Бесплатный фрагмент - В потоке творчества: художник...

РОДИТЕЛЯМ ТЕРЕНТИЯ ТРАВНИКА

АЛЕКСЕЕВЫМ

АРКАДИЮ ПАВЛОВИЧУ И
ЛЮДМИЛЕ ГЕОРГИЕВНЕ

ПОСВЯЩАЕТСЯ…

«Я мыслитель типа исключительно интуитивно-синтетического. У меня, бесспорно, есть большой дар сразу понять связь всего отдельного, частичного с целым, со смыслом мира. Самые ничтожные явления жизни вызывают во мне интуитивные прозрения универсального характера. При этом, интуиция носит интеллектуально-эмоциональный, а не чисто интеллектуальный характер. За малым и раздельным в мире я вижу духовную действительность, из которой проливается свет на все. Наиболее важные для меня мысли приходят мне в голову, как блеск молнии, как лучи внутреннего света. Когда я начинаю писать, я иногда чувствую настолько сильный подъем, что у меня кружится голова. Мысль моя протекает с такой быстротой, что я еле успеваю записывать. Я не кончаю слов, чтобы угнаться за своей мыслью. Я никогда не обдумываю формы, она сама собой выливается, моя мысль даже изначально связана с внутренним словом. Я почти никогда не исправляю и не обдумываю написанного, могу печатать в таком виде, как первоначально написалось. Поэтому в моей манере писать есть небрежность. Я делаю лишь небольшие вставки и иногда этим нарушаю последовательность мысли. Манера писать у меня, как я говорил уже, афористическая, хотя эта естественно свойственная мне форма недостаточно выработанная и последовательная. Афоризм для меня есть микрокосм мысли, в нем в сжатом виде присутствует вся моя философия, для которой нет ничего раздельного и частного. Это философия конкретно-целостная. Я всю жизнь пишу. Писание для меня духовная гигиена, медитация и концентрация, способ жить. Писать я всегда мог при всех условиях и при всяком душевном состоянии».

Николай Бердяев из книги

«Самопознание. Опыт философской автобиографии».

Слово к читателю

«Если мы не займемся жизнью, то она сама займется нами

и не стоит думать, что мы совпадем
с нею во взглядах…»

Читая эти слова в одной из статей Терентия Травника, подумала, что отдельно взятые, они могут показаться иному читателю несколько уставными, почти академичными. Могут, если не знать, что стоит за ними для самого Травника, каким «золотым наследием» пережитого им опыта обеспечены их действительный «курс», их реальная стоимость. Опыта человека, который всю жизнь посвятил занятиям с собственной жизнью, взяв ее за основу всего своего творческого и духовного пути.

Быть может, в поисках лучшего определения из-под моего пера вышло нечто, далеко не выражающее того ощущения, которое остается после встреч с поэтом и знакомством с созданными им мирами. «Золотое наследие» — это так условно, неточно, когда речь идет об изобилии, громаде жизненного опыта, вобравшего в себя не только самого Терентия, но и множество людей, с которыми как-то пересекалась его судьба, от самых близких до мимолетных случайных попутчиков в его многочисленных путешествиях по жизни.

Первая книга «В потоке творчества»: «Художник» открывает возможность детально познакомиться с живописным творчеством нашего современника.

Игорь Аркадьевич Алексеев — яркий представитель эпохи, в которой мы живем. Интеллектуальные способности, разнообразные интересы и созидательная деятельность помогли ему добиться поразительных достижений в поэзии, музыке, живописи, философии, публицистике и в других областях гуманитарных знаний. В совокупности все это вызывает неподдельное внимание и уважение к его личности, к его судьбе. При написании книги мне хотелось представить и некий срез нашей эпохи. Через коллекцию литературных портретов современников, оказавших влияние на его внутренний мир, можно составить и портрет поколения. Означить и почувствовать дух времени помогут фотоматериалы из личного архива семьи Алексеевых. Для наглядности здесь представлены иллюстрации картин Терентия, созданные им в разные годы, в разнообразной технике, непохожие по стилю и сюжету.

Книга состоит из отдельных статей независимых авторов, отражающие в биографических подробностях отдельные виды творческой деятельности Терентия, что поможет читателям создать вполне объективный его образ и путь жизни. Уникальные дневниковые записи, предоставленные самим поэтом в процессе написания книги, позволяют полностью погрузиться в те или иные жизненные события и ситуации, иллюстрируют их многочисленными живыми фактами и эпизодами. Основу этой и всех последующих книг этой серии составляют мои исследовательские и биографические статьи, создававшиеся, что называется, с натуры в течение многих лет близкого общения и естественного наблюдения его жизни и творчества, которые помогут расширить восприятие и понимание природы подлинного таланта.

Материалы о творческих встречах, знакомствах, местах работы или общей объединяющей деятельности, собранные в единую картину времени, помогут каждому из нас, в процессе их изучения, почувствовать судьбоносность отдельных отношений с поэтом, повлекших впоследствии качественные изменения их личности и жизни.

У нас есть уникальный случай, соприкасаясь с произведениями Терентия, впитывать в себя живое поэтическое слово мастера, возрастать своей душой, научиться благодарить жизнь за благие деяния и по возможности маленькими частичками своего тепла уметь согревать других.

Идея создания этого проекта возникла спонтанно и поразила своей неожиданностью. А поводом послужил тот факт, что Людмила Георгиевна Алексеева, по своему обыкновению, как-то раз, вошла в рабочий кабинет Терентия с журналом в руках и зачитала отрывок из работы Николая Александровича Бердяева (1874—1948) «Самопознание. Опыт философской автобиографии». После прочтения, посмотрела на нас поверх очков и спросила: «Вам это никого не напоминает?»

К слову сказать, семья поэта из читающих, а Людмила Георгиевна — истинный книгочей, любит перечитывать публицистику Юрия Трифонова, обращаться к книгам из серии «Жизнь Замечательных Людей» — писателей, художников, поэтов, артистов; и если встретится с чем-то интересным, то сразу делится со всеми, зачитывая вслух заслуживающий внимания отрывок. Вот так и появился эпиграф к этой книге, вымостивший направление её повествования, но главное — во многом созвучный с творческой личностью Терентия Травника.

Поразительно то, что автобиографическая характеристика Николая Бердяева — универсальна. Она присуща всем творчески одарённым людям с высоким уровнем мастерства в различных видах искусства, от века живших на Земле и подаривших человечеству нетленные шедевры, вошедшие в сокровищницу мировой культуры, способные волновать и восхищать наши сердца и сегодня. Очень часто такие люди полиматичны, они в своем творчестве могут сочетать яркие достижения в различных областях и несвязанных между собой направлениях видов деятельности, таких как музыка, литература, философия, поэзия, изобразительное искусство и наука. Их имена хорошо известны — Леонардо да Винчи, Микеланджело, Эрнст Гофман, Михайло Ломоносов, Михаил Лермонтов, Владимир Высоцкий и другие. И хотя в своем проекте «Литература и живопись» Терентий говорит, что «рисующий писатель и пишущий художник явление не такое уж редкое в жизни творческих людей», соприкоснувшись вживую с трудами Терентия, испытываешь необъяснимый трепет души.

Когда-то, в далёком 2006 году он написал: «У меня множество идей, десятки проектов книг, фильмов, музыка к спектаклям, авторские дизайн-программы, живопись, фото, философия, лекции и консультации, и это только начало…». В предлагаемом издании читатель познакомится со многим из того, о чем Травник писал тогда и осуществил впоследствии.

Изначально была задумана одна книга из семи глав, но в процессе работы материала оказалось настолько много, что решено было выпустить серию из семи книг под общим названием «В потоке творчества»: «Художник», «Музыкант», «Поэт», «Творческие проекты», «Путешествия и подвижничество», «Творчество и Личность» и «Связь поколений». Выражаю искреннюю надежду, что первая представленная работа из этой серии «В потоке творчества: «Художник», будет интересной и полезной. Знакомясь с каждой книгой, вы сможете составить свое представление о талантах нашего современника, сумевшего, опираясь на природные дарования, раскрыть свое истинное призвание и реализовать себя в служении Творчеству, сделав свою жизнь наполненной и осознанной.

Издание адресовано всем, кто интересуется творчеством Терентия Травника, а также тем, кто занимается поисками себя, своего места в жизни и своего призвания, где в полноте смогут раскрыться все таланты, дарованные каждому человеку при его рождении.

С уважением к читателю,

автор Ирина Михайловна Соловьёва

Светотени судьбы художника

Первый мазок художника сродни точки у литератора. На таком же белом, как и лист, холсте начинается действие. Мне посчастливилось увидеть многие произведения Терентия-художника, и не только в альбомах и каталогах.

Открывая свое повествование, я решила начать с художественной ступени творческой жизни поэта — «белой радуги». Именно так он в поэзии и прозе называет свое изобразительное искусство. В этой главе представлены материалы, раскрывающие талант художника Терентия Травника: непростой путь от рисования к живописи, этапы становления в искусстве и отношение к нему, которое менялось с годами по мере созревания души мастера. Значимые встречи и знакомства, кардинально повлиявшие на ход судьбы Т. Травника в живописи, его первые выставки, начиная от вузовской художественной студии и до воплощенного им в жизнь проекта авторской галереи Delon`ь с ее особенностями развития; и многое-многое другое позволят открыть одну из сторон его таланта. Как-то раз Терентий поделился, что в детстве мечтал стать археологом и ездить в экспедиции на раскопки. Творческий дух мастера, постоянно присутствовавший при написании каждой главы, вселял в меня поразительное ощущение именно археологического подхода к работе, когда слой за слоем я старалась вскрывать и выносить к читателям неповторимый мир художника. Так был сформирован общий подход к названиям глав книги и к её структуре. Отныне каждая последующая становилась новым неведомым ранее культурным слоем личности, постепенно открывая богатства глубин его души. Но обо всем по порядку… Картины Травника — это не только один из способов выражения философии художника, но и независимые многослойные миры, открывающие своему зрителю особые космо-психические измерения и пространства, существующие в каждом из нас. По сути — это ещё одна возможность не только в цвете и символах отобразить глубины внутреннего мира человека, но и посредством чувств восприятия позволить ощутить многообразие и сложность окружающего мира — видимого и невидимого, ощутить через символические образы, стимулирующие полет фантазии зрителя. Сам поэт всегда отзывался о своей живописи, как о способе размышления над бытием, считая себя, прежде всего, рисующим философом, для которого живопись воспринимается лишь, как инструмент для собственных философских поисков.

Тщательно подобранные статьи, комментарии друзей-художников, взгляды ценителей живописи Терентия на отдельные его работы, беседы и встречи наиболее полно создают портрет нашего героя, как художника, так и философа и раскрывают свойства его искусства, вызывающего неизменный зрительский интерес.

В Приложении №1 в конце книги представлен Каталог его живописи, являющийся на текущий момент наиболее полным из всех известных ранее. Изучая документы и частные коллекции, мне удалось существенно расширить границы описания архивов созданного художником, внести ряд уточнений в датах написания полотен. Многие работы не были зафиксированы самим автором перед тем, как покинули его мастерскую. Об их содержании, а также дате их написания можно было узнать только из параллельно существующих публикаций и архивных материалов. О существовании некоторых из них я узнавала лишь в переписках художника. Вносить их в каталог данного издания я не стала, посчитав возможным предоставить дальнейшую детализацию по их описанию текущему ходу времени. Своей же задачей поставила отражение в книге только проверенных фактов и реально существующих свидетельств.

Картины как миры…

Добро пожаловать в мир Тэтэ — так зовут этого человека его друзья, в числе которых и я, ваш покорный слуга и старинный друг Травника — Николай Ефремов.

Лично я воспринимаю картины Тэтэ как миры, в которых можно путешествовать. Пространства, существующие автономно, почти реальные и наполненные особым смыслом… Транспортным средством для передвижения в них является наше воображение, усиливающееся вследствие индивидуальной трактовки каждым зрителем по-своему картин мастера. При этом на смысл, заложенный первоначально самим автором, неизбежно накладывается и ваше собственное восприятие, и чем больше точек соприкосновения будет в этих позициях, тем выше степень «узнавания», «родства» художника с вами. Другими словами, картина «зазвучит» и начнет вами приниматься, вступив в скрытый диалог.

В работах Терентия Травника это свойство выражено особенно сильно, несмотря на различные техники, используемые художником. Каждая картина автора не похожа ни на последующую, ни на предыдущую, она закончена и самобытна. И, тем не менее, на всем творчестве Тэтэ лежит один, если можно так выразиться, покров. Это покров невероятного творческого напряжения, полной самоотдачи в стремлении максимально приближенно передать квинтэссенцию глубинного, сокрытого от беглого взгляда образа мира.

Предельно точно воспроизведена цветовая гамма, тщательно проработаны детали, со вкладыванием в их узор тайного авторского смысла. Всякое отсутствие ложности и угождения перед реальностью, высокий профессионализм и, наконец, неповторимость, самобытность — вот объединяющая основа, составляющая уникальную ткань его произведений.

Хочется отметить, что творчество Терентия Травника — это удивительно поэтичное явление в нашей жизни, странное, загадочное многообразие тем, взглядов и идей.

Николай Ефремов.

2006 год

Путь от рисования к живописи

С раннего детства Терентий воспринимал рисование, как нечто само собой разумеющееся и чувствовал себя при этом, как рыба в воде. Казалось, что его любовь к этому виду творчества родилась вместе с ним. Да и кто из нас в детстве не любил это занятие? Рисовали, действительно, многие, а вот художниками стали единицы, ведь детский рисунок — это далеко ещё не живописное полотно. Терентий мог часами вырисовывать фигурки человечков, животных, жанровые сценки. Любимым у него было изображать исторические сражения, баталии танков, морские и воздушные бои, где он скрупулезно прорабатывал все эпизоды и сцены, постепенно покрывая лист массой прорисованных подробностей и деталей.

Карандаши и бумага находились всегда рядом с ним. Рисунки были на разные темы. Он много фантазировал, придумывал, иногда что-то срисовывал и дорабатывал по-своему. Однажды он настолько увлекся своим занятием, что обыкновенного альбомного листа ему оказалось мало, для того, чтобы разместить все персонажи и сцены, которые теснились в его воображении, и он перенес свои художественные фантазии на большой лист ватмана. Мне довелось его видеть. Действительно, он впечатляет и по размерам, и по сценкам с тысячами миниатюрных героев! В семейном архиве по сей день бережно хранятся многие детские рисунки маленького Игоряши.

В школьном возрасте он продолжил совершенствовать свое изобразительное мастерство, посещая изостудию в районном Доме пионеров. В то время они жили в старом, четырехэтажном доме по 3-му Ростовскому переулку, что стоял на Мухиной горе недалеко от улицы Плющиха. С переездом на новую квартиру с уроками рисования стало значительно хуже. В районной школе иногда по месяцу не было занятий, а те, которые случались, проходили, по его словам, невыразимо скучно и однообразно. Вел уроки рисования учитель черчения по совместительству. Перегруженный своими прямыми обязанностями, он, не мудрствуя лукаво, ставил стул на парту и водрузив на него гипсовый куб или пирамиду, давал ребятам задание всё это нарисовать.

Немалая часть детства будущего поэта прошла в санаториях Крыма (в любимом санатории имени Тараса Шевченко, в г. Евпатория), в подмосковном санатории имени Герцена, на даче у друга отца в поселке Софрино и пионерских лагерях. Каждую смену он непременно входил в состав редколлегии, выпускающей отрядные стенгазеты. Для него это было самым любимым делом, а некоторые рисунки, созданные им, были настоящим украшением и радовали глаз не только самих ребят, но и их родителей, приезжающих в «родительский день».

В один из дней лета 1974 года, в пионерский лагерь имени А. П. Гайдара приехал корреспондент популярной и любимой многими в то время газеты «Вечерняя Москва». А уже скоро в одном из выпусков появилась фотография детей, занимавшихся в изостудии лагеря, на которой вместе со своим товарищем сидел и рисовал Игорь Алексеев. Под фотографией была небольшая заметочка о том, как пионеры готовятся к веселому карнавалу. Вырезка из этой газеты потом долго хранилась под стеклом письменного стола отца, за которым Игорь делал уроки. Стол и по сей день стоит в его домашнем рабочем кабинете.

Вспоминая свои школьные годы, Терентий признается, что часто получал призы именно за рисунки. Видимо, действительно неплохо рисовал и, главное, очень любил это занятие. У него оно легко получалось, но делать рисование своей будущей профессией ему совсем не хотелось. Более того, у него было полное убеждение в том, что профессии надо именно выучиться, освоить, приложив массу стараний и сил, а рисовать он и так умел. Ему хотелось стать археологом, астрономом, геологом, биологом, путешественником, кем-то именно из науки, но никак не художником.

Вообще-то с рисованием все складывалось довольно забавно. Обычно он себе говорил, что если из него ничего хорошего не выйдет, то художником-то он станет всегда. И вот теперь, когда он все-таки им стал, то с улыбкой вспоминает сказанное. И если кому-то рассказывает об этом, то непременно добавляет: «Ну, раз уж стал художником, то получается, что ничего путного из меня так и не вышло».

Профессия художника представлялась для него чем-то запасным. Он желал знать и уметь намного больше, чем то, что, казалось, всегда было с ним. Ему хотелось учиться, дерзать и преодолевать трудности, достигать высот самоотверженным трудом в неизвестном для него деле. На этом были построены все его игры и занятия в детстве. Это же он и внедрял в отношения со своими школьными друзьями.

К концу начальной школы он организовал дополнительные уроки, где каждый из ребят преподавал то, чем сам и увлекался. К примеру, Терентий — археологию, а его друзья, Коля Игумнов — биологию и Саша Басов — астрономию. Благодаря своим родителям они неплохо в этом разбирались. В этом районе жили преподаватели Московского университета, профессора, юристы, дипломаты.

Одноклассники Игоря были их детьми, и отсюда — знания. Они буквально их жаждали. Им не хватало обычных школьных уроков, и ребята часами не вылезали из читального зала районной детской библиотеки им. А. П. Гайдара. Терентий тогда бесповоротно влюбился в книги, в их запах, в их тишину. Эта любовь с ним и по сей день. Чудесное было время. Все они равнялись именно на ученых, а потому дополнительно учиться рисовать после школы Игорь и не думал. Видимо, считал, что умеет и ему вполне хватало нечастых, раз в неделю, посещений изостудии. С таким подходом к делу, да еще и с переездом на новую квартиру его рисование к восьмому классу заметно поугасло.

Может Терентий в чем-то и прав в своих суждениях, но у жизни были свои планы на этот счёт, и, несмотря ни на что, она с идеей художественного образования неотступно следовала за ним по пятам, не отпуская его от себя ни на шаг. И вскоре мы с вами сможем в этом окончательно убедиться.

К восьмому классу он полностью переключил свое внимание на музыку, самостоятельно освоив гитару и создав со своими друзьями Леонидом Чертовым, Димой Вороновым, Юрой Царевым, Володей Горчаковым, а позже и Сергеем Баранчиковым рок-группу «Ноев Ковчег». Его талант художника проявился и здесь. Рисуя плакаты своей рок-группы, он переснимал их и распространял черно-белые фотографии в классе. После окончания школы с ним произошли и вовсе невероятные события, связанные именно с рисованием.

В 1981 году Травник поступил в Московский электротехнический институт связи МЭИС, что недалеко от станции метро Авиамоторная, который и близко не был связан с искусством, к тому же на сложнейший факультет радиоэлектроники. МЭИС был абсолютно технический ВУЗ с мощной военной кафедрой. Живописи там, казалось, и в помине нет места, но это только на первый взгляд.

Этот институт Алексеев выбрал не случайно. Еще в школе он любил именно математику и хорошо учился по геометрии, алгебре, а по физике, какое-то время был лучшим учеником школы, участвовал в олимпиадах и конкурсах, нередко побеждал. Точные науки давались ему всегда легко. Свой выбор в сторону технического образования он объяснял тем, что просто мечтал научиться электронике, получить знания, позволяющие создавать аппаратуру для своего вокально-инструментального ансамбля — купив детали, самому паять усилители, микшеры, эквалайзеры, собирать разные звуковые эффект-приставки, чтобы с этим выступать на сцене.

Парадокс ли, а может, провидение, но получилось, что именно этот технический ВУЗ стал той самой отправной точкой, началом большого пути для Терентия, но только совсем не в технику, а в то самое рисование, самую́ живопись, от которой он так уверенно всегда уходил. Именно учась здесь, он осознанно сделал первый серьезный шаг в необъятный и всепоглощающий мир искусства.

Первый курс закончил хорошо, а к концу второго, понял, что резко теряет интерес к учёбе, стал посещать занятия выборочно и принял решение уйти из института. К этому времени он успел зарекомендовать себя вполне перспективным студентом и получил предложение оформить академический отпуск, к тому же на тот момент он проходил обследование в 133-й МСЧ по линии военкомата, как будущий призывник.

Академический отпуск оказался, как никогда, к месту. Это было здорово! Он получил свободу, но при этом оставался студентом. Его тянуло в студенческое братство, вдохновлял свободный дух ваганта. Пребывая в академическом отпуске, он продолжал постоянно ездить в институт ради общения или, как говорит сейчас молодежь «потусоваться». Кстати, слово это в лексикон сегодняшней молодежи пришло как раз из тех лет — из среды хиппи.

В одну из «тусовок» институтских хиппи Терентий знакомится с Сашей Быковым — Yellow. Yellow (Желтый) его прозвали за то, что он когда-то переболел желтухой. Саша также был в «академке», и уже успел отпустить волосы. Среда хиппи была весьма привлекательна для обоих. Они быстро сошлись на почве музыки и рисования. Идея живописи вновь стала актуальна для Терентия, и Саша предложил ему не терять время зря, а поступить в вузовскую изостудию. Одновременно Быков просто и по-дружески вводит Терентия в курс дела «волосатого братства». Именно в этот момент в душе Терентия и происходит та самая перемена, вольнодумное изменение ума, свойственное всякому интеллигентному юноше в восемнадцать с небольшим лет. Он понял — чем просто болтаться в «академке», лучше проводить это время с пользой: продолжать учиться в том же ВУЗе, но только… живописи.

Институт был той силой, что постоянно тянула его к себе. Московское студенчество манило и влекло, а сам он говорил, что «с упоительным безволием бросился в эту полувзрослую, полудетскую и, самое главное, свободную жизнь»:

«Надо просто хоть раз стать и быть студентом, чтобы по-настоящему понять, что это такое. Здесь всё — и первая любовь, и первый шаг навстречу миру, когда ты почти способен быть самостоятельным, но по-прежнему чувствуешь опору и поддержку своих родителей».

Тогда он бесповоротно для себя решил, что будет серьезно заниматься в вузовской изостудии и ходить на все ее занятия. Терентий всегда любил учиться. Свидетельством этому является не один десяток дипломов, справок, выписок, в общем, «корочек» о самых разных образованиях, начиная от нетрадиционной медицины и заканчивая слесарным и кулинарным делом.

Изостудия, куда он пришел, оказалась «весьма авторитетной, с волевым и знающим преподавателем». При поступлении Травник показал ему несколько своих рисунков и человек с большой рыжей бородой, в тяжелом вязаном свитере и с длинными волосами взял его в свою команду. В студии, 30 апреля 1983 года Терентий познакомится с Вадимом Овсянниковым (хиппи с именем Blomi), оказавшим впоследствии сильнейшее влияние и на жизнь, и на саму личность Травника.

«Мы как-то моментально с ним подружились, — вспоминает он в своих дневниках. — Так нежданно-негаданно рисование, если и не вернулось из моего детства, то, по крайней мере, сделало попытку установить двустороннюю связь. С этого момента оно основательно укрепилось в моем сердце, все больше и больше вытесняя меня из ВУЗа, а ВУЗ из моего ума со всеми его „лабами“, семинарами и лекциями, с бесконечными радиосхемами, платами, осциллографами, антеннами и лампами».

Интересно то, что учась на самом сложном, можно сказать, элитном вузовском факультете АТиЭ (Автоматики, Телемеханики и Электроники, филиал Московского МИРЭА), его любимыми предметами оставались история КПСС, иностранный язык и программирование, которое тогда только зарождалось в стране.

Внутренний гуманитарий проснулся в нем, не давая спокойно радоваться свободам студенческой жизни, и мысль об уходе из института все настойчивей неотступно следовала за ним.

Вадим, который учился на другом факультете, все-таки удержался и закончил вуз. Овсянников стал для Терентия очень близким человеком и, в какой-то степени, олицетворением институтской жизни. Иногда Травник ездил на лекции только ради того, чтобы хоть на переменах пообщаться с ним. Подружившись, они нередко ходили на этюды, продолжая, активно заниматься в студии. Вот тогда-то и проявилась у Терентия обстоятельная живопись, и ему очень не хотелось возвращаться к техническим дисциплинам.

Шел 1983 год. После «академки» Терентий все же вернулся к учёбе в МЭИС, где вскоре в большом зале института прошла первая, важная для него выставка живописи. Теперь изменился и круг его общения: предпочтением стали не одногруппники, а студенты с другого факультета, где в то время собрались почти все художники студии. Там, на почти женском факультете, не было такого нажима со стороны военной кафедры, но ходить с длинными волосами все равно не разрешали. В академотпуске он отрастил «хайр» (от англ. hair) — так длинные волосы называли хиппи, со многими из которых он перезнакомился на московских улицах. «Мы узнавали друг друга по волосам, „прикиду“ — одежде, сумкам, перекинутым наискось через плечо», — пишет он в дневнике.

Вот так незаметно произошло его вхождение в большую живопись и в мир хиппи, где каждый третий был художником. Постепенно занятие живописью вышло на первый план, став явно приоритетным. Полотна «Предчувствие», «Журавль», «Вечная память», «Осенний минор» ярко характеризуют манеру Травника того времени. Из института он все-таки ушел — ушел сознательно, несмотря на многочисленные уговоры знакомых остаться. Хорошо сдал сессию, и не мешкая, написал заявление об отчислении по собственному желанию. И дальше всё, что происходило: и его учеба в Полиграфическом училище, и учёба в Университете искусств, и корректорская, а позже редакторская работа в ТАСС, и работа в Музее Искусств народов Востока на Суворовском бульваре (теперь Никитском) — всё шло только под эгидой живописи.

После ухода из МЭИС Терентий понял, что ему нужно что-то большее от живописи. Он побывал на собеседовании в Художественном училище 1905-го года, но, не стал дожидаться осени и поступил в Народный Университет искусств на отделение станковой и монументальной живописи, где принимали документы в течение всего года. Одновременно, подал документы в Полиграфическое училище №144, что на Петровке, в Москве.

Учился на корректора он «спустя рукава», потому что активно занимался в Университете искусств и ездил с Вадимом Овсянниковым на пленэр. Друзья много гуляли по Москве, нередко на субботу и воскресенье выезжали на этюды в Подмосковье.

Несмотря на свое несерьезное отношение к ПТУ, Травник тепло воспринимал новую учебу, которая официально давала ему отсрочку от армии, да и специальность благородная — редактура, корректура, русский язык. В то время была высокая востребованность таких специалистов для издательств и типографий. В процессе учебы, он узнал, что в этом училище когда-то учился и Юрий Куклачев — будущий известный мастер клоунады и основатель Театра кошек.

Сегодня имея свою издательскую студию «Светец», полностью погруженный в литературу и издание собственных книг, Терентий с нескрываемым удивлением замечает: «Если бы я, учась на корректора, знал, что через двадцать с лишним лет мне все это пригодиться, то, без всякого сомнения, уделил бы учебе больше внимания. Но тогда я воспринимал все происходящее, как временное, как случайность… А может, это совсем и не случайность, как знать? И все-таки то, чем я пользуюсь сегодня, я смог в себя вобрать и сохранить именно там на Петровке».

Да, всё верно, Терентий действительно несерьезно относился к новой учебе, но вовсе не потому, что не усваивал материал, а из-за того, что схватывал и осваивал его моментально, как-никак бывший студент вуза, да какого факультета! И вдруг раз, и — ПТУ! Его там тоже не жаловали только из-за того, что он не хотел тратить время, где якобы все легко схватывал. Принцип его учебы был всегда таким, что он из любого, попавшего ему «яблока знаний» моментально высасывал все основные соки-знания. Быстро изучив все учебные планы, учебники и методички, он уже через месяц знал всю годовую программу курса. Позже он пояснил: «Да, я неважно учился, это так. Но только по одной причине — я не ходил на занятия и самодовольно считал, что всю программу курса смогу сдать за один день. Для меня это был абсолютно несложный уровень, я же как-никак из технического вуза пришел к ним, а здесь учились ребята на два-три года моложе меня».

К тому времени у Терентия было неоконченное высшее, о чем ему выдали соответствующую справку. Такая справка раньше приравнивалась к техникуму, а он пришел в ПТУ.

Не теряя времени, он продолжал ходить на этюды, регулярно посещал занятия в Университете искусств, попутно умудряясь заглядывать в музыкальную студию джаза, для повышения своего качества игры на фортепьяно и гитаре. В оставшееся время серьезно занимался изучением трав, получая уроки знакомой травницы. Слушал курсы в старом здании МГУ на факультете журналистики и записался на лекции по Истории искусств. Короче говоря, проводил время с абсолютной пользой для себя, пребывая в так горячо им любимой свободе, пока его одногруппники из училища сидели за уроками. Тогда им были написаны такие работы, как «Рябина в снегу», «Там, где живет мудрость», «На пашне». Была закончена роспись над дверью в его комнате с образом странствующего монаха, сохранившаяся до сих пор.

Прогуливал занятия в ПТУ с полной уверенностью, что его никто не отчислит, что он все неплохо знает и сдаст экзамены экстерном. Он же не хулиганит, а просто ждет дня сдачи экзаменов. Апофеозом всему стало событие, когда в декабре накануне нового 1984 года он вместе с Вадимом Овсянниковым уехал в Эстонию в Таллин, в гости к местному художнику Пого. Об этом времени в студии «Тритон» сохранился черно-белый фильм, снятый ими на кинокамеру. Еще во время поездки появилась акварельная работа «Зима». По возвращению были созданы портреты мамы и деда. Встреча с эстонским сюрреалистом Пого произвела большое впечатление на Терентия и явно сподвигла его к написанию таких работ как «Мальчик и голуби», находящаяся в Польше, «Ядерная весна» (США), «Где умирает музыка, там умирает Бог»; знаменитых полотен «Оглянись уходящий» и «Город серебряных крыш», последняя из которых вдохновила его на написание в дальнейшем одноименного стихотворения и песни.

Как гром среди ясного неба пришло «время «Че», когда ему все-таки сказали, что его отчисляют. На его недоуменный вопрос: «За что»? Ему коротко ответили: «За то, что прогуливал занятия».

Алексеев вдруг понял, что он, действительно, не ходил на учебу и наказание достойно проступка. Надо было срочно искать выход из создавшейся ситуации. И он был найден. У него были хорошие отношения с куратором группы Аллой Владимировной. По его словам, она была приятной женщиной, уважала и очень хорошо к нему относилась. Как лучшую выпускницу, но двумя годами раньше, её оставили вести группы, предложив преподавать основы полиграфии. Алла и возглавила борьбу за него. В конце концов, она и нашла лазейку. Как-то при разговоре с ним, Алла Владимировна спросила его о том, чем он еще занимается в жизни. Терентий ей рассказал, где ещё учится. Она обрадовалась: «Ты рисовать, оказывается, умеешь! А можешь нам сделать стенгазету к Новому году?»

Травник взялся за дело и нарисовал, судя по дальнейшей реакции, шикарную стенгазету, лучше которой в истории ПТУ, видимо, не было. Ее вывешивают, на нее ходят смотреть все, включая преподавателей, ее фотографируют. Этот газетный экспромт и по сей день остается одним из самых ярких примеров в его оформительской деятельности. Он сделал ее от души, и выглядела она действительно очень эффектно. Терентий буквально живописал эту газету, предварительно поработав над эскизами, а не просто, по его словам, «нарисовал снежинку и пририсовал к ней шарик». В этот раз ему всё сошло с рук, его оставили учиться дальше. Решив, что основательно завоевал себе твердые платформы в коллективе, он вновь прогуливает, странствуя по весне с этюдником по руинам московских храмов. Его опять начали «пилить» и пригрозили, что выгонят со справкой о ненадлежащем поведении.

Но фортуна была к нему благосклонна и, видимо, вспомнив недавние успехи, его вновь привлекают по линии живописи «к ответственности», только задача ставится посложнее. Стенгазетой так просто уже не отделаться. Его вызывают в Директорат и предлагают расписать спортивный зал: «Слабо, мол, увековечить талант?» Дают задание, ни много ни мало, уровня выпускников Строгановки, настоящую монументальную живопись. Терентий собирается с силами, приглашает сотоварищей, и они делают эскизы в спортивном духе. Ему удалось привлечь к этой работе всех знакомых «тунеядцев» художников, с которыми он общался тогда. В то время все было проще, но ни о каких деньгах разговоров естественно не было. Кто же будет платить? Сразу скажут, что эксплуатируете детей, поэтому все сошло за спасибо. По молодости это было весело — большое, как-никак дело. Одни только эскизы рисовали с неделю. «Вот бы так работать всегда, просто класс!» — думал Терентий. — Когда хочешь — приходишь, захочешь — уходишь, делаешь, что и как хочешь».

К концу учебного года все уладилось, и со средними оценками он получил свидетельство об окончании ПТУ №144. Как оказалось, это был абсолютно не потерянный год. Диплом, какой-никакой, есть диплом. Но почему-то с этим средним дипломом Терентия распределяют на работу не куда-то, а в ТАСС — Телеграфное Агентство Советского Союза, обладающего исключительным правом собирать и распространять информацию внутри Союза и за его пределами, в общем-то — престижное распределение. Терентий по-прежнему продолжает учиться в Университете искусств и всё также держит задуманную им художественную линию образования.

Но вернемся немного назад, когда Травник, еще до поступления в училище, начал учебу в Университете искусств на факультете станковой и монументальной живописи, который существует до сих пор в Армянском переулке г. Москвы. Раньше он был известен, как Всероссийский заочный народный университет искусств (ВЗНУИ). Учился с начала на заочном, а потом перевелся на вечернее.

Несмотря на то, что Терентий с детства активно посещал и кружок рисования, и художественную студию, только изостудия института указала направление, куда ему нужно двигаться. В живопись он пошел уже по зову души, и когда учился на корректора, то все время оставался художником и параллельно брал уроки в частной мастерской Григория Митрофанова.

После окончания Народного университета искусств Травник прошел аттестацию, получив полное право преподавать рисунок в школе. Народность университета заключалась в том, что туда можно было поступать вплоть до пенсионного возраста. При поступлении достаточно было предъявить свои работы, чтобы пройти отборочный тур. Срок обучения был три года, но можно было и дальше продолжать, так как полный срок обучения равнялся пяти годам. Потом, по словам Травника, должно было быть какое-то тонкое совершенствование квалификации, которое ему на тот момент было не нужно. К тому же Терентий полностью погрузился в личную жизнь (25 сентября 1985 года он встретил свою будущую жену Оксану Серебрякову), а учеба сильно отвлекала от сердечных дел.

Преподаватели в университете были опытные и знающие, но особо ничего нового для себя Терентий не открыл. С его слов он «обучался с удовольствием, но без новизны. Основной акцент в обучении ставился на том, что многое надо было рисовать дома».

Несмотря на кажущуюся внешнюю простоту ВЗНУИ, поступить на обучение без отборочного тура было невозможно, да и с курса на курс просто так не перейдешь. В Университете не было той легкости, мол, захотел и тебя научат живописи, там изначально нужно было иметь дар и умение к рисованию. В процессе обучения были так называемые сессии-пересменки, когда студенту давали задание, и он должен был отвечать на теоретические вопросы, по сути, сдавать экзамены. Университет выдавал хорошие учебники и методички. Обязательным было требование к очередной сессии предъявить порядка 20—30 работ, выполненных карандашом или гуашью. Так, в процессе обучения, каждый раз, переходя с одного курса на другой, учащимся давали задания все сложнее и сложнее. Терентий с нескрываемым рвением ездил на консультации, считал, что обязательно должен был присутствовать на семинарах, где студенты обсуждали техники, показывали свои этюды и работы. По окончании каждому выдавался диплом, который давал немалое право в искусстве.

На даче Терентия, на втором этаже и сегодня можно увидеть некоторые из его ученических работ. Определённо можно сказать, что эти работы высокого уровня. «Нарисовать человека — это не просто солнышко нарисовать», — шутит Травник в ответ на мои оценки.

Середина 80-х прошлого века… Занятия живописью буквально накрывают Терентия с головой, он очень много и увлеченно рисует, появляются все новые и новые картины: «Философская бабочка», «Несчастный», «Пороки», «Шагающая ваза». А также легендарные полотна, впоследствии побывавшие на многих выставках: «Театр мистики» и «Иаклий». Позже, в 1994 году под одноименным названием «Иаклий» вышел фильм о живописи Терентия Травника.

Сам автор все серьезнее и серьезнее относится к делу: с 1983 по 1987 год художник ведёт своеобразные дневники-каталоги своих работ, отдельно на каждый год. В этих дневниках Терентий отражает количество работ, выполненных им за год, отражает помесячно, фиксирует каждое название, размер и технику исполнения. Здесь же он кратко записывает судьбу каждой картины — подарена ли она или продана в частную коллекцию, с указанием страны и города её дальнейшего нахождения. Как математик, он скрупулезно вычерчивает творческие графики, где по месяцам отмечает количество созданных работ, что позволяет ему наглядно видеть периоды подъема или спада собственной творческой активности в живописи, выводит среднее число работ в месяц. В этих же дневниках художник отражает и мнения людей о том или ином полотне, собирая положительные и отрицательные отзывы о своих работах, что позволяет ему понимать — какая из картин является «принятой публикой», а какая не нравится зрителям или не имеет совсем отзывов. Обращает на себя внимание и такая строка в дневнике: «самая скандальная работа». Все данные опросов по своим картинам Терентий оформляет в виде таблиц и графиков, а затем кратко резюмирует, примерно так: «Год 1984 прошел очень продуктивно — 60 работ. Новые открытия, пленэр, этюды. Начинается долгий и неумолимый поиск. Много заказов. Активность в августе, а упадок в июле. Что даст 1985 год?»

С 1987 года Терентий часто ездит по Подмосковью, привозя оттуда все новые и новые зарисовки. В апреле того же года художник пишет знаменитый цикл Клязьминских этюдов, вобравший в себя более сорока пейзажей маслом.

В период с 1985 по 1987 год новые холсты буквально идут потоком, он много работает дома, в дневниках появляются записи, близкие по размышлению к философии или психологии. Его притягивает личность творящего, по сути, он сам. К этому времени он уже работает в типографии ТАСС на Звёздном бульваре в Москве, работает в паре с Мишей Кургановым, своим будущим крестным отцом, философом, большим другом, но об этом позже. Тогда же он создает свой известный цикл работ для детей, в смешанной технике, каждая размером с ватман (около 20 рисунков), под названием «Травнiкъ — детям». В дальнейшем они стали хорошей основой для многих его работ, стенгазет, открыток, календарей и плакатов при оформлении им разных мероприятий.

В этот же период, параллельно занятиям живописью, он открывает себя как поэт — начинает писать стихи, которые вошли в его первую самиздатовскую книгу «Крик в никуда». Видимо тогда, неожиданно для себя, Терентий впервые почувствовал интерес к поэзии, правда, в контексте того, что начал сочинять тексты для песен своей рок-группы. Была у него в то время проба пера и в художественной, и философской прозе. На подаренном ему в 1989 году Оксаной дневнике для записей, стоит обращение к нему, как философу.

После обязательной отработки для молодого специалиста полиграфического училища, Терентий уходит из ТАССа. В 1988 году попадает на работу в Музей искусств народов Востока (ГМИНВ), оказывается в своей стихии, где знакомится со многими не только художниками, но и реставраторами — мастерами по старинной мебели, посуде и текстилю. Явно чувствуя себя в «своей тарелке», он обретает много знакомств, связей с неординарными людьми. ГМИНВ был местом, где постоянно работали хиппи.

Через подвалы-мастерские музея прошли сотни московских вольнодумцев. Один из них — Юра Сырков, который делал деревянные игрушки для детей. В последствие он вел уроки труда в православной гимназии «Радонеж» в Ясенево. Работали с Терентием и Артем Шейнин, ныне известный тележурналист и популярный ведущий политических ток-шоу на ТВ, и Володя Шурыкин, детский врач, барабанщик Ноева Ковчега, позже ставший послушником в Оптиной пустыни; и Дима Хмель, последователь Карла Юнга, знаток и основатель собственной школы архетипов человека. Все они, за исключением Артема, были хиппи. Бывали в гостях у музейщиков и легендарные Миша Красноштан, Чапай, Достоевский, Мастер, Хикус, Шерхан, Умка, Пони, Саша Рулевой, Битник, Багги, Доктор и другие. Терентию там все очень нравилось, он получал огромный богатый опыт в живописи, в философии, в знаниях восточной культуры.

Но время не стоит на месте. Терентий заканчивает Университет искусств и по иронии судьбы, его опять выгоняют из Музея Востока, и опять за прогулы. Теперь он становится в прямом смысле свободным художником.

Он вновь, с этюдником и красками, устремляется бродить по Подмосковью, по своим любимым местам. На этот раз художник едет в Верею, Наро-Фоминск, Можайск и пишет пейзажи с элементами храмовой архитектуры, а на обратном пути ненадолго останавливается на Клязьминском водохранилище, где создает серию лирических пейзажных полотен под общим названием «Весна на Клязьме». Добрую половину лета он проводит на пленэрах, ни на один день не оставляя любимого дела, и только к концу августа задумывается о будущей работе.

Вместе со своим «тассовским» другом Сергеем Гончаром, отчисленным из музея по той же причине, они снова уходят в поисках места приложения своих талантов. Именно тогда Терентий по-настоящему чувствует в себе жгучее желание стать профессиональным художником и посвятить живописи всю свою жизнь. Но, увы, его нигде не берут, поскольку он отчислен за прогулы, о чем в трудовой книжке имеется соответствующая запись. Это обстоятельство мучает его, но внутренняя, неистребимая потребность обрести желаемое, сметает все преграды, и он чудом попадает в Центр внешкольной работы «Ясенево», где его берут на работу и в трудовую книжку записывают долгожданное — художник-оформитель. Всё! Мечта сбылась!

Шел 1988 год. Судьба мягко вернула его «на круги своя», но теперь уже повзрослевшим и осознавшим себя художником. Вернула в юность, в ту самую — из детства — изостудию Дома пионеров на Плющихе, где он когда-то и начинал свою творческую биографию, постигая после уроков в школе азы так горячо им любимого художественного мастерства, но, увы, не принимая это увлечение всерьез. Именно с этого момента Терентий ощутил небывалый взлет в живописи, и в его сердце прозвучало победное заявление о себе, как о художнике: пошли полотна, полотна, полотна… Появилась своя мастерская и всё-всё-всё остальное…

Сентябрь. 2007

Есть в любой судьбе особо значимые моменты, особые точки переключения, когда жизнь круто меняет свое направление: взлеты и падения, остановки и повороты… Их много. Есть они и в судьбе Травника. Каждая встреча в его жизни и есть та самая взлетная, остановочная или же поворотная точка, можно сказать отправная, перезагрузочная в траектории его судьбы. Встречи с людьми, имеющие для него первостепенное значение, нанесены мной на дорожную карту этой книги, собрав их в виде глав под общим названием «Из коллекции литературных портретов современников».

Из коллекции литературных портретов современников: Вадим Геннадьевич Овсянников

Они познакомились в апреле 1983 года. В дневнике Терентия сохранилось описание их первой встречи и дата — 30 апреля. В художественную студию при институте МЭИС, в котором в те годы учился студент Игорь Алексеев, его позвал однокурсник Саша Быков. Там же вскоре встретились — в будущем два преданных друга, два страстных служителя муз, два великолепных мастера своего дела — Вадим Овсянников и Игорь Алексеев, впоследствии ставший известным поэтом Терентием Травником. Почти ровесники, полные экспериментаторства и молодой дерзости (а им еще не было тогда и двадцати), они вместе занимались рисованием, позже музыкой, дальше поездками по стране; изучали историю, религию, философию, ходили на выставки и творческие вечера, участвовали в институтских выставках художественных картин. Сам Терентий считает, что именно после знакомства с Вадимом для него началась осмысленная творческая жизнь. Эта встреча воспринимается им, как знак, символ, как наиважнейший поворот в жизни. Интересно то, что живя рядом, в получасе ходьбы друг от друга, друзья переписывались, и эти письма сохранились. Вадим обыкновенно подписывался в них, как «Сельский художник». Слово «сельский» здесь имеет немаловажное значение, а почему объясню чуть позже.

Вообще в дневниках Травника много записей, посвященных Вадиму Овсянникову, настолько много, что, если их собрать вместе, то могла бы получиться целая книга, а если еще и с фотографиями, то это уже основательный, весомый труд. Вот одна из них, заслуживающая, на мой взгляд, самого высокого внимания, от сентября 1993 года:

«Скоро день рождения Вадима. А ведь в этом году десять лет нашей дружбы. Помню первый визит к нему домой. Одно то, что он жил в военном городке, в Царицыно, в лесопарке, вдали от всей этой городской суеты и шума, было само по себе уже необычным. А дальше — просто сказка: небольшая, уютная комната, очень чистая и аккуратная, со множеством деталей, явно имеющих определенный смысл. Пластинки, книги, кисти, этюдник, картины на стене, ваза с букетом осенних листьев, магнитофон, гитара, на которой он будет у меня брать потом уроки, свежий душистый чай с плюшками, а ещё замечательный вид из окна на яблоневые сады и неповторимые ежедневные закаты — всё это и создавало ту атмосферу жизни гения. Тогда я об этом только догадывался, но теперь я знаю, что не ошибся. Этот человек, мой друг, с солнечной улыбкой, мягкий и деликатный, свободный, аккуратный до мелочей и очень красивый во всем, чем бы он ни занимался, и оказался самым настоящим живым гением. Я уже сейчас могу догадаться, что, как бы ни сложилась его жизнь, но то, что она будет жизнью человека, прославляющего своими трудами Россию — это очевидно. Мы почти ровесники, но во всем, что он делает, уже сейчас видна рука, пусть и молодого, но основательного художника. Мастер Вадим, таким он и вошел в мою душу, в мое сердце, в мою любовь. 29 сентября 1993 года».

Забегая вперед, скажу, что через много лет сам Вадим возьмет себе псевдоним «мастер», и даже адрес его сайта и электронной почты будет писаться именно так. Вообще-то пророчества, предсказания, угадывания Терентия — это отдельная тема и, возможно, когда-нибудь я возьмусь об этом написать, но не сегодня, и не в этой книге.

В ранних дневниках Терентия есть такая запись: «Я начал погружаться в творческий мир с 1978 года. Это были музыка и рисование, но осознанный мой приход в него произошел в 1983 году, в 19 лет, и именно после встречи с Вадимом. Этот человек был, есть и точно будет крайне важен для меня. Мы с ним вместе пришли в творческий мир, правда он чуть пораньше, и живем в этом мире по сей день. 1986 г.».

Фраза Терентия о творческом мире, сказанная им тридцать лет назад, актуальна и сейчас. Друзья смогли не отдалиться и не потерять друг друга из вида в вихрях жизненных раскладов, хотя каждый из них сегодня следует своим путем, опираясь на собственные взгляды и принципы в мире творчества. Каждый на своем поприще добился успеха, общественного признания и жизненно важных высот своим служением творчеству, а их мужская дружба и уважение друг к другу с годами еще больше окрепла. В душе каждый гордится достижениями другого, понимая и зная высокую цену подобного успеха, зачастую оплаченную здоровьем, бессонными ночами, изматывающим трудом, а подчас и одиночеством в личной жизни. Терентий воспринимал Вадима, как старшего товарища, хотя разница в возрасте у них менее года. Овсянников всегда поддерживал Терентия. Два мастера — две отдельные, совершенно непохожие индивидуальности, накрепко связанные единой духовной пуповиной. Скажу больше: их дружба — это своеобразный кодекс честных и благородных отношений.

Когда-то Терентий познакомил меня со своим правилом трех «С»: Случайность, Совпадение, Система, которое многое объясняет в жизни. Например, если с человеком происходит что-то впервые, то случившееся можно отнести к случайности, если же оно повторяется — то здесь уже совпадение, но если при определенных обстоятельствах это происходит снова и снова, то здесь речь может идти о системе, и человеку представляется выбор принять ее в свою жизнь или отвергнуть.

Все сказанное хорошо работает на примере двух друзей. Итак попорядку, крестились они практически одновременно. Все случилось в 1990 году. Вадим крестился 1 июля, а Терентий — 4 июля и оба в храме Св. Николая в Бирюлёво, хотя Вадим жил тогда в районе Царицыно, где есть свой храм. При этом все произошло без предварительных договоренностей и обсуждений.

Однажды Вадим позвонил Терентию и в свойственной ему манере, коротко сказал, что идет креститься, позвав его с собой. На следующее утро друзья встретились у храма. Но по необъяснимой причине Терентий остался тогда ждать Вадима на улице около крестильного домика. Когда они шли обратно, то практически ни о чем не разговаривали, Вадим молчал, а Терентий и не спрашивал. И вдруг буквально через три дня в том же храме крестится Терентий.

Само решение о крещении каждый принял самостоятельно, независимо друг от друга, и не обсуждая между собой. Этот факт «параллельного» крещения можно вполне отнести к случайности. Вообще данное обстоятельство очень хорошо определяет характер их взаимоотношений: с одной стороны — полная автономность друг от друга, а с другой — крепкая взаимосвязь и родственность душ.

А теперь — внимание! Сразу после своего крещения Терентий начинает активную подвижническую деятельность в этом же храме. Дело в том, что стоящий здесь когда-то бревенчатый храм в свое время сгорел, и на его месте возвели небольшой временный домик для семьи священника, в котором тот жил до определенного момента. Потом домик перестроили в нынешний деревянный храм. Сегодня рядом с ним строится новый — каменный.

В жизни Вадима параллельно происходит очень похожая ситуация: после хиротонисана (31.12.1995), теперь уже отец Вадим получает благословение служить в селе Мелихово, где за полгода до этого сгорел сельский деревянный храм. Он живет в сторожке и с сельчанами переделывает ее в новый Крестовоздвиженский храм. Обращаю еще раз внимание, что именно из сторожки, так же, как и был построен Бирюлевский храм. Перестроенный храм находится в сотне метров от сгоревшей Христорождественской церкви. Закончив строительство церкви Воздвижения Креста Господня, он постепенно начинает восстанавливать и храм Рождества Христова. По окончанию работ отец Вадим утверждается настоятелем и этого храма, проводя богослужения теперь уже на постоянной основе.

С 1996 года Терентий организует подвижническую деятельность со своими товарищами по восстановлению и возрождению духовной жизни села Мелихово, и главным образом, храма Рождества Христова, куда и был назначен ко служению отец Вадим. Такие похожие обстоятельства жизни двух людей указывают теперь уже не просто на случай, а на явное совпадение.

Есть еще обстоятельства, идущие бок о́ бок в их жизнях. Например, травма левой ноги сначала у Вадима, а потом и у Терентия. Причины и происхождение этих травм различные, но последствие этих травм очень схожи — и отец Вадим, и Терентий, по независящим от них обстоятельствам, вынужденно отходят от активной деятельности при храме. Отца Вадима из-за реорганизации отправляют за штат, и он возвращается к творчеству, а Терентий, выполнив свою миссию по оформлению документации на строительство нового храма в Бирюлево и проделав большую работу, начиная от помощи по согласованию документации, до получения разрешения на собственноручное изготовление Свидетельства на именной кирпичик для активного привлечения денежных средств на строительство храма, также возвращается к творчеству. Безусловно, что такие совпадения в жизни двух людей имеют теперь уже самое прямое указание на систему. Они систематичны, и это совершенно очевидно без иных примеров, которые можно приводить ещё и ещё.

Сегодня каждый занимается своим видом творчества: у Вадима идет небывалый подъем и активность в живописи и дизайне, настоящий успех, а у Терентия — не менее интенсивное возрастание популярности его произведений в литературе. И это еще одно, и верно не последнее подтверждение того, что эти два человека, несмотря на независимость талантов и параллельное развитие каждого в своей области, находятся в единой системе под названием «Творчество — Овсянников — Травник». И что бы ни происходило в жизни одного мастера, подобное ему тут же, но на своих акцентах, происходит в жизни другого, и эта система имеет иную природу происхождения. Несомненно одно: Вадим Овсянников и Терентий Травник — яркие фигуры нашей эпохи. Как-то Вадим в доверительной беседе с Терентием сказал ему: «Игоряш, (так он всегда обращается к нему) ты держись, без тебя мне, ну никак». Что имел в виду этот всегда конкретный человек, он так и не пояснил.

Биографическая справка:

Вадим Геннадьевич Овсянников — родился 30 сентября 1963 г. в Москве, в семье военнослужащего. Окончив общеобразовательную среднюю школу №870 г. Москвы, в 1981 году поступил в Московский Электротехнический институт связи, где прошла первая выставка его картин. С 1985 по 1987 работал дизайнером в конструкторском бюро. В этот период посещал студию художественной ковки Вадима Зеленцова. Организовал музыкальный проект «Осенний погост». Высшее художественное образование получил в МВХПУ им. графа Строганова, класс профессора А. Крылова (1987—1994). Принимал участие в ежегодных археологических экспедициях по русским городам Валдай, Ярославль, Ростов, Владимир, Суздаль, Рязань и другие. В Германии и Польше изучал творчество В. Васнецова. Занимался росписью храмов: в Гаврилов Яме Ярославской области — храм Св. Николая, в г. Чехов Московской области — храм Зачатия праведной Анны, в Мелихово Московской области — храм Рождества Христова. 31 декабря 1995 года Вадим Овсянников был рукоположен в сан священника митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием.

В творческом портфолио художника авторские архитектурные и интерьерные проекты, работы со скульптурой и художественным металлом, а также работы в станковой и монументальной живописи. Автор многочисленных памятников и художественных проектов. Одной из таких масштабных работ является памятник Русским Витязям, сражавшимся в рядах войска великого князя Дмитрия Донского и погибшим в этом сражении. Монумент выполнен в честь 630-й годовщины Куликовской битвы. Над этим проектом автор работал пять лет. В основе композиции — знаменитая чайка — символ чеховской земли, которая расположилась на церковном набате, и иллюстрация древнерусской книги с памятной надписью: «Русским витязям земли Лопасненской от благодарных потомков». Сей труд был освящен Благочинным церквей Чеховского округа отцом Александром (Сербским) и перевезен на Куликово поле. Расположен монумент на Аллее Памяти и Единства музейно-мемориального комплекса села Монастырщина Тульской области, среди подобных памятных композиций. 21 сентября 2012 года в День воинской Славы России состоялось его открытие.

Вадим Овсянников — Почетный член-корреспондент Международной Академии Культуры и Искусства. Член международной ассоциации «Союз дизайнеров». Член Московского Союза Художников. Член Московского Союза Кузнецов Художников. Награжден серебряным орденом «Служение Искусству». Участник различных международных выставок в Лондоне: в 1994 году — выставка архитектурного пейзажа, в 1999 — выставка религиозных картин и пейзажа. В 2000 году в рамках музыкального проекта «Погост» прошла выставка картин и древностей «Сотканное время». Постоянный участник в ежегодных фестивалях «Гармония Среды», проводимых в Высшей Школе Средового Дизайна МАРХИ. Участник Выставки современного дизайна «Грани большого города» (2011). На 19-ой международной выставке похоронного искусства и ритуальных принадлежностей «Некрополь 2011» в рамках авторского проекта Международной Ассоциации Союз Дизайнеров «Черное и белое» Изабеллы Рим представлен поклонный крест (художественный металл) — дизайн Вадима Овсянникова, кузнец Владимир Шагалов. Участвуя в выставке ЕвроЭкспоМебель 2011, Вадим Овсянников представил свой проект «Готический мотив».

Довелось и мне побывать на одной из таких выставок с потрясающим названием «Силы небесные», проходившей в Центральном Доме Художника на Крымском Валу в Москве в далеком уже 2006 году, где были представлены живопись и художественная ковка мастера. На память об этой незабываемой встрече с Вадимом Овсянниковым и его живописью остался Каталог картин той выставки с бесценной собственноручной подписью и пожеланием доброй памяти от знаменитого художника современности Вадима Геннадьевича Овсянникова.

Т. Травник «Из дневников поэта»: Особое место для души

Более четверти века прошло, как я впервые посетил эти края, усадьбу А.П.Чехова в с. Мелихово. Случилось так, что с начала 90-х годов я стал частым гостем этих мест и сразу полюбил их всей душою, можно сказать прикипел. Все здесь было сердцу моему и мило, и желанно: и эти полные света леса, и поля, и святые родники села Талеж, и храм Рождества Христова, в восстановлении которого после пожара, мне довелось принимать непосредственное участие. Удивительно красивый, расписанный самим настоятелем о. Вадимом (Овсянниковым) храм Воздвиженья Креста Господня, внешне, да и внутренне чем-то напоминающий абрамцевский модерн. В этом храме, в январе 2002 года венчались мои родители.

Приезжая сюда, я останавливался и гостил у своего старинного, верного друга, настоятеля храма о. Вадима, который жил и столовался в то время у Марьи Михайловны — чудесной женщины, коренной мелиховчанке, в доме, что и по сию пору стоит недалеко от храма.

Помнится, как уходил я бродить по окрестностям, слушать тишину и певучесть этого края. Спокойная и простая красота местного пейзажа, будто с полотен самого Исаака Левитана, заново сходила в самую мою душу. Исаак Ильич был близким другом Антона Чехова и подолгу жил, и работал в Мелихово. Так сложилось, что и на Рождество, и на Крещение, и на Пасху именно на Богослужение я приезжал в Мелиховский храм поалтарничать, попономарить, а то и чтецом или звонарем побыть. Со многими сельчанами довелось мне познакомиться лично. Здесь мною было написано немало стихотворений.

Навсегда запомнилась случайная встреча с артистом Михаилом Кононовым, приехавшим в Мелихово в составе съемочной группы. Помню, как-то раз, мы вдвоем с ним беседовали, сидя на брёвнах, недалеко от храма. Почти час мы провели с Михаилом Ивановичем в задушевном разговоре.

Я читал свои стихи, точнее даже стихи-песни, а он мне отрывки из классики вспоминал. Запомнилось, сказанное им при расставании: «Ты пиши, Терентий, пиши, это, скажу, дело такое…». Задумался, подбирая слово, но так и не закончил свою мысль, кто-то позвал его, он и поспешил. Уже после его смерти, бывая в селе, приходил я на это местечко. Бывало, встанешь, вспомнишь этот разговор с его последней фразой и всё думаешь: как же он должен был её закончить? Писать стихи… Какое все-таки это дело было для Михаила Ивановича? Может «нужное», «трудное», «важное»?

Много фотографий сделано мною в этих местах. Если честно, то с фотоаппаратом не расстаюсь с юности. Во всех путешествиях что-что, а он всегда со мной. О Мелихово целая фотолетопись получилась за двадцать лет. Иногда выберешь времечко, достанешь альбом, присядешь, смотришь фотографии и вспоминаешь… Нет-нет, да что-то и случится такое, необычное: то ли строка какая послышится, то ли мелодия. Тогда глаза закроешь и просто дышишь всем этим, просто дышишь. И так хорошо на душе становится…

Лето. 2011 год.

Дорогами живого письма

Терентий любил работать масляными красками и почти не рисовал акварелью. По его словам, он хоть и изобретал свои формы в искусстве, но ни у кого не копировал ни манеру, ни технику, рисовал легко так, как чувствовал. Как когда-то сказал о его живописи Митрофанов — «пишет правильно-неправильно». В какие-то моменты он старался уходить от школы рисования, от того, чему его учили, потому что берег свое видение, свои индивидуальную манеру и почерк.

В живописи Терентий увлеченно фантазировал и экспериментировал, рисуя кривые кувшины, склянки, улыбающиеся, плачущие и беседующие чашки и чайники…

Не секрет, что копирование полотен известных мастеров всегда занимает значительное место во всяком художественном образовании. На раннем этапе, еще до основного обучения, Терентий тоже увлеченно пробовал свои силы в копиистике, делая маломасштабные работы с картин Сальвадора Дали и Василия Перова. Ему хотелось понять — сумеет ли он уловить дух произведения, скопировать, срисовать, как можно точнее и, надо сказать, у него это получалось. Мне самой довелось видеть несколько очень удачных его копий. И все-таки он стал философом от живописи, но не живописцем в полном смысле этого понятия. Он не ушел глубоко в лабиринты живописи, а оставил её для себя только, как возможность иллюстрирования своего внутреннего пространства. Его пейзажи оставались в большинстве своем фантазийными, впрочем, как и натюрморты. Различные манеры письма были для него приемлемы, нравились многие техники, и он с энтузиазмом осваивал любую из них, оставляя за собой право собственной. Как начинающий спортсмен, упражняясь на каждой тренировке, нарабатывает опыт и мастерство в своем виде спорта, так и Терентий, желая добиться высочайшего уровня в живописи, досконально прорабатывал каждый новый прием, каждый новый метод, добиваясь наилучшего исполнения в любой интересующей его технике и манере, не теряя при этом собственной индивидуальности. Именно поэтому, открывая следующую страницу для наступившего 1995 года, Терентий сразу наметил для себя конкретные шаги на год для достижения цели — повышения личного мастерства в живописи и записал в своем дневнике:

— Одноцветная техника.

— Цветная графика (пластическая графика).

— Основанные на цветной графике пейзаж, натюрморт, портрет (пластическая живопись).

— Фактурная живопись.

Полгода спустя, появилась и другая запись: «С мая 1995 года я начал развивать технику пластической графики и живописи, не оставляя любимой фактурной». Вообще, у Терентия необыкновенно сильно развита такая черта личности, как высокая степень самоорганизации, позволяющая ему и видеть, и достигать намеченные цели. От природы он креативен в тактике, и организованно последователен, как стратег.

Иногда Терентию было жалко, что он не мог уделить должного времени и сил живописи. В своих рассказах он вспоминал, что часто восхищался тем, как это делали Шишкин, Коровин и понимал верность их поиска. Случалось, что ему на глаза попадались альбомы шикарного Матисса или недосягаемого Ван Гога и он восклицал: «Вот так и надо рисовать! Легко, быстро, самозабвенно!» А потом неожиданно открывал для себя живопись Сальвадора Дали, сюрреалистов Эрнста, Блюма, Босха и он опять повторял: «Нет-нет, вот именно так и только так надо рисовать!» В общем, абсолютно разбрасывался в восприятии школ письма и слишком восторженно принимал техники мастеров, но оставался всегда при своей манере.

Вернёмся в те времена, когда он стал независимым художником. Именно тогда произошла ещё одна судьбоносная встреча: в его жизни появился человек — прекрасный художник, наставник и, как говорит Травник, ученый-живописец Григорий Яковлевич Митрофанов. Мэтр имел свою мастерскую, преподавал живопись и, в то же время, выставлял свои картины для продажи на Арбате, который в те годы первой волны перестройки предстал пред изголодавшейся по свободам московской богемой почти Монмартром.

«Григорий уже тогда был маститый, что называется — из плеяды высоких мастеров — вспоминает Терентий. — Мы с ним познакомились случайно, когда я прогуливался по Арбату. Эта улица находилась рядом с местом моей работы в Музее Востока на Суворовском бульваре, и мы, работники „метлы и скребка“, бегали на Арбат поглазеть на колоритных мастеров андеграунда и их творения. Митрофанов тогда меня „открыл“ как философствующего художника. Я много писал и был совсем не исключением, пытаясь продавать свои работы на Арбате. Как-то раз он подошел ко мне, взглянул на мои натюрморты и пригласил в свою мастерскую. Постепенно он стал для меня таким же учителем в живописи, как Лариса Чернышёва в литературе. Ему было около семидесяти лет. Трудно поверить, но у меня в конце 80-х годов появилась дружба с настоящим в моем понимании художником. Он был человеком крупного телосложения, с большой окладистой бородой, в тяжелом крупновязаном свитере — всё, как и положено мастеру, и ко всему ещё, он пригласил меня в свою мастерскую, находившуюся на Сивцевом Вражке в подвальном помещении. Я ему помогал. В сводные от работы часы я приходил к нему и сколачивал подрамники, натягивал и грунтовал холсты. Иногда он платил мне, но при этом, одновременно, давал мне знания по живописи и композиции. Где-то с полгода я брал у него уроки. Бывали у него и натурщики, и натурщицы, были постановочные предметы для натюрмортов — и я всё рисовал. Григорий Яковлевич очень строгий был человек. В общем, судьба сложилась в угоду моим художественным поискам».

Благодаря присутствию Григория Яковлевича в жизни Терентия, он решает получить высшее художественное образование. Травник показывал свои этюды и работы Митрофанову, и мастер высоко ценил его талант и работоспособность. Но на каком-то этапе Григорий Митрофанов прервал стремление Терентия к дальнейшему образованию в живописи. Он, практически его отговорил от этого, как-то раз сказав ему, как опытный преподаватель, что у того появилась тенденция к потере своей собственной индивидуальности, своего лица, как художника, выказав тревогу, что образование окончательно всё погубит, поставив его в один ряд с заштатными живописцами. Так прямо и сказал. «Ты стал терять свои особенности в живописи. Я не настаиваю, но ты должен решить сам. Либо ты хочешь работать, как технический художник, либо остаться художником со своими идеями. И всё-таки попробуй сохранить себя. Рисовать ты любишь и умеешь, многое знаешь, лучше останься собою на этом пути».

И вновь в душе Терентия зашевелилась застарелая мысль, что он особо и не хотел становиться художником, хотя все время шел в этом направлении. Ему опять вспомнилось детство с его тягой к миру ученых и путешественников.

В начале 90-х годов, Травник обращается к религии, начинает предметно и основательно изучать философию. Духовные поиски художника отразились в полотнах «Синяя церковь», «Серебряный храм», «Оракул», «Пора покаянная». В это же время Терентий создает серию портретов своих друзей: поэта Николки Бубенчика, врача Николая Ефремова и графика Александра Хасминского, завершает, начатую в конце 80-х годов, картину «Дорога великой скорби». В эти же годы он продолжает писать инструментальную музыку, в основном для фортепиано.

Время вносило свои коррективы, и живопись Терентия постепенно переросла в дизайн-проекты, он стал хорошо зарабатывать. К концу 90-х, имея художественные навыки, образование и мастерство, он становится дизайнером по интерьерам. Появились заказы. На заработанные деньги Терентий помогает родителям строить дачу, где делает себе небольшую художественную мастерскую, поступает учиться на курсы китайской медицины. С этого времени начинается его серьезное увлечение психологией. Он учится и становится практикующим психологом-консультантом по вопросам семейной жизни. Подчеркну, что психология для Терентия оставалась больше увлечением, но при этом именно она не только окончательно закрыла для него живопись, но пробудила интерес к альтернативным наукам, философии, филологии и литературе. Так, постепенно в нем начало выкристаллизовываться желание к написанию научных статей и публицистических очерков.

Поступление Терентия в китайскую школу и знакомство с мастером Джа Цо окончательно отдалили его от живописи и психологии: «Я расстался с дизайном и с психологией одинаково легко и, похоже, безо всякого сожаления».

Сам Терентий называет иную причину своего охлаждения к живописи: «Я думаю, что мое решение сводится к пониманию того, что я весьма быстро мыслю, а живопись медленная. Это свойство моего характера не оказалось для живописи полезным. Не то, чтобы я неусидчивый, но есть многое, что просто не может быть сделано быстро. Например, картину два на два метра за пять дней не напишешь, а я уже на третьем дне начинал скучать, почти сразу видя ее законченной, и мне хотелось начать что-то новое. Живопись меня, как ищущего художника, во всех смыслах развила, и, как мне кажется, всё причитающееся ей я вернул сполна».

Дневниковые записи Терентия Травника по живописи лучше всего иллюстрируют эти слова. Изучая архивы, обнаруживаю немало заслуживающего внимания: напротив названия картины есть и указание сроков работы над ней. Например, над картиной «Крещенский полдень» стоит такая запись: «начал 15.12.1983, закончил 25.12.1983», т. е. Терентий работал над картиной 10 дней, а к картине «Майская ночь» уже другая: «начал 08.01.84, закончил 09.05.1984», здесь работа длилась четыре месяца, а есть и вот такая к картине «Взаимосвязь»: «начало — август 1985. Работа не закончена».

С годами живописные полотна Терентия Травника как поэта, философа и публициста обрели статус коллекционного раритета, поскольку они принадлежат руке известного человека. Терентий пошутил по этому поводу: «К примеру, Кутузов — великий полководец, рисовать не умел, но если бы он нарисовал солнышко на бумаге, интерес это солнышко вызывало бы немалый, поскольку оно принадлежало руке самого Кутузова. Я не сравниваю себя ни с кем, но всё дело в самоотверженном следовании своим и только своим путем, пока сам путь не высветит тебя над бесконечными вариациями собственного поиска».

Июль. 2010 год

Галерея Delon`ь: начало

Взглянуть в лик своей души — прерогатива немногих, запечатлеть взгляд своей души — удел избранных

Анастасия Вольная.

Живопись, представленная в галерее Delon’ь, является своеобразным эстетическим камертоном, звуком поиска, анализа и осмысления. Галерея появилась в 1984 году, когда ее создатель Т. Травник решил таким образом сохранить во времени подаренные ему друзьями картины. К этому моменту в его домашней коллекции насчитывалось немало работ начинающих художников, это и Геннадий Парамонов (Hendel), и Юрий Долговец из Джамбула, Павел Чижов из Омска, Хелена Волынскова из Варшавы, Игорь Неживой (Тони Фаричетти), Александр Козлов (Ювелир), Илья Сергеев (Мастер), Паго из Таллина, Валерий Сумотин из Киева, Вадим Овсянников, Григорий Образцов, Дарья Четвергова, Ольга Лукашенко, Наталья Семенова (Ника), Петр Двинской, Алик Кохманн, Александр Хасминский и другие. Многие из них в дальнейшем стали настоящими мастерами кисти и резца.

Летом этого же года впервые возникла идея создания домашней выставки, а чуть позже появилось и название — Delon’ь (подстилка-гамак, сплетенная из трав и стеблей, подвешенная на дерево, на которой отдыхали эльфы). Название Delon’ь было заимствовано из средневековых мистерий друидов. Взгляды Травника были магичны, и уже в то время скрывали в себе явно эзотерический характер и своими корнями уходили в средневековые легенды и скандинавские саги.

Идея окончательно утвердилась в 1989 году, а с 1990 года, когда у Травника появилась возможность работать в собственной мастерской, собрание пополнили и работы самого Травника. Многие экспонаты галереи впоследствии были представлены на различных выставках: 1983 г. выставка в МЭИС, 1984 г. выставка в техцентре «Останкино», 1985 г. выставка в Подольске, 1986 г. выставка в Ленинграде, 1989 г. выставки в Киеве, Москве, Риге, в 1990 г. выставки в галереях Прибалтики, в 1991 г. в Варшаве, Минске, Гродно, Праге, Софии, Афинах, в 1992 г. в Израиле, в 1993г. — Иркутск, Хабаровск, в 1994 г. — Хельсинки, в 1996г. — Прага, Харьков, 1998 г. — Голландия, Италия, 1999г. — в Греции и Санкт-Петербурге. Немало картин на сегодняшний день находится в частных коллекциях во многих городах России и СНГ, а также в зарубежных странах — США, Сирии, Ливане, Франции, Польше, Израиле, Германии, Канаде, Бельгии, Индии, Японии, Болгарии.

В 1999 г. арт-галерея получила официальный статус, войдя во Всероссийское творческое объединение «Моdusart». Продюсером галереи Delon’ь выступил тогда бизнесмен Сергей Бенцианов. На сайте галереи можно найти картины Травника, написанные в период 90-х годов ХХ века.

Полотна художника — это завершенное, замкнутое пластическое целое, организация которого также органична внутри своей живописной системы, как и естественны природные закономерности существования мира. Но именно этот самостоятельный, глубоко личный, далекий от оптически-точно переданной реальности образ способен по-настоящему вскрыть внутренние причины для человеческого содержания земного порядка. Как верно заметила Е. А. Башмакова: «…Любое подобное искусство — это, прежде всего, отражение внутреннего состояния самого художника». Краски, используемые Т. Травником — мрачно-серые, охристые, бурые, кое-где «подсвеченные» желтым или зеленым, будто дарованы самой Землей. Картины как бы выявляют ее образ в такой палитре, одновременно создавая этим и изысканную живописную гамму произведения.

Однажды учитель Т. Травника по классу живописи Григорий Яковлевич Митрофанов пошутил в беседе с художником: «… работы такого толка и характера, оседая на дне частных коллекций, редко потом всплывают для постороннего глаза». И он оказался пророчески прав. Его слова относились к «скандальной» картине Травника «Театр Мистики».

Надо сказать, что картины действительно имеют свою легенду, свою личную историю, что вообще свойственно живописи Т. Травника. Уже в раннем его творчестве можно увидеть черты той многослойности, которая впоследствии станет главной особенностью его произведений. Сестра Терентия, известная поэтесса Анастасия Вольная однажды сказала: «Меня всегда очень интересуют новые открытия брата, его огромная энергия и жажда познавать этот мир и создавать новые миры, порой удивительным образом создает полет жизни у тех, кто рядом с ним». Старый друг Терентия, поэт Николка Бубенчик (Фомин) выделяет присутствующую «…догматичность и скрытую традицию в работах художника». Как-то очень известный сейчас художник и близкий друг Тэтэ, Вадим Овсянников подчеркнул, обращаясь к способности Травника описывать сущность живописи: «Терентий — единственный, кто мог отразить в слове мои творческие поиски, будучи сам художником и философом, он необыкновенно чувствует этот мир терзаний и сомнений, мир человека искусства».

«Время Тишины» и «Улыбающийся чайник» — живые натюрморты, в которых сокрыт тонкий смысл мистических переживаний художника. В картине «Живое и мертвое» скрыта философская тема, которую позже Тэтэ раскроет в своей литературной работе «Intronatura», к сожалению, впервые выставленной только в Брюсселе.