Бесплатный фрагмент - В потоке творчества: поэт…

И Музыка, и Цвет, и Слово

Звучат аккордностью во мне!

Пусть говорят: оно не ново.

А мне — что Песня на войне!

Да та — из самого — до самых!..

Что пуля-дура обойдет,

Что режет на рубахи саван

И мертвых за душу берет

Встают они, как солнца с нею,

Как рожь от налива встает.

Все оттого, что свято верят

В нее. Она — не подведет!

А запоется в нужном месте

Солдатиком, да в нужный час.

Есть на земле такая песня!

И в каждом есть она из нас!

Терентiй Травнiкъ

«У меня одна присяга: Слову — верою служить…»

Когда спишемся мы,

Пусть за нас говорят наши книги.

Я пишу в них дыханием ваших судеб:

Между строчек вложил я

Все то, что должен увидеть

Не рожденный еще,

Но грядущий уже человек…

Т. Травник. 2008 г.

Подобранные для этой книги статьи наиболее полно представляют разные виды литературного творчества Терентия Травника. Это и поэзия — духовная, патриотическая, детская; и публицистика, и философия, и афористическое творчество, благодаря которым перед читателем откроется во всем многообразии творческая одаренность Терентия в литературе и философии. Ценность этих статей, прежде всего в том, что они с фотографической точностью передают определенный срез жизни поэта и его современников, подчеркивая объективную картину написанного им.

Анализ поэзии представлен независимыми авторами, отражая ее в динамике развития с выделением характеристик ее свойств в конкретном временном промежутке. Читатель откроет особенности поэтического слова Травника, отображающие в мельчайших деталях глубину, образность, пронзительность и мудрость его мировосприятия, выявит свойства его афористического мироощущения. Узнает некоторые биографические подробности, которые позволят лучше понять внутренний мир Травника — человека с высокими устремлениями, кипучей деятельностью, организаторскими способностями и умением из всего, с чем или с кем бы он ни соприкасался, создавать творческие начала и пути. Секрет такого успешного приношения обильных плодов заключается в том, что Терентий в каждом человеке видит творческую личность, а врожденный талант общения и умение открывать «ворота «нет» ключом «да», помогают ему достигать максимальных результатов в любой совместной деятельности.

Читатели познакомятся с именами друзей, сподвижников и единомышленников, с которыми поэт идет по жизни, создавая неповторимую ткань взаимораскрывающегося бытия. Литературные портреты современников Травника, Ясеневские вечера творческой молодежи 90-х, поэтические гастроли по России дополнят образ нашего современника и высветят некоторые значимые черты его индивидуальности.

Лучшей характеристикой литературной деятельности Терентия стали отзывы самих читателей, которые присылают свои письма из разных уголков нашей необъятной Родины — России и других стран. С некоторыми из них можно будет познакомиться в конце книги.

Надеюсь, что каждому читателю будет интересно открыть истинные масштабы творчества, таланта и личности нашего современника, а также социальную значимость его литературных произведений.

Полная библиография Т. Травника на момент написания этой работы представлена в Приложении №1.

«Дерзайте на поступок и на слово…»

В мир большой литературы Терентия Травника ввела Валентина Григорьевна Ерофеева — выпускающий редактор газеты Правления Союза писателей России «День литературы» (Москва). С ее легкой руки Терентий издал свою первую тиражную книгу «О чем поведала печаль» в 2003 году. Позже, когда Терентий возглавил храмовую газету «Сад духовный», Валентина Григорьевна помогала ему и рекомендациями, и делом, оказывая неоценимую помощь в верстке.

Валентина Ерофеева — настоящий ангел-хранитель литературного творчества Терентия. Отрадно, что сотрудничество и многолетняя дружба газеты «День литературы» и редакционно-издательской студии «Светец» длится по сей день, воплощая своей деятельностью идею о том, что «создавать книги, давать литературному слову форму удобную и красивую — благородная миссия во все времена…».

Биографическая справка:

Валентина Григорьевна Ерофеева — поэт, прозаик, член Союза писателей России, автор нескольких поэтических книг родилась 18 февраля 1952 года в селе Благодарное Ташлинского района Оренбургской области. Окончила Оренбургский педагогический институт. Преподавала в школе, работала воспитателем в общежитии, вела на оренбургском радио авторскую передачу «Поэт, тетрадь»; работала пресс-секретарем в Главном управлении сельского хозяйства области. Первые публикации появились в оренбургской газете «Комсомольское племя» в 1971 году. Печаталась в оренбургских областных газетах, в коллективных сборниках «Верность родному краю», «Вечный берег» (1994), «И дым Отечества», «И с песней молодость вернется», «Родительский день», альманахе «Гостиный Двор» (1995, №2), журналах «Брега Тавриды», «Москва» (1995, №2; 2002, №10; 2003, №10), в московских периодических изданиях, альманахах «Поэзия», «День литературы». В 1999 году получила в городе Оренбурге Малую Аксаковскую премию на конкурсе в честь С.Т.Аксакова.

В настоящее время Валентина Григорьевна, несмотря на свою загруженность, как выпускающего редактора газеты, успешно продолжает свою литературную деятельность. Ее умение работать в разных жанрах вызывает искреннее уважение. Из-под пера Валентины Ерофеевой выходят талантливые работы: удивительная проза (роман «Горнее и дольнее»), очень нежные, задушевные стихи («Стирая грань меж счастьем и бедой») и объективные, мастерски написанные критические статьи («И нам сочувствие дается…»), обнажая богатство ее внутреннего мира — тонкую восприимчивость души в сочетании с умением мгновенно проникать в суть и твердо отстаивать свои позиции.

Т. Травник «Из дневников поэта»:

«Вспоминаю, как я получал свою первую изданную книгу в 2003 году. По удивительному стечению обстоятельств, она вышла в Союзе писателей, благодаря любезно предоставленной мне помощи Валентины Григорьевны Ерофеевой и ее коллег.

Как-то раз, прогуливаясь в сквере Новодевичьего монастыря, мы беседовали о моей книге «О чем поведала печаль». Накануне я передал Валентине рукопись для ознакомления. К моему удивлению она неожиданно спросила: «Почему бы тебе не издать ее?» Тогда ее вопрос произвел сильное впечатление на меня: мне вдруг показалось, что она предложила не издать книгу, а вступить в какую-то очень известную и солидную организацию, и ни много, ни мало — стать сразу ее генеральным…

Говоря о книге, замечу, что она была совсем небольшая, скорее не книга, а брошюра, а тут такое предложение — к изданию! Если откровенно, то я и не думал, что мои книги могут быть когда-нибудь изданы. Да и книгами я их тогда особо не воспринимал. Так — записи, заметки, дневники… Писал для себя, не показывал друзьям, если только по случаю, а тут сразу… издать! Не менее удивительно и то, что я тут же согласился и уточнил — что мне для этого необходимо сделать. Естественно нужны были деньги, а верстку и редактуру предложила взять на себя Валентина.

И вот, моя жизнь, пусть и ненадолго, но вмиг превратилась в настоящий оазис восторгов. Издание первой книги — это действительно событие, равных которому не так уж много бывает, разве что окончание вуза, первая любовь, ну и, пожалуй, женитьба. Оно, видимо, из тех, что по-особому переживается и многое меняет в тебе окончательно, безо всякой возможности что-либо вернуть или переиграть. Вот с такими радостями я и жил все время, пока рукопись готовили к выходу в свет.

Помню, как выходя из правления Союза писателей, что располагается в старинном особняке на Комсомольском проспекте, почти напротив храма Святителя Николая в Хамовниках, я краем глаза глянул на свое отражение в стекле массивной филенчатой двери. Не скажу точно, что именно я тогда прошептал, да еще и в протяжной манере кота Матроскина, но явно что-то близкое к «вот и писателем стал…».

Тогда я не мог и подумать, что эта первая официально изданная тонюсенькая книга, основательно перевернет всю мою последующую творческую жизнь, став судьбоносным компасом для моего, пока еще строящегося и не касавшегося воды, литературного фрегата, а ведь все именно так и случилось. Как-то незаметно корабль был закончен, спущен на воду, и книга в скором времени стала и картой, и штурвалом, и компасом — одним словом, навигатором в океане литературы, помогая не наткнуться на рифы писательского снобизма и поэтической отрешенности.

Деньги нашлись на редкость быстро. В то время я занимался психологией, давал консультации и имел, как я тогда ее называл, достаточно широкую «пациентуру», а по сему, набрать сумму, пусть и немалую, особого труда не составило. Более того, деньги были мне подарены моими хорошими знакомыми: Грантом Манасаряном и Артуром Межлумяном.

С Грантом мы встретились в конце недели в восточном ресторане, на Пушкинской площади, точнее на Страстном бульваре, напротив ГКЗ «Россия». Придя пораньше, я сел за столик у непомерно большого окна-витрины, откуда хорошо просматривалась вся улица, и стал ждать. Минут через пять я увидел, как почти ко входу подкатил шикарный «Lexus» представительского класса, мягко притормозил, и из него вышел элегантный, всегда подчеркнуто аккуратно одетый Грант. Небрежно отжав сигнализацию и взглянув на себя в дверное зеркальце, бизнесмен неспешно направился ко входу.

Войдя, он сразу меня заметил и приветливо, я бы сказал, харизматично улыбнулся. Грант вообще умел хорошо улыбаться и делал это настолько мастерски, что всякий, общающийся с ним, сразу понимал, что все будет непременно хорошо, и что проблема, волнующая его, и вовсе не проблема, а так, пустячное дельце.

Его длинные ресницы, темно-карие, почти черные глаза и точеный, аккуратный нос создавали в нем ту общую миловидность, что в проведении любых деловых переговоров было в высшей степени незаменимым качеством. Может поэтому все дела этого замечательного бизнес-дуэта «Грант Манасарян и Артур Межлумян», чаще всего успешно решал именно Грант.

Помню, что при встрече я довольно детально рассказывал Гранту о содержании книги, но г-н Манасарян особо не вникал в суть моего проекта, а со свойственной ему деликатностью, всегда благодушной, сангвинической улыбкой и с филигранно выстроенным армянским акцентом прокомментировал: «Дарагой», ну о каких в долг можно говорить, «канэчно», бери так. Мы друзья, а все остальное неважно. Все «ха-ра-ше», — протяжно-знающе завершил мой благоустроитель и протянул мне конверт с деньгами.

На следующий день я передал подправленную накануне рукопись Валентине и стал с нетерпением дожидаться результата. Надо сказать, что книга была издана быстро.

С доставкой мне помог мой друг — Сергей Гончар. Он был на машине и никогда мне не отказывал в подобных просьбах. Накануне я позвонил ему и попросил съездить со мною по делам. Обычно Сергей никогда не интересовался, куда и зачем я еду: надо — значит надо, подъезжал к дому в заранее запланированное время и вез туда, куда просили. Вот и в тот день он приехал ко мне домой, выпил свой традиционный черный кофе с не менее традиционным горьким шоколадом. В тот раз это был Ritter, тот самый, о котором в телерекламе мужским голосом с немецким акцентом, так нравящимся моей маме, смачно говорится: «квадратишь, практишь, гут».

Промчавшись по улице Подольских курсантов до конца, мы повернули направо, выехали на Варшавку и двинулись в направлении центра, а точнее в сторону Комсомольского проспекта.

Попав на Садовое, Сергей все-таки не выдержал и поинтересовался: «А что у тебя там, в Союзе?» Честно сказать, я ждал этого вопроса с особым нетерпением. Ну, как же было не ждать человеку, можно сказать, начинающему писателю, да еще от близкого друга? Не трудно представить, что я испытывал в эти минуту.

Но ответил я не сразу, выдержал, насколько мог, паузу, дав, как говорится, интриге вызреть. Поустраивался немного, поерзав на переднем сидении, зачем-то поправил зеркало заднего вида и произнес, стараясь оставаться, как можно серьезнее и сохраняя соответствующее выражение на лице: «Вот, книгу написал, едем получать тираж…».

Исходя из многолетнего опыта нашей с Сергеем дружбы, дальнейшим условием подобных диалогов с Гончаром было следующее: произнося что-то важное, надо было при этом не посмотреть ему в глаза. При том, что он, самым несуразным образом, почти что сразу удивленно вылуплял на тебя свои глаза. Не иначе, как средним ухом почувствовав на себе его сверлящий взгляд, я, как ни в чем не бывало, продолжал изучать номер ехавшей впереди машины… поскольку поворот в сторону Сергея означал бы полный провал всей серьезности мероприятия, и вот почему: встретившись взглядом, мы обязательно бы расхохотались, как обычно бывало в подобных ситуациях.

И все же, именно так оно и случилось. Любопытство пересилило, и я, не выдержав, взглянул на друга. Тут все и началось: на меня почти в упор восхищенно пялился человек с большим носом Депардье, глубоко посаженными, сверлящими глазами Гришки Распутина, с пухлым, джазовым ртом африканца и при этом, я бы сказал, как-то размашисто улыбался. Оценив «Фернанделя за рулем», я едва заметно улыбнулся в ответ и отвернулся. Пауза была недолгой, и через секунду мы оба прыснули смехом, а через пару — уже заливались им на всю машину. Трудно сказать, почему мы смеялись, но так бывало всегда, когда дело касалось нашей значимости. Видимо так оно было и сейчас, но каждый смеялся немного о своем, правда в контексте происходящего. Мне казалось, что я понимал, о чем смеется Сергей, а тот, думаю, догадывался, о чем — я. Было очевидно, что причиной смеха стала моя, произнесенная со всей доступной мне серьезностью, фраза о моем писательском дебюте. Смех был добрым и веселым, какой по обыкновению случается только у настоящих друзей.

Доехали быстро. Гончар притормозил и остановился слева от здания Союза писателей неподалеку от кафе, с соответствующим названием «Пегас», расположившимся в цокольном этаже здания. Выйдя из машины, я поспешил за книгами. Тираж был небольшим, и я быстро справился, перетащив все пачки в машину. Открыв дверь, я уселся, но теперь уже на заднее сиденье, дабы еще в дороге распатронить одну из пачек и поскорее влезть в ее содержимое.

Мы тронулись, и вот, с трудом разорвав плотную упаковку, я наконец-то достал книгу. Прочитав название и не найдя в нем ни одной ошибки, я с довольным видом погладил обложку, зачем-то понюхал ее и закрыв глаза, впал в ту самую, задумчивую мечтательность, которая непременно нападает на всякого художника только что поставившего в уголке законченной картины дату и подпись. Ощущал я себя тогда никак ни меньше, как Львом Толстым, да еще и в стадии успешного роста. Не открывая глаз, я глубоко вздохнул и расслабился, предаваясь приятным ощущениям дороги, присутствия близкого друга, сидящего за рулем и мягко шелестящего шинами автомобиля. Над еще недавним волнением возобладал покой, пропитанный удовольствием от чувства выполненного долга.

На улице теплело на глазах, и от этого на душе было как-то по-писательски трогательно и выразительно. Мои грезы усиливались ароматом сигарет «Собрание», которые предпочитал Сергей. В салоне дорогого автомобиля с обволакивающими низами звучала любимая Гончаром песня Карлоса Сантаны «Magic woman». В общем, все было, как сказал бы сейчас мой друг и учитель Миша Курганов, «в полном абжоре».

Мечтания прервал, неожиданно раздавшийся с переднего сидения голос Гончара: «Игоряш, есть хочешь? — и он протянул мне неизвестно откуда взявшийся, еще теплый, и довольно-таки увесистый чебурек. — Представляешь, в „Пегасе“ выбросили, и никого народу», — пояснил он, заметив мое недоумение.

В тот момент наши взгляды опять встретились, и мы снова загоготали здоровым мужским смехом. Вот теперь все точно встало на свои места. Писательский пафос выветрился из салона вслед за ускользающей в форточку последней струйкой не менее пафосного «Собрания», а мой «Лев Николаевич», попросив притормозить, вскоре вышел из машины, оставшись памятником на углу-лужайке Новодевичьего поля, мимо которого мы только что проехали.

День удался, миг, и мы уже мчались дальше по Крымскому в сторону Серпуховской, ехали и радовались нашей дружбе, моему маленькому, но успеху и, конечно же, незапланированной встрече. Мы действительно давно не виделись. Увы, но взрослость даже для старой и крепкой дружбы устанавливает свои стандарты и на время, и на расстояния.

Ту книгу, что я достал из пачки, подписал и подарил Сергею. Он взял, внимательно прочитал дарственную и произнес, видимо усвоенное для таких случаев на все времена, свое традиционное: «Спасибо, как-нибудь почитаю…».

Была весна… Нет, не так! Точнее не совсем так! — была одна из лучших весен в моей жизни. Я так и назвал ее тогда — писательская. И вовсе не из-за книги и не из-за вкусного «пегасовского» чебурека, и даже не из-за моего мимолетного присутствия в Союзе писателей, а просто так, как говорится — по ощущению. 7 сентября 2010 г.».

Все описанные выше события произойдут намного позже в жизни Травника. А пока переместимся по его личной оси времени назад, в 1982 год, когда восемнадцатилетний Игорь Алексеев, будущий Терентий Травник, пылкий и увлеченный, полный жажды деятельности делает первые шаги в воплощении своих творческих идей и проектов в жизнь.

Редакционно-издательская студия «SVETEZ`Ъ»

Когда точка превращается в линию, то

появляется возможность написать слово…

Таким образом, точки не только

заканчивают мысль,

но и начинают новую.

Тэтэ

Теперь уже в далеком, 1982 году двое московских студентов Леонид Чертов и Игорь Алексеев решили создать журнал, в который смогли бы помещать интересные и оригинальные рассказы, рисунки и стихотворения однокурсников, причем без особой цензуры. Появилось и название для журнала — «Шаром покати», а на обложке первого номера красовалась эмблема — жук скарабей, толкающий в норку навозный шарик. Журнал имел явно неформальный стиль и являл собой образец классического underground советского времени. Издавать было решено вручную, т.е. все страницы рисовались, а тексты набирались на печатной машинке. Сигнальный экземпляр планировалось размножать на ксероксе. В то время подобная деятельность не поощрялась, и затея ребят носила явно небезопасный характер. Дальше первого номера журнала дело, к сожалению, а может и к счастью, не пошло, но идея, заложенная в проект, постепенно стала набирать самостоятельную силу.

Так уж случилось, что в биографии Тэтэ присутствовало и полиграфическое училище. Старое московское училище №144, что находится и по сей день на улице Петровка. Окончив его, он получил распределение на работу в ТАСС, где какое-то время работал корректором, а позже — младшим редактором. Опыт, полученный от подобной деятельности, как позже показало время, оказался весьма востребованным на его дальнейшей литературной стезе.

В 1987 году Тэтэ вместе со своей супругой Оксаной Серебряковой создал первый издательский проект под названием «Линнельманн и К», в рамках которого занимался подготовкой к выпуску книги стихов своего школьного друга, барабанщика группы «NOE» Лестера. Постепенно идея стала приобретать реальные очертания и стала весьма захватывающей. Книгу печатала на машинке Оксана, множили на ксероксе, а Тэтэ сделал к ней несколько иллюстраций. Потом ее «одели» в коленкоровый переплет и, наконец, на обложке написали название, при том еще и тисненное золотом!!!

Это была первая книга издательства «Линнельманн и К», называлась она «Блюзотерапия», и вышла тиражом в 50 (!) экземпляров. Кстати, надо заметить, что эти книги почти мгновенно разошлись в московской хипповой среде. Спустя полгода была издана, и все тем же способом, книга известного в наше время художника Игоря Неживого (Тони Фаричетти).

Постепенно название для издательства утвердилось, и Тэтэ начал издавать уже свои собственные работы. В издательстве «Линнельманн и К» вышли такие книги Тэтэ, как «Крик в Никуда», «Совсем, как взрослый», «Неопубликашки», «Белый уголь, черный снег», «Отидо», «Календарь стран», «Четверть века» и другие. В 1990 году Оксана уехала в Австрию, а вернувшись, эмигрировала в США, где и осталась на постоянное жительство. С ее отъездом деятельность в издательстве явно замедлилась. С той или иной периодичностью все же выходили некоторые сборники, общим тиражом не превысившие 200—300 экземпляров.

В 1998 году в творческой жизни Травника произошло яркое событие. Он познакомился с энергичным и креативным бизнесменом Сергеем Бенциановым. Союз двух джентльменов, да еще и творчески одаренных, сразу привел к появлению идеи по созданию интереснейшего проекта «Modusart» — Всероссийского творческого объединения художников, музыкантов и литераторов, который, надо заметить, очень быстро воплотился в действительность.

В рамках ВТО начал готовиться к изданию альманах «Кипарис» — вполне достойный сборник малоизвестных поэтов и прозаиков. Его активной подготовкой занималось общество поэтов «Апостроф», входящих в «Modusart» под руководством поэта Николки Бубенчика (Николая Борисовича Фомина). Почти в это же время известный московский дизайнер Сергей Гончар, близкий друг Травника, позже взявший себе псевдоним Сергей Дора, организовал фестиваль Моды и дизайна на базе созданного им тогда клуба «F1». Модусартовцы вошли в клубную деятельность, поскольку работа клуба подразумевала, в том числе, и проведение творческих встреч и вечеров, но еще какое-то время все же продолжали заниматься и своей собственной работой.

В 2000 году Т. Травнику пришла идея создать арт-бюро «Светец», которое бы занималось творческой работой на базе сотрудничества с храмами Московской области, и таким образом, продолжило бы благородную идею, заложенную обществом «Modusart». За два месяца Тэтэ создал сценарии к целому ряду весьма интересных проектов, например таких, как «Деревенские истории», «Сельчане», «Мое Подмосковье», в которые должны были войти многочисленные таинственные случаи, собранные им в путешествиях по России. Свои странствия он регулярно совершал многие годы, преимущественно в летние месяцы, собирая рассказы местных жителей и записывая все в дневники. В этом же году Тэтэ вместе с директором арт-бюро Олегом Владимировичем Блиновым посетили село Мелихово, где наладили хорошие отношения с дирекцией музея А. П. Чехова и предложили свою творческую поддержку музею. Полным ходом шла подготовка к новым проектам в рамках достигнутых соглашений.

В 2003 году в бюро «Светец» произошли новые качественные изменения, и жизнь в коллективе пошла по-другому. Его возглавила знаток в области полиграфии, специалист высокого уровня Марина Целыковских, до этого не один год проработавшая в издательстве «Равновесие Медиа». В беседе с Тэтэ, Марина порекомендовала ему отказаться от рабочей формы арт-бюро, а вернуться непосредственно к издательской деятельности.

Союз с Мариной Целыковских сразу дал новые позитивные результаты. Энергичная, знающая, умеющая доводить начатое до конца, Марина, ставит работу «Cветец» на совершенно новый уровень, создавая прогрессивные тенденции к перспективному росту. В этом же году Травник принимает предложение от настоятеля храма Святителя Николая Чудотворца в Бирюлево, протоиерея Виталия Тогубицкого возглавить работу по созданию газеты «Сад Духовный». В редколлегию вошли Марина Целыковских и художница Ольга Макаренкова, а также журналистка Александра Коросташевская, работающая в Московской городской думе, а ныне в новостях «Радио России». В феврале 2005 года вышел первый номер в типографии газеты «Московская правда». Напомню, что полутора годами ранее, Тэтэ, при содействии Союза писателей России, выпустил в издательстве «Палея» свою первую книгу «О чем поведала печаль», написанную в 1996 году и выдержавшую не одно любительское переиздание. Дела идут неплохо, и г-жа Целыковских вновь вносит предложение о создании издательства, но под старым названием «Светец», а в написании названия предлагает поменять шрифт на латинский, оставив на конце твердый знак — «Svetezъ».

Спустя полгода редколлегия «Svetezъ» познакомилась с профессионалами высочайшего уровнями — сотрудниками издательского дома «Карпов Е. В.», и этот союз начал приносить положительные результаты. Благодаря совместной работе двух издательских групп, в свет вышла книга Т. Травника «Лучина», над которой автор работал более 14 лет, а позже, такие книги как «Встреча с Драконом» и загадочный сборник о живописи Тэтэ «Осенний минор», покрытый по сей день тайной, и ставший сегодня чуть ли не документально-публицистическим бестселлером. У издательства стали появляться заказчики. За полгода в нем создали макеты для своих книг многие мастера слова, среди которых публицист Андрей Романов, драматург Герман Балгер, поэтесса Рая Сетдекова, Александр Хасминский, московский бард Юрий Жердев, поэтесса Маргарита Лихарева, прозаик Ольга Витебская и другие.

В данное время, под руководством г-жи Целыковских коллектив активно формирует новые профессиональные отношения, ведет взаимовыгодную работу с филиалами и типографиями, постоянно расширяя сферу услуг в книжном деле и созданию оригинал-макетов для буклетов и журналов. Надо сказать, что и по сей день издательство продолжает плодотворно сотрудничать со многими авторами, отдавая предпочтение юным дебютантам.

Елена Мартынова. 2006г.

В продолжение предыдущей статьи добавлю, что с 2009 года издательством руководит Ирина Витальевна Соловьева. Коллектив под ее руководством активно продвигает новые решения в создании оригинал-макетов для полиграфической продукции широкого профиля. В 2010 году к 10-летнему юбилею редакционно-издательской студии «Светец» вышел красочный альбом, освещая пройденный путь и деятельность издательства за минувшее десятилетие. С тех пор при участии издательства «Светец», кроме отдельных авторов, было издано более пятидесяти книг Терентия Травника, включающие поэзию, публицистику, философию, книгу афоризмов и детские книги.

Качественный скачок в поэзии Терентия, переход ее на другой, более высокий уровень произошел в 2007 году.

Поэзия. В начале большого пути

По признанию Терентия Травника процесс стихосложения в нем запустил поэт Владимир Исаевич Шурбаков. Встреча с поэзией Шурбакова стала не только поворотным событием для будущего «словопроходца», но и началом новой — писательской эры в его жизни. С произведениями Владимира Исаевича Терентий встретился совершенно неожиданно, он и не думал становиться литератором, а уж тем более поэтом. Это произошло, в прямом смысле, моментально и отчасти незаметным образом, заочно. После встречи с дочерью В.И.Шурбакова Натальей Родиной, у него в руках оказались исписанные стихами Владимира Исаевича листки бумаги.

Приведенная ниже дневниковая запись Терентия, одна из тех наиредчайших факсимильных находок, которая приоткрывает завесу неведомого, позволяя нам стать сопричастными не только к подобным встречам, но и к тайне появления в этой жизни подлинных мастеров своего дела. Вчитайтесь в каждое слово, оставленное им в дневнике, поверьте, оно того стоит. Вот что Терентий пишет о восприятии его душой поэзии Шурбакова:

«Удивительно: одно прочтение Натальей стихотворения своего отца и все сразу началось. Оказывается, всякая творческая субстанция, сосредоточенная в нашем сердце, не просто горюча, но крайне легко и быстро воспламеняема. Достаточно одной выразительной „спички“, зажженной о произведение подлинного мастера, чтобы моментально вспыхнуло. Будучи у меня в гостях, Наташе удалось подарить мне это чудо, эту необыкновенную радость возжжения негасимого пламени поэтического слова. Всего лишь одно, случайное исполнение стихотворения Владимира Исаевича в правильном месте и в нужное время, и каких-то несколько, даже не листов, а клочочков его рукописи, сумели не просто встряхнуть мою душу и перевернуть все ее содержимое, но и выложить в новом, теперь уже верном порядке. Вроде и не первый год пишу песни, и читаю стихи с юности, но ничего подобного со мной не происходило, а тут, раз — и все. Я как-то сразу понял, что услышанное мною — это мое, причем не формально и не по случаю, а с рождения и до самого конца, до самого, что называется, дна, до неисчерпаемой глубины собственного сердца. Понял, что я не только хочу, но и смогу этим заниматься, и у меня получится не абы как, а непременно хорошо. В услышанном я узрел не только стихотворение, а саму поэзию, услышал одномоментно, услышал по-особенному, не так, как это было раньше, а во всей, доселе мне неведомой, полноте звучания, услышал не отдельными нотами, а единым, полноаккордным и полным самой жизнью произведением. Это было счастье! Оно звучало, но так, как если бы я находился равноудаленно от всех возможных его источников, а это значит, что находился бы в нем самом. С первых слов я попал внутрь поэзии, став сопричастным к ее возникновению. Тогда я не просто слышал слово, а на мгновение стал им самим. Стал тем зерном, откуда впоследствии произрастает всякий поэт, становясь одушевленным образом поэтического древа. Это случилось в мае 2007 года, а в октябре следующего я уже нес в издательство рукопись своей первой книги стихов с немудреным названием „Стихи“ — „томик стихов“, как его назвали мои друзья».

Позже Терентий создаст на своем литературном сайте «SVETEZ`» страницу, где опубликует несколько стихов Владимира Шурбакова и скан одного из тех самых листочков, с записанным рукой автора стихотворением. Так Владимир Исаевич высек своими виршами подлинные поэтические искры в душе Травника.

В 2007 году Терентий настолько вдохновился строками Шурбакова, его неизбитым слогом, что ему захотелось создать свой стих в подобном стиле. И первое стихотворение «Сегодня в поле я ходил не ради дела…», родившееся от услышанного и продолженное Травником уже в собственной манере, молодой поэт запомнил на всю жизнь. Оно стало паролем для входа в мир литературы, точкой отсчета нового периода в жизни Терентия. 4 июля 2007 года в поле, недалеко от его любимого «именьица» Жамочкино, он осознанно вступил на путь большой поэзии.

Здесь я ненадолго прерву повествование и расскажу о неведомом тогда для Терентия поэте, чьи стихи, оказали такое сильное влияние на его душу — о Шурбакове Владимире Исаевиче.

Жизнь и судьба этого неординарного человека удивительна и прекрасна. Несмотря на тяжелое военное и послевоенное детство в детдоме, которое пронзительно описано в его лирике, обычный паренек из ремесленного училища в Люберцах, никогда не унывал, не опускал рук. Наоборот, активно занимался спортом, а душа, ранимая и чистая, звала к высокому слогу, и он начал писать стихи.

Повзрослев, мастер спорта СССР по классической борьбе, выпускник люберецкого ремесленного училища №10 Владимир Шурбаков учился в нескольких московских вузах, в том числе и в Литературном институте имени Горького — у знаменитого поэта-песенника СССР Льва Ивановича Ошанина (1912–1996).

В силу сложившихся обстоятельств, закончить Владимиру Литинститут так и не удалось, но Лев Ошанин успел благословить будущего поэта на благие дела. И его пожелания претворились в жизнь.

«Воспитывался я в детском доме, куда попал, разумеется, не по своей воле, — рассказывает о своей жизни поэт. — Мать моя погибла в 1945 году. Отец участвовал в Великой Отечественной войне, но после тяжелого ранения на фронте, ему не раз приходилось восстанавливать свое здоровье в госпиталях. Так, в «один прекрасный день», он познакомился с девушкой лет на 25 его моложе, и они поженились.

А когда отец в очередной раз попал в больницу, она отдала меня в детдом. Здесь я уже с шести лет стал интересоваться поэзией, хотя грамоте еще был не обучен. Но мне повезло, что рядом с нашим детским домом в Сытькове, что в Рузском районе, стояла деревня Брыньково, где жил писатель Федор Георгиевич Каманин. Он часто приходил к нам в гости, читал свои рассказы. Однажды я прочел ему свое творение и «дядя Федя», погладив меня по голове, сказал: «Молодец, что начал писать стихи. Но чтобы они были хорошими, надо много учиться и больше читать художественную литературу. Я верю, что ты будешь писать». Потом Федор Георгиевич меня познакомил с Пришвиным. Его «Кладовую солнца» все ребята, конечно, знали. Они меня даже на рыбалку брали с собой. Хорошо помню, когда «Михал Михалычу» встречались живописные места, он брал блокнотик и что-то записывал. Очевидно, так и рождались его потрясающие рассказы о природе. Не упустив своего шанса, я прочел «дяде Пришвину» свой неоконченный рассказик о потерявшемся утенке… «Продолжай писать», — сказал писатель. Вероятно, общение с ранних лет с такими мастерами слова и повлияло на выбор моего увлечения на всю жизнь».

Добавлю еще, что сегодня Владимир Исаевич член Союза композиторов и поэтов России, автор гимна Томилино и города Люберцы. Всю свою жизнь отдал любимому предприятию НПП «Звезда», где достиг высочайшего уровня мастерства в изготовлении ложементов для амортизационных кресел космонавтов, так необходимых в космической отрасли, за что удостоился народного звания от космонавтов и земляков «Микеланджело из Томилино».

В своем дневнике от 14 октября 2011 года Терентий записал:

«Личной встречи с Владимиром Исаевичем у меня пока не было, но мы не один год поддерживаем телефонное общение. Его, с легкой хрипотцой и одновременной бархатистостью, голос звучит какой-то теплотой и сердечностью. Я читаю ему по телефону свои стихи, а он мне свои. Мы обсуждали строки, строфы, рифмы. Он высоко ценит мою поэзию, говоря, что в ней он видит продолжение себя, и радуется, как ребенок всякому словесному штриху и рифмической загогулинке. Бескорыстное служение музам угадывается в каждом его отклике. Он слушает, иногда радостно восклицает что-то, а потом просит моего разрешения почитать что-то из своего. Обычно он читал ровно, без выражения, немного сбивчиво, но даже в таком, взволнованном чтении мэтра, мною легко угадывалось все, что так давно я мечтал найти в поэзии и сегодня нашел в его строфах. Помню, мне хотелось попросить читать помедленнее, но его невозможно было остановить, настолько самозабвенно он играл на сцене собственного литературного театра. И тогда я просто ловил интонации, не вникая глубоко в суть процесса, жил красотой его личности и всей совокупностью неведомых мне мудрых сил мастера поэтического слова».

Конечно, Терентий Травник и до встречи с поэзией В.И.Шурбакова активно занимался литературной деятельностью. При работе с архивами семьи мною было обнаружено около сорока изданных самиздатовскими методами книг Терентия, начиная с 1987 года!

В Приложении №2 представлен полный Список книг, поэтических сборников, литературных работ и аналитических статей Т. Травника с 1987 по 2017 гг. Он писал афоризмы и стихотворные тексты к музыкальным композициям для своей рок-группы, и даже создал первую книгу своих ранних стихов «Крик в никуда» — тиражом 2 (два!) экземпляра. Говорю — создал, потому что книга, в прямом смысле, была сделана его руками, начиная от сшивания листов и заканчивая собственноручным изготовлением твердого переплета, причем с золотым тиснением. Стихи напечатаны на пишущей машинке «Славутич», по словам Терентия недорого купленной специально для этого в комиссионном магазине. В книгу вошли 42 стихотворения, написанные им в 1981—1987 годах. Вообще-то она была задумана Терентием, как подарок на День рождения своему другу и товарищу Леониду Чертову, и второй экземпляр книги, составленный из листов, напечатанных под копирку, был лично подписан Леонидом Терентию со словами благодарности, который и хранится в архиве поэта.

В первый, официально изданный поэтический сборник «Сушкин дом на Мухиной горе» (2007), вошли тексты песен и стихи, запоминающиеся своим необычным взглядом на жизнь и глубокими фразами, в которых заключена бездна смысла, будоражащего душу. «Кто знает, что там — тому не нужно, что здесь», «Слезы отдавших — для жажды грядущих» — эти строки из стихотворения «Бессонные ночи…» западают в сердце и долго не отпускают.

Существует расхожее мнение, что стихи-песни не требуют совершенства поэтической формы и точности рифмы, что в песне главное — мелодия и ритм. Действительно, стихи и музыка в песне органично дополняют друг друга, сглаживая неточности рифмы стиха. По мнению Терентия, процесс рождения песни многоступенчатый: чаще, рождение песни — это импровизация, когда сначала рождается мелодия — музыкальная фраза, задающая ей ритм и движение, а дальше — в тон мелодии рождается поэтическая строка, так называемая «молниеносная строка», которая подхватывает музыкальный ритм и развивает дальше движение мелодии песни. И все же, песни и стихи — это несколько разные виды творчества, далеко не каждый стих может стать песней, а вот хорошая песня — это всегда стихи.

По признанию Терентия, если бы его в то время кто-то назвал поэтом, он скорее всего, никак не отреагировал бы на это, потому что просто не думал и не чувствовал в себе эту потребность удержать и продолжить пришедшую из ниоткуда поэтическую строку. Он целиком и полностью отдавался живописи и музыке, созданию бардовских песен, его увлекала композиторская деятельность, а стихосложение еще не стало его «всепоглощающей стихией».

Стремительный процесс рождения поэта Терентия Травника происходил на моих глазах. Я хорошо помню свое чувство ошеломления от первых его стихов, от которых в буквальном смысле у меня захватывало дух: «Я воспеваю право тех, Кто вяло следует к закату дней своих земных, Кто духом пал, В ком сердце ослабело…». Он присылал стихи по телефону, набирая их латиницей, и в день я получала по нескольку стихотворений. Терентий творил и днем, и ночью, стихи были на разные темы, но неизменным было одно — простота и глубина его поэтического слога, доверительная интонация строки. Казалось, что процессом стихосложения Травник буквально упивался, ему нравился этот поэтический поток, лавиной обрушившийся на него. В одном из своих писем в феврале 2008 года он сообщил: «Этой ночью я написал 84 (восемьдесят четыре!) стиха — больших, малых, коротких и полурифмованных, но все-таки стиха. Они просто пели в моем сердце, и я еле-еле успевал их записывать. О, Музы этих строк, я с вами соприкоснулся в час ночной…».

«Более потрясающего состояния, связанного с творчеством, чем то, что я испытал от тех первых поэтических месяцев, я не испытывал ни разу, — запишет Терентий в своем дневнике. — Да, в живописи, но в ней нужно время для написания… В музыке? Но здесь должны быть условия звучания, да и студия необходима. А тут! Я был в ту пору на своей даче в Жамочкино. Помню, как я с утра и до вечера ходил и бубнил то слова, то строки в ритме и рифме. Потом садился на велосипед и мчался к своему другу, художнице Ольге Хаустовой, которая жила недалеко, на соседней улице и читал, читал и читал ей свои новые стихи.

Ольга… Сколько замечательных лет нас объединяет с этим чудесным человеком. А началось все с той далекой поры развития горбачевской перестройки, когда в Дом пионеров, где я работал художником-оформителем, как-то раз пришла устраиваться на работу молодая, эффектная женщина с копной медноогненных волос. Веселая, талантливая, дружелюбная, активная, она сразу влилась в наш коллектив художников и заняла в нем едва ли не одно из первых мест. Надо сказать, что в то время я испытывал серьезные переживания по поводу расползающейся по всем швам своей личной жизни, и Ольга, помню, как никто другой, меня поддержала. Не было ни дня, чтобы мы не виделись и не общались. Обладающая острым умом, юмором, тонкой иронией Ольга, безусловно, была хороша и как слушатель, и как советчик.

В «Домике», как мы называли наш Дом пионеров, она вела кружок по деко-ративно-прикладной росписи, но многое в ее поведении гово-рило о ней еще и как о талантливой артистке. Надо сказать, что в этом я не ошибся. По случаю мне удалось узнать, что Ольга не один год занималась в театральной студии, которой руководил Борис Петрович Борисов, и даже сыграла одну из главных ролей в спектакле «Безумный день» — роль жены профессора Дудкина, которого, кстати, играл мой товарищ Илья Сергеев (Мастер). Однажды они случайно встретились в моей художественной мастерской на втором этаже Дома пионеров, куда Илья иногда захаживал, а Ольга забегала в пересменках между занятиями групп. Как говорится, тесен мир, и с этим не поспоришь.

Проводя лето на даче, я узнал еще больше замечательного о ней. Ольга оказалось знатоком приусадебного дела, хорошей хозяйкой, ко всему еще и тонким ценителем поэтического слова.

Тогда, читая ей стихи, я не очень осознавал, какая должна быть оценка, но прислушиваясь и к себе, и к ее замечаниям, я понимал, что Ольга права. Судя по всему, ей многое нравилось. Да и не тот Оля человек, чтобы притворятся.

Живя подолгу на даче, я каждый раз просыпался и засыпал со стихами и так день за днем. Рифмы лились, и я тонул в этом, но не мог, да и не хотел отрываться от необыкновенного водопада чувств, от этого потока творчества.

Стихи меня несли по стремнинам желаний и ощущений. Тогда впервые я задумался, а откуда оно, откуда это нетерпение. Всякий раз мне будто кто-то подшептывал и направлял мое сердце двигаться в ритме и рифме, подкидывая все новые идеи и образы. А идей было бесконечно много. Писалось все с налету, безо всякой редакции. Сейчас мне видна вся эта «чудесная» неспелость первого поэтического лета, но в тот год меня несло, и я по-ребячески отдавался потоку нахлынувшей на меня свободы слова. В ту пору и открылись все мои последующие взгляды, мои чаяния и стремления. И как бы ни была наивна моя первая книга стихов, но тот факт, что она содержит весь набор моих поэтических хромосом, не подлежит никакому сомнению. Все последующее росло и писалось из нее, вплоть до основных тем моих литературных пристрастий: философии, религиозно-нравственного понимания жизни, любви к Родине и детской поэзии».

Терентий старался и торопился записывать все строки, которые приходили к нему и позже оформлялись в полноценные стихи, зная, что если он их не зафиксирует, они канут в небытие. Самым удобным способом для этого был мобильный телефон, в который он сразу и набирал пришедшее к нему стихотворение. Набирал быстро и, как я уже писала, латиницей, чтобы больше вместилось в одну смс. Рассылал такие стихо-эсэмэски он всем своим знакомым. В сентябре 2007 года начинающий поэт отразил этот факт в стихотворении «Мы живем с тобой в «ЭСЭМЭСЭРе…», назвав этот удивительный период в жизни «эрой смс». Терентий с шуткой отзывался об этом способе написания и распространения стихов: «Раньше, во времена Пушкина, — рассуждал он, — стихи писали в альбомах и дневниках, потом Маяковский и Есенин могли записывать свои стихи на салфетках в ресторане, а я записываю свои стихи на жидкокристаллическом дисплее телефона. Стихи оказались устойчивее бытия, они по-прежнему остаются стихами».

По признанию Терентия, в его записной книжке было до тысячи телефонных контактов и имен, знакомых и друзей, с которыми он поддерживал отношения и общение. Мне довелось видеть этот разбухший органайзер, мелко исписанный телефонными номерами.

Постепенно, теперь уже в моем телефоне, собирались сотни его стихов. Особенно мною ценились те моменты, когда я переносила их из телефона в компьютер. Стихотворение при этом преображалось, а я будто заново открывала его для себя. Действительно, оно приобретало новые оттенки и акценты, заставляя мою душу трепетать, пробуждая радость или скорбь своими строками. Позже у нас сложилась своеобразная традиция, которая была необходима и ему, и мне. После того, как набранные стихи отправлялись Терентию, он перезванивал и читал мне их по телефону, а я следила глазами за текстом, при этом сразу выявлялись ошибки или неточности, допущенные в моем прочтении латиницы, а это, порой, влияло самым существенным образом на смысл и преображение стиха.

Удивительный дар Терентия декламировать стихи всегда производил на меня впечатление. Он читал, ставя нужные акценты и выделяя интонационно значимые строки, высвечивая своими тембральными окрасами весь неповторимый авторский замысел, который был вложен в стихотворение.

Очень часто наши встречи превращались в полноценные камерные поэтические вечера одного поэта и одного слушателя. Когда Терентий читал стихи, ему необходимо было видеть мою реакцию на каждое свое произведение, каждую строку и каждую строфу, при этом он замечал все — выражение глаз, движения, позу, дыхание, отражавшее мое эмоциональное состояние. Воздействие стиха на меня было порой настолько велико, что я не в состоянии была сдерживать слезы. Поначалу я стеснялась этого, украдкой смахивала набегавшие слезы, пока не заканчивались силы, удерживающие этот поток эмоций и чувств, и я начинала плакать навзрыд.

А дальше? Дальше непременно шло обсуждение стихотворения. Терентий пояснял, расшифровывал каждую строку своего произведения, приоткрывая сокрытый смысл стихотворения, показывая многочисленные подпланы в строфе и высвечивая их связь с общим текстом. Это было всегда увлекательно и неожиданно, стих становился похож на айсберг, где само стихотворение — лишь его верхушка, а самое основное, глубинное скрыто от случайного взгляда. Немало откровений Терентия к стихам я сумела записать по памяти, часть записано на диктофоны. Многолетняя и любимая нами традиция так крепко вошла в меня, что позже, занимаясь исследованием поэзии других поэтов, я ощущала внутреннюю потребность слышать стихи в исполнении самих авторов.

Набранные в компьютере стихи Терентия складывались в небольшие сборники удобного карманного размера, за исключением книги «Стихи» — она была большая по объему и он, с нежностью в голосе, называл ее «толстая книга стихов». Интересно, что начинающий поэт каждую новую книгу своих стихов воспринимал, как взятую вершину поэтического творчества, ему казалось, что другой, новой книги стихов больше не будет, а идея издавать сборники, состоящие из старых «лучших» стихов, вперемешку с новыми его совсем не привлекала. Мы радовались выходу каждой новой книги, благоговейно держа ее в руках и вдыхая еле уловимый запах свежей типографской краски, аккуратно расправляя склеенные листы — этот момент был и остается нашим праздником.

Апрель, 2009

Слогоматика-Буквометика

Из письма поэта

В начале 2009 года Травник написал: «Некоторые поэты мыли голову перед тем, как писать, некоторые мыли пол, или чистили обувь, некоторые уходили бродить…

А я слушаю тишину и в этот момент слышу (очень четко) первую строку. Обычно голос идет правее макушки, либо от соединения неба и начала языка. Иногда бывают странности в этот момент, например, останавливаются часы, гудит струна на гитаре, или пахнет геранью, даже мама приходит на этот запах. Есть такая наука СЛОГОМАТИКА-БУКВОМЕТИКА. Там всего четыре действия:

Стихосложение — стихи,

Стихоумножение — поэма,

Стиховычитание — лозунг,

Стиходеление — пословица.

Когда я писал картины, то их загадочность привлекала ко мне эстетов, нарциссов и романтиков. Когда писал песни и музыку, то был окружен многочисленными понимающими слушателями. И только стихи сделали меня почти одиноким. Вся моя музыкально-художественная аудитория села на большой фрегат и отчалила к противоположным берегам, а из слушающих остались единицы. Так подтвердилось мое наблюдение, сказанное устами героя одной из моих ранних новелл, бродягой-битником Патриком: «Пойми, Бэгги, поэзия — есть не только совершенное искусство, но и искусство совершенства, а следовать последнему нелегко…».

Т. Травник «Из дневников поэта»:

«Мне повезло, и я пришел в поэзию поздно, после сорока. Много раньше была живопись, была музыка, были песни и стихи, было многое, но не было поэзии. И все потому, что ей не хватало моих лет. Поэзии необходимы года, ей нужен опыт пережитых лет с их радостями и потерями, встречами и расставаниями, ей нужна любовь, но только вся до мелочей, как нужна и смерть, и жизнь, и воскресение. Именно она, вся моя жизнь, и стала тем непаханым полем, в которое с такой непреодолимой волей однажды и вонзился плуг моего поэтического пера. Застонало поле, сжалось до комьев, зарыдало, но выдержало, и полетели тогда в первую, еще не такую глубокую рану-борозду зерна слов, и взошли строки, но это были не просто стихи, эта была уже поэзия. Она хлестала меня по спине со всей неистовостью возницы и гнала дальше, заставляя все глубже и глубже вонзать плуг в плоть собственной жизни…

Было нелегко, но именно тогда мои года и пришли мне на помощь, и я понял, что устою, что неистовое слово не разрушит меня, и я выдержу его наипрекраснейшую всевластность.

Сорок четыре легионера моих лет выстроились в ряд, сложили щиты внахлест и замерли. Это были минуты подлинного счастья, облаченного в порфиру драмы, когда всякий отказ слову был равносилен отказу от самой жизни. И вот слово замерло, но промолчало. Всякий, понимающий сейчас то, о чем я пишу, знает, что это и был знак его согласия».

Перелистывая настоящее…

Прежде чем анализировать стихи Терентия Травника, хотелось бы немного рассказать о нем самом. Еще в детстве у него проявились музыкальные способности, он окончил музыкальную школу.

Впоследствии Травник многие годы был лидером и солистом группы «Ноев Ковчег», игравшей акустические баллады. Продолжил он музыкальное творчество и после распада группы, причем обращался к разным стилям: бардовские песни, инструментальная музыка (электронная, симфоническая, музыка для релаксации). Использование на практике музыки для релаксации, написанной Травником, вызвало немало благодарных отзывов. Также им выпущено много компакт-дисков, его песни звучали на радиоканалах. К моменту выхода в свет этой книги, Травник начал работать над литературно-музыкальной композицией, основанной на сонетах Вильяма Шекспира, не боясь неизбежного сравнения с вокальным циклом Микаэла Таривердиева.

Травник — профессиональный художник и фотограф, имеющий много учеников и последователей; им написаны сотни картин, многие из которых находятся в отечественных и зарубежных частных коллекциях. В конце 90-х годов он проявил себя как автор и соорганизатор дизайнерских проектов, фестивалей, как преподаватель в мастер-классах и сотрудник дизайнерской студии, и принял активное участие в создании в Москве Центра креативных идей вместе со своим другом, известным дизайнером Сергеем Гончаром.

На протяжении нескольких лет Травник преподает, читает лекции по логике и социологии; многие годы работает над научным трудом «Теория Дифференциальной Логики». Создав студию «Тритон», он за несколько лет снял ряд документально-публицистических фильмов, наиболее известным из которых стал альтернативный фильм «Стекло». Известное выражение «ренессансная личность» просто напрашивается.

В кругу творческих единомышленников Травника называют «гением общения» (я могу подтвердить, будучи с ним знакомым, что общаться с Терентием действительно очень приятно). Неудивительно, что у него было много друзей и знакомых. Не один год Травник проводил «Ясеневские вечера» в своей мастерской в Ясенево, целью которых было объединение творческих людей. В них принимали активное участие врач и меценат Николай Ефремов, детский врач Владимир Шурыкин, поэт Николай Фомин (Бубенчик), художник-график Александр Хасминский, талантливые музыканты Михаил (Михей) Колосовский и Татьяна Лозовская, Валерий Дмитриев, скрипач Миша Швейц, саксофонист Александр Папазоглу и гитаристы Олег Додонов, Евгений Шариков, Сергей Зайцев, Василий Новиков; пианисты Олег Шрамм и Сергей Талызин; московские барды Юрий Жердев, Саша Пресакарь и Михаил Будин; фотографы Майкл Кожевников и Виктор Аромштам, биолог Дмитрий Ческис, ясновидящая Арина, кинорежиссер Илья Сергеев, артист и театральный режиссер Феликс Мокеев, Сергей Герасимов, ставший позже преподавателем в православной гимназии, а впоследствии и ведущим на радиостанции «Радонеж». Бывали в гостях у Терентия художники Вадим Овсянников, Ольга Хаустова, Слава Леонов, Игорь Неживой, Григорий Образцов; поэтессы Анастасия Вольная, Маргарита Лихарева, Екатерина Сорокина, философы Михаил Ющенко, Алексей Валеев, Юрий Сырков; журналист Константин Литвинов, певица Елена Демидова, и многие другие.

Травник писал музыку на стихи Анастасии Вольной, Маргариты Завьяловой, юной поэтессы Юлии Петуховой, своих упомянутых выше друзей: Николая Ефремова, Николая Фомина, Леонида Чертова, уже покойного ныне великолепного актера и режиссера Феликса Мокеева (его памяти Травник посвятил вошедшее в свой первый сборник стихотворение «Я смог печаль на время превозмочь…»).

Романс, написанный на стихи Александра Хасминского, прозвучал в спектакле Тверского театра-студии «Эпиграф». Восемь песен он написал на мои стихи, и я надеюсь, что наше сотрудничество продолжится. Исследуя не один год творчество Травника должен сказать, что часто его, как музыканта, привлекала классическая поэзия, особенно творчество Алексея Кольцова, Константина Бальмонта, Федерико Гарсиа Лорки (что, кстати, говорит о широком диапазоне поэтического вкуса). Но чаще всего Травник писал музыку на собственные стихи. И это действительно были стихи, очень хорошие стихи, а не так называемые «песенные тексты». Многие из его песен звучат в современных аранжировках теперь уже на молодежной сцене начала ХХI века. Тем интереснее познакомиться с его поэзией, не положенной на музыку. По-моему, очевидно, что талантливая музыка обогащает стихи (если, конечно, соответствует их содержанию и форме; Травник и как композитор, и как певец прекрасно чувствует не только свои, но и чужие стихи, что, надо заметить, удается далеко не каждому). Без музыки остаются только достоинства самой поэзии, которые я хочу проанализировать.

Предлагаемый читателям сборник «Стихи» открывается небольшим стихотворением, в котором нетрудно увидеть аллюзии. «Прекрасное мгновенье», конечно, ассоциируется с «чудным мгновеньем». Но в подобных аллюзиях нет ничего плохого (одно из моих стихотворений, превращенное Травником в песню, заканчивается двумя строками, заимствованными из баллады Проспера Мериме «Морлах в Венеции»). Словно по иронии судьбы, именно в поистине легендарном стихотворении А.С.Пушкина «гений чистой красоты» заимствован великим поэтом у В.А.Жуковского, отчего стихотворение «Я помню чудное мгновенье…», естественно, стало только лучше (как и стихотворение «Парус» М.Ю.Лермонтова, несмотря на то, что вся первая строка, из которой возникла сама идея «Паруса», принадлежит А.А.Бестужеву-Марлинскому.

Терентий Травник словно отвечает А.С.Пушкину через века: «И все-таки на свете где-то есть / Для каждого прекрасное мгновенье…».

Можно найти параллель и со знаменитой песней «Есть только миг» замечательного композитора Александра Зацепина и блистательного поэта Леонида Дербенева, который также создавал очень хорошую поэзию, а не «песенные тексты». Здесь важно не ошибиться в оценке, не заходить слишком далеко в сравнениях. Идеи совершенно разные. Для Травника жизнь — это не «миг между прошлым и будущим», а «прекрасное мгновенье», которое можно, но очень трудно найти, и которое А.С.Пушкин испытал дважды, а другие могут не испытать вообще.

Травник нашел его в вопросах, печали и сомнениях жизни.

Для него не жизнь стала мигом («мигом одним, только мигом одним»), а миг превратился в богатую, насыщенную, но одновременно и сложную жизнь. В одном из ранних своих стихотворений поэт писал: «День как год, год как жизнь…», — тем самым предваряя форму многим своим трудам, да и самому отношению к жизни. Свою жизнь поэт действительно превратил во множество жизней, раскрывая себя в постоянном неослабевающем творческом процессе с огромным множеством результатов и достижений.

Вслед за этим эпиграфом (который, конечно, можно и нужно рассматривать как отдельное стихотворение) следует отметить целый цикл стихотворений о поэтическом творчестве. Своеобразно построено стихотворение, где поэт сравнивается с портным: «Стихи случаются от строчки…».

Мастерски используются в качестве символов технические термины, связанные с работой портного (мне это стихотворение особенно близко, потому что моя покойная бабушка была профессиональной портнихой высокого класса, о чем Травник, кстати, не знает). Первая строка, давшая, как это чаще всего бывает, стихотворению название, вызвала у меня мысли о другом, также входящим в этот сборник стихотворении «Пути расходятся, дороги остаются…» (при встрече Травник мне поведал, что, возможно, так будет называться весь его сборник). Действительно, так часто бывает: стоит придумать такую удачную строчку, что она чуть ли не «на автомате» создает целое стихотворение.

Я бы обратил внимание на строки: «Поэт, почти что наобум, / Четверостишья сочиняет…». Действительно, хотя работа над словом, стремление к улучшениям и совершенствование — вещи очень важные, все это, на мой взгляд, нужно (и то, если сам чувствуешь, что нужно, если заметил это или получил убедительную критику) уже после написания стихов на одном лишь вдохновении, «почти что наобум». Иначе поэт из Моцарта превратится в Сальери. Самое же лучшее для поэта — написать хорошее стихотворение или, вообще, шедевр на одном дыхании и убедиться, что ничего исправлять уже не надо. Моцарт потому и стал символом именно такого творчества, потому в пьесе А.С.Пушкина ему и завидовал Сальери, добившийся славы трудом и занимавшийся при этом трепанацией искусства, совершивший в итоге убийство, что в партитурах Вольфганга Амадея Моцарта, которые тот делал сам, никаких правок не нашли, не нашли черновиков, потому что их просто не было. Не правил, как утверждали современники, свои рукописи и Вильям Шекспир. А Юлий Ким написал:

Ведь согласитесь, какая прелесть

Мгновенно в яблочко попасть,

почти не целясь.

Я сам поражаюсь тому, что я сейчас сделал. Я сделал программное заявление о взглядах на творчество, отталкиваясь от двух (!) строчек Терентия Травника. Получается, что от строчки случаются не только стихи.

«Умение читать и говорить…» — это, возможно, главное стихотворение цикла о творчестве и одновременно прославление Книги в нашей жизни. Если бы стоящая на одной из моих книжных полок антология «Песнь о книге» выпускалась не в 1977 году, а сейчас, то уверен, что стихотворение Травника заняло бы в ней достойное место. Простая грамота сравнивается с нитью Ариадны, которая, как известно, провела Тезея сквозь лабиринт.

Руны, иероглифы и буквы сравниваются со звездами, созданные ими чудеса ставятся выше всех сокровищ мира, в их начертании сокрыта «великая загадка мирозданья». Когда в предпоследней строфе поэтом упоминаются первые пять букв кириллицы, возникает параллель с пушкинским «Пророком» (тем более что раньше говорилось: начертание рун, иероглифов и букв рождено «из пророческого сна»). «Глаголь, добро неся, благую весть», — призывает поэт и это, очевидным образом, перекликается с пушкинской строкой: «Глаголом жги сердца людей», — но именно перекликается (свое мнение об аллюзиях я уже высказывал ранее).

Важнее заметить то, что в «Пророке» творчество, искусство соединяется с религией. Также и у Травника. «Умение читать и говорить» — это «безмерный дар от Бога к человеку», «благая весть» — это по-гречески «Евангелие». А главное — упоминание в последней строфе Логоса, то есть Иисуса Христа, Бога-сына, второго лица Святой Троицы, нисколько не противоречит стихотворению, а доводит его до логического финала, ведь «логос» — это по-гречески и «слово», и «смысл», и «форма», и «содержание». Посмотрите, как же красиво написал об этом Травник:

Великий Логос, свет Небес несущий,

Безмерно молчаливый в вышине,

Открывший образ, знание дающий,

Ты — символ абсолюта на Земле.

(А потрясающее ощущение в «Пророке» сразу всего мира отразилось в стихотворении Травника «Когда мы щуримся от солнца…»). В следующем стихотворении мысль о необходимой для поэта искренности выражена с потрясающей силой и неожиданностью:

Писать стихи — это значит раздеться,

Догола, до души и дальше…

Травник считает, что нужно возвращаться к себе, к своей жизни, начиная с самого детства, причем не только без фальши, но и без оценок. Скажу вам, что мне очень близок его призыв «постоянно держать выше уровня планку». Да, поэт, прозаик, вообще, любой художник должны ставить даже не максимальную, а сверхмаксимальную планку, превышающую его способности. И только тогда удается проявить себя настолько, насколько это возможно. Те же, кто ставит планку низко, естественно, добиваются низких результатов.

Очень эффектно и мастерски построено стихотворение «Стихи так трудно обмануть…». Каждая строфа начинается с очень похожих по форме и совершенно разных по смыслу строк: «Стихи так трудно обмануть…», «Стихами трудно обмануть…», «Стихами трудно обмануться…». И каждый раз за первой строкой следует одна и та же: «…Но, тем не менее, возможно». Все время — неожиданные финалы. Как можно обмануть стихи? Запутав многосложно, туго затянуть их рифмой (то есть, по моей трактовке, употреблять непонятные слова, делать акценты на рифмы, которые не имеют для стихов такого уж большого значения, — поверьте автору опубликованной в журнале «Литературная учеба» статье «Проблема мужских и женских рифм»). Как можно обмануть стихами? Хватит того, чтобы «неосторожно их прочитать кому-нибудь». А как можно обмануться стихами? Но вдруг… Тут уж никак не ожидаешь трагический финал:

Когда, введенные подкожно,

Они к артерии прорвутся… —

пишет поэт, показывая прекрасную драматургию жанра.

Стихотворение «Есть в слове „стих“ какая-то загадка…» заслуживает особого внимания хотя бы своей потрясающей строкой: «Как будто жизнь вошла в четыре строчки…».

В выражении «как будто» звучит удивление автора (не люблю я термин «лирический герой»; настоящий поэт всегда пишет от своего лица, если редкое исключение, подтверждающее правило, не оговорено специально). Удивление, переходящее в осознание, — да, это действительно так, и твоя жизнь, воплощенная в стихах, собирает тебя «по кубикам, побуквенно». Блестяще определены мощь и сила стиха — «разящая словесная шрапнель».

Стихотворение, посвященное слову «стих», этим словом и заканчивается. Но это уже не существительное, а глагол (конец последней строки выглядит очень неожиданным), и речь идет о смерти поэта. Однако… там, где нельзя было ожидать трагического финала, он есть; теперь же, несмотря на тему, трагизм отсутствует. Ведь поэт «не разбился на излете, а в землю лег зерном». О Феликсе Мокееве, своем друге и учителе, великолепном режиссере и актере, который, кстати, и сам был прекрасным поэтом-лириком, Травник пишет:

Нет смерти у рожденного поэта,

Есть только жизнь, испитая сполна.

Потерю такого титана в своей жизни Терентий переживал очень долго и горько. Немало работ, посвященных Феликсу, в том числе и музыкальных, он написал в то скорбное время.

Цикл о поэтическом творчестве Травник завершает стихотворением «Я напишу в стихах о нашей жизни…». Первая, очень простая строка, переходит в неожиданную вторую: «…Возможно, проза для нее тесна…». Однако автор желает оставить на странице «кусочек белого» и разделяет оба четверостишия точками. Замечательный графический прием для эмоционального усиления. То есть им осознается и необходимость искренности («Писать стихи — это значит раздеться…»), и необходимость о чем-то умолчать. Здесь с Травником нельзя не согласиться, а возникшее противоречие — противоречие кажущееся.

К циклу о поэтическом творчестве примыкает и расположенное гораздо позже стихотворение «Уроки каллиграфии». Оно посвящено мне, и причиной был мой каллиграфический почерк. Примыкает, конечно, и стихотворение «Проходят года и столетья…».

Если многие стихи сборника были написаны в традиционной форме, то стихотворение «Многословие, сведенное к одной букве…» — это нетрадиционный, очень красивый и глубокий верлибр. Вовсе не шарадой, характерной для постмодернистских поэтов, выглядит в другом стихотворении серьезная игра с эпитетами «говорливый», «молчаливый», «прозорливый». И все-таки гораздо типичнее для Травника традиционная форма.

Стихотворение «Осень в Узком» относится к жанру философских стихов о природе. Стихотворение «Алхимик кончиком пера…» я бы назвал философско-мистическим. Высочайшего символизма Травник достигает в стихотворении «У каждого своя судьба…».

Как и в стихотворении «Стихи случаются от строчки…», символами становятся технические термины, на этот раз связанные с поездом и железной дорогой. Посмотрите, чего только стоит строка: «Обходчик-ангел в безрукавке…»! Браво! В стихотворении «Человек не хозяин природы…» совсем не так, как обычно, и гораздо многограннее отражаются экологические проблемы. В стихотворении «От ноты «до» до ноты «ля»…» как бы видны и поэт, и музыкант Травник, я уже упоминал о музыкальном таланте Терентия, но очень эффектная игра названиями нот как слогами не заслоняет основную, символическую мысль — об отсутствии последней ноты октавы. Символическим стихотворением о человеческой психологии является и «Порой сухое сердце…».

Стихотворение «Немного этой жизни…» посвящено смерти. Ему противопоставляется мажорное стихотворение «Есть удивительное свойство у мечты…». Но в финале мечта все-таки остается «сказкой средь нашей бренной суеты».

Во многом это продолжает стихотворение «Так невзначай срываются мечты…». Стихотворение «Миру не хватает глубины…» очень соответствует именно нынешнему времени.

«Ангел-вестник, Весна…», как и «Осень в Узком», — философское стихотворение о природе. И хотя Травник снова обращается к верлибру, играет словами и многоточиями, это, конечно, нисколько не принижает его стихотворения. В стихотворении «Сердце бьется, чтобы было…» чувствуется композитор Терентий Травник; оно так и напрашивается на то, чтобы стать песней. В стихотворении «Любовью заболеть не страшно…» поэт уже третий раз использует термины (здесь — медицинские) как символы. Но «врачует сам Господь», а санитарами являются ангелы. «У тишины есть свой язык…» — это и стихотворение о тишине, о способности «говорить молчаньем», и открывает для читателя прекрасный поэтический пейзаж.

Стихотворение «Пути расходятся, дороги остаются…» можно было бы назвать программным. Но все же, не смотря на явные достоинства этого стихотворения, посвященного возвращению к себе, программным я бы назвал другое стихотворение, но об этом чуть позже.

Одна из главных тем поэзии Терентия Травника — тема любви. В своих стихах он неожиданно, по-новому доносит до читателя эту вечную прекрасную песнь. «Для каждого любовь — свое…», — пишет он. Казалось бы, это стихотворение должно относиться к любовной лирике, но, как и «Иногда мне кажется, что небо…», относится к философской (к любовной лирике относится стихотворение «Давай сегодня говорить молчаньем…», образующее отдельный цикл вместе с прекрасными произведениями «Я ждал тебя на каждом перекрестке…», «Я болею тобой, поражен неземной…», «Где-то на границе осени и лета…», «За моей спиной рюкзак…», «Твою печаль я изгоню стихами…»). Употребленное Травником в стихотворении «Для каждого любовь — свое…» слово «надчудесие» — это вовсе не «фишка» в духе самого известного (а, на мой взгляд, самого худшего) периода в творчестве Игоря Северянина. Не подумайте, что я терпеть не могу творчество Северянина, просто мне как-то ближе его ранние стихи и особенно поздние «Классические розы». Травник, как известно, очень любит произведения Игоря Северянина и посвятил ему много своих работ, некоторые из которых вошли и в этот сборник. Стихотворение «Дубовый стол, чуть съехавшая скатерть…», надо сказать, вовсе не похожее на произведение того периода, когда Северянина избрали «королем поэтов».

В стихотворении «Мелихово» Терентий воспел хорошо известное многим место, где он провел многие годы вместе со своим близким другом, известным художником Вадимом Овсянниковым и где «не изменилось ничего», как пишет поэт, и по сей день… В «Мелихове» есть очень много от поэтического пейзажа. К поэтическим пейзажам относятся и такие стихотворения Травника, как «В ногах сорит душистый клевер…», «Вспотело лето росами и смолью…», «Летний дождь, шумят деревья…». Это не философские стихи, просто стихи о природе, а вот в стихотворении «Сегодня в поле я ходил не ради дела…» философские нотки, безусловно, просматриваются.

В «Мудром дубе» пейзаж заслоняется как очеловеченным образом дуба, так и сравнениями скрипящих ветвей с досками «на палубах старых галер», а филина — с ночным флибустьером. Своеобразны стихотворения «Быть может, я ошибся…» и особенно «Кусочек неба маленький…».

Уже упоминалось стихотворение, посвященное Игорю Северянину, а вот в стихотворении «До чего же они необычные…», посвященному Роберту Рождественскому, действительно можно найти некоторое сходство со стилем поэта…

В стихотворении, посвященном нашему общему другу, художнику-графику Александру Хасминскому, Травник умело обыгрывает и само слово «график», и показывает очень хорошее понимание чужого таланта.

Цикл «Если взять зеленый грифель…» составлен из стихов для детей. Писать такие стихи очень и очень трудно — я за это вообще не берусь, да и перевел пока только два детских стихотворения Роберта Льюиса Стивенсона. Травнику сочинение детских стихов очень удается. Особенно я выделил бы такие жемчужины, как «Я помню, как еще мальчишкой…», «Первую сказку» из «Сказок собирателя трав». Стихи из цикла «Ghugushatiah», навеянные инструментальной симфостори «Гугушатия», на которую Травника вдохновил поэт Николай Фомин, особенно «Под струи лунных вод…», напоминают вовсе не детские произведения писателей «оксфордской школы»: Джона Роналда Рейена Толкиена, Клива Стэплэса Льюиса.

Стихотворение «Почему колыбельные сердцу милы?» я бы определил как взрослое стихотворение о детских стихах.

Вошли в сборник и стихи песен из нового альбома «Три желудя на Плющихе». Их я комментировать не буду, потому что они положены на музыку.

Замечу лишь, что они хорошо читаются и просто как стихи. Еще скажу, что обыгрывание названия классического советского фильма вовсе не случайно: Травник родился и вырос в этом удивительном и заповедном уголке старой Москвы, которое, как известно, всегда было колыбелью многих выдающихся деятелей русской культуры и науки.

Наверное, больше половины сборника (специальным подсчетом я не занимался) состоит из философских стихов. Философским является и стихотворение «Нет ничего отрадней — создавать…».

Православная вера, которая играет очень большую роль в жизни, а значит, и в творчестве Терентия Травника отразилась в его стихах, посвященных памяти светлой монахини Елены, светлой памяти игумена Даниила, о. Роману (Майсурадзе), о. Вадиму (Захаркину), о. Василию (Евпатову), протоиерею Вячеславу (Бобровскому), протоиерею Алексию (Байкову), о. Алексию (Сысоеву), о. Алексию (Дарашевичу), протоиерею Виталию (Тогубицкому). Известно, что поэт многие годы провел в путешествиях и паломничествах по святым местам и монастырям, жил при храмах во многих уголках России. К сожалению, Терентий не включил в этот сборник такие прекрасные циклы стихов, как «Есенинское лето», «Иван Бунин» и ряд стихотворений, посвященных его любимому поэту Борису Пастернаку. Надеюсь, что их читатели смогут прочитать в последующих книгах Травника. Конечно, выделяется стихотворение, посвященное памяти Павла Флоренского.

Есть в этом сборнике и просто религиозно-философские стихи. Небольшое стихотворение «Где-то высоко — высокое…» построено на очень простых строках, однако, заканчивается неожиданной четвертой строкой: «Где-то в Небесах — простое…». К религиозно-философским относятся стихотворения «Я часто думаю о том…» (пусть только из-за последней строфы, но явно именно к ней Травник шел через предыдущие три), «Господь нас учит любви…», сонет «Молитвенные кисти и красочный елей…». Стихотворение «Говорят, что Неизвестность…» многие не отнесут к религиозно-философским, но речь там идет о святой Софии и о ее дочерях. Впрочем, вопрос действительно спорный. И теперь о главном, как обещал. Я особо выделил бы стихотворение «Я воспеваю право тех…», его глубину и духовность. Посмотрите, в наше время, когда жизнь псевдоницшеански прославляет сильных и удачливых (Фридрих Ницше добился славы только после того, как трагически сошел с ума; призывая: «Падающего подтолкни!», — он сам был падающим), Терентий Травник в противовес всем тенденциям и нормам современных реалий не только провозглашает, но еще и «воспевает право тех, кто духом пал, в ком тело ослабело…». Не в этом ли начало нового гуманизма третьего тысячелетия, напоминающего нам о себе все теми же посланниками из эпохи Ренессанса.

Я надеюсь, что читатели получат удовольствие от стихов Терентия Травника и что эти стихи приведут их к серьезным размышлениям.

Писатель и публицист

Вадим Николаев,

член Союза переводчиков России.

Вадим Данилович Николаев

Из коллекции литературных портретов современников:

Вадима Николаева с Терентием Травником многие годы связывает добрая дружба и товарищество. А началось все в юности, когда волею судьбы 1 сентября 1984 года Вадим и Терентий оказались в одной группе корректоров профессионального училища №144 г. Москвы, расположенного на улице Петровка. Долгое время они были просто знакомыми, одногрупп-никами. По словам Вадима, при первом знакомстве Терентий не произвел на него особого впечатления, да и общались они тогда мало.

Вот, что пишет Терентий в своих дневниках о дружбе с Вадимом Николаевым:

«В нашей корректорской группе было не так уж много ребят, но при этом все они были необычными, большинство из них гума-нитарии, сориентированные в основном на литературу. Достаточно вспомнить Костю Литвинова, уже тогда серьезно занимающегося журналистикой, позже препо-дававшего на подготовительном отделение журфака МГУ; Олега Васильева, талантливого кроссвордиста; Бориса, увы, рано умершего, знатока русской классической поэзии; архитектора Александра Хасминского; Игоря Исаева; Вадима Николаева, переводчика и ценителя европейской и в особенности, английской литературы.

Вадим всегда был немногословен, педантичен и безукоризненно честен. Даже странно, что он, с таким набором личностных качеств, за исключением педантизма, обосновался в литературе, прижился там, где немало строится на домыслах, предположениях и фантазиях.

Не могу сказать, что Николаев был фантазер, но то, что его идеи и планы в большинстве своем выходили за рамки реально осуществимых, это факт. В свои необычные проекты он приглашал и меня, но все же чаще это был Александр Хасминский. Помню их, совместный с Сашей грандиозный проект — пеший марш-бросок вокруг Москвы по МКАДу, в конечном итоге, ограничившийся все-таки Садовым кольцом. Были между Сашей и Вадимом многочасовые турниры по шахматам, и проходили они по телефону. И все-таки, что было бесспорным и вызывало всегда уважение, так это его честность. А вкупе с образованностью, эрудицией и неоспоримой порядочностью Вадим представлял не иначе, как эталон нравственного мастерства, который закреплен за ним и по сей день. Мне нравилась его семья. Вадим жил с бабушкой и мамой, очень интеллигентными людьми строгих нравственных принципов.

В ту пору, когда я жил и имел мастерскую в Ясенево в Москве, мы нередко встречались, в большинстве своем у меня, и подолгу беседовали. При этом, как правило, были едины в подходах к жизни, хотя Николаев всегда придерживался атеистических взглядов и ко всему еще и прокоммунистических. Но это отличие было не единственным. Если я, можно сказать, был молниеносен в принятии решений, то Вадим полная этому противоположность. Невысокий, всегда начисто выбритый, в рубашке, застегнутой до последней пуговицы и заправленном в брюки свитере, Вадим являл из себя крайне собранного человека. Мы тянулись друг к другу, уважали и поддерживали, как могли. Мне нравилась его основательность. Он называл себя перфекционистом и старался таковым и быть. Нельзя сказать, что во всем, но в чем-то ему, безусловно, это удавалось. Николаев неоднократно делился со мной мнением относительно моих песен, ранних стихов, которые я считал тогда больше все же песнями. Впоследствии Вадим Данилович стал одним из моих наставников в литературе, чье мнение для меня и сегодня остается авторитетным».

Со временем притягательная незаурядность личности Терентия, которая проявлялась в его творчестве и просто в общении, позволили совершать им долгие прогулки по Ясенево и Битцевскому лесопарку. Как правило, эти прогулки сопровождались интересными, обоюдоприятными разговорами. Совместные прослушивания музыки или же исполнение Травником своих песен под гитару и связанные с этим диалоги, послужили конструктивным импульсом для написания Терентием в 1991 году музыки на стихотворение Николаева «Ты не чужая мне». Так получилась удивительная песня-баллада «Соната», вошедшая в музыкальный альбом «Ноева Ковчега» «Светлая грусть». Вадима всегда интересовало музыкальное, и в первую очередь, песенное творчество Травника. В 1999 году произошло еще более активное их сближение. Тогда Николаев начал переводить альбом «Ковчега» «Дождь в твоем городе» на английский язык, его англоязычная версия должна была выйти годом позже.

Вадиму нравились песни и стихи своего друга, они, казалось, были написаны универсальным языком, с ними легко было работать, делая их переводы на английский. И он, время от времени, предавался этому приятному для него занятию. По мнению Терентия, перевод Николаева сохранял не только образность и художественность стихотворения, но и его ритмическую, а самое главное, фонетическую основы. Достаточно обратить внимание на окончание строк. Вадим специально стремился сохранять фонетику, зная, что стихи, переводимые им, одновременно являются и песнями. Для знатоков английского языка привожу фрагмент перевода Николаева одного из стихотворений Травника:

БАЛЛАДА ДЖИДЖИ

Сколько грусти в осенней задумке,

Сколько тайной печали для нас!..

И идешь по дороге в раздумьях —

Чем последний закончится час…

Что бы в жизни твоей не случилось,

Знай, что смерть всегда рядом с тобой.

Завершай каждый раз свое дело —

И всегда оставайся собой

Терентiй Травнiкъ, 2008

GG’S BALLADE

How much sadness in autumn conceiving,

How much sorrow so secret for us

Аnd you go by the road and you’re thinking

Of life’s end, of this time that is last.

And whatever in your lifetime happened

You must know that your death isn’t far,

Everytime you must complete your doing,

You must stay, calmly stay where you are.

Перевод Вадима Николаева

В разные годы Вадим Данилович написал несколько статей о творчестве Травника. Писательский талант Николаева и его природная способность к анализу, профессиональная эрудированность и обладание поистине энциклопедическими знаниями в разных областях литературы, позволяют ему создавать глубокие, объективные аналитические статьи, пересыпая их множеством деталей и подробностей из творческой, общественной и личной жизни мастеров искусства, известных музыкантов и литераторов.

В 2009 году Вадим открыл для себя живопись Терентия и написал три очерка о его картинах. Известно, что одна из работ Травника-художника «Серебряный храм» подарена Николаеву и хранится в его домашней коллекции.

Долгие годы, несмотря на колоссальную занятость, Вадим Данилович Николаев является главным редактором издательства «Светец».

Биографическая справка:

Вадим Данилович Николаев — российский писатель, поэт, переводчик и эссеист, шекспировед, автор-составитель первой русскоязычной энциклопедии об Уильяме Шекспире, член Союза переводчиков России. Родился в Москве 19 сентября 1967 года в семье физика-атомщика и учительницы математики. В 16 лет увлекся переводом английской поэзии, а в 17, пройдя конкурс, поступил в семинар художественного перевода при Московской писательской организации (руководители — Элизбар Ананиашвили и Яков Козловский).

Еще будучи студентом Российского государственного гуманитарного университета, начал свою профессиональную переводческую деятельность (после публикации семи рассказов Агаты Кристи в его переводах). Тогда же занялся научным и официально-деловым переводом. В 2004 году вышел сборник «Шекспир У. Сонеты: Антология современных переводов» (СПб, «Азбука-классика», переиздания — 2005, 2007). Составителями были Вадим Николаев и Александр Шаракшанэ (сын Або Шаракшанэ), как и Николаев, переводивший сонеты Шекспира, а для книги сделавший все подстрочные переводы. Также Николаев публиковал переводы Франческо Петрарки, Эдмунда Спенсора, Джонна Донна, Педро Кальерона, Джонатана Свифта, Иоганна Вольфганга Гете, Уильяма Блейка, Роберта Бернса, Джорджа Гордона Байрона, Перси Биши Шелли, Джона Китса, Адама Мицкевича, Шарля Бодлера, Поля Верлена, Роберта Луиса Стивенсона, Оскара Уайльда, Роберта Фроста. 12 июля 2007 года вышла энциклопедия «Шекспир» (М., «Алгоритм», «Эксмо»; Харьков, «Око»), где Вадим Николаев был автором-составителем. В 2011 году выпустил эссеистическую книгу «Заметки на разные темы», где размышлял о литературе, музыке, истории, кинематографе, живописи и, конечно, о переводе. В 2013 году им издан сборник стихотворений для детей Роберта Луиса Стивенсона «Сад детских стихов», в который вошли переводы почти всех его стихотворений. В 2014 году Николаев опубликовал свой исторический роман о Киевской Руси «Богатырская дружина Мономаха» (авторское название — «Время удельных князей»). В 2015 году, после проведения им литературных конкурсов, он издал книгу «Самой короткой дорогой. Антология малой прозы и поэзии».

Слово о детской поэзии

Детская тема занимает особое место в поэтическом наследии Терентия Травника. Планета детства — неповторимая вселенная, раскрашенная безграничной фантазией ребенка и помогающая ему создавать собственные миры, удобные для проживания. Стихотворения для детей Т. Травника написаны простым и понятным языком. Его стихи интересны и увлекательны — это и мир игрушек «Мои игрушки», и мир домашних любимцев: «Про кота Мурлыку», «Баламут», «Ну и кошки», и мир предметов быта, одухотворенного детским воображением: «Чайник и самовар» и многие другие.

Образы, созданные поэтом в стихотворениях, увлекают ребенка, расширяют его знание об окружающем мире, тем самым обучая, развивая и обогащая его душу. Так, в стихотворении «Листики» автор, давая детям своеобразный урок природоведения и рассказывая им о разнообразии листочков у разных пород деревьев, учит наблюдательности, предлагает самому увидеть и придумать слова, которые отличают листик березки от листьев других деревьев. Известно, что в детстве Терентий любил собирать разные листья и травы, составляя из них гербарий. Это увлечение, позже ставшее основой для глубокого познания растительного мира, поэт сохраняет всю свою жизнь. Еще в студенческие годы его называли Травником сокурсники и друзья. Это и послужило появлению небезызвестного теперь псевдонима в литературном мире — Травник.

В стихотворении «Считалочка» Терентий рассказывает ребятам не только о том, как называются детеныши у разных животных, но и показывает особенности детского языка и детской логики: раз «бельчонок — у беличихи», значит «лисенок — у лисихи»! А Травник с любовью поправляет: «Не лисихи, а — лисицы! Будешь — первым ты учиться». В стихотворении «Мишка» умиляют две первые строки, написанные им детским языком с глубоким пониманием детской логики: «Мишка шлепает по лужам, потому что неуклюжий…» — истинно, только ребенок так может рассуждать, и в конце истории про мишку, который простудился и пьет горькую микстуру, автор завершает:

Он лежит в своей кроватке,

Под подушку спрятал лапки,

Знает Мишка: ко всему

Мед достанется ему

Стихотворение «Юный художник» — просто кладезь детских умозаключений и рассуждений, оно буквально «пересыпано» ими:

Я слепил из пластилина

Королевского пингвина,

Чтобы тот не вешал нос —

В холодильник жить отнес,

Вынул масло и творог

И поставил в уголок.

Читая детские стихи Травника, не перестаешь удивляться исключительной способности мастера, почти с гениальной легкостью, воспроизводить ход рассуждений ребенка, да еще и в поэтической форме!

Детство — самое важное время в жизни каждого человека, именно в эту «золотую пору» в психике ребенка формируется не только базовое доверие к миру, но и здоровое представление о нем, где фундаментом для гармоничного развития ребенка становится родительская любовь. Наполняя ребенка любовью, мы, таким образом, творим свободную и уверенную личность, хорошо адаптированную к преодолению непростых жизненных ситуаций. Мир детской поэзии Терентия Травника наполнен яркими красками и образами, которые поэт сохранил в своей душе, и великодушно дарит всем ребятам, наполняя их сердца любовью, с избытком полученную от своих родителей.

Природа очень мудро распорядилась, создав в жизненном цикле человека период детства. Все мы «родом из детства», детства, наполненного радостью каждого дня, беззаботностью и возможностью отдаваться любимому занятию — Игре. Ее Величество Игра влияет на формирование произвольности психических процессов у ребенка: произвольного внимания и произвольной памяти, ведь в процессе игры ребенок произвольно сосредотачивает свое внимание на предметах, включенных в игровую ситуацию и ему необходимо запоминать условия игры. Именно в игре формируется особое свойство мышления, позволяющего встать ребенку на точку зрения других людей, предвосхитить их будущее поведение и в зависимости от этого строить свое собственное поведение. Игра имеет определяющее значение для развития воображения. В процессе игры приобретаются навыки общения, а необходимость подчиняться правилам игры, способствует развитию чувств и воли. Вот как важно, чтобы в период детства наши дети вволю наигрались, набегались и нагулялись. В стихотворениях «Весеннее. Детское», «Плющихинское», «Такой случай», «За жужелицами» и др., Травник рассказывает о своем детстве, и в этих историях каждый с легкостью может узнать и себя, и своих друзей. Эти стихотворения органично вписываются в детское сознание и становятся неотделимыми от самого ребенка. А еще эти стихи… очень добрые.

Игра является для ребенка и способом познания мира, и развитием его психических процессов, и особой формой социальной адаптации. В общении с детьми сам поэт постоянно импровизирует, придумывая разные игры для них, загадки, скороговорки (скороговорилки, скороговорушки, как он сам их называет), «жужжалки» и считалки. Например, придуманная Травником поэтическая «Детская игра Пумпурум», прекрасно помогает развитию памяти ребенка, ведь победителем в игре становится тот, кто сможет без ошибки повторить стихотворение и остаться до конца в игре:

Пумпурум сидел на стуле,

Пумпурум качал ногой,

Пумпурума ветром сдуло,

Он упал вниз головой.

Ловко отскочил от пола

И на стул уселся снова.

Пумпу раз и два, и три

Ты (показать кто) за мною повтори.

Стихотворение, стержнем которого является «детское» слово «пумпурум», легко запоминается и воспроизводится юным читателем. Дети — талантливые и непревзойденные создатели выразительных слов в период развития речи. Они с азартом играют в эту игру. Принимать участие в этой игре может любое количество ребят, а правила игры — просты и увлекательны. Детских поэтических игр, сочиненных Травником, немало. Среди них особо выделяется игра-загадка «Летняя игра в огурцы», своеобразием которой являются загадки о различных явлениях природы. В разные годы поэтом созданы такие игры, объединенные им в единый цикл детских стихов «Стихи-загадки».

Персонажи, созданные Терентием, помогают в игровой форме овладеть маленькому человечку миром окружающих его вещей и предметов, миром людей, с которыми ребенок взаимодействует в процессе общения и игры. Все это создает условия развития малыша, его познавательных процессов — восприятия, внимания, памяти, речи, воображения и высшего познавательного процесса — мышления.

Детская поэзия Т. Травника — это не только удивительные стихотворения, передающие особенности раннего мышления, но еще и умение автора передавать поэтическим словом нюансы детского рассуждения и размышления. В забавном стихотворении «Про ежика» наглядно представлен процесс начального формирования логического мышления у ребенка, стремления проникнуть в суть увиденного им явления:

По траве мешок ползет —

Кто-то хвою в дом несет.

И торчат от елки

Из мешка иголки.

Надо ежика спросить:

Кто же это может быть?

Понимание автором своеобразия ребяческих рассуждений и умозаключений, подмеченных им в общении, позволило ему создать произведения, близкие и понятные деткам. Они с интересом слушают их, быстро запоминают и, конечно, с удовольствием рассказывают. Эти произведения узнаваемы, ребятня их любит, потому что они написаны их «детским языком», который знает поэт и владеет им в совершенстве. Это знание позволяет ему в своих стихах разговаривать с ребятами на одном языке. Нетрудно заметить, что поэт в своем творчестве для детей активно пользуется их же словами: «каляка малякин», «пумпурум», «покла́л», «па́пову книжку», наделяет своих героев несуществующими «детскими именами», называя и передавая тем самым суть, главное свойство персонажа, например, «Неуклюж», «Худомал», «Нетужиль и Нетужиля» и т. д. Зная эту особенность юного словотворчества и удивительную его способность создавать новые слова и фразы, которыми они объясняют по-своему знакомые им явления, Травник смело использует ее в создании своих стихов для детей, которая и придает неповторимую самобытность его стихотворениям:

Я спросил у Колобка:

«Ты чего надул бока?»

Колобок мне отвечал:

«Я бока не надувал.

Это брат мой — Надулбок —

У того бока надуты,

А еще есть — Раздулбок.

У него они — раздуты».

«Гениальным лингвистом» назвал Корней Чуковский ребенка в период начала познания мира и развития речи у него. Ведь еще Лев Николаевич Толстой, обращаясь ко взрослым, заметил: «Ребенок сознает законы образования слов лучше вас, потому что никто так часто не выдумывает новых слов, как дети». Вот и Терентий Травник, понимая это, вводит в свое стихотворение «Три брата» совершенно «детские слова» — Надулбок и Раздулбок. Посмотрите, как поэт показывает рождение новых слов, играя этими самыми словами в стихотворении «Песенка о сэре Фло́боке»:

Бросил заниматься боксом —

Посадил на даче флоксы.

Был боксером — стал флоксером,

А точнее — флобоксером…

Флобоксером, Флобоксэром,

Ну а позже, просто сэром…

                                          Фло́боком.

Особых слов заслуживают колыбельные, названные «по-травниковски» — «баиньками». Это, придуманное поэтом слово, стало ныне уже известным. «Баинька для Серафимы», «Баинька для Сони», «Баинька для Жужжи»… вот неполный список нежных баинек-песен, «пахнущих грудным молочком». Плавный ритм этих стихов успокаивающе действует на малыша, как будто раскачивается люлька: «ба-а-й — бай…», «ба-ю — бай»… Почувствуйте этот ритм в удивительном стихотворении — колыбельной, написанной поэтом к первой ночи на Земле «Для девочки Таи», оно наполнено бесконечным теплом, нежностью и мелодичностью:

Маленькая Тая,

Нежная такая,

Словно льдинка, тая,

Излучает свет…

И таится в Тае

Тайна непростая,

Знает эту тайну

Дедушка Тэтэ…

Он придет к Таисии

С травами и листьями,

Спать уложит Таиньку

И споет ей «баиньку».

Таю-таю, таю-тай,

Спи, Таисья, засыпай.

«Дедушка Тэтэ» в этом стихотворении и есть детский поэт Терентий Травник. Он и приходит «с травами и листьями» к каждому малышу на Земле и поет для него свои добрые и волшебные колыбельные «баиньки». Наделенный композиторским даром, Терентий Травник написал детскую колыбельную песенку «Папина баинька». В авторском исполнении (поэт хорошо играет на фортепиано и гитаре) она производит неизгладимое впечатление, и не только на детей: тембр его голоса — от природы мягкий и бархатистый, исполняющий детскую баиньку, а в конце песни, переходящий в шепот, успокаивает и уносит малыша в волшебную страну Детских Сновидений.

Терентий Травник — настоящий детский волшебник. Всем ребятам свойственно верить в чудеса, сказочные персонажи, например, в Деда Мороза. Они любят слушать, читать сказки и… сочинять их сами. Опираясь на эту возрастную особенность, автор поддерживает в них эту веру, и своими стихами показывает, что волшебные существа есть и в нашем мире, и они открываются всем, кто в них верит. Например, все дети знают, что существуют гномы. В своем стихотворении «Мой друг гном» поэт серьезно рассказывает:

Ко мне пришел сегодня гном,

Уселся тихо под столом,

Сидел и слушал не дыша:

Что он там делает шурша?..

А я писал статью про то,

Что гномы в сказках и в кино…

Поэт не заигрывает с детьми, понимая, что гномы могут жить только в фантазиях и сказках, но открывая свой секрет волшебника, предлагает сделать гномов своими руками: «У меня живут два гнома, я их сделал из картона».

Т. Травник дружит не только с гномами, он лично знаком и с волшебным героем по имени Ушка. Терентий рассказывает об Ушке, который кладет деткам под подушку, под ушко ребенка — игрушки. Отсюда и имя у него такое — Ушка. Ушку знают, любят и ждут все маленькие дети, когда засыпают в своих кроватках, потому что верят, что Ушка обязательно придет к ним и положит под подушку игрушку, которая увлечет малыша в волшебный мир снов:

Есть смешной проказник Ушка:

Он в мешочке за спиной

Носит детские игрушки

И с фонариком-луной

К нам приходит в час ночной.

Достает свои игрушки,

Если тихо и все спят,

И кладет их под подушки

Только маленьких ребят…

Поэтом создан большой цикл книг для детей «Сказки собирателя трав», и, конечно же, его знаменитая волшебная страна, реально существующая — «Гугушатия». Сказки Травника обладают уникальными свойствами и статусом — они, действительно, волшебные! Такие сказки занимают особое место в детском творчестве автора. Им свойственна таинственность, необычность имен героев, нереальных ситуаций, в которые они попадают. Конечно же, эти истории пропитаны любовью к детям, таким образом осваивая чудесный мир взаимоотношений сказочных персонажей, дети научаются добру, искренности, любви, заботе друг о друге. «Таинственная страна», «Песни великана Лума», «Эльгур», «Утро мага» — эти названия волшебных стихов притягивают внимание маленького читателя и вводят его в сказочный мир. Удивительная страна Гугушатия — страна света и добра, созданная поэтическим гением, полюбилась и детям, и их родителям. Они подружились с жителями этой страны — гугушатами, маленькими желудиными человечками, которым неведомы ни жадность, ни зависть. Т. Травник много лет работает над проектом Гугушатия. Кроме поэтической поэмы «Гугушатия» он написал в 2006 году фантастическую симфонию «Simphostory «Ghugushatiah». И этот проект еще не закончен. Сейчас вместе с поэтом над этой темой работают талантливая писательница Елена Дапирка и молодая художница Алена Ромадина. Маленьких читателей, а также их мам и пап ждет феерический сюрприз.

Искрометная, написанная с тонким юмором поэтическая история «Ежки-Пажки» предназначена для совместного прочтения детей и взрослых. Это история из жизни… ежей. Невозможно без улыбки читать о жизни сначала одинокого, а потом семейного ежа со всеми атрибутами обустройства «ежиной семейной жизни». Что за прелесть эти «Ежки-Пажки» Травника! Читая их, ребенок по-доброму постигает науку взросления, а взрослый — получает массу удовольствия от забавной истории про ежей, у которых все как у людей. Эта книга объединяет семью, создавая психологическое благополучие и для детей, и для взрослых, заряжая всех хорошим настроением и здоровьем.

Поэзия Травника является не только познавательным и образовательным средством для юной души, но и оказывает верное воспитательное воздействие на формирование личности ребенка, закладывая в его душу высокие духовные и нравственные идеалы дружбы, чести, достоинства и благородства. Великолепные образы, созданные в детских стихотворениях, учат ребенка любить свою Родину, беречь природу, заботиться о «братьях наших меньших» и являются своеобразными векторами дальнейшего развития будущего полноправного гражданина своей Родины. Велико влияние поэзии Травника и на эмоциональную сферу ребенка, наполняя его радостью от того, что светит солнце, что на небе радуга, и что каждый день мир дарит ему свои новые тайны. Подобными стихами автор открывает сердце растущего человека для восприятия красоты окружающей природы, научает любить, ведь, как пишет сам поэт в одном из своих стихотворений, но теперь уже для взрослых «Все, что исполнено любовью, любовью и защищено»!

4 марта 2013

Дополнение от автора книги

Стихи Травник пишет для взрослых и детей. Его философское слово, выраженное в притчах, эссе и афоризмах, публицистика, приглашающая к размышлению на волнующие темы и проблемы жизни общества, позволяют автору не только выразить свое восприятие окружающей действительности, но и несет знания читателю, влияя самым благоприятным и развивающим образом на него. Обращаясь к его поэтическому творчеству, к лирической и духовной тематике, не перестаешь удивляться умению поэта создавать стихи и для детей. Не каждому маститому поэту дается этот дар. На вопрос, откуда у него эта способность, Терентий ответил строками из своего детского стихотворения «Каракули»:

Я был когда-то маленьким,

теперь я стал большим,

но только этот маленький

во мне остался жить.

Он утром просыпается

и не дает мне спать,

и солнцу улыбается,

и хочет все узнать.

Искренность, непосредственность, любознательность и открытость миру, знание детской психологии и любовь позволяют автору находить с ребятами общий язык в своих произведениях. Простая рифма стиха создает особую мелодику, а характерная логика рассуждения автора позволяет им легко запоминать такие стихи. На своем сайте для «Детские универсиДеты» есть рубрика «Факультатив», в которой собраны видеоматериалы о том, как дети читают стихи Терентия Травника в разных уголках нашей страны, где самому маленькому чтецу — 2,5 года.

В настоящее время для детей вышли книги автора: «Бим-бом день за днем» (2010), «Ежки-Пажки» (2010), «Ходики» (2011) — Академия Педагогических наук дала рецензию на эту книгу (см. в конце книги), «Жу-жа-жи» (2013), «Кто там, в море…» (2013), «Юный художник» (2014).

О духовной поэзии

Книга стихов «Светец» — одна из первых книг Терентия духовного содержания, выпущена к 50-летию храма Святителя Николая Чудотворца Мирликийского в Бирюлево в 2008 году. В книгу вошли стихотворения, написанные автором в 90-е годы XX столетия и новые — 2007 года. Стихи проиллюстрированы художником-графиком Ириной Черной, а в оформлении обложки книги использована работа графика Демьяна Утенко́ва.

Примечательно то, что книга «Светец» распространялась в храмах города Москвы, а все средства, полученные от её реализации, пошли на строительство нового храма в Бирюлево.

«Пусть хранят тебя от всех печалей
Белых колоколен корабли…»

В преддверии светлого праздника Рождества Господа и Спаса нашего Иисуса Христа выходит новая книга русского поэта и публициста, художника и музыканта Терентия Травника «Светец». Это сборник высокой духовной поэзии, где автор увлекает нас за собой в поиск ответов на извечные вопросы бытия о Жизни и Смерти, Добре и Зле, Любви к Богу и всему сущему. Жизнь человека уникальна и единственна, это бесконечно малый мир, мир торжества сознания, где каждое мгновение неповторимо. И у нас есть выбор, как прожить нашу жизнь: печалиться, ссориться, накапливать, завидовать, строить бесконечные планы на будущее или радоваться, заботиться, окрыляться и творить, наполняя свою жизнь чистыми помыслами, надеждой и добротой.

Творчество Терентия Травника — удивительно поэтичное явление в нашей жизни, в котором честность, искренность, ответственность и, наконец, профессионализм и самобытность составляют уникальную ткань произведений поэта. Эта книга предполагает вдумчивое, неспешное чтение. Каждое стихотворение автора не похоже на предыдущее. Стихи Травника музыкальны и живописны. Их можно послушать, как музыку, пронизанную жизнеутверждающими нотами любви к Родине, родной природе, Человеку. Их можно рассматривать, как картины, где красочные пейзажи русской природы чередуются с храмовой живописью, где автор, как художник, крупными заключительными мазками вечных понятий Веры, Надежды, Любви добивается единства и гармонии.

Используя весь набор художественных приемов, наполняя стихи высоким философско-религиозным смыслом, автор как бы призывает нас: «Возьмите на себя ответственность за свой краткий земной путь, и будете благословенны в вечном пути на Небо».

Литературное общество «Exlibr». 2008г.

Протоиерей Виталий Тогубицкий, после прочтения книги «Светец», заметил: «Каждая новинка в поэтическом мире, безусловно, заслуживает внимания, тем более, если это стихи духовного содержания. Они всегда находят своего читателя и ценителя. Думаю, что этот небольшой сборник талантливого поэта не останется без внимания. Автор призывает по-новому взглянуть на окружающий мир, на все, казалось бы, привычное и обыденное: «До чего ж все это благодать!»

Его стихи умиротворяют, призывают задуматься о смысле земного бытия, о предназначении человека, о вечности души и о будущей жизни: «Я часто думаю о том, куда нас призовут потом…».

2008г.

Виталий Григорьевич Тогубицкий

Из коллекции литературных портретов современников:

После принятия таинства Святаго Крещения 4 июля 1990 года в храме Св. Николая Мирликийского в Бирюлеве от протоиерея Алексия (Байкова), Терентий начал интересоваться религией, православием, активно знакомиться с катехизисом, изучать литургику, паломничать по московским монастырям и храмам, делая фото- и киносъемки и ведя дневниковые записи.

Архив Травника насчитывает сотни фотографий на эту тему, сделанных им в начале и середине 90-х. Помимо прочего, он снял несколько фильмов, выпустил подборку открыток «Монастыри Москвы», создал в акварели большую коллекцию (31 шт.) архитектурных пейзажей с храмами и монастырями.

Выставка акварелей прошла 23 июня 1995 года, в день его 31-летия. После своего Крещения, уже с Рождества 1991 года Терентий принимает решение регулярно, почти ежедневно посещать, участвуя в Богослужении, все действующие в то время московские церкви, причем каждый день разные. Паломничество проходило более трех месяцев. В это время Терентий делает большое количество кинозарисовок о Москве и, особенно, о ее религиозной жизни, которые легли в основу его трехчасового фильма «Стекло», посвященного православным храмам Москвы 90-х годов прошлого столетия.

На фото Терентий стоит недалеко от храма Усекновения главы Иоанна Предтечи в Коломенском, держа в руках свою бессменную «цейсовскую», механическую кинокамеру…