконец-то вылезли на улицу. После ночи в автобусе все выглядели уставшими. — Карту Барселоны можно взять в киоске «Tourist information».

Экскурсанты слушали вполуха, зевали, ежились от холода, хотя на улице было около десяти градусов и чувствовалось, что день ожидается теплый.

— И главная информация, — экскурсовод театрально поднял палец, привлекая внимание группы, — автобус уезжает на парковку! Водители должны хорошенько выспаться. Необходимые вещи берем с собой! И не теряем времени: у вас всего восемь часов, чтобы насладиться городом.

Все ожили и загудели, начали обсуждать планы на день и разбиваться по группам.

Воспользовавшись неразберихой, Король стал выбираться из толпы, желая незаметно уйти. За две недели тура он пресытился общением и экскурсиями. Сегодняшний день хотел провести один на один с городом — только он и Барселона. Тем более, что это была последняя остановка, и через несколько дней группа возвращалась в Москву.

Король заполучил карту и отошел подальше от группы. Свернул в переулок, сел на скамейку, достал монеты и смятые купюры, чтобы пересчитать. При всех в автобусе он стеснялся это делать. Денег оказалось немного. Но он помнил, что последние двадцать евро были спрятаны в потайном внутреннем кармашке куртки.

— Ну что, друг, как дела? — произнес кто-то за спиной Короля по-русски.

Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стоял Ангел в длинной белой рубахе и с огромными картонными крыльями, на которых были приклеены перья и пух.

— Ты кто? — оправившись от шока, также по-русски спросил Король.

— Я — Ангел, не видишь что ли? — усмехнувшись, ответил Ангел.

Он возложил окрашенную во что-то белое руку на голову Королю и глубоким грудным голосом произнес:

— Мир тебе, сын мой! Вижу, что ты в печали!

Король замер в недоумении, а Ангел рассмеялся, обогнул скамейку и осторожно присел на ее краешек, стараясь не испачкать полы длинной рубахи и не помять крылья.

— Дима! — Ангел тряхнул золотыми кудрями и протянул для приветствия руку.

— Король, — ответил Король и испачкался в белой пудре.

Теперь настало время удивиться Ангелу:

— Король? Странное имя!

— Это фамилия. Я Алексей, но все называют меня просто «Король».

— Понятно… Турист? — кивая на карту спросил Ангел.

— Да, — ответил Король. — А ты?

— Тоже был когда-то туристом… Теперь живу тут. Ангелом работаю. Но только по выходным! — он поднял палец, давая понять, что это очень важно. — А вообще, я скрипач, даю уроки.

— Ну как тебе здесь?

— Прекрасно! Барселона — это всегда великолепно, чем бы ты тут ни занимался! — запрокидывая голову вверх и глядя на утреннее зимнее солнце, ответил Ангел. — Море, солнце, вино и, конечно, веселье!

— Вино — это хорошо, — протянул Король и понял, что давно не пил алкоголя — в поездке был сухой закон. — Я бы тоже выпил с удовольствием! — продолжил он. — Такая погода замечательная! Не верится, что январь.

— Пошли на набережную, — предложил Ангел, — составлю тебе компанию. Работать выйду позже.

От неожиданного предложения Король смутился:

— Я завтракать собирался, — он показал мятые евро, оставив двадцатку во внутреннем кармане. — Хватит на еду и вино?

— Друг мой! — театрально воскликнул Ангел. — Ты же в Испании! В этой благословенной стране вино стоит дешевле воды! У тебя будет самый лучший завтрак с самой лучшей панорамой. «Vista al mar» — с видом на море, как здесь говорят. Пошли затариваться! Угощаю! — и Ангел встал со скамейки, приглашая Короля следовать за ним.

Свернув за угол, они подошли к маленькому супермаркету.

Хотя по дороге Ангел хвастался, что живет неплохо, на деле оказалось все совсем не так. Придя в магазин, он бесстыдно приподнял полу белого одеяния и начал рыться в джинсах. Пошарив во всех карманах, нарочито громко вздохнул, изображая сожаление, и произнес:

— Извини, друг, карточку дома оставил, с собой только мелочь. С меня вино, с тебя — закуска, — Ангел ссыпал монеты в протянутую ладонь продавца.

Было видно, что он врет, но харизма его была столь велика, что Король послушно потратил большую часть своих денег на хлеб, оливки и нарезанный тонкими слайсами хамон, который так нахваливал Ангел.

Не прошло и двадцати минут, как Король с Ангелом уже сидели на пляже и любовались волнами. Рядом стояла большая бутылка молодого вина и коробочка оливок. На растерзанных кусках багета багровыми лепестками распласталось копченое мясо.

— Когда смотрю на море и пью вино, ощущаю ликование и чувствую, что жизнь удалась! — щурясь на солнце, произнес Ангел, отхлебывая из пластикового стаканчика.

— А русских тут много? — спросил Король.

— Достаточно, — с неохотой произнес Ангел. Было понятно, что он не очень рад этому обстоятельству.

— И чем они занимаются? — допытывался Король, прикидывая, смог бы он здесь жить.

На протяжении всего путешествия Король приглядывался к разным странам и городам Европы, пытаясь оценить внешний облик и постичь душу места. Точно жених при выборе невесты. Покинув свой родной город, он учился и работал в Москве, но чувствовал себя провинциалом и чужаком. Тогда у него появилась мечта — переехать куда-нибудь за границу, где люди добрее и жизнь веселее.

— Да кто чем, — после паузы ответил Ангел уже без прежней веселости. — Все зависит от того, с чем ты приехал в Барселону… Есть ли у тебя деньги, друзья, профессия… Знаешь ли ты язык….

— Я хорошо знаю английский, — с энтузиазмом ухватился за последнюю фразу Король, — у меня ученики в Москве.

Встреча с Ангелом была для него настоящим подарком, ведь живая информация важнее официальных источников.

— Кому нужен твой английский? — с высокомерием в голосе ответил Ангел. — Тут говорят на испанском, точнее, на местном, каталанском. Без языка работу вряд ли найдешь. Будешь посуду мыть или, как я, клоуном работать, — в голосе Ангела послышалась горечь.

— Я могу испанцам преподавать английский. Это же международный язык, он всем нужен! — не сдавался Король.

— Ты в Барселоне, друг! — благодушно рассмеялся Ангел. — Для местных это центр мира. Им и без английского прекрасно. И потом, знаешь, сколько тут бедных англичан, которые сбежали от сырости и наслаждаются солнцем и вином, как мы с тобой?!

Все темы для разговора были исчерпаны, и последние минут десять они сидели молча, наблюдая за огромными туристическими лайнерами, которые совершали маневры: один отходил от берега, другой швартовался.

— Мне тоже пора отчаливать, — оторвав взгляд от корабля, сказал Ангел, — пойду приводить себя в порядок.

Дешевое вино на голодный желудок разморило Короля и словно парализовало его тело и волю. Ноги были ватные, голова тяжелая. Король положил под голову рюкзак и заснул. Когда он проснулся, солнце стояло в зените и вокруг было много людей — туристы пришли на пляж сфотографироваться на фоне волн, отдохнуть и перекусить.

Покинув набережную и углубившись в центр города, Король попал в разноязыкий туристический поток.

«Вавилон!» — подумал он, разглядывая людей.

За все путешествие он мало где видел такую толпу.

Король присел на край фонтана и начал рассматривать площадь. Все первые этажи старинных домов были отданы магазинам и кафе. Уличные столики оказались заняты, около прилавков и киосков вертелись туристы, выбирая открытки и магниты с танцовщицами фламенко. Откуда-то доносились звуки гитары и детский смех.

Достав из рюкзака карту и пробежав глазами по списку достопримечательностей на ее обороте, он решил пойти в Парк Гуэль, в надежде на то, что там не будет такого столпотворения.

Перейдя площадь, Король повернул на улицу поменьше и пошел переулками. Уже через несколько минут шум стих, стало безлюдно, прохладно и немного сыро. Король свернул куда-то не туда и попал в тупик. Он вышел из двора дома и в растерянности начал искать название улицы, пытаясь понять, где находится.

— Простите, вы потерялись? — услышал он женский голос и оторвался от карты.

Из двора выходила молодая женщина с корзиной в руке. Она говорила по-английски, поняв, что перед ней турист.

— Как мне пройти к этому парку? — Король указал на карте место, которое искал.

— Я иду на рынок в ту сторону, покажу вам дорогу.

***

— Меня зовут Лусия, — представилась испанка, когда они прошли уже несколько улиц и Король рассказал, что приехал из России.

Лусия была невысокая, с кудрявыми волосами. Немного полноватая, но очень приятная. Она излучала спокойствие и радость. Казалось, солнце оставило поцелуй на ее смуглых щеках, а морской ветер — след от волн на волосах. Король чувствовал себя очень уютно рядом с Лусией, и ему было интересно и легко поддерживать с ней разговор.

— Вы много путешествуете? — поинтересовалась Лусия у Короля.

— Не то чтобы много, — ответил тот, — раз в год точно… А вы?

— А я, — ответила Лусия, — никогда не выезжала из Барселоны. Мне здесь хорошо. Люблю гулять по городу, встречать знакомых и болтать с ними.

— А вам не интересно посмотреть другие страны? — недоумевал Король.

— Для этого есть телевизор и интернет, — сказала Лусия. — Информации хватает, и нет желания путешествовать, тем более, на это нужны деньги.

— А кем вы работаете?

— О! У меня прекрасная работа! — с воодушевлением ответила испанка. — Я делаю людей красивыми и счастливыми. Я — парикмахер.

Король снова удивился, он никогда не думал, что парикмахер — это хорошая работа. В его родном городе бывшие одноклассницы шли учиться на парикмахеров и поваров, но ведь там была провинция! В Москве ему чаще встречались девушки, озабоченные карьерой и статусом.

— А откуда вы так хорошо знаете английский? — поинтересовался Король. Ему казалось, что-то не сходится.

— Все очень просто, — лучисто улыбнулась Лусия. — Мой отец — американский моряк! Но они с мамой давно расстались. Я его мало помню. Да он, кажется, и умер уже. Все, что осталось от него — это пара фоток и мой плохой английский!

Королю понравилось, как Лусия без стеснения рассказывала ему, совершенно чужому человеку, такие личные вещи, и ее это ничуть не смущало.

— В Барселоне такие красивые дома, — постарался сменить тему Король. — Наверное, тут много богатых людей.

Лусия рассмеялась:

— Только туристы могут так думать! Олигархи везде есть, но среди испанцев их не так много. У меня, например, квартирка всего тридцать метров, — продолжала Лусия, — но мне хватает, я чувствую себя в ней как улитка в своем домике.

Сравнение с улиткой почему-то умилило Короля, и он подумал, а на какого животного или птицу был похож он? На хмурого ворона или изворотливого ужа?

— В этом месте делают лучшие тапасы в городе, — прервала его размышления Лусия, указывая на окна небольшого кафе. — Тут работает приятель моей мамы, его зовут Хосе.

И как бы в подтверждение ее слов в окне показался пожилой испанец в фартуке и с огромным подносом. Он поставил еду перед посетителями и бросил взгляд на улицу. Увидев Лусию, официант улыбнулся и махнул рукой. Девушка просияла. Было видно, что ей радостно от того, что она тут своя, ее знают и любят.

— Вот мы и пришли, — произнесла Лусия, останавливаясь на перекрестке. — Я сворачиваю, а вам туда… Идите за этой компанией! Гауди прекрасен!

Чем ближе к парку, тем больше становилось туристов. Заполнены были не только тротуары и кафе, но и лужайки вдоль дороги — молодежь бесцеремонно сидела прямо на траве рядом с гуляющими собаками. То и дело попадались странные личности — бродяги и прочие маргиналы вылезли из своих нор просить подаяние, греться на солнышке и доедать чужие бургеры.

Стоя в кассу, Король украдкой поглядывал на людей вокруг. Прямо напротив, на большом цветном покрывале, расстеленном на земле, громоздились женские сумки — подделки известных брендов. Бойкий чернокожий парень рекламировал товар, привлекая внимание прохожих.

Король прислушивался к чужим разговорам, пытаясь понять языки, на которых говорили туристы. И все удивлялся — какая толпа! Но внутри парка картина изменилась — тут царили красота и порядок. Суета и мусор остались снаружи.

Посетители разбредались по территории, из толпы превращались в гуляющих людей. В парке было много укромных уголков для парочек и красивых мест, где можно фотографировать. Причудливые колонны походили на корни огромных диковинных деревьев. Ряды пальм украшали террасы, а вьющиеся растения живописно спускались по стенам. Разноцветные кусочки мозаики, вделанные в ограды и скамейки, блестели на солнце и поднимали настроение.

Король шагал по аллее, пока не достиг верхней площадки. И тут он увидел море, ровные ряды улиц и храм Святого Семейства, окруженный строительными кранами. Весь город был перед ним.

Вон там, на берегу, началось сегодняшнее утро, а там — около большой колонны с памятником наверху — находилась остановка туристических автобусов, к которой ему нужно вернуться. Все так просто и близко с высоты, но внизу, среди домов и людей, город воспринимался совсем по-другому.

Насладившись видом, Король начал спускаться к выходу и на очередном повороте увидел когтистые лапы огромного мозаичного ящера. Король остановился и стал рассматривать изваяние. Он положил руку на ребристую спину зверя и ощутил тепло нагретого за день камня. Раскрыв от удовольствия пасть, ящер нежился на солнышке и улыбался Королю немигающими узкими глазами. Казалось, он воплощал саму суть и философию Барселоны: радовался жизни, как Ангел, и довольствовался малым, как Лусия. Король смотрел на ящера и не хотел от него уходить, как будто чувствовал с ним некое родство. «Может, я и есть ящер? — подумал он. — В глубине души я лишь хочу греться на солнце и радоваться жизни!»

Король вздохнул: «А покорять Москву и делать карьеру — просто глупые амбиции? Попытка доказать свою крутизну родственникам? В этом ли счастье?» Рассуждая, Король погрузился в меланхолию и продолжил спускаться.

До отправления автобуса оставалось почти два часа, и он решил прогуляться мимо собора Святого Семейства. Со смотровой площадки парка собор походил на замок из песка — изящный, легкий и хрупкий. Казалось, он совсем рядом — рукой подать, но в действительности прошел почти час, прежде чем Король, запыхавшийся, усталый и голодный, добрался до собора.

Купив чурросы — сладкие жареные палочки с корицей, — Король передохнул несколько минут. Стоя рядом с величественной громадой и любуясь красотой Саграда Фамилия, он ощутил стыд за попусту потраченное утро. На посещение собора времени не было совсем. Сделав фото на память, Король быстрым шагом двинулся в сторону Ла Рамбла, повторяя, как мантру, названия улиц и площадей, через которые следовало пройти, чтобы попасть к месту встречи.

Чем ближе к бульвару, тем больше становилось людей. Король подошел к группе, которая плотным кольцом окружала статую трубочиста. Все взгляды присутствующих были устремлены на фигуру. Послышался звон — кто-то кинул монетку в коробку, стоявшую на каменной мостовой. В то же мгновение под всеобщее ликование статуя ожила, начала двигаться и приподнимать шляпу. Поклонившись публике, трубочист замер в ожидании следующей монеты, точно механическая игрушка, у которой закончился завод.

«Живые скульптуры» располагались по всему бульвару: испанская королева, велосипедист, рыцарь, Гай Юлий Цезарь и даже Мадонна, сидящая с игрушечным младенцем на руках. Король шел в нужном направлении и не переставал удивляться искусству и изобретательности мимов.

В самом конце бульвара он увидел своего знакомого. Ангел неподвижно стоял с пальмовой веткой в руке и улыбался. Заметив Короля, он моргнул одним глазом в знак приветствия, но не пошевелился. Король нашел в кармане евро и кинул в корзинку около ног Ангела. Тот ожил, театрально благословил публику веткой, возвел очи к небу и замер в прежней позе.

Вторая встреча с Ангелом потрясла Короля не меньше, чем первая. После утреннего знакомства у него остался привкус дешевого вина и фальши. Сейчас же Король ощутил то, что испытывал, должно быть, только в детстве, летом, когда к ним в город приезжал цирк шапито, — радость, волнение и тайну.

Король постоял немного и направился к статуе Колумба, возле которой уже собиралась группа. Утром он даже не заметил этот монумент.

Казалось, с тех пор, как он покинул автобус, прошло много дней, а не несколько часов. Он так погрузился в жизнь города и так сроднился с ним, что было грустно уезжать отсюда. Почему ему было так хорошо в Барселоне? Неужели дело только в солнце, море и вине? Или город открыл старую как мир истину: умей радоваться простым вещам и довольствоваться малым?

Согретый солнцем Барселоны, Король пообещал себе: «Я должен сохранить это тепло!» А еще он подумал: «Летом навещу родителей». Последние пару лет Королю было жалко тратить отпуск на родное захолустье. Но встреча с Лусией заставила взглянуть на все по-другому: он тоже захотел ощутить себя где-то «своим» на все сто процентов.

«Хорошо бы погулять по знакомым улицам с утра и до вечера, как когда-то в детстве!» — решил Король, подходя к своей группе и улыбаясь до ушей. За день он успел по всем немного соскучиться.

Яна Рой. АДЕЛАИДА

— А это что за шрам? — сиплый возглас у самого уха заставил пассажира подпрыгнуть от неожиданности. Он невольно ощупал руками лицо и шею. — Да не у вас, а вон там, внизу, — навалившись на его плечо, чтобы лучше видеть, сидящая рядом женщина указала подбородком в сторону иллюминатора. Самолет шел на посадку, и сквозь редкие облака можно было хорошо различить очертания города.

— А, это? — проводя пальцем линию на стекле, уточнил он. — Это проспект Диагональ, он проходит почти через всю Барселону.

— Тоже мне придумали. Так изуродовать лицо города! В крестики-нолики заигрались?

Тактом Аделаида Хулиевна не отличалась. Надо сказать, она в принципе мало чем отличалась, кроме низкого голоса и незаурядного для красного паспорта набора букв. Родом из семьи советских заводских рабочих, она до самой пенсии проработала учительницей истории в небольшом южном городке. Возможно, она бы никогда так и не отважилась покинуть его, если бы не письмо, вот уже несколько ночей не дававшее ей покоя.

«Какие они нам родственники? Если даже твой отец потерял с ними всякую связь, то для нас они и подавно чужие люди», — не шли из головы слова матери, произнесенные много лет назад.

Город встретил ее ярким июньским солнцем и порывами влажного ветра, полного непривычных запахов. Устроившись на заднем сидении черно-желтого такси, она протянула водителю конверт, на обратной стороне которого аккуратным почерком было выведено «Manuel Martínez» и адрес в районе Сан Марти.

Сквозь гул мотора Аделаида отчетливо слышала громкие удары собственного сердца. Оно билось прямо в горле и, казалось, вот-вот выскочит наружу. Дорога тянулась бесконечно: прямая линия без единого поворота, тоннели, светофоры, перекрестки, снова тоннели. Вдалеке рыжим пятном промелькнула Триумфальная арка, на углах пестрели витрины газетных киосков, над крышами домов показались навеки окутанные строительными лесами башни собора Саграда Фамилия.

Через кованые решетки балконов взбудораженное сознание пыталось просочиться вглубь домов в поисках чувства национальной принадлежности, трусливо покинувшего ее где-то на границе. Фасады зданий давили с такой силой, что ей стало трудно дышать. Она открыла окно и на мгновение зажмурилась, безуспешно пытаясь наложить шум живого города на картинки той далекой и недосягаемой Барселоны, которые с детства рисовало ее воображение.

***

— Во время испанской гражданской войны в конце тридцатых годов прошлого века Советский Союз принял на своей территории около трех тысяч детей из семей республиканцев, сражавшихся против режима генерала Франко. Niños de Rusia… — отточенным монологом из года в год она расширяла кругозор своих учеников.

Теорию Аделаида знала наизусть, а вот завеса над историей собственной семьи приоткрывалась для нее только сейчас.

«Я была уверена, что будет мальчик. Юра. Так расстроилась, когда увидела тебя!» — любила по сто раз рассказывать одну и ту же историю мама. Деликатность определенно не входила в число качеств семьи Мартинес. К великому счастью матери, в то время как она прощалась с мечтой назвать своего отпрыска в честь первого космонавта, Терешкова благополучно приземлилась на твердую землю.

— Валентина, — гордо протянула она мужу байковый клетчатый сверток на пороге местного роддома.

— Аделаида, — отрезал тот. — Я хочу, чтобы ее звали, как мою мать.

Одноклассники называли ее Ада. «Исчадие», — добавляла мама во время их бесчисленных ссор. Аделаида росла с убеждением, что по каким-то необъяснимым причинам судьба забыла предусмотреть в ее жизни место для мужчин. Несмотря на отчаянные старания родителей, Юры так и не случилось, а отец погиб, когда ей было семь лет. Именно в таком возрасте Хулио сам в последний раз видел своих родителей, перед тем как вместе с группой других детей его вывезли из Каталонии в Советский Союз.

Образ бабушки, спасшей ее от участи стать четвертой по счету Валей в подъезде, преследовал Аделаиду всю жизнь. Гордость за такую таинственную родословную и ненависть за ежедневные насмешки из-за этого самого наследия поочередно сменяли друг друга.

«Не помнил он ее, поэтому ничего и не рассказывал, — однажды сказала ей мать, чтобы раз и навсегда положить конец расспросам. — Ты представляешь, каково это, не помнить лицо собственной матери? Родители и сестры посадили их вместе с пятилетним Мануэлем в поезд до Парижа и, как ни в чем не бывало, махали на прощание, пока не скрылись из вида. Он знал, что их спасли от бомбежек и голода, но, по-моему, так и не смог смириться с тем, что от них избавились, как от чего-то ненужного. С младшим братом их разлучили в порту Гавра, и что стало с ним, твой отец так и не узнал».

***

Услышав звонок, Мануэль Мартинес не без труда приподнялся, поправил очки и пригладил редкие седые волосы на затылке.

— Я открою, сидите, — крикнула Юля, русскоговорящая студентка из квартиры этажом ниже, которую он пригласил в качестве переводчицы.

— Я сам, — настоял он и, опираясь на трость, вышел в коридор.

Замок щелкнул. Незнакомцев, в жилах которых текла одна и та же кровь, больше не разделяли километры. Но преодолеть расстояние оказалось гораздо легче, чем пробраться сквозь глухую стену десятков лет тишины.

После неловких объятий Аделаида прошла в небольшую гостиную с задернутыми шторами, старым кожаным диваном, стеллажами, полными книг, и круглым деревянным столом. Спертый воздух был наполнен необъяснимым унынием, нередко присущим квартирам пожилых людей, но даже он здесь казался другим, непохожим на все, что она знала до этого. На стене висела черно-белая фотография, пожелтевшая от времени. Семейная пара и их дети: четыре девочки и двое мальчиков, в одном из которых она узнала своего отца, а рядом с ним Мануэля.

— Никого уже нет, один я остался, — сказал ей дядя. — А ты похожа на нашу маму. Не зря Хулио назвал тебя в ее честь. Будешь кофе?

— Да, — не осмелилась отказаться она, хотя всегда пила только чай. — Я тоже осталась совсем одна после смерти мамы.

Юля скрылась на кухне, и в комнате воцарилась тишина, прерываемая тиканьем настенных часов, свистящим дыханием Мануэля и изредка доносящимся звяканьем посуды по ту сторону коридора. Аделаида не могла оторвать взгляд от женщины на фотографии. Они действительно были чем-то похожи: широкие бедра, непослушные темные кудри, угловатый подбородок, крупные черты лица. Но больше всего ее поразили глаза. Они были полны печали, но при этом в них угадывались смирение и бесконечная нежность. Этот облик никак не вязался с жестокой матерью, бросившей своих детей, которую она представляла себе все эти годы.

Мало-помалу диалог восполнял зияющие дыры в полотне семейной истории и приближал их к разгадке головоломки, ключ к которой был давно утерян в лабиринтах людских трагедий.

— Каждому эвакуированному ребенку выдали карточку с названием страны и корабля. Семьи были бедные, в школу ходили единицы. Читать мы не умели, вот и обменивались карточками в порту — кому какой цвет больше нравился. Так нас и разлучили в Гавре: я уплыл в Англию, а твой отец в Ленинград. Я вернулся, лишь когда мне было двадцать с небольшим. Меня встречал отец. Как сейчас помню: вышел из вагона и стою, жду, когда все разойдутся. Мы подошли друг к другу, только когда на перроне не осталось никого кроме нас.

— А почему родители вас не искали? — Аделаида задала с детства гложущий ее вопрос.

— Время было непростое. Война, голод, всех разбросало кого куда. Мама умерла вскоре после нашего отъезда, папа служил и едва ли мог прокормить сестер. Брата я стал разыскивать уже когда вернулся в Испанию. Куда я только не писал: и во Францию, и в Мексику, и в Данию. Когда его наконец обнаружили в СССР, было уже поздно. Я пытался выяснить, не осталось ли у него семьи, но ответа не получил. Так бы и не встретился с тобой, если бы не Юлия, — кивнул он в сторону девушки, которая засмущалась и махнула рукой. — Узнав о моей истории, она нашла архивы в интернете и вышла на тебя. Я в свои девяносто уж точно бы сам не справился.

Аделаида посмотрела на хрупкую студентку, собираясь выразить благодарность, но вместо этого лишь сдержанно улыбнулась. Добрые слова всегда давались ей непросто. В школе за ней закрепилась репутация строгой и бессердечной учительницы, умевшей искусно пристыдить даже самых отъявленных разгильдяев. Мало кто мог догадаться, что под этим панцирем все еще жила нерешительная девочка, которая теперь завидовала молодой и целеустремленной Юле.

В юности Аделаида привлекала мужчин самого разного возраста и статуса именно своей прямотой и некой необузданностью. За ней ухаживали одногруппники из педучилища, водитель городского автобуса, продавец из магазина канцтоваров, главный хирург железнодорожной больницы и даже председатель райисполкома. Но перейти в статус жены ей не удалось. Она не считала себя излишне придирчивой, просто, как выражались друзья, «не сложилось». Поначалу говорила, что слишком рано, потом — слишком поздно, а дальше — привыкла и так.

— Я тоже не удосужился создать семью. Мне не повезло так, как твоему отцу, — сказал Мануэль.

В ответ Аделаида лишь усмехнулась, пытаясь мысленно сопоставить образ своей матери со словом «повезло».

— А почему Хулио не вернулся в Испанию в пятьдесят шестом, когда разрешили? — спросил Мануэль.

— По словам мамы, все ждал, когда республиканцы придут к власти, — ответила она, и на этот раз ухмыльнулся Мануэль. — Они только познакомились, она не хотела ехать с ним, а он без нее. Потом распределили на работу, дали квартиру, появилась я. Папа мечтал открыть кафе здесь, в Барселоне, но всегда находились отговорки.

— Боялся не узнать своих?

— Скорее не узнать себя среди своих.

За окном стемнело. Мануэль медленно встал и открыл шторы. На стеклах за его сгорбленной спиной заиграли отблески ночных огней. Черное полотно неба без единой звезды красно-голубым пятном разрывала башня Агбар на проспекте Диагональ. «Шрам на шраме», — подумала Аделаида. Вместо восторга этот красивый вид почему-то отозвался в душе необъяснимым чувством одиночества.

К ужину они спустились в бар неподалеку. В тесном помещении пахло маслом и жареной рыбой. У стойки толпилось несколько завсегдатаев с пивными кружками в руках. Задрав головы, они возбужденно обсуждали футбольный матч на экране телевизора. Официант поставил на липковатую поверхность стола два бокала красного вина, оливки, вяленую ветчину, несколько теплых тостов со свежими помидорами, чесноком и оливковым маслом и небольшую миску салата из картофеля с тунцом и майонезом, который почему-то назывался «русским».

Юля отправилась домой, сославшись на экзамены, и переводить теперь приходилось через приложение в телефоне. Но, несмотря на это дополнительное препятствие, Аделаида почувствовала, что их общение, наоборот, потекло легче, уходя с поверхности в глубину. В голове то и дело всплывали знакомые с детства слова, и к концу вечера языковой барьер стал вполне преодолимой формальностью.

— Как вы думаете, эвакуация детей из Испании была правильным решением? — глядя в окно на снующих мимо прохожих, спросила она, будто обращаясь к ним, а не к своему собеседнику.

— Детей надо было спасать, — после долгой паузы сказал Мануэль. — В теории затея казалась неплохой.

— А на деле?

— А на деле… Desarraigados. Десятки тысяч жизней вырвали с корнем и разбросали по миру. Когда ты пересаживаешь цветы, ты у них спрашиваешь, каково им? Просто поливаешь и надеешься, что приживутся в новой почве. Какие-то растут дальше, а какие-то чахнут. Тут то же самое. Либо пускаешь корни на чужой земле, либо adiós.

— Страшно было возвращаться?

— Конечно, поэтому многие и не вернулись. Помню первую мысль, когда оказался дома: «А теперь что? Ведь и там я чужой, и здесь». Но потом привыкаешь, прирастаешь обратно, на многие вещи учишься смотреть по-новому.

Мануэль сделал знак официанту, чтобы тот принес еще хлеба и ветчины. Последний раз поев утром в самолете, Аделаида сама не заметила, как с удовольствием проглотила все, что было на столе.

— Я не помню, как мы уезжали, — немного помолчав, добавил Мануэль. — Я тогда был совсем мальчишкой. Но сестры рассказывали, как мама на перроне по очереди била их кулаком в спину и сквозь зубы приказывала улыбаться: «Не смейте плакать! Мальчики должны верить в то, что их ждет чудесное приключение, понятно?» А когда поезд скрылся из виду, упала на землю и разрыдалась так, что домой ее пришлось вести под руки.

Мануэль смотрел на нее через толстые стекла очков. Его гладкая лысина, покрытая мелкими бурыми пятнами, отражала свет лампы над столом. Аделаида вдруг осознала, что этот человек неожиданно стал для нее единственным олицетворением родственных уз в мире живых. Ей захотелось коснуться его дрожащих рук с вспухшими синеватыми венами и убедиться, что он настоящий, но она не смогла пошевелиться.

Ночью ей спалось плохо. Слишком много боли поднялось со дна души и смешалось с мыслями о будущем и сожалениями о прошлом. На следующее утро она отправилась в город одна. Мануэлю было тяжело ходить далеко, да и ей самой хотелось остаться наедине с Барселоной, которая все меньше напоминала обитель ее детских фантазий.

Она вышла на тот самый проспект Диагональ и направилась к знаменитому дому Каса-Мила. Вблизи улица больше не казалась ей уродливым шрамом, а наоборот, гармонично вписывалась в геометрию города, придавая ровным перекресткам некий рельеф и даже шарм. Шрам и шарм — один и тот же набор букв. Лишь оказавшись здесь наяву, ей впервые удалось расставить их в ином порядке. Все в жизни — вопрос перспективы. С горечью постигая эту простую истину только сейчас, Аделаида чувствовала, как каждый пройденный шаг помогает зашить собственные раны.

Минуя шикарные витрины магазинов на Пасео-де-Грасия, она пересекла площадь Каталонии и по Рамбле спустилась в готический квартал, обеими руками крепко прижимая к себе сумку на случай, если на нее будут покушаться карманники. Ноги гудели от пройденных километров. Несмотря на противоречивые чувства, на душе стало легко, как будто она наконец распрощалась с тяжелым грузом, который носила внутри с самого рождения.

Аделаида собиралась где-нибудь пообедать, когда вдруг услышала за спиной крик: «Аделаида Хулиевна?» Она остановилась как вкопанная. Кто мог знать ее здесь? И самое ужасное: как отчество могло продолжать преследовать ее в Барселоне? Словно грубый сорняк среди тонких ростков едва проклюнувшейся свободы от прошлого. Выбираясь из толпы туристов, к ней приближался русоволосый мужчина лет сорока. Его гладко выбритое лицо, на котором сияла широкая улыбка, не говорило ей совершенно ни о чем.

— Вот так встреча! Мир и правда носовой платок! — дословно цитируя испанскую пословицу, рассмеялся он. Поняв, что собеседница не узнала его, добавил, — Сашка Зуев. Десятый «А». Выпуск девяносто шестого. Ну, вспомнили?

Продираясь сквозь вереницу лиц, журналов и тетрадей, она не без труда выудила из памяти образ долговязого юноши, скучающего за последней партой. Диссонанс между этим воспоминанием и стоящим перед ней симпатичным мужчиной в белой футболке поверг ее в полный ступор.

— А вы совсем не изменились! Как вы здесь оказались? — спросил Александр.

— А ты? — вопросом на вопрос ответила она, не обращая внимания на его комплимент.

— Я здесь уже двадцать лет живу. Приехали с женой еще по молодости и остались.

— Здорово. Рада была тебя видеть, — ей хотелось как можно скорее отделаться от этого бессмысленного разговора.

— Подождите, вы уже обедали? Можно вас пригласить к нам?

— Спасибо, я еще не проголодалась, — соврала она.

— Нет, правда, пойдемте! Мы держим кафе недалеко от площади Оруэлла, тут буквально десять минут пешком.

Удар в спину. Кафе в Барселоне. Не она, дочь Хулио Мартинеса, считавшая своим долгом воплотить его мечту, а Сашка Зуев, заикающийся у доски. Не в силах сопротивляться, она молча последовала за ним, готовясь в очередной раз стать свидетелем чужой решимости.

— Вы не представляете, как я рад, что вы у нас побываете! Я даже не мечтал, что такое возможно. Это как доказательство того, что ничего не бывает просто так.

— Мне тоже очень приятно, — вяло ответила она, не разделяя его энтузиазма.

— Вы ведь даже не догадываетесь, что Испанию я для себя открыл благодаря вам, правда?

— До меня Испанию для тебя наверняка открыла Мария Федоровна на уроке географии, — отмахнулась она.

— Нет, серьезно. Я со школьных времен стремился побывать в Барселоне, впечатлившись вашими рассказами. А когда оказался здесь, сразу как будто врос в этот город. Ну вот мы и пришли, заходите!

На пересечении двух узких улиц, покрытых гладкой брусчаткой, показался угловой фасад со стеклянной витриной и несколькими пластиковыми столиками на тротуаре. Она подняла взгляд на вывеску над полосатым навесом. Вдруг очертания здания стали расплываться и приняли странную округлую форму. Это ощущение было настолько забыто, что ей понадобилось немало времени, чтобы понять, что с ней происходит. Из глаз текли слезы. Белая надпись на черном фоне гласила: «Adelaida».

Примечание автора: во время гражданской войны между генералом Франко и республиканцами (1936 — 1939) из Испании было эвакуировано 34 000 детей. Около 3 000 были распределены в СССР. Они жили и учились в специальных детдомах, после Великой Отечественной войны получили профессии, стали работать. До 1956 года никто из них не имел возможности вернуться в Испанию или увидеть родных.

Инесса Барра. ДВЕ КНИГИ

Эвита переступила порог и толкнула за собой дверь. Та захлопнулась с громким стуком, который отразился от стен и разнесся гулом по пустой квартире. Эвита сделала несколько шагов. Взгляд выхватил упавший с вешалки шарф — он, словно кот, свернулся клубком на домашних туфлях отца. Замерев, она посмотрела на него, а потом сползла по стене на пол и разрыдалась. Вот и все. Внезапная смерть и похороны отца полностью опустошили ее. Собрав остатки сил, Эвита дошла до дивана и упала в его объятия. День был мучительно долгим.

Еще в Сан-Франциско, когда зазвонил телефон и на нем высветился неизвестный номер с испанским кодом, ей стало тревожно и неуютно. Сердце взволнованно колыхнулось.

— Алло, говорите! — был конец рабочего дня, и Эвита уже собиралась уходить.

— Сеньора Гарсия Круз? — спросил незнакомец и представился нотариусом из Барселоны.

Она смотрела в окно на сверкающий огнями город. По мере того как до нее доходил смысл слов говорящего в трубке мужчины, состояние менялось. Спустя несколько минут она вымолвила:

— Да, я приеду. Спасибо.

Пальцы разжались, и телефон выпал из руки. За окном внезапно прогремело, но она даже не вздрогнула. Крупные капли дождя ударили по стеклу одновременно с прорвавшимися слезами.

Сердечный приступ. Ей даже в голову не могло прийти, что отец когда-то умрет и она останется совсем одна. Успешно возглавляя маркетинговый отдел крупной американской рекламной компании вот уже много лет, она по-прежнему оставалась маленькой девочкой. Новость оказалась настолько шокирующей, что мысль о билете до Барселоны никак не переходила в действие. В висках пульсировало.

На полу завибрировал телефон. Эвита долго не решалась поднять его.

— Дорогая, ты где? Жду тебя еще десять минут и уезжаю, — весело щебетала подруга.

Но, не услышав ответа, она настороженно спросила:

— Что произошло? Я сейчас поднимусь, ты у себя?

— Да, — выдавила девушка.

Аманда влетела в кабинет и, обнаружив Эвиту сидящей на полу, поняла: случилось что-то непоправимое. Такой подругу она не видела никогда.

— Вставай, поехали домой.

— Мне нужно купить билеты, — слабым голосом выговорила девушка.

— Куда?

— В Барселону, — она подняла голову, по лицу текли слезы, смешиваясь с тушью, пудрой и румянами. — Папа умер.

— Ох, мне очень жаль. Давай я поищу билеты сама. Нет, сначала налью тебе воды, — подруга суетилась. — Вот, пей.

Аманда подняла Эвиту с пола, усадила на стул и, видя ее отсутствующий взгляд, забронировала билет на утренний рейс.

— Готово. Вылет завтра в девять, я приеду к тебе пораньше, помогу собрать вещи и отвезу в аэропорт.

***

Эвита стояла на вершине Монжуика, глядя вниз на Барселону. Несмотря на февраль, погода была солнечной и довольно теплой. Вечнозеленые молчаливые кипарисы на аллее кладбища, крики чаек и шум города. В кармане — ключ с выбитым номером. Его выдали при захоронении.

«Папа, вот вы с мамой и вместе! Навсегда. А я теперь совсем одна. Не знаю, возвращаться ли мне обратно в Америку? Что делать? И главное, зачем? Для кого?»

Все завершилось, и пора уходить.

***

Уладив с утра дела в нотариальной конторе, Эвита вышла на улицу. Она подсознательно искала какие-то подсказки и знаки, ей хотелось побыть с городом наедине. Но насколько это возможно в мегаполисе, где жизнь не прекращается ни на минуту?

Девушка не спеша добрела до Триумфальной арки. Внезапно та показалась ей своеобразными воротами, разделяющими мир надвое: первый, в котором отец еще жив, и второй, где она теперь совершенно одна. Эвита стояла в нерешительности. И уже хотела обойти это место, но мимо пронеслась толпа школьников, случайно задев ее. Она вдруг подалась вперед, шагнула под кирпичный свод и очутилась по ту сторону арки. Реальность вокруг никак не изменилась, вопреки ожиданиям. Туристы также глазели по сторонам и фотографировались, горожане спешили по своим делам, дети в разноцветных масках бегали по редким лужам, расплескивая их. Было время карнавала.

Никто не обращал внимания на одиноко бредущую девушку. Город бурлил, в нем явственно чувствовалась энергия жизни, яркость, разнообразие. Не зря визитная карточка Барселоны — декоративная мозаика. В ней отражение сути города. Красота, сложенная из разноцветных кусочков. Сейчас жизнь Эвиты тоже напоминала осколки, вот только рисунок из них не складывался.

Улицы, переулки, дворики и площади бережно вели Эвиту, привычно окутывая своим духом. «Куда я иду? Что мне нужно делать? И есть ли хоть какой-то смысл в этом?» — спрашивала она себя.

Очутившись перед Санта Марией Дел Пи, Эвита остановилась. Она почувствовала себя маленькой и хрупкой на фоне мощных серых стен базилики. «Интересно, насколько прочны люди и велика ли их жажда жизни по сравнению со зданиями? Вот церковь, устоявшая, несмотря на пожары, войны и землетрясения. Сквозь нее пронеслись века и бесчисленные судьбы. Но она не может дать мне ответа».

***

Эвита совершенно случайно забрела сюда, и странно, что раньше здесь не бывала. Бар Марсела будто вынырнул из какой-то временнóй параллели вместе с его посетителями. Вроде обычные люди, но в этой атмосфере они играли свою роль: каждый из них зачем-то нужен. Она взяла себе чашку кофе и присела за свободный столик в дальнем углу бара.

Вошедший мужчина в легком пиджаке и желтой рубашке привлек ее внимание. Он сделал заказ у стойки и направился прямиком к ней. Она позволила ему присесть. Легко завели разговор, как старые приятели, которые просто не виделись много лет. Эвита рассказала о смерти отца, о похоронах и даже о своей работе в Америке. Прошло уже около часа, и ей показалось, что время остановилось.

— Так что, возвращаешься в Сан-Франциско? — Михель пригубил абсент.

— В том-то и дело, я не знаю, — Эвита облокотилась на холодную мраморную поверхность круглого столика.

Помолчали. Михель не торопил ее, будто чувствовал, что она не готова сейчас ничего решать. Он сменил тему:

— Обрати внимание на мозаичную плитку на полу, потемневшие зеркала, облупленный потолок, на стены и пыльные бутылки на полках. Они свидетели многих историй. Я люблю приходить сюда и слушать их.

Эвита обвела взглядом пространство.

— И какие истории ты слышишь? — Эвита подумала, что у парня галлюцинации из-за крепкого спиртного, хотя… какая разница. Ей совершенно не хочется ничего делать, а значит есть время поболтать.

— Знаешь ли ты, что здесь когда-то бывали Хемингуэй и Пикассо? Я уверен, они заходили сюда не просто пропустить по стаканчику абсента, но и вдохновиться. В этом баре витает особенный дух. Не зря Вуди Аллен выбрал его для съемок своего фильма, — он сделал паузу и добавил: — Кстати, я сейчас пишу книгу.

— О чем она?

— О путешествиях, о любви, о судьбах людей… в общем, о жизни. Мне осталось дописать последнюю главу.

Неожиданно для самой себя Эвита спросила:

— А можно почитать?

— Да, вот только допишу и с удовольствием дам. Мне бы пора уже начать искать иллюстратора. Ты случайно не знаешь кого-то?

Эвита помолчала, а потом сказала:

— Раньше я так любила рисовать! Даже закончила художественную студию.

— Это здорово! Где можно увидеть твои работы?

— В папке, в ящике стола, — она грустно усмехнулась. — Я бросила рисование, когда поступила на учебу. Папа считал, что мне нужно быть самостоятельной. Получить профессию, зарабатывать деньги. А малевалочки — лишь забавы, и они должны остаться в детстве. Он договорился с компаньоном, и сразу после университета мне предоставили должность в крупной компании, потом перевели в головной офис в Сан-Франциско.

— Тебе нравится твоя работа?

— Нормальная. Мне хорошо платят. Но я…

Девушка положила голову на руки и сидела так какое-то время. Михель тоже молчал, ждал. Посетители уходили, приходили другие. В этом вневременном баре, заполненном гулом голосов, запахами кофе, пива и абсента, под желтым мутным светом ламп наступал момент перелома судьбы Эвиты. Но она об этом пока не знала.

Девушка подняла голову и предложила:

— Проводи меня домой и, если захочешь, я покажу тебе рисунки.

Михель кивнул, расплатился, и они двинулись к двери.

Когда вышли из бара, на них обрушился гул приближающейся толпы, звуки барабанов, песни и музыка.

— Что это? — не сразу сообразила Эвита.

— Карнавал продолжается! Очень люблю это время.

— Я раньше тоже любила, но сейчас совсем не праздничное настроение.

Толпа, не спросив разрешения и не обратив внимания на настроение, впитала их в себя. Общая энергия веселья передавалась как цепная реакция. Казалось, что люди беспричинно радовались, пели, танцевали и играли на музыкальных инструментах. Какое-то время Эвита и Михель не могли вырваться из потока карнавала. Но все же они сумели пересечь улицу и пошли вдоль домов, разрисованных многочисленными граффити.

***

— У тебя талант, — ничуть не заигрывая и не пытаясь польстить, сказал Михель и закрыл папку с рисунками. — Хочешь попробовать проиллюстрировать мою книгу? Через неделю я пришлю тебе рукопись.

Предложение прозвучало обыденно и просто.

***

В следующие месяцы Эвита погрузилась в работу над иллюстрациями для книги Михеля, находя в этом процессе исцеление и новый смысл. Она осталась в любимой Барселоне.

На службе решила сначала взять отпуск, а там — как сложится. Ведь пока неизвестно, что у нее получится и понравятся ли автору ее рисунки. Пару раз из Сан-Франциско звонил заместитель директора. Спрашивал, когда она приедет. Это возвращало ее в реальность, выдергивая из мира образов книги Михеля. Положив трубку, она шла в душ. Подолгу стояла под струями воды и задавала себе вопрос: «Что же делать?», на который глубоко внутри уже знала ответ, но никак не решалась признаться себе вслух.

Эвита вчитывалась в текст Михеля. Погружалась в сюжет. У нее возникали образы, которые ей хотелось оживить в рисунке. Отсутствие практики сказывалось: порой она впадала в ярость от того, что не удавалось передать эмоцию или характер героя через портрет. В такие моменты, после длительных попыток и десятка разорванных и разбросанных по комнате листов бумаги, она шла гулять. Прогулки давали отдых мыслям, эмоциям и руке. Казалось, что с каждой законченной иллюстрацией у нее прибавлялись силы.

Они встретились в кафе Skybar. Эвита волновалась, пока Михель рассматривал наброски. Заказанный ею кофе уже остыл, а она не сделала и глотка.

— Мне определенно нравится!

Девушка выдохнула и залпом выпила свой эспрессо.

— Завтра покажу издателю. Но это формальность. Уверен, что с их стороны все будет гладко. Жди контракт, — он ей подмигнул, взял папку и, сославшись на встречу с приятелем, ушел.

На террасе кафе Эвита сидела за столиком одна, посетителей было мало. Внизу, у подножия здания, бурлила площадь Каталонии. С высоты седьмого этажа она видела, как вдалеке голубым поблескивало море, зеленели холмы Монжуика и работали краны на строительстве Саграды. От живописной перспективы и мысли о том, что ее работа понравилась, Эвита ощущала прилив сил. Она позвала официанта и заказала бокал кавы.

***

Книга была завершена, и тираж готовился к печати. Совсем скоро они смогут взять в руки их совместное творение. Эта мысль вызывала в Эвите трепет и азарт.

Презентация прошла в уютном книжном магазине La Central в Эшампле. Они с Михелем рассказывали историю знакомства и то, как начали работать вместе, поделились творческими замыслами. Заинтересованные лица людей, вопросы, автографы на книгах — вся эта атмосфера казалась Эвите нереальной, ведь всего полгода назад она совершенно не понимала, что ей делать и как жить дальше. А сейчас у нее столько планов и предложений, что кружится голова. Но главное, она осознала: ей нравится рисовать, она растворяется в этом процессе, летит, увлекается. Она выражает себя.

Ее удивила пришедшая однажды ночью мысль. Эвита завершила очередную иллюстрацию, отложила ее и, удовлетворенно рассматривая, подумала: «Кажется, только сейчас я начала жить по-настоящему, как в детстве, когда ты точно знаешь, чего тебе хочется, когда можно выражать эмоции и желания».

— Как тебе презентация? Думаю, все прошло очень хорошо, — Михель закончил беседовать с пожилой дамой и подошел к Эвите.

— Я так тряслась и переживала! Кажется, у меня дрожал голос, — призналась девушка.

— А у меня для тебя кое-что есть. Держи, — он достал из сумки издание с яркой обложкой. «Художники Каталонии».

— Спасибо, — ее порадовало внимание и подарок.

Эвита собиралась посмотреть книгу дома, но писатель сказал:

— Открой сейчас.

Она вопросительно глянула на него. Ее внимание привлекло имя автора, отчего сердце застучало быстрее. «Не может быть! Однофамилец?»

— Ну же, — Михель внимательно смотрел на нее.

Перелистнув страницу, девушка прочитала: «Посвящаю моей дочери, Эвите. С верой в то, что однажды ее работы войдут в историю живописи Каталонии». Глаза наполнились слезами.

— Как? Откуда? Я не знала, что папа… — связных фраз не получалось.

— Когда я принес рисунки и у меня спросили имя художника, издатель показал мне эту книгу. Он сказал, что ему приятно было работать с твоим отцом и он надеется, что и с дочерью сложатся хорошие рабочие отношения. Я решил купить эту книгу, но подарить уже после издания нашей. Видишь, отец знал, чувствовал и надеялся, что ты вернешься к рисованию, — Михель обнял ее.

По щекам Эвиты катились слезы, а внутри установилось спокойствие и уверенность.

— Сеньора, можно ваш автограф? Чудесные иллюстрации!

***

Очередное солнечное утро заглядывало сквозь занавески в комнату. Эвита улыбнулась, потянулась, почувствовав, что сегодня будет чудесный день. Приняла прохладный душ. Быстро по-спортивному оделась.

Недолгая пробежка по пляжу. Эвита остановилась у кромки воды и закрыла глаза, наслаждаясь ощущением солнечного тепла на коже. А когда открыла, то ей показалось, что она видит лицо отца, нечеткое, словно под водой. Он внимательно смотрел на нее. Эвита встретилась с ним взглядом и услышала голос: «Прости, возможно, я был не прав. Твори, живи. Я горжусь тобой и люблю». Он с нежностью улыбался ей, а потом видение медленно испарилось.

По щекам покатились слезы. Вернувшись домой, она нарисовала портрет отца на фоне моря. Закончив, взяла телефон и набрала Михеля.

— Он меня благословил.

Оля Котич. ¡HOLA, ОЛЯ!

На улице жара, мне двадцать три, иду по раскаленному асфальту Рамблы, мои длинные рыжие волосы развеваются от быстрой ходьбы. Буквально вчера мы с Катей сдали последний экзамен магистерской программы и рванули в Барселону. Сколько же сил потребовалось, чтобы уговорить ее! Хотя от Парижа тут дороги всего ничего, она очень долго придумывала разные отговорки. Конечно, ей это дорого. Мне тоже дорого, но я же не коплю на квартиру. А Катя копит. Она очень серьезная, ответственная. А я так не хочу. Не хочу быть ответственной, серьезной, копить на квартиру. Я вообще пока не знаю, где собираюсь жить. Может, буду путешествовать по всему свету. К тому же очень скучно ужимать себя во всем, чтобы купить малюсенький угол где-то в Европе. Но это — Катина мечта. У меня вот мечта — посмотреть мир и завести море друзей. Тогда вообще не нужно беспокоиться, где жить. В любой стране найдешь, у кого остановиться.

Уговорить Катю поехать мне удалось, только напомнив ей, что, пока мы учимся в Париже, путешествовать по Европе гораздо выгоднее, чем потом мотаться из Москвы.

— ¡Hola! ¿Que tal bonita? — симпатичный паренек вскакивает из-за столика кафе и пробегает несколько метров вслед за мной. Ухмыльнувшись гордой улыбочкой, моей фирменной, я не оборачиваюсь и прохожу дальше. Неохота знакомиться. Опять начнет на все лады произносить мое имя. Испанцев прямо завораживает, что меня зовут Оля, это так похоже на их слово «привет», вот они и начинают повторять: «Привет, Оля, Hola, Hola!»

Кстати, я уже сто раз пожалела, что так настаивала на том, чтобы ехать с подругой. И зачем она мне нужна? Как же я устала от нее за эти сутки! Ей постоянно все скучно, все неинтересно, она все время утомлена, ей жарко, и даже солнце светит слишком ярко. Зануда, в общем. Вот и сейчас, я предложила прогуляться до рынка, купить фруктов, а она осталась в номере дуться и спать в холодке. Тем лучше, можно не изображать вежливость и не придумывать темы для разговора, а просто гулять и ни о чем не думать.

На следующее утро мы с Катей идем на море. На это она согласилась — полезно для здоровья. Но только как можно раньше, пока не жарко и мало народу на берегу. Обычный городской пляж рядом с нашей гостиницей довольно грязный, здесь народ отдыхает в основном по вечерам. До ближайшего чистого пляжа надо ехать за город на электричке. Но я не из привередливых, мне и так вполне подойдет, это же море. Мы пришли около шести утра, и солнце выползло из воды прямо на наших глазах. Народу никого. Катя брезгует купаться, а мне в кайф. Я забегаю в прохладные волны и качаюсь на них, улыбаясь слепящему солнцу, которое встает над чудесной Барселоной. Может быть, мне остаться на подольше? А что я тут буду делать? Ныряю с головой в очередную волну.

— ¡Hola!

— Ой! — от неожиданности я чуть не захлебнулась.

Передо мной вынырнул улыбающийся паренек, похожий на того, что окликнул меня вчера в кафе, но тут они все в общем похожи друг на друга — смуглые черноволосые мускулистые красавчики. Выплевываю воду почти ему в лицо и уплываю к берегу. Катя сидит на краешке шезлонга и смотрит на меня из-под руки, заслонясь от солнца:

— Мне кажется, ты ему понравилась! — говорит она, — Ты всем нравишься.

— Да ну, подумаешь, — я хватаю полотенце, — пойдем лучше гулять!

Закатив глаза, Катя тащится за мной.

Мы отправились в Сад кактусов на Монжуик. Волосы еще мокрые от моря, в сумке увесистое солено-песочное полотенце. Легкое платье, что-то среднее между парео и бабушкиным халатом, которое я купила себе в первый день на местной барахолке, тоже мокрое на плечах, потому что верх от купальника я решила не снимать. Вот Катя — совсем другое дело. Хрустяще-выглаженные шорты в стиле офисного сафари и идеальная, слепящая глаза белая рубашка. Русые волосы скручены в аккуратный пучок и закреплены «крабиком» со стеклянной бусиной — я уговорила ее купить эту вещичку на местном рынке, мне кажется, это самое романтичное, что сегодня на ней надето.

После ботанического сада Катя решительно направилась в гостиницу. Я тоже зашла переодеться и потом сразу выпорхнула из отеля. Я тут не для того, чтобы рассиживаться в номере, когда вокруг происходит такая умопомрачительная красота. Точно не знаю, что именно меня так вдохновляло в этом городе, но мне хотелось как можно больше гулять и напитываться его воздухом. Мне казалось, что я хожу не по улицам, а по книжке с картинками: повсюду пряничные домики Гауди, тут и там скульптуры Миро, живописные рынки, люди в ярких летних нарядах. Расписанные граффити целые кварталы и гитарные концерты на каждом углу.

Я шатаюсь по городу без путеводителя. Мне нравится гулять именно так: идешь куда глаза глядят, поворачиваешь, где интересно, заглядываешь в магазинчики, останавливаешься послушать музыкантов. На одной из улиц меня привлекла красивая арка над воротами. Легонько толкнула кружевную железную решетку, и она мелодично скрипнула. Оказалось, ворота не заперты, и я проскользнула внутрь. Красивый прохладный внутренний дворик, мраморные плиты на полу. Похоже, какой-то музей. Дом очень необычный, в стиле Гауди, конечно же. Да, определенно, надо выяснить, что это за музей и где тут вход. Решительным шагом прошла в глубину двора.

— ¿Que pasa? ¿Que estas buscando? — услышав окрик, я вздрогнула от неожиданности и увидела женщину средних лет, которая направлялась ко мне с корзиной для белья в руках. У меня мелькнула мысль, что это, наверное, уборщица, но увидев малыша, который вышел за ней откуда-то из дома, я поняла, что упс, — пробралась на частную территорию!

— Perdon, — выдавила я и от смущения заметалась по дворику, не зная, как выбраться наружу.

— ¡Hola! — этот голос мне показался знакомым — рядом стоял парень, который утром окликнул меня в море. Он смеялся точно так же, как тогда в воде, и я подумала, что этот смех просто верх наглости!

Но тут мне и самой стало смешно. Наконец, сориентировавшись во дворике и найдя выход из ворот, я бросилась бежать. На улице отдышалась и решила впредь быть внимательнее — среди таких красивых домов несложно и опростоволоситься. Про парня я тут же благополучно забыла, мало ли, кто где живет.

Ближе к вечеру возвратилась в отель. Голова кружилась от жары, красочных скульптур Миро и завитушек Гауди на каждом фасаде.

— Катя! Тебе срочно надо пойти со мной на Рамблу! Там сангрия в каждом кафе! Дешевая!

Подняв на меня глаза от книги, Катя молчит. Потом вздыхает и идет собираться.

— Я сегодня ходила в музей неподалеку, там классный кондиционер, — доносится до меня из ванной.

Ну какой музей?! Этот город просто создан для прогулок!

Мы выпили уже, наверное, по три бокала сангрии, разделили огромную порцию паэльи, часть даже пришлось взять с собой. И вот теперь заняли лавочку на пляже с видом на плещущееся невдалеке темное блестящее море. Доедаем паэлью, запивая ее очередной порцией сангрии в бумажных стаканчиках.

— Катя! Как хорошо-то!

— Ага, и не жарко, — Катя как всегда.

— ¡Hola! ¿Como te llamas?

Ну дела, опять он! Я не верю своим глазам, но это все тот же парень из моря и из дома Гауди! Та же нагловатая усмешка! За пару дней ко мне подходили знакомиться многие, но чтобы три раза один и тот же человек — такого еще не было. Ну что ж, допустим!

— ¡Hola! ¡Me llamo Ola! — я смотрю на него, ожидая реакции на мое имя.

Парень хохочет, повторяет мое имя на все лады, приговаривая «verdad» и что-то еще в этом же духе.

— Пойдем гулять! — размахивая руками, кричит он. — Такая ночь!

— Да, окей, пошли погуляем, мне надо только проводить подругу в отель, — отвечаю я.

Катя не любит шумные компании, поэтому идти с нами она не собирается.

Я знаю по-испански от силы слов тридцать, несколько самых расхожих выражений. Мой новый друг Серхио по-английский говорит еще хуже. Но нам это не мешает всю ночь бродить по городу и болтать. К утру мне кажется, что я прекрасно разбираюсь в хитросплетении центральных улочек, видела сотни скульптур и архитектурных шедевров и что давно живу в Барселоне. Всю ночь на улицах непривычно людно, шумно и весело. Обычный будний день!

На рассвете мы оказываемся на пляже — насколько мне удается понять Серхио, он собирается искупаться перед работой. Он, оказывается, прямо тут, в городском порту, разгружает суда. Ночью гуляет, утром купается, потом до обеда работает, а дальше сиеста до вечера, и так все лето. Мне немного странно, что работяга из порта живет в том шикарном доме, куда я забрела. Терзают смутные сомнения. В попытках что-то прояснить, я узнаю, что Серхио учится в бизнес-школе, а живет у своей тети, это ее квартира в доме Гауди. Вроде бы все сходится. Но английский ему надо бы подтянуть, видимо, прогуливает занятия.

Подойдя к пляжу, Серхио одним движением сбрасывает с себя штаны и в два прыжка оказывается в море.

Он плывет, красиво взмахивая руками, наверное, это кроль. Воспользовавшись тем, что он меня не видит, решаю, что на сегодня хватит с меня лихих испанцев и прогулок, и бодрым шагом отправляюсь в гостиницу — отсыпаться.

***

— А что было дальше, мам, ну расскажи еще про папу! — двое младших, они близнецы, спать сегодня, видимо, не собираются.

— А дальше расскажу завтра, малышам пора баиньки! Гашу свет!

— А мне кажется, что тетя Катя совсем не скучная! Ты зря про нее так, мам, — протягивая мне на кухне стакан с сангрией, говорит старшая дочь. — У нее классно тусоваться, в ее квартире можно заблудится! И если бы она не жила в центре Барселоны, нам было бы не так прикольно учиться в Испании. Где бы мы там поселились? В общаге?

— Да и вообще, она столько всего знает! И так интересно рассказывает! Может, пока ты гуляла по Барселоне, она как раз писала свои книги в номере, времени зря не теряла? — с усмешкой говорит сын.

— Да-да, конечно, дети, — я залезаю с ногами на диван и устраиваюсь поудобнее около мужа, — у каждого своя Барселона в этой жизни, да, Серхи?

Ирина Шлапак. А ВЫ ВСТРЕЧАЛИ ДЮК-ДЮФЕРА?

Со словами «Она вполне самостоятельная» Люсию отправили за свежими круассанами в крошечную историческую кондитерскую Escribà на Рамбле. В споре с бабушкой Ма обычно побеждала. «Просто я умею грамотно аргументировать», — объясняла Ма свою суперспособность. Люсия пока не умела «ар-гу-мен-ти-ро-вать», поэтому молча слушала, что ей говорили Ба и Ма. Или не слушала. «Иди аккуратно и смотри под ноги!» — с этим напутствием Ба закрыла за ней дверь.

По пути до кондитерской Люсия размышляла над словами Ба. Можно ли ходить аккуратно, если не смотреть под ноги? И если не смотреть под ноги, то сразу будет неаккуратно или через какое-то время? Она подняла голову.

Облака снова зацепились за шпили храма в Эшампле, загрустили, и теперь там висела хмурая туча. Люсия поднесла ладонь ко рту и подула, представляя, как сдувает облака со шпилей. Туча зашевелилась и распалась на множество белых облаков. Солнце сверкнуло сквозь металлический шпиль. Люсия гордо посмотрела по сторонам. Как же здорово иногда быть волшебницей! Зажмурившись, она подставила лицо теплым лучам. Если всегда смотреть под ноги, то как же тогда увидеть Солнце среди высоких шпилей храма в Эшампле?

Внезапный резкий толчок в плечо сбил Люсию с ног. «Смотри, куда идешь!» — крикнул парень, убегая. Люсия всхлипнула и принялась отряхивать саднящие колени. У ее кроссовки что-то сверкнуло. Люсия протянула руку и подняла таинственный предмет. На тонком ремешке переливались маленькие камушки и болталась подвеска — золотая корона. Выпуклые буквы завитками, приятные на ощупь: «Дюк-Дю-фер». Девочка повторила имя несколько раз, буквы щекотали язык. Видимо, тот парень обронил браслет, наткнувшись на Люсию. Она оглядела пустую улицу. Надо спросить совета у Ма, она-то придумает, как найти владельца.

Люсия, задумавшись, пошла по Рамбле и очнулась уже в кондитерской, напротив витрины с пирожными. Вереница шоколадных барашков и белых кудрявых панд разглядывала посетителей. Люсия постучала пальцем по стеклу. Рядом с барашками стояли корзиночки с малиной и голубикой, посыпанные сахарной пудрой. Барашки и панды смотрели на Люсию своими шоколадными глазами. Она помахала им рукой. В это время над барашками проплыло белое облако с золотой короной. Пирожное заботливо упаковали в прозрачную коробочку и вручили девушке в кожаной куртке. На ее спине заклепками была изображена голова собаки. Пес приветливо улыбался окружающим.

Люсия пошла следом, забыв про круассаны. Через два квартала девушка заметила, что идет не одна. Она внимательно посмотрела на Люсию.

— Ты потерялась? — девушка присела на корточки и ее глаза оказались напротив.

— Я — нет. Но вот он потерялся, — Люсия разжала кулак с браслетом, — его надо вернуть.

Девушка разглядывала золотую корону с буквами.

— А где именно он потерялся?

— Здесь недалеко.

— Ты можешь написать на городском портале. Хозяин найдется.

— А если Принц не читает объявления?

— Тогда отнести в бюро находок. Подсказать, как добраться?

— Нет, спасибо! Мне уже десять лет. Я прекрасно ориентируюсь. Когда я потерялась в парке, то одна ящерица научила, как найти дорогу.

Возле скамейки стояла компания молодых людей. Люсия подошла к одному и спросила: «Вы случайно не видели тут Дюк-Дюфера?» Парень улыбнулся и отрицательно покачал головой:

— А кто это?

— Это Принц такой.

— Хорошо, если увидим, то скажем.

Сзади раздался смех.

Люсия побежала догонять девушку. Машины гудели клаксонами, двери лавочек хлопали, где-то звенели колокольчики. Люсия громко декламировала в такт подскокам: «Дюк-Дюфер! Дюк-Дюфер!»

— Кого ты зовешь? — спросила девушка. — Кстати, я — Екка.

— А я Люсия! Зову Принца. Ты же читала на короне имя — она помахала браслетом.

Екка расхохоталась:

— Тут так шумно, что никакой Принц не услышит.

— Почему ты смеешься? — Люсия зажала уши руками. И правда, на улице было оживленно.

— А почему ты идешь за мной?

— Я ищу Дюк-Дюфера. А ты мне помогаешь.

Они свернули на маленькую улочку, и вокруг сразу стало тихо. У дома на тротуаре сидел маленький белый песик. Люсия вежливо спросила его: «Вы случайно не видели тут Дюк-Дюфера?» Он слабо вильнул хвостом.

— Смотри, какой милый. И совсем один.

Екка оглянулась. Песик сидел, повернув голову в ее сторону. Черные бусинки глаз умоляли.

— Этой собаке много лет. Но я не видела ее здесь раньше. Она не местная.

— Значит, он потерялся. Давай возьмем его.

Екка уже стояла возле двери ветеринарной клиники, поворачивая в замке ключ.

— Надо его осмотреть, вдруг есть ошейник с номером владельца.

Люсия схватила песика на руки. Ошейника не было. Екка предложила сфотографировать собаку и выложить снимок на портал ветеринарной клиники в раздел потеряшек:

— Мои друзья репостнут. Кто-нибудь его узнает и позвонит нам.

Пока Екка фотографировала, Люсия думала, как уговорить Ма и Ба взять собаку на время. Можно было дать слово ходить за круассанами для Ба. Или пообещать Ма, что не будет донимать ее вопросами? Или прибрать в своей комнате?

Фотографии не понравились ни Екке, ни Люсии. Решено было переделать.

— Давай украсим собаку, — Люсия достала из кармана браслет с камушками.

Екка застегнула на шее замочек:

— Как красиво! Ну-ка подожди, подвеска зацепилась за кофту.

Когда Екка отцепляла ее, то нажала какую-то пружинку. Корона распахнулась и выпала бумажка.

— А вот и номер Принца! Или нет.

Трубку взял молодой человек, представился Маркусом. Поинтересовался, была ли рядом с браслетом собака. Екка спросила, но Люсия никакой собаки рядом с браслетом не вспомнила. Маркус расстроился, но пообещал приехать за вещью. Екка недоверчиво уточнила, кем ему приходится Дюк-Дюфер. «Это мой единственный друг», — последовал ответ.

Пока ждали Маркуса, Люсия вызвалась отвечать на звонки и записывать на прием в клинику. Звонков было мало. Екка выделила ей стул и вручила ложку. Со словами: «Чай нальешь сама», поставила на стол кружку и пирожное-облако в золотой короне.

Через час приехал молодой человек и обрадовался, увидев собаку. Песик завилял хвостом, пошел было навстречу хозяину, но лапы разъехались. А встать уже не смог, и Маркус взял его на руки:

— Дюк! Он выбрался в открытую калитку, видимо, садовник оставил. Где вы его нашли?

— Так это его зовут Дюк-Дюфер? Я прочитала на ошейнике! Я сначала нашла его. Браслет, то есть ошейник. А потом Дюка.

Из кабинета вышла Екка, отвела Маркуса в сторону.

— Дюк очень слаб. Вам надо оставить его на обследование.

— Понимаете, сеньорита, я приехал сюда по работе. И здесь нашел Дюка. Но теперь мне нужно уезжать, сегодня у меня самолет.

— Он не выдержит поездки. Я его заберу к себе, пусть живет с моими собаками.

У Маркуса сморщился нос. Екка похлопала молодого человека по руке и вернулась в кабинет.

Люсия молча смотрела в окно. Дюк лежал на смотровом столе и похрапывал.

— Он умрет?! Можешь спасти его? Ты же врач.

— Не знаю. Дюку уже много лет.

— Постарайся.

— Ты добрая душа, знаешь это? — Екка погладила девочку по голове.

— Ба иногда мне так говорит. Когда перестаю задавать вопросы.

Екка засмеялась и вышла в коридор. Там все еще стоял Маркус и ждал, переминаясь с ноги на ногу.

***

Маркус попрощался. Екка закрыла за ним дверь, повесила табличку «Закрыто» и повернулась к Люсии.

— Мне надо домой, скоро вечер, меня ждут мои собаки.

— Я провожу.

— Тебя мама не хватится? Ты ведь еще утром ушла в кондитерскую.

— Я знаю этот город. Что со мной может случиться в Барселоне?

Екка засмеялась.

— Тебе сколько лет?

— Не знаю, на днерожденском торте была свеча с цифрой десять.

***

Люсия несла Дюка на руках. Екка предложила короткий маршрут, и они лавировали между домами.

Дюк-Дюфер смотрел на Люсию. Его черные глаза хитро блестели из-под нависшей челки. Казалось, он заговорщицки подмигивает. Екка гостеприимно отворила кованую решетчатую калитку: «Заходи смелее». Из глубины двора послышался приветственный лай. Навстречу радостно бежали два добермана. «А вот и мои помощники, — Екка жестом остановила бегущих собак, — помогут Дюку освоиться дома».

Девочка отдала Екке песика и осталась одиноко стоять на тротуаре. Казалось, про нее забыли. Вдруг сзади раздался окрик: «Люсия! Да где тебя носит! Целый день тебя ищем!»

Мама появилась так внезапно, что девочка вздрогнула и уронила телефон. Из калитки вышла Екка. Теперь она вспомнила, что Люсия в течение дня несколько раз сбрасывала звонки.

— Почему ты трубку не берешь?! Полгорода за вами бежала. Благословлены те люди, что изобрели геолокацию!

Когда мама волновалась, она говорила как в Свободном театре. Так считала бабушка, но маме это никогда не говорила.

— Наша Ба не хочет пить свой чай без круассана!

— Тебе пора, — сказала Екка негромко — У вас чудесная дочь, сеньора! Она мне сегодня помогла найти друга.

Мама уже была рядом и крепко схватила дочку за руку. Глаза у мамы улыбались, и Люсия поняла, что та совсем не злится. Она обернулась к Екке.

— Домой поедем на такси, надо торопиться. Ба все еще ждет свой шоколадный круассан к чаю.

Ольга Герасимова-Фернандес. КРАСКИ ЖИЗНИ

— Его больше нет. Но вы еще сможете иметь детей. Приходите, как будете готовы, — сказал врач, потупив взгляд.

— Конечно, у нас будут дети, но к вам я точно больше не вернусь! — выпалила Александра и выбежала из кабинета.

Январский Париж выглядел брутально серым и по-импрессионистски дождливым. Из роддома планировалось вернуться втроем и на такси. Судьба решила иначе. Они возвращались из больницы вдвоем и пешком. Сандра жалела, что в тот злосчастный день, когда ей сообщили трагическую новость, она согласилась принять протянутую ей на одноразовой тарелке таблетку антидепрессанта, который с головы до ног окутал ее белой ватой. Сил, чтобы плакать, не осталось. Да и слез уже не было. Хотелось лечь и провалиться в сон без сновидений.

Пока она лежала в полудреме, обняв подушку-колбасу для беременных, с которой провела в обнимку последние несколько месяцев, муж развернул активную деятельность по дому: избавился от всех вещей, приготовленных заранее к встрече долгожданного первенца. Сандра спала. Он сложил погремушки, игрушечного жирафа Софи, синие бодики, пижамки и памперсы в плетеную колыбель и отнес их в багажник машины. Вечером по дороге в Руан на концерт он передал тюк в какой-то благотворительный фонд. А когда вернулся, она все так же спала.

Утром в пятницу Жо еле вытащил Сандру в их любимый бар на углу. Идея была не очень. Они пили кофе «У Фреда» вот уже много лет, в том числе на всех сроках беременности, и знакомые посетители вопросительно на них поглядывали. Ну или ей так казалось.

— Жо, они сейчас тоже спросят: «А где же коляска с малышом?» Давай уйдем, — прошептала Сандра.

— Сань, не обращай внимания. Я потом им все объясню, и они поймут. Скажи, чего ты хочешь? Есть? Пить? Природы, города, побыть одной, побыть со мной? У меня сейчас несколько концертов подряд, через неделю я полностью в твоем распоряжении…

— Жо, я не нахожу себе места здесь. Мне нужно куда-то уехать прямо сейчас. Все равно куда. Просто исчезнуть…

— Что-то суицидальное? Нормально, ты… мы… только что потеряли ребенка. Смерть — часть жизни. Помнишь, Борхес писал в своей «Милонге Мануэля Флореса»: «Смерть — только привычка, она известна всем людям…»

— Да, но это привычка конца жизни, а я если и не в начале, то точно в начале середины. Несправедливо, Жо, — она хотела заплакать, но слез не было.

— Сань, да. Но ты знаешь, как борются с плохими привычками. Плохое закрывается хорошим. Тебе нужно сделать себе хорошо. Повторяю свой вопрос: чего тебе хочется?

Сандра задумалась. Она пила кофе и сосредоточенно смотрела в одну точку: на противоположной стороне улицы висел наполовину оборванный красно-желтый рекламный постер туристических направлений «Министерство Туризма… Испания… след… краски жизни… отдыха». На оставшейся части плаката вырисовывались шпили Саграды, арки Альгамбры, половина мадридского мишки и мозаичный дракон из барселонского Парка Гуэль, которому кто-то фломастером пририсовал улыбку.

— Жо, пойдем из этого бара.

— Так. А дальше?

— А дальше? На вокзал!

— В смысле?

— Я еду в Барселону. Сейчас еще нет десяти утра, я точно успею на ближайший поезд в полдень, или во сколько там? Возьми мне, пожалуйста, билет.

Через два часа Сандра покупала себе разноцветный «Тик-так» и надувную подушку для путешествий — в киоске на Лионском вокзале.

***

«Наш скоростной поезд по маршруту Париж-Барселона отправляется. Планируемое время прибытия в Барселону — двадцать один час ровно».

«Чудесно, у меня почти семь часов. Успею и поспать, и поесть», — подумала Сандра и стала копаться в рюкзаке в поисках зарядки для телефона. Вместе с зарядкой из рюкзака выскользнула брошюра, которую ей дали в клинике. «Вы только что потеряли ребенка». Она прочитала первый параграф:

«Даже в самых темных моментах нашей жизни есть место для света и надежды. Возможно, эта потеря станет толчком к новым начинаниям и стремлениям. Скоро вы сможете увидеть и, наконец, почувствовать краски жизни».

«Свет. Надежда. Боль. Горе. Да, все у меня есть, и оно внутри. Я понимаю, что от себя не уедешь. Какие начинания, стремления? Я хочу просто вернуть себе пресловутые „краски жизни“. Но для начала пойду закажу чай — я как раз недалеко от четвертого вагона, в котором обычно находится бар…»

Сандра вдруг почувствовала, что проголодалась: с момента утреннего кофе с круассаном прошло уже много времени. В меню поезда значились бутерброды с хамоном и риоха. «Так, значит, весь поезд испанский. Это хороший знак», — подумала она. За окном на скорости почти триста километров в час мелькали серо-зеленые бургундские луга. Усатый мужчина за прилавком напоминал Хавьера Бардема в пенсионном возрасте…

— Чай и бутерброд с хамоном, пожалуйста.

— Чай и хамон? Вы уверены? К хамону полагается риоха или кава, время обеденное.

— Уверена, спасибо, но мне сейчас нельзя алкоголь.

— Понимаю. Тогда держите, это вам на потом, когда можно будет.

Сеньор протянул ей бутылочку кавы. Такие обычно дают в самолетах или продают на кассе в дьюти-фри.

Сандра устроилась за столиком у окна. Вагон покачивало, капли дождя расчертили окна в причудливые сетки всех существующих оттенков серого. «Хорошо, что вокруг нет мам с колясками, я бы не выдержала». Не успела она об этом подумать, как в вагон-ресторан ввалилась веселая компания прилично одетых мужчин в костюмах. Пять человек горланили по-каталански. Явно пришли отмечать удачное окончание командировки. Их хорошее настроение передавалось всем, кто входил в вагон. Дождь за окном закончился, и небо из серого быстро превращалось в синее. Показалось солнце. На полу вагона заплясали блики.

Сандра повторила заказ. Сеньор Бардем не стал брать с нее за чай и вполголоса сказал: «Не знаю, что у тебя случилось, но ты выглядишь жутко уставшей, нинья. Иди поспи, я попрошу, чтобы тебя разбудили, как приедем в Барселону».

Она поблагодарила Бардема, сообщила ему номер вагона и направилась к выходу.

— Постой, держи! — окликнул ее заботливый буфетчик, протягивая сложенный вчетверо листок. — У меня завтра внучка поет со своим хором, приходи на концерт!

«Господи, зачем я с ним заговорила? Взяла каву, разрешила угостить чаем. Зачем?..» Сандра уже жалела, что обернулась, ей хотелось спать. А слушать концерт чьей-то внучки в Барселоне в ее планы точно не входило.

— Моя Мария поет в Саграда Фамилия, это финал вокального конкурса «Женералитат». Уверен, ты никогда еще не видела Саграду без туристов, — хитро улыбнулся Бардем.

— Вы очень добры. Спасибо. Я приду!

«Не позволяйте эмоциям удерживать вас в прошлом, ага». Сандра захватила свои подарки — приглашение, бутылочку кавы — и вернулась в вагон. Там она надула подушку, накинула капюшон худи на голову и задремала.

***

«Жо, todo bien, я в Барселоне, жду такси, еду на Пасео-де-Грасиа».

Черно-желтое такси быстро довезло ее с вокзала Сантс до квартиры друзей на Пасео-де-Грасиа — это самое туристическое и нарядное место Барселоны, известное всему миру своими домами Гауди. Жо договорился с приятелями, и они оставили ключи консьержу. Тот обычно уходил в девять вечера, но сегодня задержался на час, чтобы помочь Сандре с чемоданом и открыть дверь. Несмотря на то, что в поезде ей удалось поспать, Сандра бросила вещи, упала на кровать и тут же опять уснула. Сон был странный и битый, как мозаичные плитки в стиле барселонского «тренкадиса»: ожившие разноцветные ящерицы из Парка Гуэль водили хоровод вокруг нее, сидевшей почему-то на троне, а она продолжала ехать вдоль моря на поезде без остановок…

Шесть утра. Из колодца внутреннего дворика, куда выходили окна гостевой комнаты Сандры, стали доноситься голоса и запах свежезаваренного кофе. «Ох уж эта их „шумовая толерантность“, — буркнула про себя Сандра. — Хорошо хоть в обед меня не будет, а то вдруг они надумают жарить рыбу во фритюре…» Она много раз гостила у друзей в Барселоне, и ей давным-давно объяснили, с какой целью окна «внутренних комнат» выходят на мини-дворики-колодцы. И что помимо основной их задачи — вентиляции — в августовскую жару эти дворики добавляли эффект постоянного присутствия соседей в твоей жизни, и наоборот.

Сандре захотелось кофе. Она заставила себя подняться и пойти в душ по коридору с теплым полом из пробкового дерева. Друзей в городе не было, видимо, давно. В холодильнике одиноко лежал старенький йогурт, нарезка овечьего сыра, холодная минералка и бутылка белого эмпурийского вина. Картина завтрака в стенах дома не вырисовывалась, Сандра быстро оделась и сбежала по мраморным ступеням подъезда на улицу.

В восемь утра в конце января только рассветало. Первые туристы уже толпились у Каса Бальо, чтобы снять фасад в лучах солнца. В «Старбаксе» рядом с домом явно не местные сеньориты шумно пили американо из огромных чашек. Сандра свернула с Пасео-де-Грасиа и пошла в сторону не такой парадной, а живущей обычной субботней жизнью Рамблы де Каталуния. Неспешно дошла до нетуристического кафе «Маури», где, по словам друзей, можно было побаловать себя свежим кофе и богатой коллекцией бутербродиков, круассанов и всегда теплых булочек «энсаймада».

— Кортадо, бутерброд с тортильей и свежевыжатый апельсиновый сок. Си ус плау. Каталонское «пожалуйста» всегда помогало задобрить даже самых строгих продавщиц и владельцев заведений. Сандра села за столик в ожидании заказа.

«Жо, привет, как концерт? Пью кофе и ем бокадильо. Пойду гулять к морю, а вечером меня пригласили на выступление какого-то хора в Саграде. Держу в курсе. Ц!»

Конец января, но люди сидели на улицах в жилетках, читали утреннюю «Лавангуардию», у кого-то на столике уже лежал букет мимозы. Откуда-то доносилась шумная ругань не поделивших что-то попугаев. Несколько пожилых сеньоров с достоинством провожали своих дам до парикмахерского салона на традиционную субботнюю укладку. Казалось очень странным, что еще вчера утром она, растерянная и промокшая, уезжала из серого Парижа, а сейчас в свитерке и осенней куртке гуляет по городу. Вокруг — цветущие апельсиновые деревья, пальмы, мимоза… «Вот они — „краски жизни“», — подумала Сандра, допивая кортадо.

От кафе «Маури» она быстро спустилась к площади Каталонии, пересекла ее наискосок и побрела вниз по Рамблас. Глянув с правой стороны на афишу театра «Лисео» и не найдя ничего интересного на вечер, она повернула налево в сторону готического квартала. Пару раз перепутала улочки, оказалась в тупике, вернулась к Рамбле и вдруг почему-то очутилась у особняка с большими окнами. Пассаж де ля Банка, дом семь. Музей восковых фигур. «Так, Cаня. Ты же за „красками жизни“ приехала, ну куда тебя понесло? — сказала сама себе Сандра. — Зачем мне в музей восковых чучелок, непонятно». Непонятно, но факт: она протянула двадцатиевровую купюру кассирше и вошла в здание. Тяжелая трехметровая дверь с грохотом за ней закрылась.

«Это было как электрошок, когда нужно перезапуститься, дать себе чуть-чуть „контролируемого“ адреналина… — так она потом анализировала свой странный поступок. — Я могла пойти в музей Пикассо, доехать до Монжуика в Фонд Миро, но почему-то в то самое субботнее утро мне хотелось находиться в гуще незнакомых людей и делать банальные вещи. И главное, первым делом я пошла в „Туннель страха“, хотя с детства ненавидела комнаты ужасов».

Сандру действительно по непонятной причине сперва понесло к страшилкам. «Follow the blood» — гласила надпись красной краской рядом с внушительной фигурой в монашеском одеянии. Потом она прошла мимо еще нескольких персонажей: странного типа с оранжевой бензопилой, Джокера, железной маски, Франкенштейна и открывающейся крышки гроба с не очень реалистичным покойником, выскакивающим каждые сорок пять секунд со зловещим смешком: «Хо-хо-хо…» В конце коридора на какой-то неизвестной Сандре современной хоррор-тематике почему-то зазвучал реквием Моцарта, за которым следовала шипящая, спотыкающаяся виниловая запись хора, поющего «Аве Мария». Сжимая лямки рюкзака, Сандра с напряженным лицом дослушала пение и прошла через оставшиеся залы на выход, не останавливаясь ни перед Эйнштейном, ни перед королевой Исабель, ни перед Майклом Джексоном, ни перед Че Геварой.

***

Сандра шла и шла вдоль моря, до отеля «Артс», до спортивного порта, до трех труб Сан-Адриа-де-Бесоса. Умные часы не успевали подбадривать и хвалить свою хозяйку. Море пахло морем, а иногда и весной.

До концерта оставалась пара часов. Несмотря на немного гудящие ноги, Сандра решила идти до собора Святого Семейства пешком. Она свернула с набережной в районе Побленоу, прошла по Рамбле до проспекта Диагональ, оттуда до пересечения с улицей Майорка дошагала напрямую. У нее даже осталось полчаса на то, чтобы перевести дыхание и выпить персиковый сок перед концертом.

Вход под номером три предназначался для школьных групп, но на нем досматривали так же, как на общем туристическом. Сандра на удивление быстро прошла контроль и вошла в собор. Без туристов и фотовспышек казалось, что ее пригласили на какое-то масонское таинство.

Теплое, но еще зимнее солнце садилось над Барселоной, арчатые цветные окна ловили последние лучи и превращали их во множество разноцветных бликов. Сандра обожала витражи и часто ходила любоваться ими в католические соборы. Витражи Саграды были другими: если руанские или парижские цвета отсылали к какому-то ностальгическому прошлому, то эти, наоборот, будто светились, напоминали про здесь и сейчас, подхватывали, собирали все оттенки вместе и как бы подбрасывали их, чтобы они, как из лейки, пролились с высоты на всех, кто находился внизу.

Сандра удобно устроилась. Детский хор начал петь какой-то неизвестный ей кантик. Она оглянулась в поисках дедушки-буфетчика, того самого, который пригласил ее на концерт. Бардема рядом не было, его внучку Марию среди тридцати поющих детей определить не представлялось никакой возможности. Сандра сосредоточила взгляд на подвешенном балдахине с распятием, украшенном гроздьями винограда и колосьями пшеницы. «Даже Иисус здесь не жалкий, а какой-то дающий надежду», — подумала Сандра. Ей вдруг стало одновременно легко и грустно.

Хор запел Ave Maria в аранжировке, максимально близкой к знакомой с детства версии с Робертино Лорети.

Ave Maria, Vergin del ciel,

Sovrana di grazie, madre pia…

У нее потекли слезы, да так, что никаким усилием воли она не могла их остановить. Сандра обхватила голову правой рукой, чтобы спрятать заплаканное лицо. На джинсах образовалось соленое пятно. Кто-то протянул сзади упаковку бумажных платков. Стемнело, в базилике зажгли теплый электрический свет.

Сандра проснулась от того, что кто-то аккуратно, но настойчиво трогал ее за плечо:

— Сеньора, вы хорошо себя чувствуете?

— Да, я просто очень устала.

— Это я вижу. Вам вызвать такси?

— Да, пожалуйста, вот адрес.

«Жо, у меня завтра утром поезд домой, очень устала, все расскажу, как приеду. Ц…» — написала она мужу из такси.

***

Воскресенье. Утро. Вокзал Сантс. До поезда час с лишним.

Сандра пытается пристроить чемодан между своим и соседним столиком в кафе.

— Кортадо и круассан, си ус плау!

С чемоданом ей помогает седой сеньор, который напоминает сильно постаревшего брата Хавьера Бардема. «Интересно, когда уже мне встретится Бандерас?» — бурчит она самой себе. Сеньор продолжает:

— Вам удалось поспать? Вы выглядите лучше, чем вчера на концерте!

Сандра понимает, что сеньор — это вчерашний сосед, который поделился с ней бумажными платками и вызвал такси.

Сорок минут до поезда. Ей неудобно за вчерашнюю ситуацию на концерте. В двух словах Сандра объясняет невеселую причину, по которой она оказалась в Барселоне.

Сеньор на минуту перестает улыбаться, лезет в карман пиджака за визиткой и протягивает ее Сандре: «Доктор Димас. Акушер-гинеколог».

Он продолжает:

— Знаете, я много чего видел. Но одно знаю точно: все будет хорошо. У нас в клинике из палат видно море, а кортадо в нашем кафе вкуснее вокзального. Все, я в Мадрид. До скорой встречи, надеюсь!

Вместо того чтобы пройти к перрону, Сандра заказывает второй кофе. Посадка на поезд во Францию завершилась две минуты назад. Сандра отправляет сообщение мужу:

«Жо, я сегодня не приеду. Жду тебя в Барселоне. Нам срочно нужно сходить в одно место, где очень вкусный кофе и шикарный вид на море».

***

Через год с небольшим, одним жарким августовским днем, доктор Димас представил Сандре и Жозе чудесную девочку. Малышку назвали Мария.

Ната Элеотт. ОСТРЫЕ КАМНИ БАРНЫ

Сколько себя помню, я вижу эти сны. Они реалистичные и яркие: со звуками, запахами и эмоциями — как в жизни.

Все происходит в Барселоне. Меняются эпохи, декорации и костюмы. Но фабула всегда одна. Она проста и незатейлива: я ищу тебя… нахожу и тут же теряю вновь. Иногда виной тому обстоятельства, иногда ты. Но чаще — я сама.

***

На склоне Монжуика, с видом на город и Старый Порт, стоял наш дом: из белого камня, с большим садом. Мы жили подаянием — всегда щедрым. Пропорциональным благодарности или страху тех, кто обращался к нам за помощью: моя мать была знахаркой. Как и все женщины моего рода. Тогда новый бог еще уживался со старыми, и это занятие слыло почетным и оставалось безопасным.

Однажды утром я увидела на рейде чужеземный корабль. Людей на палубе почти не было, лишь черный парус безвольно болтался на ветру.

Несколько дней монахи приносили на берег еду и воду. Рыбаки на закате нагружали лодку и вплавь переправляли ее к кораблю. Привязывали к якорной цепи и возвращались назад. Спустя какое-то время моряки, забрав снедь, сжигали лодку.

В одну из ночей яркий огонь полыхал дольше, чем обычно. Над городом разнесся запах горелой человеческой плоти. И тревожный звон колокола у тогда еще деревянной Санта Мария дель Пи.

…Люди, которые принесли тебя, что-то горячо говорили и отчаянно жестикулировали. Вероятно, молили о помощи и обещали царское вознаграждение.

Мать, глядя на догорающий корабль, покачала головой: тебе нечего было дать ей за свое исцеление. И она ушла. Но я осталась. Вглядываясь в твои выцветшие глаза, подумала: ты мог бы меня полюбить. А я взамен тебя вылечить.

У нас получилось: я вернула тебя к жизни, а ты подарил мне свою любовь. Как оказалось, лишь на время.

Вскоре на рейде встал другой корабль, и явились те двое, что были с тобой тогда. Они открывали передо мной лари с золотыми монетами. Ты что-то говорил. Я вглядывалась в твои глаза, приобретшие цвет каленой стали. Вслушивалась в твои слова, надеясь, что ошибаюсь, и ты не оставляешь меня навсегда.

Мать велела слугам унести золото. Оно понадобится, когда родится моя дочь… не зная, кто ее отец. Так родилась и я. И так рождались все женщины моего рода, обретая при этом дар исцеления. И проклятие одиночества. Потому что за силу нашей любви еще никогда и никому не удавалось дать равноценную плату.

Ты ушел. С вершины горы я смотрела, как в лучах восходящего солнца растворяется твой корабль. Как поднимается над горизонтом едва различимая сизая дымка. Когда ты увидишь ее, будет слишком поздно…

Твои дары уже не имели значения: ты нарушил договор, который вплетен в ткань Мироздания. И об условиях которого я не могла тебе рассказать. Но могла бы их изменить, отдав свою жизнь за твою.

Стремительно приближались острые камни. Я увидела исчезающую дымку. Твое лицо, озаренное ласковым солнцем. И улыбнулась: мне удалось избавить мою нерожденную дочь от родового проклятия. Или дара богов — как посмотреть.

***

Прошла пара сотен лет. Или больше. Барна пережила мавританское нашествие и обрела независимость. А мы снова встретились. Не знаю, зачем ты пришел на развалины: исстари об этом месте шла дурная слава, и люди обходили его стороной. Меня, напротив, привлекали царящие там тишина и покой. Не было ни змей, ни ядовитых пауков. Ни даже крикливых соек. По заброшенному саду петлял прохладный ручей. Витали ароматы цветущих растений. Горькие и пряные, как жизнь в кипящей страстями свободной портовой Барне.

Впервые придя сюда, я приложила ладонь к теплой полуразрушенной стене. Вспомнила дом: как я жила здесь и как умерла. Вспомнила камни, о которые разбилась сила моей любви… И узнала тебя. Хоть ты и был немного другим: чуть моложе и не таким уверенным. Не таким богатым и знатным.

Я назначила тебе встречу. Потом еще раз, и еще. Пока мне не надоела твоя любовь. В этой жизни я уже не умела читать души людей и устала гадать — узнал ты меня или нет. Позвала опять. И не пришла. Звала снова. И не приходила. И так до тех пор, пока твое тело не нашли на тех самых камнях.

Но я поняла, что не смогу тебя забыть. Мне всегда будет не хватать твоих странных глаз, меняющих цвет от настроения и погоды. А ты никогда не найдешь счастья с другой. Ни в одной из жизней, что проживешь после.

Мы встречались в каждом новом воплощении. Нашим постоянным магнитом была Барна. И острые камни у подножия Монжуика. Однажды разбившись о которые, сила нашей любви породила такой же силы ненависть. И жажду мести.

***

Прошла еще не одна сотня лет. Сталкивая нас вновь и вновь, Барна заставляла искать выход, который мы никак не могли найти. Или не хотели.

…Однажды мне удалось выйти замуж до того, как мы встретились. Не знаю, кто впустил тебя в дом. И кто потом выпустил. Услышав звон клинков, я выглянула из окна. Ты почти не отбивался, и это делало твоих противников только смелее.

Я вернулась в комнату и открыла шкатулку, которую мне передали накануне. В ней лежал белый цветок. Такие не растут на побережье: будто покрытый инеем, он словно не покидал заснеженных отрогов, где был сорван. Мне послышалось, как твои губы шептали над ним: «Ты никогда не будешь принадлежать другому…»

Я знала, что эти цветы пахнут разве что свежим снегом. Но склонилась над шкатулкой, глубоко вдыхая ароматы прелого сена, горького миндаля, герани и еще чего-то незнакомого… Напоследок мелькнула мысль: «Если бы я не поспешила, эту жизнь мы могли бы провести вместе…»

Мы в который раз не сумели разорвать порочный круг. Но Барна благосклонно дала нам следующий шанс.

***

Местная знать устроила фесту в честь приезда сюзерена. Все только и говорили о военном союзе, который принесет долгожданную победу в затянувшейся войне и позволит городу сохранить независимость.

На площади перед Дворцом танцевали сардану. Этот танец был известен в Барне, когда та оставалась еще римской колонией. Я встала в круг, надеясь, что увижу тебя. Хотя бы издали… Ты вышел на балкон и не сводил с меня глаз. Почти синих.

Той ночью, лежа у тебя на груди, я слушала, как неровно бьется твое сердце. Ты не спал. Наутро посмотрел на меня выцветшими глазами и объявил о предстоящей свадьбе. Не со мной…

На сей раз я решила, что камни у подножья горы подождут. Вернулась в свой старый дом и вошла в тайник.

Я листала страницы книги, в которой хранились записи о запретных знаниях моего рода, и в памяти всплывали светлые образы. Касалась символов, и те, золотом вспыхивая под моими пальцами, вызывали забытый трепет. Читала заклинания, и те своим звучанием пробуждали былые знания. И открывали новые, наполняя меня иными силами.

Не нашлось лишь символов и заклинаний для того, чтобы вернуть прежнюю силу моей любви. И я поступила так, как посчитала правильным. Запугала прачек, и те выстирали твое белье в моем зелье. Дала золота виночерпиям — они добавили моей крови в твое вино. Я лишь хотела расстроить свадьбу. Но невеста внезапно умерла. А меня обвинили в колдовстве.

Ты предложил мне уехать… Но я решила все забыть. И главное — забыть тебя. Навсегда. Я выбрала костер.

Наше время

Я вернулась в Барселону. Куда бы я ни уезжала, как долго бы ни пропадала, я постоянно возвращалась. Город не отпускал ни во снах, ни наяву. Мне казалось, что мы с ним единое целое: он все знает обо мне, а я о нем. Без конца я бродила по узким прохладным улочкам старого города, где почти не бывает солнца, и где одни и те же тени столетиями скрывают чужие тайны. Но я всегда обходила стороной Большой Королевский Дворец. И ни за что не могла заставить себя выйти на старую Пласа дел Рей, примостившуюся у древней римской стены.

Мне казалось, я вдруг наяву стану свидетелем одной из трагедий, подслушанных и подсмотренных мною в снах. Когда турнир или праздник в любой момент мог смениться казнью. Отсечением головы благородному идальго за провинности перед короной. Сожжением еретика. Или ведьмы — за то, чего не должна знать и уметь. Дом палача стоял там же — чтобы быстрее вершить правосудие и не заставлять ждать зрителей.

Но сегодня я сделала несколько решительных шагов вперед. И словно окунулась в средневековую громкоголосую суматоху рынка с тошнотворной вонью мясных рядов. Кто-то невидимый меня толкнул. Я торопливо пересекла площадь и взбежала по ступеням, где когда-то собирался Совет Ста. Чтобы укрыться от палящего солнца, зашла в Сало дел Тинелл: тронный зал, под сводами которого Колумб поведал Арагонским монархам об открытии нового пути в Вест-Индию. И где впоследствии заседала Святейшая Испанская Инквизиция…

«Виновна!» — эхом разнеслось под сводами зала. Потемнело в глазах. Я словно наяву услышала рев пламени. Оно выжигало кислород вокруг меня. Затем потеряла сознание.

— Сабела, ты меня слышишь?

Имя прозвучало странно и непривычно: так же, как в моих снах.

— Дайте пройти, — услышала я тот же голос.

Кто-то поднял меня на руки. Я застонала: кожу саднило так, будто та была покрыта глубокими ожогами. В груди болело, и я с трудом вдохнула глубже. Пронзительный цитрусовый запах привел меня в чувство. Я услышала журчание фонтана, пение птиц и негромкий шелест листвы. Ощутила влажную ткань на лице и шее.

— Посмотри на меня, любовь моя, — прохладные губы коснулись виска. — Прошу тебя.

Я открыла глаза. В кронах цветущих апельсиновых деревьев в саду Королевского Дворца жужжали пчелы. Раскачивались ветви, открывая в просветах прозрачное небо. Ты склонился ко мне, и я узнала твои глаза — теплого серого оттенка. С упоением вдохнула знакомый запах свежего морского ветра с примесью имбиря.

— Я все-таки нашел тебя… — улыбаясь, прошептал ты.

Я улыбнулась в ответ, потянулась к твоим губам… И поняла: это не сон. Я вдруг вспомнила все. С самого начала.

— Опять!? — с силой оттолкнув тебя, я вскочила со скамьи. — Нет… нет! — повторяла я, быстро направляясь к выходу из сада.

— Сабела, мы должны поговорить.

— Нет!

— Я провожу, — ты направился следом.

Я пошла быстрее. Остановилась в арке. На площади негромко переговаривались туристы и тихо шелестели цифровые камеры. Но мне снова слышались иные звуки. Я тряхнула головой и шагнула вперед: нужно всего лишь пересечь площадь. Тем же путем, которым я по ней прошла. Кто-то опять ткнул меня в бок. «Ведьма!» — я едва не упала от следующего пинка.

Обернулась в поисках защиты. Ты стоял рядом, протягивая мне руку. Наши пальцы соприкоснулись… и тут же все прекратилось.

Ты обнял меня. Я заплакала. Впервые с тех пор, как помнила себя и наяву, и во снах. Пошел дождь.

— К тебе или ко мне? — спросил ты.

Я пожала плечами: какая разница…

Несколько часов спустя

— Мы так и не поговорили.

— И не поговорим, — хотелось пить. — У тебя есть чай?

— Конечно. Идем.

Я шла следом и любовалась — ты почти не изменился. Все так же силен и уверен в себе. Спокоен. И в этот раз нетороплив. Не так страстен. Но очень нежен. Все-таки времена накладывают на нас свои отпечатки…

Ты заварил чай. Подошел к телефону.

— Обед на двоих, Мигел. Шабли? — обернулся ко мне, и я кивнула.

Сел напротив.

— Поговорим?

Покачала головой. Измотанная снами, я слишком долго училась жить здесь и сейчас. И ничего не хотела ни знать, ни вспоминать.

Мы молча пили чай. Потом ели. Тоже молча. Долго любовались с террасы панорамой моря с полыхающим над ним закатом. Багряными парусами яхт, возвращающихся в Порт Велла. Стаями розовых чаек, летящих к месту ночлега. Огромной золотой луной, поднимающейся из-за Балеарского моря. Мне лучше было бы уйти. Но я не хотела.

— Я не убивала ее.

Ты поставил бокал на стол и кивнул.

— Ты знал? — я едва не задохнулась от возмущения.

— Узнал спустя несколько дней после того, как… — ты сделал рукой неопределенный жест. — Тебе нужно было уехать.

Чтобы не сорваться на крик, спросила как можно тише:

— Ты действительно полагал, что на тот свет ее отправила я?

— А что я должен был думать? Неистовствовала трамонтана. Ты столько всего натворила, что я решил — ты обезумела.

— Я и обезумела, — бокал едва не выпал из моих рук, — и трамонтана здесь ни причем: ты снова меня предал.

— Это не оправдывает того, что ты отравила невинную девушку.

— Невинной ей оставалось быть недолго… — съязвила я. — И мы уже выяснили: я ее не убивала. Кстати, про невинность: если ты тогда заметил…

— Заметил. Но это не оправдывает того, что ты пыталась отравить меня.

Я подняла взгляд:

— Это был всего лишь приворот.

Пока ты растерянно смотрел на меня, я взяла твой бокал.

— Зачем?

— Что? — я отпила вина.

— Зачем тебе понадобилось меня привораживать?

— Ну… — держа бокал за ножку, я поболтала его содержимое, — чтобы ты не мог… ни с кем, кроме меня, — отпила глоток и поставила бокал на место. — И это, заметь, не пропитанный ядами эдельвейс, который ты подарил мне до этого.

— Это был обычный цветок. Я сорвал его, когда возвращался из Андорры. И не оставил даже записки. Не хотел тебя компрометировать.

Я рассмеялась:

— Серьезно? Если не брать во внимание резную шкатулку из слоновой кости, инкрустированную алмазами, как бы я смогла объяснить наличие у себя цветка, который не вырос в саду у моего мужа? И то, что ты в его отсутствие явился средь бела дня…

— Я не дарил тебе шкатулку. И был рад, что ты позвала стражу: я устал от нашей войны.

— Я не звала стражу, — встала, чтобы налить себе воды. — А ты ничего не знаешь о ядах в шкатулке…

Ты покачал головой.

— Но над цветком шептал.

— Шептал, — подтвердил ты.

— И что же?

— Я люблю тебя.

Вода оказалась слишком теплой:

— Лед есть?

— Ты меня не слышишь.

Забрав из рук стакан, ты взял меня за плечи:

— Давай попытаемся снова?

— Мы пробовали, — покачала я головой, — но у нас не получалось.

— Быть может, это последний раз, когда Барселона дает нам шанс встретиться и все исправить?

— Тысячелетнюю войну нам не забыть.

— Но в наших силах переосмыслить. Рассказать обо всем друг другу. Не таясь.

— Например, почему ты бросил меня, когда мы встретились впервые?

— И почему ты так поступила со мной, когда мы встретились во второй раз….

— Почему ты никогда не оставлял мне выбора?

— И почему ты сама не хотела выбирать иное…

— Хорошо, — я обвила твою шею руками. — Может быть, ты, наконец, перестанешь мне сниться…

По прошествии нескольких лет

— Это был династический брак. Я не мог его избежать.

— Зато его избежала твоя несостоявшаяся жена. Как, кстати, она умерла?

— Выпила из моего кубка вина с твоим приворотным зельем. Но, чтобы заключить мир, мне все равно пришлось жениться на ее младшей сестре.

— Надеюсь, та не пила из твоих кубков, и вы жили долго и счастливо.

— Если бы ты не наделала глупостей, все могло бы сложиться иначе. Нужно было лишь немного подождать…

— Мам, пап, вам ссориться не надоело? — старший сын заглянул в спальню. — Делайте это тише: мелких разбудите.

— Мы не ссоримся, сынок, мы… — я не знала, как ему объяснить.

— Да понял давно: отношения выясняете. Двери хоть закрывайте, — проворчал тот, уходя.

Мы переглянулись.

— Как думаешь, он давно знает?

Ты пожал плечами. Мы помолчали.

Мне еще многое хотелось сказать. И еще больше вспомнить: чтобы попытаться доказать тебе в очередной раз, что ты недостаточно меня любил. И раньше, и в этой жизни.

Я набрала побольше воздуха, чтобы продолжить. Но осеклась: некоторые моменты моих безудержных воспоминаний совершенно не годились для незрелого ума моего сына.

Встала, чтобы закрыть дверь.

— Пусть слушает. Я в его годы… — начал было ты.

— Помню — защищал город от мавров.

— А еще, до этого…

— Знаю, — кивнула я.

— Наши жизни были такими… беспокойными.

— И скоротечными.

— Нам некогда было даже поговорить…

Мы посмотрели друг на друга.

— А сейчас… — начала я.

— От наших разговоров нет никакого толку, — закончил ты.

Я вышла на террасу. Барселона раскинулась внизу. На сияющих вечерними огнями артериях ее дорог пульсировали светофоры. Они отмеряли ритм биения ее сердца, собранного из дневной суеты и тихих деловых встреч, из вечерних романтических мелодий и колыбельных, из горьких расставаний и сладостных объятий…

Ты подошел сзади и обнял меня.

— Как думаешь, мы еще увидимся?

— Вам столько всего вспоминать и переосмысливать… — отчетливо прошелестел легкий ночной ветерок знакомым голосом.

Голосом моего города, которому уже больше двух тысяч лет. Который менял имена и правителей. Но голос которого я не спутаю ни с одним из других: на протяжении веков он остается неизменным. Как и место наших будущих уже счастливых встреч.

Элли Фан. СКАМЕЙКА

События, сменяя друг друга, шли из рук вон плохо. Я оказалась в той точке, где не понимала, как теперь жить, что делать дальше… Занималась повседневной рутиной, имитируя привычное существование, но глубоко внутри чувствовала, что жизни здесь нет. Я потеряла ее вкус.

Не зная, как справиться с чередой неудач и обид, я отправилась на свое любимое место — стрелку Васильевского острова, где обычно мечтала, читала и просто отдыхала, любуясь красотой Петропавловского собора, наслаждаясь плеском волн и криком чаек. Но сегодня место у воды было занято молодежью, и я присела на свободную скамью.

Вообще, я очень люблю скамейки. Где бы ни была, я всегда фотографирую их. С одной стороны это такой заурядный предмет, а если посмотреть с другой? Ты редко пользуешься скамейкой, когда тебе хорошо и радостно. Тогда тебе не усидеть — ты бежишь, прыгаешь, танцуешь, стоишь. А вот когда глубоко погружен в себя, невольно ищешь скамейку. Если заблудился, садишься на что только можно, чтобы собраться с мыслями. А если тебе открывается великолепный вид, и дух захватывает — то твои ноги подкашиваются и ты опускаешься даже просто на землю, так как не унести столько эмоций на плечах и не оторвать взгляда от того, что изумило.

В тот день, как только я села на скамейку, меня вдруг осенило. Путешествие! Кто-то говорил мне, что в путешествии часто находятся ответы. Теперь появилось жгучее желание уехать. Но куда? Бросив рассеянный взгляд на толпу туристов, заметила небольшую группу иностранцев. На яркой футболке одного из них крупными буквами было написано — Barcelona. Решение пришло само.

В аэропорту меня вдруг охватили сомнения: «Может, остаться, ведь дома родные ждут?!» Но жизнь сжалась пружиной настолько сильно, что она должна была куда-то меня вытолкнуть.

Я повторяла как мантру: «Барселона, Барселона, Барселона», пока стояла в очереди на паспортный контроль, держа в руках всего одну маленькую сумку с самым необходимым. Оказалось, не так уж много вещей мне надо. На дворе самое начало сентября, впереди солнечная Испания, а позади хмурый Питер и куча проблем.

Приземляясь в столице Каталонии, я невольно улыбалась: «Вот и вышла за хлебушком». Предупредив родственников, что вернусь через неделю, я отключила телефон. Мне необходимо было сбежать ото всех и погрузиться в новое без оглядки на привычный мир.

Первые дни я провела так: в семь подъем и завтрак, к восьми утра на пляж, в полдень обратно в отель — спать до ужина. А после ужина снова спать. К концу третьего дня я почувствовала себя человеком, и возникла потребность в общении с прекрасным. Значит, пришла пора выходить в люди.

Я не брала никаких организованных туров — решила сама поездить по городу, прикупив путеводитель. Впервые попала сюда, никогда не интересовалась Испанией, тем более Барселоной. Оказалось, что визитная карточка этого необычного города — собор Sagrada Famiglia. Он красовался на каждом магните, на каждой открытке и на обложке путеводителя.

Первое впечатление — необычный, похожий то ли на пряничный домик, то ли песчаный замок, но в то же самое время на термитник, так как весь в дырочку. В общем, надо было познакомиться с этим чудом архитектуры поближе. А вдруг и правда съедобный?

Итак, Саграда Фамилия — какой красивый испанский! Выходя из одноименного метро, не ожидала увидеть такого. Первое, что меня поразило — не поверите! — строительный забор и башенные краны. Я решила, что все закрыто на ремонт и расстроилась. Потом заметила очередь, которая, как питон, обвивала собор, и приняла решение туда не идти вообще. Билеты в кассе продавались, но перспектива жариться на солнышке несколько часов меня совсем не прельщала.

Пожалев о потерянном времени, которого до конца путешествия оставалось и так уже немного, я стала искать глазами, где можно присесть и обдумать дальнейшие действия. Как заблудившийся в жаркой пустыне путник, пыталась найти оазис.

Через дорогу увидела зеленый сквер и решила, что найду пристанище там. И точно, рядом с живописным прудом расположились скамейки прямо напротив этого странного «песочного замка», который, казалось, расплывется после первого же дождя. Я опустилась на одну из них.

Рядом со мной сидел пожилой мужчина и мечтательно созерцал собор. Я не сразу заметила его, так как погрузилась в свои мысли о том, что опять мне не повезло и даже тут настигла «черная полоса». Удивившись, с каким вниманием мужчина разглядывал пейзаж, тоже перевела взгляд туда, куда смотрел он.

Передо мной открылся волшебный вид. Пруд стал сверкающей нижней границей картины, а верхней — само небо. По бокам воображаемую рамку замыкали пальмы и кустарники, гостеприимно приютившие попугаев. Все это живописно обрамляло собор, создавая великолепное полотно. Я замерла в изумлении.

— Чудесно, не правда ли? — мой сосед заговорил со мной.

— Вы говорите по-русски? — удивилась я.

— С вами — да! — загадочно ответил он. — Но я повторюсь: чудесный вид, не правда ли?