Бесплатный фрагмент - В полночной тишине

СО МНОЮ ГОРЫ И ЛЮБИМЫЙ ГОРОД

/Горному городу — Хадыженску, Краснодарского края/

Вершинами покоясь в синеве,

Влекут меня опять родные горы,

Под ними город, детства милый город —

С вершин он виден, точно на ковре,

И горы для него, что оберег!

Они молчат о прошлом, о своём…

Стремятся тени в свой привычный дом:

К подножиям, где сочная трава

Тропинки кроет нежными шелками…

По ним гуляют ветры и туманы —

И ты идёшь, и выше голова!

Чуть шелестит дубовая листва.

А воздух в гору чище и свежей…

Светло залесье… Купола церквей

Видны ещё, лишь устремишь свой взгляд

В мир, где остались вечные заботы…

Но Дух ведёт на новые высоты —

Сакральный совершается обряд:

Из сердца прочь уходит горе-яд!..

Чем ближе к небу, тем тесней простор,

Встречаешь каменистых скал упор.

А дальше только к Богу птичий путь —

Душа ликует на природном лоне!

И к солнцу сами тянутся ладони…

Набрался сил, наполнил счастьем грудь,

Благословил свой временный приют…

Окинут взглядом новый горизонт,

А город детства — верит, любит, ждёт!

ЛИСТОПАДНОЕ

Город промок,

а вокруг — листопад, листопад!

Сколько их прежде было?..

Вот

и это лето остыло

и растворилось в плащах.

Мир стал обзорно-больше,

а небосвод раскрошен на облака…

Мне не хватает лёгкости мотылька,

мне не хватило смелости,

чтобы в тебя влюбиться…

Пасмурно, зябко —

даже инжир не дозрел,

зачах.

Мошкой назойливой мысль надо мной глумится,

с хитрой издёвкой —

кто тут у нас «в дураках»?

Я утешаю себя, что кручина пройдёт, —

ветке не нужен пожухший, невызревший плод,

ветке не нужен и перезревший тоже.

Боже…

Храни нас, Боже,

«от стрелы, летящей во дни…»,

от мыслей во тьме приходящих — пустых и скулящих.

Да не спечёт нас печаль.

Я всё чаще кутаюсь в шаль,

перебирая слабые струны света.

Боже мой, я ли это?

А листопад этим утром замёл всё подряд —

лужи, скамейки, уличные дорожки…

На Комсомольской

возле ларька-заброшки

дворники курят и между собой говорят.

Один говорит о том,

что здесь, на Земле, и есть настоящий Ад.

Другой,

что в лесу подрастают зайчики — листопаднички,

что на ужин нажарит картошки…

Гнётся весело чья-то гармошка —

врёт, что ты мне по-прежнему рад.

БЕЛОЕ МОРЕ

Пенится море.

На берегу безлюдном только старуха

(внучка зовёт баб-Людой)

смотрит на воду, будто считает волны…

Кличет не рыбку — рыбку она не помнит.

Ту, что с косой, ждёт не дождётся баба, —

мол, зажилась я, стала больной и слабой.

Много из близких небу отдали души,

хатку-избушку время нещадно рушит.

Давеча были кое-какие силы,

даже к могилке деду цветы носила…

Нынче баб-Люда только кряхтит да стонет, —

ей не до деда — деда она не помнит.

Часто во сне видит себя у дома —

нового, светлого —

с белой печной трубою.

Там, под окошком, кошка гоняет муху;

тихо, отрадно, ветры нежнее пуха…

(грезит старуха)

Вот перед ней хоромы —

с видом на море мраморные балконы,

а она — сидит на резной скамейке

«В дорогой собольей душегрейке,

Парчовая на маковке кичка,

Жемчуги огрузили шею…»

И кричит какому-то дуралею, то что место его на конюшне.

Душно. Как от него ей душно!

«Вот неделя, другая проходит…»

Что ей до моря? Море она не помнит.

Ойкает, айкает — ей бы подняться с койки!

А иногда привстанет и без умолку

жалится внучке — златоволосой Ритке,

что от лекарств не легче, а лишь убытки.

Да упрекает сиделку — Любовь Иванну,

мол, отравить меня хочешь, гадина!

Пальцем костлявым тычет в плечо ей рьяно:

«А ну-ка, сама отпей с моего стакану!»

* * *

Этой ночью, смешавшись с туманом, побелело синее море.

БОЛЬ ТЕПЕРЬ НЕ УХОДИТ

Боль теперь не уходит

и управляет мной,

делает старше и строже,

страхом бежит по коже,

Боже…

я уже и сама не хочу быть другой!

мне вполне хорошо,

когда тихой отрадой из сердца

льётся молитва без слов,

а дождь за окном

тарабанит дрожащими каплями

в окна со всех сторон —

бим-бим-бом…

я открываю альбом,

и листаю его, листаю…

словно осенние листья

перебираю пожелтевшие фото.

вот улыбается кто-то —

свой ли? чужой?

разве упомнишь всех?

эх…

а вот ты — в белой пелёнке спишь,

а твоя маленькая ладошка,

похожая на кленовый лист,

торчит смешно и упрямо

из кружевного храма.

а впереди целая жизнь

и долгожданная встреча —

да-да, с той самой!

и любовь — по-отцовски ёмкая!

ведь у вас будем мы: я и моя сестрёнка…

а зима, зима твоя

будет ещё не скоро,

и твои ладони

не раз защитят меня от ментальных взломов,

морока, горестей и бытовых проблем,

разных драконов

и прочих недобрых тем.

жаль, что в этот октябрь

я не могу сказать тебе: « С Днём рождения!»

но боль — та самая боль,

она иногда возвышает меня до гения,

что позволяет проникнуть

за сферу привычных снов

и почувствовать живую твою любовь,

вопреки всем земным законам —

снова.

ЗЕРКАЛЬНЫЙ ДОМ

Снова ночь, и на небе зажглись огни, —

Звёздной россыпью нежно горят они,

Проливаясь в озёрно-зеркальный дом…

С карасями там плещется лунный сом,

Между лилий мелькают хвосты плотвы,

А царевны-лягушки плетут ковры.

Вот и щука открыла безмолвный рот,

Но мне кажется — слышно, о чём поёт…

Я лежу и любуюсь на звёздный свет,

А сестрицы Алёнушки — нет и нет.

Я не жалюсь, но понял давно о том —

Невозможно покинуть последний дом.

И не камень на шее тому виной,

Просто я породнился с немой волной,

Но порой мне так хочется лечь в кровать —

Жизнь свою бесхребетную там доспать.

* * *

Ну а если тебя одолеет грусть,

Приходи… я не выберусь, но дождусь!

Улыбнись мне в озёрную гладь воды,

Для меня теперь солнышко — это ты.

РЫБКА

«Знаешь, куда деваются камни, когда их бросают в воду?.. Превращаются в рыб и уплывают. Я сам видел…»

«Ты бы узнала меня, если бы я был невидимым?»

/Н. Евдокимова «Город с видом на море»/

И тают без следа молитвы в огне свечи,

И нет обратной связи с небом — оно молчит.

Тихи намоленные лики святых икон,

Зато щедры вороньи крики и ветра стон.

Дожди не радуют — всё чаще слезами льют,

Тревожны сны, страшна погибель — мой Бог, я тут!

Мне из воды вина не надо — я не о том —

Своё зарёванное чадо укрой крылом.

Согрей не солнечным, а божьим — святым теплом.

Мне станет легче оттого что — ты мне знаком.

Молчит… а я живу надеждой — как стихнет пульс,

Счастливой рыбкой в пруд небесный к тебе вернусь.

НА ПОТОМ

Моль под люстрой пляшет польку,

апельсиновые корки

спят пожухшим сном.

Дождь в окно стучится бойкий —

тараторит без умолку

о себе самом.

В небе, в облачной глубинке,

чуть видна луна-блондинка —

вышла и ушла.

Паучок на паутинке

на весенние ботинки

смотрит из угла.

Восьмилапый тихий инок,

не сносить тебе ботинок —

жизнь твоя мала.

Да и мне не до разминок —

я ещё в плену снежинок

и не ожила

от морозной зимней стужи,

от того, кто был мне нужен, —

что теперь о том?..

Моль порхает — кружит, кружит…

Ты надеешься на ужин,

я вот — на потом.

АЙГУЛЬ

Вечер злоснежный — седой как лунь —

тонет в моих глазах.

Холодно мне без тебя, Айгуль!

В горе совсем зачах!

С мёрзлых вершин не сойдут снега,

не побегут ручьи;

К царству подземного бога Нга

не подобрать ключи.

В сказках вестимо — кто сердцем смел,

скалы сотрёт в песок.

Быть смельчаком я — хотел, хотел!

Но, извини, не смог.

Я испугался, ведь твой отец

строго сказал мне: «Нет!»

Кто же теперь я — слабак, подлец?..

Горы гудели вслед:

«Не уходи без неё, вернись!

Не причиняй ей боль!»

— — — — — — — — — — —

Раненой птицей на землю ниц

пала её любовь.

Каюсь, скучаю, сажу цветы…

Был я и пьян, и зол…

Но! Если бы стала гагарой ты,

я бы тебя нашёл.

УСПЕЛА

Она сыплет крошки птицам,

Ломая краюху пиццы,

И смотрит сквозь облака — пока…

Пока там светло и ясно,

Но, видимо, не напрасно

Стал алым небесный нимб…

Луна в созвездии Рыб

Бледнеет с другого края,

И медленно день вползает

В хоромины тучных глыб.

Ну, может, чуть-чуть устала.

Ну, может, — с кем не бывало?

И возраст уже не тот — вот…

Вот завтра другое дело:

Луна растворится в Деве,

Растает тревожный сон,

Решатся дела «на потом»,

Мигрень перестанет мучить

(таблетки на крайний случай!) —

На среду к врачу талон.

Жива. По палате зайчик

На солнечных лапах скачет, —

Совсем отпустил наркоз.

Уже не страшит вопрос:

Что, если бы не успела?

И где-то в душе звенело —

Успела ведь! Обошлось.

ПЕСКИ

Когда шумят пески — не слышно змей.

И я тебя не слышу, хоть убей! —

В круговороте (не) житейской бури.

Ну что опять? Да-да, «все-бабы-дуры»!

И я, конечно, тоже в их числе…

Вчера сварила плов — пересолила,

В тебе опять бесилась злая сила —

Устроил бытовое дефиле.

В пылу припомнил даже мать мою

(она со мной всегда в одном строю!),

Мол, и в её борще немного гущи.

Но ты же ас! Умеешь — делай лучше!

И сорвалась я на вселенский крик,

Что ты козёл (не волк!) в овечьей шкуре,

Силён, ну разве что в мускулатуре!

Такой-сякой… какой с тебя мужик?!

Забыл уже, когда дарил цветы!

Везде носки — конечно же, не ты!..

И голова моя кружилась кругом —

Нет, мы уже не слышали друг друга,

Хотя кричали в «пропасть» что есть сил.

А день старел, сгорал и уходил.

Соседи, не жалея батарей,

Стучали сверху.

Кто из нас сильней,

В глубокий вечер их не волновало.

И мы заткнулись.

Дочка рисовала «картину маслом»:

«Папа-мама-я… и облака, и солнечное небо», —

Но может ли удачным быть плацебо —

Счастливая бумажная семья?

Ей важно всё — семья, любовь, уют, —

Её пески пока ещё поют.

ПОМНИ

А звёзды утром тают без следа…

И, может быть, в далёкие года

огонь утихнет в кузнице Сварога.

Кто знает, достучится ли до Бога

весь мир людской,

покуда города

съедает тьма?..

А нынче вдоль и вширь —

Земля — наш драгоценный Алатырь —

растёт, цветёт и ветром шепчет: «Помни,

что в глубь меня твои уходят корни;

что обратился садом твой пустырь,

когда уже отчаялся найти,

хоть каплю влаги на своём пути,

когда от зноя плавились подошвы, —

ты молча спорил с будущим и с прошлым,

но в сотый раз твердил себе: «Иди!

Найди лагуну, озеро, родник,

ручей, речушку, пруд или арык,

а не найдёшь — так выкопай колодец!»

Ты был себе и царь, и полководец!..

И ты привык — упёртым быть привык!

Да, через боль любимых отпускал,

завешивая омуты зеркал,

и ждал ночей, чтоб в долгих снах забыться.

Пусть тяжело с потерями смириться,

но, словно камень, дух твой твёрдым стал.

Ты помни, помни, помни — не забудь!..

И, если тьма придёт когда-нибудь,

твой пра-пра-правнук тоже будет помнить,

что вглубь тебя его уходят корни,

и свет внутри не даст с пути свернуть,

где бьёт родник — источник жизнетворный».

ТОЧКА НЕВОЗВРАТА

О Критон! Жизнь — это болезнь.

Последние слова Сократа.

1.

Скользит туман по глянцевой реке,

Цепляясь за ракитовые ветки,

И рвётся в клочья… Где-то вдалеке

Нагие ведьмы в млечном молоке

Игриво ищут звёздные монетки.

Бросают их в ночную темноту —

Заметит ли их блеск усталый Мастер?

Он непременно должен встретить ту,

Что променяла сытость на мечту,

Себя изранив пиковою мастью.

Она в пути — она не умерла

И навсегда забыла про усталость.

Туман укроет реки-зеркала…

Не подвела бы скорость помела,

Когда земного счастья не осталось.

Да, ей пока понять не суждено,

Когда и кто придумал книгу смерти,

Где жизнь её — бесцветное кино:

Последний кадр — не (винное) пятно

Червлёной точкой в тусклой киноленте.

2.

Дожди опять штурмуют путь земной…

А где-то там — и вечность, и покой

Под тёплым сводом черепичной крыши.

Толкни калитку, видишь, у реки

В бесшумном танце кружат мотыльки

И цвет черёмух белоснежно-пышен.

Дневное солнце греет — не печёт,

А вечерами тонет небосвод

В малиново-шафрановых закатах;

Поникшей свечкой соловеет мак, —

Всё будет так, теперь всё будет так —

Умильно-мирно с пением пернатых.

И ты опять послушное дитя,

Хотя…

Туман оставил слёзы на стекле,

Роман дописан — не горит в огне,

Но рвётся в клочья… В точке невозврата

Вселенским взрывом разлетелась медь,

Чтоб в Млечной речке звёздами гореть

И вечно спорить с выводом Сократа.

МИНУС НА МИНУС

В небе повисла выцветшая луна.

Минус полтинник.

Минус твоя вина.

Больше не больно.

Здравствуй, мой милый Волька!

Я ведь ждала тебя —

долго, не помню сколько.

Верила в сказки, верила в чудеса, —

всё молодилась, да поседела вся.

Стала чудить,

но мне лень исполнять желания;

пользуюсь редко знаками препинания:

то ли казнить тебя,

то ли опять помиловать?..

Хочешь борща?

Утром ещё сварила я.

А «эскимо»

мы кода-то с тобой всё съели.

И ни к чему сейчас нам

жизненные качели…

Хочешь вина?

Или по стопке «джина»?

Да не вздыхай так.

Что мне твоя кручина?

Минус на минус —

хоп, и в итоге плюс!

Я не волшебник —

я до сих пор учусь.

ШЛЯПА

Сегодня я в шляпе-цилиндре

гуляю по улице длинной,

а шляпа растёт и растёт —

скрыла солнце.

И весь небосвод

золотыми расцвёл огнями.

Лунный месяц, что рог бараний,

круглым боком к земле провис.

Осветил цвет черёмух пышных,

клёны, вязы, берёзы, вишни…

И к земле устремился вниз.

Улёгся в глубокие травы.

Наверное, ради забавы,

а, может быть, просто так

собрал добродушных зевак.

И кто-то воскликнул:

«Мой бог!

Да это ж волшебный цветок,

что в полночь цветёт на Купалу!..»

Месяц сразу налился алым

и зорькой зажёг восток.

И спорили, спорили люди,

о том, что увидели в чуде.

Шумели, мол, это — не то!

И каждый увидел своё.

Но главное, что интересно,

под шляпой той было не тесно —

ни мне,

           ни тебе,

                     никому!

А месяц в туманном дыму

вернулся в небесное кресло.

МОСКОВСКИЙ ДВОРИК

/по мотивам картины В. Поленова «Московский дворик»/

Московский дворик. Между склонов крыш

Белеет церковь, блещет куполами.

Вдоль пыльных тропок тянется спорыш —

Трава-топтун. И ты на ней стоишь, —

И топчешь, топчешь… думая о маме.

Пусть проживёт не меньше сотни лет,

И пусть она состарится не скоро!..

А летний день пока не разогрет.

В траве ромашки набирают цвет,

И девясил бодрится у забора.

А ты птенец, тебе девятый год —

Крепыш-мальчишка, русая макушка.

Над ней сегодня облаком плывёт

Чудесный ангел. С перистых высот

Он ветерком о чём-то шепчет в ушко.

Но ты пока не в силах разобрать

Ответов божьих на свои вопросы.

Друзья-мальцы зовут к себе играть…

Вот у сарая показалась мать,

С ведром воды в покорном перекосе

Идёт с трудом к упряжному коню —

Тот хочет пить, стоит слегка поникший.

А петухи неистово поют —

Горланят гимны солнечному дню, —

Им не по нраву долгое затишье.

Пахнуло зноем. Кажется, пора

С верёвки снять тряпушки-постирушки.

Пустилась в слёзы младшая сестра,

А ты доволен, что в саду с утра

Не умолкают вещие кукушки.

ИЗ ДЕТСТВА